енне похвалила генерала боевая подруга. Тиходонск, 10 февраля 1997 года, утро, минус шесть. Криминалитет среднего звена. Ночью шел пушистый, крупными хлопьями снег, город замело, медлительная коммунхозовская техника неспешно расчищала проспект Маркса. Так было всегда, потому что раньше на нем располагался обком партии, а теперь городская администрация. Менее значительные улицы очистят через неделю или месяц, а окраинные не трогают вообще: по зиме укатаются, а по весне растают. Западный поселок не составлял исключения, сугробы сделали непроезжими узкие улочки, только у крутых особняков рабы большими лопатами расчищают площадки, чтобы можно было распахнуть ворота и выкатить соответствующий погоде вездеход. Но в Тоннельном переулке снегоуборочная машина работала с шести утра, и самосвалы подходили один за другим, так что к восьми часам половина дороги была очищена полностью, после чего самосвалы исчезли, а передвижной транспортер медленно покатил по другим неотложным делам. По случайному стечению обстоятельств или по другим причинам проложенная в снегу дорога дошла до огромного трехэтажного дома, выстроенного в виде буквы П и отгороженного с открытого конца высоким кирпичным забором. С внутренней стороны вдоль верхнего края забора тянулась на изоляторах проволока системы "Кактус", точь-в-точь такой, как в "Тихпромбанке". А вот обзорные телекамеры по углам были лучше, чем в банке, потому что охраняли они не какие-то там сотни миллионов, а жизнь Эльхана Тахирова. Рядом жили друзья и сподвижники: слева Кондратьев, справа Гуссейнов, сзади Керимов, напротив Садыков. Да и весь переулок, от дома до магистрали, заселили их люди, а скоро и остальных переселят, чтобы только свои вокруг! Когда пальцы в кулаке, удар сильнее. Уже сейчас здесь просто так не погуляешь: подойдет кто-то из ребят, спросит, к кому идешь да зачем, объяснит, что машины оставлять нельзя и вообще, вести себя надо тихо и скромно. Так и ведут, не только в Тоннельном, но и в прилегающих районах давно прекратились всякие безобразия -- ни краж, ни хулиганства, ни разбоев. Население довольно, если Тахир выставится на выборах, здесь за него точно проголосуют. Эльхан позавтракал вместе с женой, он строгих кавказских обычаев не придерживался, тем более женился недавно и молодая не успела надоесть. Взял ее, как принято, из манекенщиц, на конкурсе красоты присмотрел, который сам же и спонсировал. Утром ел он мало, по-европейски -- яичницу, сыр, бутерброд с маслом и чай. Именно чай, а не кофе, причем из армуды -- национального стаканчика грушевидной формы, в котором и вкус, и цвет, и запах, и температура лучше сохраняются. По крайней мере, считается так. После завтрака спустился в гостевой зал, здесь уже Кондратьев с Гуссейновым в нарды играют да закусывают -- что захотят, то им прислуга и принесет. Сашка больше рыбу любит, Гуссейн молочное: творог, сыр-мыр, домашнюю простоквашу. -- Как дела? -- Эльхан поздоровался с друзьями за руку, махнул, чтоб и ему чаю принесли, гостям уважение оказать. -- Юмашев наш микрофон расколол, -- сообщил Кондратьев, который отвечал за безопасность. -- Услышали только, что не понравились ему твои предложения. Гуссейн Гуссейнов захихикал: кому понравится, когда все отбирают? -- Что собираются делать? Кондратьев презрительно скривился. -- Лыкова подключить, УВД, ФСБ, с Хондачевым объединиться и бойкот тебе объявить. Тахир коротко рассмеялся над чужой глупостью. -- Вот видишь! А ты говорил -- войну начнут! Что еще? -- Мы же новых людей отслеживаем, -- продолжил Кондратьев. -- И вот такая странная фигура появилась... Он положил на стол несколько фотографий. Лапин в разорванном пальто и облезлой шапке, рот идиотски приоткрыт. То же самое, только рот закрыт, а рядом советник Юмашева по технической безопасности Терещенко. То же самое, только другой ракурс. -- Где они такое чучело взяли? -- с детской непосредственностью спросил Гуссейн. Тахиров внимательно рассматривал снимки. -- Похоже, из зоны вытащили... -- Таким он зашел, а вот таким вышел, -- Кондратьев выложил еще пару глянцевых прямоугольников. В дубленке и шапке Терещенко Лапин имел совсем другой вид. -- Точно, из зоны вытащили, -- повторил Тахиров. -- Одели, накормили, денег дали... А вот что поручили? Ответа не последовало. -- Может, это и есть твой мокрушник-чистодел? -- Да нет! -- уверенно сказал Кондратьев. -- Ты на него посмотри... К тому же я показал кое-кому, никто его не знает. -- Ладно. Кончили с ними... Тахиров хотел еще что-то спросить, но сдержался. -- Иди, Гуссейн, готовь машину. Скоро поедем. И лишь когда тот вышел, задал свой вопрос: -- Что по Барже? Кондратьев усмехнулся. -- Заглотнули глухо! Ищут Рубена с Суреном, еще какого-то ханыгу к ним пристегнули, тоже ищут... -- Ну пускай ищут... Как Биток? -- Суетится, пытается выйти в верховые. Ну да посмотрим... Если сейчас не развалятся, можно повторить... Но мне кажется, Биток под нас подведет. У него не такой гонор, как у Баржи. -- А менты поверили? -- Не знаю, надо поинтересоваться. -- Поинтересуемся... А в чем проблема со Степнянском? -- Там казаки что-то затевают. Хотят рынок под себя взять и вообще прут внаглую... -- Давай, выезжай туда, поговори со Степаном... Пусть он забьет стрелку с ними, разберись. Сразу стрельбы не надо, постарайся по-хорошему все объяснить. А если не поймут, пошлем Клима с бригадой... Ясно? -- Ясно. Тогда я сейчас и поеду. Дорога такая -- только к обеду доберусь... Оперсостав. Утро -- пора совещаний. Пока все на местах, пока ясная голова, пока можно скорректировать планы на день, дать или получить задания и установки, -- словом, самое удобное время. В этот день в Тиходонске проводилось не менее тысячи или десятка тысяч совещаний -- разного уровня и степени важности. Точную статистику их не определит никто, потому что если оперативка по снегоуборке в городской администрации несомненно заслуживает включения в отчетность, то обсуждение грабителями Сизым и Мишкой планов расправы с зажавшим общий полтинник Генкой -- вряд ли. Между этими, полярными по значимости (хотя вряд ли Генка согласится с тем, что затронутая подельниками тема является маловажной) совещаниями располагалось великое множество других. В Центральном райотделе личный состав уголовного розыска обсуждал нераскрытые убийства. -- Похоже, что между расстрелом в "Якоре" и двумя трупами на Мануфактурном, 8 имеется связь, -- грузноватый подполковник Савушкин -- замнач райотдела по оперативной работе, он же начальник криминальной милиции, обвел усталыми, с красными прожилками глазами тесно набившихся в кабинет молодых, изрядно затурканных жизнью парней. Самым старшим среди них, как по возрасту -- тридцать два, так и по стажу работы -- девять лет, был начальник УР майор Рожков. Он кивнул и неожиданно тонким голосом сказал: -- Кто-то целенаправленно мочит речпортовских. По "Якорю" у нас есть информация, там вроде двое армян замешаны -- Рубен Саркисян и Сурен Манукян. Хотя... Рожков вздохнул. -- Источники темные, попытался проверить -- ничего не вышло. Скорей это не информация, а слух. И сами эти двое не что-то особенное... Серьезных