орь. То казалось, что она рванулась вперед, то вдруг она становилась на дыбы при легчайшем контакте. И все-таки я продолжал разговор. - Что же отличает меня от других? - Не знаю, вы хорошо смотритесь, но есть что-то другое. Например, голос. - И что же? - Это необычный голос. Я опять громко рассмеялся. - Нет, - настаивала она. - Это более низкий голос... более того... Не знаю, как бы сказать... более четкий. - Это от привычки играть на гитаре и напевать. - Нет, - сказала она. - Я не слышала, чтобы певцы и гитаристы пели так, как вы. Я слышала голоса, напоминающие мне ваш голос; ну да... там... на Гаити. Голоса негров. - Вы мне делаете комплимент, - сказал я. - Лучших музыкантов не сыскать. - Не говорите глупостей! - Вся американская музыка произошла оттуда, - уверенно сказал я. - Я так не думаю. Все большие оркестры, играющие танцевальную музыку, - это оркестры белых. - Ну, конечно, у белых лучше положение, и они могут использовать открытия, сделанные черными. - Не думаю, что вы правы. Все великие композиторы - белые. - Например, Дюк Эллингтон. - Нет, Гершвин, Керн, и все другие. - Все - эмигранты из Европы, - заверил я ее. - И эти-то - самые лучшие потребители открытий черных. Не думаю, что можно найти у Гершвина оригинальный пассаж, который он не скопировал бы, совершив плагиат, а потом воспроизведя. Предлагаю вам найти такой пассаж в "Рапсодии в голубых тонах". - Странный вы, - сказала она. - Я не выношу негров. Это было слишком прекрасно. Я подумал о Томе, я был близок к тому, чтобы вознести благодарственную молитву Господу. Но я сейчас слишком сильно хотел эту девицу, чтобы позволить себе поддаться гневу. А чтобы сделать хорошее дело, не стоит тревожить Господа. - ВЫ такая же, как другие, - сказал я. - Вы слишком хвалитесь тем, что другим уже давно известно. - Не понимаю, что вы хотите сказать? - Вам бы надо попутешествовать, - объяснил я. - Знаете, не только белые американцы изобрели кино, автомобиль, нейлоновые чулки и лошадиные бега. Это касается и джаза. - Поговорим о другом, - сказала Лу. - Вы читаете слишком много книг, вот и все. За соседним столом те, другие, продолжали играть в бридж; если я не заставлю эту девицу выпить, я и вправду ничего не добьюсь. Надо быть настойчивее. - Декс говорил мне о вашем роме, - продолжал я. - Это миф, или он действительно доступен и простым смертным? - Конечно, вы его получите, - сказала Лу. - Я должна была подумать о том, что вы хотите выпить. Я отпустил ее, и она скользнула к чему-то напоминающему бар в конце салона. - Смесь? - спросила она. - Белый ром с красным? - Идет. Если можно, добавьте апельсинового сока. Я умираю от жажды. - Это можно, - заверила она меня. Сидевшие за столом игроки в бридж привлекли наше внимание к себе громкими криками. - Эй!.. Лу! То же самое для всех!.. - Хорошо, - сказала она, - но вы заберете сами. Мне нравилось смотреть, как эта девица наклонялась вперед. На ней было платье из чего-то, похожего на джерси, плотно прилегающее, с круглым декольте, открывавшим взору место, где начинаются груди, волосы ее были, как в тот день, когда я увидел ее впервые, на одну сторону - сегодня на левую. Она была гораздо меньше накрашена и так соблазнительна, что хотелось прямо впиться в нее. - Вы действительно очень хорошенькая девушка, - сказал я. Она выпрямилась, держа в руке бутылку рома. - Не начинайте... - Я не начинаю. Я продолжаю. - Значит - не продолжайте. С вами все идет слишком быстро. Пропадает все удовольствие. - Нельзя, чтобы все длилось слишком долго. - Вовсе нет. Если это приятно, это должно длиться всегда. - А вы знаете, что может быть приятно? - Да. Например, разговаривать с вами. - Это приятно только вам. Это эгоистично. - Да вы просто хам! Скажите еще, что от моих разговоров сдохнуть можно!.. - Я не могу смотреть на вас, не думая, что вы созданы не для разговоров, а разговаривать с вами и не смотреть на вас трудно. Но мне хочется продолжать нашу беседу. Пока я говорю с вами, я не играю в бридж. - Вы не любите бридж? Она наполнила стакан и протянула его мне. Я взял его и наполовину осушил. - Мне нравится это. Я указал на стакан. - И мне нравится, что приготовили это вы. Она порозовела. - Так приятно, когда вы такой. - Уверяю вас, что могу быть приятным в массе других ситуаций. - Вы - позер. Вы хорошо сложены и думаете, что все женщины только этого и хотят. - Чего - этого? - Физического. - Те, кто этого не хочет, - уверенно сказал я, - никогда не пробовали. - Это неправда. - А вы пробовали? Она не ответила, нервно сплела пальцы, а потом решилась. - То, что вы делали со мной, в прошлый раз... - И что же? - Это не было приятно. Это было... Это было ужасно! - Но не неприятно? - Нет... - ответила она совсем тихо. Я не настаивал и допил стакан. Я вновь овладел оставленной территорией. Боже святый, до чего же трудно будет мне с этой девицей; есть форели, которые производят такое же впечатление. Джин встала и пришла за стаканами. - Вы не скучаете с Лу? - Лу очаровательна, - сказал я. - Она мне очень нравится. Могу я просить у вас ее руки? - Никогда в жизни!.. - сказала Джин. - У меня право первенства. - Ну, а я что же? - сказала Лу. - Залежалый товар? - Ты молода, - сказала Джин. - У тебя есть время. Я... Я рассмеялся, потому что Джин выглядела самое большее на два года старше своей сестры. - Не смейтесь, как идиот, - сказала Лу. - Разве у нее не поблекший вид? Право слово, мне нравились эти две девицы. Они к тому же, похоже, хорошо понимали друг друга. - Если вы с возрастом не станете хуже, - сказал я, обращаясь к Лу, - я с удовольствием женюсь на вас обеих. - Вы отвратительны, - сказала Джин. - Я возвращаюсь к своему бриджу. А потом вы потанцуете со мной. - Вот черт! - сказала Лу. - На сей раз у меня право первенства. Иди играй в свои мерзкие карты. Мы опять пошли танцевать, но программа поменялась, и я предложил Лу прогуляться, чтобы слегка размяться. - Не знаю, хочу ли я остаться с вами наедине, - сказала она. - Вы не многим рискуете. В сущности, вы всегда можете позвать на помощь. - Ну да, - возразила она. - Чтобы выглядеть идиоткой!.. - Что ж, - сказал я. - Тогда я выпил бы немного, если вы не против. Я направился к бару и соорудил себе бодрящее пойло. Лу осталась там, где я покинул ее. - Хотите? Она покачала головой, прикрыв свои желтые глаза. Я перестал заниматься ею, перешел на другой конец комнаты и стал следить за игрой Джин. - Я пришел принести вам удачу, - сказал я. - Момент подходящий! Она слегка повернулась ко мне, сияя улыбкой. - Я проигрываю триста долларов. Вы считаете, что это смешно? - Все зависит от того, какой процент от вашего приданого это составляет, - ответил я. - Может, прекратим игру? - предложила она. Трое других, которым, похоже, играть хотелось не больше, чем заниматься чем-либо другим, дружно поднялись с мест. Что же до некоего Декстера, то он уже некоторое время назад увлек четвертую девицу в сад. - Что, ничего другого нет? - сказала Джин, презрительно указывая пальцем в сторону радио. - Я найду вам кое-что получше. Она покрутила ручки настройки и действительно отыскала чтото, подо что можно было танцевать. Один из двух парней пригласил Лу. Двое других пошли танцевать вместе, а я повел выпить Джин до того, как начнем. Уж я-то знал, что ей нужно. XIII К моменту, когда мы с Декстером разошлись спать по своим комнатам, я практически больше ни слова не сказал Лу после нашей долгой беседы. Наши спальни были на втором этаже, на той же стороне, что и спальни девушек. Родители занимали другое крыло. Остальные вернулись к себе домой. Я говорю, что родители занимали другое крыло, но в то время они опять уехали то ли в Нью-Йорк, то ли на Гаити, то ли еще куда-то. Комнаты были расположены в следующем порядке: моя спальня, потом спальни Декстера, Джин и Лу. Для совершения налетов я был расположен весьма удачно. Я разделся, принял хороший душ и энергично растерся рукавицей из конского волоса. Я слышал неясный шум передвижений в комнате Декстера. Он вышел и вернулся пятью минутами позже, и я расслышал звук, какой бывает, когда наполняют стакан. Он совершил небольшую снабженческую экспедицию, и я подумал, что идея эта недурна. Я легонько постучал в дверь, которая одновременно была дверью ванной и дверью в его комнату. Он откликнулся. - Эй! Декс, - сказал я через дверь. - Мне почудилось или я вправду расслышал звон бутылок? Это был ром. Нет ничего лучше, для того чтобы заснуть или остаться бодрствовать - в зависимости от времени суток. Я намеревался продолжать бодрствовать, а Декс, как я услышал, вскоре улегся. Он пил его с другой целью. Я выждал полчаса и тихо вышел из своей комнаты. На мне были трусы и пижамная куртка. Не выношу пижамные брюки. Невыносимое устройство. Коридор был темен, но я знал, куда направляюсь. Я продвигался вперед без предосторожностей, потому что толщины ковра хватило бы, чтобы заглушить шум бейсбольного матча; и вот я тихонько постучал в дверь Лу. Я услышал, как она приближается; скорее, я почувствовал это, и ключ повернулся в замке. Я проскользнул в комнату и живо закрыл за собой лакированную дверь. На Лу было потрясающее белое дезабилье, которое она, наверное, похитила у одной из "Варгас Герл". Ее туалет состоял из кружевного лифчика и крохотных трусиков в том же стиле. - Я пришел узнать, по-прежнему ли вы сердитесь на меня, - сказал я. - Уходите отсюда, - запротестовала она. - А почему вы мне открыли? Кто это мог быть, по-вашему? - Не знаю, право! Может быть, Сюзи... - Сюзи легла. Другие слуги тоже. Вы это прекрасно знаете. - К чему вы клоните? - К этому. Я подхватил ее на руки и поцеловал в соответствующем стиле. Не знаю, что делала в это время моя левая рука, но Лу отбивалась, и я получил в левое ухо такой удар кулаком, который затмил все остальные, что мне было ниспослано свыше снести до сего дня. Я отпустил ее. - Вы - дикарь, - сказала она. Волосы ее были причесаны нормально, они слегка растрепались, посередине шел пробор; она и вправду была отборный экземпляр. Но я пребывал в спокойствии. В этом мне помогал ром. - Вы производите слишком много шума, - сказал я. - Джин, конечно, вас услышит. - Между нашими комнатами есть ванная. - Замечательно. Я возобновил атаку и приступил к ее дезабилье. Мне удалось сорвать с нее трусики прежде, чем она снова меня ударила. Но я перехватил ее у запястья и соединил ей руки за спиной. Они очень