Борис Виан. Пена дней Роман Перевод В. Ляпицкого ПРЕДИСЛОВИЕ В жизни самое главное -- подходить ко всему с априорными мнениями. В самом деле, оказывается, что массы ошибаются, а индивидуумы всегда правы. Нужно остерегаться выводить отсюда правила поведения: совсем не обязательно их формулировать, чтобы им следовать. Есть только две вещи: это всякого рода любовные дела с прелестными девушками и музыка Нового Орлеана или Дюка Эллингтона. Остальное должно исчезнуть, ибо остальное уродливо, и нижеследующие страницы повествования черпают всю свою силу из того факта, что история эта совершенно истинна, поскольку я ее выдумал от начала и до конца. Сама же ее материальная реализация состоит по сути дела в проецировании реальности -- в перекошенной и разогретой атмосфере -- на неровную и порождающую тем самым искривления поверхность. Самый что ни на есть благовидный подход, как видно. Новый Орлеан 10 марта 1946 года I Колен заканчивал свой туалет. После ванны он закутался в большое махровое полотенце, из-под которого виднелись только его ноги и торс. Взяв со стеклянной этажерки пульверизатор, он направил на свои светлые волосы душистую струю жидкого масла. Янтарный гребень разделил их шелковистую массу на длинные оранжевые пряди, похожие на борозды, которые веселый пахарь чертит вилкой на абрикосовом конфитюре. Колен отложил гребень и, вооружившись маникюрными ножницами, подрезал наискосок уголки своих матовых век, чтобы придать тем самым своему взгляду таинственность. Ему часто приходилось повторять эту операцию, поскольку веки у него отрастали очень быстро. Он зажег маленькую лампу увеличительного зеркала и придвинулся вплотную к нему, чтобы проверить состояние своего эпидермиса. Вокруг крыльев носа выступило несколько угрей. Увидев крупным планом, сколь они уродливы, угри быстро нырнули обратно под кожу, и удовлетворенный Koлен погасил лампу. Он снял перепоясывавшее чресла полотенце и, чтобы устранить последние следы влаги, пропустил один из его углов между пальцами ног. В зеркале было видно, на кого он похож, -- на блондина, который играл роль Слима в "Hollywood Canteen". У него была круглая голова, маленькие уши, прямой нос, золотистый цвет лица. Он часто улыбался детской улыбкой, и тогда на подбородке у него появлялась ямочка. Он был довольно высок ростом, худощав, длинноног и очень симпатичен. Имя Колен весьма ему шло. С девушками он разговаривал негромко, с мужчинами -- весело. Почти всегда у него было хорошее настроение, остальное время он спал. Он выпустил на волю воду из ванны, проткнув в ее дне дыру. Покрытый светло-желтыми керамическими плитками пол ванной комнаты был замощен набекрень, и вода сбегала по нему к стоку, находившемуся точно над письменным столом обитателя нижнего этажа. Не так давно, не уведомив Колена, жилец этот стол передвинул. Теперь струя падала ему на буфет. Колен всунул ноги в сандалии на меху морской собаки и надел элегантный домашний костюм: брюки из зеленого глубокой воды вельвета и пиджак ядрено-орехового цвета. Полотенце повесил в сушилку, положил коврик ванной комнаты на край ванны и посыпал его крупной солью, чтобы извергнуть наружу всю набравшуюся воду. Коврик тут же пустил слюну, покрывшись гроздьями маленьких мыльных пузырей. Колен вышел из ванной и направился на кухню проследить за последними приготовлениями к обеду. Каждый понедельник приходил обедать Шик, он жил неподалеку. Была всего лишь суббота, но Колен заждался Шика, ему хотелось, чтобы тот оценил меню, с безмятежной радостью разработанное Николасом, его новым поваром. Шик, такой же, как и он сам, холостяк, приходился Колену ровесником -- им стукнуло по двадцать два года; литературные вкусы у него были те же, а вот денег гораздо меньше. Колен обладал состоянием, которого вполне хватало, чтобы жить надлежащим образом, не работая на других. Шик же вынужден был каждую неделю ходить в министерство к своему дядюшке и занимать у него деньги, так как ремесло инженера не позволяло ему удерживаться на уровне подчиненных ему рабочих, а это трудно -- управлять людьми, которые одеваются и питаются лучше, чем ты сам. Колен, насколько это было в его силах, ему помогал, при первой возможности приглашая обедать; однако гордость Шика заставляла Колена быть насторожен не показывать слишком частыми милостями, что он хочет прийти другу на помощь. На кухню вел очень светлый коридор; застеклен он был с двух сторон, и с каждой из них блестело по солнцу, так как Колен любил свет. Повсюду виднелись тщательно отполированные латунные краны. Игра солнц на кранах порождала феерические эффекты. Кухонные мыши любили танцевать под звук сталкивающихся на кранах солнечных лучей и бегать за маленькими желтыми шариками, в которые превращались, рассыпаясь по полу, солнечные лучи, похожие на струйки ртути. Проходя мимо, Колен погладил одну из мышек -- у нее были длиннющие черные усы, сама она была серая, стройная и чудесно лоснилась. Повар кормил их очень хорошо, не позволяя, однако, слишком толстеть. Днем мыши не шумели и играли только в коридоре. Колен толкнул эмалированную дверь кухни. Повар Николас наблюдал за приборным щитком. Он сидел за пультом, тоже покрытым светло-желтой эмалью; на пульте было несколько циферблатов, которые соответствовали различным кухонным аппаратам, расположенным вдоль стен. Стрелка электрической печи, настроенной на жаренье индейки, колебалась между "готово" и "не совсем". Индейку надо было вот-вот вынимать. Николас нажал зеленую кнопку, которая приводила в действие сверхчувствительный щуп. Щуп воткнулся без всякого сопротивления, и в этот момент стрелка уткнулась в "готово". Быстрым движением Николас выключил ток в печи и пустил в ход согреватель тарелок. -- Вкусно будет? -- спросил Колен. -- Месье может быть в этом уверен! -- подтвердил Николас. -- Индейка отлично откалибрована. -- Какую закуску вы приготовили в качестве вступления? -- Помилуйте, -- сказал Николас, -- на этот раз я не ввел ничего нового, ограничившись подражанием Гуффе. -- Ничего лучше и не придумаешь! -- заметил Колен. -- И какую же часть его знаменитого труда вы воплощаете? -- Об этом идет речь на странице 638 его "Поваренной книги". Я зачитаю Месье интересующий нас отрывок. Колен уселся на табурет с сиденьем из пористой резины, обитой подобранным под цвет стен промасленным шелком, а Николас тем временем начал: -- Испеките корку для пирога, как для обычной закуски. Разделайте большого угря и нарежьте его на кусочки по три сантиметра. Сложите их в кастрюлю вместе с белым вином, солью и перцем, тонко нарезанным луком, веточками петрушки, тмином и лавровым листом, для остроты добавьте несколько зубчиков чеснока. -- Я не смог заострить их так, как хотел бы, -- сказал Николас, -- точило слишком износилось. -- Я велю его сменить, -- сказал Колен. Николас продолжал: -- Сварите. Выньте угря из кастрюли и переложите на противень. Пропустите содержимое кастрюльки через шелковое сито, добавьте сладкого испанского лука и уваривайте до тех пор, пока соус не начнет налипать на ложку. Пропустите через волосяное сито, залейте угря и кипятите две минуты. Поместите угря внутрь корки. Окружите по краям каймой из грибов, в центре сделайте букет из молоки карпа. Полейте сверху остатками соуса. -- Подходит, -- подтвердил Колен. -- Думаю, Шику это понравится. -- Я не имею счастья знать месье Шика, -- отметил Николас, -- но если это блюдо ему не понравится, я к следующему разу сделаю нечто иное и таким образом смогу постепенно выяснить с высокой степенью достоверности страстификацию его симпатий и антипатий. -- Ну-ну, -- сказал Колен. -- Я вас покидаю, Николас. Пойду накрывать на стол. Он прошел по коридору в обратном направлении, пересек буфетную и вошел в столовую, она же -- гостиная; глаза отдыхали на ее бледно-голубом ковре и бежевато-розовых стенах. Комната, примерно четыре на пять метров, освещалась через два длинных проема, выходящих на улицу Луи Армстронга. Зеркала без амальгамы отодвигались в стороны и позволяли проникать внутрь весенним запахам, когда таковые появлялись снаружи. С противоположной стороны один из углов комнаты занимал дубовый стол. Две стороны стола обрамляли стоявшие под прямым углом длинные скамьи, а к двум другим были придвинуты подобающие стулья с подушками из голубого сафьяна. Помимо этого обстановка комнаты состояла из продолговатого низенького шкафчика, превращенного в дискотеку, проигрывателя с безупречной характеристикой и еще одного шкафа, симметричного первому, в котором находились рогатки, тарелки, стаканы и прочая домашняя утварь, которую используют при еде цивилизованные люди. Колен выбрал светло-голубую скатерть, гармонировавшую с ковром. В центре стола он поставил вазу -- наполненную формалином склянку, внутри которой два куриных эмбриона пародировали, казалось, "Видение розы" в хореографии Нижинского. Вокруг -- несколько веточек ремневидной мимозы: садовник друзей Колена получал ее скрещиванием обычной шаровидной мимозы с лентой черной лакрицы, за которой в детстве, сбежав с уроков, отправляешься к продавцу галантереи. Затем он приготовил для каждого по две тарелки белого фарфора на каркасе из прозрачного золота, по прибору из нержавеющей стали с ажурными ручками, в каждой из которых меж двух пластин плексигласа маялось в заточении чучело божьей коровки, приносящее счастье. Потом прибавил еще хрустальные кубки и салфетки, сложенные в виде шляпы кюре; все это заняло некоторое время. Едва он закончил приготовления, как звонок отскочил от стены, уведомляя о приходе Шика. Колен разгладил складку на скатерти и отправился открывать. -- Ну как ты? -- спросил Шик. -- А ты? -- перебил Колен. -- Снимай плащ и пошли смотреть, что приготовил Николас. -- Это твой новый повар? -- Да, -- сказал Колен. -- Я его выменял у своей тетки на старого и на кило бельгийского кофе. -- Он хорош? -- спросил Шик. -- Похоже, он знает, что делает. Он -- последователь Гуффе. -- Трупака из чемодана? -- ужаснулся Шик, и его маленькие черные усики трагически поникли. -- Да нет, остолоп, Жюля Гуффе, прославленного повара! -- Ну, ты знаешь! Я... -- сказал Шик, -- кроме Жан-Соля Партра, я ничего не читаю, разве что уголовную хронику. И он пошел вслед за Коленом по устланному плитками коридору, приласкал мышек и мимоходом собрал несколько капелек солнца в зажигалку. -- Николас, -- сказал, войдя на кухню, Колен, -- представляю вам моего друга Шика. -- Добрый день, месье, -- сказал Николас. -- Добрый день, Николас, -- ответил Шик. -- А нет ли у вас племянницы по имени Ализа? -- Да, месье, -- сказал Николас. -- Прелестная, кстати, юная девица, если мне позволено будет заметить. -- У нее с вами большое фамильное сходство, -- сказал Шик. -- Хотя, что касается бюста, наблюдаются существенные различия. -- Я скорее широк, -- сказал Николас, -- а она более развита в перпендикулярном направлении, если Месье разрешит мне это уточнение. -- Ну ладно, -- сказал Колен, -- значит, здесь все свои. Вы мне не говорили, что у вас есть племянница, Николас. -- Моя сестра сбилась с пути. Месье, -- сказал Николас. -- Она изучала философию. В семьях, гордящихся своими традициями, подобным не хвастают. -- А... -- сказал Колен, -- наверное, вы правы. Во всяком случае, я вас понимаю. Ну, покажите же нам скорее этот ваш пирог с угрем. -- Было бы крайне опасно открывать печь в данный момент, -- предупредил Николас. -- Блюдо из-за этого может подвергнуться нежелательной просушке, вызванной проникновением в духовку воздуха, менее насыщенного водяным паром, чем находящийся в данный момент внутри. -- Я бы предпочел, -- сказал Шик, -- впервые столкнуться с пирогом на столе. -- Не могу не поддержать Месье, -- сказал Николас. -- А теперь, могу ли я позволить себе попросить Месье соблаговолить разрешить мне вернуться к своим обязанностям? -- Приступайте, Николас, прошу вас. И Николас принялся за работу: состояла она в