а. Он чувствовал себя немного утомленным. Венчание обошлось ему очень дорого -- пять тысяч инфлянков, -- и он радовался, что церемония удалась на славу. Алтарь был убран цветами. Колену нравилась музыка, которую теперь исполняли. Он увидел стоявшего перед ним Надстоятеля и узнал молитву. Тогда он медленно прикрыл веки, слегка наклонился вперед и произнес: "Да". Хлоя тоже сказала: "Да", и тогда Надстоятель энергично пожал ей руку. Оркестр грянул с новой силой, и Архиписк встал, чтобы произнести напутствие новобрачным. А Священок, протиснувшись между двумя рядами гостей, больно ударил Шика пятой по пальцам за то, что он не слушал, а листал книгу. XXII Архиписк ушел. Молодые стояли в тризнице, и все подходили к ним, чтобы пожать им руки и обругать на счастье. Кое-кто давал им советы насчет брачной ночи, а уличный торговец, заглянувший сюда на огонек, предложил им набор порнографических открыток для пополнения образования. Колен и Хлоя вдруг очень устали. Музыка в церкви все еще играла, гости танцевали, ели божественное мороженое, запивая святой газированной водой с сиропом, к ней подавали маленькие бутербродики с треской, которые все трескали с большим аппетитом. Надстоятель переоделся в будничную сутану с дыркой на заду, но он как раз собирался купить себе новую, так как рассчитывал прикарманить изрядный куш из тех пяти тысяч инфлянков, которые заплатили за свадьбу. Кроме того, он, как водится, обсчитал оркестр и наотрез отказался заплатить дирижеру, поскольку тот расшибся еще до увертюры. Пьяномарь и Священок помогали певунчикам разоблачиться, чтобы поскорее убрать их костюмы, притом Священок занимался исключительно девочками. Священочки, которых пригласили на халтуру, уже смылись. Грузовик с краскомазами уже стоял перед церковью. Они собирались отскоблить желтую и фиолетовую краски, чтобы снова разложить их по маленьким баночкам. Рядом с Коленом и Хлоей стояли Ализа с Шиком и Исида с Николя и тоже принимали поздравления. Особенно тут усердствовали братья Демарэ. Когда Пегас замечал, что его братец слишком уж плотно прижимается к Исиде, он изо всех сил щипал его за бедро и обзывал извращенцем. Теперь в тризнице оставалось всего лишь человек двенадцать самых близких друзей Колена и Хлои, которых пригласили на дневной прием. Наконец, все двинулись к выходу, окинув прощальным взглядом цветы, украшавшие алтарь. Когда они вышли на паперть, холодный ветер обжег им лица. Хлоя закашлялась и быстро сбежала по ступенькам к теплой машине. Там она забилась в уголок в ожидании Колена. Остальные наблюдали с паперти, как увозят музыкантов в тюремной машине, поскольку все они сидели за долги. Музыкантов набилось в кузов как сельдей в бочке, и они в отместку подняли ужасный шум -- изо всех сил задудели в свои трубы, особенно усердствовали скрипачи. XXIII Спальня Колена была несомненно квадратной, с высоким потолком, а окно тянулось пятидесятисантиметровой стеклянной лентой вдоль всей стены в ста двадцати сантиметрах от пола, устланного мохнатым светло-оранжевым ковром. Стены были обиты натуральной кожей. Кровать стояла не на полу, а на своего рода антресолях, построенных на половине высоты комнаты. Наверх вела лесенка из уморенного дуба, отделанная латунью. Ниша под антресолями служила будуаром. Там стояли книги и мягкие кресла, а также висела фотография Далай-ламы. Колен еще спал. Хлоя только проснулась и глядела на него. Волосы ее растрепались, и от этого она казалась еще более юной. На кровати не было ничего, кроме простыни, той, на которой они лежали, все остальные постельные принадлежности почему-то оказались разбросанными по комнате, хорошо прогретой огнедышащими брандспойтами. Хлоя сидела, уперев подбородок в колени, и терла глаза, потом она потянулась и опрокинулась навзничь, примяв подушку. Колен лежал ничком и пускал слюни, словно старый младенец. Хлоя рассмеялась, встала на колени и, взяв его за плечи, сильно тряхнула. Колен проснулся и принялся целовать ее раньше, чем открыл глаза. Хлоя с охотой поддавалась ему, подводя его к избранным местам. Ее кожа, янтарная и душистая, была похожа на марципан. Серая мышка с черными усами взобралась к ним по лесенке и сообщила, что пришел Николя и ждет их. Они вспомнили о предстоящем путешествии и разом вскочили на ноги. Мышка воспользовалась этим и основательно поработала над коробкой шоколадных конфет, стоящей у изголовья кровати. Они быстро умылись, надели дорожные костюмы и поспешили на кухню. Николя пригласил их позавтракать в своих владениях. Мышка пошла было за ними, но остановилась в коридоре. Она хотела поглядеть, почему солнца сегодня не сияли так ярко, как обычно, и при случае наорать на них за это. -- Ну, как вам спалось? -- спросил Николя. Под глазами у него темнели синяки, а цвет лица был землистый. -- Превосходно, -- сказала Хлоя и плюхнулась на стул, потому что ноги ее не держали. -- А ты? -- спросил Колен. Он поскользнулся и сел на пол, не попытавшись даже подняться. -- Я проводил Исиду домой, -- ответил Николя, -- и она, как водится, предложила мне выпить. -- А ее родителей не было дома? -- спросила Хлоя. -- Нет, -- подтвердил Николя. -- Были только две кузины, и они упросили меня остаться. -- Сколько им лет? -- коварно спросил Колен. -- Точно не знаю, -- сказал Николя. -- Но на ощупь я дал бы одной не меньше шестнадцати и не больше восемнадцати другой. -- Ты провел с ними ночь? -- спросил Колен. -- Угу... Они слегка выпили, так что... мне пришлось убаюкивать всю троицу. У Исиды широченная кровать... Там было как раз еще одно место. Я не хотел тревожить вас и остался там спать... -- Спать? -- переспросила Хлоя. Кровать эта, видно, очень неудобная, потому что вид у тебя, я бы сказала... Николя смущенно покашлял и чрезмерно деловито стал возиться со своими электрическими приборами. -- Попробуйте-ка это, -- сказал он, меняя тему разговора. И подал начиненные финиками и сливами глазированные абрикосы в ароматном сиропе. -- А машину ты сможешь вести? -- спросил Колен. -- Попробуем, -- ответил Николя. -- Как вкусно! -- воскликнула Хлоя. -- Поешь с нами. -- Я предпочел бы что-нибудь бодрящее. И на глазах Колена и Хлои он составил для себя чудовищную смесь из кварты белого вина, ложки уксуса, пяти яичных желтков, двух устриц и ста граммов рубленого мяса, залитого сливками и посыпанного щепоткой гипосульфида натрия. Все это исчезло в его глотке со свистом пущенного на полную мощность циклотрона. -- Как пошло?-- спросил Колен и рассмеялся, увидев гримасу Николя. -- Порядок!-- через силу ответил Николя. И в самом деле, синяки под глазами у него разом исчезли, словно их стерли смоченной в бензине ваткой, а лицо заметно посвежело. Он фыркнул, как конь, стиснул кулаки и зарычал. Хлоя с некоторой тревогой взглянула на него. -- У тебя схватило живот, Николя? -- спросила она. -- Наоборот! -- рявкнул он. -- Все как рукой сняло! Сейчас подам вам еще одно блюдо -- и в путь. XXIV Большой белый лимузин осторожно продвигался вперед, объезжая рытвины. Колен и Хлоя сидели сзади и глядели в окно, но им было как-то не по себе от проносящегося мимо пейзажа. Небо висело совсем низко, красные птицы едва не задевали телеграфные провода, поднимаясь и опускаясь вместе с ними от столба к столбу, а их пронзительные крики отражались в свинцовой воде луж. -- Почему ты велел свернуть на эту дорогу? -- спросила Хлоя у Колена. -- Так короче, -- ответил он. -- Да по-другому и нельзя. Старое шоссе вконец износилось. Все так и норовили по нему промчаться, потому что над ним всегда ясное небо. И вот теперь остался только этот путь. Не волнуйся, Николя хорошо ведет машину. -- Ненавижу этот тусклый снег, эту мглу... -- сказала Хлоя. Ее сердце колотилось, словно стиснутое жесткой скорлупой. Колен положил ей руку на плечи и бережно, как котенка, обхватил пальцами ее тонкую шею. -- Да-да... -- прошептала Хлоя и, поеживаясь от щекотки, чуть втянула голову в плечи. -- Не убирай руку, мне страшно одной... -- Хочешь, я подниму цветные стекла? -- предложил Колен. -- Ага... Пусть будет попестрей... Колен нажал на зеленые, синие, желтые и красные кнопки, и разноцветные фильтры заменили автомобильные стекла. Теперь Колен и Хлоя оказались словно внутри радуги, и цветные тени плясали по белому меху сиденья всякий раз, как машина проскакивала мимо телеграфных столбов. Хлоя почувствовала себя лучше. Равнина по обе стороны дороги была покрыта жиденьким ползучим блекло-зеленоватым мхом, да кое-где мелькали растрепанные деревья с корявыми стволами. Воздух был недвижим, даже малый ветерок не рябил жидкую грязь, которая черными фонтанами разлеталась из-под колес. Николя изо всех сил старался не потерять дороги, он с трудом удерживал машину посредине вконец разбитого скользкого шоссе. -- Не волнуйтесь, -- сказал он, обернувшись к Хлое. -- Осталось совсем чуть-чуть. Скоро дорога изменится. Хлоя посмотрела в правое окно и вздрогнула. Привалившись к телеграфному столбу, чешуйчатая тварь провожала их пристальным взглядом. -- Гляди, Колен... Кто это?.. -- Не знаю... По-моему... оно не злое... -- Это рабочий из бригады, обслуживающей телеграфную линию, -- сказал Николя через плечо. -- Все они носят вот такие противогрязевые комбинезоны. -- Это... жутко уродливо... -- прошептала Хлоя. Колен поцеловал ее. -- Не бойся, Хлоя, ведь он всего-навсего человек... Грунт под колесами как будто уплотнился. Рыжеватый свет забрезжил над горизонтом. -- А вот и солнце, -- сказал Колен. -- Погляди... Николя покачал головой. -- Нет, это медные копи. Мы мимо них проедем. Мышь, сидевшая рядом с Николя, навострила ушки. -- Да, -- сказал Николя. -- Скоро будет тепло. Дорога повернула несколько раз. Жидкая грязь дымилась. Машина пробивалась сквозь завесу белых испарений с сильным запахом меди. Наконец грязь совсем затвердела и обнаружилось шоссе, пыльное и растрескавшееся. Вдалеке перед ними, как над огромной раскаленной плитой, дрожал воздух. -- Мне здесь не нравится, -- сказала Хлоя. -- Может, объедем другой дорогой? -- Другой дороги нет, -- сказал Колен. -- Не хочешь ли ты почитать Гуффе? Я взял его с собой. Кроме этой книги они ничего не взяли из вещей, так как рассчитывали покупать все необходимое в пути. -- Давай опустим цветные стекла? -- предложил Колен. -- Давай. Теперь стало светлее. Внезапно дорога еще раз повернула, и они оказались посреди медных рудников, которые раскинулись ярусами по обе стороны шоссе. Бескрайняя пересохшая равнина, покрытая зеленоватой медной рудой, уходила за горизонт. Сотни рабочих в герметических комбинезонах возились вокруг огнедышащих горнов. Другие складывали угольные брикеты, которые непрерывно подвозили электровагонетки, в аккуратные пирамиды. Медь от жары плавилась и текла красными ручьями, окаймленными бордюром из твердого, как камень, застывшего ноздреватого шлака. Ручьи эти впадали в большие резервуары, откуда медь выкачивали насосами и гнали по овальным трубам. -- Какая ужасная работа! -- сказала Хлоя. -- Зато платят хорошо, -- сказал Николя. Несколько рабочих остановились, чтобы поглядеть на проезжающую машину. Их взгляды не выражали ничего, кроме презрения и, пожалуй, насмешки. Это были широкоплечие, сильные люди, и вид у них был невозмутимый. -- Они нас ненавидят, -- сказала Хлоя. -- Поедем поскорей! -- Они на работе, -- сказал Колен. -- Ну и что? -- сказала Хлоя. Николя прибавил газу. Автомобиль мчался но растрескавшемуся шоссе под урчанье машин и бульканье плавящейся меди. -- Мы скоро выскочим на старую дорогу, -- сказал Николя. XXV -- Почему они так высокомерны? -- спросила Хлоя. -- Ведь работать не очень-то приятно... -- Принято считать иначе, -- сказал Колен. -- Работают по привычке, и как раз для того, чтобы не думать. -- Во всяком случае, выполнять работу, которую могут делать машины, полный идиотизм. -- Должен же кто-то делать машины, -- сказал Колен. -- О, конечно, -- воскликнула Хлоя. -- Чтобы получить яйцо, нужна курица, но когда есть курица, можно получить не одно яйцо, а целую кучу. Следовательно, лучше начать с