я моя смерть. Все Живи, о Брут! Живи! Живи! Первый гражданин С триумфом отнесем его домой. Второй гражданин Воздвигнем статую ему, как предкам. Третий гражданин Пусть станет Цезарем. Четвертый гражданин В нем увенчаем Все лучшее от Цезаря. Первый гражданин Проводим его домой с почетом. Брут Сограждане! Второй гражданин Брут говорит. Молчанье! Первый гражданин Потише, эй! Брут Друзья, позвольте, я уйду один, А вас прошу с Антонием остаться. Почтенье праху Цезаря воздайте, А также славе доблестной его, О них в надгробном слове Марк Антоний Здесь с разрешенья нашего вам скажет. Я ухожу, а вы не расходитесь, Пока Антоний речи не закончит. (Уходит.) Первый гражданин Останемся Антония послушать. Третий гражданин Антоний благородный, на трибуну Ты поднимись. - Послушаем его. Антоний Обязан Бруту я за разрешенье Здесь речь держать. (Всходит на ростру.) Четвертый гражданин Что он сказал о Бруте? Третий гражданин Что он обязан Бруту разрешеньем Здесь перед нами всеми речь держать. Четвертый гражданин Пусть говорит почтительней о Бруте. Первый гражданин Ведь Цезарь был тиран. Третий гражданин В том нет сомненья, Но, к счастью, от него избавлен Рим. Второй гражданин Послушаем Антония. Молчанье! Антоний О римляне! Все Послушаем его. Антоний Друзья, сограждане, внемлите мне. Не восхвалять я Цезаря пришел, А хоронить. Ведь зло переживает Людей, добро же погребают с ними. Пусть с Цезарем так будет. Честный Брут Сказал, что Цезарь был властолюбив. Коль это правда, это тяжкий грех, За это Цезарь тяжко поплатился. Здесь с разрешенья Брута и других, - А Брут ведь благородный человек, И те, другие, тоже благородны, - Над прахом Цезаря я речь держу. Он был мне другом искренним и верным, Но Брут назвал его властолюбивым, А Брут весьма достойный человек. Гнал толпы пленников к нам Цезарь в Рим, Их выкупом казну обогащал, Иль это тоже было властолюбьем? Стон бедняка услыша, Цезарь плакал, А властолюбье жестче и черствей; Но Брут назвал его властолюбивым, А Брут весьма достойный человек. Вы видели, во время Луперкалий Я трижды подносил ему корону, И трижды он отверг - из властолюбья? Но Брут назвал его властолюбивым, А Брут весьма достойный человек. Что Брут сказал, я не опровергаю, Но то, что знаю, высказать хочу. Вы все его любили по заслугам, Так что ж теперь о нем вы не скорбите? О справедливость! Ты в груди звериной, Лишились люди разума. Простите; За Цезарем ушло в могилу сердце. Позвольте выждать, чтоб оно вернулось. Первый гражданин В его словах как будто много правды. Второй гражданин Выходит, если только разобраться, - Зря Цезарь пострадал. Третий гражданин А я боюсь, Его заменит кто-нибудь похуже. Четвертый гражданин Вы слышали? Не взял короны Цезарь; Так, значит, не был он властолюбив. Первый гражданин Тогда они поплатятся жестоко. Второй гражданин От слез глаза его красны, как угли. Третий гражданин Всех благородней в Риме Марк Антоний. Антоний Вчера еще единым словом Цезарь Всем миром двигал: вот он недвижим, Без почестей, пренебрегаем всеми. О граждане, когда бы я хотел Поднять ваш дух к восстанью и отмщенью, Обидел бы я Кассия и Брута, А ведь они достойнейшие люди. Я не обижу их, скорей обижу Покойного, себя обижу, вас, Но не таких достойнейших людей. Вот здесь пергамент с Цезаря печатью, Найденный у него, - то завещанье. Когда бы весь народ его услышал, - Но я читать его не собираюсь, - То раны Цезаря вы лобызали б, Платки мочили бы в крови священной, Просили б волосок его на память И, умирая, завещали б это Как драгоценнейшее достоянье Своим потомкам. Четвертый гражданин Прочти нам завещанье, Марк Антоний. Все Прочти нам Цезарево завещанье! Антоний Друзья, терпенье. Мне нельзя читать. Нельзя вам знать, как Цезарь вас любил. Вы - люди, а не дерево, не камни; Услышав Цезарево завещанье, Воспламенитесь вы, с ума сойдете; Не знаете вы о своем наследстве, А иначе - о, что бы здесь свершилось! Четвертый гражданин Мы слушаем. Читай скорей, Антоний, Прочти нам Цезарево завещанье. Антоний Терпенье. Можете вы подождать. О завещанье я вам проболтался, Боюсь обидеть тех людей достойных, Что Цезаря кинжалами сразили. Четвертый гражданин Достойных! Нет, предатели они. Все Читай нам завещанье! Второй гражданин Они злодеи, убийцы. Читай же завещанье! Антоний Хотите, чтоб прочел я завещанье? Над прахом Цезаря все станьте кругом, Я покажу того, кто завещал. Могу ль сойти? Вы разрешите мне? Все Сходи. Второй гражданин Спускайся. Антоний сходит с ростры. Мы разрешаем. Четвертый гражданин Станьте в круг. Первый гражданин От тела и носилок отойдите. Второй гражданин Место Антонию, благородному Антонию! Антоний Так не теснитесь. Расступитесь шире. Все Назад! Назад! Раздайтесь! Антоний Коль слезы есть у вас, готовьтесь плакать. Вы эту тогу знаете; я помню, Как Цезарь в первый раз ее надел: То было летним вечером, в палатке, В тот день, когда он нервиев разбил. Смотрите! След кинжала - это Кассий; Сюда удар нанес завистник Каска, А вот сюда любимый Брут разил: Когда ж извлек он свой кинжал проклятый, То вслед за ним кровь Цезаря метнулась, Как будто из дверей, чтоб убедиться - Не Брут ли так жестоко постучался. Ведь Брут всегда был Цезарев любимец, О боги, Цезарь так любил его! То был удар из всех ударов злейший: Когда увидел он, что Брут разит, Неблагодарность больше, чем оружье, Его сразила; мощный дух смутился, И вот, лицо свое закрывши тогой. Перед подножьем статуи Помпея, Где кровь лилась, великий Цезарь пал. Сограждане, какое то паденье! И я и вы, мы все поверглись ниц, Кровавая ж измена торжествует. Вы плачете; я вижу, что вы все Растроганы: то слезы состраданья. Вы плачете, увидевши раненья На тоге Цезаря? Сюда взгляните, Вот Цезарь сам, убийцами сраженный. Первый гражданин О скорбный вид! Второй гражданин О благородный Цезарь! Третий гражданин Злосчастный день! Четвертый гражданин Предатели, убийцы! Первый гражданин О зрелище кровавое! Второй гражданин Мы отомстим! Все Месть! Восстанем! Найти их! Сжечь! Убить! Пусть ни один предатель не спасется. Антоний Сограждане, постойте. Первый гражданин Молчанье! Марк Антоний говорит. Второй гражданин Мы слушаем его, мы пойдем за ним, мы умрем с ним. Антоний Друзья мои, я вовсе не хочу, Чтоб хлынул вдруг мятеж потоком бурным. Свершившие убийство благородны; Увы, мне неизвестны побужденья Их личные, они мудры и честны И сами все вам могут объяснить. Я не хочу вас отвратить от них. Я не оратор, Брут в речах искусней; Я человек открытый и прямой И друга чтил; то зная, разрешили Мне говорить на людях здесь о нем. Нет у меня заслуг и остроумья, Ораторских приемов, красноречья, Чтоб кровь людей зажечь. Я говорю Здесь прямо то, что вам самим известно: Вот раны Цезаря - уста немые, И я прошу их - пусть вместо меня Они заговорят. Но будь я Брутом, А Брут Антонием, тогда б Антоний Воспламенил ваш дух и дал язык Всем ранам Цезаря, чтоб, их услышав, И камни Рима, возмутясь, восстали. Все Восстанем мы! Первый гражданин Сожжем дотла дом Брута! Третий гражданин Скорее заговорщиков ловите! Антоний Внемлите мне, сограждане, внемлите! Все Молчанье, эй! Антоний говорит. Антоний Друзья, восстали вы, еще не зная, Чем Цезарь заслужил любовь такую. Увы, не знаете; я вам открою; Забыли вы о завещанье. Все Он прав: узнать нам надо завещанье. Антоний Вот завещанье с Цезаря печатью. Он римлянину каждому дает, На каждого по семьдесят пять драхм. Второй гражданин О, благородный Цезарь! Месть за смерть! Третий