с автоматом, но это сейчас не играло никакой роли. В проеме двери появился Рожков, заторможенный, как сомнамбула. -- Наручники есть? -- спросил он, хотя единственная пара была у него самого. Что-то ударилось о пол и запрыгало по доскам, проскочив у Макарова между ног и закатившись в угол зала. По сравнению с произошедшими событиями это казалось мелочью. Хотя натянутые нервы выделили непонятный факт из окружающей действительности -- он требовал объяснения. Неосознаваемая тревога охватила раньше, чем объяснение пришло: слишком быстро бежало время на поле боя. Оглушительно рвануло, полыхнуло огнем, посыпались стекла окон, неведомая сила оторвала капитана от земли и шмякнула о стену. Мир для Макарова перестал существовать, а путь к выходу освободился, и в него бросился тот, кто знал, что это произойдет, -- Кондратьев. Следом рванулся Гуссейн. Остальные задержанные были полностью деморализованы и не двинулись с места. -- Держи этих! -- бессвязно выкрикнул тонким голосом Петров и побежал за беглецами. -- Ложись! -- в очередной раз выкрикнул майор, и на этот раз оставшиеся в живых ткнулись наконец мордами в грязные, замызганные доски. Сверху раздавался вой сирены, призрачно мигал синий маячок, вой приближался. На бегу расстегивая пальто, Кондрат мчался вдоль трамвайной линии, направляясь к пустырю заброшенной стройки. В руку удобно лег пластмассовый семнадцатизарядный "глок" -- самая крутая контрабандная машинка на сегодняшний день. Снег хрустел под ногами, холодный воздух врывался в разгоряченное горло, рядом бежал Гуссейнов, который тоже достал пушку, но не пытался отстреливаться. Сзади, отставая метров на сорок, топал преследователь. Фонари не горели, вряд ли тот мог тщательно прицелиться, но страх все равно холодил беззащитные спины беглецов. До забора оставалось совсем немного, но Кондратьев вдруг понял, что попытка скрыться обязательно спровоцирует огонь, а на фоне светлых досок темные силуэты станут хорошими мишенями. Он остановился, повернулся, вытянул руку. "Глок" не надо готовить к стрельбе: ударник взводится автоматически при нажатии на спуск и автоматически выключаются два предохранителя. Фосфоресцирующие точки на целике и мушке позволяют точно наводить оружие в темноте. Ударил выстрел, и Петров упал. Это было слишком хорошо для первого выстрела, Кондрат заподозрил хитрость, но возвращаться добивать мента не было ни времени, ни смысла, тем более что Гуссейн уже пролезал в узкую щель, чернеющую вместо выбитой доски. Кондрат пролез следом, и сразу лицо опалила вспышка. Ничего не успев понять, он провалился в небытие, но не любивший случайностей Гуссейн педантично произвел контрольный выстрел, после чего побежал через пустырь к ярко освещенному проспекту. Суточная сводка пополнилась еще одним массовым побоищем: трое убитых и пятеро тяжело раненных. Пострадали два сотрудника милиции: лейтенант Петров получил пулю в легкое, а капитан Макаров погиб на месте. Примета подтвердилась. Со скальной гряды в бинокль хорошо просматривалась граница. Нескончаемая цепь загнутых внутрь трехметровых столбов с туго натянутой на изоляторах колючей проволокой. По земле вьется перепутанная спираль с ножевидной насечкой. Чуть отступя от основного периметра идет предварительный, только столбы пониже, метра два с небольшим. Земля между ограждениями нашпигована противопехотными минами -- обычными, без затей отрывающими ступню, и "лягушками", с воем взлетающими на уровень головы и веером рассыпающими зазубренные осколки. На километр в глубь территории отнесена взрыхленная контрольно-следовая полоса, вдоль которой перемещаются фигурки в рубашках цвета хаки с завернутыми по локоть рукавами, защитных же шортах и широкополых шляпах. За спиной короткие автоматы, на натянутых поводках злые, отлично выдрессированные доберманы. Патрули появляются с пятнадцатиминутным интервалом, на ровных участках последующий постоянно видит предыдущий. Что они так охраняют? Сахарный тростник, древесину? Стратегически выгодное географическое расположение? Мнимую независимость и вполне реальные дороги наркотиков из Колумбии в Мексику? При таком свирепом режиме назначать передачу здесь было безумием! Уж лучше преодолевать заслоны ФБР... Впрочем, ориентировались не на его удобства: Джек Голл находился тут три дня и чувствовал себя гораздо свободнее, чем в Штатах. Все равно передача прошла нормально. Если бы напарник выполнил свою часть плана, сейчас они на быстроходном катере подходили бы к Гаване... Что случилось с двойником? Струсил? Или провалилась вся сеть? Нет, тогда бы никто не вышел на связь по аварийному сигналу и он не получил бы прыжковый баллон -- призрачную надежду на спасение. В самом прямом смысле слова: если он попадется, его повесят без всяких дипломатических экивоков, даже если страна захочет за него вступиться. Впрочем, вступиться должны, он слишком много знает... Как бы там ни было, неосторожность или предательство, но утечка информации произошла. Рейнджеры уже должны знать о предполагаемом переходе, иногда кажется, что головы в шляпах поворачиваются в сторону горной гряды и внимательно всматриваются, тогда хочется оторваться от бинокля, чтобы разом разорвать дистанцию, но успокаивает мысль, что солнце находится за спиной и блики линз не выдадут его местонахождения. А рассмотреть человека на таком расстоянии среди беспорядочно навороченных серых каменных глыб и рыже-черных осыпей практически невозможно. Открытый джип вынырнул из густой тропической зелени и пылит параллельно КСП -- видно, пограничное начальство или местная контрразведка проверяет бдительность патрульных. Днем над скалами летал вертолет, не исключено, что завтра начнется прочесывание... Понадобится очень много людей, но за этим дело не станет -- чем меньше и бедней страна, тем больше народа она может задействовать для подобных мероприятий. Теперь его судьбу решало время. И ветер. Солнце нырнуло за скалы, сразу стало сумеречно и прохладно. Во фляжке еще плескалось немного воды, и он несколькими глотками опустошил ее, засунул ненужный сосуд в щель между камнями, а сверху присыпал мелкими камешками вперемешку с глиной из осыпи. Оставалось ждать ночи и ветра. Темнота сгущалась, послышались шорохи, посвистывание, скрипы... Обитатели скал выбирались на охоту, причем каждый охотник мог сам оказаться дичью. Но голод сильнее страха. Ему есть не хотелось, хотя под ложечкой сосало и урчало в животе. У людей инстинкт самосохранения берет верх над всеми другими. Нашли ли уже машину? А если да, то "привязали" ли его к ней? Если да, то могли определить направление. А если определили, то уже приближаются к скалам. Если они рискнут прочесывать ночью... Бесконечное множество "если" сопровождало его в последние годы. А ведь в обычной жизни он терпеть не мог неопределенности... Подул вечерний ветерок, но довольно слабый, а главное, почти параллельный границе. Если направление изменится... Он лежал на камнях в облике оптового закупщика сахара, который на самом деле промышляет наркотиками: легкий кремовый костюм, белая шелковая рубаха с распахнутым воротом, яркий шейный платок, сандалии из желтой кожи. Титановый "дипломат" он утопил в проливе, трость с резным костяным набалдашником оставил в машине, а соломенную шляпу потерял, карабкаясь по крутым тропинкам. Если ее найдут, собаки легко возьмут след. Хотя вряд ли они рискнут лезть сюда в темноте. К полуночи ветер усилился. Теперь он дул прямо в сторону границы. Человек в перепачканном измятом костюме и нелепой сейчас белой рубахе встал, подтащил стоявшую чуть в стороне сумку, извлек компактный пакет, бросил озабоченный взгляд на звездное небо. Звезды демаскируют, хотя вряд ли от них больше вреда, чем от светлой одежды... Узкий тяжелый баллон соединялся коротким шлангом с ворохом тончайшей герметичной ткани. Он нащупал ремни, пропустил одну ногу в петлю, бросил в сумку бинокль и повернул вентиль. Послышалось шипенье, будто гигантская кобра надувала трехметровый капюшон. Звуки ночной жизни настороженно смолкли. Ткань быстро расправлялась, принимая форму шара, который с нарастающей силой стремился вверх. Ремень врезался в промежность, он почувствовал, что давно не мочился, но теперь ничего поделать было нельзя. Вставив ногу под обломок скалы, он уравновесил подъемную силу, а свободной ногой затолкал сумку в расщелину. Шар достиг полного объема и уже не увеличивался, только твердел и пытался оторвать исполняющую функцию якоря ступню. Он обхватил камень руками, прижался к шершавой поверхности грудью и разгоряченным лицом, чтобы продержаться лишнюю минуту-две. Подъемная сила никогда не бывает лишней, лучше подальше улететь в глубь сопредельной территории, чем плюхнуться на нейтральной полосе, а тем паче -- по эту сторону границы. Шипение стихало, но привычный звуковой фон не восстанавливался -- будто что-то постороннее вторглось в ночной мир скальной гряды. В чистый воздух вплелся еле различимый запаховый оттенок, обостренные чувства подсказывали приближение опасности. Газ закончился. Он явственно ощутил запах тлеющего табака. По крайней мере один из приближающихся людей курил. Хороший специалист не должен этого делать. Никотин притупляет рефлексы, а запах дыма отвлекает напарников и придает ситуации обыденность. Обыденность расслабляет, и можно не успеть выстрелить по мелькнувшей цели. Или даже не заметить ее. Он отпустил скалу. Черный шар бесшумно прыгнул в небо. От резкого рывка голова качнулась назад, на миг он потерял ориентировку -- показалось, что тело не взлетает, а падает. Но это чувство тут же прошло. Далеко внизу в сплошном мраке отчетливо выделялся вишневый огонек. "Трое, -- неизвестно по каким признакам безошибочно определил он. И с облегчением понял: -- Прошляпили!" Не подняли головы, не среагировали на неожиданный светлый силуэт, вопреки законам природы летящий вверх. Ветер подхватил шар, упруго погнал к границе. Выстрелов не было. Только странный звук появился вдруг... Та-та-та-та... Неужели вертолет? Нет, скорей "кукурузник". Но откуда здесь "кукурузник"? Они вообще по ночам не летают... Та-та-та-та... Переполненный мочевой пузырь причинял неудобства, казалось, что сдавливающий тело снизу ремень вот-вот выдавит его содержимое. Та-та-та-та... Проснувшийся Карданов-Лапин понял, что это тарахтит дизель. Он лежал на узком деревянном рундуке, укрытый собственной дубленкой, и прижимался к мелко вибрирующему борту, от которого ощутимо тянуло холодом. Больше в кубрике никого не было. Только пустые бутылки, объедки и три стакана на узком столике напоминали о завершении вчерашнего дня. Мочевой пузырь не перестал причинять беспокойство и после пробуждения. Гальюн оказался совсем крохотным, с клепками на железных стенках и мутным кривоватым зеркалом. Лапин подумал, что обречен смотреть в кривые зеркала до конца своих дней. Но выглядел он, как ни странно, совсем неплохо. Не только потому, что накануне почти не пил: привычный облик излучал не свойственную ему раньше энергию и говорил о скрытой силе. Вот только щетина... Надо будет одолжить у ребят бритву... Он прошел в рубку. Толян стоял на руле, Иван был в трюме, у дизеля. -- Очухался? -- усмехнулся рулевой. -- Наконецто! Только не пойму -- с чего? Ты вчера и не очень-то... Сам Толян не выглядел красавчиком: красные глаза, опухшая небритая физиономия. Но, судя по всему, это состояние было привычным -- штурвал он держал уверенно. За окном, совсем рядом, проплывал пустынный заснеженный берег. Город остался позади. -- Вишь, какой у меня фарватер! -- ворчливо продолжил рулевой. -- А ты хотел ночью идти! Тут и на свету чуть колыхнешься -- и приплыл! Действительно, буксир шел по узкому каналу в темно-белесом, припорошенном снегом льду. От бортов до ледяной кромки было не больше двух метров. -- Выше пятнадцатого километра навигации нет. Зимой вообще -- какая навигация? Надо на прикол становиться. Это вот мы ходим между портом и базой... Все водку пьют, а мы пашем. Нашли крайних! А тебе на базу зачем? -- Есть дело, -- неопределенно ответил Макс. -- Раз меня к вам случаем занесло, зачем по земле кругаля давать? -- Не по земле, а по