связей нет, собрали десятка два земляков и пытались "держать шишку" на Богатяновке. Низший уровень организации. Честно говоря, не думаю, что они способны устроить в "Якоре" эту заварушку. Может, Тахир? Замнач поморщился как от зубной боли. -- Ему-то зачем? -- По финансовой линии он давно подобрал порт под себя, а по остальным -- Баржа сильно противился. Если принять эту версию, ничего удивительного в способе расправы нет. -- Это не версия, а фантазии, -- нехотя произнес Савушкин. -- Какие у тебя данные? Никаких? То-то. Лучше скажи, вы с этими... Саркисяном и его дружком работали? -- Никак найти не можем. Как сквозь землю провалились. -- А что по Мануфактурному? -- Ничего не знаю. Как Семка с братом там оказались, чего хотели, кто их кончил -- полная темнота. -- Там способ специфический, -- вмешался капитан Макаров. -- Молоток и шило. Мясня... В разборках так не бывает. -- Это точно, -- согласился Савушкин. -- А где этот мужик из адреса? Как его... Лапин? Он же крутился вокруг? -- Лапин, -- подтвердил Рожков. -- Тоже пропал. Дома не ночевал, с работы накануне уволился. Сожительница его в окно видела, уже после шума и криков. Сунулся в подъезд и убежал. -- Может, его на это дело примерить? -- задумчиво, как бы советуясь, спросил Макаров. -- Сожительница все что угодно наговорит. Рожков покачал головой. -- Не тот человек. Я навел справки через участкового. Задроченный работяга, после аварии, крыша набекрень, кличка Чокнутый, смирный... Да и других каких-то соседи раньше видели. Двое, похоже блатные. Но примет точно никто не дал. -- Вот что, -- веско начал Савушкин, и Рожков замолчал. -- Этого Лапина надо опросить. Может, знает что, может, запомнил кого... Он же сразу подошел, значит, с этими двумя встретился. Думаю, он побегает, успокоится и вернется домой как миленький. Куда ему деваться? -- Точно, некуда, -- высказался рыжий молодой опер, почти совсем мальчишка. Рожков усмехнулся. -- Вот и давай, Петруша, сгоняй в адрес и оставь повестку. Да предупреди сожительницу, чтоб он не испугался... Знаешь этих трекнутых! Криминалитет низшего звена. В "Речном" проходило повторное совещание, столь же печальное, как и предыдущее. -- Говорил я тебе -- надо больше мест брать, -- орал Питон, чтобы все оценили его мудрость и предусмотрительность. -- А теперь что? -- Ты ж про Хомута говорил, -- защищался Угол. -- А он и сейчас живой. Доктора говорят, организм крепкий, может выкарабкаться... -- А Семена с братом куда? Всегда надо запас иметь! -- Под живых запасать, что ли? -- угрюмо удивился Угол. -- Тогда нам надо каждому по месту и гробу! -- Вы тут лаетесь, а я ведь за малым с ними не лег! -- возбужденно просипел Коляша. Он сорвал голос вчера ночью, когда группировка трясла всю Богатяновку. -- Остался бы ожидать, и -- готовьте ящик! Бр-р-р-р! Он передернулся и налил полстакана водки. -- Давайте помянем братков... Они, морщась, выпили водку, закусили жареным мясом. В сосредоточенной тишине мощные челюсти перемалывали горячие упругие ломти. -- Не верю, что это он их сделал, -- процедил Биток. -- Чтобы таких ребят как свиней разделать, целая бригада нужна... Он чувствовал, что бразды правления выскальзывают из рук. Еще одна неудача -- и пацаны начнут разбегаться. -- Может, и была бригада... Может, они с Рубеном пришли, -- вконец разволновался Коляша, ибо выходило, что он все перепутал и просто отправил ребят на смерть. -- Ты посмотри, что получается: если он ни при чем, Семен взял бы его спокойно и привез к нам. Так ведь? А раз такое дело вышло, значит, он не в стороне стоял! Ну, так или нет, скажите свое слово! -- Вообще складно, -- вымолвил Угол. -- Мне тоже кажется, -- кивнул Питон. -- Рубен с шилом? -- Ну, может, не Рубен, мы же его дел не знаем... -- Ладно! -- Биток хлопнул ладонью по столу. -- Чокнутого искать по всему городу! Найдем, под утюг положим и про все расспросим. На том и порешили. Бывшие комитетчики и нынешние банкиры. И в "Тихпромбанке" рабочий день начался с совещания. Проходило оно в узком кругу, только председатель и Ходаков с Митяевым. Отсутствие Тимохина бросалось в глаза, но Юмашев пояснил, что тот позвонил и предупредил о болезни. -- До двух ночи работали, -- сообщил Митяев. -- В кабинетах точно ничего нет, а подсобные помещения надо перепроверить. -- Хорошо, -- чувствовалось, что Юмашевым владеет скрытое напряжение. -- А что в Кузяевке? Ходаков подробно доложил о деловой части своей поездки. -- И каковы выводы? Ходаков помолчал. -- Надеюсь, вы не считаете меня идиотом? От удивления Юмашев на миг даже избавился от охватившей его скованности. -- А в чем дело? Ходаков прямо глянул ему в глаза, как человек, твердо уверенный в своей правоте. -- Да в том, что Лапин работает не на Тахира! И он никогда не попадал под машину! И никакой он не психбольной! Он из наших! Или, может, из военных, это дела не меняет! Легендированная биография, блокировка сознания, а появился он в Тиходонске второго сентября девяносто первого года! Когда я сжигал кузяевский архив, все прятали концы в воду, консервировали агентуру! Когда московские бонзы выпрыгивали с балконов один за другим! Ходаков постепенно поднимался и теперь стоял, выкрикивая каждую фразу в полный голос, будто вколачивал гвозди в сознание собеседников. -- Он -- один из осколков того катаклизма, когда все полетело в тартарары! Когда я это понял, стало все ясно и с тестированием, и с проверкой на полиграфе, и со всем остальным! Причем вокруг него и сейчас варится нехорошая каша: Шиян и Колосов не застали его дома! Знаете почему? В подъезде, рядом с его квартирой, кто-то распластовал двух вооруженных бандитов! Василий Иванович опомнился и внезапно замолчал. -- Простите, -- уже обычным голосом сказал он. -- Лапин такая же жертва, как мы все, только его вдобавок лишили разума. А мы еще хотим впарить ему несовершенную кражу! -- И совсем тихо добавил: -- А мне его искренне жаль. Оставшись в одиночестве, Юмашев в очередной раз посмотрел на часы. Если все идет по плану, еще рано ждать сообщений. Но, если Тахир раскусил замысел, сообщение может последовать в любой момент. Причем в такой форме, что не обрадуешься. Он распорядился всей смене охраны получить автоматы, удвоил посты на главном входе и во дворе, посадил ребят в машины на подъезде к банку. Это было все, что он мог сейчас сделать. Но в минуты нервного ожидания надо чем-то себя занять, и Юмашев принялся обдумывать то, что сказал ему Ходаков. Это было очень невероятно, но тем не менее походило на правду. Во всяком случае, эта версия все объясняет. А невероятность... Он сам профинансировал немало совершенно невероятных проектов, которые успешно превращались в реальность. Кстати... Может быть, именно Лапина и искал Бачурин! Иначе с чего бы он приезжал в Тиходонск без всякого дела? А ведь и здесь все сходится: если Лапин действительно такой парень, то они с Бачуриным и Куракиным трудились в одном муравейнике. А сейчас почти все перебрались из того муравейника в "Консорциум". Интересно, очень интересно... Кто же дал ему задание установить микрофон? Ну что ж, спросим... Раньше аппаратов высокочастотной связи в Тиходонске