поморщился, словно пил не приличный напиток, а неведомо где и как изготовленную "ларечную" водку. "Однако пацан в бухле ни фига не понимает. - подумал Митя. Коньяк - сорок баксов за бутылку. А он жрет, как сивуху. Плебей". - Ну что, оклемался? - Фу, - выдохнул Моня. - Теперь отпустило. - Что с тобой стряслось? Ты с Эльвирой-то встретился? - Встретился. Знаешь, Митя, затрахала она меня по полной программе. - В каком смысле? - В фигуральном. Не волнуйся, только в фигуральном. До реального траха дело не дошло. - А чего так? Она телка ничего себе. Я бы ей вдул. С большим даже удовольствием. - Так вдуй, - ответил Моня. - Пожалуйста. Только сначала она тебя морально так затрахает, что, боюсь, у тебя ничего не получится. Не встанет уже, после общения. - Так что же? Подписала она? - Подписала. Всю душу из меня вымотала. - Сколько ты ей дал? - Все три тонны. - Зря. - Ага. Ты бы с ней поговорил. Она тебя на всю десятку раскрутила бы. Я ей уже говорю - все, три штуки. Хочешь - бери и подписывай договор, не хочешь - до свидания. Взяла. И подписала. - Значит, все? Теперь ты их директор? - Да, директор. Только смотри, Митя, на твою ответственность. - Что? - Митя поднял глаза на новоиспеченного директора группы "Вечерние совы". - Что ты имеешь в виду? - Если москвичи наедут, сам будешь разбираться. - Какие еще москвичи? - Как это - какие? У них же с Вавиловым контракт заключен. - С Вавиловым? У Эльвиры? - Ну да. Я думал, ты знаешь. - А что за контракт? - На самом деле, туфта. Купили у них альбом. О концертной деятельности там ничего нет. - Альбом, значит... - Ну да. "ВВВ" сейчас все метет. У них денег много, вот они и скупают группы на перспективу. Пусть лежат, типа. Для них тонна баксов - не деньги. - Не понял. Они что, купили альбом за тонну? - Да. Причем Эльвира еще даже не получила денег. Там, в Москве, сидит такая Вика - их первый директор. Первый директор "Сов", я имею в виду. Сидит и ждет, когда ей "ВВВ" тысячу долларов отсыплет. - Ясно... А что Эльвира? - Я ей говорю - посылай на хуй это "ВВВ", работай с нами. Мы тебе и денег дадим вперед, и концерты устроим. - А она? - А она полночи меня пытала, сколько я ей денег дам и за что. В общем, договор подписала. Я ей объяснил так: сегодня играют концерт - гонорар пятьсот баксов. За то, что она пошлет к черту "ВВВ", - тонну. И тонна пятьсот - аванс за предстоящие концерты, которые мы им устроим. Все права на группу, на название они передают "Норду" в лице продюсера Дмитрия Матвеева и старшего администратора Игоря Монина. То есть тебя и меня. - Еще что? - Остальное я ей на словах наобещал. Клип, раскрутка, радио, видео, шмидео. В общем, все как обычно. Полный набор. - Ладно. С "ВВВ" я сам разберусь. Мастер-тейп альбома где? - В Москве. Но копия есть у Эльвиры. - Не забрал? - Нет. - Забери. Сами выпустим. Пусть срочно звонит в Москву и говорит, чтобы эта Вика никаких денег там не брала и немедленно ехала в Питер. Контракт контрактом, но пока они денег не получили, еще можно задний ход дать. - А если уже получили? - Пусть отдаст назад. Чем быстрее, тем лучше. - Ладно, сделаю. - И последнее. Не дай сегодня слабину на концерте. - В каком смысле? - Увидишь. Говорю тебе - не дай слабину. Стой на том, что ты директор, и точка. Все дела пусть ведут с тобой. - Я не понял, Митя, какие дела? Что там, на этом концерте, наезды будут, что ли? - Моня, у тебя есть возможность показать себя как профессионала. Я в тебя верю. Поезжай на концерт и ничего не бойся. Понял? Вообще ничего. Если что, мы тебя прикроем. - Хорошие дела... - Не ссы, Моня. Прорвемся. Ты меня понял? - Надеюсь, что понял. Ладно, пока. Завтра позвоню. Про две с половиной тысячи долларов Эльвира решила пока не говорить подругам. Она взяла с собой пятьсот, решив честно поделить их на три части. Участие в "Совах" Вики, которая все еще сидела в Москве и, по предположениям Эльвиры, трахалась там с работниками "ВВВ", было теперь под большим вопросом. Моня наобещал золотые горы и, главное, брал на себя абсолютно все административные функции, так что Вика и вправду, кажется, была уже не нужна. Ну, подруга, положим, она хорошая, однако хороший человек - это не профессия. А как администратор Моня на порядок круче, да и деньги живые дает сразу. - Девчонки, сегодня у нас ответственный день, - сказала Эльвира Люде и Нинке, когда они паковали костюмы и инструменты. - Есть у меня думка, что аудитория будет очень специальная. Не обращайте внимания. Играем спокойно. Артист должен работать одинаково ответственно для любой публики. - Ты меня учишь, как артист должен работать? - спросила Людка. - Я знаешь сколько концертов отпахала на всяких полевых станах? С институтскими халтурами - где только не играли. Один раз даже в горячем цеху, в обеденный перерыв. - Денежку-то платят? - спросила более прагматичная Нинка. - Ха! - Эльвира открыла ящик письменного стола, достала приготовленные деньги и вручила подругам по две бумажки - по сто и по пятьдесят долларов. - Круто! - Людка сунула деньги в кошелек. - Каждый день бы так, а, девчонки? Мне как раз сейчас бабки нужны - просто смерть! - А что за публика? - спросила Нинка. - Бандюганы, что ли? - Ага, - ответила Эльвира как можно более равнодушным тоном. Нинка-то тертый калач, а вот Людмила, мамина дочка, может замандражировать. - Серьезно? - Людка отставила в сторону сумку, в которую складывала вещи. - Девочки, я как-то это... - Что, боишься? - Ну, в общем, девичья честь меня не очень беспокоит, а вот общее состояние здоровья как-то не хотелось бы подвергать... - Думаешь, побьют? - усмехнувшись, перебила ее Эльвира. - Ну, побить-то не побьют, я надеюсь, а... - "А" будет только по желанию. С нами едет наш новый директор. - То есть? - в один голос воскликнули Люда и Нинка. - А Вика? - Девчонки! Давайте сегодня попробуем с новым человеком. Видите, как покатило сразу... Ладно, скажу вам все. Хотела после концерта, но если вы сомневаетесь... Эльвира достала деньги - все две с половиной тысячи - и положила на стол. - Вот. - Что это? - Нинка взяла пачку стодолларовых купюр, быстро пересчитала, положила на место. - Две с половиной штуки. Это откуда, Эля, а? - Просто не хотела вас волновать перед концертом. Я подписала новый контракт. А это - аванс. - Контракт? А Вика? - Девчонки, ну вот, начинается. Я же говорила - давайте потом... - Да ладно, тут все взрослые. Мы профессионалы, Эля. Работа есть работа. За нас не волнуйся. Лучше поясни, что за контракт. Людка села на корточки перед Элей и заглянула ей в глаза. - Думаешь, я кручу? - спросила Эльвира. - Недоговариваю? - Нет, что ты... - Вот и славно. Понимаете, девчонки, как писал О.Генри, "Боливар не выдержит двоих". Думаю, если все пойдет нормально, мы с Викой останемся подругами. Но бизнес есть бизнес. Такие уж правила. Или работать серьезно, или в дочки-матери играть. - Ладно, с Викой разберемся, когда она приедет, - рассудительно сказала Нинка. - Ты скажи вот про это. - Она кивнула на деньги. - Повторяю, я получила аванс. Контракт со мной подписал Моня. - Моня?! - Люда вскочила. - Круто! Он классный парень! - Классный. Да, - медленно произнесла Нинка. Эльвира посмотрела на нее. - Слушайте. Давайте договоримся. Раз и навсегда. Вы думаете примерно так: раз я подписываю договор без вашего ведома, то в один прекрасный день могу и вас кинуть, как мы сейчас Вику. Правильно? Нина кивнула. - Нет, девчонки. Мы вместе начали, вместе и останемся. Я отвечаю за базар. И больше мы эту тему не обсуждаем. В контракте написано, что основной состав группы - трое музыкантов, то есть мы. В зависимости от обстоятельств состав может расширяться, однако трое остаются неизменными. Все. Вопрос снят. Нинка хотела что-то сказать, но тут раздался звонок в дверь - требовательный и длинный, как звонят люди, знающие, что их визит чрезвычайно важен. - Ох ты, е-мое! - воскликнула Эльвира. - Это Моня. Девчонки, едем. Моня сказал, что транспорт обеспечит в оба конца. - Круто! - улыбнулась Людка. - А далеко ехать-то? - В Московский район. - Там клуб, что ли? - Ну, типа того. Можно сказать, что клуб. 4 Митя долго не понимал, что с ним происходит. Он постоянно думал о Стадниковой и вдруг осознал, что ревнует ее к Гольцману. По-настоящему. До какого-то сумасшествия. В свое время - давным-давно, как казалось Мите, - он решил, что периоды влюбленности, этого неопределенного, но чрезвычайно сильного и вредного для работы состояния, у него закончились. По мнению Мити, влюбляться можно было лет до тридцати. После этой черты мужчина должен забыть о всяких глупостях и заниматься делом. Не влюбленность ведь делает мужчину мужчиной, а дело, которому он служит, которое делает хорошо и за которое получает хорошее вознаграждение. Как моральное, так и материальное. Митя Матвеев, как любой человек, переживал целую серию влюбленностей - в школе, потом в институте, в стройотряде, на юге... Когда ему стукнуло тридцать и он начал делать первые шаги по лестнице благосостояния и достатка, когда начал планомерно заниматься бизнесом, Матвеев решил, что с романтическими увлечениями покончено - и по причине возраста, и по причине рода деятельности. На влюбленности просто не было ни сил, ни времени. Да и какие могли быть влюбленности, если все свои естественные, биологические желания Митя мог легко удовлетворить с такими красотками, о которых большинство российских мужиков могут только мечтать. И не просто с красотками, а с высокими профессионалками своего дела, умеющими и знающими все и способными растормошить самого хилого в сексуальном смысле мужичка. Между тем Митя хиляком не был, через знакомых хозяев агентств, специализирующихся на обеспечении ночного досуга клиентов, он заказывал, как правило, двух девушек на ночь, а иногда и трех. И был очень доволен этой стороной своей жизни. А совсем недавно все изменилось. Незаметно, без каких-либо предварительных симптомов и звоночков, подползла и завладела всем его существом болезнь, против которой, как ему казалось, у него много лет назад выработался устойчивый иммунитет. ...Митя ехал на своем "Опеле" за "Мерседесом" Гольцмана и с ужасом понимал, что его слежка даст именно тот результат, которого он опасался больше всего. Как и предполагал Митя, машина Гольцана остановилась возле дома, где теперь жила Стадникова. Борис Дмитриевич шагнул на тротуар, что-то сказал шоферу и скрылся в подъезде. Митя вошел во двор и, сев на лавочку в небольшом скверике, принялся наблюдать за окнами квартиры, в которой сейчас находились Ольга и Гольцман. "Что ему надо, старому козлу? - думал Митя, куря одну сигарету за другой. - А ей-то, ей на что сдался этот урод? Что она в нем нашла?" Свет в квартире Стадниковой не выключался, но для Мити это было еще болезненнее, чем если бы он дождался кинематографического момента, когда окна любимой вдруг погружаются в темноту и герой вместе со зрителями понимает, что теперь любимая падает в постель с удачливым соперником. Недвусмысленный и незамысловатый режиссерский ход. "Она любит, гадина, при свете трахаться... - Митя сплюнул. - Ну, как же так? Как же так? Ведь тогда, на кухне... и потом, всю ночь... что она мне говорила? Любимый мой, говорила. Единственный мой, родной мой, говорила. Это же не галлюцинации..." Митя хотел спать, ему нужно было ехать домой, срочно связываться с Москвой, Рябой ждал его звонков, но Митя продолжал сидеть на лавочке, не в силах отвести глаза от окон Стадниковой. Гольцман, кажется, не собирался уходить. Матвеев встал, пересек двор, вошел в подъезд, помедлив, поднялся по лестнице и остановился возле двери в квартиру Ольги. Закурил новую сигарету. Зачем он здесь? Если сейчас откроется дверь и Борис Дмитриевич выйдет на лестницу - что он ему скажет? Или если выйдет Ольга? Что говорить? Как себя вести? Митя щелчком отправил окурок вниз по лестнице и прижался ухом к двери. В квартире звучала тихая музыка, потом он услышал женский голос. Ольга. Тяжелый, монотонный бубнеж. Гольцман. Снова Ольга. Смеется. "Сука! Блядь... Недавно мужа похоронила... С ним, с Матвеевым, трахалась так, что едва весь дом не