оянке в трех кварталах от дома. Вполне приличный "БМВ" пятой модели завелся сразу, шипованные скаты хорошо держали дорогу, но снежная круговерть затрудняла обзор, поэтому Алексей Иванович шел на небольшой скорости. В условленном месте их уже дожидался друг Веретнева -- крепкий мужик в куртке с поднятым воротником и без головного убора. Макс сидел сзади, туда же полез и мужик. У него была крупная голова, коротко стриженные седые волосы и отливающие льдом ярко-голубые глаза. -- Всем привет, -- начал он и осекся, рассматривая Макса. -- Карданов! Вот так штука! А я слышал, ты куда-то пропал... У кого из знакомых ни спрошу -- никто не знает... Чего уставился, будто не узнаешь? -- Его блокировали, Володя, -- не оборачиваясь, пояснил Алексей Иванович. -- Сейчас попробуем прокрутить это дело обратно. Человек присвистнул. -- Вот это да! Я про такие штуки только краем уха слыхал! Чем же ты это таким занимался? Макс пожал плечами. Он чувствовал себя дураком. -- Совсем меня не помнишь? И тренажер не помнишь? Что-то ворохнулось под растрескавшейся коркой, сковывающей основной уровень личности. Амстердам, плечевая кобура, "кугуар", неожиданный крик: "Херня за триста долларов в минуту!" -- Спец? Извините... По имени не помню... -- А ты меня по имени и не знал! -- От избытка чувств Спец так хлопнул его по плечу, что чуть не сломал ключицу. Макс поморщился и немного отодвинулся. -- Вот суки! Значит, заблокировали! А теперь что? Веретнев и Макс принялись посвящать Спеца в свой план. На скорости пятьдесят километров "БМВ" пробивался сквозь пургу к Институту мозга. Москва, 13 февраля 1997 года, 10 часов 15 минут. Огромный, из дымчатого стекла, тетраэдр "Консорциума" был хорошо виден и с Фрунзенской набережной, и из Лужников, и с обзорной площадки МГУ. Сейчас темную поверхность залепил снег, и пирамидальное здание напоминало айсберг, что было символично, ибо в "Консорциуме" соотношение видимой и скрытой деятельности тоже равнялось одному к семи, а может, и еще больше. Хотя отопление работало отменно, огромные стеклянные поверхности излучали тепло в пространство, и в кабинетах было не больше восемнадцати градусов. Но Куракин никогда не обращал внимания на бытовые неудобства. Сейчас он вызвал к себе ближайшего помощника и обсуждал проблему, на которую их взгляды резко расходились. -- Квартира контролируется? -- поинтересовался он для разминки, хотя заранее знал ответ. -- Периодически, -- сказал Бачурин. -- Для постоянного контроля нет оснований: ведь он не помнит, где жил. И нет никакой уверенности, что он в Москве! Они были очень похожи, как внешне, так и внутренне, испытывали друг к другу симпатию и уже давно работали вместе. А потому каждый прекрасно чувствовал настроение другого. -- Мы не знаем, что он помнит, а что нет. Судя по всему, кое-что в нем проявляется, -- терпеливо объяснял Куракин. -- Почему он застрелил Прудкова? Да потому, что не мог ему простить Гондураса! Значит, вспомнил? В Москве прошла его основная жизнь. А квартира -- единственная зацепка, если по основному уровню. -- Единственная? А девчонка? А Школа? -- возразил помощник. -- А если брать запасной уровень, тогда полк связи в Голицыне и завод в Зеленограде. Не поставишь же везде засады! -- Думаешь, игра не стоит свеч? -- недобро прищурился Куракин. -- Брось, Миша, какая игра! Ты гонишься за пустышкой! -- Если считать пустышкой чемодан бриллиантов на три миллиарда долларов... -- Да откуда ты взял этот чемодан? -- разозлился Бачурин. -- Три миллиарда в сраную Борсхану? Да она вся, вместе с этими гомиками Мулаем и Тилаем столько не стоит! -- Какой ты умный! -- теперь вспылил шеф. -- Ты помнишь трансферты в начале девяносто первого? Помнишь, сколько проконвертировали мы силами Экспедиции? Пять миллиардов долларов по шестнадцать рублей! По моим прикидкам, всего было переправлено вдвое больше! -- Ну и что? Безналичные расчеты, номера счетов ни тебе, ни мне не известны. Все равно что воздух прошел через руки. Подул ветерок, и нет его... -- А это что? -- Человек со звериными ушами сделал широкий круговой жест. -- Здание, мебель, штаты, финансирование и все прочее! Откуда? Из того воздуха? Бачурин махнул рукой. -- Чужой каравай... Помнишь поговорку? А ты раскрываешь рот на чемодан бриллиантов... Так он тебя и дожидается! Если вообще такой чемодан был... -- Так вот слушай, -- сдерживая ярость, Куракин навалился грудью на стол. -- Когда я двадцать второго уничтожал документы, уже там, в отделе, то нашел расписку, знаешь, обычную их расписку: "Товарищ Евсеев принял под отчет то-то и то-то..." Оказалось, восемнадцатого августа он получил из Гохрана ограненных бриллиантов на сумму три миллиарда долларов! А девятнадцатого Карданов со своим чемоданчиком полетел в Борсхану! Причем я дозвонился до Леонида Васильевича, спросил: может, с учетом обстановки отменить вылет? А тот в ответ: пускай летит! Ну и полетел! А самолет вернули! Только контроль в Шереметьеве уже был снят! А в Экспедиции кавардак, и телефоны отключены! Но чемодан-то был у него в руках! И он его куда-то запрятал, перед тем как явиться к профессору! Вот откуда я взял чемодан с бриллиантами! Куракин пристукнул ладонью по столу. Он пришел в возбуждение и тяжело дышал. Мысль о том, что где-то безнадзорно лежит "дипломат" с неслыханным, даже по нынешним разбойным временам, богатством, приводила его в неистовство. -- Но почему ты решил, что он вез бриллианты? -- спокойно спросил помощник. -- Разве не мог тот же Евсеев, сам или с кем-то из секретарей, прикарманить камешки и отправиться в далекие и спокойные края? Кстати, тут он что-то нигде не мелькает! -- Товарищ Евсеев? Прикарманить? -- тоном благородного негодования начал Куракин. Но закончил совсем по-другому: -- Конечно, мог! За милую душу! -- Он снисходительно улыбнулся. -- Но... Но дело в том, что в предшествующие дни товарищ Евсеев больше ничего в подотчет не получал! -- И что? -- Да то! -- взорвался Куракин. -- С чем тогда летел Карданов? С чемоданом говна? И почему Евсеев настаивал на его отправлении? Просто чтобы пошутить? -- Логично, -- сказал после некоторого раздумья Бачурин. -- Логично. Ну и что мы будем с этой логикой делать? -- Для начала поговорим с профессором. Его привезли? Помощник взглянул на часы. -- Должны. -- Тогда заводи! А сам подожди у себя, чтобы не нарушать доверительности... За прошедшие годы Брониславский заметно раздался в середине туловища, в таком случае следует шить костюмы на заказ, а он продолжал покупать стандартные, поэтому пиджак туго обтягивал живот, складками обвисал на плечах и балахоном болтался внизу. -- Давно не виделись, Сергей Федорович, -- чуть привстал К., протягивая через стол барственно расслабленную руку. -- Да, Михаил Анатольевич, жизнь разводит, -- важно прогудел профессор. Но К, видел, что важность напускная, за ней скрываются растерянность и страх. Доктор прекрасно понимал, что неспроста через столько лет его выдернули из дома и привезли сюда, напоминая о делах, про которые он хотел забыть навсегда. Постоянные заботы и нечистая совесть старят людей, Брониславский потерял роскошную густую шевелюру, зато приобрел висящие щеки и второй подбородок, что сделало его похожим на старого бульдога. Выпяченная нижняя челюсть и отвисающая губа усиливали сходство. -- У нас с вами возникли проблемы, -- сразу перешел к делу К. Брониславский насторожился. -- При чем здесь я? Я выполнял команды, идущие с самого верха! Я не могу и не хочу за них отвечать! Облысение его явно травмировало. Он старательно зачесывал волосы с левого виска на правый, эта уловка не могла скрыть тыквенного цвета темени, но выдавала комплекс, владеющий знатоком чужой психики. -- Пока речь об ответственности не идет. Я даже не стану напоминать вам фамилии Пачулина и Горемыкина. Мало ли людей выбрасывается с балконов! Психиатр побледнел и сник. Теперь с ним можно было работать. Куракин тоже неплохо знал человеческую психологию. Причем его знания носили исключительно прикладной характер. -- Речь пойдет о другом вашем пациенте, -- спокойно продолжал человек со звериными ушами. -- О Максе Витальевиче Карданове. Вы с ним работали дважды. Первый раз его звали Сережа Лапин, и ему было всего-навсего пять лет... -- И что? У ребенка