извлечении из форм заливного морского языка и нарезании ломтиками трюфелей для украшения рыбной закуски. Колен и Шик покинули кухню. -- Не хочешь ли аперитив? -- спросил Колен. -- Мой пианоктейль готов, можешь его опробовать. -- Он работает? -- спросил Шик. -- Отменно. Наладил я его с трудом, но результат превзошел все мои ожидания. Сыграв "Black and Tan Fantasy", я получил смесь поистине ошеломляющую. -- Каков твой принцип? -- спросил Шик. -- Каждой ноте, -- ответил Колен, -- я поставил в соответствие какой-нибудь крепкий напиток, жидкость или ароматическое вещество. Сильная педаль соответствует взбитому яйцу, слабая -- льду. Для сельтерской нужна трель в высоком регистре. Количество пропорционально длительности: на учетверенную восьмую приходится шестнадцатая часть единицы, на четверть -- единица, на целую ноту -- четыре единицы. Когда играется медленный мотив, в действие приводится регистровая система -- с тем чтобы не порция увеличивалась -- коктейля получилось бы слишком много, -- а возрастала крепость напитка. Кроме того, в зависимости от длительности пьесы можно при желании изменять значение единицы, например, уменьшить его в сто раз -- с тем чтобы получить напиток, вобравший в себя все гармонии, достигается это побочной регулировкой. -- Как сложно, -- сказал Шик. -- Все управляется электрическими контактами и реле. Не буду вдаваться в детали, ты все в принципе знаешь. К тому же и на самом фортепьяно действительно можно играть. -- Замечательно, -- сказал Шик. -- Единственная неприятность, -- сказал Колен, -- сильная педаль для сбивания яиц. Надо было сделать специальную систему сцепления, потому что, когда играешь пассаж слишком "hot", в коктейль попадают кусочки яичницы и его трудно глотать. Я это усовершенствую. Пока же приходится быть внимательным. При нижнем соль получаются сливки. -- Я сделаю себе коктейль из "Loveless Love", -- сказал Шик. -- Это будет потрясно. -- Пока что он в мастерской, под которую я отвел чулан, -- сказал Колен, -- ведь предохранительные плиты еще не привинчены. Так что пошли туда. Я настрою его на два коктейля граммов по двести, для начала. Шик сел за пианино. В конце пьесы часть панели перед ним с сухим стуком откинулась, и появилась шеренга стаканов. Два из них были наполнены до краев аппетитной бурдой. -- Я было испугался, -- сказал Колен. -- В один момент ты взял фальшивую ноту. К счастью, ты остался в той же тональности. -- Что, и гармония учитывается? -- спросил Шик. -- Не полностью, -- сказал Колен. -- Это было бы слишком сложно. Но взаимосвязь некоторая есть. Пей, и пойдем к столу. II -- Пирог просто замечателен, -- сказал Шик. -- Кто тебя надоумил его приготовить? -- Идея эта пришла в голову Николасу, -- сказал Колен. -- Есть, правильнее сказать -- был угорь, который каждый день появлялся у него в умывальнике вместе с холодной водопроводной водой. -- Забавно, -- сказал Шик. -- С чего бы это? -- Он высовывал голову и выдавливал, сжимая его зубами, из тюбика зубную пасту. Николас пользуется только американской ананасной пастой, она, вероятно, была для угря большим искушением. -- А как удалось его поймать? -- спросил Шик. -- Вместо тюбика Николас положил целый ананас. Когда угорь лакомился пастой, он, проглотив ее, убирался восвояси; все, однако, оказалось не так просто, когда вместо пасты он схватил ананас: чем сильнее он дергал добычу, тем глубже увязали его зубы. Николас... Колен остановился. -- Что Николас? -- сказал Шик. -- Не знаю, стоит ли говорить, это может отбить тебе аппетит. -- Говори, -- сказал Шик, -- у меня его почти не осталось. -- Именно в этот момент и вошел Николас, лезвием бритвы он отсек угрю голову. Затем открыл кран, и появилась остальная часть. -- Это все? -- спросил Шик. -- Дай-ка мне еще пирога. Надеюсь, что в трубах поселилась целая семейка. -- Чтобы выяснить это, Николас положил теперь малиновую пасту... -- сказал Колен. -- Но эта Ализа, с которой ты говорил... -- Сейчас я тебе все объясню, -- сказал Шик. -- Я встретил ее на лекции Жан-Соля. Мы оба лежали на животе под эстрадой, так и познакомились. -- Какая она? -- Я не способен ее описать, -- сказал Шик. -- OKI прелестна. -- А!.. -- сказал Колен. Вернулся Николас, он нес индейку. -- Садитесь с нами, Николас, -- предложил Колен. -- В общем-то, как сказал Шик, вы здесь почти что член семьи. -- Если Месье не сочтет это неуместным, я займусь сначала мышами, -- сказал Николас. -- Я вернусь, индейка разделана... Соус вот тут... -- Посмотри, -- сказал Колен. -- Соус из мангового ликера и джина встряпан в ломтики рулета из плетеной телятины. Когда нажимаешь сверху, он вытекает струйками. -- Превосходно! -- сказал Шик. -- Ты не мог бы обрисовать мне в общих чертах, каким именно способом ты воспользовался, чтобы завязать с ней отношения?.. -- продолжал Колен. -- Да... -- сказал Шик, -- я спросил у нее, любит ли она Жан-Соля Партра, она ответила, что собирает его произведения... Тогда я сказал: "Я тоже..." И каждый раз, когда я говорил что-нибудь, она отвечала: "Я тоже..." -- и наоборот... Наконец, только для того чтобы поставить экзистенциалистский эксперимент, я сказал ей: "Я вас очень люблю", и она сказала: "О!" -- Эксперимент провалился, -- констатировал Колен. -- Да, -- сказал Шик. -- Но она все-таки не ушла. Тогда я сказал: "Мне сюда", а она сказала: "А мне -- нет" и затем добавила: "Мне сюда". -- Необыкновенно, -- согласился Колен. -- Тогда я сказал: "Мне тоже", -- продолжал Шик. -- И я был всюду, где была она... -- И чем все кончилось? -- спросил Колен. -- Ну!.. -- протянул Шик. -- Пришло время ложиться в постель... Колен поперхнулся и, чтобы прийти в себя, ему пришлось проглотить пол-литра бургундского. -- Завтра мы с ней идем на каток, -- сообщил Шик. -- Завтра воскресенье. Пойдешь с нами? Мы договорились пойти утром, по утрам меньше народа. Каток наводит на меня тоску, ведь я плохо катаюсь на коньках, зато мы сможем поговорить там о Партре. -- Я приду, -- обещал Колен. -- И возьму с собой Николаса... Может быть, у него есть еще племянницы. III Колен вышел из вагона метро и поднялся по эскалатору. Он вынырнул незнамо где и, чтобы сориентироваться, обогнул станцию. При помощи носового платка из желтого шелка определил направление ветра, и тут же подхваченный с платка ветром цвет осел на большое здание неправильной формы, которое из-за этого стало похоже на каток "Молитор". К нему каток обернулся боком -- тем, где размещался зимний бассейн. Колен прошел мимо и через боковую стену проник в этот окаменевший организм, включившись на новенького в парную игру, отбиваемую застекленными, с медными поперечинами створками дверей. Он протянул свой абонемент, который подмигнул контролеру двумя уже пробитыми отверстиями. Тот ответил улыбкой сообщника, но тем не менее сделал третью пробоину в оранжевой визитной карточке, и она ослепла. Колен безо всяких угрызений совести засунул ее обратно в бумажно-хлопчатый кожник и свернул налево, в покрытый прорезиненным ковриком коридор, куда выходили шеренги кабинок. На первом этаже мест уже не было, и поэтому он отправился по бетонной лестнице наверх. Навстречу ему попадались, как на подбор, сплошные дылды -- ну да, ведь водружены они были на вертикальные металлические лезвия; несмотря на всю сложность подобной затеи, они изо всех сил старались сохранить ужимки и прыжки своей обычной походки. Человек в белом свитере открыл ему кабинку, получил чаевые, которые он, поскольку выглядел лжецом, использовал как харчевые, и покинул его в этой монастырской тюрьме, небрежно набросав мелом инициалы клиента на черном прямоугольнике, специально для этого установленном внутри. Колен отметил, что у человека была голова не человека, а осла, непонятно было, почему этого архаровца направили работать на каток, а не в бассейн. Над дорожкой овалом поднимался гул, рассеянные повсюду громкоговорители передавали музыку, что придавало шуму особую сложность. Шарканье конькобежцев еще не достигло звукового уровня часа пик, когда оно являло аналогию шуму шагов целого полка по утопающей в грязи мостовой. Колен поискал глазами Шика и Ализу, но они еще на льду не появились. Николас должен был присоединиться к нему позже: у него были дела на кухне, где он готовил дневную трапезу. Колен развязал шнурки туфель и заметил, что подошвы слиняли. Он вытащил было из кармана рулон изоленты, но оказалось, что ее осталось слишком мало. Пришлось положить туфли в лужицу, которая образовалась под цементной скамьей, и, чтобы кожа отросла вновь, полить их концентрированным удобрением. Он натянул пару шерстяных носков в широкую желтую и фиолетовую полоску, надел конькобежные ботинки. Лезвия его коньков спереди раздваивались, это позволяло легче менять направление движения. Он вышел, спустился этажом ниже, слегка заламывая ноги на коврике из перфорированной резины, которой были устланы бетонированные коридоры. В тот самый миг, когда он отважился ступить на ледяную дорожку, ему, чтобы избежать падения, пришлось отпрянуть и спешно подняться вверх на пару-другую деревянных стуйбнек: какая-то фигурантка в самом конце замечательной галочки уронила большое яйцо, которое разбилось вдребезги у самых ног Колена. Пока служки-чистильщики сгребали разлетевшиеся во все стороны осколки. Колен заметил Шика и Ализу -- они подходили к дорожке с противоположной стороны. Он подал им знак, но они его не заметили; тогда он устремился поперек катка к ним навстречу, но не учел при этом общего вращательного движения. Это привело к быстрому возникновению вокруг него весьма значительной груды протестантов, на которую ежесекундно громоздились все новые и новые люди; перед тем как рухнуть на первых падших, они отчаянно размахивали в воздухе руками, ногами, плечами и всем остальным. Солнце растопило поверхность льда, и потому под весьма немалой кучей малой раздавался плеск. Вскоре в этой куче очутилось уже девять десятых катавшихся, и вся дорожка осталась в почти полном распоряжении Шика и Ализы. Они приблизились к копошащейся массе, и Шик, узнав Колена по раздвоенным лезвиям коньков, схватил его за лодыжки и выдернул наружу. Они пожали друг другу руки. Шик представил Ализу, и Колен расположился от нее слева -- справа уже находился Шик. Откатившись к краю катка, они расположились так, чтобы оставить место служкам-чистильщикам, которые, отчаявшись найти среди горы жертв что-либо отличное от не представляющих никакого интереса лоскутьев распавшихся личностей, вооружились скребками, дабы целокупно удалить всех лежачих, и прорвались к яме для отбросов, распевая гимн "Молитора", сочиненный Вайяном Кутюрье в 1709 году; начинался гимн словами: Господа и дамы, Очистите (пожалуйста) Дорожку, Чтобы мы могли Потом ее очистить... Все это было прошпиговано воплями клаксонов, призванными поддержать в глубине наиболее закаленных душ дрожь неукротимого ужаса. Все выстоявшие конькобежцы аплодировали этой инициативе, и люк над компанией захлопнулся. Шик, Ализа и Колен вознесли короткую молитву и вернулись к катанию. Колен разглядывал Ализу. По странной случайности одета она была в белый свитер и желтую юбку. На ней были двухцветные, белые с желтым ботинки и хоккейные коньки. Ниже чулков из дымчатого шелка виднелись короткие белые носочки, подвернутые вровень с очень сильно декольтированной обувью, зашнурованной трижды обвивавшей лодыжку нитью белого хлопка. Кроме того, она обладала еще шелковым шейным платком ярко-зеленого цвета и светлыми, необычайно густыми волосами, которые располагались по сторонам от лица сплошной, чрезвычайно завитой массой. Смотрела она посредством широко раскрытых голубых глаз, объем ее ограничивала светлая золотистая кожа. Она была обладательницей округлых рук и икр, тонкой талии и столь хорошо обрисованного бюста, что можно было подумать, будто это фотография. Колен уставился в другую сторону, он хотел восстановить равновесие. Добившись .