суше, -- поправил моряк. -- Ты не брехал насчет стольника баксов? А то одного горючего сколько сожжем... Кэп вернется -- шкуру спустит. -- Не брехал. У тебя бритва найдется? Через сорок минут Лапин спрыгнул на причал центрального портового склада. Стояла тихая погода, из облаков выглянуло солнце, искрился на невытоптанных местах снежок. В чистом речном воздухе приятно пахло мокрой древесиной. На миг Сергею помстилось, что это и есть конечная точка его маршрута. Остаться здесь, работать крановщиком, электрокарщиком, грузчиком... Спокойная размеренная жизнь, никаких потрясений, тайн, пугающих открытий... Но в мире у каждого есть свое место. Здесь его никто не ждал. Между растрепанными штабелями бревен и досок, аккуратными пирамидами труб, ровными параллелепипедами бетонных блоков, тяжелыми грудами якорных цепей он пробрался к выходу. Несколько раз ему попадались смурные работяги, но никто не заинтересовался посторонним, бродящим среди океана материальных ценностей. Переступив через провисающую в открытых воротах цепь, он оказался на площадке, где ожидали клиентов три порожних грузовика. За десять тысяч напросился до трассы и легко запрыгнул в высокую кабину "КамАЗа". -- Разве это жизнь? -- сокрушался подвижный, бывалого вида водитель. -- Раньше на куски рвали -- то отвези, это привези... А сейчас машин больше, чем людей! -- Поехали в Степнянск, -- предложил Лапин. -- Я заплачу, будто цемент везешь. -- Полтинник, -- запросил водитель. -- Только заедем в Кузяевку на полчаса, -- вмешался Карданов. -- Идет. Оставив грузовик у ворот психбольницы. Макс отправился на поиски. По словам двойника из "Маленького Парижа", с его сознанием что-то делал некий Брониславский. Ему и следовало задавать вопросы, но сначала его требовалось найти. В профессиональном мире почти все знают друг друга, поэтому Макс решил вначале найти доктора Рубинштейна. -- Вспомнили! -- скривилась молодая женщина в регистратуре. -- Он давно в Америку укатил. А чего надо-то? -- Я аспирант из Петербургской военно-медицинской академии, -- отрекомендовался Макс. -- Мне нужно проконсультироваться по диссертации. -- А... -- женщина подобрела. -- Зайдите в отделение, там сейчас доцент Садчиков, у него и спросите. В отделении острых психозов Карданова дальше холла не пустили. Он стоял у выкрашенной белой краской решетки и ждал, рассматривая вытертую до основы ковровую дорожку. Остро пахло больницей, лекарствами, человеческой болью, из глубины коридора доносились неразборчивые выкрики. Через десять минут появился довольно молодой, но уже рыхлый Садчиков в отменно отбеленном халате и несвежей шапочке. Макс повторил ему ту же байку. -- Мне посоветовали познакомиться с Брониславским из Москвы и Рубинштейном из Тиходонска, -- завершил Карданов свою историю. -- И тут такая неудача... Даже не знаю, что делать. Несмотря на нерасполагающую внешность, Садчиков проявил участие. -- До Сан-Диего вы вряд ли доберетесь, а до Москвы -- свободно. Недавно в "Вопросах психиатрии" была статья Брониславского про раздвоение сознания. Вы занимаетесь какой темой? -- Амнезии после сильных переживаний и катастроф, -- брякнул Макс, чувствуя, что стоит на грани разоблачения. Доцент удивился. -- В Сербского недавно защитился мой однокашник, Борисов его фамилия. Как раз по постстрессовым и посттравматическим амнезиям. Как могли утвердить две одинаковые темы? -- У меня закрытая диссертация сугубо прикладного характера, -- нашелся Карданов. -- Амнезии рассматриваются как последствия боевых действий. Объяснение было встречено с пониманием. -- Брониславский тоже в основном работает по закрытой тематике. То, что попадает в доступную печать, -- это явно кусочки каких-то больших работ. Но их никто не читал. И где он защитил докторскую, неясно... Обычно об этом сообщается, если речь не идет о секретном исследовании. Садчиков вздохнул. -- Вы специально приехали в Тиходонск? Карданов скорбно кивнул. -- Я бы с удовольствием вам помог, но совершенно нет времени... Вы ведь даже не позвонили! Не меняя выражения лица. Макс кивнул второй раз. Пауза затягивалась. Доцент опять вздохнул. Интеллигентному человеку трудно вот так сразу выставить приезжего коллегу на улицу. Необходим какойто жест доброй воли, маленький знак внимания, крохотное проявление гостеприимства или, по крайней мере, намек на таковое. Формальность для очистки совести. -- Если хотите, я покажу вам статью. Может, и ехать больше никуда не придется. -- Если вам не трудно, -- благовоспитанно отозвался Карданов. Садчиков провел его в кабинет. Вместо бронзовой таблички "Профессор Рубинштейн Я. Н." у входа висел застекленный листок с черными буквами лазерного принтера "Доцент Садчиков В. В. ". Внутри все было по-прежнему. Старинный дубовый стол с крышкой, обтянутой зеленым сукном, массивные шкафы, набитые журналами и книгами по психиатрии. Пока Садчиков рылся в бумагах, Макс осмотрел корешки. "Вопросы психиатрии", "Российский психиатрический бюллетень", "Вестник общества психиатров", "Клиника психозов"... -- Вот она, -- Садчиков протянул раскрытый журнал. "Брониславский С. Ф., доктор медицинских наук, профессор, действительный член Всероссийского общества психиатров", -- прочел Карданов над названием статьи и тут же спросил: -- А что дает членство во Всероссийском обществе? Садчиков улыбнулся. -- Ничего. Если не считать морального удовлетворения. Туда принимают видных ученых, это признание весомого вклада в науку. У них, правда, есть свой журнал, он рассылается по списку... Доцент показал на ряд зеленых корешков за стеклом. -- Яков Наумович получал "Вестник", я уже нет. -- Интересно... Можно взглянуть? -- Пожалуйста. Там нет ничего особенного. Карданов и не искал "особенного". Он посмотрел, где издается "Вестник общества психиатров". В Центральном институте мозга. Запомнил адрес и телефон. Безразлично закрыл зеленую большеформатную книжицу, поставил на место. Больше его ничего не интересовало, но роль следовало доиграть до конца, и он прочел статью. Понятного в ней было мало из-за перегруженности специальной терминологией, но смысл Макс уловил. При тяжелых формах шизофрении профессор Брониславский предлагал блокировать болезненное сознание личности, переводя пациента на другой, искусственно сформированный уровень психической деятельности. Подробно описывались методики: гипноз, электрическое раздражение отдельных групп нейронов, химические модификаторы, с помощью которых подлинные воспоминания и впечатления основного уровня переносились на запасной, а психотравмирующие обстоятельства "запирались" в блокируемом участке. "Экспериментальные данные подтвердили результативность предложенной методики лечения. Модифицированная личность сохраняла устойчивость на протяжении пяти-шести лет. Материалами о более длительных сроках сохранения искусственного сознания автор не располагает. Поскольку нарушить стабильность вновь сформированного уровня могут всплески эмоций, ведущие к растормаживанию гипоталамуса, пациента следует ограждать от резких изменений привычного образа жизни, стрессов и острых ощущений", -- предостерегал напоследок профессор. -- О каких экспериментальных данных идет речь? -- спросил Макс, откладывая журнал. -- Боюсь, что я ничего не читал о модифицированном сознании. -- Наверняка читали, -- улыбнулся Садчиков. -- Одно время газеты взахлеб смаковали так называемое "зомбирование" -- создание закодированных слоев сознания: второго, третьего, пятого... В одной голове пять личностей, по условному сигналу происходит переход с одного уровня на другой. Мирный обыватель вдруг превращается в ловкого шпиона, потом -- в безжалостного убийцу, потом опять в мирного обывателя, но уже другого, не помнящего ни о чем. И, наконец, при переводе на пятый слой кончает жизнь самоубийством. Идеальный агент для спецпоручений. Помните? -- Честно говоря, нет, -- искренне ответил Макс, чем удивил собеседника. -- Ну как же! После путча девяносто первого года, когда несколько больших шишек из ЦК КПСС один за другим покончили с собой! Причем одним и тем же способом -- выбросились из окна или с балкона. И все они имели отношение к партийному золоту! Тогда не было ни одной газеты, которая бы не смаковала эту проблему! -- В то время я попал под машину и долго лежал в больнице, -- проболтался Лапин. -- И совсем не читал газет. -- А больше об этом нигде и не писали. Ни одной серьезной публикации на эту тему не существует. И не может существовать, потому что зомбирование возможно только в фантастических фильмах. Хотя... Садчиков задумчиво покачал головой. -- Ведь три человека действительно выбросились с балконов, один за другим! Это, как говорится, факт... Но... -- Что? -- Но отнюдь не медицинский. Доцент встал, давая понять, что лимит времени, который он смог выделить для гостя, исчерпан полностью. -- Спасибо, -- от души поблагодарил Карданов. На выходе из отделения он лицом к лицу столкнулся к симпатичной блондинкой в белом халате, наброшенном на брючный костюм. Женщина шла мимо, не обращая на него внимания, через секунду они бы разминулись, но тут на первый план вылез Лапин. -- Здравствуйте, Зоя Васильевна! Раскосые лисьи глаза под тонкими полукружьями бровей взглянули в лицо встреченного мужчины. -- Здравствуйте... Брошенный мельком взгляд задержался на знакомых чертах и вспоминающе сфокусировался. Карданов быстро прошел мимо. Спиной он чувствовал, что женщина смотрит ему вслед. Степнянск, 11 февраля 1997 года, 13 часов 50 минут. Степнянск -- первая станция после Тиходонска на московском направлении. Осторожно выбирающийся из города фирменный скорый "Синяя ночь" идет сюда пятьдесят минут. В былые веселые номенклатурные времена начальники разных калибров отправлялись в столицу "решать вопросы", забив двухместные купе недоступного простому люду спального вагона тяжелыми, перехваченными ремнями коробками с донскими деликатесами и прихватив провожающими других начальников, рангом, естественно, поменьше. Пьянка начиналась еще до отправления, а тем временем белые и черные "Волги" (о "БМВ", "Мерседесах" и "Вольво" тогда и слыхом не слыхивали, а если и слыхивали, то только как об атрибутах измены, шпионажа, в общем -- пороков вредоносной западной жизни) неслись по Восточной трассе в Степнянск. Через час чистенький состав подплывал к единственному перрону, и изрядно принявшие на грудь провожающие выпадали с высоких подножек в руки верных шоферов, безошибочно подгонявших машины прямо к месту остановки "СВ". Дальше "Синяя ночь" разгонялась до предельной скорости, выходя на финишную прямую, а доказавшие крепость бескорыстной мужской дружбы начальники поменьше, отмахав вслед шефам, расслабленно опускались на мягкие сиденья и возвращались восвояси. С тех пор многое изменилось: нарушилась вертикаль управления и на местах многие стали обходиться без дозволений и фондов Белокаменной, надобность в корректировке планов и вовсе отпала, "СВ" стали поступать в общую продажу, хотя теперь цена выполняла ту же фильтрующую функцию, что раньше обкомовская броня. Шустрые ребята с сотовыми телефонами, имеющие свой интерес в Москве, пересели на самолеты, а тяжелые коробки заменили тугие долларовые пачки. Но скорый фирменный поезд "Синяя ночь" продолжал с отменной пунктуальностью ежедневно прибывать на станцию Степнянск в восемнадцать часов сорок пять минут. Карданов-Лапин без проблем взял билет, перекусил в частной пельменной, неторопливо прошелся по старинному бульвару, обсаженному заснеженными тополями, заглянул в собор, один из знаменитейших и крупнейших в Европе. Времени оставалось много, и надо было придумать, чем себя занять. В вестибюле единственной приличной гостиницы он поменял триста долларов, зашел в похожий на аквариум типовой провинциальный универмаг, купил бритвенный набор "Уилкинсон" -- станок с плавающей головкой, одноименные гель и одеколон. Затем он привычно скупил белье, носки, мыло, полотенце, пасту, зубную щетку с дорожным футлярчиком к ней и прочую мелочь, необходимую в дороге. Чувствовалось, что у него большой опыт неожиданных путешествий. Покупки он вначале сложил в пакет, но, поднявшись на второй этаж, подошел