Вильям Шекспир. Трагедия о Гамлете, принце датском (Пер.М.М.Морозова) ---------------------------------------------------------------------------- Перевод М.М.Морозова М.М.Морозов. Избранные статьи и переводы М., ГИХЛ, 1954 OCR Бычков М.Н. ---------------------------------------------------------------------------- ОТ ПЕРЕВОДЧИКА Настоящий перевод "Гамлета", сделанный прозой, отнюдь не претендует на художественность. Его единственной целью является отразить с наибольшей возможной точностью семантическую сторону подлинника. Известно, какое огромное значение имеют для режиссера и актеров, работающих над пьесой, смысловые оттенки исполняемого текста. Из этих, казалось бы, "второстепенных" деталей вырастают иногда целые образы. Для режиссеров и актеров прежде всего и предназначен настоящий перевод. Сделанная нами работа окажется, возможно, полезной и нужной для переводчиков "Гамлета", в частности для переводчиков на национальные языки, поскольку подстрочник смыслового содержания поможет им разобраться в трудном английском тексте. Театроведческая молодежь, изучающая Шекспира, но не обязательно обладающая той значительной лингвистической эрудицией, которая требуется для чтения Шекспира в подлиннике, получит, мы надеемся, в этом подстрочнике нужный материал, на котором легче будет строить работы исследовательского характера. Примечания служат необходимым дополнением к переводу. Точность всякого перевода, даже прозаического, относительна. Кроме того, в тексте "Гамлета", как известно, много темных мест, допускающих разные толкования. Автор перевода приносит свою глубокую благодарность проф. А. А. Смирнову за ряд ценных замечаний. М. М. Трагедия о Гамлете, принце датском {1} Входят с разных сторон Бернардо и Франциско - двое часовых {2}. Бернардо. Кто там? Франциско. Нет, сами мне ответьте; остановитесь и откройте себя {3}. Бернардо. Да здравствует король! {4} Франциско. Бернардо? Бернардо. Он. Франциско. Вы пришли точно в свой час. Бернардо. Только что пробило двенадцать. Ступайте спать, Франциско. Франциско. Большое спасибо за смену: очень холодно, и мне не по себе {5}. Бернардо. Все было тихо, пока вы были на посту? Франциско. Мышь не шевельнулась {6}. Бернардо. Ладно, доброй ночи. Если вы встретите Горацио и Марцелла, моих товарищей по страже, попросите их поторопиться {7}. Входят Горацио и Марцелл. Франциско. Кажется, я слышу их шаги. Стойте, эй! Кто там? Горацио. Друзья страны. Марцелл. И вассалы короля Дании. Франциско. Доброй вам ночи. Марцелл. Прощайте, честный воин. Кто сменил вас? Франциско. Бернардо встал на мое место. Доброй вам ночи. Марцелл. Привет {8}, Бернардо! Бернардо. Скажите, пожалуйста, и Горацио здесь? Горацио. Я за него {9}. Бернардо. Добро пожаловать, Горацио, добро пожаловать, добрый Марцелл. Горацио. Ну что, это существо снова являлось сегодня ночью? {10} Бернардо. Я ничего не видел. Марцелл. Горацио говорит, что это лишь игра нашего воображения, и не хочет допустить, чтобы им овладела вера в ужасное явление, которое мы дважды видели. Я поэтому и уговорил его присоединиться к нам и провести на страже вместе с нами эту ночь, чтобы, если вновь явится видение, он смог убедиться в истине того, что видели наши глаза, и заговорить с ним. Горацио. Вздор, вздор, оно не явится {11}. Бернардо. Давайте сядем, и мы еще раз атакуем ваши уши, столь укрепленные против нашего рассказа о том, что мы видели в течение двух ночей. Горацио. Хорошо, сядем и послушаем, что скажет об этом Бернардо. Бернардо. Прошедшей ночью, когда вон та самая звезда, которая к западу от Полярной, продвинулась по своему пути и освещала часть небес, где она сейчас горит, Марцелл и я, когда колокол бил час... Входит Призрак {12}. Марцелл. Тише, замолчи! Смотри, вот оно снова идет! Бернардо. По облику - точь-в-точь покойный король. Марцелл. Ты - ученый, заговори с ним, Горацио {13}. Бернардо. Разве оно не похоже на короля? Вглядись в него, Горацио. Горацио. Необыкновенно похоже. Я поражен страхом и изумлением. Бернардо. Оно хочет, чтобы с ним заговорили {14}. Марцелл. Спроси его, Горацио. Горацио. Кто ты, незаконно овладевший этим временем ночи, а также прекрасным и воинственным обликом, в котором некогда выступал похороненный король Дании? Заклинаю тебя небом, говори! Марцелл. Оно оскорбилось. Бернардо. Смотрите, оно удаляется величественным шагом. Горацио. Стой! Говори, говори! Я заклинаю тебя, говори! Призрак уходит. Марцелл. Оно ушло и не хочет отвечать. Бернардо. Ну что, Горацио? Вы дрожите и побледнели. Разве это не побольше, чем игра воображения? Что вы думаете об этом? Горацио. Как перед богом, я не поверил бы этому без чувственного и истинного свидетельства моих собственных глаз. Марцелл. Разве оно не похоже на короля? Горацио. Как ты на самого себя. Точно в таких же доспехах был он, когда сражался с честолюбивым королем Норвегии; так же точно нахмурился он однажды, когда, охваченный гневом, во время переговоров он вышвырнул на лед сидевших в санях поляков {15}. Это странно. Марцелл. Вот так уже дважды и точно в этот же глухой час воинственным и величественным шагом прошел он мимо нашего караула {16}. Горацио. Я не знаю, что собственно думать об этом. Но в общем мнение мое таково, что это предвещает какое-то необыкновенное потрясение нашему государству. Марцелл. Ну, старина, садись, и пусть скажет тот, кто знает, зачем это строгое и бдительное стояние на страже еженощно изнуряет подданных страны? Зачем ежедневно льют медные пушки и закупают за границей военное снаряжение? Зачем сгоняют кораблестроителей, чей тяжкий труд не отличает воскресения от будней? Что готовится такого, что потная спешка превращает ночь в сотрудницу дня? Кто может объяснить мне это? Горацио. Это могу сделать я. По крайней мере так передают шепотом. Наш прежний король, чей образ только что явился нам, был, как вы знаете, вызван на поединок Фортинбрасом Норвежским, подзадоренным завистливой гордыней. В этом поединке наш доблестный Гамлет, - ибо таким почитала его эта сторона нашего исследованного мира {17}, - убил этого Фортинбраса. Последний, в силу скрепленного печатью соглашения, вполне соответствующего закону о поединках {18}, потерял вместе с жизнью все захваченные им земли, которые перешли к победителю. Со своей стороны, нашим королем была поставлена в заклад соответствующая доля владений, которая перешла бы в наследственную собственность Фортинбраса, если бы он вышел победителем, - точно так же, как по этому же соглашению и содержанию указанной статьи его доля перешла к Гамлету. И вот, сэр, молодой Фортинбрас, человек горячего и еще не обработанного опытом нрава {19}, по окраинам Норвегии, в разных местах, набрал за пищу и пропитание {20} некоторое число беззаконных головорезов {21}, готовых на любое предприятие, требующее смелости {22}. А это предприятие заключается, как вполне ясно нашему правительству, в том, чтобы вернуть сильной рукой аз и навязанными условиями договора вышеуказанные земли {24}, потерянные его отцом. И в этом, насколько я понимаю, заключается главная причина наших приготовлений, причина нашего стояния на страже, а также спешки и суеты, охвативших всю страну. Бернардо. Я думаю, что это именно так. Вполне возможно, что поэтому в час нашей стражи и появляется вооруженный вещий образ, столь схожий с королем, который был и есть причина этих войн. Горацио. Это песчинка, которая тревожит око души {25}. В высоком и славном римском государстве, незадолго перед тем, как пал могущественный Юлий {26}, могилы остались без жильцов и одетые в саван мертвецы визжали и бормотали на улицах Рима. (И были также другие предзнаменования {27}), - как, например, звезды с огненными хвостами, кровавые росы, бледность солнца {28}; и влажная звезда, под влиянием которой находится царство Нептуна {29}, была больна затмением как будто в день Страшного суда. И совершенно такие же предзнаменования ужасных событий, подобные скороходам, которые всегда предшествуют грядущим судьбам {30}, и подобно прологу приближающегося зловещего события, небо и земля совместно показали нашей стране и нашим соотечественникам. Возвращается Призрак. Но тише, смотрите, вот оно снова идет! Я заступлю ему дорогу, хотя бы оно погубило меня. Стой, обманчивое видение! (Раскинув руки, он преграждает дорогу Призраку {31}.)Если ты можешь произнести звук и подать голос, заговори со мной. Если нужно совершить доброе дело, которое принесет тебе облегчение, а мне - милость неба, заговори со мной. Если ты посвящен в тайну судеб твоей родины, которые, возможно, могут быть предотвращены, если заранее знать о них, - о, заговори! Или если ты при жизни скрыл во чреве земли насильственно добытые сокровища, в поисках которых, как говорят, вы, духи, часто блуждаете после смерти, - Поет петух {32}. скажи об этом. Стой и говори! Останови его, Марцелл! Марцелл. Ударить его бердышем? Горацио. Ударь, если оно не остановится. Бернардо. Оно здесь! Горацио. Оно здесь. Призрак уходит. Марцелл. Оно ушло! Мы не правы в отношении к нему, столь величественному, когда грозим ему насилием. Ибо оно неуязвимо, как воздух, и наши бесполезные удары превращаются в злостную насмешку над нами самими. Бернардо. Оно собиралось заговорить, когда запел петух. Горацио. И тогда оно вздрогнуло, как виноватое существо, услыхавшее ужасный призыв. Я слышал, что петух, утренний трубач {33}, своим высоким и звонким голосом пробуждает бога дня {34}, и когда раздается его предупреждение, вышедший из назначенных ему границ блуждающий дух, находится ли он в море или в огне, на земле или в воздухе, спешит к своим пределам. Истину этого подтвердило данное явление. Марцелл. Оно померкло при крике петуха. Некоторые говорят, что всегда, незадолго перед тем, когда празднуется рождество нашего спасителя, птица зари {35} поет всю ночь напролет. И тогда, как говорят, духи не смеют бродить на воле, благотворны ночи, планеты перестают оказывать дурное влияние, феи не насылают порчи, ведьмы теряют силу своих чар, - так свято и благостно это время. Горацио. Я это слышал и отчасти этому верю. Но, посмотрите, утро, одетое в багряный плащ {56}, шагает по росе той высокой горы на востоке. Окончим стражу. Мой совет - сообщим, что мы видели сегодня ночью, молодому Гамлету. Ибо, клянусь жизнью, этот дух, который нем для нас, заговорит с ним. Согласны ли вы, чтобы мы ознакомили его с тем, что видели, как требует наша любовь к нему и велит наш долг? Марцелл. Прошу, давайте так и сделаем. Я знаю, где нам всего удобнее повидаться с ним сегодня утром. (Уходит.) Трубы. Входят: Клавдий, король Дании; королева Гертруда, члены Королевского совета, Полоний и его сын Лаэрт, Гамлет и другие {37}. Король. Хотя еще свежа память о смерти Гамлета, нашего дорогого брата, и нам пристало содержать сердца свои в скорби, а всему нашему королевству, нахмурившись, превратиться в единое горестное чело, однако здравый смысл вступил в борьбу с природой, и мы думаем о покойном с мудрой печалью, вместе с тем не забывая и о себе. Поэтому ту, которая некогда была нашей сестрой, ныне нашу королеву, царственную наследницу {38} этой воинственной страны, мы, так сказать, с поверженной радостью, смеясь одним глазом и роняя слезы другим {39}, с весельем на похоронах и похоронной песней на свадьбе, на равных чашах взвесив радость и скорбь, взяли себе в жены. Мы здесь не ставили препятствий вашей более совершенной мудрости, свободно сопутствовавшей {40} решению этого дела. Всем наша благодарность. Теперь вот о чем: как вы знаете, молодой Фортинбрас, либо низко оценивая наше достоинство, либо полагая, что благодаря смерти нашего дорогого брата наше государство разъединено и находится в распаде, поощряемый мечтой о своем превосходстве, стал докучать нам посланиями, требуя возвращения земель, потерянных его отцом и перешедших законным образом к нашему доблестному брату. Довольно о нем. Теперь перейдем к нашим делам и к цели нашего собрания. Дело вот в чем: в этом письме мы пишем королю