---------------------------------------------------------------
╘ Галина Шувалова, 1998.
Невероятная хроника лета 1997 года
(для старшего школьного возраста и взрослых)
---------------------------------------------------------------
МАЙ
5 мая, 23 часа
На Чертово озеро спустилась ночь. Здешние жители, как всегда, заперли
двери на замки и засовы.
Дома в этих краях старые, дореволюционные. Иные покрепче, если хозяева
с руками, другие на ладан дышат.
Пять штук прилепились к самому берегу, один за другим, метрах в десяти
от воды. Домики эти очень чистые. Влажные ветры сдувают малейшие соринки со
стен и окон. Есть еще один, казенный, на противоположной стороне. Да рядом с
ним пара заброшенных подсобок. А весь остальной берег нежилой: где болото,
где лесок, где гора.
На самом краю болота, в домике, осевшем на один бок, светилось окно.
Хозяйка дома, восьмидесятилетняя бабка Настасья, с трудом приподняла крышку
подполья и откинула ее к стене. Она осторожно ступила длинными и худыми, как
жерди, ногами на приставную лесенку и спустилась на пару ступеней. Здесь в
земляной стене обычно делают нишу для банок с разными заготовками. Однако
взгляд Настасьи, не задержавшись на банках, устремился вниз и сразу на
что-то наткнулся. Прищурив слабые глаза, она вгляделась в угол подполья.
Тусклая лампочка едва светила, однако было заметно, что угол выглядит
странно. Настасья спустилась вниз и угрюмо оглядела большое темное пятно,
захватившее уже часть пола и обеих стен. Влага, похоже, прибывала: волнистая
граница, обозначившая сырой участок, медленно расползалась в стороны, меняя
очертания. Настасья провела рукой по холодной стене, посмотрела на ладонь.
Постояла, что-то прикидывая. Потом осторожно поднялась вверх по лестнице.
Она погасила в доме свет, отодвинула занавеску и посмотрела в окно.
Озеро, окутанное тьмой, выглядело непривычно большим. Лед недавно сошел, и
масса воды казалась выпуклой, как чай в переполненном блюдце. Настасья
смотрела поверх водной глади в некую точку посреди озера. Туда, где тьма
сгущалась до полной черноты. Долго стояла она у окна, неудобно согнув свою
на удивление прямую спину. Потом задернула занавески и ушла спать.
Соседний двор, отгороженный от Настасьиного общим забором, любого
удивил бы своей формой, не будь нынче так темно: он напоминал рубашку,
сорвавшуюся с веревки. Рубашка эта лежала, широко раскинув рукава вдоль
кромки воды, отрезая два соседних двора от берега. Она просто таки вцепилась
в землю, ухватив, сколько смогла, и теперь изо всех сил удерживает. Оно и
понятно, ведь это дом Ивана Петровича - председателя уличного комитета.
Иван Петрович, человек пенсионного возраста - лет шестидесяти с
небольшим, сидел в этот час спиной к телевизору, весь опутанный рыболовной
сетью, и орудовал толстенной иголкой.
- Натяну завтра! - с удовольствием сообщил он. - Теперь-то что: берег у
меня вона, какой длинный.
И с воодушевлением прибавил:
- Как я тогда на постановление о прирезках отреагировал, а?
Своевременно! Скажи?
Жена и не думала отвечать.
- Недопонимаешь. Они это постановление еще и утвердить-то не успели,
все раздумывали, резину тянули. А я уже сориентировался. Сейчас бы, может,
уже и не разрешили. И тогда-то буча какая была! Настасья-то ничего. Молчит
себе. Но уж Александра - та вечно в дискуссию вступит: "Не за счет же
соседей! Где такое написано? Покажи!" Интересное кино! А за счет кого же,
если не за счет соседей? Сама бы посудила: спереди дорога проезжая, позади
озеро. В озеро, что ли, участок прирезать? А она: "Может, я тоже хочу себе
прирезать!" Совсем совесть потеряла. Ладно я, у меня право на прирезки есть:
я же уличный комитет.
Жена не подавала голоса. Это Ивана Петровича не смущало:
- И беспризорник ейный такой же растет, как это... конфликтный! Так все
зверем на меня и смотрит: зачем Шарика ихнего утопил. До чего ж злопамятный!
А что мне было делать? Он мне к забору притронуться не давал!
Иван Петрович старательно продел нитку в огромное ушко.
- Сколько там ему, беспризорнику-то, будет? Двенадцать, что ли. Скоро в
рэкет подастся.
- А я давно говорю, надо дом на сигнализацию поставить, - подала,
наконец, голос жена. Она выговаривала слова медленно и важно.
- Вона, чего удумала! - поразился Иван Петрович. - Такие деньги
тратить! Дом-то весь доброго слова не стоит.
- Зато жили бы себе спокойно. Тогда бы уж точно бояться нечего.
Иван Петрович стянул суровой ниткой очередную дыру и миролюбиво
продолжил:
- Ладно. Вот выберут меня в органы самоуправления, тогда, может, и
поставим.
Дальше по берегу в небольшом домике, отрезанном от воды вторым рукавом
Иван-Петровичева двора, свет был уже погашен. Баба Шура и Сережка, ее
неродной внук, точнее сказать - внучатый племянник, уже улеглись спать.
Сережка долго ворочался с боку на бок, пытаясь угнездиться поудобнее на
своем облезлом диванчике. Потом замер, уставившись в потолок широко
открытыми глазами.
- Баба Шура, ты не спишь?
- Пока еще нет.
- Ты меня в нахимовцы-то отдашь?
- Отдам. Кому ж еще там учиться, если не тебе. На казенный-то счет.
- А когда отдашь-то? Меня Тимоня прошлым летом уже и плавать научил.
Говорит, в порядке благотворительности.
- Как скажут, так и пойдешь. Депутат помочь обещал. Опять одна буду. -
Баба Шура вздохнула. - Ладно, спать пора.
- Да, плохо одной. Жалко, что Шарика нет, - тоже вздохнул Сережка.
- Да хватит уж тебе Шарика-то вспоминать. Целый год прошел.
- Нет, баба Шура. Я его никогда не забуду. Он все понимал. Особенно
когда в угрозыск играли. Гришкин-то Гоша совсем дурной. С ним можно играть
только до первой кошки. А потом только его и видели! И звать бесполезно:
только прохожих смешить. А Шарик мог быть даже настоящей сыскной собакой.
- Да ничего уж такого особенного в нем не было. Собака как собака.