курицы. -- Надо бы узнать, что мешает выпускать машины. Вероятно, просто не хватает на это времени. Люди тратят все время на то, чтобы жить, а на работу у них не остается времени. -- А может быть, совсем наоборот? -- спросила Хлоя. -- Нет, -- ответил Колен. -- Если бы у них было время сделать машины, они могли бы потом ничего не делать. Я хочу сказать, что они работают, чтобы жить, вместо того чтобы работать над созданием машин, которые дали бы им возможность жить, не работая. -- Это чересчур сложно, -- заметила Хлоя. -- Нет, это очень просто. Конечно, такие перемены могут произойти только постепенно. Но когда подумаешь, сколько времени уходит, чтобы сделать то, что так быстро изнашивается... -- По-твоему, рабочие не предпочли бы сидеть дома, и целовать своих жен, и ходить в бассейн, и на танцы? -- Нет, -- сказал Колен, -- потому что они об этом не думают. -- Даже если они считают, что работать хорошо, разве они в этом виноваты? -- Нет, не виноваты, ведь им все твердят: "Труд священен, работать хорошо, это благородно, труд превыше всего, и только трудящиеся имеют право на все". Но при этом общество организовано так, что они работают все время и просто не успевают воспользоваться своими правами. -- Выходит, они глупые? -- Да, глупые, -- сказал Колен, -- поэтому и согласны с теми, кто им внушает, что нет ничего выше труда. Таким образом, они ни о чем не думают и не стараются освободиться от бремени такой работы... -- Давай поговорим о чем-нибудь другом, -- предложила Хлоя. -- Я от этого устала. Скажи мне лучше, нравятся ли тебе мои волосы... -- Я тебе уже говорил... Он посадил ее к себе на колени. И снова почувствовал себя совершенно счастливым. -- Я тебе уже говорил, что люблю тебя и в целом и в частностях. -- Тогда переходи к частностям, -- сказала Хлоя и с гибкостью змейки нежно к нему прильнула. XXVI -- Простите, месье, но не угодно ли месье здесь остановиться? -- спросил Николя. Машина затормозила у придорожной гостиницы. Шоссе было уже хорошим, с гладким покрытием, испещренным солнечными бликами, которые так эффектно выглядят на рекламных фотографиях, а по обе его стороны раскинулся прекрасный ландшафт: деревья правильной цилиндрической формы, свежая травка, освещенная солнцем, коровы, пасущиеся на луговинах, источенные червячком ветхие ограды, живые изгороди из цветущей жимолости, яблони, усыпанные яблоками, желтые листья, собранные в аккуратные кучки, кое-где снежные овраги, для разнообразия -- пальмы, мимоза, а в саду гостиницы -- северные сосны и еще вихрастый огненно-рыжий мальчишка, который гонит по дороге двух овец и одну пьяную собаку. По одну сторону шоссе дул сильный потер, по другую же ветра не было вовсе -- каждый выбирал то, что ему нравится. Тень отбрасывали не все деревья, а лишь некоторые, и только в одной из канав квакали лягушки. -- Да, давайте здесь остановимся, -- ответил Колен. -- Все равно до юга нам сегодня уже не добраться. Николя распахнул дверцу и вылез из машины. На нем был красивый шоферский костюм из свиной кожи и элегантная кожаная каскетка. Он отошел на два шага и оглядел автомобиль. Колен и Хлоя тоже вышли. -- Наш экипаж, увы, не блещет чистотой, -- сказал Николя. -- Ведь мы ехали по такой грязи. -- Не важно, -- сказала Хлоя. -- В гостинице мы попросим, чтобы его помыли... -- Пойди узнай, есть ли у них свободные номера, -- сказал Колен. -- И не грозит ли нам здесь смерть от голода. -- Слушаюсь, месье, -- ответил Николя и приложил два пальца к козырьку каскетки, словно нарочно стараясь вывести Колена из себя. Он толкнул калитку из вощеного дуба и нервно вздрогнул, когда ладонь его прикоснулась к обтянутой бархатом ручке. Гравий захрустел у него под ногами, затем он поднялся по ступенькам каменной лестницы и исчез в вестибюле. Жалюзи на окнах были опущены и внутри не доносилось ни звука. Солнце подпекало упавшие в траву яблоки, и из них прямо на глазах проклевывались новорожденные зелененькие яблоньки, которые тут же зацветали и начинали плодоносить крохотными наливными яблочками. Яблоньки третьего поколения выглядели уже зелено-розовым мхом, и с них то и дело сыпались на землю яблочки-бусинки. Несколько стрекозлят зажужжали на солнышке, предаваясь невнятным забавам, одна из которых заключалась в быстром волчковании на месте. На ветровой стороне шоссе какие-то злаки волнами склоняли колосья и гудели под сурдинку, а первые палые листья с тихим легким шелестом прилежно учились летать. Стайка жуков, трепеща крыльями, пыталась лететь против ветра с глухим бульканьем, подобным плеску плицев колесного парохода, который поднимается вверх по реке к Большим озерам. Колен и Хлоя стояли рядом, молча греясь на солнышке, и сердца у обоих стучали в ритме буги-вуги. Стеклянная дверь тихо скрипнула. Появился Николя. Он был весь расхристанный, а каскетка криво сидела на голове. -- Они что, вытолкали тебя взашей? -- спросил Колен. -- Никак, нет, месье, -- ответил Николя. -- Они готовы принять месье и мадам и заняться машиной. -- Что с тобой случилось? -- воскликнула Хлоя. -- А, -- махнул рукой Николя, -- хозяина не оказалось на месте... Пришлось обратиться к его дочери. -- Ты хоть застегнись, -- сказал Колен, -- у тебя неприличный вид. -- Покорнейше прошу, месье, меня извинить, но я подумал, что ради двух хороших номеров стоит принести такую небольшую жертву. -- Переоденься, пожалуйста, раз ты без этого не можешь нормально разговаривать, -- попросил Колен. -- Ты играешь в дурака на моих нервах... Хлоя остановилась у маленького сугроба. Снежинки были пушистые, свежие. Они ослепляли белизной и не таяли. -- Погляди, какая прелесть, -- сказала она Колену. Под снегами цвели примулы, васильки и маки. -- Ага, -- ответил Колен, -- только зря ты трогаешь снег, простудишься. -- Да что ты! Нет! -- сказала Хлоя и вдруг зашлась кашлем, похожим на треск рвущегося шелка. -- Милая моя Хлоя, -- Колен обнял ее и притянул к себе, -- не кашляй так ужасно, мне больно. Она выпустила снежинки из рук, и они медленно, словно пух, упали на землю и снова засверкали на солнце. -- Мне не нравится этот снег, -- пробормотал Николя, но тут же спохватился. -- Я прошу месье извинить меня за то, что я позволил себе высказаться. Колен снял полуботинок с ноги и швырнул его Николя в лицо, но тот как раз в эту секунду нагнулся, чтобы оттереть пятнышко на своих брюках. Услышав за собой звон разбитого стекла, Николя выпрямился. -- О месье, -- проговорил он с упреком. -- Это ведь окно вашей комнаты. -- Ну и черт с ним! Воздуху будет больше... И тебе наука, чтобы ты не вел себя, как идиот. Опираясь о плечо Хлои, Колен поскакал на одной ноге к дверям гостиницы, разбитое стекло тут же начало отрастать. По краям рамы уже появилась тоненькая прозрачная пленка опалового цвета, отливающая цветами радуги. XXVII -- Ну, как ты спал? -- спросил Колен. -- Недурно. А ты? -- ответил Николя, не надевший в то утро шоферской одежды. Хлоя зевнула и придвинула к себе кувшин с каперсовым сиропом. -- Из окна так дуло, что я не могла уснуть. -- Разве оно не затянулось стеклом? -- спросил Николя. -- Не совсем. Родничок пока не зарос, и сквозь него садил ветер. Утром у меня заложило грудь, она набилась снегом... -- Это просто ужасно, -- сказал Николя. -- Ну, я их обматерю самым строгим образом. Так мы сейчас едем дальше? -- Нет, после обеда, -- ответил Колен. -- Надо будет снова надеть шоферский костюм. -- О Николя! -- пригрозил ему Колен. -- Если будешь продолжать в таком духе, я тебя... -- Хорошо, -- перебил его Николя, -- но только не сейчас. Он залпом выпил кружку сиропа и доел бутерброд. -- Загляну-ка я на кухню, -- сообщил он, поднимаясь из-за стола и с помощью карманной дрели поправляя узел на галстуке. Он вышел из комнаты, и звуки его шагов постепенно затихали, видимо, в направлении кухни. -- А мы что будем делать, милая моя Хлоя? -- Целоваться. -- Это уж точно! А потом? -- Потом? Этого я не могу произнести вслух. -- Ясно. Ну, а еще потом? -- Потом уже пора будет обедать. Обними меня. Мне холодно. Этот снег... Солнце лилось в комнату золотистыми волнами. -- Здесь не холодно, -- сказал Колен. -- Да, -- согласилась Хлоя, прижимаясь к нему. -- Но мне холодно... А еще потом я напишу письмо Ализе. XXVIII Улица была из конца в конец запружена народом. Все яростно толкались, пытаясь прорваться в зал, где Жан-Соль должен был прочитать свою лекцию. Люди прибегали к самым изощренным уловкам, чтобы обмануть бдительных экспертов- искусствоведов, поставленных для проверки подлинности пригласительных билетов, поскольку в продажу были пущены десятки тысяч подделок. Кое-кто приезжал на катафалках, но полицейские протыкали гробы длинными стальными пиками, навеки пригвождая ловчил к дубовым доскам, и тогда те и вправду давали дуба, что, к слову сказать, представляло известные удобства, так как новопреставленные оказывались уже упакованными для похорон. Данная операция приносила ущерб только истинным покойникам, потому что от нее страдали их саваны. Многие почитатели Жан-Соля сигали на парашютах со специальных самолетов (в аэропорту Бурже шла форменная драка, чтобы попасть на такой самолет) и становились мишенями для пожарников, которые струей из брандспойта загоняли смельчаков прямо на сцену, где и топили их, как котят. Находились и такие, что пытались проникнуть в здание по трубам для нечистот. Но стоило им ухватиться пальцами за края канализационных колодцев, чтобы выбраться наружу, как их били подкованными каблуками по суставам, а дальнейшее было уже делом крыс. Но ничто не могло умерить пыл одержимых поклонников лектора. Однако надо признаться: вовсе не те, что тонули, а другие упорствовали в своих отчаянных попытках проникнуть в зал, и тысячеголосый рокот толпы не угасал, а напротив, поднимался к зениту, распространяясь по поднебесью раскатистым пещерным гулом. Только "чистые", ко всему причастные, "посвященные" являлись обладателями подлинных приглашений, отличить которые от фальшивых не составляло, кстати, труда, и потому эти избранные души беспрепятственно двигались по узенькому коридору, отгороженному вдоль стен домов. Их охраняли стоящие через каждые пятьдесят сантиметров тайные агенты, замаскированные под огнетушители. Однако счастливцев оказывалось все же чрезвычайно много, и в зал, уже набитый до отказа, то и дело врывались вновь прибывшие. Шик появился здесь еще накануне. За баснословные деньги швейцар согласился, чтобы Шик заменил его. Но это оказалось возможным только после того, как Шик ломом перебил ему левую ногу. Когда речь шла о Партре, Шик не скупился на инфлянки. Ализа и Исида вместе с ним ждали появления лектора. Они тоже провели тут ночь, боясь пропустить такое событие. В темно-зеленой униформе швейцара Шик был просто неотразим. С тех пор как Колен подарил ему двадцать пять тысяч инфлянков, он все больше пренебрегал своей работой. В зале собралась особая публика. Очкарики с блуждающими взглядами, всклокоченными волосами, замусоленными окурками в зубах и громкой отрыжкой, женщины с жидкими, словно траченными молью косичками, плотно уложенными вокруг головы, и кожаных канадках" с вытертыми белесыми пятнами на груди, надетых прямо на голое тело. В большом зале на первом этаже, потолок которого был наполовину застеклен, а наполовину расписан красками, разведенными на тяжелой воде (от этих многофигурных фресок зарождалось сомнение: представляет ли хоть какой-то интерес жизнь, если женские формы так безнадежно тяжелы и уродливы), так вот, в зале набивалось все больше и больше народу, причем тем, кто появился позже, ничего не оставалось, как, стоя где-то сзади на одной ноге, другой отбиваться от наседающих на них ближайших соседей. В специальной ложе в окружении свиты восседала герцогиня де Будуар, привлекая к себе внимание истерзанной толпы и оскорбляя роскошью хорошего тона группу неудачливых философов, кое-как примостившихся на складных стульях. Начало лекции приближалось, и присутствующих все больше лихорадило. В глубине зала поднялся галдеж, несколько студентов пытались