Норвегии, дяде молодого Фортинбраса, бессильному и прикованному к постели, который едва ли знает о намерениях своего племянника, прося его, - поскольку новобранцы, личный войсковой состав и все части войска молодого Фортинбраса состоят из его подданных, - остановить дальнейшие шаги своего племянника в этом деле. И вот мы посылаем вас, добрый Корнелий, и вас, Вольтиманд, передать привет старому королю Норвегии, ограничивая ваши полномочия в переговорах с королем тем, что изложено в этих подробных статьях. Прощайте, и пусть ваша поспешность докажет, что вы готовы исполнить свой долг. Корнелий и Вольтиманд. В этом, как и во всем, мы покажем, что умеем исполнять свой долг. Король. Мы в этом нисколько не сомневаемся. От всего сердца - прощайте. Вольтиманд и Корнелий уходят. Ну, а теперь скажите вы, Лаэрт, что нового у вас? Вы говорили нам о какой-то просьбе. В чем она, Лаэрт? Если ваша просьба к королю Дании будет разумной, вы не потеряете слов напрасно. О чем хочешь ты попросить, Лаэрт {41}, что было бы не моим подарком тебе, а твоей просьбой? Голова не более родственна сердцу, рука не более услужлива рту, чем престол Дании твоему отцу. Чего ты хочешь, Лаэрт? Лаэрт. Грозный повелитель мой {42}, прошу вашего милостивого позволения вернуться во Францию, откуда я охотно приехал в Данию, чтобы исполнить свой долг, присутствуя на вашей коронации. Теперь, когда этот долг исполнен, признаюсь, мои мысли и желания снова обращаются к Франции и склоняются перед вашим высокомилостивейшим позволением и разрешением. Король. Вы получили позволение вашего отца? Что говорит Полоний? Полоний. Он, мой повелитель, упорной просьбой не сразу вынудил у меня позволение, и я, наконец, приложил к его желанию печать своего с трудом данного согласия. Я прошу вас, разрешите ему ехать. Король. В добрый час, Лаэрт! Располагай временем и используй его по своему желанию и для проявления лучших твоих достоинств! Ну, а теперь, мой родственник Гамлет и мой сын... Гамлет. Чуть побольше, чем родственник, и поменьше, чем сын {43}. Король. Как, над вами все еще висят тучи? Гамлет. Это не так, милорд: я под слишком ярким солнцем {44}. Королева. Добрый Гамлет, сбрось свой ночной цвет и пусть твои глаза дружески взглянут на короля Дании. Не опускай постоянно век и не ищи во прахе твоего благородного отца. Ты ведь знаешь, что это обычно: все, что живет, должно умереть, пройдя через природу в вечность. Гамлет. Да, госпожа, это обычно. Королева. Если так, то почему же это кажется тебе столь особенным? Гамлет. Кажется, госпожа? Нет, есть. Мне незнакомо слово "кажется". Ни мой чернильный плащ, добрая мать, ни надетые согласно обычаю торжественные черные одежды, ни подобные ветру глубокие вздохи, нет, ни обильная река, текущая из глаз, ни унылое выражение лица, вместе со всеми другими формами, выявлениями и образами печали, не могут истинно выразить меня. Они в самом деле только кажутся, ибо это - действия, которые человек может сыграть. Но во мне есть то, что превосходит показную видимость; они же только украшения и одеяния скорби. Король. Приятной и похвальной чертой вашей натуры, Гамлет, является то, что вы отдаете этот траурный долг вашему отцу. Но ведь вы знаете, что ваш отец потерял отца, а тот отец, которого потерял ваш, потерял своего отца. Оставшийся в живых обязан, по долгу сына, в течение некоторого срока предаваться траурной печали. Но упорствовать в сожалении - такое поведение является нечестивой строптивостью. Это недостойная мужчины печаль; она обнаруживает непокорную небесам волю, неукрепленное сердце, нетерпеливый дух, простой и необразованный ум. Зачем из упрямого противоречия принимать близко к сердцу то, что должно быть и что является столь же обычным, как обычна для наших чувств любая обыденная вещь? Фу! Это грех перед небом; грех перед усопшим; нелепый с точки зрения разума грех перед природой, обычной темой которой является смерть отцов и которая всегда, начиная от первого покойника и кончая тем, кто умер сегодня, восклицала: "Это должно быть так!" Мы просим вас, сбросьте с себя эту бесполезную печаль и думайте о нас как об отце. Ибо да ведает мир, что вы ближе всех к нашему трону и что я питаю к вам не меньшее чувство благородной любви, чем та любовь, которую питает нежнейший отец к своему сыну. Что же касается вашего намерения вернуться обратно в школу в Виттенберг, это противно нашему желанию. И мы просим, упрашиваем вас {45} остаться здесь, на радость и утешение глазам нашим, как первый придворный, наш племянник и наш сын. Королева. Пусть твоя мать не потеряет понапрасну своих просьб, Гамлет: прошу тебя, останься с нами, не езди в Виттенберг. Гамлет. Я от души готов повиноваться вам, госпожа. Король. Ну вот, это полный любви и прекрасный ответ, Будьте же в Дании, как мы сами. Госпожа, пойдемте. Ласковое и невынужденное согласие Гамлета улыбается моему сердцу. В честь этого всякий раз, когда датский король будет сегодня осушать веселый заздравный кубок, большая пушка заговорит с облаками и на королевскую здравицу откликнутся небеса, повторяя земной гром. Трубы. Все, кроме Гамлета, уходят {48}. Гамлет. О, если бы это слишком, слишком плотное тело {47} растаяло, растворилось и распустилось в росу! Если бы вечносущий не установил закона против самоубийства! О боже! боже! Каким утомленным, избитым, плоским и бесплодным кажется мне все, что делается в этом мире! Фу! Фу! Это неполотый сад {48}, который растет в семя. Лишь то, что по природе своей отвратительно и грубо, владеет им. До этого дойти! Всего лишь два месяца, как умер. Нет, не так давно, и двух нет. Такой превосходный король, который был рядом с этим, как Аполлон рядом с сатиром; настолько любивший мою мать, что он не позволял небесным ветрам грубо касаться ее лица. Небо и земля! неужто должен я вспоминать? Ведь она вешалась на него, как будто ее жадность увеличивалась от пищи, которой она питалась. И, однако, через какой-нибудь месяц... Я не хочу думать об этом... Непостоянство - имя тебе, женщина!.. Через краткий месяц, прежде чем износились башмаки, в которых она шла за телом моего бедного отца, - вся в слезах, как Ниобея... Она, она... О боже!.. Зверь, который лишен способности мыслить, печалился бы больше... Вышла замуж за моего дядю, брата моего отца, который не более похож на моего отца, чем я на Геркулеса. Через месяц... Еще оставалась соль лживых слез в ее распухших глазах, а она уже вышла замуж. О злая торопливость - спешить с таким проворством в кровосмесительные простыни! Это не приведет, не может привести к добру. Но разбейся, сердце, ибо я должен молчать! Входят Горацио, Марцелл и Бернардо. Горацио. Привет, милорд! Гамлет. Я рад видеть вас здоровым... {49} Горацио - если глаза меня не обманывают! Горацио. Он самый, милорд, и навек ваш добрый слуга! Гамлет. Мой добрый друг, сэр. Я готов обменяться с вами этим именем. Но что привело вас из Виттенберга, Горацио? Марцелл! {50} Марцелл. Добрый милорд. Гамлет. Я очень рад вас видеть. (К Бернардо {51}.) Добрый день, сэр {52}. Но что, скажите по правде, привело вас из Виттенберга? Горацио. Праздное настроение, добрый милорд. Гамлет. Я не хотел бы это слышать и из уст вашего врага. Вы не должны оскорблять мой слух, уверяя меня в том, что направлено против вас. Я знаю, вы не склонны к праздности. Но какие у вас дела в Эльсиноре? Мы научим вас лихо пить до вашего отъезда. Горацио. Милорд, я приехал на похороны вашего отца. Гамлет. Прошу тебя, не издевайся надо мной, собрат-студент {53}. Думаю, ты приехал на свадьбу моей матери. Горацио. Действительно, милорд, она последовала очень быстро. Гамлет. Расчет, расчет, Горацио! {54} Жаркое, оставшееся от поминального обеда, пошло в холодном виде на свадебные столы. Я бы предпочел встретить в раю своего злейшего врага, чем пережить тот день, Горацио! Мой отец! Мне кажется, я вижу моего отца! Горацио. Где, милорд? Гамлет. Оком души, Горацио. Горацио. Я видел его однажды. Он был красавец-король, г Гамлет. Он человеком был во всех отношениях. Подобного ему я больше не увижу. Горацио. Милорд, мне кажется, я видел его вчера. Гамлет. Видел? Кого? Горацио. Милорд, короля, вашего отца. Гамлет. Короля, моего отца? Горацио. Умерьте на время ваше удивление, слушайте внимательно, пока я вам расскажу о чуде, которое могут засвидетельствовать эти два джентльмена. Гамлет. Ради бога рассказывайте. Горацио. Две ночи сряду эти два джентльмена, Марцелл и Бернардо, стоя на часах, в глухой пустыне полуночи имели следующую встречу. Фигура, похожая на вашего отца, в полном вооружении с ног до головы, появляется перед ними и торжественным шагом, медленно и величественно проходит мимо них. Трижды он прошел перед их смущенными и испуганно-изумленными глазами на расстоянии длины его жезла. А между тем они, почти превратившись от страха в студень, стоят, онемев, и не заговаривают с ним. Об этом они сообщили мне под страшной тайной. И в третью ночь я стал с ними на стражу, где, как они рассказывали, подтверждая каждое их слово и в отношении времени и внешнего образа, появилось видение. Я помню вашего отца. Эти руки не более похожи одна на другую. Гамлет. Но где это было? Марцелл. Милорд, на площадке, где мы несли караул. Гамлет. Вы не заговорили с ним? Горацио. Милорд, я заговорил, но оно не ответило. Все же один раз, как мне показалось, оно подняло голову и сделало движение, как будто собиралось заговорить. Но как раз в это мгновение громко запел утренний петух, и при этом звуке оно поспешно убежало прочь и скрылось с глаз. Гамлет. Это очень странно. Горацио. Это так же истинно, высокочтимый милорд, как то, что я живу. И мы сочли своим долгом сообщить вам об этом. Гамлет. Так, так, господа, но это смущает меня. Вы сегодня ночью несете караул? Все трое. Да, милорд. Гамлет. Вы говорите, он был вооружен? Все трое. Вооружен, милорд. Гамлет. С головы до ног? Все трое. С головы до ног, милорд. Гамлет. Значит, вы не видели лица? Горацио. О нет, видели, милорд. Его забрало было поднято. Гамлет. Он хмурился? Горацио. Лицо скорее печальное, чем сердитое. Гамлет. Бледное или румяное? Горацио. Нет, очень бледное. Гамлет. И он пристально смотрел на вас? Горацио. Все время. Гамлет. Жаль, что меня не было там. Горацио. Вы бы очень изумились. Гамлет. Весьма возможно, весьма возможно. Оно долго оставалось? Горацио. Можно было, не торопясь, досчитать до ста. Марцелл и Бернардо. Дольше, дольше. Горацио. Не в тот раз, когда я видел его. Гамлет. Борода у него была с проседью? Не так ли? Горацио. Такая же, как я видел у него при жизни: как серебристый соболь. Гамлет. Я пойду на стражу сегодня ночью. Может быть, оно снова придет. Горацио. Ручаюсь, что придет. Гамлет. Если оно примет облик моего благородного отца, я поговорю с ним, хотя бы сам ад разверзся и приказал мне молчать. Прошу вас всех, если вы до сих пор скрывали то, что видели, молчите об этом и впредь и, что бы ни случилось сегодня ночью, храните все в уме, а не на языке. Я вознагражу вашу любовь. Итак, прощайте. Я навещу вас на площадке между одиннадцатью и двенадцатью. Все. Примите наш долг, ваша милость. Гамлет. Не долг, а любовь, как и вы мою. Прощайте. Уходят все, кроме Гамлета. Дух моего отца в оружии! Тут не все чисто. Я подозреваю подлую интригу. Скорее бы пришла ночь! А до тех пор - успокойся, моя душа. Гнусные деяния, хотя бы их засыпала вся земля, восстанут перед глазами человеческими. (Уходит.) Входят Лаэрт и Офелия, его сестра. Лаэрт. Мои пожитки на корабле. Прощайте. И вот что, сестра: когда подует попутный ветер и представится удобный случай послать письмо, не спите и дайте мне знать о себе. Офелия. Вы сомневаетесь в этом? Лаэрт. Что же касается Гамлета и его легкомысленной благосклонности, считайте это модной галантностью и игрою крови, фиалкой, расцветшей в молодую пору ранней весенней природы, скороспелой, но недолговечной, сладостной, но непостоянной, минутным ароматом и развлечением - не более того. Офелия. Не более того? Лаэрт. Считайте, что