енщики, сеньор! - Метко! По этому случаю закурим. Пожалуйста! Фред вынул пачку сигарет и протянул шоферу. - У вас самого только три... - Я думаю, эта беда поправима. Хорошо, что обратили внимание, а то бы я на всю ночь остался без сигарет. Надеюсь, по дороге можно купить? - Конечно. - Возьму сразу две пачки! И раздобудьте, пожалуйста, конверт. Совершенно забыл, что мне надо отправить срочное письмо... Дома будут волноваться. Купите несколько марок для иностранной корреспонденции; - Тогда проедем немного вперед. Метров через двести шофер остановил машину и вышел. - Постараюсь не задерживаться, сеньор. Сигареты купить такие же? - Если есть. А нет, возьмите сигары. Хотелось бы попробовать местные... "А что, если шофер подошел на улице Алькола не случайно? - спросил себя Фред, как только тот скрылся. - Он производит впечатление порядочного человека, а впрочем... Глупости, не может быть!.. Проанализируй каждый свой шаг с того момента, как ты вышел из гостиницы". Шофер вернулся очень быстро. К этому времени Фред немного успокоился. - Спасибо за сигареты и особенно за конверт, весело бросил он. - Сейчас надпишу и брошу в почтовый ящик. Жена у меня прекрасная женщина, но у нее один недостаток: ревнива. Стоит мне не написать, и она воображает бог знает что. - Не один вы, сеньор, страдаете от этого... Мне пятьдесят, на Аполлона, как видите, я не похож, а моя Мануэла... - Смущенно улыбнувшись, таксист махнул рукой и снова взялся за руль. Опустив письмо в ближайший почтовый ящик, Фред совершенно успокоился и целиком мог отдаться мыслям о разговоре с Гарри, так его встревожившем. С какой целью Браун затеял эту беседу? Провокация? Вряд ли. На такой примитив ни Шлитсен, ни сам Гарри не пошли бы. Первый слишком опытен, второй - тоже не лыком шит. В Мадриде он чувствует себя уверенно, значит, посылали его сюда не раз... В голосе Брауна звучали нотки неподдельной искренности - ухо опытного разведчика мигом улавливает малейшую фальшь. Похоже, что внезапная откровенность Гарри вызвана какими-то действительно искренними переживаниями. Именно эти переживания плюс легкое опьянение и стали причиной того, что он забыл об осторожности. Какие же чувства могли так овладеть Гарри, что тот решился на откровенность? В памяти всплыл лагерь военнопленных и страсти, там бушевавшие. В сущности, не страсти, а одна страсть, охватившая всех офицеров: достать денег, любой ценой раздобыть денег! Чтобы бежать, укрыться в безопасном месте, незаметно пересидеть несколько горячих послевоенных лет подальше от мест, где каждый столб, каждая ветка на дереве, кажцый камешек напоминает о миллионах безвинно замученных, расстрелянных, сожженных. В лихорадочной погоне за деньгами офицеры пускались во все тяжкие. Продать семейную реликвию, пронесенную сквозь все годы войны, обыграть вчерашнего однополчанина в карты, заключить выгодное пари, занять у какого-нибудь простачка, а потом не отдать долг - все годилось, лишь бы давало прибыль... Очевидно, это же непреодолимое стремление обеспечить себе будущее руководило и Гарри Брауном. Перспектива разбогатеть, присвоив посылку с документами и ценностями, лишила его здравого смысла, заставила искать сообщника... Понятно, без помощи Фреда Гарри ничего сделать не может... Если, конечно, не отважится вообще убрать его с дороги. - Вот и королевский дворец, - прервал шофер раздумья Фреда. - Остановить? - На несколько минут. Мне хотелось бы осмотреть памятник Филиппу четвертому. Говорят, он производит ошеломляющее впечатление. - Туристам очень нравится. - А вам? - Видите ли, сеньор, я в скульптурах разбираюсь плохо. Возможно, он в самом деле очень хорош - не скажу, слишком мы к нему пригляделись. Но меня всякий раз поражает другое: руки человека, способные создать такое чудо. Просто невероятно, на чем держится скакун, на котором восседает всадник. Сейчас увидите сами. В сопровождении шофера Фред подошел к памятнику. Вздыбившийся конь и впрямь опирался на пьедестал лишь задними копытами. Казалось, вся грандиозная, почти шестиметровая бронзовая скульптура висит в воздухе. Фред обошел памятник, рассматривая его в различных ракурсах. - Согласен с вами: невероятно! И подумать только: такой величественный памятник поставлен одному из самых ничтожных королей, который привел Испанию к политическому и экономическому упадку! Я не оскорбляю ваши национальные чувства? - Вы ничего плохого не сказали об испанском народе, надеюсь, и не подумали... А короли? Если на минуту оживить каждую из этих скульптур и спросить, сколько они вместе с инквизицией замучили людей, откуда у них роскошные дворцы и необозримые земельные владения... Боюсь, сеньор, небесный свод рухнул бы в тот же миг, а земля разверзлась бы у них под ногами. Когда я проезжаю по площади, где происходили аутодафе, мне кажется, что до сих пор каждый камень там взывает к небу... - Странно совпадают человеческие мысли: я только что тоже подумал об инквизиции. До мельчайших подробностей вспомнил картину одного художника... Зичи, кажется, которую однажды наш преподаватель истории принес на урок. Пять "еретиков", приговоренных инквизицией к сожжению. Подножье столба, к которому привязаны осужденные, уже лижут языки пламени. В густом дыму, который стелется по низу и медленно поднимается, гибнут в корчах трое приговоренных. Словно карающий меч, навис над ними черный крест... Но, помнится, меня потрясли не эти ужасающие подробности, а фигура и лицо девушки в центре группы. Вся в белом, она высоко простерла руки к небу, но и в поднятых руках, и в выражении лица были не отчаяние, не мольба о спасении, а гордый вызов небесному судье. Этот образ так глубоко запал в мою детскую душу, что девушка даже снится мне иногда... Возможно, я чувствовал, что встречу похожую. Да, они были очень похожи, даже лицами... Ее тоже уничтожичи изуверы-фанатики, бросив под колеса грузовика. Фред замолчал. Признание вырвалось невольно счишком уж свежо было воспоминание о гибели Моники. На миг открыв сердце, он почувствовал жгучий стыд. Но шофер понял настроение странного ночного пассажира - бывает с человеком, когда на него нахлынут воспоминания. В такие минуты надо молча слушать, расспрашивать нельзя. - Простите, сеньор, своей болтливостью я навеваю на вас тоску. Нам лучше уехать отсюда. Туда, где много людей. Как видно, я плохой собеседник. - Наоборот, само провидение послало вас мне сегодня. В чужом городе чувствуешь себя так одиноко. И далеко не с каждым встречным можно так свободно перекинуться словом. Кстати, как вас зовут? - Хуан Лопес, сеньор! Мне тоже сегодня повезло: очень редко попадается пассажир, который считает тебя человеком и удостаивает разговора. - Тогда надо закрепить знакомство. Давайте посидим где-нибудь в кафе? Я проголодался, да и вы, верно, не откажетесь немного подкрепиться... Договорились? Хуан Лопес критически оглядел себя. - Я в рабочем костюме, сеньор. В более или менее приличное кафе меня не пустят. Да и чувствовать я себя буду неловко среди шикарной публики. - А вы выберете место, где на нас не обратят внимания. - Вас не испугает, если там будет полно народу? Да и публика не респектабельная. - Наоборот, это меня развлечет. - Тогда поехали! Как всегда, воспоминание о Монике нелегко было прогнать. Закроешь глаза - и она уже сидит рядом в белом платье, которое ей так шло. Каким бы восторгом сияли ее глаза, если бы они вместе отправились путешествовать! Он бы сделал все, чтобы печаль ни разу не заволокла ее взор. Нет, нет, это не так! Моника не из тех, кто ограничивал свои стремления личным счастьем, они бы вместе прошли по тем местам, где в ожесточенных боях сложили головы бойцы за лучшее будущее Испании. Он повел бы Монику на площадь, где "святая инквизиция" живьем сожгла тридцать пять тысяч человек из полумиллиона замученных ею, чтобы девушка поняла, как глубоки корни современного фашизма. Теперь фашисты не из религиозных, а из расовых предрассудков обновили методы аутодафе и сожгли уже не десятки тысяч, а миллионы людей. И неизвестно еще, какие костры они собираются разжечь в будущем. - Приехали, сеньор! Машина остановилась. Хуан ловко открыл дверцу, подождал, пока Фред выйдет, и, пропуская его вперед, вслед за ним направился к бару. В большом круглом зале, куда они вошли, было многолюдно и шумно. Бочки с олеандрами, пальмами и еще какими-то вьющимися растениями, отделяющими столик от столика, создавали впечатление еще большей тесноты, зато служили надежным укрытием для тех, кто искал укромного уголка для интимной беседы. Заметив свободный столик, Хуан быстро направился к нему - Простите, что так поспешил. Боялся, кто-нибудь захватит свободные места. Здесь нам будет удобно. Заказав закуску для нового знакомого и кофе для себя, Фред, как обычно, внимательно оглядел все столики, попавшие в поле его зрения. Вдруг глаза его чуть сощурились. - Увидали знакомого? - спросил Хуан. - Нет, только показалось. Этот лысый с тяжелой челюстью напоминает кого-то. Не могу припомнить кого. Хуан оглянулся. - Вы где остановились, сеньор? В гостинице? - Да, "Гвадаррама" - Так ведь это владелец бара при вашей гостинице. Странно, что он оказался здесь. Хотя... о нем ходят разные слухи. Человек он любезный, но я бы не советовал доверять ему. - Что касается еды, то больше не доверюсь. От сегодняшнего обеда до сих пор горит во рту! Фред искренне рассмеялся, хотя на душе было неспокойно: собеседником бармена был Гарри, сидящий к ним спиной. Кофе сразу потерял всякий вкус. Почему эти двое беседуют здесь, а не в "Гвадарраме"? Гарри торопился на свидание с девушкой - где же она? И разговор у них, как видно по жестикуляции, не совсем застольный. Лысый на чем-то настаивает, лицо у него насмешливое и раздраженное. Тощий Браун еще больше съежился, втянул голову в плечи, склонился к лысому совсем близко, почти лег на стол... что-то шепчет... Бармен утвердительно кивает головой, ребром ладони трижды бьет по столу. Разговаривая с Хуаном, Фред то и дело искоса поглядывал на дальний столик. Беспокойство все усиливалось. Не о передаче ли документов договариваются эти двое? И не о том ли, как убрать с дороги его, Фреда? Вот лысый двумя кулаками, крест-накрест, ударил по столу и оскалился. Плечи Гарри мелко задрожали от смеха. Спина угодливо изогнулась. Очевидно, пришли к соглашению... Так и есть! Лысый поднялся. Не прощаясь, бросил на стол несколько монет, кивнул официанту и направился к двери у стойки. Может, пошел в туалет? Нет, он расплатился, больше не вернется. Вот поднимается и Гарри. Он уже повернулся лицом к двери. Сейчас тоже двинется... Фред неловко уронил салфетку и быстро наклонился, чтобы поднять ее с пола. Из-под локтя он заметил, как Гарри направился к двери. Он шел как лунатик, скорее инстинктивно обходя препятствия, чем замечая их. Вскоре поднялся и Фред. - Что-то разболелась голова, сеньор Лопес. Спасибо за приятно проведенный вечер! С удовольствием поезжу завтра по Мадриду. Вы сможете позвонить в половине одиннадцатого? - С удовольствием. - Тогда вот номер. Спросите Шульца. - Фред написал номер телефона на клочке бумаги и протянул Хуану Лопесу. - А теперь в "Гвадарраму". Через четверть часа, стоя на балконе гостиницы, Фред прислушивался к мурлыканью, доносившемуся из номера Брауна. - Гарри, вы уже дома? - Сейчас зайду! - откликнулся тот, выглянув в открытое окно. Не успел Фред войти в комнату, как дверь без стука открылась и на пороге возникла знакомая долговязая фигура. - Испаночка так быстро отпустила вас? - Едва избавился. Вообразила, что я совсем перееду к ней. - Гарри зевнул во весь рот и потянулся. Но я не из тех, кого легко облапошить. - У вас, верно, и без нее много знакомых? Ведь вы не в первый раз в Мадриде? - Бывал. Только всегда по срочным делам. Приехал - уехал... Ну, конечно, не без того, чтобы побаловаться с девушкой. Советую и вам не зевать, кто знает, когда еще удастся вырваться из школы. А может, вы тоже подцепили какую-нибудь сеньориту? Вы ведь куда-то ходили? - Зря потерял время на эти проклятые гобелены. Но адресам, указанным портье, зашел к нескольким антикварам. С видом знатока рассматривал