посеять смуту в умах, скандируя искаженный текст "Нагорной проповеди" баронессы Орци. Но Жан-Соль был уже на подступах к залу. Шик услышал, что на улице затрубил слон, и высунулся в окно. Вдали, в глубине бронированного паланкина вырисовывался силуэт Жана-Соля, а слоновья спина под ним, бугристая и морщинистая в луче красного прожектора, казалась чем-то инопланетным. В четырех углах паланкина стояли отборные стрелки, держа наизготовку топорики. Слон прокладывал себе дорогу в толпе, шагая прямо по людям, и глухой топот его четырех колонн неумолимо приближался. Перед подъездом слон опустился на колени, и отборные стрелки сошли первыми. Изящно спрыгнув вслед за ними, Партр оказался в их кольце. Ловко орудуя топориками, стрелки повели Партра в зал. Полицейские заперли все двери, а Шик, подталкивая перед собой Ализу и Исиду, поспешил по потайному коридору за кулисы. В глубине сцены висел бархатный занавес, в котором Шик загодя проделал дырочки, чтобы все хорошо видеть. Трое молодых людей уселись на подушки и стали ждать. На расстоянии метра от них, не более, Партр готовился начать свою лекцию. Его гибкое и аскетическое тело излучало особые флюиды, и публика, покоренная неотразимым обаянием любого его жеста, в томлении замирала, ожидая вожделенного сигнала к старту. Было много обмороков, связанных с внутриматочным перевозбуждением, которое охватывало главным образом женскую часть зала, и Ализа, Исида и Шик явственно слышали хриплое дыхание двух дюжин слушательниц и слушателей, которые пробрались под сцену и там, в кромешной тьме, на ощупь раздевались, чтобы занимать меньше места. -- Ты помнишь? -- шепнула Ализа, с нежностью взглянув на Шика. -- Еще бы, там мы нашли друг друга... Он наклонился к Ализе и ласково поцеловал ее. -- Вы тоже были там, под сценой? -- спросила Исида. -- Да, -- ответила Ализа, -- и это было очень приятно. -- Не сомневаюсь, -- сказала Исида. -- Что это, Шик? Шик как раз снимал крышку со стоящего рядом с ним большого черного прибора. -- Фонограф, -- ответил он. -- Я приобрел его ради этой лекции. -- Колоссально! -- воскликнула Исида. -- Значит, сейчас можно и не слушать... -- Конечно... А дома хоть всю ночь напролет слушай. Но мы не будем этого делать, чтобы не заиграть пластинки. Прежде я должен сделать, копии. Пожалуй, я даже закажу у фирмы "Крик владельца" серию этих пластинок. Для продажи. -- Этот ящик влетел вам небось в копеечку, -- сказала Исида. -- Какое это имеет значение! -- ответил Шик. Ализа вздохнула. Вздох ее был таким легким, что услышала его только она одна... Да и то едва ли. -- Все! Он начинает!.. -- воскликнул Шик. -- Я положил свой микрофон рядом с микрофонами радиостудии. Они его не заметят. Жан-Соль начал говорить. Сперва ничего, кроме щелканья затворов, не было слышно. Фотографы, кинорепортеры просто удержу не знали. Потом один из них был сбит с ног отдачей своей камеры, и тут поднялось невесть что. Озверелые коллеги набросились на несчастного и принялись осыпать его порошком магния. Ослепительно вспыхнув, он ко всеобщему ликованию исчез навсегда, а полицейские отправили в тюрьму всех остальных репортеров. -- Прекрасно! -- Шик ликовал. -- Теперь я один буду обладать этой записью! Публика, которая поначалу вела себя более или менее спокойно, начала волноваться и все громче проявляла свое восхищение Партром, отзываясь восторженными воплями и аплодисментами буквально на каждое его слово. И это несколько затрудняло понимание того, что он говорил. -- А вы и не пытайтесь во все это вникнуть, -- сказал Шик. -- Мы потом послушаем на свободе запись. -- Тем более что здесь все равно ничего не слышно, -- подхватила Исида. -- Он тих как мышка. Кстати, у вас нет известий от Хлои? -- Я получила от нее письмо, -- ответила Ализа. -- Они уже приехали? -- Да, им все-таки удалось уехать. Но они собираются вернуться раньше, чем думали, потому что Хлоя чувствует себя не очень хорошо, -- сказала Ализа. -- А Николя? -- спросила Исида. -- С ним все в порядке. Хлоя пишет, что он вел себя просто ужасно с дочерьми всех хозяев гостиниц, где они останавливались. -- Николя -- отличный парень, -- сказала Исида. -- Не понимаю, почему он работает поваром. -- Это действительно странно, -- сказал Шик. -- А что такого? Это куда лучше, чем коллекционировать Партра, -- сказала Ализа и ущипнула Шика за ухо. -- Надеюсь, у Хлои ничего серьезного? -- спросила Исида. -- Она не пишет, чем больна, но жалуется, что у нее ноет грудь, -- ответила Ализа. -- Хлоя такая красивая! Невозможно себе представить, что она захворала. -- Ой, -- прошептал Шик. -- Смотрите, смотрите!.. Часть застекленного потолка приоткрылась, и по периметру образовавшегося проема появились чьи-то головы. Оказывается, отважные поклонники Партра забрались на крышу и успешно провели задуманную операцию. Но на этих смельчаков наседали сзади такие же смельчаки, и, чтобы удержаться, первым смельчакам пришлось изо всех сил вцепиться в края рамы. -- Их можно понять, -- сказал Шик. -- Лекция совершенно выдающаяся. Партр вышел из-за стола и продемонстрировал слушателям муляжи различных типов блевотины. Самая прекрасная из них -- непереваренное яблоко в красном вине -- имела огромный успех. Шум стоял такой, что даже за занавесом, там, где сидели Ализа, Исида и Шик, стало уже почти невозможно разговаривать. -- Когда же они приезжают? -- спросила Исида. -- Завтра или послезавтра, -- ответила Ализа. -- Мы их так давно не видели!.. -- сказала Исида. -- Да, -- подхватила Ализа, -- со дня их свадьбы... -- Что и говорить, свадьба удалась на славу! -- воскликнула Исида. -- Еще бы! -- сказал Шик. -- Ведь именно в тот вечер Николя проводил тебя домой... К счастью, в этот миг весь потолок обрушился, завалив зал, и это избавило Исиду от необходимости что-либо уточнять. Вихрем взметнулась битая штукатурка. Выбеленные известкой фигуры метались, спотыкались и падали среди обвалившихся кусков бетона, задыхаясь в ядовитом тяжелом облаке пыли, нависшем над обломками. Партр перестал читать, он хохотал от души и хлопал себя по ляжкам, радуясь, что столько людей втянуто в это светопреставление. Но все же и он поперхнулся пылью и ужасно закашлялся. Шик лихорадочно нажимал на кнопки аппарата. Из фонографа выбился какой-то зеленоватый всполох, шустро пополз по паркету и скрылся в щели. За ним -- второй и третий. Шик вырубил ток как раз вовремя, чтобы не успела вылезти омерзительного вида многоножка. -- Что я делаю? -- воскликнул Шик. -- Он вышел из строя. Микрофон забит пылью. Адское игрище в зале достигло своего апогея. Партр, дочитав лекцию, стал залпом пить воду прямо из графина. Он явно собрался уходить. Тогда Шик решился. -- Я предложу ему выйти через заднюю дверь, -- сказал он. -- Уматывайте отсюда, я вас догоню. XXIX Николя остановился посреди коридора. Два солнца и в самом деле теперь не заливали его, как прежде. Желтые керамические плитки как-то потускнели, они словно подернулись легкой пеленой, и солнечные лучи, вместо того чтобы, разбиваясь, разлетаться во все стороны брызгами мельчайших металлических шариков, вяло лились на пол и растекались по нему бесформенными лужицами. Стены, изгрызенные солнечными зайчиками, уже не сверкали так ровно, как прежде. Впрочем, мышки, казалось, не были встревожены этими изменениями, не считая, правда, серой с черными усиками -- ее удрученный вид сразу же поразил Николя. Но он подумал, что мышка просто не хотела так быстро возвращаться домой, что она тоскует по новым знакомым, которых приобрела за время путешествия. -- Ты недовольна? -- спросил он ее. Мышка с отвращением указала Николя на стены. -- Да, -- согласился Николя. -- Что-то здесь изменилось. Раньше было лучше. Не пойму, в чем тут дело... Мышка на минуту словно задумалась, потом горестно покачала головой и беспомощно развела лапками. -- Я тоже не понимаю, -- сказал Николя. -- Даже когда протираешь стекла, ничего не меняется. Видимо, воздух здесь стал едким... Он еще постоял в задумчивости, покачал, и свою очередь, головой и пошел дальше. Мышка же скрестила лапки на груди и с отсутствующим видом принялась жевать, но тут же сплюнула, почувствовав вкус жевательной резинки для кошек. Продавец, видно, ошибся. Хлоя и Колен завтракали. -- Ну как? -- спросил Николя, заглянув в столовую. -- Дело идет на поправку? -- Гляди-ка! -- воскликнул Колен. -- Наконец-то ты заговорил нормально. -- Я не в форменной обуви, -- объяснил Николя. -- Я чувствую себя неплохо, -- сказала Хлоя. Глаза ее блестели, щеки заливал румянец, и по всему было видно, что она счастлива вернуться домой. -- Она съела полпирога с курицей, -- сказал Колен. -- Очень рад. Я его испек, не заглядывая в труды Гуффе. -- Ну, что будем делать, Хлоя? -- спросил Колен. -- И когда обедать? -- спросил Николя. -- Мне хочется пойти вместе с вами двумя, и с Ализой, и с Исидой на каток, и в магазины, и на вечеринку, -- сказала Хлоя. -- И еще мне хочется купить зеленое кольцо. -- Ясно, -- сказал Николя. -- Тогда я, не теряя времени займусь обедом. -- Только, пожалуйста, Николя, не надевай своей шоферской одежды, -- попросила Хлоя. -- А то с тобой очень утомительно разговаривать. И тебе придется лишний раз переодеваться. -- Я пойду возьму деньги из сейфа, а ты, Хлоя, позвони друзьям. Мы отлично проведем день. -- Иду звонить, -- сказала Хлоя. Она встала из-за стола, побежала к телефону, сняла трубку и пронзительно мяукнула. Это означало, что ее надо соединить с Шиком. Николя убирал со стола. Он нажал на рычажок, а грязная посуда поползла на кухню, прямо в мойку, по спрятанной под ковром широкой пневматической трубе. Затем он вышел в коридор. Мышка, стоя на задних лапках, передними скребла одну из потускневших кафельных плиток. Протертый ею уголок сверкал, как прежде. -- Вот это да! -- воскликнул Николя. -- У тебя получается!.. Невероятно!.. Мышка остановилась и, тяжело дыша, протянула Николя свои стертые в кровь лапки. -- О, ты себя изувечила!.. -- сказал Николя. -- Брось это. В конце концов, здесь и так немало солнца. Пошли, я тебя полечу. Николя сунул мышку в нагрудный карман, а она, все еще задыхаясь и полузакрыв глаза, выставила наружу свои бедные, израненные лапки. Колен, напевая, быстро вращал ручки замков своего сейфа. Тревога, которая мучила его все последние дни, отлегла от сердца, и оно, это он чувствовал, обрело теперь форму апельсина. Бело-мраморный сейф с аметистовыми черно-зелеными ручками был украшен инкрустациями из слоновой кости. Шкала указывала на наличие шестидесяти тысяч инфлянков. Крышка сейфа откинулась, щелкнув, как хорошо смазанный замок, и Колен разом перестал улыбаться: стрелка, освободившись от какой-то помехи, тут же двинулась по шкале и после некоторых колебаний остановилась на уровне тридцати пяти тысяч инфлянков. Он сунул руку в сейф и судорожно пересчитал деньги, проверяя точность показания. Прикинув в уме свои траты, он убедился, что все сходится. Из своих ста тысяч инфлянков он двадцать пять тысяч отдал Шику, чтобы тот женился на Ализе, пятнадцать тысяч стоила машина, свадьба обошлась в пять тысяч... Остальное разошлось по мелочам. Колен немного успокоился. -- Все нормально, -- произнес он вслух, но заметил, что голос его дрогнул. Он взял сперва столько, сколько хотел, потом заколебался, усталым жестом положил половину назад и захлопнул крышку сейфа. Рукоятки, позвякивая, как бубенчики, быстро завертелись. Он постучал по шкале, чтобы проверить, верно ли она указывает оставшееся количество денег. Затем он поднялся, застыл на несколько мгновений, пораженный огромностью сумм, которые ему пришлось потратить, чтобы создать Хлое ту жизнь, которой она достойна, и улыбнулся, вспомнив, какой растрепанной Хлоя была утром в постели, и округлости простыни, прикрывавшие ее тело, и янтарный цвет ее кожи, когда он скинул простыню, но он тут же заставил себя снова сосредоточиться на сейфе, потому что сейчас было не время думать о таких вещах. Хлоя одевалась. -- Попроси Николя сделать бутерброды, -- сказала она. -- Нам пора уходить... Я всем