Просто ты его сильно любил. Привязался, как к родному, - баба Шура зевнула.
- Спи давай.
- А сторож был какой хороший. Я вот думаю все-таки, что Иван Петрович
его не утопил, а продал. Таких собак ведь поискать. Так что он еще к моему
отъезду может найтись. Вот ты и будешь не одна.
- Не выдумывай. Так и купили бы твоего Шарика. Людям своих собак девать
некуда. Утопил его Петрович, вот и все. Спи, утром в школу.
- Ладно. Спокойной ночи.
В следующем доме - небольшом, но ладном, обложенном новым кирпичем -
жил студент-океанолог Тимоня со своими родителями. В этот поздний час Тимоня
сидел за большим письменным столом и разглядывал конспект по физике. Там
было на что посмотреть: на каждой странице рядом с записями теснились,
отвлекая внимание, рисунки: что-то вроде тонущих уродцев. Тимоня
сосредоточился на тексте. Он полистал конспект, посидел, задумчиво глядя в
окно. Потом откинулся к спинке стула и начал медленно, почти не глядя,
вычерчивать в тетрадке линию: вот что-то вроде головы, толстая шея, а дальше
- некая упрощенная форма тела. Другого человечка он начал выводить с ног и,
небрежно наметив руки, сразу вычертил голову. Нарисовав несколько куцых
фигурок, он решительно провел над ними горизонтальную линию. И все они сразу
оказались под водой. Тимоня на этом не остановился. Он продолжил рисование.
Теперь под водой теснились совершенно уже ни на что не похожие существа.
Тимоня отказывал им в самом необходимом: лишал конечностей и даже заменял их
плавниками и хвостами. Особенно долго он трудился над последним уродцем: все
конечности на этот раз сконцентрировались в центре живота. Их было
многовато. Но весь смысл, видимо, заключался в манере рисования - столь
старательно и сосредоточенно Тимоня подергивал рукой, чтобы линии получались
неровными, зыбкими. Выходило нечто вроде креветочной мякоти, лишенной
хитинового покрова.
- Это что за наскальная живопись?- спросил отец, с интересом заглядывая
ему через плечо.
Тимоня и сам повнимательнее вгляделся в свой рисунок.
- Так. Иллюстрация к процессу экзамена.
Отец задержался возле рисунка, постоял, повернув голову набок, и ничего
больше не сказал.
Последний прибрежный дом - дом начальника милиции Сан Саныча - уперся
боком в невысокую, приземистую Воронью гору. В доме было тихо и темно. Еще
час тому назад Сан Саныч сидел в своем кабинете, в здешнем отделении
милиции. Придя домой, он, по-видимому, наскоро поужинал и лег спать. На днях
Сан Саныч отправил свое семейство к старикам в деревню. Он, собственно, и
сам туда собирался этим летом, да только планам его суждено было измениться.
Дальше Воронья гора вплотную подступила к воде, так что все остальные
дома расположились позади нее. Дорога, обегающая озеро, из улицы Озерной
плавно перетекала здесь в улицу Подгорную. А по берегу потянулись болота,
пересеченные густыми рощами, и дорога, резко отступив от озера, затерялась
за ними. Словно болота эти и перелески вынуждены были уступить улице Озерной
маленький участок своей территории.
Некому было в этот час появиться на улице. Понапрасну фонари роняли
желтые пятна на раскисшую землю. И столбы, опутанные проводами, как связка
альпинистов, стремились скрыться во тьме, будто им здесь неуютно.
А в небе сгрудились зловещим букетом вертикальные облака. Ветра не
было. Но он уже где-то родился.
6 мая 2 часа ночи
Сережка проснулся от громкого, как выстрел, хлопка. Он выскочил на
веранду и спросонья таращил глаза, пока не сообразил, что форточка
распахнута настежь, а полиэтиленовая пленка, натянутая на перепончатое
летнее окно вместо второй рамы, отскочила, разом вырвав все кнопки, и теперь
билась на ветру, как простыня. В дом с воем врывался ветер. Сережка подбежал
к окну, захлопнул форточку и попытался запереть ее на самодельную задвижку -
изогнутый гвоздь, который все проскакивал нужную точку. Во тьме за окном
стоял настоящий рев. Мощными рывками ветер подхватывал с земли все, что
плохо лежит. По двору Ивана Петровича с грохотом каталось ведро. Старый
забор жалобно стучал отскочившими планками. Сережка раздумал закрывать
форточку и просунул голову наружу. В лицо ударил свежий запах воды.
Настоящая морская буря! С силой рванул ветер, швырнув в лицо мелкие капли.
Сережка от неожиданности больно ударился о раму. Он поморщился и втянул
голову обратно. В этот момент поблизости раздался оглушительный треск.
Сережка закрыл форточку. Пока он боролся с непослушным гвоздем, встала баба
Шура и приковыляла на больных ногах.
- Ну, приладил кое-как? Дай-ка я ее одеялом завешу, а то выстынет все к
утру.
Она зацепила небольшое ватное одеяло специальными петлями за гвозди. У
бабы Шуры по всему дому свои приспособления. У нее всегда тепло.
- У сарая, никак, крышу снесло, - предположила она. - Загляни-ка,
Сережа, во двор: крыша-то цела?
Сережка вышел в коридор и приоткрыл дверь, ведущую во внутренний двор,
он же сарай, какие встречаются еще в здешних домах старой посройки. Тысячи
тонких, как иголки, сквознячков взревели над Сережкиной головой, будто он
заглянул в огромную губную гармошку. В оконце под самой крышей смотрела
бледная луна, изъеденная неровными темными пятнами. Она была неподвижна, но
в то же время безостановочно неслась сквозь мутные облака. Сережке стало еще
холоднее, он поскорее отвернулся от окна.
- Цела твоя крыша, - сказал он и тщательно закрыл дверь.
Всю ночь бушевала непогода. К утру ветер поутих.
6 мая, 9 часов
Проснувшись, Сережка увидел бабу Шуру возле раскаленной печки. Она
просовывала в раскрытую дверцу поленья, устанавливала их вертикально, потом
прикрывала дверцу, оставив узенькую щель, и ждала, пока дрова займутся. Вот
она плотно закрыла печь и, кряхтя, начала подниматься с пола. Сережка
выскочил из-под одеяла, попрыгал перед трескучей печкой, чтобы согреться
хорошенько, и быстро оделся.
Баба Шура поставила варить кашу. Сережка схватился за ведра.
- Так что там поломалось-то, а? Баба Шура!
