и? Особенно про ГРУ? Это страшно секретная организация, я читал книгу... -- Когда мы ведем расследование, то узнаем все, что требуется, -- сказал Морковин. -- А теперь слушайте выводы. Как мы и предполагали, вы находитесь в центре большой и сложной операции, проводимой ГРУ и какой-то из специальных служб. Вами манипулируют, используя в своих целях. На специальном жаргоне вы -- "слепой" агент. Теперь наша задача -- определить вторую сторону и разгадать цели всей комбинации. -- Вначале надо определить "крота", -- вмешался Сидоров. -- Это... девушка. Носова. Больше некому. -- Как вам пришла идея вообще заниматься мылом? По виду Морковина не было похоже, что он разделяет убежденность Каймакова. -- Совершенно случайно. Разговорились с Димкой Левиным, он и дал вырезку из журнала, пару газет подсказал, потом я залез в статистические справочники... -- Вы сразу собирались писать об этом? -- Да нет... Просто было интересно. А потом выпивали с Димкой, он и говорит: "Тисни в газете, у меня там приятель работает, поможет". И познакомил с Юркиным. -- А вторую статью? -- Вторую... Каймаков задумался, вспоминая. -- Когда эта чертовня вокруг меня завертелась, я Левину поплакался в жилетку, а тот и посоветовал: выболтай в газете все, что знаешь. Он даже название придумал: "Мыло для подземной войны". Сыщики многозначительно переглянулись. -- У Димки котелок хорошо варит... Каймаков осекся. -- Да уж неплохо. -- Кто мог в вашем кабинете забрать кастет и шило? Сколько человек имеют ключи? -- Четверо. Но в тот день двоих не было. Я и Димка... Морковин выжидающе смотрел и слегка кивал, будто стимулировал мыслительный процесс клиента. -- Да нет... Не может быть... Совпадение... -- В нашем деле в совпадения не верят. Каймаков сопротивлялся по инерции -- проступившая вдруг картина была предельно четкой: движущей силой всех поступков, затянувших его в лихую историю, являлся старый товарищ Димка Левин. Разумеется, чисто случайно... -- Мы столько лет дружили... В желудке образовалась противно сосущая пустота, лоб покрылся испариной. Так потел Левин, когда он рассказывал ему о покушении на свою жизнь. -- Вполне может быть, ваш друг тоже "слепой агент" -- передает команды, не зная, что за ними последует. -- А последовали сущие пустяки: хотели убить меня, но убил я, потом кого-то убивали в моей квартире вместо меня... Правда, он сочувствовал и переживал... -- Не расстраивайтесь, -- буднично сказал Морковин. -- Такое часто случается. Он протянул небольшой листок. -- Давайте уладим финансовые дела. Вот отчет о проделанной работе. Она заняла у каждого из нас десять часов и стоит тысячу долларов. Распишитесь здесь. Та электронная штучка, что мы забрали, позволяет нам работать сто часов, конечно, в обычном режиме, без осложняющих обстоятельств. Остается девяносто часов, думаю -- мы успеем довести дело до конца. К тому же у вас в квартире еще имеются два "клопа" про запас. Каймаков расписался. -- Теперь слушайте, что надо делать дальше... Возвращаясь на работу, Каймаков купил бутылку самого дешевого ликера. Впервые в жизни он воспринимал спиртное не как выпивку, а как средство проведения агентурной операции. Левин находился на месте. -- Верка сказала: в кафешку бегал с компанией? -- Он подмигнул. "Вот сволочь", -- подумал Каймаков и дружелюбно подмигнул в ответ. -- Вторым будешь? -- Каймаков показал бутылку. -- Мы с Верой сейчас выпивать сядем. -- Почему вторым? -- спросил Димка. И тут же рассмеялся. -- Понял, понял. Я вообще-то уходить собрался, но раз такое дело... -- Тогда жди. Я постучу в стену. Слова, взгляды, жесты -- все имело иной подтекст, чем обычно. Подлинные намерения маскировались мнимыми, а окружающие как раз их и принимали за подлинные. Каймаков ощущал острый вкус тайны, известной только себе. Именно это чувство удерживает оперативников любой системы от перехода на более спокойную и так же оплачиваемую работу. Верка большими глотками пила ядовито-зеленую жидкость, курила сигарету за сигаретой, болтала всякую чушь. Обычно Каймаков томился, дожидаясь момента, когда бутылка опустеет и можно будет, не нарушая кодекса джентльмена, спустить с нее трусы. Поэтому он предпочитал более быстрый, "трезвый" вариант. Но тогда Верка изображала порядочную женщину и на групповуху не соглашалась. Сейчас он не испытывал обычного нетерпеливого раздражения. Потому что на этот раз Верка была не целью, а средством, таким же, как бутылка дрянного ликера. Целью проводимой Каймаковым агентурной операции являлось удаление Левина с рабочего места без пальто и с твердой гарантией того, что в течение пяти-десяти минут он не вернется в кабинет. Зеленой жидкости оставалось меньше половины бутылки. Верка загасила очередную сигарету, встала, обошла его со спины и, жарко дыша табаком и алкоголем, поцеловала в шею чуть ниже левого уха. Потом, покачивая бедрами, подошла к двери и привычно накинула крючок. "Сколько раз она это делала?" -- подумал Каймаков, не конкретизируя -- относится мысль к крючку или к тому, что последует дальше. Последовал оральный вариант, причем Верка не села на стул, как по-трезвому, а, не жалея колготок, бухнулась на колени. Это являлось верным признаком: набралась она основательно. Каймаков продолжал проводить операцию, убеждаясь, что оперативная работа включает в себя и приятные моменты. Когда первый этап агентурной операции завершился, Верка выпила еще полстакана, затянулась сигаретой и наконец сдавленным голосом сказала: -- Позови Димку... -- Сейчас. -- Каймаков постучал в стену. -- Может, не слышит? Схожу приведу. В коридоре он столкнулся с Левиным. -- Ну что? -- возбужденно спросил тот. -- Будешь внизу работать, -- сообщил Каймаков, запуская старого друга в сектор статистики. Дождавшись, пока щелкнет крючок, он быстро прошел к себе в кабинет и заперся изнутри. Пальто Левина висело в шкафу, Каймаков ловко, будто делал это много раз, засадил под воротник микрофон-передатчик, тот самый, что недавно сидел под его собственным воротником. Только теперь он был настроен на другую волну. Быстро осмотрел карманы, обшарил стол приятеля, но ничего не нашел. Достал маленький журналистский диктофон, полученный от Морковина, спрятал в свой стол, оставив ящик приоткрытым. Прибор включался на голос, что позволяло экономить пленку. Взглянул на часы: семь минут, уже скоро. Сел у телефонного аппарата, снял трубку, набрал единицу, чтобы исчез гудок, приложил к уху. Растрепал волосы, изобразил потрясение: округлил глаза, приоткрыл рот. Вспомнив, отпер дверь и быстро вернулся на место. Движение придало мизансцене экспрессию и повысило убедительность: у вошедшего Левина улыбка мгновенно исчезла. -- Что случилось?! Каймаков резко бросил трубку. -- Все, с меня хватит! Вскочив, он лихорадочно забегал по кабинету. -- Сказали, что теперь мне точно головы не сносить! Взорвут или застрелят, но жить не буду! Димка Левин опустился на стул. Лоб его мгновенно вспотел. -- Что же делать? -- Что, что! Пойду в прокуратуру, в газету, скажу -- все придумал! Нет, не придумал... Скажу -- заставили! Каймаков вдруг остановился и пронзительно уставился на старого приятеля. Тот съежился. -- А ведь это ты меня во все втравил! Каймаков обличающе устремил палец. -- Почему я? -- пискнул коллега. -- Да потому! -- наступал Каймаков. Морковин сказал: "Выведите его из равновесия, заставьте паниковать". -- Кто мне подсунул цифры про это чертово мыло?! А про статью кто надоумил? С Юркиным кто познакомил? -- Значит, я крайний? -- противным, визгливым голосом завопил Левин. -- Я во всем виноват? Он очень боялся любой ответственности и болезненно переживал какие-либо обвинения в свой адрес. -- Конечно, ты! Ты и виноват! Каймаков схватился за живот. -- А меня пусть убивают... Так напугали, что кишки бунтуют! Он выбежал из кабинета. Заперев дверь, Левин кинулся к телефону, поспешно набрал номер. -- Алло, здрасьте, мне Валентина Сергеевича, -- зачастил он. -- Очень срочно! Это Мальвина... В стоящей возле института машине Морковин с напарником переглянулись еще раз. -- Валентин Сергеевич, все пропало! -- неслось из приемника. -- Сашка хочет заявить, что я его всему научил... В прокуратуру, газету... Понимаете, я крайним оказываюсь! Да, да, хорошо. Как же не нервничать... Понял, сейчас приеду... Через несколько минут Мальвина пулей вылетел на улицу и помчался на хорошо известную явку. Сыщики "Инсека" приняли его под наблюдение и двинулись следом. -- Значит, так, -- инструктировал агента майор Межуев. -- Панику прекратить! Тебе ничего не угрожает, да и ему тоже. Чтобы ты убедился... Контрразведчик набрал номер. -- Кислому восстановить круглосуточную охрану! Нет, не закончена... Еще один этап. Все согласовано! Он положил трубку. -- Слышал? Успокой его и убеди никуда не обращаться и никаких заявлений не делать. Узнай, чего он хочет, мы все выполним! Надо продержать его под влиянием еще неделю! Всего неделю... Морковин и Сидоров слушали инструктаж очень внимательно. Когда Мальвина выкатился из явочной квартиры на улицу, сыщики не последовали за ним, а остались у подъезда. Морковин приготовил фотоаппарат с длиннофокусным объективом. Курирующий офицер уходит через пятнадцать-двадцать минут после агента. Поскольку в лицо его не знали, решили фотографировать всех мужчин, подходящих по возрасту. Но задача облегчилась. Вышли две женщины, девочка, подросток, дедушка явно не строевого вида. Ровно через двадцать минут появился плечистый человек лет сорока с военной выправкой и типично "комитетским" лицом. Он профессионально проверился, дважды взглянул на подозрительную машину. В этот момент и щелкнул из-за шторки затвор фотоаппарата. Человек прошел пешком целый квартал, то и дело сворачивая к витринам. Потом сел в автобус и долго смотрел через заднее стекло. Машина оставалась на месте, и он перестал о ней думать. -- Надо сегодня сделать фотографии и установить личность. -- Сидоров включил передачу. -- Я в госпиталь, кишку глотать. -- Чего его устанавливать, -- лениво ответил Морковин. -- Это майор Межуев из одиннадцатого отдела. Я знаю их как облупленных. Элитой себя считают, государство в государстве. Их начальник ни Чебрикову, ни Крючкову не подчинялся. Давай глотай свою кишку, а потом пошуруй у себя в конторе: чего они не поделили с одиннадцатым отделом? Глава двадцать вторая Яркие звезды и большая бледная луна скупо освещали ровную песчаную поверхность, испещренную извилистыми волнами эолового рельефа. Раскаленный за день песок остывал, порывистый ветер от озера Солтон-Си колыхал поднимающиеся вверх потоки теплого воздуха, звезды мерцали. В пустыне шла обычная ночная жизнь. Копошились в поисках пищи грызуны -- мешотчатые мыши, кенгуровые крысы, антилоповые суслики. Искали добычу и те, кто покрупнее: временами отчаянный писк и судорожная возня свидетельствовали, что бросок ночной змеи оказался успешным. Где-то выл койот, охотились на земляных пауков зеброхвостые и ошейниковые ящерицы. Зловещим сухим треском предупреждал о своем приближении песчаный гремучник. Под остовом сгоревшего "Доджа" устроил логово пустынный барсук. А на другой стороне земного шара в видоискателе съемочной камеры "Панасоник" отражалась дневная пустыня Мохаве, совершенно целый "Додж" и рыжий геолог со своим помощникомкитайцем, которых старый Джошуа, шериф Эдлтон, агенты АНБ и ФБР считали мертвыми. Время как бы вернулось вспять: не было никакого взрыва, пожара, буровая установка трудолюбиво ввинчивала очередную обсадную трубу в глубину земли, рыжий улыбался перед закрепленной на штативе видеокамерой и звал товарища, чтобы запечатлеться совместно. Но китаец возился у двигателя и лишь отмахивался в ответ. Рыжий посмотрел под ноги, заинтересовался и принялся ворошить песок. Фр-р-р! Зеброхвостая ящерица вылетела из норы и скрылась за кадром, сразу оказавшись в пустыне Каракумы, где ей и предстояло доживать остаток своих дней. Судьба наиболее яркого представителя фауны Мохаве была более печальной. Рыжий подошел к камере, закрыв животом объектив, и видеоряд оборвался. Затем камера заработала