И он просил меня, чтоб с ним пошел я, Не принимая отговорок. Салерио Да, На то причины есть. - Синьор Антонио Привет вам шлет. (Отдает Бассанио письмо.) Бассанио Еще не вскрыв письма, Прошу сказать, как друг мой поживает. Салерио Не болен он, коль не считать души; И не здоров - душой. Его письмо Вам объяснит все дело. Бассанио читает письмо. Грациано Нерисса, чужестранку обласкай. Салерио, руку. Что в Венеции слышно? Как царственный купец, Антонио добрый? Удаче нашей будет рад он, знаю; Мы, как Язоны, добыли руно. Салерио Найди вы то руно, что он утратил! Порция Недобрые в письме, должно быть, вести - Согнали краску всю с его лица. Друг умер, верно; что б еще могло Так выраженье изменить мужчины Столь твердого? Как! Хуже все и хуже? - Бассанио! Я ведь ваша половина; Позвольте ж мне по праву половину Того, что есть в письме. Бассанио Любовь моя, Здесь самые ужасные слова, Когда-либо чернившие бумагу! Когда я вам открыл свою любовь, Я честно вам сказал, что все богатство Мое в крови: я истый дворянин. Я правду вам сказал; но, дорогая, Себя считая за ничто, и тут Похвастал я, сказав, что ничего Я не имею, - должен бы сказать я, Что меньше я имею, чем ничто. Себя всего я другу заложил, А друга - злейшему его врагу, Чтоб денег мне достать. Вот вам письмо: Бумага эта - точно тело друга; На ней слова - зияющие раны - Кровоточат. - Но правда ли, Салерио, Ужель погибло все, без исключенья? Из Триполи, из берберийских стран, Из Мексики, двух Индий, Лиссабона, Из Англии? И ни один корабль Не спасся? Все разбились об утесы, Грозу купцов? Салерио Нет, ни один, синьор. Притом теперь, хотя б имел он деньги Наличные, чтоб уплатить жиду, - Тот не взял бы. Я не встречал созданья Во образе людском, чтобы так жадно Стремилось человека погубить! Он день и ночь не отстает от дожа; Твердит, что попрана свобода будет В Венеции, когда ему откажут. Знатнейшие сенаторы, сам дож, Купцы - его все тщетно убеждали; Не хочет он от кляуз злых отречься: "Просрочка... правосудье... неустойка!" Джессика Еще при мне он клялся - я слыхала - Тубалу с Хусом, землякам своим, Что хочет получить он лучше мясо Антонио, чем в двадцать раз ту сумму, Что задолжал он. И, синьор, я знаю, - Когда закон, и высший суд, и власти Не вступятся - погиб Антонио бедный! Порция Ваш близкий друг в такой беде, скажите? Бассанио Ближайший друг, добрейший человек С душой честнейшею, не устающей Творить добро; да, человек, в котором Дух древних римлян больше проявился, Чем в ком-либо, в Италии рожденном. Порция Что должен он жиду? Бассанио Три тысячи червонцев за меня. Порция Как! Только? Шесть ему вы заплатите И выкупите вексель; вдвое, втрое - Скорей!.. Чтоб допустить такого друга Хоть волос потерять из-за Бассанио! Пойдем же в храм; меня вы назовете Женой, а там - скорей в Венецию, к другу! Вы не должны у Порции в объятьях Покоиться с тревожною душой. Дам золота, чтоб в двадцать раз покрыть Ничтожный долг! Потом вернитесь с другом Сюда; а мы пока с Нериссой будем, Как девушки и вдовы, ждать. Вперед! В день свадьбы вас отъезд немедля ждет. Приветствуйте друзей с веселым видом: Так дорого купив, я вас не выдам. Но прочитайте мне его письмо. Бассанио (читает) "Милый Бассанио, все корабли мои погибли. Кредиторы мои делаются жестоки; положение мое очень плохое. Мой вексель жиду просрочен. И так как, заплатив по нему, мне невозможно будет остаться в живых, то между нами - все долги уплачены, и я только хотел бы увидеть тебя перед смертью. Однако поступай по своему усмотрению; если твоя любовь ко мне не побудит тебя приехать, пусть не побуждает и мое письмо". Порция Любовь моя, брось все и поезжай! Бассанио Коль ехать ты даешь мне позволенье, Спешу! Пока я не вернусь домой, Постель виной не будет промедленья, Разлучником не будет отдых мой. Уходят. СЦЕНА 3 Венеция. Улица. Входят Шейлок, Саларино, Антонио и тюремщик. Шейлок Смотри за ним, тюремщик! Нет пощады; Вот он - глупец, ссужавший деньги даром. Смотри за ним! Антонио Послушай, добрый Шейлок... Шейлок Мой вексель! Против векселя ни слова! Я клятву дал, что получу сполна. Ты звал меня собакой без причины. Собака я! Страшись моих клыков! Дож будет справедлив. Я удивляюсь, Дрянной тюремщик, - слишком уж ты глуп: Едва попросит, ходишь с ним на волю. Антонио Прошу, дай мне сказать... Шейлок Мой вексель! Ничего не стану слушать. Плати по векселю; ни слова больше. Я не из тех глупцов, унылых, слабых, Что, охая и головой качая, На просьбы христиан идут. Довольно! Не слушаю. По векселю плати! (Уходит.) Саларино Бесчувственнейший пес, какого знаю Среди людей! Антонио Оставь его. Не стану Бесцельно больше умолять его. Моей он ищет смерти. Но причину Я знаю: часто от его сетей Спасал несчастных я, и вот за это Меня он ненавидит. Саларино Я уверен - Такого иска не признает дож. Антонио Не может дож законы нарушать: Ведь он, отняв у чужестранцев льготы, В Венеции им данные, доверье К законам государства подорвет; А наши и торговля и доходы - В руках всех наций. Потому - довольно. Я изнурен потерями и горем Так, что едва-едва себе фунт мяса Найдет мой кровожадный кредитор. (Тюремщику.) Идем! - Дай бог, чтоб увидал Бассанио, Как долг его я заплачу; а там... Уходят. СЦЕНА 4 Бельмонт. Комната в доме Порции. Входят Порция, Нерисса, Лоренцо, Джессика и Бальтазар. Лоренцо Синьора, я в глаза вам говорю: Постигли благородно вы и верно Божественную дружбу, - доказали Вы это тем, как сносите разлуку. Но знай лишь вы, кому вы честь дарите, Какому благороднейшему мужу, Какому другу вашего супруга, - Конечно, больше б вы гордились этим, Чем свойственно при вашей доброте. Порция Я до сих пор ни разу не жалела О сделанном добре; так и теперь. Ведь меж друзей, что вместе жизнь проводят, Чей дух несет одно ярмо любви, Гармония должна быть несомненно В чертах лица, и в нравах, и в душе; И потому я думаю: Антонио, Как друг сердечный мужа моего, С ним, верно, схож. А если это так, Как мало я истратила на то, Чтобы спасти души моей подобье От дьявольской жестокости! Но это Походит уж на самовосхваленье, - Так лучше потолкуем о другом. - Лоренцо, я вручаю все хозяйство И управленье домом в ваши руки До возвращенья моего супруга. Сама ж дала обет я тайный небу: С Нериссою, пока мой повелитель И муж ее не возвратятся к нам, Жить в тихом созерцанье и молитвах. Есть монастырь отсюда мили за две; Там будем жить мы. Я бы вас просила В моем желанье мне не отказать. Не только дружба - и необходимость Обязывают вас к услуге этой. Лоренцо От всей моей души готов, синьора, Я выполнить все ваши приказанья. Порция Желания мои известны слугам; Они вам с Джессикой повиноваться. Как мне и моему супругу, будут. Прощайте же, до нового свиданья. Лоренцо Дай бог вам светлых мыслей, ясных дней! Джессика Я вам желаю радости сердечной. Порция Благодарю за ваши пожеланья И их охотно возвращаю вам. Прощайте, Джессика... Джессика и Лоренцо уходят. Ну, Бальтазар, Ты был всегда и верен мне и честен, - Будь и теперь таков. Возьми письмо И, сколько хватит сил у человека, Мчись в Падую. Там доктору Белларио, Кузену моему, вручишь посланье, А он тебе бумаги даст и платье; Затем доставишь все скорей как можно Ты к перевозу, где паром отходит В Венецию. Не трать напрасно слов, Но поспеши; там ждать тебя я буду. Бальтазар Синьора, поспешу как хватит сил. (Уходит.) Порция Идем, Нерисса, у меня есть план. Не знаешь ты... Мы их скорей увидим, Чем ждут они. Нерисса А нас они увидят? Порция О да, увидят. Но в таких одеждах, Нерисса, что у нас то заподозрят, Чего нам не дано. Бьюсь об заклад, Коль мы с тобой мужской наряд наденем, Я буду лучший мальчик из двоих. Изящней меч носить, чем ты, сумею; Ломать свой голос, как при переходе От мальчика к мужчине; мелкий шаг Сменять мужской походкой; хвастать дракой, Как юный хват, и лгать напропалую О том, как дамы бегали за мной, Отвергнутые, чахли, умирали: "Хоть я не виноват, но мне их жалко, - Уж лучше бы я их не убивал". И двадцать небылиц таких прибавлю, Что поклянутся все, что школу кончил Я с год уже! Я знаю пропасть шуток Во вкусе тех болтливых Хвастунишек, - Пущу их в ход! Нерисса Так пол мужской нам нужен? Порция Фу, стыд! Какой вопрос! Услышь тебя двусмысленные уши! Пойдем, тебе мой замысел подробно Я расскажу в карете. Ждет она У въезда в