видению. Формулировка такая: "В связи с подозрением в причастности к тяжкому преступлению". -- Как раки? -- спросил Савушкин, когда дверь за генералом закрылась. -- Отличные, -- улыбнулся Макаров и понюхал руки. -- Ну и нервы у тебя! -- Не жалуюсь... -- Только зря ты их здесь ел. -- Почему? Не пропадать же... -- Примета плохая. -- Я в приметы не верю. -- Ну ладно... Давайте, искать этого Лапина! А речпорговские уже давно инструктировали проституток, картежников, карманников, наперсточников, лоточников, контролеров автостоянок на вокзалах и в аэропорту, показывая фотокарточки Чокнутого, купленные у Димки за сто пятьдесят тысяч. Все, что были в доме, оптом. Официальные власти и криминалитет различного уровня начинали широкомасштабный поиск Лапина -- Карданова. Прямо из машины по пути в управление Крамской связался с Юмашевым. -- Ты слышал, что Тахирова убили? Как депутаты и руководители областного масштаба, они часто общались и в неслужебной обстановке, а потому обращались друг к другу по-свойски. -- Да, -- бесцветно ответил банкир. -- Слышал. У нас в последнее время были некоторые трения... Боюсь, что подозрения могут пасть на меня... Он надеялся услышать опровержение таким мыслям, но Крамской жестко ответил: -- И все основания для этого имеются. Твой человек засветился там перед самым убийством. -- Мой человек? -- Спазм перехватил юмашевское горло. -- Да, Лапин. У него, впрочем, есть и другая фамилия -- Карданов. Но тебе, наверное, известны обе. -- Почему... Мне ничего не известно... Этот тип устраивался ко мне, я его не взял -- вот и все! Я не знаю, как он там оказался... -- Кстати, он застрелил киллеров. И одного и другого. Причем сделал это мастерски. Словом, "отрубил хвост". -- Его привел один сотрудник в отдел технической безопасности, -- мямлил банкир. -- У него ряд странностей, мы ему отказали... Я его никуда не посылал, да и мои люди тоже... -- Совпадение? -- недоброжелательно спросил генерал. -- Не знаю... -- упавшим голосом произнес Юмашев. -- Я ничего не понимаю... Когда генерал отключился, он повернулся к сидевшему в кабинете Тимохину: -- Ты видел фильм "Лифт на эшафот"? -- Не помню, -- удивился тот. -- Там один человек тщательно спланировал убийство и организовал себе блестящее алиби. Но по стечению обстоятельств был обвинен в другом убийстве и казнен! -- Какая тут связь? -- не понял начальник СБ. -- Прямая! Все сделано чисто, никаких следов к нам нети быть не может, только подозрения, голые подозрения! И вдруг этот идиот два дня "светится" у нас, а потом оказывается на месте акции и напрямую связывает нас с этим делом! Это он застрелил спецов... Причем мастерски! А вы все рассусоливаете, кто он такой! Юмашев в упор уставился на обалдевшего Тимохина. -- Я вам скажу, кто он такой! Он человек К! Начальник СБ озабоченно задумался, взвешивая все детали и анализируя обстоятельства. Недоумение на его лице постепенно сменилось скептическим выражением. -- К, направил его контролером? С лучшими из своих людей? И приказал их "зачистить" на рядовой по его масштабам акции? Абсурд! Так у него скоро никого не останется... И зачем было "подводить" его к нам? Юмашев тоже почувствовал слабость своей позиции. -- Кто же его тогда "подвел" через этого Терещенко? Я не знаю, что с ним сделаю! -- С ним уже ничего нельзя сделать. Он умер. -- Что? -- Сегодня ночью. Обширный инфаркт, чего удивляться... Хотя смерть его и не реабилитирует. Несколько минут в кабинете стояла тишина. Наконец Юмашев откашлялся. -- Лапина, или кто он там, надо отыскать! В нем наше алиби! Ведь даже под пыткой, под "сывороткой правды", на полиграфе он не сможет сказать, что выполнял наше задание! Тимохин наморщил лоб. -- Да, если только... -- Что "если только"? -- Если только его роль не состоит в том, чтобы сказать именно это. Он умел далеко просчитывать многоходовые, хитроумные комбинации оперативных игр, в которых бывает самый неожиданный конец. Юмашев это знал, а потому тоже задумался. Зачем тогда К, орал про бриллианты? Это не игра, это случайно вырвавшийся крик души... И зачем он собирался самолично прилететь в Тиходонск? Голова у банкира шла кругом, но бывший финансист тайных операций быстро вычленил суть и перешел от общего к частному. От непостигнутой теории к понятной конкретике. -- Раз существует такая возможность, его надо "стереть". Тимохин еще немного подумал и кивнул. Выкрашенный в защитный цвет "Як-40", бортовой номер 05, специальным рейсом прибыл на военный аэродром под Тиходонском в семнадцать тридцать. В семнадцать двадцать пять через КПП аэродрома прошла черная "Волга" с дымчатыми стеклами и антеннами специальной связи. Дежурящие у шлагбаума солдаты беспрепятственно пропустили ее без досмотра и проверки документов. Не потому, что знали, за кем закреплен госномер "А 002 ТД" -- не их салабонское дело вникать в такие тонкости, просто начальник караула лейтенант Евсеев отдал им соответствующее распоряжение еще час назад. Лейтенант тоже не знал, что машина принадлежит начальнику Управления ФСБ, -- он выполнил указание ответственного дежурного, а тот, в свою очередь, получил приказ от командира части. Встречал самолет личный порученец генерала Лизутина. Он не знал прибывающего в лицо, но не рисковал ошибиться: на борту находился только один пассажир. Когда трап коснулся земли, в освещенном проеме люка показалась высокая широкоплечая фигура, будто вырезанная из черного картона. Ступив на бетон взлетной полосы, московский гость попал под слепящие лучи прожекторов и сразу обрел объемность тела, недовольно заслонился ладонью от яркого света, так что лицо закрыла тень растопыренной пятерни. Что-то в его внешности показалось порученцу необычным, но в задачу майора не входил анализ необычностей, составлявших значительный объем ежедневной службы. Поприветствовав гостя, он открыл переднюю дверь, но тот не воспользовался любезностью и сел на заднее сиденье. Экипаж из самолета не выходил, что было странно. Два человека в камуфляжных комбинезонах "Снег" сбежали по трапу и стали у носа и хвоста "Яка", широко расставив ноги и положив руки на висящие поперек груди десантные автоматы "АКМС". Это казалось еще более странным, потому что аэродром хорошо охранялся, насколько можно применить слово "хорошо" к любому виду служебной деятельности современного военного ведомства. "Волга" выехала из освещенных ворот в густые зимние сумерки тиходонской степи, через пятнадцать минут добралась до трассы, а еще через полчаса въехала в город. В соответствии с приказом Лизутина майор сам вел машину, пассажир не проронил ни одного слова, и в салоне стояла напряженная тишина, нарушаемая еле слышным бормотанием и потрескиванием, будто где-то вдали работала рация. Это, сноровисто настроив маленький японский приемопередатчик, москвич прослушивал служебную милицейскую волну. -- Гора, Гора, я Двадцать четвертый, прием... -- Двадцать четвертый, слушаю вас... -- На контрольные посты ГАИ прибыли какието люди с красными повязками, представились сотрудниками фирмы "Прогресс" и хотят участвовать в заградительных мероприятиях. Жду распоряжений, прием... -- Какие люди? Документы у них есть? -- Неизвестные люди. Молодые парни, из этих, нынешних. Показали удостоверения службы безопасности "Прогресса". -- Развелось этих служб безопасности... Сейчас запрошу Второго... -- Внимание, всем машинам в центре города получить фотографии разыскиваемого. Повторяю, ПА-8,10,12,13,14,15 -- прибыть на базу для получения фотографий по последней ориентировке... -- Двадцать второй, я -- Восемнадцатый, два подростка четырнадцати-пятнадцати лет нанесли ножевое ранение сверстнику в районе автовокзала, скрылись в вашем направлении. Приметы... -- Двадцать четвертый, я -- Гора, прием... -- Слушаю, Двадцать четвертый. -- Второй не возражает, но держать их под контролем, без нарушений закона. Чтобы не вышло, что они мстят за своего Тахира под прикрытием милиции. -- Чтобы так не получилось, надо гнать их в шею... -- Нам сейчас не нужны осложнения. Приказано допустить к участию в заградмероприятиях, но на второстепенных ролях и под контролем наших сотрудников. Как понял? Прием... -- Да понял я все... Конец связи. -- Гора, я -- Десятый, прием... -- Десятый, слушаю вас. -- Как фамилия разыскиваемого? Мы проверяем документы у подозрительного парня. Как должна быть фамилия? -- Две фамилии. Лапин или Карданов... Человек на заднем сиденье выругался и вынул из уха крохотную капсулу, связанную с приемопередатчиком тонким витым шнуром. Потом выругался еще раз. -- Что вы сказали? -- спросил порученец. -- Долбоебы! -- повторил гость, и больше вопросов не последовало. Вскоре "Волга" подъехала к огромному, на квартал, шестиэтажному зданию, которое когда-то безраздельно принадлежало Управлению НКВД СССР по Тиходонской области. Теперь здесь располагались УВД и УФСБ, а последнюю секцию в годы сокращения репрессивных органов отобрали вообще, передав местному училищу искусств. Москвич упруго выпрыгнул из машины и направился к большой, обитой медью двери. Порученец догнал гостя уже в вестибюле и сделал успокаивающий знак вскочившему прапорщику. -- Пожалуйста на второй этаж, Матвей Фомич вас ждет. При нормальном свете он рассмотрел лицо пассажира спецрейса и понял, что показалось необычным: резко выструганный, с обрубленным кончиком нос и большие, без мочек, заправленные под шапку уши, придавали ему устрашающий, нечеловеческий вид. Когда в приемной гость разделся, впечатление усилилось: уши оказались огромными, вытянутыми вверх и остроконечными, такие бывают у хищных зверей, но не у людей. Разве что у оборотней... Порученец имел крепкие нервы и умеренно развитую фантазию, но порадовался, что не увидел всего этого раньше, когда незнакомец сидел за спиной в темной и пустынной степи. Майор собирался доложить, но москвич отстранил его и сам зашел в просторный генеральский кабинет. -- Здравствуйте, Михаил Анатольевич! -- Лизутин встал, обошел стол, дружески встретил прибывшего и увлек в уголок для неформального общения -- к двум креслам по обе стороны журнального столика. Генерал был крупным мужчиной сановитого "номенклатурного" вида, вальяжный и уверенный в себе. Правда, в последнее время уверенности поубавилось: недавно ему исполнилось шестьдесят, поэтому увольнение на пенсию могло последовать в любой момент. Его тоже неприятно поразила внешность гостя. Казалось, что нечеловеческие уши обычно покрыты шерстью, а на острых концах шерсть распускается кисточками, как у рыси, и только на время официальных визитов звериное оволосение сбривается. -- Как долетели? -- доброжелательно поинтересовался он. -- Гражданский аэропорт закрыт ввиду низкой облачности. -- Уже открылся, -- густым баритоном сказал гость. На вид ему можно было дать лет сорок пять, но Лизутину показалось, что это усредненное впечатление -- в действительности разброс мог составить плюс-минус пять лет. -- Только что приземлился московский рейс. Генерал неприятно удивился. Незнакомец меньше часа в городе, а проявляет осведомленность большую, чем хозяин. Если бы он знал, что этим рейсом прибыли трое сопровождающих остроухого, то перестал бы удивляться и понял, что прием одного-единственного самолета за сутки вызван не метеоусловиями, а совершенно другими причинами, далекими от капризов погоды. Теми же, которыми объясняется столь любезная встреча начальником УФСБ совершенно неизвестного ему человека. Остроухий неторопливо полез во внутренний карман, и Лизутин решил, что он хочет предъявить удостоверение или какое-то секретное предписание, но тот извлек изящный серебристый цилиндрик, открыл его и вытряхнул темно-коричневую сигару, от которой сразу же пошел крепкий горьковатый дух. Он держался очень уверенно и без малейших признаков почтительности, как будто привык по-хозяйски входить к начальникам областных УФСБ и на равных держаться с генералами. "Может быть, он тоже генерал", -- пришла внезапная мысль, и Лизутин вздохнул, окончательно упуская инициативу. Два часа назад по правительственной связи с ним соединился лично Директор Российской ФСБ и предупредил о прилете господина Михеева Михаила