- Да рябина наша. И так неудачно: макушка прямо к Петровичу завалилась.
Ну да леший с ним. Иди за водой.
Сережка шагнул на крыльцо, придерживая одной рукой капюшон. Он ожидал
ветра. Но сильного ветра уже не было. По дороге он взглянул на рябину. Да
уж, действительно неудачно сломалась. То-то будет ругани!
Следом за ним к колонке подошел мужчина с Подгорной. Сережка его плохо
знал. Но тот, оказывается, знал Сережку, потому что спросил:
- Ваши знают, что вода в озере поднялась?
- Какие наши? - не сразу понял Сережка.
- Передай бабе Шуре и всем соседям, чтобы обратили внимание на воду.
Что-то непонятное.
Сережка схватил ведра и, нещадно раскачивая ими, заспешил домой.
Возле забора уже обсуждалась проблема упавшей рябины.
- Я эту макушку себе на дрова распилю! Она мне и так чуть забор не
поломала! - кричал Иван Петрович.
- Пили-пили! Тебе же все мало! Главно дело, все тебе впору, все
годится!
А позади них молчало огромное неузнаваемое озеро. Деревья погрузились в
воду до самых веток, будто двинулись вброд на другой берег. Заборы затонули.
И почти все, что напоминало о человеческом присутствии, исчезло. Только пять
одиноких домишек жались друг к другу у самой кромки воды, да еще кирпичное
сооружение на том берегу. Будто к ним-то и подбиралось озеро всю ночь, да
сил пока не хватило.
- Баба Шура! Потоп!
Тут только увидела баба Шура, что полдвора у нее как не бывало. А Иван
Петрович, растерянно открыв рот, уставился на свой сарай, от которого
виднелась одна крыша. И вокруг этой крыши плавали поленья. Вода косо
пересекла двор, демонстрируя явный уклон в сторону Настасьиного дома...
- Александра! - испуганно ахнул Иван Петрович. - Гляди, Настасью-то
совсем затопило!
Да. Настасьино крыльцо было уже на дне озера. Ничто не мешало воде
просочиться под двери в дом.
- Горе-то какое! - причитала баба Шура. - А ты беги к Настасье! -
крикнула она Ивану Петровичу. - И ты, Сережа, тоже!
Но бежать не пришлось. Настасья уже запирала за собой калитку. В одной
руке у нее была палка, в другой большая сумка. На ногах резиновые сапоги.
Выставляя палку вперед, она зашагала к перекрестку.
- Настасья! Иди к нам! У нас пока еще сухо, - позвала баба Шура.
Настасья шагала, глядя прямо перед собой прозрачными серыми глазами.
Спина прямая и неподвижная, как стенка.
- Слышишь, что говорю? - повторила баба Шура.
Настасья была уже у перекрестка. Она слегка повернула голову и махнула
рукой: хватит, мол.
- Ни за что не зайдет. Вот куда, спрашивается, отправилась? - покачала
головой баба Шура.
- В центр пошла, - сказал Сережка. - Может, у нее там родственники.
- Нет у нее никого.
А вода прибывала. Откуда она только бралась? Растекалась в стороны,
заключая в губительные объятия Настасьин дом. Едва коснувшись бревенчатых
стен, она обращалась множеством прозрачных пальчиков, которые забирались во
все щели, проникали в малейшие углубления и дырочки. И когда она нащупала в
завалинке, почти на уровне окна, какую- то брешь, она устремилась туда.
Затонуло болото. Поля вдоль новых берегов намокли, как губка, и влага
расползалась все дальше. В довершение всего что-то сильно рвануло со стороны
комбината.
6 мая 11 часов
Все, кто жил на Озерной и Подгорной, столпились на Вороньей горе,
сплошь утыканной желтыми цветочками мать-и-мачехи. Светлое серое небо
обступило гору со всех сторон. Ветер стих. Только редкие порывы раскачивали
ивовые ветки, тяжелые от толстых почек. Собравшиеся топтались на сырых
тропинках. Озеро поднялось до середины склона и ползло выше, будто в нем
бродили дрожжи. Будто оно само было гигантской набухшей почкой. В
неспокойной мутной воде плавали ломаные ветки.
Мальчишки носились по берегу. За ними с громким лаем гонялся Гришкин
Гоша. Эта компания уже сгоняла пару раз на другой берег и сообщила, что на
комбинате лопнули какие-то трубы. Приехала аварийная, а на территорию не
пускают. Это сообщение никого особенно не удивило. Все продолжали молча
смотреть на маленький островок, торчащий из воды заросшей кочкой. К островку
со стороны берега всегда, сколько помнится, вели досчатые мостки,
начинающиеся высокими воротами. Так вот этих мостков, разумеется, давно не
было видно. Только глупо торчала на поверхности перекладина ворот. И сам
островок чуть ли не весь ушел в воду. Никто толком не знал, что там за
постройки, поскольку и летом и зимой все скрывали густые заросли. Знали
только, что там складские помещения комбината. К тому же остров с давних пор
был обнесен колючей проволокой в четыре ряда, да еще крест-накрест. И ворота
всегда наглухо закрыты. Короче говоря, вход воспрещен. А раз нельзя, то
нельзя. Все привыкли к закрытому островку и уже не замечали его. И
неудивительно, что нынче вспомнили о нем не сразу.
- Что же, они там так и сидят? - спросил наконец кто-то.
- Конечно. Сам посуди: где был бы сейчас Федя? Да мы бы только его и
слышали! Он бы никому покоя не дал.
Сережка именно в этот момент пробегал по тропинке и даже остановился:
действительно! Федя может утонуть!
Все опять замолчали. Выходило, надо что-то предпринимать.
Со стороны шоссе раздались голоса. На гору поднялись двое пожарников в
сопровождении начальника милиции Сан Саныча. Иван Петрович с суровым видом
пошел им навстречу.
- Здравствуйте, - важно произнес он. - Здесь вопрос серьезный: на
острове люди. Их надо как-то снимать оттудова.
- В чем, собственно, сложность? - спросил один из пожарников. - На
озере живете, у каждого лодка во дворе. Давайте лодку, мы сплаваем.
- На нашем озере лодок не водится. У нас не принято, - сказал Иван
Петрович. И сказал почти правду. Только чуть-чуть преувеличил: у него самого
была лодка, да еще моторка у Тимони.
- Тимоня где? У Тимони моторка есть, - раздалось из толпы.
- Уже пошел за ней, - ответил Тимонин отец.