парк, - теперь же недосужно; Нам двадцать миль сегодня сделать нужно. Уходят. СЦЕНА 5 Там же. Сад. Входят Ланчелот и Джессика. Ланчелот Да, уж это так; потому что, видите ли, грехи отцов взыскиваются на детях. Потому, уверяю вас, я за вас боюсь. Я всегда был с вами откровенен; и теперь выражаю вам свою ажитацию по этому поводу; поэтому, уж будьте спокойны, я уверен, что вы осуждены на вечные муки. Правда, есть еще одна надежда, которая могла бы вам помочь... Да и та вроде как незаконнорожденная надежда... Джессика Что же это за надежда? Ланчелот А вот: вы отчасти можете надеяться, что не ваш отец произвел вас на свет и что вы не дочь жида. Джессика Действительно, какая-то незаконнорожденная надежда: ведь тогда с меня взыщут грехи моей матери. Ланчелот В таком разе я боюсь, что вы осуждены на вечные муки и по батюшке и по матушке. Избегаю я Сциллы - вашего отца, так попадаю в Харибду - вашу мать. Так ли, сяк ли - пропали вы. Джессика Я спасусь через моего мужа: ведь он сделал меня христианкой. Ланчелот Правду говоря, за это его похвалить нельзя; нас, христиан, было и без того довольно: как раз столько, чтобы всем можно было прокормиться. А если еще понаделать христиан, то, пожалуй, повысится цена на свиней: коли мы все начнем есть свинину, так скоро пи за какие деньги ломтя жареного сала не получишь! Джессика Все, что вы говорите, я расскажу моему мужу, Ланчелот; кстати, вот он идет. Входит Лоренцо. Лоренцо Я скоро начну ревновать к тебе, Ланчелот, если ты будешь шептаться с моей женой по углам. Джессика Нет, вам нечего за нас опасаться, Лоренцо: мы с Ланчелотом не в ладах. Он прямо заявляет, что нет мне милосердия в небесах, потому что я дочь жида; и прибавляет, что вы плохой гражданин республики, потому что, обращая в христианство евреев, вы повышаете цену на свинину. Лоренцо Я за это перед республикой меньше отвечу, чем ты за то, что устроил негритянке брюшко; ведь арапка-то от тебя в положении, Ланчелот. Ланчелот Это одно предположение пока; но положим, что это и так... виной ее расположение ко мне. Лоренцо Как любой дурак может играть словами! Скоро, действительно, остроумие будет выражаться в молчании, а болтовня будет поощряться только у попугаев. Ступай, скажи, чтобы все было готово к обеду. Ланчелот Все готово, синьор: аппетит имеется у всех. Лоренцо Боже милостивый, что за остряк! Ну, так вели им готовить обед. Ланчелот И это сделано, синьор, остается только накрыть. Лоренцо Ну, так вы можете накрыть, синьор. Ланчелот Накрыться, синьор? Ни в коем случае! Я знаю свое место. Лоренцо Опять придрался к слову! Да что ты, хочешь свое богатство истратить за один раз? Прошу тебя, пойми простые слова просто: пойди к своим товарищам, прикажи им накрыть на стол, подай кушанье, а мы придем обедать. Ланчелот Что касается стола, синьор, он будет подан; что касается кушаний, они будут накрыты; а что касается вашего прихода к обеду, синьор, это уж зависит от вашего каприза и фантазии. (Уходит.) Лоренцо О, где ты, разум? Сколько лишних слов! Какое полчище острот дурак Собрал в своем уме! Я многих знаю Глупцов, стоящих выше, что, так точно Вооружась, для острого словца Вступают с правдой в бой. - Ну что, мой друг? Как, Джессика? Скажи свое ты мненье. Как ты нашла Бассанио супругу? Джессика Превыше всех похвал. Синьор Бассанио Теперь примерной жизнью должен жить. Такую благодать найдя в жене, Он на земле вкусит всю радость неба; А не захочет этого понять, Так он поистине не стоит неба. Когда б два бога бились об заклад И на весы двух смертных женщин взяли, - Будь Порция одной, к другой пришлось бы Прибавить кое-что; ведь в жалком мире Второй подобной нет! Лоренцо Такого мужа Во мне имеешь, как он в ней - жену. Джессика Не худо б моего спросить вам мненья. Лоренцо Спрошу; но раньше мы пойдем обедать. Джессика Дай оценить тебя до насыщенья. Лоренцо Нет, лучше за застольною беседой. Тогда, что б ни сказала ты, я легче Переварю. Джессика Так, ждет тебя оценка. Уходят. АКТ IV СЦЕНА 1 Венеция. Зал суда. Входят дож, сенаторы. Антонио, Бассанио, Грациано, Салерио и другие. Дож Что, здесь Антонио? Антонио Готов я, ваша светлость. Дож Мне очень жаль тебя: имеешь дело Ты с каменным врагом, бесчеловечным, На жалость не способным; нету в нем Ни капли милосердия. Антонио Я слышал, Что вы, светлейший дож, смягчить старались Жестокий иск; но раз он так настойчив И нет законных средств меня спасти От злобных козней, - противопоставлю Свое терпенье бешенству его; Вооружась спокойствием душевным, Снесу его тиранство и жестокость. Дож Подите, позовите в зал жида. Салерио Он у дверей, светлейший дож; вот он. Входит Шейлок. Дож Посторонитесь; пусть пред нами станет. Все думают, - и я со всеми, Шейлок, - Что видимость злодейства сохранишь ты Лишь до развязки дела, а потом Проявишь милость, поразив сильнее, Чем мнимою жестокостью своей; И хоть сейчас ты требуешь в уплату Фунт мяса у несчастного купца - Не только не возьмешь ты неустойки, Но, движим человечною любовью, Ему простишь ты половину долга, Взглянувши с состраданьем на потери, Что на него обрушились: их хватит, Чтоб царственный купец был разорен И возбудил участье в медных душах, И в каменных сердцах, и в непреклонных Татарах иди турках, не привыкших К делам любви и жалости. Итак, Мы все ждем доброго ответа, жид. Шейлок Я вашей светлости уж объяснял: Поклялся я святой субботой нашей, Что получу по векселю сполна. Мне отказав, вы ввергнете в опасность Республики законы и свободу. Вы спросите, зачем предпочитаю Фунт падали трем тысячам дукатов? На это не отвечу. Или, скажем, Таков мой вкус! Что, это не ответ? Что, если дом мой беспокоит крыса И, чтоб ее стравить, хоть десять тысяч Готов я дать? Что, это не ответ? Один не любит поросячьей морды; Другой при виде кошки прямо сходит С ума; а третий, услыхав волынку, Не может удержать мечи. Так склонность, Страстей хозяйка, направляет их К любви иль отвращенью. Вот ответ мой! Как объяснить нельзя определенно, Из-за чего один свиней не любит, Другой - невинной и полезной кошки, Волынки - третий, но неодолимо Он слабости постыдной поддается И, угнетенный, угнетает сам, - Так не могу и не хочу назвать Других причин тому, что я веду Безвыгодный процесс против Антонио, Чем ненависть. Что, это не ответ? Бассанио Нет, бессердечный, не такой ответ, Чтоб мог он оправдать твою жестокость! Шейлок Тебе ответом угождать не должен! Бассанио Да можно ль всех убить, кого не любишь? Шейлок А можно ль ненавидеть тех, кого Убить не хочешь? Бассанио Неужели сразу Должна обида ненависть родить? Шейлок Как! Дать змее себя ужалить дважды? Антонио Прошу, подумай - споришь ты с жидом. Скорей ты можешь стать на берегу И повелеть понизиться приливу; Скорей у волка спросишь, почему Овцу заставил плакать о ягненке; Скорее запретишь ты горным соснам Качать вершиной и шуметь ветвями, Когда их клонит ураган небесный; Скорее ты свершишь труднейший подвиг, Чем умягчишь (что в мире жестче?) сердце Его еврейское! Я умоляю, Оставьте все попытки, все старанья, Но коротко и ясно: пусть свершится Мой приговор, как хочет жид того. Бассанио Наместо трех шесть тысяч я даю! Шейлок Когда б во всех дукатах этих каждый На шесть частей делился по дукату, - Я б не взял их, а взял бы неустойку. Дож Как можешь ты надеяться на милость, Когда ее не проявляешь сам? Шейлок Какой же суд мне страшен, если прав я? У вас немало купленных рабов; Их, как своих ослов, мулов и псов, Вы гоните на рабский труд презренный, Раз вы купили их. Ну что ж, сказать вам: "Рабам вы дайте волю; пожените На ваших детях; чем потеть под ношей, Пусть спят в постелях мягких, как у вас, Едят все то, что вы"? В ответ услышу: "Они - мои рабы". И я отвечу: "Фунт мяса, что я требую, купил я Не дешево; он мой, хочу его!" Откажете - плюю на ваш закон! Венеции декреты не надежны. Я жду суда. Ответьте - будет он? Дож Я властен заседанье отложить, Пока Белларио, ученый доктор, За кем послал я для решенья дела, К нам не придет. Салерио Ваша светлость, ждет Здесь посланный от доктора с письмом, Из Падуи прибывший. Дож Пусть он войдет; а мне письмо подайте. Бассанио Антонио, бодрись, не все пропало. Отдам жиду и плоть и кровь я раньше, Чем за меня прольешь ты каплю крови. Антонио Друг, в стаде я паршивая овца, - Всех ближе к смерти: слабый