Анатольевича, которому надо оказать посильное содействие. -- Но имейте в виду, это частный визит, -- напоследок сказал Директор, чем окончательно сбил Лизутина с толку. Звонок Директора Службы заменяет все удостоверения, пропуска и рекомендательные письма, он свидетельствует о принадлежности человека к элите отечественной контрразведки или к высшим эшелонам власти, его исключительной надежности и облеченности самым высоким доверием. А последняя фраза как бы дезавуировала безупречность аттестации. Будто Лизутина предостерегали от безоговорочной оценки именно в таком самоочевидном ключе директорского звонка. -- Насколько я понял, у вас произошло какое-то ЧП по милицейской линии, -- невозмутимо проговорил Михеев, сосредоточенно обрезая маленькой серебряной гильотинкой кончик сигары. Его действительно звали Михаил Анатольевич, так удобней, потому что человек привыкает к имени-отчеству и может перепутать в тот момент, когда путать ничего нельзя. А фамилия Михеев была ненастоящей, она действовала только в обычном, легальном мире. В карманах у Михаила Анатольевича имелось удостоверение полковника Московского УФСБ, карточка депутата Государственной Думы и мандат сотрудника Администрации Президента России. Все документы были настоящими и выписаны на фамилию Михеева. В этом состоял парадокс: подлинные документы оформлены на вымышленную фамилию. Настоящая фамилия Михаила Анатольевича -- Куракин, но документов на нее не было никаких, потому что под ней он существовал в нелегальном, конспиративном мире, где настоящие удостоверения не предъявляют, а в ходу исключительно легендированные "ксивы". Впрочем, подлинность вроде бы настоящей фамилии знающие люди могли поставить под сомнение, обоснованно предположив, что это просто оперативный псевдоним, полученный тогда, когда делался первый шаг на тернистом пути секретной деятельности. -- В городе объявлен план "Кольцо", -- продолжал Михеев, разогревая кончик сигары синеватым огоньком газовой зажигалки. На левой руке вызывающе сидел массивный золотой перстень с причудливой монограммой. В привычных Лизутину кругах таких не носили. -- Распространяются фотографии какого-то человека... Чем все это вызвано? -- Простите, Михаил Анатольевич, -- вкрадчиво проговорил Лизутин. -- Вы прилетели час назад, этот час провели в моей машине по пути сюда. Насколько я знаю своего порученца, он вам ничего не рассказывал. Откуда же у вас столько информации о происходящих у нас событиях?! Белесые, мертвенно-холодные глаза уставились на генерала в упор поверх газового пламени. Лизутину не пришлось работать "в поле", и сейчас он ощутил, как по позвоночнику от копчика медленно поднимается неприятный озноб. -- Обычно я знаю все, что меня интересует, -- со странной интонацией произнес остроухий. Генералу показалось, что он маскирует презрение. "Может, его прислали из-за квартиры для Галочки? -- мелькнула тревожная мысль. -- Или из-за этого кредита в "Тихпромбанке"?" Он не просил, Юмашев сам оформил двести миллионов на год под пять процентов, сам запустил деньги в оборот, сам погасил кредит... Он только подписал несколько документов и стал законным обладателем ста тридцати миллионов, полученных от "прокрутки". Ничего криминального по нынешним меркам тут нет, особенно когда одной ногой стоишь на узкой пенсионной тропке... Это раньше за подобные штуки могли с мясом оторвать погоны и заслать в спецколонию на пятнадцать лет, а еще раньше -- без долгих церемоний прислонить к стенке... Но кто знает, какие веяния дуют сейчас в Москве... Народ обозлен, нужны козлы отпущения -- зажравшиеся жирные коты, беззастенчиво пользующиеся властью. А он подходит на эту роль ничуть не хуже любого другого чиновника областного масштаба. Все зависит от того, с кого решат начать... Больше расспрашивать человека со звериными ушами Лизутину не захотелось. -- Сегодня расстреляли известного бизнесмена Тахирова... С ним еще пятерых... Киллеров было двое, и их уложил этот самый Лапин-Карданов... Что-то изменилось. Сигара уже взялась, а желтоголубой огонек продолжал жечь свернутые табачные листы и закрученное в них табачное крошево. Белесые глаза превратились в незрячие стекляшки, теперь на генерала таращились два бельма. -- Он как-то оказался в том ресторанчике... Случайно или специально, пока никто не знает... И застрелил этих двоих. Причем, что интересно, попал каждому в переносицу! Горящий комочек вывалился из темно-коричневой сигары и упал остроухому на брюки. Свободная рука мгновенно смахнула тускнеющий вишневый шарик на пол. Такой реакции можно было только позавидовать. В глазах вновь появилась осмысленность. -- Это точно? Именно Лапин их нейтрализовал? -- Есть два свидетеля. Все опять пришло в норму. Гость втянул дым, с силой выпустил, придирчиво осмотрел горящий конец. Он явно что-то обдумывал. -- Тогда ему надо дать орден. На худой конец, медаль. Но для награждения розыск не объявляют... Лизутин пожал плечами. -- Этим занимается милиция. Я не знаю, чем они руководствуются. Михеев откинулся на спинку кресла, расслабился и теперь не торопясь выпустил несколько сизых колечек. -- Я приехал за ним. Но эта шумная облавная охота портит все дело: загнанный человек легко решается на глупости. И еще: вторая фамилия не должна фигурировать ни в каких документах, тем более в широковещательных объявлениях. Про нее все должны забыть. Чем вы можете мне помочь? После короткого раздумья генерал повторил жест. -- Это компетенция начальника УВД. Не знаю, сможет ли Крамской застопорить раскрученный маховик. Да и захочет ли... Не уверен, что моего обращения будет достаточно... -- Я сам с ним поговорю. Просто представьте меня. И разъясните, что за подтверждением моих полномочий дело не станет. Если понадобится, в течение десяти минут ему позвонит министр МВД. Или премьер. Лизутин испытующе взглянул на собеседника. И безошибочно понял, что тот не блефует. И не шутит. Если есть человек -- неважно, живой или мертвый, у него можно снять отпечатки пальцев. Разумеется, если он не пролежал полгода в земле или пару недель в воде -- мацерация еще быстрее гнилостных процессов уничтожает папиллярные узоры. Если есть человек, живой или мертвый, и у него не отрублены кисти рук или отдельные пальцы, дактилокарта получится полной. В каждом из десяти квадратиков на плотном листе бумаги будет чернеть дуговой, петлевидный или узорчатый оттиск. Направленная инициатором розыска в былые времена по фототелеграфу в МВД СССР, а в настоящее время по компьютерной сети "Розыск" в МВД России дактилокарта "примеряется" ко всему массиву хранящихся данных. Соотношение узоров позволяет вывести формулу поиска, позволяющую из сотен тысяч хранящихся в информационном центре отпечатков выбрать нужные. Если, конечно, они зарегистрированы. Система дактилоскопического учета СССР накапливала сведения о судимых на всей территории страны, неопознанных трупах, преступниках, скрывшихся с места совершения преступления. В последнем случае человек со всеми имеющимися у него пальцами отсутствует, есть только отдельные отпечатки, неосмотрительно оставленные на стакане, выдавленном стекле, рукоятке ножа, полированной поверхности шифоньера, распитой в честь удачного "дела" бутылке и других предметах материального мира. В таком случае дактилокарта получается неполной, так же, как и формула поиска, здесь вступают в силу дополнительные признаки: особенности конкретного узора, дефекты кожи -- шрамы, рубцы... Если в ИЦе хранится полная дактилокарта разыскиваемого, то хватит и одного оставленного "пальчика", чтобы ее разыскать. Если в Центре имеются лишь два-три отпечатка, а инициатор розыска располагает одним-двумя, но другими, вполне возможно, что их не удастся "состыковать" и ответ будет отрицательным. Старший эксперт ЭКУ УВД Тиходонской области майор Пилютенко располагал двумя полными дактилокартами и одной неполной. На полных в графе "Фамилия, имя, отчество" было написано: "Труп N1 из "Маленького Парижа" и, соответственно: "Труп N2 из "Маленького Парижа". На неполной имелись отпечатки большого, указательного и среднего пальцев левой руки с кофейной чашечки в третьем кабинете, большого и указательного правой с рюмки в третьем кабинете, большого правой с рукоятки пистолета "ПМ", большого левой с затвора этого же пистолета. В графе "Фамилия" карандашом было проставлено: "Лапин? Карданов?" По ИЦ УВД ни один из данных отпечатков не проходил, Пилютенко сканировал карточки и загнал их в сеть "Розыск", ожидая теперь ответа из ИЦ министерства. Здесь же нетерпеливо ходил из угла в угол начальник ЭКУ подполковник Витошин, котоЭКУ -- экспертно-криминалистическое управление. рому по субординации надлежало докладывать полученный результат генералу. В городском морге томился капитан Макаров, дожидаясь, пока вскроют не вылежавший положенных двенадцати часов труп. Когда отдаются команды с самого верха, на мелочи вроде соблюдения инструкций никто не смотрит. В ЭКУ картинка на экране монитора сменилась. "По запросу N1 вам надлежит позвонить по телефону 292-66-06", -- появилась неожиданная надпись. -- Что за чертовщина? -- удивился Пилютенко. -- Зачем куда-то звонить? Обычно они выдают разыскиваемую карточку с установочными данными или стандартный текст: "Интересующими вас материалами ИЦ МВД РФ не располагает..." И все... Экран мигнул еще раз. "По запросу N 2 вам надлежит позвонить по телефону 292-66-06", -- появилась надпись ниже первой. -- Ничего не понимаю... -- Может, у них новая система обслуживания? -- высказал предположение затихший сзади Витошин. "По запросу N 3 вам надлежит позвонить по телефону 292-66-06", -- высветилась на зеленоватом экране третья надпись. -- Точно, новая система, -- пробормотал Витошин, переписывая номера, зачем-то все три. -- Сейчас позвоним от меня по межгороду... -- Давайте вначале проверим... Еще утром никакой новой системы не было... Из стопки лежащих на столе дактилокарт Пилютенко наугад выбрал одну -- Этот хорошо известен и у нас и в Москве. Подозревается в причастности к убийству на Мануфактурном, соседи опознали, -- пояснил он, включил сканер, подождал короткого звонка и набрал на клавиатуре нужную комбинацию букв и цифр. Он испытывал непонятное возбуждение. Начальник не возражал. Оба нетерпеливо уставились на монитор. Томительно текли минуты. "Игонин Василий Михайлович, он же Жабин Василий Петрович, он же Клоповников Михаил Васильевич, кличка "Дуремар", 20 октября 1961 года рождения, уроженец Рязани, осужден 15 ноября 1977 года Рязанским горнарсудом по ст, ст. 144, ч. 2 и 145, ч. 2 У К РСФСР к трем годам лишения свободы, освобожден 18 декабря 1979 года условно-досрочно. Судим 11 июня 1980 года Адлерским горнарсудом по ст, ст. 108, ч. 2,146, ч. 2, п. "б", 206, ч. 3 УК РСФСР к восьми годам л.с., освобожден 20 апреля 1988 года по сроку. Судим 15 августа 1989 года по ст. 224, ч. З УК РСФСР к двум годам л.