поблекшие рисунки, присматривался к фактуре материала, шупал... А купить так и не купил. За то, что кажется хорошим, просят очень дорого, а дешевые - явная подделка... Придется звонить Нунке, пусть вышлет деньги. Хочется поскорее избавиться от этой мороки. - Добавьте свои, потом рассчитаетесь с шефом. - В том-то и дело, что своих у меня не густо. Нунке сунул сущую мелочь. Может, вы одолжите до завтрашнего вечера несколько десятков долларов? Тогда бы я на свой риск с утра купил гобелен. - Если выиграю сегодня в бильярде. - Вы собираетесь выходить? - Не торчать же весь вечер в номере! - Тогда спустимся вместе. Я еще не ужинал. - Пойду надену галстук. - А я тем временем вымою руки. В уборной Фред вынул из бумажника пятидесятилолларовую купюру, записал номер на манжете сорочки. Он сам не знал, зачем так поступает - какой-то еще не очень ясный план рождался у него в голове. Бар при гостинице, в отличие от того, где Фред побывал сегодня, поражал своей добропорядочностью и тишиной. Между столиками, за которыми сидело немного посетителей, бесшумно скользили безукоризненно опрятные официанты, оркестр под сурдинку наигрывал приятную лирическую мелодию, свет, приглушенный матовыми плафонами, не резал глаза. - Здесь неплохо, - похвалил Фред, когда они вместе с Гарри вошли в бар. Словно осматривая зал, он на миг остановился, придержав за локоть своего спутника. Ему надо было увидеть, как встретятся бармен и Гарри. Но как перный, так и второй словно не заметили друг друга. Владелец бара скользнул по ним холодным, равнодушным взглядом и тотчас отвернулся, отдавая какие-то распоряжения одному из официантов. Гарри даже головы не повернул в сторону стойки. "Они скрывают знакомство!" - заметил Фред. Во время ужина он в этом окончательно убедился. Ни единого взгляда, ни единого намека, что эти двое знают друг друга. Впрочем, Гарри поужинал быстро. - Простите, что оставляю вас одного, - извинился он минут через двадцать, - пойду попытаю счастья. Бильярд здесь отличный, а игрок я неплохой... Посидев еще немного, Фред подозвал официанта. - К сожалению, у меня только большая купюра. Пожалуйста, разменяйте и приготовьте счет. Фред со своего места видел, как лысый бармен считал деньги, как, свернув банкнот, положил его не в кассу, а в карман пиджака. Это было естественно: пятидесятидолларовые купюры выпускаются в ограниченном количестве. А впрочем? Если подозрения Фреда обоснованы?.. Мысль эта не давала покоя весь вечер. Фред лег в постель, попробовал читать, взялся за словарь, но строчки расплывались перед глазами. Пришлось отложить и журнал и словарик. Закинув руки за голову, Фред снова вернулся к вопросу, мучавшему его весь день, хотя он и не разрешал себе думать об этом. А что, если он совершил непоправимую ошибку, ничего не ответив Гарри, когда тот завел разговор об их жалкой судьбе? Возможно, надо было проявить большую заинтересованность, заставить Брауна поставить все точки над "и", окончательно открыть карты? В свою очередь воспользоваться случаем, послать школу, Нунке, Шлитсена ко всем чертям, спрятаться гденибудь - у Гарри, наверно, есть связи, - а потом постараться перейти границу Франции? Хуан Лопес, кажется, порядочный парень, он мог бы помочь... Выходит, отряхнуть прах с ног, умыть руки, словно Понтий Пилат, мол, меня черные намерения "рыцарей" не касаются.. Попасть, можно сказать, в центр событии и спокойненько ретироваться, ничего не сделав? Нет, сейчас бежать рано! Как же тогда вести себя с Брауном? Действительно ли он отважится на такой рискованный шаг? Уравнение со многими неизвестными... Пока ясно одно: Гарри пришло в голову извлечь из документов пользу. Он почему-то скрывает знакомство с хозяином бара, хотя у них только что был очень важный разговор; сам бармен - человек сомнительной репутации, а если так, он может быть лишь посредником; настоящий вдохновитель, конечно, будет держаться в тени. Для того, чтобы овладеть документами, надо либо договориться с тем, у кого они окажутся в руках, либо уничтожить его. Браун падок до развлечений, а на это нужны деньги. Не похоже, чтобы он привез из школы крупную сумму... Выигрыши на бильярде? Возможно. Впрочем, не исключено, что его искушают мелкими авансами. Любопытно, выполнит ли он просьбу Фреда. Обязан выполнить - ему ведь надо усыпить бдительность спутника, даже рискуя некоторой суммой. Если это так, он сегодня же попробует достать кое-что... Снова и снова перебирая различные варианты, сопоставляя факты, обдумывая линию дальнейшего поведения, Фред не замечал, как течет время. К действительности его вернул стук в дверь. Гарри не вошел, а ввалился в номер, попыхивая сигарой. - Алло, Фред! Вы еще не спите? - Как видите. Ого, какие сигары мы сегодня курим! С какой радости? Выигрыш? - Еще какой! Потому и зашел. Вот, получите пятьдесят долларов вас устроят? - Вполне. Очень благодарен. Напрасно вы волновались. Можно было отложить до утра. - Э, обещание есть обещание! Я человек компанейский. Вот даже бутылочку прихватил, чтобы выпить с нлми за здоровье моего остолопа-партнера. Условились завтра о реванше. С уверенностью скажу - денежки его уже вот где! - Гарри похлопал себя по карману. Бренди - первый сорт, налить? - Чуть-чуть. Я вообще, как вы заметили, не пью. Только по случаю вашего выигрыша. Браун, однако, наполнил два стакана почти до краев. Протянув один Фреду, он уселся верхом на стул и залпом выпил. - Черт побери, как меняется настроение. Чуть повезло - и жизнь словно заискрилась новыми красками. Даже стыдно вспомнить, что я вам наплел сегодня. Надеюсь, вы не придали значения пьяным бредням? - На это у меня хватило здравого смысла. Вы были пьяны, но, надеюсь, помните, что я не ответил вам ни словечка. Прими я все за чистую монету... - Понятно... Не зря я почувствовал к вам такую симпатию. Итак, разговора не было, вы о нем забыли? - Абсолютно. - Тогда выпьем еще за ваше здоровье! - А не много ли? - Крепче будет спаться. Да отпейте вы хоть немного! Фред пригубил стакан. - С условием, чтобы вы так громко не храпели, как в первую ночь, - пошутил он. - Не будьте злопамятны! Я ведь сразу пошел на уступку и поселился отдельно... Вот пойду к себе, упаду на кровать и засну! Спокойной ночи! Как только Гарри вышел, Фред быстро поднялся, запер дверь и только после этого взглянул на полученный банкнот. Номер был тот же, что и на манжете! Фред почти не спал всю ночь. Заснул лишь под утро, а уже в девять зазвонил телефон. - Фред Шульц? - спросил хриплый голос. - К вашим услугам. - Мне телеграфировал герр Нунке по поводу гобеленов. - То есть? - Просил помочь вам. - Прекрасно! Где и когда мы встретимся? - Ровно в одиннадцать я буду ждать вас на площади Кортесов у памятника Сервантесу. Не опаздывайте! - Голос звучал властно, не похоже, чтобы так разговаривал услужливый торговец. Ровно в половине одиннадцатого приехал Хуан Лопес. - С чего начнем наше путешествие, сеньор? - Мои планы несколько изменились. К одиннадцати я должен встретиться с одним знакомым на площади Кортесов. Подвезите меня и подождите. Надеюсь, долго не задержусь. - Сколько угодно, сеньор! - Поезжайте так, чтобы добраться минут за пять до одиннадцати. - Хорошо, выберу именно такой маршрут К памятнику Сервантесу Фред подошел минута в минуту. Его уже ждали. Солидный средних лет человек прохаживался возле памятника. Увидав Фреда, он стремительно повернулся и пошел навстречу. - Я не ошибаюсь, герр Шульц? - спросил он так, словно встретил знакомого, которого давно не видал. - Собственной персоной. - Пойдемте присядем! Отойдя от памятника, незнакомец тяжело опустился на скамейку и принялся старательно вытирать носовым платком толстую красную шую, бесцеремонно рассматривая Фреда. - Припекает, - буркнул он, наконец, пряча платок. - По-моему, не очень. - Ну, в ваши годы и с вашей комплекцией. - Незнакомец почему-то сердито поглядел на Фреда и без всякого перехода отрубил: - Дела плохи. Весь план меняется. Гобелен получите завтра утром на аэродроме и немедленно вылетите домой. Все! Больше пусть вас ничто не заботит. - Простите, вы разговариваете со мной в таком тоне... - Хотите осмотреть "Эскуриал"? - С этого и надо начинать! Признаться, меня взволновал ваш телефонный звонок в такое странное время. - Обстоятельства изменились. - Не спрашиваю, что именно произошло, но... - Ваша осторожность мне нравится. Назову и номер банкнота, который дал вам Нунке на покупку гобелена: пятьдесят три, семьдесят два, четырнадцать. Взгляните и проверьте! Фред медленно вынул из кармана бумажник, еще медленнее развернул пятидесятицолларовую купюру. - Напрасно меня не предупредили, что она будет иметь какое-либо иное назначение. Я ее чуть не разменял... - Тогда, возможно, у вас другая? - Нет, мне надо было проверить одну догадку, и я хорошо запомнил номер, даже записал! Вот! - Фред отвернул рукав пиджака и показал едва различимую надпись на манжете. - Любопытно! Выходит, у вас возникли подозрения? Расскажите, где именно вы разменяли купюру и как она снова попала к вам. Не упускайте никаких подробностей, это очень важно! - Подробностей не так уж много: просто я разменял купюру в баре гостиницы, а потом получил ее обратно, одолжив деньги у Брауна. - Что вас заставило записать номер купюры и с какой целью вы одолжили деньги у Брауна? - В каком-то второразрядном баре я неожиданно стал свидетелем его встречи с барменом нашей гостиницы. Это вызвало подозрение. - У вас отлично развита интуиция. А каким образом вы сами оказались в этом подозрительном заведении и почему угощали шофера? Офицеру это не к лицу. - Он немного знает немецкий и служил мне гидом и переводчиком одновременно. А на мне не написано, что я офицер! Фреда начинал раздражать допрос, и собеседник заметил это. - Хорошо, хорошо! - сказал он примирительно. Вообще вы действовали верно и никаких претензий у меня к вам нет. Более того, хвалю за осторожность. Но в дальнейшем поступайте строго по моим инструкциям. - Это только облегчит мое положение. Слушаю вас, сеньор! - Так вот, сейчас же возвращайтесь в гостиницу и снова разменяйте эту купюру в баре "Гвадаррама". - Будет немедленно сделано. - От шести до семи у телефона пусть дежурит Браун. Один, совершенно один. - На что я должен сослаться? - Оставьте для него у портье записку, что немного опаздываете и просите вас заменить. Без каких-либо объяснений. Он с радостью ухватится за возможность подежурить одному. Не стану вдаваться в подробности, но это его вполне устроит. - Что я должен делать после размены купюры? - Что хотите. Завтра утром вы улетаете и до этого времени можете быть совершенно свободны. Осмотрите Мадрид, музеи. В гостиницу я попрошу вас вернуться после восьми. - Как вести себя с Гарри? - Его вы не увидите. - Чем я объясню это Нунке? - Ничем. Сошлетесь на мой приказ и все. А теперь... - Незнакомец поднялся, небрежно приложил к виску два пальца и, не торопясь, пошел через площадь, как человек, вышедший прогуляться. Фред, вконец растерянный, посидел еще с минуту. "Значит, меня видели вчера в баре с Лопесом, за мной следили, а я этого не заметил!" Мысль, что он остался в дураках, была нестерпима. Особенно угнетало предположение, что наблюдение было поручено Хуану Лопесу, который так пришелся ему по душе. Конечно, ничего особенного шофер рассказать не мог, но было обидно так ошибиться в человеке. - Я должен вернуться в гостиницу! - сухо сказал Фред, садясь в такси. Лопес утвердительно кивнул. Он видел, что его пассажир вернулся в плохом настроении, и не решался начать разговор. - Подождать? - только и спросил Хуан, когда машина остановилась. - Да,с полчаса. Не поднимаясь в номер, Фред наскоро позавтракал и вторично разменял злополучную купюру. На этот раз бармен взглянул на него с любопытством. Фреду пришлось издали поклониться и развести руками: простите-де, мол, но других денег у меня нет. Владелец бара успокаивающе закивал, давая понять, что с разменом все в порядке. Эта немая сцена при сложившихся обстоятельствах только рассмешила Фреда. Он радовался, что с него снята ответственность. Теперь можно ни о чем не думать, просто отдохнуть. Отдохнуть, невзирая