гражданин О, Цезарь царственный! Антоний Дослушайте меня! Все Молчанье, эй! Антоний Он завещал вам все свои сады, Беседки и плодовые деревья Вдоль Тибра, вам и всем потомкам вашим На веки вечные для развлечений, Чтоб там вы отдыхали и гуляли. Таков был Цезарь! Где найти другого? Первый гражданин Нет, никогда. Скорей, скорей идемте! Мы прах его сожжем в священном месте И подожжем предателей дома. Берите тело. Второй гражданин Огня добудьте. Третий гражданин Скамьи ломайте. Четвертый гражданин Скамьи выламывайте, окна, все! Граждане уходят с телом. Антоний Я на ноги тебя поставил, смута! Иди любым путем. Входит слуга. Ну как дела? Слуга Октавий прибыл в Рим, мой господин. Антоний Где ж он? Слуга С Лепидом вместе в Цезаревом доме. Антоний Сейчас отправлюсь я туда к нему. Он прибыл кстати. Весела Фортуна И потому ни в чем нам не откажет. Слуга Я слышал, он сказал, что Брут и Кассий Промчались бешено в ворота Рима. Антоний Пронюхали, наверно, что народ Я подстрекнул. К Октавию идем. Уходят. СЦЕНА 3 Улица. Входит поэт Цинна. Цинна Мне снилось, что я с Цезарем пирую. Предчувствия гнетут воображенье; Я не хотел из дома выходить, Но что-то тянет прочь. Входят граждане. Первый гражданин Как твое имя? Второй гражданин Куда идешь? Третий гражданин Где ты живешь? Четвертый гражданин Женат ты или холост? Второй гражданин Отвечай всем прямо. Первый гражданин Да, и коротко. Четвертый гражданин Да, и толково. Третий гражданин Да, и правдиво, это будет лучше для тебя. Цинна Как мое имя? Куда я иду? Где я живу? Женат я или холост? Ответить всем прямо, коротко, толково и правдиво. Говоря толково, я холостяк. Второй гражданин Это все равно что сказать: все женатые глупцы. Ты мне за это еще ответишь. Отвечай прямо. Цинна Прямо - я шел на похороны Цезаря. Первый гражданин Как друг или враг? Цинна Как друг. Второй гражданин Вот это прямой ответ. Четвертый гражданин Где живешь, - коротко. Цинна Коротко - я живу у Капитолия. Третий гражданин Как зовут тебя, - правдиво. Цинна Правдиво - меня зовут Цинна. Первый гражданин Рвите его на клочки: он заговорщик. Цинна Я поэт Цинна! Я поэт Цинна! Четвертый гражданин Рвите его за плохие стихи, рвите его за плохие стихи! Цинна Я не заговорщик Цинна. Второй гражданин Все равно, у него то же имя - Цинна; вырвать это имя из его сердца и разделаться с ним. Третий гражданин Рвите его! Рвите его! Живей, головни, эй! Головни. К дому Брута и к дому Кассия. Жгите все. Одни к дому Деция, другие к дому Каски, третьи к дому Лигария. Живей, идем! Уходят. АКТ IV СЦЕНА 1 Антоний, Октавий и Лепид сидят за столом. Антоний Погибнут все, отмеченные нами. Октавий И брат твой в их числе. Лепид, согласен? Лепид Согласен. Октавий Так отметь его, Антоний. Лепид Но при условии, что жить не будет И Публий, сын твоей сестры, Антоний. Антоний Умрет и он; ему знак смерти ставлю. В дом Цезаря иди теперь, Лепид, За завещанием, и мы решим, Как сократить расходы из наследства. Лепид А сами вы где будете? Иль здесь, иль в Капитолии? Октавий Здесь или в Капитолии. Лепид уходит. Антоний Вот жалкий, недостойный человек. Ему бы на посылках быть, а он, Когда мы натрое разделим мир, Получит третью часть? Октавий Считая так, Ты допустил, чтоб он голосовал. Когда решалось, кто достоин смерти И попадет в проскрипционный список. Антоний Годами старше я, чем ты, Октавий. Мы почести возложим на него, Чтоб с нас самих снять этот груз позорный, И он пойдет, как с золотом осел, Потея и кряхтя под тяжкой ношей, Куда мы поведем или погоним; Когда ж. он нам сокровища доставит, Мы снимем их, его ж погоним прочь. Пусть, как осел, он хлопает ушами, На выгоне пасясь. Октавий Так можно сделать, Но он испытанный и храбрый воин. Антоний Как и мой конь, Октавий, и за это Ему я обеспечиваю корм; Его я тоже обучил сражаться, Сворачивать, и мчаться, и стоять, Его движеньями я управляю. Примерно так же нужно и Лепида Учить, и направлять, и понукать. Безмозглый человек, он ум питает Отбросами чужими, подражаньем И старые обноски с плеч чужих Берет за образец. О нем довольно, Он лишь орудье. А теперь, Октавий, Поговорим о главном: Брут и Кассий Собрали войско, соберем и мы; Поэтому союз наш закрепим, Сплотим друзей, приложим все усилья. Давай немедленно вдвоем обсудим, Как лучше козни скрытые открыть И явные опасности рассеять. Октавий Согласен я. Ведь мы с тобой в облаве И в окруженье лающих врагов; Боюсь, у многих скрыта под улыбкой Тьма козней злых. Уходят. СЦЕНА 2 Перед палаткой Брута в лагере около Сард. Барабанный бой. Входят Брут, Луцилий и солдаты; Титиний и Пиндар встречают их. Брут Стой! Луцилий Скажи пароль. И стой! Брут Ну как, Луцилий! Далеко ли Кассий? Луцилий Он близко, и уже явился Пиндар, Чтоб передать тебе его привет. Брут Он шлет привет мне. - Господин твой, Пиндар, Сам в раздраженье или чрез других Дал веский повод мне для сожаленья О сделанном; но, если он прибудет, Все разъяснится. Пиндар Я не сомневаюсь, Он явится к тебе таким, как был, Исполнен и вниманья и почтенья. Брут Не сомневаюсь в том. - Скажи, Луцилий, Какой прием оказан был тебе? Луцилий С почетом и любезностью, как должно, Но не с таким доверчивым радушьем И дружеским свободным обращеньем, Как раньше то бывало. Брут Это значит, Что пылкий друг остыл; заметь, Луцилий, Когда любовь пресыщена и тает, То внешний церемониал ей нужен. Уверток нет в прямой и честной вере; А человек пустой, как конь строптивый, Выказывает стать свою и прыть, Но, получив удар кровавых шпор, Вдруг никнет и, не выдержавши пробы, Как кляча, падает. Ведет он войско? Луцилий Заночевать они хотели в Сардах; Часть большая, вся конница сюда Прибудет с Кассием. Топот за сценой. Брут Чу! Вот и он. Идем к нему навстречу. Входит Кассий с войском. Кассий Эй, стой! Брут Стой, эй! Отдать приказ! Первый солдат Стой! Второй солдат Стой! Третий солдат Стой! Кассий Мой брат, как ты несправедлив ко мне. Брут О боги! Я ль несправедлив к врагам? Могу ль я быть несправедливым к брату? Кассий Спокойствие твое зловеще, Брут, И если только... Брут Успокойся, Кассий. Спокойно скажешь все, тебя я знаю. Но здесь, перед глазами наших войск, Не будем ссориться, - им нужно видеть Лишь знаки нашей дружбы. Отведи их, Потом в моей палатке все упреки Мне выскажешь открыто, Кассий. Кассий Пиндар, Скажи начальникам, чтоб отвели Свои отряды дальше. Брут Луцилий, сделай то же. Пусть никто Не входит к нам во время совещанья. У входа встанут Луций и Титиний. Уходят. СЦЕНА 3 Палатка Брута. Входят Брут и Кассий. Кассий Ты оскорбил меня тем, что запятнан И осужден тобою Люций Пелла За взяточничество и поборы с Сард, А все мои ходатайства о нем Отвергнуты, хотя его я знаю. Брут Ты оскорбил себя, прося о нем. Кассий В такое время, как сейчас, нельзя Наказывать за мелкие проступки. Брут И про тебя ведь, Кассий, говорят, Что будто бы ты на руку нечист И недостойных званьем облекаешь За золото. Кассий Я на руку нечист! Не будь ты Брутом, то, клянусь богами, Такая речь была б твоей последней. Брут А имя Кассия порок прикрыло, И наказанье головой поникло. Кассий Наказанье! Брут Припомни март и мартовские иды: Иль Цезарь пал не ради правосудья? Иль негодяями он был сражен Несправедливо? Разве кто из нас, Сразивших мужа первого на свете За покровительство разбою, станет Себя пятнать позорным лихоимством И продавать величье нашей чести За хлам ничтожный, липнущий к рукам? Быть лучше псом и лаять на луну, Чем быть таким. Кассий Брут, не