разнесла. А теперь с этим старым пердуном якшается. Что Гольцману от нее надо? Ну, разводиться он собрался, это все знают. Так что, новую жену решил завести? Закодировал Стадникову. Не сам, конечно, но инициатива-то его. Теперь она не пьет. Выглядеть стала - просто куколка. Сволочи... Какие сволочи!" Митя глубоко вздохнул. Единственное, чего ему сейчас хотелось, - это ворваться в квартиру и как следует дать по роже Борису Дмитриевичу. Потом - ногой по яйцам. Размазать по полу, бить, пинать, втоптать в паркет. Гад, все ему мало! Гребет деньги лопатой. Сосет из всех, артистам не платит, всех динамит, теперь вот на городской уровень вышел, в мэрии сидит, переливает из бюджета в свои бездонные закрома. Солит он их, что ли, эти деньги гребаные? К губернатору в гости ездит, не просто на прием, а домой, запросто... На охоту вместе мотались, он еще Мите хвастался. Сволочь! Матвеев заставил себя отойти от двери и начал спускаться по лестнице. А Ольга-то, Ольга! Тоже хороша! Что она в нем, в Гольцмане, нашла? Выходит, кроме денег, ей ничего не нужно? "Надо с ней поговорить, - думал Митя, садясь в свою машину. - Надо поговорить. Все выяснить, наконец. А то - чушь какая-то, я, взрослый человек, как пацан, под окнами торчу... Пусть скажет - будет она со мной или нет... Я ей так прямо и предложу. Я холостой. Есть квартира, машина. Бабки, слава богу, пошли. Совершенно независимый человек. Что ей со старым евреем топтаться? Стыдно же. Выйдут в люди - журналисты сразу обсасывать начнут. А со мной другое дело... И ведь сама, сама говорила - Митя, Митя, дорогой..." Матвеев ехал по ночному городу и все время возвращался к мысли, что все дело, конечно же, в деньгах. "Когда человек резко бросает пить, он сразу западает на деньги, это все знают, - накручивая уверенность в правильности своих догадок, думал Митя. - Либо начинает вкалывать, как сумасшедший, зарабатывает, зарабатывает, все ему кажется мало, из кожи лезет, чтобы еще урвать, чтобы забить свой кошелек, свой сейф, свою квартиру под завязку. Синдром пропитых, прогулянных денег, времени и здоровья. Словно пытается нагнать, возместить утерянное, прожитое впустую. Либо - как Ольга. Сама не зарабатывает, не умеет, не может и не хочет, значит, надо присосаться к денежному мешку. Сначала я подвернулся. Посмотрела она - молодой человек упакован... Запала на меня. Появился Борис Дмитриевич - ах, он круче! Прыг на него. Ну, ничего, ничего. Этот вопрос решить можно. Тем более, я давно хотел свое дело открывать. Пришла пора, что ли? А главное, есть варианты". Митя ехал и думал, что "варианты", которые у него были уже давно и мысли о которых он старался отгонять, вполне реальны, но означают эти "варианты" шаг в совершенно новую жизнь, с другими, непривычными законами и реалиями. В сорок лет резко все поменять, отказаться от одной жизни и начать другую - не так-то просто. "Зато Ольга будет со мной. Ольга, деньги, власть. Чем плохо? Ну, нервы, конечно... А где без нервов? Хочешь зарабатывать - порти нервную систему. Иначе никак. По крайней мере, в наше время и в этой стране". Митя вытащил телефонную трубку. "Ладно, будь что будет. Как говорит народная мудрость - не фиг думать, трясти надо". Удерживая руль одной рукой, Митя набрал нужный номер. - Алло, Игнат? Это я, Митя. Встретиться бы надо. Если можно, то прямо сейчас. Где? В "Манчестере"? О'кей, через десять минут буду. Да, я из машины звоню... - А не пролетишь? - спросил Игнат Митю, сидевшего напротив него за столиком в клубе "Манчестер". - Ничего, что я на "ты"? - Нормально, - ответил Матвеев. - Мне так удобнее. Меня, честно говоря, все время ломало, когда мы с тобой на "вы" были. - Мне тоже так удобнее. Короче, я задал вопрос. - Знаешь, Игнат, если честно, то в нашей стране никто ни от чего не застрахован. Всякое может случиться. Форс-мажор. Дефолт какой-нибудь новый. Хотя как раз от дефолта мы застрахованы. На это дело дефолт не действует. - А что действует? - Что? Митя посмотрел бандиту прямо в глаза. Глаза эти, по обыкновению, ничего не выражали. "Как это они такую маску вырабатывают? - с откровенной завистью подумал Митя. - Ни за что не поймешь, о чем парень думает. Просто мертвяк какой-то. Артист, одно слово". - Что действует? Откровенно сказать? - Конечно. У нас, я так понимаю, серьезный базар идет. За деньги. - Да. Если откровенно, помешать могут только бандиты. Игнат усмехнулся. - Зря смеешься. - Митя налил себе шампанского. - Тут разбор уже по-взрослому идет. - А я что, пацан, что ли? Глаза Игната нехорошо сузились, но Митя уже знал, что это - тоже игра. Игнат его испытывает. Если от такой мелочи Митя даст слабину, покажет хоть намек на испуг, с ним никто не будет иметь серьезных дел. Посчитают просто за трусливого фраера. Митя спокойно выдержал взгляд Игната и, глотнув шампанского, ответил: - Нет. Ты не пацан. Иначе я бы к тебе не обратился. Но надо трезво оценивать ситуацию. Понимать, с кем, возможно, придется иметь дело. - И с кем же? Если ты такой умный, скажи. - Скажу. Этот бизнес, ты же понимаешь, очень сытный. Валятся бешеные бабки, причем быстро. И не надо париться ни с нефтью, ни с железом. Все чисто, культурно, а заработки - будь здоров. - Да? Что-то вот Кроха только платит и платит. Кстати, ты узнай там, эти ваши "Совы" - как у них дела идут? Кроха вписался, денег дал на раскрутку. А отдачи пока ноль. Ну, он максает, запал на эту телку, на Эльвиру. Но это беспредельно не может длится. Кроха деньги считает. Телка телкой, а суммы там уже пошли ломовые. - Сколько он вложил, если не секрет? - До хуя и больше. Ты лучше у Эльвиры спроси. Или у этого фраера, у директора ихнего. Кроха с ними двоими добазаривался. Фраер обещал... - Моня, что ли? - Может, и Моня. Не знаю. Пацан как пацан. Вроде правильный. Не мазурик. Но хотелось бы просечь, куда наше лаве течет. Кроха напрягаться начинает. - Пусть не напрягается... - Отвечаешь? - Отвечаю. Игнат еще раз пристально посмотрел Мите в глаза. - Ну, хорошо. Так что ты предлагаешь? - Я предлагаю вписаться в пиратство. - Слышал я про эту тему. Только она уже схвачена. - Схвачена. Но схвачена очень мало. На этом пироге еще много ненадкусанных краешков. - Красиво говоришь, - усмехнулся Игнат. - Художественно. Прямо писатель. - Он налил шампанского в свой бокал и чокнулся с Митей. - Давай, мастер. Выпьем. Поставив пустой бокал, Игнат постучал пальцами по столу. Тут же за его спиной вырос официант, и Митя подумал, что этот служитель ночного заведения либо обладает изощренным, уникальным слухом, позволяющим в грохоте музыки и шуме посетителей расслышать эту тихую дробь пальцев по столу, либо настолько вышколен Игнатом, что ловит малейшие изменения настроения своего важного клиента или даже предугадывает его желания. - Еще парочку, - бросил Игнат официанту, и Митя чуть не хрюкнул, развеселившись от того, что бандит вдруг заговорил текстом булгаковского Шарикова. Официант исчез и через минуту вернулся с двумя бутылками шампанского. - Слушай, Игнат, - глядя на бутылки, сказал Митя. - А у тебя от шампанского голова утром не болит? Я, например, в таких дозах не могу. Мне бы лучше водочки. От шампанского, если его перепьешь, по утру вообще - туши свет. Голову не поднять. - Да? А я ничего. Привык. Эй, слышь, - крикнул он в спину официанту. - Водки еще принеси. Бутылку. - Ну так что же? - Он снова посмотрел на Митю. - Давай конкретно. - Конкретно - бабки нужны. Для начала бизнеса. - А у тебя нету, что ли? - Есть. Но этого не хватит. - Какие вы все-таки... - Игнат покрутил в воздухе пальцами. - Ничего сами не можете сделать. Чуть что - "бабки нужны". Я их рисую, что ли? Сам зарабатываешь не слабо. - Да. Не слабо. На одного - не слабо. А для дела - маловато будет. - И сколько же надо для дела? - Много, Игнат. Надо структуру вписывать. - Какую еще структуру? - Вашу, например. Матвеев слегка блефовал. Он понятия не имел, что за "структура" стоит за Игнатом и есть ли она вообще, но подозревал, что "крыша", которую представлял этот молодой и строящий из себя крутого мафиози бандит, не может состоять из него одного и еще таинственного Крохи, которого Митя никогда в жизни не видел. Если уж такая акула, как Гольцман, пользовался услугами Игната, значит, за ним точно должны стоять люди чрезвычайно серьезные и в криминальном мире уважаемые. - Нашу... Хм... Интересные вещи говоришь, Матвеев. Игнат впервые назвал Митю по фамилии, и тон его как-то странно изменился. Исчезло из голоса уркаганское ерничанье. Игнат вдруг перестал выглядеть бандитом, и облик его приобрел неуловимое сходство с государственным деятелем среднего звена, словно перед Митей сидел еще не примелькавшийся на телеэкранах, но вполне крепкий думский депутат. - Ты, Митя, либо не понимаешь, что говоришь, либо действительно принял серьезное решение. Ты хорошо подумал? - Да. Иначе не позвонил бы тебе. И не завел бы этот разговор. - Структура... Тоже, словечко придумал. У тебя сегодня какой-то прямо творческий подъем, Матвеев. - Очень может быть. - Так что ты там про Москву начал? - поинтересовался Игнат. - Давай договаривай. - Нужно с московскими партнерами все делать. Чем самим открывать производство, вбивать деньги в завод, лучше использовать готовый. - Это понятно. А ты сам-то какие функции хочешь исполнять? - Я хочу сделать новую фирму. - Угу. А как же господин Гольцман? Теперь Игнат смотрел на Митю наивными круглыми глазами. Митя еще раз удивился, как быстро меняет маски бандит и как обширен арсенал этих масок. - Гольцман? При чем тут Гольцман? - Митя стукнул донышком бокала по столу. - Я от него ухожу. - Что так? - Сказал же тебе, свое дело хочу делать. - И все? Это все твои причины? - Понимаешь... Мне что-то не нравится, как он повел дела. Вернее, в какую сторону. - А в какую? - Все эти его игры с мэрией, с отделом культуры... - И что? - Знаешь, чем это закончится? - Ну, чем же? - Тем, что в один прекрасный день он тебе скажет: "Извини, Игнат, я в твоих услугах больше не нуждаюсь". И мне скажет то же самое. Сделает себе новый "Ленконцерт". Я ведь слышал частично всякие его переговоры. Он хочет войти во власть, частный бизнес его уже не устраивает. Ему нужен бизнес в государственном масштабе. Номенклатурой хочет стать. И тогда и ты, и я станем ему абсолютно не нужны. Я не знаю, как ты с ним договоришься, но если он фирму ликвидирует, то я от него уйду только с тем, что он мне даст. Понимаешь? Не с тем, что я хочу взять, а с тем, что он мне захочет дать. Меня это не устраивает. - А что устраивает? Сколько ты хочешь взять? - Я хочу взять все. Игнат взял бутылку водки, неслышно поданную призраком-официантом, и сам наполнил Митину рюмку. - Махни, братан. - Теперь он снова говорил, как обыкновенный урка, громко и вальяжно, растягивая окончания слов. - Махни. Вижу, нам есть о чем побазарить. Моня сидел в машине Эльвиры и ждал, когда хозяйка разберется с инспектором ГАИ. - Сука, - громко сказала Эльвира, сев в машину и хлопнув дверцей. - Взяточник паскудный. - Сколько взял? - спросил Моня. Настроение у него было хорошее, и происшествие на Марсовом поле даже развеселило директора группы. Машина Эльвиры, поворачивая с Садовой на площадь к мосту, проскочила на красный и едва не размазала по асфальту небольшой табунчик студенток Института культуры, перебегавших через дорогу. - Сколько, сколько... Пятьдесят баксов ему сунула. - Много, - покачал головой Моня. - А если бы он начал выебываться, в отделение бы погнал? Там вообще без штанов останешься. - Или без прав, - добавил Моня. - Да ладно, без пра-а-ав, - протянула Эльвира, выруливая на Кировский мост. - Что там, не люди, что ли? Всем деньги нужны. - Ошибаешься. Сейчас мент принципиальный пошел. На одного взяточника три честных приходятся. Интересно, на чем они бабки делают, если у народа перестали брать? - Ты мудак, Моня, - ответила Эльвира, опасно обгоняя дряхлые "Жигули". - Не берут только у тех, кто мало дает. А если сразу сунуть нормально, возьмут за милую душу. - Это тебя в Магадане так научили? - улыбнулся Моня. - Да. А что? Чем тебе Магадан не нравится? - Он мне безумно