было пять: в обкоме партии, облисполкоме, УВД, У КГБ и у командующего округом. Сейчас ВЧ-связь имелась и у банкира Юмашева, который в отличие от выскочек "новой волны" и того же Тахирова прекрасно понимал ее преимущества. Через пару минут он напрямую соединился с Куракиным. Слышимость была прекрасной. -- Здравствуй, Михаил Анатольевич, -- дружелюбно поздоровался Юмашев. -- Что-нибудь случилось? -- насторожился тот, очевидно связав звонок с сегодняшней акцией. -- Да нет, еще рано, -- успокоил его банкир. -- Я просто хотел спросить: зачем ты заслал ко мне своего Лапина? На секунду наступила леденящая тишина, Юмашев ощутил, как человек на другом конце провода превратился в сгусток жидкого кислорода с температурой минус сто восемьдесят градусов по Цельсию. -- Откуда ты узнал про него? -- страшным шепотом спросил Куракин. Он знал, что эта связь не прослушивается, но инстинктивно понизил голос. -- Неужели Бачурин? Я его... Все сходилось. -- Да нет, Бачурин ничего не сказал, темнил, темнил и ни с чем уехал. Мне сам Лапин рассказал. Если бы Юмашев стал просто расспрашивать, кто такой Лапин, никакого ответа он бы не получил. Во всяком случае, правдивого ответа. Но, если резать по живому, можно добиться поразительных результатов. -- Что он тебе рассказал?! -- Все. Или почти все. -- Так он пробил блокаду?! -- В каждом вопросе Куракина чувствовалось напряжение и ужас. -- Мы ему помогли, -- сказал банкир. -- С помощью полиграфа, гипноза и кое-каких препаратов. Снова наступила тишина. -- Ты там живой? -- поинтересовался Юмашев. -- Куда он дел бриллианты?! На три миллиарда долларов! Куда он их спрятал, сука?! -- А они твои, что ли? Куракин взорвался. -- Это он думает, что они ничьи! Раз все развалилось, сменилась эпоха, то кейс с камешками спокойно лежит на дороге, поднимай кто хочет! Но ты же знаешь: ничейных денег не бывает! И я тебе советую: забудь все, что слышал! Выкинь из головы глупые мысли! Кто пойдет по этой дорожке, найдет только одно! Чувствительная связь донесла вздох, другой. Куракин переводил дух. -- У меня даже сердце схватило, сейчас возьму валидол... После короткой паузы он заговорил снова. -- Володя, ты же неглупый человек и не станешь делать таких ошибок. Там только одно -- верная смерть, ничего больше. Послушай меня: возьми нашего друга и засади его в какой-нибудь подвал с крепкой дверью, приставь хорошую охрану. Имей в виду, он очень опасен! Чрезвычайно опасен! А потом, когда все кончится и мои ребята освободятся, ты меня понял? Передай его им. Пусть контролируют его во время пересидки, а когда волна спадет, помоги отправить его ко мне! Нет, я не буду ждать, я прилечу сегодня! -- Во-первых, сегодня не ко времени. Представляешь, что тут сейчас начнется? -- Плевать! -- А во-вторых, его у меня нет. Он скрылся. Трубка специальной связи взорвалась отборными ругательствами. Юмашев осторожно отключил линию и долго сидел в прострации, оцепенело глядя перед собой. Услышанное так поразило его, что он даже забыл про главное дело сегодняшнего дня. Лапин решил не голодать. Он посчитал, что если не отовариваться в "Европе А" и обедать без излишеств, то денег ему хватит на пять-шесть дней, даже если он останется в "Интуристе". За это время следовало определиться, как жить дальше. Несколько раз где-то на задворках сознания мелькала мысль -- об Антонине и Димке, но сейчас они казались ему совершенно посторонними людьми, а квартира на Мануфактурном, 8 -- убогой лачугой. Это было частью проходящей болезни. Утро ему понравилось, пушистый снег поднимал настроение, он долго гулял в прилегающем к гостинице парке, оставляя на пустынных аллеях четкие отпечатки своих ботинок. Идея о лечении сейчас не казалась такой привлекательной: скорее всего любой врач, к которому он обратится, направит его к психиатру. Но придумать лучший вариант не удавалось. Пойти туда, куда он вчера звонил? Большое серое здание длиной в квартал, со строгими вывесками, та, которая ему нужна, -- последняя. Они найдут Алексея Ивановича или поднимут архивные документы, но не для того, чтобы вылечить его или рассказать ему правду, а для того, чтобы определить, что с ним делать. И Бог его знает, к какому выводу придут. Нет, надо шустрить самому... И начать с самого начала. С рождения. В архиве наверняка имеются записи о родителях... По этому следу он и отправится... Областной загс располагался на углу Соборного и Индустриальной в большом красном здании из древнего кирпича. Архив находился на четвертом этаже, и, поднимаясь по высокой крутой лестнице со стертыми мраморными ступенями, Лапин надеялся, что сегодня приемный день. Ему повезло. В просторной высоченной комнате толклось около десятка посетителей: мужчина и женщина преклонных лет, две пары среднего возраста и три подростка. Неизвестно почему, но Лапин понял, что это одна семья. Они что-то оживленно обсуждали приглушенными голосами, а при виде постороннего замолчали совсем. У окошечка в деревянной перегородке, далеко не доходящей до потолка, а потому производящей впечатление бутафорской, интересы семейства представляла полная женщина, судя по всему, самая напористая и энергичная. -- Вы поймите, это простая ошибка, тогда неправильно записали национальность и отчество, никто не возражал... Время было такое, многие скрывали... -- настойчиво убеждала она невидимого собеседника. -- Вот паспорт, возьмите, посмотрите... Нет, нет, там все написано... Она толкала руку с распухшим паспортом в окошко, оттуда ее выталкивали обратно. -- Я говорил, не надо затеваться, -- вздохнул пожилой мужчина, но на него зашипели сразу несколько домочадцев. -- Что "не надо", сейчас все так делают! -- вызверилась неряшливо одетая дама с изможденным лицом неудачницы. -- Как Горские уезжали? А Филиновы? -- Дед отстал от жизни, -- снисходительно бросил мальчишка Димкиного возраста. -- Что им стоит переписать? Кто проверять будет? -- Т-с-с-с, -- предостерегла разошедшихся родственников старушка. -- Раз дети так решили... -- Если здесь им нет счастья, откуда оно там появится? -- буркнул дед и отвернулся. Между тем борьба у окошечка завершилась победой напористой толстухи. Паспорт исчез за перегородкой и тут же вернулся обратно. Лапину показалось, что он похудел. -- Давайте заявления! -- махнула рукой победительница и сунула в окошко несколько криво написанных бумаг. -- Большое вам спасибо. Завтра я могу одна прийти? Очень хорошо, до завтра. С важным видом она горделиво направилась к выходу, притихшее семейство потянулось за ней. Димкин сверстник счастливо улыбался и подмигивал брату. Лапин сунулся к окошечку. Там сидела миловидная женщина лет тридцати пяти, и вид у нее был довольно кислый. -- Мне бы выписку о рождении, -- чувствуя, как колотится сердце, Лапин протянул свой паспорт, остро ощущая его тоньшину и безынтересность для служащей архива. -- Что, тоже на выезд? -- недоброжелательно спросила та. -- Нет... Я детдомовский, родителей ищу, -- почему-то виновато пояснил Сергей. -- А-а-а... -- помягчела женщина. -- Это другое дело... В последнее время никто никого не ищет, все норовят химию навести... Она взяла паспорт. -- Шестьдесят