с. условно..." -- Вот, пожалуйста, вся биография, -- прокомментировал Пилютенко. -- Кражи, грабежи, разбои, тяжкие телесные, повлекшие смерть, наркотики... Все ясно и понятно, без всяких дополнительных звонков. -- Ладно, пойдем позвоним, -- хмуро отозвался Витошин. Он уже понимал, что столкнулся с какойто "чернухой", о которой ранее не имел ни малейшего понятия. Московский номер отозвался быстро, со второго сигнала. -- Слушаю вас, -- прозвучал в трубке официальный молодой голос. Привычная служебная интонация, только обычно отвечающий называет должность и фамилию, фамилию -- обязательно. -- Начальник ЭКУ УВД Тиходонской области подполковник Витошин. Мы давали запрос в ИЦ МВД на трех фигурантов по уголовному делу. Вместо ответа получили ваш телефон. -- Да, я знаю, -- упруго ответил неизвестный молодой человек, и Витошин удивился: когда он успел узнать? Значит, о запросе ему сообщили немедленно. -- Кто проходит у вас под номерами один, два и три? -- спросил молодой человек. -- Один и два -- неизвестные лица, расстрелявшие майора милиции и крупного бизнесмена. А третий -- местный житель, убивший первого и второго. Мы бы хотели установить их личности. Судя по всему, их карточки у вас имеются? -- Дело в том, что у нас недавно прорвало теплоцентраль и несколько помещений архива залило, -- пояснил упругий голос. -- Карточки, которые вас интересуют, находятся в поврежденном массиве. Идентифицировать их нельзя. Я записал все данные, когда реставрационные работы завершатся, мы сообщим вам нужную информацию. До свидания. -- Одну минуту! -- перебил гладкую речь Витошин. -- С кем я говорю? -- Капитан Соколовский, старший инспектор оперативно-поисковой картотеки И Ц. Еще вопросы имеются? -- Капитан говорил отстраненно-холодно, но очень любезно. -- Нет, спасибо. Положив трубку, начальник ЭКУ обернулся к эксперту. -- Что скажешь? -- Что залили горячей водой -- это похоже на правду. А столь высокая четкость ответов... Странно как-то... -- Да, -- задумчиво протянул подполковник. -- Если карточки испорчены, то как они узнали, какие мы ищем? Похоже, что у них стоит сторожевой листок на каждую из трех дактилокарт. И они у нас узнали, в связи с чем проводится розыск... -- Кто они? -- Сейчас узнаем... Витошин извлек телефонный справочник МВД, нашел номер дежурного оперативно-справочной картотеки ИЦ, набрал его. -- Дежурный капитан Еремеев, -- четко доложились на другом конце провода. Витошин представился. -- Только что я говорил с капитаном Соколовским, но разговор прервали. Как мне с ним соединиться? -- А кто такой капитан Соколовский? -- вопросом на вопрос ответил дежурный. -- Старший инспектор оперативно-поисковой картотеки. Телефон 292-66-06. -- Вы что-то путаете, товарищ подполковник. Соколовский у нас не работает. И телефона такого в министерстве нет. Это вообще не наш коммутатор. -- Спасибо... -- растерянно сказал Витошин и положил трубку. -- Что там такое? -- спросил Пилютенко. -- Нет у них Соколовского. И телефона такого нет, -- подполковник был явно растерян. -- Знаете что, Леонид Никитич, давайте я сейчас повторю запрос... Быстро переглянувшись, одолеваемые одними и теми же мыслями, офицеры вернулись к компьютеру. Эксперт быстро проделал необходимые манипуляции. Теперь минуты ожидания тянулись еще медленнее. Подполковник и майор застыли у монитора, охваченные одинаковым предчувствием. Предчувствие было слишком невероятным, такие развязки встречаются лишь в круто закрученных западных боевиках, нашпигованных секретами, тайнами, конкуренцией специальных служб и неожиданными смертями. Наконец изображение на мониторе сменилось, пришел ответ, и это был совсем не тот ответ, что сорок минут назад. Но тот, которого они подспудно ожидали. "По запросам N 1, N 2 и N 3 информационный центр МВД РФ никакими материалами не располагает". -- А тот телефон? -- выдохнул Пилютенко. Витошин кивнул. Семизначный номер был единственным подтверждением всего ранее происшедшего. Теперь по нему ответил молодой женский голос. -- Я слушаю вас, -- тот же обезличенно служебный оборот, та же энергичная упругость речи. -- Мне капитана Соколовского, -- попросил Витошин, чувствуя, как гулко колотится сердце. -- Вы ошиблись, здесь такого нет. -- А чей это номер?! -- Номер служебный. Раз вы не знаете, кому он принадлежит, я ничем не могу вам помочь. Раздались короткие гудки. Начальник ЭКУ вытер пот со лба. Могло быть и по-другому. Тот же мужской голос, не знающий капитана Соколовского. Или принадлежащий капитану Соколовскому, но не помнящему о состоявшемся разговоре. Или вообще отключенный телефон. Но ведь это не игры со звонками наугад: это официальная связь по каналам МВД! Здесь пахнет не розыгрышами и шутниками... Пахнет теми самыми строго засекреченными тайнами и неожиданными смертями, которые часто приходилось видеть в лихих боевиках... А сценаристы не всегда выдумывают сюжеты -- взятое из жизни воспринимается гораздо достовернее... Витошина охватил страх. Девятнадцать тридцать, комплекс зданий УВД опустел, на доклад к генералу надо пройти сквозь безлюдные этажи ЭКУ, выйти на улицу, пересечь сто пятьдесят -- двести метров пустынного темноватого двора, зайти на "черную", вечно не освещенную лестницу, подняться на второй этаж... Обычный, привычный путь, но сейчас на каждом метре могла подстерегать опасность. -- Что с вами, товарищ подполковник? -- будто сквозь вату донесся голос Пилютенко. Начальник ЭКУ встряхнул головой. -- Ничего. Пойду доложу генералу... -- Мне пойти с вами? -- Пойдем... За окном густели сумерки. Они оба свидетели. Вдвоем лучше не идти. -- Впрочем, дождись меня здесь... Начальник ЭКУ залез в сейф, покопался в груде отстрелянного оружия, выбрал крохотный дамский "браунинг", снарядил обойму четырьмя -- больше не было, патронами. Взял мощный аккумуляторный фонарь, накинул шинель, сунул пистолетик в карман и вышел в гулкий пустой коридор. Он понимал, что его страх может выглядеть чистой паранойей и стать поводом для многочисленных насмешек, но сейчас ему было не до смеха. Перед тем как выйти на лестничную площадку, он светил фонарем, целясь из "браунинга" параллельно лучу, с такими же предосторожностями пробегал пролеты, словно по вражеской территории, пробирался по захламленному двору. Только выйдя в освещенный коридор второго этажа основного здания, он перевел дух. В приемной никого не было, рабочее время секретаря истекло. Оставив шинель и фонарь, Витошин зашел в кабинет к генералу. Высокий, ширококостный, с овальным, чуть вогнутым лицом, Крамской выглядел озабоченным и раздраженным. Он внимательно выслушал доклад, задал несколько вопросов и кивком отпустил подполковника. Потом еще раз просмотрел предварительный акт вскрытия киллера из "Маленького Парижа". Смерть наступила в результате слепого огнестрельного ранения головы с повреждением мозга, входное отверстие располагалось в переносице. На лбу под кромкой волос, на носу, вдоль подбородка и на скулах имелись тонкие малозаметные шрамы, характерные для косметических операций. Его сознательно сделали похожим на Лапина-Карданова. Можно было бы гадать, кому и зачем это понадобилось, если бы не доклад Витошина. Генералы более осведомлены, чем подполковники. Крамской знал, что всеобъемлющие учеты МВД используют в своих целях и спецслужбы: когда-то единый всемогущий КГБ, сейчас его части -- Служба внешней разведки и Федеральная служба безопасности. Объявленные в розыск обвиняемые по делам специальной подследственности: доживающие свой век каратели, власовцы, полицаи, современные контрабандисты, международные наркодельцы, террористы... Фигуранты оперативных разработок: скрывшиеся предатели, перебежчики, "засветившиеся" агенты иноразведок... Кроме того, существу -- ют особо ответственные сотрудники, носители чрезвычайно важных государственных секретов, которые могут внезапно исчезнуть, чтобы обнаружиться в виде безымянного трупа в одном из моргов или в подмосковном лесу. Жетон и удостоверение легко утрачиваются, а отпечатки пальцев всегда помогут установить личность. Дактилокарты перечисленных категорий лиц вносятся в картотеку МВД, но без установочных данных и каких-либо сведений. Если поступает запрос, сотрудник картотеки немедленно информирует соответствующего офицера спецслужбы, а инициатору запроса предлагает телефон этого офицера. Причем информация идет только в одном направлении: снизу вверх. Инициатор запроса выкладывает все, что интересует спецслужбу, после чего выслушивает какую-нибудь легенду типа истории о прорвавшейся ТЭЦ... А ФСБ узнает местонахождение интересующего ее человека и принимает свои меры. Интересно, какие меры будут приняты в этом случае... Резко звякнул аппарат бывшей "обкомовской" связи, по нему общались между собой ответственные руководители города и области. -- Приветствую, Иван Васильевич! -- услышал он голос Лизутина и понял, что уже сейчас получит ответ на свои мысли. -- Сегодня прилетел из Москвы один человек, его фамилия Михеев, -- начальник УФСБ замялся. -- По крайней мере его так представил мой самый большой шеф. Понимаешь? -- Лично? -- Да, лично позвонил сегодня около трех. Попросил оказать максимальное содействие... -- Лизутин снова замялся, но ничего пояснять не стал. -- Но дело проходит по твоей линии... -- "Маленький Париж"? -- быстро переспросил генерал. -- Да. Сейчас мой порученец ведет его к тебе. Он попросил отрекомендовать его. И сказал, что его полномочия могут подтвердить твой самый большой шеф и даже Богомазов. Мне показалось, он говорит правду. -- Мне позвонит председатель правительства?! -- Ты сможешь проэкспериментировать. Я тебе скажу только одно: он прилетел час назад, а уже в курсе того, что происходит в городе. И он не хочет шумихи вокруг этого Лапина. -- Хорошо, разберусь. Крамской положил трубку. В былые времена, при всевластии КПСС, Комитет играл роль старшего брата по отношению к милиции, к его мнению прислушивались, а рекомендации рассматривались как руководство к действию. Но теперь положение изменилось. Крушение партии резко снизило политическую силу ее вооруженного отряда, а ресурсные возможности МВД всегда были несравненно выше. Ныне каждый существовал сам по себе и никто никому не мог указывать. Взглянув на часы, Крамской взял пульт и включил телевизор. Начинался местный выпуск новостей. В дверь коротко постучали. Порученец Лизутина вошел первым. Верхнюю одежду он снял в приемной, оставшись в поношенном черном костюме, видавшей виды белой сорочке и древнем черном галстуке. -- Здравия желаю, товарищ генерал, -- не слишком четко обозначив стойку "смирно", выпалил он. -- По поручению генерал-майора Лизутина представляю товарища Михеева, прибывшего из Москвы. Прибывший не посчитал нужным раздеться. Длинное приталенное пальто из черного кашемира, светлый шарф, шапка из неизвестного Крамскому, но, очевидно, очень дорогого меха. -- Вы свободны, -- небрежно кивнул он порученцу, раскованно пересек кабинет, протянул Крамскому руку. -- Михаил Анатольевич. Как оказалось, он носил купеческий перстень. -- Иван Васильевич, -- привстал генерал, пожимая очень твердую кисть. Михеев снял шапку, и его уши в очередной раз за вечер произвели впечатление. Крамскому стало не по себе. -- В приемной никого нет, не рискнул оставлять вещи, -- доверительно сообщил гость, сбрасывая пальто на спинку стула у стола для совещаний. Поскольку генерал остался сидеть на своем обычном месте, он сел за приставной столик для посетителей. Похоже, это его не смутило. -- Матвей Фомич, конечно, сказал вам о цели моего визита... -- Нет, -- ответил Крамской. -- Только попросил принять вас. И сослался на некие высокие рекомендации. Всем своим видом генерал давал понять, что слишком большого впечатления они на него не произвели. Раздался пронзительный сигнал тон-вызова. Крамской потянулся к своему пульту, потрогал трубку сотового телефона. Нет, вызывали не его. Михеев вытащил из внутреннего кармана пальто маленькую японскую рацию. Точно такую, как та, что нашли у убитого в "Маленьком Париже". Генерал впился взглядом в блестящую трубку. Гость вставил в ухо крохотную капсулу наушника, не желая, чтобы разговор был услышан. -- На связи, -- спокойно сказал он. Крамской вспомнил, что кто-то по рации убитого киллера соединился с засадой. Уж не с этого ли аппарата? Кто сейчас вызвал остроухого? Как бы ни был велик радиус действия прибора, он не мог брать Москву. Значит, у Михеева есть люди в Тиходонске. Отсюда и поразившая Лизутина осведомленность... -- Я все понял. Конец связи. -- Хорошая рация. -- Неплохая. -- Сегодня мы нашли точно такую на месте убийства. -- Ничего удивительного, бандиты оснащены сейчас лучше милиции. Но давайте перейдем к делу... -- Одну минуточку... Дикторшу, критикующую городские власти за безобразную уборку снега, сменила заставка "УВД информирует". Генерал усилил звук. -- Органами внутренних дел Тиходонска по подозрению в причастности к тяжкому преступлению разыскивается Лапин Сергей Иванович, тысяча девятьсот шестьдесят четвертого года рождения, -- раздался голос за кадром, а в кадре появилось лицо Макса. Куракин отметил, что тот мало изменился. И выглядел вполне осмысленно. -- Может иметь документы на фамилию Карданов, -- продолжал закадровый голос. Невозмутимость гостя испарилась. -- Долбоебы! -- рявкнул он. -- Откуда у него документы на эту фамилию! -- Всем, знающим