ладно легли в моей правой ладони. Она боролась бесшумно, но яростно и пыталась нанести мне удар коленом; я обхватил ее левой рукой за талию и плотно прижимал к себе. Она попыталась укусить меня через пижаму. Мне никак не удавалось освободиться от проклятых трусов. Тогда я неожиданно отпустил ее и толкнул на постель. - В конечном итоге, - сказал я, - до сих пор вы справлялись с ситуацией самостоятельно. С моей стороны было бы глупо перенапрягаться из-за такой малости. Она была на грани слез, но глаза ее сверкали гневом. Она даже не пыталась вновь одеться, и я ею любовался. Гривка между ног у нее была густая и черная, блестящая, как каракуль. Я развернулся и направился к двери. - Желаю хорошего сна, - сказал я. - Простите меня за легкий беспорядок, который я внес в ваш туалет. Я не осмеливаюсь предложить себя для приведения его в порядок, но рассчитываю получить от вас счет. Мне трудно было быть таким хамом, однако определенные способности у меня есть. Она ничего не ответила, но я видел, как сжались ее ладони в кулаки и как она прикусила губу. Она резко повернулась ко мне спиной, и какую-то секунду я продолжал стоять, любуясь ею в этом ракурсе. В самом деле, жаль. Я вышел, пребывая в очень странном состоянии. Не стесняясь, я открыл следующую дверь - дверь Джин. Она не закрыла ее на ключ. Я уверенно направился к ванной комнате и закрыл никелированную задвижку. А потом я снял пижамную куртку и расстался с трусами. Комната была озарена мягким светом, и оранжевые обои еще больше смягчали атмосферу. Совершенно нагая Джин лежала ничком на низкой кровати, и делала маникюр. Она повернула голову и следила за мной, пока я закрывал двери. - Нахальства вам хватает, - сказала она. - Да, - ответил я. - А вы меня ждали. Она рассмеялась и передвинулась на кровати. Я сел рядом с ней и стал гладить ей ляжки. Она была бесстыдна, как десятилетний ребенок. Она села и пощупала мои бицепсы. - А вы здоровяк. - Я слаб, как только что родившийся агнец, - заверил я ее. Она потерлась о мое плечо и поцеловала меня, но тут же отодвинулась и вытерла губы. - Вы идете от Лу. От вас пахнет ее духами. Я не подумал об этой проклятой привычке. Голос Джин дрожал, и она старалась не смотреть на меня. Я схватил ее за плечи. - Вы неразумны. - От вас пахнет ее духами. - Вот видите!.. - Я должен был извиниться, - сказал я. - Я ее немножко обидел. Я подумал о том, что Лу, может быть, еще стоит на три четверти голая посреди своей комнаты, и это меня еще больше возбудило. Джин заметила это и покраснела. - Это вас смущает? - спросил я. - Нет, - прошептала она. - Могу я потрогать вас? Я вытянулся на постели и заставил ее лечь рядом со мной. Ее руки робко шарили по моему телу. - Вы очень сильный, - сказала она тихим голосом. Мы теперь оба лежали на боку лицом друг к другу. Я легонько толкнул ее и повернул на другой бок, а потом придвинулся к ней. Она легко раздвинула ноги, чтобы помочь мне. - Вы мне сделаете больно. - Ни за что, - сказал я. Я просто касался пальцами ее грудей, идя снизу к соскам, и чувствовал, как она дрожит всем телом. Ее круглые горячие ягодицы плотно легли между моих бедер; она дышала все чаще. - Хотите, я погашу свет? - прошептал я. - Нет, - сказала Джин. - Лучше - так. Я отнял левую руку от низа ее тела и отвел ей волосы у правого уха. Многие просто не знают, что можно сделать с женщиной, целуя и покусывая ей ухо; это замечательный маневр. Джин стала извиваться, как угорь. - Не делайте так. Я тут же перестал, но она схватила меня за запястье и обняла с неожиданной силой. - Сделайте так еще. Я начал медленнее и почувствовал, как она напряглась вдруг, а потом расслабилась и уронила голову. Рука моя скользнула вниз по ее животу, и я понял все. Я стал осыпать ее шею беглыми летучими поцелуями. Я видел, как напрягается ее кожа по мере того, как я приближался к груди. А потом я вошел в нее так легко, что не знаю даже, заметила ли она это прежде, чем я начал движение. Все дело в том, как совершенны приготовления. Но она освободилась легким движением поясницы. - Вам не нравится? - спросил я. - Поласкайте меня еще. Ласкайте меня всю ночь. - Так я и намерен действовать, - сказал я. Я опять овладел ею, на сей раз - грубо. И кончил, прежде чем она получила удовлетворение. - Вы меня с ума сведете..., - прошептала она. Она перевернулась на живот, спрятав голову между локтей. Я поцеловал ее поясницу и ягодицы, а потом встал над нею на колени. - Раздвиньте ноги, - сказал я. Она ничего не сказала и мягким движением раздвинула ноги. Рука моя скользнула между ее бедер, я прокладывал себе дорогу, но ошибся в направлении. Она опять напряглась, но я настаивал. - Я не хочу, - сказала она. - Встаньте на колени, - сказал я. - Я не хочу. А потом она выгнула талию и подогнула колени. Она по-прежнему прятала голову между рук, и я постепенно добрался, куда хотел. Она ничего не говорила, но я чувствовал, как поднимается и опускается ее лоно и ускоряется ее дыхание. Не отпуская ее, я откинулся на бок, увлекая ее за собой, и когда я захотел увидеть ее лицо, слезы текли из-под ее закрытых век, но она сказала, чтобы я в ней остался. XIV Я вернулся в свою комнату в пять утра. Джин не пошевельнулась, когда я отпустил ее, она была обессилена. Ноги мои были не совсем тверды, но мне удалось выбраться из постели в десять утра. Думаю, что ром Декса помог мне. Я залез под холодный душ и попросил Декса немного побоксировать со мной. Я думал, как чувствует себя Джин. Что до Декса, то он слишком приналег на ром: на расстоянии двух метров от него ужасно несло. Я посоветовал ему выпить литра три молока и сыграть партию в гольф. Он думал встретиться с Джин на теннисной площадке, но она еще не вставала. Я спустился к завтраку. Лу одиноко сидела за столом; на ней была плиссированная юбочка и замшевая куртка поверх блузки из светлого шелка. Мне действительно ее хотелось. Но в то утро я чувствовал себя умиротворенным. Я поздоровался с нею. - Доброе утро. Тон ее был холоден. Нет, скорее - грустен. - Вы сердиты на меня? Приношу вам свои извинения за вчерашний вечер. - Думаю, вы ни в чем не виноваты, - сказала она. - Таким уж вы уродились. - Нет. Таким я стал. - Меня ваши истории не интересуют. - Вы не в том возрасте, когда мои истории могут быть интересны... - Я заставлю вас пожалеть о том, что вы сейчас сказали, Ли. - Хотел бы я знать, каким образом. - Не будем больше об этом говорить. Сыграете сет со мной? - С удовольствием, - ответил я. - Мне необходима разрядка. Она не удержалась от улыбки, и, как только завтрак был закончен, я последовал за нею на корт. Эта девица не могла долго сердиться. Мы играли в теннис до полудня. Я больше не чуял под собою ног, и все вокруг стало казаться мне окрашенным в серые тона, когда с одной стороны появилась Джин, а с другой - Декс. Они были в столь же плачевном состоянии, что и я. - Привет! - сказал я Джин. - Я вижу, вы в форме. - Вы на себя поглядите, - огрызнулась она. - В этом виновата Лу, - заявил я. - А в том, что старину Декса надо лопатой собирать, тоже я виновата? - запротестовала Лу. - Вы перепили рома, вот и все. О, Декс! От вас несет ромом за пять метров! - Ли сказал - за два, - живо возразил Декстер. - Я так сказал? - Лу, - сказал Декс, - сыграйте со мной. - Это несправедливо. Играть должна Джин, - сказала Лу. - Невозможно! - сказала Джин. - Ли, сделаем круг до обеда. - А когда здесь обедают? - запротестовал Декс. - Меньше, чем через час, - сказала Джин. Она взяла меня под руку и потянула к гаражу. - Возьмем машину Декса? - сказал я. - Она стоит первой от входа, это удобнее. Она не ответила. Она очень крепко сжала мою руку и еще ближе подвинулась ко мне. Я силился говорить о всякой ерунде; она по-прежнему ничего не отвечала. Она отпустила мою руку, чтобы сесть в машину, но, как только я сел рядом, она пристроилась предельно близко ко мне, оставив мне минимальную возможность владеть рулем. Я выехал и спустился по аллее. Ворота были открыты, я свернул направо. Я не знал, куда ведет дорога. - Как выехать из города? - спросил я Джин. - Все равно, как... - прошептала она. Я взглянул на нее в зеркальце. Она закрыла глаза. - Послушайте, вы слишком долго спали, - настойчиво заговорил я, - и это вас утомило. Она выпрямилась резко, словно сумасшедшая, и схватила меня обеими руками за голову, чтобы поцеловать. Я предусмотрительно затормозил - это значительно снижает видимость. - Поцелуйте меня, Ли... - Подождите хотя бы, пока мы выедем из города. - Мне все равно, ну их. Пусть они все об этом знают. - А ваша репутация? - Вы не всегда помните о ней. Обнимите меня. Целоваться можно, ну, пять минут, но не мог же я заниматься этим все время. Спать с нею, переворачивать ее так и эдак - это я согласен. Но не целоваться. Я отстранился. - Будьте паинькой. - Поцелуйте меня, Ли. Пожалуйста. Я увеличил скорость, повернул в первую улицу направо, потом налево; я пытался встряхнуть ее, чтобы она меня отпустила и вцепилась во что-нибудь другое; но это нелегко сделать, когда ведешь паккард. Он был непоколебим. Джин воспользовалась этим, чтобы снова обнять меня обеими руками. - Уверяю вас, чего только не расскажут о вас в этих краях. - А я бы хотела, чтобы нарассказали еще больше. Все будут так раздражены, когда... - Когда? - Когда узнают, что мы поженимся. Господи Боже святый, черт возьми, куда клонила эта девица! Есть такие, на которых это действует так же, как валерьянка на кошку или дохлая жаба на фокстерьера. Они бы приставали с этим делом всю свою жизнь. - Мы поженимся? Она склонила голову и поцеловала мою правую руку. - Конечно. - Когда? - Сейчас. - Ну, не в воскресенье же. - Почему? - сказала она. - Нет. Это - идиотизм. Ваши родители не будут согласны. - Мне это безразлично. - У меня нет денег. - Достаточно для двоих. - С трудом хватает мне одному, - сказал я. - Родители дадут мне денег. - Не думаю. Ваши родители меня не знают. Да и вы не знаете меня, ведь так? Она покраснела и спрятала лицо на моем плече. - Вот и нет, я знаю вас, - прошептала она. - Я могла бы описать вас по памяти - целиком. Я решил посмотреть, как далеко это может зайти, и сказал: - Масса женщин могли бы описать меня подобным образом. Она не прореагировала. - Мне это безразлично. Больше они этого делать не будут. - Но вы ничего обо мне незнаете. - Я не знала ничего о вас. Она стала напевать песню Дюка с таким названием. - Вы