нравится. Правда, я там ни разу не был. Но зато много читал. - Читал он... Умный... Ладно, замнем про Магадан. Говно город, чего там, я согласна. Но и Питер тоже не ахти. - Чем же тебе Питер не угодил? - В Нью-Йорк хочу, - не ответив на вопрос, сказала Эльвира. - В Нью-Йорк? Чем же ты там заниматься будешь? - О-о... Нашла бы чем. Это вы все думаете, лежа на диванах, - чем бы заняться? Как бы денег заработать? А я, например, пошла и заработала. Нечего думать! Работать надо! - Ну да, конечно. Машина свернула к служебному входу дворца культуры Ленсовета. Эльвира несколько раз погудела, чтобы расступилась толпа подростков возле железных ворот. - Видишь, народу сколько? - спросил Моня. - Да ладно, подумаешь... Не особо и много. - Для первого концерта вполне достаточно. - Посмотрим, что в зале будет. Оставив машину во дворе, они прошли через вахту. Эльвира, не останавливаясь и не глядя по сторонам, сразу свернула в актерское кафе, через которое можно было попасть в гримерки, а Моня вынужден был отстать, удерживаемый руками знакомых, журналистов, товарищей-администраторов, музыкантов, друзей музыкантов, звукорежиссеров, друзей звукорежиссеров, друзей этих друзей и всей той обычной публики, которая посещает все концерты "на халяву", считая, что входит в круг особо приближенных... Цепкие руки держали Моню минут пять. Кому-то он выдал пропуск на сцену, кому-то - пропуск в гримерку, кого-то одарил билетами в зал для подружек, ожидающих на улице, с кем-то просто поздоровался и ответил на вопросы о предстоящем концерте. Эльвира вошла в гримерку под приветственные крики Люды и Нины. - Ну где ты, ей-богу? - Нинка вскочила с кожаного дивана и подлетела к припозднившейся солистке. - Мы тут чуть не обделались. Думали, опять машина встала или еще чего... - Она и встала, - ответила Эльвира. - Гаишник тормознул на Марсовом. Полташку баксов отдала, чтобы успеть. И на концерт пригласила. Сказал - приедет. - Еще не хватало! - Знакомый рокочущий голос за спиной заставил девушку обернуться. - Значит, теперь с ментами дружбу водим? В дверях гримерки стоял Кроха. - Кроха, милый! Эльвира бросилась на шею двухметровому гиганту, которой тут же растопырил рельсоподобные руки, обхватил певицу и, прогнувшись в спине, "взял на себя", словно хотел провести один из приемов греко-римской борьбы, входящей сейчас в моду в высших политических кругах. Впрочем, Сергей Кропалев в детстве действительно занимался классической борьбой. - Задушишь, дурак! Эльвира повисла на груди Крохи, болтая ногами и стуча кулачками по широким, покатым плечам гиганта. - Ладно, живи пока, - то ли в шутку, то ли всерьез сказал Кроха и разжал руки. - Ну как, девчонки, дадите сегодня по полной? - обратился он к Нинке с Людой. - Ой, Сереженька, так страшно, - запела Людмила. - Мы волнуемся... - Отставить! Выше нос, девушки, - пробасил гигант. - Мы вас в обиду не дадим. Слушайте, а Моня ваш, он где? - Там, - махнула рукой Эльвира. - В кафе, наверное. Зачем он тебе? - Надо обсудить всякие мелочи. Мероприятие, типа, - пояснил Кроха. - В кафе? - Ну да. - Понято. Пойду перебазарю. А вы - не бздеть! - Есть, товарищ генерал, - ответила Эльвира. - Бздеть не будем. - Вот и правильно. Когда спина Крохи, элегантно миновав дверной косяк, скрылась в коридоре, Эльвира снова повернулась к подругам. - Ну, готовы? - Да нам-то что? Ребята играют супер. Концерт пройдет классно, Эля. Дадим всем по яйцам. - Дадим, дадим, - кивнула Эльвира. - А Моня бабки-то привез? - Привез. Сейчас придет, всем выдаст. Его там по пути тормознули, языком зацепился с дружками. Моня, однако, не просто "зацепился языком", как выразилась Эльвира. В данный момент он сидел за столиком в кафе, а напротив него расположился не кто иной, как Кроха - человек, давший деньги на раскрутку группы "Вечерние совы", вложившийся в сегодняшний концерт и имеющий теперь на коллектив очень большие планы. Особенно после беседы с Игнатом, который позвонил Крохе домой заполночь, когда тот, вернувшись из спортзала, принял душ и собирался, посмотрев по видео очередной новый боевик, лечь спать. Сергей Кропалев вел более или менее здоровый образ жизни и старался не нарушать хотя бы, как он говорил, биохимический режим, если уж временной отсутствовал напрочь. Время Кропалеву не удавалось планировать уже давно. Сергей не был бандитом в обычном смысле этого слова. Конечно, ему множество раз приходилось участвовать в так называемых "силовых операциях", или "разборках", но при этом он никогда не был задействован в "наездах". Кроха очень гордился таким своим положением, хотя для не посвященного в тонкости бандитской жизни человека Кропалев был типичным представителем славного отряда "быков" или, как их еще называли в Питере, "пробойников". На самом же деле все выглядело не совсем так. Несмотря на свой гигантский рост, фигуру атланта и низкий лоб, теряющийся в вечно насупленных густых бровях, Сергей слыл среди братвы интеллектуалом и больше занимался аналитической, нежели физической стороной преступной деятельности всех сообществ, в которых перебывал с начала своей карьеры вольного стрелка и уличного солдата удачи. Уже вовсю занимаясь рэкетом, Сергей умудрился окончить Ленинградский институт киноинженеров. На последнем курсе он подкатывал к зданию института в новенькой "девятке" или "зубиле", как на заре перестройки именовали эту машину, быстро ставшую одним из необходимых атрибутов начинающих бандитов. Сергей смог легко решить проблему службы в армии. Деньги и связи позволили здоровяку Кропалеву получить официальную справку о прискорбном состоянии его здоровья - настолько прискорбном, что ни о какой службе даже речи быть не могло. В те же годы он приобрел себе хорошую квартиру в центре, на улице Правды, где находился его институт, и однокурсники любили бывать у Кропалева. Они гордились знакомством с бандитом и чувствовали себя вполне защищенными от всех бед и напастей перестроечного Питера. Сергей занимался охраной ларечников на Владимирской площади. Потом его бригада охватила и Стремянную, открылся "филиал" в Купчино, возле станции метро и дальше - в районе автобусных остановок. Часть разросшейся группировки осела в Рыбацком, возле остановки электричек, где контролировала цветочников, книжников, торговцев фруктами, а главное - пивом. Ларьки, торгующие бутылочным пивом, были настоящим маленьким отечественным Клондайком. Кроха же, несмотря на очень приличный по тем временам и по роду занятий доход, не получал удовлетворения от контроля за розничной пивной торговлей. Если раньше, в самом начале своей деятельности, он самолично работал "на местах", то теперь, благодаря небольшой, хорошо управляемой и мобильной команде, мог позволить себе вообще не появляться на "точках" - Кропалев лишь получал деньги, организовывал работу, договаривался с поставщиками и разбирался "на авторитете" с конкурентами. Несколько раз, правда, авторитет не спасал, и его приходилось подтверждать физическими действиями. Однако Сергей мечтал о чем-то большем. Наблюдая за хаотично разраставшимся во все стороны диким русским бизнесом, он видел, что его путь в конце концов закончится тупиком, из которого не будет выхода. Костяк его небольшой группировки составляли старые товарищи по спортзалу - боксеры, борцы разных стилей и школ. Не было только любителей так называемых восточных единоборств, к которым Кропалев относился с презрительной усмешкой. Сергей был начитанным человеком и, кроме того, что отлично знал основы своей специальности - "инженер по звуко-кино- и видеотехнике", - много времени посвящал изучению истории спорта, теории и философии различных видов борьбы. Он искренне считал, что все достижения отечественных кунфуистов, спецов по карате, у-шу и прочим экзотическим видам борьбы так и остаются на уровне экзотики. Кропалев работал с боксерами, борцами, дзюдоистами, самбистами, "вольниками" и "классиками". Были в его группе и тяжелоатлеты. Иногда, когда в группу приходил новенький и начинал крутить в спортзале свои "йокогири" и "маваши", Сергей устраивал небольшой спарринг с проверенными бойцами, владевшими менее экзотическими приемами, но имевшими хорошую профессиональную подготовку еще советской спортивной школы. Как правило, результат оказывался не в пользу "восточника". Конечно, были самородки, но все они склонялись в сторону боевого самбо и не делали акцент на чисто восточных делах, используя из богатейшего азиатского наследия лишь несколько приемов, в основном, болевых. - Мы северные люди, - говорил Кропалев. - Нам это чуждо. Это другая культура. Другое питание. Другой климат, одежда, даже земля другая. А ну, попробуй на льду или в какой-нибудь купчинской грязи помахать ногами. Много не намашешь. Не успеешь. А хороший боксер - это дело. Или борец. Наших машин никто еще не поборол. Кропалев говорил правду. В рукопашных схватках с местной шпаной, тоже первое время претендовавшей на контроль торговых точек в окрестностях своих домов, бригада Крохи всегда выходила победительницей. За Кропалевым закрепился авторитет очень сильного (во всех смыслах) лидера, способного в считанные минуты мобилизовать бойцов, которым в Питере не было равных. Стали поступать заказы от группировок, работавших параллельно и не затрагивавших интересы Крохи. Он, как правило, отвечал отказом. Заказчики пока еще мирились с тем, что Кроха не идет на контакт, но Сергей чувствовал, что вокруг него и его ребят начинает нарастать какое-то напряжение. До поры до времени все шло своим чередом и многим рядовым членам банды казалось, что грешно желать иной доли - работа шла ровно, были возможности и размяться, и помахать кулаками, и покидать на асфальт разгулявшихся хулиганов. "Барыги" платили исправно. Ребята Кропалева обзаводились "тачками", привыкали к дорогим ресторанам и считали себя полноправными хозяевами города. Такая жизнь продолжалась около года, а потом начались неприятности, которые Кроха смутно предвидел, но не представлял себе их масштабов. Половина бригады Крохи была расстреляна в Рыбацком на "стрелке" какими-то кавказцами, предъявившими свои права на торговые точки возле метро. Якобы эти кавказцы имели отношение к производителю, и через них текла вся пивная речка прямо из заводских цехов до конечного пункта - холодных неуклюжих ларьков с сидящими внутри краснощекими горластыми девахами. Во время первой встречи ребята изрядно помяли кавказцев в ресторане "Берег", расположенном действительно на берегу Невы неподалеку от станции Рыбацкое. Прошли сутки, ребята Крохи уже не вспоминали о случившемся - им казалось, что это рядовая разборка, какие время от времени случались на их опасном, но прибыльном поприще. Однако следующим вечером на трубку бригадира по кличке Тренажер позвонили и назначили встречу в леске неподалеку от железнодорожной станции. Тренажер со своими ребятами поехал на "стрелку" на трех машинах - несмотря на уверенность в собственном превосходстве, бригадир решил подстраховаться и взять побольше народу. Он всегда берег своих людей и не гнал их, как ни пытались некоторые наиболее задиристые ребята вылезти вперед и броситься грудью на противника, невзирая на его количество и вооружение. Кавказцы - народ горячий, думал Тренажер, собирая бригаду для разборки, но он не предполагал, что слово "горячий" в этот раз обретет свой буквальный смысл. Машины прибыли в назначенное место и не успели остановиться, как по ним из кустов был открыт ураганный огонь. Задняя "семерка" сразу взорвалась от попавшего в нее выстрела "Мухи" - засевшие в кустах бандиты, судя по всему, были вооружены весьма основательно и подготовились к встрече гораздо более вдумчиво, чем ребята Тренажера. На две оставшихся "девятки" обрушился ливень автоматных очередей, однако несколько человек, в том числе Тренажер, успели выскочить наружу. Второй выстрел "Мухи" ударил рядом с головной машиной, и бригадир рухнул на землю лицом вниз, показывая своим товарищам спину, изрешеченную осколками и превращенную в кровавое месиво. Автоматы продолжали длинными очередями поливать полянку, на которой была назначена