о местонахождении ЛапинаКарданова, просьба сообщить по телефонам... Крамской выключил телевизор. -- Что вас так взволновало? -- Некомпетентность! -- Гость не скрывал своего раздражения. В кабинете начальника УВД обычно так себя не ведут. -- Мы раскрываем массовое убийство, -- как полному идиоту пояснил генерал. -- Думаю, что вполне компетентно. Этот человек -- единственный, кто остался жив. Потому мы его и ищем. -- Вы прекрасно знаете, что он ни в чем не виноват! Если он застрелил нападающих, то ему надо дать как минимум медаль! А скорей орден. Зачем травить человека, загонять в угол? -- Мы не знаем достоверно, кто кого застрелил... -- Неправда! -- дерзко перебил гость. -- А отпечатки пальцев на пистолете? Крамской оцепенел. Направленная в ИЦ МВД час назад информация прошла по тайным каналам и вернулась к остроухому Михееву. Значит, он и правда птица высокого полета... Плотно сомкнутые губы слегка скривились в усмешке. Гость заметил, что произвел впечатление. -- Фамилии Карданов в природе не существует! И не должно существовать! Особенно в спарке с фамилией Лапин! Это может нанести серьезный ущерб интересам государства! Очень серьезный ущерб! Михеев навалился грудью на стол и, гипнотизирующе впившись взглядом в усталые глаза генерала, гвоздями вбивал ему в мозг каждую фразу. Крамской сдался. Сейчас он ничуть не сомневался, что страшноватый незнакомец может обрушить на его голову гнев министра, а то и председателя правительства. -- Вторую фамилию мы уберем... -- И еще... Надо смягчить розыск. Чтобы полностью исключить преследования, стрельбу и другие эксцессы... Жизнь К... Лапина тоже имеет большое значение для безопасности страны! Объявите, что он не преступник, а свидетель, может быть, герой... Предложите ему явиться добровольно. Соответственно измените свои ориентировки. -- Это можно сделать только завтра. Сейчас маховик запущен и резкая остановка бросится всем в глаза. Михеев подумал. Пожалуй, генерал прав. -- Тогда завтра с самого утра. А пока дайте своим команду не применять оружия. -- Это реально. -- Ну и отлично. Человек со звериными ушами встал и быстро оделся. -- Вам нужна машина? -- Крамской обозначил готовность помогать гостю. -- Нет. У меня все есть. Дверь со стуком закрылась. Генерал долго смотрел вслед странному визитеру. Официальные действия ФСБ выглядели бы совершенно по-иному... Разве что сложное оперативное мероприятие... На кого работал Тахир? На исламский мир? Поставки оружия в Армению и Чечню -- такая информация по нему проходила... Оба киллера и Лапин пользовались одной "крышей". Под него был изготовлен двойник. Значит, операция готовилась очень серьезно. И ликвидация проведена блестяще... Зачем тогда рубить своих? Крамской придвинул фотографию -- ту, неудачную. Придурочный малый с полуоткрытым ртом. И из-за него поставлены на уши Тиходонск и Москва? Генерал ничего не мог понять. "Завтра расспрошу его, -- подумал начальник УВД. -- В крайнем случае -- послезавтра. Никуда он из города не денется". Глава третья. ЭКСФИЛЬТРАЦИЯ Тиходонск, 10 февраля, 19 часов 40 минут, минус восемь, ветер. Лапин-Карданов зашел в несколько канцелярских магазинов. Обычных перьевых ручек и таблеток сухих чернил нигде не было. Молоденькие девчонки-продавщицы не понимали, чего он хочет. -- Вот стержни с любой пастой -- и синей, и черной, и фиолетовой. Берите любую... -- У сына в школе требуют, на чистописание, -- мямлил он. -- Именно такую ручку и такие чернила... В маленьком киоске недалеко от "Интуриста" ему повезло. Седенькая старушка порылась под прилавком и извлекла из покрытой пылью коробки запаянные в целлофан черно-фиолетовые таблетки и деревянную ручку с пером "рондо". -- Недавно это все в дефиците было, кому-то из знакомых оставляла, -- печально пояснила она. -- А сейчас нет дефицитов. И разве хорошо? Выскочив из киоска, Лапин немного поколебался, но решил вернуться в гостиницу и исправить паспорт в номере, где никто не помешает. Уже подходя к солидным мраморным ступеням под огромным козырьком, он вдруг отчетливо понял, что этого делать ни в коем случае нельзя. Лучше зайти на главпочту и в обеспечивающей анонимность толчее сделать свое дело. Однако, проходя через парк, он заметил почти пустую стекляшку забегаловки под неоновым названием "Радуга" и завернул туда. Запахи пищи пробудили аппетит, он взял борщ, пельмени и чай с медом, подумав, добавил еще пирожок с картошкой. Попросил обычной воды "запить лекарство", добродушная толстуха за стойкой принесла полный стакан. Положив одну таблетку в пепельницу, Лапин плеснул на нее воды и принялся за еду. Мысли все время возвращались к "Маленькому Парижу" и к чебуречной Рубена, но они не могли перебить аппетит, что тоже было частью его нового состояния. Управившись с борщом, он откинулся на спинку стула, вытер взмокший лоб и машинально уставился на подвешенный в углу телевизор. Дикторша возмущалась тем, что город завален снегом, а его не убирают. "Ты бы пошла на Мануфактурный, там вообще никогда не чистили", -- подумал он, переходя к пельменям и время от времени поглядывая в пепельницу. Таблетка постепенно растворялась. После пельменей он выпил чай с пирожком, довольно подмигнул пялящейся в телевизор толстухе, огляделся. В противоположном углу ужинали четыре молодых парня приличного вида, наверное, студенты. Повернувшись к ним спиной, Карданов достал ручку, обмакнул перо в блестящую черную жижу полурастаявшей таблетки, глянул на свет, чтобы не пропустить волосок, раскрыл и положил на пластиковую поверхность паспорт. Раз! Один-единственный штрих изменил документ: Лапин превратился в Ларина. Нехитрый, но очень эффективный прием. При индивидуальной работе с ним, конечно, разберутся, да и в ультрафиолетовом свете дополнительный штрих не станет флюоресцировать, как спецчернила. Но при массовых проверках документов глаза "замыливаются" и не способны идентифицировать новую фамилию с разыскиваемой. Высохнув, сухие чернила станут неотличимы от специальных, а ультрафиолет используют только при паспортном контроле на границе... Он вдруг отчетливо увидел молодого краснощекого сержанта в фуражке с зеленым околышем, сующего на миг общегражданский паспорт Карданова под деревянный столик своей кабинки. -- Лапин Сергей Иванович, -- донеслось откудато, издалека, и Карданов перенесся из зала вылетов Шереметьева-2 в готовящуюся к закрытию "Радугу". На экране телевизора красовался он сам, диктор говорил о его причастности к тяжкому преступлению и предлагал всем, кто знает его местонахождение, сообщить в милицию. Студенты не обращали внимания на передачу, зато толстуха не сводила глаз с экрана. Карданов подул на паспорт, выудил твердую часть таблетки и бросил ее под батарею, сполоснул пепельницу, омыл перо и выплеснул фиолетовую водицу туда же. Ручку сунул в карман, проверил, высох ли один-единственный изменивший документ штрих и спрятал паспорт. Потом сделал вид, что допивает чай. Местные новости сменились программой "Вести", и толстуха завороженно смотрела передачу об убийствах российских офицеров в Таджикистане. Лапин встал и спокойно направился к выходу. Никто не вскакивал, не показывал на него пальцем, не кричал, не бежал следом. На этот раз повезло. Но, когда по телевизору показали твой портрет миллиону зрителей, везение долго продолжаться не может. "Надо рвать из города, -- пришла верная мысль. -- Но сначала отвлечь внимание..." С того самого момента, как Лапин вышел из чебуречной, его жгло желание позвонить. Но пробудившийся совсем недавно в числе новых личностных качеств холодный расчет удерживал от нерациональных поступков. Тем, внутри, все равно не поможешь, какой смысл засвечиваться лишний раз... Теперь смысл появился. Звонить можно по-разному. Обычный звонок, один из сотен за дежурную смену, вызовет реакцию вялую, медлительную и неуклюжую. Могут вообще не приехать, могут подослать патрульный автомобиль с ближайшего маршрута, два олуха в тулупах и валенках будут долго топтаться вокруг, дергать запертую дверь, светить фонариком в окна, расспрашивать соседей... Не исключено, что в конце концов они уедут, сообщив дежурному, будто сигнал не подтвердился. Если хватит ума, смелости и сообразительности взломать дверь, то колесо завертится, понаедут десятки людей в форме и штатском, сгрудятся желто-синие "Жигули", "Москвичи" и "УАЗы", соберется толпа... И в том и в другом случае те, кто должен забрать трупы, навсегда забудут дорогу к "стремному" месту. Звонить нужно по-другому. И Карданов знал -- как. На выходе из сквера он присмотрел стоящий на отшибе телефон-автомат, от него можно было быстро пройти на Богатый, Маркса или Малосадовую, мгновенно смешавшись с толпой. Диск легко провернулся, набирая универсальный для всех городов России номер. -- Милиция! -- сразу же отозвалась девчонкаоператор. Она ровным счетом ничего не решает -- переключает рычажки на пульте, соединяя с тем или иным райотделом, да передает поступившие сообщения радисту, держащему связь с патрульными автомобилями. -- Мне нужно поговорить с дежурным, -- веско произнес Карданов. -- Не с помощником, а именно с дежурным. Этой фразой он показал, что имеет представление о структуре дежурной части и знает, кто может принимать решения. Тем самым сразу выделив свой звонок из обычной массы. -- Дежурный УВД майор Силков, -- раздался несколько напряженный голос. Необычные звонки почти всегда сулят неприятности: контрольные проверки или тяжкие преступления. -- Слушайте меня внимательно, майор. Я состою на связи в ФСБ, моего куратора нет на месте, а "линия" ваша, потому звоню вам. -- Слушаю внимательно. Теперь напряжение исчезло, дело входило в привычную колею, неприятностей оно не несло, но шутить не позволяло и требовало максимальной ответственности. -- Богатый спуск, двадцать два, чебуречная. Там внутри четыре трупа. Рубен, Сурен, еще один и девчонка-проститутка. Все застрелены. Лапин перевел дух. -- Понято, -- четко ответил майор, не задавая ненужных вопросов. Информация подавалась вполне квалифицированно, что подтверждало ранее сказанное неизвестным абонентом. -- Дверь заперта, но во дворе угольный сарай, он открыт, через него можно проникнуть в кухню. Там следует посадить засаду, за трупами придут... Он сам не знал, откуда эта уверенность, но был уверен, что не ошибается. -- Вы меня поняли? Не посылайте туда патрульные машины, сообщите мою информацию начальнику уголовного розыска. Все надо сделать скрытно и очень аккуратно. Вы меня поняли? -- Я все понял. Что-нибудь еще? Может быть... -- дежурный понизил голос. -- Может быть, назовете псевдоним? -- Зачем? Вы его будете проверять дольше, чем мое сообщение. Завтра к вам придет мой куратор за подтверждением, можете у него спросить. Последняя фраза показывала, что абонент знает порядок. Если он действительно осведомитель ФСБ, курирующий офицер обязательно зайдет за справкой, подтверждающей эффективность сообщения. Это важный показатель его работы, причем чем громче раскрытое дело, тем выше оценка агента и его куратора. А если милиция сработает плохо, обиженный офицер доложит своему руководству, как перегоняли прекрасную информацию, поднимется большой шум со служебным расследованием и прочими сопутствующими неприятностями. Поэтому дежурный майор, да и все остальные будут очень стараться сделать все как надо. -- Я все понял, -- ответил майор. -- "СК", -- блеснул Лапин кодовой аббревиатурой и положил трубку. Профессиональные связисты обозначают так конец связи. Теперь уходить. Из этого сквера, из этого города, из этой страны... Как уходил уже много раз... Аэропорты блокируются легче всего, поэтому предпочтительнее поезд. Составы на Москву идут через каждые час-полтора... На вокзальной площади было довольно оживленно. Сновал во встречных направлениях прибывший и отъезжающий люд, тяжело разворачивались огромные частные автобусы, гаишники вопреки здравому смыслу гоняли провожающих и встречающих автовладельцев, но те как-то договаривались, поэтому запрещающий въезд знак и переполненная машинами площадь существовали как бы в разных измерениях, по отдельности. Под яркими ртутными фонарями в