не более. Ибо природа, развиваясь, растет не только в отношении крепости мышц и размеров тела. Но, когда ширится этот храм {55}, вместе с ним растет внутреннее священнодействие ума и души. Может быть, он и любит вас сейчас и его доброе желание не запятнано ни грязью, ни обманом. Но, помня об его высоком сане, вам следует остерегаться: он не хозяин своего желания, ибо он подчинен своему рождению. Он не властен, как простые смертные, сам отрезать для себя лакомый кусок, так как от его выбора зависит безопасность и здоровье всего нашего государства, и поэтому свобода его выбора ограничена мнением и согласием тела, которому он голова {56}. Итак, если он говорит, что любит вас, с вашей стороны разумно лишь настолько верить ему, насколько он может, согласно своему сану и званию, исполнить то, что говорит. А исполнить он сможет только то, за что подадут свой голос наиболее влиятельные круги Дании; подумайте о том, какой ущерб может быть нанесен вашему честному имени, если вы будете слишком доверчиво внимать его песням, или если потеряете сердце, или если вы откроете свое целомудренное сокровище его несдержанным домогательствам. Бойтесь этого, Офелия, бойтесь этого, моя дорогая сестра, и держитесь в тылу вашего увлечения, вне опасных выстрелов желания. Самая осмотрительная девушка уже достаточно неосторожна, когда открывает свою красоту луне. Даже добродетель не избежит ударов клеветы. Червь точит детей весны {57} часто до того, как раскроются их бутоны; и на утренней и текущей юности заразная порча особенно опасна. Итак, будьте осторожны. Вернейший залог безопасности заключается в страхе. Юность бунтует себе на гибель и без постороннего подстрекательства. Офелия. Я сохраню это прекрасное наставленье стражем моего сердца. Но, добрый брат мой, не поступайте так, как поступают некоторые нечестивые пастыри, которые, указывая крутой и тернистый путь к небу, сами, подобно легкомысленным, беззаботным повесам, идут по усеянной весенними цветами тропе наслаждений и не считаются с собственной проповедью. Лаэрт. За меня не бойтесь. Однако я замешкался. Но вот идет мой отец. Входит Полоний {58}. Двойное благословение - двойная благодать. Случай улыбнулся второму прощанию. Полоний. Все еще здесь, Лаэрт! Стыдно! Скорее, скорее на корабль. Ветер сидит на плече вашего паруса {59}, вас ждут. Вот, прими мое благословение. И, смотри, запиши в памяти следующие правила. Не выбалтывай своих мыслей, а беспорядочные мысли не приводи в исполнение. Будь общителен, но не фамильярен. Друзей своих, дружбу которых ты испытал, прикрепи к душе стальными обручами. Но не мозоль ладони общением с каждым только что вылупившимся, неоперившимся приятелем. Остерегайся вмешиваться в ссору. Но если ты принял в ней участие, доведи дело до конца, чтобы противник остерегался тебя. Открой ухо для всех, но говори с немногими. Слушай каждого, но храни про себя свое суждение. Покупай дорогую одежду, насколько позволит твой кошелек, но без излишних модных причуд: богато, но не пышно. Ибо одежда часто выражает человека. Во Франции люди высшего ранга и положения особенно разборчивы и благородны в этом отношении. Не занимай денег и не давай взаймы. Ибо, давая взаймы, часто теряешь и деньги и друга, а беря взаймы, притупляешь в себе чувство бережливости. Но вот что главное: будь верен самому себе, и отсюда необходимо последует, как ночь следует за днем, что ты никому не изменишь. Прощай. Да поможет благословение этим словам созреть в тебе! Лаэрт. Милорд! Со всем смирением прощаюсь с вами. Полоний. Время не терпит. Ступайте, ваши слуги ждут вас. Лаэрт. Прощайте, Офелия, и помните хорошенько, то, что я сказал вам. Офелия. Это останется запертым в памяти моей, и вы сами будете хранителем ключа. Лаэрт. Прощайте. (Уходит.) Полоний. О чем это, Офелия, он говорил с вами? {60} Офелия. С вашего позволения - о принце Гамлете. Полоний. Ага, это он хорошо придумал. Мне говорили, что за последнее время Гамлет часто виделся с вами наедине и что вы, со своей стороны, были очень милостивы и щедры на свидания. Если это так, как мне об этом говорили, - а говорили мне это в виде предостережения, - тогда я должен сказать вам, что вы не понимаете ясно, как подобает вести себя моей дочери и чего требует от вас честь. Что такое между вами? Выкладывайте правду! Офелия. Он за последнее время, милорд, много раз давал мне свидетельства своего чувства. Полоний. Чувства? Вздор! Вы рассуждаете, как неопытная девочка, не испытавшая еще таких опасных обстоятельств. И вы верите его "свидетельствам", как вы их называете? Офелия. Я не знаю, милорд, что мне следует думать. Полоний. Ладно, я вас научу. Думайте о себе, что вы - ребенок, потому что приняли эти свидетельства за чистую монету, между тем как они не полноценны. Цените себя подороже. Иначе, - выражу мысль так, чтобы не нарушить дешевого каламбура, - это окажется свидетельством того, что вы остались в дурах {61}. Офелия. Милорд, он настойчиво уверял меня в любви в самой честной манере. Полоний. Да, это действительно можно назвать манерой {62}. Продолжайте, продолжайте. Офелия. И подтвердил свои речи, милорд, почти всеми святыми небесными клятвами. Полоний. Да, силки для вальдшнепов {63}. Я знаю сам: когда горит кровь, как щедро душа снабжает язык клятвами! Вы не должны, дочь моя, принимать за огонь эти вспышки, которые дают больше света, чем тепла, и которые гаснут как в душе, так и на языке, являясь лишь обещаниями в самый миг своего возникновения. Отныне, как и подобает девушке, будьте несколько скупее на свидания. Соглашайтесь на его мольбы не так легко, как будто он отдает приказ вступить в переговоры. Что же касается принца Гамлета, верьте ему лишь в том, что он молод и что ему дана большая свобода, чем может быть предоставлена вам. Одним словом, Офелия, не верьте его клятвам: ибо это посредники другого цвета, чем их одежды, это ходатаи по нечестивым делам, говорящие на языке священных и благочестивых брачных обетов {64}, чтобы тем легче обмануть. И вот заключение: попросту говоря, я не хочу, чтобы отныне и впредь вы давали повод клевете, проведя хотя бы минутный досуг в беседе с принцем Гамлетом. Смотрите же, я вам приказываю. Ступайте к себе! Офелия. Я повинуюсь, милорд. (Уходит.) Входят Гамлет, Горацио и Марцелл. Гамлет. Ветер кусает, пронизывая насквозь. Очень холодно. Горацио. Резкий, холодный ветер. Гамлет. Который теперь час? Горацио. Думаю, что без малого двенадцать. Марцелл. Нет, уже пробило. Горацио. Разве? Я не слыхал. Значит; приближается время, когда бродит Призрак. Трубы и пушечные выстрелы {65}. Что это значит, милорд? Гамлет. Король не спит сегодня ночью и пьет из кубка. Он бражничает, и буйно кружится шумная пляска {66}. И когда король осушает кубки с рейнским вином, литавры и труба возвещают о том, что он торжественно произносит заздравный тост. Горацио. Это обычай? Гамлет. Да, обычай. Но, по моему мнению, хотя я и родился здесь и с рождения к этому привык, более почетно нарушать этот обычай, чем соблюдать его. За этот разгул, от которого тяжелеет голова, нас порицают и хулят другие народы и на востоке и на западе: они называют нас пьяницами и свинскими прозвищами грязнят молву о нас. И ведь в самом деле, это лишает наши деяния, даже самые совершенные, того, что составляет сущность доброго мнения о нас. Ведь так часто случается и с отдельными людьми: благодаря какому-нибудь природному порочному пятну, - например, в отношении незнатности рождения, в чем они не виноваты, поскольку природа не может выбирать происхождение, - или благодаря чрезмерно развитой черте характера, часто заставляющей действовать наперекор разуму {67}, или благодаря какой-нибудь привычке, которая слишком подчеркивает и этим портит приятное обхождение, - часто случается, что этих людей, несущих на себе, как я сказал, печать одного лишь недостатка, будь этот недостаток одеждой природы или звездою судьбы, даже если остальные их добродетели чисты, как небесная благодать, и настолько бесконечны, насколько может вместить человек, бывает, что этих людей порочит в общем мнении один частный изъян. Мельчайшая частица зла уничтожает благородную сущность сомнения к позору человека {68}. Входит Призрак. Горацио. Смотрите, милорд, оно идет! Гамлет. Ангелы, носители небесной благодати, защитите нас! Благостный ли ты дух, или проклятый демон, несешь ли ты с собой веяния неба, или вихри ада, злостны или милосердны твои намерения, твой образ возбуждает во мне столько вопросов {69}, что я заговорю с тобой. Я буду называть тебя Гамлетом, королем, отцом, царственным датчанином. О, отвечай мне! Не дай мне погибнуть в неведении! Скажи мне, почему твои погребенные и отпетые в церкви останки разорвали саван? Почему склеп, в котором мы видели тебя спокойно лежащим, раскрыл свои тяжелые мраморные челюсти, чтобы извергнуть тебя? Что может значить, что ты, безжизненный труп, закованный в сталь с ног до головы, бродишь среди бликов лунного света, наполняя ночь ужасом? И мы, куклы, в руках природы {70}, так страшно потрясены мыслями, которые наши души не могут охватить? Скажи, зачем это? Для чего? Что делать нам? Призрак манит Гамлета {71}. Горацио. Оно манит вас, чтобы вы пошли с ним, как будто желая сообщить что-то вам одному. Марцелл. Посмотрите, каким любезным движением оно зовет вас в более уединенное место. Но не ходите с ним. Горацио. Ни за что! Гамлет. Раз оно не хочет говорить здесь, я последую за ним. Горацио. Не делайте этого, милорд. Гамлет. Чего же мне бояться? Я жизнь свою ценю не дороже булавки. А что касается моей души, что может оно причинить ей, столь же бессмертной, как и оно? Оно снова манит меня. Я последую за ним. Горацио. Что, если оно заманит вас в пучину, милорд, или на страшную вершину скалы, которая нависает над морем, перегнувшись над своим основанием, и примет там какой-нибудь другой ужасный облик, который лишит вас силы разума и приведет вас к безумию? Подумайте - ведь само это место, без всякой другой причины, способно вызвать отчаянную игру воображения в мозгу у каждого, кто устремит взгляд глубоко вниз к морю и услышит, как оно ревет внизу. Гамлет. Оно продолжает манить меня. Иди! Я следую за тобой! Марцелл. Вы не пойдете, милорд. Гамлет. Прочь руки! Горацио. Одумайтесь. Вы не пойдете. Гамлет. Моя судьба зовет и сообщает каждой мелкой жилке в этом деле крепость мышц немейского льва. Оно все еще зовет меня. Пустите меня, господа! Клянусь небом, я превращу в призрак того, что будет удерживать меня. Говорю вам, прочь! Иди! Я следую за тобой! Призрак и Гамлет уходят. Горацио. Воображение делает его исступленным. Марцелл. Последуем за ним. Неправильно повиноваться ему в этом. Горацио. Пойдем. К чему все это приведет? Марцелл. Что-то подгнило в датском государстве. Горацио. Небо его направит. Марцелл. Нет, последуем за Гамлетом {72}. Уходят. Входят Призрак и Гамлет {73}. Гамлет. Куда хочешь ты вести меня? Говори. Я дальше не пойду. Призрак. Внимай мне. Гамлет. Я готов. Призрак. Час почти настал, когда я должен буду отдать себя во власть серного и мучительного пламени. Гамлет. Увы, бедный дух! Призрак. Не жалей меня, но серьезно выслушай то, что я тебе открою. Гамлет. Говори, я готов слушать {74}. Призрак. Точно так же будешь ты готов отомстить, когда узнаешь. Гамлет. Что? Призрак. Я дух твоего отца, обреченный на определенный срок бродить по ночам, а в течение дня вынужденный поститься в пламени {75}, пока не будут сожжены и очищены все гнусные преступления, совершенные мной в земной жизни. Если бы не было мне запрещено рассказывать о тайнах моей темницы, я мог бы поведать повесть, легчайшее слово которой перевернуло бы твою душу {76}, заморозило бы твою юную кровь, заставило бы твои глаза, подобно, звездам, выскочить из орбит; разделило бы твои причесанные волосы и подняло бы каждый отдельный волос дыбом, подобно иглам сердитого дикообраза {77}. Но разглашение того, что принадлежит вечности, не должно касаться ушей из плоти и