ни на что! В машину Фред садился уже не такой хмурый, как полчаса назад. - Для начала повезите меня куда-нибудь подальше, скажем, на окраину. О центре Мадрида я уже имею кое-какое представление, хотелось бы увидеть город с черного хода. Хуан улыбнулся: - Знаете, как у нас называют окраины? Терновый венец Мадрида! - Звучит образно. Не берусь судить, насколько это метко. - Вот увидите! - Хуан нажал на педаль, повернул руль, и машина помчалась по улицам, проскочила мост. Пассажир и водитель молчали. Хуан из вежливости, Фреда все еще злило то, что он мог так ошибиться в человеке, поддавшись первому впечатлению. Наконец любопытство побороло неприязнь. - Вы еще долго работали вчера, Хуан? - спросил он, как бы невзначай. - Нет, благодаря вам я вчера хорошо заработал. От гостиницы поехал в полицию, потом прямо домой. - В полицию? - Да, сеньор, черный список! После заключения меня обязали каждый день являться и подробно рассказывать, где был и кого возил. - И вам это нравится? - спросил Фред, не скрывая того, как поразило его такое объяснение. Хуан Лопес густо покраснел. Руки его, до сих пор свободно лежавшие на руле, побелели в суставах - так сильно он его сжал. - Вы неправильно меня поняли, сеньор! Я не стукач. Я просто выполняю формальность. Иначе меня лишат работы и перспективы когда-либо получить ее Поверьте мне, сеньор! Я мог бы скрыть от вас это, но вы так по-человечески отнеслись ко мне... Хуан поднял на Фреда глаза, полные такой тоски, что у того сжалось сердце. "А что, если это признание тоже своеобразный ход? - спросил он себя и, покраснев от стыда, сразу же отбросил такую мысль. - Худо, ох, как худо, когда в сердце закрадывается безосновательное недоверие". - Простите, Хуан! Слово "полиция" вывело меня из равновесия. Не потому, что у меня с ней особые счеты. Просто не люблю насилия, лицемерия и прочего... О нашей поездке вас тоже расспрашивали? - Да. Особенно интересовались, почему вы пригласили меня в ресторан. Я объяснил это тем, что вы не знаете языка... Поверьте, сеньор, они не услышали от меня ни одного лишнего слова. Сказал только, куда ездил, и все... Хуан Лопес был так искренне огорчен подозрением, которое невольно возбудил, что у Фреда отлегло от сердца. - Э, черт с ним! Хватит об этом. Скажите лучше, почему окраины называют терновым венцом? - Видите ли, из-за климата, зимой холодного и ветреного, летом жаркого и тоже ветреного, да еще из-за недостачи воды. Мадрид раньше рос очень медленно. С середины прошлого столетия здесь едва насчитывалось двести тысяч жителей. Река Мансанарес мелководна и в жару пересыхает. После постройки канала, который вобрал в себя воды с вершин Гвадаррамы, картина сразу изменилась. Город начал бурно расти. Появилось много парков, роскошные виллы стали появляться как грибы. Поднимались все новые и новые предприятия. Они требовали рабочих рук, много рабочих рук. Люди двинулись сюда лавиной. Строиться было некогда и не на что. Ютились, кто где мог. Вот и образовался венок из лачуг. Верно, ни один большой город не знает таких! Учтите, большая часть предприятий Мадрида - мелкие! Сотни их каждый год терпят крах, прогорают, как говорим мы между собой, и тот, кто вчера еще был рабочим, сегодня становится безработным. Тут и лачуга уже - недоступная мечта... Город вырос, верно, раз в десять, а о благоустройстве окраин никто не позаботился... Вскоре Фред убедился, что Хуан не преувеличивает. Из рая, каким теперь казался ему центр, человек попадал прямо в ад. Обитатели окраин действительно ютились - ютились, а не жили - среди мусора, свалок и грязи. - Я видел окраины Берлина, Парижа, многих других городов, читал о трущобах Чикаго и Нью-Йорка, но такого себе не представлял! - вырвалось у Фреда. - Здесь еще не так, а вот на северной окраине еще хуже, - вздохнул Хуан. Да, "терновый венец" вполне оправдывал свое название. И носил его распятый, преданный и проданный испанский народ... Часть дня Фред собирался посвятить музею Прадо, но после только что увиденного отважиться на это не смог. Он знал: все произведения искусства покажутся ему обманом и фальшью. Он просто не сможет их воспринять. После скромного обеда в небольшом ресторанчике Фред попросил Хуана проехаться вдоль парка Касадель-Кампо и дальше мимо Университетского городка. - Кажется, здесь велись ожесточенные бои за Мадрид? - спросил он, когда они въехали в зеленую зону. - Да, велись... - после длинной паузы ответил Хуан Лопес. - Только мне лучше не вспоминать об этом сегодня. Может быть, еще увидимся, тогда расскажу... Распрощался Фред с Хуаном поздно вечером, уставший от долгой поездки и массы новых впечатлений. Шофер такси долго и крепко пожимал руку своего не совсем обычного пассажира. - Сеньор, еще раз прошу, не думайте обо мне плохо! Я труженик и не предал ни одного человека. - Ни капельки не сомневаюсь... камарад! - Фред подчеркнул последнее слово. Глаза Хуана благодарно засветились. Прежде чем войти к себе в номер, Фред на всякий случай постучал в соседнюю дверь. Никто не ответил. Усталось дала себя знать - сон обрушился на него сразу, словно огромная глыба. Когда утром зазвонил телефон, Фреду показалось, что прошло не более часа с тех пор, как он заснул. Но комнату заливало яркое солнце, телефон, не умолкая, звонил. - Куда вы, черт подери, пропали! - послышался знакомый хриплый голос. - Просто крепко спал. Извините, не ожидал, что вы позвоните так рано. - Быстрей спускайтесь вниз! Я жду вас в машине. Спросонья не сообразив, зачем его так спешно вызывают, Фред быстро оделся и минуты через три уже вышел из гостиницы. Вчерашний незнакомец ждал его в роскошном "форде". - Почему без вещей? - не здороваясь, спросил он. - Слово "побыстрей" я понял буквально. Разрешите вернуться, забрать чемодан и расплатиться? - Расплатятся без вас! Садитесь! Поехали на аэродром. Тон приказа был настолько категоричен, что возразить Фред не решился. Минут десять ехали молча. Незнакомец сперва сердито сопел, потом неожиданно рассмеялся. - Вот вам за потерянные вещи, - сказал он, вынимая из старомодного бумажника фатальную пятидесятиполларовую купюру. - С вашего разрешения я передам ее Нунке. - Как хотите... До аэродрома незнакомец не произнес больше ни слова. Фред тоже мрачно молчал. С ним обошлись не слишком-то учтиво, и он не скрывал, насколько сильно это его задело. На этот раз дорога на аэродром показалась Фреду значительно короче. Он удивился, что машина остановилась так быстро. Но впереди виднелись крылья самолетов, угадывалось летное поле. Здоровенный шофер взял под мышку свернутый, но не очень тщательно зашитый гобелен и оглянулся, ожидая приказа владельца машины. - Не выпускать из рук до самого самолета! - коротко приказал тот. - Это меня или гобелен? - насмешливо спросил Фред, хотя понимал: с документами надо быть осторожным. Незнакомец прищурился. - А знаете, вы мне нравитесь! - Тогда, может, скажете, куда делся Браун? - Если вы думали сказать последнее слово у его гроба, то опоздали, - ответил незнакомец. ВОРОН БЕЗ ГНЕЗДА На следующий день он проснулся поздно. Было воскресенье, и сигнал побудки, который всегда громко разносился по всей территории школы, сегодня не прозвучал. Да и устал вчера Фред так, что все равно его не услышал бы. Завтрак уже ждал его на столе. Очевидно, в честь праздника рядом с тарелками и закрытыми судками стоял маленький графин с коньяком. Взглянув на этот "натюрморт", Фред почувствовал, что здорово проголодался. Ведь на протяжении прошедшего дня он почти ничего не ел, а вернувшись в школу, даже не подумал об ужине. Наскоро проделав несколько гимнастических упражнений и приняв душ, Фред в одной пижаме сел за стол и с удовольствием оглядел кушанья. Ото, как сегодня угощают! Многовато даже при его аппетите: селедка, вареные яйца, ветчина, куриная ножка с рисовым гарниром... и, конечно, термос с неизменным черным кофе. Но только Фред взялся за вилку, в дверь постучали, и на пороге появилась плотная фигура человека, которого Фред встретил на веранде и который смешно представился Вороновым, Вороном или генералом. - Вы, молодой человек, конечно, удивлены, что я пришел к вам в воскресенье и вдобавок без приглашения? Но вы еще больше удивитесь, увидев вот это! Воронов вынул из брючного кармана бутылку, завернутую в бумагу, не спеша развернул ее и торжественно, точно вручая хозяину необычайно приятный подарок, поставил на стол. Поставил так, чтобы Фред сразу смог увидеть этикетку. - "Русская смирновская водка", - вслух прочитал Фред и с удивлением взглянул на Воронова. - Что-то не слышал о такой! - Нет, нет, вы прочитайте написанное мелким шрифтом, - настаивал Воронов, довольный признанием Фреда, что тот даже не слыхал о существовании такой водки. - "Поставщик двора его императорского величества", - читал Шульц дальше. - Вот в этом-то, батенька мой, и вся заковыка! Поставщик двора! Это вам не на Хитром рынке и не в Охотном ряду торговать! - Вы что, храните бутылку с дореволюционных времен? - с деланной наивностью спросил Фред. Воронов расхохотался. Он упал на стул у стола, и его огромный живот затрясся так, словно генерала трепала жестокая лихорадка - Ха-ха! Вот это сказал - храню с дореволюционных времен! Ха-ха-ха! Да вы, батенька, поглядите на мой нос! Это же вывеска! Самая лаконичная характеристика! Танталовы муки мелочь в сравнении с тем, что мне довелось пережить, откладывая вчера вечером для вас эту бутылку. Даже ночью просыпался! А вы "с дореволюционных времен" .. Это ведь из Англии! Поставщик Смирнов эмигрировал туда и открыл в Англии водочный завод. Славится! Лучшей водки, чем "смирновская", во всем мире не сыщете. - А "московская"? - Пробовал! Хороша, ничего не скажешь! Но кто привык к "смирновской", другой пить не станет. - Тогда давайте позавтракаем вместе! Прошу! Воронов поднялся, приблизился к домофону и позвонил: - Это Воронов! Мой завтрак принесите в тринадцатый бокс, - приказал он кому-то и, положив трубку, поинтересовался: - В спальне тоже есть аппарат? Фред утвердительно кивнул головой. Воронов молча вытащил вилку домофона из штепселя, прошел в спальню и сделал то же самое. - Когда аппарат выключен, чувствуешь себя свободнее, - пояснил он, вернувшись в столовую. - Меня предупредили, что выключать домофон запрещено. - Э! Я преподаватель и имею право.. - Генерал отер ладонью пот, обильно выступивший на его широком с залысинами лбу, и тяжело опустился на стул. В дверь второй раз за это утро постучали. Пришел денщик с завтраком для Воронова. Блюда те же, что и у хозяина комнаты, только хлеба в несколько раз больше да на маленькой тарелочке соленый огурец. - Приготовь постель и все, что требуется! - приказал генерал денщику. Тот щелкнул каблуками и вышел. - Ведь сейчас утро, зачем вам постель? - удивился Фред. - Каждый сам себя лучше знает! - весело подмигнул Воронов, кивнув на бутылку "смирновской" и стоящий рядом с ней внушительных размеров графин с вином - видно, утренняя порция генерала. Воронов налил себе большую рюмку, протянул руку, чтобы налить Фреду, но вдруг остановился: - У вас нет ничего более пристойного, чем этот наперсток? - Господин генерал, вообще я не охотник до водки. Но на этот раз одну маленькую рюмку выпью. Чтобы попробовать "смирновскую" и поблагодарить за такой приятный визит. - Мне больше достанется, - откровенно обрадовался Воронов. - Будем здоровы! Хоть старая русская поговорка и гласит, что незваный гость хуже татарина, но, надеюсь, вы примете старика с открытой душой так же, как я пришел к вам. Провозгласив тост, Воронов залпом выпил стограммовую рюмку, поморщился, словно хлебнул отравы, понюхал хлебную корочку и надкусил огурец. Фред тоже отпил из своего "наперстка". - Ну как, нравится? - поинтересовался Воронов. - В дегустаторы водочных изделий я бы не пошел. Коньяк лучше. Некоторое время ели молча. Паузу нарушил Фред. - Господин Воронов, вот вы говорите об открытой душе, то есть искренности, а меня одолели сомнения. Разве может человек, всю жизнь отдавший разведке, быть до конца искренним? - Э-э, это вы напрасно, молодой человек! Нет на свете такой живой души, которой бы время от