открытую работали перекрасившиеся наперсточники: теперь они крутили "лототрон" и завлекали простаков бегущими по компьютерному монитору лошадьми. Возле бара и пиццерии прогуливались проститутки предпоследнего класса: ниже вокзальных по градации специалистов секс-бизнеса идут только подвальные -- откровенные бродяжки, инвалидки, опустившаяся пьянь. Усиленно добывали свой хлеб нищие -- с жалобными плакатиками и без таковых, с младенцем или завернутым в пеленки поленом, выставляющие на всеобщее обозрение культю, изуродованную конечность или просто умело подвернутую под себя ногу. Для Карданова этот оживленный пятачок не являлся столь же обыденным местом, как для других людей. Для него он был пограничной полосой на пути эксфильтрации. Такой же, как взрыхленная земля перед туго натянутой проволокой, отгораживающей одно государство от другого. Там приходилось подолгу неподвижно лежать в импровизированном укрытии, часами рассматривая в бинокль каждый метр КСП, каждую деталь инженерных сооружений, изучая местную жизнь и вживаясь в нее. Поэтому перед тем, как направиться к кассам, он постоял на автобусной остановке, очень внимательно рассматривая, что происходит вокруг. У здания вокзала суровые омоновские патрули фильтровали лиц кавказской национальности, на площади обычные милицейские наряды проверяли документы у всех подряд. Выход на перрон перекрывали специфического вида кожано-спортивные молодцы, ставшие привычной приметой новейшего времени, но почему-то с архаичными повязками дружинников на мощных предплечьях. Контрольный режим был явно интенсивней обычного. Когдато при сходных обстоятельствах он прошел сквозь такие же заслоны в Бразилии. Или в Гондурасе... Только что он там делал? Лапин тряхнул головой, отгоняя не вовремя вспыхнувшую в мозгу загадку. Сейчас перед ним стояла более конкретная задача, чем ковыряние в собственном прошлом... В цветочном киоске у разбитного грузина, не опасавшегося омоновских проверок, Сергей сторговал за двести тысяч семь шикарных желто-лимонных роз. Зажав под мышкой красиво оформленный букет, он принялся неспешно прогуливаться под столбом с часами напротив заброшенного фонтана -- обычном ориентире для встреч на вокзальной площади. И сразу выпал из нервозного ритма контрольного режима. Потому что никуда не спешащий человек с дорогим букетом не привлекает настороженного внимания и не вызывает подозрений. Цветы выполняют роль отвлекающего фактора и переключают внимание проверяющих на других людей -- издерганных, возбужденных, со странными сумками, свертками или пакетами в руках. Мимо проходил худощавый паренек лет семнадцати, и Карданов вежливо остановил его. -- Я ожидаю девушку, -- обаятельно улыбнулся он. -- Не могли бы вы купить мне билет? За эту услугу я хорошо заплачу. Парень замялся. -- Да дело не в деньгах... Там может быть очередь, а у меня есть только сорок минут. -- Этого вполне хватит, -- Макс протянул небрежно скомканные деньги. -- Один билет до Москвы на ближайший поезд. Купе. Когда вернетесь, я дам вам на сто тысяч больше, чем здесь. -- Чтобы не имело смысла убежать, -- догадливо улыбнулся парень. -- Билеты продают по документам... -- Как раз подруга и должна подвезти паспорт, -- спокойно объяснил Карданов. -- Объясните это кассиру. Там для него есть сто тысяч. Пусть выпишет билет на Ларина. Сергей Иванович Ларин. Запомните? -- Запомню... Я тоже Сергей Иванович. Через полчаса Лапин получил билет. До прихода поезда оставалось двадцать минут. Поблагодарив тезку, он расплатился и сделал вид, что продолжает ожидать не слишком пунктуальную подругу. Парень исчез в толпе. Когда свистнул электровоз и в просвете между зданиями замелькали вагоны, он огорченно взглянул на часы и побрел к вокзалу. Наблюдавший за ним продавец цветов сочувственно покачал головой. Но через двадцать метров походка Лапина обрела прежнюю упругость, шаг ускорился, на лице появилась улыбка, и из потерпевшего фиаско неудачника он перевоплотился в счастливого влюбленного, встречающего предмет своей страсти. Документы у таких не проверяют, но он сам полез за паспортом, предупредительно раскрыл и поднес к лицу упитанного младшего лейтенанта. Тот небрежно кивнул, открывая дорогу на перрон. Здесь, как и на привокзальной площади, тоже царило оживление, но другое -- более организованное, целенаправленное и быстротечное. Провожающие обнимались с отъезжающими, встречающие напряженно всматривались в окна прибывающих поездов, звонко стукали длинными молоточками по колесным парам осмотрщики вагонов, громко смеялись сбившиеся в стайку проводницы в черных шинелях и тапочках на босу ногу, осматривались по сторонам закончившие путешествие пассажиры, в наспех наброшенной одежде курили, прогуливались, разминая ноги, подходили к многочисленным киоскам те, для кого Тиходонск был очередной крупной станцией на длинном пути, волокли тележки с чемоданами громкоголосые носильщики, тянули неподъемные сумки толстые выносливые тетки, важно проходили по своим делам железнодорожники в форменной одежде, подпирали стены и курили на низких скамейках, высоко обнажая ноги, потасканные проститутки, выгуливал тигрового боксера немолодой мужчина с чудаковатым лицом. Здесь тоже ходили патрули, но уже транспортной милиции, они фильтровали прибывших: отлавливали пьяных и бродяг, проверяли документы у кавказцев и прочей подозрительной публики, выясняли что-то у проводниц, изредка заглядывали в плацкартные вагоны. На встречающих и отъезжающих транспортники, внимания не обращали -- те уже прошли контроль, и сам факт нахождения на перроне свидетельствовал о том минимуме благонадежности, который позволял оставить их в покое. Лапин решил, что опасная зона преодолена, и его мысли опередили события. Направляясь к своему вагону, он уже прокручивал, что будет делать внутри, когда поезд отправится. Надо объяснить отсутствие багажа, купить спортивный костюм и зубную щетку, сумку -- пассажир без вещей бросается в глаза. Из потока обыденно-практических размышлений его вырвал неприятный взгляд. Не поворачивая головы, Карданов покосился. Растрепанная, плохо одетая девка в перекрученных чулках показывала на него своей товарке и, зло кривя губы, что-то говорила. Это могло ничего не значить, а могло значить и очень многое. Когда на карту поставлена собственная шкура, случайности, совпадения и мнительность в расчет не принимаются. Оставлять за спиной непонятное нельзя. Шагнув в сторону, он остановился, повернулся, будто осматриваясь, и оказался с проститутками лицом к лицу. -- Подержите букет, девчонки, -- он сунул им цветы. Растрепанная спрятала руки за спину. Она казалась заторможенной и слегка покачивалась, но спиртным не пахло, только расширенные зрачки блекло-голубых глаз выдавали причину такого состояния. Ей было не больше двадцати, но выглядела она на все сорок. Лапина поразил взгляд. Смотрела она в упор и с такой ненавистью, будто это Лапин сломал ей судьбу, посадил на иглу и выбросил на панель. Подруга сохранилась получше, хотя от нее явно пахло подвалом, а сбитый набок начес навевал мысли о кровососущих паразитах. Она взяла цветы и похабно захохотала. -- Чего мне ими, подметать, что ли? Или ты решил пожениться? Это мы мигом! Только давай клевую хавку и бухло! И "капусту"! Правда, Лидка? Лапин нагнулся, будто завязывая шнурок, глянул назад. Метрах в десяти безразлично курили два динозавра с крохотными головками на могучих, упакованных в кожу торсах. -- Поедем, отдохнем, -- предложил он, выпрямляясь. -- Я должен друга с телкой встретить. Баня заказана, стол накрыт... -- А не пиздишь? -- прищурилась она. -- И потом, одной баней не отделаешься. Знаешь, сколько мы стоим? -- Нет вопросов. Идите вперед, к тому выходу. Я встречу и подойду. -- Видишь, Лидка! Это совсем другой... Растрепанная продолжала разглядывать Лапина в упор. На бледно-синем лице контрастно выделялись густо намазанные темной помадой губы. Они шевелились, будто Лидка гримасничала. Но в этом шевелении угадывалось что-то настораживающее. Он всмотрелся. -- Чо-кну-тый... Чо-кну-тый... Чо-кну-тый... -- беззвучно, по слогам повторяла она. Карданова будто жаром обдало. "Подстава! Засада! Эту блядь немедленно убрать!" Пальто на ней было старое, но достаточно толстое. Он скользнул взглядом по мертвенной маске лица, открытой шее, но остановился на тонкой, выставленной вперед ноге. Самое удобное, можно не поднимать руку со "стрелкой". Но пальцы впустую перебирали содержимое кармана -- "стрелки" в нем не было. У него вообще не было оружия! -- Пойдем, девчонки! К тому входу... -- Ты что мне мозги ебешь! -- пронзительно заорала Лидка. Разряд предстоящего скандала зигзагом пронзил вокзальную толчею. К ним повернулись неразличимые пятна чужих лиц, динозавры вытащили сигареты. Спокойным шагом Лапин двинулся дальше. -- Ты кому фуфло гонишь! -- ударил в спину истерический крик. Толпа сгущалась вокруг двух вокзальных проституток с букетом, стоившим больше, чем обе они вместе взятые. Пока никто ничего не понимал, в том числе и направившиеся к ним динозавры. У Лапина было около трех минут. Возле спального вагона плотно сдвинулась компания провожающих. Спрятавшись за ними, он нагнулся и быстро нырнул под вагон. Запахло креозотом, холодным железом, дымком разгорающейся печки и вымытым туалетом. Спиной он несколько раз зацепился за какой-то шланг и выступы днища, но нырок закончился, и он благополучно выпрямился на второй платформе. Следующий путь был свободным, на третьем тоже стоял состав, пришлось опять нырять, далеко сзади послышался крик: "Украли деньги! Держи вора!" С четвертого пути отправлялся товарняк на юг, он вскочил на тормозную площадку, подавил инстинктивное желание задержаться и выбраться из города столь же примитивным, сколь и опасным способом, спрыгнул, пока состав не набрал скорость. Железнодорожные пути закончились, впереди поднимался довольно крутой склон западной части города. За ним располагался район, называемый в народе Тиходонск-гора. Частный сектор, плотная застройка, узенькие кривые улочки. Сзади доносились крики разворачивающейся погони. Лапин нашел тропинку и побежал вверх. У выходного светофора со скрежетом тормозил товарный состав. Он все сделал правильно. Ярко светила полная луна, утоптанный снег казался бледно-голубым, ботинки скользили, то и дело Сергей падал на четвереньки и по-собачьи преодолевал особенно крутые участки. Острые льдинки кололи замерзшие ладони, сильно колотилось сердце, пересохло в гортани. Сказывалось долгое отсутствие тренировок. Утешало одно: впереди не ждут засады, никто не станет блокировать Тиходонск-гору, оцеплять район, устраивать прочесывание и проводить облавы. Макс не ссорился с государством и не заслужил того, чтобы оно бросало на поимку все имеющиеся силы: милицию, внутренние войска, армию. Как было в том же Гондурасе. Самый трудный участок остался позади, он остановился, перевел дух и осмотрелся. С высоты обрыва открывался хороший обзор. На такой дистанции двуногих существ видно не было, связанные с ними суета и нервозность растворились в пространстве, осталось только монументальное, прочное и основательное, уменьшенное расстоянием, как перевернутым театральным биноклем. Ступенчатое здание вокзала, черные клавиши шпал на белом снегу, перечеркнутые отблескивающими ниточками рельсов, миниатюрные вагончики, невзаправдашние локомотивы, спичечные столбики фонарей... Игрушечная железная дорога производства ГДР -- недостижимая мечта детдомовского мальчишки... С первого пути медленно потянулся на север длинный игрушечный состав. В одном из теплых, уютных и комфортабельных вагончиков пустовала его полка... Поезд ушел... Иногда эта присказка имеет самый прямой смысл. Проклятая сука нарушила все планы, но ничего не достигла. Преследователи побегают по перронам и успокоятся: мало ли что привиделось обколотой проститутке... Да и то -- бегать скорей всего будут динозавры и их безмозглые "братаны", милиционеры походят степенно взад-вперед и посчитают свою миссию выполненной. Какой интерес у бандитов? Отомстить за убитых дружков-киллеров? Но почему они действуют в открытую и заодно с