и сейчас знаете не больше, - заверил я ее. - Тогда расскажите мне, - сказала она, перестав петь. - В конце концов, - сказал я, - не знаю, как я мог бы помешать вам выйти за меня замуж. Вот разве если уеду. Но мне не хочется уезжать. Я не добавил: "пока не получил Лу", но именно это я хотел сказать. Джин приняла все за чистую монету. Эта девица была в моих руках. Надо было ускорить ход дела с Лу. Джин положила голову мне на колени, а сама пристроилась на краю сиденья. - Расскажите мне, прошу вас, Ли. - Хорошо, - сказал я. Я сообщил ей, что родился где-то в Калифорнии, что у отца моего были шведские корни, и отсюда - мои белокурые волосы. У меня было трудное детство, потому что родители мои были очень бедны, и в возрасте девяти лет, в самый разгар депрессии, я играл на гитаре, чтобы зарабатывать на жизнь, а потом мне повезло: я встретил одного типа, когда мне было четырнадцать лет, он заинтересовался мною, увез меня с собой в Европу, Великобританию и Ирландию, где я провел десять лет. Все это были бредни. Я действительно десять лет прожил в Европе, но не в таких условиях, а всем, чему я научился, я был обязан лишь самому себе и библиотеки типа, у которого я работал в качестве слуги. Я не сказал ей ни слова и о том, как этот тип обращался со мной, зная, что я негр, ни о том, что он делал, когда его приятели не заходили повидать его, ни о том, как я расстался с ним, заставив его подписать чек для оплаты моего путешествия обратно и прибегнув для этого к специфическим знакам внимания. Я рассказал ей кучу чепухи о моем брате Томе, и о малыше, и как он погиб в результате несчастного случая; считали, что не обошлось без негров, эти типы - большие притворщики, это раса прислужников, и что одна мысль приблизиться к существу с другим цветом кожи делает меня больным. Итак, я вернулся, и обнаружил, что дом моих родителей продан, брат мой Том - в Нью-Йорке, малыш в шести футах под землей, и тогда я стал искать работу, и я обязан этим местом в книжной лавке другу Тома; это-то было правдой. Она внимала мне, как проповеднику, а я знай наяривал; я сказал ей, что считаю, что ее родители не согласятся на наш брак, потому что ей нет еще двадцати лет. Но ей только что исполнилось двадцать, и она могла обойтись без согласия родителей. Но я мало зарабатывал. Она предпочитала, чтобы я сам зарабатывал деньги - и честно, и ее родители, конечно, полюбят меня и найдут мне более интересную работу на Гаити на одной из своих плантаций. Тем временем я пытался как-то сориентироваться и наконец выбрался на дорогу, по которой прибыли мы с Дексом. Пока что я вернусь к своей работе, и она приедет повидать меня на неделе; мы как-нибудь устроимся, чтобы рвануть на Юг или провести несколько дней в какомнибудь местечке, где нам никто не помешает, а потом вернемся уже женатыми, и дело будет сделано. Я спросил ее, скажет ли она об этом Лу; она сказала - да, но не о том, что мы делали вместе; говоря об этом, она опять возбудилась. К счастью, в это время мы уже приехали. XV Послеобеденное время мы провели кое-как. Погода была хуже, чем накануне. Настоящая осенняя погода; я поостерегся играть в бридж с друзьями Джин и Лу; я помнил советы Декса; момент был неподходящий, чтобы бросить на ветер те несколько сотен долларов, что мне удалось скопить; в сущности, эти типы мало беспокоились, будет ли у них пятью-шестью сотнями больше или меньше. Им хотелось убить время. Джин то и дело кидала на меня взгляды по поводу и без повода, и я сказал ей, воспользовавшись минутой наедине, чтобы она была поосторожнее. Я еще потанцевал с Лу, но она была настороже; мне не удалось направить разговор на достойный сюжет. Я почти полностью оправился после ночи и опять стал возбуждаться всякий раз, как смотрел на ее грудь; она, правда, дала немного себя потискать, пока мы танцевали. Как и накануне, друзья уехали непоздно, и мы остались вчетвером. Джин уже не держалась на ногах, но хотела еще и еще; мне стоило немалых усилий уговорить ее подождать; к счастью, усталость оказала свое действие. Декс продолжал налегать на ром. Мы поднялись к себе около десяти часов, и я почти сразу спустился, чтобы взять какую-нибудь книгу. Мне не хотелось вязаться с Джин, а спать хотелось недостаточно. А потом, войдя к себе в комнату, я застал на своей кровати Лу. На ней было то же дезабилье, что и вчера, а трусики - другие. Я не прикоснулся к ней. Закрыл на ключ дверь в комнату и дверь ванной и лег, словно ее здесь и нет. Когда я снимал с себя шмотье, я услышал, как участилось ее дыхание. Улегшись в постель, я решил с ней заговорить. - Сегодня вас не хочется спать, Лу? Могу я что-нибудь сделать для вас? - Уверена, что теперь вы не отправитесь к Джин, - ответила она. - Что заставляет вас полагать, что я был у Джин прошлой ночью? - Я слышала вас, - сказала она. - Вы меня удивляете... Я ведь ни капли не шумел, - насмешливо сказал я. - Почему вы закрыли обе двери? - Я всегда сплю с закрытыми дверьми, - сказал я. - Не оченьто стремлюсь проснуться рядом неизвестно с кем. Она, наверно, надушилась с головы до ног. Пахло от нее на расстоянии километра, и макияж ее был безупречен. Она была причесана, как накануне, - волосы разделены пробором; мне стоило лишь протянуть руку, чтобы взять ее, как спелый апельсин, но я имел предъявить ей небольшой счетец. - Вы были у Джин, - уверенно сказала она. - В любом случае, вы меня выставили за дверь, - сказал я. -Это все, что я могу припомнить. - Мне не нравятся ваши манеры, - сказала она. - А я считаю, что веду себя очень корректно сегодня вечером, - сказал я. - Приношу свои извинения, что был вынужден раздеваться перед вами, но ведь вы все равно, я в этом уверен, не смотрели. - Что вы сделали с Джин? - продолжала она настаивать. - Послушайте, - сказал я. - Я удивлю вас, но иначе поступить не могу. Лучше, если вы будете знать. Я поцеловал ее в тот день, и с тех пор она беспрерывно бегает за мной. - Когда? - Когда я помогал ей протрезветь у джики. - Я знала это. - Она меня почти заставила сделать это. Знаете, я ведь тоже немного выпил. - Вы ее действительно поцеловали?.. - То есть? - Как меня... - прошептала она. - Нет, - просто ответил я с той искренней интонацией, которая мне очень нравилась. - Ваша сестра надоеда, Лу. Я вас хочу. Я поцеловал Джин, как поцеловал бы... как поцеловал бы свою мать, а она удержу не знает. Не знаю, как от нее избавиться; боюсь, что это мне не удастся. Она, конечно, скажет вам, что мы поженимся. Это нашло на нее сегодня утром, в машине Декса. Она хорошенькая, но я ее не хочу. Думаю, она слегка чокнутая. - Вы целовали ее раньше, чем меня. - Это она меня целовала. Вы же знаете, что мы всегда признательны тем, кто нами занимался, когда мы перебрали... - А вы жалеете, что поцеловали ее? - Нет, - сказал я. - Единственное, о чем я жалею, так это о том, что не вы были пьяны в тот вечер вместо нее. - Теперь вы можете меня поцеловать, - сказала она. Она не пошевельнулась и смотрела прямо перед собой, но ей немалого стоило сказать это. - Я не могу поцеловать вас, - сказал я. - С Джин это ничего не значило. С вами же - да я от этого заболею. Я не коснусь вас, пока... Я не закончил фразу, пробормотал нечто неразборчивое и отвернулся от нее. - Пока - что? - спросила Лу. Она слегка развернулась и положила ладонь мне на плечо. - Это идиотство, - сказал я. - Это невозможно... - Говорите же... - Я хотел сказать... пока мы не поженимся, Лу, - вы и я. Но вы слишком молоды, и я никогда не смогу избавиться от Джин, и она никогда не оставит нас в покое. - Вы и вправду так думаете? - Что? - Чтобы жениться на мне? - Я не могу серьезно думать о невозможном, - возразил я. - Но что касается желания, клянусь вам, я действительно этого хочу. Она встала с кровати. Я по-прежнему лежал отвернувшись. Она ничего не говорила. Я тоже молчал; я почувствовал, как она вытянулась на постели. - Ли, - сказала она через мгновение. Я чувствовал, что сердце мое бьется так сильно, что в такт ему слегка вибрирует кровать. Я обернулся. Она сняла с себя дезабилье и все остальное и лежала, закрыв глаза. Я подумал, что Говард Хьюз снял бы дюжину фильмов, лишь бы в них была грудь этой девушки. Я не прикоснулся к ней. - Я не хочу делать это с вами, - сказал я. - Вся эта история с Джин противна мне. Пока вы не познакомились со мной, вы прекрасно ладили друг с другом. У меня нет желания разлучать вас так или иначе. Не знаю, хотелось ли мне чего-нибудь другого, кроме как трахать ее, пока не стану от этого совершенно больным, когда будут жить лишь мои рефлексы. Но мне удалось устоять. - Джин влюблена в вас, - сказала Лу. - Это бросается в глаза. - Тут я бессилен. Она была гладкая и тоненькая, как травинка, а пахла, как парфюмерный магазин. Я сел, склонился над ее бедрами и поцеловал между ними, в том месте, где кожа у женщин так же нежна, как перья птицы. Она сжала ноги и почти сразу опять раздвинула их, и я опять стал целовать ее, немного выше. Блестящий кудрявый пушок ласкал мою щеку и я потихоньку стал лизать ее короткими движениями. Это место у нее было горячее, влажное, твердое под языком, и мне хотелось укусить ее, но я выпрямился. Она села рывком и схватила мою голову, чтобы вернуть ее в прежнее положение. Я наполовину высвободился. - Я не хочу, - сказал я. - Я не хочу - до тех пор, пока история с Джин не будет завершена. Я не могу жениться на вас обеих. Я куснул ее соски. Она по-прежнему удерживала мою голову и не раскрывала глаз. - Джин хочет выйти за меня замуж, - продолжал я. - Почему? Я не знаю. Но если я откажусь, она непременно подстроит так, чтобы мы не могли видеться. Она молчала и изгибалась под моими ласками. Моя правая рука двигалась вверх-вниз по ее бедрам, и Лу открывалась при каждом точном попадании. - Я вижу лишь один выход, - сказал я. - Я могу жениться на Джин, а вы поедете вместе с нами, и мы найдем возможность встречаться. - Я не хочу, - прошептала Лу. Голос ее звучал неровно, и я, пожалуй, смог бы играть сейчас на нем, как на музыкальном инструменте. Каждое прикосновение вызывало изменение интонации. - Я не хочу, чтобы вы с ней делали это... - Ничто не вынуждает меня делать с ней это, - сказал я. - О! Делайте это со мной, - сказала Лу. - Делайте это со мной сейчас же! Она металась и каждый раз, когда моя рука поднималась вверх, двигалась ей навстречу. Я опустил голову к ее ногам и, перевернув ее спиной