времени не хотелось кому-либо довериться. - Доверяются друзьям, иногда - просто приятелям, тем, кому безоговорочно верят, тем... Воронов горько усмехнулся: - Вы намекаете, что мы не друзья, что вы не верите мне и поэтому надеяться на вашу искренность и дружбу мне нельзя? - Упаси боже! Ведь я из собственного опыта знаю: друзей не ищут, они сами находятся. Но к дружбе у меня большие требования. Помните у Сервантеса: "Не так трудно умереть за друга, как найти друга, за которого стоит умереть". - Не понимаете вы меня, Фред, или не хотите понять! Вот сейчас вы живете в Испании. Но фактически вы среди друзей, единомышленников. Нунке, Шлитсен, не буду перечислять - все они ваши соотечественники. А я как уехал, вернее - бежал с родины в девятнадцатом году, так и скитаюсь по белу свету. Двадцать шесть лет! Вы понимаете: двадцать шесть! Больше, нежели вы вообще живете на свете! Вам, кажется, двадцать четыре? - Двадцать пять. - Вот видите! Завидую. Просто завидую... Воронов выпил вторую рюмку, снова понюхал корку и надкусил огурец. - А не кажется ли вам, господин генерал, что мне нечего завидовать? Вы же отлично знаете - в любую минуту меня могут послать в чужую страну, и кто знает, какая ждет меня судьба. В лучшем случае жизнь на чужбине, напряженная, полная тревог, в худшем - девять грамм свинца и "со святыми упокой". - Сказать, почему я завидую вам? Сейчас скажу, пока не напился как свинья. - Охотно выслушаю. - Вы молоды, это первое. Но вы уже, как говорят русские, "стреляный воробей" и обладаете большим опытом в нашем деле. Это два. Вы отлично владеете русским языком, знаете жизнь России. Если вас даже и пошлют туда, возможность вашего провала маловероятна, это три. И не только это. Попав в Россию, вы, как немец, хотя и будете среди чужих, но месть за разгромленную русскими Германию принесет вам немалое утешение... Не то что я.... Верите ли: во время войны слушаю советские известия, и где-то в глубине души теплится гордость - ага, мол, напоролись на русских! Это вам не Франция! Горечи такого чувства вам не испытать никогда. Это четыре. А пятое - вас вообще никуда не пошлют, а оставят преподавать в школе!.. - Боюсь, вы ошибаетесь! Фред внимательно следил за выражением лица собеседника. Нет, кажется, еще не пьян. - Но, прошу, пусть это останется между нами! Сделайте вид, что вы ничего не слышали. Это я вам выдаю первый аванс на дружбу... Только вот что, не доверяйте судьбе, предательница она, как и каждая баба: сегодня кокетничает с тобой, целуется, а завтра, глядишь, вильнула хвостом и переметнулась к другому... Нет, нет, вы не смотрите на меня так. Две рюмки для Ворона все равно, что слону ватрушка. Пол-литра в самый раз. Что сверх того - то от лукавого... И со мной в молодости судьба кокетничала. И я, казалось, когда-то держал счастье за хвост. Вырвалось! Вернее, вырвали и наподдали коленкой под зад. Так шуганули, что с Дальнего Востока до самой Франции летел. А я ведь был одним из лучших агентов разведки, а потом контрразведки, и не какой-нибудь, а русской! Вы знаете, что такое царская разведка? Одна из лучших в мире! Не верите? Хотите, я расскажу вам один случай? Даже рюмку отставлю, пока буду рассказывать. Хотите? - Еще бы! - В феврале 1916 года немецкая разведка послала в Россию одного из лучших своих агентов - Альфреда фон Бенсберга. А надо сказать, что этот фон Бенсберг за два года войны четыре раза уже побывал в России и счастливо возвратился домой. Это была, как говорят теперь, восходящая звезда на небосводе кайзеровской разведки. Тогда ему было, кажется, за тридцать. Так вот, на сей раз он прибыл в Прибалтику с документами богатого купца из Сибири, получив задание любой ценой достать план прохода через минные поля в Ирбенском проливе. Немцы знали, наши крейсеры проходят через весь пролив, а все старания немцев проскользнуть по проливу в Рижский залив были тщетны. В то время штаб русского военно-морского соединения, которое базировалось в Рижском заливе, находился в Пярну. Естественно, что немецкий разведчик прибыл именно туда. Поселился он в лучшей гостинице и зажил на широкую ногу, как и положено богачу. Весь день занимался купеческими делами, а вечером балы, рестораны. Там он познакомился с молодой красивой вдовой, муж которой год назад погиб на войне. Вдова уже сняла траур и стала выезжать в свет. И где бы она ни появлялась, везде возле нее увивался влюбленный купчик. Он окружал ее постоянным вниманием, посылал цветы, дорогие подарки, в общем вы сами знаете, как ведут себя в подобных случаях влюбленные мужчины. Но Елена Дмитриевна, - так звали молодую женщину, - очень сдержанно относилась к новому поклоннику. Дело в том, что у нее был жених, молодой красавец, капитан второго ранга, работавший в штабе соединения. Вы, верно, уже догадались, что именно на него, а не на вдову нацелился псевдокупец. Но как-то так получалось, что познакомиться с капитаном он не мог. Тот был перегружен работой в штабе - ведь шла война! - и мог уделять Елене Дмитриевне считанные часы. В такие дни она запиралась у себя в особняке и никого больше не принимала. И выходило так: когда у Елены Дмитриевны прием - нет капитана, если есть капитан - нет приема. А время торопило. В Берлине не хотели, не могли больше ждать. Тогда Альфред Бенсберг решил ускорить ход событий. Он установил наблюдение за особняком молодой женщины и однажды, когда капитан пришел к ней, полчаса прождав на крыльце, тоже позвонил. Раз, другой, третий... Наконец горничная открыла дверь и, получив от позднего посетителя достаточно крупную купюру, не очень уверенно пригласила его в гостиную. - Подождите, Елена Дмитриевна сейчас занята. Альфреду пришлось ждать довольно долго. Он уже начал нервничать, предчувствуя, что и на сей раз ему не удастся познакомиться с капитаном: в гостиную доносились отголоски довольно бурного объяснения. Слов нельзя было разобрать, но беседа велась на верхних регистрах, как говорят музыканты. - Я полрюмочки, - прервал рассказ Воронов, что-то в горле пересохло. Он наскоро выпил и продолжал: - Но все на свете кончается, даже бурные ссоры. И, наконец, Елена Дмитриевна вошла в гостиную. Но в каком виде! Бледная, с опухшими от слез глазами. Как всегда в таких случаях, влюбленный спросил о здоровье, молодая женщина сослалась на головную боль. Разговор не клеился. А закончилось все тем, что Елена Дмитриевна не выдержала и разрыдалась. - Вы теперь мой единственный друг, - с тоской вырвалось у нее. Слово за слово, она поведала ему свое горе: за первого мужа ее выдали насильно, она не была счастлива, и в браке единственным ее утешением была догадка о нежной, почтительной любви помощника мужа по службе. Она отвечала ему ровной благодарной приязнью. Но оставшись одинокой, полюбила Сергея Викторовича. Они обручились. Впервые Елена Дмитриевна узнала, что такое любовь и счастье. Но сегодня утренняя почта принесла анонимное письмо. Выяснилось - Сергей Викторович женат, у него двое детей. Она вначале сама не поверила, вызвала Сергея с работы. Он пришел прямо из штаба. Прочитав письмо, очень разволновался, просил прошения, уверял, что давно не живет с женой и, лишь жалея детей, не выхлопотал официального развода. Понятно, Елена Дмитриевна выгнала капитана. Он ушел так поспешно, что даже портфель забыл. Упоминание о портфеле пронзило Бенсберга, словно электрическим током. Он уже видел его: элегантный, кожаный, с блестящими застежками, с сафьяновым нутром, что таит в себе - нет, не тайну, которой надо овладеть, на это нечего даже надеяться, а хоть частичку этой тайны, намек на нее, какой-нибудь компрометирующий документ, который можно будет использовать для шантажа. Альфред старался вызвать чувство обиды у оскорбленной женщины, пробудить в ее душе жажду мести. - Это непорядочность, которую нельзя простить. Потому и развелось так много мерзости вокруг, что все мирятся с ней. Раньше человека, нарушившего правила чести, вызывали на дуэль. Теперь с ним в лучшем случае не здороваются, - возмущался купчик. И вы простите вашего капитана, стоит ему сегодня или завтра зайти за портфелем. Сердце любящей женщины не камень. - Никогда, ни за что на свете не прощу! Прикажу вообще не пускать! - Но ведь ему нужен портфель. Возможно, в нем служебные материалы. Я уверен - капитан еще сегодня опомнится и прибежит за ним. - Да, да, непременно прибежит. Чтобы выкроить время для свиданья со мной, он часто берет с собой какие-то документы и работает дома. Это запрещено, но так он поступает ради меня, чтобы мы чаще могли видеться. Боже мой, умоляю вас, не оставляйте меня одну! Я не могу, я не хочу с ним встречаться! - Самое простое - это сейчас же отослать портфель... Ваша горничная еще не спит? - Я ее кликну. - Погодите... Удобно ли поручать это прислуге?.. Они народ любопытный, бесцеремонный, а в портфеле, кроме документов, могут оказаться и личные письма. Ваши, к примеру. От жены. Еще от какойлибо женщины, которую он тоже обманул. Из-за чрезмерного любопытства полуграмотной горняшки, которая толком и не разберется в прочитанном, станут трепать ваше имя в лакейских, кухнях и передних. Я советовал бы вам проверить содержимое портфеля. Это почти точный диалог между Еленой Дмитриевной и псевдокупцом. Как видите, намекая на письма от возможных соперниц, он метил в самое больное место любящей женщины. Затем события разворачивались так. Елена Дмитриевна вскочила и выбежала из комнаты. Через минуту она вернулась с портфелем в руках и лихорадочно принялась в нем рыться. Но руки плохо слушались ее, глаза ничего не видели. Не в силах побороть волнение и стыд от того, что она, как воровка, копается в чужих вещах, молодая женщина с отвращением швырнула злополучный портфель на диван. - Нет, не могу! - простонала она. - Я веду себя, как горничная, о которой вы только что говорили. Лучше уже передать портфель из рук в руки. - Я не хочу быть навязчивым.. Но если вы доверяете мне эту неприятную миссию, - робко, заикаясь, пробормотал влюбленный купчик, - то я... почту это за честь и доказательство вашей приязни... вы ведь знаете, ради вас я готов на значительно большее... - Я буду вам бесконечно благодарна! - искренне вырвалось у Елены Дмитриевны. Она взяла листок бумаги, написала адрес и протянула Бенсбергу. На секунду ее печальные глаза повеселели, и в них блеснули лукавые огоньки. - Это будет моей маленькой местью, - сказала она с горькой улыбкой. - Он очень ревнив и терпеть вас не может... - Надо ли говорить вам, друг мой, - продолжал Воронов, - что к себе в гостиницу Бенсберг не шел, а летел. Вы можете представить и то, какова была его радость, когда среди всякого канцелярского мусора он нашел пакет с надписью "совершенно секретно", а в нем копию плана минных полей в Ирбенском проливе... И, конечно, вы уже догадались, что через каких-нибудь десять минут, а возможно, и меньше, влюбленного купчика не было в Пярну. А через несколько дней в одном из самых фешенебельных ресторанов Берлина Альфред Бенсберг устроил пышный банкет для своих приятелей и друзей. Колоссальное вознаграждение, полученное Бенсбергом от разведки и военно-морского ведомства за выполненное поручение, позволяло быть щедрым. На этом же банкете Альфреда арестовали. - Арестовали? - удивился Фред. - Да... А причиной было вот что: когда корабли немецкого военного флота, руководствуясь только что полученной картой минных полей, двинулись через Ирбенский пролив, чтобы пройти в залив, многие суда подорвались на минах именно в тех местах, где на карте их не было... Затонул даже крейсер "Вильгельм". Альфреда Бенсберга судил военный суд. Где и когда его будут судить, знало лишь трое или четверо доверенных лиц. Однако в день первого заседания суда на имя председателя почта доставила из Швейцарии письмо. Цитирую на память, оно до сих пор у меня перед глазами: "Господин председатель! В гибели третьей имперской немецкой эскадры в водах Ирбенского пролива виновен не разведчик Альфред фон Бенсберг, известный под кличкой "Клюг", а немецкий генштаб, который игнорировал наличие русской контрразведки, когда планировал операцию. Это послужит вам уроком в дальнейшем. Я