трави меня. Я не стерплю; ты, позабывшись, хочешь Меня унизить. Я солдат и старше Тебя по опыту, умею лучше Вести переговоры. Брут Нет, нет, Кассий. Кассий Я прав. Брут Нет, ты не прав. Кассий Довольно, или из себя я выйду. Остерегись, не искушай меня. Брут Ничтожный, прочь! Кассий Возможно ль? Брут Выслушай мои слова. Иль ярости твоей мне уступить? Иль трепетать пред взглядами безумца? Кассий О боги, боги! Как снести мне это? Брут И больше вынесешь, сломив гордыню. Рабам показывай, как вспыльчив ты, Пускай они дрожат. Мне ль уступать? Иль должен я почтительно склоняться Пред вспышками твоими? Нет, клянусь, Яд желчный свой в себе ты переваришь, Хотя б тебя взорвал он; я ж. отныне Над гневностью твоей смеяться буду И потешаться. Кассий До того ль дошло? Брут Ты говоришь, что как солдат ты лучше. Так докажи на деле хвастовство, Доставь мне удовольствие: ведь я Учиться рад у доблестных людей. Кассий Ты всячески меня поносишь, Брут. Я говорил, что я как воин старше, Иль я не так сказал? Брут Мне все равно. Кассий И Цезарь так не оскорблял меня. Брут И ты его не смел так раздражать. Кассий Не смел?! Брут Нет. Кассий Не смел так раздражать?! Брут Не смел из страха. Кассий Не злоупотребляй моей любовью, Иль то свершу, о чем сам пожалею. Брут Ты сделал то, о чем жалеть сам должен. Мне не страшны твои угрозы, Кассий, Вооружен я доблестью так крепко. Что все они, как легкий ветер, мимо Проносятся. Я посылал к тебе За золотом и получил отказ. Я не могу добыть бесчестьем денег; Скорее стану я чеканить сердце, Лить в драхмы кровь свою, чем вымогать Гроши из рук мозолистых крестьян Бесчестным способом. Ведь я просил Те деньги на оплату легионам, И ты мне отказал. Так сделал Кассий? Иль Каю Кассию я отказал бы? Когда Марк Брут так скуп и алчен станет, Чтоб прятать деньги от своих друзей, Тогда, о боги, молниями всеми Его сразите! Кассий Я не отказал. Брут Ты отказал. Кассий Нет, и безумен тот, Кто мой ответ принес. Мне сердце ранил Брут. Друг переносит недостатки друга, А Брут преувеличивает их. Брут Ты начал их выказывать на мне. Кассий Меня не любишь ты. Брут Я не люблю твои пороки. Кассий Глаз друга должен их не замечать. Брут Льстецы не видят даже и пороки Величиной с Олимп. Кассий Придите же, Антоний и Октавий, И одному лишь Кассию отметите, Мир Кассию постыл, он ненавидим Любимым другом, опорочен братом, Как раб, поруган. Все его ошибки Записаны, затвержены на память, Чтоб в зубы мне швырнуть. О, душу всю Я б выплакал из глаз! Вот мой кинжал, Вот грудь моя нагая, и в ней сердце Богаче золота и руд Плутона. Когда ты римлянин, возьми его; Я, отказавший в золоте, дам сердце; Рази меня, как Цезаря. Я знаю, Что в ненависти ты его любил Сильней, чем Кассия. Брут Вложи кинжал, Излей свой гнев как хочешь на свободе, Как хочешь поноси, ты только вспыльчив. О, Кассий, ты в ярмо впряжен с ягненком, В нем гнев таится, как в кремне огонь; Он при ударе высекает искру И тотчас остывает. Кассий Будет Кассий Посмешищем для Брута своего, Когда он распалится в раздраженье? Брут Я тоже в раздраженье говорил. Кассий Ты сознаешься в этом? Дай мне руку. Брут И сердце вместе с ней. Кассий О Брут. Брут В чем дело? Кассий Иль нет в тебе любви ко мне настолько, Чтобы сносить ту вспыльчивость, что мать Передала мне? Брут Да, отныне, Кассий, Когда вспылишь на Брута, знать он будет, Что мать твоя бранится с ним, и только. Поэт (за сценой) К военачальникам меня пустите, У них там ссора, и нельзя одних Их оставлять. Луцилий (за сценой) Нет, к ним ты не пройдешь. Поэт (за сценой) Лишь смерть меня удержит. Входит поэт в сопровождении Луцилия, Титиния и Луция. Кассий Что там? В чем дело? Поэт Военачальники! Как вам не стыдно? Любовь и дружба быть меж вас должны, Поверьте мне - я больше жил, чем вы. Кассий Ха-ха! Рифмует циник очень плоско. Брут Ступай отсюда прочь. Уйди, бесстыдник. Кассий Терпенье, Брут; ведь он всегда таков. Брут Терплю я шутовство в другое время. Война не дело этих стихоплетов. - Любезный, прочь! Кассий Ступай, ступай отсюда! Поэт уходит. Брут Луцилий и Титиний, мой приказ Начальникам - встать лагерем здесь на ночь. Кассий Потом вернитесь и с собой Мессалу К нам приведите. Луцилий и Титиний уходят. Брут Луций, дай вина! Кассий Не знал я, что так вспыльчив ты бываешь. Брут О Кассий, угнетен я тяжкой скорбью. Кассий Ты философию свою забыл, Когда случайным бедам поддаешься. Брут Кто тверже в скорби: ведь Порция мертва. Кассий Как, Порция? Брут Она мертва. Кассий Как смерти я избег, тебе переча? О, тяжкая и скорбная утрата. Что за болезнь? Брут Тоска по мне в разлуке, Скорбь, что враги, Октавий и Антоний, Сильнее нас, известья оба эти Совпали; и в расстройстве чувств она, Слуг отославши, проглотила пламя. Кассий И умерла? Брут Да, умерла. Кассий О боги! Возвращается Луций с вином и светильником. Брут О ней ни слова больше. - Дай мне кубок! В нем утоплю я нашу ссору, Кассий. (Пьет.) Кассий Тост благородный будит в сердце жажду, - Налей мне, Луций, кубок через край. Пить без конца готов за дружбу Брута. (Пьет.) Брут Войди, Титиний. Луций уходит. Входят Титиний и Мессала. Мой привет, Мессала. Тесней вокруг светильника садитесь, И наши затруднения обсудим. Кассий Нет Порции! Брут Прошу, о ней ни слова. - Мессала, получил я извещенье О том, что Марк Антоний и Октавий Собрали против нас большое войско И с ним идут походом на Филиппы. Мессала Я получил такое ж сообщенье. Брут И что еще? Мессала Проскрипцией вне всякого закона Октавий, и Антоний, и Лепид Предали смерти сто сенаторов. Брут В том наши письма разнятся немного, Мне пишут о семидесяти павших Сенаторах, в числе их Цицерон. Кассий Как - Цицерон? Мессала И Цицерон казнен, Проскрипция коснулась и его. Не от жены ль ты письма получил? Брут Нет, Мессала. Мессала И в письмах ничего о ней не пишут? Брут Ничего, Мессала. Мессала Это странно. Брут К чему вопрос? Иль есть о ней известья? Мессала Нет, Брут. Брут Как римлянин, скажи мне прямо правду. Мессала И ты, как римлянин, снеси всю правду: Она погибла необычной смертью. Брут Прости, о Порция. - Мы все умрем, Мессала. Лишь мысль о том, что смертна и она, Дает мне силу пережить утрату. Мессала Так переносит горе муж великий. Кассий Я на словах все это также знаю, На деле же осуществить не в силах. Брут За дело, за живое. Ваше мненье О том, чтоб нам самим идти к Филиппам? Кассий Я против. Брут Почему? Кассий Вот почему: Пусть лучше враг отыскивает нас, Он утомит войска, растратит средства И понесет урон, мы ж сохраним На отдыхе и силы и подвижность. Брут Хороший довод лучшему уступит. Все жители вокруг, вплоть до Филипп, Нам подчиняются по принужденью, Раздражены поборами и данью, И неприятель, проходя средь них, Свои ряды пополнить может ими, И станет он смелее, подкрепленный. Всех этих выгод мы его лишим, Когда мы встретимся с ним при Филиппах, Народ в тылу оставив. Кассий Слушай, брат мой... Брут Постой. Прими в расчет, что от друзей Все взято нами; наши легионы Здесь в полном сборе; наш успех созрел, Враг на подъеме, набирает силы; А нам с вершины под уклон идти. В делах людей прилив есть и отлив, С приливом достигаем мы успеха. Когда ж отлив наступит, лодка жизни По отмелям несчастий волочится. Сейчас еще с приливом мы плывем. Воспользоваться мы должны теченьем Иль потеряем груз. Кассий Итак, вперед! Идем и под Филиппами их встретим. Брут Подкралась тьма во время разговора, И мы должны природе подчиниться И дать себе