крови. Слушай, слушай, о, слушай! Если ты когда-нибудь любил своего отца и он был тебе дорог... Гамлет. О боже! Призрак. Отомсти за его гнусное и противное природе убийство. Гамлет. Убийство? Призрак. Убийство гнуснейшее, каким является и в лучшем случае всякое убийство, но это убийство - гнуснейшее, необычное, противное природе. Гамлет. Дай мне скорей узнать, чтобы я на крыльях, столь же быстрых, как размышление или любовные мечты, мог понестись к мести. Призрак. Я вижу твою готовность. И ты был бы более вялым, чем жирный плевел, который в праздности гниет {78} на берегах Леты, если бы ты остался неподвижным в этом деле. Слушай, Гамлет. Пустили слух, что я, когда спал в саду, был ужален змеей. Так вся Дания гнусно обманута измышлением о причине моей смерти, Но знай ты, благородный юноша, что змея, которая смертельно ужалила твоего отца, теперь носит его корону. Гамлет. О моя пророческая душа! Мой дядя? Призрак. Да, это кровосмесительное, это прелюбодейное животное колдовством своего ума, своими предательскими подарками - о нечестивый ум и нечестивые дары, имеющие силу соблазнять! - склонил к своей постыдной похоти согласие моей кажущейся столь добродетельной королевы. О Гамлет, какое это было падение! Отвернуться от меня, чья любовь была достойна тех обетов, которые я дал ей при вступлении в брак, и опуститься до ничтожества, природные качества которого были бедными по сравнению с моими! Но как добродетель никогда не ступит на путь греха, хотя бы сладострастие ухаживало за ней даже в небесном обличье, так похоть, хотя бы связанная узами с лучезарным ангелом, пресытится на небесном ложе и начнет пожирать отбросы. Но тише! Мне кажется, что я чую утренний ветерок. Я буду краток. Когда я спал в моем саду, как я это обычно делал среди дня, твой дядя, пользуясь этим безмятежным часом, прокрался в сад с соком проклятого тисового дерева в сосуде и в портики моих ушей влил вызывающий проказу состав, действие которого столь враждебно человеческой крови, что быстро, как ртуть, несется через созданные природой ворота и пути в человеческом теле и с внезапной силой свертывает и створаживает, подобно кислым каплям в молоке, жидкую и здоровую кровь. Так подействовал он и на мою кровь. И почти мгновенно струпья, словно древесной корой, - как у прокаженного, - покрыли гнусной и отвратительной коркой мое гладкое тело. Так спящим был я рукой брата сразу лишен и жизни, и короны, и королевы; был подрезан в самом расцвете греха, без исповеди, без причащения, без соборования; не сведя счета, я был послан отдать отчет (ответственность) за все свои несовершенства. О, ужасно! О, ужасно! ужасно! Если есть в тебе природа, не примиряйся с этим. Не допусти, чтобы королевская постель Дании стала ложем разврата и проклятого кровосмешения. Но, каким бы путем ты ни выполнял это дело, не запятнай ни ума, ни души замыслом против твоей матери: предоставь ее небу и тем шипам, которые заключены в ее груди, - пусть они колют и жалят ее. Прощай же! Светляк показывает, что близко утро, и начинает убавлять свой ненужный огонек. Прощай, прощай, прощай! {79} Помни обо мне. (Уходит.) Гамлет. О все воинство небес! О земля! Что еще? Или призвать еще и ад? Фу! Тише, тише, мое сердце! А вы, мои мышцы, не дряхлейте мгновенно, но держите меня прямо. Помнить о тебе? Да, добрый призрак, пока память занимает место в этом смятенном шаре! {80} Помнить о тебе? Да, из записной книжки {81} моей памяти я сотру все пошлые, бессмысленные записи, все изречения из книг, все образы, все впечатления прошлого, начертанные юностью и наблюдением. И твой приказ будет жить один в книге моего мозга, не смешанный с более низкими предметами. Да, клянусь небом! О самая пагубная из женщин! О подлец, подлец, улыбающийся, проклятый подлец! Моя записная книжка... Надо записать, что можно улыбаться, улыбаться и быть подлецом. Во всяком случае я уверен, что это возможно в Дании. Ну, дядя, вы запечатлены здесь. А теперь - мой девиз. Этот девиз: "Прощай, прощай! Помни обо мне!" Я поклялся в этом. Горацио и Марцелл (за сценой {82}): "Милорд! Милорд!" Входят Горацио и Марцелл. Марцелл. Принц Гамлет! Горацио. Храни его небо! Гамлет. Да будет так {83}. Марцелл. Илло, хо-хо, милорд! {84} Гамлет. Илло, хо-хо, малый! Сюда, птица, сюда! Марцелл. Ну что, благородный принц? Горацио. Какие новости, принц? Гамлет. О, чудесные! Горацио. Добрый принц, расскажите. Гамлет. Нет, вы передадите другим. Горацио. Я этого не сделаю, милорд, клянусь небом. Марцелл. Я также, милорд. Гамлет. Ну что вы скажете об этом? И могло ли об этом подумать сердце человека? Но вы сохраните молчание? Горацио. | } Клянемся небом, милорд. Марцелл. | Гамлет. Нет во всей Дании такого подлеца, который не был бы при этом отъявленным негодяем {85}. Горацио. Не нужно, милорд, духа, вставшего из могилы, чтобы сказать нам об этом. Гамлет. Да, это так: вы, конечно, правы. Итак, без Дальних слов, я считаю, что нам нужно пожать друг другу руки и разойтись: вы ступайте, куда вас поведут дела и желания, потому что у каждого есть дела и желания; что же касается моей бедной участи, - вот что: я пойду молиться. Горацио. Это вихрь бессвязных слов, милорд. Гамлет. От всего сердца сожалею, что они обижают вас, да, честное слово, от всего сердца. Горацио. Тут нет обиды, милорд. Гамлет. Есть, клянусь святым Патриком {86}, Горацио, и большая {87}. Что касается этого виденья, это - честный призрак {88}, позвольте уверить вас. Насчет же вашего желанья узнать то, что было между нами, уж как-нибудь пересильте его. А теперь, добрые друзья, - так как вы друзья, ученые и воины, - исполните одну мою небольшую просьбу. Горацио. В чем она, милорд? Мы ее исполним. Гамлет. Никому не рассказывайте о том, что вы видели сегодня ночью. Горацио. | } Милорд, мы не расскажем. Марцелл. | Гамлет. Нет, вы поклянитесь. Горацио. Клянусь, милорд, я не скажу. Марцелл. Инне скажу, милорд, клянусь. Гамлет. На моем мече. Марцелл. Мы уже клялись, милорд. Гамлет. На мече клянитесь, на мече. Призрак (под сценой {89}). Клянитесь! Гамлет. Ага, малый! И ты то же самое говоришь? Ты здесь, старина? {90} Ну, вы слышите, что говорит этот: парень в подземелье, клянитесь же. Горацио. Объясните, в чем нам клясться, милорд. Гамлет. Никогда не говорить о том, что вы видели, - клянитесь на мече. Призрак (под сценой). Клянитесь! Гамлет. Hic et ubique? {91} В таком случае перейдем на другое место. Идите сюда, господа, и снова положите руки на мой меч. Клянитесь на моем мече никогда не говорить о том, что вы слышали. Призрак (под сценой). Клянитесь! {92} Гамлет. Хорошо сказано, старый крот! Ты умеешь; так быстро рыть под землей? Достойный сапер! Еще раз перейдем на другое место, добрые друзья. Горацио. О, день и ночь, как все это удивительно странно! Гамлет. Поэтому и приветствуйте это, как странника {93}. На небе и земле есть больше вещей, Горацио, чем, снилось вашей философии {94}. Но подойдите. Еще раз, как вы уже клялись, поклянитесь, - и да сохранит вас за это милосердие божье; как бы странно и необычно я ни вел себя, - так как, возможно, в будущем я сочту нужным придать причудливый вид своему поведенью, - клянитесь, что, видя меня в такие минуты, вы, сложив вот так руки, или так покачав головой, или произнесением неясных слов, как, например, "да, да, мы знаем...", или "мы могли бы, если бы захотели...", или "если бы мы пожелали сказать...", или "есть люди, которые, если бы им было позволено...", или другим двусмысленным намеком никогда не покажете, что вы что-то знаете обо мне; не делать этого, - и да помогут вам благодать и милосердие божие в трудный час, - клянитесь! Призрак (за сценой). Клянитесь! Гамлет. Успокойся, успокойся, смятенный дух! Итак, господа, со всей любовью я поручаю себя вам. И все то, что может сделать такой бедный человек, как Гамлет, чтобы выразить вам свою любовь и дружбу, будет сделано, если бог этого захочет. Идемте вместе в замок. И не переставайте держать пальцы на губах, прошу вас. Век вывихнут... О, проклятое несчастье, что я родился на свет, чтобы вправить его! Что ж, пойдемте, идемте вместе. Уходят. Входят Полоний и Рейнальдо {95}. Полоний. Отдайте ему эти деньги и эти письма, Рейнальдо. Рейнальдо. Хорошо, милорд. Полоний. Вы поступите удивительно мудро, добрый Рейнальдо, если до встречи с ним наведете справки о его поведении. Рейнальдо. Милорд, я так и намеревался поступить! Полоний. Черт возьми, хорошо сказано, очень хорошо сказано. Вот что, сэр: расспросите сначала, кто из датчан находится в Париже, как они живут, и кто именно, какие у кого средства, где они обитают, в какой компании проводят время, сколько тратят денег, и, выяснив окольными путями, что они знают моего сына, оставьте отдельные вопросы и подойдите к делу поближе. Притворитесь, что вы мало знаете его, например: "Я знаю его отца и Друзей, и его немного знаю". Вы понимаете, Рейнальдо? Рейнальдо. Да, прекрасно понимаю, милорд. Полоний. "И его немного знаю". "Но, - можете вы добавить, - я его плохо знаю. Но если он тот самый, которого я имею в виду, он необуздан, имеет такие-то и такие склонности". Возведите на него какие захотите небылицы. Но, черт возьми, не настолько гнусные, чтобы запятнать его честь. Остерегайтесь этого. Говорите, сэр, о тех беспутных, буйных, обычных грехах, которые являются заметными и хорошо известными спутниками юности и вольной жизни {96}. Рейнальдо. Например, игра на деньги, милорд? Полоний. Да, или о том, что он пьет вино, фехтует, сквернословит, ссорится, водится с проститутками, - вот это можете говорить. Рейнальдо. Милорд, это запятнает его честь. Полоний. Честное слово, нисколько. Ведь вы сможете смягчить эти обвинения. Вы не должны возводить на него клеветы и говорить, что он открыто предается разврату. Не это имею я в виду. Говорите о его ошибках так осторожно, чтобы они казались пороками вольной жизни, вспышками огненной души, буйством еще необузданной крови {97}, - тем, что свойственно каждому. Рейнальдо. Но, добрый милорд... Полоний. Для чего вы будете все это делать? Рейнальдо. Да, милорд, мне хотелось бы это знать. Полоний. Черт возьми, сэр, вот к чему клонится моя речь. И я полагаю, что это вполне законный способ. Когда вы слегка запятнаете репутацию моего сына, как слегка грязнится предмет во время его отделки, - слушайте внимательно, - ваш собеседник, у которого вы захотите выпытать сведения, если он замечал за юношей, которого вы обвиняете, вышеуказанные преступления, прервет, будьте уверены, вашу речь следующим образом: "добрый сэр" или что-нибудь в этом роде, или "друг", или "джентльмен", - одним словом, в соответствии с обращением и наименованием, обычными для данного собеседника и данной страны... Рейнальдо. Отлично, милорд. Полоний. А затем он сделает вот что. Он сделает... Что я собирался сказать? Клянусь мессой, я собирался что-то сказать. На чем я остановился? Рейнальдо. На "прервет вашу речь следующим образом", на "друг или что-нибудь в этом роде" и "джентльмен". Полоний. На "прервет нашу речь следующим образом"? Да, черт возьми! Он прервет вас такими словами: "Я знаю этого джентльмена. Я видел его вчера", или "на днях", или "тогда-то" "в обществе того-то" или "того-то" или "как вы сами сказали, там-то он играл на деньги", "там-то застали его во время попойки", "там-то поссорился он, играя в теннис" {98}, или, возможно, "я видел, как он входил в такой-то торговый дом", иными словами - в публичный дом, или что-нибудь в этом роде. Ну вот, судите теперь: на приманку лжи ловится карп правды. Так-то мы, люди мудрые и дальновидные, обходами, пуская шар в цель не по прямой, а по косой линии {99}, кривыми путями доходим до прямых сведений. Следуя моему наставлению и совету, вы получите сведения о моем сыне. Вы поняли меня, не правда ли? Рейнальдо. Понял, милорд. Полоний. Господь да сохранит вас. Будьте здоровы. Рейнальдо. Добрый милорд! Полоний. Наблюдайте за его нравом втихомолку. Рейнальдо. Исполню, милорд. Полоний. И пусть продолжает свои занятия музыкой {100}. Рейнальдо. Хорошо, милорд. Полоний. Прощайте. Рейнальдо уходит. Входит Офелия. Что случилось, Офелия? Что такое? Офелия. О милорд, милорд! Я так испугалась! Полоний. Чего, помилуй бог? Офелия. Милорд, когда я шила в моей горнице, принц Гамлет в расстегнутом камзоле, без шляпы, в грязных, спустившихся до самых щиколоток чулках без подвязок, бледный, как его рубашка, - при этом колени его стучали друг о дружку, - глядя с таким жалостным выражением, как будто его выпустили из ада, чтобы рассказать об ужасах, является передо мной. Полоний. Сошел с ума от любви к тебе? Офелия. Милорд, я не знаю, но, по правде говоря, боюсь, что это так. Полоний. Что он сказал? Офелия. Он взял меня за кисть руки и крепко держал меня. Затем он отступает на длину вытянутой руки и, держа другую руку вот так над глазами, пристально рассматривает мое лицо, как будто собираясь рисовать его. Долго оставался он в таком положении. Наконец, он слегка потряс мне руку, трижды вот так кивнул головой и вздохнул так жалостно и глубоко, как будто этот вздох разбивал его тело и полагал предел его существованию. Затем он отпустил меня; повернув голову, он, казалось, без глаз находил дорогу; без их помощи он вышел из двери, все время устремляя их свет на меня. Полоний. Скорей пойдем со мной. Я отыщу короля. Это настоящее исступление любви, которая благодаря своим бурным свойствам сама себя губит и побуждает волю человека к отчаянным поступкам, как и любая другая из существующих под небом и поражающих нашу природу страстей. Мне очень жаль. Может быть, за эти дни вы поговорили с ним сурово? Офелия. Нет, мой добрый милорд. Но, следуя вашему приказу, я не принимала его писем и не позволяла ему приходить ко мне. Полоний. От этого он и обезумел. Мне жаль, что я не судил о нем с большей осторожностью и разумностью. Я думал, что он только играет с тобой и готов погубить тебя {101}. Напрасно я был так подозрителен! Клянусь небом, нашему возрасту так же свойственно хватать через край в наших мнениях, как обычно для более молодых людей не быть достаточно осторожными. Ну, пойдем же к королю. Об этом нужно сообщить. Если сохранить это в тайне, могут произойти более печальные последствия, чем если мы расскажем об этой любви. Пойдем. Уходят. Трубы. Входят король, королева, Розенкранц, Гильденстерн и свита. Король. Привет, добрые Розенкранц и Гильденстерн. Помимо того, что нам очень хотелось повидать вас, необходимость воспользоваться вашими услугами заставила нас спешно послать за вами. Вы уже кое-что слыхали о превращении, которое произошло с Гамлетом. Это действительно можно назвать превращением, так как и внешне и внутренне он не похож на того, кем был. Что еще, помимо смерти его отца, увело его от понимания самого себя, я и придумать не могу. Я прошу вас обоих, поскольку вы росли вместе с ним со столь раннего возраста и близки ему и юностью и склонностями, любезно согласиться остаться на короткий срок при нашем дворе, чтобы в вашем обществе он втянулся в развлечения и. чтобы вы при случае, насколько это будет возможно, разузнали, не мучает ли его что-то нам неизвестное, что, став известным, сможет подвергнуться нашему лечению. Королева. Добрые джентльмены, он много говорил о вас, и я убеждена, что на свете нет двух других людей, к которым он был бы более расположен. Если вы пожелаете оказать нам любезность и проявите добрую волю, проведя с нами некоторое время, чтобы пойти навстречу нашей надежде и увенчать ее успехом, вы за ваше пребывание будете вознаграждены по-королевски. Розенкранц. Оба ваши величества могли бы, в силу той державной власти, которую вы имеете над нами, выразить ваши грозные желания {102} скорее в виде повеления, чем просьбы. Гильденстерн. Но мы оба повинуемся и отдаем себя с полным усердием, повергая от всей души услуги наши к вашим стопам, в ожидании ваших приказаний. Король. Спасибо, Розенкранц и милый Гильденстерн. Королева. Спасибо, Гильденстерн и милый Розенкранц. И я прошу вас немедленно посетить моего столь изменившегося сына. (К свите.) Ступайте кто-нибудь из вас и отведите этих джентльменов туда, где находится Гамлет. Гильденстерн. Да сделают небеса наше присутствие и наши дела приятными и полезными ему! Королева. Аминь! Уходят Розенкранц, Гильденстерн и несколько человек из свиты. Входит Полоний. Полоний. Мой добрый повелитель, из Норвегии вернулись послы с радостными вестями. Король. Ты всегда был отцом добрых вестей. Полоний. Правда, мой государь? Уверяю моего доброго повелителя, что долг мой, как и душа моя, принадлежат двоим: моему богу и моему милостивому королю. И я думаю, - или мой мозг уже не способен с той уверенностью, как бывало, охотиться по следам политической дичи, - что я нашел истинную причину безумия Гамлета. Король. О, расскажи об этом! Я жажду об этом услышать. Полоний. Сначала примите послов. Моя весть будет фруктами в конце большого пира {103}. Король. Сам окажи им милость и веди их сюда. Полоний уходит. Он сказал мне, моя дорогая Гертруда, что открыл главную причину и источник недомогания вашего сына. Королева. Боюсь, что главная причина все та же: смерть его отца и наш слишком поспешный брак. Король. Увидим. Мы испытаем его. Входят Полоний, Вольтиманд и Корнелий. Привет, добрые друзья мои! Скажите, Вольтиманд, что привезли вы от нашего брата, короля Норвегии? Вольтиманд. Самый искренний ответ на ваши приветствия и пожелания. С первых же наших слов он послал приказ прекратить проводимый его племянником набор, который, как он полагал, проводился против короля Польши, но который, как он сам нашел по более внимательном расследовании, в действительности был направлен против вашего величества. Опечаленный тем, что его болезнь, возраст и немощность были использованы для обмана, он посылает приказы Фортинбрасу, которому тот, - говоря в двух словах, - повинуется, получает выговор от короля Норвегии и в заключение произносит перед своим дядей обет никогда больше не поднимать оружия против вашего величества. Тогда старый король Норвегии, преисполненный радости, назначает ему три тысячи крон ежегодного дохода и дает ему поручение использовать набранных им солдат против короля Польши, вместе с просьбой, подробней изложенной здесь (подает письмо {104}), чтобы вы милостиво разрешили свободный пропуск через ваши владения его войску, отправляющемуся на это предприятие, при условии соблюдения безопасности жителей и сохранения порядка, как здесь изложено. Король. Нам это по душе, и когда у нас будет более удобное время для размышления, мы это прочитаем, дадим ответ и подумаем об этом деле. А пока что благодарим вас за исправный труд. Ступайте и отдохните. Вечером мы попируем вместе. Добро пожаловать домой! Вольтиманд и Корнелий уходят. Полоний. Это дело счастливо закончилось. Мой повелитель и госпожа, рассуждать о том, чем должно быть королевское величество, что такое долг, почему день есть день, ночь - ночь, а время есть время, значило бы попусту тратить ночь, день и время. Поэтому, поскольку краткость является душой ума, а многоречивость - его телом и внешними прикрасами, я буду краток. Ваш благородный сын безумен; я называю это безумием, ибо, если определять, что такое истинное безумие, то в чем же заключается оно, как не в том, чтобы быть безумным? Но не об этом речь. Королева. Побольше дела и поменьше искусства. Полоний. Госпожа, клянусь, речь моя безыскусственна. То, что он сошел с ума, - правда, правда, что это жаль, и жаль, что это правда. Дурацкий оборот! Расстанусь с ним, потому что не хочу прибегать к искусству. Итак, условимся на том, что он сумасшедший. А теперь нам остается найти причину этого аффекта, или, точнее говоря, причину этого дефекта, ибо этот дефект неизбежно оказывается дефектным. Вот что остается нам сделать и вот каков итог. Поразмыслите {105}. У меня есть дочь, - есть у меня, пока она моя, - которая из чувства долга и из повиновения - смотрите! - дала мне вот что. Итак, летайте выводы и стройте предположения. (Читает.) "Небесной, идолу моей души, наипрекраснейшей Офелии", - это плохое выражение, низкое выражение, "наипрекраснейшей" - низкое выражение. Но вы сейчас услышите. Вот: "...носить на прекрасной белой груди {106} эти..." и т. д. Королева. Это она получила от Гамлета? Полоний. Добрая госпожа, потерпите немного. Я передам все в точности. (Читает.) "Сомневайся в том, что звезды - огонь, сомневайся в том, что солнце движется; сомневайся в том, что истина не есть ложь; но не сомневайся в моей любви. О дорогая Офелия, я плохо владею стихом. Я не владею искусством перекладывать мои вздохи в стихотворные размеры. Но что я люблю тебя от души, о, от всей души, верь этому. Прощай. Твой всегда, дражайшая госпожа, пока этот механизм принадлежит ему {107}, Гамлет". Вот это в покорности своей показала мне моя дочь. И кроме того, пересказала мне его признания и когда, где и как он объяснялся ей. Король. Но как она приняла его любовь? Полоний. Что вы думаете обо мне? Король. Что вы человек правдивый и почтенный. Полоний. Я был бы рад быть таким. Но что бы вы подумали, если бы я, следя за полетом этой горячей любви, - а ведь я заметил ее, должен вам признаться в этом, еще до того, как мне рассказала дочь, - что подумали бы вы или что подумала бы моя дорогая повелительница, ваша королева, если бы я стал передавать их любовные записки {108}, или заставил свое сердце ослепнуть и онеметь, или равнодушно взглянул на эту любовь, что бы вы подумали? Нет, я прямо взялся за дело и моей молодой сударыне сказал так: "Гамлет - принц, он не твоей звезды. Этого не должно быть". А затем и предписал ей запереться на ключ от его посещений, не допускать его посыльных, не принимать его подарков. После чего она послушалась моих советов {109}, а он, отвергнутый, - говоря в двух словах, - впал в тоску, затем перестал есть, затем перестал спать, затем ослабел, затем впал в умственное расстройство и так по нисходящей впал в то безумие, которое им теперь владеет и сокрушает всех нас. Король. Вы думаете, что это так? Королева. Возможно, весьма вероятно. Полоний. Бывало ли когда-нибудь, мне хочется знать, чтобы я определенно говорил "это так", а оказывалось по-иному? Король. Я не припомню. Полоний. Отнимите это от этого {110}, если окажется иначе. Когда обстоятельства мне благоприятствуют, я всегда найду, где скрыта правда, хотя бы она была скрыта в центре земли. Король. Как бы нам это глубже расследовать? Полоний. Вы знаете, иногда он четыре часа подряд гуляет здесь в передней {111}. Королева. Да, это правда. Полоний. Вот в такой момент я подпущу к нему мою дочь. Вы и я спрячемся за одним из аррасских ковров {112} и станем наблюдать их встречу; если он ее не любит и не по этой причине сошел с ума, пусть больше не буду я помощником в управлении государством, а пусть лучше буду фермером или займусь извозным промыслом. Король. Мы это испробуем. Входит Гамлет, читая книгу. Королева. Но посмотрите, как печально бедняжка идет и читает. Полоний. Уходите, прошу вас, оба уходите. Я сейчас за него возьмусь. Прошу вас, оставьте меня одного. Король и королева уходят. Как поживает мой добрый принц Гамлет? Гамлет. Хорошо, слава богу. Полоний. Вы узнаете меня, милорд? Гамлет. Отлично узнаю. Вы торговец рыбой {113}. Полоний. Нет, что вы, милорд! Гамлет. В таком случае я хотел бы, чтобы вы были таким же честным. Полоний. Честным, милорд? Гамлет. Да, сэр. Быть честным по нынешним временам значит быть единственным из десяти тысяч. Полоний. Это очень верно, милорд. Гамлет. Ибо, если и солнце разводит червей в дохлой собаке, будучи богом {114}, целующим падаль... {115} У вас есть дочь? Полоний. Да, милорд. Гамлет. Не пускайте ее гулять на солнце {116}. Зачатие благословенно, но только если это не касается вашей дочери. Глядите в оба, приятель. Полоний (в сторону). Что вы скажете на это? Все возвращается к моей дочери. Однако он сначала не узнал меня, он сказал, что я торговец рыбой. Он далеко зашел. А ведь, по правде говоря, и я в юности