была постстрессовая депрессия, и я оказал ему помощь... Обычная психокоррекция! -- По поводу первой помощи никаких проблем не появилось. А вот вторая оказалась некачественной. -- К, покрутил на пальце массивный золотой перстень. -- Похоже, он многое вспомнил. И у него могут возникнуть претензии. К вам -- в первую очередь. -- Кто делает укол -- шприц или врач? Так вот, я только шприц. Какие ко мне могут быть претензии? -- Почему блокировка оказалась некачественной? -- резко спросил К. Разглагольствования соучастника, который хотел вынырнуть из дерьма чистеньким, его раздражали. -- Неправда, -- решительно возразил Брониславский. -- Все выполнено на самом высоком уровне. Просто гарантированный срок существования модифицированной личности пять-шесть лет. Его можно продлить, но для этого пациент должен находиться под постоянным контролем и ограждаться от потрясений и ситуаций, вызывающих всплески эмоций. Острые ощущения разрушают уровень наложения -- при интенсивной работе мозга блокированные участки вовлекаются в процесс и сливаются с остальными. Я всегда предупреждал об этом. И предыдущие кодировки прошли без осложнений. К, с трудом удержался от комментария. Из трех предшественников Макса один умер от белой горячки, один в пьяном виде попал под поезд и один повесился. У профессора были своеобразные представления об осложнениях. Впрочем, они совпадали с его собственными. -- К нему может полностью вернуться память? -- Остроухого интересовали вполне конкретные вещи. -- Вряд ли. Детский уровень потерян навсегда... А взрослый... Скорей появятся фрагментарные картинки, особенно при попадании в знакомую обстановку... Известные люди, вещи, ситуации -- все это актуализирует соответствующие заглушенные воспоминания. А чем больше брешь в запасном уровне, тем слабее оставшаяся часть. -- А снять блокаду можно? -- нетерпеливо спросил К. -- Вы могли бы его раскодировать? -- Я?! Гм... На лице Брониславского проступило выражение недоуменного изумления. -- С технической стороны это несложно, особенно когда шестилетний срок миновал. Но с нравственной... Представляете, каково заглянуть в глаза человеку, у которого ты отнял его "я"? По своей воле никто не пойдет на такое! -- Все ясно, Сергей Федорович, спасибо за полезную беседу. Вас отвезут куда вам нужно. И еще... Направившийся было к двери психиатр застыл, будто услышал за спиной щелчок взведенного курка. -- Готовьтесь к технической стороне процедуры. А нравственные проблемы я беру на себя. Так и не обернувшись, Брониславский вышел. Тиходонск, 13 февраля 1997 года, 10 часов 40 минут, минус три, солнечно, действуют оперативные планы "Кольцо" и "Перехват". На этот раз оперативное совещание в "Тихпромбанке" закончилось довольно быстро. Митяев доложил анализ ситуации. По мнению информационной службы обстановка за последние двое с половиной суток изменилась в лучшую сторону. Самым свирепым мстителем за Тахира был Кондратьев. После его гибели к руководству группировкой фактически пришел Гуссейнов, для которого все происшедшее было только полезно, ибо расчистило путь к власти. Новый вожак формально обозначил намерение рассчитаться с виновными, но особого рвения проявлять не станет. Если доказать, что Лапин действовал сам по себе и не имеет никакой связи с банком, вопрос о мести отпадет и Гуссейнов охотно пойдет на примирение. -- Какие есть мнения по этому поводу? -- спросил Юмашев, обводя взглядом сотрудников службы безопасности и информационной службы. -- Выводы правильные, -- высказался за всех Тимохин. -- Пожалуй, -- согласился председатель правления. У него было хорошее настроение и прекрасное самочувствие. -- Но теперь надо найти Лапина! Как идет эта работа? -- Дома он не появлялся, -- доложил Ходаков. -- Наши ребята установили, что несколько дней он жил в "Интуристе", но десятого не пришел ночевать, хотя номер был оплачен до утра. Пока других сведений нет. Юмашев вздохнул. Он никогда не думал, что столь ничтожная фигура будет играть в его судьбе столь важную роль. -- Тогда по местам. Поиски продолжать, контактировать с милицией и со всеми, с кем можно... Присутствующие прекрасно поняли, кого он имел в виду. Вернувшись к себе в кабинет, Ходаков сел за стол и принялся рисовать на плотном, иссиня-белом листе дорогой финской бумаги неразборчивые узоры. Первый раз в жизни ему не хотелось работать. Плести невидимые сети, расставлять ловушки, изучать слабости людей и использовать их в своих интересах, загонять кого-то в угол... Кедр вспоминал Зою. Когда она надевала колготки, он зажег свет и убедился, что белые ноги чисто выбриты, значит, у нее есть постоянный любовник. Тогда это его не тронуло, но сейчас сердце жгла ревность. Надо позвонить и договориться о встрече... В былые времена она откликалась охотно, но как будет сейчас, он не знал... Бросить к чертовой матери все дела и укатить с ней в Эмираты? Жаркое солнце, ласковое море в феврале... Никогда раньше он не мог себе этого позволить. А сейчас такое путешествие вполне реально. Кедр почувствовал, что больше всего на свете хочет оказаться за тысячи километров отсюда, на горячем песке, возле комфортабельного отеля, рядом с женщиной, которую, оказывается, любил и любит до сих пор. Прозвонил телефон, по многолетней привычке он мгновенно сорвал трубку. -- Ходаков! -- Наконец-то! Вчера целый день не могла тебя застать... -- Зоя?! -- Твой Лапин приходил к нам позавчера. Искал Рубинштейна. Интересовался профессором Брониславским из Москвы. Собирался ехать к нему. Лиса всегда излагала информацию четко и лаконично. -- В Москву? -- Все, о чем Кедр только что думал, вылетело из головы. -- Да, в Москву. -- Молодец! Перед глазами все еще стояли ее гладкие белые ноги с аккуратными пальчиками, но они отодвигались на задний план. -- Давай встретимся? -- по инерции спросил Кедр. -- Когда? Действительно, когда? Новая информация требовала срочной отработки, и планировать сейчас ничего нельзя. -- Я тебе позвоню. -- Через шесть лет? -- Чувствовалось, что она обижена. И есть за что. Но сейчас неподходящее время для выяснений. -- Я тебе позвоню, -- повторил он и положил трубку. Через несколько минут Ходаков и Тимохин сидели напротив Юмашева, который по ВЧ связывался с Москвой. -- Тебе что-нибудь говорит фамилия Брониславский? -- спросил банкир, когда связь установилась. -- Нет, а что? -- ответил К. -- А то, что Лапин отправился к нему. -- Он в Москве? -- Да. -- Ну и ладно, -- безразлично произнес К. -- У меня к нему уже нет вопросов. Произошла ошибка. -- Бывает, -- столь же равнодушно сказал Юмашев и положил трубку. -- Быстро! -- азартно заорал он в следующую секунду. -- Возьмите Степана, и в аэропорт! Я оплачиваю спецрейс, не позже двух вы должны быть в Москве! Возле двери банкир придержал Тимохина за рукав и шепнул на ухо: -- Если при нем окажется чемодан, загляни -- там могут быть очень большие деньги. -- Быстро! -- за тысячу километров от Тиходонска заорал Куракин. -- Собрать людей и найти Брониславского! Группа домой, группа -- на работу! Квартиру Макса -- под контроль! Начинался последний этап охоты. Самый опасный для дичи. Но и для охотников тоже, если дичь способна за себя постоять. Метель прекратилась, пушистый снег лежал на мостовой и тротуарах, ребристые скаты "БМВ" нарушили нетронутую белизну тихого переулка на Сретенке. Четырехэтажный фасад массивного здания, выстроенного по архитектурным стандартам пятидесятых годов, растянулся почти на квартал. У массивной деревянной двери висела чуть покосившаяся вывеска: "Центральный научно-исследовательский институт мозга". Жители соседних домов могли подтвердить, что она появилась совсем недавно: раньше здание окутывала глухая репутация секретного объекта. И охрана была соответствующей: бдительные подтянутые молодые люди в военной форме. Теперь в вестибюле сидел пенсионер с огромной треугольной кобурой, в которой помещался допотопный потертый "наган" -- бессменное оружие ВОХРа. Он читал газету и вяло взглянул в сторону открывающейся двери. -- Где издательство журнала общества психиатров? -- уверенным голосом спросил Макс, поднеся к лицу вохровца свой старый пропуск, разрешающий проход всюду. Тот загипнотизированно махнул рукой: -- На второй этаж, четвертая дверь справа. Подойдя