четвертого года, первого июня? -- Да, -- сглотнул Сергей. Он сильно волновался, ему казалось, что в этом неуютном помещении, с доносящимся из хранилища запахом архивной пыли решается его судьба. -- А что я вам скажу? Их фамилию, имя, отчество? Так это в метрике есть... Разве что адрес... -- У меня и метрики нету, -- пояснил Лапин. -- Может, в детдоме затеряли, может, еще где... Я даже их имен не знаю... Сочувственно покрутив головой, женщина скрылась за маленькой обшарпанной дверцей. Время тянулось медленно, и он неоднократно смотрел на часы. В комнату зашли две пестро одетые цыганки -- молодая и постарше. Они бойко говорили на своем языке и нетерпеливо толкали Лапина в спину. Потом появилась симпатичная девушка с бланком официального запроса в руках. Он ждал уже сорок минут. Предчувствие чего-то неприятного вызывало тошноту. -- Эгей, хозяйка! -- звонко крикнула молодая цыганка. -- Куда пропала? Люди ждут! Но прошло еще минут пятнадцать, пока обшарпанная дверь открылась снова. Теперь у миловидной женщины вид был не кислый, а какой-то растерянный. -- Очень странно, -- сказала она, возвращая паспорт. -- Записи о вашем рождении нет вообще. Ни первого июня, ни первого июля, ни первого мая, ни первого августа. Ни в какой другой месяц и число. Я просмотрела книгу за весь год и вас не нашла. -- И что это значит? -- тихо спросил Лапин. -- Не знаю. Я никогда раньше не сталкивалась с такими случаями. Если верить книгам учета, то вы не появлялись на свет. -- Но я же -- вот он! -- словно оправдываясь, сказал он и для убедительности ткнул себя в грудь. -- Вы же меня видите? -- Вижу. Но официально вы не существуете. Это очень странная история. Очень странная! -- многозначительно повторила женщина. -- Слушай, иди домой, раз такой странный, -- старшая цыганка навалилась грудью и оттерла Лапина от окошка. -- Дорогая, я ее без роддома родила, никаких документов нет, потому паспорт не дают, что надо делать? Словно во сне Лапин спустился по наклонным скользким ступеням. Голова казалась пустой, в ушах звенел невидимый камертон. Сейчас он не видел ни улицы, ни прохожих, ни автомобилей. В таком состоянии идти было нельзя, и он, стряхнув снег со скамейки в Лермонтовском сквере, долго сидел на холодных досках, что, по утверждению врачей-урологов, крайне вредно для здоровья. Но, продрогнув, он понемногу пришел в себя. Внимание восстановилось и звон исчез, голова наполнилась роем тревожных обрывочных мыслей, разобраться в которых он не мог, да и не хотел. Медленным прогулочным шагом Лапин двинулся по Бульварному проспекту. Снова пошел снег, закружилась поземка. Пораженный внезапной мыслью, он остановился и посмотрел назад. Нет, за ним тянулась отчетливая полоска следов. Тошнота сменилась чувством голода. Лапин свернул по Богатому, дошел до Маркса и подошел к "Маленькому Парижу". Кафе открывалось в одиннадцать, часы показывали полдвенадцатого, но внутри никого не было, только откуда-то из глубины слышалась нерусская речь. Пройдя на голоса. Лапин обнаружил, что Ашот с Самвелом разгружают "Москвич -- пирожок, затаскивая через черный ход коробки, свертки, мешки и распределяя -- что в холодильник, что в кладовку, что в подсобку за баром. -- Вам помочь? -- предложил он и, не дожидаясь ответа, схватил ящик с коньяком, занес в помещение и по указанию Ашота поставил под стойку бара. Потом перетащил две коробки с пивом. Работа отвлекала, и напряжение отпустило. -- Вон ту гадость возьми, -- попросил Самвел, указывая на большую плетеную корзину, в которой что-то шевелилось и шелестело. -- Я к ним и прикасаться не хочу. Сергей откинул мешковину. Корзину наполняли крупные вялые раки. -- Смотри ты! -- удивился он. -- Я думал, они сейчас не ловятся. -- У нашего шефа все ловится! -- засмеялся Ашот. -- Про Великана слышал? Он и тебя поймает, если понадобится... На вытянутых руках Лапин занес корзину. Самвел попятился. -- Как же ты их готовить будешь? -- Ашот сварит... -- А подавать? -- Тогда же они не живые... Потом Лапин перенес все остальное, потому что неожиданная подмога полностью нейтрализовала активность персонала, оба парня просто смотрели, как он выполняет их работу. На миг Лапину стало обидно, но он тут же взял себя в руки -- в конце концов, они не друзья и не братья, а ему носить тяжести не составляло никакого труда. Когда он закончил, Ашот благодарно хлопнул его по плечу. -- Молодец, брат, помог... Завтракать будешь? Могу яиц сварить... Бесплатно! Лапин кивнул. Помыв руки, он сел в один из кабинетов, выбрав самый маленький, со столом человек на шесть. Полированное дерево, обитые гобеленом стены, бархатные сиденья создавали впечатление дорогого уюта. Задернутая тяжелая портьера наглухо отгораживала от основного зала, производя эффект полной уединенности. Наверное, здесь хорошо обедать с любимой женщиной. Такой, как Маша из ночного сна. Или даже с самой Машей. -- Кайфуешь, брат? -- отдернул штору Самвел. -- Кайфуй, все равно никого нет... Он поставил на стол поднос с яйцами, маслом, хлебом, чашечкой кофе, крохотной рюмочкой коньяка и ушел, привычным жестом задвинув портьеру. Сергей с аппетитом принялся за еду. Тахиров выехал из дома около десяти. Бирюзовый "Мерседес-600" тяжело выкатился из распахнутых слугой ворот на расчищенную специально для него улицу. Вел машину Гуссейн Гуссейнов -- к обслуживанию своей персоны Эльхан допускал исключительно близких людей, что неоднократно спасало ему жизнь. Рядом с водителем сидел Мехман Садыков -- помощник, референт и второй, после Кондратьева, главный телохранитель. Сам Тахир удобно развалился на широком заднем сиденье. Сзади двигался черный джип "Чероки", который Кондратьев обычно под завязку набивал охраной. Сам Тахир этого не любил: если захотят грохнуть -- все равно грохнут. Лучшая защита -- авторитет. А авторитет у него был... Сегодня в джипе сидели трое -- вполне достаточно, а еще троих он отослал с Кондратьевым, там дело по-всякому может повернуться. Но, как бы ни повернулось, все равно он выйдет победителем. Человек судит обо всем по меркам собственного опыта, а до сих пор Тахир всегда выходил победителем. Он думал, что так будет вечно. Собственно говоря, думал он о другом. Жена стала слишком часто уходить из дома -- то в магазин, то к маме, то к портнихе, то в парикмахерскую... Может, ничего за этим нет, а может, что-то и есть. Хотя он приставил к Анжеле (настоящее имя Аня, но так красивее) женщину-телохранителя, да и шофер всегда с ними, но люди есть люди, они всегда могут договориться. Надо ее перепроверить, послать ребят, пусть посмотрят со стороны... А с другой стороны -- слухи пойдут: Тахир жене не доверяет, чтото, значит, нечисто... Черт его знает, как лучше сделать... На Магистральной улице к ним пристроился "хвост" -- неприметный обледенелый "жигуль" с помятыми проржавевшими крыльями, но форсированным движком, позволяющим в условиях зимнего города не отстать от "Мерседеса". Тимохин умело вел наблюдение и не приближался близко, оставляя между собой и преследуемыми две-три машины. К тому же обшарпанный автомобиль обычно не привлекает внимания, потому что привыкшая к крутым тачкам