этого, он опустил глаза и спросил Шика, все ли благополучно с пирогом из угря. -- Не говори мне об этом, -- сказал Шик. -- Я удил у себя в умывальнике всю ночь -- надеялся поймать хотя бы одного, но из крана шел косяк форели. -- Николас, конечно же, сумеет приготовить кое-что и из нее! -- заявил Колен. -- У вас, -- продолжал он, обращаясь уже к Ализе, -- фантастически талантливый дядя. -- Он -- гордость всей семьи, -- сказала Ализа. -- Моя мать безутешна, она вышла замуж всего-навсего за преподавателя математики, -- и это в то время, как ее брат столь блестяще преуспел в жизни! -- Ваш отец -- преподаватель математики? -- Да, он преподает в Коллеж де Франс и является членом Академии... или еще чего-то в этом роде... -- сказала Ализа, -- это так плачевно... в тридцать восемь-то лет. Ему следовало бы поднапрячься. К счастью, существует дядя Николас. -- Не должен ли он сейчас подойти? -- спросил Шик. От светлых волос Ализы поднимался восхитительный запах. Колен слегка отодвинулся. -- Думаю, он чуть запоздает. Он задумал что-то... Может, вы пообедаете сегодня у меня?.. Увидим, что он придумал... -- Хорошо, -- сказал Шик. -- Но если ты думаешь, что я вот так просто возьму и приму твое предложение, то у тебя совершенно превратные представления о мире. Тебе нужно найти четвертую. Я не пущу Ализу к тебе, я этого не хочу. -- О!.. -- запротестовал Колен. -- Только послушайте! Но ответа он не услышал, ибо некий более чем долговязый тип, который уже минут пять демонстрировал всем свою скорость, именно в этот миг проскочил, согнувшись в три погибели и вытянувшись во всю длину, между ногами Колена, и произведенный им воздушный поток подбросил Колена на несколько метров над землей. Он успел ухватиться за перила галереи второго этажа, подтянулся на руках, но упал обратно, рядом с Шиком и Ализой, свалившись не на ту сторону. -- Нужно запрещать бегать так быстро, -- сказал Колен. И тут же перекрестился, поскольку долговязый конькобежец в этот миг разбился о стену ресторана с противоположной стороны дорожки, да так там и остался, налипнув на стену, как медуза из папье-маше, разодранная жестоким ребенком. Служки-чистильщики вновь принялись за свое дело, один из них установил на месте инцидента ледяной крест. Пока крест таял, распорядитель ставил записи церковной музыки. Затем все пришло в норму. Шик, Ализа и Колен кружили по-прежнему. IV -- Вон Николас! -- воскликнула Ализа. -- А вот Изида! -- сказал Колен. Николас только что появился на контроле, а Изида -- на дорожке. Первый направился на верхний этаж, вторая -- к Шику, Колену и Ализе. -- Добрый день, Изида, -- поклонился Колен. Разрешите представить вам Ализу. Ализа, это Изида. Шика вы знаете. Пожатия рук, и Шик воспользовался этим, чтобы умчаться с Ализой, предоставив Изиде под руку с Коленом катиться следом. -- Рада вас видеть, -- сказала Изида. Колен тоже был рад ее видеть. Изида в свои восемнадцать успела вооружиться каштановыми волосами, белым свитером и желтой юбкой с кисло-зеленым шейным платком, белыми с желтым ботинками и солнечными очками. Она была прелестна. Но Колен хорошо знал ее родителей. -- На следующей неделе у нас утренник, -- сообщила Изида. -- День рождения Дюпона. -- Кто это, Дюпон? -- Мой пудель. Поэтому я приглашаю всех друзей. Вы придете? К четырем часам... -- Конечно, -- ответил Колен. -- Охотно. -- Попросите прийти и ваших друзей, -- сказала Изида. -- Шика и Ализу? -- Да, они такие милые... Итак, до следующего воскресенья! -- Вы уже уходите? -- спросил Колен. -- Да, я никогда здесь особо не задерживаюсь. Уже десять часов, как я здесь, пора уже... -- Но сейчас всего лишь одиннадцать! -- сказал Колен. -- Я была в баре!.. До свиданья!.. V Колен быстро шагал по светлым улицам. Он вдыхал сухой и свежий ветер, а под его ногами лужицы, покрытые потрескавшимся льдом, сплющивались и потрескивали. Люди прятали подбородки кто куда мог: в воротники пальто, в шарфы, в муфты, он даже увидел человека, который использовал для этого проволочную клетку для птиц; сопротивляясь, ее дверца на пружинках изо всех сил упиралась ему в лоб. -- Завтра я иду к фон Тызюмам, -- думал Колен. Это были родители Изиды. -- Сегодня вечером я обедаю с Шиком... -- Пойду к себе приготовить все на завтра. Он шагнул с тротуара, стараясь не наступить на зебру перехода, которая вдруг показалась ему тигром. -- Если я смогу сделать двадцать шагов, не наступив на нее, -- сказал Колен, -- завтра на носу у меня не вскочит прыщик... Это ни о чем не говорит, -- продолжал он, отдавив всем своим весом девятую полосу, -- это глупо, все это -- шутки. Все равно у меня не будет прыщика. Он нагнулся сорвать голубую с розовым орхидею, которую мороз выгнал из-под земли. Она пахла так же, как волосы Ализы. -- Завтра я увижу Ализу... От этой мысли надо было избавиться. Ализа по полному праву принадлежала Шику. -- Я, конечно, найду завтра девушку... Но мысли Колена задержались на Ализе. -- Неужели они в самом деле говорят о Жан-Соле Партре, когда бывают наедине!.. Может быть, было бы лучше не думать о том, что они делают, оставшись наедине. -- Сколько статей написал Жан-Соль Партр за последний год? По крайней мере, он не успел бы их сосчитать по пути домой. -- Что приготовит сегодня Николас?.. Если поразмыслить, в сходстве между Ализой и Николасом не было ничего сверхъестественного, они ведь как-никак родственники. Но это вновь мягко подтолкнуло его мысли к запретной теме. -- Что, говорю я, приготовит сегодня Николас? -- Я не знаю, что приготовит сегодня Николас, который похож на Ализу... Николас на одиннадцать лет старше Ализы. Значит, ему двадцать девять. Он необычайно талантливый кулинар. Он приготовит фрикандо. Колен был уже недалеко от дома. -- В цветочных магазинах никогда не бывает железных решеток. Никто не пытается украсть цветы. Естественно. Он сорвал оранжево-серую орхидею, ее нежный венчик согнулся. Пестрая, она блестела. -- Она того же цвета, что и мышь с черными усами... Вот я и пришел. Колен поднялся по лестнице из одетого шерстью камня. Вставил маленький золотой ключик в замочную скважину двери из посеребренного стекла. -- Ко мне, мои верные слуги!.. Я вернулся! Он сбросил плащ на стул и отправился к Николасу. VI -- Николас, вы приготовите к вечеру фрикандо? -- спросил Колен. -- Помилуйте, -- сказал Николас. -- Месье не предупредил меня. У меня другие планы. -- Почему, холера дьяволу в зад, -- сказал Колен, -- вы постоянно продолжаете обращаться ко мне в третьем лице? -- Если Месье позволит мне привести ему мои доводы, я скажу, что известная фамильярность допустима, только когда взаимно сохраняется некоторая дистанция, что в данном случае не имеет места. -- Вы высокомерны, Николас, -- сказал Колен. -- Я горжусь своим положением. Месье, -- сказал Николас, -- и вы не можете меня в этом упрекать. -- Конечно, -- сказал Колен. -- Но мне хотелось бы видеть вас не таким отчужденным. -- Я испытываю к Месье искреннюю, хотя и скрытую, привязанность, -- сказал Николас. -- Я горд и счастлив, Николас, и отвечаю вам тем же. Итак, что вы приготовите сегодня? -- Я еще раз последую традиции Гуффе и приготовлю на сей раз островного колбасенника под мускатным портвейном. -- А это возможно? -- сказал Колен. -- Следующим образом: "Возьмите колбасенника и, невзирая на все крики, обдерите его как липку, стараясь не повредить при этом кожу. Нашпигуйте колбасенника тонко нарезанными лапками омаров, с размаху припущенными в достаточно разогретое масло. Сбросьте на лед в легком чугунке. Поднимите пары, красиво расположите под ними кружочки тушеного телячьего зоба с рисом, обманите колбасенника. Когда он испустит └фа" нижней октавы, добавьте соль, быстро снимите его с огня и залейте портвейном высшего качества. Перемешайте платиновым шпателем. Приготовьте форму; чтобы она не заржавела, смажьте ее маслом. Перед подачей на стол добавьте в подливку пакетик гидрата окиси лития и кварту парногй молока. Обложите матовым рисом, подавайте на стол и сматывайтесь". -- Обалдеть, -- сказал Колен. -- Гуффе был великим человеком. Скажите, Николас, не вскочит ли у меня завтра на носу прыщик? Николас исследовал носище Колена и пришел к отрицательному выводу. -- И, пока я здесь, не умеете ли вы танцевать косячок? -- В нем я остановился на разболтанном стиле а ля казачок и на загорской манере, укоренившейся в последнем семестре в Нейи, -- сказал Николас, -- так что я не обладаю в косячке глубокими познаниями, а освоил лишь его начатки. -- Как вам кажется, -- спросил Колен, -- можно овладеть необходимой техникой за один сеанс? -- Полагаю, что да, -- сказал Николас. -- В сущности, это вовсе не сложно. Надо только избегать грубых ошибок и погрешностей вкуса. В частности, не нужно танцевать косячок в ритме буги-вуги. -- Это будет ошибкой? -- Нет, погрешностью вкуса. Николас положил на стол грейпфрут, который он ощипывал во время этого разговора, и вымыл руки холодной водой. -- Вы очень заняты? -- спросил Колен. -- Нет, Месье, -- сказал Николас, -- моя кухня на ходу. -- В таком случае, вы меня обяжете, обучив началам косячка, -- сказал Колен. -- Пойдемте в гостиную, я поставлю пластинку. -- Рекомендую Месье оранжево-блюзовую аранжировку в стиле "Хлои" в обработке Дюка Эллингтона или же "Концерт для Джонни Ходжеса", -- подсказал Николас. -- То, что за океаном называют moody или sultry tune. VII -- Основой косячка, -- сказал Николас, -- как, без сомнения, известно Месье, является произведение интерференции двумя одушевленными строго синхронными источниками колебательного движения. -- Я и не подозревал, -- сказал Колен, -- что здесь потребуются элементы столь неэлементарной физики. -- В данном случае, -- сказал Николас, -- партнер и партнерша держатся на весьма малом расстоянии друг от друга и приводят свои тела в волнообразное движение, следуя ритму музыки. -- Да? -- забеспокоился Колен. -- Таким образом возникает, -- сказал Николас, -- система стоячих волн, представляющая, так же как в акустике, узлы и пучности, это немало способствует созданию особой атмосферы в танцевальном зале. -- Несомненно... -- пробормотал Колен. -- Профессионалам косячка, -- продолжал Николас, -- иногда удается получить фокусы паразитных волн, приводя в синхронное колебание по отдельности разные части своего тела. Я не буду разглагольствовать, а просто постараюсь показать Месье, как это делается. Колен выбрал "Хлою", как ему и рекомендовал Николас, и установил ее на плате проигрывателя. Он аккуратно опустил кончик иглы на дно первой бороздки и уставился на входящего в вибрацию Николаса. VIII -- У Месье вот-вот получится! -- сказал Николас. -- Еще одно усилие. -- Но почему, -- спросил, весь в поту, Колен, -- берется медленный мотив? Так намного труднее. -- К этому есть основания, -- сказал Николас. -- В принципе партнер и партнерша держатся на среднем расстоянии друг от друга. При медленном мотиве можно так отрегулировать колебания, чтобы неподвижный фокус находился на уровне центра тяжести партнеров; голова и ноги тогда подвижны. Это результат теоретических построений. Случается, и это прискорбно, что не очень аккуратные люди танцуют косячок на негритянский манер, в быстром темпе. -- Что это означает? -- спросил Колен. -- Это означает, что у них имеется подвижный фокус в ногах, другой -- в районе головы и, к сожалению, подвижный промежуток на высоте бедер; неподвижными точками, или как бы шарнирами, являются при этом грудная клетка и колени. Колен покраснел. -- Я понял, -- сказал он. -- В буги, -- заключил Николас, -- результат оказывается, скажем прямо, тем более непристойным, что мотив неотвязен. Колен пребывал в задумчивости. -- Где вы изучали косячок? -- спросил он у Николаса. -- Меня ему обучила племянница... -- сказал Николас. -- Ну а общую теорию косячка я усвоил в процессе бесед с моим зятем. Он -- член Академии, как Месье, без сомнения, знает, и ему было не очень трудно ухватить