к секции сумок и чемоданов. Сумки ему не приглянулись, он выбрал черный кейс-атташе со стальной ручкой и шифрзамком. Чемоданчик привычно сидел в руке и приносил необъяснимое умиротворение, как будто он нашел то, что долго искал. Купив хлеб, сыр, йогурт, банку швепса, он два часа просидел в видеосалоне, где крутили жесткий боевик без ненужных длиннот, и в сумерках вернулся на вокзал. Из кассового зала вышли два человека, Макс разминулся с ними, но в памяти ворохнулось какое-то неприятное чувство, он обернулся и увидел, что те пристально смотрят ему вслед. У одного было желтое лицо и синие мешки под глазами, второй нервно потирал руки, будто чесался. Глаза у обоих напоминали проржавевшие шляпки гвоздей. Лапин тут же вспомнил, где он видел эти устрашающие физиономии, а Карданов немедленно связал их с двойным убийством в подъезде на Мануфактурном. Безразлично отвернувшись, он двинулся дальше по перрону. Дуремар и Сушняк пошли следом. -- Срисовал? -- Ато! -- "Мусор"? -- Точняк. -- Вот гады, город обложили и здесь достали... -- Это он спецом... Выследил, сука! -- Как? Мы сколько хат поменяли... -- У него спросишь. -- Сколько до паровоза? -- Полчаса. -- Надо быстрее. Они не обсуждали, как быть и что делать. Все совершенно ясно. Людей на перроне почти не было, дальний конец терялся в густеющих сумерках, справа начинался заснеженный пустырь. Здесь и предстояло остаться штемпу, вставшему на пути к укромной хавире в Рязани. Дуремар сунул руку под пальто и вцепился в деревянную ручку шила. Сушняк приготовил молоток. Карданов смотрел под ноги, крутил головой по сторонам, выглядывая палку, камень, отрезок трубы, арматурный прут, бутылку -- любой предмет. Когдато он любил темы "Работа с предметом", и хотя сейчас не помнил подробностей, но знал, что самый обычный объект материального мира может стать очень эффективным оружием. Как назло, на глаза ничего подходящего не попадалось -- все укрывал снег. Но зато в кармане лежал отрезок экранированного кабеля КЭО-3... Нагнувшись на ходу, он приткнул кейс к бетонному столбу, освобождая руки. Незаметно достав серебристую змейку, Макс обернул один конец вокруг правой ладони, а второй переплел между пальцами левой, образовав крепкий зажим, который можно было мгновенно разжать. Перрон заканчивался ступеньками, он спустился на насыпь и сразу оказался в другом мире: темном, безлюдном и зловещем. -- Куда это он? -- Херего... -- А мы чего? -- Еще и лучше... -- А пушку достанет? -- Волков бояться... Преследователи тоже спустились по бетонным ступеням и ускорили шаг. Расстояние сокращалось, внезапно Карданов повернулся и пошел им навстречу. На узкой тропке мог свободно разместиться только один человек, поэтому Дуремар и Сушняк шли гуськом -- Сушняк впереди, а Дуремар сзади. Маневр Макса насторожил Сушняка, но он не страдал избытком воображения и не стал размышлять, какую цель ставит перед собой "мусор" или кто он там есть. Когда расстояние сократилось до двух метров, Сушняк поднял молоток и, шагнув вперед, ударил сверху вниз, целясь в голову. Чужак вскинул грабли вверх, словно собирался сдаваться, стальной клюв беспрепятственно летел к цели, но вдруг напряженная рука налетела на невидимое пружинистое препятствие, и полет оборвался. Макс сделал резкое движение, петля захлестнула мертвенно-бледное, с красными точками уколов запястье. Сушняк развернулся вокруг оси и получил жесточайший удар в позвоночник, который парализовал верхнюю часть тела и бросил его прямо на выставленное шило Дуремара. С противным хрустом острая холодная сталь скользнула между ребер, и это был последний укол, который получил Сушняк на этом свете. Дуремар не успел ничего понять: серебристый шнурок обвился вокруг шеи и врезался в хрящи гортани, шило вырвалось из ослабевшей руки и вместе с телом Сушняка улетело в водоотводную канаву, ржавые шляпки гвоздей высунулись наружу, слабый земной свет померк в глазах, из груди вырвался негромкий хрип, и все кончилось. За полторы минуты Макс разделался с обоими. Спец бы его похвалил. Через час человек, который на три четверти был Кардановым и лишь на остальную часть Лапиным, крепко спал на мягкой полке резво несущегося сквозь ночь скорого. В купе он был один. Во избежание неприятных неожиданностей ручка двери была намертво блокирована универсальным КЭО-3. Проснулся он около полудня, впервые за последние дни чувствуя себя отдохнувшим. Прихватив с собой деньги, сходил в туалет, умылся. Соблюдая предосторожности, вернулся в купе, перекусил и стал смотреть в окно. Мимо проплывали невеселые пейзажи средней полосы, несколько скрашенные обильно выпавшим снегом. Впервые появилась возможность задуматься: куда и зачем он едет? Макс достал лаковую визитку Бачурина и ключи. Футлярчик явно импортный. Дорогая замша, ровная строчка стежков... Шесть лет назад такие в магазинах не продавались. И сами ключи -- блестящая хромированная сталь, точная обработка. Их тоже не было в Магазинах, так же как и хороших замков -- только тусклые примитивные штамповки. Похоже, все привозное. Где стоят замки, к которым подходят эти тяжелые красавцы? Тонька спрашивала несколько раз, пацан скалил мелкие зубы: "Ключи от квартиры, где деньги лежат! Надо только найти ту хату!" Сейчас вопрос выходил на первый план. Где ее искать? Пожалуй, это та квартира, в которой он с Машей встречал девяносто первый год. Напротив метро. Расположена на четвертом или пятом этаже дома с высокими потолками. Скорей всего сталинской постройки. Ладно... На сложенной вчетверо салфетке он аккуратно провел ровную линию. Линию своей жизни. Отметил основные этапы. Первая точка -- тысяча девятьсот шестьдесят четвертый год. Рождение. Вторая -- шестьдесят девятый, появление в детдоме. Пятилетнего отрезка в памяти нет. Ни одного детского воспоминания, ни домашних запахов, ни лиц или рук родителей, ничего... Следующая отметка -- семьдесят восьмой год, техникум. Потом восемьдесят первый -- завод п/я 301. Восемьдесят второй -- призыв в армию. И детдом, и техникум, и завод он помнит более-менее полно. С восемьдесят второго по восемьдесят пятый служба в армии. Воспоминания только о первых месяцах. С восемьдесят пятого по девяносто первый -- работа на зеленоградском заводе "Радиосвязь". Эти годы смазаны, туманны, помнит он их как-то странно. Девяносто первый -- его почему-то опять занесло в Тиходонск, непонятная авария, не оставившая на теле никаких следов, Кузяевка, потом неврологический санаторий... Девяносто второй -- снова тот же завод, только с новым названием -- ПО "Электроника". Девяносто седьмой, когда началось раздвоение и в старой телесной оболочке обнаружился совершенно другой человек... "Если верить книгам учета, то вы не появлялись на свет..." "Три года в комитетской школе, потом в Особом учебном центре. И в экспедиции работали вместе, сколько раз я тебя прикрывал!.. Это Куракин нас подставил в Гондурасе!" Итак, первые пять лет жизни и еще девять -- с восемьдесят второго по девяносто первый. Именно там скрыта загадка его личности, к которой приложил руку профессор Брониславский. Ключи в импортном футлярчике, Бачурин Евгений Петрович с целой кучей телефонов, Куракин, Брониславский... Комитетская школа, Особый учебный центр, экспедиция... Исходного материала для первичной отработки набиралось достаточно. Макс хорошо знал, как ведется спирально расширяющийся розыск от одной точки. А сейчас точек было семь... Постукивая на стыках рельсов, поезд несся в Москву.  * Часть III. СЛИЯНИЕ УРОВНЕЙ *  Глава первая. ОСНОВНОЙ УРОВЕНЬ. УЧЕБА 18 апреля 1983 года, 19 часов 45 минут, Голицынский район Московской области, температура воздуха плюс четырнадцать градусов, дождь, шквальный ветер. Антенная головка "волновой канал" имеет шестнадцать вибраторов, Лапин начал вкручивать блестящие стерженьки разной длины с одного конца, сержант Пономарев -- с другого. Мокрые цилиндрики норовили выскользнуть из пальцев, но он держал цепко, с ходу попадал в резьбу и быстро закручивал. -- Наматывая мили на кардан, я еду параллельно проводам, -- напевал он намертво привязавшийся мотив. Он неплохо закрепил навык: встретились они с сержантом почти посередине. -- Молодец, шпан! -- приблатненно цыкнул зубом Витек. -- Довинчивай! И, пружинисто распрямившись, повернулся к вбивающим колья Курочкину и Муслимову. -- Быстрей, шпанята, не уложимся -- шкуру сдеру! -- Готово! -- Вовка подергал металлический штырь с проушиной для троса и отшвырнул кувалду. -- Готово! -- Лапин поднял длинную, ощетинившуюся вибраторами на все четыре стороны головку, поднес к подъемнику, Курина вовремя подскочил и приподнял трубу, так что Сергей с ходу вставил деревянное колено основания в верхнее кольцо, не потеряв ни секунды. Он отметил, что сегодня они работают слаженно и перекрывают норматив. -- Ставь подъемник! -- заорал Витек, как будто кто-то этого не знал. Курица с Сергеем подняли трубу стоймя, уперли понадежнее в землю, Вовка и Витек натянули две растяжки. Лапин, отпрыгнув, закрепил третью. Дождь сек лица и руки, тросики резали пальцы, бушлаты цвета хаки, несмотря на водоотталкивающую пропитку, набухли и потяжелели. Ветер раскручивал Г-образно торчащий "волновой канал", Сергей наступил на одну из волочащихся по земле фал, веревка натянулась, и вращение прекратилось. -- Мертво! -- доложил Курица, попытавшись пошатать подъемник. -- Поднимаем! Начиналось самое сложное. Высота антенны четырнадцать метров -- десять дюралюминиевых секций по метр сорок. Каждую нужно просунуть в кольца подъемника, последующая поднимает предыдущую, намертво соединяясь с ней конусообразными сопряжениями. Есть еще два яруса растяжек -- на восьми и тринадцати метрах. Даже при нормальной погоде установка ее требует изрядной сноровки и большой ловкости. А в сильный ветер... Раз! -- резким движением Витек сунул снизу вверх первую секцию, головка поднялась на метр с лишним. Два! Головка выдвинулась еще выше. Три! Когда в дождь поднимаешь что-то вверх, вода заливает глаза, попадает в рукава и за воротник, течет по телу, всасывая с кожи тепло и оставляя взамен пупырчатый озноб. -- Сейчас бы самогоночки засадить, -- оскалился Курица то ли в усмешке, то ли в страдальческой гримасе. -- Цепляй, салабон! -- раздраженно крикнул сержант. -- Тебе еще до самогоночки надо двести рыбьих хвостов схавать! Каждый день на завтрак для разнообразия стола солдату полагался разносол. В качестве такового с удручающим постоянством выступала маленькая ржавая селедка. Поэтому срок службы измерялся в хвостах или погонных метрах сельди. До дембеля каждому предстояло обглодать семьсот хвостов или съесть сто сорок метров пряно-соленой рыбешки. Иногда меню разнообразили бурые соленые помидоры или кислая квашеная капуста, но овощи поедались старослужащими, начиная с ранга "черпака", поэтому без двухсот хвостов не обходился никто. Самогонка и прочие вольности так же дозволялись после сорока метров селедки. Курица подпрыгнул, по-обезьяньи ловко вскарабкался на подъемник, вставил в паз хомут, надел перемычку, принял от Вовки с Сергеем концы тросиков и защелкнул карабины. -- Готово! -- Он тяжело плюхнулся на землю, попав в лужу и взметнув облако брызг, на которые никто не обратил внимания, потому что они не могли ничего изменить. -- Держать! -- Витек погнал секции дальше, хотя теперь это было труднее -- приходилось преодолевать сопротивление трех человек, растягивающих тросы каждый в свою сторону. Темное небо расколол ослепительно белый зигзаг, ударил раскат грома. Курица втянул голову в плечи и ослабил растяжку, металлический штырь сразу прогнулся, заваливаясь в сторону. -- Дай ему по жопе, Кардан! -- рявкнул сержант, но Петька сам выправил положение. -- Чего очкуешь, если не повезет -- и пернуть не успеешь! -- перекрывая шум ветра, крикнул Муслим. -- Сгоришь в кочерыжку, а грома не услышишь... Так что не дергайся! Из пелены дождя материализовался Трофимов. Он был в дождевике с накинутым остроконечным капюшоном. Лапин подумал, что лейтенант совсем не вымок, и еще раз ощутил, какая бездна существует между солдатом и офицером. В армии неравенство людей проявляется наглядней, чем