встреча. Боевики Крохи - пистолеты были всего у двоих - беспомощно отстреливались, посылая пули в белый свет, как в копеечку. Внезапно стрельба прекратилась. Все стихло. Кавказцы, если это были они, исчезли, словно их вообще не существовало в природе, а четыре боевика Тренажера, еще способные передвигаться и мыслить, благоразумно решили не пускаться в погоню. Вечером состоялся "разбор полетов". Совещание происходило дома у Кропалева, который тогда еще не признавал законов конспирации. Присутствовали те четверо, что вышли из боя - а это был настоящий бой, и в таких схватках команде Сергея еще ни разу не приходилось участвовать. Четверо оставшихся в живых, скомканно и нервно поведав о случившемся, пили водку, которую Кроха щедро подливал в их стаканы, и ждали решения главаря. - Разберемся, - сказал Кроха, поразмыслив какое-то время. - Пока работайте как обычно. Я выясню, кто за ними стоит и что это вообще за люди. - Ага, разберемся, - покачал головой Виталя, давно знавший Кроху и даже пытавшийся вместе с ним поступить в тот же институт киноинженеров. Виталя завалил экзамен по физике и больше нигде не учился, не работал, не числился, в общем, был бандит вольный и ни к чему не привязанный. - Интересно ты говоришь - "работайте как обычно". А если эти завтра снова с пушками наедут? - С пушками не наедут. Но придут обязательно. Отправляйте ко мне. Буду беседовать лично. Беседа с Греком состоялась уже на следующий день. К ребятам на "точках" никто не подходил. Грек позвонил ночью, сразу же после того, как от Крохи ушли бойцы павшего в сражении Тренажера, слегка подбодренные водкой и денежным вознаграждением за боевые заслуги. Грек назначил встречу в "Аустерии". Кропалев приехал раньше срока. Собираясь с мыслями, погулял по Петропавловской крепости, поглазел на свинцовые воды Невы. Когда подошел час свидания, он отправился в ресторан. Сергей вошел в зал, и тут же рядом с ним оказался молодой человек спортивного вида в отличном костюме и белоснежной сорочке с дорогим галстуком. Широкое, пышущее здоровьем лицо. Ясный приветливый взгляд. - Сергей Андреевич? - Да, - хмуро откликнулся Кропалев. - Вас ждут, - учтиво сообщил молодой человек и, предупредительно взяв Кропалева под локоть, провел к дальнему столику, за которым сидел ничем не примечательный мужчина средних лет, в костюме гораздо менее роскошном, чем одежда его помощника, проводившего гостя к столику. Узкое восточное лицо, черные, с проседью, волосы, тонкие усики под крепким, прямым носом. - Присаживайтесь, Сергей Андреевич, - сказал мужчина тихим хрипловатым голосом, сделав изящный жест рукой. По плавности и точности этого движения, Кропалев понял, что сидевший за столом худощавый кавказец - человек тренированный и крепкий. Профессионалу такие вещи сразу бросаются в глаза. Достаточно увидеть несколько движений совершенно неизвестного человека, чтобы оценить его координацию и, хотя бы приблизительно, физическую силу. Грек - если это был, конечно, он - сразу производил впечатление сильного человека. - Присаживайтесь, присаживайтесь, - повторил кавказец. - Добрый вечер, - сказал Сергей. Опускаясь на стул, он невзначай обернулся и оценил ситуацию. За несколькими столиками восседали молодые люди, удивительно похожие на того, что встретил Кропалева в дверях. "Дело поставлено неплохо, - подумал Кроха. - Дисциплина как в армии. А может, это гэбэшники? Слишком у них военный вид". - Не волнуйтесь, Сергей Андреевич, - сказал незнакомец. - Здесь никаких сюрпризов не будет. - А я и не волнуюсь. - Меня зовут Георгий Георгиевич, - произнес кавказец после короткой паузы. - Или, для друзей, просто Грек. - Кропалев, - сказал Сергей. - Еще меня называют... - Кроха, - слегка улыбнулся Грек. - Хорошая кличка. Добрая. Я слышал, у вас неприятности, Сергей Андреевич? - Думаю, что предисловия излишни, - сказал Кропалев. - У меня нет неприятностей. У меня погибли люди. И виновные за это ответят. - Безусловно, - кивнул Грек. - Это я могу вам гарантировать. - Да? - Кроха впился глазами в лицо Грека. - Конечно. - Кавказец оставался спокойным, словно речь шла о выборе блюд из обширного ресторанного меню. - Но у меня есть два вопроса. - Слушаю вас. Грек положил локти на стол и слегка наклонился в сторону Сергея, выражая искреннее внимание. - Кто вы такой? И зачем вы меня сюда вызвали? Я так понял, вы представляете тех, кто вчера... - Мне кажется, я в вас не ошибся, - перебил Кропалева Грек. - Вы умный человек. Не опытный еще, но вполне подходите для... - Для чего? Вы, конечно, извините, но... - Сергей, послушайте меня. Я вас пригласил, чтобы сделать предложение. - Типа? - Фу, вы же интеллигентный молодой человек, зачем этот нарочитый жаргон? Говорите так, как вам хочется, а не так, как вам кажется правильным в данный конкретный момент. Тем более что насчет этого момента вы сильно ошибаетесь. Так вот, я предлагаю вам сотрудничество. - Вы не ответили на мой первый вопрос. А без этого я не могу ничего сказать. И еще мне все-таки хотелось бы знать, какая связь между вами и вчерашними... - А если самая прямая? Что тогда? - Тогда? Тогда я просто буду иметь это в виду, - спокойно ответил Сергей. - И правильно. Нужно все иметь в виду. - Слушай, ты, - понизив голос, проговорил Сергей угрожающим тоном. - Если есть, что сказать, говори. А нравоучений мне не нужно. Сами не лохи. - Это мне тоже нравится, - одобрил Грек. - Здоровая агрессия... Впрочем, к делу так к делу. Георгий Георгиевич кивнул официанту, и тот исчез в коридорчике, ведущем на кухню. - Сейчас подадут закуску, - пояснил Грек. - Ну так слушайте, Сергей Андреевич. Я за вами наблюдаю недавно, но вы меня заинтересовали. Как вы, наверное, понимаете, я не пешка в этом городе, возможности у меня довольно большие, а через некоторое время будут еще больше. Но для этого мне нужна хорошая команда. А людей, при кажущемся их обилии вокруг, на самом деле крайне мало. Я имею в виду достойных людей, Сергей Андреевич, таких, чтоб были с руками, с головой, с характером, с хваткой, наконец. Крайне мало. Вы меня послушайте, послушайте, Сергей, я по делу говорю, у меня тоже, между прочим, со временем туго, и, раз уж я с вами тут сижу и базарю, как вам кажется, за жизнь, значит, этот базар не простой. Сбившись на блатную скороговорку, Грек перевел дыхание и продолжил: - Дело в том, что время таких команд, как у вас сейчас, очень скоро закончится. Вам вчера преподали урок. Жестокий, не спорю. Но зато ты, Сергей, раньше других увидел, к чему идет дело. Время боксеров уходит. Начинается время стрелков. А это уже совсем другая история. - И что же? - А то, что ты - профессионал. И в спорте, и в основной твоей специальности. Мне нужны такие люди, как ты. Причем работающие по специальности. - По какой? - Ты же специалист по аудио-видеотехнике, как я понимаю? - А ты, Грек, информирован, - в тон кавказцу перейдя на "ты", сказал Сергей. Георгий Георгиевич усмехнулся: - Вот видишь, как хорошо. Я же предупредил, что Греком меня называют только близкие люди. Значит, мы уже... что-то вроде этого. То есть находим общий язык, правильно я тебя понял? Сергей промолчал. - Надеюсь, что правильно. В общем, давай, Сережа. Сворачивай свои пивные игры, на этом долго не протянешь. Дикий капитализм, весь этот ваш рэкет - он через год-два закончится. В данной конкретной форме, я имею в виду. И все ларьки снесут к чертям. Это я точно знаю. - Как это - снесут? Опять коммуняки, что ли, придут к власти? - Нет. Не волнуйся. Не придут. Но этих вонючих ларьков в городе скоро не будет. А пивом будут торговать совсем другие люди. И уже не из гранатометов будут палить по кустам, а... - На танках, что ли, начнут ездить? - Надо будет, и на танках поедут, - серьезно сказал Грек, и Кропалев отчего-то ему поверил. - Я тебе предлагаю большой бизнес. С перспективой. Вечный, можно сказать. Зарабатывать будешь раз в сто больше, чем нынче. И работа почище. - Что за бизнес? - Шоу-бизнес, Сергей. Советский, вернее, русский... великий и могучий... загадочный для всего мира шоу-бизнес. - Ха... А он что у нас, есть, что ли? - Будет, Сережа. Очень скоро будет. И в таких масштабах, которые ты себе сейчас даже представить не можешь. - А ты? - А я могу. И поверь, эта дорога широкая, места на ней многим хватит. Не скажу - всем. Всем не хватит. А нам с тобой - вполне. - Ну, допустим, я тебе поверил. Допустим, попробуем... А что делать-то? - Работы непочатый край, Кроха. Сейчас как раз самый важный период. Места надо занимать, пока толпы туда не кинулись. Пока не прорюхали гопники, вроде твоих, что там валятся бешеные башли. Нужно уже сегодня столбить участки. - Я не договорил. - Да, пожалуйста. - С пацанами, погибшими вчера... Как быть с ними? - Я тебе обещал, что те, кто это сделал, за все ответят? Обещал, скажи? - Ну... - Никаких "ну". - Обещал. - А я свои обещания всегда выполняю. Веришь? - Грек пристально посмотрел в лицо Кропалеву. - Мне это видеть нужно. - Скоро увидишь, - пообещал Грек. - И услышишь. А теперь - закусим, что ли? Да и перейдем к частностям. Предварительная беседа, можно считать, состоялась. Что скажешь? - Можно считать, - кивнул Кроха. - Можно считать, состоялась... - Ну, и как идут дела? - Кропалев пристально посмотрел на Моню. - Да в общем... - Мне не надо в общем, мне надо в частности, - сказал Кроха. - В частности? В частности, сегодня заработаем штуки четыре. - И? - Полторы девчонкам. Остальное наше. - Наше, - кивнул Кроха. - Именно, что наше. - Ну, ваше. Я и говорю - ваше... - Это правильно. Но тут не в сумме дело. Ты же понимаешь, что я от этих двух с половиной тонн не обеднею. Равно как и не разбогатею. Дело в принципе. Пора тебе уже что-то отдавать. Бабки-то ведь не просто мои. Бабки из дела вынуты... - Да, конечно, - сказал Моня. - Я все понимаю. - Вот и молодец. Я рад, что ты меня правильно понял. А то с вашим братом знаешь как тяжело бывает! С вас ведь и взять нечего... Так и норовите честного бандита кинуть. - Кто? - Ну, артисты. Деньги возьмут, и с концами... - Кроха, мы же одно дело делаем, кажется? - Одно, одно. Не парься. Слушай сюда. После концерта все поедем ко мне. - Зачем? - Ну и вопросы ты задаешь, однако. Я сказал - поедем. Понял, нет? - И девчонки? - Да. Пора начинать бизнес. Игрушки кончились. - В каком смысле - бизнес? - В буквальном, Моня, в буквальном. Деньги зарабатывать. А то я только трачу пока. Отбивать надо. Вот я и обрисую вам дальнейший образ действий. Да не дрожи ты, ничего страшного не случится. Наоборот, в шоколаде будете. С ног до головы. - Неплохо бы. - Все будет, не ссы. Давай, продюсер, секи за концертом. Чтобы не облажались твои барышни. - Это исключено. Моня встал из-за стола. - Ну, я пошел в гримерку, что ли? - Давай... На том памятном концерте, посвященном дню рождения Крохи, Людка от страха чуть не потеряла сознание. Растерянность и нехорошие предчувствия охватили девушек после того, как они увидели гонца, присланного за ними устроителями концерта. Гонец прибыл в черном, огромных размеров джипе и вид имел такой, словно только что разобрал снайперскую винтовку, сложил ее в чемодане, спрятал в вокзальной камере хранения и сейчас едет получать у заказчика гонорар за "заваленного" клиента. Звали гонца Дикий. Всю дорогу Дикий молчал, как-то очень злобно крутил руль, посматривал на девчонок в верхнее зеркальце и гнал по городу, игнорируя все существующие правила дорожного движения. Маленький клуб, прежде неизвестный "Совам", был забит народом, но народом очень специфическим. Сверкали золотые цепи, фиксы и перстни на толстых пальцах. Джентльмены с бритыми головами держали в татуированных пальцах толстые сигары и бокалы с дорогим вином. По залу бродили девушки с блестящими, словно лакированными лицами, выдававшими их принадлежность к питерским проститутками самого крупного калибра и самой высшей пробы. - Слушай, Моня. - Людка посмотрела на директора группы, имевшего довольно бледный вид. - Нас тут не замочат между делом? - Не бойтесь, девчонки, - стараясь не показывать свою растерянность, заверил их Моня. - Они сами пригласили. Башли такие