снова, но в другом режиме: на смену автоматической съемке со штатива пришел прыгающий, рваный кадр работающего с рук не очень умелого оператора. Ясно, что оператором был рыжий, потому что объектом съемки служил китаец, явно застигнутый за делом, которое не хотел афишировать. Черную, с желтым брюхом, перехваченную красными кольцами королевскую змею нельзя спутать с другим пресмыкающимся. Камера подкараулила момент, когда китаец резким движением отсверкивающего на солнце ножа отрубил ей голову и, удерживая двумя руками бьющееся в агонии тело, поймал открытым ртом струю крови. Заметив, что его снимают, он поспешно отвернулся и отбежал в сторону. Камера выключилась. Дублер Чена блевал, выворачиваясь наизнанку, полоскал рот водкой, потом сделал несколько больших глотков и сел на песок, ругаясь отвратительными словами. -- Видишь, ничего особенного, -- бодро сказал Богосов. -- Немного неприятно, но терпеть можно! -- Сам попробуй, как оно терпится! Дублер попытался сдержать очередной рвотный спазм, но безуспешно. Богосов деликатно выжидал. -- Накрой пока, чтоб не завялилась, -- он показал ассистенту на все еще извивающееся тело змеи. Дублер поднял перепачканное лицо. -- Зачем?! Специалист по инсценировкам немного помедлил. -- Еще один кадр, да не бойся, совсем безобидный... Вроде он тебя поймал врасплох: ты ее распластал, посолил... С утробным рвотным звуком китаец уткнулся в песок. -- И все! Увидел объектив, отвернулся и убежал! -- Я лучше застрелюсь! Хватит! Больше до нее не дотронусь! Мнимый Чен протер водкой лицо и пошел к палаткам. -- Ну, хватит так хватит! -- нехотя уступил Богосов. -- Сейчас просмотрим запись... -- Все нормально, -- сказал он через несколько минут и передал кассету Васильеву. -- Комар носа не подточит! Могут быть небольшие отличия в деталях, но обнаружить их некому. Свидетелей не осталось. Специалист по инсценировкам ошибался. На противоположной стороне планеты спал мирным сном старый Джошуа. Он помнил, что у "Доджа" была смята, выправлена и покрашена заново левая дверь, причем цвет отличался от цвета кузова, и довольно заметно. И рыжий любитель чая весил на добрый десяток фунтов больше. И китаец отсекал голову змеям совсем по-другому. По всем правилам Джошуа обязательно подлежал "зачистке". Но в девяносто втором Служба внешней разведки уже не располагала соответствующими подразделениями. Пришлось обращаться за помощью к коллегам из ГРУ. Сотрудник подотдела физических воздействий Карл вычислил человека из АНБ в заезжем коммерсанте, остановившемся в заштатной гостинице Лон-Пайна. Именно он снабдил своего агента бомбой с часовым механизмом и послал ликвидировать русских шпионов, против которых не было достаточных для предания суду доказательств. Несчастный случай наилучшим образом разрешал проблему... Но агент не вернулся, и коммерсант трагически погиб. Карл присматривался к деду-свидетелю, тот вроде бы ничего не знал. Дела это не меняло, основанием для "зачистки" является не то, что свидетель знает, а то, что он может знать. Но дед ходил везде с собакой и короткой двустволкой. К тому же задание исходило из другого ведомства... Карл плюнул и не стал рисковать. Расписавшись за кассету с пленкой, Васильев спрятал ее в нагрудный карман. -- Одного не пойму: зачем все? -- спросил старший десятки "альфовцев". -- Такие расходы из-за десятиминутного кино... Карпенко приказал, если надо, умереть за эту пленку... Почему?! Васильев пожал плечами. -- Я тоже не пойму: почему у вас Карпенко командует? Он же давно отстранен! -- А, ладно! Что будем с машинами делать? Нейтральные темы больше устраивали обоих. -- Давай "шмеля" попробуем. Это лучше пластика. -- Давай. "Додж", с переведенной в транспортное положение буровой установкой, отогнали на пятьсот метров под крутой бархан. Богосов принес тело и голову королевской змеи, бросил на переднее сиденье, потом отвинтил калифорнийские номера, положил их на термитную шашку и поджег шнур. В брызжущем искрами белом пламени искусно выполненные в секретной лаборатории одиннадцатого отдела дубликаты мгновенно превратились в капли расплавленного металла, не поддающиеся никакой идентификации. Два помощника специалиста по инсценировкам снесли в "Додж" все, что помогало воспроизводить в Каракумах пустыню Мохаве. Тем временем Васильев вынес из оборудованного в одной из палаток оружейного склада короткую толстую, с двумя пистолетными ручками трубу "шмеля" и стодвадцатисантиметровый цилиндр плазменного "выстрела". Свободные от караула бойцы оживились. "Альфовцы" видели плазменный огнемет в работе, сотрудники одиннадцатого отдела, кроме Васильева, только слышали о нем. -- Давайте я пальну... -- Нет, я! -- Тогда жребий! Застоявшиеся без дела мужики спорили, как дети. Наконец вопрос был улажен. Один из прапорщиков стал на колено, водрузил на плечо заряженный "шмель" и припал к оптическому прицелу.. Раздался грохот, реактивная струя вырвала картонную заглушку в задней части цилиндра, а из трубы "шмеля" вылетел огненный шар, больше всего напоминающий шаровую молнию. С небольшим превышением траектории шар понесся к цели, потом снизился и угодил прямо в середину неправильно покрашенной левой передней двери. Наблюдавший в бинокль Васильев видел, что дверь исчезла, пламя растеклось по кабине и, увеличиваясь в объеме, выплеснулось наружу. Для остальных "Додж" просто взорвался, скрывшись в бешеных клубах огня и густого черного дыма. -- Здорово. -- Стрелявший прапорщик, улыбаясь, отсоединил от "шмеля" пустой цилиндр. -- Теперь еще раз, в буровую... -- Хватит! -- отрезал Васильев. -- Осталось всего шесть зарядов. Что уцелело -- уничтожить пластиком и термитными шашками. И гильзу -- в огонь! -- Зачем нам эти заряды? -- недовольно пробурчал прапорщик. -- Солить, что ли... -- Лишний груз обратно тащить, -- поддержали его разочарованные зрители. Отряд Исламского освобождения возглавлял Гулям Хайдаров, моджахедов вел полевой командир Пахадыр. Если бы кто-то из чоновцев, воевавших здесь в тридцатые, увидел двигающуюся колонну, он бы не задумываясь подал сигнал: "Басмачи! Около ста сабель!" Правда, кроме лошадей, впереди колонны двигались четыре вездехода, а вместо сабель и винтовок конца прошлого века имелись автоматы Калашникова, карабины "М-16", пулеметы и гранатометы. На этом отличия заканчивались: одежда, внешний вид и выражение лиц вооруженных людей полностью соответствовали облику достопамятных басмаческих банд, и двигающие их идеи на расстоянии не воспринимаются, да и в бою никак себя не проявляют. Скрытно приблизившись на километр к границе, "басмачи" сделали привал. Пахадыр послал людей на разведку и поиски места для переправы. -- Переправимся, как стемнеет. -- Толстый желтый ноготь уперся в карту. -- Группа прикрытия отвлечет пограничников, они сейчас не усердствуют. Песок плотный, за час доберемся. Там их человек тридцать-сорок, быстро справимся. -- Конечно, -- с готовностью кивнул Хайдаров. -- Не с такими за двадцать минут разделывались! В воздухе потянуло вкусным запахом плова. Когда-то Алексея Плеско угнетал маленький рост. Он носил огромные каблуки, прибавляющие шесть-семь сантиметров, и успокаивал себя мыслью, что маленькой хитрости никто не замечает. Но однажды случайно услышал шутку по этому поводу и понял: каблуки не устраняют физического недостатка, зато делают его уязвимым в моральном плане. Постепенно комплекс почти исчез. Этому в немалой степени способствовала работа: когда "стираешь" одного за другим в разных точках земного шара независимо от должности, положения в обществе, богатства, то ощущение могущества компенсирует недостаток роста. Наоборот, невзрачная внешность помогает избегать подозрений и благополучно исчезать после проведения акции. Он безупречно владел семью языками, освоил любые способы и инструменты воздействия, очень точно рассчитывал операции -- его план ни разу не дал осечки. Продвинувшись по службе, он отошел от непосредственного проведения воздействий, осуществляя лишь организационные и контрольные функции. Но острое, ни с чем не сравнимое чувство властителя судеб, возникающее, когда перерезаешь ниточку чужой жизни, было уже необходимо ему как наркотик. Скорее оно, а не деньги, склонило Плеско к выполнению первого заказа. Да и впоследствии им руководили интерес и охотничий азарт, а вовсе не корысть. Он купил взрослой дочери квартиру, оставшись с женой в блочной двухкомнатке, построил дом матери, доживающей свой век в Тверской области, совсем недавно сменил старый "Запорожец" на "ВАЗ-2107". В их семье не было склонности к обновкам либо дорогостоящим развлечениям, рекламы японских телевизоров или отдыха на Канарах его совершенно не привлекали. Толстые пачки стодолларовых купюр бесцельно лежали на антресолях в перехваченной изоляционной лентой коробке из-под обуви. И все же ощущение богатства придавало уверенности, избавляло от тревоги за будущее. Он не задумывался, как большинство коллег, как жить после отставки и где найти "приварок" к двухсоттысячной пенсии. К тому же и квартиру, и машину, и дом он бы никогда не купил на жалованье, позволяющее лишь сводить концы с концами. Заниматься тем, чем он занимался, Алексей Плеско не боялся. Опасны были случайности: взрыв в момент установки заряда, оказавшийся на месте акции решительный, да еще вооруженный милиционер, быстрая реакция охраны... Вероятность подобных случайностей чрезвычайно мала, раскрываемость "заказов" приближена к нулю, к тому же, имея "крышей" подотдел физических воздействий ГРУ и кучу документов прикрытия, можно "запудрить мозги" любому участковому, оперу, патрульному, который станет цепляться на месте происшествия или при отходе. А если закрутится по-серьезному, статус офицера гарантировал передачу дела военному следователю. Плеско знал: что бы ни говорили о независимости военной юстиции, но и военные прокуроры, и следователи, и судьи носят армейскую форму, "ходят" под Министерством обороны и выполняют его приказы гораздо четче и тщательнее, чем какие-то там гражданские законы. А начальник столь специфического подразделения знает много таких вещей, что лучше не отдавать его на расправу... Могут, конечно, организовать несчастный случай, но вряд ли его же подчиненные сделают все как надо, даже не из большой любви к шефу, хотя он всегда обращался с людьми по-человечески, а из опасения создать прецедент: "Сегодня -- ты, а завтра -- я..." В своих рассуждениях майор Плеско был прав, но он не брал в расчет майора милиции Котова и генерала госбезопасности Верлинова. Потому что о существовании первого вообще не имел понятия, а о втором хотя и был наслышан, но не увязывал ненависть генерала к предателям со своей персоной. О Верлинове неожиданно и пошел разговор во время получения очередного заказа. -- Это трудная задача, она не каждому по плечу. -- Черноволосый, с ровным пробором человек деловито распаковывал пачку жевательной резинки. -- К тому же вопрос политической важности. Несколько лет назад скорее всего вы бы получили официальное задание и выполнили его за зарплату. Увы... Все изменилось! Сейчас задание неофициальное, хотя и исходит из правительственных кругов. Его стоимость оценена в двадцать тысяч долларов. Вы выбраны как официальное лицо и высококлассный специалист. Плеско молчал. Единственное, чего он опасался в своей работе, -- что его уберут заказчики. Страховкой здесь служили два обстоятельства: ликвидация старшего офицера ГРУ неизбежно вызовет большой шум, на ноги поднимутся угрозыск, контрразведка, специальные армейские подразделения. И второе: устранить профессионала такого уровня непросто, он может опередить киллера и уж наверняка оставит серьезным людям координаты того, кто объективно заинтересован в его смерти. Совсем другое дело, когда заказ исходит из высших сфер. Отработанный инструмент уничтожается -- таков обязательный принцип сохранения тайны... Но отказаться еще опаснее. -- Пожуйте, -- человек с пробором протянул пластинку жвачки. -- Вы-то никогда не курили, а я недавно бросил. Только резинкой спасаюсь. Берите, берите -- для зубов очень полезно. Не пробовали? -- Пятьдесят процентов вперед, -- вместо ответа сказал Плеско. Замордованный кражами, разбоями, изнасилованиями и убийствами, майор Котов не любил телефонных звонков. Но этого он ждал давно, а потому почти обрадовался. -- Аркадьев из Главка, -- раздался в трубке уверенный голос. -- Нашел я твоего лейтенанта. Только он уже капитан. Так... Капитан Иванченко, начальник группы легкого и специального вооружения Центрального склада вещевой и материально-технической комплектации Министерства обороны... Аркадьев зачитал свои записи, перемежая собственными же комментариями. -- Работенка непыльная, выгодная, по службе продвигается хорошо, значит, есть поддержка. Записывай адрес: Молодцова, сорок четыре, квартира пятнадцать. Это в Медведкове. Прописка с девяносто второго года. Значит, умеет вертеться. И военнослужащий... Не представляю, как ты до него дотянешься... -- Есть способы, -- проворчал Котов, записывая. -- Спасибо за помощь! Способы раскрытия преступлений древни, как мир. Слежка -- самый простой и эффективный. Поскольку оснований для официального задания в службу наружного наблюдения у Котова не имелось, он поручил это двум нештатным сотрудникам. Через три дня определился режим дня наблюдаемого: к восьми он приезжал на склад, в двенадцать-час выходил в город, до трех-четырех занимался своими делами и вновь возвращался на службу. Около шести капитан покидал работу и на вишневом "Москвиче" последней модели прибывал домой, к жене и ребенку. Теперь в дневной перерыв Иванченко брал под наблюдение сам Котов или опер, которому начальник УР доверял. Контакты у капитана оказались весьма обширными: с молодыми людьми "крутого" вида он вел переговоры в машине, с кавказцами и другими "южными" людьми обедал в дорогих ресторанах, с начальниками и бизнесменами различных рангов встречался в офисах или на нейтральной территории. Похоже было, что начальник группы легкого и специального вооружения необходим очень многим. При этом он совершенно не задумывался о возможности слежки и даже позволял фотографировать себя в различных ракурсах. Два раза в неделю он проявлял конспиративность, вызывавшую у Котова легкую кривую усмешку. Вишневый "Москвич" останавливался в тихом переулке, и на заднее сиденье садилась красивая молодящаяся блондинка средних лет. Через двадцать пять минут автомобиль останавливался у недавно заселенного двенадцатиэтажного дома, дама выходила и со скучающим видом прогуливалась взад-вперед, пока Рванченко запирал "Москвич", поднимался на шестой этаж и заходил в двадцать первую квартиру. Через несколько минут в эту же квартиру заходила и блондинка. Через полтора-два часа они порознь выходили, и капитан отвозил даму обратно. Если прежние контакты Иванченко Котов только фиксировал, то этот отработал. Когда оказалось, что дама -- жена заместителя начальника Центрального склада вещевой и материально-технической комплектации, начальник УР понял, что потратил время не зря. Маленький неказистый человечек в мятой одежде и с таким же мятым лицом медленно шел по улице, безразлично глазея по сторонам. За безразличием скрывался тщательно замаскированный интерес: ширина проезжей части и тротуара, размеры прилегающего к дому газона, расположение постов охраны, расстояние до других домов, их высота. Когда к зданию подъехали автомобили генерала Верлинова, прохожий замедлил шаг и даже вернулся на полквартала, чтобы пронаблюдать процедуру выхода генерала. Плеско еще не решил, к какому способу прибегнуть. На этот раз от него не требовали театральных эффектов, вполне подходили естественная смерть, несчастный случай, катастрофа. Вписывался в ситуацию и террористический акт. Обдумывая сложную задачу, маленький человечек не обратил внимания, что сам стал объектом изучения. Скрытый передвижной пост охраны выделил его из остальных прохожих и взял под сопровождающее наблюдение. Майор считал, что ничем не проявил себя, и потому проверялся формально и вяло, по привычке. Профессионалов при такой проверке засечь трудно. На следующий день Верлинов получил из отдела внутренней безопасности рапорт, фотографию и биографическую справку, которая, несмотря на заведомую неполноту, никак не соответствовала заурядному лицу на снимке. Верлинов был слишком опытен и предусмотрителен для того, чтобы отмахнуться от вывода службы безопасности и признать прогулку специалиста по ликвидациям у своего дома случайной. Вывод гласил: "Разведывательный обход с целью подготовки покушения". Генерал долго всматривался в фотографию и о чем-то напряженно думал. Уголок пустыни Мохаве в Каракумах перестал существовать. Куски оплавленного металла зарыты глубоко в песок у подножия бархана, когда он продвинется вперед, захоронение станет практически недосягаемым. Единственный свидетель -- зеброхвостая ящерица не сможет ни о чем рассказать, разве что вызовет удивление, попавшись на глаза человеку, знающему фауну Каракумов. Джек по обыкновению напился в стельку, сегодня ему составил компанию дублер Чена. -- Ты правда живой? -- спрашивал Джек и с усилием грозил пальцем. -- Я ведь тебя предупредил! Признайся: предупредил? -- Я живой, -- отвечал дублер, икая и с омерзением прислушиваясь к происходящему в-глубине организма. -- Ты предупредил. Но о чем -- не знаю! Разговор получался очень содержательным. Два грузовика-вездехода уже были загружены: ранним утром группа должна тронуться в путь. Только палатка импровизированного оружейного склада осталась неразобранной: Васильев приказал погрузить вооружение перед самым отправлением, командир десятки "альфовцев" полностью поддержал такое решение. Они смотрели на гору оружия и боеприпасов и думали об одном и том же. -- А зачем ты ракетный пояс тащил? Командир десятки указал на сдвоенные стальные баллоны с раструбами сопел внизу и торчащими вперед подлокотниками с рычагами управления. Капитан пожал плечами. -- Затем же, что и все остальное. В лагере царило приподнятое настроение: работа закончена! И хотя сути ее большинство участников экспедиции не понимали, радости это не убавляло. Горели костры. Сайд купил в Мукры двух баранов, и все с нетерпением ждали, когда он сочтет, что мясо достаточно прожарилось. Не дожидаясь шашлыка, начали выпивать. Державшиеся ранее особняком "альфовцы" перемешались с сотрудниками одиннадцатого отдела. На свет появилась гитара... Земной шар повернулся на пол-оборота, перенеся пустыню Мохаве на дневную сторону, а Каракумы -- под крупные звезды и большую луну, сейчас не бледную, а багровую, сулящую сильный ветер и неприятные события. Оцепление вокруг лагеря поредело, на постах оставалось всего восемь человек, замаскированных не менее тщательно, чем днем, и снабженных приемниками охранно-сторожевой системы, датчики которой были закопаны в песок по периметру лагеря в полусотне метров впереди линии часовых. Сзади горели костры, товарищи жарили мясо, пили водку, пели песни. В огне и дыму сверхсекретных учений, Где грохот такой, что дрожат небеса, Фигурки в пятнистом и рыцарских шлемах В контрольное время творят чудеса. И скажет негромко глава Комитета, Законную гордость скрывая едва Перед армейским генералитетом: "Работает подразделение "А"!" Над песком музыка и слова разносятся далеко, часовые слышали их, и "альфовцы" улыбались: верный знак того, что Валька Косторезов дошел до кондиции. Кабульская стража не сдержит напора, И нам не преграда дворцовый забор, Но... все же мы группа для антитеррора. А то, что мы делаем, -- это террор. Старший десятки поморщился. Песню сочинил в девяносто первом лейтенант Шатров, и в самой "Альфе" к ней относились по-разному. Мы телепрограммы очистим от скверны, Выигрышна с нами любая игра. И прав замполит: что мы туз -- это верно, Но только выбрасываемый из рукава. Из пустыни к лагерю подползали разведчики Пахадыра. Их было четверо: в светлом пустынном камуфляже, с раскрашенными лицами. В зубах зажаты ножи, в руках гранаты, автоматы закреплены на спине. До них уже тоже доносились гитарные переборы и хриплый баритон Вальки Косторезова. Задачу решаем без лишнего спора, Атака мгновенна, как выстрел в упор, Но все же мы группа для антитеррора, А то, что мы делаем, -- это террор. -- Понимаешь, -- сказал старший десятки, закусывая куском дымящегося мяса полстакана водки. -- Они стали Юрку Шатрова прессовать за очернительство и чуть ли не враждебную пропаганду -- чушь собачья, но уж патриотом подразделения его никак не назовешь! Давай еще примем... Капитан Косторезов пел про ту, первую осаду "Белого дома", и Васильев вспомнил рассказ Якимова. ... Живое кольцо прорвать кровью и плачем! Мы скажем в ответ: "Да идут они на...!" Впервые поставленную задачу Не выполнит подразделение "А". -- Его все равно уволили, -- меланхолично пояснил командир десятки. -- Нашли предлог -- и привет! Красивая сказка, что с нашей подачи Гоняет по свету людская молва. А правда проста -- побоялись задачу Поставить для подразделения "А". А мы бы решили без лишнего спора, Атака мгновенна, как выстрел в упор. Конечно, мы группа для антитеррора, Но кто точно скажет -- какой он, террор... Моджахеды подобрались так близко, что отчетливо различали слова, хотя их не понимали и в смысл не вникали. Главное, противник на месте, ничего не подозревает и веселится перед смертью. Основные силы отставали на километр и ждали сигнала. У лазутчиков имелась для этого маленькая японская рация. Фархад и Салахутдин почти одновременно наползли на скрытую в песке сигнальную проволоку. Мигание неоновой лампочки на сторожевых приемниках известило часовых, что периметр охраны нарушен существом весом более сорока килограммов. Тут же включилась вторая лампочка, показывающая, что существ минимум два. В кармане у Васильева раздался зуммер, вынув плоскую пластмассовую коробочку, он тоже увидел мигающие неонки и показал напарнику. Из крохотного динамика донесся хрипловатый голос: -- Я останусь, а вы вернитесь за бархан, свяжитесь с отрядом и передайте командиру, что все в порядке. Пусть выдвигаются и окружают лагерь. Салахутдин говорил на фарси, прошедшие Афган понимают основные диалекты, по крайней мере улавливают смысл сказанного. Датчики охранно-сторожевой системы передали на приемники быстрый шепот, и Васильев изменился в лице. -- Тревога! Разобрать оружие, занять оборону, только тихо! Этих взять! Три тени ползли обратно, Салахутдин же решил продвинуться вперед, чтобы можно было видеть противника. Он полз прямо на прапорщика Огнева из одиннадцатого отдела, но обнаружил его существование только в тот момент, когда сильные руки вцепились в горло. Хорошо, костяная рукоять кинжала торчала изо рта: далеко тянуться не пришлось, и отсверкивающий в лунном свете клинок привычно метнулся за темной, с пьянящим запахом кровью неверного. Но напиться не сумел: пронзил пустоту и вылетел из вмиг онемевшей кости. Зато удалось освободиться от удушающего захвата, и Салахутдин с рычанием бросился на врага. Два жилистых тела катались по песку, нанося друг другу удары, моджахед зажал в кулаке гранату и действовал ею как кастетом. Огнев уклонялся, подставляя предплечье, и жалел, что у него нет ножа, что сразу не выстрелил, что вообще оказался здесь, под чужими звездами, вдалеке от московской квартиры и теплой ласковой жены. А тренированное тело действовало независимо от сознания, выполняя все, что необходимо. Наконец рука моджахеда попала в захват, с хрустом лопнул локтевой сустав, прапорщик подмял его под себя, уткнул лицом в песок и осмотрелся. Густая азиатская ночь была непроглядной, сквозь шум поднявшегося ветра не доносилось ни одного постороннего звука. Внизу резко щелкнуло. Свободной рукой Салахутдин подцепил гранату и зубами вытащил чеку. До взрыва оставалось четыре секунды. Огнев коротким ударом сломал напряженную шею и рывком набросил обмякшее тело на ребристую "лимонку". Сам прыгнул в сторону, дважды перекатился через бок и распластался, вжимаясь в песок. Приглушенно грохнул взрыв, сверкнуло, свистнули осколки. Пронесло! Огнев поднялся и машинально принялся