полицейскими? Дыхание пришло в норму, и Макс двинулся дальше. На превращенном в помойку пустыре его окружила стая голодных и злых собак. Псы лаяли, рычали, скалили зубы, он подобрал отрезок ржавой водопроводной трубы и, присев, выставил его перед собой. Обнаглевшие дворняги кидались было, но тут же отскакивали, кружились вокруг, подступали вплотную, но не осмеливались окончательно сжать кольцо. Вскоре он вошел в раскинувшийся на пологом склоне поселок, бездомные собаки отстали, зато изза ветхих заборов принялись брехать дворовые сторожа. Волны вспыхивающего и затихающего лая прокатились по узким темным улочкам, пронизав Тихо донск-гору насквозь. Через полчаса Лапин выбрался на асфальт нового микрорайона, остановил потрепанный "жигуль" и доехал до местного центра, потом прошагал квартал пешком и вышел на стоянку такси. За сто долларов пожилой частник согласился отвезти его в Степнянек. Неновая, но ухоженная "Волга" мягко неслась с запада на восток. По путепроводу промчались над железнодорожными путями, слева осталось ступенчатое здание вокзала, но сейчас все это не имело к Лапину никакого отношения. Лежащий в кармане билет из Тиходонска до Москвы превратился в ненужную бумажку, от которой следовало избавиться, как и от любого не представляющего практической ценности документа. Он разорвал желтоватый бланк на мелкие кусочки и, приспустив стекло, выбросил мигом подхваченные ветром клочки. Водитель неодобрительно покрутил головой, но ничего не сказал. Он жил в то время, когда лучше не делать замечаний незнакомым людям, особенно когда не знаешь, что у них в голове, а что в кармане. "Волга" ходко шла по проспекту Маркса, официально переименованному в Большой -- как до октябрьского переворота, но оставшемуся в памяти и лексиконе коренных тиходонцев под привычным названием. Справа промелькнул "Маленький Париж", на желтый свет пересекли Богатый спуск, слева проплыла свечка "Интуриста", в котором за Лапиным до завтрашнего утра оставался оплаченный номер. Но и гостиница, и номер уже не имели к Сергею отношения, пуповина, связывающая его с Тиходонском, лопнула, и он считал это вполне естественным, так же, как и путешествия без вещей, быструю перемену планов, преодоление постоянно возникающих препятствий... Карданов привык перемещаться в пространстве именно так. Машина миновала центр города, прошла сквозь Берберовку -- район, исторически заселенный преимущественно армянским населением, вырвалась на Магистральный проспект, выводящий из города прямо на московскую трассу. Частный сектор с проросшими сквозь традиционно-убогую советскую застройку трехэтажными дворцами из итальянского кирпича под красной черепицей или разноцветным металлопластиковым шифером, очередной путепровод через железнодорожные пути, роща-лесопарк, красные и белые свечки авиагородка, справа, в отдалении, приземистое здание аэропорта, опять бесконечная роща с рекламным плакатом "Добро пожаловать в кемпинг"... На выезде из города недавно построили бензозаправку по типовому европейскому проекту, считалось, что бензин здесь не разбавляют, поэтому на ярко освещенном пятачке всегда стояли три-четыре машины. -- Бензина хватит? -- спросил Макс. -- А то заправься, я плачу... Он протянул три десятки. Ни один водила не откажется от такого предложения. "Волга" свернула на бетонную площадку и пристроилась за черной "девяносто девятой" с тонированными стеклами. Впереди стояла белая "восьмерка". -- Пойду пока отолью... Карданов продрался сквозь голый кустарник и побежал между остовами деревьев в сторону трассы. Через сотню метров он нашел подходящее место для наблюдения. До КП ГАИ было метров пятьдесят. Кроме желто-синей "Волги", у поста стояли два джипа. Динозавры в коротких, будто обрезанных курточках и с повязками на рукавах кучковались за спиной широкого, из-за надетого поверх бушлата бронежилета, гаишника. Вот, подчиняясь взмаху светящегося жезла, затормозил "КамАЗ" с обтянутым тентом кузовом. Пока милиционер проверял документы, два динозавра осмотрели кабину, заглянули под тент. Юркая легковушка попыталась проскочить справа, но ее остановили другие динозавры и подвергли досмотру, не дожидаясь, пока освободится гаишник. Выезд из города был закрыт. Несколько минут Макс постоял, размышляя. Обойти пост по покрытой метровым слоем снега целине? Задача нелегкая, но выполнимая. Однако, когда он выйдет на трассу, вид у него будет веселый, а ночью водители и так избегают брать случайных пассажиров. Договориться, чтобы пожилой частник подобрал его через триста метров? Но кто знает, что спросят динозавры о причинах порожнего рейса и что он им ответит... Лапин осторожно вернулся к бензоколонке, но не вышел на освещенный пятачок, а пересек трассу и принялся "голосовать" въехавшим в город машинам. Остановилась только пятая или шестая -- замызганная, несмотря на мороз, "Нива" с нервным очкариком неопределенного возраста. -- До... Соляного спуска! -- по привычке Лапин чуть было не назвал Богатый спуск. -- Полтинник, -- недовольно бросил очкарик. Это было очень круто, и он это знал. -- Годится! -- Макс ловко запрыгнул на высокое сиденье. Теперь они ехали в обратном направлении. Роща, кемпинг, аэропорт, авиагородок, опять роща, путепровод... Когда проезжали "Интурист", Лапину захотелось в насиженное место: ночевать где-то надо, тем более он не знал, что делать дальше. Когда пересекали Богатый, порыв повторился. Сейчас квартира на Мануфактурном не казалась такой убогой. Умыться, попить чаю да завалиться с Тонькой под одеяло, она вон как классно строчит... Но Карданов знал, что ни в "Интурист", ни к Тоньке соваться нельзя. И он знал, как поступить, если аэропорт, вокзал и автомобильные трассы блокированы преследователями. -- По Соляному налево, на набережную, -- распорядился он. Оскальзываясь на обледеневшей брусчатке, "Нива" сползла по крутому переулку к белому, напоминающему трехпалубный теплоход зданию речного вокзала. Рядом торчал двенадцатиэтажный обелиск гостиницы "Якорь". Из ресторана внизу гремела музыка. -- Опять налево... Подпрыгивая на ледяных кочках, вездеход прокатился вдоль вмерзших в лед речных трамвайчиков, плавучего бара "Скиф" и древнего колесного парохода "Дмитрий Донской". Дальше начиналась полоса чистой воды, в конце которой пришвартовался мощный буксир с тупым, чуть курносым, как у ледокола, форштевнем. В круглых иллюминаторах горел свет. Максу все стало ясно, но водитель не должен был догадаться, что именно его интересовало. Поэтому они проехали в сплошной темноте еще несколько кварталов до мрачных остовов парамоновских складов, которые ночью выглядели особенно зловеще. Очкарик стал нервничать. Внешне это никак не проявлялось, но Карданов безошибочно распознал биоволны страха. -- Черт, ничего не узнаю, -- пробормотал он себе под нос и уже в полный голос сказал: -- Давай, друг, к "Якорю"! Надо пожрать да расслабиться... Потом, может, вспомню, где она живет... Только когда "Нива" вернулась к ярко освещенному речному вокзалу, водитель пришел в свое обычное состояние. -- Коли трезвый впустую ездил, представляю, что ты по пьяни отыщешь... -- брюзгливо буркнул он, принимая деньги. -- Здесь, если хочешь знать, вообще нет жилых домов! -- Нет и не надо! Другую найду... Дождавшись, пока "Нива" уехала, Лапин зашел в вестибюль вокзала и купил литровую бутылку водки и палку запаянного в полиэтилен сервелата. Потом двинулся к буксиру. Сходни были убраны, и он долго бросал ледышками в иллюминаторы, но они почему-то все время стукались о борт. Наконец заскрежетало железо, откинулась квадратная крышка люка и на палубу вылез мелковатый матросик в ватнике и морской фуражке с "крабом". Лапин быстро вытянул вперед руку с зажатой бутылкой. -- Чего надо? -- агрессивный было тон мигом сменился добродушными нотками. -- Погреться пустишь? -- простецки попросился Макс. -- Бабу ждал, замерз как собака... Обстоятельства были предельно понятными и вызывающими сочувствие. -- Заходи... Сейчас сходни сброшу... Бывают дни, которые до предела изматывают нервы, иссушают душу, высасывают все жизненные силы. Тогда хочется пораньше прийти домой, отогреться, поесть, выпить хорошо очищенной водки, принять горячую ванну и завалиться спать, предоставляя организму восстанавливать сожженные нервные клетки и нарушенный биоэнергетический баланс. Но такие дни имеют тенденцию растягиваться до суток, недель, иногда месяцев, будто кто-то там, наверху, -- не в высоких начальственных кабинетах, а еще выше, там, где по господствовавшим до недавнего времени атеистическим представлениям не существует ничего, кроме угольной черноты и смертельного холода, будто кто-то могущественный и всевластный, управляющий всем ходом бренной земной жизни, нарочно не дает операм расслабиться и восстановиться, карая их за многочисленные грехи, совершаемые повседневно -- по умыслу и расчету либо вынужденно, в угоду малоправедной Системе, которой они взялись служить, не щадя живота своего. С животами, правда, дело обходится более-менее благополучно: если не поймаешь пулю или нож, отделаешься обязательным гастритом или язвой, позволяющими все же кое-как существовать на этом свете. А вот с сердцами действительно выходит скверный расклад: чем дольше стаж на оперативной работе, тем выше процент смертей от инфарктов и тем ниже возраст, в котором они случаются. Вымотанные суматошным днем и неудачной засадой, опера Центрального ЮВД собирались расходиться, когда Савушкин вызвал к себе Рожкова, а тот, понимая, что это значит, притормозил остальных. Бросив в рот две таблетки мятной жвачки, чтобы забить запах распитой с Макаровым бутылки "Финляндии" и копченой колбасы, которой они эту бутылку закусывали, начальник УРа направился в другой конец длинного коридора, к кабинету, где бывал по десять раз на дню, получая очередные задания, обязательные "втыки" и нечастые благодарности. -- Знаешь, где Рубен и Сурен? -- спросил подполковник, как только Рожков показался на пороге. -- В чебуречной, внутри, под замком. Там еще двое, все застрелены. -- Откуда информация? -- вскинулся майор. -- Фээсбэшный агент позвонил на ноль-два. Сказал -- трупы будут забирать, надо сажать засаду. -- Проверяли? -- лихорадочно соображая, спросил Рожков. Заниматься новым делом не было ни малейшего желания, и лучше всего, если бы сообщение оказалось "туфтой". Но раз звонил человек "соседей"... -- Нет, -- качнул тяжелой головой Савушкин. Он тоже выпил с Симаковым по стакану "Кремлевской". Каждая должность определяет свой круг собутыльников, марка потребляемого продукта негласными правилами не регламентируется и определяется методом, который в социологии именуется "случайной выборкой". -- Но скорей всего так и есть. Надо проверить и поставить засаду. Кого думаешь послать? Последняя фраза свидетельствовала о том, что сам подполковник не собирается участвовать в мероприятии. Рожков воспринял это как должное. Когда человеку под пятьдесят, в конце такого дня он уже не способен к активным действиям. Да и не дело замнача райотдела лично лазать по чердакам и подвалам, его задача организовать работу и обеспечить достижение поставленной цели. -- Я сам пойду. С Макаровым и... Петровым. Пусть привыкает. -- Смотри... -- неопределенно протянул Савушкин. -- Автоматы возьмем, но все равно надо прикрытие. Отделение СОБРа. Или ОМОН. -- Организуем! -- кивнул Савушкин. -- Давайте быстро выставляйтесь. Входить надо через угольный сарай во дворе, он открыт. Аккуратно, по одному... Речь шла об общеизвестных вещах, но начальник УРа терпеливо слушал -- подполковнику надо дать подробный инструктаж, чтобы выговориться и отвести душу. Через пятнадцать минут Рожков, чуть пошатываясь, забрел во двор чебуречной. Запах мятной жвачки выветрился, а водочный дух остался, поэтому любой встречный не усомнился бы в обыденности происходящего: крепко "врезавший" мужик ищет, где "отлить". Но в темном дворе никого не было, Рожков растворился во мраке, тихо скрипнули петли сарая. Выдержав интервал, тем же путем прошел Макаров, потом отчаянно волнующийся рыжий Петруша. Никто ничего не увидел, засада была поставлена чисто. -- Вы думаете, что