плод всех раньше На землю падает. Дай мне упасть. Тебе ж приличней жить, Бассанио, И надписью меня почтить надгробной. Входит Нерисса, одетая писцом адвоката. Дож Белларио вас из Падуи прислал? Нерисса Да, ваша светлость. Он вам шлет почтенье. (Передает ему письмо.) Бассанио (Шейлоку) Зачем ты так усердно точишь нож? Шейлок Чтоб резать у банкрота неустойку. Грациано Об душу, гнусный жид, не о подошву Ты точишь нож; но ни один металл, - Секира палача не так остра, Как злость твоя. Мольбы тебя не тронут. Шейлок Нет, не найдет твой ум такой мольбы. Грациано О, будь ты проклят, пес неумолимый! Вся жизнь твоя - закону злой укор. Во мне почти поколебал ты веру; И я почти поверять с Пифагором Готов в переселенье душ животных В тела людей. Твой гнусный дух жил в волке, Повешенном за то, что грыз людей: Свирепый дух, освободясь из петли, В утробе подлой матери твоей В тебя вселился; да, таков твой дух: Несытый, волчий, кровожадный, хищный! Шейлок Хулой печати с векселя не снимешь, - Тебе не стоит портить легких криком. Побереги свой ум, юнец любезный, Иль даром пропадет. - Я жду суда. Дож Белларио рекомендует нам Ученого юриста молодого. Где он? Нерисса Тут, недалеко; ждет ответа. Угодно будет вам его принять? Дож О, с радостью. - Пусть кто-нибудь пойдет; Его сюда учтиво проводите. - А суд пока заслушает письмо. Писец (читает) "Да будет известно вашей светлости, что письмо ваше застало меня тяжело больным; но в момент прибытия вашего гонца у меня находился дружески навестивший меня молодой законовед из Рима, - имя его Бальтазар. Я ознакомил его с делом, возникшим между жидом и купцом Антонио. Мы просмотрели вместе множество книг. Мнение мое он знает и, придав ему своей ученостью, обширность которой я не могу достаточно восхвалить, много большую ценность, он изложит его вам, заняв мое место ввиду полной невозможности мне прибыть. Прошу вас, пусть молодость не препятствует достодолжной оценке его; я никогда не встречал в таком юном теле такой старчески мудрой головы. Поручаю его вашей благосклонности; но испытание его на деле будет ему наилучшей рекомендацией". Дож Вы слышали, что пишет нам Белларио? Входит Порция, одетая доктором прав. Дож А вот, должно быть, доктор. - Вашу руку! Так это вы от старого Белларио? Порция Да, ваша светлость. Дож Мой привет; садитесь. Скажите, вы уже знакомы с тяжбой, Которую здесь разбирает суд? Порция Я с делом ознакомился подробно. Который здесь купец? Который жид? Дож Антонио, старый Шейлок, - подойдите. Порция Зовут вас Шейлок? Шейлок Шейлок - мое имя. Порция Вы предъявили иск необычайный; Но все по правилам, - закон Венеции Не может запретить вам этот иск. (К Антонио.) И с вас взыскать он вправе по суду? Антонио Он так сказал. Порция Вы признаете вексель? Антонио Да. Порция Ну, так должен жид быть милосердным. Шейлок А по какой причине должен? А? Порция Не действует по принужденью милость; Как теплый дождь, она спадает с неба На землю и вдвойне благословенна: Тем, кто дает и кто берет ее. И власть ее всего сильней у тех, Кто властью облечен. Она приличней Венчанному монарху, чем корона. Знак власти временной есть царский скипетр: Он - атрибут величья и почета, Внушающий пред царской мощью трепет; Но милость выше мановенья скиптра, И трон ее живет в сердцах царей. Она есть свойство бога самого; Земная власть тогда подобна божьей, Когда с законом милость сочетает. Жид, за тебя закон; но вспомни только, Что если б был без милости закон, Никто б из нас не спасся. Мы в молитве О милости взываем - и молитва Нас учит милости. - Все это я Сказал, чтобы смягчить тебя; но если Ты требуешь, то строгий суд Венеции Обязан вынесть приговор купцу. Шейлок На голову мою мои дела! Я требую закона и уплаты. Порция Но разве он внести не может денег? Бассанио О да, я пред судом здесь предлагаю Удвоить сумму; если это мало, Я обязуюсь удесятерить. Ручаюсь головой, рукой и сердцем, - Коль мало этого, так, значит, зло Попрало истину. Я вас молю, Закон хоть раз своей склоните властью; Для высшей правды малый грех свершите И обуздайте дьявольскую волю. Порция Нет, так нельзя; в Венеции нет власти, Чтоб изменить уставленный закон. То был бы прецедент, и по примеру Его немало вторглось бы ошибок В дела республики. Нет, так нельзя. Шейлок О, Даниил здесь судит! Даниил! Почет тебе, о мудрый судия! Порция Прошу вас, дайте мне взглянуть на вексель. Шейлок Вот, вот он, мой почтенный доктор, вот он. Порция Вам втрое сумму предлагают, Шейлок. Шейлок А клятва? Клятва? Небу дал я клятву! Так неужель мне душу погубить? Нет, нет, за всю Венецию... Порция Итак, Просрочен вексель. Жид законно может Потребовать фунт мяса у купца Как можно ближе к сердцу. - Смилосердись! Возьми втройне и дай порвать мне вексель. Шейлок Когда он будет полностью оплачен. Как видно, вы достойный судия: Вы знаете закон; решенье ваше Прекрасно. Именем того закона, Которому вы служите опорой, Прошу - кончайте суд. Клянусь душою, Ничей язык меня разубедить Не в силах; я за вексель мой стою. Антонио От всей души я умоляю суд Произнести свой приговор. Порция Пусть так. Вот он: готовьте грудь его ножу. Шейлок Судья прекрасный! Юноша достойный! Порция И дух и текст закона совершенно Находятся в согласье с неустойкой, Которая здесь в векселе стоит. Шейлок Так, точно так, судья правдивый, мудрый! Насколько же ты старше, чем на вид! Порция Так обнажите грудь. Шейлок Да! Грудь его! Так в векселе стоит, судья почтенный, - Не так ли? Ближе к сердцу - так стоит там. Порция Да, так. А есть ли здесь весы, чтоб взвесить Фунт мяса? Шейлок Я принес их. Порция (Шейлоку) Хирурга на свой счет возьмите - раны Перевязать, иль изойдет он кровью. Шейлок А в векселе написано об этом? Порция Нет, не написано; но что ж такое? Из милосердья надо это сделать. Шейлок Ну, нет: об этом в векселе ни слова. Порция Купец, что вы имеете сказать? Антонио Не много: я готов, вооружен. Дай руку мне, Бассанио; прости И не скорби, что за тебя я гибну. Судьба ко мне добрее, чем обычно: Она ведь большей частью заставляет Несчастных пережить свое богатство И с тусклым взором и с челом в морщинах Влачить век нищеты. От этой пытки Медлительной избавлен я судьбой. Привет мой шлю жене твоей достойной. Ты расскажи ей о конце Антонио; Скажи, как я любил тебя; воздай Честь мертвому; когда ж рассказ окончишь, Пусть судит, был ли у Бассанио друг. И не жалей, что друга ты теряешь, Как не жалеет он, что платит долг: Ведь если жид поглубже нож запустит, Я заплачу всем сердцем за тебя. Бассанио Антонио! Я на женщине женат, Которая мне дорога, как жизнь; Но жизнь сама, жена моя, весь мир - Все не дороже мне, чем жизнь твоя. Я дьяволу бы этому все отдал, Принес все в жертву, чтоб тебя спасти. Порция Жена была б не очень благодарна, Услышав, чем вы жертвовать хотите. Грациано И я люблю жену, но был бы рад, Чтоб в небесах она уже могла Молить все силы неба о смягченье Жестокого жида! Нерисса Вот хорошо. Что за ее спиной вы так сказали: Не то б у вас тревожно стало в доме. Шейлок (в сторону) Вот браки христиан! Я дочь имею... О, лучше бы из племени Варравы Ей муж достался, чем христианин! - Мы тратим время. Приговор исполним. Порция Фунт мяса от купца по праву твой. Так суд решил, и так велит закон. Шейлок Судья премудрый! Порция И мясо можешь вырезать из груди; Так повелел закон, так суд решил. Шейлок Судья - мудрец! Вот приговор! Готовься! Порция Постой немного; есть еще кой-что. Твой вексель не дает ни капли крови; Слова точны и ясны в нем: фунт мяса. Бери ж свой долг, бери же свой фунт мяса; Но, вырезая, если ты прольешь Одну хоть каплю христианской крови, Твое добро и земли по закону К республике отходят. Грациано Судья достойный! - Жид, заметь! - О мудрый! Шейлок Таков закон? Порция Его ты можешь видеть. Ты хочешь правосудья? Будь уверен - Его получишь больше, чем желаешь. Грациано Мудрец! Что, жид? Заметь: судья ученый! Шейлок Так я согласен получить втройне, И пусть идет христианин! Бассанио Вот деньги. Порция Постойте! Жид хочет правосудья; не спешите, - Он должен получить лишь неустойку. Грациано О жид! Что за судья - достойный, мудрый! Порция Итак, готовься мясо вырезать, Но крови не пролей. Смотри, отрежь Не больше и не меньше ты, чем фунт: Хотя б превысил иль уменьшил вес На часть двадцатую двадцатой