где-либо. Исключая, пожалуй, тюрьму. -- Быстрей, ребята! -- даже не приказал, а попросил начальник узла связи. Его призвали после института, и, как все двухгодичники, он был человеком больше штатским, чем военным. -- Проверяющий копытом землю роет, сказал, не уложимся в норматив -- со всех погоны снимет... -- Вам-то чего бояться, -- с трудом загоняя очередное колено, выдохнул Витек. -- Вернетесь на гражданку, плохо, что ли... -- Разговорчики! -- заорал вынырнувший словно из-под земли Усков. Он тоже был в плащ-накидке, но длинный, вечно вынюхивающий недостатки нос не умещался под капюшоном и был покрыт дождевыми каплями. -- Пока вы возюкаетесь, враг вас десять раз накроет! -- Как раз наоборот, -- Витек устало распрямился, сделал знак, и Курица полез цеплять средний ярус. -- Пока мы молчим, бояться нечего. А только выйдем в эфир, тут и начнут накрывать -- и снарядами, и бомбами, и ракетами... -- Так ты к чему призываешь?! -- изумился прапор. -- К саботажу? Может, еще дезертировать хочешь? -- Успокойся "Виктор Иванович, -- устало сказал лейтенант. -- Пойдем лучше аппаратуру проверим. -- Надо его к Воробьеву отвести, -- напоследок пригрозил Усков. -- Пусть разберется, что за птица. Трофимов и прапор залезли в кузов "Цветочка", или радиорелейной станции дальней связи "РДС-69". Криво улыбаясь, сержант продолжал подсовывать очередную секцию и выдавливать сооружение на следующие метр сорок вверх. Сейчас это была вообще каторжная работа. Но сердце грели приятные воспоминания. У Ускова была злющая жена столь же дурного нрава, сколь и наружности. Наверное, судьба так мстила прапору за отвратительный характер и постоянные издевательства над солдатами. Но Витек придумал собственную месть, причем очень коварную и изощренную. Время от времени, поругавшись с супругой, прапор оставался ночевать в казарме. А глупый салабон Кардан на четвертом месяце службы залез на смазливую и вечно смеющуюся Лариску с третьей фермы, хотя все знали, что к ней и на метр лучше не приближаться без общевойскового комплекта химической защиты. Новичкам везет, повезло и Кардану -- из всего разнообразия венерических и иных дурных заболеваний ему выпали всего лишь лобковые вши, именуемые в просторечии мандавошками. Он травил кровососущих паразитов одеколоном, жег спиртом, ловил и давил ногтями, так что они лопались с противным хрустом, оставляя на пальцах красные пятнышки. Но, несмотря на явное физическое превосходство, обеспечивающее победу в локальных столкновениях, добиться окончательного перелома в затянувшемся единоборстве Лапин не смог, так как механическое воздействие было малоэффективным, а вши размножались в геометрической прогрессии. Не видя другого выхода, он решил обратиться за советом к сержанту, который знал решительно все. Усков в очередной раз затеялся устраиваться на ночлег: послал Курочкина в каптерку за чистым бельем, а Муслимову приказал взбить матрац и подушку на пустующей в конце казармы кровати. Как раз в этот день смущенный и готовый перенести положенную порцию насмешек и издевательств, Лапин подошел к Пономареву со своей бедой. Но против ожидания и вопреки существующим правилам, Витек не стал насмехаться над салабоном, не стал даже задавать скабрезных вопросов. Он мгновенно посерьезнел, задумался и заговорщически поднес палец к губам. -- Давай об этом не болтать, -- шепотом произнес он, оглядываясь по сторонам. Такая забота о репутации молодого солдата тронула Сергея до глубины души. Он отнес ее на счет высшей мужской солидарности: бывают моменты, когда все шутки отбрасываются в сторону. -- Возьми пузырек или баночку и налови туда штук десять, -- по-прежнему шепотом сказал сержант. Лапин подумал, что тому необходимо сделать какой-то анализ или проверить, каким химикатом лучше разделаться с неистребимыми тварями. Уединившись в кузове "Цветочка", он отрешился от задач боевой и политической подготовки, занявшись скрупулезным делом, требующим точности, быстроты, а главное, незаурядной выдержки и терпения. А Пономарев между тем крутился, как организатор облавной охоты. Он снарядил Муслима за двумя бутылками вермута и плавлеными сырками, а сам принялся увиваться вокруг прапора, выказывая почтение и оказывая всевозможные знаки внимания. Усков решил, что сержант метит в первый приказ на дембель, и принял вид недоступный и строгий. С таким же видом он соизволил взять сверток с бутылками. Ровно через час прапор был готов. Завалившись на взбитую и свежезастеленную койку, Усков тонко сопел на вдохе и похрапывал на выдохе. Лапин к тому времени тоже выполнил поставленную задачу и принес баночку с несколькими десятками цепучих насекомых. -- Знаешь, что это? -- торжественно спросил сержант, осматривая добычу. -- Бактериологическое оружие! И командным голосом приказал: -- Рядовой Лапин, для выполнения боевой задачи за мной, шагом марш! Подойдя к лежащему на спине Ускову, Витек потрусил баночкой, будто солил густо заросшую грудь и выбивающийся из-под форменных штанов к пупку мысок курчавых волос. -- Атака закончена! -- доложил он неизвестно кому, а Лапину пояснил с укоризной: -- Между прочим, использование биологического оружия запрещено международными законами! -- А я что? -- смешался тот. -- А ты производитель такого оружия! Знаешь, что будет, если Воробьев узнает? -- Но тут же сменил гнев на милость. -- Теперь заметай следы! Не знаю, как Воробьев, а Ус ков узнает -- точно зашибет! Дуй в парк, отлей керосина и намочи везде, где есть волосы. А потом сбрей все к чертовой матери! Обрадованный Сергей побежал использовать чудодейственный рецепт, обещающий стопроцентное избавление от паразитов. А через неделю история получила продолжение: жена Ускова вызвала прапора на КПП и при большом стечении народа остервенело лупцевала по физиономии и при этом громко кричала: "Вместо денег заразу в дом носишь!" После прилюдной расправы тот добрых десять дней жил в казарме, причем пребывал в постоянной задумчивости и озабоченно высчитывал что-то, загибая пальцы. Воспоминания развеселили сержанта, он засмеялся и, перекрывая шум ветра, крикнул: -- Кардан, помнишь, как ты мандавошек ловил и в ведро бросал? А сам все свою песенку напевал, чтобы им веселей было! Он вытолкнул последнее звено и упер основание антенны в землю. Через три минуты станция вышла в эфир, а после окончания учений подполковник из штаба округа за перевыполнение норматива объявил благодарность отделению сержанта Пономарева. В расположение части они вернулись только к середине следующего дня. Первое, что услышал Сергей, войдя в казарму, его не обрадовало. -- Лапин, давай к Воробьеву! -- возбужденно выпалил стоящий "на тумбочке" Чурек. -- Он тебя уже три раза спрашивал! У Сергея прошел холодок между лопаток. Никаких особых прегрешений он за собой не знал, но к особисту вызывают не каждый день, поэтому он стал перебирать все грешки, которые мог вспомнить. Самоволки, чуть-чуть самогонки, неудачный опыт близкого общения с женским полом... За это можно перетягать весь личный состав! "Может быть, за прапора?" -- мелькнула тревожная мысль. Тогда все сходится -- больше никто не поражал командиров биологическим оружием! Правда, непосредственно поражал Витек, но само оружие было его, лапинским, значит, он выходил соучастником... Но капитан встретил его миролюбиво, сразу стало ясно, что ни о какой ответственности речи нет. -- Ты рапорт на учебу подавал, в училище связи? -- Воробьев был кряжистым, широкоплечим, с круглым добродушным лицом. Его боялись не самого по себе, как Ускова, а за ту должность, что он занимал. -- Подавал, -- кивнул Сергей и облегченно перевел дух. -- Пришла разнарядка на одно место, -- Воробьев заглянул в лежащую перед ним бумагу. -- Но это школа КГБ. -- Почему КГБ? -- поежился от грозной аббревиатуры Сергей. Особист по-свойски подмигнул. -- Наверное, правительственная связь. Двенадцатое управление Комитета. Оформляйся, какая тебе разница, где учиться. Зато служба будет поинтересней. Да и рекомендуют тебя. Лапин понятия не имел, кто его может рекомендовать, а потому пропустил эти слова мимо ушей. Он вдруг почувствовал какое-то изменение своего положения в окружающем мире. Бесправный рядовой первого года службы сидит в кабинете особого отдела как в какой-то ленинской комнате и на равных разговаривает с грозным капитаном Воробьевым. Причем тот с ним доброжелателен, вполне откровенен и доверителен, даже приоткрывает завесу над государственными секретами! Они вроде как коллеги. Одно это сразу отделяло Лапина от всех остальных военнослужащих полка. Если он согласится, то станет своим во множестве таких, внушающих простым людям страх, кабинетах. Если откажется, новое ощущение исчезнет и он сольется с серой массой рядового армейского быдла. -- Что скажешь? -- поощряюще улыбался особист. -- Или надо подумать? -- Я согласен, -- быстро ответил Сергей. Москва, 15 октября 1986 года, учебно-тренировочный полигон Высшей школы КГБ СССР, 11 часов 40 минут. Никто из курсантов не знал, что в действительности ждет их в четвертом секторе. Кто говорил -- особая, напичканная датчиками кукла, кто клялся, что приговоренный к высшей мере преступник. Тех, кто прошел испытание, сразу увозили на загородную базу, так что утечка информации исключалась. Неизвестность угнетала, и Карданов обрадовался, когда наконец настал его день. Первые три сектора Макс преодолел успешно и чувствовал, что укладывается по времени. Вначале была обычная полоса препятствий: глухой двухметровый забор, бассейн с водой, шест и длинная доска на пятиметровой высоте, канат, коридор с тяжелыми поленьями, хаотично раскачивающимися на длинных цепях, двухметровая яма, узкий подземный лаз, выходящий в охваченный огнем бетонный бункер. Забор он перепрыгнул легко, от холодной воды захватило дух, мокрая одежда и ботинки скользили по шесту, но выручила крепость рук, высоты он никогда не боялся и пробежал по доске играючи. Как водится, ожег руки, скатываясь по канату, набил кулаки, плечи и предплечья о поленья, высушил в огне комбинезон и слегка опалил виски. На втором этапе надо было подняться по пожарной лестнице на пятый этаж и пробежать по полутемному чердаку среди разорванных взрывом человеческих тел, то ли настоящих, то ли муляжных, мнения и здесь расходились, хотя запах стоял специфический... Но, поскольку дотрагиваться до рук, ног и внутренностей не требовалось, никто особенно в суть проблемы не вникал, тем более что существовала более насущная забота: отбиться от двух неожиданно нападающих "противников" в зловещих черных масках. Одного Макс сбил задней подсечкой, второго ударом локтя в челюсть, сэкономив секунды, уходящие обычно на борьбу. Тяжело дыша и пошатываясь, он ворвался в третий сектор. Со всех сторон гремели выстрелы, то тут, то там высвечивались фигуры мишеней. Стрелять можно не во все: враги перемешивались с заложниками, а распознать, кто есть кто, надо всего за две секунды. Макс работал со "стечкиным" -- прикладистой и довольно надежной машиной, если палить одиночными, а двадцатипатронный магазин позволял не тратить время на перезарядку. Бах! Бах! Бах! Результативность огня прямо пропорциональна числу выстрелов, поэтому меньше двух-трех раз он на спуск не нажимал. Бах! Бах! Пот заливал глаза, но вытирать его некогда, промах можно компенсировать вторым выстрелом, если успеешь и если не всадишь добавочный заряд в заложника. Обостренное чутье подсказывало Максу результаты стрельбы. Бах! Бах! Промах... Бах! Бах! Бах! Хорошо... Бах! Бах! Бах! Зацепил кого нельзя... Бах! Бах! Оба в цель. Бах! Бах! Бах! Не понял... Все? Нет! Бах! Бах! Затвор заклинило в заднем положении, но цели больше не появлялись, и свет, ворвавшийся в открытую дверь, стал сигналом окончания упражнения. Наступила такая тишина, что Максу показалось, будто он оглох, но звонкий обычно щелчок затворной задержки глухо прорвался сквозь набившуюся в уши невидимую вату. Все это он осознавал на бегу, пряча "АПС" в портативную кобуру и проверяя, насколько надежно заперлась защелка. Хищно изогнувшись, он расстегнул клапан и выхватил из кармана-ножен остро заточенный боевой нож. Вырезы рукоятки намертво соединились с закостеневшими