Тут заговорили сразу чуть не все хором:
- А ты-то сам, Петрович, чего скромничаешь?
- Он спасать-то не очень. Только топить мастер.
- А кому, как не тебе за Федей плыть?
И все посмотрели на Ивана Петровича, потому что Федя - его родной брат.
Напрасно Иван Петрович надеялся, что об этом все забыли.
- Мою лодку смолить надо, - быстро сказал он. - И вообще: где
начальство с комбината? Кто должен ихний объект спасать? Шишкин?
- Ладно, Петрович, ты активный, так ты тут руководи. - сказал Сан
Саныч. - А я на комбинат съезжу. Что они там, ей богу, с ума посходили.
- Кто со мной плывет? - крикнул Тимоня из-под горы.
Сережка спустился к воде и вопросительно посмотрел на Тимоню. Но было
ясно: не возьмет. Взрослых полно. Хотя никто, похоже, на остров не рвался.
В результате поплыли двое: Тимоня и один пожарник. Народ перебрался
повыше, чтобы обзор был лучше.
- Кто же там может быть? - удивленно спросил второй пожарник. - Там
вроде бы и места нет.
- Там двое людей с комбината, работники склада, - авторитетно ответил
Иван Петрович. - Они там даже живут.
- Ну и дела. Жить им, что ли, больше негде?
- Ну-у... один там сразу после эвакуации обосновался. Алкоголик. Уж лет
сорок живет, истопником работает. Его дом-то снесли, пока он в Казахстане
работал. Обидели человека. Считай, просто выселили на остров.
- Вот-вот, - вмешалась в разговор самая старая из местных бабок - баба
Нюша, - точь в точь как ты своего Федю.
- Я? Я устроил его на работу в комбинат. Уж чего лучше в его-то
положении? Там тебе и столовая, и прачечная.
- Вот-вот. Добрые люди пригрели, а ты и рад.
- Он там напарником работает!
- Напарник, что надо, - засмеялся кто-то, - с таким на воздух быстро
взлетишь! Слава Богу, хоть от берега далеко.
- Просто вырос твой Федя при институте, так и повелось, - заключила
баба Нюша.
- Слова сказать не дадут! - обиделся Иван Петрович. - Завидуют. Я ведь
уличный комитет, - пояснил он пожарнику.
- Да-а, - понимающе протянул тот, - есть чему позавидовать.
А баба Нюша тут же оказалась в центре внимания. Поворачивая голову то к
одному, то к другому, она охотно отвечала на вопросы.
- Баба Нюша, а что, истопник и вправду сорок лет на острове живет?
- Живет. Я-то сама его с пятьдесят седьмого году так и не видала. Он
тогда вернулся с эвакуации тощий, седой, загорелый, чуть ли не обугливши.
Все считали, что он в голод помер. Дом его снесли. А он вдруг и появился.
Оказывается, уезжал вместе с институтом.
- С каким еще институтом?
- Да ты не знаешь, тебя еще на свете не было. Тут институт был, где
нынче комбинат. Дуня-то там уборщицей работала.
- Какая Дуня?
- Да ты не знаешь, она уж померла давно. Дуня, Федина-то мать и
этого-вон, Ивана Петровича. На остров-то с тех пор никто уборщицей идти не
хочет.
- Странно однако: истопник с институтом эвакуировался. Что ж его на
фронт не взяли?
- Дак первый-то призыв был до сорока пяти лет.
- Что? Сколько же ему лет?
- Да вот считай. Больше моего.
Лодка причалила к острову. Все замолчали, пытаясь разглядеть хоть
что-нибудь. Только все скрывали заросли. Потом моторка снова затарахтела.
Иван Петрович обратился к пожарнику:
- Вот Вы, как специалист, скажите свое мнение: откудова столько вдруг
воды?
- Это выяснить нужно. Скорее всего, из других водоемов пришла после
таяния льдов.
- Наше озеро с другими водоемами не связано, - сказал Иван Петрович. И
никто ему не возразил, потому что это было очевидно.
- Тогда трудно сказать, - пожал плечами пожарник. - Но если это
действительно так, то потопа быть не должно.
- Во-во. Так нам власти и скажут: не должно его быть и нету! - заключил
какой-то шутник. - С нашим озером вечно что-нибудь неладно.
- А что еще неладно? - заинтересовался пожарник.
- Бывает, тонут. Приезжие, конечно.
- Почему именно приезжие?
- А мы предпочитаем не купаться. По крайней мере, далеко не плаваем.
- А почему? - спросил пожарник.
- Не принято у нас. Так с давних пор повелось.
- В наше-то время совсем в воду не заходили, - вставила баба Нюша. - А
в старое время и дома по берегу не строили, русалок боялися.
- А как же эти пять домов ?
- Так это новые считалися дома. Дед мой рассказывал, как их всем селом
отговаривали у воды строиться. Старики пугали: ключи придут. Только и тогда
стариков-то плохо слушали.
- Да, ключи в озере есть, - сказал Сан Саныч - Я-то сам не здешний. Но
думаю, потому здесь и тонут.
- Да от ключей уж ничего не осталось! - убежденно сказал Иван Петрович.
- Их там илом, небось, завалило. Раньше вода возле них воронкой
закручивалась, даже с берега было видать. Там-вон, у мостков. А теперь нет.
Моторка приближалась. В ней сидели трое. Это вызывало недоумение. Все
молча ждали.
На гору поднялись Тимоня, пожарник и Федя. Федя шел последним, являя
собой, как обычно, жуткое зрелище: небритый, седые клочья вокруг лысины, на
беззубом лице блаженная улыбка. Кто угодно испугается. Только пугаться тут
некому. Федю знают все, особенно его лучшие друзья - собаки. Что называется,
каждая собака его знает. А пожарники - народ крепкий, на всякое
насмотрелись.
Ликующий, неуправляемый голос Феди, звучал не умолкая:
- Сижу, думаю: все, думаю, Федя. Допрыгался, Федя. Крышка. А истопник
молчит, как рыба. Даже не обернулся. Привет, Серега! - закричал Федя, увидев
Сережку.
- Здравствуй, Федя.
- А истопник-то где? Где второй-то? - раздавалось со всех сторон.
- Наотрез отказался плыть, - сказал пожарник, с недоумением пожимая
плечами. - Что с ним сделаешь? Если вода дальше пойдет, опять поплывем.
- Пьяный, небось! - громогласно предположила баба Груша, Гришкина
бабушка.
- Да нет, - возразил Федя. - Он вообще с острова редко выходит.