метод. Он мне даже признался, что сделал это девятнадцать лет тому назад... -- Вашей племяннице восемнадцать? -- спросил Колен. -- И три месяца... -- подправил Николас. -- Если у Месье нет более во мне необходимости, я вернусь на кухню. -- Идите, Николас, и спасибо, -- сказал Колен, снимая кончившуюся пластинку. IX -- Надену бежевый костюм, и голубую рубашку, красно-бежевый галстук, и ботинки из замши в дырочку, и бежево-красные носки. -- А сначала ополоснусь, и побреюсь, и осмотрюсь. И пойду на кухню к Николасу. -- Николас, не хотите ли пойти со мной на танцы? -- Помилуйте, -- сказал Николас, -- если Месье на этом настаивает, я пойду, но в противном случае я был бы счастлив уладить кое-какие свои дела, срочность которых делает их настоятельными. -- Наверное, нескромно, Николас, спрашивать вас о подробностях? -- Я, -- сказал Николас, -- состою президентом Философского Кружка Прислуги округа и, следовательно, подлежу постоянному присутствию на его собраниях. -- Я не осмеливаюсь, Николас, спрашивать вас о теме сегодняшнего собрания... -- Сегодня речь будет идти о завербованности. Установлена параллель между завербованностью иди ангажированностью в смысле философских теорий Жан-Соля Партра, завербованностью или добровольным поступлением (быть может, и на сверхсрочную службу) в колониальные войска и завербованностью или наймом частными лицами так называемого персонала для дома. -- Как раз это интересует Шика! -- сказал Колен. -- Весьма прискорбно, -- сказал Николас, -- но устав Кружка очень строг. Месье Шик не может быть допущен. Только обслуживающий дома персонал... -- Почему, Николас, -- спросил Колен, -- всегда говорят так безлично: "персонал"? -- Месье, без сомнения, заметил, -- сказал Николас, -- что если "мужчина для дома" остается еще весьма бесцветным выражением, то "женщина для дома" принимает значение по меньшей мере вызывающее. -- Вы правы, Николас. Как вы думаете, не удастся ли мне сегодня встретить родственную душу... сестру, так сказать?.. Мне бы хотелось родственную душу типа вашей племянницы... -- Месье зря думает о моей племяннице, -- сказал Николас, -- ведь последние события показывают, что Месье Шик сделал свой выбор первым. -- Но, Николас, -- сказал Колен, -- я так хочу быть влюбленным... Легкий пар вырвался из носика чайника, и Николас пошел открывать. Привратник принес два письма. -- Есть почта? -- спросил Колен. -- Виноват, Месье, -- сказал Николас, -- но оба письма для меня. Месье ждет новостей? -- Я хотел бы, чтобы мне написала юная девушка, -- сказал Колен. -- Я бы ее очень полюбил. -- Уже полдень, -- заключил Николас. -- Не хочет ли Месье позавтракать? Могу предложить толченый бычий хвост и чашу благовонного пунша с гренками, намазанными анчоусным маслом. -- Николас, почему Шик отказывается обедать у меня с вашей племянницей до тех пор, пока я не приглашу другую девушку? -- Месье простит меня, -- сказал Николас, -- но я бы поступил точно так же. Месье, вне всякого сомнения, -- весьма красивый молодой человек. -- Николас, -- сказал Колен, -- если сегодня вечером я всерьез не влюблюсь, я... я начну собирать произведения герцогини де Бонвуар, чтобы подшутить над моим другом Шиком. X -- Я хотел бы влюбиться, -- сказал Колен. -- Ты хотел бы влюбиться. Он хотел бы того же (быть влюбленным). Мы, вы, хотим, хотите. В равной степени и они хотели бы влюбиться... Он завязывал галстук перед зеркалом в ванной комнате. -- Мне осталось надеть куртку, и пальто, и шейный платок, и правую перчатку, и левую перчатку, И никаких шляп, а то я растреплю волосы. Что ты там делаешь? -- обратился он к серой мышке с черными усами, которой, конечно же, было не место в зубном стакане, о край которого она с равнодушным видом облокотилась. -- Предположим, -- сказал он мыши, садясь на край ванны (прямоугольник из желтой эмали), чтобы быть к ней поближе, -- я встречу у фон Тызюмов моего старого друга Типа... Мышь не возражала. -- Предположим, -- почему бы, собственно, и нет, -- что у него есть кузина. И одета она будет в белый свитер, в желтую юбку, а звать ее будут Ал... Онезимой... Мышь скрестила лапки, казалось, она удивлена. -- Имя не из красивых, -- сказал Колен. -- Но ведь ты -- мышь, и у тебя отменные усы. Итак? Он поднялся. -- Уже три часа. Видишь, ты заставляешь меня терять время. Шик и... Шик, конечно же, будет там очень рано. Он послюнил палец и поднял его над головой. И тут же отдернул. Палец обожгло, как огнем. -- Воздух пропитан любовью, -- заключил он. -- И какой пылкой! -- Я встаю, ты встаешь, он встает, мы, вы, они, встаем, встаете, встают. Ты хочешь вылезти из стакана? Мышь доказала, что ни в чьей помощи не нуждается, она вылезла сама и принялась выгрызать себе из куска мыла леденец на палочке. -- Не сори, -- сказал Колен. -- Какая ты все-таки лакомка!.. Он вышел, отправился к себе в комнату и надел куртку. -- Николас, должно быть, ушел... Наверное, он знаком с необыкновенными девушками... Говорят, что девушки из Отея поступают к философам горничными на все руки... Он притворил за собой дверь комнаты. -- Подкладка на левом рукаве чуть-чуть порвалась... А у меня дольше нет скотча... Ничего не поделаешь, придется гвоздем. Дверь квартиры хлопнула за ним, будто голая рука шлепнула по голому заду... Он невольно содрогнулся... -- Буду думать о чем-нибудь другом... Предположим, что я расквашу себе на лестнице рожу... Светло-сиреневый ковер на лестнице был вытерт лишь на каждой третьей ступени: дело в том, что Колен всегда спускался дактилем. Он зацепился ногой за одну из никелированных штанг и вмазался в перила. -- Этак приучишься нести белиберду. Здорово получилось. Я, ты глупы, он глуп!!! У него болела спина. В самом низу он понял почему и вытащил из-под воротника пальто целую штану... Дверь подъезда захлопнулась за ним, будто поцеловала чье-то голое плечо... -- Что интересного на этой улице? На переднем плане два землекопа играли в классики. Живот того, что потолще, подпрыгивал в противофазе к прыжкам своего хозяина. Биткой им служило написанное в красных тонах распятие, от которого отодрали крест. Колен прошел мимо. Справа, слева возвышались красивые строения из самана с окнами, падающими как нож гильотины. Из одного окна высунулась женщина. Колен послал ей воздушный поцелуй, а она вытряхнула ему на голову лежавший у кровати коврик из черного моветона с серебром -- ее муж очень этот коврик не любил. Жесткий облик больших зданий оживлялся магазинами. Внимание Колена привлекла витрина с товарами для факиров. Он заметил, что цены на винегрет из стекла и на гвозди для набивки мягкой мебели с прошлой недели сильно пошли в гору. Он встретил собаку и еще двоих. Холод разогнал всех по домам. Вырваться из его хватки удавалось, лишь разодрав в клочья примерзшую к стенам одежду, что неминуемо вело к смерти от ангины. Полицейский на перекрестке закутал голову в пелерину. Он походил на большой черный зонтик. Официанты из кафе, чтобы согреться, бегали вокруг него. Двое влюбленных целовались в парадной. -- Я не хочу их видеть... Я не, я не хочу их видеть... Зачем они ко мне пристают... Колен пересек улицу. Двое влюбленных целовались в парадной. Он закрыл глаза и бросился бежать... Очень скоро пришлось их открыть, так как под веками обнаружилась уйма девушек и он сбился из-за этого с дороги. Одна из них оказалась перед ним. Она шла в ту же сторону. Были видны ее белые ножки в сапожках из белого барашка, манто из истертой кожи головореза и подходящая к ансамблю шляпка. И рыжие волосы под шляпкой. Пальто плясало вокруг ее тела, из-за него казалось, что у нее широкие плечи. -- Я хочу ее обогнать. Я хочу видеть ее лицо... -- Колен обогнал ее и заплакал: ей было самое меньшее пятьдесят девять лет. Он сел на край тротуара и поплакал еще немного. Это его утешило, а слезы замерзали с легким потрескиванием и разбивались о гладкий гранит тротуара. Минут через пять он обнаружил, что находится напротив дома Изиды фон Тызюм. Две молоденькие девушки прошли мимо него и проникли в вестибюль здания. Сердце его раздалось во все стороны, полегчало, подняло его с земли, и он вошел вслед за ними. XI Уже снизу было слышно, как галдят собравшиеся у родителей Изиды гости. Лестница, которая трижды оборачивалась вокруг себя, усиливала в своей клетке все звуки, как лопатки в цилиндрическом резонаторе виброфона. Колен поднимался, уткнувшись носом в каблуки двух девушек. Красивенькие пяточки из белого нейлона, высокие туфельки из тонкой кожи и нежные лодыжки. А дальше -- швы чулок, слегка сморщенные, как длинные гусеницы, и симпатичные подколенные впадинки. Колен остановился и потерял на этом две ступеньки. Отправился дальше. Теперь он видел верхнюю часть чулок левой девушки: двойную толщину кружевных петель и затененную белизну бедра. Юбка второй, в складную складку, не доставляла такого же увеселения, но под бобровой шубкой ее округлости перекатывались более равномерно, образуя едва заметные, попеременно исчезающие складочки. Из приличия Колен принялся разглядывать ноги и увидел, что они остановились на третьем этаже. Горничная открыла двум девушкам дверь, и он устремился за ними следом. -- Здравствуйте, Колен, -- сказала Изида. -- Как поживаете? Он привлек ее к себе и поцеловал где-то рядом с волосами. Она чудесно пахла. -- Но это не мой день рождения! -- запротестовала Изида. -- Это день рождения Дюпона!.. -- А где Дюпон? Я хочу его поздравить!.. -- Это возмутительно, -- сказала Изида. -- Сегодня утром его повели к стригалю, хотели, чтобы он был красивым. Заставили его искупаться -- и все: в два часа сюда заявились два его дружка с каким-то омерзительным старым мешком с костями и увели его. Представляю, в каком безобразном состоянии он вернется!.. -- В конце концов, это его день рождения, -- заметил Колен. Сквозь проем двойной двери он видел молодых людей и девушек. Дюжина танцевала. Большинство же, стоя рядом друг с другом, разбилось на однополые пары и, заложив руки за спину, с отнюдь не убежденным видом обменивалось отнюдь не убедительными впечатлениями. -- Снимайте пальто, -- сказала Изида. -- Идемте, я отведу вас в мужскую раздевалку. Он пошел следом за ней, навстречу им попались все те же две девушки, которые под щелканье затворов сумочек и пудрениц возвращались из комнаты Изиды, преображенной в женскую раздевалку. На потолке висели позаимствованные у мясника железные крюки. Чтобы украсить помещение, Изида прихватила еще и две свежеосвежеванные бараньи головы, которые улыбались с крайних крюков. Мужская раздевалка, разместившаяся в кабинете отца Изиды, получилась путем выбрасывания оттуда всей мебели вышеупомянутого. Забавляясь, все швыряли одежду прямо на пол и спешили прочь. Колен не поддался и задержался перед зеркалом. -- Пошли, пошли, -- сердилась Изида, -- Я представлю вас прелестным девушкам. Он притянул ее к себе за запястья. -- Какое очаровательное платье, -- сказал он. Это было маленькое, совсем простое платьице из шерсти цвета зеленого миндаля с большими позолоченными керамическими пуговицами и с решеткой кованого железа, образовывавшей на спине кокетку. -- Вам нравится? -- спросила Изида. -- Необычайно очаровательное, -- сказал Колен. -- А если просунуть руку, никто не укусит? -- Не очень-то на это надейтесь, -- сказала Изида. Она высвободилась, схватила Колена за руку и потащила его к центру потоотделения. Они оттолкнули двух вновь прибывших представителей острого пола, проскользнули по повороту коридора и, пройдя через дверь столовой, влились в центральное ядро. -- Надо же!.. -- сказал Колен. -- Ализа и Шик уже здесь. -- Да, -- сказала Изида, -- я вас представлю... Среднее арифметическое девушек вполне заслуживало представления. Одна из них была в платье из шерсти цвета зеленого миндаля с большими позолоченными керамическими пуговицами и с кокеткой необычной формы на спине. -- Непременно представьте меня вот этой, -- сказал Колен. Чтобы