к нужному помещению. Макс принял совершенно другой облик и робко постучался. В издательство вошел застенчивый аспирант, горящий желанием выполнить поручение своего шефа. -- Профессор Брониславский перестал получать "Вестник", -- заискивающим тоном обратился он к строгой даме в официальном темном жакете и белой блузке. -- Уже два месяца. Как только переехал на новую квартиру, так и все... -- Разве он переехал? -- Дама повернулась к картотеке, выдвинула ящик, порылась. -- У нас никаких изменений нет: Гороховский переулок, дом восемь, квартира двенадцать. Сморщившись, Макс хлопнул себя по лбу. -- Это я виноват! Сергей Федорович посылал меня, а я забыл... Он поменялся на проспект Мира, сто пятьдесят пять, квартира тридцать. И пока дама вносила в карточку исправления, канючил: -- Дайте мне хоть один журнальчик... И не говорите, что я пришел только сегодня... Вообще ничего не говорите... А так я положу журнал, будто принесли с задержкой... А предыдущий могли из ящика украсть... Вышел он подбодренным и с двумя журналами: не избалованные взятками мелкие клерки любят бесправных неудачников. Но к дедушке с "наганом" вновь вернулся властный и уверенный в себе человек. -- А где найти профессора Брониславского? -- строго спросил он. -- Кто ж его знает! -- Тот отложил газету. -- Он ведь не здесь работает. Приезжает иногда, когда совет заседает. Спросите на третьем этаже, там Петр Федорович, ученый секретарь, он должен быть в курсе. Но в планы Макса не входило "засвечиваться" прежде времени. -- Ладно, по телефону узнаю, -- вроде как сам себе сказал он. А обращаясь к вохровцу, добавил: -- Устав караульной службы запрещает на посту пить, есть, спать, курить, отправлять естественные надобности и иными способами отвлекаться от несения службы. А вы газету читаете! Непорядок! -- Виноват! -- молодцевато подскочил тот и спрятал газету под стол. Когда дверь за Максом закрылась, дедок сплюнул и вернулся к прерванному занятию. Коммерческий спецрейс из Тиходонска прибыл во Внуково в четырнадцать тридцать, сделав над Москвой три лишних круга, пока заканчивали расчистку полосы. В просторном салоне "Ту-134" находились только четыре пассажира: у левого борта сидели Тимохин с Ходаковым в официальных костюмах комитетчиков или служащих банка, а через проход -- два мускулистых парня в широких брюках и свитерах, с малоподвижными лицами и уверенными глазами людей, привыкших побеждать. Эта специфическая внешность является приметой последнего времени, она характерна для ментов и бандитов. Неуловимые признаки восприятия каждого человека говорили, что парни относятся скорее к первой категории. Степан и Хохол были наиболее серьезными "торпедами" "Тихпромбанка". Начинали они свою карьеру в восемьдесят втором году рядовыми в Афганистане, там же остались на сверхсрочную. Когда в восемьдесят девятом "ограниченный контингент" покинул горную республику, оба уволились из армии и ступили на тернистый, засасывающий сильнее наркотика путь "солдата удачи". Они умели делать только одно и занимались этим все последующие годы в Карабахе, Приднестровье, Абхазии, Чечне. К тридцати трем годам, изрядно порастратив нервы и "посадив" здоровье, оба вернулись на отдых в Тиходонск, где и попали в поле зрения Тимохина раньше, чем группировки Тахира, Креста или Лакировщика. Это и определило их дальнейшую судьбу: оба вошли в "убойный отдел" службы безопасности "Тихпромбанка" и до сих пор только получали зарплату -- случаев продемонстрировать свое профессиональное мастерство пока не представлялось. Командировка в столицу стала первым заданием, и оба были настроены выполнить его с надлежащим блеском. Юмашев позвонил своим московским друзьям, и прилетевшую четверку встретил на выходе с летного поля человек стандартной "комитетской" внешности, лицо которого показалось Тимохину смутно знакомым. Очевидно, когда-то они ходили по одним коридорам. Человек отвез прибывших в безликую трехкомнатную квартиру на Таганке, которая явно предназначалась для конспиративных встреч с агентурой, оставил ключи и доверенность на черную "Волгу" с форсированным мотором, после чего немедленно исчез. Следуя разработанному плану, Тимохин набрал телефонный номер, но, когда другой конец линии отозвался, говорить не стал. Просто он хотел убедиться, что Куракин на месте. Все четверо вышли во двор и погрузились в "Волгу". Тимохин был единственным, кто хорошо знал Москву, поэтому он сел за руль. Через пятьдесят минут они подъехали к громаде "Консорциума" и остановились в отдалении, наблюдая за входом. Когда не знаешь, где будут развиваться события, надо следить за человеком, который обязательно окажется в их эпицентре. "БМВ" оставили во дворе дома номер четыре и по одному двинулись по нужному адресу. Восьмой номер носила квадратная одноподъездная восьмиэтажка, обложенная желтой отделочной плиткой. Макс со Спецом нырнули в подъезд, а Веретнев остался на противоположном тротуаре, внимательно рассматривая редких прохожих. Внутренняя дверь запиралась кодированным замком, но Спец поковырялся шилом в щитке управления, и замок открылся. Они осмотрелись. Чистая лестница вела наверх, слева ждали пассажиров два лифта, за лифтовыми шахтами находилась дверь в подвал. Она оказалась открытой, Макс на всякий случай заглянул, но там было темно. -- Ладно, давай наверх! -- распорядился Спец. Двенадцатая квартира располагалась на четвертом этаже, на звонок никто не отозвался. Из-под деревянной рейки выглядывал край стального листа, но Спеца это не смутило. -- Лучше зайти, -- вслух рассуждал он. -- Тогда срабатывает фактор внезапности, а если раньше придут жена или дети, у нас будут заложники. Довод против: может, у них сигнализация... Услышав про заложников, Макс напрягся. -- Наверняка есть сигнализация. Лучше не рисковать. -- Пойдем с Лешкой посоветуемся, -- сказал Спец, и они запрыгали по лестнице вниз. Как раз в это время к Веретневу подошли двое незнакомцев. -- Кого ждем, дядя? -- фамильярно спросил крутоплечий крепыш в кургузой, едва прикрывающей зад курточке. Второй грамотно стал сзади. У него тоже была мощная фигура и узкая сплюснутая голова, на которой еле помещалось вытянутое лицо. -- Вам какое дело? -- дерзко ответил подполковник. Руки он держал в карманах и сразу навел "фроммер" крепышу в живот. Простой обыватель не отвечает так борзым молодцам. Почувствовав породу, те изменили тон. -- Охранно-сыскная служба, -- на свет появилось красное удостоверение. -- Сейчас должен приехать наш клиент, поэтому мы проверяем безопасность места. -- Сколько красных корочек развелось, -- пробурчал Веретнев и левой рукой извлек еще не просроченное удостоверение ФСБ. Перед выходом на пенсию многие менты и комитетчики заявляют об утере служебных удостоверений. Строгий выговор пугает пенсионера гораздо меньше, чем лишение "ксивы" -- привычной индульгенции от действительных и мнимых грехов, следствием которого является ощущение полной беззащитности, свойственной основной массе российских граждан, твердо знающих, что живут в обществе, разделенном на две категории: прессующих и прессуемых. Заглянув в удостоверение, крепыш увял и хотел было отчалить, но подполковник удержал его за рукав. -- Минуточку! Сейчас разберемся, из какой такой вы службы! И почему превышаете полномочия? Из подъезда вышли Спец и Карданов. С индифферентным видом они направились в сторону оставленной машины. -- Молодые люди, попрошу подойти ко мне, -- властно позвал Веретнев. Те быстро перебежали узкую улицу. -- Попрошу быть понятыми при проверке этих граждан, -- сказал бывший разведчик. -- Да бросьте, -- трепыхнулся крепыш. -- Сейчас мы позвоним по мобильному, и вам прикажут нас отпустить! -- Прикажут -- отпустим, -- пообещал Веретнев, чем несколько подбодрил задержанных. Контролируя каждое движение охранников-детективов, их завели в подъезд и спустили в подвал. Там оказалось некое подобие красного уголка из былых социалистических времен: небольшой зальчик с пятью рядами стульев и столом президиума. Две стосвечовые лампочки ярко освещали помещение, сильно пахло пылью, хотя стол и стулья выглядели довольно чистыми. -- К стене! -- приказал Спец. -- Руками упереться, ноги расставить! Такая активность "понятого" насторожила задержанных. -- Так