- Вот до чего человека обидели! - укоризненно сказал Иван Петрович. -
Даже спасаться не захотел. Одичал. Сорок лет по острову с багром бегает. Как
к мосткам подплывешь, того и гляди по башке хватит.
- И нечего там делать! - строго оборвала его баба Нюша. - У него там,
говорят, свои сети натянуты. Не один ты рыбу ловишь.
- Уж не знаю, что за рыба в вашем озере может водиться, - с сомнением
сказал пожарник Ивану Петровичу. - Мы летом возле комбината воду брали, так
пена там вот таким слоем!
- На территорию не пускают, у них секретность, - насмешливо добавил
второй, - а воду зачерпни обычной банкой, и все секреты налицо.
- Да. Крутая помойка, - задумчиво произнес Тимоня.
- И рыбы больной много, - добавил кто-то.
- Да больная-то рыба спокон веку здесь попадалася, - опять вставила
баба Нюша.
- Странно, с чего бы это, - с сомнением произнес пожарник.
- Только раньше-то ее мало было, не то что нынче, - не унималась баба
Нюша. - Нынче-то совсем не то. А в старые времена вода до чего чистая была!
Настоящее зеркало! Специально приезжали посмотреть. И очень холодная.
- Русалок-то не видно было? - спросил веселый пожарник.
- Не знаю. Не видала. Наши-то на лодках не плавали. Не положено было.
Лодку только графский сторож держал, да урядник. Только помню, в тринадцатом
году на праздник один художник поплыл к ключам, да стал тонуть. Сторож его
еле вытащил! А потом рассказывал: глаза у того художника выпученные, прямо
белые. Что-то, говорит, увидел, а что - не мог объяснить.
- Ну, пошло-поехало, - буркнул Иван Петрович. - Опять сказки.
- Интересно. Что же все-таки он увидел? - спросил кто-то.
- Да русалку и увидел, - опять засмеялся пожарник.
Примчались явно разочарованные мальчишки: вода больше не поднималась.
Они проверили свои отметины на высоком собачьем пляже.
- Ну ладно, пошли, что ли, - с неудовольствием сказал Иван Петрович
Феде.
- Да нет, Иван Петрович, - засмущался Федя, - я лучше на остров...
- На остров, - пробурчал Иван Петрович, - кто тебя туда повезет,
интересно.
12 мая
Вода значительно отступила. Похоже, она уходила в болото: там стало
больше топей. Теперь граница озера пролегла по злополучному забору Ивана
Петровича. Крыльцо Настасьи просохло на ветру. И только в подполье у нее
стояла вода. Иван Петрович лично это проверил и пообещал вызвать спасателей
из районной организации. А вопросами загрязнения водоема в результате
прорыва труб на комбинате должна была заняться Санэпидстанция района.
15 мая, утро
В это холодное утро на небо было страшно смотреть. Оно полнилось
черно-белыми облаками. Облака эти медленно перемещались, наползали друг на
друга, выталкивали друг друга вверх, громоздились все выше и выше, пугая
невероятными размерами небес. И под этим трехэтажным небом морщилось от
ветра озеро, сжавшееся уже почти до прежних размеров. Светлое и колючее, как
алюминиевая терка. Из-за Вороньей горы, слегка оперившейся зеленью,
показалась крупная фигура бабы Груши. Приложив руку козырьком, она
внимательно вглядывалась в перекресток дорог. По шоссе со стороны центра
приближался "уазик" темно-зеленого цвета. Когда он свернул направо, на
Озерную, баба Груша затрусила в том же направлении.
Через час баба Груша стояла посреди магазина и произносила гневный
монолог. Покупателей не было. Две молоденькие продавщицы и кассирша слушали
ее, подперев кулаками щеки.
- В Санэпиднадзор должны были сообщить еще когда! А оттуда вторую
неделю никого нет! Это о чем-то говорит? Не больно зовут, значит. Еще бы!
Трубы-то лопнули где? На комбинате! Ясное дело: ни к чему им эта проверка.
Им и спасатели не нужны: зачем лишний раз о себе напоминать? Главное, чтобы
все шито-крыто было. Поначалу-то я решила, что приехали нормальные
спасатели. Пошла просто поглядеть, как воду у Настасьи откачают. Я ж у нее с
тридцать девятого году не была. Тогда еще девчонкой молоко им носила. У нее
еще мать была жива. А теперь-то к ней никто не ходит. Вы ж ее знаете: ей
никто не нужен. Так вот, вхожу в дом, а там уже наш Петрович торчит.
Спасателей этих двое. Один, потолще такой, с насосом, другой налегке. Этот,
с насосом, в подпол полез. Встал на одну ступеньку, чтобы до воды
дотянуться. Не знаю, что он там вытанцовывал на этой лесенке, только она
треснула, он в воду и ухнул. Я уж другому-то говорю: руку ему дай,
спасатель! Утонет ведь! Ну, дал он ему руку. Тот вылез, переоделся в ватник.
Сели в машину и укатили.
- А кто теперь воду вычерпает? - поинтересовалась кассирша.
- Так вот и я к Петровичу пристала! Кто, говорю, воду-то вычерпает? А
он: да они же и вычерпают. Вот очухаются маленько и вернутся. Они же свои
ребятки, комбинатские. Вот тут мне все и стало ясно! Даже аварийку районную
вызвать не хотят: есть, значит, чего скрывать. А Петровичу я так и сказала:
а ты, говорю, Петрович, дурак. Под чужую дудку пляшешь, а сам знать не
знаешь, какие они тут дела делают. Дождешься, что внук родной, Валька, в
озере какой-нибудь отравы наглотается! И этих циркачей чтобы больше не было,
говорю! Так он пообещал сам воду вычерпать.
- Он вычерпает, пожалуй, - усомнилась продавщица.
В этот момент хлопнула дверь и в магазин вошел Федя. Сияя как всегда он
бодро прошел к кассе и, почти целиком просунув голову в окошко, сказал:
- Здравствуй, тетя Таня!
Тут одна из продавщиц, новенькая, развеселилась. Она, видно, к Феде еще
не привыкла. А баба Груша лишь сочувственно вздохнула: Федя старше тети Тани
лет на двадцать. Но мальчишки зовут ее так, и он туда же.
- Я вообще-то в аптеку, - доверительно сообщил он.
- А зачем же в магазин зашел? - спросила тетя Таня.
- Да так. Здесь все свои.
- В аптеку-то не опоздаешь? Иди поскорей.
- Да успеется! Они до семи работают. А мне только таблетки.