платят, нигде больше столько не заработаете. - Ага. А если не понравится - тут же зарэжут, - сказала Нинка. - Нэ зарэжут, - в тон ей, стараясь придать разговору шутливый оборот, ответил Моня. - Хватит болтать, - неожиданно резко оборвала беседу Эльвира. - Зарежут - не зарежут... Это непрофессионально, девушки мои. Наше дело - песни петь и за это деньги получать. А Моня у нас получает зарплату в том числе и за то, что обеспечивает нашу безопасность. Правильно? Ты директор или кто? - Правильно, правильно, - сказал Моня, оглядываясь по сторонам и пытаясь найти в толпе знакомые лица - Игната, Крохи или еще кого-нибудь, с кем можно было бы перекинуться словом-другим. Дикий посадил их за столик в баре и исчез, и теперь группа вместе с директором Моней явно выпадала из общей тусовки, привлекая к себе внимание фланирующих вокруг бандитов и их шлюх. Игнат возник за спиной Мони беззвучно, словно его фигура соткалась из плотного от дыма и алкогольных паров воздуха. - Привет, девушки! Чего сидим? - А что? - хмуро спросила Эльвира. - Танцевать, что ли? Игнат взглянул не нее, улыбнулся и ответил: - Нет, танцевать мы будем после. А сейчас прошу в гримерку. Моня поднялся первым, девушки последовали за ним и вскоре очутились в маленькой комнатке за сценой. - Ну, с богом, Элька! Сказав это, Игнат исчез так же неожиданно, как прежде появился за спиной Мони. Люда пришла в себя только тогда, когда Эльвира запела последнюю песню из программы концерта. Выходя из гримерки, она впала в какое-то подобие ступора, пребывая в котором могла извлекать из своей скрипки нужные ноты и звуки, но не понимала, не видела и не слышала ничего, кроме звона бокалов в зале, хрупанья тяжелых бандитских челюстей, вгрызающихся в сочные куски жареного мяса, и бабаханья пробок, вылетавших из бутылок с шампанским, которое сопровождало все выступление группы, словно еще один ударный инструмент. Пробыв под гипнозом весь концерт и отыграв его, что называется, на автопилоте, Людка только во время последней песни смогла внимательно рассмотреть публику и оценить ее реакцию. К ее удивлению, эти страшенные бандиты, собравшиеся в клубе, дабы отпраздновать день рождения своего "братана", слушали "Сов" внимательно и с видимым удовольствием, что, впрочем, не мешало им жевать, пить и весело переругиваться между собой. В гримерке их встретил виновник торжества. - Ну, девчонки! Ну, дали!.. Кроха шагнул к Эльвире, которая уже успела накинуть на себя белый махровый халат. Основной, ударный трюк "Сов" - пение голышом - Эльвира проделала и сейчас, и только после концерта Людка оценила мужество своего художественного руководителя. "Могли ведь и на части разорвать нашу Элечку, - подумала она, глядя на раскрасневшееся лицо Крохи. - Чуть-чуть побольше выпили бы в зале, может быть, и не сдержались бы. Слава богу, что все обошлось". Обойтись-то, оно, конечно, обошлось, да только сразу после выступления все участники концерта поехали домой к имениннику. Гости остались догуливать в клубе, артистов же Кроха пригласил к себе. А Игнат дал понять Моне, что от таких приглашений не отказываются. После того как Кроха, уже будучи у себя дома, утащил сопротивляющуюся (больше, конечно, для виду) Эльвиру в спальню, Игнат стал подбивать Людку последовать примеру художественного руководителя, но что-то у него не сложилось. То ли он перепил, то ли перекурил, но во всяком случае авансы, которые Игнат делал Людке, оказались чрезвычайно слабыми и невразумительными - так, похватал за бока, погладил по головке, а потом неожиданно встал и, ни слова не говоря, не прощаясь, куда-то уехал. Вслед за ним уехали и все участники группы - Моня, Нинка и Люда, оставив Эльвиру с Крохой наедине. Эльвира позвонила Людке только следующим вечером. - Ты где? - спросила Люда. - Где-где, - отозвалась художественная руководительница. - Там. На верхней полке. - Где? - переспросила Люда. - Да дома я, дома. Ходить не могу. Он, понимаешь, такой здоровый оказался, Кроха этот... - Люда услышала в голосе подруги явное и нескрываемое удовлетворение. - Такой он, Людочка, неуемный... Я, признаться, ничего подобного еще не встречала. - Что же, завидую, - сказала Люда. - Подожди, не завидуй. На тебя ведь Игнат глаз положил. Может быть, они все такие. Значит, будет и на твоей улице праздник. - Ты это называешь праздником? Трахаться с бандитами? - Не важно с кем. Главное - по-человечески. Знаешь, у меня по этой части какой-никакой опыт имеется, но подобного я раньше даже представить себе не могла. И в кино не видела. - Ну вот, а говорят еще, что все бандиты импотенты. - Это какие-нибудь другие бандиты. Наши не такие. - Наши? Они теперь что - "наши бандиты"? - Да. Кроха сказал, что будет спонсировать "Сов". По полной программе. - Хм, - сказала Людка. - А это не опасно? - В каком смысле? - Ну, мы им вроде будем обязаны? - Ничего не бойся. Наша задача - двигаться вперед. А здесь мы вообще сочетаем приятное с полезным... И потом, я его за язык не тянула... - Ты его за другое тянула. - Не важно. В общем, он сам предложил. Я ничего не просила. А сам сказал - пожалуйста, ради бога, мы от помощи не отказываемся. Концерт в "Ленсовета" прошел на ура. "Совы" теперь работали с сопровождающей группой - молодые ребята, которых Эльвира разыскала в каком-то музыкальном училище, играли на довольно высоком уровне, и это было как раз то, чего не хватало "Совам". При всем эпатаже шоу, при всех авангардных текстах Эльвиры группе недоставало, собственно, качественной музыки. Теперь она появилась, и Моня, наблюдавший концерт из зала, окончательно убедился, что если Эльвира не свернет со своего пути, то группу действительно ожидает большое будущее. И, соответственно, большие деньги. После концерта вся компания, как и планировал Игнат, собралась у него. Разумеется, он мог устроить совещание в любом другом месте, в любом ресторане города, в любой гостинице, в офисе одной из многих - на выбор - контролируемых им питерских фирм, имеющих отношение к шоу-бизнесу. Но все же на этот раз Игнат остановился на собственном доме. С одной стороны, разговор был строго конфиденциальный, а с другой - он очень хотел затащить в постель Людку, скрипачку "Сов", которая запала ему в душу уже давно, но у Игната все не было времени реализовать свои желания в отношении этой барышни. Игнат давно и успешно работал с Крохой и лучшей доли для себя не желал. Их познакомил сам Грек, сейчас поднявшийся уже просто на какой-то космический уровень и почти вышедший из круга общения Игната. Ко времени знакомства с Крохой Игнат сотрудничал с Греком уже несколько лет и занимался работой самого разного толка. Последнее время его патрон постепенно отходил от прямого бандитизма. Он передал своим молодым ставленникам все торговые точки, которые некогда контролировал самолично, и с головой погрузился в банковские операции, в торговлю радиоаппаратурой, бытовой техникой и автомобилями, а Игната использовал в качестве "гаранта" во время переговоров, совещаний и споров с партнерами, которые отчего-то не спешили доверять невесть откуда взявшемуся бизнесмену с темным кавказским лицом. Тем более что об этом бизнесмене ходило множество слухов, и слухов очень нехороших. Партнеры начинали упираться, крутить, вилять, и тут на сцене появлялся Игнат. Он действовал старыми как мир и проверенными на многочисленных страдальцах-бизнесменах способами. Кого пугал словесно, кому взрывал машину, кому калечил охрану, кого шантажировал, подсовывая, например, солидному пожилому женатому банкиру проституток и записывая веселые игрища на видео. Все способы отлично срабатывали, а репутация Грека, как ни странно, при этом крепла от одной сделки к другой. Сам он в силовых наездах не участвовал, работать с ним оказывалось выгодно, и вскоре напуганные Игнатом партнеры Грека начинали понимать, что пострадали они лишь от собственной недоверчивости и только. В конце концов, репутация Георгия Георгиевича вознеслась на такую высоту, что ему не оставалось ничего другого, как перебираться в Москву. - Ухожу поближе к Кремлю, - уклончиво и полушутливо ответил он на вопрос Игната о дальнейших делах своего патрона. - А ты тут оставайся за главного. Я тебя, Игнат, ставлю на свое место. Поработаешь пока в Питере? Потом, если хочешь, возьму тебя в первопрестольную. - А на хрена она мне? - спросил Игнат. - Мы и тут с Крохой неплохо живем. Устанем - слетает на недельку в Калифорнию, погреемся и обратно. Нам тут все знакомо, связи отлажены. Если мы уйдем, другим придется годы тратить на наработку, так сказать, коммуникативного обеспечения. - Ну смотрите, оставайтесь, - согласился Грек. - Тем более что Питер - очень важный для нас регион... - Вы, Георгий Георгиевич, уже, я смотрю, по-депутатски заговорили. "Регион"... - Привыкать-то надо, - вздохнул Грек. - С волками жить - по волчьи выть. - Да какие там волки? - Игнат махнул рукой. - Вы, да с вашим-то размахом... - Не скажи. Там покруче нас есть ребята. Мы тут все больше по мелочи. А вот они как раз с размахом и работают. Раз - войну начинают с Чечней. Два - останавливают войну. Три - снова начинают. И на всем этом зарабатывают, сучары. Ну, ничего, бог даст, как-нибудь сработаемся. - Конечно, - согласился Игнат. - Мы их всех умоем. - Короче, так. - Игнат обвел взглядом собравшихся в его комнате гостей. - Мы начинаем серьезное дело. И я хочу вам сказать, что теперь никаких задних ходов давать уже будет нельзя. Уяснили, голубы мои? - Я не очень... Не очень поняла про задние ходы. - Эльвира закинула ногу на ногу и сунула в рот сигарету. Игнат взглянул на нее, прищурился и сказал: - То, о чем вы договаривались с Крохой... все разговоры по контракту... ты их хорошо помнишь? - Да, конечно. - Так вот я хочу сказать, что контракт вступает в силу. И теперь вам, девушки, предстоит большая работа. - Так это здорово, - улыбнулась Людка. - Мы только этого и ждем. - И славненько. Я надеюсь, вы правильно меня поняли, - сказал Игнат. - Еще раз поясняю: никаких шагов в сторону или назад уже делать нельзя. Шаг влево, шаг вправо приравниваются к попытке к бегству... Одним словом, расстрел на месте. Последнюю фразу Игнат произнес как-то слишком уж серьезно. - Теперь конкретно. В альбоме, который вы записали, надо кое-что переделать. Я вам приведу других музыкантов. На сцене пускай ваши пацаны стоят, а в студии сыграют другие. Профессионалы. - Наши тоже профессионалы, - вскинулась Людка, но быстро смешалась под свинцово-тяжелым взглядом Игната. - Я думаю, этот вопрос мы закрыли, - очень тихо сказал он, не отводя глаз от лица Людки. - Да, - ответила Эльвира. - Допустим. Что еще? - Запись должна быть готова через неделю. Студию мы с Крохой забили. Можете сидеть там хоть сутками. И чтобы никакой самодеятельности. Никаких левых копий. Весь материал - мне лично. Ясно? - Ясно, - снова ответила Эльвира. - Дальше. - Дальше... Вот вам аванс за альбом. Игнат полез в карман и выложил на стол пачку стодолларовых купюр. - Сами поделите, - сказал он, придвинув деньги поближе к Моне. - И сидите отдыхайте. Выпивка в баре, видео, музыка... А с тобой, - он снова поднял глаза на Людку, - я хотел бы немного поговорить. Вон там, - Игнат кивнул головой в направлении спальни, не дожидаясь реакции девушки, встал, повернулся и вышел из комнаты. Люда растерянно посмотрела на Моню, на Эльвиру, на Нинку. - Иди, дура, - сказала Эльвира. - Мы тут сидим, если что. Да не бойся ты... Просит же человек. Может, дело у него к тебе есть. Мы работаем или что? - Хозяин просит, - поправила ее Нинка. - Хозяин... Ладно. Если хозяин так просит... - Люда встала и вышла в спальню.  * КТО ЕЕ УЖИНАЕТ, ТОТ ЕЕ И ТАНЦУЕТ (Роялти) *  1 - Мы исполняем ту музыку, которая нам нравится. И поем песни, которые нам нравятся. Я пишу... нет, не могу сказать, что это как бы я сама пишу... Что-то такое идет... Свыше или изнутри, как хотите... Короче, ЭТО, что идет, я просто передаю, вот и все. И поэтому я ничего не могу делать на заказ. Никогда не делала и делать не буду. Мы - группа независимая. - У вас есть спонсоры? - А ты кто такой будешь, а? Хотелось бы, чтобы журналисты вообще-то представлялись. Меня вот вы все знаете, а я вас - нет. Так что для начала скажи свое имя и какой орган ты представляешь? Пресс-конференция группы "Король" проходила в главном зале ночного клуба "Парабеллум". После общения с журналистами планировался легкий фуршет, затем отдых, вечером, переходящим в ночь, - большой прощальный концерт "Короля", а завтра днем - самолет в Сибирь, где начинался большой гастрольный тур, распланированный на два месяца вперед. Общение с цветом московской журналистики было посвящено как самим гастролям, так и выпуску нового альбома, ради рекламы которого, собственно, и проводился тур. - "Столичная коммерция", - сказал высокий юноша в очках. - Меня зовут Андрей Демин. - Вот что, Андрей Демин, - без улыбки начала атаку на журналиста звезда, солистка и вообще главная фигура "Короля" Рената Хасимова, или просто РЕНАТА. - Вот что, мил человек. Это у тебя там, сам сказал, "Столичная коммерция", а у нас никакой коммерции. Мы играем музыку. Никаких спонсоров у нас нет. - А откуда такая злость при упоминании о спонсорах? - Нет никакой у меня злости. Просто достали вы уже. Спонсоры, спонсоры... Как будто без спонсоров ничего сделать нельзя. Если я хорошо пою, если людям это нравится, они и идут на концерт. Что, вы не понимаете простых вещей, что ли? При чем тут спонсоры? - То есть вы хотите сказать, что вся раскрутка сделана за ваши собственные деньги? - Послушайте, молодой человек! Вас мои песни интересуют или мои деньги? Если деньги - вот сидит мой директор, Алексей Павлович Портнов, с ним и разговаривайте. После пресс-конференции. А мне это не интересно. Я же не спрашиваю, сколько у вас денег в кармане и как вы их зарабатываете. Если честно, мне глубоко наплевать на ваши деньги. И от меня отстаньте с такими разговорами! Я знать ничего не знаю про какие-то там деньги. На жизнь мне много не надо. Я живу очень скромно. Вот как Джим Моррисон - он вообще не знал, сколько у него денег в банке. И ни разу не снимал их со счета. Его это не интересовало, он занимался творчеством. И я точно так же. Я певица, а не банкир. Понятно? - Тем не менее ваш последний клип стоил, если я не ошибаюсь, тридцать тысяч долларов. Можете сказать, кто вам помогал? - Я не буду отвечать на эти вопросы! - крикнула Рената. - Что вам от меня надо? Если вас мой бюджет интересует, вообще валите отсюда! Какого черта я должна отчитываться? Иди в налоговую инспекцию и там разбирайся - честные у меня деньги или нет! Я творческий человек и меня не е... не... Среди журналистов прошелестели тихие смешки. - Не волнует, - нашлась Рената. - Не волнует, чего ты там хочешь узнать! Любишь копаться в дерьме - копайся где-нибудь в другом месте. У вас творческие вопросы есть? - обратилась она к коллегам журналиста из "Столичной коммерции". - Если есть, задавайте. Следующий вопрос, пожалуйста! Два года назад певец, пианист и композитор Алексей Портнов, уволенный из группы "Каданс" за бесконечное нытье, за склоки и ругань, за легкие, но очень утомительные для коллег проявления мании величия, решил заняться продюсерской деятельностью. - Вы - козлы, - сказал он на прощанье бывшим товарищам по группе. - Ни хера у вас не выйдет. Потому что вы ни в музыке ни черта не понимаете, ни в коммерции. Гении, блядь, непризнанные. Не песни у вас, а говно. Никому вы не нужны. А я сделаю такую группу, что всех вынесут! Все строиться будут, поняли? - Иди, иди. Делай. А мы уж как-нибудь потихоньку... Без гениев обойдемся. Нам без гениев как-то проще работается. - Ага. Счастливо оставаться, мудачье. Я-то не пропаду, а вы еще приползете, еще умолять будете, чтобы я с вами поработал. Да только хрен вам моржовый, не дождетесь. Портнова тогда не побили только потому, что он работал в "Кадансе" очень давно, с начала восьмидесятых, являлся одним из основателей группы и автором большинства песен. Характер Алексея Павловича портился незаметно, долго и плавно, так что коллеги, встречавшиеся с ним каждый день, не замечали изменений в поведении своего художественного руководителя. Но в определенный момент времени количество перешло в качество, и коллеги ужаснулись. За без малого двадцать лет работы в группе Алексей Портнов из брызжущего идеями, парадоксами, юмором и виртуозной техникой игры юного дарования превратился в неопрятного брюзгу, поучающего всех и вся и считающего себя специалистом в любой области шоу-бизнеса и музыки. В студиях он орал на звукорежиссеров и инженеров, отталкивал их от пульта, заявляя, что они ни черта не смыслят в звукозаписи. В офисе кричал на собственных директоров, обвиняя их в том, что они не умеют организовывать концерты, продавать билеты и делать рекламу. Что же до музыкантов, то его положение художественного руководителя группы делало их существование все более и более невыносимым. Околомузыкальные круги столицы всегда изобиловали разного рода шарлатанами, и каждый из этих шарлатанов, за неимением таланта или даже элементарных способностей, за отсутствием слуха, композиторского и исполнительского дара, мог похвастаться и увлечь аудиторию лишь одним - учением. У каждого из бесчисленного множества музыкальных гуру имелось свое учение, и каждое было, как уверял его автор, единственно правильным. Портнов, совершенно сбитый с толку многолетними коммерческими неуспехами "Каданса", "запал" на одного из таких учителей, и это сыграло решающую роль в его уходе из группы. Гуру занимался постановкой ритма, но, поскольку ни на одном музыкальном инструменте он играть не умел, то ему не оставалось ничего другого, как выстукивать ладошками ритмические рисунки на кухонном табурете. При этом он имел хороший компьютер и все свои ритмические достижения рисовал на нотном стане, который являлся для него китайской грамотой. Портнов же, человек музыкально образованный, и не просто образованный, а на самом деле одаренный и талантливый композитор и аранжировщик, приносил к себе домой абстрактные картины, нарисованные просветленным гуру на нотных линейках, и создавал из них настоящие, звучащие многоголосьем музыкальные полотна. Коллектив "Каданса" находил это занятие ужасным, но вполне безобидным. "Чем бы дитя ни тешилось, - говорили участники группы, - лишь бы не воняло". Они печально заблуждались. Дитя начало вонять, да с такой силой, что в группе за последний год сменилось пять барабанщиков. Последний, уходя, сказал Портнову: - Твой бред, дружище, я слушать больше не могу. Тебе бы в "Белых столбах" музыку преподавать, а не здесь. Я профессионал, я много чего повидал. И в "Москонцерте" работал, и по кабакам лабал. Но такого урода, как ты, в жизни не встречал. - Ну и иди в жопу, - спокойно ответил Портнов. Он уже не обижался на подобные эскапады тех, кого пытался наставить на путь истинный. Раз человек не хочет учиться, считал Алексей Павлович, ему же хуже. - Сиди дальше в своем дерьме, - так и сказал Портнов последнему из уходивших барабанщиков. - А мы будем музыку играть. - Музыку? - переспросил барабанщик, проработавший в составе "Каданса" столь недолго, что Портнов даже не успел запомнить его фамилию. - С этой твоей музыкой от тебя скоро все разбегутся. У тебя, братец, от безденежья просто крыша поехала. Леша Портнов не был сумасшедшим. Как человек творческий, он просто увлекался. Он хотел добра - и группе, и себе, и своей жене Валентине. Валя много лет терпеливо сносила нищету, грошовые гастроли, отнимавшие у ее мужа очень много сил и приносившие в дом очень мало денег, крики по телефону, разборки с друзьями, алкоголизм, который ее Лешу, слава богу, напрямую не затронул, но зато утянул львиную долю его друзей в пучину безвыходного и безнадежного пьянства, и ей приходилось вместе с мужем решать проблемы умирающих дружков - кого "кодировать", кого просто из запоя выводить. На самом деле Леша хотел лишь одного - успеха. И, конечно, денег. Впрочем, одного без другого, как он считал, не бывает. А успех все не приходил. Песни, которые он писал, друзья слушали с удовольствием, их с удовольствием слушали жены друзей, любовники этих жен, дети любовников, и, самое обидное, та треть зала, которая собиралась на концертах "Каданса", тоже слушала с удовольствием, подпевала, танцевала в проходах, приходила в гримерку с водкой или портвейном. Но это была только лишь треть зала. Всегда и везде. В разных городах сначала Советского Союза, а потом России, Белоруссии, Украины... Песни Портнова нравились даже устроителям концертов. Но несмотря на это устроители звонили Леше все реже, приглашали хорошо если раза два в год. Жить так дальше было нельзя, но бросать музыку Портнов не собирался и, дабы решить эту неразрешимую задачу, начал искать ошибки в собственном творчестве. - Смещение, - повторял Портнов, образованный, прекрасно знающий теорию музыки человек, купившийся на шарлатанскую теорию учителя-недоучки. - Смещение. Это было ключевое слово гуру - Миши-Франкенштейна, как звали его приятели. В перерывах между "кислотой" и героином Миша в больших количествах слушал старый тяжелый рок семидесятых, покачивал в такт указательным пальцем, прихлопывал ладошкой по табурету и произносил многозначительно: - Смещение... Это таинственное смещение в барабанных рисунках, в нотах бас-гитары, в общем ритме и искал Портнов, мучая своих друзей, пытаясь добиться от них желанного "драйва", который сразу же соберет в залы публику, привлечет менеджеров, откроет для "Каданса" радиоэфир, распахнет двери телевизионных студий, и дальше пойдет не жизнь, а просто малина с клубникой, обильно заправленные густыми сливками. Окончательно рассорившись с остатками "Каданса", Леша принял героическое решение и покинул группу, которой отдал ни много ни мало - двадцать лет своей жизни. Лучших лет, как он теперь понимал. - Леха, - сказали ему музыканты во время последней, самой последней встречи. - Леха! Тут ситуация такая. Или ты, или мы. Мы больше не можем. У нас есть предложения... - Идите на хуй со своими предложениями, - сказал Леша. - Я все понял. Всего доброго. И ушел, хлопнув дверью. Потом, правда, все они созвонились, долго друг перед другом извинялись и остались вроде бы в приятельских отношениях. Через неделю Портнов узнал, в чем заключалось "предложение", так и не озвученное музыкантами при расставании с руководителем. "Каданс" стал аккомпанирующей группой певицы Раисы Неволиной, когда-то очень неплохо, даже более чем неплохо певшей джаз, занимавшейся как классикой, так и самыми смелыми музыкальными экспериментами, дружившей с записными авангардистами и почти уже ставшей культовой фигурой столичного андеграунда, а потом как-то быстренько переквалифицировавшейся в заурядную поп-певицу. "Жить-то надо", - покачивая головами, говорили умудренные возрастом авангардисты и печально улыбались, когда видели на экранах телевизоров свою подружку Раису, которая в окружении спортивного вида прыгающих мальчиков и девочек, похожих на мальчиков, открывала рот под фонограмму, солнечно улыбалась и всем своим видом показывала, что ей очень хорошо и лучшей жизни она никогда не могла себе представить. "Жить-то надо". Авангардисты с сожалением переключали каналы телевизоров, но Раиса была всюду - "Песня года", концерт, посвященный Дню милиции, День города, выступление перед солдатами в одной из "горячих точек". "Жить-то надо"... Примерно через месяц после того, как Портнов узнал о решении "Каданса", он включил телевизор и увидел улыбающуюся в микрофон Раису. За ее спиной весело выплясывали разнополые "движущиеся обои", а за их точеными фигурками Леша разглядел лица своих друзей. Лица эти всего за месяц успели невероятным образом пополнеть, они были равнодушны и блестели, словно покрытые лаком. Вот тогда и пришло решение. - Все, Валя, - сказал он, отодвинув от себя тарелку с безвкусной котлетой-полуфабрикатом. - Все. Иду в большой бизнес. Раз пошла такая пьянка... - Давно пора, - ответила Валя. - Только в какой? Что ты делать-то будешь? - Займусь продюсерской деятельностью. - Господи ты боже мой! - Валя с грохотом бросила тарелку в раковину. - Я-то думала, тебе что-нибудь