меня очень просто сожрать?! Вот вам хрен! Подавитесь! Мы не в Азербайджане, мы в Тиходонске! И все связи Эльхана замкнуты на меня! Кондратьев рычал, как разъяренный медведь, и все присутствующие отводили глаза, чтобы не встречаться с ним взглядом. И Гуссейн Гуссейнов, и Али Керимов, и Эльяс Кулиев, и Мирза Ибрагимов, и еще трое самых влиятельных в сообществе лиц. Совещание проходило в доме Тахирова, в том же гостевом зале, где за утренним чаем они строили планы на сегодняшний день. И эти планы не предусматривали организации похорон, борьбы за власть, сохранения единства и могущества Организации. Маленькая юркая женщина с ярко выраженной южной внешностью заглянула в зал, но тут же испуганно захлопнула дверь. И она, и вся остальная обслуга, и даже Аня-Анджела пребывали в состоянии тревожной неопределенности. Все они, включая молодую супругу, не были самостоятельными фигурами, а только приложениями к Эльхану Тахирову, обеспечивающими различные стороны его жизнедеятельности. Со смертью вожака их судьбы повисли в воздухе. И особняк, и богатая обстановка, и автомобили, и сигнализация, и охрана -- все это принадлежало не Анджеле, а группировке, ибо оплачивалось из общей кассы. Группировка могла отдать имущество вдове, а могла решить и по-другому. Многое зависело от нового лидера: если он захочет, то просто вселится в дом, прибрав к рукам то, что здесь находится, включая и номинальную хозяйку. Поэтому Анджела тихонько сидела в спальне у телевизора, домоправительница, дворник, уборщицы, подавальщица, повар, водители тоже забились по углам, ожидая решения своей участи. Но все знали -- этот вопрос будет вторым на повестке дня. Первоочередным является вопрос о мести. С него и начался тяжелый вечерний разговор. Кондрат попытался, как всегда, задавать тон, но что-то ощутимо изменилось, будто в сорокатонном "БелАЗе" отказал гидроусилитель руля, и то, чего удавалось добиться легким движением кисти, стало требовать титанических усилий -- до хруста позвоночника и треска спинных мышц. Обычно атмосфера "столов" была доброжелательной и непринужденной. Если Тахир отсутствовал, руководил Кондрат, его внимательно слушали, кивали головами, соглашались с предложениями или осторожно высказывали другое мнение, бурно возмущались действиями недоброжелателей или противников. Сейчас в зале висела настороженная, чтобы не сказать враждебная, тишина. Предложение отложить месть на месяц-другой, дабы отвести от себя подозрения, явно не понравилось. -- Когда все ждут нашего ответа, а мы молчим -- это расценивается как слабость, -- гулко сказал полный, с красным от избыточного давления лицом Эльяс. -- Чего бояться подозрений? Сейчас все друг друга подозревают. Мы на них думаем, они на нас пусть думают. Побеждает не тот, кто больше думает, а тот, кто сильнее. -- Думать тоже надо, -- возразил Кондратьев. -- Они сейчас настороже, всех своих вояк подняли по тревоге! До Юмашева и остальных никак не доберешься! Это был серьезный аргумент. Боевые группы "Тихпромбанка" состояли из отставных десантников, афганцев, спецназовцев. Очень серьезный народ. В другое время такой довод стал бы решающим. Но не сейчас. Когда он говорил от имени Тахира -- было одно дело, когда от своего имени -- другое. Тахир являлся гидроусилителем его распоряжений. Теперь приходилось колоссальным напряжением воли и сил удерживать руководство группировкой. Но руль то и дело заклинивало и выбивало из рук. -- Очень просто доберемся! -- резко сказал Гуссейнов. Нижняя губа у него была разбита и заметно распухла. -- Стрельнем ночью из "мухи" три раза -- всю квартиру разнесем, ничего от него не останется! -- По многоэтажному дому в центре города из "мухи"? Ты с ума сошел?! Вся передняя стена рухнет, сколько людей погибнет! Гуссейн зло усмехнулся и поморщился от боли. -- Их ты жалеешь, нас -- нет! Эльхана тебе не жалко, хотя сколько ты с ним хлеб-соль ел! А Юмашева жалко. Почему, интересно? -- Да, интересно! -- поддержал соплеменника Эльяс. И Мирза Ибрагимов закивал узкой, как дыня, головой. И остальные зашевелились, словно одобряя своим движением заданный вопрос. Они все были своими, а он -- чужим. Тут Кондрат и взорвался. -- Я знаю, вы давно хотите меня убрать, давно за глаза зовете чужаком! Думаете, пришел момент! Вот вам хрен! Подавитесь! Мы не в Азербайджане, мы в Тиходонске! И все связи Эльхана замкнуты на меня! Вы вообще ничего не знаете о сложных делах! -- Кондратьев распалялся все больше и больше. -- Что у нас с речным портом? Кто убрал Баржу? -- Это весь город знает, -- сказал Гуссейнов, попрежнему глядя в сторону. -- С армянами не поделились. -- Вот и все, что ты знаешь? -- страшно улыбнулся Кондрат. Получилась не улыбка, а звериный оскал. -- Тогда слушайте все! -- Он обвел присутствующих взглядом, призывая в свидетели. -- Гуссейн всегда был против меня, он думает, что самый умный. Если он такой умный, он должен знать, что делали мы с Эльханом в интересах Организации. А он пересказывает городские слухи. Те слухи, которые я сам запустил. Больше он ничего не знает. Поэтому сегодня я возьму его с собой и кое-что покажу. И хочу, чтобы поехал кто-то еще и увидел -- кто умный, а кто дурак. -- Куда ехать хочешь? -- спросил Тагиров. Он был лояльно настроен к Кондратьеву и недолюбливал Гуссейна, а потому лучше других подходил на роль арбитра. -- Тут близко, Анлар. В центре. Поехали. Никто не возражает? Возражений не последовало. Хотя и с треском мышц, но ему удавалось рулить. Его слушались. Это ничего не значило. Восточный менталитет... Будут кивать, улыбаться, а сзади набросят удавку и задушат к чертовой матери с такой же улыбкой. Только если почувствуют силу, прижмут хвосты... Внезапно в голову пришла удачная мысль. Четыре трупа -- очень хорошая демонстрация силы. Чем больше людей их увидят, тем больше будет впечатление. -- А еще лучше, давайте все поедем! -- предложил он. -- И каждому станет ясно, что к чему! -- Поедем! -- охотно вызвался Кулиев. Остальные наклонили головы в знак согласия. Генералы КГБ всегда располагали возможностями большими, чем те, что вытекали из их официальной компетенции. Переименование ведомства ничего не изменило, а если и изменило, то только в сторону расширения границ дозволенного, вызванного всеобщим бардаком и окончательным расшатыванием устоев всего того, что еще сохранило устои. Мотя Лизутин и Семка Гагулин дружили еще тогда, когда не носили штанов с лампасами, да и лейтенантских погон не носили, а были зелеными слушателями Высшей школы КГБ СССР и жили в одной комнате строгого военного общежития. В те годы их дружба была самой искренней, не омраченной сравниванием жен, квартир, служебных достижений, завистью и расчетливостью. Линия карьеры Гагулина восходила покруче: он быстро попал в аппарат, где и проработал всю жизнь, дослужившись до заместителя начальника управления кадров ВГУ, а потом и до начальника кадров внешней разведки. Отношения простоты и равенства незаметно исчезли, хотя оба старательно делали вид, что ничего не изменилось. Но теперь Лизутин первым поздравлял однокашника с праздниками и юбилеями, отправлял с нарочным тугих серебристых, исходящих янтарным жиром рыбцов, плотно набитые банки с черной икрой, корзинки шелестящих, переложенных мокрыми листьями раков. В ответ товарищ сердечно благодарил и отдаривался сувенирами: английской шариковой ручкой, макетиком Эйфелевой башни, настенным календарем с красавицами в легких нарядах. Такой расклад, в общем-то, свидетельствовал, что Гагулин тоже испытывает к Моте дружеские чувства: по аппаратным правилам подарки идут только в одном направлении -- снизу вверх. Визит человека со звериными ушами всерьез встревожил начальника Тиходонского УФСБ. В особенности потому, что была непонятна его причина. Кем должен быть неизвестный Лапин-Карданов, чтобы к его поиску был косвенно подключен Директор Службы? Фигурантом чрезвычайно важной оперативной разработки? Причем не просто фигурантом, а ключевой фигурой! Резидентом закордонной агентурной сети, решившим сыграть в свою собственную игру? Перевербованным разведчиком -- двойником"? Если так, то все получает логическое объяснение и волноваться не о чем. Если не так... После долгих колебаний Лизутин накрутил московский номер. -- Здравствуйте, Семен Васильевич! -- дружески, но без малейшего намека на фамильярность произнес он. -- Беспокою исключительно в силу крайней необходимости. -- Ничего, Мотя, какие проблемы, -- благодушно пророкотал Гагулин. Но Матвей Фомич уловил в голосе настороженность -- не каждый день бывший соученик звонит в столь поздний час. -- Тут у меня был человек... Михаил Ильич Хоботов, еле едет велосипедом... Последнюю фразу он произнес с расстановкой и особыми интонациями, которые долго вырабатывались в школе на практических занятиях по зашифрованной речи. -- Я понял, -- после паузы ответил генерал-лейтенант. -- И еще... Литовский Александр Павлович из Новосибирска. Кардан очень высокий. Если бы их подслушивали враги, они бы ничего не поняли. Но откуда взяться в России тем врагам? Здесь включают прослушку только свои, учившиеся в той же школе, у тех же преподавателей. Но и они могут не врубиться. Не сразу врубиться. Если только запишут на пленку и будут гонять много раз, как делается при серьезных разработках... Но два генерала не сделали ничего такого, что позволяло бы тратить деньги и ресурсы на их серьезную разработку. -- Погоди, повтори третьего... -- Это второй. Двойной. -- А-а-а-а... Думаешь, наши? -- Похоже... Хорошо бы по всем файлам... -- По всем?! -- Я редко прошу... -- Ладно, перезвони через час. Положив трубку, Матвей Фомич вытер пот со лба. Все-таки Семка молодец. Не зажирел, не зазнался, не выдумывал причин для отказа... Вполне мог бросить трубку! А не бросил. И даже согласился поворошить все учеты. Это значит: закордонье и Россия. Гласный аппарат и нелегальная сеть. Конечно, про действующих нелегалов он не скажет. Но эти ребята не могут быть действующими нелегалами... Начальник управления тяжело вздохнул. Мир стал совершенно другим. И мир спецслужб тоже. Лет семь назад Гагулин попросту послал бы его на хер с такими вопросами. Несмотря на многолетнюю дружбу. Или сообщил бы во внутреннюю контрразведку про гнилой интерес периферийного генерала к совсекретным вопросам, не входящим в его компетенцию. Сейчас времена стали проще, а люди терпимее... И все же остается немало вариантов, при которых искренний ответ исключен. Мало ли какие закрутки бывают в разведке и контрразведке, мало ли какие оперативные игры, при которых совершенно неприметный человек вдруг становится чрезвычайно важной фигурой... Но в любом случае Семен намекнет -- словом, тембром, интонацией. Или просто скажет -- это наш человек, но дальше точка... Чтобы скоротать время, Лизутин включил рацию на милицейской волне. Достаточно было послушать эфир десять минут, чтобы сделать вывод: интенсивность поисков упала. И вторая фамилия больше не упоминалась. Ай да господин Михеев! Ай да господин Карданов! Не такие вы простые парни, как думают все вокруг! Сейчас узнаем, из какой вы кухни... Но, когда через час Матвей Фомич набрал номер московского кадровика, он испытал разочарование. -- Это не наши, -- сообщил Гагулин. -- Ни в одном файле их нет. Я даже попросил поднять... Ну, ты знаешь что... Все впустую. В голосе генерал-лейтенанта чувствовалось некоторое раздражение от дурной работы, выполненной в неурочный час. И это лучше всего свидетельствовало о том, что Семен не блефует. Потерев начавшую пробиваться щетину на щеке, Лизутин прошелся по кабинету, подошел к окну, подмигнул своему отражению в темном стекле. -- Вот так, Матвей Фомич! Оказывается, это самые обычные люди, рядовые российские граждане... Савушкин сидел в кабинете, перед ним на столе лежала допотопная милицейская рация, не идущая ни в какое сравнение с мощной японской штучкой убитого киллера. Подполковник ожидал сообщения от группы Рожкова, а чтобы не терять времени даром, проверял дела оперативной разработки, ведущиеся Центральным РОВД. Бланки строгой отчетности с грифом "сов, секретно" в правом верхнем углу и красной полосой