доли Ничтожнейшего скрупула, хотя бы На волосок ты отклонил иглу Твоих весов, - то смерть тебя постигнет, Имущество ж твое пойдет в казну. Грациано О новый Даниил! - Жид! - Даниил! - А, нехристь, ты теперь-таки попался! Порция Что медлит жид? Бери же неустойку! Шейлок Отдайте деньги мне, и я уйду. Бассанио Я приготовил их тебе - возьми. Порция Он пред судом от денег отказался. - По праву он получит неустойку. Грациано О Даниил! Да, новый Даниил! - Спасибо, жид, что подсказал мне слово. Шейлок Ужель не получу я капитала? Порция Получишь ты одну лишь неустойку, - Бери ее на собственный свой страх. Шейлок Так пусть же черт берет ее себе. Мне нечего здесь делать! Порция Жид, постой; Претензию к тебе имеет суд. В Венеции таков закон, что если Доказано, что чужестранец прямо Иль косвенно посмеет покуситься На жизнь кого-либо из здешних граждан, - Получит потерпевший половину Его имущества, причем другая Идет в казну республики, а жизнь Преступника от милосердья дожа Зависит: он один решает это. Вот ныне положение твое: Улики ясные нам подтверждают, Что посягал ты косвенно и прямо На жизнь ответчика и тем навлек Опасность на себя, как я сказал. Пади же ниц - и милости проси! Грациано Моли, чтоб сам повеситься ты мог; Хоть, раз в казну идет твое богатство, Тебе не хватит денег на веревку. Казна тебя повесит за свой счет. Дож Чтоб ты увидел наших чувств различье, Дарую жизнь тебе еще до просьбы, Имущество твое разделим мы Между Антонио и государством. Покайся - мы заменим это штрафом. Порция Да, что касается той половины, Которую получит государство; Другая же к Антонио отойдет. Шейлок Берите жизнь и все; прощать не надо. Берите вы мой дом, отняв опору, Чем он держался; жизнь мою берите, Отнявши все, чем только я живу. Порция Окажет ли ему Антонио милость? Грациано Веревку даром даст; а что же больше? Антонио Коль вы, светлейший дож и суд, решите Взять штраф взамен законной половины, С меня довольно, если он запишет Вторую половину на меня, - Чтоб после смерти Шейлока я отдал Ее тому, кто дочь его похитил. Еще: во-первых, чтоб за эту милость Немедленно он принял христианство; И, во-вторых, чтоб здесь, перед судом, Он тотчас завещал все, что имеет, По доброй воле дочери и зятю. Дож Быть по сему: иначе отменю я Прощение, что даровал ему. Порция Доволен ли ты этим, жид? Что скажешь? Шейлок Доволен. Порция Пусть писец составит акт. Шейлок Прошу вас, разрешите мне уйти; Мне худо. Документ ко мне пришлите, - Я подпишу. Дож Ступай, но все исполни. Грациано Двух крестных ты получить при крестинах; Будь я судьей, прибавил бы десяток; На виселицу бы тебя они, А не к святой купели проводили. Шейлок уходит. Дож (Порции) Прошу вас отобедать у меня. Порция Прошу прощенья, ваша светлость: должен Я в Падуе сегодня ж ночью быть, И мне пора уж отправляться в путь. Дож Жаль, что досуг не позволяет вам. - Антонио, наградите вы синьора; По-моему, вы перед ним в долгу. Дож со свитой уходят. Бассанио Синьор почтеннейший, меня и друга Избавили вы мудростью своей От страшного несчастья, и за это Те деньги, что жиду предназначались, Позвольте вам за славный труд вручить. Антонио И все ж в долгу остаться неоплатном, Любя вас и служа вам весь свой век. Порция Нет лучшей платы, чем большая радость; А я, освободив вас, очень рад И, значит, щедро плату получил Корыстнее я не был никогда! Прошу меня признать при новой встрече. Желаю счастья вам. Итак, прощайте. Бассанио Синьор мой, все ж настаивать я буду: На память что-нибудь от нас примите - Как дань любви, не плату. Я прошу вас Не отказать мне и простить меня. Порция Вы так настойчивы, что уступлю я. (К Антонио.) Перчатки я возьму у вас на память. (К Бассанио.) А вы мне дайте перстень в знак любви. Отдернули вы руку? Не хочу я Иного; если любите, отдайте. Бассанио Синьор... Мой перстень - это ведь безделка! Мне стыдно вам дарить такой пустяк. Порция Я не желаю ничего другого - Такая мне фантазия пришла. Бассанио Тут дело не в цене; вам подарю В Венеции я самый лучший перстень, Найдя его посредством объявленья. Но этот удержать позвольте мне. Порция Я вижу - вы щедры на обещанья! Сперва меня просить вы научили, Теперь же учите, - я вижу ясно, - Как надо попрошайкам отвечать. Бассанио Синьор, жена дала мне этот перстень, Взяв клятву, что не буду никогда Его дарить, терять иль продавать. Порция Предлог удобный - отказать в подарке. Коль не сошла с ума у вас жена, - Узнав, чем заслужил я этот перстень, Она на вас разгневаться не может, Что дали мне его. Что ж, будьте здравы. Порция и Нерисса уходят. Антонио Бассанио, отдай ему ты перстень. Его заслуги и любовь ко мне Должны жены твоей приказ превысить. Бассанио Беги, Грациано, догони его, Дай перстень; приведи его, коль сможешь, К Антонио в дом. Ступай же, торопись! Грациано уходит. Пойдем; отправимся и мы туда же. А завтра рано утром устремимся В Бельмонт с тобою мы. Идем, Антонио. Уходят. СЦЕНА 2 Там же. Улица. Входят Порция и Нерисса, все еще переодетые. Порция Спроси, где дом жида; дай акт ему - Пускай подпишет. Мы уедем в ночь И раньше, чем мужья, домой вернемся. Лоренцо будет рад бумаге этой. Входит Грациано. Грациано Ну вот, я и догнал вас! Синьор Бассанио после размышленья Вам перстень шлет и очень просит вас С ним отобедать! Порция Это невозможно. Но перстень с благодарностью приму, - Так и скажите. Кстати, укажите Дом Шейлока вы моему писцу. Грациано Исполню с радостью! Нерисса Синьор, два слова. (Тихо, Порции.) Удастся ль выманить у мужа перстень, Что клялся он хранить, я посмотрю. Порция (тихо, Нериссе) Ручаюсь я, что да. Вот будут клясться, Что перстни отдали они мужчинам! Но мы их уличим и переспорим. (Громко.) Спеши! Ты знаешь, где я буду ждать. Нерисса (к Грациано) Пойдем; вы мне укажете дорогу. Уходят. АКТ V СЦЕНА 1 Бельмонт. Аллея, ведущая к дому Порции. Входят Лоренцо и Джессика. Лоренцо Как ярок лунный свет... В такую ночь, Когда лобзал деревья нежный ветер, Не шелестя листвой, - в такую ночь Троил всходил на стены Трои, верно, Летя душой в стан греков, где Крессида Покоилась в ту ночь. Джессика В такую ночь Пугливо по росе ступала Фисба И, тень от льва увидев раньше льва, Бежала в ужасе... Лоренцо В такую ночь Дидона, с веткой ивы грустно стоя На берегу морском, манила друга Вернуться в Карфаген. Джессика В такую ночь Медея, верно, собирала травы Волшебные, чтоб молодость вернуть Эзону старому. Лоренцо В такую ночь, Покинув дом богатого жида, С беспутным другом Джессика бежала Из города в Бельмонт! Джессика В такую ночь Лоренцо юный клялся ей в любви И клятвами украл ее он душу; Все клятвы были ложь! Лоренцо В такую ночь Хорошенькая Джессика-малютка, Обидчица-шалунья, клеветала На милого, и он ее простил. Джессика Нашла б ночей я больше, если б мы Одни здесь были; но шаги я слышу. Входит Стефано. Лоренцо Кто так спешит сюда в молчанье ночи? Стефано Ваш друг! Лоренцо Друг? Что за друг? Как ваше имя, друг? Стефано Стефано! Я вам приношу известье, Что на рассвете госпожа моя В Бельмонте будет; у крестов она Сейчас коленопреклоненно молит О счастии в супружестве! Лоренцо Кто с ней? Стефано Святой монах с ней и служанка только. Прошу, скажите - наш синьор вернулся? Лоренцо Нет, и о нем не слышно ничего. Пойдем, однако, Джессика; с тобою Торжественную встречу как-нибудь Мы приготовим для хозяйки дома. Входит Ланчелот. Ланчелот Ола, ола, о-го-го! Ола-ола! Лоренцо Кто там зовет? Ланчелот Ола, ола! Не видали ли вы господина Лоренцо, господина Лоренцо? Лоренцо Перестань орать, малый, я здесь. Ланчелот Ола! Где, где? Лоренцо Здесь. Ланчелот Скажите ему, что от хозяина прибыл гонец; его почтовый рог набит добрыми вестями. Хозяин будет дома еще до утра. (Уходит.) Лоренцо Душа моя, пойдем; там ждать их будем. А, впрочем, для чего идти нам в замок? Стефано, друг, прошу вас, сообщите Домашним, что хозяйка их уж близко, И музыкантов позовите в сад. Стефано уходит. Как сладко дремлет лунный свет на горке! Дай сядем здесь, - пусть музыки звучанье Нам слух ласкает; тишине и ночи Подходит звук гармонии сладчайший. Сядь, Джессика. Взгляни, как небосвод Весь выложен кружками золотыми; И самый малый, если посмотреть, Поет в своем движенье, точно ангел, И вторит юнооким херувимам. Гармония подобная живет В бессмертных душах; но пока она Земною, грязной