отряхивать с одежды песок. Ноги заметно дрожали. В отделении вспыхнули два подствольных прожектора, вырвавших из темноты убегающие фигуры. -- Стоять, мать вашу! Стоять! Один из убегавших взмахнул рукой. -- Ах, сука!! Ударили автоматы. Яркие лучи бесцельно метнулись, прочертив извилистые полосы по зыбкому склону бархана, сильно рванула граната. Содержимое оружейной палатки разобрали мгновенно. Отряд охраны действовал четко и хладнокровно, хотя явственно ощущалось владевшее бойцами напряжение. Хорошо держались Богосов и его ассистенты, дублер Чена мгновенно протрезвел и попросил автомат, Джек обхватил голову руками и как заведенный повторял одну и ту же фразу: -- Я так и знал. Я так и знал. Я так и знал... Растерянно метался самый молодой член экспедиции -- повар Вова, автомат криво висел на его шее и колотил по груди. -- Четверо, все готовы, -- доложил один из посланных на перехват бойцов. -- Документов нет. Оружие и вот... Он протянул небольшую черную коробочку с короткой гибкой антенной. Васильев включил рацию, но ничего не понял в доносившемся бормотании. -- Сайда ко мне! Вокруг лагеря разворачивалось кольцо обороны, ощетинившееся в темноту двенадцатью стволами ручных и двумя -- станковых пулеметов. Снайперы пристегивали к винтовкам инфракрасные прицелы. Косторезов тащил "шмель" и "выстрелы" к нему, занимали места автоматчики. -- Переводи! -- Васильев поднес рацию к уху запыхавшегося Сайда. Тот вслушался. -- Салахутдин, ответь Пахадыру. Что за шум? Выходи на связь! -- На связь, так на связь! -- сказал Васильев. -- Передавай: -- Вы совершили нападение на российскую военную часть. Немедленно прекратите боевые действия и... Он запнулся, не зная, чего требовать от неизвестного противника. -- И сдавайтесь! -- закончил фразу Сайд. Из динамика донеслась отборная русская брань, потом невидимый собеседник вновь перешел на фарси. -- Что он говорит? -- Что уничтожит всех, разрежет животы и снимет кожу, заживо сожжет в костре, съест сырыми, -- помедлив, перевел Сайд. -- Ну-ка дай! Взяв рацию, Васильев на универсальном, понятном всем языке пояснил, что он думает о Пахадыре и его ближайших родственниках и как относится к его планам. Потом капитан связался с заставой. -- У нас тут бой, -- отозвался Вороненков. -- Помочь не можем. Запросил подкрепление, но когда будет -- неизвестно. Удачи! Замкомандира заставы отключился. В это время из темноты донесся леденящий душу вой, которым среднеазиатские басмачи и афганские душманы парализовывали волю противника перед атакой. Они были совсем близко и сжимали кольцо. Глава двадцать третья Выполняя инструкции Морковина, Каймаков дал себя успокоить. -- Я же не виноват, что так получилось, -- жалко оправдывался Левин. -- Я хотел как лучше! -- Да ясно, ясно... Я на тебя от страха напустился, -- миролюбиво сказал Каймаков. В дверь заглянула Верка. -- Мальчишки, идем чай пить? -- Она была пьяна, щеки горели нездоровым багровым румянцем. -- Можно ко мне домой поехать... А чего вы такие надутые? -- Иди, Верунчик, мы сейчас. -- Каймаков, как мог, ласково улыбнулся. -- Ненасытная, сука, -- пробурчал Левин, когда она закрыла дверь. -- Пойдешь? "Куда ты дел мой пакет, сволочь?" -- вертелось на языке у Каймакова. Он с трудом сдержался и отрицательно покачал головой. -- Нет, домой надо. И охоты нет. Когда Кислый шел от метро к дому, он проходил мимо расстрелянной недавно шашлычной. Стекла были уже вставлены, аппетитный запах говорил о том, что заведение функционирует. На входе стоял крепкий небритый армянин, внимательно рассматривающий входящих. Вот он остановил молодого парня в кожаном пальто, вышедшего из белой "Ауди-200". -- Покушать или по делу? -- К Арсену, -- коротко ответил Гена Сысоев. -- Я работаю на Седого. -- Какая мне разница, на кого ты работаешь! На седого, рыжего, лысого... Мне важно, чтоб порядок был! Охранник быстро ощупал карманы и подмышки кожаного пальто. -- А то приходят бандиты, стреляют, убивают... Честных людей защитить некому... -- бурчал он при этом. -- Но мы земляка в обиду не дадим. Проходи! Гена ничего не понимал. Шашлычная находилась на их территории и под их контролем, он всегда заходил сюда хозяином, и Арсен бесплатно угощал лучшими кусками мяса да норовил засунуть деньги в карман. Это не считая того, что регулярно отдавал сборщикам. А сейчас... Впечатление такое, что он попал в чужую зону влияния. -- Здравствуй, Арсен! -- Добрый день, дорогой, -- степенно отозвался шашлычник без обычной радостной улыбки. -- Сделать порцию? Всего пять тысяч. -- Слушай меня внимательно, -- начал Сысоев, но тут же сбился с привычного угрожающего тона: из подсобки на него смотрел могучий кавказец с холодно блестящими глазами. -- Наших людей побили. Трех у тебя дома, в подъезде, двух здесь рядом, твои земляки. Что ты про это знаешь? Арсен пожал плечами. -- Ничего не знаю. Как ваши здесь стрельбу устроили, это видел... Он обернулся в поисках поддержки, и она немедленно последовала. -- Сейчас каждый день убивают, думают, так и надо, -- вмешался холодноглазый кавказец. -- А когда их в ответ убьют -- не нравится! Только по-другому не бывает... И не будет! Мы земляки, друг за друга постоим! -- Что ты здесь базланишь! -- вспылил Гена. -- Чья это территория? И кто ты такой? -- Территория нашего друга Клыка, -- терпеливо пояснил кавказец. -- Он разрешил и цветочный ряд поставить. За деньги, конечно: хозяину обязательно платить положено. А я Вартан. А ты кто? Гена повернулся и под насмешливыми взглядами вышел на улицу. "Пропала точка, -- подумал он. -- И это только начало..." На капоте "Ауди" было написано углем непристойное слово. Гена выругался и зло хлопнул дверцей. Наблюдавший происходящее Каймаков двинулся дальше через пустырь. Три оборванных алкоголика разливали по замызганным стаканам вино из большой бутылки. В сотне метров ждал кого-то изысканно одетый человек с букетом красных гвоздик. -- Эй, ты! -- Один из оборванцев поманил Каймакова грязным пальцем. -- Иди сюда. "Чтоб вы передохли, -- подумал Кислый, продолжая движение. -- Шагу нельзя ступить спокойно!" Шило украл Левин, отвертку или молоток он так и не собрался сунуть в "дипломат", добытый Вовчиком пистолет лежал незаряженным дома. Бывший беспризорник обещал купить патронов на Рижском рынке. Хорошо, если бы он уже это сделал и готовая к бою пушка находилась под рукой... -- Я кому сказал! Они пошли наперерез -- все трое, слегка расходясь, чтобы взять в кольцо. Каймаков огляделся. Вокруг никого не было. Ни бравых омоновцев, ни решительных патрульных, ни постового, ни дружинника, ни просто гражданина, жаждущего прийти на помощь. Лишь франт с цветами наблюдал за развитием событий. Каймаков ударил первого в колено и бросился бежать. -- Ну, сука! Раздался топот, толчок в спину сбил его с ног. Пинки посыпались со всех сторон. Зазвенело стекло. -- Сщас ему рожу разукрашу... Зазубренное бутылочное горлышко приближалось к лицу, когда раздался выстрел. Потом второй, третий! Горлышко исчезло. -- Быстро вставайте! -- Чья-то рука вцепилась в воротник пальто Каймакова, помогая ему подняться на ноги. Это был тот самый франт, только вместо цветов он держал в руке пистолет. Один нападающий лежал на земле, двое терли глаза и надсадно кашляли. Каймаков почувствовал острый запах и резь в глазах. -- Уходим, скорее! -- Спаситель тянул его за пальто. -- Не трите глаза, быстрей пройдет. -- Я тебя, пидора, на нож посажу! -- раздавалось сзади. -- Сейчас догоню и посажу! Отбежав на несколько сот метров, они оглянулись. Нападавшие, похоже, приходили в себя и действительно собирались пуститься в погоню. У Каймакова резало глаза, особенно левый. -- Черт, я тоже наглотался, -- сказал незнакомец. -- Горло дерет, нос... Надо бы прополоскать с содой... Посмотрите, они не бегут следом? -- Вроде нет. Я живу в квартале отсюда, зайдем ко мне. -- Это самое умное, -- кивнул спаситель. Когда вечером к Каймакову заехал Морковин, тот рассказал о происшествии. -- Но это случайность, -- закончил Кислый рассказ. -- Обычное пьяное отребье, хулиганы. -- Да? А как ваш спаситель? -- Отличный парень! Витя Клячкин. Отсидел ни за что четыре года... Смелый! Они сидели на кухне, закрыв дверь в комнату. Каймаков на всякий случай открыл кран, чтобы звук льющейся воды заглушал разговор. -- Хорошо, что он подвернулся со своим газовым пистолетом. -- О чем говорили? -- Обычный треп. Знаете, как после драки... Бессвязно все. Еще и выпили... Потом он про зону вспомнил -- ужасы всякие... -- Когда договорились встретиться? -- Завтра после работы... Каймаков осекся. -- Откуда... Почему думаете, будто договорились? -- Да потому, что это подстава. -- Но... -- Самая элементарная. Вариант номер семь из инструкции по установлению контактов. Девиз: "Лучший способ войти в доверие к человеку -- это его спасти". Рассчитан на неискушенных, слабозащищенных и впечатлительных людей. Есть гораздо более изощренные способы знакомств... -- Никому нельзя верить... -- убито прошептал Каймаков. -- Такой приличный парень. Я действительно ему очень признателен. -- Данный вариант как раз имеет целью вызвать теплые чувства и искреннюю благодарность к спасителю. Тогда легко сглаживаются всякие шероховатости. Вы, например, не спросили, что он здесь делал? -- Ждал девушку! С букетом цветов. Вчера познакомился в метро. -- Прекрасно. Почему же она не появилась? Почему он не продолжил ожидание после своей чудесной победы? Начисто забыв о свидании, он бросает букет и идет к незнакомому человеку пить водку и травить байки о зоне! Вам не кажется это странным? -- Хороший парень, -- печально повторил Каймаков. -- Не отрицаю. Он действительно может быть приличным человеком. Возможно, и не собирается причинять вам вред. Ему просто нужно выполнить задание. Что-то сообщить или, наоборот, узнать, с кем-то познакомить. Одним словом, сделать нечто совершенно невинное. Другое дело -- не исключены побочные эффекты. Например, вы попадете под трамвай или отравитесь газом... -- Что же мне делать? -- Естественно вести себя, поддерживать контакты и сообщать нам, что ему надо. А мы завтра пронаблюдаем -- что он за птица. За проведенную операцию Асмодей удостоился искренних похвал Межуева и Григорьева. -- Он лихой оказался, этот Кислый, так двинул моего парня в колено -- чуть не сломал, -- рассказывал Семен. -- Пришлось тридцать тысяч доплатить, чтоб без обид. -- А Виктор молодец, бабахал как в кино, -- сказал майор. -- Кстати, -- Семен протянул руку, -- давай пушку, дозарядить надо. Они сидели в другой конспиративной квартире, которая отличалась от первой только месторасположением: планировка и обстановка совпадали почти до деталей. Семен извлек из "вальтера" магазин. -- Осталось два газовых, так? -- Так, -- кивнул Асмодей. Один неиспользованный патрон он специально вынул, чтобы Семенова арифметика сошлась с действительностью. -- Точно. -- Григорьев заглянул в дырочки обоймы. -- Теперь давай три газовых и два звуковых. Когда Асмодей принес требуемое, прапорщик поучающе сказал: -- Смотри и запоминай, пока я жив. Вначале эти, с желтой заглушкой, потом два с зелеными. Теперь досылаем в ствол... Он передернул затвор и протянул пистолет рукояткой вперед. -- Вопросы есть? Ему явно нравилось учить. Но Металлист делал это наглядней. -- Доложите Дронову, Валентин Сергеевич, что газовый пистолет использовался для проведения операции, -- сказал Семен. -- А то он считает, что мы поощряем блажь... Межуев кивнул. -- Обязательно доложу. И повернулся к Асмодею. -- Когда думаешь выходить на связь со Смитом? -- После закрепления знакомства. Дня через два. Послушайте дальше про этого Каймакова... Асмодей чувствовал себя первооткрывателем. Он сам установил адрес объекта разработки, проследил маршрут к дому, контрразведчики только организовали операцию знакомства. Теперь он с-упоением рассказывал о привычках Кислого, его манере поведения, обстановке в квартире, пересказывал беседу за совместной выпивкой. Межуеву и Григорьеву все это было хорошо известно, а пресловутая беседа даже записана на аудиокассету. Но