---------------------------------------------------------------
 Перевод Т. Ворсановой
 Оригинал этого текста расположен в библиотеке Олега Аристова
 http://www.chat.ru/~ellib/
---------------------------------------------------------------



     Это  звонила  не  Жасмен  --  она  отправилась  куда-то за
покупками со своим любовником. И не дядюшка -- он умер два года
назад.  Собака  дергает  шнурок  дважды,  а  у  меня свой ключ.
Значит, кто-то еще. Звонок был  очень  выразительный:  весомый,
чтоб  не  сказать  веский, нет, скорее полновесный... во всяком
случае... неторопливый и внушительный.
     Ясное  дело,  слесарь.  Вошел,  через  плечо  --  какая-то
нелепая сумка из кожи вымершего травоядного с позвякивающими  в
ней железками.
     -- Ванная там, -- показал он.
     Так,  без  тени  колебания,  с  ходу,  коротко  и ясно, он
сообщил мне, где в  моей  квартире  находится  ванная  комната,
которую без него я бы еще долго и не подумал искать там, где ей
надлежало быть.
     Поскольку Жасмен не было, дядя умер, собака дергала звонок
два раза (как правило, два), а мои  одиннадцать  племянников  и
племянниц  играли  на  кухне с газовой колонкой, -- дома в этот
час стояла тишина.
     Указующий  перст долго водил слесаря по квартире и наконец
вывел в гостиную. Мне пришлось наставить его на путь истинный и
провести  в  ванную.  Я  было вошел за ним, однако он остановил
меня; не грубо, но с твердостью присущей лишь  мастерам  своего
дела.
     --  Без  вас  справлюсь. А то, чего доброго, хороший новый
костюм запачкаете, -- сказал он, напирая на слово "новый".
     Вдобавок  он  ехидно  улыбнулся, и я молча стал отпарывать
висевший ярлык.
     Еще  одно  упущение  Жасмен.  Но  в  конце-то концов, ведь
нельзя же требовать от женщины, которая с вами незнакома, имени
вашего  в  жизни  не  слышала,  даже  и  не подозревает о вашем
существовании, сама, возможно, существует лишь отчасти, а то  и
вовсе не существует, -- нельзя же требовать от нее аккуратности
английской гувернантки Алисы Маршалл, урожденной де  Бриджпорт,
из   графства   Уилшир;   а   я   Алису  бранил  за  постоянную
рассеянность.  Она  возражала  мне,  что  нельзя   одновременно
воздерживаться  от  воспитания  племянников и срезать ярлыки, и
мне пришлось склониться перед этим доводом,  чтобы  не  угодить
лбом  в  притолоку  двери  из  прихожей  в столовую, притолоку,
заведомо слишком  низкую,  о  чем  я  не  раз  говорил  глухому
архитектору, нанятому нашим домовладельцем.
     Собственноручно  выправив  непорядок в своем туалете, я на
цыпочках тише тихого двинулся к спальне матери Жасмен,  которой
отдал  одну  из лучших в квартире комнат, что выходят окнами на
улицу, а приходят, когда на них  никто  не  смотрит,  с  другой
стороны, лишь бы не выйти из себя вовсе.
     Пора, пожалуй, обрисовать вам Жасмен, хотя бы вчерне (ведь
окна здесь всегда  зашторены,  потому  что  раз  Жасмен  нет  в
природе,  то  и  матери  у  нее  быть  не  может,  как  вы сами
непременно убедитесь к концу рассказа), -- так вот, вчерне,  то
есть  силуэтом,  но  ведь  в  темноте  вы  все  равно ничего не
разглядите.
     Я  прошел  через  спальню матери Жасмен и осторожно открыл
дверь в бильярдную, смежную с  ванной.  В  ожидании  возможного
прихода  слесаря  я заранее пробил здесь квадратное отверстие и
мог в свое удовольствие следить теперь с этой точки  зрения  за
его священнодействиями. Подняв голову от труб, он увидел меня и
поманил к себе.
     Пришлось  спешно  отправиться  тем  же  путем  в  обратном
направлении. По дороге я обратил внимание, что  племянники  все
еще  не  расправились  с  газовой  колонкой, и испытал (правда,
мимолетное, ведь водопроводчик позвал меня,  и  лучше  было  не
мешкать,  а то моя степенность часто кажется чванством) чувство
безотчетного,  но  глубокого  презрения  к  этим   трудноломким
конструкциям, газовым колонкам. Из буфетной я попал в небольшой
холл  с  четырьмя  дверями  одна  из  которых,  не   будь   она
заколочена,  вела  бы  в бильярдную, вторая, тоже забитая, -- в
спальню матери Жасмен, и четвертая -- в  ванную.  Я  закрыл  за
собой третью и, наконец, вошел в четвертую.
     Слесарь  сидел  на  краю  ванны  и  меланхолично  созерцал
толстые доски, которые в недавнем прошлом закрывали  трубы,  --
он только что выломал их зубилом.