буду очень огорчена, если моего коллегу и хорошо воспитанного человека Альфреда фон Бенсберга незаслуженно сурово покарают. Он изо всех сил стремился выполнить задание. Елена Дмитриевна". Воронов налил одну за другой две рюмки и жадно выпил. - Капитаном второго ранга были вы, генерал? спросил Фред. С минуту Воронов осоловело глядел на собеседника - Я этого не говорил... А вообще... Были когда-то и мы рысаками И кучеров мы имели лихих.. неожиданно свежим для своих лет голосом пропел Воронов. - Понимаете, я того... перебрал. Когда шел к вам, уже клюкнул. И у этого стола перехватил маленько... Стар становлюсь. Пьянею... - Это в ваши годы опасно! - Опасно? Да меня еще кувалдой не добьешь. И службе не вредит. Проверяли. Поили как быка. Дрессировка старого разведчика выручает. Ни одного секрета не выдал! Потому и держат... Выдумщик я... И эту историю с вашим полетом в Мадрид выдумал... О, кажется, меня порядком разбирает... Послушайте, Фред! Дайте я вас поцелую... Не хотите? А действительно, кому нужны мои поцелуи?.. Старый одинокий ворон без гнезда! Служу, кому угодно - кто больше даст... Воронов схватил салфетку, заученно ловким движением перебросил ее через левую руку. - Чего изволите? - изогнувшись, с лакейской угодливостью спросил он. И тотчас выпрямился. - Фред! Не сердитесь!.. Хотя... Какой вы Фред! Такой же, как я Воронов... Но кто я на самом деле, никогда не догадаетесь. Не хочу позорить род... Может, перед смертью скажу. Вы в Сибири жили? Люблю Сибирь. Ох, как люблю! Простор! Ширь! Гуляй душа без кунтуша! Воронов оборвал разговор, силясь что-то припомнить, потер пальцами морщины на лбу, словно разглаживая их, и махнул рукой. - Послушайте, дружище! Я не такой уж беспамятный. Я помню... Все хорошо помню. Шеф поручил мне рассказать вам о школе, о ее задачах и прочей петрушке. Но я напился... В другой раз прокручу эту шарманку. Воткните этого шпиона, - Воронов ткнул пальцем в сторону домофона, - и скажите тридцать пятому, чтобы забирал отсюда тело старого ворона... А когда меня волочить будут, пойте: "Ныне отпущаюши раба твоего, владыко!" Фред позвонил. Воронов еще что-то бормотал, порывался куда-то идти, но через минуту в бокс явился денщик, на редкость быстро его угомонил, уложив на коляску-кровать. Старик тотчас заснул. А Фред, отодвинув недоеденный завтрак, подошел к окну и долго глядел в сад. На голубом небе ни пятнышка. Но перед глазами Фреда маячили два темных крыла. Казалось, это кружит и кружит в поисках пристанища большая черная птица. ОТКРОВЕННЫЙ РАЗГОВОР - Скажите, герр Нунке, для чего вы привезли меня сюда? На кой черт я вам нужен? Именно я, Генрих фон Гольдринг? Отбросим на минутку опостылевшую мне фамилию, на которую я должен откликаться. Кстати говоря, выбирая мне имя, вы не проявили особой изобретательности и вкуса. Смешно, но эта мелочь, да, мелочь, по сравнению со всем остальным, тоже раздражает меня. Словно натянули на меня карнавальный наряд эдакого среднего дурачка... - Фред смял только что зажженную сигарету и швырнул ее в пепельницу. - Предупреждаю, я не привык в роли безмолвной пешки, которую хитроумные игроки двигают по шахматной доске. Нунке укоризненно покачал головой. - Пфе, барон, я вас не узнаю! Проявить столько выдержки после появления здесь, обмануть самого профессора... Хотелось бы мне рассказать ему кое-что, а потом взглянуть на его рожу! И вот, доплыть почти до самого берега и вдруг уже на мелком месте утратить спокойствие! Или это новая симуляция, а? Чтобы уклониться от принятия решения, от борьбы? Я знаю многих офицеров вермахта, которые после поражения из волков превратились в побитых псов, поджавших хвосты. - Я не побитый пес, но и не из тех, кто держит хвост трубой. - Тогда я должен себя поздравить. Ибо нам вредны как первые, так и вторые. Может быть, вторые даже больше - они привлекают к себе внимание. - Вам не кажется, что я уже давно постиг эти азбучные истины и что задерживаться на них не стоит? Может быть, вы объясните, к какому именно берегу я приплыл? Только конкретно, без обобщений. Прежде всего меня интересует то, что непосредственно касается моей особы. - А я и зашел к вам, чтобы поговорить о вашей дальнейшей судьбе. - Нунке поудобнее расположился в кресле, давая понять, что разговор будет длинный. Вы уже составили представление о нашем заведении? - Ни малейшего. Конечно, я говорю не об общей направленности школы, а о структуре, конкретных заданиях. После милой прогулки за документами мне показалось, что я кое в чем разобрался, но с тех пор прошла неделя, а я все еще в каком-то неведении, даже более того - нахожусь на положении полуузника. - То есть? - Теперь дверь моего бокса не запирают, но, когда я хотел выйти в сад, часовой не выпустил меня, сославшись на какой-то список, в котором нет моей фамилии. - То, что с вами все еще обращаются, как с новичком, сознаюсь, для меня новость. Нераспорядительность Шлитсена, не более. Сегодня же, нет, сейчас же исправлю досадную ошибку. Нунке пододвинул к себе домофон и набрал номер. - Герр Шлитсен? Это Нунке. Немедленно переведите Фреда на преподавательский режим. Да, я здесь, у него... Если я понадоблюсь, звоните сюда... Да... да... Но я хотел бы, чтобы нам не мешали... Потом, об этом потом... - Нунке положил трубку и, уже обращаясь к Фреду, сказал: - Видите, как все просто! - Вы сказали на "преподавательский режим"? - Об этом немного погодя. К сожалению, Воронов не выполнил порученной ему миссии и не проинформировал вас подробно, поэтому в нашей беседе необходимы кое-какие отступления. Начну с вопроса. Вы помните наш первый разговор? - Очень хорошо. - И, верно, поняли, что задали мне немало, хлопот? - Конечно. Только не понимаю, что послужило тому причиной. Почему именно моя скромная персона привлекла ваше внимание? - Вы слишком осведомленный в подобных делах человек, чтобы понять: между риском и целью всегда стоит знак равенства. Не станет же начальник школы тратить столько времени, денег и изобретательности только для того, чтобы заполучить для школы еще одного кандидата в класс "Д", как мы называем класс диверсий. На вас я возлагал и возлагаю куда более серьезные надежды. - О! Нунке замолчал и внимательно поглядел на Фреда. Но тот проявил свою заинтересованность лишь этим восклицанием и теперь вопросительно смотрел на начальника школы. - Еще там, в Австрии, узнав о вашем пребывании в лагере военнопленных, я решил: лучшей кандидатуры на воспитателя русского отдела мне не найти. Поняли? - Пока еще очень немногое. В общих чертах, как говорится. - Как по-вашему, кого готовит наша школа? - По опыту операции "Мадрид", назовем так вашу попытку проверить мою боеспособность, - диверсантов, возможно разведчиков... - Ставлю точки над "и": диверсантов, агентов-разведчиков и даже резидентов. Учтите, даже резидентов. В школе есть русский отдел. Кроме преподавателей специальных дисциплин, нам нужен еще и воспитатель. И я хочу, чтобы им стали вы, Фред Шульц! Что вы на это скажете? - Я не знаю, что входит в обязанности воспитателя. - А догадаться, как мне кажется, ничего не стоит, особенно вам. - Я не люблю браться за дело, руководствуясь лишь догадками. - Мне нравится ваш деловой подход, честное слоио, нравится! Тогда не станем тратить время на излишние разговоры, а сразу же перейдем к сути дела. Воспитатель, с нашей точки зрения, это не надзиратель, следящий за поведением учеников, а своеобразный художник, завершающий обучение, шлифующий каждого из будущих агентов по заранее избранному для него образцу. Как гончар, изготовляющий посуду различного назначения. В зависимости от внешности, манеры держаться, учитывая, конечно, и умственные способности, мы готовим своих воспитанников к тем амплуа, в которых им придется выступать в России. Одного, к примеру, на роль колхозника, второго - рабочего, третьего - мелкого служащего, еще кого-то - интеллигента-туриста... И, конечно, много значит национальный колорит. Необходимо, чтобы тот или иной агент не только выглядел, как русский, украинец или белорус, но и вел себя соответственно этим национальным категориям. Малейшая ошибка, малейший просчет могут привести к неожиданному провалу. Советская контрразведка нанесла нам немало ощутимых ударов. Многие из них можно объяснить лишь нашим пренебрежением к некоторым, казалось бы, незначительным деталям. Вы должны не только тренировать учеников, а сурово и повседневно их контролировать. Даже привычка русских завязывать шнурки на туфлях "бантиком" должна превратиться не в простое копирование, а в настоящую потребность, которая бы вошла в плоть и кровь. Это относится также к одежде, начиная от нижнего белья и носков и кончая кепкой. Кстати говоря, с ней будет всего труднее. Я и сам ее ненавижу! С едой у вас тоже будет немало хлопот. Русские употребляют много хлеба. Приучайте к этому ваших учеников. Украинец любит борщ, а русский - щи. Добейтесь, чтобы национальные блюда вошли в обиход. Короче: ваша обязанность состоит в том, чтобы человек, которого мы засылаем в Россию, не там привыкал к местным условиям, а здесь, в школе. - А не кажется ли вам, что эта работа не по мне? - Вы, очевидно, недооцениваете ее. Как быстро забывается печальный опыт минувшей войны! Не могли же вы не знать о скандальном провале всей нашей агентурной сети в первые же дни вторжения войск райха в Россию? - Еще бы! Ну и поиздевались над нами во всем мире, когда узнали, что красные давно держали всю нашу агентуру на длинном поводке! - не удержался от едкой реплики Фред. - Только мы ткнулись хлоп! - и отлично засекреченной сети разведчиков как не бывало! Верно ведь? Я знаю об этих подробностях из третьих рук, возможно потому и преувеличиваю... - К сожалению, нет! - поморщился Нунке. - В первые же дни войны нам срочно пришлось забрасывать агентов, и эта-то поспешность послужила причиной нового провала. У одного на милицейском мундире были пришиты не те пуговицы, второй не привык ходить в сапогах, третий ел не по-ихнему. И ловили наших агентов не только контрразведчики, но и само население... - В первые дни войны я был в Одессе и отлично помню, как одесситы волокли по улицам города каждого подозрительного. - Вот видите! В общем, во время войны наша разведка понесла колоссальные потери. Уже в военное время мы были вынуждены отказаться от предложенных Гиммлером и Канарисом методов разведки. Они хотели заменить хорошо натренированного разведчикаодиночку массовой агентурой и чересчур широко размахнулись. За три предвоенных года мы заслали в Ангглию свыше четырнадцати тысяч своих агентов. Четырнадцать тысяч! Совершенно ясно, что такая масса новых официанток, горничных, парикмахеров не могла остаться незамеченной. - Покойный Бертгольд говорил мне, что в Голландию было заслано еще больше людей - кажется, около двадцати тысяч. - Покойный? Вы сказали "покойный Бертгольц"... Вы в этом уверены? - заинтересовался Нунке. Фред не заметил, как вырвалось у него это проклятое слово "покойный", и теперь внутренне похолодел. Перед ним с фотографической точностью встала картина его разговора с Кронне в Австрии, где он утверждал, что Берггольд подался куда-то на север Италии и там следы его затерялись... Вот еще одна ошибка - та мелочь, о которой только что говорил Нунке и на которой он, Фред, может попасться. - Как это ни печально, но я постепенно приучаю себя к этой мысли. Все мои попытки разыскать его в Италии, как я уже вам говорил, оказались тщетными. Никакого следа, даже намека на след! Предположение, что Бертгольду удалось незаметно проскользнуть к своим в Швейцарию, тоже пришлось отбросить. Как бы ни сложилась обстановка, он бы подал о себе весточку. А из лагеря военнопленных, окажись он там, и подавно. Я знаю Бертгольда лучше, чем кто-либо другой: нас ведь связывали не только служебные, но и семейные отношения. Приходится предполагать самое худшее! Как трудно было придать этим словам оттенок сдержанной боли, с которой мужчина мужчине поверяет свои горести. И Нунке, по всему было видно, поверил в искренность сказанного. - Не надо терять надежды, - попробовал он успокоить собеседника. - Имейте в виду, многие