Новенькая продавщица затряслась от смеха:
- Таблетки? А тебе какие помогают?
- Да не мне, истопнику! - укоризненно сказал Федя, повернувшись к ней.
- Мне-то зачем?
Продавщица покатилась со смеху. Тетя Таня сердито посмотрела на нее и
покачала головой.
- А к нам на остров главный инженер пришел, проверяет склад и
котельную. Так я и рад, что таблетки понадобились! Не хочу я зря ему на
глаза попадаться.
Федя счастливо улыбнулся.
- Вот! - вскричала баба Груша, - подняв указательный палец. - Слыхали?
Вот об этом я и говорю! Сами все прилижут, все последствия уничтожат - и
концы в воду! Потопа как не бывало!
Федя внимательно выслушал ее и согласно закивал:
- Да! Ничего себе был потоп! Вода-то поднялась как, а? Поликлинику
совсем затопило!
- Все три этажа! - опять не удержалась новенькая продавщица. Ей одной
было так смешно, хотя все прекрасно знали, что поликлиника стоит далеко за
Вороньей горой, а там никакого потопа не было.
- Да не та поликлиника! - Федя выпрямился во весь рост и повернул к ней
покрасневшее лицо. - Старая поликлиника! Там еще было написано "Продукты".
Девушка совсем уже неприлично расхохоталась. Все осуждающе замолчали.
Замолчал и Федя. Теперь стало слышно, как шумно он дышит.
- Федя, Федя! Ты что? - забеспокоилась баба Груша.
Все разом повернулись в его сторону.
Лицо Федино покраснело, лишь резко белела кожа над бровями. Теперь
отчетливо стали видны Федины смешные веки: они у него, как у черепахи,
сверху и снизу одинаковые. И между этими набухшими веками беспомощно
метались зрачки. Губы дергались. Федя пытался что-то сказать, но не мог
выдавить из себя ни звука.
- Была, была там поликлиника до войны! - отчеканила баба Груша так, что
в ушах зазвенело.- И еще в пятидесятые годы была! Потом там магазин сделали,
а после подсобку комбинатскую. А потом там крыша упала, так ее вообще
забросили.
Она повернулась к новенькой продавщице и выразительно похлопала себя
ладонью по лбу: мол, ума у тебя куда меньше, чем у Феди.
Федя притих, заскучал.
- Там специалисты принимали... - печально сказал он. - Картинки были с
лампочкой внутри. Я же помню. Что ж я совсем уже, что ли?
Взгляд его устало скользнул по окнам.
- Ну, пойду за таблетками, - сказал он и пошел к дверям, шаркая
пятками.
29 мая, 9 часов
Небосвод до краев залит яркой голубизной. Все вчерашние тучи
растворились в ней без остатка. Оттого, наверное, эта небывалая свежесть
небес. Из-за Вороньей горы слепящим белым пламенем рвется солнце. А над
заборами роятся новенькие, глянцевые цветки вишни с пушистыми тычинками. Они
похожи на белых пчел.
Тимоня вышел из гаража с ведром голубой краски и направился к
перевернутой моторке.
- Привет, Тимоня! - крикнул Сережа с крыльца.
- Здорово. Что не в школе?
- А у нас каникулы начались.
- Поздравляю.
- А ты что, лодку будешь красить?
- Пора.
Тут Сережка услышал глухой щелчок. От стены прямо ему под ноги
отскочила "пулька" и исчезла в траве. Сережка повернул голову и увидел
Вальку, хихикающего и готового в любой момент смыться.
- Поймаю √ мало не будет, - пообещал Сережка.
Валька немедленно скрылся за дверью дедовой веранды и моргал оттуда,
расплющив нос о стекло.
А Тимоня обмакнул кисть и провел ею по металлическому борту. Голубая
полоса слилась с небом. Цвет в цвет! Тимоня даже усмехнулся. Он перевел
взгляд на озеро. Вода была гладкая и голубая, как небо. Вернее, почти как
небо: прибавился еле ощутимый мрачноватый тон. Как бы капля чернил.
Всего несколько дней, как наладилась погода, а все вокруг совершенно
изменилось! Комаров появилось несметное количество. Зелень рванула, как
сумасшедшая. Возле бабы-Шуриной калитки в момент вымахали несколько кустов
полыни. Пока Сережка спохватился, они стали совершенно неистребимы и грозили
совсем блокировать вход. Совсем еще недавно из кленовых почек выпростались
кулачки на тонких черенках, а теперь это уже развернутые листья. И только
медлительный шиповник еще распрямляет сложенные сначала пополам, потом в
гармошку, проглаженные и прихотливо упакованные кем-то зеленые пальцы.
ИЮНЬ
5 июня, 14 часов
День был ветреный, небо - пронзительно синее. Солнце ныряло между
клочьями облаков, разметавшимися по небу. Оно яростно жгло, вынырнув на
чистое пространство. Зато когда скрывалось, все вокруг резко хмурилось и
становилось таким же мрачным, как озеро. По синей воде пролегла черная рябь.
Озеро словно надело непробиваемую кольчугу в два пальца толщиной.
Сережка вошел в дом. Баба Шура громко двигала по плите кастрюли.
- Все готово! - сказала она, обернувшись. - Иди мой руки.
Сережка загромыхал умывальником и не услышал, как в дверь постучали.
- Здравствуйте, соседи, - бесстрастным голосом сказала бабка Настасья,
неожиданно возникшая в дверях. Сережка вытаращил глаза. Настасья никогда еще
не заходила к ним в дом.
Баба Шура тоже сразу все оставила и внимательно посмотрела на нее.
- Здравствуй, Настасья. Заходи, присаживайся.
- Дай, соседка, семенной картошки, если осталась. Моя вся в подвале под
водой пропала.
- Конечно-конечно, - заспешила баба Шура, - два ведра оставалось. Мы
ведь уже посадили. А тебе воду-то откачали?
- Нет.
- Да ты садись, Настасья. Мы как раз обедать собрались.
- Нет. Спасибо. Пойду. Картошки-то дашь?
- Сейчас-сейчас. Хоть чаю выпей!
Настасья так и стояла, прислонившись к косяку. Тогда баба Шура
отправилась в сарай за картошкой и вернулась с двумя ведрами проросших
клубней.
- Шура! Ты дома? - раздалось с улицы.
Торопливо шаркая пятками, в дом чуть ли не вбежала баба Груша.
- Утопленника выловили!
- Да ты что! Мужчину? Женщину?