     --  Никогда  не  видел подобной конструкции, -- заверил он
меня.
     -- Она старая, -- ответил я.
     -- Оно и видно, -- подтвердил он.
     -- Вот я и говорю, -- сказал я.
     В  том  смысле,  что точно не знаю, когда она сделана, раз
никто этого точно не знает.
     --  Некоторые  любят  поговорить,  -- заметил он, -- а что
толку? Но это делал не специалист.
     -- Ваша контора. Я помню совершенно точно.
     --  Тогда я у них не работал. А если бы работал, -- сказал
он, -- то ушел бы.
     -- Стало быть, так оно и есть, -- не возражал я, -- раз вы
ушли бы, можно считать, что вы там были, поскольку вас  бы  там
не было.
     --  Ну,  во  всяком случае, попадись мне этот недоделанный
ублюдок, -- высказался он, -- сын  вонючей  шлюхи,  которую  по
пьянке   обратал   вшивый   кенгуру,   сволочь,   так   паршиво
сварганившая эту чертову бардачную дерьмовую хреновину, ему  бы
у меня не поздоровилось.
     Потом  он  принялся  ругаться, и от ругани вены на его шее
стали похожи на веревки. Он склонился над ванной, нацелил голос
на  дно  и,  добившись мощного резонанса, битый час продолжал в
том же духе.
     --  Ладно,  --  с трудом переводя дыхание, заключил он. --
Что ж, придется все-таки взяться за дело.
     Я  уже  собирался устроиться поудобнее, чтобы наблюдать за
его работой, когда слесарь извлек из кожаного футляра  огромную
сварочную  горелку.  Потом он достал из кармана склянку и вылил
ее содержимое в углубление, заботливо для этого предусмотренное
изобретательным   изготовителем.   Одна   спичка   --  и  пламя
взметнулось к потолку.
     Осиянный    голубым   светом,   водопроводчик   склонился,
брезгливо изучая трубы горячей и холодной воды, газовую,  трубы
центрального  отопления  и еще какие-то, назначение которых мне
было неизвестно.
     -- Самое лучшее, -- сказал он, -- это все к черту снести и
начать с нуля. Но вам придется раскошелиться.
     -- Ну, раз надо, -- сказал я.
     Не   желая  присутствовать  при  погроме,  я  на  цыпочках
удалился. В тот  самый  момент,  когда  я  закрывал  дверь,  он
повернул вентиль сварочной горелки, и рев пламени заглушил визг
собачки дверного затвора, вернувшейся на свое место.
     Войдя  в  комнату  Жасмен  (эта  дверь  вначале  тоже была
заколочена, но, по счастию,  не  покалечена),  я  прошел  через
гостиную, свернул к столовой, откуда уже мог попасть к себе.
     Мне  не  раз  случалось  заблудиться  в квартире, и Жасмен
хочет во что бы то ни стало сменить ее, но пусть уж  сама  ищет
другую,  раз  так упорно возвращается на эти страницы без моего
приглашения.
     Впрочем,  я  и  сам  упорно  возвращаюсь  к  Жасмен просто
потому, что люблю ее. Она в этой истории никакой роли не играет
и,  может  быть, вообще никогда не сыграет, если, конечно, я не
передумаю, но предвидеть это невозможно,  а  поскольку  решение
мое  незамедлительно  станет  известно, чего ради застревать на
такой малоинтересной теме, пожалуй, еще менее  интересной,  чем
любая  другая, -- скажем, разведение крупной рогатой тирольской
мушки или доение гладкошерстной травяной вши.
     Оказавшись   наконец  в  своей  комнате,  я  уселся  возле
полированного шкафчика, который давным -- без преувеличения  --
давно  превратил  в  проигрыватель.  Манипулируя  выключателем,
размыкающим блок-схему, замыкание которой приводит  в  действие
электроприбор,  я  запустил  диск;  на нем покоилась пластинка,
позволявшая с помощью острой иголки выдирать из себя мелодию.
     Сумеречные  тона  негритянского  блюза  "Deep South Suite"
вскоре погрузили меня в любимое  летаргическое  состояние.  Все
убыстряющееся  движение  маятников вовлекло солнечную систему в
усиленное круговращение и сократило длительность  существования
мира  почти  на  целый  день.  Так  оказалось, что уже половина
девятого и я просыпаюсь, встревоженный тем, что  не  прикасаюсь
своими  ногами  к  соблазнительным ножкам Жасмен; увы, она и не
ведала о моем существовании. А  я  жду  ее  всегда,  волосы  ее
струятся,  как  вода  на солнце, и мне бы хотелось сладострашно
целовать ее и задушить в своих объятиях, только не  в  те  дни,
когда она становится похожей на Клода Фаррера.
     "Половина  девятого,  -- сказал я себе. -- Слесарь, должно
быть, умирает с голоду".
     Мигом одевшись, я сориентировался в пространстве и пошел в
ванную. Ее окрестности показались  мне  заметно  изменившимися,
будто  претерпели  не  одно стихийное бедствие. Я тут же понял,
что все дело  в  том,  что  на  привычном  месте  нет  труб,  и
смирился.