вы заодно! Кто вы такие? -- вскинулся узколицый, не выполняя команды. Крепыш вдруг впился узнающим взглядом в лицо Макса. -- Тебя что, щипцами тащили? К стене, я сказал! Крепыш прыгнул молча, но Макс основанием кулака ударил его за ухо, и тот со всего маху грохнулся на бетонный пол. Из-под лица резво побежала струйка крови. -- И-йя! -- выкрикнул узкоголовый, выбрасывая ногу вперед. Спец легко уклонился, как будто они жили в разных временных ритмах. Для подполковника Савченко время шло вдвое быстрее, чем в обычном мире. Протянув руку, он спокойно взял противника за шею, сдавил, и тот упал на колени, тряся головой, как бык на бойне после удара молотом между рогов. Обоих обыскали, отобрав два пистолета "ПМ" с разрешениями, удостоверения охранников "Консорциума", один сотовый телефон и старую фотографию Карданова размером шесть на четыре со следами резинового клея на обороте. Не говоря ни слова. Спец достал из кармана кусочек лески и стал завязывать ее двумя петельками. Макс вспомнил, что когда-то он это уже видел. Мертвой хваткой зажав кисть узкоголового. Спец надел одну петельку на большой палец, а в смежную вставил обычную шариковую ручку и принялся быстро крутить ее. Леска стянула палец, он побелел, раздался стон, но Савченко не отвлекался от работы. Каждому, а узкоголовому в первую очередь, стало ясно, что сейчас леска прорежет кожу и пойдет врезаться вглубь, пока не ампутирует палец. Только Спец и Макс знали, что кость таким образом не перерезать. -- Бачурин нас послал, -- кривясь от боли, выговорил узкоголовый. Спец не прекращал своего занятия. -- Сам Куракин приказал, ой, хватит, больно! Спец как будто не слышал. -- Нас двое, машина во дворе, задание: встретить доктора и обеспечить его безопасность... Ой-ой-ой! Движения Спеца замедлились. -- Проверять подозрительных, задержать того хмыря с фотографии, сразу сообщить на базу... Сказали, что он один, обманули, суки! Ой, ну хватит! -- Как вы выходите на связь? -- спросил Спец. -- Через каждый час... Электронная трель вызова громко отдалась в замкнутом пространстве. Спец раскрутил ручку назад, узкоголовый перевел дух. Макс протянул ему телефон. Спец вынул шило. Он ничего не говорил, не предупреждал, не пугал, а оттого его уверенные действия выглядели еще страшнее. -- Да, я, -- прижав трубку к уху, ответил узкоголовый. -- Он поссать пошел. Все нормально. Я понял. Так что, нам всю ночь тут торчать? А-а-а... Ладно. Все. Спец ничего не спрашивал, но шило задавало во- прос. И отвечать на него следовало правдиво. -- Доктора повезли домой. Скоро будет здесь. -- Сколько с ним человек? -- поинтересовался Макс. -- Один. Может, двое. Больше вопросов не последовало, и узкоголовый посмотрел на лежащего неподвижно напарника. -- Вы его убили... -- А ты думал, только вам дозволено убивать? -- нехорошим тоном спросил Спец. -- Нет, если влез в эти игры, будь готов отправиться на тот свет, когда подойдет момент. Для тебя он уже подошел... Он не шутил. Узкоголовый помертвел лицом. Макс протестующе покачал головой. -- Давай без крови. -- Это против правил. Чему я тебя учил? Есть только одна гарантия... -- Сейчас не тот случай, -- поддержал Макса Веретнев. -- Спеленай их, как ты умеешь, и все. Спец помолчал, размышляя. -- Ладно. Но если поднимут шум... Мы-то будем рядом, услышим! В кармане у Савченко оказался целый моток лески. Он хитрым способом связал вначале узкоголового, а потом начавшего приходить в себя крепыша, у которого нос был расплющен в лепешку. Руки "охранников" оказались сзади, привязанными к ногам. Если дергаться, затягиваются петли на больших пальцах. -- Это китайцы придумали, -- пояснил Спец. -- Будете трепыхаться -- останетесь без пальцев. Это не шутка и не угроза. Кровь перестанет поступать, гангрена, и все! А полежите тихо, я через часок позвоню вашим и скажу, где искать. Какой номер? -- Единица в памяти, -- ответил узкоголовый. Кивнув, Спец заклеил обоим рты лейкопластырем. Уходя, они заперли подвал. Во дворе стоял стандартный черный джип. Теперь за руль сел Спец, Макс рядом, Веретнев залез на заднее сиденье. -- Уж больно вы лихие! -- пробормотал он. -- Я так не могу. Меня другому учили. -- Ничего, Леша, научиться никогда не поздно! -- хмыкнул Спец. -- Я из тебя такого террориста сделаю! Он выехал на улицу и, не выключая двигатель, остановился напротив подъезда. Настывший салон быстро прогревался. Томительно тянулись минуты. Внезапно зазвонил телефон, Веретнев вздрогнул. -- Что будем делать? -- ни к кому конкретно не обращаясь, спросил Макс. -- Дай сюда! И сидеть тихо! Взяв трубку, Спец нажал клавишу ответа, но говорить ничего не стал, а провел микрофоном по рулевому колесу и отключился. Макс понял, что он имитирует неисправность аппарата. Звонок повторился. Спец не реагировал. Телефон звонил долго, будто тупая ржавая пила водила по натянутым нервам. В конце переулка показался точно такой же джип. Дважды мигнули фары. Спец мигнул в ответ. Второй джип подкатил к подъезду. Тонированные стекла обеих машин не позволяли определить, сколько человек находится в каждой из них. Дверца открылась, на тротуар вылез грузный мужчина в дубленке и меховой шапке -- пирожке". Издав короткий сигнал, привезший его автомобиль тронулся с места. Спец тоже дважды нажал на клаксон, прощаясь с "коллегами". Мужчина не торопясь направился к двери. -- Он? -- спокойно спросил Спец. -- Черт его знает... -- напряженно отозвался Макс. -- Вроде был не такой жирный, -- пробурчал Веретнев. -- Больше некому! -- сделал вывод Макс. -- Леша, приведи его! Веретнев выскочил на улицу. -- Одну минуточку, доктор! -- окликнул он, подбегая и берясь за рукав дубленки. Теперь он узнал Брониславского, и это узнавание оказалось обоюдным. -- Вы... Он снова прислал вас... -- Прошу в машину, доктор, там обо всем поговорим! Через час у дома номер восемь по Гороховскому переулку собралось не меньше десятка машин "Консорциума". Из подвала извлекли двоих охранников. Крепыш говорить не мог, у него было сотрясение мозга, узкоголового опрашивали несколько раз, последним проводил допрос-беседу лично Куракин. Охранник рассказал почти всю правду, умолчав лишь о своей откровенности с нападавшими. -- Значит, трое! -- Куракин зло ударил кулаком в ладонь. -- Откуда же он взял себе подмогу? -- Очень серьезная подмога, -- освобожденный показал изуродованный палец. -- Профессионалы! -- Да-а-а... -- Куракин задумался. Дело осложнялось. Раз у Макса нашлись друзья, значит, есть и жилье, и транспорт, и документы... Схему розыска надо менять. Из квартиры профессора спустился Бачурин. -- Жена пришла десять минут назад, дома все в порядке, но пропал его чемоданчик с препаратами и оборудованием. Раньше он его брал, когда работал по вызовам, а последние годы вообще не трогал... -- Все понятно! -- Куракин нервно переминался с ноги на ногу. Помощник никогда не видел шефа в таком возбуждении. -- Надо пройтись по связям Макса! Возьми личное дело и выжми из него все, что можно! Проверьте девчонку, ее окружение! Но скорей всего это те, из Школы... Слышал же, что говорит Вьюн, -- профессионалы! -- Где сейчас столько людей взять? -- Где хочешь бери! Поднимай всех, отзывай с отдыха! -- А те, что дежурят у его дома? -- Снимай! Он туда сейчас все равно не сунется! К скоплению автомобилей подъехала стоявшая в отдалении "Волга". -- Кто это там? -- недоуменно поморщился Куракин. Тимохин и Ходаков вышли из машины. -- Юмашевские... Как они здесь оказались? Ладно, неважно! Они тоже ищут Макса, вот тебе и дополнительные силы! -- Понял, -- кивнул Бачурин. Вся процедура деблокирования заняла немногим более часа. Перед ее началом Веретнев отозвал профессора в сторону и упер в толстый живот кургузый ствол "фроммера". -- В жизни бывают всякие накладки, ошибки, неблагоприятные совпадения, -- внушительно проговорил он. -- Но сейчас ничего подобного произойти не должно. Иначе... -- Зачесанные через голову волосинки сбились, открывая желтую кожу. Доктор тяжело дышал и поджимал живот, чтобы не касаться ужасного предмета. -- Иначе я спущу тебя по кусочкам в унитаз! -- рявкнул Спец. Он не шутил. Дело происходило в квартире Алексея Ивановича, и избавиться от трупа другим способом было бы затруднительно. Желтая лысина покрылась крупными