братва и опасности ожидает от крутых тачек. -- Слышь, Эльхан, -- Гуссейн вывел хозяина из размышлений. -- Великан в "Маленький Париж" двух армян взял... Работают, сволочи, деньги загребают... -- А чего они тебе сделали? -- Как "чего"? Брата в Карабахе убили! -- Именно эти? -- Какая разница, какие! Выгнать их надо к шайтану! Пусть у армян работают! -- А азербайджанцы у тебя на их место есть? -- Найдем, да! -- Значит, их выгнать и точку закрыть, пока ты своих искать будешь? А потом Кондрата погоним, да? А потом меня? Найдешь чистокровного мусульманина! -- Зачем так говорить? -- обиделся Гуссейн. -- Разве можно тебя с какими-то армяшками сравнивать? Да и против Кондрата я ничего не имею. Хотя... Он переглянулся с Мехманом, тот кивнул. -- Я, конечно, ничего не хочу сказать, но он больше русаков поддерживает. Ребята жаловались: если смешанной группой пошли на дело, те больше получают. Несправедливо. -- Я тоже слышал, да! -- подтвердил Садыков. Тахиров прикрыл глаза. Старая песня. Свои считают, что он дал первому помощнику и компаньону слишком большие полномочия. Потому Кондрата не любят. Но это хорошо. Значит, не сговорятся за его спиной! -- Как работают, так и получают, -- ответил он. -- Национальность тут значения не имеет. Гуссейн и Мехман недовольно замолчали. Уловив их настроение, Тахиров хлопнул Гуссейна по спине. -- Подожди немного. Скоро русаки сами начнут армян мочить. А мы будем в стороне стоять. -- Пусть услышит тебя Аллах, -- набожно закатил глаза Гуссейн. Юмашев дал Тимохину японскую рацию размером с сотовый телефон. Она имела связь только с одним таким же аппаратом и работала на частоте, не используемой ни государством, ни организациями, ни отдельными гражданами из-за технических препятствий. Вторая рация имелась у старшего группы спецов. Тимохин не знал, сколько их, как они выглядят и где находятся. Пропустив машины Тахирова, он нажал клавишу вызова и назвал марки, номера автомобилей и количество находящихся в них людей: "В "мерее" трое, в джипе видел двоих, есть ли сзади, не рассмотрел". -- Вас понял, -- сказал невидимый собеседник и отключился. Этот ответ выказал как минимум два важных обстоятельства: привычку к переговорам по радиосвязи и безразличие к количеству противников. Впрочем, ничего другого Тимохин и не ожидал. Вначале Тахиров поехал на Лысую гору, где встретился с главным городским архитектором и долго ходил с ним между покосившимися развалюхами, выстроенными еще в тридцатые годы и сразу после войны. В некоторых жили люди, они с тревогой смотрели на группу важных господ, расхаживающих по их улицам и явно решающих их дальнейшую судьбу. Но они Эльхана не интересовали -- пьянь, босота, порасселяются по освобождающимся коммуналкам, еще и рады будут. А деньгам, выделенным из городского бюджета на отселение, найдется другое применение. Правда, нужен полностью свой банк, но скоро он у него будет. Вернувшись в машину, он приказал ехать в офис, расположенный в бывшем здании горкома партии. -- Тогда я выйду на Богатом? -- спросил Садыков. -- У меня встреча с Шипулиным из РУОПа. Сегодня у него "получка". Да и есть несколько дел... -- Это тот, кого мы продвигаем? И как получается? -- Неплохо. Старший опер, недавно майора получил. В этом году учиться поедет на два года, все уже договорено. А после академии сразу в гору пойдет. -- А что там в "Якоре" вышло? Так и не узнали? -- В голосе Эльхана проскользнули напряженные нотки. -- Говорят, армяне ребят побили, -- злорадно сообщил Гуссейн. -- Рубен какой-то с дружками. -- Это все слухи. Точно что-нибудь известно? -- Ничего, -- ответил Мехман. -- Вот у Шипулина и спросим. Назначай ему стрелку в "Маленьком Париже" через полчаса. Великан сказал, там раки будут. Да на армян заодно посмотрим. Правда, Гуссейн? Водитель молчал. -- Не обижайся, -- Тахиров хлопнул его по напряженной спине. -- Если хоть небольшую ошибку допустят: стол пивом обольют, салфетку уронят, посмотрят не так, я их тут же выгоняю! Поскольку Гуссейн не выразил восторга, Тахиров добавил: -- И отдаю тебе. Что хочешь с ними делай, хоть застрели! Гуссейн вздохнул. -- При чем застрели... А почки отбить можно, заслужили. Только... Знаешь, хозяин, извини, я за стол не сяду. Я этих раков видеть не могу -- противно! Они же утопленников едят и вообще как скорпионы. Не заставляй, хорошо? Лучше поеду заправлюсь, шины подкачаю... Тахиров расхохотался. -- Ладно, нам больше останется. Правда, Мехман? -- Правда, -- бледно улыбнулся тот. Кавказцы не едят раков. Это все равно, что падаль есть. Но отказываться было уже нельзя. Садыков заметно поскучнел и думал только о том, как выйти из положения: и хозяина не обидеть, и трупоедов не съесть. По мобильной связи Мехман назначил Шипулину встречу и погрузился в размышления. Он и Тахиров ехали на встречу со своей смертью. Гуссейну в этот раз повезло. Тимохин периодически сообщал о своем местонахождении и получал только один ответ: "Вас понял". Ни вопросов, ни уточнений. Где они находятся и как думают быстро добраться до нужного места, он не представлял. Но, в конце концов, это и не входило в его обязанности. Он думал, что Тахиров едет к себе, но "Мерседес" неожиданно подкатил к ресторанчику "Маленький Париж". Побитый "жигуль" проехал мимо и свернул за угол. Охваченный горячкой азарта Тимохин выскочил на улицу и выглянул из-за круглой будки для объявлений. Вначале в ресторан зашли два бугая-телохранителя, но тут же вышли на крыльцо и подали знак "путь открыт". Тахиров и Садыков направились ко входу, а "Мерседес" неожиданно уехал. Все четверо скрылись в помещении, один или два человека остались в джипе. Дрожа от возбуждения, Тимохин передал все по рации. Сейчас он чувствовал себя как артиллерийский разведчик, по наводке которого огненный шквал сметает с лица земли роты и батальоны. -- Сколько в джипе не знаю, могу уточнить, -- предложил он. -- Неважно, -- отозвался спокойный голос. -- Уезжайте. Вдруг он понял, что спецы все время вели его машину и находятся где-то совсем близко. Болезненное любопытство требовало остаться и дождаться развязки, но он понимал, что это может дорого обойтись. В подобных играх ставка только одна -- жизнь. Обледенелый "жигуль" осторожно тронулся с места и стал набирать скорость. В ресторанчике приятно пахло укропом. Шипулин уже был на месте. Крепкий парень лет тридцати с крупными чертами лица, редкими волосами и нездоровой кожей. Боксерский нос и маленькие настороженные глаза дополняли портрет. Майор занял самый просторный кабинет на двадцать персон и распорядился накрыть на двоих. Увидев, что с Мехманом идет сам Тахиров, он вначале растерялся, но гут же обрадовался: с этим человеком сиживают за столом и губернатор, и городской мэр, и начальник УВД, для простого опера такое внимание -- большая честь. -- Самвел, быстро прибор! -- распорядился майор. Его здесь знали, и Самвел летал как на крыльях. Он мгновенно принес еще одну большую плоскую тарелку и пивную кружку с металлическим раком вместо ручки. Хвостом рак подпирал дно хрустального сосуда, а растопыренными клешнями вцепился в верхнюю кромку. Через минуту на столе стояла таким же