хотя бы скудный отдых. Все ль обсудили мы? Кассий Все. Доброй ночи. С рассветом выступаем мы туда. Брут Луций! Входит Луций. Одежду дай. Луций уходит. Прощай, Мессала. - Титиний, доброй ночи! - Славный Кассий, Спокойно спи и отдыхай. Кассий Мой брат! Начало ночи было неспокойно. Не будет больше между нас разлада! Не так ли, Брут? Брут Теперь все хорошо. Кассий Спокойной ночи, Брут. Брут Спокойной ночи, брат. Титиний, Мессала Спокойной ночи, Брут. Брут Прощайте все. Кассий, Титиний и Мессала уходят. Входит Луций с одеждой. Одежду дай. А лютня где твоя? Луций В палатке здесь. Брут Ты говоришь так сонно. Я не виню тебя: не спал ты долго. Пусть Клавдий и еще один из стражи В моей палатке лягут на подушках. Луций Варрон и Клавдий! Входят Варрон и Клавдий. Варрон Что, господин? Брут Ложитесь спать здесь у меня в палатке, Быть может, вскоре вас я подниму И к Кассию с известием отправлю. Варрон Так лучше нам не спать и быть на страже. Брут Не нужно, лучше спать ложитесь оба. Быть может, посылать вас не придется, - Вот книга, Луций. Я ее искал, Хоть сам же положил в карман одежды. Варрон и Клавдий ложатся. Луций Мой господин ее мне не давал. Брут Прости меня, мой мальчик, я забывчив. Не можешь ты пободрствовать немного И мне на лютне что-нибудь сыграть? Луций Коль господин мой хочет. Брут Да, мои мальчик, Тебя я беспокою, ты ж послушен. Луций Ведь это долг мой. Брут Не требую я долга свыше сил. Я знаю, юность любит отдохнуть. Луций Я спал, мой господин. Брут И хорошо, и должен лечь опять. Сыграй немного. Если жить останусь, Тебя я отдарю. Музыка и пение. Дремотный звук. Не ты ли, сон-убийца, К нему жезлом свинцовым прикоснулся И музыку прервал? Спи, нежный отрок, Не буду я тебя будить, ты дремлешь И можешь лютню, выронив, разбить. Возьму ее; спокойной ночи, мальчик. Взгляну - не перевернута ль страница, Где я читал? Вот, кажется, она. Входит призрак Цезаря. Как потускнел светильник! Эй, кто там? Глаза мои устали; оттого Почудилось им страшное виденье. Но близится оно... Что ты такое? Кто ты такой - бог, добрый дух иль демон, Что леденеет кровь и волос дыбом Становится? Ответь мне, кто ты? Призрак Я твой злой гений, Брут. Брут Зачем явился? Призрак Сказать, что встретимся мы при Филиппах. Брут Тебя увижу вновь? Призрак Да, при Филиппах. Брут Тебя готов я при Филиппах встретить. Призрак уходит. Пришел в себя, а он уже исчез, Злой гений, я с тобой поговорил бы. - Эй, Луций! Клавдий и Варрон! Проснитесь! Клавдий! Луций Я не настроил струны. Брут Он думает, что все еще играет. - Проснись же, Луций! Луций Мой господин? Брут Какой ты видел сон, что так кричал? Луций Я не заметил, чтобы я кричал. Брут Нет, ты кричал. Ты видел что-нибудь? Луций Нет, господин. Брут Спи, Луций. - Пробудись же, Клавдий. (Варрону.) Вставай и ты! Варрон Мой господин? Клавдий Мой господин? Брут Что вы кричали громко так во сне? Варрон, Клавдий Кричали мы? Брут Да, что вы увидали? Варрон Я ничего не видел. Клавдий И я тоже. Брут Спешите к Кассию с моим посланьем. Пусть с войском раньше выступит, а мы За ним последуем. Варрон, Клавдий Приказ исполним. Уходят. АКТ V СЦЕНА 1 Равнина у Филипп. Входят Октавий, Антоний и их войска. Октавий Сбылись надежды наши, Марк Антоний. Ты говорил, что враг вниз не сойдет, А будет на горах вверху держаться. Совсем не так: вон их войска, вблизи, Они хотят нас у Филипп настигнуть, Ударив раньше, чем на них ударят. Антоний Я лучше знаю их и понимаю, Что гонит их сюда. Они бы рады Уйти в другое место, но спустились С трусливой храбростью, надеясь этим Нам выказать свою неустрашимость. Но это ложь. Входит вестник. Вестник Готовьтесь, полководцы; Противник движется в порядке стройном, И поднял он знамена боевые. Немедленно мы действовать должны. Антоний Октавий, ты веди свои войска, Не торопясь, налево по равнине. Октавий Направо поведу, а ты налево. Антоний Зачем перечишь мне в такое время? Октавий Я не перечу; просто так хочу. Движение войск. Барабанный бой. Входят Брут, Кассий и их войска: Луцилий, Титиний, Мессала и другие. Брут Они стоят и ждут переговоров. Кассий Титиний, стой: мы выйдем говорить. Октавий Антоний, дать ли нам сигнал к сраженью? Антоний Нет, Цезарь, лучше отразим их натиск. Пойдем; вожди их говорить хотят. Октавий Ни с места до сигнала. Брут Начнем с речей, а биться после будем. Октавий Но мы речей не любим так, как вы. Брут Речь добрая удара злого лучше. Антоний Ты злой удар приправил речью доброй. Не ты ли, Брут, его ударив в сердце, Кричал: "Да здравствует! Живи, о Цезарь!" Кассий Как ты разишь, не знаем мы, Антоний, Слова ж твои ограбили пчел Гиблы, Ты мед у них похитил. Антоний Но не жало. Брут Не только мед и жало, но и голос. Ведь ты жужжанье их украл, Антоний, И, прежде чем ударить нас, жужжишь. Антоний Не так, как вы, злодеи, чьи кинжалы Сшибались, в тело Цезаря вонзаясь. По-обезьяньи скалясь, ластясь псами, Вы рабски Цезарю лобзали ноги, А Каска, трус, как пес подкравшись сзади, Ударил в шею Цезаря. Льстецы! Кассий Льстецы! Ну, Брут, благодари себя: Язык его не поносил бы нас, Когда бы внял ты Кассию. Октавий Поближе к делу: спор нас в пот бросает, А битва выжмет капли покрасней. Смотрите: На заговорщиков я вынул меч. Когда он в ножны вложится опять? Не раньше, чем отметятся тридцать три Все раны Цезаря иль новый Цезарь Вновь кровью обагрит мечи убийц. Брут От рук убийц ты, Цезарь, не падешь, Коль ты с собой их не привел. Октавий Надеюсь. Я не рожден для Брутова меча. Брут О юноша, и отпрыск самый лучший Почетней этой смерти не найдет. Кассий Школяр-драчун не стоит этой чести В придачу с маскарадником, кутилой. Антоний Все тот же Кассий! Октавий Прочь пойдем, Антоний! Убийцы, вызов вам в лицо бросаем: Осмелитесь, - сегодня ждем вас в поле, Коль нет - в другой раз наберитесь духа. Октавий, Антоний и их войска уходят. Кассий Дуй, ветер! Бей, прибой! Плыви, корабль! Поднялась буря, и всем правит случай. Брут Луцилий, на два слова. Луцилий (выходя вперед) Что, начальник? Брут и Луцилий разговаривают в стороне. Кассий Мессала! Мессала (выходя вперед) Что прикажешь мне? Кассий Мессала, Сегодня день рожденья моего, Родился Кассий в этот день. Дай руку И будь свидетелем, что против воли Я на одно сраженье, как Помпей, Поставить должен все свободы наши. Ты знаешь, я сторонник Эпикура, Но мнение свое переменил И склонен верить в предзнаменованья. Когда от Сард мы шли, на наше знамя Спустились два орла, как на насест. Из рук солдат они хватали пищу И до Филипп сопровождали нас. Сегодня ж утром вдруг они исчезли, И вороны и коршуны взамен их Кружат над нами и на нас глядят Как на добычу; тени их сгустились, Как полог роковой, и наше войско Под ним готово испустить свой дух. Мессала Не думай так. Кассий Я верю лишь отчасти, Но дух мой бодр, и я решился твердо Опасностям всем противостоять! Брут Вот так, Луцилий. Кассий Благородный Брут, К нам боги благосклонны; да продлятся Нам дни до старости средь дружбы мирной! Но переменчивы дела людские, И к худшему должны мы быть готовы. Ведь если мы сраженье проиграем, То здесь беседуем в последний раз. Что ты тогда решишься предпринять? Брут Согласно философии своей Катона за его самоубийство Я порицал; и почему, не знаю, Считаю я и низким и трусливым Из страха перед тем, что будет, - жизнь Свою пресечь. Вооружась терпеньем, Готов я ждать решенья высших сил, Вершительниц людских судеб. Кассий Так, значит, Согласен ты, сраженье проиграв, Идти в