немного привести Колена в чувство, Изида слегка его встряхнула. -- Образумьтесь же наконец... Он выслеживал уже другую и тянул свою поводыршу за руку. -- Это Колен, -- сказала Изида. -- Колен, познакомьтесь, это Хлоя. Колен сглотнул слюну. Ему показалось, что весь рот забит ошметками сгоревших пирожков. -- Добрый день! -- сказала Хлоя... -- Добр... Это вас аранжировал Дюк Эллингтон? -- спросил Колен... И бросился наутек, потому что был убежден, что сморозил глупость. Шик поймал его за полу куртки. -- Куда это ты так мчишься? Неужели уже уходишь? Посмотри!.. Он вытащил из кармана маленькую книжечку, переплетенную в красный сафьян. -- Оригинал "Парадокса блева" Партра... -- Ты все-таки его нашел? -- спросил Колен. Но тут он вспомнил, что убегал, и побежал дальше. Дорогу ему загородила Ализа. -- Неужели вы уйдете отсюда, не станцевав со мной даже одного малюсенького танца? -- сказала она. -- Извините, -- сказал Колен, -- но я только что сморозил глупость, и мне стыдно здесь оставаться. -- Однако, когда на вас так смотрят, вы не можете отказать... -- Ализа... -- заныл, обнимая ее. Колен и стал тереться щекой о ее волосы. -- Что, старина Колен? -- Черт... Черт... и дьявол!.. Холера дьяволу в зад. Вы видите вон ту девушку?.. -- Хлою? -- Вы ее знаете?.. -- спросил Колен. -- Я сказал ей глупость и именно поэтому решил уйти. Он умолчал, что в грудной клетке у него зазвучало нечто вроде немецкого военного марша -- за ударами барабана точнее было не разобрать. -- Не правда ли, она прелестна? -- спросила Ализа. У Хлои были алые губы, темные волосы, счастливый вид, и ее платье было здесь ни при чем. -- Я не осмелюсь! -- сказал Колен. А затем он выпустил Ализу и побежал приглашать Хлою. Она взглянула на него. Она засмеялась и положила правую руку на его плечо. Он ощутил у себя на шее ее прохладные пальцы. Посредством сокращения правого бицепса, сигнал к которому поступил из мозга по очень разумно выбранной паре нейронов, он свел до минимума отстранение их тел. Хлоя опять посмотрела на него. У нее были голубые глаза. Она тряхнула головой, чтобы откинуть назад свои блестящие вьющиеся волосы, и решительно прижалась виском к щеке Колена. Вокруг разлилась изобильная тишина, и большая часть остального мира как сквозь землю провалилась. Но, как и следовало ожидать, пластинка остановилась. Только тогда Колен вновь вернулся на землю и заметил, что потолок был с многочисленными просветами, сквозь которые за происходящим наблюдали жильцы верхнего этажа, что густая бахрома водяных ирисов покрывала низ стен, что разнообразно раскрашенный газ выбивался из пробитых там и сям отверстий и что его приятельница Изида стояла перед ним и протягивала ему птифуры на герцинских складках блюда. -- Спасибо, Изида, -- сказала Хлоя, тряхнув локонами. -- Спасибо, Изида, -- сказал Колен, беря миниатюрный эклер сложной разветвленной структуры. -- Вы не правы, -- сказал он Хлое. -- Они очень вкусные. И тут же закашлялся, потому что, к несчастью, наткнулся на скрытую в пирожном ежовую иголку. Хлоя засмеялась, стали видны ее красивые зубы. -- Что случилось? Ему пришлось покинуть ее и отойти в сторонку, чтобы покашлять в свое удовольствие; потом наконец все пришло в порядок. Хлоя подошла с двумя бокалами. -- Выпейте, -- сказала она, -- вам поможет. -- Спасибо, -- сказал Колен. -- Это шампанское? -- Это смесь. Он сделал большой глоток и поперхнулся. Хлоя не могла удержаться и засмеялась. Подошли Шик и Ализа. -- Что случилось? -- спросил Шик. -- Он не умеет пить! -- сказала Хлоя. Ализа ласково похлопала Колена по спине, раздалось нечто вроде звука балийского гонга. Все сразу же перестали танцевать и пошли к столу. -- Ну вот, -- сказал Шик. -- Все спокойно. Не поставить ли хорошую пластинку? Он подмигнул Колену. -- Не потанцевать ли немного косячок? -- предложила Ализа. Шик в поисках фуража копался в груде пластинок рядом с проигрывателем. -- Потанцуй со мной, Шик, -- сказала Ализа. -- Сейчас, -- сказал Шик, -- я ставлю пластинку. Это были буги-вуги. Хлоя ждала. -- Вы же не будете танцевать под это косячок? -- спросил ужаснувшийся Колен. -- Почему бы и нет?.. -- спросил Шик. -- Не смотрите туда, -- сказал Колен Хлое. Он слегка наклонил голову и поцеловал ее между ухом и плечом. Она вздрогнула, но не отстранилась. И Колен тоже не отвел свои губы. Между тем Ализа и Шик предавались демонстрации замечательного косячка в негритянском стиле. Пластинка кончилась очень быстро. Ализа отошла поискать что-либо еще. Шик повалился на диван. Колен и Хлоя очутились перед ним. Он подцепил их за лодыжки и повалил рядом с собой. -- Ну-с, мои овечки, -- сказал он, -- дело продвигается? Колен уселся, и Хлоя удобно расположилась рядом с ним. -- Она мила, эта малышка, а? -- сказал Шик. Хлоя улыбнулась. Колен ничего не сказал, но обвил рукой шею Хлои и принялся небрежно играть верхней пуговицей ее платья, которое застегивалось спереди. Вернулась Ализа. -- Подвинься, Шик, я хочу сесть между тобой и Коленом. Она удачно выбрала пластинку. Это была "Хлоя" в аранжировке Дюка Эллингтона. Колен покусывал волосы Хлои рядом с ухом. Он пробормотал: -- Это именно вы. И прежде чем Хлоя успела ответить, все остальные вернулись танцевать, все же сообразив наконец, что отнюдь не время сидеть за столом. -- Ох, -- сказала Хлоя, -- какая жалость!.. XII -- Ты встретишься с ней еще? -- спросил Шик. Они восседали за столом перед последним творением Николаса -- фаршированной орехами тыквой. -- Не знаю, -- сказал Колен. -- Не знаю, что делать. Понимаешь, это очень воспитанная девушка. В последний раз у Изиды она выпила много шампанского... -- Ей это идет, -- сказал Шик. -- Она прелестна. Ну-ка, перестань дуться!.. Подумай только, сегодня я нашел издание "Пролегоменов к выбору перед тошнотой" Партра на туалетной бумаге без зубчиков... -- Но откуда у тебя на все это деньги? -- спросил Колен. Шик покраснел. -- Оно стоило мне очень дорого, но мне без этого не обойтись, -- сказал он. -- Мне необходим Партр. Я -- коллекционер. Мне нужно все, что он произвел. -- Но он без остановки производит все новое и новое, -- сказал Колен. -- Он публикует по меньшей мере пять статей в неделю... -- Я отлично это знаю, -- сказал Шик... Колен подбавил ему тыквы. -- Как же мне еще раз увидеть Хлою? -- сказал он. Шик посмотрел на него и улыбнулся. -- Ну конечно, -- сказал он. -- А я тебе надоедаю своими историями о Жан-Соле Партре. Мне бы очень хотелось тебе помочь... Что ты хочешь, чтобы я сделал?.. -- Ужасно, -- сказал Колен. -- Я одновременно и отчаявшийся, и ужасно счастливый. Очень приятно хотеть чего-либо до такой степени. Мне хотелось бы, -- продолжал он, -- лежать в слегка выжженной траве, и чтобы вокруг была сухая земля, и солнце, знаешь ли, и трава, желтая, как солома, и ломкая, с уймой всякой копошащейся в ней мелюзги, и еще сухой мох. Лежать на животе и смотреть. И еще, чтобы была каменная ограда, и кривые, корявые деревья, и маленькие листочки. Это было бы замечательно. -- И Хлоя? -- сказал Шик. -- И Хлоя, естественно, -- сказал Колен. -- Хлоя в идее. На несколько мгновений они замолчали. Этим воспользовался графин, он издал хрустальный, многократно отразившийся от стен звук. -- Налей сотерна, -- сказал Колен. -- Ага, -- сказал Шик. -- Спасибо. Николас внес следующее блюдо -- ломтики ананаса в апельсиновом ликере. -- Благодарю, Николас, -- сказал Колен. -- На ваш взгляд, что нужно сделать, чтобы еще раз увидеть девушку, в которую влюблен? -- Ей-Богу, Месье, -- сказал Николас, -- вам наверняка может представиться случай... Я должен признаться, Месье, что со мной такого никогда не случалось. -- Естественно, -- сказал Шик. -- Вы сложены как Джонни Вейсмюллер. Но другие-то нет! -- Я благодарю Месье за эту оценку, она тронула меня до глубины души, -- сказал Николас. -- Я советую Месье, -- продолжал он, обращаясь к Колену, -- всячески постараться получить посредством той персоны, у которой Месье встретил персону, присутствия которой, по-видимому, недостает Месье, некоторую информацию о привычках последней и о местах, где она обычно бывает. -- Несмотря на всю сложность ваших оборотов, -- сказал Колен, -- я думаю, Николас, что и впрямь имеется такая возможность. Но знаете, когда влюбляешься, становишься идиотом. И потому я не сказал Шику, что уже давно обдумываю этот способ. Николас отправился обратно на кухню. -- Неоценимый парень, -- сказал Колен. -- Да, -- сказал Шик, -- он действительно умеет готовить. Они выпили еще сотерна. Вернулся Николас, он нес огромный сладкий пирог. -- Дополнительный десерт, -- сказал он. Колен взялся за нож, но в последний момент замер, так и не надрезав ровную поверхность. -- Он слишком красив, -- сказал он. -- Подождем немного. -- Ожидание, -- сказал Шик, -- это прелюдия в минорном ладу. -- Почему ты так сказал? -- спросил Колен. Он взял бокал Шика и наполнил его золотистым вином, тяжелым и подвижным, как густой эфир. -- Не знаю, -- сказал Шик. -- Просто внезапная мысль. -- Попробуй! -- сказал Колен. И они осушили свои бокалы. -- Необыкновенно! -- сказал Шик, глаза которого засветились красноватым мерцающим огнем. Колен держался за грудь. -- Даже лучше, -- сказал он. -- Это не похоже ни на что известное. -- Ну и что, -- сказал Шик. -- Ты тоже не похож ни на что известное. -- Уверен, -- сказал Колен, -- что, если выпить достаточно, Хлоя сразу же появится. -- Бездоказательно! -- сказал Шик. -- Ты меня провоцируешь! -- сказал Колен, протягивая бокал. Шик наполнил бокалы. -- Подожди! -- сказал Колен. Он потушил люстру и маленькую лампу, освещавшую стол. Теперь только в углу мерцал зеленый огонек шотландской иконы, перед которой Колен обычно медитировал. -- О! -- пробормотал Шик. В хрустале вино мерцало переменчивым фосфоресцентным блеском, эманацией мириадов светящихся всеми цветами точек. -- Пей! -- сказал Колен. Они выпили. Отблеск остался у них на губах. Колен зажег свет, казалось, он колеблется, стоит ли стоять. -- Один раз не в счет, -- сказал он. -- Я думаю, бутылку нужно кончить. -- Может, разрежем пирог? -- сказал Шик. Колен схватил серебряный нож и прочертил спираль на ровной белизне пирога. Вдруг он остановился и с удивлением уставился на свое творение. -- Испробую-ка я кое-что, -- сказал он. Из стоящего на столе букета он выхватил лист остролиста, а другой рукой поднял пирог. Бистро вращая его на кончике пальца, он опустил одно из остриев остролиста на спираль. -- Слушай!.. -- сказал он. Шик прислушался. Это была "Хлоя" в аранжировке Дюка Эллингтона. Шик посмотрел на Колена. Тот был очень бледен. Шик взял у него из рук нож и недрогнувшей рукой вонзил его в пирог. Он рассек его надвое, и в пироге оказалась новая статья Партра для Шика и свидание с Хлоей для Колена. XIII Колен стоял на углу площади и ждал Хлою. Площадь была круглая, на ней имелись церковь, голуби, сквер, скамейки, на переднем плане автомобили и автобусы на щебенке. Солнце тоже ждало Хлою, но оно могло развлекаться, отбрасывая тени, заставляя прорастать через равные промежутки времени семена дикой фасоли, толкая ставни и вгоняя в краску стыда зажженный из-за безалаберности верховного электрика уличный фонарь. Колен теребил край перчатки и готовил первую фразу. Чем дальше, тем быстрее и быстрее видоизменялась эта злополучная фраза. Он не знал, что делать с Хлоей. Может быть, увести ее в чайный салон, но там обычно такая жуткая атмосфера, да еще эти прожорливые сорокалетние дамы, поедающие, оттопырив мизинец, по семь пирожных с кремом, просто противно. Он признавал лишь мужское обжорство, которое расцветало, не умаляя природного достоинства мужчин. Не в кино -- она не согласится. Не на депутатодром -- там ей не понравится. Не на телячьи бега -- она испугается. Не в больницу Сен-Луи -- это запрещено. Не в Лувр -- там позади ассирийских херувимов скрываются сатиры. Не на вокзал Сен-Лазар -- там только и есть что тележки и ни единого