дельное на ум пришло... А ты снова... Когда же этому настанет конец?.. Несмотря на все свои творческие неудачи, Леша Портнов пользовался в музыкальном мире столицы уважением и имел определенный авторитет, не говоря уже о том, что он знал всех и все знали его. А многие по-настоящему любили. Спустя неделю, которая прошла в размышлениях о стратегии и тактике будущего продюсерского центра, Леша пришел к своему старому товарищу Марку Беленькому. Пока "Каданс" вел многолетнюю бесплодную борьбу за достойное место под софитами, Беленький вырос из внештатного газетного журналиста в главного редактора радиостанции, носившей скромное название "Главное радио". - Что, ищешь молодые дарования? - спросил Беленький, глядя на измученного бессонницей приятеля. - А ты откуда знаешь? - Да работа у меня такая - все знать. На самом деле народ уже в курсе, что ты открываешь контору. - Я еще ничего не открываю, - удивленно сказал Портнов. - Откуда такие сведения? Да у меня и денег нет на контору. Я так... если вдруг какая-нибудь команда интересная... Может, вместе поработаем... А контора - это же ломовые бабки. - Ну, бабки-то найти можно. Ты парень шустрый. - Ага. Шустрый. Только что-то моя шустрота меня не кормит. - Ничего. Значит, время не пришло, - философски заметил Беленький. - Придет время - все окупится. Значит, ищешь талантливую молодежь? - А ты можешь что-нибудь предложить? - Могу, - сказал Беленький и зевнул. - Этого добра навалом. Каждый день приносят свои шедевры. - Давай поглядим, - деланно-равнодушно произнес Портнов. Портнов не был наивным человеком, как не был и дилетантом. За долгую жизнь в музыке Леша держал в руках тысячи демо-кассет и некоторые из них даже слушал. В девяносто девяти случаях из ста это был абсолютно непригодный материал. Абсолютно! Ни слуха, ни голоса у певца, полное отсутствие умения играть на инструментах, не говоря уже о композиторском и поэтическом даре. Последние две вещи, как правило, даже рядом не лежали с этими демо-кассетами. Все кассеты, которые вручали ему после концертов поклонники, Портнов обычно выбрасывал, не слушая. И знал точно, что ничего не потерял. Сейчас ситуация была иной. То, что могло оказаться у Беленького, уже прошло, фигурально выражаясь, первый тур прослушивания. По незыблемым правилам, демо-материалы, идущие "из народа", сначала попадали на суд младших редакторов, и те отсеивали явную "некондицию". Чаще всего для того, чтобы понять, что место кассеты в мусорной корзине, хватало первых десяти секунд. Но вообще редакторы ленились слушать кассеты, расценивая их как неуважение к своим персонам. "Нормальная группа, - говорили они, - сразу делает сидюк. Это только маромои всякие еще на кассеты пишут". Беленький был другого мнения, но не спорил с девчонками-редакторами. Действительно, если ежедневно вбивать себе в уши такую лавину самодеятельной музыки, можно и впрямь с ума сойти. - А чего глядеть? - сказал Беленький. - На. Домой возьми. Только здесь, ради бога, не слушай. Это все полный отстой. Портнов взял несколько кассет, десяток дисков и два "дата", как именовались кассеты "DAT" для профессионального пользования. Беленький покосился на приятеля: - Чего, "дат" купил, что ли? - Так у меня давно, - пожал плечами Портнов. - Студия-то за мной осталась. На мои бабки сделана. - Ну да. Твоим ребятам она теперь на хер не нужна. Им "ВВВ" все запишет в лучшем виде. - Они что, с Вавиловым контракт подписали? - Не они. Вавилов с Неволиной. А ребята при ней. - Да... При ней. Ну, поглядим, где им лучше. - А чего глядеть? - опять сказал Беленький, но уже по другому поводу. - Там и сытно, и тепло. Бабки идут неплохие. Правда, пашут, как кони. Каждую ночь по клубам чешут. И гастроли еще, туда-сюда... Чес, в общем, жуткий. Вавилов своих артистов гоняет по полной. Пока не выработаются. - Ну, у Неволиной еще фора по времени есть. Лет на десять можно забивать в работу. - Да. Возраст позволяет. Леша приехал в свою студию, которую долгие годы, экономя на всем, собирал и монтировал в подвале, смежном с музыкальным магазином. Хозяин магазина просто так, из хорошего отношения, уступил Портнову две комнатки. Леша отсек их деревянной перегородкой от торгового зала, кое-как звукоизолировал, установил сигнализацию, купил телефонный номер, поставил железные двери. В общем, деньги в этот подвал Портнов вложил немалые, не говоря уже об аппаратуре, компьютерах, пультах и прочем. Хорошо хоть Валя ничего не понимала в стоимости оборудования, а Леша не сообщал жене, сколько тысяч долларов здесь похоронено. Будущий продюсер включил "дат", усилитель, отрегулировал громкость на пульте, устроился между колонок и, сунув кассету в аппарат, нажал на кнопку. Через полчаса он уже звонил Беленькому: - Слушай, кто это? На "дате"? - На каком? - Ну, там написано "Рената" - А, эта... Ты что, Леша? Тебе в самом деле понравилось? - Это круто, старик. Это по-настоящему круто. - Слушай, Портнов, у тебя, после того как твои пацаны к Раисе отвалили, совсем крыша протекла. Это отстой первостатейный. Совок. Кабак. Такие писни только в симферопольском ресторане спивать. Под водочку и баклажаны. Чума! - Кто она такая? - Да я же говорю - в кабаке пела, в Симферополе. Решила, что может работать по-взрослому. Ты же в провинции чесал, старик? - Ну. - Тогда должен знать, что в каждом городе, в любом ресторане таких ренат - хоть жопой ешь. - А песни чьи? - Если ты называешь это песнями, то ее. - Координаты есть? - Ну, ты вообще... А я хотел еще тебе посоветовать, у кого башлей занять под контору. А в такое дело, извини, я не впишусь... - Координаты, говорю, есть? - Да есть... Я тебе вот что, Леша, посоветую. Если ты на нее так запал - я понимаю, бывает, - то слетай к ней в Симферополь, трахни там ее пару раз, покури анаши и возвращайся. У меня есть на самом деле интересные ребята. И без этого провинциального пафоса, от которого меня просто тошнит. Понял? - Понял. Давай адрес. - Под рукой нет, я тебе по мэйлу пришлю. Только учти, Леша. Я понимаю, ты запал там на что-то, ты музыкант, тебе видней. В смысле музыки. А в смысле раскрутки - на меня не рассчитывай. Мы приличное радио, всякую гопоту подзаборную я крутить не буду. Только если за очень большие бабки. И то еще подумаю. Репутация главнее бабок. - Санкт-Петербург, зурнал "Рок-Фузз". Рената, сто ты думаесь о попсе? В зале засмеялись, улыбнулась и Рената. - Девонька, - сказала она. - Сто зе ты, маленька така, одна ходись? Не боисся? "Девонька" - крохотного роста девчонка в черной "косухе" и огромных квадратных ботинках на коротких полных ногах, затянутых в черные джинсы, - не смутилась, смело прошепелявила свое: - Я все-таки хосю узнать, как ты относисся к... - Я к ней не отношусь, - ответила Рената. - Я не знаю, что такое попса. Есть музыка и не музыка. Я - профессиональная певица... - А где вы учились? - спросил высокий импозантный мужчина в строгом костюме. Он вовсе не походил на прочих представителей "музыкальной журналистики", сидевших на пресс-конференции. Такому бы впору на фоне Белого дома передавать репортажи из Вашингтона о здоровье президента и проблемах "Бэнк оф Нью-Йорк". - В музыкальном училище, если это имеет значение. У себя на родине. - Вы хотите вернуться домой? - Почему вас это волнует? Вы намекаете на то, что я, типа, провинциалка такая тут сижу, да? "Не без этого", - шепотом, анонимно, из середины зала. Рената привстала со стула, нависла над столом своим длинным телом. - Это кто там шепчет? - Голос ее стал резким. Популярная певица вдруг обрела сходство с учительницей младших классов, застигшей ученика во время контрольной за каким-то непотребным делом - например, за разговорами с соседом. - Это вы там шепчете? Да что вы понимаете вообще? Сидите тут, судите нас, артистов! А кто вам дал право нас судить? Да мои песни в сердцах миллионов слушателей, а вы только ерничаете и фыркаете! Вы кто вообще? Можно подумать, тут в Москве все такие умные. Крутые! Только на мои концерты почему-то все ваши москвичи сбегаются. Рената презрительно, с шумом выдохнула и, усевшись на место, уже успокоившись, сказала: - Следующий вопрос. Тонкая девушка, олицетворяющая собой слово "унисекс", встала и, глядя Ренате в глаза, спросила: - Как вы относитесь к сексуальным меньшинствам? - А? Что? А... Ха-ха-ха... Нормально отношусь. Есть у меня знакомые... Классные парни. Голубые. А что? - Да понимаете, у меня возникли ассоциации с Фредди Меркьюри... - С Фредди? Я что, похожа на Фредди? Окстись, родная! - Я не в этом смысле. Просто группа Меркьюри называлась, как вам, наверное, известно, "Королева". - Да уж известно. - Ну вот. "Королева". Слово женского рода, обозначающее, скажем так, первую леди, да? Меркьюри, как известно, был гомосексуалистом. А вы - такая... раскрепощенная женщина... и одеваетесь вполне... - Унисекс? - подсказала Рената. - Да. И группа называется "Король". Нет ли тут какой-то аналогии? - Нет. Я нормальный человек. Без всяких ваших "меньшинств". А "Король" - потому что мы сейчас лучшие. Все ясно? - Скажите, вы будете принимать участие в проекте памяти Лекова? И вообще, как вы относитесь к его творчеству? Рената сделала небольшую паузу, закурила, выпустила дым колечками. - Леков, - сказала она. - Леков был одним из моих кумиров. Это настоящий музыкант. Настоящая звезда. Тут двух мнений быть не может. И, как всякий настоящий рокер, он, конечно, сгорел... Раньше времени. Да. А что касается проекта, который сейчас делается... мне еще не предлагали в нем участвовать. Предложат - посмотрим. Дело в том, что все это завязано на большие деньги. Мне противно, что на памяти моего любимого артиста люди гребут бабки. Тупо так. Им все равно, кто там что поет. Может быть, Василька стошнило бы от таких памятных альбомов, а им, продюсерам, - лишь бы покупали. Впрочем, мы опять свернули на деньги. Я не хочу об этом говорить. Короче, не знаю. Если предложат - мы рассмотрим. Если все будет по-честному, то почему нет? Я очень уважала музыку Василька, она мне страшно нравилась. Это как Майк, как Цой. Для меня это классика нашей музыки. Вот так. Я ответила? - Вас не пугает тот факт, что популярность свалилась на вас слишком быстро? В том смысле. что она может так же внезапно закончиться? Что вы тогда будете делать? Или, на ваш взгляд, этого не произойдет? Портнов летел в Симферополь, имея в кармане пять тысяч долларов - последнюю его студийную заначку, тщательно скрываемую от жены. Он давно хотел купить еще один компьютер в студию, но сейчас думал, что если дело выгорит, то компьютер ему уже не понадобится. Пан или пропал. Почему-то он был уверен, что выйдет "пан". Хотя все зависит от того, кто эта Рената на самом деле, что она собой представляет и чего вообще хочет. "Дат"-кассета, которую он прослушал у себя в студии, произвела на него двойственное впечатление. Портнов допускал, что вполне может обмануться, совершить еще одну ошибку в длинной цепи уже сделанных, понимал, что Беленький, при всех его понтах, тоже не лох и кое-что понимает в современной музыке. А еще больше он понимает в том, что может стать в России популярным, а что - безнадежный, по модному молодежному выражению, "полный отстой". Но, с другой стороны, Портнов вдруг почувствовал, что музыка, услышанная им, вполне может, что называется, "выстрелить". В ней, по мнению Леши, было все, что нужно для популярности - не локальной, клубной, а народной, - все для того, чтобы ее полюбили в глубинке, где у людей нет никакого даже понятия о современной музыке, где вкусы радикально отличаются от вкусов столичных ценителей современного искусства, но тем не менее носители этих вкусов и являются основной массой потребителей отечественной попсы, и именно на их деньгах выросли такие монстры шоу-бизнеса, как "ВВВ" в Москве, "Норд" в Питере и еще несколько компаний, рангом пониже. Леша Портнов как будто проснулся после долгого и сладкого сна. "Цинизм - вот чего мне не хватало. Бодрого, здорового цинизма. Не компромисс с самим собой, а просто цинизм как образ жизни, - думал Портнов. - Никому музыка здесь на хер не нужна. Нужны