руководящие работники нашей разведки своевременно бежали и теперь прячутся в самых отдаленных от Германии уголках мира, конечно, под чужими фамилиями. Я уже связался с некоторыми из них и могу запросить о Бертгольде. Возможно, вы преждевременно похоронили его. Оказавшись где-то на чужбине, не так-то легко дать знать о себе. Уверяю вас! - Буду безмерно вам благодарен. Простите, что отвлек вас своими личными делами. - Мы тоже заинтересованы в поисках такого ценного и опытного работника. Но вернемся к теме нашего разговора. Да, ошибки многому нас научили и против многого предостерегают. Любопытную вещь рассказал мне Воронов из практики русской разведки во время первой мировой войны. Перед самым началом военных действий командующий Одесским военным округой под видом точильщиков заслал в Галицию пять своих офицеров-разведчиков. Те свободно гуляли по стране, точили ножи, ножницы и, собрав все данные о дорогах, мостах, укрепленных пунктах, целехонькими вернулись домой. Тогда командующий Киевским округом, возможно движимый завистью, решил, как говорят русские, переплюнуть своего одесского коллегу и послал в ту же Галицию уже сто восемьдесят точильщиков. Представляете картину: изо дня в день под вашими окнами горланят: "Точить ножи, ножницы!" Австро-венгерская разведка была не очень проворна, но и она догадалась, в чем дело. Все "точильщики" вскоре оказались за решеткой. Числом в нашем деле бой не выиграешь! Необходим квалифицированный одиночка. Безупречно подготовленный. Чтобы он ничем не отличался от населения той страны, куда его забрасывают. - До сих пор в русском отделе школы не было воспитателя? - Был, даже есть сейчас, но... - Кто? - Генерал Воронов. Один из самых одаренных работников царской контрразведки. Он, естественно, очень хорошо знал свою страну, ее порядки. Подчеркиваю, знал, а не знает. Ибо о новой России у него представления довольно туманные. Эмигрировав, он больше никогда не возвращался на родину. И это привело к досадному провалу. Мы забросили в одну из южных областей Украины нового резидента. Самого способного нашего ученика. Он прекрасно изучил язык, обычаи. Под видом нищего он должен был добраться до Полтавы, где ему была обеспечена явка. Я сам осмотрел его перед полетом, ознакомившись предварительно со множеством образцов русской живописи, где фигурируют нищие. Все точно, хоть картину пиши с нашего разведчика. Воронов даже расчувствовался, так напомнил ему его подопечный типичную для России фигуру. А по дороге в Полтаву - провал! Выяснилось, Воронов не учел главного, в Советской России нищенство ликвидировано и запрещено. Теперь вы понимаете, почему мы вынуждены устранить Воронова! - Мне не хотелось бы обижать старика - О, генерал сам согласился на это. Теперь он будет обучать маскировке - Разрешите несколько вопросов? - Пожалуйста! - За время жизни в России я убедился, что изменения, и не только в экономике, а и в быту, происходят очень быстро. Как с этим ознакомиться преподавателю русского отдела? - Мы получаем множество журналов и газет, причем не только центральных. Если нас интересует какой-либо определенный район, мы различными путями достаем районную газету, даже многотиражки фабрик и заводов. Кстати говоря, именно в них мы иногда находим особо интересующие нас сведения. По натуре русские люди откровенны, и порой кое-что проскальзывает, как бы они не заботились о бдительности - А что, если это не откровенность, а ощущение силы? Как говорится, нам нечего бояться, если вы узнаете наши маленькие секреты? Не забывайте, мы ведь почувствовали их силу и их гнев на собственной шкуре. - Придет время, и мы возьмем реванш! - Вы действительно верите в это, герр Нунке? - Безусловно! Перспективы для этого уже начинают вырисовываться! Учтите, война только закончилась, а дружба между вчерашними союзниками трещит по всем швам. Тает, словно снег на солнце. Я встретился с Борманом - удирая из Германии, он на несколько дней остановился в Испании. Борман тоже согласен со мной. На протяжении всего вечера мы только и говорили, что о неизбежности третьей мировой войны... О, на этот раз Германия не будет одинока! - Во второй мировой войне она тоже не была одинока. Почти вся Европа... - В третьей против России выступит Германия и весь мир. Только бы дожить нам с вами, Фред, до этого часа! А имя я действительно выбрал вам скверное! В интимном разговоре даже язык не поворачивается. Впрочем, надо придерживаться железного правила. Я Нунке, вы - Фред. Пока что... Вопросы еще будут? - Один - Я вас слушаю - Считаете ли вы нужным, чтобы воспитатель время от времени посещал Россию? Боюсь, одних газет и журналов мало для детального изучения обстановки. Я думаю, для настоящего всестороннего изучения... - Думаю, лично вы не рискнете поехать, памятуя о заочном приговоре над лейтенантом Комаровым. Так, кажется, произносится фамилия, под которой вас знали в части, где вы служили? - Произношение у вас безукоризненное. Но почему вы вдруг вспомнили мою фамилию? - По ассоциации... Я думаю, что вас так же легко могут узнать в России, как узнали в Австрии. - Это меня самого заставляет задуматься. Я не из трусливого десятка, но сознательно рисковать, да еще после войны, из которой выскочил целым и невредимым... Бр-р! Что-то не хочется. Приговор "расстрелять" - плохой спутник в дороге. Может быть, в связи с этим вы подыщете другую кандидатуру на должность воспитателя? Как-никак, а линию фронта я перешел в начале войны. И с тех пор не был в России. Война, разруха, безусловно, все так изменили, что я могу влипнуть в еще большую неприятность, чем Воронов... А спросят с меня! И вам все равно придется искать кого-то другого... - Не торопитесь с отказом... - Я хотел, чтобы вы правильно меня поняли. Отказ мой проистекает не от нежелания работать. Просто я мало подготовлен к такой ответственной задаче. Ведь положение мое таково, что я лишен возможности глубоко вникнуть в суть дела. - Я знаю ваши деловые качества, Фред. Вашу настойчивость, инициативу. В процессе работы что-нибудь придумаем. Поэтому я так отстаивал вашу кандидатуру. Поверьте, мне и здесь пришлось преодолеть кое-какие трудности. - Даже так? - Не я один руковожу школой. Есть другие. И не все с таким доверием относятся к вам. - Основания? - То, что из южной Италии вы бежали к югославской границе. Это верно? - Да. - Почему именно туда? - Считал это самым простым и безопасным. Там я легко мог выдать себя за русского - Так я и объяснил Шлитсену. Впрочем, он... Глаза Нунке впились в лицо Фреда. - Не доверяет мне? - Нет, не не доверяет, а не доверял. Хотя это не то слово. Мы не получили никаких сведений о вашем пребывании в Югославии, и это его обеспокоило. Вещь вполне естественная, и обижаться не стоит. - Я обиделся не столько на него, сколько на вас. - Правда? - Нунке удивленно поднял брови. - На меня, на человека, который спас вам жизнь, привез сюда, хочет предоставить вам интересную и ответственную работу? Ну, знаете, это уж ни в какие ворота не лезет! - Вы ведь меня хорошо знали. Зачем же было так трепать мне нервы этой мадридской операцией? - Хотел доказать Шлитсену, что он ошибается. Как начальник школы я мог, конечно, не согласиться на эту операцию. Но сомнения Шлитсена задели меня за живое. Как-никак, а вы моя креатура! - Могли бы предупредить! - Зачем? Знай вы, что документы не такие уж важные, вы отнеслись бы к заданию менее серьезно, а это непременно отразилось бы на результатах. Потом еще одно: меня радовало, что я хоть немного отыграюсь за те неприятности, которые вы мне доставили, симулируя тяжелую болезнь. Теперь мы квиты. Не хотел вам этого говорить, но сегодня у нас откровенный разговор. Надо покончить и с этим недоразумением. "Хитрит ли он, ссылаясь на Шлитсена, или действительно персона фон Гольдринга не вызывает у него ни малейших сомнений, - думал Фред. - Возможно, из-за допущенной мною оплошности в разговоре о Бертгольде он теперь тоже насторожится? Не надо было сегодня заговаривать о необходимости поездки в Россию... Впрочем, чрезмерная осторожность тоже будет подозрительна. Ничем нельзя отличаться от бывшего фон Гольдринга. Я должен держаться с тем же апломбом, действовать решительно, независимо. На таких, как Шлитсен, это особенно действует. А именно его и надо остерегаться..." Ничто не выдавало волнения Фреда. Выражение лица быстро менялось в зависимости от темы, которой касался разговор, поза была естественна, руки спокойно лежали на ручках кресла. - Я вижу, вы все же задумались над моим предложением, - нарушил коротенькую паузу Нунке. - Нет, меня волнуют взаимоотношения с Шлитсеном. Не очень приятно, когда тебе не доверяют. Это портит настроение, мешает работать. - О, пусть это вас не тревожит! Шлитсен положен на обе лопатки! Он даже сам выдвинул вашу кандидатуру для выполнения одного очень сложного и ответственного поручения... - Теперь я буду бояться его поручений, как огня! Не очень-то приятно, когда считают, что тебя легко провести. - Упаси бог! Поручение совершенно серьезное. - В чем же оно заключается? - Об этом вам расскажет сам Шлитсен, ответственный за это дело. Сейчас я его вызову. Приказав своему заместителю прийти в тринадцатый бокс, Нунке с улыбкой заметил: - А вы не очень гостеприимный хозяин, Фред! Разговаривать за чашкой кофе было бы значительно приятнее. - Я не знал, что имею право что-либо заказывать. Ел, что приносили и когда приносили... - Опять недосмотр Шлитсена! Как воспитатель, вы имеете на это право. - Как воспитатель? Разве мы обо всем договорились? - А разве нет? - Хотелось бы на свободе взвесить все "за" и "против". Вы можете дать мне день-два? - Значительно больше. Выполнение задания потребует много времени, и вы сможете все хорошенько обмозговать. - Это меня устраивает. Ваше распоряжение о смене режима останется в силе? - Да. Но должен предупредить, существует один строгий закон, неизменный для всех - будь то ученик или воспитатель. - Какой же? - Тот, кто попал в нашу школу, выходит отсюда или до конца преданным сотрудником, или... - Не выходит совсем? - закончил Фред. - Не очень оригинально! Насколько мне известно, подобный закон существует во всех родственных нашему учреждениях. - Считал своим долгом предупредить... - Осталось задать один вопрос: почему вы не рассказали мне о школе еще в Австрии? Я мог бы убежать из лагеря, и вам не пришлось бы... - Можно было просто выкупить вас из лагеря. Кое-кто из тамошних руководителей делает на этом неплохой бизнес. Но мне не хотелось привлекать внимание американцев к вашей персоне. Знатоков России они ценят на вес золота. Это - первое. Второе: я хотел, чтобы для всех вы были покойником. Так разведчику удобнее. - А подумали вы, герр Нунке, что у меня есть невеста, которую я люблю и с которой хотел бы повидаться перед новой разлукой? Подумали о том, что Лора может узнать о моей "смерти"? О том, как это тяжело на нее подействует? И в конце концов, не могу же я совсем отказаться от личной жизни, от дорогих мне людей! Фрау Эльза и Лора остались на чужбине, кто, как не я, должен позаботиться об их возвращении домой, устроить их дела? Бертгольд мне никогда бы этого не простил... - Каюсь. Этого я не учел. Конечно, семейные обязанности - святая святых. Я подумаю, как это исправить. Возможно, впоследствии мы предоставим вам возможность.... Появление Шлитсена прервало разговор. Вежливо поклонившись Нунке и едва кивнув Фреду, он остановился у кресла шефа и ждал, пока тот предложит ему сесть. Глядя на своих начальников, Фред едва сдерживал улыбку. Слишком жалким выглядел Шлитсен рядом с Нунке. Один - вылощенный, подтянутый, в элегантном спортивном костюме, в безукоризненно чистой рубашке. Второй - приземистый, с брюшком. Пиджак был ему узок, полз вверх, от чего лацканы перекашивались и оттопыривались. Лицо Шлитсена, хотя и было тщательно выбрито, тоже казалось неопрятным, возможно, из-за перекошенного шрамом рта. Никому не пришло бы в голову, что такой вот работал следователем гестапо - типичный бюргер, отяжелевший от чрезмерного употребления пива. Получив разрешение сесть, Шлитсен вопросительно взглянул на Нунке, а