триумфе пленником по Риму? Брут Нет, Кассий, нет. Ты, римлянин, не думай, Что Брута поведут в оковах в Рим. Нет, духом он велик. Но этот день Окончит начатое в иды марта. Не знаю, встретимся ли мы опять, Поэтому простимся навсегда. Прощай же навсегда, навеки, Кассий! И если встретимся, то улыбнемся; А нет, - так мы расстались хорошо. Кассий Прощай же навсегда, навеки, Брут! И если встретимся, то улыбнемся; А нет, - так мы расстались хорошо. Брут Так выступай. О, если б знать заране, Чем кончится сегодня наша битва! Но хорошо, что будет день окончен, Тогда конец узнаем. - Эй, вперед! Уходят. СЦЕНА 2 Поле битвы. Боевой сигнал. Входят Брут и Мессала. Брут Скачи, скачи, Мессала, и приказ К тем легионам отвези скорей. Громкий боевой сигнал. Пусть разом нападают; я заметил, Что дрогнуло Октавия крыло, Удар внезапный опрокинет их. Скачи, Мессала: пусть ударят сверху. Уходят. СЦЕНА 3 Другая часть поля. Боевые сигналы. Входят Кассий и Титиний. Кассий Смотри, Титиний, как бегут мерзавцы! И для своих я сделался врагом. Вот этот знаменосец побежал, И, труса заколовши, взял я знамя. Титиний О Кассий, Брут приказ дал слишком рано. Октавия он одолеть успел, Но грабить кинулись его солдаты, А нас Антоний окружил кольцом. Входит Пиндар. Пиндар Беги, мой господин, беги скорей! Ведь Марк Антоний захватил твой лагерь. Спасайся, Кассий доблестный, спасайся! Кассий Но холм от них далек. Взгляни, Титиний, Не там ли лагерь мой, где видно пламя? Титиний Да, там. Кассий Титиний, из любви ко мне Вскочи на моего коня и мчись, Его пришпорив, до того вон войска И вновь назад - чтобы я знал наверно, Враги ли это там или друзья. Титиний Вернусь назад я с быстротою мысли. (Уходит.) Кассий Ты, Пиндар, поднимись на холм повыше, Я зреньем слаб; следи за ним глазами И говори о всем, что видно в поле. Пиндар всходит на холм. Дал жизнь мне этот день и жизнь возьмет. И там, где начал, должен я окончить. Круг жизни завершен. Что там ты видишь? Пиндар (сверху) О господин! Кассий Какие вести? Пиндар Титиний отовсюду окружен. За ним, пришпорив, всадники несутся; Он скачет. Вот они его нагнали. Титиний! Спешились. С коня сошел он. Он взят. Крик. Они от радости кричат. Кассий Довольно. Не смотри. Я трус и дожил до того, что вижу, Как лучший друг взят на глазах моих! Пиндар спускается. Ко мне приблизься. Тебя в плен захватил я у парфян, И ты тогда, спасенный мной, поклялся Исполнить все, что прикажу тебе. Теперь приблизься и исполни клятву. Свободен будь; и этим вот мечом, Сразившим Цезаря, убей меня. Не возражай; держись за рукоять; Как только я лицо свое закрою, Убей меня мечом. Пиндар закалывает его. Отмщен ты, Цезарь, Мечом тем самым, что тебя сразил. (Умирает.) Пиндар Свободен я; но не такой ценой Хотел добыть свободу я. О Кассий! Далеко Пиндар убежит отсюда, И не услышат римляне о нем. (Уходит.) Входят Титиний и Мессала. Мессала В расчете мы, Титиний; ведь Октавий Разбит войсками доблестного Брута, Как легионы Кассия Антонием. Титиний Известье это Кассия подбодрит. Мессала Где ты его оставил? Титиний В скорби здесь, На этом вот холме, с ним Пиндар, раб. Мессала Не он ли это на земле лежит? Титиний Лежит, как мертвый, он. О, горе мне! Мессала То он? Титиний Нет, это было им, Мессала, Нет больше Кассия. Как ты, о солнце, Кроваво заходящее пред ночью, День Кассия померк в его крови, - Угасло солнце Рима! День наш кончен; Мгла, гибель близки; завершен наш подвиг! Неверье в мой успех его сгубило. Мессала Неверие в успех его сгубило. Ужасная ошибка, дочь печали, Зачем морочишь ты воображенье Несуществующим? Зачавшись быстро, Не знаешь ты счастливого рожденья И губишь мать, родившую тебя. Титиний Эй, Пиндар! Где ты, Пиндар, отзовись! Мессала Ищи его, Титиний. Я ж пойду, Чтоб доблестного Брута прямо в уши Сразить известьем этим; да, сразить, - Пронзающая сталь и копья с ядом Приятней были б для ушей его, Чем эта весть. Титиний Спеши к нему, Мессала, Я ж Пиндара покуда поищу. Мессала уходит. Зачем меня послал ты, храбрый Кассий? Иль не нашел друзей я? Не они ль Меня венком победным увенчали, Чтоб передать тебе? Не слышал ты их кликов? Увы, ты это все превратно понял. Прими же на чело свое венок, Твой Брут дал для тебя его, и я Исполню порученье. Брут, приди Взглянуть, как мной увенчан Кассий Кай. Вот, боги, римлянина долг: найди, Меч Кассия, и сердце здесь в груди. (Убивает себя.) Боевой сигнал. Входит Мессала вместе с Брутом, юным Катоном, Стратоном, Луцилием и другими. Брут Где, где, Мессала, прах его лежит? Мессала Вон там, и вместе с ним Титиний в скорби. Брут Простерт Титиний навзничь. Катон Тоже мертв. Брут О Юлий Цезарь, ты еще могуч! И дух твой бродит, обращая наши Мечи нам прямо в грудь. Отдаленные боевые сигналы. Катон Титиний Храбрый! Взгляните: мертвый Кассий им увенчан! Брут Таких двух римлян больше нет на свете! Последний из всех римлян, о прости! Не сможет никогда Рим породить Подобного тебе. Друзья, я должен Ему слез больше, чем сейчас плачу. Сейчас не время, Кассий, нет, не время. На остров Фазос прах его доставьте: Не место в лагере для погребенья. Оно расстроит нас. - Идем, Луцилий, И ты, Катон; на поле все пойдем. - Войска ведите, Лабеон и Флавий. Час третий. Римляне, еще до тьмы В бою вновь счастье попытаем мы. Уходят. СЦЕНА 4 Другая часть поля. Боевой сигнал. Входят, сражаясь, солдаты обеих армий; затем - Брут, юный Катон, Луцилий и другие. Брут Вперед, сограждане, не падать духом! Катон Меж нас нет выродков! Эй, кто со мной? Свое я имя оглашаю в поле. Отец мой Марк Катон, я сын его! Тиранам враг и друг своей отчизне! Я сын Катона Марка, эй вы там! Брут Я - Брут, Марк Брут! Узнайте же, кто я. Брут, друг своей страны! Узнайте Брута! (Уходит сражаясь.) Юный Катон, сраженный, падает. Луцилий О юный доблестный Катон, ты пал? Ты умираешь храбро, как Титиний, И доказал, что ты Катона сын. Первый солдат Сдавайся иль умри! Луцилий Сдаюсь, чтоб умереть. Довольно ли, чтоб ты меня убил? (Предлагает деньги.) Убей же Брута, славься этой смертью. Первый солдат Нет, не убьем. Ведь это знатный пленник! Второй солдат Антонию скажите: Брут захвачен. Первый солдат Сейчас скажу. Вот он сюда идет. Входит Антоний. Брут взят, Брут нами взят, мой господин. Антоний Где ж он? Луцилий Не здесь, Антоний. Брут вам не отдастся. Ручаюсь я, что никогда живым Враг не захватит доблестного Брута. Ему защитой боги от позора! Найдете ль вы его живым иль мертвым, Все ж верен Брут останется себе. Антоний Не Брута взяли вы, друзья; но все же Цена его не меньше. Охраняйте Его с почетом. Я б хотел иметь Таких людей друзьями, не врагами. Узнайте, жив ли Брут или убит, И обо всем в Октавия палатку Нам сообщите после. Уходят. СЦЕНА 5 Другая часть поля. Входят Брут, Дарданий, Клит, Стратон и Волумний. Брут Остатки жалкие друзей, на отдых! Клит Статилий поднял факел, господин мой, Но не вернулся: в плен взят иль приколот. Брут Присядь же, Клит. Приколот, да, сейчас Прикалывают нас. Послушай, Клит. (Шепчет ему.) Клит О, господин? Нет, ни за что на свете. Брут Молчи. Клит Нет, я скорей убью себя. Брут Дарданий, слушай. (Шепчет ему.) Дарданий Чтоб я это сделал? Клит Дарданий! Дарданий О Клит! Клит О чем ужасном Брут тебя просил? Дарданий Убить его. Смотри, он размышляет. Клит Переполняет душу Брута скорбь Так, что она из глаз его струится. Брут Волумний добрый, на одно лишь слово... Волумний Что хочешь ты сказать?.. Брут Вот что, Волумний, Тень Цезаря ко мне являлась