назначила свидание у Исиды. Колен поцеловал ее в плечо, воспользовавшись вырезом платья, и побежал на кухню. Николя все еще возился с мышкой, он мастерил ей костыли из бамбука. -- Вот, -- сказал он, -- ходи на них до вечера, и все пройдет. -- Что с ней? -- спросил Колен, погладив мышку по головке. -- Оттирала кафель в коридоре, -- объяснил Николя. -- И кусочек очистила, но она, бедняжка, стерла себе лапки. -- Не волнуйся из-за плиток, -- сказал Колен мышке, -- это само пройдет. -- Не знаю... -- сказал Николя. -- Как-то странно. Будто плиткам не хватает воздуха. -- Вот увидишь, они снова заблестят, -- сказал Колен. -- Во всяком случае, я надеюсь... Ты прежде этого никогда не замечал? - Нет. Колен постоял немного у кухонного окна. -- Возможно, кафель всегда со временем тускнеет, -- сказал он. -- Не заменить ли его? -- Это будет очень дорого стоить. -- Да, -- согласился Колен. -- Лучше подождем. -- Что ты мне хотел сказать? -- спросил Николя. -- Не готовь обеда. Сделай только бутерброды... Мы сейчас все вместе уедем... -- Хорошо, я только оденусь. Николя опустил мышку на пол, и она засеменила к двери, пошатываясь на маленьких костылях. Даже сзади были видны кончики ее топорщившихся усов. XXX Пока Колен и Хлоя путешествовали, вид улицы совершенно переменился. Листья на деревьях стали большими и зимняя бледность домов сменилась блекло-зеленым цветом, который потом превратится в нежно-бежевый. Мостовая под ногами мягко пружинила, а воздух отдавал малиной. Было еще прохладно, но голубые оконца в облаках обещали теплую погоду. Вдоль тротуаров росли зеленые и синие цветы, их сок змейками струился по тонким стеблям и уходил в землю с хлюпающим почмокиванием, похожим на поцелуи улитки. Николя шел первым, на нем был спортивный костюм из ворсистой шерстяной ткани горчичного цвета и свитер с высоким воротом; вывязанный на груди лосось по-шамборски в точности воспроизводил рисунок со страницы шестьсот седьмой поваренной книги Гуффе. Его желтые кожаные ботинки на каучуке не мяли траву, так как он ступал точно по двум колеям, проложенным специально для автомобилей. Колен и Хлоя шли за ним следом. Хлоя держала Колена за руку и глубоко вдыхала воздух, наслаждаясь его запахами. На ней было простое белое шерстяное платье и накидка из меха леопарда, обработанного бензолом, от чего темные пятна побледнели и расплылись кругами, причудливо наползающими один на другой. Ее легкие вспененные волосы были распущены и источали аромат жасмина и гвоздики. Полузакрыв глаза, Колен ориентировался по этому запаху, и при каждом вдохе губы его слегка вздрагивали. Фасады домов заметно расслабились, они утратили чопорность своих прямоугольных очертаний, а от этого город стал просто неузнаваем, и Николя, совсем сбитому с толку, то и дело приходилось останавливаться, чтобы прочитать на эмалированных табличках названия улиц. -- Ну, с чего мы начнем? -- спросил Колен. -- Сперва пойдем по магазинам, -- сказала Хлоя. -- У меня нет ни одного нового платья. -- Может, лучше ты их закажешь, как всегда, в ателье сестер Каллотт? -- Нет, -- ответила Хлоя. -- Я хочу походить по магазинам, купить несколько платьев и еще всякую всячину. -- Исида будет рада тебя увидеть, Николя, -- сказал Колен. -- Почему? -- спросил Николя. -- Не знаю... Они свернули на улицу Сиднея Беше и оказались как раз у дома, в который шли. Консьержка качалась у ворот в механическом рок-кресле, мотор которого отчаянно громыхал в ритме польки. Это была устаревшая модель. Исида открыла им дверь. На ней было красное платье, и она улыбнулась Николя. Шик и Ализа их уже ждали. Исида поцеловала Хлою, а потом все стали целовать друг друга, на что ушло несколько минут. -- Ты отлично выглядишь, дорогая, -- сказала Исида Хлое. -- Я боялась, что ты хвораешь, но твой вид меня успокаивает. -- Мне сейчас лучше. Николя и Колен хорошо за мной ухаживали. -- Как поживают ваши кузины? -- спросил Николя. Исида покраснела до корней волос. -- Они чуть ли не каждый день справляются, не приехали ли вы. -- Прелестные девочки, -- сказал Николя, не глядя на Исиду, -- но вы куда решительней. -- Да... -- сказала Исида. -- Ну, а ваше путешествие? -- спросил Шик. -- Нормально, -- ответил Колен. -- Сперва, правда, дорога была плохая, но потом все наладилось. -- Кроме снега, -- сказала Хлоя и прижала ладонь к груди. -- Куда пойдем? -- спросила Ализа. -- Если хотите, я могу вам вкратце пересказать лекцию Партра, -- предложил Шик. -- Ты много его книг купил, пока нас не было? -- спросил Колен. -- Да нет, -- сказал Шик. -- А как твоя работа? -- Нормально. Я нашел парня, который меня замещает, когда мне надо куда-нибудь смотаться. -- Задаром? -- Ну, почти что... Может, сразу пойдем на каток? -- Нет, сперва покупки, -- сказала Хлоя. -- Но если мужчины хотят кататься на коньках... -- Это мысль! -- воскликнул Колен. -- Я провожу их, мне тоже надо кое-что купить, -- сказал Николя. -- Вот и прекрасно! -- обрадовалась Исида. -- Пошли поскорей, чтобы и мы успели покататься. XXXI Колен и Шик катались уже около часа, и народу на льду становилось все больше. Всегда одни и те же лица: те же мальчики, те же девочки, и, как всегда, они то и дело падали, и тут же появлялись уборщики со своими фанерными скребками. Служитель поставил на проигрыватель пластинку, которую завсегдатаи уже несколько недель как выучили наизусть. Потом он перевернул ее на другую сторону, и все наперед знали, что они сейчас услышат, потому что все это давно стало неким ритуалом, но музыка вдруг умолкла, и из всех динамиков, кроме одного непокорного, который по-прежнему транслировал шлягер, раздался глухой, как из подземелья, голос. Голос этот просил господина Колена подойти к контролеру, потому что его вызывают к телефону. -- Кто это может быть? -- удивился Колен. Он бросился к выходу. Шик едва поспевал за ним -- выскочил на прорезиненную дорожку, обогнул бар и вбежал в проходную будку, где был микрофон. Дежурный служитель смахивал в это время тростниковой щеточкой заусенцы со звуковых дорожек, которые всегда образуются на заигранных пластинках. -- Алло! -- крикнул Колен в трубку. Он молча слушал. Шик увидел, как Колен, сперва лишь удивленный, вдруг разом побледнел. -- Что случилось?-- спросил Шик. Колен знаком велел ему замолчать. -- Я сейчас, -- сказал он в трубку и положил ее на рычаг. Стены проходной будки так стремительно сдвигались, что он едва успел выбраться наружу, не то его бы расплющило. Он бежал, не сняв коньков, и ноги его вихляли из стороны в сторону. Шик не отставал ни на шаг. -- Откройте мою кабину, -- крикнул Колен служителю. -- Скорей! Номер триста девять. -- И мою, -- добавил Шик. -- Номер триста одиннадцать. Служитель лениво поплелся за ними. Колен обернулся, увидел, что служитель отстал метров на шесть, и, еле сдерживаясь, подождал, пока тот не подойдет поближе. Тогда он, озверев, с размаху нанес ему удар коньком в подбородок, и голова служителя, оторвавшись, угодила прямо в воздухозаборное отверстие вентиляционной системы, обслуживающей холодильную установку. Колен выхватил ключи, которые покойник с отсутствующим лицом все еще сжимал в руке, открыл первую попавшуюся кабину, затащил туда труп, плюнул на него и опрометью кинулся к номеру триста девять. Шик затворил дверь кабины, которую Колен даже не потрудился прикрыть. -- Что случилось? -- спросил он, едва переводя дух. Колен уже успел снять коньки и надеть ботинки. -- Хлоя... -- сказал Колен, -- заболела. -- Серьезно? -- Не знаю. У нее был обморок. -- Колен оделся и побежал. -- Ты куда? -- крикнул ему вслед Шик. -- Домой! -- крикнул в ответ Колен и застучал каблуками по гулкой бетонной лестнице. На другом конце катка рабочие холодильной установки, задыхаясь, с трудом выползали на свежий воздух: вентиляция вышла из строя, и они, обессилев, падали, как подкошенные, вокруг ледяного поля. Шик застыл в оцепенении, сжимая в руке конек, и глядел в ту сторону, где только что исчез Колен. Из-под двери кабины номер сто двадцать восемь медленно сочилась тоненькая струйка пенистой крови, и этот красный сироп стекал на лед тяжелыми дымящимися каплями. XXXII Он бежал что было духу, и люди перед его глазами медленно наклонялись, словно подбитые кегли, и с сухим звуком валились на мостовую. Колен бежал, бежал, а острый угол горизонта в просвете между домами летел ему навстречу. Под ногами у него была темень, бесформенная куча черной ваты, и небо, лишенное цвета, косо давило сверху, еще один острый угол, потолок, а не небо, он бежал к вершине пирамиды, к ней притягивало его сердце менее темные участки ночи, но ему оставалось пробежать еще три улицы. Хлоя, спокойная, даже какая-то просветленная, лежала на их огромной кровати. Глаза ее были открыты, только дышала она затрудненно. Ализа сидела возле нее, Исида на кухне помогала Николя готовить подкрепляющий напиток по рецепту Гуффе, а мышка своими острыми зубками измельчала семена трав для отвара. Но Колен не знал всего этого, он бежал, ему было страшно, неужели мало того, думал он, что мы всегда вместе, неужели еще надо, чтобы душа замирала от страха, быть может, несчастный случай, она попала под машину и лежит теперь на кровати, и я не смогу ее увидеть, меня не пустят к ней, неужели вы думаете, что я боюсь увидеть мою Хлою, вам все равно меня не удержать: нет, Колен, не входи. А может быть, это только ушиб, и все обойдется, завтра мы вместе пойдем в Булонский лес, к той скамейке, я держал ее руку в своей, и ее волосы касались моих волос, подушка благоухает... Я всегда хочу лечь на ее подушку, сегодня вечером мы снова из-за нее подеремся, моя кажется ей слишком жесткой, она даже не проминается под ее головкой, и потом я все-таки ложусь на свою подушку, и она источает аромат ее волос. Никогда больше я не буду его вдыхать... Тротуар вздыбился перед Коленом. Он одолел его гигантским прыжком, одним духом взбегая на второй этаж, открыл дверь, все было тихо и спокойно, он не увидел ни незнакомых людей в черном, ни священника, мир и покой исходили от серо-голубого рисунка ковра. Николя сказал: "Это пустяки", -- а Хлоя улыбнулась: она была счастлива увидеть его вновь. XXXIII Теплая рука Хлои доверчиво лежала в руке Колена. Хлоя смотрела на него, и ее светлые, чуть удивленные глаза вселяли спокойствие. А вокруг антресолей, на полу их комнаты столпились заботы, остервенело пытаясь задушить друг друга. Хлоя ощущала в своем теле, и своей грудной клетке какую-то неведомую ей злую силу, чье-то недоброе присутствие и не знала, как ей с этим совладать, она время от времени кашляла, чтобы хоть немного потеснить противника, вцепившегося в ее плоть. Хлое казалось, что каждым глубоким вздохом она живьем отдает себя во власть коварного, полного глухой ярости врага. Грудь Хлои едва вздымалась, прикосновение гладких простынь к ее длинным голым ногам почему-то успокаивало. Сгорбившись, Колен сидел рядом и глядел на нее. Темнело, сумерки сгущались концентрическими кругами вокруг светящегося венчика лампы, вмонтированной в стену у изголовья кровати и прикрытой круглым плафоном из матового хрусталя. -- Давай послушаем музыку, Колен, -- сказала Хлоя. -- Поставь одну из твоих любимых пластинок. -- Это утомит тебя, -- ответил Колен, словно издалека. Он плохо выглядел. Сердце заполонило всю его грудь, только сейчас он это заметил. -- Ну, пожалуйста, прошу тебя, -- сказала Хлоя. Колен встал, спустился по маленькой дубовой лесенке и зарядил проигрыватель пластинками. Динамики были во всех комнатах. Он включил тот, который висел в спальне. -- Ты что поставил? -- спросила Хлоя. Она улыбнулась. Она сама знала. -- Помнишь? -- спросил Колен. -- Помню... -- Тебе больно? -- Не очень... При впадении реки в море всегда есть порог, который трудно преодолеть, где кипит вода и в пене кружатся обломки затонувших кораблей. Воспоминания нахлынули из темноты, натолкнулись на барьер между ночью за окном и светом лампы и то погружались в глубину, то выныривали на поверхность, оборачиваясь либо белесым брюшком, либо серебристой спинкой. Хлоя