доходил до крайних страданий в любви, почти до такого же состояния. Я снова с ним заговорю. Что вы читаете, милорд? Гамлет. Слова, слова, слова. Полоний. А в чем там дело, милорд? Гамлет. Между кем? {117} Полоний. Я хочу сказать - содержание того, что вы читаете, милорд. Гамлет. Клевета, сэр. Каналья сатирик утверждает, что у стариков седые бороды, что лица их морщинисты, что из их глаз сочится густая смола и сливовый клей, что у них совершенно отсутствует ум и что у них слабые ляжки. Хотя всему этому, сэр, я верю полностью и от всей души, но, однако, считаю нечестным писать об этом. Ибо, сэр, вы сами стали бы таким же старым, как я, если бы смогли, подобно раку, пятиться назад {118}. Полоний. Хотя это и безумие, но в нем есть система. Не уйти ли вам со сквозняка, милорд? Гамлет. В могилу? Полоний (в сторону). Это действительно уйти со сквозняка! Как удачны подчас его ответы! Меткость, которую часто обретает безумие и которой не способен в той же мере владеть здоровый разум. Я оставлю его и изобрету способ устроить его неожиданную встречу с моей дочерью. Высокочтимый принц, покорнейше прошу разрешения удалиться. Гамлет. Я не могу, сэр, дать вам ничего, с чем бы я расстался охотней: кроме моей жизни, кроме моей жизни, кроме моей жизни {119}. Полоний. Желаю здравствовать, принц. Гамлет. О эти многословные старые дурни! Входят Розенкранц и Гильденстерн. Полоний. Вы ищете принца Гамлета? Вот он. Розенкранц. Да благословит вас бог, сэр! Полоний уходит. Гильденстерн. Высокочтимый принц! Розенкранц. Дражайший принц! Гамлет. Мои превосходные добрые друзья! Ну как ты поживаешь, Гильденстерн? А, Розенкранц! Добрые ребята, как вы поживаете оба? Розенкранц. Как незначительные дети земли. Гильденстерн. Мы счастливы тем, что не слишком счастливы. Мы не верхняя пуговка на колпаке Фортуны {120}. Гамлет. Но ведь и не подошвы ее башмаков? Розенкранц. Ни то, ни другое, милорд. Гамлет. Значит, вы живете около ее пояса или в центре ее милостей. Гильденстерн. Честное слово, мы ее завсегдатаи. Гамлет. Тайных частей Фортуны? А ведь верно; она распутница. Что нового? Розенкранц. Ничего, милорд, кроме того, что мир стал честным. Гамлет. Значит, близок Страшный суд. Но ваша новость неверна. Позвольте расспросить вас подробней. Чем, добрые мои друзья, провинились вы перед Фортуной, что она посылает вас сюда, в тюрьму? Гильденстерн. В тюрьму, милорд? Гамлет. Дания - тюрьма. Розенкранц. В таком случае весь мир - тюрьма. Гамлет. И отличная - со множеством казематов, камер и подземелий, среди которых Дания - одно из худших. Розенкранц. Мы так не думаем, милорд. Гамлет. Ну, значит, для вас мир не тюрьма. Ибо нет ничего ни хорошего, ни плохого, то и другое создает мысль. Для меня мир - тюрьма. Розенкранц. Значит, тюрьмой делает его ваше честолюбие: он слишком тесен для вашей души. Гамлет. О боже мой, я мог бы быть заключенным в ореховую скорлупу и считать себя повелителем бесконечного пространства, если бы мне не снились дурные сны. Гильденстерн. Вот эти-то сны и являются честолюбием. Ибо самая сущность честолюбивого человека - только тень сна. Гамлет. Но ведь сон сам по себе только тень. Розенкранц. Верно. По-моему, честолюбие создано из столь воздушной и легкой субстанции, что оно только тень тени. Гамлет. В таком случае вещественными являются у нас нищие, а наши монархи и не в меру возвеличенные герои только тени нищих 121. Не пойти ли нам ко двору? Потому что, честное слово, я не в силах рассуждать. Розенкранц. | } Мы готовы служить вам. Гильденстерн. | Гамлет. Этого не нужно. Я не хочу равнять вас с остальными моими слугами, ибо, говоря по чести, прислуживают мне отвратительно {122}. Но, говоря по-дружески, скажите, что вы делаете в Эльсиноре? Розенкранц. Мы хотели посетить вас, милорд, у нас не было другой цели. Гамлет. Такой нищий, как я, даже беден благодарностью. И все же я благодарю вас, хотя моя благодарность, дорогие друзья, не стоит и полпенни. За вами не посылали? Это ваше собственное побуждение? Вы посетили меня по собственной воле? Ну, говорите со мной по совести. Ну, ну, да говорите же. Гильденстерн. Что нам сказать, милорд? Гамлет. Что хотите, лишь бы это относилось к делу. За вами посылали: во взглядах ваших есть что-то вроде признания, скрыть которое у вашей скромности не хватает умения. Я знаю: добрый король и королева посылали за вами. Розенкранц. С какой целью, милорд? Гамлет. Об этом-то вы мне и должны сказать. Но заклинаю вас правами нашего товарищества {123}, нашей молодостью, обязательствами нерушимой любви и еще более дорогим, чем стал бы заклинать вас более искусный человек, - прямо и откровенно скажите мне, посылали за вами или нет? Розенкранц (тихо Гильденстерну {124}). Что вы скажете? Гамлет (в сторону). Ну, теперь вы у меня на примете. (Громко.) Если вы любите меня, не скрывайте ничего. Гильденстерн. Милорд, за нами посылали. Гамлет. Я сам скажу вам - зачем. Таким образом я предупрежу разоблачение вами тайны, и ни одного перышка не полиняет в данном вами королю и королеве обещании держать все это в секрете. С недавних пор, - почему, я сам не знаю, - я потерял всю свою веселость, бросил привычные занятия; и мне так тяжело, что это прекрасное строение, земля, кажется мне бесплодным мысом; этот превосходнейший балдахин, воздух, - взгляните, эта великолепная, висящая над нами твердь, этот величественный свод, выложенный золотым огнем, - кажется мне лишь скоплением гнусных и зловредных паров. Какое мастерское произведение - человек! Как благороден разумом! Как бесконечен способностями! По образу своему и движениям как выразителен и достоин восхищения! Как похож действиями на ангела! Как похож разумением на бога! Красота мира! Образец всего живущего! Однако что для меня это существо, квинтэссенцией которого является прах? {125} Человек не радует меня, ни мужчины {126}, ни женщины, хотя, судя по вашим улыбкам, вы как будто хотите это сказать. Розенкранц. Милорд, у меня ничего похожего не было в мыслях. Гамлет. Почему же в таком случае вы засмеялись, когда я сказал: "Человек не радует меня". Розенкранц. Я подумал, милорд, что если это так, то какой скудный прием получат у вас актеры. Мы их обогнали в пути. Они направляются сюда, чтобы предложить вам свои услуги. Гамлет. Тот, кто играет короля, будет желанным гостем; его величество получит от меня должное. Странствующий рыцарь пустит в дело свой меч и кожаный щит. Влюбленный не будет вздыхать даром. Меланхолик утешится в конце роли. Комик заставит смеяться смешливых. Героиня будет вольно изливать свои чувства, пусть даже захромает белый стих. Что это за актеры? Розенкранц. Как раз те самые, которые, бывало, доставляли вам такую радость, - столичные трагики. Гамлет. Почему они странствуют? Оставаться на месте было для них выгодней в обоих отношениях: и для славы и в смысле дохода. Розенкранц. Я думаю, что запрещение им играть в столице явилось результатом последней новинки {127}. Гамлет. Они пользуются такой же репутацией, какой пользовались, когда я был в столице? Такой же у них успех? Розенкранц. Нет, далеко не такой. Гамлет. Каким же это образом? Разве они стали ржаветь? Розенкранц. Нет, они стараются с прежним усердием. Но появился, сэр, выводок детей, маленьких соколят, которые кричат высокими голосами и которым за это неистово аплодируют, они теперь в моде и так шумно нападают на обыкновенные театры {128}, как они их называют, что многие, носящие шпаги, боятся гусиных перьев и не осмеливаются ходить туда {129}. Гамлет. Как, разве это дети? Кто их содержит? Как платят им? Или они будут заниматься своим ремеслом только до тех пор, пока у них есть голос для пения? Не скажут ли они впоследствии, когда вырастут и станут обычными актерами, - а это весьма вероятно, если у них не будет лучших средств к существованию, - что авторы пьес причиняют им зло, натравливая их на взрослых актеров, какими они сами будут впоследствии. Розенкранц. Сказать правду, тут с обеих сторон было много шума. Люди нашей страны не считают грехом натравливать их друг на друга. Одно время публика не платила денег, чтобы смотреть пьесу, если в этой полемике автор и актеры не доходили до драки. Гамлет. Неужели? Гильденстерн. О, тут здорово ломали головы! Гамлет. Что ж, мальчики одолевают? Розенкранц. Да, одолевают, милорд, в том числе и Геркулеса с его ношей {130}. Гамлет. Это не удивительно. Ибо мой дядя стал королем Дании, и те, кто строил ему гримасы, когда жив был мой отец, теперь платят двадцать, сорок, пятьдесят, сто дукатов за его портрет в миниатюре. Черт возьми, тут есть что-то сверхъестественное; если бы только философии удалось это выяснить! Трубы за сценой. Гильденстерн. Вот актеры. Гамлет. Господа, добро пожаловать в Эльсинор! Ну, давайте же руки. Внешние признаки радушия - светскость и изысканная любезность. Разрешите обращаться с вами таким вот образом: иначе мое отношение с актерами, которое, уверяю вас, скажется и на моем обхождении с ними, выльется в более радушный прием, чем тот, который я оказал вам. Добро пожаловать. Но мой дядя-отец и тетка-мать ошибаются. Гильденстерн. В чем, дорогой принц? Гамлет. Я безумен только при норд-норд-весте. Когда дует южный ветер, я умею отличать сокола от цапли {131}. Входит Полоний. Полоний. Приветствую вас, господа. Гамлет. Слушайте, Гильденстерн. И вы тоже. На каждое ухо по слушателю. Этот большой ребенок, которого вы там видите, еще не вышел из пеленок. Розенкранц. Возможно, он к ним вторично вернулся, ибо, как говорят, Ларик - вдвойне дитя. Гамлет. Предсказываю, что он пришел, чтобы сообщить мне об актерах. Вот увидите. (Громко.) Вы правы, сэр. В понедельник утром. Так это в действительности и было. Полоний. Милорд, могу сообщить вам новость. Гамлет. Милорд, могу сообщить вам новость. Когда Росций {132} был актером в Риме... Полоний. Сюда приехали актеры, милорд. Гамлет. Вздор! Вздор! Полоний. Честное слово... Гамлет. "И каждый актер ехал на своем осле... {133}" Полоний. Лучшие в мире актеры для трагедии, комедии, исторических пьес, пасторали, пьес пасторально-комических, историко-пасторальных, трагико-исторических, трагико-комико-историко-пасторальных, для пьес с соблюдением единств и для драматических поэм, не ограниченных правилами. Для них и Сенека не слишком мрачен, и Плавт не слишком легкомысленен. Как при исполнении написанных ролей, так и в импровизации они не имеют равных. Гамлет. О Иеффай, судья израильский {134}, какое у тебя было сокровище! Полоний. Какое же было у него сокровище, милорд? Гамлет. Да как же - Одна прекрасная дочь, единственная, Которую он очень любил {135}. Полоний (в сторону). Все о моей дочери. Гамлет. Разве я не прав, старый Иеффай? Полоний. Раз вы называете меня Иеффаем, милорд, то действительно у меня есть дочь, которую я очень люблю. Гамлет. Нет, это из того не следует. Полоний. Что же следует, милорд? Гамлет. Да как же - Как было суждено, об этом знает только бог. А затем, как вы знаете, - Случилось так, как и следовало ожидать... Первый куплет этой благочестивой песенки {136} доскажет вам остальное. Но, смотрите, вот близится мое развлечение {137}. Входят актеры {138}. Добро пожаловать, господа, добро пожаловать. Я рад видеть вас здоровыми. Привет вам, добрые друзья. Ах, мой старый друг! Да ну, лицо твое украсилось бородой с тех пор, как я видел тебя в последний раз! Ты приехал, чтобы в Дании смеяться надо мной в бороду? Как, сударыня, молодая госпожа моя! Клянусь владычицей небесной, с тех пор как мы виделись в последний раз, вы на целый каблук {139} приблизились к небу. Молитесь богу, чтобы ваш голос не стал бы надтреснутым, как негодная к обращению золотая монета {140}. Господа, вам всем привет. Мы сейчас примемся за дело, что попадется нам на глаза. Мы сейчас послушаем монолог. Ну, покажите нам ваше мастерство. Ну, какой-нибудь страстный монолог. Первый актер. Какой монолог, милорд? Гамлет. Я слышал, как однажды ты читал мне монолог, который никогда не исполнялся на сцене. А если и исполнялся, то