каплями пота. До сих пор Брониславский напрямую не соприкасался с неприятными вещами. Он имел отношение к "острым" операциям, но оно всегда носило опосредованный характер. Кабинет, тишина, привычная профессиональная работа: зомбирование, блокирование памяти, наложение искусственного уровня... Несколько раз пришлось вводить пациента в состояние откровенности для предстоящего допроса, но он сразу же ушел и не видел, что было дальше. А когда лично не воспринимаешь боль, смерть и кровь, то можно не задумываться, что все это вообще существует, а тем более в непосредственной связи с тобой. Действительно, какое отношение имеет распростертое на асфальте под балконом тело с давними сеансами психологического обследования? Ровно никакого! Но сейчас перед ним стояли как раз те люди, которые занимались именно неприятными вещами, и в живот упирался инструмент, не предназначенный ни для каких благородных целей -- только для того, чтобы переводить живые существа в мертвое состояние. И он -- Сергей Федорович, профессор Брониславский, доктор медицинских наук, ведущий психиатр Москвы, председатель и член десятков ученых и специализированных советов, -- в любой момент мог превратиться в холодный и бесчувственный труп. Доктор испытал прилив дурноты и с трудом удержался на ногах. -- Что вы, что вы, за кого вы меня принимаете? Разве я бандит с большой дороги? -- залепетал он. -- Я сделаю все так, как надо! И, опасливо оглядываясь, прошел в комнату, где в полумраке, перед ритмично пощелкивающим метрономом лежал в кресле Карданов. -- Я расслаблен, я совершенно расслаблен и спокоен, -- донесся до подполковников вкрадчивый шепот. -- Следи за этим гадом, а я схожу горючего возьму, -- сказал Веретнев, надевая пальто и прихватывая объемистую сумку. Вскоре он вернулся с добрым десятком бутылок, привычно, на скорую руку соорудил стол. Они со Спецом налили по полстакана, не чокаясь и без тостов выпили. -- Получается, Макс вроде как второй раз сейчас рождается, -- задумчиво произнес Алексей Иванович. -- У него ведь все отняли -- детство, собственную жизнь, даже имя. А теперь вспомнит все, ну и что? Он снова разлил водку, толстыми ломтями напластал копченой колбасы. -- Да и что, собственно, он вспомнит? Имя ведь у него так и не появится. У него вообще нет имени! Пораженный внезапной догадкой, бывший разведчик выставил перед собой руку с заметно подрагивающими пальцами. -- Есть оперативный псевдоним -- Карданов Макс Витальевич, -- Веретнев загнул мизинец. -- Есть псевдоним прикрытия -- Лапин Сергей Иванович, -- он загнул безымянный палец. -- Есть множество рабочих псевдонимов, я их и не знаю, надо в личном деле смотреть, -- Алексей Иванович быстро позагибал оставшиеся три пальца на этой ладони и, словно по инерции, три на следующей. -- Тут ничего необычного, псевдо у всех есть. Я, например, прозывался Слоном. Но мое родное имя всегда в метрике и в паспорте было вписано! Веретнев приподнял стакан и, прищурясь, глянул поверх, будто прицеливаясь в Спеца. -- А как его зовут на самом деле? Он в Англии родился, опять же под псевдонимом! Псевдонимы государство дает, оно же и легенды разрабатывает. Но главное, как тебя мать с отцом нарекли, какую фамилию они тебе передали! И вот здесь закавыка выходит. Потому что Птицы ему настоящего имени не дали! И фамилию свою не передали -- кто ее знает, их настоящую фамилию? Это государственный секрет, хранится за семью замками и семью печатями! Вот и получается, что он человек без имени! Так и будет жить под псевдонимом, если дети пойдут -- и им псевдоним передаст. Только нехорошо это. Не по-христиански. -- А мы много по-христиански поступали? -- приподнял свой стакан и прищурился Спец. -- Или те, кто нас посылал? Или те, кто ими командовал? Или те, на самом верху? Веретнев подумал. -- Мало. Но это неправильно. Давай выпьем, чтобы отпустились нам наши грехи. Мы приказы исполняли, с нас спрос меньше. Глухо звякнули стаканы. -- Готово. -- Из комнаты, щурясь на свет, вышел Брониславский. Выглядел он довольно спокойно, из чего профессионалы сделали вывод, что работа выполнена как положено. -- Все наложения сняты. Кроме подуровня детства, я объяснял, почему это невозможно: там запасной уровень не создавался, просто стерты воспоминания, ничего не осталось... А во всем остальном он переведен на основной личностный уровень. Сейчас он проспит пару часов, а потом полностью придет в себя. Не исключена фаза возбуждения -- выплеск воспоминаний, столько лет скованных блокадой... Надо приготовить какой-нибудь расслабляющий препарат... -- Водка годится? -- в лоб спросил Веретнев. -- Ну, в общем, да... -- А ты сколько выпьешь? -- Подполковник набулькал полный стакан. -- Да я не собирался... Ну за компанию граммов сто пятьдесят. -- Придется пить от души! Не вязать же нам тебя, как тех бандитов! -- А чего, можно и связать! -- вмешался Спец. -- Подумаешь, пальцы отвалятся -- меньше пакостить будет! -- Да нет, я лучше выпью... Когда Карданов проснулся, было около двух часов ночи. В квартире воняло перегаром, на диване раскинулся хозяин, а Спец спал на матраце, положенном под дверью ванной. Из-за двери доносился тяжелый храп Брониславского. Макс ощущал себя поновому: будто спала пелена, окутывавшая сознание многие годы. В голове интенсивно роились мысли, появлялись и пропадали какие-то образы, требовалось немедленно куда-то бежать и что-то делать. Быстро одевшись, он хотел написать записку, но не знал, что писать. Нервозная взвинченность искала выхода, и он выскочил на пустынную ночную улицу. Долго шел неизвестно куда и, лишь увидев огонек такси, понял, что ему надо делать. Через пятьдесят минут он вошел в свою квартиру. Раздевшись, прошел на кухню, погладил стену, принюхался. Нет. Походил по комнатам, поводил руками по обоям. Тоже нет. Зашел в ванную, потрогал кафельную стену, принес стамеску и стал расковыривать шов. Просунув лезвие в щель, поддел плитку, она отскочила с сухим щелчком. Оторвал соседнюю, потом еще одну и еще... Пошатал кирпичи, они поддавались, и он стал вынимать их один за другим. Открылась черная дыра, из которой тянуло холодом. Он зажег спичку. Его дом буквой "г" был пристроен к соседнему. Между стенами остался полуметровый промежуток, закрытый со всех сторон. Когда много лет назад он догадался об этом, то решил оборудовать тайник. На крайний случай, которые при конспиративной службе возникают не так уж редко. Подрагивающее желтое пламя развеяло мрак. На металлических уголках в отгороженном от внешнего мира междомовом пространстве лежал черный атташе-кейс. Макс осторожно втащил его в ванную, стер тряпкой толстый слой пыли. К ручке проволокой был прикручен маленький, потускневший от времени ключ с чересчур сложной для обычного "дипломата" бородкой. Это был не обычный "дипломат". Титановый чемоданчик спецкурьера. Тяжелый, секретный и очень ценный. Его следовало доставить по назначению любой ценой. Сохранить от всех опасностей. Защитить от нападений. Не допустить попадания в чужие руки. Надежно спрятать в случае непредвиденных ситуаций. Нервозное возбуждение прошло. Он сделал то, чего требовал измученный неоднократными вмешательствами мозг. Крепко прижав кейс к туловищу, Макс прошел в спальню, засунул чемоданчик под кровать, лег и мгновенно уснул. В кухне и гостиной остался гореть свет. Два освещенных окна на темном фасаде были видны издалека. С проспекта Вернадского они казались огнями маяка, притягивающими усталых путников. От "Юго-Западной" по трассе, разбрасывая по сторонам грязный снег, несся джип, отставая на сотню метров, как привязанная, держалась за ним черная "Волга". -- Как думаешь, они не разыгрывают комедию специально для нас? -- спросил сидящий за рулем Тимохин. Ходаков протяжно, до хруста в челюстях зевнул. -- Непохоже. Зачем им нужна такая колготня? Отшили бы нас -- и дело с концом. -- Вообще-то верно. -- Никто нас не отошьет, -- подал голос сзади Степан. -- Если что, мы их всех сделаем! И этих двух быков, и их хозяина, да и остальных в случае чего... Только скажите... Сидящий в джипе Бачурин как будто ощутил всплеск угрожающей энергии. "Где они взяли таких зверей? -- ни с того ни с сего подумал он про привезенных тиходонцами бойцов. -- С ними могут возникнуть проблемы... Не