поезда. -- Добрый день!.. Хлоя подошла сзади. Он быстро стащил перчатку, запутался внутри, влепил себе в нос затрещину, сделал "Уй!.." и пожал Хлое руку. Она смеялась. -- У вас смущенный вид!.. Манто из пышного меха под цвет волос, меховая же шапочка, короткие сапожки с меховыми отворотами. Она взяла Колена под руку. -- Почему вы не предлагаете мне руку? Сегодня вы нерасторопны!.. -- В прошлый раз все шло само собой, -- признался Колен. Хлоя опять засмеялась, а затем взглянула на него и засмеялась еще сильнее. -- Вы смеетесь надо мной, -- жалобно сказал Колен. -- Будьте милосердны. -- Вы рады меня видеть? -- спросила Хлоя. -- Да!.. -- сказал Колен. Они шли по первому попавшемуся тротуару, сверху спустилось маленькое розовое облачко и приблизилось к ним. -- Я подойду! -- предложило оно. -- Валяй! -- сказал Колен. И облачко обволокло их. Внутри было жарко и пахло сахаром и корицей. -- Нас больше не видно! -- сказал Колен... -- Но мы... нам их видно!.. -- Оно немножко прозрачное, -- сказала Хлоя. -- Не доверяйте ему. -- Ну и Бог с ним, все равно так лучше, -- сказал Колен. -- Что вы хотите делать? -- Просто прогуляться... Вы не заскучаете? -- Ну так расскажите мне что-нибудь... -- Я ничего особенного не знаю, -- сказала Хлоя. -- Можно разглядывать витрины. Посмотрите на эту. Как интересно. В витрине на пружинном матрасе покоилась красивая женщина. Какой-то аппарат чистил снизу вверх ее обнаженные груди длинными шелковистыми щетками из тонкого белого ворса. Табличка гласила: "Сберечь вашу обувь поможет Антипод Преподобного Шарля". -- Здравая мысль, -- сказала Хлоя. -- В этом нет никакого смысла! -- сказал Колен. -- Гораздо приятнее делать это рукой. Хлоя покраснела. -- Не говорите таких вещей. Я не люблю молодых людей, которые говорят девушкам гадости. -- Я в отчаянии... -- сказал Колен, -- я не хотел... У него был настолько огорченный вид, что она улыбнулась и, чтобы показать, что не сердится, слегка его встряхнула. В следующей витрине толстый мужчина в фартуке мясника резал маленьких детей. Витрина пропагандировала Общественную Благотворительность. -- Вот куда идут деньги, -- сказал Колен. -- Вычищать все это каждый вечер влетает им, должно быть, в копеечку? -- Они ненастоящие! -- сказала испуганная Хлоя. -- Разве можно знать наверняка? -- сказал Колен. -- Они им там, в Общественной Благотворительности, ничего не стоят... -- Мне это не нравится, -- сказала Хлоя. -- Раньше не было подобных рекламных витрин. Разве это прогресс? -- Какая разница, -- сказал Колен. -- Все равно весь этот идиотизм действует только на того, кто в него уже верит. -- А что здесь? -- поинтересовалась Хлоя. В витрине находился водруженный на орезиненные колеса живот, очень круглый и поэтому гладкий. Вывеска утверждала: "И на вашем тоже не будет ни одной складки -- прогладьте его Электрическим утюгом". -- Но я же его отлично знаю! -- сказал Колен. -- Это живот Сержа, моего старого повара!.. Что он здесь делает? -- Ничего, -- сказала Хлоя. -- Вы же не будете его за это порицать? Да и к тому же он слишком толст... -- Все потому, что он умел готовить! -- Уйдем отсюда, -- сказала Хлоя. -- Я не хочу больше смотреть на витрины. Они мне неприятны. -- А что будем делать? -- сказал Колен. -- Пойдет попьем где-нибудь чая? -- О!.. Сейчас не время...да я и не очень это люблю. Колен вздохнул с облегчением, и его подтяжки затрещали. -- Что это за треск? -- Я наступил на сухую ветку, -- покраснев, объяснил Колен. -- Может, пойдем прогуляться в Лес? -- сказало Хлоя. Колен посмотрел на нее с восхищением. -- Замечательная идея. Там никого не будет. Хлоя покраснела. -- Совсем не поэтому. К тому же, -- добавила она в отместку, -- мы будем ходить только по центральным аллеям, чтобы не промочить ноги. Он слегка прижал к себе локоть, который ощущал под рукой. -- Пойдем через подземный переход, -- сказал он. Вдоль перехода с обеих сторон тянулись шеренги просторных вольер, в которых Городские Аранжировщики устроили склад запасных голубей для Скверов и Памятников. Кроме того, там помещались Питомники воробьев и чирикали птенцы их питомцев. Люди туда спускались редко, так как крылья всех этих птиц служили источником ужасных вихрей и сквозняков, в которых парили мельчайшие перышки, белые, голубые и голубиные. -- Они что, так без передышки и трепыхаются? -- сказала Хлоя, придерживая шляпку, чтобы та не упорхнула. -- Нет, они подменяют друг друга, -- сказал Колен. Он боролся с полами своего пальто. -- Надо поскорее пройти мимо голубей. Воробьи подымают меньше ветра, -- сказала Хлоя, прижимаясь к Колену. Они заторопились и вышли из опасной зоны. Маленькое облачко не последовало за ними. Оно избрало кратчайший путь и уже ожидало их на другом конце перехода. XIV Скамейка казалась слегка влажной и темно-зеленой. Как бы там ни было, по этой аллее ходили редко, и им было неплохо. -- Вы не замерзли? -- спросил Колен. -- Нет, в этом облачке, -- сказала Хлоя. -- Но... мне все равно хотелось бы прижаться... -- О!.. -- сказал Колен и покраснел. У него возникло странное ощущение. Он обнял Хлою за талию. Ее шляпка сбилась на сторону и совсем рядом с его губами оказалась прядь блестящих волос. -- Мне нравится быть с вами, -- сказал он. Хлоя ничего не сказала. Она задышала чуть быстрее и едва уловимо прижалась к нему. Колен говорил ей почти в самое ухо. -- Вам не скучно? -- спросил он. Она качнула головой, и благодаря этому движению Колен смог еще придвинуться к ней. -- Я... -- сказал он ей в самое ухо, и в этот момент, как бы по ошибке, она повернула голову, и Колен поцеловал ее в губы. Это длилось не очень долго, но в следующий раз у них получилось уже значительно лучше. Затем он зарылся лицом Хлое в волосы, и они так и остались сидеть, не произнося ни слова. XV -- Очень мило, что вы пришли, -- сказал Колен. -- Правда, кроме вас, девушек не будет... -- Ничего, -- сказала Ализа. -- Шик не против. Шик кивнул. Но, по правде говоря, голос Ализы звучал не очень-то весело. -- Хлои нет в Париже, -- сказал Колен. -- Она на три недели уехала с предками на юг. -- А! -- сказал Шик. -- Ты, наверное, очень несчастен. -- Я никогда не был более счастлив! -- сказал Колен. -- Я хочу сообщить вам о нашей помолвке... -- Поздравляю. -- сказал Шик. Он старался не смотреть на Ализу. -- Что там у вас? -- сказал Колен. -- Похоже, не все ладно? -- Все в порядке, -- сказала Ализа. -- Просто Шик -- глупец. -- Да нет, -- сказал Шик. -- Не слушай ее. Колен... Все в порядке. -- Вы говорите одно и то же, и в то же время вы не согласны, -- сказал Колен, -- следовательно, кто-то из вас лжет, а может быть, и оба сразу. Пошли, пора обедать. Они перебрались в столовую. -- Садитесь, Ализа, -- сказал Колен. -- Сядьте рядом, расскажите, в чем дело. -- Шик -- глупец, -- сказала Ализа. -- Он говорит, что не хочет, чтобы я жила с ним, поскольку у него нет средств обеспечить мне сносную жизнь, а не жениться на мне ему стыдно. -- Я подлец, -- сказал Шик. -- Не знаю, что вам и сказать, -- сказал Колен. Он был столь счастлив, что все это просто терзало его. -- Дело не только в деньгах, -- сказал Шик. -- Дело в том, что родители Ализы никогда не согласятся на нашу женитьбу и будут правы. Подобная история есть в одной из книг Партра. -- Замечательная книга, -- сказала Ализа. -- Вы не читали ее. Колен? -- Вот такие вы и есть, -- сказал Колен. -- Уверен, все ваши деньги только на это и уходят. Шик и Ализа повесили носы. -- Это я виноват, -- сказал Шик. -- Ализа больше ничего не тратит на Партра. Она почти им не занимается, с тех пор как живет со мной. В его голосе звучала укоризна. -- Я люблю тебя больше, чем Партра, -- сказала Ализа. Она почти плакала. -- Ты очень славная, -- сказал Шик. -- Я тебя недостоин. Но это мой порок -- коллекционировать Партра, а, к несчастью, инженер не может позволить себе иметь все сразу. -- Я так расстроен, -- сказал Колен. -- Мне хотелось бы, чтобы у вас все шло хорошо. Может, вы развернете свои салфетки? Под салфеткой Шика оказался экземпляр "Блева" в полукоже вонючки, а под салфеткой Ализы -- большое золотое кольцо тошнотной формы. -- О!.. -- сказала Ализа. Она обвила руками шею Колена и поцеловала его. -- Ты шикарный тип, -- сказал Шик. -- Не знаю, как тебя благодарить, впрочем, ты отлично знаешь, что я не могу отблагодарить тебя так, как хотел бы... Колен слегка приободрился. И Ализа была в этот вечер необычайно хороша. -- А чем вы душитесь? -- сказал он. -- Хлоя предпочитает орхидейную эссенцию трехлетней выдержки. -- Я не пользуюсь духами, -- сказала Ализа. -- Это у нее от природы, -- сказал Шик. -- Просто сказка!.. -- сказал Колен. -- Вы пахнете лесом с ручейком и крольчатами. -- Поговорим о Хлое, -- сказала польщенная Ализа. Николас принес закуски. -- Привет, Николас, -- сказала Ализа. -- Как дела? -- Все в порядке, -- сказал Николас. Он поставил поднос на стол. -- Ты меня не поцелуешь? -- сказала Ализа. -- Не смущайтесь, Николас, -- сказал Колен. -- Вы доставите мне большое удовольствие, если пообедаете с нами... -- Да!.. -- сказала Ализа. -- Пообедай с нами. -- Месье повергает меня в смущение, -- сказал Николас. -- Я не могу сесть за стол в подобном виде... -- Послушайте, Николас, -- сказал Колен. -- Если хотите, ступайте и переоденьтесь, но я вам просто приказываю с нами пообедать. -- Весьма благодарен Месье, -- сказал Николас. -- Я пойду переоденусь. Он оставил поднос на столе и вышел. -- Итак, -- сказала Ализа, -- вернемся к Хлое. -- Берите сами, -- сказал Колен. -- Не знаю, что это такое, но должно быть очень вкусно. -- Не отвлекайся!.. -- сказал Шик. -- Через месяц я женюсь на Хлое, -- сказал Колен. -- А хочется, чтоб это было уже завтра!.. -- О!.. -- сказала Ализа. -- Счастливчик. Колену стало стыдно, что он так богат. -- Послушай, Шик, -- сказал он, -- не возьмешь ли ты у меня денег? Ализа с нежностью посмотрела на Колена. Он был столь благороден, что сквозь жилы его рук голубели незабудками благие намерения. -- Не думаю, что это поможет, -- сказал Шик. -- Ты женишься на Ализе, -- сказал Колен. -- Ее родители этого не хотят, -- ответил Шик, -- а я не хочу, чтобы она с ними ссорилась. Она слишком юная. -- Не такая уж я юная, -- сказала Ализа и, чтобы подчеркнуть свою соблазнительную грудь, потянулась на мягком сиденье. -- Он имеет в виду совсем не это!.. -- перебил Колен. -- Послушай, Шик, у меня есть сто тысяч дублезвонов, я дам тебе четверть, и ты сможешь жить спокойно. Будешь по-прежнему работать, и так все и устроится. -- Мне никогда не отблагодарить тебя должным образом, -- сказал Шик. -- И не благодари. Меня интересует не счастье для всех людей, а счастье для каждого. В дверь позвонили. -- Пойду открою, -- сказала Ализа. -- Я ведь самая молодая, вы сами меня в этом упрекали. Она вышла, и шорох ее шагов по мягкому ковру тут же сошел на нет. Это был ушедший через черный ход Николас. Теперь он вернулся, разодетый в пальто из плотного аглицкого твида в бежево-зеленую елочку и с суперплоским штатовским фетряком на голове. У него были перчатки из свиной кожи от знаменитого экзорциста, башмаки из преизрядного гавиала, а когда он снял пальто, блеск его и вовсе вышел из берегов: слоновой кости рубчик на вельветовой куртке цвета кокоса с молоком и зеленовато-синие брюки с отворотами шириной в шестерню -- пятерню с двумя большими пальцами. -- О! -- сказала Ализа. -- Какой ты шикарный!.. -- Как ты там поживаешь, племянница? Все хорошеешь?.. Он погладил ей грудь и бедра. -- Иди за стол, -- сказала Ализа. -- Привет, друзья, -- сказал Николас, входя в столовую. -- Наконец-то, -- сказал Колен, -- вы решились говорить нормально!.. -- Конечно! -- сказал Николас. -- Я тоже могу. Но, скажите-ка, -- продолжал он, -- не перейти ли нам всем на "ты"? -- Согласен, -- сказал Колен. -- Заметано. Николас уселся напротив Шика. -- Бери закуску, -- сказал тот. -- Ребята, -- заключил Колен, -- вы будете моими