оболочкой праха Прикрыта грубо, мы ее не слышим. Входят музыканты. Сюда! Диану разбудите гимном. Хозяйки вашей слух плените сладко И привлеките музыкой ее. Музыка. Джессика От сладкой музыки всегда мне грустно. Лоренцо Причина та, что слушает душа. Заметь: степные дикие стада Иль необъезженных коней табун Безумно скачут, и ревут, и ржут, Когда в них кровь горячая играет; Но стоит им случайно звук трубы Или иную музыку услышать, Как тотчас же они насторожатся; Их дикий взор становится спокойней Под кроткой властью музыки. Поэты Нам говорят, что музыкой Орфей Деревья, скалы, реки чаровал. Все, что бесчувственно, сурово, бурно, - Всегда, на миг хоть. музыка смягчает; Тот, у кого нет музыки в душе, Кого не тронут сладкие созвучья, Способен на грабеж, измену, хитрость; Темны, как ночь, души его движенья И чувства все угрюмы, как Эреб: Не верь такому. - Слушай эту песню. Входят Порция и Нерисса - в отдалении. Порция Ты видишь? В зале свет, горит огонь. Как далеко свеча бросает луч! Так добрые дела блестят в злом миро. Нерисса При лунном свете не видна свеча. Порция Так меркнет слава меньшая пред высшей. Наместник ведь сияет, как король, Пока король в отсутствии; а после Его величье тонет, точно в море Ручей ничтожный. - Музыка! Ты слышишь? Нерисса Синьора, это ваш оркестр домашний. Порция Все хорошо, когда бывает кстати; Мне звуки слаще кажутся, чем днем. Нерисса Молчанье придает им эту прелесть. Порция Крик ворона и жаворонка пенье Равны, коль им внимают равнодушно. И соловей, - когда б запел он днем, Когда гогочет каждый гусь, - считался б Не лучшим музыкантом, чем щегленок. Как многое от времени зависит В оценке правильной и в совершенстве! - Довольно! Спит луна с Эндимионом; Не хочет просыпаться! Музыка прекращается. Лоренцо Это голос Синьоры Порции - иль я ошибся? Порция Меня узнал он, как слепой - кукушку, По голосу дурному. Лоренцо О синьора, Добро пожаловать! Порция Мы за мужей Молились, и надеюсь, что успешно. Они вернулись? Лоренцо Нет еще, синьора; Но был сейчас от них гонец с известьем, Что едут оба! Порция Так ступай, Нерисса, И слуг предупреди, чтобы молчали О том, что отлучались мы из дома. И вы, Лоренцо; Джессика, и вы. Звуки труб. Лоренцо Супруг ваш близко: слышу я, трубят. Не бойтесь, не болтливы мы, синьора. Порция Какая ночь! Как будто день больной; Немногим лишь бледнее. Это день Такой, как день, когда сокрылось солнце. Входят Бассанио, Антонио, Грациано и свита. Бассанио У вас бы день был, как у антиподов, Являйся вы в часы, когда нет солнца. Порция Пусть я сияю, - только бы не жгла; Ведь плохо на жене обжечься мужу, - Я этого Бассанио не желаю. А, впрочем, это все как бог захочет!.. Синьор, добро пожаловать в ваш дом. Бассанио Благодарю, синьора. Встретьте лаской И друга моего: вот мой Антонио, Кому так бесконечно я обязан. Порция Да, вы ему обязаны во всем: Ведь он за вас немалым обязался! Антонио Со мною расквитался он вполне. Порция Синьор, вы гость желанный в нашем доме; Но это вам докажут не слова, - Так сокращу словесную любезность. Грациано (Нериссе) Клянусь луной, что ты несправедлива; Поверь, его я дал писцу судьи. Да пусть он стал бы евнухом, по мне, Раз ты так это к сердцу принимаешь. Порция Ото! Уже и ссора? В чем же дело? Грациано В колечке золотом, в пустой безделке, Что подарила мне она; с девизом - Точь-в-точь стишок на черенке ножа: "Люби меня, со мной не расставайся". Нерисса Что говоришь ты про девиз и цену? Ты поклялся, когда ты перстень брал, Что будет он с тобой до самой смерти И что с тобой его положат в гроб. Берег бы ты его из уваженья Хоть не ко мне, так к этим громким клятвам! Писцу судьи? Нет, нет! Бог мне судья: Писец твой век останется безусым! Грациано Усатым будет, если доживет. Нерисса Да, если женщина мужчиной станет! Грациано Клянусь рукой, я дал его юнцу, Мальчишке, малышу, который ростом Не выше был тебя: писцу судьи. Он выклянчил его за труд в награду; Ну, духу не хватило отказать. Порция Вас можно упрекнуть, - скажу вам прямо, - Что с первым даром молодой жены Расстались так легко. Надет он с клятвой И этим с вашей верностью был скован. Я тоже перстень мужу подарила; Он клятву дал не расставаться с ним. Вот он, и я готова клятву дать: Он с пальца никогда его не снимет За все богатства мира. Нет, Грациано, Жену вы слишком больно огорчили. Будь так со мной, с ума бы я сошла. Бассанио (в сторону) Мне лучше б руку левую отсечь И клятву дать, что с ней утратил перстень. Грациано Синьор Бассанио тоже отдал перстень Судье, который попросил его И заслужил, поистине! А мальчик, Его писец, за труд просил мое. Тот и другой не пожелали взять Иное что-нибудь: просили только Два этих перстня. Порция Что ж это за перстень Вы отдали ему? Не мой, надеюсь? Бассанио Когда б к вине я мог прибавить ложь, Я б отрицал; но видите - на пальце Нет перстня вашего: я с ним расстался. Порция Так с верностью рассталось ваше сердце! Свидетель бог: не стану вам женой, Пока я перстня не увижу! Нерисса Да! И я, пока я перстня не увижу! Бассанио Знай ты, мой друг, кому я отдал перстень, Знай ты, из-за кого я отдал перстень. Пойми лишь ты, за что я отдал перстень, И как я неохотно отдал перстень, Когда принять хотели только перстень, - Смягчила б ты свое негодованье. Порция Знай вы, как драгоценен этот перстень, Знай цену той, что отдала вам перстень, Знай честь, что вам хранить велела перстень. Вы б никогда не отдали тот перстень; И кто ж бы был настолько неразумен, - Когда бы вы отстаивали перстень С горячностью, - кто был бы так нескромен, Чтоб требовать то, что другим святыня? Нерисса подсказала, что мне думать: Хоть умереть - у женщины мой перстень. Бассанио Нет, не у женщины. Клянусь вам честью, Клянусь душой, у доктора мой перстень, - Достойный доктор денег не хотел, Просил он перстень; отказал сперва я И дал ему уйти б большой досаде - Ему, что другу моему спас жизнь! Что мне сказать, прекрасная супруга? Я принужден был вслед за ним послать; Меня терзали стыд и долг приличья: Мне честь пятнать себя не позволяла Неблагодарностью. Простите ж мне; Священными светилами ночными Клянусь: будь вы со мной, меня б вы сами Просили доктору отдать тот перстень. Порция Не допускайте доктора вы к дому, Раз у него любимый перстень мой, Что из любви ко мне клялись хранить вы. Я щедростью хочу сравняться с вами: Ни в чем не будет доктору отказа, В моей любви и в брачном вашем ложе. Я с ним сойдусь, уверена я в этом. Не отлучайтесь на ночь, стерегите Меня, как Аргус; чуть одна останусь, - Клянусь я честью (честь еще моя), Что доктора возьму к себе в кровать. Нерисса А я - писца; так сами посудите - Как без надзора оставлять меня? Грациано Ну ладно, пусть он мне не попадется, - Не то пропасть перу его придется. Антонио К несчастью, я причина этой распри. Порция Не огорчайтесь; все ж вы нам желанны. Бассанио Прости мне, Порция, мой грех невольный, В присутствии друзей клянусь тебе Твоими же прекрасными глазами, Где вижу сам себя... Порция Заметьте это! В моих глазах себя вдвойне он видит - По разу в каждом... Двойственной душой Клянись: доверья это стоит! Бассанио Слушай, Прости мой грех, и я клянусь душой, Что больше ввек я клятвы не нарушу. Антонио Я тело заложил свое для счастья Его; когда б не получивший перстень, Оно погибло б; а теперь я душу Отдам в залог того, что ваш супруг Уж не нарушит верности обетов. Порция Вы за него порукой. Так отдайте Ему; пусть лучше бережет, чем первый. (Отдает Антонио перстень.) Антонио (передавая перстень Бассанио) Возьми, Бассанио; клянись хранить. Бассанио Мой бог! Тот самый, что судье я отдал! Порция Он отдал мне его; прости, Бассанио. За это я спала с ним этой ночью. Нерисса И ты прости, мой милый Грациано: Писец судьи, мальчишка недорослый, Вчера со мной за этот перстень спал. Грациано Да разве же дороги чинят летом, Когда они в порядке? Что за черт! Не заслужив рога, уж мы их носим. Порция Оставьте грубость. Вы удивлены? Вот вам письмо, прочтите на досуге. Из Падуи оно к вам, от Белларио: Вы из него узнаете, что доктор Был Порция, писец же был Нерисса. Лоренцо подтвердит, что мы за вами Уехали и только что вернулись. Я в доме не была еще. Антонио, Я припасла для вас такие вести, Каких не ждете вы. Письмо прочтите; Стоит в нем, что три ваши корабля С богатым