дважды Средь мрака ночи, - в первый раз у Сард И прошлой ночью в поле у Филипп. Я знаю, что мой час пришел. Волумний Нет, Брут! Брут О нет, не ошибаюсь я, Волумний. Ты видишь, что свершается на свете: Врагами загнаны мы к ловчей яме. Звучит боевой сигнал. И лучше прыгнуть нам в нее самим, Чем ждать, пока столкнут. Волумний добрый, Ты помнишь, в школе мы учились вместе. Прошу тебя во имя старой дружбы, Держи мой меч - я брошусь на него. Волумний Не дружеская то услуга, Брут. Снова боевой сигнал. Клит Беги, мой господин. Нельзя здесь медлить! Брут Прощайте все, и ты, и ты, Волумний. - Стратон, все это время ты дремал. Прощай и ты, Стратон. - Сограждане, Я рад сердечно, что ни разу в жизни Людей мне изменивших не встречал. Прославлюсь я несчастным этим днем, И больше, чем Октавий и Антоний, Достигшие своей победы низкой. Прощайте все; язык мой досказал Повествование о жизни Брута. Перед глазами ночь. Покоя жажду, Я заслужил его своим трудом. Боевой сигнал. Крик за сценой: "Бегите! Бегите! Бегите!" Клит Беги, мой господин! Брут Сейчас! За вами! Клит, Дарданий и Волумний уходят. А ты, Стратон, останься с господином. Ведь ты как будто человек достойный И не лишенный искры благородства. Ты отверни лицо и меч дерзки, Я брошусь на него. Стратон, согласен? Стратон Дай руку мне. Прощай, мой господин. Брут Прощай, Стратон. О Цезарь, не скорбя, Убью себя охотней, чем тебя! (Бросается на свой меч и умирает.) Боевой сигнал. Отступление. Входят Октавий. Антоний, Мессала, Луцилий и войско. Октавий Кто этот человек? Мессала Служитель Брута. Где же Брут, Стратон? Стратон Не будет он в плену, как ты, Мессала, И победитель может сжечь его. Брут лишь самим собою побежден. Никто его убийством не прославлен... Луцилий Не сдался Брут живым. Спасибо, Брут, Ты подтвердил Луцилия слова. Октавий Беру к себе всех, кто служил у Брута. Скажи - согласен ли ты мне служить? Стратон Да, коль на то Мессала согласится. Октавий Мессала, согласись. Мессала Как умер Брут, Стратон? Стратон Он бросился на меч, что я держал. Мессала Октавий, так возьми к себе на службу Того, кто Бруту до конца служил. Антоний Он римлянин был самый благородный Все заговорщики, кроме него, Из зависти лишь Цезаря убили, А он один - из честных побуждений, Из ревности к общественному благу. Прекрасна жизнь его, и все стихии Так в нем соединились, что природа Могла б сказать: "Он человеком был!" Октавий За эту доблесть мы его как должно, Торжественно и пышно похороним, Положим прах его в моей палатке, Все воинские почести отдав. Войска на отдых! И пойдем скорее Делить счастливейшего дня трофеи. Уходят. "ЮЛИЙ ЦЕЗАРЬ"  Трагедия была впервые напечатана в фолио 1623 года. В списке пьес Шекспира, составленном в 1598 году Ф. Мересом, "Юлия Цезаря" нет. Значит, пьеса была написана, по-видимому, после этой даты. Наряду с этим известно, что швейцарец Томас Платтер, посетивший Лондон, 21 сентября 1599 года видел в театре "на правом берегу Темзы" (то есть там, где находился только что выстроенный "Глобус") "трагедию о первом римском императоре Юлии Цезаре". Некоторый подробности в его дневниковой записи дают основание предположить, что он видел трагедию Шекспира. О том, что она шла на сцене уже в 1599 году, свидетельствуют также детали сцены на форуме, как она описана у Шекспира, встречающиеся в поэме Джона Уивера "Зерцало мучеников". Поэма эта была напечатана в 1601 году, но автор подчеркивает в предисловии, что он написал ее за два года до того, то есть в том же 1599 году. Сюжет о Юлии Цезаре был популярен в английской драме эпохи Возрождения. Две пьесы о нем появились задолго до шекспировской трагедии - в 1582 году. А после Шекспира их возникло еще четыре. Своим предшественникам Шекспир ничем не был обязан, а его последователи подражали ему. Ни одна из этих пьес интереса не представляет и не идет ни в какое сравнение с трагедией Шекспира. Источником Шекспиру послужили "Сравнительные жизнеописания" Плутарха. Сюжет трагедии и характеристики персонажей почерпнуты из биографий Цезаря, Брута и Антония. Как всегда, Шекспир в целях концентрации действия слегка отступил от исторической хронологии и, где можно было, сблизил события, отделенные некоторым промежутком времени. Так, Цезарь праздновал триумф по поводу победы над Помпеем в октябре 45 года до н. э. праздник Луперкалий отмечался в феврале 44 года до н. э. Лишь после этого трибуны были лишены права выступать за то, что сняли украшения со статуй Цезаря. Эти события, занявшие несколько месяцев, в трагедии Шекспира происходят в один день, изображением которого открывается пьеса. В III акте тоже в один день происходят события более длительного периода. После убийства Цезаря Брут сразу же выступил сначала в сенате, затем на форуме. Антоний произнес речь на следующий день. Октавии прибыл в Рим шесть недель спустя. Прошло не менее полутора лет, прежде чем он и АНТОНИЙ составили триумвират с участием Лепида. Наконец, исторически под Филиппами произошли два сражения, второе спустя три недели после первого. У Шекспира они превратились в два эпизода боя, длящегося один день. Оправдывать Шекспира нет нужды. Сущность и последовательность событий им сохранены, а сближение их во времени придало трагедии лаконичность и концентрировало действие. В изображении характеров Шекспир следовал Плутарху с тон же поэтической вольностью: сохраняя сущность их, он усилил контрасты, придав каждой фигуре еще большую рельефность. Плутарху трагедия обязана четкостью композиции, классически строгой по своей ясности и последовательности. Он же повлиял и на стиль поэтической речи. Нигде у Шекспира она так не сдержанна, как в "Юлии Цезаре". Шекспир поразительно сумел войти в дух древних римлян, создал классический художественный образ Рима. Этому не мешают даже обычные для Шекспира анахронизмы: часы с боем, колпаки и цеховые знаки мастеровых, двойной кафтан Цезаря. Эти детали приближали события отдаленных времен к публике шекспировского театра, и римляне становились ей понятнее. Пьеса, вероятно, имела злободневный смысл для зрителей первых представлений. В последние годы правления Елизаветы разрушилось равновесие политических сил, на котором покоилась абсолютная монархия Тюдоров. Оппозиция в кругах нового дворянства, недовольство буржуазии Сити перерастали в замыслы свержения королевы и установления иного рода власти. Политические волнения и бури той эпохи утратили теперь для нас интерес и значение. Но мы лучше поймем Шекспира, если представим себе его пьесу как отражение грозовой атмосферы Англии конца XVI века. "Юлий Цезарь" - политическая трагедия. Поэтому ею особенно охотно пользовались для того, чтобы установить политические взгляды Шекспира. Как всегда в шекспировской критике, политические симпатии исследователей определяли толкование ими трагедии и характеристику позиций Шекспира. Монархистам здесь виделась поддержка их политических принципов, республиканцам - утверждение их идеалов. Консерваторы всех мастей видели в гибели Брута и Кассия неизбежную кару всем посягающим на существующий политический строй. Для либералов и поборников освободительных течений сила трагедии - в величии республиканского пафоса Брута. Оба прямолинейных решения до крайности сужают смысл великого произведения. Прежде всего они неисторичны. Когда так рассуждают о Шекспире, то представляют себе, будто он мог превращать сцену в трибуну для выражения своих политических