образом оформленная ваза, только здесь три рака выполняли роль ножек, поддерживая ее снизу. Настоящие красные раки наполняли вазу горкой, от них шел густой ароматный парок. Треть стола была заставлена бутылками с пивом. Осмотрев стол, Шипулин кивнул, и Самвел, задернув портьеру, исчез. Два "быка" сели за столик посередине зала, лицом к входной двери. -- Ну, попробуем, что они тут наготовили, -- Тахиров выбрал самого крупного рака и нетерпеливо оторвал могучую клешню. Шипулин налил всем пива и последовал его примеру. -- Как служба, Александр Васильевич? -- доброжелательно поинтересовался Тахиров, разделывая деликатесное членистоногое. Он только что спросил у Мехмана имя майора, но сейчас казалось, что он его хорошо знает и ценит. Эльхан умел работать с людьми. -- Тяжело, Эльхан-муалим, -- опер тоже блеснул знанием почтительной формы обращения. -- Бандиты совсем обнаглели. Тахиров понимающе кивнул. -- Что там в "Якоре" получилось? -- небрежно поинтересовался он. -- Есть информация, что Рубен Саркисян не поделил территорию с Баржей. -- Интересно! Чего они мою территорию делят? Шипулин развел руками. -- Беспредельщики потому что. Сейчас много таких развелось. Некоторое время они молча хрустели панцирями, высасывали нежное сладковатое мясо, Садыков старался смотреть в сторону, но его все, равно мутило. -- У меня будет к тебе вопрос, -- сказал наконец Тахиров. -- По "Тихпромбанку". Но вначале о приятных вещах. Мехман, выдай нашему другу зарплату. Помощник положил на стол две пачки по пять тысяч долларов. -- Это и аванс на предстоящее дело, -- пояснил Тахиров. -- А кому и сколько дать среди своих -- сам решай. На это получишь отдельно. Так вот... Поедание раков и деловая беседа продолжались.  * Часть II. К ОСНОВНОМУ УРОВНЮ *  Глава первая. ПРОРЫВ БЛОКАДЫ Тиходонск, ресторанчик "Маленький Париж". Оставшийся в джипе охранник скучал. Его жизненный опыт подсказывал, что нападений никогда не бывает. Бывают стрелки, разборки, разводки, просто драки, но не нападения на хозяина. И бывает скучное многочасовое ожидание, за которое хорошо платили. Поэтому он сидел, глубоко утонув в водительском кресле, и слушал включенный на полную громкость магнитофон. -- Бум! Бум! Бум! -- били по барабанным перепонкам тяжелые басы. Когда распахнулась дверь и в проеме показалась голова в черной маске с прорезями для глаз и рука с никогда ранее не виденным пистолетом, он оцепенел, гладкая мускулатура расслабилась и теплая струя побежала в штаны. -- Пес! Бум! -- приглушенный выстрел спецпатрона не перекрыл ударного низкочастотного фона. Пуля попала в область сердца. Рана могла оказаться и не смертельной, но она на сто процентов гарантировала невозможность каких-либо действий, поэтому дополнительных выстрелов не последовало. Оружие спряталось под куртку, дверца захлопнулась. -- Бум! Бум! Бум! -- метались в салоне тяжелые басы. Спецов было двое. Подтянутые фигуры, меховые куртки "пилот", утепленные ботинки на рифленой подошве, на головах черные вязаные шапочки. Когда наступил момент, они потянули за нижние края, и шапочки превратились в маски. С этого момента для них пошло контрольное время. Быстрота, напор и виртуозное владение оружием были их союзниками. Противников у них практически не было, потому что, если профессионал начал первым, он выиграет у любого. А они всегда начинали первыми. Единственное условие: уложиться в четыре-пять минут. В экстремальной ситуации такой отрезок времени не воспринимается, он пролетает как мгновение, никто не успевает опомниться. А потом неблагоприятные обстоятельства и случайности начинают нарастать как снежный ком. На джип ушло несколько секунд, если даже прохожие и заметили маски, то вряд ли поняли что к чему: к середине первой минуты они вошли в дверь под вывеской "Маленький Париж". В тамбуре первый вновь обнажил пистолет "ПСС", а второй, мгновенно расстегнув куртку, провернул на ремне автомат "АКС-74У", именуемый в определенных кругах "коротышом", с круглой трубкой звукопламегасителя на конце кургузого ствола. Теперь второй шагнул первым, ногой распахнул внутреннюю дверь, сделал еще шаг, давая проход напарнику, и полоснул короткими очередями прямо с рук, потому что приклад "коротыша" находился в сложенном положении. -- Пук, пук, пук! -- звукопламегаситель дает больший шум, чем спецпатрон, к тому же лязганье бешено бегающего затвора никуда не денешь, поэтому хотя жуткие звуки и не выбивались на улицу, но небольшое помещение наполнили до предела. Три пульки рванули наискосок куртку одного "быка", две -- маленькими птичками клюнули в грудь другого, тяжелые тела повалились вместе со стульями, теперь даже самый непонятливый понял бы что к чему. Заканчивалась вторая минута. Человек с пистолетом безошибочно направился к нужной кабинке. Из сидевших там быстрее всех среагировал Шипулин. Он мгновенно выдернул из плечевой кобуры табельный "Макаров", передернул затвор и выскочил навстречу опасности. Но маленькие птички тут же проклюнули новый кожаный пиджак майора, он развернулся и во весь рост рухнул навзничь, пистолет отлетел в сторону, и только что полученные долларовые пачки выскочили из распахнувшегося пиджака. Человек с пистолетом зашел в кабинку. Начиналась третья минута, Садыков нырял под стол, Тахиров вынимал из поясной кобуры свою "беретту-92", но без длительных тренировок быстро сделать это обычно не удается, выстрел отбросил его к гобеленовой стене, потом получил пулю в крестец Садыков, он страшно заорал, только поэтому киллер выстрелил ему в голову. В отличие от всех остальных Тахир должен был умереть со стопроцентной вероятностью, поэтому кургузый ствол приблизился вплотную к густоволосой голове и выплюнул три пули подряд, после чего остаться в живых не смог бы и трижды счастливый человек. Акция успешно завершилась, и киллеры должны были спокойно уйти, но в маленьком кабинете находился еще один человек, причем даже Лапин, в чьем обличье тот материализовался, не смог бы сказать -- кто он и откуда взялся. Просто, когда начались стрельба и убийства, сквозь многократно пробитую и растрескавшуюся корку, сковывающую лапинское сознание, пронырнул другой, вошедший в чужое тело, как рука в перчатку. Он по-иному воспринимал окружающую действительность, у него шел другой отсчет времени, по скорости не уступающий киллерскому, а может, и превосходящий его. Он сразу приник к щели в шторах, оценил обстановку и увидел пистолет, до которого было около двух метров. Отстрелявшийся автоматчик привычно поднял ствол вверх, ожидая напарника, тот уже возвращался, закончив свою работу, и тяжелая портьера застыла, отброшенная стремительной рукой. В это время из третьего кабинета словно разжатая пружина вылетело тело неизвестного, и, пока оно висело в воздухе, медленно приближаясь к оружию Шипулина, автоматчик начал разворачивать свой ствол. Утратившее навыки тело плашмя шлепнулось на пол, рука схватила пистолет, но не успевала поднять его: срез глушителя уже приближался к линии уверенного поражения. Тогда неизвестный выстрелил автоматчику в колено и тем прервал движение -- вскрикнув, киллер уронил автомат и как подрубленный