грузом возвратились в гавань. Не стану говорить, как странный случай Мне в руки дал письмо. Антонио Я онемел! Бассанио Ты доктором была - и не узнал я? Грациано Так ты писец, что мне рога наставил? Нерисса Да; но писец тебе их не наставит, Пока мужчиною не станет он. Бассанио Прелестный доктор, ложе мы разделим; А без меня ты спи с моей женой. Антонио Синьора милая, вы жизнь мне дали И средства к ней; за верное здесь пишут: Суда мои пришли. Порция Ну, что, Лоренцо? Писец мой кое-чем и вас утешит. Нерисса Да, и за это платы не возьму. Вот я вам с вашей Джессикой вручаю Формальный акт, которым жид богатый Вам отказал богатства все свои. Лоренцо Красавицы, небесной манной вы Осыпали голодных. Порция Скоро утро; А, верно, вы подробно знать хотите, Как все случилось. Так пойдемте в дом; Там можете подвергнуть нас допросу, И мы ответим честно вам на все. Грациано Ну, так вопрос мой первый, на который Нерисса даст ответ мне под присягой: Желает ли она до завтра ждать, Или пойти на два часа в кровать? Я ж предпочел бы утру мрак ночной, Чтоб дольше мой писец лежал со мной. Всю жизнь бояться буду одного: Не потерять бы перстня твоего! Уходят. "ВЕНЕЦИАНСКИЙ КУПЕЦ" Пьеса эта до фолио 1623 года была отдельно издана дважды: в первый раз - в 1600 году под заглавием "Превосходнейшая история о венецианском купце. С чрезвычайной жестокостью еврея Шейлока по отношению к сказанному купцу, у которого он хотел вырезать ровно фунт мяса; и с получением руки Порции посредством выбора из трех ларцов. Как она неоднократно исполнялась лорда-камергера слугами. Написана Уильямом Шекспиром"; во второй раз в 1619 году, под тем же заглавием, но без указания на постановку. Разница между этими двумя изданиями и между ними и текстом в фолио 1623 года очень невелика. Пьеса содержит несколько намеков на сенсационный процесс придворного врача, португальского еврея Родриго Лопеса (который был казнен 7 июня 1594 г.), и Антонио Переса, претендента на португальский престол, жившего в Лондоне, - обвиненных в попытке отравить королеву Елизавету. Самый яркий из этих намеков содержится в сцене IV, 1: "Твой гнусный дух жил в волке, повешенном за то, что грыз людей (по-латыни волк - lupus, откуда происходит испано-португальская фамилия Лопес). С другой стороны, в двух письмах к Роберту Сесилю, лорду Берли, канцлеру Елизаветы, от 27 октября и 10 ноября 1596 года Френсис Девисон насмешливо называет общего их врага Эссекса "святым Гоббо", что предполагает знакомство с "Венецианским купцом", вероятно, незадолго перед, тем представленным. Эти обстоятельства, а также значительная зрелость языка и версификации комедии делают наиболее вероятным возникновение ее ранней осенью 1596 года. Историю о жестоком заимодавце, пытавшемся вырезать, согласно условиям векселя, фунт мяса у неисправного должника, в соединения с необычным сватовством юноши, ради которого этот купец занял деньги, рассказывается в целом ряде средневековых произведений. Прямым источником послужила Шекспиру новелла (день IV, новелла 1) из сборника "Овечья голова" Джованни Фьорентино, составленного около 1378 года, хотя напечатанного впервые лишь в 1558 году. Именно из всех дошедших до нас версий сказания только в этой содержится на звание Бельмонте и мотив кольца, отданного в награду искусному адвокату. Хотя сборник Джованни Фьорентино был переведен на англий ский язык только в XVIII веке, вполне допустимо, что уже во времена Шекспира существовал более старый перевод его, который он мог прочесть в рукописи. В новелле рассказывается, что молодой венецианец Джаннетто, воспитанник купца Ансальдо, путешествуя, познакомился в Бельмовте с прекрасной и богатой молодой вдовой, поставившей всем искателям ее руки условие - овладеть ею в первое же любовное свидание; в противном случае претендент должен отдать ей все свое состояние. Хитрость алчной вдовы заключается в том, что она дает выпить влюбленному снотворный напиток. Ансальдо дважды снаряжает Джаннетто в путь, и тот дважды терпит неудачу. Он хочет попытать счастья в третий раз, и добрый Ансальдо, уже совсем разоренный им, занимает для этой цели десять тысяч дукатов у еврея ростовщика на тех же самых условиях, как в пьеее Шекспира. Однако на этот раз служанка вдовы, тронутая красотой и достоинством Джаннетто, предупреждает его о напитке. Джаннетто незаметно выливает его и достигает своей цели. Но, среди радостей любви он забывает о сроке векселя и вспоминает об этом слитком поздно. Он все же устремляется в Венецию, так как Ансальдо, прощаясь с ним, сказал, что единственное его желание в случае неудачи Джаннетто - увидеть его перед смертью. Жена следует за ним и, переодевшись адвокатом, выступает на суде. Все происходит так, как у Шекспира, за исключением того, что ростовщик не подвергается никакой каре. После этого мнимый адвокат выпрашивает у Джаннетто кольцо, подаренное ему женой, и когда Джаннетто, привезя с собой Ансальдо, снова встречается с женой в Бельмонте, она обвиняет его в неверности, но затем раскрывает секрет. В заключение Аисальдо женится па служанке, которой Джаннетто обязан своим счастьем. Шекспир кое-что изменил в этой фабуле и довольно многое добавил от себя. Прежде всего он заменил мотив сонного напитка мотивом трех ларцов, который он заимствовал из совершенно другой истории, рассказанной в латинском сборнике новелл "Римские деяния", возникшем в XIII веке и изданном в английском переводе в 1577 году. Но, по-видимому. Шекспир уже нашел соединение мотива ларцов с историей жестокого ростовщика в недошедшей до нас пьесе "Еврей", ставившейся, по показанию Госсона ("Школа обманов", 1579), в театре Бык. Однако, принимая во внимание свидетельство пуританина Гоосена, который хвалит эту пьесу за то, что она "не оскорбляет никакими непристойностями ни зрения, ни слуха чистых душою зрителей", можно сказать, что пьеса эта, при всей возможной сюжетной близости ее к "Венецианскому купцу", по своему характеру имела с ним мало общего. Едва ли также повлияла на него другая, тоже не сохранившаяся пьеса - "Венецианский еврей" Деккера (дата неизвестна). Скорее можно говорить о влиянии на Шекспира пьесы Марло "Мальтийский еврей" (1588), откуда он взял краски для обрисовки характера Шейлока и мотив любви дочери жестокого еврея к христианину (Джессика-Лоренцо), не считая нескольких прямо заимствованных выражений. Опуская более мелкие подробности, отметим важнейшие добавочные черты, введенные Шекспиром в его пьесу. Они относятся не столько к ее сюжету в собственном смысле слова, сколько к построению характеров и через это - к идейному содержанию комедии. Это мотивировка (совершенно отсутствующая в новелле) ненависти Шейлока к Антото; культ дружбы, соединяющий Антонио с Бассанио (вместо полуродственных отношений между ними), делающий отношения между ними более трогательными; знаменитый монолог Шейлока о праве еврея быть человеком (III, 1); благородный характер Порции и влюбленность ее в Бассанио; речь ее о "милости" на суде; широкий показ ее женихов и различного их поведения во время предложенного им испытания; развитие образа Нериссы (служанка из новеллы) и заключительный брак ее с Грациано, а не с Антонио (Ансальдо), что безусловно поднимает последнего; шутливо-лирическая сцена в пятом акте, полная философского смысла; наконец, веселые интермедии с Ланчелотом Гоббо и его отцом. Всего этого более чем достаточно для признания глубокой оригинальности пьесы, являющейся одним из шедевров Шекспира. Своеобразие этой комедии заключается прежде всего в особенном полусказочном-полуновеллистическом тоне, который ее пронизывает. Мало можно найти комедий Шекспира, где неправдоподобие и подчеркнутая условность положений, характеров, всего сюжета были бы так заметны. Несостоятельность аргументов Порции-адвоката давно уже была отмечена юристами. Не нужно быть особенно ученым законоведом, чтобы признать, что в любую эпоху и в любой стране закон не мог не разрешать заимодавцу взять меньше, чем то, на что он, согласно договору, имел право, и что кровь должна считаться частью тела, поскольку она неотделима от него, подобно тому как вместе с яблоком покупается и его кожура, а вместе с комнатой сдается и содержащийся в ней или притекающий в нее воздух. Невероятно также, чтобы наивная