взглядов. Политическая цензура существовала уже тогда. Крамольную пьесу лорд-камергер не разрешил бы к постановке. Если политика и допускалась на сцену, то лишь в целях утверждения официальной государственной доктрины. Если угодно, то в "Юлии Цезаре" она действительно имеется: цареубийство наказано. Цензора это вполне удовлетворило. Однако в политическую схему, приемлемую для властей, Шекспир вложил более глубокое содержание. Прежде всего для правильного понимания трагедии необходимо воспринимать ее не как политический памфлет в драматической форме, а как реалистическую историческую драму. "Юлий Цезарь" есть продолжение и углубление шекспировского историзма, яркие проявления которого мы видели уже в пьесах-хрониках. Здесь та же широта охвата социальной действительности (в "Юлии Цезаре" представлены все слои римского народа) и конфликт трагедии соответствует центральному конфликту изображаемой эпохи; действующие лица исторической драмы - не абстракции, а носители отчетливых индивидуальных интересов. Вместе с тем это и шаг вперед в исторической драматургии Шекспира. Отличие второй римской трагедии Шекспира (первая - "Тит Андроник") от хроник состоит прежде всего в том, что политические принципы сделаны основой поведения действующих лиц. В хрониках (за исключением "Генриха V", написанного почти одновременно с "Юлием Цезарем") персонажи боролись за свои личные интересы и только в конечном счете объективно оказывались носителями феодального своеволия или абсолютистской государственности. Не только Брут, но и другие персонажи выступают в качестве людей, более или менее ясно сознающих принципиальный характер борьбы, в которой они участвуют. Больше, чем в любой другой исторической драме, за исключением "Кориолана", действующие лица осознают исторический смысл своих поступков настолько, что они даже предвидят, как в далеком будущем потомки не раз вспомнят подвиг республиканцев, уничтоживших тирана, и посвятят этому пьесы (II, 1). Конфликт разыгрывается здесь под флагом открыто декларируемых политических принципов, и в этом смысле "Юлий Цезарь" - одна из наиболее "шиллеровских" драм Шекспира. Но сближение с великим немецким трагиком у Шекспира лишь частичное. Метод Шекспира отличается от шиллеровского и в "Юлии Цезаре". Осознавая политический и исторический смысл своей борьбы, персонажи Шекспира не превращаются все же в простые "рупоры" отстаиваемых ими идей. Они остаются живыми людьми, каждый с чертами своей неповторимой индивидуальности. Политические мотивы, движущие персонажами, разнообразно сочетаются с их личными качествами, и у любого из них кроме общего принципа есть свои особые причины желать победы одной из двух борющихся политических систем - монархии или республики. Реалистическое мастерство Шекспира, богатство его палитры видны уже в том, как он противопоставляет друг другу вождей обоих лагерей. В критике не раз звучали жалобы на то, что, создавая образ Цезаря, Шекспир игнорировал его значение как полководца. Действительно, Эта сторона деятельности Цезаря только глухо и словно между прочим отмечается в трагедии. Если принять это не как случайный промах гения, а как осмысленный художественный прием, то цель у него могла быть одна: показать сущность Цезаря как государственного человека. В этом и почти только через это характеризует Шекспир все персонажи трагедии. Облик каждого определяется тем, каков он как гражданин. Своими заслугами в прошлом Цезарь завоевал положение первого лица в государстве: он укрепил могущество Рима и расширил его владения. Он служил Риму. Теперь он хочет, чтобы Рим служил ему. Цезарь смотрит на себя как на воплощение бога. Он верит в мудрость и справедливость любого принятого им решения. Он желает, чтобы его воля всегда была законом. Одним словом, он носитель принципа единовластия и искренне убежден в своем праве и призвании решать судьбы других людей. Слабый физически, одряхлевший, тугой на одно ухо - таким рисует Шекспир облик Цезаря. В этом контрасте личной слабости человека и его политического могущества - глубокая идея. Ее выражает Кассий, когда возмущенно говорит о том, какое человеческое право имеет Цезарь на то, чтобы вершить судьбы остальных людей - он не сильнее их, не более мужествен, чем хотя бы он. Кассий (1, 2, стр. 228229), и, уж конечно, не более добродетелен, чем Брут. Если для Цезаря он сам начало и конец всего, то для Брута основой основ является идеал республики. Домогающийся власти честолюбец Цезарь жаждет рукоплесканий и приветственных кликов толпы; Брут любит уединение, он скромен и не притязает ни на какие почести за то, что посвятил себя служению добродетели. С Цезарем его связывает дружба, ибо он знал прежнего Цезаря, того, который своими победами служил Риму, как теперь стремится служить ему Брут своей добродетелью. В отличие от Цезаря - человека действия, Брут - мудрец. Наряду с Гамлетом он единственный из больших героев Шекспира, который не только мыслит, но и является мыслителем по призванию. Брут придерживается учения философов-стоиков. Они утверждали, что счастье и несчастье не зависят от внешних обстоятельств. Воспитывая себя в правилах добродетели, человек тем самым обеспечивает себе наибольшее счастье и довольство жизнью. Добродетель нужна человеку не для достижения внешних благ, а ради самой себя, ибо в ней величайшее благо и высшая награда человеку. Контраст между себялюбием Цезаря и сознательным отрешением от внешних благ во имя философии добродетели у Брута показывает, что эти два центральных персонажа трагедии противостоят друг другу не только как различные характеры, но и как представители разных мировоззрений. Этих двух героев Шекспир показал не только в гражданском, но и в семейном быте. И здесь Шекспиром проведены тонкие, но четкие различия. Кальпурния и Порция обе любят своих мужей, но любят по-разному. В семье Цезаря все вертится вокруг его персоны. Дома он уже достиг того, чего желает достичь и в государстве, - он единодержавный владыка. Семья Брута основана на равенстве: муж и жена равно заботятся друг о друге. Порция не желает быть только женой, делящей с мужем ложе, она друг Брута и даже его единомышленница в философии (вспомним, что она нанесла себе рану на бедре, чтобы испытать и доказать свою стойкость). Как и в другом шедевре исторической драмы, "Генрихе IV", основной конфликт трагедии раскрывается в живой картине разнообразных характеров и страстей участников борьбы. Не только два лагеря противопоставлены друг другу, но и внутри каждой из враждующих партий мы видим людей, по-разному относящихся к тому, что происходит в Риме. Возьмем ближайшего соратника Цезаря - Марка Антония. Он полон любви к великому полководцу и преклонения перед ним. Зная его тайные помыслы, он добровольно берет на себя роль помощника в осуществлении честолюбивых стремлений Цезаря. Он побуждает народ избрать Цезаря царем и от имени народа подносит ему корону. Антоний искренне верит, что лучший строй для Рима - единовластие. Перед сильной властью он благоговеет. Его радует, что Цезарю достаточно сказать слово - и оно немедленно превращается в закон. Антоний жизнелюбив и любит наслаждения не только по инстинкту, но и в силу убеждения. Если Брут - стоик, то Антоний - гедонист, приверженец философии наслаждения. Натура горячая, Антоний без остатка отдается делу, в которое верит. Цезарианец из принципа и по личным симпатиям, он готов бороться до конца за