упал на задницу. Следующая пуля вошла в маску между прорезями для глаз. Эта кинематографическая сцена произошла на глазах напарника, шагнувшего за порог кабинета с ощущением, что главная работа выполнена. Но он никогда не расслаблялся, и "ПСС" мгновенно метнулся в сторону стрелявшего. Пс! -- он не успел спасти подельника, но, по крайней мере, должен был отомстить, однако пуля под углом попала в пол, оставив маленькую косую дырочку, потому что неизвестный, опять-таки словно в кино, откатился к стене и ловко вскочил на ноги. Второй киллер давил неподдающийся спуск, пока не понял, что затвор находится в заднем положении, свидетельствуя о том, что магазин пуст. А девятимиллиметровый ствол "Макарова" смотрел ему прямо в глаза и расширялся: так реагирует обостренное сознание на неминуемую смерть. Но в пароксизме накатывающего ужаса он успел рассмотреть за стволом хорошо знакомое лицо... Свое собственное лицо! -- Карданов! -- отчаянно закричал киллер. -- Стой, Макс! Незнакомец замешкался. Ствол сузился до обычных размеров. Бросив бесполезный "ПСС", киллер медленно поднял руки, по пути большими пальцами подцепив маску. -- Это я! Я! Ты узнал меня?! Напряженный палец выбрал свободный ход спускового крючка и в любой миг мог выпустить шестиграммовую смерть. -- Макс, за Гондурас моей вины нет! Это Куракин нас всех подставил! Честно, Макс! -- Откуда ты меня знаешь? -- Как откуда?! Мы вместе учились! -- В техникуме? Когда у обреченного на смерть человека появляется надежда, он старается быть очень убедительным. -- В каком техникуме... Три года в комитетской школе; а потом в Особом учебном центре! И в Экспедиции работали вместе, сколько раз я тебя прикрывал! Ты что, действительно ничего не помнишь? -- Нет. -- Это штучки Брониславского! Недаром мы возили тебя к нему после каждой операции! Но я ничего не знал, говорили -- обычная проверка мозгов! Ствол снова начал расширяться. -- Не надо, Макс! Я-то при чем? Давай разойдемся... Самвел и Ашот, парализованные ужасом, лежали за стойкой на полу, жадно вслушиваясь в разговор. Они уже считали себя мертвецами, но неожиданное вмешательство их странного завсегдатая, похоже, меняло течение событий. Хотя оба не могли понять, каким образом смирный, задавленный проблемами человечек превратился в лихого супермена. В узкую щель просматривалось исполненное мрачной решимости лицо, настолько незнакомое, будто они видели его впервые. И киллер не мог понять, кто перед ним, потому что человек с обличьем Макса Карданова явно таким не являлся. Незнакомец не помог им разрешить сомнения, потому что сделал то, чего никогда бы не сделал Сергей Лапин: выстрелил в безоружного человека с поднятыми руками. В лицо. И попал в переносицу. Киллер качнулся назад, развернулся вокруг оси и упал рядом со своим напарником. Потом незнакомец осмотрелся, поднял долларовые пачки и положил в карман. Лапин бы на такое тоже никогда не осмелился. Но зато потом человек сделал то, чего никогда бы не сделал Макс Карданов: бросил совершенно исправный, с нерастраченным боекомплектом пистолет. Да еще не стер отпечатки пальцев. Неизвестный нырнул обратно в глубины сознания, и Лапин остался один на один с реальностью. Охвативший его ужас был настолько велик, что он опрометью бросился к двери, но опомнился и вернулся за пальто. Потом выскочил на улицу. Здесь все было спокойно: не волновалась возбужденная толпа зевак, не выли сирены, не неслись со всех сторон милицейские машины. Из черного джипа рвались глухие удары низких частот: "Бум! Бум! Бум!" Заканчивалась пятая минута нападения. Дрожащими руками Самвел набирал телефонный номер. -- Ты не видел, как они подъехали? -- в который раз спросил Юмашев и в который раз посмотрел на часы. Он пытался сдержать дрожь в пальцах, но ничего не получалось. -- Нет, не видел, -- отстранение проговорил Тимохин, не удивляясь повторам. Переступив порог банка, он впал в прострацию и вообще не мог ничему удивляться. Крупное тело бил нервный озноб. -- Переговорил с ними и уехал... Все... -- Выпить хочешь? -- заметив его состояние, спросил Юмашев. -- Хорошо бы... Но сейчас нельзя... Действительно, никто не знал, как развернутся события в ближайшее время, а алкоголь ослабляет не только разум и тело, но и моральную правоту человека в любой нестандартной ситуации. -- У меня остались спецтаблетки, не хотел травиться, да, видно, придется... Тимохин извлек из кармана пластмассовую капсулу без этикетки, развинтил и вытряхнул на потную ладонь крохотную, похожую на нитроглицерин крупинку ярко-красного цвета, забросил в широко открытый рот и закрыл глаза. -- Один раз пил, в восемьдесят первом, в Заире... Наш "двойник" вполне мне доверял, и я вывез его на беседу в нужное место. Думал, успею уйти, а его "стерли" прямо рядом со мной, всю рубашку запачкало кровью... Чуть с ума не сошел, пришлось глотнуть... Тогда обошлось без последствий, а как сейчас -- не знаю, эта зараза ядовитая... Он запрокинул голову и говорил тихо, себе под нос, будто находился под воздействием "сыворотки правды". Юмашев понимал, что повышенная болтливость -- одно из последствий пережитого стресса. Недаром захваченного на "горячем" агента "потрошат" на месте, не давая прийти в себя. Вот и сейчас... Он знал Тимохина давно, но про эпизод в Заире ничего не слышал. Банкир в очередной раз посмотрел на часы. Тимохин приехал полчаса назад. Все должно было свершиться... Убивать трудно. Не только самому всаживать пулю или нож в тело жертвы, но и отдавать приказ... Библейский принцип "не убий" изначально заложен в каждого человека. И если бы все шло так, как задумано Всевышним, на земле должно было царить всеобщее братство и человеколюбие. Но отдельные особи в силу общего дегенератизма, примитивности, жадности, жестокости или высокого чувства долга и специальных тренировок успешно преодолевают этот запрет. Хотя чем выше духовная организация человека, тем большие муки он испытывает. Дрожащей рукой Юмашев взял японскую микрорацию и нажал клавишу вызова. Ровным огоньком загорелась желтая лампочка ожидания. Тимохин открыл глаза. -- Кажется, и на этот раз пронесло! -- Он выпрямился в кресле, поправил узел галстука и кивнул на прибор. -- Что, не отвечают? Юмашев покачал головой. Но в это время желтый огонек ожидания сменился зеленым: на сопряженном аппарате нажали кнопку передачи. Вторая рация находилась в ресторанчике "Маленький Париж" во внутреннем кармане убитого со снятой маской. Десять минут назад сюда прибыла милиция. Поскольку в голове у парализованного страхом Самвела гвоздем сидела ужасная мысль о расстрелянном майоре милиции, только про Шипулина он и сказал дежурному, но этого вполне хватило для того, чтобы на место происшествия выехало руководство Центрального РОВДа. Но рядом с Шипулиным лежали еще четыре трупа, а заглянув в кабинет, Савушкин увидел торчащие из-под стола ноги еще двух убитых. Симаков, Савушкин и Рожков сгрудились возле убитого коллеги. По паркетному полу с пяти сторон текли ручейки крови, кое-где они пересекались, превращая обычный паркет в мозаичный. Сильно пахло вареными раками. -- Вон дырочка в полу, -- заметил остроглазый