ко мне, приподнял ее ногу и прижал лицо к ее бедрам. Я взял ее губы в свои. Она вдруг напряглась и почти тут же расслабилась. Я полизал ее немного и отодвинулся. Она лежала навзничь. - Лу, - прошептал я. - Я не стану вас трахать. Я не хочу трахать вас, пока мы не будем в безопасности. Я женюсь на Джин, и мы выпутаемся. Вы поможете мне. Она опять повернулась на спину и поцеловала меня как будто с яростью. Зубы ее стукнулись о мои, а я в это время гладил выгиб ее поясницы. А потом взял ее за талию и поставил на ноги. - Идите к себе, спать, - сказал я ей. - Мы наговорили много глупостей. Будьте паинькой и идите спать. Я тоже встал и поцеловал ее в глаза. К счастью, я не снял трусы и таким образом сохранил достоинство. Я надел на нее лифчик и трусики; я вытер ей бедра своей простыней, наконец, я накинул на нее прозрачное дезабилье. Она молча повиновалась; в руках моих она была мягка и тепла. - Баиньки, сестричка, - сказал я ей. - Я уезжаю завтра утром. Постарайтесь спуститься к завтраку, мне нравится смотреть на вас. А потом я вытолкнул ее и закрыл следом дверь. Теперь я наверняка держал в руках обеих сестер. Я чувствовал глубокую внутреннюю радость, и вполне возможно, что малыш повернулся там, под слоем земли в два метра, и я протянул ему свою лапу. Это что-нибудь да значит - пожать руку своему брату. XVI Через несколько дней я получил от Тома письмо. Он не очень-то распространялся о своих делах. Думаю, я верно угадал, что он нашел далеко не блестящую работенку в какой-нибудь школе в Гарлеме, а он цитировал мне писание, сопровождая цитату комментарием, поскольку подозревал, что я не слишком в курсе всех этих историй. Это был пассаж из книги Иова, и говорилось там следующее: "И взял я тело свое в зубы свои, и положил я душу свою в свою ладонь". Думаю, что тип, по мнению Тома, хотел этим сказать, что поставил на карту последнее, что у него было, ну, или - рискнул всем ради всего; я считаю, что это - сложный способ приготовить простое блюдо. Итак, я понял, что в этом плане Том совсем не изменился. И все же он был славный парень. Я написал ему в ответ, что у меня все идет хорошо, и положил в письмо пятидесятидолларовую купюру, потому что мне показалось, бедный старина не имел достаточно жрачки. В остальном же все шло по-старому. Книги, по-прежнему все время книги. Я получал перечни рождественских альманахов и листки, которые не прошли через гглавную контору фирмы; их распространяли разные типы за свой собственный счет, но мой контракт запрещал мне эти маленькие игры, и я не собирался рисковать. Несколько раз я выставлял за дверь типов иного рода - занимавшихся порнягой; но ни разу не сделал этого грубо. Эти ребята часто были негры или мулаты, а я знаю, как это тягостно для подобного типа людей; впрочем, я брал у них один-два образчика их товара и отдавал их банде; Джуди эти штучки очень любила. Они все так же собирались в аптеке, заходили повидать меня, а я время от времени имел девиц, в общем, каждые два дня. Они были более глупы, чем порочны. Все, кроме Джуди. Джин и Лу должны были обе появиться в Бактоне до конца недели. Два свидания, назначенные отдельно; от Джин последовал телефонный звонок, а Лу не явилась. Джин приглашала меня на следующий уик-энд, и мне пришлось ответить ей, что я не смогу приехать. Не выйдет у этой девицы вертеть мною, как пешкой. Она неважно себя чувствовала и хотела бы, чтобы я приехал, но я сказал ей, что у меня есть горящая работа, и она пообещала приехать в понедельник часов в пять; у нас будет время поболтать. Вплоть до понедельника ничем необычным я не занимался; в субботу вечером я опять заменял гитариста в "Сторке", и это принесло мне пятнадцать долларов и дармовую выпивку. Они в этом заведении платили недурно. Дома я читал или занимался своей гитарой. Я забросил чечетку, их и без этого легко было заполучить. Я вернусь к этому, когда избавлюсь от сестер Эсквит. Я также запасся патронами для маленькой пушки малыша и купил разные снадобья. Отвел тачку в гараж на осмотр, и механик наладил мне в ней все, что было не в порядке. Никаких признаков жизни со стороны Декса за это время не было подано. Я попытался соединиться с ним в субботу утром, но он уехал на уик-энд, и мне не сказали - куда. Полагаю, что он опять наведывался к старухе Анне, чтобы попользоваться ее малышками, потому что никто из банды не знал, где он проводил время всю неделю. А в понедельник в четыре двадцать машина Джин остановилась перед моей дверью; ей было совершенно наплевать на то, что могут подумать окружающие. Она вышла из машины и вошла в лавку. У меня никого не было. Она приблизилась ко мне и влепила мне такой поцелуй, какие приберегают для особо значительных случаев; я предложил ей сесть. Я намеренно не опустил железную штору, чтобы она поняла, что я не одобряю ее идею явиться раньше назначенного времени. Несмотря на макияж, она очень плохо выглядела; глаза ее были обведены черными тенями. Как всегда, на ней было надето все, что можно найти лучшего, чтобы прикрыть наготу; и шляпка на ней была явно не от Мэйси; впрочем, она ее старила. - Хорошо доехали? - спросил я. - Это ведь совсем близко, - ответила она. - Мне казалось, что расстояние должно быть больше. - Вы приехали раньше, - заметил я. Она взглянула на часики, усыпанные бриллиантами. - Ну, не так уж много!... Сейчас без двадцати пяти пять. - Четыре двадцать девять, - возразил я. - Вы слишком торопитесь. - Вам это неприятно? Она состроила ласковую гримаску, которая привела меня в ужасное раздражение. - Конечно. у меня есть и другие занятия помимо развлечений. - Ли, - прошептала она, - будьте же полюбезнее!.. - Я любезен, когда с работйо покончено. - Будьте полюбезнее, Ли, - повторила она. - У меня... я... Она замолчала. Я понял, но надо было, чтобы она это произнесла. - Объяснитесь, - сказал я. - У меня будет ребенок, Ли. - Вы, - сказал я, угрожающе уставив в нее палец, - вы плохо вели себя с мужчиной. Она засмеялась, но осунувшееся лицо ее по-прежнему было напряжено. - Ли, надо, чтобы вы женились на мне как можно быстрее, иначе разразится страшный скандал. - Да нет же, - заверил я ее. - Такое случается каждый день. Теперь я заговорил игриво: нельзя было отпустить ее, не уладив это дело. В таком состоянии женщины очень часто бывают нервозны. Я подошел к ней и погладил ее по плечам. - Сидите тихонько, - сказал я. - Я закрою лавку, чтобы нам было спокойнее. Конечно, легче было бы избавиться от нее и от младенца. Теперь у нее было веское основание покончить с собой. Я направился к двери и повернул рукоятку слева от нее, которая поднимала и опускала штору. Она медленно упала, не произведя никакого шума, кроме легкого позвякивания шестеренок, поворачивавшихся в гнезде. Когда я вернулся на место, Джин сняла шляпу и взбила волосы, чтобы придать им пышность; без шляпы она выглядела лучше; она и вправду была красивая девушка. - Когда мы уедем? - вдруг спросила она. - Теперь нужно, чтобы вы увезли меня как можно быстрее. - Мы можем уехать в конце недели, - ответил я. - Дела мои в порядке, но мне надо найти там, в другом месте, себе работу. - Я возьму с собой денег. У меня не было намерений быть на содержании даже у девицы, которую я собирался прикончить. - Для меня это ничего не меняет, - сказал я. - И речи быть не может, чтобы я тратил ваши деньги. Я хочу, чтобы мы условились об этом раз и навсегда. Она не ответила. Она вертелась на стуле, как человек, который не решается что-то сказать. - Ну же, - заговорил я, чтобы подбодрить ее. - Валяйте, говорите все. Что вы там натворили, ничего не сказав мне? - Я написала туда, - сказала она. - Я увидела адрес в отделе объявлений в газете; они говорят, что это уединенное место для любителей одиночества и влюбленных, которые хотят спокойно провести медовый месяц. - Если все влюбленные, которые хотят, чтобы их не беспокоили, встретятся там, - пробормотал я, - хорошенькая будет давка!.. Она рассмеялась. Похоже, она испытала облегчение. Она была не из тех, кто может таиться. - Они ответили мне, - сказала она. - У нас будет домик для ночевки, а еду можно брать в гостинице. - Лучшее, что вы могли бы сделать, - сказал я, - это рвануть туда первой, а я бы потом приехал к вам. Так у меня будет время все закончить здесь. - Я бы хотела поехать туда вместе. - Это невозможно. Чтобы не возбуждать подозрений, возвращайтесь домой, и чемодан соберите в последний момент. Не к чему вести с собой много вещей. И не оставляйте письма с названием места, куда отправились. Вашим родителям не нужно это знать. - Когда вы приедете? - В понедельник. Выеду в воскресенье вечером. Вряд ли кто-нибудь заметит мой отъезд воскресным вечером. Но оставалась еще Лу. - Конечно, добавил я, - я полагаю, вы сказали обо всем вашей сестре. - Еще нет. - Она, наверное, кое о чем подозревает. В любом случае, в ваших интенресах сказать ей. Она может быть вашей посредницей. Вы хорошо ладите друг с другом, не так ли? - Да. - Тогда скажите ей все, но только в день отъезда. И оставьте адрес, но так, чтобы она обнаружила его после того, как вы уедете. - Как же мне это сделать? - Можете положить листок с адресом в конверт и отправить его по почте, когда отъедете на двести-триста миль от дома. Можете оставить его в ящике столика. Есть масса способов. - Не нравятся мне все эти сложности. О, Ли, неужели мы не можем просто уехать вместе, вдвоем, сказав всем, чтобы оставили нас в покое? - Это невозможно, - сказал я. - Что касается вас, это еще пойдет. Что же до меня, то у меня нет денег. - Но это одно и то же. - Взгляните в зеркало, - сказал я. - Это вам все равно, потому что у вас они есть. - Я не решусь сказать Лу. Ей ведь только пятнадцать лет. Я рассмеялся. - Уж не кажется ли она вам младенцем в ползунках? Вам должно быть известно, что в семье, где есть сестры, младшая узнает все примерно тогда же, когда и старшая. Если бы у вас была сестричка десяти лет, она знала бы столько же и то же, что и Лу. - Но Лу еще малышка. - Конечно. Для этого достаточно взглянуть на то, как она одевается. Духи, которыми она себя поливает, тоже свидетельствуют о ее полной невинности. Надо предупредить Лу. Повторяю, вам необходим посредник между вами и родителями. - Я бы предпочла, чтобы об этом никто не знал. В моем смехе прозвучала вся злость, на какую я только был способен. - Что, вы не так уж гордитесь типом, которого себе