- То-то и оно, что неизвестно. Вот бегаю, своих проверяю: целы ли. Надо
бы к Настасье заскочить, только...
Тут баба Груша увидела Настасью и вытаращила глаза. Но быстро сменила
выражение лица и сказала:
- Ну и слава богу. И идти не надо.
- Пойду, - сказала Настасья.
- Сережа, отнеси картошку-то до дому - сказала баба Шура.
- А где утопленника выловили? - спросил Сережка.
- На той стороне, возле комбината.
- А Гришка-то знает? - спросил Сережка.
- Еще бы. Он, поди, уже там.
- То есть как это? И за мной не зашел?
Он выскочил из-за стола и кинулся к калитке, размахивая ведрами с
картошкой.
- Баба Шура, я быстро! Картошку закину и сгоняю за озеро. Одна нога там
- другая здесь!
- Надо же, Настасья-то к тебе пожаловала, - сказала баба Груша,
присаживаясь к столу. - А к ней-то самой так просто не зайдешь. Совсем
нелюдимая. И что за человек такой?
- Оказывается, вода у нее в подполье так и стоит, - сказала баба Шура.
- Ну, возьмусь я за Петровича, - пообещала баба Груша. - Уж как
божился, что сам вычерпает.
- Этот вычерпает, жди.
- Вот и я говорю, никудышный мужик. Не поймешь, кто из них больше
ущербный, он или Федя.
- Оба ущербные, каждый на свой манер, - заключила баба Шура.
Сережка решил бежать напрямик через болото.
- Серега! Подожди! - послышалось сзади.
Его догонял Гришка.
- Я сначала за Васькой забежал! Он тоже хочет посмотреть!
Сережка обернулся на бегу и увидел этого неизвестного Ваську.
- Он наш дачник! - пояснил Гришка.
Выбежали на болото. Сережка прыгал с кочки на кочку, перемахивая через
хлюпающие ямы. Потом нырял сквозь сплошную сеть веток. За ним след в след
нырял Гришка. Васька только успевал выставлять вперед локти, чтобы не
получить веткой в глаз.
- Скоро? - кричал Васька.
- Скоро!
Внезапно болото кончилось. Показался ровный зеленый берег и кирпичное
здание комбината.
Возле воды толпились люди. Иван Петрович уже расхаживал с суровым
видом, засунув руки в карманы своих коротковатых брюк. Сан Саныч и еще один
молоденький милиционер стояли возле утопленника, накрытого брезентом.
- Опоздали, - разочарованно протянул Гришка, - уже накрыли.
- Не мешайте, - строго сказал Иван Петрович.
- Кого ждут-то? - громким шепотом поинтересовался Гришка.
- Следователя, - ответил Васька с видом знатока.
Ветер разогнал облака. Солнце пекло нещадно.
Среди собравшихся были совсем незнакомые лица: видно, комбинатские. Все
вполголоса переговаривались между собой, а мальчишки прислушивались к
разговорам.
- Эту лодку первым заметил вахтер. Он ее еще вчера в камышах увидал.
Смотрит, лодка вверх дном.
- Что же, этот утопленник уже два дня здесь плавает?
- Может, и больше.
- А еще вахтер говорит, будто вначале он как бы шевелился.
- Ага, сейчас, шевелился! - саркастически вставил Иван Петрович. -
Шевелился бы - встал бы да пошел. Тут мелко.
- Вахтер лодку-то на берег вытянул, а под ней труп этот вниз лицом. Он
его перевернул на спину, а лица вообще нет. Каша какая-то.
- А одет во что?
- Не знаю, сейчас посмотрим.
Наконец рядом остановилась машина. Следователь вышел, хлопнув дверцей,
и зашагал прямо сквозь толпу. Все послушно расступились, вытягивая шеи ему
вслед. Мальчишки короткими перебежками продвигались поближе, пока не
оказались в первом ряду. Но следователь отодвинул всех на приличное
расстояние. Он переговорил о чем-то с Сан Санычем, а потом коротко сказал:
- Откройте.
Молоденький милиционер откинул брезент... Все, кто хоть что-то мог
увидеть, невольно ахнули. Вернее сказать, прозвучал глубокий, громкий вдох.
К сожалению следователь не подпустил ближе. Видно было лишь, как за углом
ткани потянулись липкие нити, переливаясь в ярких лучах солнца разноцветной
радугой.
- Чушь какая-то, ей богу, - изумленно произнес Сан Саныч.
Мальчишки чуть шеи не свернули, пытаясь разглядеть утопленника. Тело
было темным, синеватым и каким-то склизским на вид. И от него повсеместно
тянулись эти странные нити. Будто развернули мокрую конфету.
- Не могу разобрать... Может это одежда? - предположил Гришка.
- А по-моему, никакой одежды нет, - сказал Сережка.
- Возьмите образцы массы, - распорядился следователь после короткого
молчания. - Вахтера вызывали?
Он подошел к Сан Санычу, и опять не стало слышно, о чем они говорят.
- В кислоте растворили! - дошло до Ивана Петровича.
- В какой еще кислоте! - нервно воскликнул интересный мужчина с тонкими
усиками и с галстуком. - Вы думаете, что говорите? Откуда в озере кислота?
- Да нет, Булат Васильевич, - заискивающе произнес Иван Петрович, - Я
говорю, его еще до озера кислотой побрызгали. Чтобы было не узнать. Мафия. А
про озеро-то вопрос другой. Надо санэпидстанцию вызвать.
- Да кто вы такой, чтобы санэпидстанцию вызывать? - взвился мужчина.
- Я-то? Я председатель уличного комитета с того берега.
- Попрошу всех разойтись! - гаркнул Сан Саныч.
Молоденький милиционер и человек в штатском, приехавший со
следователем, подняли носилки и понесли к милицейской машине.
- Слушай, этот, в галстуке, кто такой? - спросил Сережка Гришку в
расчете на то, что он как бабы-Грушин внук всех знает.
- Главный инженер с комбината, - ответил тот.
8 июня, 13 часов
Настала жара. Это обычное дело в здешних краях: недели две жара, а
потом до конца лета солнце из-за облаков не показывается. Если не открыть
вовремя купальный сезон, то можно его и совсем пропустить. Но именно теперь
Сан Саныч повесил у магазина и на двух столбах возле озера объявление:
"Купаться запрещено до официального заключения комисси Санэпиднадзора". А
комиссия что-то не спешила.