хочется класть людей... Придется считаться с ними, если не дойдет до крайности. Ну а там -- как выйдет..." Дьявольски хотелось спать. Приехать в "Консорциум", доложиться шефу -- и на койку в гостевой комнате часа на два-три... А справа сейчас будет дом Карданова... Бачурин повернул голову и наткнулся на горящие окна. Он не поверил своим глазам. "Наверное, в другой квартире, отсюда точно не определишь, -- подумал он. -- С чего бы Макс полез к себе? Такого просто не может быть! И глаза закрываются..." -- Ну-ка сворачивай, -- скомандовал он водителю. Две туши на заднем сиденье недовольно зашевелились. Они и так рыскали по Москве всю ночь, кому-то звонили, поднимали из постели недовольных людей, задавали однообразные вопросы, на которые получали невразумительные ответы. Пора и отдохнуть, куда еще сворачивать! Джип сделал правый поворот, за ним последовала "Волга" с тиходонцами, добросовестно работавшими в связке с московскими коллегами. Глава шестая. ОСНОВНОЙ УРОВЕНЬ. ПРОДОЛЖЕНИЕ Москва, 5 июня 1991 года, 15 часов, Центральный Комитет КПСС. Макс никогда не думал, что будет ожидать аудиенции у Генерального секретаря ЦК. В огромной, обшитой дубовыми панелями комнате совершенно не было посетителей, только заведующий приемной за огромным дубовым, опутанным кабелями и шнурами многочисленных телефонных аппаратов столом, ухоженные, средних лет, строго официального вида женщины -- машинистка и стенографистка -- за столиками поменьше, два личных телохранителя в штатском, не спускающие с Карданова внимательных глаз. Убранство и обстановка незначительно отличались от помещений, в которых ему приходилось бывать ранее, но стерильная атмосфера отличалась коренным образом. Здесь намертво вытравлен человеческий дух -- все, кто находился в приемной, являлись штатными единицами, нацеленными на наилучшее выполнение своих функций. Невозможно было представить, чтобы стенографистки пили чай или болтали по телефону, а завприемной улыбался. Вряд ли они ходили и в туалет, во всяком случае, в рабочее время. За двойными дверями главного кабинета страны стоящий навытяжку Леонид Васильевич Евсеев делал доклад Генеральному. Сейчас он не показался бы Максу генералиссимусом -- обычный чиновник, скованный и робеющий перед начальством. Так же держался инструктор Паклин перед завсектором Пачулиным, а Пачулин, в свою очередь, -- перед завотделом Евсеевым. Теперь Евсеев преданно ел глазами Генерального и не садился, несмотря на полученное разрешение. -- В конце концов, это подрывает авторитет всего международного коммунистического альянса, компрометирует лидеров африканского освободительного движения и дело борьбы с империализмом. Очень уязвима и наша позиция дружбы и поддержки Борсханы. Президента нельзя даже показать мировой общественности, под его именем всегда фигурирует брат, получивший надлежащее образование и выглядящий достаточно цивилизованно. -- Да, мне показывали фотографии, -- Генеральный задумчиво пожевал губами. -- Но все ли воспитательные возможности мы использовали? Все-таки воздействие через советников -- очень мощный инструмент... По цековской субординации, высказавшись, младший по рангу не мог повторяться. Поэтому Евсеев молчал. Но при упоминании советников лицо его приняло такое выражение, что Генеральный осекся. -- Ах, да... Но неужели это правда? Может... Может, ЦРУ подбрасывает нам ложную информацию? Это нельзя сбрасывать со счетов! Очернить наших друзей пытаются любыми способами! В том числе и выдумывая ужасные небылицы! Нам отсюда, издалека, трудно все правильно рассмотреть, разобраться и сориентироваться... Этот вопрос выносился на уровень Генерального многократно, первый раз сразу же, как стало известно о судьбе первого советника. Но решение не принималось, потому что суть его запутывалась многословными туманными рассуждениями о добре, гуманности, провокациях и взвешенности. Сейчас дело грозило соскользнуть на наезженные рельсы. -- Простите, товарищ Генеральный секретарь... -- Если он не получил образования, так это не умаляет его организаторских качеств, многие вожди в нашей истории тоже не имели образования. А внешность... Кто из нас выбирает себе внешность? А? Что вы сказали? -- Простите, товарищ Генеральный секретарь. -- То, что сейчас делал Евсеев, по аппаратным меркам было отчаянной смелостью, граничащей с безумием. Можно было потерять место и отправиться в периферийный обком или послом в ту же Борсхану. А изза чего рисковать? Ведь не тебя съедают... Но Леонид Васильевич считал своим долгом сделать то, что делает. -- В приемной сейчас находится наш специальный курьер... Лицо Генерального оживилось, он заулыбался. -- Этот товарищ делает очень нужное и важное дело. Он помогает объединению вокруг нас многих коммунистических и рабочих партий. -- Он не так давно побывал в Борсхане... -- Да? -- Улыбка стала еще шире. -- Он лично видел голову нашего советника на колу, видел, как Мулай Джуба ест человечину, и ему Тилай Джуба передал свое согласие. Кроме того, по приказу Мулай Джубы его телохранительницы надругались над ним. Он может рассказать вам обо всем этом. По мере того как заведующий Международным отделом говорил, улыбка сползала с лица Генерального, в конце он погрустнел и надолго задумался. Ему явно не хотелось из первых рук узнавать об ужасах Борсханы и принимать соответствующее решение. Но спецкурьер ждал в приемной, и оснований для отказа его принять не имелось. -- Ну хорошо, пусть зайдет... Когда Макс переступал порог, он почти ощутимо почувствовал щелчок невидимой мембраны, отделяющей этот главный кабинет от остального мира. Эта мембрана отсеивала все события, не вошедшие в официальные документы, предназначенные для Генерального. Он прошел сквозь невидимую преграду и мог рассказать хозяину кабинета всю правду, что, собственно, и входило в его задачу. Генеральный, известный по иконостасу Политбюро и индивидуальным портретам всей стране, оказался маленьким и довольно невзрачным человечком, совершенно не похожим на руководителя высшего ареопага страны. Макс не увидел ни властной значимости, ни спокойной уверенности, ни проглядывающей изнутри вельможной интеллигентности, которую так умело находили в зауряднейших лицах придворные фотографы и ретушеры. Обойдя стол. Генеральный за руку поздоровался со спецкурьером и предложил сесть, чем тот не преминул воспользоваться, не беря примера со стоящего столбом Евсеева. -- Мы знаем о вашей чрезвычайно ответственной и нужной работе, -- сказал Генеральный, явно имея в виду не себя с Евсеевым, а одного себя. -- Мы вам полностью доверяем. И потому хотим услышать ваши впечатления о визите в Борсхану и о руководителе этой страны. -- Чуть не съел меня этот руководитель, -- прерывисто вздохнул Макс, вспоминая пережитое. -- Он жареные пальцы очень любит, наставил кинжал и полез в сковородку -- есть там еще или нет. Хорошо, что были. Он накануне нашего советника убил, голову на шесте выставил, а пальцы, значит, еще оставались. Иначе и мне бы конец! Генеральный долго молчал, глядя в сторону и нервно барабаня пальцами по пружинящему зеленому сукну. То, что рассказывал курьер, настолько чудовищно не соответствовало образу друга Советского Союза и прогрессивного общественного деятеля, что он не знал, как нужно реагировать. Но отмолчаться было нельзя, и он повернул голову к Максу. -- А вы ничего не путаете? -- А что тут можно спутать? Пальцы вот так видел, вблизи... Как сосиски, только он их обгладывает, я еще подумал: откуда в сосиске косточки? -- Достаточно! -- Генеральный выставил перед собой ладонь, будто защищаясь от первобытного натурализма повествования. -- Что вам сказал Тилай Джуба на прощание? -- поспешно вставил Евсеев, понимая, что сейчас аудиенция будет прервана. -- Так и сказал: расскажите в Москве обо всем, что видели, и передайте, что я согласен. -- Спасибо, -- глядя в сторону, сказал Генеральный. -- Вы свободны. На этот раз обошлось без рукопожатий. Макс направился к двери. -- Подождите меня в приемной, -- услышал он голос Евсеева. Снова щелкнула невидимая мембрана, и Макс оказался в обычном мире. Он взглянул на часы. Пятнадцать двадцать. Он пробыл в главном кабинете страны треть часа. Через пять минут вышел Евсеев. Для переполненного впечатлениями