свой идеал. В критический момент, после убийства Цезаря, он проявляет удивительную выдержку и расчетливость. Зная силу врагов, Антоний тем не менее не склонен складывать оружие. Он готовится продолжать борьбу в самых неблагоприятных условиях, собирает союзников и решает пере хитрить противников. Его скорбь по Цезарю искренна, но она не затуманивает его сознания. Лучшее средство почтить память Цезаря, считает он, - это отомстить его убийцам. Но он борется не только из чувства мести. Антоний честолюбив и жаждет власти не меньше, чем его покровитель Цезарь. Помогая Цезарю достичь престола, Антоний рассчитывал стать вторым человеком при Цезаре. Теперь, когда Цезаря не стало, он - главный наследник его дела. Антония воодушевляет мысль, что если он проявит выдержку, энергию и решительность, если сумеет, как Цезарь, перейти свой Рубикон, то теперь он уже сможет стать не вторым, а первым человеком в Риме. И, рискуя головой, он вступает в борьбу, которая поначалу кажется обреченной на неудачу. Мы знаем, что ему удается создать перелом в Риме, и знамя цезарианства снова возносится над "вечным городом". Но Антонию не суждено стать единственным владыкой. Он не может вести борьбу без союзников, и один из них, Октавий, формально имеет даже больше права считать себя наследником Цезаря и притязает на власть. В противовес Антонию Октавий не романтик борьбы, а трезвый политик, шаг за шагом завоевывающий новые позиции. При этом он открыто старается воспользоваться плодами первой победы Антония, добившегося изгнания Брута и Кассия из Рима. Антагонизм между Октавием и Антонием, однако, еще не получает полного развития в этой трагедии. Здесь он только намечен, но уже и в этой наметке ясно видно, что союз Антония и Октавиана непрочен и должен будет распасться, ибо властолюбие обоих не позволит им быть союзниками. Третий член триумвирата, образованного после смерти Цезаря, Лепид, - жалкий, неспособный и неумный политик, который нужен Антонию и Октавиану для равновесия. Хотя сам он и склонен считать свою роль важной, в сущности, он является не более чем пешкой в руках двух главных триумвиров. Общая черта всех членов цезарианской партии - себялюбие, господство личного интереса над государственным. Борясь за монархию, каждый из них стремится сам стать во главе ее. Иного рода нравственное начало преобладает в лагере республиканцев. Нельзя сказать, чтобы они были людьми, лишенными личной заинтересованности. Только один Брут вполне свободен от эгоизма. Остальные деятели этого лагеря, начиная с Кассия, имеют более или менее сильные личные мотивы для борьбы против Цезаря. Кассий вообще не хочет быть ничьим рабом или слугой. Он республиканец-аристократ. Не всеобщее равенство, а его личная свобода - вот цель Кассия. Ему нет надобности утвердить свою личность, подчинив себе других, с него достаточно, если никто не будет посягать на его независимость. Отметим, что Шекспир придал Кассию больше благородства, чем он имеет в рассказе Плутарха. Не будучи столь идеальной личностью, как Брут, он все же убежденный и искренний республиканец. Что же отличает его от Брута? Прежде всего активность. Брут жил уединенно, Кассий всегда был в гуще политической борьбы. Он деятелен, умен, но он не философ, как Брут, а человек практического ума. Цезарь знает проницательность и неуемность Кассия, его постоянное беспокойство о своем положении, нежелание поступиться хотя бы частичкой своих прав. Не ошибается великий полководец, подозревая Кассия в зависти. Все это есть в нем и перемешано в сложном сочетании принципиальности и личной заинтересованности. Активность и проницательность делают именно Кассия душой антицезарианского заговора. Как опытный политик собирает он сторонников, зная, какую струнку нужно задеть у каждого, чтобы он отозвался. Он не тщеславен и не претендует на то, чтобы запять главенствующее место в республиканском лагере. Понимая, что его личные качества не могут сделать его достаточно популярным, он спокойно предоставляет номинальное руководство Бруту. Брут и становится знаменем заговора, но Кассий остается его душой, главной движущей пружиной, приводящей в действие весь сложный человеческий конгломерат партии заговорщиков. После смерти Цезаря лагерем цезарианцев руководят два соперничающих триумвира, но они подавляют противоречия между собой ради достижения общей цели. Есть противоречия и в лагере республиканском. Оба его вождя, будучи едиными в целях, расходятся в вопросе о средствах. Брут считает, что благородное дело надо осуществлять чистыми руками; Кассий не склонен быть разборчивым в средствах. Он более трезвый политик, чем Брут, и всегда бывает прав в вопросе об эффективных средствах борьбы. Брут же не терпит никакого отступления от своих идеальных принципов. Когда Кассий заявляет, что необходимо убить не только Цезаря, но и Антония, Брут считает это излишней жестокостью. Он не верит в то, что Антоний может быть опасным без Цезаря. Кассий дальновиднее, но он вынужден уступить Бруту. То же происходит и после убийства Цезаря. Когда Антоний просит дать ему возможность похоронить Цезаря и произнести надгробную речь, Кассий решительно противится этому, понимая таящуюся в Антонии опасность, но Брут не видит ее и из искренне благородных побуждений настаивает на удовлетворении просьбы Антония. Мы знаем, что в этом споре прав был Кассий, а не Брут, который не только сохранил жизнь злейшему врагу республиканцев, но и предоставил ему возможность поднять народ на заговорщиков. Второе разногласие между Кассием и Брутом возникает по вопросу о способах ведения войны против цезарианцев. Кассий без малейшей щепетильности подкрепляет республиканские войска незаконными поборами, не брезгуя прямым грабежом. Брут из-за этого чуть не порывает с ним, и только признание Кассием своей неправоты побуждает его помириться с ним. Брут желает действовать, сохраняя моральную чистоту. Кассий считает, что это невозможно. Идеалист и трезвый политик все время сталкиваются. Верх берет идеалист Брут, и это оказывается роковым для дела, приверженцев его и, наконец, для самого Брута. Он собственными руками готовит себе гибель. Будь Кассий только хитрым политиком, он повернул бы все иначе, Но, даже понимая ошибки и неразумность Брута, он искренне любит и ценит его. Чувство глубокого уважения к убеждениям друга, любовь к нему, несмотря на все его слабости, заставляют его мириться с роковой политикой Брута и с отчаянием в душе пойти на смерть. Шекспир наделил философией и Кассия. Если Брут стоик, то Кассий эпикуреец, то есть, по понятиям того времени, материалист. Он не верит в богов, смеется над суевериями, не признает существования загробного мира. Его материалистические воззрения хорошо согласуются с трезвым пониманием политики. Читателя, которому хотелось бы, чтобы Шекспир, как и мы, был сторонником материализма, мы должны огорчить: приверженность эпикуреизму не была в глазах Шекспира и подавляющего большинства современников хорошей рекомендацией. Для того времени философия Кассия не была ортодоксальной. Смягчая эту сторону характеристики Кассия, Шекспир сделал его непоследовательным сторонником эпикуреизма. Кассий говорит Бруту, что философия добродетели и принципы стоицизма ему тоже не чужды (IV, 3), а перед смертью даже отрекается от своего безбожия, признавая, что, видимо, существует некое высшее предопределение человеческих судеб (V, 3). Справедливости ради