загадка с тремя ларцами не была разгадана давно уже до Бассанио одним из предшествовавших ему женихов Порции или чтобы Порция не нашла способа намекнуть полюбившемуся ей Бассанио, на какой из ларцов ему следует указать. Почему Антонио с первого появления его в пьесе все время томит какая-то непонятная грусть? Почему друзья Антонио, так ему преданные (см. сцену суда), не пришли ему заблаговременно на помощь, одолжив необходимую сумму? Как мог Бассанио забыть о сроке векселя, подписанного лучшим его другом Антонио на таких страшных условиях, чтобы достать для него. Бассанио, деньги, составившие счастье всей его жизни? Не приводя других примеров такого рода, отметим лишь, что все эти условности и натяжки придают пьесе, несмотря на чувственный оттенок ее и материальную яркость и пластичность образов, какой-то фантастический, иллюзорный оттенок, делающий ее слегка похожей на типичные пьесы-сказки Шекспира, как "Сон в летнюю ночь" или "Буря". Не без основания поэтому в своей постановке "Венецианского купца" (в началу XX в.) немецкий режиссер Макс Рейнгардт трактовал его как мимо летную интригу, легкую игру мыслей на фоне происходящего в Венеции карнавала (см. сцену - II, 4). Другой особенностью, также придающей пьесе большое своеобразие, является богатство ее идейного содержания и многогранность, доходящая почти до противоречивости, ее ведущих характеров. Две темы, как будто бы не имеющие между собой ничего общего, выделяющиеся среди множества мыслей и тенденций комедии, это - тема отношения человека к имуществу, собственности, и тема дружбы как одного из главных устоев светлой, гармонической жизни - именно дружбы, соединяющей благородные натуры независимо от их пола, а не любви между мужчиной и женщиной, которой в пьесе, собственно говоря, и нет; ибо чувство, соединяющее Бассанио и Порцию или Лоренцо и Джессику, менее всего можно назвать страстью: это просто склонность, влечение, имеющее целью наслаждение и счастливую дружную жизнь. Первая тема выразительное всего представлена сюжетной линией Шейлока и Антонио, о которой мы подробнее скажем ниже. Но она появляется, хотя и слабее, и в других частях пьесы. Мы не находим в ней ни малейшего намека на презрение к земным благам, на пренебрежение к богатству. Антонио при всей его щедрости производит торговые операции, относясь к ним как к делу естественному и вполне благородному. Бассанио откровенно стремится к женитьбе на богатой наследнице. Да и Порция, умелая и разумная хозяйка, отнюдь не равнодушна к своему достоянию. Джессика, убегая из отцовского дома с Лоренцо, не забывает захватить с собой фамильные драгоценности. Но для всех них деньги - лишь средство, обеспечивающее им светлую и привольную жизнь, а не самоцель, как для Шейлока, влюбленного в деньги, одержимого жаждой накопления и способного пойти на все ради преумножения своею капитала. Вторая тема, тема дружбы, занимает в пьесе не менее видное место. Культ дружбы, столь типичный для культуры и литературы Возрождения, можно рассматривать как естественный, закономерный ответ гуманистов на безудержную и беспощадную погоню за наживой, все более охватывающую активные элементы общества в век зарождения первоначального капиталистического накопления. Лозунгу "человек человеку - волк" гуманизм противопоставил лозунг человечности, милосердия, дружбы. Как дополнение и корректив ко все более утверждающейся в национальных монархиях XVI века идее "легальности", железной и бездушной, не признающей никаких исключений "законности", выдвигается доктрина милосердия ("милости", к которой призывает в сцене суда адвокат-Порция) как необходимого корректива, без которого нет в жизни человека красоты и радости, без которого, - как в случае Антонио - Шейлок, - по выражению юристов, summumjus (высшее право) становится summainjuria (высшею несправедливостью). Одной из форм этого светлого альтруизма, украшающего и обогащающего человеческую жизнь, и является идея дружбы, занимающая также огромное место в творчестве Шекспира (его сонеты, дружба Валентина и Протея в "Двух веронцах", где дружба выдерживает состязание с любовью; дружба Гамлета с Горацио, дружба Селии с Розалиндой в "Как вам это понравится" или Ромео с Меркуцио). Такова же дружба Бассанио и Антонио, который готов отдать своему молодому другу все, что ему принадлежит, и даже то, чего у него нет. И эта тема дружбы в данной комедии глубоко связана с мечтой о более прекрасной жизни, в которой деньги должны служить человеку, не делая его рабом. Вот в чем заключается связь двух тем, образующая сложное идейное единство этой чудеснейшей пьесы. Два мира противопоставлены здесь друг другу. Один - мир радости, красоты, великодушия, дружбы; ею составляют Антонио с группой его друзей, Порция, Нерисса, в известной мере Джессика. Другой - мир хищничества, скаредности и злобы; его составляют Шейлок, Тубал и их присные, которые не показаны в пьесе, но ощущаются как ее фон. Если в предыдущих комедиях возможно было примирение, превращение злых в добрых (Протей), то здесь это исключено. Между двумя мирами идет война не на жизнь, а на смерть. Трудно сказать, которая из двух сторон начинает нападение, которая из них более агрессивна: обе они одинаково, еще до начала действия, презирают и ненавидят друг друга. Лица первой группы смотрят на жизнь с доверием, они ощущают ее красоту, их душа открыта всему радостному, прекрасному, благородному. Таков прежде всего сам Антонио, который из природного великодушия одалживает деньги, никогда не беря за это процентов, который исповедует настоящий культ дружбы. Таковы же и все другие члены этого кружка, друзья Антоний. Напротив, Шейлок и ему подобные не знают ничего, кроме сухого расчета и корысти. Им недоступны жалость, душевная щедрость, милосердие. Это хорошо показано в четвертом акте пьесы, в сцене суда, когда Порция в своей замечательной речи о "милости" тщетно призывает Шейлока проявить по отношению к Антонио великодушие. Разница между этими двумя душевными складами очень тонко обозначена Шекспиром одним поэтическим образом. В пятом акте, этом своеобразном музыкальном финале к сказочному действию, говоря о "небесной музыке", о "гармонии небесных сфер", которая в эту дивную ночь слышится ему и его возлюбленной, Лоренцо отмечает свойство музыки очаровывать и смягчать человеческие сердца. Он прибавляет: "Тот, у кого нет музыки в душе, Кого не тронут сладкие созвучья, Способен на грабеж, измену, хитрость; Темны, как ночь, души его движенья И чувства все угрюмы, как Эреб". Такая угрюмая, темная душа - у Шейлока, который не ощущает и не может создать себе гармонию жизни, который не носит в своей душе музыки. Многие западные критики пытаются изобразить столкновение между Антонио и Шейлоком как противопоставление идеалов христиан-европейцев идеалам еврейства. По их мнению, Шекспир хотел разоблачить в "Венецианском купце" порочность евреев и написал, таким образом, антисемитскую пьесу. Это, конечно, есть грубейшее искажение замысла пьесы. В целом ряде своих пьес Шекспир проводит идею равенства людей всех рас, наций, вероисповеданий, всех общественных положений. Но почему же в таком случае он сделал Шейлока евреем? Прежде всего, эту черту Шекспир придумал не сам, а заимствовал из итальянской новеллы, послужившей ему источником. Он воспроизвел ее потому, что она соответствовала действительности. В XVI веке евреи, жившие в разных странах Западной Европы, не имея доступа к очень многим, и притом наиболее выгодным и почетным профессиям, усиленно занимались торговлей и ростовщичеством. Но самое существенное - как именно и насколько разносторонне обрисовал своего Шейлока Шекспир, ибо он дал чрезвычайно многогранный образ его. Вспомним замечание Пушкина в его высказывании о разносторонности характеров Шекспира: "Шейлок скуп, сметлив, мстителен, чадолюбив, остроумен". Чтобы проникнуть лучше в подлинные намерения Шекспира, необходимо учесть, каково было положение евреев в Англии времен Шекспира и каков был господствующий взгляд на них в общественном мнении и художественной литературе эпохи. С конца XIII века до времен Кромвеля (середина XVII в.) верующие евреи были лишены права жительства в Англии. Евреи, встречавшиеся во времена королевы Елизаветы в Лондоне, - по большей части