дружками? -- Идет, -- согласился Николас. -- Только не надо нас спаривать с уродливыми девицами, ладно? Классический общеизвестный трюк... -- Я собираюсь попросить Ализу и Изиду быть подружками, -- сказал Колен, -- а братьев Де Маре -- педеружками. -- Подходяще! -- сказал Шик. -- Ализа, -- перебил Николас, -- сходи на кухню и принеси блюдо, которое стоит в печи. Оно, должно быть, уже готово. Она выполнила инструкции Николаса и принесла массивное серебряное блюдо. И когда Шик приподнял крышку, все увидели внутри две фигурки, изваянные из гусиной печенки: они изображали Колена в визитке и Хлою в свадебном платье. Вокруг можно было прочесть дату свадьбы, а в углу стояла подпись: Николас. XVI Колен бежал по улице. -- Это будет очень красивая свадьба... Завтра, завтра утром. Там будут все мои друзья... Улица вела к Хлое. -- Хлоя, ваши губы сладостны. У вас фруктовый цвет лица. Ваши глаза видят все, как надо, а от вашего тела меня бросает в жар... По улице катились стеклянные шарики, а за ними бежали детишки. -- Понадобятся месяцы, месяцы и месяцы, чтобы я насытился поцелуями, понадобятся годы месяцев, чтобы исчерпать поцелуи, которые я хочу запечатлеть на вас: на ваших руках, на ваших волосах, на ваших глазах, на вашей шее... Три девочки очень округло выводили хороводную песенку и танцевали под нее треугольником квадриль. -- Хлоя, мне хотелось бы ощутить ваши груди на моей груди, свои руки, сомкнувшиеся на вашем теле, ваши руки вокруг моей шеи, вашу благоухающую голову у меня на ключице, и вашу трепещущую кожу, и запах, исходящий от вас. Небо было светлое и голубое, все еще стояла сильная стужа, хотя уже и не такая лютая. Совершенно черные деревья выказывали по краю обесцвеченного леса набухшие зеленые почки. -- Когда вы далеко от меня, я вижу вас в платье с серебряными пуговицами, но когда же вы были в нем? Ведь не в первый же раз? А, в день свидания под тяжелым и мягким пальто на вашем теле было это платье. Он толкнул дверь лавки и вошел в нее. -- Мне нужно множество цветов для Хлои, -- сказал он. -- Когда их ей отнести? -- спросила цветочница. Она была молоденькая и хрупкая, с красными руками. Она очень любила цветы. -- Завтра утром, а заодно отнесите цветы и ко мне. Чтобы вся наша комната была ими заполнена: лилиями, белыми гладиолусами, розами, охапками других белых цветов, -- и, главное, приготовьте большой букет алых роз... XVII Братья Де Маре одевались к свадьбе. Их очень часто приглашали в педеружки, так как они хорошо выглядели. Они были близнецами. Старшего звали Кориолан. У него были черные кудрявые волосы, мягкая белая кожа, невинный вид, прямой нос и голубые глаза, прикрытые длинными желтыми ресницами. Младший, которого звали Пегас, являл собою полное подобие старшего, за одним, правда, исключением -- его ресницы были зелеными; этого обычно вполне хватало, чтобы отличить их друг от друга. Они выбрали карьеру педиков и по необходимости, и по призванию, но, так как им хорошо платили за роль педеружек, они больше почти не работали, и, к сожалению, пагубная праздность толкала их время от времени к пороку. Так, например, накануне Кориолан плохо вел себя с девушкой. Пегас отчитывал его, одновременно втирая себе в кожу ягодиц пасту из мужских миндалин перед большим трехстворчатым зеркалом. -- И в каком часу ты вернулся домой, а? -- говорил Пегас. -- Понятия не имею, -- сказал Кориолан. -- Оставь меня в покое. Занимайся своими ягодицами. Кориолан хирургическим зажимом выщипывал себе брови. -- Ты похабник! -- сказал Пегас. -- Девица!.. Если бы тебя видела твоя тетушка!.. -- О!.. А ты, ты этого никогда не делал? А? -- с угрозой сказал Кориолан. -- Когда это? -- сказал слегка встревоженный Пегас. Он прервал массаж и сделал перед зеркалом несколько элементов художественной гимнастики. -- Ладно, -- сказал Кориолан, -- иди к черту. Я не хочу сводить тебя в могилу. Лучше застегни мне штанишки. У них были специальные штанишки с ширинкой сзади, застегнуть которую самому было очень трудно. -- А! -- засмеялся Пегас. -- Вот видишь? Тебе нечего сказать!.. -- К черту, я тебе говорю, -- повторил Кориолан. -- Кто сегодня женится? -- Колен. Он женится на Хлое, -- сказал его брат с отвращением. -- Что за тон? -- спросил Кориолан. -- Он совсем недурен, этот парень. -- Да, недурен, -- сказал Пегас с завистью. -- Но вот она... У нее такая пышная грудь, что никак не примешь ее за мальчика!.. Кориолан покраснел. -- Я нахожу ее красивой... -- пробормотал он. -- Хочется дотронуться до ее груди... С тобой такого не бывает? Брат взглянул на него с изумлением. -- Каким же подонком ты становишься! -- энергично заключил он. -- Другого такого развратника надо еще поискать... В один прекрасный день ты женишься на женщине!.. XVIII Монах вышел из сакристилища, следом за ним шел один из Пузанов и какой-то Шиш. Они несли большие коробки из гофрированного картона, наполненные декоративными финтифлюшками. -- Когда придет грузовик Мазил, подгоните его прямо к алтарю, Жозеф, -- сказал Монах Шишу. Дело в том, что почти всех профессиональных Шишей зовут Жозефами. -- Красить будем в желтое? -- сказал Жозеф. -- В фиолетовую полоску, -- сказал Пузан, Эммануэль Дзюдо, здоровенный симпатичный весельчак, униформа и золотая цепь которого блестели, как носы на морозе. -- Да, -- сказал Монах, -- ведь для блаславения прибудет Епискобчик. Пошли, нужно украсить всеми этими финтифлюшками балкон Музыкантов. -- А сколько будет музыкантов? -- спросил Шиш. -- Семижды десять да три, больше, чем толковников, -- сказал Пузан. -- И четырнадцать детищ Веры, -- сказал Монах с гордостью. Шиш протяжно свистнул: "Фьюйуйуй..." -- А брачуются всего двое! -- с восторгом сказал он. -- Да, -- сказал Монах. -- У богатых всегда так и бывает. -- Гости будут? -- спросил Пузан. -- И много! -- сказал Шиш. -- Я возьму длинную красную алебарду и трость с красным набалдашником. -- Нет, -- сказал Монах. -- Нужна желтая алебарда и фиолетовая трость, так будет изысканнее. Они добрались до подножия хоров. Монах обнаружил, что в одном из поддерживающих свод столбов замаскирована дверь, и открыл ее. Один за другим они стали подниматься по узкой лестнице, закрученной как винт Архимеда. Сверху падали неясные отблески. Они ввинтились на двадцать четыре поворота и остановились передохнуть. -- Тяжело! -- сказал Монах. Шиш, стоявший ниже всех, подтвердил это, и Пузан, оказавшийся между двух огней, подчинился формулировке большинства. -- Еще два с половиной оборота, -- сказал Монах. Они очутились на платформе, расположенной за алтарем в ста метрах над землей, которая едва угадывалась отсюда сквозь туман. Облака бесцеремонно проникали в церковь и расползались по нефу обширными серыми клочьями. -- Будет хорошая погода, -- сказал Пузан, принюхиваясь к запаху облаков. -- Они пахнут тимьяном. -- С привкусом синего рейгана, -- сказал Шиш, -- он тоже чувствуется. -- Надеюсь, церемония удастся на славу! -- сказал Монах. Они поставили свои картонки и начали украшать стулья Музыкантов принесенными финтифлюшками. Шиш разворачивал их, дул сверху, очищая от пыли, и передавал Пузану и Монаху. Над ними ввысь уходили столбы, казалось, что они соединяются где-то неимоверно далеко. Матовый камень красивого бело-кремового цвета ласкало мягкое сияние дня, и он отражал во все стороны нежный, спокойный свет, становившийся на самом верху голубовато-зеленым. -- Надо бы начистить микрофоны, -- сказал Монах Шишу. -- Разверну последнюю штуку, -- сказал Шиш, -- и займусь ими. Он вытащил из котомки лоскут красного сукна и принялся энергично надраивать цоколь первого микрофона. Всего их было четыре, они располагались в ряд перед стульями оркестрантов, причем скомбинированы были так, что пока внутри раздавалась музыка, каждой мелодии снаружи церкви отвечал колокольный звон. -- Поторопись, Жозеф, -- сказал Монах. -- Мы с Эммануэлем уже кончили. -- Подождите меня, -- сказал Шиш, -- подайте, Христа ради, еще минут пять. Пузан и Монах закрыли коробки крышками и сложили в углу балкона, чтобы забрать их оттуда после свадьбы. -- Я готов! -- объявил Шиш. Все трое застегнули ремни своих парашютов и грациозно бросились в пустоту. Три огромных разноцветных цветка раскрылись с мягким всплеском, и вся троица благополучно коснулась ногами полированных плит нефа. XIX -- Скажи, я красивая? Хлоя изучала свое отражение в бассейне из присыпанного песком серебра; в нем беспечно резвился маленький карась. На плече у нее сидела серая мышь с черными усами, она потирала лапками нос и следила за переменчивыми бликами. Хлоя уже надела чулки, легкие, как воскуриваемый фимиам, цветом схожие с ее светлой кожей, и туфли на высоком каблуке из белой лайки. Больше на ней ничего не было, только тяжелый браслет из голубого золота, из-за него ее нежное запястье казалось еще более хрупким. -- Не думаешь ли ты, что мне нужно одеться? Мышь соскользнула вдоль по округлому плечу Хлои и оперлась об одну из ее грудей. Она осмотрела ее снизу вверх и пришла именно к этому мнению. -- Тогда я спущу тебя на землю! -- сказала Хлоя. -- Знаешь, сегодня вечером ты возвращаешься к Колену, тебе надо будет со всеми здесь попрощаться!.. Она пустила мышь на ковер, выглянула, приподняв на секунду занавеску, в окно и подошла к кровати. Там широко раскинулось белое подвенечное платье Хлои и еще два платья цвета светлой воды -- Изиды и Ализы. -- Вы готовы? В ванной комнате Ализа помогала Изиде причесаться. Они тоже были в чулках и в туфлях. -- Мы вовсе не спешим, ни вы, ни я! -- сказала Хлоя с притворной суровостью. -- А известно ли вам, мои деточки, что я выхожу сегодня утром замуж? -- У тебя впереди целый час! -- сказала Ализа. -- Этого более чем достаточно, -- сказала Изида. -- Ты ведь уже причесана! Хлоя тряхнула локонами и засмеялась. В наполненной паром комнате было жарко, а спина Ализы была столь аппетитна, что Хлоя не удержалась и нежно провела по ней ладонью. Изида, сидя перед зеркалом, послушно подставляла голову точным рукам Ализы. -- Ты меня щекочешь! -- сказала Ализа и засмеялась. Хлоя нарочно ласкала ее там, где щекотно, по бокам до самых бедер. Кожа у Ализы была горячая и живая. -- Осторожней, ты испортишь мне прическу, -- сказала Изида, которая, чтобы убить время, занималась твоими ногтями. -- Вы прекрасны, вы обе так прекрасны, -- сказала Хлоя. -- Какая жалость, что вы не можете пойти прямо так, мне бы очень хотелось, чтобы на вас только и были чулки да туфли. -- Одевайся, малышка, -- сказала Ализа. -- А то всюду опоздаешь. -- Обними меня, -- сказала Хлоя. -- Я так счастлива! Ализа выставила ее из ванной, и Хлоя уселась на кровать. Она смеялась, разглядывая в одиночестве кружева своего платья. Для начала она надела меленький целлофановый бюстгальтер и трусики из белого атласа, которые мило опустились сзади под ее упругими формами. XX -- Получается? -- сказал Колен. -- Пока нет, -- сказал Шик. В четырнадцатый раз переделывал он узел на галстуке Колена, и опять у него ничего не получалось. -- Надо бы попробовать в перчатках, -- сказал Колен. -- Почему? -- спросил Шик. -- Так что, будет лучше? -- Не знаю, -- сказал Колен. -- Просто идея, без всяких претензий. -- Хорошо, что взялись за галстук заранее! -- сказал Шик. -- Да, -- сказал Колен. -- Но все равно опоздаем, если у нас не выйдет. -- Ох! -- сказал Шик. -- Сейчас выйдет. Он проделал ряд быстрых, тесно связанных друг с другом движений и с силой потянул за оба конца. Галстук лопнул посредине и остался у него в руках. -- Третий, -- с отсутствующим видом заметил Колен. -- Ох! -- вздохнул Шик. -- Так получается... я знаю... Он уселся на стул и, потирая подбородок, углубился в размышления. -- Понятия не имею, в чем дело, -- сказал он. -- Я тоже, -- сказал Колен. -- Что-то тут не так. --Да, -- сказал Шик, -- именно. Попытаюсь не глядя. Он взял четвертый галстук и небрежно обмотал его вокруг шеи Колена, с заинтересованным видом наблюдая за полетом