пальцами. Сейчас Макс не думал о загадке четвертого сектора, он превратился в снаряд, целеустремленно мчащийся к цели и не имеющий возможности изменить траекторию. Но за следующей дверью ничто не напоминало учебно-тренировочные помещения -- обычная жилая комната: платяной шкаф, диван, на который небрежно брошена фуражка с васильковым "комитетским" околышем, стол с дымящейся чашечкой кофе, развернутый задом телевизор со снятой крышкой, во внутренностях которого, мурлыча что-то себе под нос, ковырялся самый настоящий человек. В спортивном костюме и тапочках. Вначале Макс зацепился за фуражку, потом за кофе, потом за ремонтирующего телевизор человека. Каждая зацепка тормозила убийственный снаряд. Он перепутал помещения! Тир и полигоны, учебные сектора выглядят совсем не так! Это общежитие обслуги! Перед ним даже не списанный обществом смертник, а ни в чем не виновный военнослужащий, причем свой, сотрудник Системы, какой-нибудь прапорщик Иванов с выслугой в пятнадцать лет! Надо срочно бежать дальше, искать настоящий четвертый сектор! Но почему он не поворачивается на шум? -- "Наматывая мили на кардан, я еду параллельно проводам..." -- разобрал он монотонное мурлыканье. Психологи полигона перестарались. Макс шевельнул кистью, и нож сам изменил положение: если раньше клинок смотрел вперед, то теперь развернулся острием к локтю, для удара с замахом. Скользящий шаг, второй, рука взлетает вверх и падает вниз, блестящая сталь входит под левую лопатку, тело напрягается и обрушивается вперед, сбивая с тумбочки рассроченный телевизор, что-то теплое брызжет на руку, он рывком выдергивает нож, лезвие уже не блестит, из раны толчками выбивается кровь, тяжелый агональный вздох... Макса замутило, и он выбежал наружу. Кукла действительно чертовски походила на человека! Измученная физическая оболочка Макса Карданова, забыв про усталость, огромными прыжками неслась по коридору к выходу, душа омертвела, а сознание отключилось, но заметило вывеску на грубой железной двери: "4-й сектор". Макс будто получил пулю под дых и чуть не упал. Значит, все же ошибка! В руке он сжимал окровавленный нож, на ладони тоже потеки крови... Вроде бы жидкая, ненастоящая, но сейчас показалось -- обычная, человеческая... Неужели... Но несколько минут назад вывески не было, он должен был свернуть в третью дверь справа и туда свернул! И не бывает таких совпадений, чтобы он перепутал дверь, попал в жилую комнату и находящийся там человек напевал дурацкую песенку, привязавшуюся к нему несколько лет назад и обусловившую армейскую кличку, а впоследствии оперативный псевдоним! Такого не может быть! Табличка -- еще одно испытание устойчивости нервной системы... Подобрав в углу кусок грязной ветоши, он вытер руки, протер нож и спрятал его в ножны, после чего спокойно вышел на белый свет. Его сильно качало. -- Слушай, Карданов, ты что, совсем охерел! -- заорал выбежавший навстречу разъяренный Бизон. Сердце Макса покатилось куда-то вниз. "Все, трибунал!" -- Ты Косте Белову локтем челюсть выбил! -- Сказали же -- в полную силу, как в настоящем бою... -- промямлил он. -- Мало ли что сказали! Сам должен соображать, -- Бизон немного успокоился. И уже другим тоном добавил: -- А зачем ты нашего техника зарезал? У Макса словно камень с души свалился. -- Пусть не попадается под руку! Бизон пристально смотрел на него, уголки губ подергивались все сильнее, наконец он расхохотался и обнял курсанта за плечи. -- Ну ты зверь! Так еще никто не отвечал! -- И, понизив голос, добавил: -- По песне догадался? Макс сделал удивленное лицо. -- По какой песне? -- Ладно! -- Инструктор сильно хлопнул его по спине. -- Я нарочно ее поставил. Подсказка. Ты бы никогда не ударил! -- Не понимаю, товарищ майор! Бизон перестал улыбаться. -- Почистить и смазать оружие, отчитаться за патроны, привести себя в надлежащий вид и убыть на базу номер два! -- Есть, товарищ майор! -- четко, как и положено, ответил Карданов. Подмосковье, 20 октября 1986 года. База N2 Высшей школы КГБ СССР. Из пятнадцати экзаменующихся восемь не прошли четвертый сектор. Еще двое прошли, но впали в истерику у ложной таблички при выходе. Всех десятерых перевели на профиль, не связанный с диверсионно-боевыми действиями. Один хотя и выдержал испытание, не захотел продолжать учебу и подал рапорт на увольнение. С оставшимися руководство школы провело индивидуальные беседы. Точнее, парные беседы, потому что вызывали по двое. -- Вы прошли полный теоретический курс, всестороннюю практическую подготовку, успешно выдержали тестирование и контрольные испытания, -- веско говорил генерал-лейтенант Бутко. Начальник школы выглядел гражданским человеком, форму он надевал только по большим праздникам, но курсанты знали, что почти всю жизнь он провел за кордоном, работая по линии нелегальной разведки. И, несмотря на молодость, понимали, что это значит. -- Сейчас в инстанциях, -- начальник многозначительно поднял палец, а его замы понимающе кивнули, -- в самых высоких инстанциях рассматривается предложение КГБ СССР о создании нового подразделения. Точнее, о воссоздании необоснованно и преждевременно упраздненного подразделения, существовавшего еще в системе НКВД СССР. У Бутко было вытянутое костлявое лицо с выдающимися скулами и болезненно запавшими глазами, на правой щеке торчала довольно большая бородавка, о которую постоянно цеплялся взгляд Карданова. Ходили упорные слухи, что начальник "на вылете" и замполит с замом по учебной работе ведут подковерную борьбу за еще не освободившееся кресло. -- Вы слышали что-нибудь о подразделении "Л"? -- спросил Бутко. -- Никак нет! -- рявкнул Гена Прудков. В последнее время его постоянно ставили в пару к Карданову и даже поселили в одной комнате. -- Нет, -- качнул головой Макс. -- И слышать не могли, -- сказал генерал, а замполит подтверждающе кивнул. Он походил на упитанного хомяка и, хотя любил рассказывать курсантам про свои ценные вербовки, никогда не выезжал за рубеж, сделав карьеру в парткомах центрального аппарата. -- Эта служба занималась ликвидацией предателей и изменников Родины, врагов советской власти и Коммунистической партии, которые скрылись за границей, надеясь избежать возмездия... -- Справедливого возмездия, -- добавил замполит, и генерал недовольно повел бровью, после чего хомяк замолчал. Длинный и тощий, похожий на жердь зам по учебе сидел как истукан, пристально рассматривая курсантов водянистыми глазами, словно проверяя в очередной раз их благонадежность. Про него вообще ничего не было известно, как про длинный стол под красным сукном, за которым восседали все трое. -- В последнее время случаи предательства и перехода на сторону противника участились, поэтому целесообразность воссоздания подразделения "Л" вполне назрела. Начальник сделал паузу, давая курсантам возможность осознать услышанное. Макс уже понял, о чем пойдет речь. И знал, что он ответит. -- Вам предлагается пройти подготовку для работы в новой службе, -- произнес начальник школы. -- Какие есть возражения? На несколько минут в помещении воцарилась тишина. -- Возражений нет, -- произнес Макс. -- И у меня тоже... Обычно Прудков говорил быстро и уверенно, а сейчас проблеял, словно баран перед закланием. Он хотел стать резидентом под дипломатической "крышей" в какой-нибудь богатой европейской стране -- Австрии или Швейцарии... Но понимал: отказ от ответственного задания навсегда закроет такую возможность. -- Хорошо, что вы оправдываете доверие, -- чуть улыбнулся Бутко. -- В таком случае мы направим вас на шесть месяцев в Особый учебный центр для прохождения углубленной специализации. Но есть еще одна деталь... Курсанты насторожились. Обычно такие добавления не сулят ничего хорошего. -- Вы будете работать в паре... Карданову это не понравилось. Генка не вызывал каких-либо конкретных претензий, но что-то в нем настораживало. То ли бессмысленный взгляд, то ли стремление винить во всех своих бедах и неудачах окружающих, то ли вспышки немотивированной агрессивности. -- В оперативных целях вам необходимо внешнее сходство. Когда пары подбирались, то учитывалась конституция, рост, тип лица. Для окончательной доводки товарищу Прудкову придется подвергнуться несложной пластической операции для изменения внешности... -- Генерал выдержал еще одну паузу. -- Вопросы есть? -- Почему мне операцию? -- запальчиво спросил Генка, хотя всегда был исключительно почтителен с начальством и никогда ему не возражал. -- Тогда давайте жребий бросим! -- Отвечаю, -- доброжелательно произнес генерал. -- Жребием такие дела не решаются. Один из вас должен быть первым номером, а второй его прикрывать. Первому номеру необходима совершенно естественная внешность, поэтому изменению подвергается номер второй. В вашей паре учебные, боевые и психофизиологические показатели выше у Карданова, поэтому роль первого номера отведена ему. Я ответил на ваш вопрос? -- Ответили... -- после некоторой заминки нехотя произнес Прудков. -- В таком случае можете быть свободны. Желаем успехов в дальнейшей учебе и последующей работе. Когда они вышли, Генка повернул к Карданову возбужденное, исполненное обиды лицо. -- Видишь, как получается! Я из-за тебя должен рожу резать! А ты в стороне! Подумаешь, показатели у него выше! Ну и что, что показатели? Так мне из-за этого под нож ложиться?! Чего-то подобного и следовало ожидать. Карданов почувствовал себя виноватым, хотя прекрасно понимал, что никакой его вины тут нет. -- При чем здесь я? Не хочешь -- возьми и откажись. -- Да, откажись! Умный какой! Я откажусь, меня выгонят, а ты поедешь резидентом в Вену! Молодец, хорошо придумал! В этом был весь Генка Прудков, отныне его напарник. Место, координаты которого неизвестны, 28 апреля 1987 года, Особый учебный центр КГБ СССР. -- Борсхана, независимое развивающееся государство социалистической ориентации на юге Африки, расположена между ЮАР и Намибией, площадь пятьсот шестьдесят тысяч квадратных километров, население шесть с половиной миллионов человек... -- Шесть миллионов пятьсот шестьдесят тысяч, -- брюзгливо поправил Крымский. -- Или для вас шестьдесят тысяч человек значения не имеют? -- Имеют, товарищ полковник! -- покаялся Макс и получил знак продолжать ответ. -- Президент -- прогрессивный общественный и политический деятель Мулай Джуба, видный борец за освобождение Африки от колониального господства и большой друг Советского Союза. Полезные ископаемые: золото, алмазы. Исключительно важное стратегическое расположение, позволяющее осуществлять радиотехнический контроль Западного полушария. Наличие советской базы атомных подводных лодок... -- Не базы, а пункта ориентации и ремонта, -- теперь вмешался Желудев, и Макс согласно кивнул: -- Так точно, товарищ подполковник! Высокая активность ЦРУ, попытки политической переориентации, в 1984 году с нашей помощью предотвращен государственный переворот. Зона жизненно важных интересов СССР в этом районе мира. Условия оперативной работы четвертой категории сложности... -- А почему? -- прервал Карданова третий член комиссии полковник Журавский. -- В Штатах уровень сложности пять, на то они и главный противник. А в дружественном социалистическом государстве -- четыре! Как так может быть? Макс обескураженно замолчал. А ведь действительно... -- Не знаю... В учебниках написано про государственный и политический строй, а в лекциях -- про четвертый уровень сложности... -- Ладно, -- добродушно сказал Крымский. -- Это вопрос не курсанту... Тем более что Владимир Михайлович и сам вряд ли сможет дать однозначный ответ. -- Все трое понимающе переглянулись. -- Вы свободны! Через несколько минут объявили итоги экзамена по оперативно-политической обстановке в странах мира. В строю стояли два курсанта, похожие как братья-близнецы. Карданов получил "отлично", Генка -- "хорошо". Начальник ОУЦ полковник Крымский поздравил обоих с окончанием учебы и пожелал успехов в предстоящей работе. Никакие дипломы и свидетельства здесь не выдавались: совсекретные справки переправят специальной связью и вошьют в личные дела. Нагрудный знак тоже не полагался, его заменило крепкое рукопожатие Крымского. -- От