Макса время пролетело незаметно, и он никогда не задумывался, что обсуждалось за закрытой дверью в эти пять минут. Москва, 14 февраля 1997 года, 8 часов 50 минут. Макс проснулся успокоенный и полный сил. Настроение было приподнятым, он чувствовал себя полноценным человеком. Хотелось есть, но в квартире не было ничего съестного. К тому же не терпелось рассказать кому-нибудь о своих новых ощущениях и пробудившихся воспоминаниях. Неужели он действительно пережил головокружительные приключения, залетал в такие верхи, встречался с самим Генеральным секретарем? Он заглянул под кровать. "Дипломат" был на месте. Теперь следовало решить, что с ним делать. Там находились деньги, много денег. Когда-то они принадлежали партии, а теперь -- никому. Это было странно и непривычно. Он взвесил чемоданчик на руке: около восьми килограммов. Восемьсот тысяч долларов. Мысль заглянуть внутрь даже не появлялась: курьеру строжайше запрещено открывать кейс, это приравнивалось к измене. Надо посоветоваться с Алексеем Ивановичем... Макс набрал номер. -- Доброе утро, Алексей Иванович! -- А! Куда ты пропал? -- Я у себя. Сейчас приеду. Надо о многом поговорить. В ста метрах от дома стоял микроавтобус, луч лазерного звукоснимателя упирался в окно квартиры Карданова. -- Сейчас он выходит, -- доложили Куракину, едва Макс успел положить трубку. Тот переглянулся с помощником. Оба, не сговариваясь, посмотрели в сторону черной "Волги". Степан и Хохол мрачными глыбами опирались на капот и багажник -- Тимохин направлялся к микроавтобусу. -- Пусть пока работают с нами, -- высказался Куракин. -- Решить вопрос никогда не поздно. Только выбрать время и место... Тимохин был уже совсем близко. Куракин двинулся навстречу, улыбнулся, протянул руку. -- Чего такой хмурый? Не выспались? Наши тоже всю ночь на ногах... Тимохин вяло ответил на рукопожатие. -- Только что звонил в Тиходонск. Юмашев умер. -- Как?! -- искренне изумился Куракин. -- От чего? -- Тромб в сердце. Мгновенная смерть. -- Хорошо хоть мгновенно... Но об этом потом, сейчас наш клиент выходит. -- Дать моих людей? -- Нет. Его просто так не возьмешь. У нас одна хитрость приготовлена. ...Макс оделся, взял "дипломат". Вспомнил раннее утро 21 августа, танки на улицах, владеющее всеми напряжение и собственную отстраненность: он улетал, его ждала Борсхана, каннибал с треугольными зубами. Он почему-то больше думал о Майре -- первобытные инстинкты рвались из глубин его существа, хотя не были облачены в какую-нибудь определенную форму. Строгий и задумчивый Евсеев передал чемоданчик, высказал обычное напутствие и глянул с какимто странным выражением. Так же смотрел на него человек из ПГУ, с которым он встретился после визита к Генеральному. Бывший коллега расспросил о подробностях: из какого материала дворец Мулай Джубы, какого размера комната приемов, как тот открывает посылку и пересчитывает деньги... Макс так и не понял, зачем это нужно... Открывая наружную дверь, Макс подумал, что он вторично отправляется в одно и то же путешествие. И еще подумал: если бы самолет тогда не вернулся, вся его жизнь могла сложиться совсем по-другому. И наверное, лучше... Он не стал вызывать лифт и пошел пешком, чемоданчик он держал в левой руке, а "стрелку" -- в опущенной в карман правой. Когда переносишь отправление, надо соблюдать максимальную осторожность. Вывернув на нижнюю площадку, он сразу увидел молодую женщину, явно пристраивавшуюся в углу, чтобы оправиться. Задранная одежда, спущенные до колен колготки и трусы, густо заросший лобок. -- Ой, извините, живот схватило! -- заученно сказала она. Макс отвернулся, проходя мимо. Что-то в этой сцене было ненатуральным и странным. Справа зашипело, будто лопнул паропровод высокого давления, желтый пар окутал его голову. Макс резко повернулся -- зажав нос, женщина направляла на него струю из ярко-красного баллончика. На миг показалось, что это Майра, но он тут же потерял сознание. Куракин с помощником и двое "торпед" медленно шли к подъезду. Внезапно дверь резко распахнулась, и Элка, жадно хватая ртом воздух, выбежала на улицу. Ее шатало, из-под пальто выглядывали спущенные колготки. -- Туз, Сопло, вперед! -- приказал Куракин. -- Осторожно, задержите дыхание! Боевики, грохоча башмаками, бросились вперед. Прохожие оборачивались. Сейчас соберется толпа. -- Где Иван? -- не разжимая губ, спросил Куракин. -- Да вот он, -- отозвался Бачурин. Человек в милицейской форме шел вдоль дома. Это всегда успокаивает обывателя. Элка пришла в себя, засунула руки под пальто и сделала несколько извивающихся движений, будто натягивала сброшенную для маскировки змеиную кожу. К подъезду подкатила черная "Волга". Опасной пружиной выпрыгнул наружу Хохол. -- Э-э-э, так не пойдет! -- Куракин крутанул на пальце перстень и быстро двинулся к эпицентру событий. Помощник шел справа, отставая на шаг. Так работает слаженная боевая пара. "Торпеды" выволокли бесчувственное тело Макса. Делали они это грамотно: руки на плечах, ноги вроде немного двигаются -- обычное дело, друзья ведут пьяного приятеля. Туз нес черный "дипломат". Зрачки Куракина расширились. То, что он высчитал умозрительным путем, обрело вполне реальную форму. -- Теперь ты понял, откуда я взял чемодан? -- чуть обернувшись, бросил он на ходу. -- Понял, какая это пустышка? -- Понял, шеф, -- покаянно отозвался Бачурин. -- Я и вправду не верил! -- Теперь страхуй меня все время! Глаз не спускай! Куракин выхватил из мощной кисти Туза увесистый кейс. Макса запихивали в "Волгу", внезапно он открыл глаза и встретился взглядом с остроухим. -- Ты?! -- Дернувшись, он освободил руку и сунул ее в пальто. -- Бац! -- прямой правой пришелся в скулу, откинув голову назад. Куракин сноровисто проверил карман и вытащил "стрелку". "Вовремя", -- подумал он. -- Что это? -- спросил подоспевший Тимохин. -- Ручка, -- ответил остроухий. -- Думал, у него там оружие... -- А чемодан? Там есть и наша доля! Степан вылез из машины и расстегнул куртку. Хохол отошел чуть в сторону и сделал то же самое. -- Какие проблемы? -- Куракин ласково поглаживал "стрелку". -- Пойдем в автобус, глянем, что внутри! Может, там и делить нечего! Только надо за ним присмотреть, Макс парень шустрый... -- Я останусь, -- вызвался Ходаков. Он сидел за рулем и никак не вмешивался в ход событий. -- Давай, -- кивнул Тимохин, а Степан протянул наручники: -- Наденьте, пока не очухался... Куракин с "дипломатом" в руках направился к микроавтобусу. Чуть отстав, двигался Бачурин, щупая глазами Тимохина, который следил за каждым движением человека со звериными ушами. Сопло и Степан шли следом, наблюдая за хозяевами и контролируя друг друга. За ними важно шагал лжемилиционер. Замыкали процессию Хохол и Туз, настороженные и агрессивные. Москва, 5 июня 1991 года, 15 часов 20 минут -- 15 часов 25 минут, ЦК КПСС, кабинет Генерального секретаря. После ухода спецкурьера Генеральный некоторое время сидел молча. -- А, гм... Как над ним надругались? -- неожиданно спросил он. -- Заставили лизать промежность телохранительнице, -- помолчав, ответил Евсеев. Завотделом никогда не думал, что станет разговаривать с Генеральным секретарем на столь щекотливую тему. -- Он очень боялся, что подхватил какую-нибудь болезнь, обращался к врачам. Но все обошлось. Кстати, он не указал об этом в рапорте. Мы сами узнали. -- Гм... Как это дурно. Такое не может быть терпимо! И мы этого терпеть не станем!! -- Голос Генерального постепенно усиливался, и последнюю фразу он прокричал. -- Хотя я и не сторонник подобных методов, но тут без них не обойтись! Он вынул из подставки чистый лист бумаги и черными чернилами написал: "Совершенно секретно. Экз, единственный. Особая папка. Без протокола. Решение Политбюро. 1. Учитывая, что президент Борсханы Мулай Джуба занимается каннибализмом, с особой жестокостью убил трех советников, направленных к нему Центральным Комитетом, с особым цинизмом обошелся со специальным курьером ЦК и таким образом дискредитирует идею борьбы против империализма и колониализма, подрывает авторитет лидеров национально-освободительного движения и компрометирует дружбу Советского Союза с народами Африки, согласиться с предложением Международного отдела о замене Мулай Джубы на посту президента его братом Тилай Джубой без официальных объявлений о произведенной перестановке. 