слегка приподнялась. -- Сядь ко мне... Колен подошел к ней и лег поперек кровати, так, что Хлоя могла положить голову на сгиб его левого локтя. Кружева тонкой ночной рубашки рисовали причудливые узоры на ее золотистой коже, трогательно набухшей у основания грудей, Хлоя пальцами стиснула плечо Колена. -- Ты не сердишься?.. -- На что? -- На то, что у тебя такая глупая жена... Колен поцеловал Хлою в ямочку ее доверчивого плеча. -- Спрячь руку, моя милая Хлоя, ты простынешь. -- Мне не холодно. Слушай пластинку. В игре Джонни Ходжеса было что-то возвышенное, необъяснимое и абсолютно чувственное. Чувственность, так сказать, в чистом виде, освобожденная от всего телесного. Под воздействием музыки все углы комнаты округлились. Колен и Хлоя лежали теперь в центре некоей сферы. -- Что это? -- спросила Хлоя. -- The Mood to be Wooed, -- ответил Колен. -- Я это почувствовала, -- сказала Хлоя. -- А как доктор войдет в комнату такой формы? XXXIV Николя открыл дверь. На пороге стоял доктор. -- Я доктор, -- сказал он. -- Не угодно ли вам последовать за мной? -- И Николя повел доктора по коридору.. -- Вот, -- произнес Николя, когда они оказались на кухне, -- отведайте и скажите свое мнение. В большом сосуде из остекленевшего кремне-содо-кальциевого соединения отстаивалось варево весьма своеобразного цвета: оно отливало пурпуром Кассиуса, так и зеленью рыбьего пузыря, но при этом со слабым оттенком синеватого хрома. -- Что это такое? -- спросил доктор. -- Отвар, -- объяснил Николя. -- Это я вижу, но для чего он? -- Для бодрости. Доктор поднес сосуд к носу, осторожно понюхал, воодушевился, снова понюхал, но уже со смаком, попробовал, потом залпом выпил и схватился обеими руками за живот, уронив при этом саквояж с инструментами для врачевания. -- Ну как, действует? -- поинтересовался Николя. -- Ух! -- крякнул доктор. -- Это вещь!.. Сдохнешь!.. Вы ветеринар? -- Нет, -- сказал Николя, -- повар. Одним словом, сработало? -- В некотором роде. Я чувствую такой прилив сил... -- Теперь пройдите, пожалуйста, к больной. Вы продезинфицированы! Доктор двинулся, но почему-то в обратном направлении. Судя по всему, ноги перестали его слушаться. -- О! -- воскликнул Николя. -- Гляди-ка!.. А вы в состоянии осмотреть больную? -- Видите ли, мне хотелось узнать мнение своего коллеги, поэтому я попросил прийти профессора д'Эрьмо. -- Все ясно. Тогда, пожалуйста, пройдите вот сюда. -- И Николя отворил дверь черного хода. -- Вы спуститесь тремя этажами ниже, поверните направо, и окажетесь там, где нужно. -- Понятно, -- сказал доктор и стал спускаться, но вдруг обернулся и спросил: -- А где я, собственно говоря, нахожусь? -- Тут, а где же еще? -- ответил Николя. -- А-а-а, понятно!.. -- сказал доктор. Не успел Николя захлопнуть за ним дверь, как Колен заглянул на кухню. -- Кто это приходил? -- спросил он. -- Доктор. Но у него был такой идиотский вид, что я решил от него избавиться. - Но нам ведь так нужен врач, -- сказал Колен. -- Конечно, -- сказал Николя. -- Сейчас придет д'Эрьмо. -- Тогда порядок. Снова зазвенел звонок. -- Не бегай, я сам отворю, -- сказал Колен. В коридоре мышка стала взбираться по ноге Колена и в конце концов пристроилась на его правом плече. Колен прибавил шагу и открыл дверь профессору. -- Здравствуйте, -- сказал тот. На профессоре были черный костюм и ярко-желтая сорочка. -- Физиологически, -- заявил он, -- черное на желтом фоне являет собой максимальный цветовой контраст. Добавлю, что данное сочетание не утомляет глаз и предупреждает несчастные случаи на улице. -- Наверно, -- согласился Колен. Профессору д'Эрьмо было лет сорок. Их ему и давали. А больше он бы все равно не взял. Щеки его были лишены растительности, однако он носил маленькую остроконечную бородку и невыразительные очки. -- Не угодно ли вам пройти за мной? -- сказал Колен. -- Не знаю, -- сказал профессор, -- я колеблюсь... В конце концов он все же решился. -- Кто болен? -- спросил он. -- Хлоя, -- ответил Колен. -- А, припоминаю мелодию... -- Да, -- сказал Колен, -- эта самая. -- Хорошо, -- решился д'Эрьмо, -- пошли. Вы должны были сказать мне это раньше. Что с ней? -- Я не знаю. -- Я тоже, -- признался профессор. -- Теперь я могу вам в этом признаться. -- Но вы разберетесь? -- с тревогой спросил Колен. -- Не исключено... -- ответил профессор с сомнением в голосе. -- Следовало бы ее посмотреть... -- Так пошли! -- Да, конечно... Колен повел было его в спальню, но вдруг спохватился. -- Только имейте в виду, она округлилась, будьте осторожны, -- предупредил он. -- Я к этому привык, -- сказал д'Эрьмо. -- Она беременна? -- Да нет! -- воскликнул Колен. -- Что за глупость... Комната круглая! -- Совсем круглая? -- спросил профессор. -- Вы что, ставили пластинку Эллингтона? -- Да, -- сказал Колен. -- У меня тоже есть его пластинки, -- сказал д'Эрьмо. -- Вы знаете Slap Happy? -- Я больше люблю... -- начал было Колен, но, вспомнив, что Хлоя ждет, втолкнул профессора в комнату. -- Здравствуйте, -- сказал профессор. Он поднялся по лесенке к кровати. -- Здравствуйте, -- ответила Хлоя. -- Как поживаете? -- Не важно! -- воскликнул профессор. -- Вот печень часто пошаливает. Вы знаете, что это такое? - Нет. -- Еще бы, откуда вам знать, у вас-то печень здоровая. -- Он подошел к Хлое и взял ее за руку. -- Горячая, не правда ли? -- Я не чувствую, -- ответила Хлоя. -- Конечно, -- сказал профессор. -- Это меня и беспокоит. -- Он присел на кровать. -- Я вас послушаю, если не возражаете. -- Пожалуйста. Профессор вынул из своего кармана стетоскоп с усилителем и приложил мембрану к спине Хлои. -- Считайте, -- попросил он. Хлоя стала считать. -- Плохо считаете. После двадцати шести идет двадцать семь. -- Да, -- согласилась Хлоя. -- Извините меня. -- Впрочем, достаточно. Вы кашляете? -- Да, -- сказала Хлоя и закашлялась. -- Что у нее, доктор? -- спросил Колен. -- Это серьезно? -- М-м-м, -- ответил профессор. -- У нее что-то в правом легком. Но я не знаю, что это... -- Как же быть? -- спросил Колен. -- Ей придется приехать ко мне, чтобы я мог ее всесторонне обследовать у себя в кабинете, -- сказал профессор. -- Мне не хотелось бы, чтобы она вставала, -- сказал Колен. -- Вдруг ей опять станет плохо, как сегодня? -- Этого бояться нечего. Я дам вам назначение, но его надо выполнять. -- Конечно, доктор, -- сказала Хлоя. Она поднесла руку ко рту и закашлялась. -- Не кашляйте, -- сказал д'Эрьмо. -- Не кашляй, дорогая, -- сказал Колен. -- Я не могу удержаться, -- сказала Хлоя прерывающимся голосом. -- Я слышу какую-то странную музыку в ее легком, -- сказал профессор. Вид у него был расстроенный. -- Так бывает, доктор? -- спросил Колен. -- Да как вам сказать... -- ответил профессор. Он потянул себя за бородку, и она с сухим щелчком вернулась на свое место. -- Когда к вам прийти, доктор? -- спросил Колен. -- Через три дня. Мне надо привести в порядок свою аппаратуру. -- А обычно вы ею не пользуетесь? -- удивилась Хлоя. -- Нет, -- сказал профессор. -- Я предпочитаю заниматься авиамоделизмом. А ко мне без конца пристают с консультациями. Вот уже год, как я все вожусь с одной моделью, и у меня не хватает времени довести ее до конца. Я просто прихожу в отчаяние!.. -- Конечно, -- согласился Колен. -- Это настоящие акулы! -- воскликнул профессор. -- Я всегда сравниваю себя с беднягой, потерпевшим кораблекрушение, которого со всех сторон окружили эти прожорливые хищники и ждут, когда он задремлет, чтобы опрокинуть его утлый челн. -- Какой красивый образ, -- сказала Хлоя и засмеялась, но тихонько, чтобы снова не закашляться. -- Не будьте так доверчивы, милая, -- сказал профессор д'Эрьмо и положил ей руку на плечо. -- Это совершенно дурацкий образ, поскольку по справочнику, изданному пятнадцатого октября тысяча девятьсот сорок четвертого года, из тридцати пяти видов акул только три или четыре являются людоедами, но и они реже нападают на человека, чем человек на них... Как интересно вы рассказываете, доктор! -- сказала Хлоя с восхищением. Доктор ей явно нравился. -- Это не я, это справочник. На этом я вас покину. -- Он громко чмокнул Хлою в правую щеку, похлопал ее по плечу и стал спускаться с антресолей. Правой ногой он зацепил левую, а левая зацепилась за последнюю ступеньку лесенки, и он грохнулся на пол. -- У вас тут весьма оригинальная конструкция, -- заметил он Колену, энергично растирая себе поясницу. -- Извините меня, -- сказал Колен. -- И кроме того, -- добавил профессор, -- эта сферическая комната действует угнетающе. Поставьте пластинку Slap Happy, быть может, она примет прежний вид. А если нет, то вам придется ее обтесать. -- Договорились, -- сказал Колен. -- Могу ли я предложить вам аперитив? Вполне, -- сказал профессор. И, прежде чем выйти из спальни, крикнул Хлое: -- До свидания, детка![Author ID0: at ] Хлоя все еще смеялась. Она сидела в своей широкой кровати на антресолях, подсвеченная сбоку лампочкой, а снизу казалось, что она находится на ярко освещенной эстраде. Свет лампы играл в ее волосах, как солнце в молодых травах, и после соприкосновения с ее кожей золотил все предметы вокруг. -- У вас красивая жена, -- сказал профессор д'Эрьмо Колену, когда они вышли в прихожую. -- Ага, -- сказал Колен и вдруг заплакал, потому что знал, что Хлоя страдает. Ну, полноте, -- сказал профессор, -- вы ставите меня в затруднительное положение... И мне придется вас утешать... Минуточку... Он пошарил во внутреннем кармане пиджака и вытащил оттуда маленькую записную книжечку в красном сафьяновом переплете. -- А это моя... вот, поглядите. -- Ваша? -- спросил Колен, стараясь успокоиться. -- Ну да, моя жена, -- объяснил профессор д'Эрьмо. Колен машинально раскрыл книжечку и расхохотался. -- Так и есть, -- сказал профессор, -- это действует безотказно. Все всегда смеются. Но скажите... что же в ней уж такого смешного? -- Я... Я не знаю, -- с трудом пробормотал Колен и рухнул в приступе неудержимого хохота. Профессор д'Эрьмо спрятал свою записную книжечку. -- Ах, все вы одинаковы, -- сказал он. -- Вы все считаете, что женщина непременно должна быть красивой... Ну-с, так где же ваш аперитив?.. XXXV Колен и Шик толкнули входную дверь аптеки. Раздалось громкое "дзын-н-нь!", и дверное стекло упало на сложную композицию из колб и иных предметов лабораторного оборудования. Тут же вышел аптекарь, оповещенный этим шумом. Он был высокий, старый и худой, седые патлы султаном торчали на его голове. Он кинулся к своей конторке, схватил телефонную трубку и набрал номер с быстротой, свидетельствующей о многолетнем навыке. Алло! Голос аптекаря был подобен гуденью сигнального рожка в тумане. И пол под его плоскостопными огромными черными ногами раскачивался вперед-назад, вперед-назад, а мельчайшие брызги долетали до прилавка. -- Алло!.. Это мастерская Гершвина?.. Я прошу вас снова вставить у меня стекло во входную дверь... Через пятнадцать минут?.. Поторопитесь, пожалуйста, а то может прийти новый клиент... Хорошо... -- Он бросил трубку, которая тут же повисла на рычаге. -- Чем могу служить, господа? -- Пожалуйста, изготовьте этот препарат, -- сказал Колен. Изготовить препарат значит препарировать, а препарируют трупы, поэтому сначала изготовим труп.