скоробья. Пропустил широкий конец под узким, просунул его через петлю, сделал оборот вправо, пропустил его вниз, и, к несчастью, именно в этот момент его взгляд упал на неоконченное творение. Галстук тут же мощно затянулся, прищемив ему указательный палец. Шик закудахтал от боли. -- Мерзкая тварь! -- выдавил он. -- Сволочь!!! -- Он сделал тебе больно? -- сочувственно спросил Колен. Шик изо всех сил сосал палец. -- Ноготь станет абсолютно черным, -- сказал он. -- Бедолага! -- сказал Колен. Шик пробормотал что-то и уставился на шею Колена. -- Тише! -- выдохнул он. -- Узел готов!.. Не двигайся!.. Не спуская с галстука глаз, он осторожно попятился и схватил со стоявшего позади стола бутылочку пастельного фиксатора. Он медленно взял в рот кончик маленькой трубки распылителя и бесшумно приблизился к Колену. Колен напевал и подчеркнуто смотрел в потолок. Струя распыленной жидкости ударила галстук в самую середину узла. Он резко дернулся и застыл в неподвижности, пригвожденный к своему месту затвердевшей резиной. XXI Колен вышел из дома, по пятам за ним следовал Шик. Они собирались зайти за Хлоей. Николас должен был присоединиться к ним прямо в церкви. Он стряпал особое блюдо, найденное у Гуффе, и надеялся, что оно будет потрясающим. По дороге им попался книжный магазин, и Шик внезапно замер перед ним. В самой середине витрины экземпляр "Затхлости" Партра, переплетенный в фиолетовый сафьян с гербами герцогини де Бонвуар, сверкал, подобный драгоценному украшению. -- Ой! -- сказал Шик. -- Посмотри! -- Что? -- сказал, повернувшись к витрине, Колен. -- А! Это? -- Да, -- сказал Шик. От вожделения он начал пускать слюну. Между его ног образовался маленький ручеек, он потек к краю тротуара, огибая мельчайшие неровности пыли. -- Ну и что? ~ сказал Колен. -- У тебя же она есть?.. -- Но отнюдь не в таком переплете!.. -- сказал Шик. -- Ну его к черту! -- сказал Колен. -- Пошли, мы спешим. -- Она стоит не меньше дублезвона или двух, -- сказал Шик. -- Конечно, -- сказал, удаляясь, Колен. Шик обшарил карманы. -- Колен, -- позвал он, -- одолжи мне чуть-чуть денег. Колен снова остановился. Он покачал головой с печальным видом. -- Уверен, -- сказал он, -- что двадцать пять тысяч дублезвонов, которые я тебе обещал, сохранятся недолго. Шик покраснел, повесил нос, но протянул руку. Он взял деньги и бросился в магазин. Озабоченный, Колен ждал его. Увидев, как повеселел Шик, он опять покачал головой, на сей раз с сочувствием, и полуулыбка выступила у него на губах. -- Ты безумец, мой бедный Шик! Сколько ты заплатил? -- Не имеет никакого значения! -- сказал Шик. -- Поспешим же. Они заторопились. Казалось, что Шика подхватили летучие дракончики. У Хлоиного подъезда люди разглядывали красивый белый автомобиль, заказанный Коленом, -- его только что подали вместе с церемониальным шофером. Внутри все было обито белым мехом, среди тепла и уюта звучала музыка. В голубом небе плыли легкие, расплывчатые облака. Было холодно, но в разумных пределах. Зима подходила к концу. Пол лифта вспучился у них под ногами и сильной, но мягкой судорогой доставил на нужный этаж. Раздвинулись его двери. Они позвонили. Им открыли. Хлоя ждала их. Кроме целлофанового бюстгальтера, маленьких белых трусиков и чулок, на ней было два слоя муслина, а с плеч спадала длинная тюлевая вуаль, оставлявшая голову непокрытой. Так же были одеты и Ализа с Изидой, но их платья были цвета воды. Вьющиеся волосы девушек сверкали на солнце и тяжелой ароматной массой пенились на плечах. Которую из трех выбрать, было неясно. Правда, не Колену. Боясь нарушить гармонию ее туалета, он не осмелился обнять Хлою, но отыгрался на Изиде и Ализе. Видя, как он счастлив, они не протестовали. Вся комната была заполнена выбранными Коленом белыми цветами, а на подушке смятой постели лежал лепесток алой розы. Запах цветов и аромат девушек смешивались воедино, и Шик чувствовал себя роящейся пчелой. У Ализы в волосах была сиреневая орхидея, у Изиды --- алая роза, а у Хлои -- большущая белая камелия. В руках она держала букет лилий; браслет из листьев плюща, вечно новых и лакированных свежестью, блестел рядом с массивным браслетом из голубого золота. Ее обручальное кольцо было вымощено крохотными брильянтами, квадратными и продолговатыми, азбукой Морзе они передавали имя Колена. В углу из-под букета едва виднелась макушка кинооператора, который отчаянно крутил ручку камеры. Колен попозировал чуть-чуть с Хлоей, потом уступил место Шику, Ализе и Изиде. Наконец все собрались и отправились следом за Хлоей, которая первой вошла в лифт. Тросы оного так растянулись под весом чрезмерной нагрузки, что не пришлось даже нажимать на кнопку, но внизу они постарались выйти все сразу, чтобы отставшего не унесло в кабине обратно наверх. Шофер распахнул дверцу. Три девушки и Колен сели сзади. Шик расположился спереди, и машина Тронулась. Все прохожие на улице оглядывались и с воодушевлением сучили руками, считая, что это проезжает Президент, а затем продолжали свой путь, думая о вещах блестящих и позолоченных. До церкви было рукой подать. Автомобиль описал элегантную кардиоиду и остановился у подножия лестницы. На паперти, между двух резных колонн. Монах, Пузан и Шиш давали предсвадебный парад. Позади них до земли спадала длинная драпировка из белого шелка, и четырнадцать детищ Веры исполняли балет. Они были одеты в белые блузы, красные штанишки и белые тапочки. Девочки вместо штанишек надели коротенькие красные юбочки в складочку, а в волосах у них красовалось по красному перу. Монах держал большой барабан. Пузан играл на флейте, а Шиш отбивал ритм маракасами. Они хором пропели припев, после чего Шиш, дважды прихлопнув и трижды притопнув, схватил контрабас и при помощи смычка исполнил сногсшибательную импровизацию на приуроченную к подобному случаю музыкальную тему. Шесть с гаком дюжин музыкантов играли уже на своем балконе, и вовсю трезвонили колокола. Вдруг раздался резкий диссонантный аккорд: это дирижер подошел слишком близко к краю и выпал наружу, управление ансамблем принял на себя его заместитель. В тот миг, когда дирижер разбился о плиты, оркестр издал еще один аккорд, стремясь заглушить шум падения, но церковь все равно содрогнулась на своем основании. Колен и Хлоя с восхищением наблюдали парад Монаха, Пузана и Шиша, а два подшишика ожидали позади, у дверей церкви, момента выноса алебарды. Монах сделал последнее движение, жонглируя палочками барабана. Пузан извлек из флейты пронзительное мяуканье, чем поверг в благоговение половину святош, выстроившихся вдоль ступенек поглазеть на свадьбу, а Шиш порвал, извлекая последний аккорд, со струнами своего контрабаса. Затем четырнадцать детищ Веры спустились гуськом по ступенькам, девочки выстроились справа, а мальчики -- слева от дверцы автомобиля. Первой вышла Хлоя. В белом платье она была очаровательна и лучезарна. За ней последовали Ализа и Изида. Появился Николас и тут же присоединился ко всем остальным. Колен взял за руку Хлою. Николас -- Изиду, а Шик -- Ализу, так они начали восхождение по ступенькам, следом за ними пристроились братья Де Маре, Кориолан справа и Пегас слева, а детища Веры шли парами, обласкиваясь вдоль всей лестницы. Монах, Пузан и Шиш отложили свои инструменты и, в ожидании, водили хоровод. На паперти Колен и его друзья совершили сложный маневр, чтобы надлежащим образом перестроиться для входа в церковь: Колен с Ализой, Николас под руку с Хлоей, затем Шик и Изида и в самом конце братья Де Маре, но на этот раз уже Пегас справа, а Кориолан слева. Монах и его сеиды, перестав кружиться, возглавили кортеж, и все, распевая старый григорианский хорал, ринулись к дверям. Когда они проходили мимо, подшишики разбили им на голову маленькую колбочку из тонкого хрусталя, наполненную очистительной водой, и воткнули в волосы палочки зажженного ладана, у мужчин они горели желтым пламенем, а у женщин -- фиолетовым. У входа в церковь были расставлены вагонетки. Колен и Ализа расположились в первой и тут же отбыли. Они оказались в темном коридоре, пропахшем религией. Вагонетка мчалась по рельсам с громоподобным звуком, и музыка загремела с новой силой. В начале коридора вагонетка вышибла дверь, повернула под прямым углом, и в зеленом свете появился Святой. Он строил жуткие гримасы, и Ализа прижалась к Колену. Пыльная паутина метелкой прошлась по их лицам, и в памяти у них всплыли кусочки молитв. Вторым показалось видение Девы Марии, а на третьем, перед ликом Господа, у которого был ультрафиолетовый фонарь под глазом и недовольный вид. Колен вспомнил целую молитву и сумел прочесть ее Ализе. С оглушительным грохотом вагонетка вырвалась под своды боковой галереи и остановилась. Колен вышел из' нее, помог сойти Ализе и стал ждать Хлою, которая не замедлила вскоре вынырнуть. Они осмотрели неф. Там была большая толпа, все их знакомые; они слушали музыку и радовались столь красочной церемонии. Появились Шиш и Пузан, они чуть ли не подпрыгивали, красуясь своими прекрасными одеяниями; следом за ним шел Монах, который вел Епискобчика. Все встали, и Епискобчик сел в бархатное кресло с высокой спинкой. Шум передвигаемых по каменным плитам стульев складывался в изысканную гармонию. Вдруг музыка прекратилась. Монах опустился на колени перед алтарем и трижды ударил головой о землю. Пузан направился к Колену и Хлое, чтобы отвести их на положенное место, а Шиш в это время выстраивал детищ Веры по обе стороны от алтаря. В церкви воцарилась глубочайшая тишина, все затаили дыхание. Пучки ярких лучей от огромных люстр падали повсюду на позолоченные предметы и разлетались вспышками во все стороны, а широкие желтые и фиолетовые полосы придавали церкви вид рассматриваемого изнутри брюшка гигантской осы, уложенной на бок. Где-то в вышине музыканты начали неясное песнопение. В церковь проникли облака. Они пахли кориандром и горными травами. Стало жарко, все почувствовали, как их обволакивает благодушная, умиротворяющая атмосфера. Стоя на коленях перед алтарем на двух покрытых белым бархатом молитвальнях. Колен и Хлоя, взявшись за руки, ждали. Монах, стоя перед ними, спешно копался в толстенной книге, ибо вдруг забыл необходимые формулы. Время от времени он оборачивался и бросал взгляд на Хлою, платье которой ему очень нравилось. Наконец он перестал листать страницы, выпрямился и дал знак дирижеру начинать увертюру. Монах набрал в грудь воздуха и затянул ритуальную псалмодию, поддерживаемый из глубины одиннадцатью засурдиненными трубами, игравшими в унисон. Епискобчик сладко дремал, возложив руки на жезл. Он отлично знал, что, когда подойдет его очередь петь, его разбудят. Увертюра и псалом были написаны на классические блюзовые темы. Для помолвки Колен заказал исполнение эллинггоновской аранжировки старой, хорошо известной мелодии "Хлоя". Перед Коленом на стене висел Иисус на большом черном кресте. Казалось, он был счастлив, что его пригласили, и наблюдал за всем с интересом. Колен держал Хлою за руку и рассеянно улыбался Иисусу. Он немного устал. Церемония обошлась ему очень дорого, в пять тысяч дублезвонов, и он был доволен, что она удалась. Алтарь утопал в цветах. Колену нравилась музыка, которую играли в этот момент. Он увидел перед собой Монаха и узнал мелодию. И тогда он тихо закрыл глаза, слегка наклонился вперед и сказал: "Да". Хлоя тоже сказала "да", и Монах крепко сжал их руки. Оркестр заиграл еще прекраснее, и Епискобчик встал для увещания. Шиш проскользнул между двумя рядами людей, чтобы нанести палкой увесистый удар по пальцам Шику, который, вместо того чтобы слушать, открыл свою книгу. XXII Епискобчик отбыл. Колен и Хлоя стояли в сакристилище, им пожимали руки и бранили на счастье. Другие давали советы относительно предстоящей ночи, к ним приблизился торговец и предложил в качестве наглядного пособия открытки. Они почувствовали, до чего устали. Все еще играла музыка, и в церкви танцевали люд