2. Исполнение пункта первого настоящего постановления осуществить силами второй Экспедиции с привлечением технических возможностей ПГУ КГБ СССР..." Размашисто подписавшись. Генеральный отложил бумагу. -- Это мы проведем на ближайшем заседании, а вы пока готовьте все необходимое, -- ясные глаза остановились на лице Евсеева. -- В политическом плане ничего делать не придется: для всех Тилай Джуба и есть Мулай Джуба. Продумайте техническую сторону, посоветуйтесь с Рябиненко, не вводя его полностью в курс дела. Надо обезопасить Тилая... Евсеев кивнул. -- Мы его предупредим, у нас есть канал. -- А... -- Генеральный кивнул на дверь. Евсеев покачал головой. -- Вряд ли. В любом случае Тилай не сможет его отпустить. -- Жаль... Но вы все-таки подумайте. И, конечно, позаботьтесь о семье. -- Хорошо. Евсеев не стал говорить, что у Карданова нет семьи. Это мало кого интересовало и не имело никакого значения. Наоборот -- только облегчало дело. Макс застонал, приходя в себя. Он был распластан на заднем сиденье "Волги", сильно болела голова, поташнивало. Ходаков сидел впереди, наручники лежали рядом. Карданов недоуменно посмотрел на свободные руки, пошевелил кистями. -- Что это за газ? -- поинтересовался он и, всмотревшись в сторожившего его человека, узнал тиходонского знакомого. -- А вы-то чего сюда притащились? У вас какой интерес? -- Ты из наших? -- спросил тот. -- Из каких "ваших"? Я сам из своих! -- Мощный организм быстро восстанавливался, и он чувствовал себя все увереннее. -- Я всю жизнь прослужил в Конторе. Потому и спрашиваю. -- А-а-а... Тогда ты угадал. -- А почему памяти не было? Сейчас ты какой-то другой стал... -- Про блокировку сознания слыхал? Так вот меня только вчера разблокировали. -- Вот суки! Так я и думал... Хотя Макс Карданов не был похож на забитого жизнью Лапина, Ходаков продолжал испытывать к нему острую жалость. -- В Тиходонск не возвращайся. Там у тебя большие проблемы. Точнее, не у тебя, а у того, другого. Но это один черт. Снова вспомнилась Лиса, вспомнился молодой Кедр, резким жестом он смахнул наручники на пол. -- Не заковал меня? Почему? Думаешь, и так справишься? -- Я не собираюсь с тобой справляться. Сейчас дам по газам, пока они там копаются, успею оторваться. Высажу тебя где захочешь, а сам -- по своей программе. -- Вот так, да? -- Макс внимательней всмотрелся в собеседника. -- А почему? -- Надоело. И эти надоели, и вообще... Тем временем Куракин выгнал из микроавтобуса двух "слухачей" и захлопнул дверцу. -- Шакалы, -- сплюнул под ноги Ходаков. -- Никак не нажрутся. -- А человек никогда не нажирается, -- усмехнулся Макс. -- Тем он и отличается от зверей. Пушка есть? Пойдем их перемочим и заберем бабки. Там штук восемьсот, "зелеными". Было непонятно, говорит он всерьез или шутит. Ходаков покачал головой. -- Это не для меня. Я таким куском подавлюсь. -- Может, и они подавятся... Но чаще глотают. Москва, 19 августа 1991 года, 4 часа утра, кабинет Евсеева. Леонид Васильевич озабоченно ходил по кабинету. Наглухо задернутые шторы, разобранная кровать в комнате отдыха и ночлег на работе говорили о приближении исключительных событий. В платяном шкафу стоял тяжелый черный "дипломат" специального курьера. -- К вам специалист от Рябиненко, -- доложил по интерфону переведенный на круглосуточный режим секретарь. В таком режиме работал сегодня весь аппарат, хотя мало кто знал, чем это вызвано. Евсеев относился к числу осведомленных. -- Черт, совсем забыл! -- хлопнул себя по лбу завотделом. -- Очень не вовремя! -- Мы выдержали срок. Это исключительно надежная и совершенно безопасная вещь. -- Специалист положил на стол черный кейс-атташе, точно такой же, как тот, что стоял в шкафу. -- Ее можно бросать на пол, бить молотком, даже класть в костер ненадолго -- ничего не произойдет. Она может лежать десять, пятнадцать, может быть, двадцать лет, -- все будет нормально. Сработка происходит только при открытии крышки. Радиус сплошного поражения -- два метра, выборочного -- шесть-семь метров. -- Спасибо, -- сказал Евсеев. -- Только при открытии? -- Сто процентов. Можете ничего не опасаться. -- Спасибо, -- еще раз поблагодарил завотделом и пожал специалисту руку. Макс и Ходаков смотрели на микроавтобус и увидели, как внутри вспыхнуло пламя, выгнулись и расплавились стекла, лопнули борта, взлетела высоко вверх деформированная крыша, разлетелись какие-то страшные бесформенные куски, отскочила, пришибая "слухачей", дверь... Чудовищный грохот ударил по барабанным перепонкам, взрывная волна качнула "Волгу" и повыбивала окна в нижних этажах. -- Вот так штука! -- У Макса отвисла челюсть. Странные взгляды, которые бросали на него много лет назад Евсеев и коллега из ПГУ, получили неожиданное и страшное объяснение. Если бы самолет не вернули, его бы уже шесть лет не было в живых! -- Петр Алексеевич! Бледный как смерть Ходаков наполовину выскочил из машины, вперив омертвевший взгляд в пылающий покореженный остов. -- Подавились все-таки! -- с трудом вымолвил он и плюхнулся на водительское сиденье. Трясущиеся руки не могли вставить ключ в замок зажигания. Наконец двигатель мощно заурчал. -- Надо сматываться, -- Ходаков включил передачу. -- Я никуда не еду, -- сказал Макс, открывая дверцу. -- Прощай. -- Как знаешь. Ходаков протянул руку, и Макс ее пожал. "Волга" уехала. Эхо взрыва рассеялось, и стали слышны другие звуки: треск пожирающего микроавтобус пламени, женские крики, шелест падающих сверху осколков. Остро пахло гарью и копотью. На снегу лежало что-то страшное и обугленное. Неведомая сила заставила Макса наклониться и всмотреться. Он увидел остроконечное звериное ухо. Раздвигая толпу любопытных, Макс пошел к длинному ряду киосков. Навстречу попались трое пьяных. "С утра нажрались, скоты!" -- мелькнула брезгливая мысль. -- Брат, что там? -- Один заступил дорогу. -- В натуре, ничего понять не могу... Макс ударил, пьяный отлетел на два метра и распластался без признаков жизни. Макс повернулся к остальным. Те попятились. Тот, что стоял ближе, неуклюже заслонился ладонью. -- За что, брат? -- Мулай Джуба тебе брат! -- Макс ударил еще раз. Выставленная ладонь не помогла, второе тело тяжело опрокинулось в сугроб. Третье бросилось бежать. Макс пошел дальше. "Джека Колсона" не было, он купил "Джонни. Уокер -- черная марка" и закуску. Вернулся домой и, стоя у окна и глядя на скопление людей, милицейских и медицинских машин, выпил половину бутылки. Мир постепенно становился на место. Позвонил Веретнев: -- Ты что, еще и не вышел? А мы уже давно ждем! -- Вчерашние ребята взорвались у меня под окнами, -- сказал Макс. -- Я цел, но пока побуду дома. Что-то нервишки шалят. -- Давай! -- Опытный Алексей Иванович не стал лезть с идиотскими, ничего не стоящими словами утешения. Макс прошел в ванную, долго смотрел в черную дыру, где шесть лет ждала его смерть, потом механически заложил проем кирпичами. Осталось восстановить отделку, и ничего не напомнит о тайнике. И о прошлой жизни. Ничего? Но ведь и никакого будущего у него не было. Хотя... Он быстро подошел к телефону, заглянул в книжку, набрал номер. -- Алло, -- послышался сонный голос. Он его сразу узнал, потому что они много раз просыпались вместе. -- Маша, это я... Трубка молчала. -- Маша! -- Макс? Откуда ты взялся? Ко мне приходили какие-то люди, спрашивали про тебя, толклись под окнами. Ты где? -- Маша, ты одна? -- Где ты был столько времени? -- Ты одна, я спрашиваю?! Она помедлила. -- Одна. -- Я сейчас приеду. Она снова задержалась с ответом. Чуть-чуть, самую малость. Не каждый ведь день возвращаются из прошлого. Он именно так истолковал крохотную заминку. -- Приезжай. Волна радости смыла стресс сегодняшнего дня. А может, и всех предшествовавших. Макс заметался по комнате. Надо бы переодеться, но он не успел обновить гардероб. Ладно! Подскочив к зеркалу, он причесался, прижег спиртом оставленную Куракиным ссадину. Быстро накинул пальто, выскочил за дверь и, прыгая через пять ступенек, понесся вниз. Он был счастлив. Такое состояние редко сопутствует человеку. Но когда оно есть, неважно, сколько оно продлится -- десять минут, всю жизнь или три дня. Ростов -- на -- Дону, 1997год