откопали? Губы ее задрожали, и я подумал, что она вот-вот расплачется. Она встала. - Почему вы говорите мне колкости? Вам нравится делать мне больно? Я не хочу ничего говорить, потому что мне страшно... - Страшно?.. - Страшно, что вы бросите меня до того, как мы поженимся. Я пожал плечами. - Вы думаете, если бы я хотел бросить вас, женитьба меня бы остановила? - Да, если у нас будет ребенок. - Если у нас будет ребенок, я не смогу добиться развода, это верно; но этого будет явно недостаточно, чтобы помешать мне бросить вас, если мне этого захочется... На сей раз она расплакалась. Она упала на стул, чуть наклонив голову, а слезы текли по ее круглым щекам. Я понял, что слишком поторопился, и подошел к ней. Положил ей руку на шею и погладил по затылку. - О, Ли! - сказала она. - Этотак непохоже на то, как я себе это представляла. Я думала, что вы будете счастливы заполучить меня насовсем. Я сказал в ответ какую-то глупость, и тут ее стало рвать. У меня ничего не было под рукой, никакой салфетки, и мне пришлось побежать в крохотную подсобку за тряпкой, которой уборщица вытирала пыль в магазине. Думаю, она была в таком состоянии из-за беременности. Когда она перестала икать, я вытер ей лицо ее носовым платком. Ее глаза, словно умытые, блестели от слез, и она глубоко дышала. Туфли ее были испачканы, и я вытер их куском бумаги. Запах выводил меня из себя, но я наклонился и поцеловал ее. Она яростно прижала меня к себе, безостановочно что-то шепча. С этой девицей мне не везло. Вечно больна, то потому, что перепила, то - потому, что перетрахалась. - Уезжайте побыстрее, - сказал я ей. - Возвращайтесь домой. Полечитесь, а потом в четверг вечером соберите чемодан и удирайте. Я приеду к вам в ближайший понедельник. Она вдруг сразу воспряла духом и недоверчиво улыбнулась. - Ли... это правда? - Конечно. - О, Ли... я обожаю вас... Знаете, мы будем очень счастливы. Она была совсем незлопамятна. Вообще девушки не так склонны к быстрому примирению. Я поднял ее со стула и погладил ей сквозь платье груди. Она напряглась и откинулась назад. Она хотела, чтобы я продолжал. Я-то предпочел бы проветрить комнату, но она вцепилась в меня и одной рукой стала расстегивать на мне пуговицы. Я задрал ей платье и взял ее на длинном столе, куда клиенты клали, перелистав, книги; она закрыла глаза и казалась неживой. Когда я почувствовал, что она расслабилась, я продолжал, пока она не застонала, а потом кончил ей на платье, и тогда она поднялась, прижав руку ко рту, и ее снова стошнило. А потом я поставил ее на ноги, застегнул на ней пальто, почти донес ее до машины, пройдя через заднюю дверь в глубине лавки, и усадил ее за руль. У нее был такой вид, что казалось - сейчас в обморок упадет, но ей все же хватило сил почти до крови укусить меня в нижнюю губу; я не шелохнулся, а потом смотрел, как она уезжает. Думаю, машина сама, на ее счастье, находила дорогу. А потом я вернулся к себе и принял ванну - из-за этого запаха. XVII До этого момента я не задумывался о трудностях, в которые меня может вовлечь намерение уничтожить этих девиц. Сейчас вдруг у меня появилось желание все бросить и продолжать продавать книги, не портя себе кровь. Но надо было, чтобы я это сделал ради малыша, и ради Тома, и ради себя тоже. Я знавал типов, которые попадали в ситуацию, сходную с моей, которые забывали о своей крови, и становились на сторону белых в любых обстоятельствах, и, не колеблясь, наносили удар черным, когда представлялась такая возможность. Таких типов я тоже не без удовольствия убил бы, но дело надо делать постепенно. Сначала девицы Эсквит. У меня было немало шансов прикончить других: вся эта мелюзга, с которой я водился - Джуди, Джики, Билл и Бетти, но это не представляло никакого интереса. Малопрезентабельно. Эсквит - это будет мой первый опыт. Потом, думаю, выпутавшись, я смогу ликвидировать какого-нибудь значительного типа. Не сенатора, но что-нибудь в этом роде. Мне немало требовалось, чтобы успокоиться. Но сначала надо было поразмыслить о том, как выкарабкаться после того, как обе эти сучки умрут у меня на руках. Лучше всего было бы замаскировать это под несчастный случай на дороге. Люди стали бы задавать вопрос, что им понадобилось возле границы, но об этом забыли бы, как только было бы произведено вскрытие тела Джин и обнаружилось, что она беременна. А Лу, так она просто поехала вместе с сестрой. Я же здесь не причем. Вот только когда я буду в безопасности, а дело закрыто, я все скажу ее родителям. Они узнают, что их дочку поимел негр. К этому моменту мне нужно будет поменять на какое-то время обстановку, а потом не останется ничего другого, как опять начать. Идиотский план, но самые большие идиоты - те, кому все удается наилучшим образом. Я был уверен, что Лу явится туда через неделю после нас; эта девица была в моих руках. Поездка вместе с сестрой. Джин вела машину, а потом вдруг приступ тошноты за рулем. Что может быть естественнее? У меня будет время выскочить. Я непременно отыщу подходящую для этой игры местность в тех краях, куда мы поедем... Лу будет сидеть впереди возле сестры, а я - сзади. Сначала - Лу, и если Джин выпустит руль при виде этого, дело будет сделано. Но эта комбинация с мотором нравилась мне лишь напполовину. Прежде всего, это было не ново. И потом - это важнее - слишком быстро все будет сделано. Нужно, чтобы у меня было время сказать им - почему, нужно было, чтобы они поняли, что они в моих лапах, чтобы отдали себе отчет в том, что их ждет. Машина... но это потом. Машина - это завершение. Думаю, что я придумал. Сначала увезти их в тихое местечко. А там прикончить. Имея к этому основания. Потом в машину - и несчастный случай. Столь же просто, сколь и удовлетворительно. Да? Вот так? Я еще подумал об этом некоторое время. Я начинал нервничать. А потом я послал все эти идеи к черту и сказал себе, что получится не так, как я придумал, и тут я вспомнил малыша. И еще я вспомнил свой последний разговор с Лу. Что-то начало получаться у меня с этой девицей, и теперь прорисовывалось четче. И это стоило того, чтобы рискнуть. Тачка, если получится. Не получится - ну, что же. Граница оттуда недалеко, а в Мексике не существует смертной казни. Думаю, что все это время в голове моей неясно маячил этот другой проект, который сейчас обрел форму, и я сообразил, что к чему. В эти дни я выпил немало бурбона. Мозги мои варили с трудом. Я достал еще кое-что кроме патронов; купил лопату и кирку, и еще веревку. Я еще не знал, что выйдет из этого моего проекта. Если получится, мне в любом случае нужны будут патроны. Если же - нет, то мне сослужит службу остальное. А лопата и кирка - на всякий случай, если пойдет в ход идея, молнией сверкнувшая у меня в голове. Я считаю, что парни, которые готовят какое-ннибудь дело, ошибаются, когда с самого начала строят совершенно определенный план. На мой взгляд, предпочтительнее предоставить возможность вмешаться случаю; но когда наступает подходящий момент, под рукой должно быть все необходимое. Не знаю, может быть, я был неправ, когда не готовил окончательно все заранее, но, возвращаясь мыслью к этим историям с машиной и несчастным случаем, я чувствовал, что они мне уже меньше нравятся. Я не принял в расчет важный фактор: у меня в распоряжении будет достаточно времени, - я и старался не слишком концентрироваться на этом. Никто не знал, куда мы отправимся, и, думаю, Лу никому об этом не скажет, если наш последний разговор произвел на нее желаемое воздействие. А это я узнаю, как только появлюсь. А потом, в самый последний момент, за час до отъезда, меня охватил какой-то ужас, и я все задавал себе вопрос, найду ли я, приехав, Лу на месте. Это был самый тяжелый момент. Я сидел у стойки и пил. Не знаю, сколько стаканов я выпил, но мозг мой был так ясен, словно бурбон Рикардо превратился в простую чистую воду, и я видел, что надо делать, так же ясно, как видел лицо Тома, когда взорвался бидон бензина на кухне; я спустился в аптеку и закрылся в телефонной кабине. Набрал номер местной телефонной станции и попросил соединить меня с Приксвилем; меня сразу же моединили. Горничная ответила мне и сказала, что Лу сейчас подойдет, и через пять секунд она была у телефона. - Алло, - сказала она. - Это Ли Андренсон. Как вы? - Что происходит? - Джин уехала, не так ли? - Да. - Вы знаете, куда она отправилась? - Да. - Она вам сказала об этом? Я услышал ее смех. - Она дала объявление в газете. Эта девица ничего не упускала из виду. Она, наверно, догадывалась обо всем с самого начала. - Я заеду за вами. - Вы не поедете с ней? - Поеду. С вами. - Я не хочу. - Вы прекрасно знаете, что поедете. Она ничего не ответила, и я продолжал: - Будет проще, если я вас заберу. - Зачем же тогда ехать к ней? - Надо же ей сказать... - Что сказать? Теперь была моя очередь смеяться. - Я освежу вашу память в дороге. Готовьте чемодан, и поедем. - Где мне вас ждать? - Я сейчас выезжаю. Буду у вас через два часа. - На своей машине? - Да. Ждите меня в своей комнате. Я дам три сигнала. - Посмотрим. - До скорого. Я не стал ждать, пока она ответит, и повесил трубку. И вытащил носовой платок, чтобы вытереть пот со лба. Я вышел из кабины, заплатил за разговор и поднялся к себе. Вещи мои были уже в машине, деньги - с собой. Я написал в фирму письмо, в котором объяснял им, что вынужден срочно выехать к заболевшему брату; Том простит мне это. Не знаю, какие у меня были намерения по отношению к этой работе в книжной лавке - она меня совсем не обременяла. Я не сжишал за собой мосты. До сих пор я жил, не зная особых трудностей и не испытывая неуверенности - никогда, ни под каким видом; теперь же эта история начала вызывать во мне возбуждение, и дело шло не так гладко, как обычно. Мне хотелось бы быть уже на месте, сделать все и заняться чем-нибудь другим. Не выношу, когда надо заниматься работой, близкой к завершению, а дело было как раз в таком состоянии. Я оглянулся вокруг, чтобы проверить, не забыл ли я чего, и взял шляпу. Нэш стоял кварталом дальше. Я включил зажигание и отъехал. Как только я очутился за городом, я зафиксировал акселератор на предельной скорости, и предоставил машину самой себе. XVIII На этой дороге было чертовски темно и, по счастью, мало движения. В основном тяжелые грузовики в одном и том же направлении. Почти никто не ехал на юг. Я действительно сделал все, что было возможно. Мотор