высказывать осведомленность нельзя и уклоняться от беседы непедагогично: агент должен высказаться. Поэтому они внимательно слушали Асмодея, задавали вопросы и хвалили за оперативное мастерство. Это способствует укреплению психологического контакта. Капитан Иванченко бился всерьез, как и подобает офицеру. Схватка была не шуточной, с криками, стонами и кровью. Крепкие руки сжимали его в железном захвате, ноги то и дело взлетали в воздух -- таким броском стоящий "на мостике" борец сбрасывает наседающего противника. Капитан держался. Он прижал белокурую голову к подушке, чтобы не получить еще один глубокий укус, и мощными толчками противодействовал попыткам подбросить себя к потолку. И он сам, и бьющееся под ним сильное гладкое тело Любаши были мокрыми от пота, оба тяжело дышали, словно после пятикилометрового кросса, но капитан из предыдущего опыта знал, что сумеет выдержать восхитительный марафон, требующий сосредоточения как физических, так и душевных сил. Концентрация энергии и внимания была столь высока, что Иванченко не сразу отреагировал на отмеченное боковым зрением движение в комнате, даже когда он повернул голову и увидел небритого лохматого мужика, собирающего в охапку его мундир и Любины вещи, то не прекратил своего занятия и, как загипнотизированный, произвел по инерции не менее десяти фрикций, становящихся, правда, все слабее и слабее. Лишь когда вор выбежал из комнаты, капитан разъединился, разорвал захват и мгновенно оказался сброшенным на пол, но тут же вскочил, уже приходя в себя и пытаясь сообразить, что надлежит делать в такой ситуации. В голову ничего не приходило. Люба продолжала дергаться и протестующе стонала. Он знал: около пяти минут она не сможет говорить. Зато разговор раздался в прихожей, и два милиционера ввели лохматого мужика, который вяло вырывался. -- Сейчас глянем, что ты здесь натворил... Майор осекся и огляделся. Голые, без занавесок, окна, пустая комната с широкой тахтой и двумя стульями. Посередине стоял Иванченко в одних форменных зеленых носках. Вид он имел далеко не геройский, и даже внушительное мужское достоинство, секунду назад готовое к действию, обвисло жалким, сморщенным стручком. -- Та-а-а-к! -- протянул майор. -- Кто из вас ее убил? Одеревеневший Иванченко понял, что речь идет о Любе. Она раскинулась на тахте с закрытыми глазами и действительно напоминала мертвую. Он хотел ее прикрыть, но ничего подходящего в комнате не было. Сделав несколько бессмысленных движений, он поднял с пола смятый комок черных колготок, расправил и положил на роскошное тело подруги в противоположном естественному направлении, так что верхняя часть оказалась, как и положено, на бедрах, а чулки, расходясь, прикрывали груди. Сзади раздался глухой удар. -- Ты убил, сука?! Удар пришелся в плечо, но мужик согнулся, схватился за живот и рухнул на колени. -- Не я, век свободы не видать! -- прохрипел он. -- Зашел шопнуть чего-нибудь, в натуре, замочки-то все одинаковые... А он ее душит! Зачем мне к "мокрому" примазываться? Повернулся и бежать, а тут вы... -- Значит, ты?! -- Майор шагнул к Иванченко. Голый человек в безвыходной ситуации перед лицом позора, краха карьеры, крушения семейной жизни чувствует себя совершенно беззащитным. -- Я капитан Российской Армии, -- выдавил он из себя и отшатнулся. -- А почему не полковник? -- Майор сделал еще шаг. -- Я -- начальник уголовного розыска майор Котов, на мне форма, в кармане удостоверение. Нам позвонили соседи: за стеной кричит и стонет женщина. Женщина мертва, свидетель показывает на тебя. Ну! Люба зашевелилась, открыла глаза, быстро села, подтянув колени к груди и прикрываясь колготками. -- Живая она, вот... -- Иванченко был унижен, напуган и морально сломлен. Впоследствии он винил роковую случайность, но ситуацию создала не случайность, а оперативный расчет майора Котова, который учел все, даже продолжительность коитуса капитана и супруги его начальника. -- А этот у нас одежду украл, -- сообщил Иванченко, указав на небритого мужика. -- Да не брал я никакой одежды, -- закричал тот. -- На фиг она мне... -- Выбросил, наверное, -- сказал второй милиционер. -- В мусоропровод или в окно. Может, в бочке с известью утопил... Иванченко схватился за голову и застонал. Люба заплакала. -- Дай им накрыться, -- скомандовал майор. Старший лейтенант принес из прихожей Любино пальто и капитанскую шинель. -- И вправду офицер! -- удивился майор. -- Ну, пойдем на кухню, поговорим, раз так... Через час, уложив подписанные листы объяснения в папку. Котов вернулся в комнату. Люба сидела в прежней позе, но уже в пальто, из-под которого беспомощно торчали босые ноги. -- Ну, ты, -- обратился майор к лохматому мужику. -- Пять минут -- вернуть вещи. Иначе -- с балкона головой вниз. В сопровождении старлея мужик вышел и почти сразу вернулся с вещами. -- Проверьте, все ли на месте, -- сказал Котов и, получив утвердительный ответ, попрощался. Милиционеры ушли, забрав с собою мужика. Иванченко и Люба посмотрели друг на друга. -- Все хорошо, что хорошо кончается, -- сказала она и улыбнулась. -- А ведь мы не кончили... Заново с того же места? Иванченко всегда удивлялся ее жизненной энергии. Но не предполагал, что она настолько неисчерпаема. Мрачно покачав головой, он молча оделся. В непрезентабельной комнатке второго этажа агентства "Инсек" Морковин обсуждал с напарником ход расследования. -- Много узнать у наших не удалось, -- рассказывал Сергеев-Сидоров. -- Особо расспрашивать не принято, к тому же все знают, что я "на выходе"... Короче, вначале его хотели ликвидировать, а сегодня Карл и Франц получили приказ его охранять. С его статьями связан какой-то политический скандал в Думе. Вот и все... Сергеев помолчал. -- Да, самое интересное! Знаешь, от кого охраняют нашего друга? От одиннадцатого отдела! А ведь до сих пор одиннадцатый отдел охранял его от наших! -- Значит, машина закрутилась в обратную сторону... Сыщики уже закончили разговор, когда пришел Котов. -- Ну и порядки -- если б ты не заказал пропуск, не пустили бы... -- Новые отношения, частная собственность, -- сказал Морковин. -- Директор занят, придется полчаса подождать. Я с ним говорил, возражений нет. Можешь считать -- дело на мази. Беседа -- это формальность, вся информация о тебе собрана. Завтра же и подавай рапорт! -- С неделю придется подождать, надо одно дело закончить... Котов повернулся к Сергееву. -- Кстати, у меня к тебе вопрос. Знаешь такого -- Плеско? -- Ну, -- недовольно буркнул тот. -- Засран по самые уши. Оружие бандитам продает. Мне нужен его адрес. -- Обратись официально, в кадры. -- Они гражданским не дадут ни хера, сам знаешь. А дело срочное. Есть подозрения, что это он снайперские заказы исполняет. Морковин встрепенулся. Недавно он заходил к коллегам и знал, что отдел внутренней безопасности разыскивает связанного с преступниками снайпера -- офицера одной из спецслужб. -- А этот ваш... Плеско -- действительно снайпер? -- спросил он у угрюмо молчащего грушника. -- Еще бы! На все руки... -- Какого же хера ты молчишь? -- завелся Морковин. -- Раз все в цвет попадает? У тебя кто спрашивает -- хрен с бугра? Начальник уголовного розыска, такой же майор, как и ты! Завтра вместе работать будете, прикрывать друг друга! Чего выделываться? Тебе на службе под зад коленом дали? Дали! Чего же ты патриота изображаешь? -- Тут дело простое, -- умиротворяюще вмешался Котов. -- Если сидеть и ждать, он еще когото шлепнет. Кого? -- Ладно, узнаю, -- буркнул Сергеев. -- То-то, -- удовлетворенно сказал Морковин. -- После беседы давайте выпьем да расслабимся. Осточертели дела и заботы! Но, улучив момент, он вышел к другому телефону и набрал номер бывших сослуживцев из отдела внутренней безопасности. -- В оперотделе ГРУ есть майор Плеско, -- представившись, сказал он. -- Как бы он и ни был вашим снайпером. -- Спасибо, Миша, проверим, -- ответил коллега. Проверка показала, что во время совершения наиболее громких "снайперских" убийств последних лет майор Плеско отсутствовал и дома, и на службе. Где он находился, выяснить не удалось. Обстоятельная справка легла на стол Верлинова. Через пятнадцать минут подполковник Дронов получил боевой приказ. Когда машина тронулась, подложенная под заднее колесо иголочка проколола камеру, и воздух стал медленно стравливаться. Иголочка была не простой, а из спецкомплекта "Остановка", с точно рассчитанным диаметром: последствия прокола должны были сказаться через семь-десять минут. Так и получилось. Автомобиль потерял плавность хода и просел назад. Плеско, выругавшись, подрулил к тротуару. Он никогда не делал остановок без крайней необходимости и не любил их, но замена колеса -- настолько обыденное дело в жизни водителя, что обычно не вызывает подозрений. На этой обыденности и строился план операции. -- Не дергайся, Плеско, госбезопасность, -- раздался сзади уверенный голос, и пригнувшийся к домкрату майор замер. -- Мы знаем, кто ты, у меня наркотизатор, -- спокойно предупредил тот же голос. Плеско выпрямился. Голос принадлежал Семену Григорьевичу. По сторонам стояли еще два парня, выражение их лиц однозначно давало понять, что это профессионалы. Алексей Плеско умел многое, но все навыки и способности не годились против тех, кто знал его и специально готовился к задержанию. К тому же дело происходило не в Аргентине, и у него не было запасного паспорта и постоянного окна на границе. -- Колесо сами поменяете? -- хладнокровно спросил он. -- Машину отгоните на стоянку у дома. -- Сделаем, -- заверил Семен и распахнул дверь черной "Волги". -- К кому едем? -- поинтересовался Плеско посередине дороги. -- К генералу Верлинову. Слышал небось? "Дьявол!" -- Плеско был наслышан о необыкновенной проницательности Верлинова, о его феноменальной способности предвидеть развитие событий и опережать противника на один-два хода. Теперь предстояло лично убедиться во всем этом. Хотя начальник подотдела физических воздействий готовился к встрече с генералом, собирая в кулак все свои силы и волю, это ему не понадобилось. Верлинов не собирался беседовать с исполнителем. Ему было нужно знать, кто отдал приказ. И он это узнал. Майору вкололи полуторную дозу пентонала натрия и записали рассказ на магнитофон. На отдельную пленку записали отчет о совершенных по заказу убийствах. Вторую пленку скопировали и вместе с задержанным отвезли начальнику УР Котову. Перед тем как посадить Плеско в машину, Григорьев забрал у него удостоверение ГРУ и документы прикрытия, положив в карман дубликат удостоверения, имеющий явные признаки подделки. Котов находился у себя в кабинете, когда позвонил Аркадьев. -- Сейчас тебе доставят Плеско, он в полном расколе. Удостоверение у гада поддельное, на установление личности уйдет дня три. Успеешь? -- Успею, -- кивнул начальник УР. Он действительно успел. Обезволенный Плеско повторил показания под протокол, потом у него сделали обыск, изъяв сто двадцать тысяч долларов. Поскольку удостоверение сотрудника ГРУ было явно поддельным, его до установления личности оставили в юрисдикции уголовного розыска. Котова очень интересовали все подробности того, как специальное оружие попало к преступникам. Михаил Петрович вернулся домой поздно. Жена отправилась на дачу, утром он собирался к ней присоединиться. В просторной трехкомнатной квартире было пустынно, сам собою поскрипывал паркет, будто бродили тени номенклатурных работников, населявших в свое время это жилище, а потом пропадавших в никуда. Но Михаил Петрович не отличался впечатлительностью. К тому же дом охранялся. И не только сотрудниками Главного управления охраны, но и его людьми. Министру безопасности положена личная стража. И если кабинет "теневой" -- дела это не меняет, просто и охрана не официальная, а "теневая". Что нисколько не снижает ее эффективности. Он принял ванну, тщательно расчесал густые, черные, без признаков седины волосы, которыми очень гордился, с идеальной точностью сделал безупречный пробор. Пересмотрел деловые бумаги -- как по официальной должности, так и по "теневой". В блокноте