символы. Нужны фигуры, в которых публика увидит воплощение своих ночных грез, своих неудовлетворенных желаний. Объекты нужны, как говорили московские концептуалисты-подпольщики в семидесятые годы. Культовые фигуры. А что и как они там поют - дело десятое". Конечно, Леша понимал, что это было не совсем так. Все-таки что-то петь было необходимо. Хотя практика отечественного шоу-бизнеса показывала, что зарабатывать деньги можно и на человеке, который вообще ничего не умеет делать. Он вспоминал десяток-другой фигур, совершенно непонятным, казалось бы, образом вылезших на вершину популярности и делающих очень даже неплохие деньги. Деньги эти платили им только за то, чтобы они присутствовали на различных крупных акциях. Это были журналисты, исполняющие роль конферансье, телеведущие, радиодиджеи, превращенные в секс-символы если и не всей нации, то, во всяком случае, нескольких крупных российских городов. Самых крупных. И самых денежных. Если бы не новая задача, которую поставил перед собой Леша Портнов, он в жизни не стал бы слушать песни Ренаты не то что несколько дней подряд, а даже по второму разу. Задача эта легко формулировалась в трех словах: "Грести деньги лопатой". Слишком долго Портнов сидел в нищете, слишком долго считал копейки, слишком долго мечтал. Пора было начинать делать что-то реальное. Валя косилась на него, поджимала губы, когда он названивал из дому по телефону, поднимая старые связи, сообщая, что открывает собственный продюсерский центр, молчала, когда он показывал ей логотип своей новой фирмы, учредительные документы, не обращала внимания, как горят глаза мужа. Или просто не хотела обращать на это внимания? Слишком часто загорался Леша. И слишком уж часто обжигался. - Не бойся, Валя. Все будет круто. На этот раз я не ошибусь. Хватит заниматься альтруизмом, хватит метать бисер перед свиньями, - говорил Портнов. - Хотят жрать "умца-умца", я им дам эту "умцу" в лучшем виде. Я все-таки музыкант, кое-что в музыке понимаю. Смотри - продюсерами становятся люди вообще левые, вообще далекие от музыки. И зарабатывают миллионы. Без дураков, лимоны зеленых валятся. Ты бы видела, как они живут! Голливуду и не снилось. Они весь Голливуд могут купить при желании. Только на хер он им нужен? Они же в этом деле ни черта не смыслят, для них Голливуд - пустая трата денег. Так же, как все остальные американские штучки. А мне сам бог велел. Я им устрою звездопад! Я им покажу, как с музыкантами работать. Я же сам музыкант, знаю, так сказать, все чаяния и помыслы музыкантские. Я сделаю так, что и артистам моим будет хорошо, и мне кое-что перепадет. Вот увидишь. - Ты за телефон заплатил? - спрашивала Валя. - Нет еще. Послезавтра бабки получу, долг мне вернут, тогда заплачу. - Вот-вот. Не забудь, пожалуйста. А то отключат к чертовой матери, пока ты будешь свои планы взятия Парижа обдумывать. Леша наконец созвонился с таинственной Ренатой. Во время разговора ему показалось, что симферопольская певица сильно пьяна, но Портнов смог объяснить ей, кто он и чего хочет. - Я буду в Симферополе послезавтра, - говорил он. - У меня там дела, но, думаю, время для встречи с вами у меня найдется. Никаких дел у Портнова в Симферополе не было, однако он здраво рассудил, что возвеличивать Ренату в ее собственных глазах и говорить, что летит только ради встречи с ней, не стоит. Куда как лучше сыграть роль этакого занятого матерого продюсера, который легко разъезжает по стране, для которого перелет в тысячу верст - не проблема и который между делом может уделить пять минут своего драгоценного времени молодой артистке. Ничего не обещая, разумеется. Он нашел Ренату по адресу, который по электронной почте прислал ему Беленький, позвонил в звонок. Дом был старый, подъезд грязный, в нем, словно в московских или питерских трущобах, воняло мочой и какой-то гнилью. И дверь, перед которой стоял Портнов, была далеко не первой молодости. "Только без секса, - повторил для себя Портнов, словно заклинание, одно из правил, которые сам для себя выработал. - С артистами никаких личных отношений". Дверь открыла высокая, очень худая угловатая девушка в яркой красной рубашке, белых джинсах и почему-то тупоносых тяжелых ботинках. Глаза хозяйки - Портнов тут же решил, что это и есть та самая Рената - прятались за зеркальными стеклами темных очков. - Здравствуйте. Вы... - Портнов, - представился Алексей Павлович. - Можно войти? - Пожалуйста, - с легким южным акцентом сказала Рената. "От этого тоже надо будет избавляться, - подумал начинающий продюсер. - Не надо нам хохляцкой мовы. Голос должен быть нейтральным". Пока они шли по темному коридору на кухню, Портнов начал серьезно сомневаться в справедливости своего первого правила, запрещающего секс с артистами. "Может быть, наоборот, взять ее, приблизить к себе... Веревки вить?.. Хотя кто из кого еще будет вить - это большой вопрос". Рената вполне умело и целенаправленно пользовалась всем арсеналом средств, который имеется у женщин для того, чтобы, случись такая надобность, соблазнить нужного мужчину. Может быть, и не довести сразу до постели, но, во всяком случае, "посадить клиента на крючок". Она все делала правильно. И поворачивалась к Портнову, вставая в нужном ракурсе, и задевала его острой, торчащей вперед грудью, и касалась невзначай бедром, и заглядывала многозначительно в глаза, чему вовсе не мешали темные очки, и приоткрывала рот, показывая кончик языка, - все это как бы невзначай, но с совершенно ясной целью. Однако Рената не учитывала, что имеет дело с Портновым - искушенным, прожженным гастролером, повидавшим и поимевшим на своем веку бесчисленное количество женщин, с "тертым калачом" московской светской тусовки, знающим наизусть все эти женские штучки и откровенно от них скучающим. Он "расколол" Ренату сразу, и ничего, кроме улыбки, все ее старания у Леши не вызывали. Она же, по своей провинциальной наивности и, кажется, благодаря алкоголю, употребленному для храбрости незадолго до прихода Портнова, не замечала, что гость только ухмыляется, глядя на ее старания. Напротив, ей казалось, что она уже близка к цели, что этот столичный господин сейчас растает, растечется по линолеуму кухни и его можно будет начать доить до тех пор, пока в нем останется хоть капля чего-нибудь полезного для Ренаты. - Ну что, - сказал Леша, присаживаясь на колченогий табурет. - Расскажи, что ты думаешь, как живешь и чего, вообще, хочешь от жизни. Кстати, как вы сделали эту запись? У тебя студия есть? - Ни фига тут нет, никаких студий. Это мы мотались в Сибирь с ребятами, там нас друзья записали. Клево получилось, правда? - Ничего. Слушать можно. - А что вы хотите мне предложить? - спросила Рената. "Ишь ты, напористая какая!" - Предложить? Я? Сначала я хочу узнать, что ты можешь предложить. На кассете три песни. Это твои? - Мои. Там же написано. - Ну да. Конечно. Портнов хотел было ввернуть старую поговорку о том, что, дескать, на сарае "хуй" написано, а внутри дрова лежат, но решил с фамильярностями не торопиться. Эта барышня, кажется, только того и ждала. - А еще у тебя есть песни? - Да у меня на два альбома. Если не на три. А вы что хотите предложить? - Что предложить? Кофе есть у тебя? - Кофе нет. Только чай. - Давай. Пока Рената заваривала чай и продолжала вилять задом прямо под носом у гостя, Портнов думал о том, что вилять-то она, конечно, виляет, а вот если дойдет до дела, если он проявит инициативу, эта провинциальная барышня пойдет в отказ. Видел он таких, видел много и в разных ситуациях, и подобный разворот событий был бы для этой девушки вполне, по его мнению, закономерным. "Нет, отставить, - решил он окончательно. - Если дело пойдет, никуда она от меня не убежит. А сейчас лучше не заострять отношения. Собственно, и отношений-то никаких еще нет". - Значит, ты хочешь знать, с чем я приехал? - Конечно. - Хочешь в Москву перебраться? - Совсем? - Да, совсем. - Ну-у... - Что, тебе тут нравится больше? Ресторан твой, да? - Нет. Мне тут не нравится. Только что я в Москве буду делать? "Какая осмотрительность, - язвительно подумал Портнов. - Сама спит и видит, как бы ей в столицу слинять, а передо мной выдрючивается". - Что делать? Для начала записать альбом. Потом его продать. Получить деньги. И начать работать. Для чего-то ты прислала эту свою кассету на радио? - Да. Прислала. Так, на всякий случай... Вдруг передадут. Приятно... - Слушай, хватит валять дурака! - Портнов почувствовал, что взял верный тон. Стоило ему заговорить резко, как с Ренаты, словно пыль, слетела вся ее наглость, не проявляющаяся внешне, но отчетливо видная опытному глазу. Девушка как-то сникла, даже, кажется, стала ниже ростом. - Хватит комедию тут мне разыгрывать. У меня времени нет. Я тебе предлагаю следующее. Ты едешь в Москву. Живешь пока что у меня. - Рената блеснула глазами, но Портнов спокойно продолжил: - Мы с женой потеснимся. У меня есть одна свободная комната. Пишем альбом у меня в студии. Это будет демо. Студия у меня домашняя, непрофессиональная, но запись сделаем получше, чем твои сибиряки. Дальше я раскручиваю песню... - Какую? - "Самолет". Одной достаточно. Если песня покатит, мы с тобой подписываем контракт и начинаем плотную работу. Если не покатит, я тебе оплачиваю все расходы, и ты свободна. Хочешь - оставайся в Москве. Хочешь - езжай домой. Устраивает такой расклад? - У меня же работа тут... Рената сняла очки и взглянула на Портнова. Хитринку, мерцающую в зеленых, узких, восточного разреза глазах, не заметил бы только слепой. - И что? - спросил Портнов. - Мне договариваться надо... И потом, я бы тут за это время хорошие бабки заработала. А так - неизвестно что будет. Запишем, а вы скажете - "не катит". И чего? Расходы-то вы оплатите, а работу я потеряю... Портнов сунул руку в карман и вытащил заранее отложенную тысячу долларов. - Это тебе задаток. Компенсация твоего, так сказать, простоя на работе... Устраивает? Или ты в своем кабаке больше зашибаешь? Рената взяла десять сотенных купюр, рассмотрела каждую отдельно, хотела было сунуть деньги в карман, но Портнов остановил ее руку, прижав ее своей ладонью к столу. - Стоп, стоп, стоп. Так дела не делают. - А?.. Что?.. Леша потом долго думал, чего же вдруг испугалась эта святая простота. Скорее всего, того, что московский продюсер за эту тысячу долларов немедленно потащит провинциальную певицу в постель. "Вот дура-то, господи, прости!" - Подожди. Да не бойся ты, ей-богу! - Я и не боюсь. - Подпиши расписку. Я не благотворительностью тут занимаюсь, это деньги фирмы. И мы их считаем. На ветер не выбрасываем. Он вытащил из папки заранее отпечатанную на лазерном принтере расписку. - Паспортные данные. Все как полагается. Давай пиши. Так, так... Хорошо. Теперь бери деньги, пользуйся. Сразу их тратить не рекомендую. В Москве получишь уже суточные, и не такие. На жизнь, конечно, хватит, но шиковать пока что не придется. - Да ладно, я чего, я ничего... - Паспорт дай мне. - Зачем? Рената пугливо махнула ресницами. Ресницы были жидкие, почти невидимые. И вообще, лицо девушки при ближайшем рассмотрении оказалось каким-то сереньким, невыразительным. До определения "красавица" от него было так же далеко, как от Симферополя до Чикаго. "Нужно будет что-нибудь придумывать. В таком виде ей нельзя выступать на сцене". - Билет тебе куплю. До Москвы. Когда можешь вылететь? - Вылететь? А вы когда? - Я сегодня вечером. - А можно с вами? - Прямо так - сразу? А родители, работа? - Если вы билет купите, я все успею... Всех предупрежу... Да, а музыканты-то? Рената хлопнула себя по бедрам совершенно по-бабьи, словно хотела крикнуть: "Господи, а молоко-то у меня убежало!" - Пока мне нужна только ты. С музыкантами разберемся. Ну, что? - Сегодня... Да, я с вами... Можно? А? Ее взгляд вдруг еще раз изменился. Теперь она смотрела на Портнова, как ребенок, выпрашивающий у родителей понравившуюся игрушку. Беззащитный, наивный, очень хороший такой взгляд. - Можно. Все, я поехал в кассы. Где встретимся? - Так где скажете... - Я за тобой заеду. Через два часа. Управишься? - Да! Да, конечно... Я буд