не больше одного раза. Ибо пьеса, помнится, не понравилась толпе. Для обычных зрителей она явилась икрой {141}. Но это была, - как воспринял я и другие, чьи суждения в таких делах стоили больше моего, - прекрасная пьеса, с действием, хорошо распределенным по сценам, и написанная со скоростью и уменьем. Помню, говорили, что стихам не хватало острой приправы, чтобы придать им вкус, как не было и ничего такого в оборотах речи, что позволило бы обвинить автора в аффектации; называли это честным методом, столь же здоровым, сколь и приятным, в значительно большей степени красивым, чем изысканным. Я больше всего любил в этой пьесе один монолог: это рассказ Энея {142} Дидоне, в особенности то место, где он говорит о гибели Приама. Если он у вас в памяти, начните с этой вот строчки... Дайте вспомнить, дайте вспомнить... "Свирепый Пирр {143}, подобно гирканскому зверю... {144}" Это не так... Это начинается с Пирра... "Свирепый Пирр, чьи черные доспехи, черные, как его намерения, напоминали ночь, когда он лежал внутри зловещего коня, теперь раскрасил эту ужасную черную внешность еще более мрачным геральдическим цветом: с ног до головы теперь он весь багровый {145}, чудовищно разрисованный кровью отцов, матерей, дочерей, сыновей, спекшихся в огне пылающих улиц, озаряющих жестоким и проклятым светом убийство своих владык {146}. Опаленный гневом и огнем, покрытый с ног до головы запекшейся кровью, глазами, подобными карбункулам, адский Пирр ищет древнего старца Приама". Ну, теперь продолжайте. Полоний. Ей-богу, милорд, хорошо прочитано, с хорошими интонациями и хорошим чувством меры. Первый актер. "И вот он находит его, тщетно пытающегося разить греков; его древний меч, непокорный его руке, бессильно падает, сопротивляясь приказанию. Имея перед собой неравного противника, Пирр устремляется на Приама. В бешенстве широко замахивается. Но от одного лишь ветра, поднятого его губительным мечом, падает обессиленный старик. Тогда лишившийся чувства Илион, как бы под этим ударом, склоняется пылающей главой к своему подножью и ужасным грохотом оглушает Пирра. Взгляните! Его меч, опускавшийся на белую, как молоко, голову почтенного Приама, казалось застрял в воздухе. Так, подобно злодею, изображенному на картине, стоял Пирр и, словно безучастный к собственному намерению и цели, бездействовал. Но как часто бывает перед бурей - молчанье в небесах, тучи стоят неподвижно, безмолвны дерзкие ветры и земля внизу, как смерть, притихла, и вдруг ужасный гром раскалывает небо; так, после передышки, Пирр, побуждаемый местью, снова принимается за дело. Молоты циклопов ударяли по доспехам Марса, выковывая их и придавая им вечную крепость, с меньшей жесткостью, чем пал окровавленный меч Пирра на Приама. Стыдись, стыдись, распутница Фортуна! Боги, общим собором отнимите у нее власть. Сломайте все спицы и обод ее колеса и швырните круглую ступицу с небесной горы в преисподнюю!". Полоний. Это слишком длинно. Гамлет. Пошлем в цирюльню вместе с вашей бородой. Прошу тебя, продолжай. Ему нравятся только джиги и непристойные рассказы, все остальное нагоняет на него сон. Продолжай. Перейди к Гекубе. Первый актер. "Но кто же, о, кто видел опозоренную царицу... {147}" Гамлет. "Опозоренную царицу"? Полоний. Это хорошо... "Опозоренная царица" - хорошо. Первый актер. "Как металась она, босая, угрожая пламени слепящим ей глаза потоком слез. Голова ее, на которой некогда возлежала диадема, повязана тряпкой; ее сухой, изнуренный деторождением стан {148}, вместо платья, закутан в одеяло, схваченное в минуту тревоги и страха. Тот, кто увидел бы это, ядовитым языком произносил бы изменнические речи против власти Фортуны... Но если бы узрели ее сами боги, когда она увидела, как злобно развлекался Пирр, разрезая своим мечом на мелкие куски тело ее мужа, внезапный взрыв ее вопля, - если только могут их трогать явления смертной жизни! - увлажнил бы горящие очи небес {149} и вызвал бы сострадание у богов". Полоний. Посмотрите, он изменился в лице и слезы выступили у него на глазах! Прошу тебя, довольно. Гамлет. Хорошо. Скоро я попрошу тебя дочитать остальное. Мой добрый милорд, не последите ли вы за тем, чтобы актеров хорошо устроили? Слышите, пусть с ними хорошо обращаются, ибо они - воплощение и краткая летопись нашего времени {150}. Лучше иметь скверную эпитафию после смерти, чем их дурной отзыв при жизни. Полоний. Милорд, я обойдусь с ними по заслугам. Гамлет. Нет, черт возьми, любезнейший, гораздо лучше! Если обращаться с каждым по заслугам, кто избежит порки? Обращайтесь с ними сообразно вашим собственным понятиям о чести и достоинстве. Чем меньше у них заслуг, тем ценнее будет ваша щедрость. Проводите их. Полоний. Пойдемте, господа. Гамлет. Ступайте за ним, друзья. Завтра мы услышим пьесу {151}. Уходит Полоний и все актеры, кроме Первого. Вот что, старый друг. Сможете вы сыграть "Убийство Гонзаго"? {152} Первый актер. Да, милорд. Гамлет. Вы сыграете его завтра вечером. Смогли бы вы, если понадобится, выучить монолог стихов в двенадцать - шестнадцать, который я напишу и включу в пьесу, - не правда ли? Первый актер. Да, милорд. Гамлет. Отлично. Ну, ступайте за тем лордом. Да смотрите, не издевайтесь над ним. Первый актер уходит. Дорогие мои друзья, я расстаюсь с вами до вечера. Добро пожаловать в Эльсинор. Розенкранц. Добрый милорд! Гамлет. Да, добро пожаловать, идите с богом! Розенкранц и Гильденстерн уходят. Теперь я один. Какой же я негодяй и низкий раб! Не чудовищно ли, что этот актер в вымысле, в мечте о страсти смог настолько подчинить душу собственному воображению, что под воздействием души осунулось его лицо, слезы выступили на глазах, безумие появилось в его облике, голос стал надломленным и все его поведение {153} стало соответствовать образам, созданным его воображением! И все это из-за ничего! Из-за Гекубы! Что ему Гекуба и что он Гекубе, чтобы плакать о ней? Что сделал бы он, если бы у него была такая же причина и такой же повод к страсти, как у меня? Он затопил бы сцену слезами, растерзал бы страшным монологом слух толпы, свел бы с ума виновных, ужаснул бы невинных, смутил бы неведущих, изумил бы слух и зрение. А я, тупое {154} и из нечистого металла сделанное ничтожество, томлюсь, как мечтатель, бесплодный в своем деле, и не могу ничего сказать в свое оправдание; не умею заступиться за короля, чьи владения и драгоценная жизнь были так подло похищены!" Разве я трус? Кому угодно назвать меня подлецом? Ударить по голове? Вырвать у меня бороду и дунуть мне ее в лицо? Дернуть меня за нос? Назвать меня лжецом и вбить мне это слово в самые легкие? Кто хочет это сделать? Ха! Черт возьми, я бы это проглотил. Ибо тут может быть только одно объяснение - у меня голубиная печень {155} и не хватает желчи, чтобы почувствовать горечь угнетения. Иначе я бы уже давно откормил всех коршунов поднебесья потрохами этого раба. Кровавый, блудливый негодяй! Не знающий угрызений совести, предательский, сластолюбивый, противоестественный негодяй! О, месть! Ах, какой же я осел! Как прекрасно, не правда ли, что я, сын убитого любимого отца, побуждаемый к мести раем и адом, облегчаю сердце словами, как проститутка, и начинаю ругаться, как шлюха, как судомойка! Фу, гадко! Фу! За дело, мозг мой! Гм... Я слышал, что виновные, находясь на спектакле, бывали настолько потрясены до глубины души искусством игры, что тут же признавались в своих злодеяниях {156}. Ибо убийство, хотя и нет у него языка, заговорит чудодейственным образом. Я поручу этим актерам сыграть перед моим дядей что-нибудь вроде убийства моего отца. Я буду следить за выражением его лица. Я исследую его {157}, пока не доберусь до живого места. Если он хотя бы вздрогнет, я буду знать, что мне делать. Быть может, тот призрак, который я видел, - дьявол. Ведь дьявол властен принимать приятный облик. Да и возможно, пользуясь моей слабостью и меланхолией, - ведь он обладает большой властью над такими душами, - что он обманывает меня, чтобы погубить мою душу. Я найду основание более надежное, чем это. Пьеса - вот на что я поймаю совесть короля. (Уходит.) Входят король, королева, Полоний, Офелия, Розенкранц и Гильденстерн, свита. Король. Неужели вы не можете окольными вопросами выведать у него, почему он притворяется расстроенным, так резко нарушая свои мирные дни буйным и опасным безумием? Розенкранц. Он сознается, что чувствует себя душевно расстроенным, но в чем причина - ни за что не хочет сказать. Гильденстерн. Мы не находим, чтобы он легко поддавался исследованию; в хитром безумии он замыкается в себе каждый раз, когда мы стремимся привести его хоть к какому-нибудь признанию в том, что с ним действительно происходит. Королева. Он хорошо вас принял? Розенкранц. Как настоящий джентльмен. Гильденстерн. Но заставляя себя быть любезным. Розенкранц. Он сам был скуп на вопросы, но охотно отвечал на наши. Королева. Вы же пробовали привлечь его к каким-нибудь развлечениям? Розенкранц. Господа, случилось так, что мы обогнали на пути актеров. Мы рассказали ему о них, и в нем проявилось нечто вроде радости, когда он услыхал об этом. Актеры уже в замке, и, как я полагаю, они уже получили приказ сегодня вечером играть перед ним. Полоний. Это правда. И он мне сказал, чтобы я просил ваши величества послушать и посмотреть пьесу. Король, От всего сердца. Я очень рад, что он так настроен. Добрые господа, продолжайте и дальше поощрять его и направляйте его к таким развлечениям. Розенкранц. Мы это исполним, милорд. Уходят Розенкранц и Гильденстерн. Король. Милая Гертруда, вы также нас оставьте. Ибо мы тайно послали за Гамлетом, чтобы он как бы случайно встретился здесь с Офелией. Ее отец и я, законные шпионы, спрячемся так, чтобы мы все увидели, хотя нас не будет видно, чтобы по их встрече определенно судить и по его поведению узнать, муки ли это любви или нечто другое, что заставляет его так страдать. Королева. Я повинуюсь вам. А что касается вас, Офелия, я желаю, чтобы ваша красота была счастливой причиной безумия Гамлета. Тогда я буду надеяться, что ваши достоинства снова вернут его на обычный путь к чести вас обоих. Офелия. Госпожа, я этого желала бы. Королева уходит. Полоний. Офелия, прохаживайся вот здесь. Государь, прошу вас, давайте спрячемся. (Офелии.) Читайте эту книгу {158}. Вид такого занятия может подчеркнуть ваше одиночество. Нас часто за это можно упрекать, - и это не раз было доказано, - богомольным лицом и благочестивым действием мы можем обсахарить самого дьявола. Король (в сторону {159}). О, это слишком верно! Какой острый удар наносят его слова моей совести! Щека проститутки, приукрашенная искусством подмалевки, не более уродлива по сравнению с тем, что ее украшает, чем мои дела по сравнению с моими раскрашенными словами {160}. О, тяжкое бремя! Полоний. Я слышу его шаги. Отойдемте, милорд. Король и Полоний прячутся. Входит Гамлет. Гамлет. Быть или не быть, вот в чем вопрос {161}. Благороднее ли молча терпеть {162} пращи и стрелы яростной судьбы, или поднять оружие против моря бедствий и в борьбе покончить с ними? Умереть - уснуть - не более того. И подумать только, что этим сном закончится боль сердца и тысяча жизненных ударов, являющихся уделом плоти, - ведь это конец, которого можно от всей души пожелать! Умереть. Уснуть. Уснуть, может быть видеть сны; да, вот в чем препятствие {163}. Ибо в этом смертном сне какие нам могут присниться сны, когда мы сбросим мертвый узел суеты земной? {164} Мысль об этом заставляет нас остановиться. Вот причина, которая вынуждает нас переносить бедствия столь долгой жизни. Ибо кто стал бы выносить бичи и насмешки жизни, несправедливости угнетателя, презрение гордеца, боль отвергнутой любви, проволочку в судах, наглость чиновников и удары, которые терпеливое достоинство получает от недостойных, если бы можно было самому произвести расчет простым кинжалом? Кто бы стал тащить на себе бремя, кряхтя и потея под тяжестью изнурительной жизни, если бы не страх чего-то после смерти - неоткрытая страна, из пределов которой не возвращается ни один путешественник, - не смущал бы нашу волю и не заставлял бы скорее соглашаться переносить те бедствия, которые мы испытываем, чем спешить к другим, о которых мы ничего не знаем? Так сознание делает нас всех трусами; и так врожденный цвет решимости покрывается болезненно-бледным оттенком мысли, и предприятия большого размаха и значительности в силу этого поворачивают в сторону свое течение и теряют имя действия. Но тише! Прекрасная Офелия! Нимфа, в твоих молитвах да будут помянуты все мои грехи! Офелия. Добрый милорд, как поживала ваша честь все эти дни? Гамлет. Покорно благодарю вас: хорошо, хорошо, хорошо. Офелия. Милорд, у меня есть от вас подарки, которые я давно хотела вернуть. Прошу вас, примите их сейчас. Гамлет. Нет, я тут ни при чем. Я вам никогда ничего не дарил. Офелия. Высокочтимый милорд, вы прекрасно знаете, что дарили. И вместе с подарками дарили слова столь благоуханные, что подарки становились еще дороже. Теперь, когда их аромат утрачен, возьмите их обратно. Ибо для благородной души богатые дары становятся бедными, когда дарящий оказывается нелюбящим. Вот, возьмите, милорд. Гамлет. Ха, ха, вы честны? Офелия. Милорд? Гамлет. Вы красивы? Офелия. Что вы хотите сказать, милорд? Гамлет. А то, что если вы честны и красивы, ваша честность не должна общаться с вашей красотой. Офелия. С кем же и общаться красоте, милорд, как не с честностью? Гамлет. Да, конечно. Ведь скорее власть красоты превратит честность в сводню, чем сила честности уподобит себе красоту. Это некогда звучало парадоксом, но теперь наш век это доказывает. Я вас любил когда-то. Офелия. Да, милорд, вы заставили меня этому поверить. Гамлет. Вы не должны были верить мне: ведь сколько ни прививай добродетель к нашему старому стволу, в нас остается примесь греха. Я вас не любил. Офелия. Значит, я обманулась. Гамлет. Иди в монастырь. Зачем тебе рожать грешников? Я достаточно честен. Однако я мог бы обвинить себя в таких вещах, что лучше бы моя мать меня не родила. Я очень горд, мстителен, тщеславен. В моем распоряжении больше преступлений, чем мыслей, чтобы их обдумать, воображения, чтобы облечь их в плоть, и времени, чтобы их исполнить. К чему таким молодцам, как я, ползать между небом и землей? Мы все отъявленные подлецы. Никому из нас не верь. Ступай своим путем в монастырь. Где ваш отец? Офелия. Дома, милорд. Гамлет. Заприте его там, чтобы он валял дурака только у себя дома. Прощайте. Офелия. О, помогите ему, благостные небеса! Гамлет. Если ты выйдешь замуж, я дам тебе в приданое следующее проклятие: будь ты целомудренна, как лед, чиста, как снег, ты не избежишь клеветы. Ступай в монастырь, ступай. Прощай. Или, уж если ты непременно хочешь выйти замуж, выходи за дурака. Ибо мудрые люди достаточно хорошо знают, каких чудовищ {165} вы из них делаете. В монастырь иди! И поскорей. Прощай. Офелия. Силы небесные, исцелите его! Гамлет. Слыхал я и о вашей живописи: бог вам дал одно лицо, вы себе делаете другое; ваша походка смахивает то на джигу, то на иноходь; вы жеманно произносите слова, даете прозвища божьим созданиям и свое распутство выдаете за наивность. Ну вас, я больше не хочу говорить об этом, это свело меня с ума. Я заявляю, что у нас больше не будет браков. Те, которые уже вступили в брак, будут жить все, кроме одного {166}, а другие пусть остаются в настоящем своем положении. В монастырь ступай! Гамлет уходит. Офелия. О, какой благородный ум повержен! Внешность придворного, язык ученого, меч воина; надежда и роза прекрасного государства, зеркало моды, образец изящества, тот, кому подражали все, умеющие наблюдать, так низко, низко пал! А я, самая печальная и несчастная из женщин, - я, которая впивала мед его сладкозвучных обетов, теперь вижу, как этот благородный и царственный ум стал подобен некогда сладкозвучным, а теперь треснутым колоколам, которые звучат нестройно и резко для слуха. Эта несравненная внешность, облик цветущей юности погублены безумием. О, как горько мне, видевшей то, что я видела, видеть то, что я вижу! Выходят король и Полоний. Король. Любовь? Чувства его направлены не в эту сторону. И то, что он говорил, хотя и было несколько бессвязным, не походило на безумие. Есть в его душе что-то, что высиживается его меланхолией. И я боюсь, - что выводок окажется опасным; чтобы это предупредить, я поторопился принять следующее решение. Он немедленно отправится в Англию, чтобы потребовать невыплаченную нам дань. Возможно, новые моря и страны, а также разнообразные предметы изгонят из его сердца то, что в нем укоренилось, над чем постоянно бьется его мозг и что делает его непохожим на самого себя. Что вы думаете об этом? Полоний. Это будет хорошо. И, однако, я полагаю, что причина и начало его печали - отвергнутая любовь. Ну что, Офелия? Вам не нужно рассказывать нам, что говорил принц Гамлет: мы все слышали, милорд, поступайте так, как вам будет угодно. Но если вы сочтете это нужным, пусть после окончания пьесы его мать-королева попросит его открыть ей наедине причину его печали. Пусть она поговорит с ним прямо. Я же, с вашего разрешения, устроюсь так, чтобы слышать весь их разговор. Если она не узнает причины, пошлите его в Англию или заточите его туда, куда сочтет нужным ваша мудрость. Король. Да будет так. Безумие знатных людей не должно оставаться без присмотра. Уходят. Входят Гамлет и трое актеров {167}. Гамлет. Читайте монолог, прошу вас, так, как я вам его читал: чтобы слова подтанцовывали на языке. Но если вы будете произносить всем ртом, как делают многие из вас, актеров, я предпочел бы, чтобы городской глашатай читал мои стихи. И не слишком пилите воздух рукою - вот так. Но ко всему подходите мягко; ибо в самом потоке, буре и, если можно так выразиться, в вихре страсти вы должны соблюсти умеренность, которая придаст всему плавность. О, меня оскорбляет до глубины души, когда я слышу, как здоровенный парень с париком на башке рвет страсть в клочья, в лохмотья, чтобы оглушить зрителей партера, которые в большинстве ничего не способны воспринять, кроме бессмысленных пантомим и шума. Я бы хотел, чтобы такого парня высекли за то, что он переиграл Термаганта и переиродил Ирода {168}. Прошу вас, избегайте этого. Первый актер. За это, ваша честь, я ручаюсь. Гамлет. Не будьте и слишком робкими. Пусть наставником вашим будет ваш собственный здравый смысл. Согласуйте действие со словом, слово с действием и особенно наблюдайте за тем, чтобы не преступать скромности природы. Ибо всякое преувеличение в этом смысле изменяет назначению актерской игры, цель которой, с самого начала и теперь, была и есть - держать, так сказать, зеркало перед природой; показывать добродетели ее собственные черты, тому, что достойно презрения, - его собственный образ, и самому возрасту и телу века 169 - его внешность и отпечаток. И вот если тут хватить через край или недоделать, это - хотя бы и смеялись невежды - огорчит людей сведущих, мнение одного из которых должно быть для вас более веским, чем мнение целого театра, наполненного зрителями. О, я видел актеров и слыхал, как их хвалили и превозносили высоко, а между тем у них, да простит мне бог, и речь была не как у христиан, и походка была не как у христиан, и не как у язычников, и вообще не как у людей. Они пыжились и выли, и мне казалось, что какие-то поденщики природы создали людей, и притом создали их плохо: они так отвратительно подражали роду человеческому. Первый актер. Надеюсь, мы у себя до некоторой степени это преобразовали. Гамлет. О, преобразуйте это до конца. И пусть те, которые играют у вас комиков {170}, говорят только то, что для них написано. Ибо среди них есть такие, которые смеются сами, чтобы заставить смеяться нескольких тупых зрителей, хотя как раз в это время и наступил важный момент пьесы. Это мерзко и доказывает, какое жалкое тщеславие у глупца, который к этому прибегает. Ступайте приготовьтесь. Актеры уходят; входят Полоний, Розенкранц и Гильденстерн. Ну что, милорд, желает ли король выслушать это произведение? Полоний. И королева также, и как можно скорее. Гамлет. Попросите актеров поторопиться. Полоний уходит. Не поможете ли вы оба их поторопить? Розенкранц. | } Охотно, милорд! Гильденстерн. | Розенкранц и Гильденстерн уходят. Гамлет. Эй, хо, Горацио! Входит Горацио {171}. Горацио. Здесь, милый принц, к вашим услугам. Гамлет. Горацио, ты самый справедливый из всех людей, с которыми мне приходилось общаться. Горацио. О дорогой милорд... Гамлет. Нет, не думай, что я льщу... Ведь на какую прибыль от тебя я могу надеяться, когда ты не имеешь иного дохода, чтобы кормиться и одеваться, кроме духовных сил? Зачем льстить беднякам? Нет, пусть сладкий язык подлизывается к глупой роскоши и пусть легко сгибаются колена там, где за лестью может последовать выгода. Ты слышишь? С тех пор, как моя душа стала хозяйкой своего выбора и научилась различать людей, она отметила тебя. Ибо ты человек, который, все выстрадав, как будто и не перенес страданий и который с одинаковой благодарностью принимал удары и награды судьбы. Благословенны те, у которых кровь и суждение так соединены, что они не являются флейтой в руках Фортуны, берущей ту ноту, которую захочет. Покажите мне человека, который не является рабом страстей, и я буду носить ею в недрах моего сердца, да, в сердце моего сердца, как я ношу тебя. Но довольно об этом. Сегодня вечером перед королем будет сыграна пьеса. Одна из сцен в этой пьесе близка к обстоятельствам смерти моего отца, о которых я тебе рассказал. Прошу тебя, во время этой сцены со всею силою наблюдательности следи за моим дядей. Если его скрытая вина не обнаружится во время одного монолога, значит мы видели окаянного духа и мое воображение столь же грязно, как кузница Вулкана. Внимательно наблюдай за ним. И я вопьюсь глазами в его лицо, а затем мы вместе обсудим, каким он нам показался. Горацио. Хорошо, милорд. Если он что-нибудь скроет от нас во время представления пьесы и уйдет неуличенным, я плачу за украденное. Гамлет. Они идут сюда смотреть спектакль. Мне нужно притвориться беспечным {172}. Займите себе место {173}. Трубы и литавры. Датский марш. Входят король, королева, Полоний, Офелия, Розенкранц, Гильденстерн, свита и стража, несущая факелы {174}. Король. Как поживает наш племянник Гамлет? Гамлет. Превосходно, ей-богу; кормлюсь пищей хамелеона {175}: ем воздух, начиненный обещаниями. Этим не откормишь каплуна. Король. Я не имею никакого отношения к этому ответу, Гамлет. Слова эти не мои. Гамлет. А теперь и не мои {176}. (Полонию.) Милорд, вы говорите, что некогда выступали на сцене в университете? Полоний. Да, выступал, милорд, и считался хорошим актером. Гамлет. Что же вы играли? Полоний. Я играл Юлия Цезаря. Меня убивали на Капитолии {177}. Брут убивал меня. Гамлет. Было брутально с его стороны убивать такого капитального теленка. Да, готовы ли актеры? Розенкранц. Готовы, милорд: они ждут вашего приказания. Королева. Иди сюда, мой дорогой Гамлет, садись рядом со мной. Гамлет. Нет, добрая мать, здесь есть металл попритягательней. Полоний. Ого, вы слышите? Гамлет. Сударыня, лечь мне вам на колени? Офелия. Нет, милорд! Гамлет. Я хочу сказать - положить голову вам на колени? Офелия. Да, милорд. Гамлет. А вы думаете, что я хотел сказать непристойность? Офелия. Я ничего не думаю, милорд. Гамлет. Прекрасная мысль - лежать между ног девушки. Офелия. Что такое, милорд? Гамлет. Ничего. Офелия. Вы веселы, милорд. Гамлет. Кто, я? Офелия. Да, милорд. Гамлет. О боже, я - несравненный сочинитель джиг {178}. Что и остается делать человеку, как не быть веселым? Вот посмотрите, как весело смотрит моя мать, а ведь двух часов не прошло, как умер мой отец. Офелия. Нет, прошло уже дважды два месяца. Гамлет. Так долго? Ну, значит, пусть черт носит траур, я буду щеголять в соболях. О небо! Два месяца, как умер, и еще не забыт? В таком случае можно надеяться, что память великого человека переживет его на пол