Жара здесь и всегда-то плохо переносится. Но в эти дни было особенно
тяжко: ни ветерка! Озеро замерло, разогретое. Камыш не шелохнется, будто
воткнутый в студень. Лишь ночами ветер гонит тучи куда-то на север, будто
вагоны с дождем проездом.
Сан Саныч, пользуясь обеденным перерывом, окучивал свою картошку. А к
нему спешил Иван Петрович. Лысина его была прикрыта кепкой. Широкие брючины
зацепляли головы одуванчиков. Иван Петрович старался бежать прошлогодней
тропинкой, но ее, к сожалению, практически не было: мощный дерн, густо
утыканный цветами, напирал со всех сторон, не оставляя места даже для одной
ступни.
Еще не добежав, Иван Петрович во весь голос сообщил:
- Сан Саныч! В нашей округе никто не пропал. Но это и так все знают. А
я вот установил, что на комбинате тоже все целые. Так что утопленник - не
нашинский. Пришлый.
- Все сказал? - Сан Саныч поспешно шагнул через борозду ему навстречу.
- Знаешь, Петрович, у тебя свои дела, у меня - свои.
- Напрасно ты мной пренебрегаешь, - сказал Иван Петрович, - я лицо тоже
ответственное. Хоть у меня и так дел по горло. Воду-вон у Настасьи
вычерпать. Козу-вон купил. Все я да я. Рук не хватает.
И он зашагал было прочь, но тут же развернулся и затрусил обратно.
- Вот что я думаю: надо с разных точек зрения подойти. Может, человек в
лодке просто химикаты вез, да перевернулся?
Сан Саныч сердито обрабатывал борозду, не поворачивая головы. Иван
Петрович продолжал мыслить вслух:
- Может собутыльник? Пил с истопником на острове да утонул?
- Когда это у истопника собутыльники были? Ты хоть одного видел?
- Ну, может этот утопленник поначалу на мостки забрел, а истопник его
багром огрел? Вот что! - Иван Петрович оглянулся и с таинственным видом
закончил: - надо Федора допросить.
- Знаешь что! - возмутился Сан Саныч. - Федора своего сам допрашивай.
Вот прямо сейчас иди и займись!
8 июня, 14 часов
В кабинете Сан Саныча раздался телефонный звонок.
- Добрый день, Сан Саныч. Вас беспокоит главный инженер комбината.
- Я Вас внимательно слушаю.
- Сан Саныч! Что за объявления Вы развешали на столбах? Опоздали! Это
уже лишнее: наши специалисты взяли пробы воды по всему берегу и на глубине.
Проведенный анализ показал, что все примеси в пределах нормы. Так что будьте
добры, снимите свои бумажки!
- Я готов их снять. С превеликим удовольствием. Но мне нужен документ,
на основании которого я это сделаю. И по закону это должно быть заключение
Санэпиднадзора.
- Ну что ж, ждите комиссии. Мы свое дело сделали.
- Это уж точно.
- Только заметьте: у нас работают научные сотрудники. Люди имеют ученые
степени, между прочим. И мне непонятно: зачем Вам, человеку, отвечающему за
спокойствие в населенном пункте, нужно привлекать к озеру скандальное
внимание? Тем более, что причин для этого нет!
Повесив трубку, Сан Саныч несколько раз недовольно хмыкнул. Потом
произнес вслух:
- Ученые. Где они, ученые? Ученые - это подвижники! Они своей жизнью
рискуют. А не чужой.
8 июня, 15 часов
В кабинете Сан Саныча снова раздался звонок. Звонил следователь
районной прокуратуры.
- Что у вас нового? - поинтересовался он.
- Ничего существенного, обстановка нормальная.
- Хорошо. Только я попрошу Вас не делать самостоятельных выводов о
существенности происходящего. Я должен быть в курсе всех событий. Будьте
внимательны ко всему, что касается озера. Приеду на следующей неделе.
- Да я и так здесь как привязанный! Комиссии все нет, люди вот-вот в
воду полезут. А в воде неизвестно что!
- Я позвоню Вам накануне своего приезда. Подготовьте пожалуйста,
подробный отчет по обстановке на озере.
11 июня, 12 часов
Баба Груша вела разговор в магазине. Покупателей было мало. Двое
дачников разочарованно топтались в хлебном отделе, рассматривая пустые
витрины. Продавщицы облокотились на прилавок.
- Народ дурной до чего! - говорила баба Груша голосом, рассчитанным на
большую аудиторию. - Подъезжает машина. Оттуда выходит такой, в цветастых
шортах вот посюда, и к воде. Я только рот открыть успела, а он свои шорты на
куст - швырк, в воду плюхнулся и поплыл. Написано русским языком: купаться
запрещено. Ну просто не терпится идиотам! Ладно, не отравился, не утоп. А
глядишь, прыщами какими пойдет?
- Это точно, - закивала продавщица, - пока эта комиссия соберется, все
тут неизвестно чем покроемся.
- Комбинат закрыть надо! - митинговала баба Груша. - Да разве закроют!
Потому и комиссию тормозят!
- Наверняка. Только не верится мне, чтобы труп из-за загрязнений
растворился, - вступила в разговор кассирша.
- Почему бы и нет? Теперь химию используют и надо и не надо.
- Да что уж лишнее говорить. Тогда бы уже давно вся рыба в озере
растворилась.
Этот аргумент кассирши оказался очень веским. Баба Груша задумалась, но
не надолго:
- А заметили, как много в этом году больной рыбы?
- А у нас этой больной рыбы полно! - раздался радостный голос Феди.
За разговорами не заметили, как он вошел.
- Я тут попробовал одну: ну, там, поджарил, посолил.
- Ну и как? - усмехнулась продавщица.
- Не знаю, - Федя пожал плечами. √ Хрустит. Как все равно лампочку
съел.
- Ну и здоровье у тебя, Федя!
Подойдя к кассе, Федя просунул голову в окошко, насколько смог:
- Здравствуй, тетя Таня! Веришь, нет, тетя Таня, я сейчас чуть не
заблудился! На маршрутку сел у горы. Еду-еду, гляжу: где я?
- Пешком ходи! - поучительно сказала баба Груша. - Все в магазин пешком
ходят, один ты на маршрутке.
- А маршрутка удачно подошла, я и сел. Так вот: выхожу - ничего не
понимаю. Хорошо, ребята с молокозавода ехали. Садись, говорят, Федя, до
магазина подкинем.
- Ну ладно. Идти надо, - с сожалением произнесла баба Груша. - В общем,
нечего в этом озере купаться. И раньше-то за озером слава дурная была, а
теперь