ревел, как двигатель трактора, термометр показывал сто девяносто пять, но я старался выжать еще больше, и это мне удавалось. Я только хотел успокоить свои нервы. После часа этого треска дело пошло на лад, и тогда я немного снизил скорость и опять услышал поскрипывание кузова. Ночь была влажная и холодная. Запахло зимой, но пальто мое было в чемодане; Господи! никогда еще я настолько не замечал холода. Я следил за дорожными знаками, но дорога была несложна. Время от времени выплывали заправочные станции - три-четыре барака, а потом опять - дорога. Пробежит порой какой-нибудь зверек, мелькнут фруктовый сад или возделанное поле, а потом опять ничего. Я думаю, что сделаю сто миль за два часа. На самом же деле, получается сто восемь или сто девять, если вдобавок не учитывать время, потраченное на то, чтобы выехатьь из Бактона и обогнуть сад на подъезде. Я был перед домом Лу через полтора часа, может, чуть больше. Я попросил нэш сделать все, что было в его силах. Я подумал, что Лу, наверное, уже готова, и потому медленно проехал вдоль ворот, максимально приблизился к дому и дал три гудка. Сначала я ничего не услышал. Оттуда, где я остановился, не было видно ее окна, но я не решался выйти из машины или опять загудеть из опасений вызвать у кого-нибудь подозрения. Итак, я остался ждать в машине; я увидел, как дрожат у меня руки, когда зажигал сигарету, чтобы успокоить нервы. Через две минуты я отбросил ее и долго колебался, прежде чем дал еще три гудка. А потом, когда я все-таки решился выйти из машины, я догадался, что она идет, и, обернувшись, увидел, как она приближается к машине. На ней было светлое пальто, никакой шляпы, в руке - огромная сумка коричневой кожи, которая, казалось, сейчас лопнет, а больше - никакого багажа. Она открыла дверь и села рядом со мной, не говоря ни слова. Я закрыл дверцу, наклонившись через нее, но не стремясь поцеловать ее. Она была недоступна, как дверца сейфа. Я отъехал, развернувшись, чтобы выбраться на дорогу. Она глядела прямо перед собой. Я взглянул на нее краешком глаза и подумал, что дело пойдет на лад, когда мы выберемся из города. Проехали еще сто миль на бешеной скорости. Теперь уже чувствовалось, что Юг недалеко. Воздух стал суше, и ночь не так темна. Но мне надо было сделать еще пятьсот миль. Я не мог больше оставаться рядом с Лу и молчать. А запах ее духов между тем заполнил машину; это чертовски возбуждало меня, потому что перед моими глазами вставала она посреди своей спальни в разорванных трусиках с этими своими кошачьими глазами, и я вздохнул достаточно громко, чтобы она это заметила. Она словно проснулась, стала оживленнее, и мне нужно было теперь создать более теплую атмосферу, потому что неловкость еще реяла в воздухе. - Не холодно? - Нет, - сказала она. Она вздрогнула, и от этого пришла в еще более дурное расположение духа. Мне подумалось, что она устраивает нечто вроде сцены ревности, но мне надо было заниматься машиной, и я не мог уладить дело быстро, потому что в моем распоряжении были только слова, поскольку она выказывала столь явно свою неохоту. Я оторвал одну руку от руля и порылся в ящике для перчаток. Вытащил бутылку виски и положил ей на колени. Там же в ящичке был стаканчик. Я взял его и положил рядом с бутылкой, а потом закрыл ящик и повернул ручку радиоприемника. Мне следовало подумать об этом раньше, но я решительно был не в своей тарелке. Меня тревожила мысль, что дело еще впереди. К счастью, она взяла бутылку, открыла ее, потом наполнила стакан и выпила его залпом. Я протянул руку. Она наполнила стакан еще раз и опять осушила его. И только теперь налила мне. Я не ощутил, что выпил, и вернул ей стакан. Она положила все в ящик, немного расслабилась на своем сиденье и расстегнула две пуговицы пальто. На ней был весьма короткий костюм с длинными отворотами жакета. Под ним прямо на голое тело был надет лимонного цвета пуловер, и ради своей безопасности я упорно старался смотреть прямо на дорогу. Теперь в машине пахло ее духами и спиртным, немного сигаретами, и это был именно тот запах, что ударяет прямо в голову. Но я не опустил стекла окон. Мы по-прежнему молчали; это длилось еще полчаса, а потом она открыла ящик и выпила еще два стакана. Теперь ей стало жарко, и она сняла пальто. И когда она при этом наклонилась в мою сторону, я слегка нагнулся и поцеловал ее в шею, как раз возле уха. Она резко отодвинулась и обернулась, и посмотрела на меня. А потом взорвалась смехом. Думаю, виски стал оказывать на нее действие. Я проехал еще пятьдесят миль, а потом пошел, наконец, в наступление. Она опять выпила виски. - По-прежнему не в форме? - Порядок, - проговорила она медленно. - Никакого желания ехать вместе со стариной Ли? - О, все в порядке! - Никакого желания увидеть сестричку? - Не говорите мне о моей сестре. - Это милая девушка. - Да, и хорошо трахается, не так ли? У меня от этого перехватило дыхание. Кто угодно другой мог бы сказать мне такое, и я не обратил бы на э то внимание, - Джуди, Джики, Би Джи, но не Лу. Она видела, что я онемел, и так засмеялась, что поперхнулась. Когда она смеялась, видно было, что выпила. - Разве не так говорят? - Да, - подтвердил я. - В точности так. - Разве не этим она занимается?.. - Не знаю. Она опять рассмеялась. - Не стоит труда, Ли, знаете. Я уже не в том возрасте, когда верят, что можно заиметь ребенка от поцелуя в губы! - Кто говорит о ребенке? - Джин ждет ребенка. - Вы больны? - Уверяю вас, Ли, не тратьте силы. Я знаю то, что знаю. - Я не спал с вашей сестрой. - Спали. - Я не делал этого, и даже если бы делал, она не ждет ребенка. - Почему она все время плохо себя чувствует? - Плохо она себя чувствовала и у Джики, однако я не сделал ей ребенка. У вашей сестры чувствительный желудок. - А остальное? Не такое чувствительное? Потом она обрушила на меня град ударов. Я втянул голову в плечи и нажал на акселератор. Она колотила меня изо всех сил; это не так уж сильно, но все же чувствительно. Недостаток мускулов она компенсировала нервной энергией и хорошей подготовкой на корте. Когда она остановилась, я встряхнулся. - Вам лучше? - Мне очень хорошо. А Джин, ей потом было хорошо? - Потом? - После того, как вы ее натрахали? Она, безусловно испытывала большое удовольствие, повторяя это слово. Если бы в этот момент я сунул руку ей между ног, уверен, мне пришлось бы вытирать ее. - О, - сказал я, - она уже этим занималась! Новый град ударов. - Вы грязный лгун, Ли Андерсон. После этой атаки она задыхалась, а смотрела по-прежнему на дорогу. - Думаю, что предпочел бы трахать вас, - сказал я. - Мне больше нравится ваш запах, и волосы на лобке гуще. Но Джин трахается хорошо. Я буду сожалеть о ней, когда мы от нее избавимся. Она не шелохнулась. Слушала это, как и остальное. У меня же перехватило в горле, и, словно в озарении, я вдруг начал понимать. - Сделаем это сейчас же, - прошептала Лу, - или только потом? - Что сделаем? - прошептал я. Ей было трудно говорить. - Вы будете меня трахать?.. - сказала она так тихо, что я скорее понял, чем услышал, что она говорит. Теперь я был возбужден, как бык, мне от этого было почти больно. - Сначала надо убрать ее, - сказал я. Я сказал это только, чтобы увидеть, по-настоящему ли она в моих руках. - Я не хочу, - сказала она. - Вы так дорожите своей сестрой, да? Да вы просто струсили!.. - Я не хочу ждать... На свою удачу, я увидел заправочную станцию и остановил тачку. Мне нужно было подумать о чем-то другом, иначе я потеряю хладнокровие. Я остался сидеть и сказал типу со станции, чтобы он заправил машину. Лу повернула ручку дверцы и выпрыгнула на землю. Она шепнула что-то парню, и он указал ей на какое-то строение. Она удалилась и вернулась через десять минут. Я тем временем указал парню на шину, которую надо было подкачать, и заказал ему сэндвич, который не смог съесть. Лу села на свое место. Я заплатил парню, и он вернулся к себе досыпать. Я завел машину и понесся сломя голову; так мы ехали еще часа два. Лу не двигалась. Казалось, она спит; я совершенно успокоился, и вдруг она потянулась, открыла ящик и на сей раз выпила три стакана один за другим. Теперь я не мог взглянуть на нее, не возбуждаясь. Я пытался продолжать вести машину, но, проехав еще десять миль, остановил тачку на обочине. Была еще ночь, но уже чувствовалось приближение рассвета; ветра в этих краях не было. Кругом рощицы, кусты. Что-то около получаса назад мы проехали какой-то город. Я нажал на тормоза, хлебнул из бутылки и сказал ей, чтобы выходила. Она открыла дверцу и взяла свою сумку, я пошел за ней; она двинулась в сторону деревьев и остановилась, не дойдя до них, попросила у меня сигарету; я оставил сигареты в машине. Я сказал ей, чтобы подождала меня; она стала рыться в сумке, ища их, но я уже пошел к машине, почти побежал. Я взял и буиылку тоже. Она была почти пуста, но у меня было еще в багажнике. На обратном пути мне трудно было идти, и я начал расстегиваться, еще не дойдя до нее; в этот момент я увидел вспышку выстрела револьвера и тут же почувствовал, что мой левый локоть словно раскололся; рука моя повисла вдоль туловища; если бы я не расстегивался, то заполучил бы эту штуку прямо в легкие. Эти мысли промелькнули в одну секунду; еще через секунду я бросился на нее и выкрутил ей запястье, а потом я нанес ей удар кулаком в висок изо всех сил, потому что она попыталась меня укусить; но я находился в неудобной позиции и к тому же испытывал адскую боль. Она получила свое и опустилась на землю, и осталась без движения; но дело мое еще не было закончено. Я подобрал револьвер и положил его себе в карман. Это был всего-навсего калибр 6,35, как и мой, но сучка прицелилась точно. Я бегом вернулся к машине. Я придерживал левую руку ладонью правой и, наверное, гримасничал, как китайская маска, но я был в такой ярости, что не отдавал себе отчета в том, какую боль испытываю. Я нашел то, что искал, - веревку - и вернулся. Лу зашевелилась. У меня в распоряжении была одна лишь рука, чтобы связать ее, и мне было больно, но когда это было сделано, я начал бить ее по лицу; сорвал с нее юбку и разорвал пуловер, и опять стал бить по лицу. Мне пришлось придерживать ее коленом, пока я снимал с нее этот чертов свитер, но мне удалось лишь расстегнуть его спереди. Начало понемногу светать; часть ее тела была в более густой тени дерева. В этот момент она попыталась заговорить и