[Author ID0: at ] Аптекарь взял рецепт, сложил его пополам, так что получилась длинная узкая полоска, и отправил его в настольную гильотину. Сказано, сделано! -- И он нажал кнопку. Нож гильотины ударил по рецепту, он вздрогнул и затих. -- Заходите часов в шесть вечера, лекарство будет готово, -- сказал аптекарь. -- Дело в том, -- сказал Колен, -- что это срочно. -- Нельзя ли его сейчас получить? -- добавил Шик. Хорошо. Тогда подождите немного, я тут же этим займусь. Колен и Шик сели напротив конторки на скамейку, обтянутую пурпурным бархатом, и стали ждать. А аптекарь согнулся в три погибели и почти без шума пополз через потайной ход в лабораторию. Звук скольжения его тела по паркету становился все тише, а потом и совсем замер. Колен и Шик обвели взглядом стены. На покрытых паутиной медных полках рядами стояли банки с простыми химическими веществами и с готовыми сильнодействующими препаратами. Последняя банка в каждом ряду флюоресцировала. В большой конической колбе из толстого корродированного стекла раздутые головастики штопором ввинчивались в воду, но, едва достигнув дна, стрелой взмывали вверх, чтобы снова начать свое винтовое движение, оставляя за собой белесый след взвихренной воды. В стоящем рядом аквариуме длиною в несколько метров аптекарь устроил испытательный полигон для реактивных лягушек, и там же валялись те, что не выдержали перегрузок, однако и у них еще слабо бились четыре сердца. Всю стену за скамейкой, на которой сидели Шик и Колен, занимала фреска, изображавшая самого аптекаря (в костюме Цезаря Борджа на колеснице), предающегося весьма сомнительным забавам со своей матерью. На столах стояло множество автоматов для изготовления пилюль, и некоторые из них работали, хотя и не в полную мощь. Пилюли, выкатывавшиеся из патрубков голубого стекла, тут же подхватывались восковыми руками, которые расфасовывали их по пакетикам из гофрированной бумаги. Колен встал со скамейки, чтобы получше рассмотреть ближайший аппарат, и снял заржавевший кожух, который прикрывал механизм. Внутри оказалось некое составное животное, наполовину из плоти, наполовину из металла: оно без устали заглатывало лекарственное сырье и тут же извергало шарики правильной формы. -- Гляди-ка, Шик, -- сказал Колен. -- Что там? -- спросил Шик. Поразительно! -- воскликнул Колен. Шик посмотрел. У животного были удлиненные челюсти, которые быстро двигались из стороны в сторону. Сквозь прозрачную кожу можно было хорошо разглядеть трубчатые ребра из тонкой стали и вяло сокращающийся пищеварительный тракт. -- Обыкновенный усовершенствованный кролик, -- объяснил Шик. -- Ты думаешь? -- Это широко применяется. У животного сохраняют только ту функцию, которая нужна. В данном случае этому кролику сохранили деятельность пищевода, но, конечно, без химических процессов. Это куда проще, чем изготовлять пилюли обычным способом. -- А чем он питается? -- спросил Колен. -- Хромированными морковками. Их производили на заводе, где я работал по совместительству. А кроме морковок ему дают химические ингредиенты, необходимые для производства пилюль... -- Отличная выдумка, -- сказал Колен. -- И пилюли получаются первоклассные. -- Да, -- согласился Шик, -- очень круглые. -- Послушай... -- начал Колен, снова садясь. - Что? -- Сколько у тебя осталось от тех двадцати пяти тысяч инфлянков, которые я тебе дал перед нашим отъездом? - Гм... -- Тебе давно пора жениться на Ализе. Так длиться не может, ей, должно быть, очень обидно... - Да... -- Ну, двадцать тысяч инфлянков у тебя, надеюсь, еще есть... Как-никак... Этих денег хватит для женитьбы... -- Дело в том, что... -- Шик запнулся и замолчал, так как сказать это было трудно. -- В чем же все-таки дело? -- настаивал Колен. -- Не у тебя одного денежные затруднения... -- Знаю, знаю, -- сказал Шик. -- Так что же? А то, что у меня осталось всего три тысячи двести инфлянков. Колен разом почувствовал себя очень усталым. В голове с шумом морского прибоя вращались разные колючие и тусклые предметы. Он с трудом собрался с силами. -- Это неправда, -- проговорил он наконец. Он был измотан, так измотан, словно только что прошел трассу стипль-чеза со стеком. Это неправда, -- повторил Колен. -- Ты шутишь!.. Нет, -- сказал Шик. Шик ковырял пальцем угол стола, возле которого стоял. Пилюли вкатывались в стеклянные патрубки с легким постукиванием, напоминающим тихую барабанную дробь да еще шорох гофрированной бумаги в восковых руках, -- эти звуки создавали атмосферу восточного ресторана. -- Куда ты их дел? -- спросил Колен. Я покупал Партра. -- Шик сунул руку в карман. -- Вот взгляни на этот экземпляр. Я вчера его раздобыл. Разве не чудо? Это было издание "Мертвецов без потребления" в сафьяновом переплете, отделанном жемчугом, с комментариями Кьеркегора. Колен взял книжку, уставился на нее, полистал, но видел не страницы, а глаза Ализы во время его свадьбы, ее восхищенно-печальный взгляд, которым она окинула подвенечное платье Хлои. Но Шик не мог этого понять: он не глядел выше книжного прилавка. -- Что я могу тебе сказать? -- пробормотал Колен. -- Значит, ты все истратил?.. -- На той неделе мне удалось перехватить две его рукописи, -- сказал Шик, и голос его задрожал от сдерживаемого волнения. -- А кроме того, я записал на фонограф семь его лекций... -- Да... -- вздохнул Колен. -- И вообще, почему ты меня об этом спрашиваешь? Для Ализы не имеет значения, поженимся мы или нет, она и так счастлива. И кроме того, Ализа и сама необычайно увлечена Партром! Один из пилюльных автоматов как будто забарахлил. Пилюли хлынули из него сплошным потоком, и, когда они сыпались в гофрированные пакетики, вспыхивали лиловые искры. -- Что там происходит? -- спросил Колен. -- Это опасно? Вряд ли, -- ответил Шик. -- Но все-таки нам лучше отойти подальше. Они услышали, как где-то вдалеке хлопнула дверь, и аптекарь вдруг вынырнул из-за прилавка. -- Я заставил вас ждать, -- сказал он. -- Это не имеет значения, -- заверил его Колен. -- Нет, имеет, но я это сделал нарочно, чтобы придать себе весу. -- Один из ваших аппаратов, похоже, сломался. -- И Колен указал на тот, что извергал пилюли потоком. А! -- воскликнул аптекарь.[Author ID0: at ] Он нагнулся, вытащил из-под прилавка карабин, прицелился и выстрелил. Автомат подскочил на месте и, содрогаясь, повалился набок. Пустяки, -- сказал аптекарь. -- Время от времени кролик берет верх над сталью, и тогда его приходится убивать. Он приподнял автомат, нажал на нижний рычажок, чтобы выпустить мочу, и повесил его на гвоздь. -- Вот ваше лекарство, -- сказал он, вытаскивая коробку из кармана. -- Только будьте очень внимательны, это весьма сильное средство. Строго придерживайтесь указанной дозировки. -- Понял, -- сказал Колен. -- А как по-вашему, это лекарство против чего? -- Трудно сказать. -- Он засунул в свою седую шевелюру длинные пальцы с завитыми ногтями. -- Это средство применяется в разных случаях, но вот растение от него очень скоро погибло бы. -- Так, -- сказал Колен. -- Сколько я вам должен? -- О, это стоит очень дорого. Вам следовало бы меня оглушить и смыться, не заплатив. -- Ну, для этого я слишком устал... -- Тогда с вас два инфлянка. Колен вытащил бумажник. -- Да это же просто грабеж! -- сказал аптекарь. -- Мне все равно, -- сказал Колеи упавшим голосом. Он заплатил и двинулся к выходу. Шик -- за ним. -- Вы оба просто идиоты, -- сказал аптекарь, провожая их к двери. -- Я стар и не смог бы оказать сопротивления. -- Мне некогда, -- пробормотал Колен. -- Это неправда, -- сказал аптекарь. -- А то вы не стали бы так долго ждать. -- Теперь у меня уже есть лекарство, -- сказал Колен. -- До свидания, месье. -- Он шел по улице, срезая углы, чтобы не расходовать сил понапрасну. -- Знаешь, -- снова начал Шик, -- даже если я не женюсь на Ализе, это вовсе не значит, что я с ней расстанусь. -- Мне нечего тебе сказать, -- ответил Колен. -- В конце концов, это твое дело. -- Такова жизнь, -- заключил Шик. -- Нет, -- сказал Колен. XXXVI Ветер прокладывал себе путь сквозь кроны деревьев и вырывался на простор, пропитанный запахами лопающихся почек и цветов. Прохожие выше подняли головы и дышали глубже, потому что воздуха было хоть отбавляй. Солнце медленно разворачивало лучи и, изгибая их дугой, осторожно направляло в те места, куда само не могло проникнуть. Однако, падая на темные стороны вещей, оно, словно спрут, верным точным движением отдергивало свои золотые щупальца. Его огромный пылающий каркас неторопливо приближался к зениту, потом замер в неподвижности, выпаривая континентальные водоемы, а башенные и стенные часы города пробили три раза. Колен читал Хлое роман. Это был роман о любви со счастливым концом. Он как раз дошел до того места, где герой и героиня стали писать друг другу письма. -- Какая длинная история, -- сказала Хлоя. -- В жизни все происходит куда быстрее... -- А у тебя большой опыт в таких делах? Колен больно ущипнул кончик солнечного луча, который так и норовил угодить Хлое в глаз. Луч вяло съежился и заскользил по мебели. Хлоя покраснела. Нет, никакого опыта у меня нет... -- сказала она застенчиво, -- но так мне кажется... Колен захлопнул книгу. Ты права, Хлоя. -- Он встал и подошел к кровати. -- Сейчас надо принять лекарство. Хлоя вздрогнула. -- Так не хочется... Это обязательно? -- По-моему, да. Сегодня вечером ты пойдешь к доктору, и мы наконец узнаем, что у тебя. А сейчас прими пилюлю. Потом он, машет быть, назначит тебе что-нибудь другое... -- Ты не знаешь, до чего это ужасно, -- сказала Хлоя. -- Будь умницей! -- Когда я проглатываю эту пилюлю, у меня в груди будто два зверя рвут друг друга на части. А потом неправда, что всегда надо быть умницей. -- Конечно, не всегда, но иногда надо. -- Колен открыл маленькую коробочку. -- Какой у них противный цвет! -- воскликнула Хлоя. -- И они так дурно пахнут!.. -- Они какие-то странные, не спорю, но принимать их необходимо. -- Погляди-ка! Они сами двигаются, и эта их полупрозрачная оболочка... они, наверное, живые. -- Ты их запьешь водой, так что долго они не проживут! -- Глупости! А может, они рыбы? Колен рассмеялся. -- Вот ты заодно и позавтракаешь. -- Он наклонился к ней и поцеловал ее. -- Ну, пожалуйста, прошу тебя! -- Хорошо. Но за это ты меня поцелуешь. -- Конечно, -- сказал Колен, -- если тебе не противно целоваться с таким уродом, как я. -- Ты, правда, не очень-то красивый, -- поддразнила его Хлоя. -- Я не виноват. -- Колен опустил голову. -- Я не досыпаю. -- Поцелуй меня, Колеи. Я очень злая. Давай я приму за это две пилюли. -- С ума сошла! -- воскликнул Колен. -- Только одну. Ну, глотай! Хлоя зажмурилась, побледнела и прижала руку к груди. -- Готово, -- произнесла она с трудом. -- Сейчас начнется. У корней ее шелковистых волос выступила испарина. Колен сел рядом с ней и обнял ее за плечи. Хлоя обеими руками стиснула его руку и застонала. -- Успокойся, ну, пожалуйста, -- сказал Колен. -- У нас нет другого выхода. -- Мне больно... -- прошептала Хлоя. Из-под ее век выкатились две слезы, такие же огромные, как глаза, и, упав, оставили холодный след на ее округлых, нежных щеках. XXXVII -- Совсем нет сил... -- прошептала Хлоя. Она опустила ноги на пол и попробовала встать. -- Ничего не получается, я вся какая-то ватная. Колен подошел к ней и приподнял ее. Она обхватила его за плечи. -- Держи меня, Колен, я сейчас упаду... -- Ты устала от лежания, -- сказал Колен. -- Нет, это из-за пилюль твоего старого аптекаря. Она снова попыталась стать на ноги, но пошатнулась. Колен поддержал ее, но она, падая, увлекла его за собой на кровать. -- Мне так хорошо... -- сказала Хлоя. -- Обними меня. Мы очень давно не были вместе!.. -- Не надо, -- сказал Колен. -- Нет, надо! Поцелуй меня. Я жена твоя или нет? -- Жена, -- подтвердил Колен. -- Но ты не здорова. -- Я в этом не виновата, -- сказала Хлоя, и губы ее дрогнули, словно она вот-вот заплачет. Колен наклонился к ней и стал целовать ее так бережно, как целовал бы цветок. -- Еще, -- сказала Хлоя, -- и не только лицо... Выходит, ты меня больше не любишь? Ты больше не хочешь меня любить, как жену? Он крепко прижал ее к себе. Она была теплой и благоухающей. Флакон духов, вынутый из коробки, обтянутой белым шелком. -- Да, -- сказала Хлоя, вытянувшись, -- еще... XXXVIII -- Мы опоздаем, -- предупредил Колен. -- Не важно, -- сказала Хлоя. -- Переставь часы. -- Ты правда не хочешь поехать на машине? -- Правда. Я хочу пройтись с тобой по улицам. -- Но это далеко! -- Не важно, -- сказала Хлоя. -- Когда ты меня... целовал, ко мне вернулись силы. Мне хочется идти пешком. -- Тогда я попрошу Николя заехать за нами. Ладно? -- предложил Колен. -- Ну, если хочешь... Чтобы пойти к доктору, Хлоя надела нежно-голубое платье с очень глубоким остроконечным вырезом, а поверх накидку из рыси и шапочку из того же меха. Туфли из крашеной змеиной кожи завершали