души желаю тебе в Борсхану не попадать, -- шепнул полковник, наклонившись к уху Карданова, и дружески подмигнул. -- Что он тебе сказал? -- ревниво допытывался потом Генка. Его шрамы зажили и практически не различались. Но он был обижен. И за более низкие оценки, и за посредственные результаты тренажерных тренировок. Причем обижался не на себя, а на Крымского, Журавского, Желудева, Спеца, на тренажер и, конечно же, на Карданова. "Если бы ты из кожи не лез, учился нормальненько, средне, вот и были бы мы на равных, -- болтанул как-то он. -- Им тут особенно выбирать не из кого, ставили бы четверки как миленькие и тебе и мне, и обоим хорошо было бы! Они же нас нарочно стравливают, неужели не понятно? Тебе надо быть отличником, а я остаюсь виноватым, как всегда!" -- Да ничего особенного он не сказал, -- отмахнулся Макс. -- Пойдем пока с Савченко попрощаемся. Напарник поджал губы. -- Ты иди, а я у вертолета посижу. Это же твой друг... Мне он трояк влупил -- вот и все прощание! Спец, как всегда, толокся в тренажерном зале возле виртуального имитатора реальности, напоминающего сложный спортивный снаряд для тренировок космонавтов. Зависший в неестественной позе распахнутый сенсорный скафандр был похож на выпотрошенный труп, а подполковник увлеченно составлял программу очередного упражнения, в изобилии нашпигованную такими и еще более жуткими трупами. На шум шагов он сторожко вскинул крупную голову с коротко стриженными седыми волосами. -- Закончили? -- Яркие голубые глаза сейчас не отблескивали ни льдом, ни сталью. Макс кивнул. -- Через полчаса вертолет. Попрощаться зашел. -- С ним? -- Спец кивнул на тренажер. Он одушевлял машину и под предлогом доводки и контроля программ часами висел на растяжках, выделывая головокружительные трюки. Он любил жить в виртуальной реальности, воспроизводящей всевозможные опасности и дающей возможность испытать острое чувство риска. Хотя долгие упражнения съедали ресурсы нервной и сердечно-сосудистой систем, о чем сам Савченко неоднократно предупреждал новичков. "Он больной, -- говорил Генка. -- Когда-нибудь он так и умрет на тренажере". Макс тоже опасался, что в конце концов это произойдет. -- И с ним тоже, -- Карданов погладил хромированную сталь опорной стойки. -- Ты неплохо работаешь, -- сказал Спец. -- Но я тебе скажу то, чего раньше не говорил. Он подошел почти вплотную -- глыба мышц и навыков убийства, боевой робот. Терминатор из одноименного фильма. -- Ты хочешь, чтобы все было по правилам. В тебя прицелились, ты выстрелил. Вроде самооборона. Тебя послали на ликвидацию отпетого негодяя с отвратительной харей -- моральное самооправдание. Как в кино. Здесь черное, а вот здесь -- белое. Подполковник Савченко вздохнул. Он не был роботом, потому что белая футболка сильно взмокла под мышками и на груди, явственно ощущался запах рабочего пота. А Терминаторы не потеют. -- Только в жизни так не бывает. Негодяй может быть красавчиком, он чей-то муж, чей-то отец, чейто сын, его жена может оказаться рядом в момент ликвидации... Это не имеет никакого отношения к делу. Если ты хоть на миг задумаешься -- провалил задание и сам сгорел! Поверь, я знаю много примеров... Спец левой рукой потер грудь. -- И дуэлей устраивать не надо, ждать, пока он вынет оружие, повернется лицом -- это дурость и больше ничего. Даже не глупость, а дурость. Есть возможность выстрелить в затылок -- пали! И даже не задумывайся, хорошо это или нет! Потому что, если задумываться, не надо было сюда идти! Убивать всегда нехорошо, и есть очень много чистоплюев, которые тебе про это охотно расскажут. И они же осуждают врагов, предателей, требуют для них высшей меры! Но... Чтобы они сами подыхали! Здесь вынесли приговор, а он там сразу и помер. А гады не хотят подыхать, они очень живучи, потому что других в землю кладут и их жизни в себя всасывают... Так что приходится кому-то работать... Как в любой работе, тут своя техника безопасности, и ее надо соблюдать. Макс кивнул. -- Я это все понимаю. А как на месте выйдет -- не знаю. Тренировки -- это одно, а взаправду -- совсем другое... -- Верно. Вот у напарника твоего все хорошо выходить будет. Гораздо лучше, чем на тренажере. -- Почему? -- Не знаю. Вернее, объяснить не могу. Но попомнишь мое слово! Только... Савченко на миг задумался, словно взвешивая -- говорить или нет. Но потом решился и наклонился к уху ученика, как недавно начальник ОУЦ. -- Скорей всего не придется вам этим заниматься. Отдел "Л" решено не создавать. Там, наверху, посчитали, что это незаконная деятельность, нарушающая международное право. Как будто те гады ничего не нарушают! -- Это точно? -- опешил Макс. -- Да. Только никому ни слова, пока вам официально не объявят. -- Вот оно как... Может, и к лучшему... Честно говоря, мне не по душе это дело, если взаправду. -- Ну, назад уже не отыграешь. Ты получил такую специальность, что делать дело все равно придется. Не сейчас, так через пять лет, десять, не в одном подразделении, так в другом. Видно, лицо у Макса изменилось, и Спец не захотел омрачать последние минуты общения. Улыбнувшись, он хлопнул начинающего Терминатора по плечу. -- Хотя, может, и обойдется -- в жизни всякое бывает! Давай, беги к вертолету, а то опоздаешь! Из глухого чрева транспортного вертолета не определишь ни направления полета, ни маршрут. Через три часа грохота и мелкой вибрации они, щурясь, вылезли на бетонку подмосковного военного аэродрома. И вновь окунулись в обычный человеческий мир. Оба получили десятидневные отпуска, причем Карданова неожиданно вызвали к замначу Школы по тылу и вручили ключи от двухкомнатной квартиры, чему он был несказанно удивлен. С жильем в Комитете было получше, чем везде, но обычно точкой отсчета становилась однокомнатная хрущевка где-нибудь на окраине, полученная через трипять лет службы. А тут сразу, почти в центре, рядом с метро и сразу две комнаты. Фантастика! -- За что тебе вдруг? -- оскорбленно спросил Прудков. -- Опять за учебу и показатели? Так за это оценки повыше ставили! Квартира-то при чем? Жить-то всем где-нибудь надо! А ты опять за мой счет! Карданов почувствовал, что напарник его откровенно ненавидит. -- Почему за твой? Ну, хочешь, давай вместе там жить будем! -- Ну да, молодец. Все будут знать, что Прудков в улучшении жилищных условий не нуждается и квартиру ему давать не надо! Так и останусь у тебя вечным квартирантом! Хорошо придумал, спасибо! -- с горечью ответил Прудков, и его новое лицо, лицо Макса, приняло выражение обиды, характерное для Генкиной физиономии. Будто сквозь маску проступил подлинный облик. Когда отпуск кончился, Карданову и Прудкову объявили, что создание службы "Л" отложено на неопределенное время, а им предстоит другая работа. Гораздо более серьезная, конспиративная и ответственная. Это удивило обоих, ибо они считали, что более серьезной и ответственной работы попросту не существует. Глава вторая. ОХОТНИКИ И ДИЧЬ Тиходонск, 11 февраля, 12 часов 40 минут, минус три, солнце. -- Ты просто не понимаешь, о чем идет речь! Не о Лапине, не о наших к нему претензиях. -- К, разговаривал с Юмашевым как строгий, но доброжелательный учитель интерната для умственно отсталых с двенадцатилетним дебилом. Они гуляли по Левому берегу, там же, где два дня назад Юмашев обсуждал с Тимохиным судьбу Тахира. Если это можно было назвать прогулкой. Встречу назначил К., но вывез его сюда Юмашев. За прошедшие сорок два часа здесь ничего не изменилось. Тот же чистый, с речным запахом, воздух, те же проволочные остовы зонтиков, тот же плотный, укатанный ветром снег, на котором еще можно разобрать две цепочки полустертых следов. А в городе, раскинувшемся на противоположном берегу, изменилось многое. Недаром километровый отрезок пляжа с трех сторон блокирован черными джипами. Кроме штатной охраны, Тимохин задействовал и боевиков. Хотя после событий прошлой ночи, когда застрелили Кондратьева и убили или захватили почти всех авторитетов тахировской группировки, вероятность мести существенно снизилась. Точнее, отодвинулась на неопределенное время. -- Меня интересует другое. Как вы пробили блокаду? Что он сказал? Дословно. Кто при этом присутствовал? Как процедура фиксировалась? К, остановился и впился высасывающим взглядом в зрачки банкира. Он знал, что умеет вселять в сердца людей страх, даже когда звериные уши прикрыты шапкой. Потому что биоволны прямой и вполне реальной угрозы исходили от него постоянно. Сейчас поток отличался особенной силой. Но банкир стоял на своей земле, в окружении своих людей. Бывают моменты, когда авторитет и могущество чужака не стоят ничего, если он не может немедленно и эффективно защититься от грубого физического насилия: выстрела, удара ножом, наброшенной на шею удавки... Сейчас как раз выдался такой случай. -- Ты ведь один здесь? -- спросил Юмашев. Только очень далекому от мира спецслужб и криминала человеку этот невинный вопрос мог показаться и в самом деле безобидным. К, посмотрел на банкира по-новому, с интересом, и усмехнулся одним уголком рта. Юмашеву померещилось, что если губа отодвинется дальше, то выглянет длинный и острый волчий клык. Эта усмешка показала, что с К, не следовало так говорить. Он никогда не оставался беззащитным. Никогда и нигде. -- Хочешь спустить меня в прорубь? -- казалось, у него даже улучшилось настроение. -- И списать под какую-нибудь легенду? Улыбка стала шире, но клыки не показались. Пока. Руки он держал в карманах. При посадке в машину его незаметно проверили детектором, и металла массой больше пятидесяти граммов не обнаружили. Но дело не в металле. "Если сердце из железа, и деревянный кинжал хорош", -- говорят грузины. Стилеты из особо прочного дерева не раз использовались наемными убийцами, да и взрывчатку детектор не заметит. Правда, уровень К, не таков, чтобы подрываться с недругом. Да и повода особого пока нет... И все же Юмашев испытывал сильное беспокойство. -- Знаешь, что такое "Консорциум"? Юмашев кивнул: -- Ты забыл, кто его создавал. -- Создавался скелет. Потом он оброс плотью, нарастил мускулы, вооружился... Не думаю, что ты представляешь наши возможности... Банкир пожал плечами. -- Кое-какие слухи доходили... Про размах международного бизнеса, про учредителей. Болтали даже, что "Консорциумом" и государством управляют одни и те же люди... -- Во всяком случае, нам отдают долги исправней, чем Центробанку. Например, задолженность Заира России составляет тридцать пять миллионов долларов и считается невозместимой в этом веке. Между тем тот же Заир исправно возвратил "Консорциуму" двадцатимиллионный кредит. А знаешь почему? -- Почему? Юмашев полностью упустил инициативу и попал под гипнотизирующее влияние собеседника. Тот улыбнулся еще шире. -- Потому что нам отдать приказ о ядерном ударе гораздо проще, чем официальным властным структурам! И гарантия исполнения будет стопроцентной! Причем никакие накладки не смогут его замедлить! Банкир подавленно молчал, К, улыбался с торжеством победителя. Он явно не врал. -- Но в данный момент это не имеет значения, правда? Кругом твои люди, и то, что далеко и потом, не играет никакой роли, важно только то, что здесь и сейчас. Да? Тяжелая твердая ладонь похлопала по ватному плечу. -- А что это у тебя? Рука в тонкой черной перчатке ткнула Юмашева в грудь. Он опустил голову и увидел на серо-черной буклированной ткани щегольского пальто яркую красную точку. И хотя Юмашев никогда не был оперативником и видел подобные штуки только в кино, он почувствовал, что его бросило в жар. Красная точка являлась маркером лазерного целеуказателя. Она показывала прильнувшему к оптике невидимому снайперу место, куда попадет пуля. Откуда у Куракина взялся снайпер, как он узнал, где будет происходить разговор, каким образом сумел замаскироваться?.. Вопросы промелькнули один за другим, но ответ нашелся лишь на последний: стрелок лежит на заснеженном льду в белом маскхалате. И попадет в левую часть груди, ближе к сердцу. -- Вижу, я убедил тебя не делать глупостей. -- К. еще раз хлопнул бывшего коллегу по плечу, и точка исчезла. -- Теперь давай отвечай! Улыбка соскользнула с лица, как сдернутая маска, тон