текущегоконтроля записал: "Верлинов", дважды подчеркнул и поставил вопросительный знак. Исполнитель до сих пор не сообщил о сроке ликвидации, такой непорядок не мог быть терпимым. Потом он полулежал на мягкой кровати, потягивая коньяк и трогая сенсорные кнопки дистанционного пульта. Спутниковая антенна предоставляла широкий выбор программ, но без перевода, а он совершенно не имел способности к языкам. Впрочем, это ему не помешало в жизни. Внезапно он подумал, что потом, когда задуманное удастся, можно оснастить все квартиры руководства синхронным переводом. Мысль понравилась. Тронув кнопку выключения, он забылся в полудреме. На кухне что-то скрипело, но Михаил Петрович не обращал внимания на посторонние звуки. Скрипел газовый кран перед печью. Он медленно, с усилием поворачивался, будто кто-то из бывших хозяев немощной рукой пытался пустить газ. Кран был довольно тугим и сдвигался буквально по миллиметру, но наконец стал в положение "открыто". Кран духовки повернулся гораздо легче, газ пошел вначале слабо, потом зашумел во всю мощь. Исходя из кубатуры квартиры и расположения комнат, в первую очередь спальни, наполнение должно было продолжаться от пятидесяти минут до полутора часов. Ровно через полтора часа в аварийную службу "Мосгаза" сообщили о сильной утечке в одной из квартир престижного дома современной номенклатуры. Аварийная бригада прибыла быстро, дверь пришлось взломать, в противогазах вошли внутрь, закрыли краны и распахнули окна. Увиденное в спальне заставило вызвать милицию. Картина была совершенно очевидной. Непонятным оставалось одно: кто вызвал "аварийку"? Из-за толстых стен и насыпных междуэтажных перекрытий запах газа в соседних квартирах не ощущался. Но, в конце концов, большого значения эта неясность не имела... -- Нет, так дела не ведут! -- строго сказал хозяин. -- Теряешь деньги, людей, территорию. Кому нужна такая работа? Седой стоял почти навытяжку и боялся пошевелиться. Гена Сысоев или еще кто из Юго-Западной группировки не узнали бы своего шефа. Подавленный, бледный, по спине струился холодный пот. Немудрено: он стоял на краю ямы. На самом деле никакой ямы, конечно, не было, была одна из дач Ивана Павловича, непонятно -- личная или государственная, ибо они ничем не отличались друг от друга, даже вооруженная охрана руководствовалась одними и теми же нормами сменной численности и тактики несения службы. Но, стоя на толстом ковре, покрывающем дубовый паркет. Седой чувствовал запах сырой земли и могильный холодок, пробирающий до самых внутренностей. Слишком хорошо он знал, чем заканчиваются подобные разговоры. -- Полоса невезения, -- умоляюще проговорил он. -- У каждого бывает... -- Бывает, -- согласился хозяин и провел ладонью по гладко выбритому худощавому лицу. Оно было несколько вытянутым, что когда-то давно давало основание для обидной клички Длинномордый. Последние двадцать лет эта кличка существовала только в мыслях осведомленных людей, а те, кто произносил ее вслух, давно истлели в сырой земле, холодок которой так отчетливо ощущал Седой. -- Бывает, -- повторил хозяин и усмехнулся. -- Но при чем здесь я? Он встал, прошелся по комнате, помешал угли в камине и снова повернулся к Седому -- высокий, представительный, строгий. -- Слышал, воры тебя теснят, армяне? -- недоброжелательно спросил он. -- Может, на покой пора? И от безобидного слова "покой" веяло смертью. -- Это ерунда, я все отрегулирую. Если вы поверите... -- Поверю, почему не поверю. -- Иван Павлович подошел к бару, налил два фужера. -- Сухого вина хочешь? Седой взял фужер, поднес ко рту, но выпить не смог. -- Я всем верю. Но если меня обманывают... -- Никогда этого не было... -- Знаю. Потому и разговариваю с гобой. А иначе... Хозяин сделал выразительный жест. -- Короче, пропавшую казну я на себя повесил. На свой авторитет, свои дела, свою ответственность. И теперь ты эти деньги должен лично мне! Лично, ты понимаешь? Седой молча кивнул. Он понял две вещи: сейчас удастся уйти живым. Но это только отсрочка. В комнату вошел высокий молодой человек в безупречном костюме, галстуке, с трубкой радиотелефона в руке. -- Иван Павлович, вас. Сам... Тень озабоченности мелькнула на вытянутом лице. -- Слушаю. Нет, не знаю. Вот так?! Кто? Странно... Не очень я верю в случайности. Он что, пьяным был? Ну вот... Есть, понял! Хозяин отдал трубку, и молодой человек вышел. -- Ладно, на сегодня все. Горе у нас -- товарищ внезапно умер. Газом отравился. Ты проверяешь краны перед сном? В вопросе послышался скрытый намек. -- Какой срок тебе нужен? -- Две недели, -- сказал Седой наобум. -- И ни дня больше! Все еще не пришедший в себя Седой вышел на просеку в сосновом бору и привычно нырнул в уютное кожаное нутро своего "Мерседеса". Водитель сразу тронулся с места. -- Ну как, шеф? -- спросил сзади Гена Сысоев. -- Увидим, -- мрачно буркнул Седой. И вдруг спросил: -- Откуда он все знает? Про армян. Клыка? Седой рывком повернулся к референту. -- Откуда, я тебя спрашиваю?! Гена испуганно отшатнулся. -- Успокойтесь, шеф! Я-то при чем? "Мерседес" вылетел из дачного поселка, просев на амортизаторах, затормозил у магистральной трассы, дождался просвета и влился в поток идущих к Москве машин. Через час тем же путем неслась "Вольво" Ивана Павловича. Перед магистралью водитель притормозил, но педаль провалилась, не включив тормозную систему. "Вольво" с ходу врезалась в "КамАЗ", слетела в кювет и загорелась. -- Авария на сороковом километре, -- доложил через полчаса по рации инспектор ГАИ. -- Три трупа. Похоже, лопнул тормозной шланг. -- Отлично справляетесь, молодец, -- похвалил Верлинов. -- Самое главное -- абстрагироваться, не входить в конкретику. К тому же очистка общества от всякого сброда -- дело безусловно полезное. -- Не надо об этом, -- тихо попросил индуктор. -- Я никак не могу привыкнуть... -- Хорошо, -- сразу согласился генерал. -- Сейчас вас отвезут на мою дачу. Поживете, пока ремонтируется квартира. И сразу отметим новоселье. Жена рада? -- Не может поверить. -- Индуктор чуть заметно улыбнулся. Верлинов решил, что это хороший признак. Вальяжный господин с холеным барским лицом нервно ходил по кабинету. Два несчастных случая подряд не могли быть случайностью! Смерть ближайших соратников была кем-то блестяще организована. Но кем? Он внимательно вспоминал события последнего времени. Неужели?.. Да, сомнений быть не может! И Иван Павлович, и Михаил Петрович собирались ликвидировать Верлинова. А тот всегда успевает нанести опережающий удар. Значит, это не миф... Он задумался о своей судьбе. Если Верлинов разделался с отдельными, представляющими опасность личностями, то ему ничего не грозит. Если же он взялся за "теневой" кабинет, то уничтожит все существенные фигуры, а уж главную -- в первую очередь! В шкафу грудой сложены кожаные папки, дорогие записные книжки, красивые ручки. Их вручают на презентациях, симпозиумах, конференциях, которые хозяин кабинета посещает почти каждый день. В одной ручке бесшумно включился встроенный прибор -- инфразвуковой депрессатор. Тягучие волны ужаса затопили кабинет. Господин потерял свою вальяжность, схватился за горло, глаза полезли из орбит. Тоска, безысходность и страх заполнили все его существо. Жить дальше стало физически невозможно, выход заключался только в одном... Стоящий у правительственного здания постовой милиционер услышал звон стекла и, подняв голову, увидел падающую с восемнадцатого этажа фигуру. Высота была значительная, и падение продолжалось достаточно долго, но завершилось, как обычно. С глухим ударом об асфальт закончилось существование одного из "теневых" правительств, которое, пожалуй, имело наиболее значительные шансы на достижение поставленной цели. Под землей ночь царит всегда. На глубине семидесяти метров длинный конусообразный снаряд полутора метров в диаметре медленно продвигался по уходящей вниз траектории. Мощная фреза легко перемалывала известняк и песчаник, вращающиеся вдоль корпуса спирали архимедова винта двигали снаряд вперед, одновременно уминая размолотый грунт в стены образующегося туннеля. Траектория движения" упиралась в точку инициирования, залегающую в ста десяти метрах от поверхности. Земной шар поворачивался, подставляя солнцу одни участки поверхности и унося в ночную тень другие. Участок Каракумов, на котором недавно моделировалась пустыня Мохаве, все ближе продвигался к линии, отграничивающей ночь от дня. Небольшой квадрат земли расцвечивался вспышками, всполохами огня, строчками зеленых и красных трасс. В ночном бою побеждает тот, на чьей стороне внезапность. Но застать экспедицию врасплох не удалось, поэтому перестрелка продолжалась уже четыре часа. Инфракрасные прицелы "СВД" помогали снайперам находить цели, "шмель" сжег два вездехода, четырнадцать пулеметных стволов изрядно проредили ряды атакующих. Однако численный перевес нападающих сказывался, и, если бы не особая подготовка и выучка отряда охраны, все было бы кончено. В первые же минуты боя убило повара Вову и дублера Чена. Так и не протрезвевший Джек схватил с песка автомат и повел огонь короткими, точными очередями. Моджахеды и Исламское освобождение охватили лагерь кольцом, которое, несмотря на значительные потери, постепенно сжимали. -- Что им надо, как думаешь? -- спросил Васильев, перезаряжая раскаленный автомат. -- Не знаю. -- Старший "альфовцев" сплюнул. -- Но это не случайная группа. Им нужны именно мы. Может быть, главная цель -- пленка... Васильев думал так же. Утечка информации возможна всегда, причем в самом неожиданном звене цепочки и на любом уровне. И если неизвестные пришли за пленкой... Это объясняет целенаправленное упорство, которое не свойственно контрабандистам, случайным бандам, националистическим формированиям. Тогда они не отступятся... Старший десятки выстрелил из подствольника, поспешно зарядил следующую гранату. -- Бери пояс и уходи! -- внезапно сказал он. -- Заберешься как можно выше и включишь самоспасатель. Ветер хороший и направление подходящее. Поднимешь шум, пришлешь подмогу и пленку доставишь. Иначе сдохнем все, и без толку. Васильев понимал, что это единственный выход, но медлил. И удерживало его не киношное благородство -- один ствол дела не решает, да и прыжок на поясе с последующим болтанием под шаром вовсе не простое дело, неизвестно, кто больше рискует -- тот, кто летит, или кто остается. Слева раздался жуткий вой. -- Прорвались, гады! Старший десятки схватил пригоршню гранат и бросился туда. За ним скользнули еще двое из "Альфы". Грум! Грум! Грум! -- резко рванули гранаты, нечеловеческий крик тут же оборвался, раздались звуки рукопашной схватки. Васильев рванулся на помощь, но "альфовцы" уже возвращались. В мерцающем свете догорающего грузовика было видно, что старший покрыт чужой кровью. -- Давай быстро! Рассветет -- подстрелят! Держи! Он снял деревянную коробку со "стечкиным" и надел ремень на шею капитану. -- Ладно. Ты за старшего! Васильев привычно готовился к ракетному прыжку. Автоматные очереди, взрывы, ругательства и крики -- все звуковое сопровождение бестолковой мешанины ночного боя как бы приглушилось, отошло на второй план -- мыслями он был уже не здесь. Сбросил бронежилет, быстро ощупал одежду -- ничего болтающегося, сунул за пазуху "стечкин", коробку с ремнем отбросил в сторону, проверил кассету в нагрудном кармане. Ракетный пояс стоял у пустой палатки -- бывшего оружейного склада. Васильев извлек из брезентовой сумки прямоугольную коробку самоспасателя, влез в широкие ремни подвесной системы, щелкнул замками. Коробка оказалась посередине груди, как и положено по инструкции. Потом поднял тяжеленные стальные баллоны, так что обтянутый губчатой резиной выступ сиденья оказался между ногами, застегнул еще один ремень. Баллоны повисли на плечах, капитан положил руки на подлокотники, взялся за рукоятки управления, сдвинул предохранитель и, будто ныряя с высокого моста, нажал кнопку пуска. За спиной раздался грохот, огненная струя ударила в землю, баллоны рванулись вверх, сиденье, подлокотники и ремень увлекли вместе