ансамбль. -- Пошли, кошка, -- сказал Колен. -- И вовсе не кошка, а рысь. -- Это слово рычит. Они вышли из спальни. У окна Хлоя остановилась. -- Что такое? Здесь не так светло, как обычно?.. -- Тебе кажется, -- сказал Колен. -- Смотри, сколько солнца... -- Нет, -- настаивала Хлоя. -- Я отлично помню, что раньше солнце доходило вот до этого места на ковре, а теперь доходит только досюда... -- Это зависит от часа дня. -- Нет, не зависит, потому что был тот же час!.. -- Проверим завтра в это время. -- Нет, ты погляди, оно доходило до седьмой черты, а теперь только до пятой... -- Идем, мы опаздываем. Проходя мимо большого зеркала в выложенном плитками коридоре, Хлоя улыбнулась своему отражению. Не может быть, чтобы она серьезно заболела. Они теперь часто будут вместе гулять. Он научится экономить. У них пока еще хватит инфлянков, чтобы жить без забот. А потом он пойдет работать... Звякнул язычок замка, и дверь за ними захлопнулась. Хлоя взяла Колена под руку. Она шла короткими легкими шагами, два ее шага соответствовали одному шагу Колена. -- Как хорошо, -- сказала Хлоя. -- Солнышко светит, и пахнет деревьями. -- Конечно, -- сказал Колен. -- Весна! -- Разве? -- И Хлоя лукаво улыбнулась. Они повернули направо и, миновав два длинных строения, вошли в медицинский квартал. Не пройдя и ста метров, они почуяли резкий запах анестезирующих средств. А в ветреные дни он ощущался еще раньше. Тротуар тут стал совсем другим. Он представлял собой уложенную на бетонных опорах решетку из тонких металлических прутьев, тесно приваренных друг к другу. Она прикрывала широкую, но неглубокую канаву, по которой текла смесь спирта с эфиром. Использованные тампоны ваты, перепачканные гноем, сукровицей, а иногда и кровью, неслись в грязном потоке. Сгустки полусвернувшейся крови кое-как подкрашивали эту летучую жижу, которая уносила куски разлагающейся человеческой плоти, вращающиеся вокруг своей оси, как сильно подтаявшие айсберги. Однако эфир забивал все прочие запахи. Под решеткой проплывали и клочья марли, и скомканные бинты, -- намокнув, они вяло раскручивали свои уснувшие кольца. Вертикально по фасадам домов в канаву спускались сточные трубы, и достаточно было несколько минут понаблюдать за тем, что из них вываливается, чтобы определить специальность врача, практикующего в этом доме. Из одного сточного жерла выкатился глаз, завертелся волчком и, прежде чем исчезнуть под большим куском разбрюзгшей красноватой ваты, подобной ядовитой медузе, на мгновение уставился на них. -- Мне тут не нравится, -- сказала Хлоя. -- Воздух, правда, здесь продезинфицированный, но глядеть на все это не очень-то приятно. -- Конечно. -- Пошли по мостовой. -- Можно, но тогда мы попадем под машину. -- Зря я решила идти пешком. У меня ноги отваливаются. -- Твое счастье, что наш доктор живет далеко от квартала общей хирургии. -- Замолчи! -- воскликнула Хлоя. -- Мы скоро дойдем? Она вдруг снова закашлялась, а Колен побледнел как полотно. -- Не кашляй, Хлоя, -- взмолился он. -- Не буду, Колен, -- сказала Хлоя, силясь сдержать кашель. -- Не кашляй... Мы пришли... Это здесь... На вывеске профессора д'Эрьмо были нарисованы огромные челюсти, из которых торчала лопата землекопа. Это рассмешило Хлою. Она смеялась очень осторожно, почти беззвучно, так как, боялись снова закашляться. На стене дома были развешены цветные фотографии, свидетельствующие о чудодейственном лечении профессора. Они освещались специальными прожекторами, которые в данный момент не были включены. -- Видишь, какой это крупный специалист, -- сказал Колен. -- Другие дома украшены не так пышно. -- Это только доказывает, что у него много денег, -- сказала Хлоя. -- Либо, что он человек со вкусом, -- заметил Колен. -- Фасад оформлен очень художественно. -- Ага. Напоминает образцовую мясную лавку, -- сказала Хлоя. Они вошли в подъезд и оказались в большом круглом вестибюле, полностью покрытом белой эмалью. Их встретила медицинская сестра. -- Вы записаны на прием? -- спросила она. -- Да, -- ответил Колен. -- Правда, мы, быть может, немного опоздали. -- Это не имеет значения, -- сказала сестра. -- Сегодня у профессора больше операций не будет. Прошу вас. Они послушно двинулись за ней, и их каблуки гулко зацокали по эмалированному полу. В круглой стене было множество дверей, и сестра подвела их к той, на которой была воспроизведена из чеканного золота в миниатюре гигантская эмблема вывески. Сестра отворила дверь и пропустила их вперед. Колен толкнул вторую дверь, массивную и прозрачную, и они оказались в кабинете. Стоя у окна, профессор, вооружившись зубной щеткой, покрывал свою бородку благовонным экстрактом опопанакса. Он обернулся на шум и, протянув руку, двинулся навстречу Хлое. -- Ну, так как же вы себя сегодня чувствуете? -- Эти пилюли ужасны, -- сказала Хлоя. Профессор потемнел в лице и стал похож на мулата. -- Досадно, -- пробормотал он. -- Впрочем, так я и думал. С минуту он постоял, размышляя, потом заметил, что все еще держит в руке зубную щетку. -- Возьмите, -- сказал он Колену, протянув ему щетку. И добавил, повернувшись к Хлое. -- Садитесь, детка. Д'Эрьмо обошел вокруг своего письменного стола и тоже сел. -- Видите ли, -- сказал он ей, -- у вас что-то с легким, точнее, в легком. Я надеюсь, что это... -- Он оборвал фразу и резко встал. -- Да чего попусту болтать, идемте со мной. А вы, -- добавил он, обращаясь к Колену, который решительно не знал, что ему делать с зубной щеткой, -- положите ее, куда хотите. Колен хотел было пойти вслед за Хлоей и профессором, но не смог, пока не отодвинул невидимую, но плотную пелену, которая вдруг оказалась между ними. Он почувствовал странное теснение в груди, и сердце его забилось с перебоями. Он сжал кулаки, силясь прийти в себя. Собрав всю свою волю, он все же ухитрился сделать несколько шагов, и как только он коснулся руки Хлои, все разом прошло. Профессор вел Хлою за руку. Они вошли в небольшой кабинет с белыми стенами и хромированным потолком. Какой-то приземистый, сверкающий полированным металлом аппарат занимал целиком одну из стен. -- Вам лучше сесть, -- сказал профессор. -- Это не займет много времени. Напротив аппарата висел экран из червонного серебра в хрустальной раме, и только одна черная эмалированная ручка посверкивала на цоколе. -- Вы хотите присутствовать? -- спросил профессор Колена. -- Да, если можно, -- ответил Колен. Профессор д'Эрьмо повернул ручку. Свет из кабинета убегал ярким потоком в щель под дверью и в вентиляционную решетку над аппаратом, и постепенно экран осветился. XXXIX Профессор д'Эрьмо ободряюще похлопывал Колена по спине: -- Да вы не огорчайтесь, старина. Может, обойдется. Колен стоял, не поднимая глаз, вид у него был раздавленный. Хлоя держала его под руку. Она изо всех сил старалась казаться веселой. -- Ну, конечно, -- сказала она. -- Должно же это когда-нибудь пройти... -- Наверное, -- пробормотал Колен. -- Короче говоря, -- заключил профессор, -- если она будет точно выполнять мои назначения, то ей, вероятно, станет лучше. -- Вероятно, -- повторил Колен. Они стояли втроем в круглом белом вестибюле, и голос Колена, отражаясь от потолка, звучал словно издалека. -- Как бы то ни было, -- добавил д'Эрьмо, -- я пошлю вам счет. -- Само собой разумеется, -- сказал Колен. -- Благодарю вас за ваши хлопоты. -- Если дело не пойдет на поправку, вы снова ко мне придете. Остается еще возможность оперативного вмешательства, которую мы пока даже не обсуждали... -- Да, конечно, -- сказала Хлоя, стиснув локоть Колена, и на этот раз она зарыдала. Профессор обеими руками подергивал бородку. -- Весьма досадно, -- сказал он. Воцарилась тишина. Сквозь прозрачную дверь они увидели, как появилась медицинская сестра и дважды коротко постучала. В толще двери вспыхнули зеленые буквы указателя: "Войдите". -- Приехал какой-то месье, -- доложила она. -- Он просит передать, что Николя уже здесь. -- Благодарю вас, Шлюха, -- сказал ей профессор. -- Вы свободны. И сестра удалилась. -- Ну, что ж, -- пробормотал Колен. -- До свидания, профессор д'Эрьмо. -- Несомненно, -- сказал профессор. -- До свидания, лечитесь... Постарайтесь куда-нибудь уехать... XL -- Что, плохо? -- спросил, не поворачивая головы, Николя, прежде чем машина тронулась с места. Хлоя все еще рыдала, уткнувшись в белый мех, а Колен выглядел как мертвец. Запах тротуаров заметно усиливался, испарения эфира обволокли всю улицу. -- Поехали, -- сказал Колен. -- Что у нее? -- снова спросил Николя. -- Самое скверное... Тут Колен сообразил, что он говорит, и взглянул на Хлою. Он так любил ее в эту минуту, что готов был убить себя за неосторожно вырвавшиеся у него слова. Хлоя, забившись в угол сиденья, кусала себе пальцы. Ее шелковистые волосы упали ей на лицо, а меховая шапочка валялась под ногами. Она вся исходила в плаче, будто грудной младенец, только плач этот был беззвучный. -- Прости меня, Хлоя, я чудовище. Колен придвинулся к ней и прижал ее к себе. Он целовал ее бедные, обезумевшие глаза и слышал глухие и редкие удары своего сердца. -- Мы тебя вылечим, -- сказал он. -- Я только хотел сказать, что для меня нет ничего ужаснее, чем видеть тебя больной, какой бы ни была твоя болезнь... -- Мне страшно, -- сказала Хлоя. -- Он наверняка сделает мне операцию. -- Нет, -- сказал Колен. -- До этого дело не дойдет, ты вылечишься. -- Что у нее? -- снова спросил Николя. -- Я могу чем-нибудь помочь? Он тоже выглядел крайне несчастным. От его обычной самоуверенности не осталось и следа. -- Хлоя, милая моя Хлоя, -- умолял Колен, -- успокойся! -- Конечно, -- сказал Николя, -- она очень быстро вылечится. -- Нимфея... -- произнес Колен. -- Подумать только! Где она могла ее схватить? -- У нее нимфея? -- с недоверием переспросил Николя. -- Ну да, нимфея, или, если угодно, водяная лилия, в правом легком. Профессор сперва думал, что там всего лишь какой-то зверек. Но оказалась нимфея. Мы видели ее на экране. Она уже довольно большая, но в конце концов с ней, наверное, все же удастся справиться. -- Разумеется, -- сказал Николя. -- Вы не представляете себе, что это такое, -- рыдала Хлоя. -- Мне так больно, когда она там колышется! -- Не плачьте, -- сказал Николя. -- Слезами горю не поможешь, а вы только устанете. Машина тронулась. Николя медленно вел ее, пробираясь через нагромождения домов. Солнце постепенно исчезало за деревьями, и ветер свежел. -- Доктор советует ей уехать в горы, -- сказал Колен. -- Он уверяет, что холод убьет эту мерзость. -- Она подцепила ее во время нашего путешествия, -- сказал Николя. -- На той дороге было полно всякой дряни этого рода. -- А еще он сказал, что вокруг Хлои все время должны быть цветы. Это испугает нимфею. -- А зачем ее пугать? -- спросил Николя. -- Чтобы она не зацвела. Не то она даст новые побеги. - Ответил Колен. -- Но мы этого не допустим. -- В этом и состоит все лечение? -- спросил Николя. -- Нет, не все. -- А еще что? Колен ответил не сразу. Он чувствовал, как Хлоя плачет, уткнувшись ему в плечо, и ненавидел ту пытку, на которую он вынужден ее обречь. -- Ей нельзя пить, -- выговорил он наконец. -- Как?.. Совсем ничего? -- Ничего. -- Ну, не может же быть, чтобы совсем ничего!.. -- Две чайные ложечки в день... -- прошептал Колен. -- Две чайные ложечки!.. Больше Николя ничего не спрашивал. Он уставился в дорогу перед собой. XLI Ализа дважды позвонила и стала ждать. Входная дверь показалась ей как-то уже, чем обычно, а ковер на лестнице --- более блеклым и не таким ворсистым. Николя открыл. -- Здравствуй!.. -- сказал он. -- Ты пришла их навестить? -- Да, -- ответила Ализа. -- Они дома? -- Входи. Хлоя дома. Он затворил за Ализой дверь. Она внимательно поглядела на ковер. -- Тут стало значительно темней, чем было раньше, -- сказала она. -- Как это объяснить? -- Не знаю, -- ответил Николя. -- Странно. А разве на этой стене не висела картина? -- Не помню. -- И Николя неуверенно провел рукой по волосам. -- В самом деле, здесь как будто что-то изменилось в обстановке. -- Вот именно, -- сказала Ализа. На