стал резким и требовательным. К, обозначил свои возможности, расставив все по полочкам. Юмашев подумал, что если он захочет, то боевое звено штурмовых вертолетов вынырнет из-за черной рощи и разнесет шесть джипов вместе с охранниками. -- Я пошутил. Мы не пробили блокаду. Просто при испытании на полиграфе выявились блокированные участки, и я хотел выяснить у тебя подробности. -- И выяснил? Гипнотизирующие глаза были почти лишены ресниц, зрачки сужены до размеров булавочной головки. -- Разве ты забыл непременное правило Комитета: меньше знаешь -- дольше живешь? Юмашев покаянно вздохнул, как двенадцатилетний дебил, нассавший в постель. -- Я допустил ошибку... Ты же знаешь, мне можно доверять! К тому же я уже ничего не помню! -- В его голосе чувствовались убеждающе-просительные нотки. -- Это хорошо, -- похвалил К. И как о сущей безделице спросил: -- А как получилось, что он завалил моих людей? -- Не знаю. Какая-то случайность... -- Ты веришь в случайности? -- Его привел наш сотрудник для трудоустройства... Звучит наивно, но дело действительно в простом совпадении! Во всяком случае, мне ничего больше не известно... -- Как фамилия сотрудника? Я хочу с ним поговорить! -- Терещенко. Но он умер... -- Тоже случайность? Внезапно Юмашев понял: это не беседа. С него учиняют спрос. Вникать в тонкости никто не будет: виноват -- отвечай! И особенно дотошно выяснять наличие и степень вины тоже не будут. Есть факт, этого достаточно. -- А кто еще его знал? Кроме умершего? -- Терещенко говорил про какого-то дельца с завода. Он ему звонил насчет Лапина, потом тот перезванивал... -- Номера телефонов в вашей фирме фиксируются? -- Да, все аппараты с определителями. А Терещенко сразу угодил в больницу и наверняка не успел сбросить. -- Отлично! -- вроде бы обрадовался К. -- Тогда прокатимся к тебе и проверим. А потом надо пообедать. Я проголодался на свежем воздухе. Ты знаешь приличный ресторанчик? Только давай не в "Маленький Париж"! Он оглушительно захохотал, хотел обнять банкира за плечи, но вовремя отдернул руку и просто плечом к плечу пошел со старым товарищем к машине. Москва, 12 февраля, 18 часов, минус двенадцать, ветер, снег. На новой территории, будь это лес, город или страна, следует оборудовать для себя "точку". Вырыть землянку, подобрать просторное дупло, выбрать безопасный район, снять номер или квартиру, арендовать или купить дом. Только после этого можно приступать к выполнению задания. Макс договорился с таксистом за сто баксов в час и уже проездил около трехсот. Отыскав очередной круглый вестибюль метро, тот медленно объезжал вокруг, останавливался и ждал, пока пассажир в очередной раз скажет "нет". Ждать приходилось недолго. Водителю было за пятьдесят, он много повидал на своем веку и ничему не удивлялся. -- Нет, значит, погнали дальше! -- бодро приговаривал он, включая передачу. -- Будем ездить, пока не найдем. Или пока деньги не кончатся. Как в гарантии на машину: два года или двадцать тысяч пробега -- что раньше наступит... Если бы вы еще какой-то ориентир запомнили, глядишь, дело быстрей пошло! -- Там есть цирк! -- вдруг сказал Макс. -- Я смотрел из окна на метро, а справа в квартале был цирк! Только что он этого не помнил и вдруг словно отдернулась какая-то шторка. -- И внизу в лотке продавали апельсины! А слева магазин "Океан", и туда стояла очередь! Водитель хмыкнул. -- Знаешь, сколько в Москве лотков? И "Океанов"? А вот цирков всего два. А рядом с круглым метро -- один. На Вернадке. "Волга" резво рванулась к цели, и на этот раз пассажир не сказал "нет". Когда машина сворачивала с проспекта Вернадского на Ломоносовский, Макс узнал место. Слева здание цирка, справа круглый выход метро. В створе с ним в нескольких сотнях метров большой Г-образный жилой дом. Если смотреть из окна, метро будет впереди, а цирк справа. А слева должен располагаться "Океан"... -- Давайте туда, -- Карданов показал рукой. Он ощутимо волновался. Магазин должен был стать окончательным подтверждением реальности примет недавнего сна. Иначе все идет прахом... Мало ли что может человеку присниться! Но зеленая неоновая вывеска оказалась именно там, где он ее и видел. Выстрел наугад попал точно в цель. -- Ну что? -- с неподдельным интересом спросил водитель. Его, видно, тоже охватил азарт поисков. Каждому нормальному человеку должно быть небезразлично дело, которое он выполняет. -- Приехали, -- скрывая эмоции, ответил Макс. -- Давайте во двор... Когда "Волга" развернулась и уехала. Лапин опечалился. Таксист был единственным человеком, которого он здесь знал, продолжением ниточки Тиходонск -- Степнянск -- "Синяя ночь" -- Казанский вокзал -- искомый дом. Иллюзией связи с привычными местами. Теперь ниточка оборвалась и он остался с гигантским городом один на один. Мороз забирался под брюки, влажноватый снег норовил облепить лицо. Было сиротливо и бесприютно. Длинное серое здание под прямым углом стыковалось со смежным домом. Большинство квартир светилось, но многие оставались темными, ожидая хозяев. Его никто и нигде не ждал. Сергею не верилось, что он тоже сумеет зажечь свет в одном из окон. Тем временем Карданов деловито осматривал запертые двери пяти подъездов. Решетки домофонов, россыпи кнопок под ними, еще ниже -- круглые ручки с прорезями замочных скважин. Подойдя к первому подъезду, он вытряхнул из замшевого футлярчика ключи и приготовил самый маленький. Предметы из прошлого наконец обретали смысл. Но ключ вошел только наполовину, и Макс двинулся к следующей двери. Здесь тоже ждала неудача. В третью скважину ключ вошел, но не повернулся. К четвертой не подошел вообще. Зато пятая дверь открылась сразу. Прошлое соединилось с настоящим. Просторный и довольно чистый вестибюль показался знакомым. Три ряда почтовых ящиков вдоль длинной стены тоже навевали какие-то ассоциации. Над ними висел указатель жильцов: на синем фоне белые фамилии и номера квартир. Ни одной знакомой фамилии Макс не увидел. Наверх он пошел пешком, надеясь, что интуиция подскажет, к какой из квартир на четвертом-пятом этаже надо попробовать остальные ключи. Но интуиция молчала. Одинаковые двери -- деревянная планка или декоративный пластик поверх броневого листа -- слепо смотрели закрытыми стальными веками глазами замочных скважин. Подбирать ключи наугад было рискованно -- вполне могли принять за квартирного вора. Макс поднялся на шестой этаж, когда к мусоропроводу вышла неопределенных лет женщина в халате и с ведром в руках. Она пристально уставилась на него, и он решил, что уже заподозрен в тайном умысле на кражу. Прижимаясь к стене, Карданов осторожно обошел неожиданного свидетеля и двинулся дальше. -- Валерий Сергеевич, -- раздалось за спиной, и он решил, что женщина зовет соседа, чтобы поделиться подозрениями. Инстинктивно он ускорил шаг. -- Валерий Сергеевич! Подождите, вы куда? Макс обернулся. Женщина обращалась к нему. Он застыл на месте. -- Что с вами, Валерий Сергеевич? Зачем вы идете на седьмой этаж? И почему не здороваетесь? -- Извините. -- Карданов слабо улыбнулся. -- Я попал в аварию и почти потерял память. Я вас не помню. -- Мы же рядом живем! Я -- в сто двадцать третьей, а вы -- в сто двадцать четвертой! -- Извините. Это болезнь. Макс медленно спустился на площадку и сразу увидел свою квартиру. Она отличалась от остальных обычной дубовой дверью -- шесть лет назад еще не было моды на стальные облицовки. -- Вас спрашивали несколько раз какие-то люди... Сказали -- сослуживцы... Но те небось знают, куда вы уехали! Я уж подумала -- шпионы... Женщина смотрела очень серьезно. -- Почему вдруг шпионы? -- А квартира-то чья? Минатомэнерго! Меня много раз предупреждали, особенно когда только дом заселили... -- Когда они приходили? -- с безразличным видом спросил Макс. -- Первый раз с полгода назад... И совсем недавно... Оставили телефон, просили позвонить, если вы появитесь. Прям я им так и разбежалась звонить! Что я, порядков не знаю? -- Как вас зовут? Женщина удивилась. -- Валентина Андреевна. Неужто и вправду позабыли? А я всех хорошо помню. Дольше всех первые жили, Петя с Таней. А потом началась чехарда: поживут два-три года и уезжают. Правда, все серьезные, культурные, ничего не могу сказать! Но все парами -- муж с женой, муж с женой. Только вот вы одинокий. И тоже дольше всех прожили... Да еще вернулись! А ведь никто не возвращался... -- Валентина Андреевна, мы еще поговорим, но чуть позже. Я устал с дороги. А вы пока никуда не звоните. Успеется... Она кивнула. -- Заходите, я вас покормлю. У вас же нет ничего! Почитай, пять лет проездили... Даже шесть! -- Спасибо, не сегодня. Сейфовый ключ легко вошел в прорезь и мягко провернулся один и второй раз. Крестообразный отщелкнул засов и втянул защелку. Дверь открылась. Лапин-Карданов с замиранием сердца зашел в незнакомую квартиру. Свою квартиру, в которой не был шесть лет. Тиходонск, 11 февраля, 14 часов 15 минут, минус два, легкая облачность. Установить контакт Лапина на ПО "Электроника" Юмашев поручил начальнику своей информационной службы, и тот блестяще справился с заданием, уже через час доложив результат. Проверка телефонного аппарата покойного Терещенко выявила два связанных между собой звонка. Восьмого февраля он позвонил в ПО "Электроника", девятого ему звонили из фирмы кабельного телевидения. Объединяло оба звонка то, что на другом конце провода находился Григорий Михайлович Мелешин. Митяев успел даже навести о нем некоторые справки. -- Жучара еще тот! -- сообщил он -- Организовал свое дело, "кинул" соучредителей, тянет детали с "Электроники", не платит своим работягам... "Крышей" у него какие-то блатные. Адрес фирмы... Юмашев слушал начальника разведки внимательно, а его гость -- человек с холодным немигающим взглядом и нечеловеческими ушами -- рассеянно рисовал электронной ручкой на экране наладонного компьютера. Но безразличие было притворным: и фамилию, и адрес он записал совершенно точно. -- Так ты угостишь меня сегодня обедом? -- спросил К., поднимаясь. -- Только зайду кое-куда... Через комнату отдыха он прошел в туалет. Почти сразу служба технической безопасности зафиксировала радиовсплеск из здания банка, но расшифровать его не смогла. По внутренней связи Тимохин встревоженно доложил начальнику. -- Не надо искать источник, я знаю, в чем дело, -- успокоил его Юмашев. На миг к нему вернулась уверенность в себе. Руководитель крупного банка, за ним большие деньги, серьезные связи, охрана, он узнает о том, что делал в сортире К., еще до того, как тот вышел из него! Почему он теряется, когда тот рядом? Неужели все дело в каком-то животном магнетизме, подавляющем волю и вызывающем страх? Ну и что, если тот привез с собой нескольких головорезов и сумел их умело расставить? У него есть не менее опасные люди, и их гораздо больше! Юмашев вздохнул полной грудью. Сейчас он спросит: всегда ли мочеиспускание К, вызывает импульс радиоволн? Пусть знает, что они здесь тоже не пальцем деланные... Но, когда человек со звериными ушами вернулся, прилив уверенности прошел. И проявлять излишнюю осведомленность ему расхотелось. -- Поехали, что ли? -- спросил К. Юмашев поспешно поднялся. Святой долг хозяина -- накормить гостя. -- Поехали! -- ответил он и вышел из кабинета вслед за приезжим. Мелешин тоже собирался обедать. Настроение у него было скверным, причем скверность эта напрямую связывалась с бывшим подчиненным Сережкой Лапиным. Жалкий, никчемный человечишка, которого он кормил и в прямом и в переносном смысле, оказался не только неблагодарным и крайне опасным психопатом, но и предвестником несчастий. Мало того, что чуть не задушил и отобрал деньги, как матерый урка! Из-за него испортились отношения с Терещенко, и непонятно было, чего тот хочет: то глотку рвет за этого засранца, то на хер посылает! А с деятелями из банка лучше не ссориться, себе дороже обойдется... Послал ребят разобраться с ним, а те не вернулись. Сушняк позвонил, орал в трубку, чуть ухо не лопнуло, что он их под "мокруху" подставил, грозился под молотки пустить. И очень просто: уколется, подстережет и проломит башку! Да и с работой начались проблемы: выполнение оплаченных заказов