с ними и капитана. Впечатление такое, что тобой выстрелили из пушки. Реактивная струя толкает со страшной силой, внутренности готовы оборваться, где верх, где низ -- не разберешь. Двигатель работает восемьдесят пять секунд, за это время на высоте двухсот метров можно улететь на шесть километров. Если подниматься вертикально вверх, достигнешь двух с половиной -- трех километров, так никто не делает: пояс применяется для форсирования преград и внезапных атакующих прыжков. Васильев косо взлетел на северо-восток и не собирался переходить на горизонтальную траекторию. На миг обе стороны прекратили огонь, глядя, как яркая молния ввинчивается в небо. Басмачи подумали, что запущена какая-то смертоносная ракета, на двух участках боевики в панике бросились назад. Но, поскольку ничего не произошло, перестрелка вспыхнула с новой силой. Кругом царила чернота, звуки боя остались внизу. Впрочем, за грохотом двигателя они бы все равно не были слышны. -- Сорок восемь, сорок девять, пятьдесят, -- Васильев вел контроль времени. Прямо по курсу на горизонте показались огни. "Гузар или Карши, -- подумал капитан. -- Надо тянуть туда". Но тянуть уже было не на чем. Вдруг грохот сменился оглушающей тишиной. По инерции пояс еще толкал вверх, но следовало действовать быстро. Васильев нажал кнопку замка, рывком за ручки управления отбросил баллоны назад, тут же нажал кнопку запуска самоспасателя и откинул голову, чтобы раздувающаяся газом ткань не хлестнула по лицу. Он сохранил сноровку и не упустил нужный момент: когда сила инерции иссякла, шар уже наполнился достаточно, чтобы удержать вес тела. Поэтому удалось избежать неприятного падения в пустоту и болезненного рывка подвесной системы. Теперь предстояло болтаться в ремнях до тех пор, пока не появится подходящее место для приземления либо пока направление ветра не станет неблагоприятным. Почему-то Васильев вспомнил, что Джек убрался с места взрыва буровой именно таким образом. Он пощупал нагрудный карман. Пленка была цела. Раскачиваясь на ремнях подвесной системы, капитан плыл в двух километрах над землей. Ветер мягко нес его на северо-восток. Впереди занимался рассвет. Глава двадцать четвертая -- Вот то, что вы просили. -- Роберт Смит протянул пластиковый квадратик кредитной карточки Центрального банка США. -- Конечно, были некоторые вопросы -- такая сумма наличными... Но я все уладил. -- Спасибо. Я знал, что уладить такой вопрос по силам только журналисту. -- Асмодей улыбнулся. -- О въездной визе мы поговорим позднее. -- Смит тоже улыбнулся. -- Ведь обязательства должны быть взаимными... И не рассматривайте так карточку, они не подделываются. А зайдя в любой филиал банка, вы можете ее проверить. Как поживает наш друг? -- Ведет себя совершенно естественно, мне доверяет. Ему позвонил какой-то тип, назначил встречу. Хочет передать дополнительные материалы. Говорит -- очень интересные... Он звал меня с собой. Смит встрепенулся. -- Когда и где? -- В семь. На Пушкинской набережной, у Крымского моста. -- Хорошо. Очень хорошо, Витя. -- Разведчик ободряюще потрепал Асмодея по плечу. -- Обратите внимание на следующее... В то самое время, когда офицер ЦРУ инструктировал гражданина Клячкина, одиннадцатый отдел КГБ СССР готовил операцию передачи. На видеомониторе, улыбаясь, кривлялся Джек, возился с буровой установкой Чен. Калифорнийский номер "Доджа" и специфический пейзаж позволяли судить, что дело происходит в одной из пустынь Большого Бассейна. Следующий кадр прояснял дело: королевская змея водится только в Мохаве. Чен был известным любителем свежей змеиной крови и парного мяса, что упрощало идентификацию личности. Оборванный кадр не вместил реакцию дублера на своеобразный продукт. -- Еще раз. -- Верлинов сделал знак рукой. Снова закрутилась доставленная спецрейсом лента. Она обошлась в двенадцать миллионов рублей, пятьсот тысяч долларов и восемь человеческих жизней. Сидевший в углу майор Васильев смертельно устал. Он пролетел под шаром самоспасателя семьдесят километров за три часа, из управления национальной безопасности Сурхандарьинской области по сохранившейся со времен единой Системы специальной связи соединился с Верлиновым и впал на три часа в болезненный тяжелый сон, не приносящий отдохновения. Верлинов поднял на ноги органы безопасности трех среднеазиатских республик, а также российские части, дислоцированные в некоторых из них. В результате к восьми утра лагерь был деблокирован. По словам участников акции, моджахеды не имели шансов на успех, почти две трети их к моменту окружения оказались убитыми или ранеными. Васильев ничего этого не знал, потому что в том же тяжелом забытьи провел двенадцать часов в стальном, гулко трясущемся чреве огромного транспортника, где он был единственным пассажиром, а пленка -- единственным грузом. Итоги боя -- восемь убитых и двенадцать раненых -- он узнал уже в отделе и подумал, что оптимизм освободителей вряд ли обоснован. Вырезали бы всех, опоздай подмога на час-полтора! Он мучительно вспоминал имя или фамилию старшего десятки "альфовцев", но нельзя вспомнить то, чего не знаешь: они общались безлично. Да и от знания никакого проку бы не было: пофамильные списки потерь не поступили. Единственное, в чем он уверен, -- в смерти Джека. Такие предчувствия обычно сбываются... На мониторе повторялись явно любительские кадры, снятые, если верить пробивающему время таймеру, 16 июля 1991 года в четыре часа пятнадцать минут пополудни. Аналитики ЦРУ легко установят, что русские шпионы проводили незапланированное бурение в районе точки инициирования, залегающей в данном секторе Мохаве всего на сорока метрах. Сопряженная с ней точка проявления находилась в разломе Сан-Андреас, простирающемся от Лос-Анджелеса до Сан-Франциско и угрожающем сейсмической безопасности обоих городов. Как говорили древние римляне: "Умному достаточно". Ролик закончился. -- Очень хорошо, -- сказал Верлинов. -- Итак, эту пленку снял Джек, чтобы успокоить семью. Я, мол, жив и здоров. Своеобразный видеопривет -- дело обычное для нелегалов, долго находящихся "на холоде". -- Очень важно правильно передать ее. Здесь не должно быть ни малейших натяжек. Доложите ваш план. Межуев откашлялся. -- Легенда такая. Капитан Резцов изображает уволенного за пьянство сослуживца Джека и его старого друга. Обозленный на руководство, он решает разоблачить происки КГБ в США. Тем более Джека уже нет, и он считает, что таким образом выполняет свой долг и мстит за него. Он достает кассету, присланную Джеком для своей семьи еще в девяносто первом. К ней прикладывает отчет Джека. Чтобы предать документы гласности, он выходит на автора скандальных статей о планах подземной войны -- известного социолога Каймакова. -- Все ли тут достоверно? -- поморщился генерал. -- В момент передачи Резцова убивают, -- продолжил Межуев. -- Это повысит достоверность. -- Да, пожалуй... А кто убивает? Человек с расплющенным носом боксера вскочил со стула. -- Старший прапорщик Григорьев! -- доложился он. -- Я убиваю! -- У вас должно получиться убедительно, -- одобрил Верлинов. -- При передаче присутствует Асмодей, -- продолжил Межуев. -- Он завладевает кассетой и передает ее Роберту Смиту. Асмодей предполагает, что Смит будет наблюдать момент передачи, значит, степень достоверности окажется чрезвычайно высокой. -- Что ж, план неплохой, -- задумчиво проговорил Верлинов. -- Надо тщательно проработать детали. Прокалываются всегда на мелочах. А где отчет? Межуев положил на стол лист бумаги. Все внешние атрибуты документа были на месте -- гриф "Совершенно секретно", красная полоса по диагонали. Так оформлялись все отчеты нелегалов. "... В период с 10 по 21 июля 1991 года мною совместно с подсобным агентом Ченом проведено бурение в пустыне Мохаве, координаты: тридцать пять градусов северной широты, сто пятнадцать градусов западной долготы. В соответствии с планом "Сдвиг" достигнута глубина сорок метров и заложен фугасный заряд расчетной мощности. Скважина зарыта, следы бурения уничтожены. Инициация возможна в любой момент. Джек. 25.07.91". -- Хорошо. -- Верлинов отложил отчет. -- Про "Сдвиг" они наверняка слышали, так что аргументация вполне достоверна. План утверждается. Он поставил черными чернилами размашистую подпись в правом верхнем углу плана операции "Передача". -- Еще раз обращаю внимание: тщательно проработайте все мелочи. Детали отрабатывали втроем: Межуев, Резцов и Григорьев. -- Видно, мне судьба влезть в эту операцию, -- сказал Резцов. -- Я должен был ему другой документ притащить, но явился инициативник, и вопрос отпал. И вот опять! -- Судьба есть судьба, -- хмыкнул Григорьев, блеснув золотым зубом. -- Я засажу в тебя два или три раза, все в грудь... -- Получить защитный жилет с цветоимитационной прокладкой? -- Зачем усложнять? Шмальну холостыми. -- Григорьев покопался в кармане и вынул три "макаровских" патрона с пластиковыми полусферами вместо пуль. -- Дело-то мгновенное: выстрелы, ты падаешь, все разбежались. Проверять никто не будет. Только упади естественно. -- Не впервой. Смотри, не ближе двух метров! А то можно морду опалить... -- Все будет нормально! -- Остальные участники операции об имитации знают? -- Нет. Ни Кислый, ни Асмодей не в курсе. -- Кстати, -- вмешался Межуев. -- Надо на время операции у Асмодея газовую игрушку отобрать. На всякий случай. -- Отберу, -- кивнул Семен. -- Теперь давайте прогоним по этапам: подход, передача, отход... Морковин тоже инструктировал Каймакова, и тоже довольно подробно. -- Твоя задача проста: выйти из дела живым и здоровым. Делай то, что от тебя хотят, но помни -- у тебя свой интерес, у них -- свой. И они не совпадают! Поэтому если можно чего-то не сделать или сделать наоборот -- тебе это на руку. Меньше риска для твоей шкуры. Имей в виду, очень часто "слепого" агента выводят из игры. Насовсем. Понимаешь? Каймаков поежился и потрогал теменную кость. -- Чего же не понять... Вовчик, как и обещал, купил патроны. Маленькая квадратная картонная коробочка с тяжелыми желтыми желудями. Один ряд не заполнен. -- Восемь тысяч за штуку, сволочи! -- возбужденно пояснял он. -- Взял двенадцать -- откуда деньги? И так придется дверь варить одному жлобу... Каймаков снарядил магазин, дослал патрон в ствол. Материальную часть он изучал в институте, на военной кафедре, в течение шести месяцев. Стрелял один раз -- пять патронов: два пробных, три зачетных. Вряд ли он был готов к лихой перестрелке. Но тяжесть оружия придавала уверенность. Покрутив пистолет в руках, он засунул его за пояс, подпрыгнул. Может выпасть. Затянул ремень потуже. Теперь держится надежно, но невозможно сесть. Попробовал с одного боку, с другого. Наконец пристроил. Нормально и доставать удобно. Каймакова одолевали дурные предчувствия, он нервничал, руки заметно дрожали. Странный звонок, странный сбивчивый разговор. Клячкин намекнул, что надо бы пойти и предложить себя в спутники. Морковин тоже советовал сходить: мол, дело прояснится. Советовать легко. И легко "прояснять дело" чужой головой и потрохами. А если по ходу неведомого ему сценария он должен превратиться в труп? -- Давай выпьем? -- сказал проницательный Вовчик. -- У меня осталось. -- Неси, -- с облегчением сказал Каймаков. После первой порции страх если и не отпустил, то ушел куда-то вглубь. -- Знаешь, какое у меня самое сильное воспоминание детства? -- прищурился Вовчик. -- Убежали с товарищем из детдома -- и на север. В товарняках, на крышах, как придется... Он говорил -- родня там есть... Вовчик разлил по стаканам остатки водки. -- На одном перегоне уцепились за поручни пассажирского вагона, стоим на ступеньках, а внутрь войти не можем. Ладно, думаем, на полустанке сойдем. А поезд курьерский, не останавливается, прет и прет, да скорость такая -- не спрыгнешь. Мороз, ветер свистит, руки-ноги окоченели, на беду ссать охота, мочи нет... И вдруг чувствую... Вовчик расплылся в улыбке. -- Запах яблок! Сильный, свежий такой... Откуда? Ну, думать особо некогда, не до того, вот-вот упаду -- и всмятку, мочевой пузырь