когда тот утвердительно кивнул, перевел бесцветные глаза на Фреда. - Насколько я понимаю, герр Нунке подготовил вас к тому, что мы хотим поручить вам одно важное дело? - Да. Но не сказал какое. - Прежде чем объяснить суть, я хотел бы сделать одно замечание. То, что мы вам поручаем, не входит в круг ваших непосредственных обязанностей. Поэтому за вами остается право выбора: можете согласиться или отказаться, если сочтете задание слишком трудным для себя. Для вашей будущей карьеры лучше согласиться. - Я считаю, что должен исходить не из соображений будущей карьеры, а из успеха или неуспеха в выполнении задания, - бросил Фред. - Мне нравится ваш подход к делу, - похвалил Шлитсен, но с видом такого напыщенного превосходства, что Фред едва сдержался, чтобы не ответить резкостью. - Мы долго обсуждали, на кого можно возложить эту миссию, и пришли к выводу: ваша кандидатура со всех точек зрения самая приемлемая. - В том числе и вы? - нескрываемая ирония прозвучала в голосе Фреда. - Почему вас интересует именно мое мнение? делая ударение на слове "мое", спросил Шлитсен. - Ведь вы однажды уже снаряжали меня в дорогу... - Я только что похвалил вашу рассудительность, а теперь должен сделать замечание: приказы руководства школы не подлежат обсуждению. - Приказ выполню. Я человек военный и знаю дисциплину. Но в порядке раэбора проведенной операции имею право высказать свое мнение. Так вот: жаль, когда физические и моральные силы человека растрачиваются зря. Оружие разведчика - это его нервы. - Я предлагаю перейти к сути дела, - вмешался Нунке. - Вы правы, - поклонился Шлитсен. - Начну с очень коротенького вступления, чтобы восстановить в памяти известные вам факты. Вы знакомы с политикой нашего правительства, основанной на физическом уничтожении советских военнопленных. Часть из них, конечно незначительную, но представляющую боеспособную силу, мы привлекли на свою сторону и даже вооружили. - Армия Власова? - Да, армию генерала Власова. Она дралась против русских и очень упорно. После окончания войны власовцы, как и наши части, были интернированы, но по Потсдамскому соглашению их должны передать в руки советских властей. Большим желанием выполнить этот пункт договора бывшие союзники России не горят. Да и нам не хотелось бы, чтобы это произошло. Ведь таких людей можно использовать. - Да, о соглашении, заключенном в Потсдаме, я знаю из газет. - Советские миссии по репатриации шныряют теперь по всей Германии. Союзники всячески препятствуют русским в составлении списков тех, кто подлежит возвращению. Но если миссия имеет списки, то американцам и англичанам приходится уступать, вопреки желанию. Иначе может возникнуть международный скандал. Впрочем, союзникам удалось припрятать от советских властей многих власовцев. - Герр Шлитсен, ваше коротенькое предисловие перерастает в лекцию для нижних чинов, - резко прервал своего заместителя Нунке. - Простите, я только хотел... - Думаю, что Фред уже разобрался в ситуации. - Тогда только суть: в одном эсэсовском лагере американской зоны скрывается группа из пятидесяти четырех офицеров бывшей власовской армии. Это люди, которые сожгли за собой все мосты и добровольно в Россию не вернутся. Американцы собирались вывезти их в Соединенные Штаты, но неделю назад получили от советской миссии категорическое требование передать из рук в руки всех пятьдесят четыре. Правда, поименного списка советская миссия не представила, назвав лишь общее число, что и позволило затянуть дело. - Очевидно, в группе действует советский агент, который не успел или не сумел передать русским список фамилий, - так, кажется, думают американцы, пояснил Нунке. - Агент раскрыт? - спросил Фред. - Пока нет. Приняты меры, чтобы прервать всякую связь межяу лагерем и внешним миром. Вряд ли в ближайшие дни список может попасть в руки русских, ответил Шлитсен - Теперь конкретно о вашем задании. Под видом бывшего советского офицера мы хотим заслать вас в лагерь. Американцы согласны передать нам всю группу, если мы сумеем ее незаметно вывезти. - Этим и ограничивается мое задание? - Второе связано с первым: надо выявить агента русских и ликвидировать его. Без этого опасно приступать к основной операции. - Ясно. - На подготовку даем три дня. За это время вы ознакомитесь с вашей новой биографией, разработаете с Шлитсеном и Вороновым план эвакуации группы, продолжал уже Нунке. - Если удастся выполнить задание, эта группа и составит основное ядро вашего русского отдела. - С заместителем начальника лагеря мистером Хейендопфом можете разговаривать откровенно: он наш союзник, - прибавил Шлитсен. - Прекрасно! Это значительно упростит дело! обрадовался Фред. - Итак, о сути задания я вас информировал. Сегодня вечером вы свободны, а завтра приступите к подготовке. В девять часов утра я жду вас у себя. Почтительно поклонившись Нунке и очень холодно Фреду, Шлитсен удалился. - Заметно, что герр Шлитсен не испытывает ко мне особых симпатий, - улыбнулся Фред. - Со временем отношения наладятся. Шлитсен человек желчный. Ну, хватит о нем. Работник он неплохой, но его неопрятный и сугубо штатский вид раздражает меня бесконечно. К тому же манеры у него ужасающие. Особенно за столом. Я предпочитаю обедать у себя, чтобы не встречаться с ним в столовой. Кстати, отныне вы можете ею пользоваться! Вообще, нам надо осмотреть всю нашу школу. А поскольку вам необходим чичероне, я попрошу об этом Воронова или кого-нибудь другого из преподавателей. - Буду очень признателен. - Я пришлю вам правила внутреннего распорядка - рекомендую как можно лучше их проштудировать.. До отъезда вам надо будет познакомиться и с патронессой нашей школы - Агнессой Менендос - Это обязательно? - Как патронесса, она должна знать весь персонал школы. Каждый новый человек обязан явиться к ней с официальным визитом. Мы считаем это своеобразным посвящением в "рыцари благородного духа". - Если существует традиция, я не стану ее нарушать. - Завтра или послезавтра вечером я вас представлю. Она живет недалеко, в особняке. Нунке ушел. Фред не в силах был преодолеть возбуждение. Итак, он выйдет за ворота школы. Поедет в Западную Германию! А до Восточной, оккупированной советскими войсками, рукой подать. Было от чего потерять покой.  * ЧАСТЬ II *  ОБМАНУТАЯ И ОДИНОКАЯ - На сегодня хватит, солнышко, уже поздно... Иренэ вколола иглу в тугой атлас, кончиками пальцев провела по выпуклому узору вышивки и недовольно покачала головой. - От этого ярко-голубого цвета становится холодно. Он напоминает зимнее небо. Поэтому и цвета кажутся неживыми... Словно их вылепили из воска. Обращенные к матери большие ласковые глаза девочки были полны настоящего отчаяния. - Ну и глупышка. Так огорчаться из-за вышитого лоскутка. - Как ты можешь, мама! Это же покров! Мой обет. Моя молитва мадонне! Каждый стежок - маленькая буковка, из которых слагаются слова молитвы... Я тяну шелковую ниточку и мысленно шепчу слова. И так хорошо слово к слову лепится. А вот здесь... Солнце, склонившись к горизонту, золотисто-розовыми лучами освещало уголок комнаты, где всегда стояла коляска Иренэ. В этом изменчивом свете возбужденное личико девочки утратило прозрачную бледность. Казалось, его подсветили изнутри и оно тоже излучает трепетное розовое сияние. Отблеск солнца живым теплом окрасил большие карие глаза. От матери Иренэ унаследовала лишь брови и губы, правда, значительно мягче очерченные. Но и они контрастировали с пастельно-нежным личиком девочки, намекая на скрытую, таящуюся в глубинах существа силу. Любуясь головкой дочери, Агнесса старалась забыть об ее изуродованном тельце. Какой красавицей могла бы она вырасти! Ах, эта машина, эта проклятая поездка, этот трижды проклятый день!.. - Почему ты так странно смотришь на меня, мама? - забеспокоилась Иренэ. - Просто задумалась... Ты слишком долго занималась вышиванием, и теперь тебе надо погулять. - Ты побудешь со мной в саду? - обрадовалась девочка. - Нет, сегодня тебя проводит Пепита. Мне надо похлопотать по хозяйству, у нас завтра гости. Иренэ разочарованно вздохнула. - Опять этот противный Нунке! - Иренэ! - Ну, я знаю, знаю, что ты скажешь! Что он много для нас сделал, что он умный, что... - Я хотела бы, чтобы ты это действительно поняла. - Как же я могу, если знаю, что он злой! Приказал Хуану вывести Россинанта, поднял пистолет и... - на глаза девочки набежали слезы. - А потом еще на Хуана свалил, будто тот недоглядел... - Ты же обещала мне! Сколько можно горевать! хочешь, куплю тебе другую лошадь? Или маленького красивого мула? - Не надо мне другую! Не хочу мула. - Боже, как ты меня мучаешь! - Эти слова вырвались из груди Агнессы, словно стон. Иренэ мигом притихла. - Я буду хорошая-прехорошая, только не говори так! Хочешь, выпью лекарство? И позови Пепиту. Я буду долго-долго гулять с ней и не стану скучать по тебе. Иренэ прижалась щекой к руке матери - молчалиная просьба о прощении. За долгие бессонные ночи, проведенные у кроватки дочери, Агнесса научилась понимать этот безмолвный язык, безошибочно угадывать все желания девочки, знать точно, когда той лучше или хуже. Сегодня Иренэ ее беспокоит. Не дала сделать массаж, отказалась от прогулки, взялась за вышивание и так торопится, словно ее что-то подгоняет. Агнесса догадывается, что именно: вера в чудо, которой и сама она жила много лет. Одевая девочку на прогулку, молодая женщина снова и снова перебирала в памяти все события своей жизни после автомобильной катастрофы. Собственно, не события, а то нечеловеческое напряжение, которым она держалась. Да, раньше Агнесса верила в чудо. Ведь святая мадонна тоже была матерью. Не могла же она, великая мать небесная, не обратить свой взор на нее, мать земную! Агнесса не пропускала ни одной мессы, даже у себя дома устроила часовенку. Здесь она могла оставаться с глазу на глаз с мадонной, здесь можно было, отложив молитвенник, по-женски доверчиво и просто поведать ей, что у ее малютки снова болит спинка, а на ножки, такие хорошенькие, с ровненькими пальчиками, она до сих пор не становится. Можно было напомнить мадонне, что и она когда-то держала на руках малое дитя и знает, какое это несказанное счастье. Все свое безграничное сочувствие к матери-страдалице, сына которой распяли, можно было выразить словами молитвы, вкладывая в них и свою боль, и свою тоску... Иренэ несколько месяцев пролежала в гипсе, и спинка у нее выровнялась. Падре Антонио твердил, что это знак, ниспосланный Агнессе небом. Она и сама в это поверила. Отныне все ее мысли были направлены на то, чтобы отблагодарить небо за милость и вымолить для дочки полное выздоровление. Именно тогда падре Антонио и поделился с ней мечтой о походе за веру христову. Молодая женщина плохо понимала, что от нее хотят. Она подписывала какие-то письма, сочиненные падре, основывала какой-то фонд для создания союза то ли благотворительного общества, то ли школы. Ее воображение пленило само название: "рыцари благородного духа", и Агнесса охотно на все соглашалась. А потом появился Нунке... Проведя рукой по лбу, Агнесса старалась отогнать дальнейшие воспоминания. Ей казалось, что в комнате стало неимоверно душно, и она открыла все окна... Вырваться отсюда хоть на час! Позабыть обо всем, хоть немного отдохнуть... Набросив на голову шарф, Агнесса побежала в конюшню. - Хуан, оседлай Рамиро! Вороной конь, заслышав голос хозяйки, запрядал ушами, стал мелко перебирать передними ногами. В предчувствии прогулки у него под блестящей шкурой дрожал каждый мускул. Вставив ногу в стремя, Агнесса сама, без помощи Хуана, вскочила в седло. - Э-гей! - крикнула она, шевельнув уздечкой. Конь, словно подхваченный ветром, сорвался с места. И он и всадница слились воедино. Чуткое животное, подчиняясь едва уловимому движению руки, державшей повод, то шло рысью, то неслось галопом, то, распластавшись над землей, мчалось карьером. Отдавшись наслаждению быстрой езды, Агнесса на время позабыла о своих тревогах. Каждой клеточкой тела вбирала она предвечернюю прохладу, терпкие ароматы разогретых за день кустов и трав, запах конского пота, который так приятно щекотал ноздри, пробуждая неясные