застопорилось, сегодня приходили клиенты с Алексеевской, 40, скандалили, грозили заявить в милицию, даже про налоговую полицию чего-то вякали... Кто бы мог подумать, что с этим получокнутым доходягой окажется связанным такое множество неприятностей! А вчера его идиотскую рожу показали по телевизору и объявили, что он подозревается в тяжком преступлении! Весь город говорит об этом -- в кабаке застрелили самого Тахира, а с ним еще чуть не десяток человек! Как жалкий засранец оказался замешанным в такой истории и каким боком она обернется для самого Мелешина, оставалось только гадать. Если бы можно было каким-то образом изменить прошлое и никогда не иметь никаких дел с Чокнутым, оказавшимся довольно зловещим типом, даже близко не подходить к нему... Голова шла кругом, хотелось хорошенько встряхнуться, отдохнуть и придумать что-то путевое для поправки дел. Мелешин решил сегодня уже в фирму не возвращаться: собрать корешков, пообедать и махнуть в сауну с девочками, а там, расслабившись, посоветоваться и обрешать все вопросы. И по новой "крыше", и по монтажникам... Да и по Лапину обозначиться, мол, никаких общих дел у них нет, мало ли что позвонил из-за него Терещенко, за этим совершенно ничего не стоит. Информация расходится быстро, все, кому надо, узнают... План был настолько хорош, что у Григория Михайловича улучшилось настроение. Но реализовать свою чудесную задумку ему не удалось. Когда, одевшись, он направился к выходу из кабинета, дверь резко распахнулась, пропуская двух человек. Их внешний вид говорил о силе, а движения и манеры -- о жесткой, не признающей преград решительности. Они были похожи как братья или сотрудники системы, подбирающей людей по определенным признакам. Глубоко надвинутые шапки, явно сросшиеся у одного и почти сросшиеся у другого брови, глаза, как бездонные зрачки пистолетных стволов, прямые короткие, с деформированными переносицами носы, маленькие рты с недобро сжатыми губами, квадратные подбородки, мощные шеи, уходящие в воротники одинаковых кожаных курток, широкие штаны и одинаковые черные ботинки. Ни одной броской детали, ни одной особой приметы. По таким лицам очень трудно составлять фотороботы или словесные портреты. -- Вы из милиции? -- спросил перетрусивший Мелешин. -- Хуже! -- коротко ответил первый и крюком снизу опрокинул его на пол. Второй неторопливо, по-хозяйски запер дверь, как делал это сам Мелешин, собираясь отодрать Динку из приемной. Сегодня секретарша отпросилась, у конструкторов не было работы и они ушли с двенадцати, лишь на входе должен был сидеть дядя Ваня, но Мелешин с пронзительной ясностью понял, что ни дядя Ваня, ни кто другой ему не поможет, он находится в полной власти незнакомцев, и они могли беспрепятственно сделать с ним то, для чего пришли. -- Где твой дружок Лапин? Тот, который нанес удар, наклонился и впился в мутные жидкие глаза развратника и проходимца твердым гипнотизирующим взглядом. Мелешин застонал. Лапин преследовал его, разрастаясь в размерах значимости и приобретая черты мистически-неотвратимого рока. -- Никакой он мне не дружок, работал у меня, три дня назад мы поссорились, и он уволился, где он, я не знаю и вообще ничего не знаю... Тяжелая оплеуха прервала поток его красноречия. -- Что он тебе рассказывал? Сам по себе Лапин и то, что он рассказывал, заведомо не могли никого интересовать, столь выраженный интерес говорил только о том, что этот шизофреник действительно встал поперек дороги серьезным людям... Но не мог же он стрелять в Тахира! Хотя почему... Смог же его душить! И очень ловко получилось! Путаясь и коверкая слова, Мелешин попытался передать содержание последнего разговора, но уже после второй фразы последовала новая оплеуха. -- Что он тебе рассказывал? Цикл повторялся несколько раз, наконец допросчик повернулся к напарнику: -- Толку не будет. Давай... Зловеще блестящая игла вошла в синюю вену, и поршень вытолкнул полтора кубических сантиметра тягучей желтоватой жидкости. В голове у полупарализованного страхом Мелешина все помутилось, и он перестал соображать. Его мозг разросся до огромных размеров и плавал в гигантском аквариуме с теплой приятной жидкостью, откуда приходили вопросы, на которые следовало дать как можно более полный и правдивый ответ. Но ответы не отличались от тех, которые давались ранее. -- Ясно! -- Допросчик махнул рукой, и шприц впрыснул в набухшую вену два кубика морфина. Для "нарка" -- новичка это была смертельная доза. Юмашев повел К, в "Деловой двор". Когда-то так в народе прозывался кабак, расположенный на первом этаже гостиницы "Южная" и официально носивший одноименное название. Но запрещенные в то время предприниматели, артельщики, деловики всех мастей называли его по-своему. Вырвавшись из подполья в перестроечную вольницу, предприимчивые люди открывали свои точки, и ностальгические воспоминания породили волну названий в стиле "ретро". Теперь "Деловым двором" стал уютный ресторанчик на углу Большого проспекта и Крепостного переулка. Они сидели в уютном кабинете, рассчитанном на восемь человек. Дорогая мягкая мебель, обитые шелком стены, приглушенный свет из замаскированных светильников создавали непринужденную и немного интимную атмосферу. Интиму можно было добавить, потому что дверь запиралась на защелку, а вышколенные официанты без вызова не входили. Но Юмашев и К, не приглашали высококлассных девочек, в терпеливом ожидании прогуливающихся по мраморному вестибюлю или попивающих соки у обтянутой натуральной кожей стойки бара. Они остались наедине и с аппетитом обедали, хотя прием пищи в данном случае являлся не самоцелью, а одной из форм приятного и доверительного общения. -- Как это называется? -- поинтересовался К., когда подали раскаленные керамические горшочки, покрытые вместо крышек слегка подгоревшими лепешками. -- Чанахи. -- Банкир отодрал припеченный к горшочку край лепешки и сунул ложку в клубы поднимающегося пара. К. последовал его примеру. Ему не хотелось делать то, что обязательно следовало сделать. Во-первых, Юмашев был своим. Во-вторых, он сам виноват, что в горячке выболтал строго конфиденциальную информацию. Но банкир ее воспринял, и в этом состояла его вина, обусловливающая обязательные и непреложные последствия. Ароматный золотистый отвар был обильно сдобрен душистым перцем, разваренные кусочки мяса, картофеля и овощей таяли на языке. Обжигаясь, К. жадно заглатывал ложку за ложкой, время от времени припадая к фужеру с холодной минералкой, но это мало помогало: рот горел, и трудно было понять -- от перца или температуры. -- Надо завернуть в лепешку зелень и откусывать маленькими кусочками, вот так, -- Юмашев показал. -- Тогда богаче ощущается вкус... Гость попробовал. -- Действительно... Сигнал вызова оторвал его от приятного занятия. -- Мы закончили, -- сказал невидимый абонент. -- Он ничего не знал. Жду на связи. Ничего не ответив, К, отключился. Суровая деловая жизнь вмешивалась в обычное человеческое времяпрепровождение, напоминая о делах печальных, неприятных, но необходимых. И все же трогать Юмашева не хотелось. В конце концов, это не какаято мелкая сошка, подлежащая обязательной зачистке в силу непрогнозируемого поведения. Банкир относился к категории секретоносителей высшей категории и знал правила игры. Сейчас Юмашев завороженно смотрел на микрорацию, точно такую, какую накануне они с Тимохиным утопили в реке. Все, что было связано с изящным приборчиком: и напряженное ожидание результатов акции, и подстроенная оперативниками ловушка, в которую они за малым не попались, и бойня в "Маленьком Париже" -- все это сейчас всколыхнулось в душе и требовало выхода. -- Почему вы вспомнили про него через столько лет? -- внезапно задал он вопрос, который задавать не следовало. Не следовало проявлять никакой заинтересованности, нельзя было напоминать о своем знании, в сложившейся ситуации необходимо было все забыть, вполне искренне и по-настоящему. Вопрос показывал, что он не забыл. Очень серьезная ошибка. Но Юмашев никогда не -- был оперативником. -- Почему? -- К, с прежним аппетитом вновь принялся за чанахи. Хотя фамилии не назывались, оба прекрасно понимали, о ком идет речь. -- Он же носильщик, курьер. Получил, отвез, отдал. Обкатанная привычная схема, отклониться от нее даже на миллиметр невозможно. Он никогда и не отклонялся. В очередной рейс отправился как обычно, его проводили, проконтролировали вылет. Обычный рейс, но необычный день -- 19 августа девяносто первого. В Москве танки, социальный катаклизм, все рушится... Самолет вернули. А здесь уже неразбериха: жгут документы, переделывают паспорта, каждый прикрывает свою задницу... Кавардак, людей на местах нет, телефоны не отвечают, система контроля не действует... И он выпал из жесткой схемы... К, рассказывал очень подробно, чтобы успокоить свою совесть. И сам заново анализировал произошедшее. Он в очередной раз прихлебнул минералку. Спиртного К, не употреблял, Юмашев тоже не стал заказывать водку. Чанахи кончилось, и гость отодвинул горшочек. -- Все думали, что он передал чемоданчик, как всегда. Блокировку сознания по инерции провели, но в спешке, с большими огрехами. Он должен был две недели находиться под медицинским контролем и только после закрепления запасного уровня с сопровождением отправиться к месту новой жизни. А поехал сразу и без сопровождения. И вместо Красногорска оказался здесь, в Тиходонске. К, промокнул салфеткой жирные губы. -- Его никто не курировал, как положено, никто не знал, что он отклонился от маршрута. Заниматься этим попросту стало некому: распалась Система, умерли люди... Когда писались приказы и составлялись инструкции, такого просто нельзя было предположить! Но это произошло... На пять лет про него забыли. -- А почему завертелась карусель? Еще когда прибыл Бачурин, я понял, что это неспроста, -- спросил Юмашев, не подозревая, что до предела облегчает задачу собеседника. -- Да потому, что я встретил человека, который должен был получить посылку! И узнал, что он ничего не получал! А когда тот услышал, какой кусок вырвали у него изо рта, он чуть не съел меня! -- Как "чуть не съел"? К, сделал неопределенный жест. -- В самом прямом смысле. Это очень своеобразный человек. Хотя в свое время был большим другом Советского Союза. Он вздохнул, потянулся, хрустнул длинными сильными пальцами. -- Так выяснилось, что чемоданчик по назначению не дошел. После этого и завертелось... -- Да-а, -- протянул Юмашев, не зная, что сказать. -- Закажи кофе. И какое-нибудь пирожное. К, был сладкоежкой. В конце концов, у каждого есть свои слабости. -- Да-да, конечно, -- банкир потянулся к кнопке звонка. -- И еще. Мне нужна будет машина до аэродрома. -- Уже уезжаешь? -- удивился Юмашев. -- А что мне здесь делать? Его и так вовсю ищут, даже по телевизору показывали. Наверное, найдут... Я тебя попрошу держать это под контролем, как только его захватят, позвони, я тут же прилечу. И напомни Крамскому о нашей договоренности, он знает о какой. -- Конечно, -- кивнул Юмашев. Владевшее им последние часы напряжение спало, и он испытал облегчение. -- Может, по рюмочке ликера? Или коньячку? -- Ликера, -- благодушно согласился К. Чувствовалось, что он тоже стал спокойней. Официант принес кофе и пирожные и тут же получил новый заказ. -- Только не какую-нибудь химию, -- предостерег Юмашев. -- Натуральный ликер! Почтительно кивнув, официант исчез. Черный кофе соблазнительно дымился в белых чашечках, словно на телерекламе. -- Позови кого-нибудь из своих, -- попросил К. и потянулся к сахарнице. Юмашев повернулся к двери. Длинный палец нажал на завиток перстня, и маленькая капелька упала в чашку банкира. -- Слушаю вас, -- четко обозначился на пороге кабинета Тимохин. -- Мне нужна машина на час. Без сопровождения, только водитель. Проинструктируйте, чтобы он беспрекословно исполнял мои указания. -- Сделаем! Начальник СБ исчез. Официант принес ликер. -- За успехи, -- предложил хозяин. -- За успехи, -- согласился гость. Они чокнулись и принялись смаковать кофе с ликером. Отличный обед получил достойное завершение. Одеваясь, К, сильно взмахнул пальто и смахнул со стола чашки, рюмк