разрывается... Короче, заревел, мне лет девять, Вовка -- тезка постарше -- тринадцать, что ли. Успокаивает: "Терпи, терпи, сейчас остановится, уже ход сбавляет". А какой там сбавляет... Не знаю, сколько длилось, но и вправду -- стали на красный свет. Я перво-наперво отлил, а потом сунулись с Вовкой в собачий ящик, в нем вдвоем хорошо: ветра нет, лежишь валетом -- греешь друг друга... А поезд трогается! Открыли крышку -- занято -- мешок, огромный чувал с яблоками, вот откуда запах. Что делать? Выбросить к чертям и ехать или с яблоками остаться? Поезд идет, пока медленно, мы чувал тянем, тяжелый, Вовка споткнулся о шпалу, упал... "Тяни, -- кричит. -- Не бросай!" А тут дверь настежь и проводник -- он эти яблоки с юга везет, а шпана под носом увести хочет... Матерится, ногой машет, но не достает, а спрыгнуть боится. Вцепился я в угол руками, зубами, дергаю, а сам чувствую, ноги не успевают, ход все больше, а проводник кочергой машет, по плечу достал... Упал я, волокусь по шпалам, а мешок не отпускаю... И вытянул все же! Эх ма! Вовчик махнул рукой. -- Голодные... Наелись этих яблок -- неделю понос мучил. Решили к теплу возвращаться. Вовка говорит: "Может, и нет никакой там родни, померзнем зазря -- и все!" И знаешь, до сих пор отчетливо так помню: мороз, руки-ноги отмерзают, ветер ледяной насквозь прохватывает, уссыкаюсь -- и запах свежих яблок на морозе! Эх, жизнь-жестянка! Давай допивай! Вовчик смахнул слезу. Такое случалось с ним крайне редко. -- Ты вроде тоже как беспризорник. Родители рано ушли, намыкался. А тут эти сволочи! Не бойсь, Вовчик всегда прикроет! А если припрет -- не жди: стреляй, жми на гашетку, пока патронов хватит, а потом рви когти! Машинку лучше в воду бросить, чтоб отпечатки смыло, или в канализацию -- люки везде есть... Каймаков взглянул на часы и стал собираться. На другом конце Москвы готовились к операции Семен Григорьев и капитан Резцов. Кассету с пленкой и отчет Джека упаковали в плотный конверт и крест-накрест перетянули скотчем. -- Сойдет! -- Резцов сунул пакет в потрепанный портфель. -- Давай я тебя подброшу, -- предложил Семен. Красная "девятка" без номеров довезла капитана до Крымского вала. -- Время есть, садись на троллейбус или пешочком. Счастливо! Семен хлопнул коллегу по плечу. -- Морду не опали, -- озабоченно сказал тот. В условленном месте Семена ждал Асмодей. -- Где вы встречаетесь? -- спросил прапорщик. -- У Парка культуры. -- Я высажу тебя на Зубовском. А сейчас слушай... За прошедшее время они подружились, несколько раз совместно отдыхали с Ирочкой и Наташей, между ними даже возникло чувство взаимной симпатии. Когда машина остановилась, Семен протянул руку. -- Давай свою игрушку, снимай кобуру. Асмодей отодвинулся. -- Почему вдруг? -- Приказ руководства. На операции должны быть исключены любые сложности. А вдруг у метро к тебе привяжется милиция? -- Есть же разрешение... Семен пожал плечами. -- Мало ли... Попадутся скоты -- захотят себе забрать или просто из вредности отвезут в отделение. И все насмарку. Снимай! Асмодей медлил. -- Время идет! -- Семен обхватил его за плечи, прижал к себе и сунул руку под пальто. -- Повернись, неудобно... Асмодей дернулся, но безуспешно. Прапорщик вытащил пистолет. -- Сунь его сюда! -- Агент открыл вещевой ящик. -- И не трогай. Вернусь -- сразу заберу. Григорьев так и сделал. Выпутавшись из плечевой кобуры, Асмодей сунул ее туда же, захлопнул крышку. Если бы он мог, то явно запер бы ящик и ключ унес с собой. -- Не жадничай, никуда не денется! -- Семен засмеялся и тем же жестом, что недавно Резцова, хлопнул по плечу Асмодея. -- Давай вечером позовем девчонок и оттянемся как следует! -- Давай. -- Асмодей немного напряженно улыбнулся в ответ. -- Ни пуха! Семен рванул с места. Встреча состоялась ровно в семь. Стемнело. Кислый и Асмодей стояли на набережной под вторым фонарем и, опираясь на парапет, смотрели на черную воду. В руках они держали тлеющие сигареты. Резцов подошел от Крымского моста, они немного поговорили и двинулись вдоль реки. Слева шелестели голые деревья парка Горького. Прошли одинокий прохожий и парень с девушкой. Набережная была пустынной. Семен наблюдал за троицей в бинокль. Скоро его выход. Он извлек из кармана холостые патроны, потянулся под мышку. Душа противилась тому, что он должен был сделать. Гарантией выживаемости являлось умение мгновенно выстрелить в нападающего. Зарядив в пистолет три холостых, он утрачивал эту способность. Семен присвистнул. В голову пришла блестящая мысль. Он ссыпал холостые обратно в карман и открыл вещевой ящик. Игрушка Асмодея отлично подойдет для имитации. Недавно она выполнила прекрасно подобную функцию. Кислый, Асмодей и Резцов приближались. Капитан выразительно жестикулировал. Семен достал "вальтер". Недавно он собственноручно заряжал его, первыми шли шумовые патроны, один дослан в ствол. Вряд ли Асмодей нарушил порядок... Прапорщик слегка оттянул затвор и увидел, как зацеп выбрасывателя вытаскивает из патронника блестящий латунный цилиндр. Все в порядке. Пружина мягко вернула затвор на место. Резцов полез в портфель. Пора! Григорьев повернул ключ зажигания. Передача состоялась. Пакет взял Кислый. Асмодей знает, что должен им завладеть. Когда начнется сумятица, он ею воспользуется. Если не обалдеет от неожиданности... Прапорщик опустил стекло. Резцов пожал спутникам руки и быстро пошел навстречу машине. Кислый и Асмодей повернули обратно. Григорьев дал газ. Он нарочно разогнался, ревя двигателем, и со скрипом затормозил. Кислый и Асмодей повернулись. До Резцова было два с половиной метра, как он и просил. Семен высунул в окно руку с пистолетом. Капитан подмигнул. Григорьев дважды нажал на спуск. И мир перевернулся. Уловить разницу между газовым калибром восемь миллиметров и боевым семь шестьдесят пять или ощутить лишние сорок граммов, приходящиеся на пули, практически невозможно. Но стрельба расставляет все по местам. Рывки отдачи и ощутимые удары в грудь Резцова, отбросившие его к ограде, до абсурда естественная поза убитого человека чудовищно изменили все вокруг Семена Григорьева. "Подставили", -- мелькнула первая мысль. Он сам проводил много оперативных комбинаций и знал, как ничего не подозревающий гражданин вдруг совершает то, о чем и не помышлял и что мгновенно и навсегда ломает привычную жизнь. Какой-то чудовищный план мог теперь использовать его самого в качестве пешки. Убитый товарищ изломанной куклой лежал на мокром грязном асфальте. Набережная вставала дыбом, левой рукой он вцепился в руль, правую поднес к глазам. В ней был зажат безобидный газовый пистолет, ставший по чьей-то злой воле смертоносным оружием. Желтые пятна фонарей увеличивались в размерах, вращаясь вокруг. Дзинь, дзинь... В лобовом стекле появились круглые пробоины, окруженные густой сеткой круговых и радиальных трещин. В пяти метрах Кислый двумя руками, как в кино, наводил на него пистолет. Реальная опасность включила рефлексы боевой машины одиннадцатого отдела Семена Григорьева. Набережная легла на место, и он дал газ, стремясь сбить противника раньше, чем тот успеет выстрелить еще раз. Но третья дырочка возникла прямо напротив лица, и пуля вошла точно между глаз. Каймаков продолжал стрелять по врезавшейся в бордюр машине. Пакет валялся на земле. Асмодей инстинктивно подхватил его и бросился бежать. В ограде парка он заметил дыру и юркнул туда. -- Что случилось? -- растерянно спросил стоявший за забором человек. Асмодей оттолкнул его и рванул по талым сугробам через кусты. Когда затвор застопорился в заднем положении, Кислый бросил пистолет в воду и побежал к мосту. Навстречу мчалась "Волга" с зажженными фарами. Черт! Он резко повернулся. "Волга" притормозила, распахнулась дверца. -- Прыгай, быстро! "Морковин", -- подумал Каймаков и повалился на сиденье. "Волга" набрала скорость. Вместо сыщика "Инсека" рядом сидел крупный, коротко стриженный мужчина с малоподвижным, будто каменным лицом. -- Военная разведка, -- представился он. -- Меня зовут Карл, а это Франц. Человек за рулем походил на него, как братблизнец. -- У нас задание охранять вас... Еще недавно Карл хотел убить Каймакова, выполнил все, что для этого требовалось, и думал, будто достиг цели. Приказ все изменил. Он не помнил прежнего желания и был готов любой ценой защищать Унылого. Морковин с Сергеевым находились в "Фольксвагене", следующем за "Волгой". -- Кто ж это нас опередил? -- Морковин висел на хвосте у Франца. -- Это наши, -- как всегда, нехотя сказал Сергеев. -- У них приказ охранять, вот они и охраняют. Человек, стоявший за забором парка, осторожно вышел на набережную. Резидент ЦРУ в Москве обозначал его в своих документах псевдонимом Казанова. В миру он звался Вадиком Кирсановым, а постоянные посетители валютного бара гостиницы "Славянская" знали его под прозвищем Красавчик. Казанова осторожно прошел мимо изрешеченной машины, осмотрел труп Резцова и медленно двинулся дальше. Поймав такси, он поехал домой. На полдороге позвонил из автомата. -- Пришли двое, потом еще один. Разговаривали, этот последний передал пакет. Тут его и замочили из машины... Красная "девятка", номера нет... Мертвее не бывает, из груди лужа крови вытекла... Нет, его один из оставшихся замочил. Раз десять палил, всю машину разнес... Сам видел, вблизи, потом подошел... Два трупа, точно... Доложив, Красавчик поспешил домой -- в девять назначено свидание с новой киской. И он успел. Асмодея трясло. "Вот закрутили, гады, своих бьют, -- нервно думал он. -- Это чтоб американец поверил... А как у них со мной расписано?" Он позвонил Смиту. -- Все в порядке, подъезжайте. -- Он назвал адрес. -- Возьмите по дороге хорошей выпивки, чтобы я не сдох... Потом набрал номер Межуева. -- Почему Семен не объявился? -- встревоженно спросил майор. -- Как прошло? -- Прошло отлично, чтоб вы посдыхали! -- Язык у Асмодея заплетался. -- Пакет у меня, скоро приедет друг. А Семена пристрелили. И второго тоже. Сволочи вы все! Он бросил трубку. Американец принес водку, виски и коньяк. Нетерпеливо он вскрыл пакет и, пока Асмодей накачивался всем подряд, прочел документ. Раз, другой, третий... Потом вставил кассету в видеомагнитофон, просмотрел. Несмотря на длительный опыт и железную выдержку, он чувствовал прилив радостного возбуждения. В руки попало то, что надо! Краем уха он слышал об утечке информации по дейтериевой бомбе. Этим делом занималось АНБ и село в лужу: взять русских шпионов не смогло, потеряло своего офицера. Какая-то темная история приключилась с подозреваемыми. Не то несчастный случай, не то ликвидация... Но документальных материалов не осталось. И -- вот они! Причем занимались эти парни не только бомбой... В ЦРУ имелась информация об операции "Сдвиг", и если обратиться к геологам, то можно узнать, что они готовили в Мохаве. Не исключено -- кольцо замкнется! Разведчик не должен поддаваться чувствам. Особенно опасна радость -- она притупляет бдительность. Проваливаются, как правило, на одном: полученной секретной информации. Именно она служит уликой, позволяющей выслать из страны сотрудника с дипломатическим иммунитетом или упрятать в тюрьму какого-нибудь шпиона-журналиста. Смит стер отпечатки пальцев с кассеты и документа, вновь упаковал в пакет. Присоединившись к Асмодею, выпил водки, подробно расспросил о происшедшем. Инсценировка исключалась. В девяносто четвертом году убивать двух человек в центре Москвы может позволить себе только бандитская группировка, но ни одна из специальных служб. -- Послушайте, Виктор, я оставлю у вас пока этот пакет, -- сказал Смит. -- Завтра мы встретимся в городе, вы передадите его мне, а я отдам ваши документы. Правительственное приглашение и въездную визу. Вылететь можем вместе, вечером. -- Согласен, -- пьяно кивнул Асмодей. Когда американец ушел, он вызвонил Ирочку. Без специального задания девушка не проявляла энтузиазма и требовала материального стимулирования. Вначале она-сослалась на плохое настроение, потом на головную боль, наконец -- на женское нездоровье. -- Я тебе приготовил подарок, -- бархатным