воспоминания о полузабытом детстве. Вот так бы и лететь свободной птицей, не выбирая дороги, наугад, до тех пор, пока хватит сил, пока не упадешь на землю в сладком изнеможении, в непреодолимом желании слиться с ней, раствориться в ее материнском лоне и прорасти потом бездумным кустиком или диким цветком. Все чаще в последнее время Агнесса удирала из дома и, вскочив на коня, носилась по каменистым склонам, по извилистым дорогам, по опаленным солнцем равнинам. В одно из таких путешествий она чуть не наскочила на цыганский табор, расположившийся в овраге, неподалеку от школы. Сдержав коня, женщина замерла на самом краю склона, не в силах пошевельнуться, повернуть назад. Непреодолимая сила тянула ее приблизиться, вдохнуть дым огромного костра, разложенного в центре табора. Чтобы побороть это желание, Агнесса украдкой, как-то даже подсознательно пощупала шрам, навсегда оставшийся на плече от кнута старого Петра. Нет, никогда не простит она издевательств, которые ей пришлось испытать. Агнесса дернула было за повод, но вдруг заметила, что к ней мчится толпа детишек. Босые, полуголые, они окружили ее голосистой стайкой, выпрашивая подарки. Молодая женщина, словно зачарованная, глядела на грязные, замурзанные личики, горевшие румянцем, на поцарапанные, покрытые пылью множества дорог, но крепкие ножки, на стройные и юркие фигурки. Острая зависть ножом полоснула по сердцу. Сердито крикнув, она рванула коня и помчалась прочь, ненавидя весь мир, ненавидя цыганят, словно это они отняли здоровье у ее Иренэ. Сегодня эта встреча невольно всплыла в памяти Агнессы. Теперь молодая женщина пожалела, что не бросила детишкам пригоршню мелких монет - ведь у нее тогда были с собой деньги! - и с чувством стыда подумала о том, какое у нее стало злое и несправедливое сердце. Не таким оно было прежде, нет! Это жизнь так жестоко поглумилась над нею. Служанка Аделы и Петра, забава Карлоса, пешка в руках падре и Нунке! Все они обманывали ее, обкрадывали, заманивали фальшивыми посулами. На кончике языка вертится еще одно имя. Даже мысленно его страшно произнести - такое это богохульство. Но и она тоже обманула Агнессу. Лучшая из лучших. Наикротчайшая. Мать всех обездоленных. Верно, слишком высоко ты поселилась на небесах, раз не услышала горячей мольбы, не увидела брошенного к твоим ногам материнского сердца. Агнессе становится страшно от собственных дерзких мыслей. Нет, она не имеет права осуждать мадонну! Упаси боже, она не хотела этого! Просто сердце изболелось, пересохло от муки, как ручей в жару. Осталось одно русло без живительной влаги. Как хочется с кем-нибудь поделиться своими сомнениями, иметь рядом человека, который мог бы развеять тоску, дать совет в трудную минуту. На падре Агнесса больше не возлагает надежд - она уже давно догадывается, что не любовь и справедливость несет он заблудшим. Странно понимает милосердие падре. Когда Агнесса еще жила в Мадриде, в самом начале ее деятельности по созданию школы, ей как-то довелось увидеть, как из одной тюрьмы перегоняли в другую большую группу арестованных. Пепита, сопровождавшая хозяйку, вскрикнула - среди арестованных она увидела своего племянника и нескольких односельчан. Агнесса, как могла, успокоила старуху, пообещав, что похлопочет о них перед падре Антонио. Ведь односельчане Пепиты были добрыми католиками! Но падре к Агнессиной просьбе отнесся с непонятной враждебностью. "Это такие, как они, искалечили вашу дочь, - крикнул он гсрдито. - Это они, как плевелы, засоряют ниву господню!" Как ни умоляла Пепита, как ни плакала, а падре и пальцем не пошевельнул, чтобы облегчить судьбу несчастных. Занятая своими горестями, Агнесса вскоре позабыла об этом случае. А сейчас он возник в памяти так, словно все это произошло вчера. Перед глазами встали иссушенные солнцем и ветрами морщинистые лица, натруженные руки, согбенные спины. Сколько таких несчастных!.. Может быть, и ее родителей вот так же гоняли из тюрьмы в тюрьму за какую-то пустячную провинность, а то и вовсе без вины, до тех пор, пока они не погибли в дороге или в темном, сыром каземате? Всадница совсем отпустила повод, и Рамиро покосился на нее влажным синеватым глазом, не понимая, как себя вести: идти ли ему шагом, бежать ли рысью, мчаться галопом? Конь закинул голову и тихонько заржал. Словно проснувшись, Агнесса легонько треплет его по шее. - Пора домой, Рамиро! - говорит она печально. Солнце огромным шаром нависло над горизонтом Надо спешить. Спустившись с горы возле таверны, Агнесса гонит коня по шоссе. Сегодня оно, как обычно, безлюдно. Асфальтированная дорога, ровная и гладкая, извивается, словно гигантская сытая змея, голова которой уже вползла в ворота бывшего монастыря. Что происходит сейчас за его высокими стенами? Почему оттуда иногда доносятся выстрелы? Ни Нунке, ни падре Антонио, ни Воронов, ни все те, кто изредка посещает одинокую виллу, никогда не разговаривают с Агнессой об этом. Ее дело подписывать счета, в которых она ничего не смыслит, время от времени под диктовку падре отвечать на письма, которые она, откровенно говоря, зачастую вовсе не читает. Большей частью содержание письма пересказывает все тот же падре. За что-то ее благодарят, за что-то хвалят, обещают всяческую поддержку. Как трудно все это понять ей, одинокой женщине, которую капризная судьба еще в детстве вырвала из привычного окружения трианцев и швыряла по жизни до тех пор, пока не забросила сюда, в этот богом и людьми забытый угол. ДУМБРАЙТ ИНСПЕКТИРУЕТ На следующее утро после разговора со Шлитсеном Фреду принесли отпечатанную на машинке "легенду" - биографию человека, в которого он должен временно перевоплотиться. Фред взглянул на первую страничку и прочел: "Сомов Игнатий Васильевич". Перевернул последнюю: на ней стояла цифра "182". Итак, придется выучить наизусть сто восемьдесят две страницы текста, чтобы знать малейшие подробности из жизни Сомова. Кто же он такой?.. Лейтенант 119 гренадерского полка... фольксдойч. Пока хватит! С чтением можно подождать... Фред швырнул папку с легендой в угол, чтобы она не мозолила глаза. Как все осточертело! Григорий Гончаренко стал Комаровым, потом Генрихом фон Гольдрингом, теперь ненавистным Фредом Шульцем, который тоже должен перевоплотиться в какого-то Игнатия Сомова. И все это за четверть века жизни. Почему именно ему на долю выпала такая судьба? Уже на первом курсе института иностранных языков он мечтал о серьезной научной работе. Его оружием должно было стать слово - самый прекрасный дар природы. Казалось бы, одна из самых мирных профессий! И вот именно лингвистические наклонности послужили причиной резкого поворота его судьбы. Вместо толстых фолиантов, древних рукописей, он должен теперь изучать биографию Игнатия Сомова! И изучать надо! Как ни вертись, а надо. Ибо пока это единственный путь, которым можно выбраться из террариума, расположенного вблизи Фигераса, куда он так неожиданно попал. Отлично, что удалось разрушить стену недоверия Шлитсена. Этот толстяк мог значительно осложнить дело, надолго запереть Фреда в стенах бывшего монастыря. Кстати говоря, надо пристально осмотреть не только самую школу, но и всю ее территорию. Неизвестно, как еще сложатся обстоятельства. Возможно, придется бежать непосредственно отсюда или во время пути... Куда же придется ехать? Кажется, к папке с легендой приложена какая-то карта? Конечно, вот она! Ага, Бавария... Что говорил мне о ней когда-то Бертгольд? Верно, что-то интересное, иначе смутное воспоминание о каком-то разговоре не сохранилось бы в памяти до сих пор. Так, так, вспомнил: именно население Баварии Гитлер собирался переселить на Украину! Неплохое местечко выбрал фюрер для баварцев... да только из замашки вышла промашка... Еще помнится, Бертгольд говорил, что на баварских землях предполагают создать заповедники, и в связи с этим там запрещено всякое строительство... Жаль, не расспросил тогда поподробнее... А может, не придется ехать в Баварию, а удастся удрать где-нибудь по дороге? Проверить, нет ли хвоста, и улепетнуть... Хвост, верно, все же прицепят... Если не Нунке, то Шлитсен обязательно приставит какогонибудь паршивенького агентишку, чтобы сопровождал до самой Баварии, а там передал другому... Надо быть начеку... О том, как он попадет к месту назначения, тоже не было сказано ни слова. Может быть, самолетом? Это скверно. Лучше бежать во Франции, там найдутся друзья, которые помогут. А пока надо приниматься за изучение легенды... ...Полтора дня Фред изучал биографию Сомова, все подробности, делающие ее правдоподобной. И только сдав экзамен самому себе, позвонил Шлитсену. - Я готов. Заместитель Нунке немедленно вызвал его к себе. - Выучили? - строго спросил он. - Да. - Как звали вашу бабушку по матери? - Эльза. - Когда вы попали в плен? - Шестнадцатого сентября сорок первого года, под Киевом. - Самое любимое блюдо вашего отца? - Сластены. - Чем отличался ваш учитель в сельской школе? - Он немного заикался, а если выпивал хоть рюмку, говорил так, что его трудно было понять. - Номер полка, в котором вы служили? - Я был в отдельном саперном батальоне. Два часа продолжался этот своеобразный экзамен. Фред отвечал лаконично и четко, силясь скрыть от въедливого Шлитсена усталость. Наконец тот изрек: - Теперь я уверен, что вы вызубрили легенду. Где она? Фред протянул напечатанный текст и карту. - Надеюсь, никаких записей вы не делали? - Я не желторотый! - Отвечайте четко и ясно: записей не делали? - Нет. Эти "азы" мне известны - разведчик не имеет права ничего фиксировать. - Хорошо, кажется, все. Пойдемте на веранду! Закрыв дверь, Шлитсен аккуратно защелкнул задвижки и подошел к круглому столику. Под большой салфеткой стояло два прибора и бутылка вина. - Выпьем за ваш, а также наш успех! - проговорил он, торжественно поднимая бокал. - Простите, может быть, вы не любите сухое вино, но я пью только его и только тогда, когда совершенно уверен в успехе операции. - Это завуалированный комплимент? - Комплименты говорят барышням. Разведчику начальник, посылая его на задание, должен говорить правду. - Даже в том случае, если вы не совсем уверены, как будет выполнено задание? - Тогда бы я не поднял этот бокал. Да, да, у нас, старых зубров, съевших зубы на своем деле, есть чутье. Вы способны справиться и справитесь с порученной вам миссией. Но хочу предупредить: не будьте легкомысленны. Моя вера в успех не означает, что задание легкое. Имейте в виду: среди тех, кто не хочет возвращаться в Россию, наверняка есть советские агенты. Будьте осторожны - они не станут церемониться с вами. - Разрешите спросить? - Пожалуйста. - В какой срок я должен уложиться? - Самое большое в месяц. - А если возникнут непредвиденные осложнения и я не смогу справиться в назначенный срок? - Обязаны справиться! Заместитель начальника лагеря вам поможет. Неожиданно на веранду быстро вошел Нунке. Поздоровавшись, он бросил на стол перед Шлитсеном какую-то телеграмму. Тот удивленно поглядел на шефа и пробежал глазами текст. - Что это значит? Нунке пожал плечами, ничего не ответив. Сочтя, что он лишний, Фред попросил разрешения удалиться. - Подождите, вы будете еще нужны, - остановил его Нунке. - Если господин Шлитсен разрешит, я пройду в кабинет. - Пожалуйста... В кабинете Фред устроился в самом дальнем углу, но дверь осталась полуоткрытой. - Почему телеграмма из Никарагуа? - донесся голос Шлитсена. - Очевидно, шеф переехал туда... В телеграмме сообщается, что этот Думбрайт позавчера вылетел в Италию. Если и дальше будет лететь, то не сегодня-завтра прибудет сюда. - Герр Нунке, сама фамилия Думбрайт вам ничего не говорит? - Дорогой коллега! Если кто-либо приезжает, со специальной миссией в такую школу, как наша, так это не врач, не учитель, не духовник, а птица такого же полета, как и мы с вами, только рангом повыше. А у разведчика может быть столько же фамилий, сколько волос на голове. - Ну, что же, ждать придется недолго. Поглядим, что за фрукт этот Думбрайт. - Боюсь самого худшего, - раздраженно произнес Нунке. - Смена резиденции шефа означает и смену ветра. Как бы он не запродал нас всех вместе со школой. - Не