     Вытянувшийся  вдоль  ванны  слесарь  еще дышал. Я влил ему
бульон через ноздри -- в зубах у него был зажат кусочек  олова.
     Едва ожив, он взялся за дело.
     --  Итак,  --  сообщил  он, -- основная работа позади, все
разрушено, начинаю с нуля. Как будем делать?
     --  Делайте как лучше, -- сказал я. -- Я полностью доверяю
вам как специалисту и ни за что на свете не хотел  бы  малейшим
пожеланием сковать вашу инициативу... которая, следовало бы мне
добавить, есть  исключительное  достояние  тех,  кто  входит  в
сообщество водопроводчиков.
     --  Полегче,  -- посоветовал он. -- В общем, я понимаю, но
школу я окончил давно, и если вы мне будете голову морочить,  я
с  вами  разговаривать  не  смогу.  Прямо  удивительно, как это
образованным надо всех на свете с дерьмом смешать.
     --  Уверяю  вас,  я  преисполнен  почтения  к вам и самого
высокого мнения обо всем, что вы делаете.
     -- Ладно, я парень не злой. Вот что: я восстановлю то, что
они тут соорудили. Все-таки коллега работал, а  слесарь  ничего
зря  делать не станет. Часто говорят: "вон та труба -- кривая".
В чем дело, не понимают, и, конечно, у них виноват слесарь.  Но
если  разобраться,  то  чаще  всего  на  все  своя причина. Они
думают, что труба кривая, а  кривая-то  стена.  Что  до  нашего
случая,  я  сделаю  в  точности  как  было. Уверен, все будет в
порядке.
     Я  еле  сдержался  --  все и раньше было в порядке, до его
прихода. Но, может быть, я в самом деле был не в курсе.  Притча
о прямой трубе не шла у меня из головы, и я смолчал.
     Мне   удалось   добраться   до   своей   кровати.  Наверху
раздавались беспокойные шаги. Люди страшно надоедливы:  нельзя,
что  ли,  нервничать, лежа в постели, а не вышагивать нервно из
угла в угол? Пришлось признать, что нельзя.
     Жасмен  неотступно  преследовала  меня как наваждение, и я
проклинал ее мать за то, что она оторвала  от  меня  Жасмен  со
злосовестностью,  которой  нет  никакого  оправдания. Жасмен --
девятнадцать, и я знаю, что у нее  уже  были  мужчины,  --  тем
более у нее нет оснований отталкивать меня. Это все материнская
ревность.  Я  пытался  найти   другую   причину,   подумать   о
какой-нибудь  бессмысленной пакости, но мне было так мучительно
трудно представить себе  ее  конкретно  как  нечто  компактное,
упакованное  и  перевязанное  красной  и  белой  тесемками, что
теперь и я на целый абзац потерял сознание.  В  ванной  комнате
голубоватое пламя сварочной горелки окаймляло границы моего сна
неровноокисленной бахромой.




     Слесарь  пробыл  у  меня  безвылазно  сорок  девять часов.
Работа еще не была  закончена,  когда  я  по  дороге  на  кухню
услышал стук во входную дверь.
     -- Откройте, -- сказали из-за двери. -- Скорее откройте.
     Я  отпер и увидел соседку сверху, в глубоком трауре. По ее
лицу было видно, что она недавно перенесла большое  горе,  и  с
нее буквально текло на ковер. Казалось, она только что из Сены.
     -- Вы упали в воду? -- полюбопытствовал я.
     --  Простите за беспокойство, -- сказала она, -- но дело в
том, что у меня хлещет вода...  Я  вызвала  водопроводчика,  он
должен был прийти три дня назад...
     -- У меня тут один работает. Может, ваш?
     --  Семеро  моих  детей  утонуло.  Только двое старших еще
дышат, вода пока доходит им  до  подбородка.  Но  если  слесарь
должен еще поработать у вас, я не хочу мешать.
     --  Наверно,  он ошибся этажом, -- ответил я. -- Спрошу-ка
его для очистки совести. Вообще-то у меня в ванной все  было  в
порядке.




     Когда  я  вошел  в ванную, водопроводчик наносил последний
штрих, украшая с помощью сварочной горелки голую стену  цветком
ириса.
     --  Вот  так  уже  сойдет, пожалуй, -- сказал он. -- Я все
сделал как было, только здесь кое-что подварил --  это  у  меня
лучше всего получается, а я люблю, когда работа хорошо сделана.
     --  Тут одна дама вас спрашивает. Вы не этажом выше должны
были подняться?
     -- Это ведь пятый?
     -- Четвертый.
     -- Значит, я ошибся, -- заключил он. -- Я поднимусь к этой
даме. Счет вам пришлют из конторы... Да вы  не  огорчайтесь.  В
ванной для водопроводчика всегда работа найдется.


Last-modified: Fri, 26 Jul 2002 06:29:56 GMT