иностранные подданные, вроде упомянутого выше врача Лопеса, - были редкими исключениями. За все указанные три с половиной столетия в Англии крепко держался религиозный и расовый предрассудок, и среди населения ходило немало рассказов, компрометирующих евреев. Особенно распространены они были в XVI веке, когда в связи с ростом национального сознания и патриотических чувств как искаженная форма их стал усиливаться шовинизм - нелюбовь ко всему иностранному, насмешки над ним и т. п. Эти настроения проявились и в драме того времени, в частности и у Шекспира, но у него в шутливой и весьма безобидной форме (см., например, подтрунивание над замашками и слабостями представителей разных национальностей в "Комедии ошибок", "Виндзорских насмешницах", разбираемой комедии или выпады против французских и итальянских мод в "Ромео и Джульетте"). Но особенно остры были во времена Шекспира нападки на евреев. Госсон в своей "Школе обманов" (1579) упоминает какую-то пьесу о еврее ростовщике, шедшую в одном из лондонских театров. Модный романист эпохи Энтони Мендей обработал в 1580 году в виде романа историю о жестоком ростовщике и похищении его дочери. Существовала баллада (неизвестно, возникла ли она до пьесы Шекспира, или после нее) о еврее Герунтии и бессердечных условиях полученного им векселя, а в своем "Руководстве красноречия" (1596) Александр Сильвен посвящает одну из глав истории еврея, требовавшего от одного христианина в уплату долга фунт мяса. Известен, наконец, успех, каким пользовалась упомянутая уже выше, возникшая лет за десять до "Венецианского купца" трагедия Марло "Мальтийский еврей", где выводится богатый еврейский банкир, который совершает ужасающие предательства и жестокости вплоть до отравления родной дочери, лишь бы отомстить христианам, посягающим на его деньги. Гуманист Джордано Бруно, побывавший в Англии в 1584 году, рассказывал потом, что в Лондоне ни один еврей, проходя по улице, не был гарантирован от худших оскорблений и издевательств. Среди этого потока злобы и ненависти редкими исключениями были такие проявления гуманности и благожелательности, как анонимная пьеса (изд. в 1584 г.) "Три лондонские дамы", где был выведен поражающий своим душевным благородством еврей. Другим примером такого отношения к евреям, но скрытого, требующего комментария, является пьеса Шекспира. Лучшим свидетельством истинного отношения Шекспира к злостным проявлениям грубого шовинизма является пьеса, коллективно написанная (вероятно, около 1600 г.) пятью авторами и в том числе. как теперь полагает большинство критиков. Шекспиром, - "Сэр Томас Мор". В той части пьесы, которая приписывается Шекспиру, есть и сцена, изображающая бунт лондонских горожан, охваченных таким зоологическим, хищническим национализмом и собирающихся разграбить товары иностранных приезжих купцов. Томас Мор, который был в ту пору лорд-мэром Лондона, выходит навстречу своим мятежным землякам и предлагает им представить себе, что бы они почувствовали, если бы они сами были на чужбине и их имущество подверглось бы опасности такого же расхищения. Вот истинное лицо Шекспира, сторонника человечности, справедливости, морального равенства всех людей, - и эти же черты, как мы покажем далее, наличествуют и в "Венецианском купце". Еще Гейне в своей замечательной книге "Женщины и девушки Шекспира" (глава "Джессика") заметил, что "о различии религии в этой пьесе нет и речи, нет малейшего намека", как нет намека и на этнические особенности, которые автору, будь он во власти "расового предрассудка", было бы соответственно постараться изобразить в смешном или отталкивающем виде. Нигде во всей пьесе нет ни слова о каких либо страшных суевериях и мрачных религиозных обрядах, якобы свойственных иудаизму, или о превосходстве христианской веры над иудейской. Насквозь фальшивой и грубо искажающей Шекспира следует считать тенденцию английских актеров XVII и XVIII веков, применяя соответствующую мимику, интонации, жестикуляцию, делать образ Шейлока уродливым, мерзким и часто даже комическим. Текст не дает для зтого ни малейшего основания дело в том, что Шекспир строго различает в Шейлоке. с одной стороны, хищного ростовщика, с другой стороны - еврея как человека, имеющего такое же право на существование, как и окружающие его венецианцы. Сильнее всего это подчеркнуто Шекспиром в знаменитом монологе Шейлока (III, 1), в котором доказывается тождественность природы всех людей независимо от их религии и этнической принадлежности, с помощью аргументов физического тождества их строения, которые не раз повторяются у Шекспира (например, в пьесе "Конец делу венец" - слова короля к графу Бертраму; II, 3). Тот, кто прочел его один раз, никогда не забудет этих страстных, потрясающих в своей справедливости восклицаний Шейлока: "Он меня опозорил... насмехался над моими убытками, издевался над моими барышами, поносил мой народ... А какая у него для этого была причина? То, что я еврей. Да разве у еврея нет глаз? Разве у еврея нет рук, органов, членов тела, чувств, привязанностей, страстей?.. Если нас уколоть, разве у нас не идет кровь?.. Если нас отравить, разве мы не умираем? А если нас оскорбляют, разве мы не должны мстить?" Зритель на одно мгновение забывает весь ход пьесы, характер Шейлока, его жестокость и весь проникается сочувствием к нему как к человеку, к его угнетенному человеческому достоинству. Некоторые критики справедливо называют этот монолог лучшей защитой равноправия евреев, какую только можно найти в мировой литературе. Но это не мешает Шекспиру сурово осуждать кровопийцу Шейлока и клеймить его ростовщическую деятельность и мстительность. Эта широта и сложность подхода Шекспира к образу Шейлока проявились, между прочим, и в сложности его характера. Осуждение власти денег и золота выражено в пьесе не только в связи с действиями Шейлока. Та же самая мысль повторена, в более общей и скрытой форме, в сцене выбора ларца (III, 2). Бассанио отвергает золотой ларец, называя золото "личиной правды", которая прикрывает всякое уродство и порок. Он презрительно отталкивает и серебро второго ларца, которое он называет "тусклым, пошлым посредником между людьми". Им обоим он предпочитает "прямой" и "честный" свинец - и действительно, в свинцовом ларце он находит портрет Порции и свое счастье. И крайне примечательно для идейного единства пьесы то, что в этой сцене Бассанио от темы золота так естественно переходит к теме правды, которая есть основа мира гармонии, грезящейся всем чистым и светлым душам, и которая искажается, уничтожается золотом. Но дело сводится не только к наличию в злодее и хищнике человека. Надо посмотреть, как этот хищник возникает в человеке и как Шекспир понимает соотношение ростовщической профессии с окружающей средой, Надо посмотреть также, как рисует он связь между жестокими навыками Шейлока и самыми естественными человеческими началами в его душе. Шекспир изображает Шейлока не только как нарост на теле Венеции, не только как бич ее, но и как продукт и жертву ее уклада, самого ее строя. Шекспир хорошо знал, что Венеция его времени была образцом торговой республики, все благосостояние и политическая сила которой покоились на той "коммерческой честности", которая составляла и основу английского пуританства, уже медленно подбиравшегося в ту пору к политическому господству. Ведь если нарушить хоть один раз условия векселя, законные права заимодавца, этим будет создан опасный прецедент, Венеция сразу потеряет свой внешний кредит, свою основу и мощь! Вот почему в сцене суда ни все сенаторы, ни сам дож, как им ни хотелось бы спасти Антонио, не решаются вмешаться и нарушить "священную" букву закона, так для них важную. И Шейлок этим пользуется. Поскольку он лишен положения в обществе, титулов, даже равноправия, ему не остается ничего другого. "Отнимая у меня имущество, вы отнимаете у меня жизнь!" - восклицает он в сцене суда. И эти слова, так потрясающе звучавшие в исполнении Кина (1814), положившего начало новой, трагической трактовке этой роди, служат ключом к пониманию всей сущности конфликта между торговой венецианской знатью и страшным, несчастным евреем. Пушкин указал на сложность характера Шейлока. Но им указаны еще не все положительные или, скажем, достойные человека