сказала мне, что я ее не получу, и что она только что позвонила Дексу, чтобы он предупредил фараонов, и что она поняла, что я подонок, когда я заговорил о том, что надо прикончить ее сестру. Я рассмеялся, и тогда она изобразила на лице тоже что-то вроде улыбки, и я влепил кулак ей в челюсть. Грудь ее была тверда и холодна; я спросил у нее, почему она выстрелила в меня, и попытался овладеть собой; она сказала, что я грязный негр, что Декстер сказал ей это, и что она поехала со мной, чтобы предупредить Джин, и что она ненавидит меня, как никого никогда не ненавидела. Я опять рассмеялся. В груди моей словно колотился кузнечный молот, руки дрожали, левая сочилась кровью; левое предплечье пронзал ток. Тогда я ответил ей, что белые убили моего брата, и что меня получить будет потруднее, во всяком случае, она получит свое сполна, и я сжал одну из ее грудей так сильно, что она чуть не потяеряла сознание, но она молчала. Я надавал ей пощечин до полусмерти. Она опять открыла глаза. Наступило утро, и я видел, как они сверкают от слез и ярости; я наклонился над ней; я, наверное, принюхивался, как какое-нибудь животное, и она начала вопить. Я укусил ее между ног. Рот мой был полон черных и жестких волос оттуда; я отпустил ее ненадолго и потом впился опять - ниже, где кожа нежнее. Я погрузился в запах ее духов, она надушилась и там, но она вопила, как свинья, от этих криков по коже бежали мурашки. Тогда я сжал зубы изо всех сил и не отпускал. Я почувствовал, как брызнула мне в рот кровь, а поясница ее извивалась, несмотря на веревку. Лицо мое было залито кровью, и я немного отполз на коленях. Я никогда не слышал, чтобы женщина так кричала; вдруг я заметил, что кончил в штаны; это потрясло меня, как никогда, но я испугался: вдруг кто-нибудь появится. Я чиркнул спичкой, увидел, что она вся в крови. В конце концов, я стал лупить ее как попало правым кулаком, сначала в челюсть, почувствовал, как разбились ее зубы, и продолжал - я хотел, чтобы она перестала кричать. Я ударил ее сильнее, а потом задрал ее юбку и заткнул ей рот, и сел на голову. Она извивалась, как червяк. Я не мог и подумать, что жизнь так крепко засела в ней; она так резко дернулась, что я подумал - сейчас мое левое предплечье сорвется, я отдавал себе отчет в том, что до того разгневан, что мог бы с нее живьем сорвать кожу, тогда я поднялся, чтобы добить ее ногами, и всем телом налег, поставив башмак ей на горло. Когда она уже не шевелилась, я почувствовал, что это подступило опять. Колени мои дрожали, и я боялся, как бы самому не откинуть концы. XIX Мне бы надо было взять лопату и кирку и закопать ее, но теперь я боялся полиции. Я не хотел, чтобы меня поймали прежде, чем я ликвидирую Джин. Теперь меня вел вперед малыш; я опустился на колени возле Лу. Я развязал веревку, стягивающую ей руки; на запястьях ее остались глубокие следы, и на ощупь она была рыхлая, как все мертвые сразу после того, как умерли; груди ее уже одрябли. Я не одернул юбку с ее лица. Я не хотел больше видеть его, но я взял ее часы. Мне нужно было иметь что-то, что принадлежало ей. Я вдруг подумал о своем собственном лице и побежал к тачке. Взглянув в зеркало заднего вида, я обнаружил, что все легко поправимо. Я ополоснул лицо виски; рука моя больше не кровоточила; мне удалось стянуть рукав и плотно перевязать руку с помощью шейного платка и веревки. Я чуть не взвыл, до того мне было больно: мне ведь надо согнуть руку; мне, однако, это удалось, вытащив из багажника вторую бутылку. У меня ушло на это немало времени, и солнце было уже близко. Я взял в машине пальто Лу, пошел и бросил его на нее; я не хотел таскать его с собой. Я не чувствовал под собою ног, но руки мои дрожали поменьше. Я опять сел за руль и отъехал. Я спросил себя, что она могла сказать Дексу; ее россказни о полиции начали меня забирать, но по-настоящему я о них не задумывался. Это шло вторым планом, как звуковой фон. Я хотел заполучить Джин, и еще раз ощутить то, что я дважды ощутил, уничтожая ее сестру. Я только что нашел то, что всегда искал. Полициия - да, это меня доставало, но в ином смысле; это не могло помешать мне сделать то, что я хотел сделать; у меня был выигрыш во времени. Придется им побегать, чтобы схватить меня. Мне оставалось проехать чуть меньше трехсот миль. Моя левая рука почти онемела, и я вовсю жал на газ. ХХ Я стал понемногу кое-что припоминать, когда мне оставался час езды до места. Я вспомнил день, когда впервые взял в руки гитару. Это было у соседа, и он тайком учил меня играть; я наигрывал одну лишь мелодию: "Когда идут святые" - и научился играть ее с паузами целиком и одновременно напевать. И однажды вечером я взял гитару у соседа, чтобы сделать дома сюрприз; Том стал петь вместе со мною; малыш прямо с ума сошел, он стал танцевать вокруг стола, словно шел рядом с выступающими по запасной дорожке; он взял палку и вращал ею. В этот момент вернулся отец, и он пел и смеялся вместе с нами. Я отнес гитару соседу, но на следующий день нашел другую на своей кровати - купленную по случаю, но еще в очень хорошем состоянии. И каждый день я понемногу учился играть на ней. Гитара - инструмент, который делает вас ленивым. Берешь ее, наигрываешь мелодию, а потом откладываешь, полодырничаешь, и опять берешься за нее, возьмешь один-два аккорда или аккомпанируешь себе, насвистывая. И дни проходят очень быстро. Я пришел в себя, когда меня тряхнуло. Думаю, я начал засыпать. Я больше не чувствовал своей левой руки и ужасно хотел пить. Я вновь попытался вспомнить старые времена, чтобы слегка отвлечься, потому что так спешил добраться, что, как только приходил в себя, мердце мое начинало колотиться, а правая рука - дрожать на руле; чтобы править машиной, я имел в наличии лишь одну руку. Я спросил себя, что делает в эту минуту Том; он, скорее всего, молился, или учил чему-то малышей; от Тома я перешел к Клему, и к городу Бактону, где я прожил три месяца, работая в книжной лавке, приносившей мне неплохой доход; я вспомнил Джики и тот раз, когда я взял ее в воде, и какая прозрачная была река в тот день. Джики, такая молодая, гладкая и нагая, похожая на младенца, и вдруг это навело меня на мысли о Лу и ее гривке - черной, жесткой, и о том, что я ощутил, кусая ее, - вкус чего-то нежного и соленого, и горячего, и пахнущего духами и ее бедрами, и у меня в ушах опять зазвенели ее крики; я почувствовал, как капли пота катятся у меня по лбу, и не мог отпустить проклятый руль, чтобы вытереть лоб. У меня было ощущение, что желудок мой полон газами, которые давят на диафрагму, чтобы раздавить легкие, а Лу кричала мне в уши; я нажал на предупредительный сигнал на руке; а предупредительный сигнал для дороги - эбонитовое кольцо, с черной точкой посередине для города, и я нажал на оба сигнала, чтобы заглушить крики. Я, наверное, ехал со скоростью восемьдесят пять миль, или около того; это было все, что могла машина, но тут дорога пошла под уклон, и я увидел, как стрелка от цифры "два" перешла на "три", а потом - на "четыре". Уже давно совсем рассвело. Теперь мне встречались машины, и некоторые я обгонял. Через несколько минут я отпустил оба сигнала, потому что мог встретить полицейских на мотоциклах, а у меня не было возможности оторваться от них. Когда приеду, возьму машину Джин, но, Господи владыко, когда же я приеду?.. Кажется, я заворчал, чуть ли не захрюкал сквозь зубы, как свинья, и чтобы ехать быстрее, взял поворот, не снижая скорости; страшно завизжали покрышки. Нэш сильно занесло, он оказался почти у левого края дороги, но потом выровнялся, а я продолжал жать и теперь смеялся, и был весел, как малыш, когда он кружился у стола, напевая "Когда святые...", и мне почти совсем не было страшно. XXI Эта б...ская дрожь вернулась все-таки, когда я подъехал к гостинице. Было около половины двенадцатого; Джин должна была ждать меня к завтраку, как я сказал ей. Я открыл дверцу справа и вышел с той стороны, потому с моей рукой мне вряд ли удалось бы сделать иначе. Гостиница - здание в местном стиле, выкрашенное в белый цвет, с опущенными жалюзи. В этих краях еще было много солнца, несмотря на то, что наступил уже конец октября. Это был далеко не роскошный палаццо, как обещало объявление в газете, но, что касается уединенности, лучшего нельзя было и желать. Я с трудом насчитал дюжину строений, из которых одно выполняло сразу и функции заправочной станции, и - бистро, немного в стороне от дороги; там, наверное, останавливались грузовики-тяжеловесы. Насколько я помнил, спальные коттеджи стояли поодаль от гостиницы, и я решил, что они, наверно, упираются в ту дорогу, которая подходит под углом к главному шоссе и которую окаймляют неухоженные деревья и облезлая трава. Я остановил нэш и устремился туда. Дорога вдруг резко повернула, и так же неожиданно я наткнулся на машину Джин, стоящую перед лачугой из двух комнат - довольно опрятных. Я вошел без стука. Она сидела в кресле и, казалось, спала; выглядела она плохо, но была, как всегда, хорошо одета. Я хотел ее разбедить; и в этот именно момент телефон - потому что там имелся телефон -начал звонить. Я по-идиотски заволновался и прыгнул к нему. На месте сердца я ощутил пустоту. Я снял трубку и сразу же опустил ее на рычаг. Я знал, что позвонить мог только Декстер, Декстер или полиция. Джин потерла глаза. Она встала, и прежде всего я поцеловал ее так, что можно было задохнуться. Она совсем проснулась; я обнял ее за плечи, чтобы увести ее отсюда. В этот момент она увидела мой пустой рукав. - Что случилось, Ли? Она выглядела до смерти напуганной. Я рассмеялся. Смеялся я долго. - Да ничего. Я по-идиотски упал, выходя из машины, и повредил себе локоть. - У вас кровь! - Царапина... Пойдем, Джин. Хватит с меня этого путешествия. Хочу остаться с вами наедине. И тут зазвонил телефон, и это было похоже на то, как если бы через мое тело пропустили электрический ток. Я не сдержался, схватил аппарат и грохнул его о паркет. Прикончил я его каблуками. И вдруг мне показалось, что я давлю башмаками лицо Лу. Я мгновенно вспотел и готов был удрать. Я чувствовал, что губы у меня дрожат и я кажусь сумасшедшим. К счастью, Джин не упорствовала. Она вышла, и я сказал ей, чтобы она садилась в свою машину: поедем куда-нибудь подальше, чтобы побыть наедине, а потом вернемся завтракать. Время завтрака несколько оттягивалось, но Джин была очень вялая. По-прежнему