ней был хорошо сшитый коричневый костюм. В руке она держала букет нарциссов. -- А вот ты в отличной форме, -- сказал Николя. -- Все в порядке? -- Да... В порядке... Видишь, Шик подарил мне костюм... -- Он тебе очень идет. -- Мне повезло, что герцогиня де Будуар носит тот же размер, что и я. Костюм этот куплен по случаю. Шик захотел получить записку, которая лежала в его кармане, вот ему и пришлось купить весь костюм. Она поглядела на Николя и добавила: -- А ты неважно выглядишь. -- Не знаю... Мне кажется, я старею... -- Покажи-ка мне твой паспорт, -- сказала Ализа. Николя полез в задний карман брюк. -- Вот, держи. Ализа раскрыла паспорт и побледнела. -- Сколько тебе лет? -- спросила она тихо. -- Двадцать девять. -- Погляди-ка, какой здесь стоит год рождения. Он посчитал. Получилось, что ему теперь тридцать пять. -- Ничего не понимаю, -- пробормотал он. -- Видимо, ошибка, -- сказала Ализа. -- Тебе и на вид не больше двадцати девяти. -- Но до сих пор мне никто не давал больше двадцати одного. -- Надеюсь, это как-нибудь обойдется, -- сказала Ализа. -- У тебя красивые волосы, -- сказал Николя. -- Пошли к Хлое. -- Что же здесь все-таки происходит?.. -- задумчиво проговорила Ализа. -- О, все дело в этой болезни. Она нас всех потрясла. Как только Хлоя выздоровеет, я снова помолодею. Хлоя лежала на кровати в лиловой шелковой пижаме и длинном стеганом халате из бежевого атласа с оранжевым отливом. Вокруг стояло много цветов, главным образом орхидей и роз, но были также и гортензии, гвоздики, камелии, длинные ветки цветущих персиков и миндаля и целые охапки жасмина. Грудь ее была открыта, и под правым соском на янтарной коже отчетливо виднелся синий венчик. Скулы ее чуть порозовели, глаза горели сухим блеском, и легкие, шелковые нити волос казались наэлектризованными. -- Укройся, ты простудишься! -- воскликнула Ализа. -- Нет, -- пробормотала Хлоя. -- Так надо. Это лечение. -- Какие красивые цветы! Колен небось разорится на цветах, -- пошутила Ализа, чтобы рассмешить Хлою. -- Да, -- прошептала Хлоя и жалко улыбнулась. -- Он ищет работу, поэтому его сейчас нет дома. -- Почему ты говоришь так тихо? -- спросила Ализа. -- Я хочу пить, -- беззвучно прошептала Хлоя. -- Ты в самом деле пьешь только две чайные ложки в день? -- Да, -- вздохнула Хлоя. Ализа наклонилась и поцеловала ее. -- Ты скоро поправишься. -- Да. Завтра Николя увозит меня отсюда. -- А Колен? -- спросила Ализа. -- Он остается. Ему придется работать. Мой бедный Колен!.. У него нет больше инфлянков... -- Почему? -- Из-за цветов... -- Она растет? -- спросила Ализа. -- Нимфея? -- совсем тихо переспросила Хлоя. -- Нет, мне кажется, она засыхает. -- Значит, все хорошо? -- Да, -- сказала Хлоя. -- Но мне так хочется пить. -- Почему ты не зажигаешь свет? Здесь очень темно. -- Это длится уже некоторое время. Да, уже некоторое время, и тут ничего не поделаешь. Вот попробуй сама. Зажги... Ализа повернула выключатель, и вокруг лампы вспыхнул тусклый ореол света. -- Лампы умирают, -- сказала Хлоя. -- И стены уменьшаются. И вот это окно тоже... -- Правда? -- спросила Ализа. -- Погляди. От огромного окна, занимавшего прежде всю стену, остались всего два узких проема с закругленными углами. А между ними выросло некое подобие стены, преграждавшее путь солнечным лучам. Потолок заметно опустился, а антресоли, на которых стояла кровать Колена и Хлои, теперь едва возвышалась над уровнем пола. -- Что же это происходит? -- спросила Ализа. -- Не знаю. Гляди-ка, вот нам и принесли немножко света. В спальню вбежала мышка с черными усиками и внесла маленький осколок одного из цветных стекол кухонного окна, который излучал яркий свет. -- Как только становится темно, -- объяснила Хлоя, -- она мне всегда приносит немного света. И Хлоя погладила мышку, которая положила свой трофей на столик у изголовья кровати. -- Как мило с твоей стороны, Ализа, что ты пришла меня проведать! -- Ты же знаешь, -- сказала Ализа, -- я люблю тебя. -- Знаю. А как поживает Шик? -- Нормально. Вот купил мне костюм. -- Красивый, -- сказала Хлоя, -- и тебе идет. Она умолкла. -- Тебе больно? -- спросила Ализа. -- Бедняжка. -- Она наклонилась и погладила Хлою по щеке. -- Да, -- простонала Хлоя. -- Я так хочу пить... -- Понимаю, -- сказала Ализа. -- Я тебя поцелую, быть может, это хоть немножко утолит твою жажду. -Да. Ализа снова наклонилась к ней. -- О, -- вздохнула Хлоя, -- твои губы такие прохладные... Ализа улыбнулась, ее глаза были полны слез. -- Куда ты уезжаешь? -- спросила она. -- Недалеко, -- ответила Хлоя. -- В горы. -- Она повернулась на левый бок и спросила: -- Ты очень любишь Шика? -- Да, но он любит свои книги больше, чем меня. -- Не знаю. Может, ты и права. Если бы я сама не вышла замуж за Колена, я так хотела бы, чтобы ты была с ним. Ализа снова поцеловала ее. XLII Шик закрыл за собой дверь книжной лавки. Ничего интересного он там для себя не обнаружил. Он шел, пристально разглядывая свои ботинки из коричнево-красной кожи, и с удивлением заметил, что один ботинок тянет его в одну сторону, а другой в противоположную. Он остановился, подумал, потом мысленно вычертил биссектрису ' этого угла и двинулся по ее направлению. При этом он едва не попал под колеса жирного такси и сохранил свою жизнь только благодаря изящному прыжку, в результате которого сбил с ног прохожего. Ругаясь на чем свет стоит, тот поспешил в клинику, чтобы ему оказали первую помощь. Шик пошел дальше, придерживаясь того же курса, и попал на улицу Джимми Нуна, где был книжный магазин с вывеской, подражающей "Mahogany Hall de Lulu White". Он толкнул дверь, которая в ответ грубо толкнула его. И тогда он, решив не настаивать, вошел через витрину. Владелец магазина покуривал трубку мира, удобно устроившись на полном собрании сочинений Жюля Ромена, который писал свои тома исключительно для этой цели. У него была очень красивая трубка из вересковой глины, и он набивал ее листьями оливкового дерева. Рядом стоял тазик, потому что от курения то и дело возникали позывы рвать когти, влажная салфетка для освежения висков и графинчик с мятной настойкой в подкрепление действия трубки. Книготорговец упер в Шика безжизненный и дурно пахнущий взгляд. -- Что вам угодно? -- спросил он. -- Посмотреть книги... -- ответил Шик. -- Смотрите. Он резко наклонился над тазиком, но тревога оказалась ложной. Шик направился в глубь магазина. Вся обстановка предвещала возможность находок. Какие-то насекомые захрустел и у него под ногами. Пахло старой кожей и дымом от листьев оливкового дерева, и это сочетание запахов было, честно говоря, тошнотворным. Книги стояли в алфавитном порядке, но хозяин плохо знал алфавит, и поэтому Шик обнаружил полку Партра между буквами "Б" и "Т". Вооружившись лупой, он принялся изучать переплеты и тотчас обнаружил на одном из экземпляров книги "Он и неон" -- знаменитом критическом исследовании светящихся реклам заинтересовавший его отпечаток пальца. С лихорадочной поспешностью Шик вытащил из кармана маленькую коробочку, в которой кроме кисточки с мягким ворсом находился графитный порошок, и памятку для шпика-любителя, составленную конюнником Вуй. Он очень тщательно обработал этот отпечаток, сличил оттиск с образцом, вынутым из бумажника, и замер, прерывисто дыша. Оказалось, что это и в самом деле был доподлинный отпечаток указательного пальца левой руки Партра, который до сих пор нигде не удавалось обнаружить, кроме как на чубуках его старых трубок. Прижимая к сердцу ценную находку, он подошел к книготорговцу. -- Сколько вы хотите за этот томик? Тот взглянул на книгу и усмехнулся: -- Вы его все-таки нашли. -- А что в нем особенного? -- спросил Шик с деланным удивлением. -- Ха! -- прыснул книготорговец, роняя трубку, которая упала в тазик и погасла. Он грубо выругался и потер руки, радуясь, что ему больше не нужно держать и зубах эту пакость. -- Я вас спрашиваю... -- настойчиво повторил Шик. Сердце его готово было выпрыгнуть наружу, оно дико, с перебоями колотилось о ребра. -- Ох-ох-ох! -- бормотал книготорговец. Он катался по полу, задыхаясь от смеха. -- Ну и комик же вы!.. -- Послушайте, -- растерянно начал Шик. -- Объяснитесь, пожалуйста... -- Чтобы получить этот отпечаток пальца, я должен был несколько раз приглашать его выкурить со мной трубку мира, да еще стать заправским фокусником и изловчиться незаметно подменить трубку книгой... -- Все ясно, -- сказал Шик. -- Раз так, то скажите. Сколько вы хотите за эту книжку. -- Недорого, но у меня есть кое-что получше. Владелец магазина встал, исчез за невысокой перегородкой, разделявшей пополам торговое помещение, порылся в каком-то ящике и тут же вернулся. -- Вот, -- сказал он, швырнув на прилавок брюки. -- Что это такое? -- с тревогой прошептал Шик. Им овладело сладостное возбуждение. -- Брюки Партра, -- с гордостью заявил книготорговец. -- Как вам это удалось? -- Шик был в экстазе. -- Во время лекции, -- объяснил книготорговец. -- Он даже не заметил. К тому же они в нескольких местах прожжены трубкой... -- Покупаю, -- сказал Шик. -- Что именно? -- осведомился владелец магазина, -- потому что у меня есть и еще кое- что... Шик прижал руки к груди. Сердце у него сорвалось с цепи -- так бешено оно запрыгало. -- Вот, -- снова сказал торговец. Это была трубка, и Шик тут же увидел на ее мундштуке отметину от зубов Партра. -- Сколько? -- спросил Шик. -- Вы, конечно, знаете, что в настоящее время он готовит издание двадцатитомной энциклопедии о блевотине со всей иконографией, и у меня будут рукописи отдельных статей... -- У меня не хватит денег, -- простонал Шик, сраженный этой перспективой. -- А мне наплевать. -- Сколько вы хотите за эти три предмета? -- спросил Шик. -- Тысячу инфлянков, -- ответил торговец. -- И учтите, это мое последнее слово. Вчера я отказался отдать их за тысячу двести. А вам готов уступить только потому, что вид у вас чокнутый. Побледнев как полотно, Шик вытащил свой бумажник. XLIII -- Видишь, -- сказал Колен, -- мы уже не кладем скатерти. -- Да это не имеет никакого значения, -- сказал Шик, -- но я все же не понимаю, почему стол такой жирный. -- Не знаю, -- рассеянно сказал Колен. -- Кажется, его не удается отмыть. Жир все время проступает откуда-то изнутри. -- Скажи, ведь прежде у вас был шерстяной ковер, правда? -- спросил Шик. -- А этот выглядит хлопчатобумажным. -- Ковер тот же самый. Не думаю, чтобы он изменился. -- Странно, но почему-то мне кажется, что все вокруг как-то уменьшилось и потускнело. Николя принес жирный суп, в котором плавало что-то вроде гренок. Он налил им по полной тарелке. -- Что это такое, Николя? -- спросил Шик. -- Бульон из кубиков, заправленный макаронной мукой, -- ответил Николя. -- Высший класс! -- А! Вы нашли этот рецепт у Гуффе? -- поинтересовался Шик. -- Скажете тоже! Это рецепт де Помиана. Гуффе годится только для снобов, а кроме того, он требует особой кухонной аппаратуры!.. -- Но ведь у нас все это есть! -- У нас? -- возмутился Николя. -- У нас только газ да голодильник, как у всех. Несете черт те что! -- Ну ладно, ладно, -- сказал Шик и заерзал на стуле, не зная, как продолжать разговор. -- Хочешь вина? -- спросил Колен. -- У меня в погребе осталось только вот это. Но оно недурное. Шик протянул свой стакан. -- Позавчера Ализа приходила навестить Хлою. Я, к сожалению, ее не видел. А вчера Николя отвез Хлою в горы... -- Знаю, Ализа мне говорила, -- сказал Шик. -- Я получил счет от профессора д'Эрьмо. На большую сумму. Видимо, это толковый врач. У Колена болела голова. Ему хотелось, чтобы Шик болтал без умолку, рассказывал какие-нибудь истории, неважно, какие, лишь бы говорил. А Шик сосредоточенно глядел на окно. Вдруг он встал и, вынув из кармана складной метр, пошел мерить раму. -- Мне кажется, здесь что-то изменилось, -- сказал он. -- Разве? -- равнодушно спросил Колен. -- Окно заметно сузилось, и комната тоже... -- Как это может быть? С точки зрения здравого смысла... Шик не ответил. Он достал записную книжку и карандаш и записал какие-то цифры. -- Ты нашел ра