наискосок были заполнены куриными почерками инспекторов УРа и ОБЭП и изобиловали орфографическими ошибками. Но низкий уровень общей грамотности был еще не самым большим недостатком важнейших оперативных документов. Удручало отсутствие фантазии, выдумки, профессионализма. Ни хитроумных комбинаций, ни изощренных, продуманных на много ходов вперед игр, ни тщательно замаскированных ловушек. Никаких признаков того, что испокон веку считалось мастерством сыщика. Прямолинейные задания, бесхитростные, в тон им, отчеты агентов, многие из которых выдуманы самими операми. Работа вроде бы и велась, но проку от нее было немного. Впрочем, такое сейчас происходило практически во всех сферах. -- Второй, Второй, я -- Пятый, прием, -- с хрипами и сипением ожила рация. -- Пятый, я -- Второй, слушаю вас, прием, -- поспешно отозвался Савушкин. -- Все подтвердилось, четверо, трое мужчин и женщина, как поняли, прием. -- Вас понял, вызываю поддержку, конец связи. Отключившись, Савушкин по телефону соединился с СОБРом. -- Дежурный взвод задействован по плану "Кольцо", -- сообщил ответственный дежурный. -- В наличии одно отделение на случай ЧП. Его можно поднять по личному указанию генерала. Примерно то же ответили и в ОМОНе. Выругавшись, подполковник по селектору вызвал дежурного РОВДа. -- Сформировать резерв для поддержки группы Рожкова! -- приказал он. -- Три человека, автоматы, бронежилеты, машина с прогретым двигателем. Готовность к выезду -- одна минута! -- Есть, -- как и положено, ответил дежурный. Его дело выполнять приказ. Но и дежурный, и сам Савушкин понимали: найти в десять вечера, в период проведения специальных общегородских мероприятий трех свободных сотрудников и машину -- дело не такое простое. На него может уйти и час, и два, и три... К тому же милиционер, участковый или опер, стрелявшие из автомата на полигоне раз в год, не идут ни в какое сравнение с бойцами спецподразделений, имевшими серьезный боевой опыт. Но подполковник сделал все, что от него зависело. И хотел сделать даже сверх того. Он снова нажал клавишу дежурной части. -- Автомат и бронежилет ко мне в кабинет. Я тоже поеду в случае чего. -- Есть, -- невозмутимо отозвался дежурный. В чебуречной было темно: любой огонек мог демаскировать засаду. Макаров пробрался в зал и лег на пол справа от входной двери, положив рядом тридцатидвухсантиметровый "кипарис" со сложенным прикладом. Рожков и Петров остались на кухне, майор поручил напарнику стеречь люк в сарай, пока сам говорил с райотделом. Больше расположиться негде, потому что в подсобке лежали убитые. Рожков только на миг включил фонарь, но увиденная страшная картина так и стояла перед глазами Петруши. Помещение наполнял кисловатый запах, который мог равновероятно исходить либо от прокисшего теста, либо от трупов. Опытный Рожков предполагал первое, рыжий лейтенант -- второе. Время от времени он издавал рычащий звук, сдерживая рвоту. Когда-то каждый молодой должен пройти обкатку серьезным испытанием. Петруше не повезло: к обычному для первой засады страху добавлялось обычное отвращение к трупам. Сочетание сразу двух неблагоприятных факторов и множественность трупов делали испытание особенно жестким. -- Пятый, я -- Второй, как слышите, прием, -- прорвался сквозь хрипы и шипение голос Савушкина. -- Второй на связи, вас слышу. -- СОБР и ОМОН задействованы в городской операции, я собираю резервную группу райотдела. Если кто-то появится, дайте сигнал голосом или тоном. Ориентировочное время прибытия -- восемь минут. Как поняли, прием. -- Вас понял, конец связи. Рожков сдержал ругательство, чтобы еще больше не пугать лейтенанта. Если кто-то появится, все решится за две-три минуты. Или засада их задержит, или они уйдут. Может быть и по-другому: они покрошат засаду, или засада положит их... Последнее маловероятно. Милиция не приучена стрелять первой, а начавший вторым всегда проигрывает. Да и вообще, если начнется заваруха, то надежда только на себя да на капитана. -- Стрелять не побоишься? -- тихо спросил начальник УРа. -- В людей? Не знаю... Наверное, побоюсь, -- невнятно ответил рыжий. -- Ну и дурак! -- грубо сказал Рожков. -- Тут как в бою -- или ты в яме, или он! На кладбище хочешь? Ответа не последовало. -- Чего молчишь?! -- Я не молчу... Я головой помотал... -- Лучше яйцами помаши, пока тебе их не отстрелили! Если начнется -- мочи как только можешь и ни о чем не думай! Ни о гестапо, ни о прокуроре! Об одном думай -- чтобы своих не покрошить да в посторонних не попасть! Понял? -- Понял, -- уже уверенней ответил Петров. Грубый тон привел его в чувство. -- Автомат на предохранителе? У них были обычные "АКМ" с исцарапанными деревянными прикладами. -- Да. -- Отщелкни вниз, до конца. А то переклинит мозги и забудешь. А передернуть никто не забывает -- тут рефлекс железный... Наступила тишина, даже рыжий перестал рычать. -- Холодно, -- проговорил он, чтобы разбавить гнетущее молчание. -- Если бы было жарко, пришлось бы сидеть в противогазах. Что лучше? Лейтенант не успел ответить. Тихий посвист Макарова известил о появлении тех, кого они ждали. Рожков дважды нажал тон-вызов и отключил рацию -- теперь она ничего не решала. Ко входу подъехал "рафик", выкрашенный в защитный цвет с красными крестами на бортах и на задней двери кузова -- военная медицина. На другой стороне Богатого спуска остановились два джипа. Так неблагозвучно называют сотрудники службу собственной безопасности. Из микроавтобуса вышел человек, в котором Лапин, если бы он находился здесь, узнал бы четвертого мужчину с последней вечеринки Рубена. Но теперь тот был одет в милицейскую форму. К нему присоединился второй милиционер, а потом и два парня в белых халатах с хищными лицами и зажатыми в зубах по-зековски изогнутыми "беломоринами". Парни достали носилки, а милиционеры спокойно поднялись на крыльцо, и "друг" Рубена принялся по-хозяйски отпирать замок. Из джипов за происходящим наблюдали авторитеты тахировской группировки. Кондратьев первым вылез наружу и подал знак остальным, решив, что впечатление будет полнее, если они увидят картину в первозданном виде. Замок открылся, милиционеры зашли внутрь, следом проскользнули парни с носилками. Кондратьев, сделав приглашающий жест, вежливо пропустил Керимова, Ибрагимова и Кулиева, а Гуссейнову заступил дорогу и вошел сам. Макаров лежал у стены за створкой двери, в темноте его видно не было, но капитан понимал, что будет обнаружен в течение минуты. Обилие людей смутило его: втроем можно перестрелять десяток человек, особенно если начать первыми, но бескровно задержать их вряд ли удастся. Только если испугаются оружия, но сейчас все прут на стволы не задумываясь, пока хоть один не получит пулю... Пожалуй, с этого надо начинать -- дать очередь под ноги, кого-то зацепить. Тогда, может, и лягут... В зал зашли Гуссейнов, Тагиров и еще двое, они сдвигали столики, опрокидывали стулья, но не смотрели по сторонам -- их внимание было обращено вперед, в подсобку. Откуда тут столько народа? Непохоже, что это преступники собираются вывозить трупы! Может, кто-то позвонил в милицию и прибыла опергруппа с начальством и понятыми? Плохо, что он ничего не видит... Рожков тоже ничего не понимал. Он ожидал двух, ну трех, в крайнем случае четверых! А тут целая толпа, не таясь и не скрываясь... Что-то не то! Луч фонаря обежал подсобку, высвечивая один труп за другим. -- Всем видно? -- громко спросил Кондратьев. -- А почему тут темно? -- Это я пробку вывинтил, -- один из "санитаров" подошел к электрощитку, взобрался на табуретку. Одновременно во всех помещениях: в кухне, подсобке, зале, -- вспыхнул свет. Он проявил оттенки смерти -- трупные пятна, застывший на лицах ужас, брызги и потеки крови. Картина стала еще ужаснее. Но рассматривать ее не было времени. Рожков передернул затвор, и характерный металлический лязг больно ударил по нервам двенадцати человек. -- Милиция! Всем лечь! -- рявкнул майор, для убедительности поводя стволом, но черный зрачок автоматного дула зацепился за милицейскую форму -- незнакомый старший лейтенант спокойно смотрел на начальника УРа. -- Ложись, милиция! -- закричал сзади Макаров, тоже дергая затвор, но и девятимиллиметровый глаз "кипариса" наткнулся на коллегу в звании капитана. С грохотом упал с табуретки "санитар", все остальные сохраняли полное спокойствие и невозмутимость. -- Ни вас, ни нас не предупредили, выходит? -- спросил старлей. -- Ну и мудаки! Еще не хватало перестреляться! Именно так должен был реагировать любой милиционер в подобной ситуации. -- Откуда вы? -- резко спросил Рожков, не снимая напряженного пальца со спускового крючка. -- Фамилия? Когда менты попадаются в столь сомнительной ситуации, веры им нет. Разбираться должны другие, официально действующие и всем известные должностные лица -- дежурные, начальники, кадровики. -- Мельников, полк ППС. Нас прислали проверить заяву... Он говорил, как настоящий сотрудник. -- Петров! -- не оборачиваясь, крикнул майор. -- Ты живой? -- Живой... -- отозвался рыжий лейтенант. -- Запроси дежурного по городу. Пусть пришлет машину для разбора. -- Есть, -- вяло ответил Петров. Затрещала рация. -- А это кто такие? -- продолжал опрос начальник УРа. -- Они и позвонили в город. А сами ждали здесь... В глазах Мельникова плеснулся страх, и обостренным восприятием Рожков понял, что это ряженый, скорей всего из бывших ментов, знающий основы службы. -- Кто у вас командир? -- Что? Командир полка недавно сменился: Поляков уехал на учебу, на его место назначили начштаба. -- Командир кто?! -- А-а-а... Поляков... Рука лжемилиционера выскочила из кармана с крепко зажатым пистолетом, но побеждает тот, кто раньше начал, а Рожков уже давно держал противника на прицеле. -- Та-тах! -- оглушительно бухнул сдвоенный выстрел короткой очереди, старлея отбросило назад, на Тагирова, тот тоже охнул -- прошедшие навылет пули вошли ему в грудь. Два тела тяжело повалились на пол. -- Охерел?! В своих стреляешь?! -- истошно завопил "друг" Рубена в капитанской форме. У Рожкова помутилось в глазах. Самое трудное: разбираться на месте. Это потом время расставит все по местам, протоколы допросов, осмотров и акты экспертиз сделают картину ясной. А когда своей рукой застрелил двух человек, и еще непонятно -- преступники они или ни в чем не повинные люди, боевой пыл быстро остывает. Автомат дрогнул. -- Бах! -- гулко ударило откуда-то снизу. Это "санитар" палил с пола. Пуля просвистела у носа майора, он шарахнулся назад, но стрелять больше не мог, палец свело судорогой запрета. -- Ложись! -- заорал сзади Макаров. "Кипарис" стреканул над головами, Эльяс и Мирза присели. Кондрат лихорадочно щупал в кармане гладкий овал гранаты, но вытащить пока не решался и только свел вместе усики чеки. -- Бах! Бах! -- открыв огонь, "санитар" уже не мог остановиться, хотя непонятно было -- в кого он целится: шагнувший назад Рожков ушел с линии огня. Второй "санитар" тоже обнажил ствол, но в этот миг на пороге кухни появился растрепанный рыжий парень с бледным лицом, горящими глазами и автоматом наперевес. -- Ложись, гады! -- истерически заорал он и вкатил очередь в живот второму "санитару". Тот рухнул рядом с трупом рыжей девчонки, засучил ногами и вытянулся во весь рост. Первый "санитар" выстрелил в очередной раз и промахнулся, в следующую секунду струя свинца достала и его. -- Сдаюсь, не стреляй! -- Эльяс рухнул на колени и сложил руки на затылке. Его примеру последовали Али и Мирза. -- Ложись, всех перемочу! -- чувствуя, что наступает психологический перелом, зарычал Макаров. Упал на колени Гуссейн, за ним "капитан", потом еще двое, последним плюхнулся на пол Кондрат. На миг его руки сошлись на уровне живота и тут же разъединились. В левой осталось стальное кольцо с двумя неровными проволочными хвостами. Макаров перевел дух. -- Вы целы? -- крикнул он в глубину чебуречной. -- Целы! -- взвинченно ответил Петров. Капитан отметил, что парень ведет себя вполне профессионально: прижавшись к стене, водит стволом из стороны в сторону, контролируя и лежащих без движения, и живых. На нем не было лица, и заметно дрожали руки