не в своей тарелке, наверно, из-за ребенка, которого она ждала. Я нажал на акселератор. Машина тронулась, бросив нас на спинки сидений; на сей раз все почти кончено; я лишь услышал звук этого мотора, как ко мне вернулось спокойствие. Я что-то сказал Джин, чтобы извиниться за телефон. Она прижалась ко мне и положила голову мне на плечо. Я проехал двадцать миль и стал искать место, где бы остановиться. Дорога здесь поднималась на насыпь; я подумал, что, если спуститься по склону, это мне подойдет. Я остановил машину. Джин вышла первой. Я нащупал револьвер Лу в кармане. Я не хотел прибегать к нему прямо сейчас. Даже одной рукой я мог бы прикончить Джин. Она наклонилась, чтобы поправить туфлю, и я увидел ее ляжки под короткой юбкой, плотно облегавшей бедра. Я почувствовал, что во рту у меня пересохло. Она остановилась возле куста. Там было место, откуда не видна дорога, если присесть. Она вытянулась на земле; я взял ее тут же, но не пошел до конца. Я постарался успокоиться, несмотря на это проклятое возбуждение в низу живота; мне удалось доставить ей наслаждение прежде, чем я сам что-то почувствовал. В этот момент я заговорил с нею. - Вам всегда так хорошо, когда вы спите с мужчинами с другим цветом кожи? Она ничего не ответила. Она совершенно остолбенела. - Потому что во мне одна восьмая негритянской крови. Она открыла глаза, а я рассмеялся. Она ничего не понимала. Тогда я все ей рассказал; в общем, всю историю малыша, как он влюбился в девушку, и как отец и брат девушки занялись им; я объяснил, что хотел сделать с Лу и с нею, заплатив двумя за одного. Я порылся в кармане, нашел браслет Лу, показал ей его и сказал, что сожалею о том, что не смог привезти ей глаза сестры, но они были слишком повреждены после небольшой процедуры, изобретенной мною и проделанной над ней. Мне было тяжело говорить все это. Она была здесь, лежала на земле с задранной на живот юбкой. Я почувствовал, как что-то движется у меня вдоль спины, и рука моя сжалась на ее шее, и я не мог этому воспротивиться; это подступило, это было так сильно, что я отпустил ее и почтивстал. Лицо у нее уже посинело, но она не двигалась. Она дала себя задушить, ничего не сделав. Она, наверное, еще дышала. Я вынул из кармана револьвер Лу и всадил ей в упор две пули в шею; кровь брызнула ключом, медленно, рывками, с влажным шумом. Под веками ее можно было увидеть тонкую белую полоску; она как-то передернулась, думаю, именно в этот момент она умерла. Я перевернул ее, чтобы не видеть больше ее лица и, пока она была еще теплая, я сделал с нею то, что уже делал у нее в спальне. Я, наверное, потерял сознание после этого; когда я пришел в себя, она была совершенно холодная, и ее невозможно было сдвинуть с места. Тогда я бросил ее и вернулся к машине. Я с трудом волочил ноги, что-то блестящее проносилось перед моими глазами; когда я сел за руль, то вспомнил, что виски - в нэше, и моя рука опять начала дрожать. XII Сержант Каллог положил свою трубку на письменный стол. - Мы не сможем арестовать его, - сказал он. Картер покачал головой. - Можно попробовать. - Невозможно, имея лишь два мотоцикла, арестовать типа, который делает сто миль в час на тачке весом в восемьсот кило! - Можно попробовать. Мы рискуем собственной шкурой, но можно попробовать. Бэрроу пока ничего не сказал. Это был высокий парень, черноволосый, тонкий, нескладный, с тягучим акцентом. - Я тоже так думаю, - сказал он. - Едем? - сказал Картер. Каллог посмотрел на них. - Парни, вы рискуете шкурой, но получите повышение, если вам это удастся. - Нельзя позволить проклятому негру предать всю страну огню и мечу, - сказал Картер. Каллог ничего не ответил и посмотрел на часы. - Сейчас пять часов, - сказал он. - Они позвонили десять минут назад... Он должен проехать через пять минут... если проедет, - добавил он. - Он убил двух девушек, - сказал Картер. - И владельца гаража, - добавил Бэрроу. Он проверил, на месте ли кольт, которому надлежало болтаться в районе ляжки, и направился к двери. - За ним уже следуют, - сказал Каллог. - Судя по последним новостям, они не отстают. Одна машина, заправленная бензином высшего качества, уже выехала, будет еще одна. - Лучше бы нам уже отчалить, - сказал Картер. - Садись позади меня, - сказал он Бэрроу. - Возьмем один мотоцикл. - Это не по правилам, - запротестовал сержант. - Бэрроу умеет стрелять, - сказал Картер. - А если едешь один, не можешь и вести, и стрелять. - Что ж, выкручивайтесь, как знаете! - сказал Каллог. - А я умываю руки. Индиан резко тронулся с места. Бэрроу вцепился в Картера, а тот чуть не взлетел. Он сел спиной к спине Картера, они привязались друг к другу кожаным ремнем. - Замедли, как только выедем из города, - сказал Бэрроу. - Это не по правилам, - проворчал Каллог почти в то же время и меланхолично посмотрел на мотоцикл Бэрроу. Он вскинул плечи и вернулся на пост. Почти сразу опять вышел и увидел, как удаляется задний бампер большого белого бьюика, пронесшегося мимо в грохоте мотора. А потом он услышал сирены и увидел пронесшиеся мимо четыре мотоцикла - так значит, их было четыре, - и машину, вплотную следовавшую за ними. - Б...ская дорога! - пробурчал Каллог. На сей раз он остался стоять снаружи. Он слышал, как постепенно стихал рев сирен. XXIII Ли беспрерывно двигал челюстями. Его правая рука нервно теребила руль; всем своим весом он налегал на акселератор. Глаза его налились кровью, пот струился по лицу. Белокурые волосы слиплись от пота и пыли. С трудом различал он шум сирен позади себя, когда прислушивался, но дорога была слишком плоха, чтобы они стали стрелять в него. Прямо перед собой он заметил мотоцикл и свернул влево, чтобы обогнать его, но мотоцикл сохранял дистанцию, а ветровое стекло его машины вдруг покрылось трещинами и в лицо ему ударили осколки стекла - мелкие кубики. Мотоцикл был почти неподвижен по отношению к бьюику, и Бэрроу целился столь же тщательно, как при стрельбе на стенде. Ли увидел вспышки второго и третьего выстрелов, но пули не достигли цели. Теперь он старался ехать зигзагами, чтобы увернуться от выстрелов, но ветровое стекло покрылось новыми трещинами, на сей раз - ближе к его лицу. Он чувствовал, как с силой врывается воздух в кабину через аккуратную круглую дырку, проделанную куском свинца, какой может выплюнуть 45 калибр. А потом у него появилось ощущение, что бьюик увеличивает скорость - он приблизился к мотоциклу, но тут же понял, что, напротив, это Картер замедляет ход. На губах его появилась неопределенная улыбка, а нога легко приподнялась с акселератора. Между машиной и мотоциклом оставалось около двадцати метров, пятнадцать, десять - Ли опять нажал на акселератор. Он увидел лицо Бэрроу совсем близко и подскочил от удара пули, попавшей ему в правое плечо; он обогнал мотоцикл, стиснув зубы, чтобы не выпустить руль; лишь бы очутиться впереди - тогда он ничем не рискует. Дорога сделала резкий поворот и дальше пошла по прямой. Картер и Бэрроу по-прежнему висели у него на зажних колесах. Несмотря на амортизаторы, теперь все члены его до предела утомленного тела ощущали малейший толчок. Он взглянул в зеркало заднего вида. В поле зрения были лишь эти двое, и он увидел, как Картер замедляет ход и останавливается на обочине, чтобы Бэрроу уселся нормально, потому что они не могли теперь подвергать себя риску и еще раз пытаться обогнать его. Дорога раздваивалась, справа в ста метрах по движению Ли заметил какое-то строение. Продолжая наращивать скорость, он бросил машину через свежевспаханное поле. Бьюик резко подскочил и повернулся на сто восемьдесят градусов, но Ли удалось выровнять его под стон металлических деталей, и он остановился перед ригой и добрался до двери. В обеих руках он ощущал теперь колющую боль. В левой руке стало восстанавливаться кровообращение, и эта по-прежнему привязанная к туловищу рука заставляла его то и дело вздыхать от боли. Он направился к деревянной лестнице, что вела на чердак, и вцепился в столбики перил. Он чуть не потерял равновесие, ему удалось, невероятно изогнувшись, удержаться на ногах; он вгрызся зубами в толстый цилиндр шершавого дерева. Он остался на полдороге, задыхаясь; в губу впилась заноза. Он понял, до какой степени стискивал челюсти, когда ощутил во рту этот вкус соленой горячей крови, той горячей крови, которую он пил из тела Лу, меж ее надушенных бедер - надушенных французскими духами совсем не для ее возраста. Он опять увидел изувеченный рот Лу, и ее юбку, заляпанную кровью, и опять что-то блестящее заплясало перед глазами. Медленно, мучительно он поднялся, цепляясь за столбики, еще немного, и вой сирен раздался снаружи. Крики Лу поверх воя сирен, и это двигалось и оживало вновь в его голове, он опять убивал Лу, и то же ощущение, то же наслаждение охватили его, когда он добрался до пола чердака. Снаружи шум утих. С трудом, не прибегая к помощи правой руки, малейший жест которой теперь причинял ему муку, он подполз к слуховому окну. Перед ним, покуда хватало глаз, простирались желтые поля. Садилось солнце, и легкий ветер шевелил траву у дороги. Кровь текла в его правом рукаве и вдоль туловища; силы понемногу таяли, а потом он начал дрожать, потому что к нему вернулся страх. Полицейские окружили ригу. Он услышал, как они зовут его, и рот его широко открылся. Ему хотелось пить, он обливался потом, и ему захотелось выкрикнуть им в ответ ругательства, но горло его пересохло. Он увидел, как кровь растеклась лужицей возле него, подкатила к колену. Он дрожал, как лист на ветру, и стучал зубами, и когда на ступенях лестницы раздались шаги, он начал выть; сначала это был глухой вой, который стал расти и крепнуть - он попытался достать из кармана револьвер, и это удалось ему ценой невероятного усилия. Тело его впечаталось в стену, как можно дальше от отверстия, где должны возникнуть люди в синем. Он удерживал револьвер, но стрелять не мог. Шум прекратился. Тогда он перестал выть, и голова его упала на грудь. Он неясно различал какое-то движение; прошло какоето время, а потом пули пронзили его бедро; тело его расслабилось и медленно осело. Струйка слюны протянулась из его рта к грубому полу риги. Веревка, поддерживавшая его левую руку, оставила на ней глубокие синие следы. XXIV Люди из деревни все-таки повесили его, потому что он был негр. Под брюками низ его живота был все еще одной большой шишкой, вызывавшей смех.