начальник УРа. -- Хватит болтать! Объявить "Перехват", вызвать группу, сообщить прокурору, на улице выставить оцепление! Да в РУОП сообщите! Ивану Васильевичу я сам доложу... Перед вышестоящими за подобное ЧП отчитывается начальник райотдела. Угрюмый Симаков достал из-под длинного кожаного пальто аппарат транковой связи и принялся нажимать попискивающие кнопки с цифрами прямого телефона начальника областного УВД. -- Убери этих! -- Он зло мотнул головой в сторону оцепенелых Ашота и Самвела, будто именно они и были виноваты во всем. Майор Рожков, в короткой кожаной на подстежке куртке и надвинутой на глаза кепке сам похожий на блатного, обнял официантов за плечи и увел в подсобку. -- Слушаю! -- раздался из динамика грубый бас Крамского. -- Здравия желаю, товарищ генерал! Симаков. Транковые аппараты имеют симплексную систему связи -- прием и передача идут по одному каналу в зависимости от положения переключателя. Если кнопка нажата на передачу, слова собеседника не слышны и перебить тебя он не может. В беседе с генералом это может выглядеть дерзостью, начальник РОВДа чувствовал себя неуютно и пожалел, что не воспользовался обычным аппаратом. -- В "Маленьком Париже" застрелен майор Шипулин из РУОПа. А с ним еще шестеро. -- Там в машине убитый! -- резко распахнув дверь, с порога выпалил капитан Макаров. -- В джипе. Помоему, пуля в грудь... -- Только что доложили -- еще один труп в машине, -- внес коррективы Симаков. -- Организовал работу, жду указаний. Прием. Он с облегчением отпустил обтянутую резиной кнопку. -- Что-то у тебя много стали стрелять! -- ворвался в пахнущий укропом и смертью зал недовольный голос генерала, как будто это сам Симаков каждый день убивал людей. -- Следы, очевидцы? -- Двое свидетелей, сейчас с ними работают. -- Полковник начал говорить раньше, чем нажал танкетку и понял, что первая фраза получилась неполной. -- Двое свидетелей, пулевое отверстие в полу, гильзы, пистолеты, автомат с глушителем. Один пистолет неизвестной конструкции. Экспертов вызвали. Будут результаты -- доложу. Прием. -- Куда ты пропадаешь? -- раздраженно спросил Крамской. -- Я половину не слышал. Будут новости -- информируй, я на месте. Особо выясните, что там делал Шипулин. Надо спецсообщение готовить... О каждом случае гибели сотрудника милиции немедленно сообщают в Москву, в МВД. Но эта чрезвычайная мера не в состоянии защитить остальных. Потому что трагическое сообщение не влечет ввод в город батальона внутренних войск, чтобы покарать убийцу и отбить у криминального мира и приблатненно-шелупенного мирка всякое желание поднимать руку на милиционера. Оно подшивается в папку и может послужить основанием для того, чтобы выдрать начальника погибшего. Но за утерю оружия дерут сильнее. Это так, к слову. -- Я понял, -- сказал Симаков. -- Еще указания будут? Прием. Но из динамика рвались короткие гудки отбоя. Переведя дух, он нажал кнопку отключения. В этот миг и раздался тональный сигнал вызова. -- Тэнь-нь-нь... Тэнь-нь-нь... Симаков покрутил свою трубку в руках, но она не подавала признаков жизни. -- Откуда это? Сигнал повторился. Савушкин нагнул лобастую голову, будто принюхиваясь, покрутил головой, поймал направление и подошел к трупу, рядом с которым валялась маска. -- Кажется, здесь. -- Он осторожно опустился на колени и приблизил ухо к меховой куртке "пилот", будто хотел прослушать у лежащего биение сердца. -- Точно здесь... -- Аккуратно, -- предупредил Симаков, когда зам полез под куртку. -- Знаю... -- На свет появилась крохотная и даже на вид очень качественная и дорогая рация с мигающим огоньком вызова. -- Отвечать? -- В выпуклых и вечно усталых глазах Савушкина загорелся азарт охотничьего пса, почуявшего дичь. На другом конце связи мог быть только соучастник преступления. -- Давай! -- Симакова тоже охватил азарт. Он был доволен, что сообщил генералу о пулевом отверстии в полу и пистолете неизвестной системы, -- это показывало, что он умело работает на месте происшествия даже без эксперта и понимает все в деталях. Если сейчас удастся захватить тех... Савушкин нажал клавишу. -- Слушаю, -- коротко и мрачно сказал он. Именно так говорил бы парень, лежащий навзничь после того, что сделал. Если бы, конечно, остался жив. -- Все нормально? -- Чувствовалось, что человек на другом конце связи взволнован и напряжен. -- Да. Но есть проблема, -- тем же тоном импровизировал Савушкин. -- Какая? Он жив?! -- Кристально-чистый эфир отчетливо донес то ли всхлип, то ли вздох. -- Нет. Все умерли. Он и еще семеро. Потому надо встретиться. Сейчас же. Савушкин говорил короткими рублеными фразами, чтобы не выдать себя интонациями. -- Почему так много?! Почему семеро?! -- Напряжение невидимого собеседника перерастало в откровенную панику. В таком состоянии он вряд ли сможет по голосу распознать подставу. -- По кочану! -- огрызнулся вошедший в роль Савушкин. -- Стройку напротив "Интуриста" знаешь? Убитый никогда не стал бы обращаться к Юмашеву на "ты". Но оперативник этого не знал. Как охваченный азартом рыбак забывает все, вываживая заглотившую живца щуку, он думал сейчас только об одном: выманить напуганного собеседника в известное место и подцепить сачком, а если станет дергаться -- размазать словно кровавую пиявку... Банкир находился в таком состоянии, что не обратил внимания на допущенную ошибку. -- Знаю... -- Заезжай с Индустриальной прямо в подвал. Сейчас же! -- Ну... Ладно... -- неуверенно промямлил Юмашев. Рация отключилась. -- Что там такое? -- быстро спросил Тимохин, напряженно следивший за переговорами. Сейчас он был подтянут, бодр и абсолютно спокоен. -- Они побили кучу народу... Я этого не хотел. -- Банкир с трудом налил стакан воды, выпил залпом, но в конце подавился и долго не мог откашляться. Он понимал, что говорит ерунду. Даже косвенная, очень опосредованная причастность к специальным операциям научила его, что, отдав "острый" приказ, надо быть готовым к любым последствиям. Потому что исполнитель с одинаковой долей вероятности может нажать спуск снайперской винтовки либо заложить бомбу в переполненный "Боинг". Все зависит от конкретных обстоятельств проведения операции, главным в которой является цель, а не средства ее достижения. Но теоретически знать что-либо -- это одно, а услышать, что произнесенные тобой слова убили семерых посторонних людей, -- совсем другое. Тем более что никогда раньше Юмашев не отдавал команд на ликвидацию. -- И они назначили встречу... Наверное, в связи с этим... Юмашев встал, подошел к окну, потом к двери в комнату отдыха, зачем-то заглянул туда. Он явно не находил себе места. -- Дай мне эту свою таблетку... Тимохин отрицательно покачал головой. -- Она может вывести вас из строя на шесть-восемь часов. Вы собираетесь ехать? Банкир кивнул. -- Тогда лучше немного выпить. -- Питья не хочу... -- Кстати, -- насторожился начальник СБ. -- А вообще встреча планировалась? -- Только при чрезвычайных обстоятельствах... Если они выйдут из своего графика, я должен организовать "пересидку". Тимохин успокоился. В делах подобного рода всевозможные накладки и случайности неизбежны. А когда находишься в "поле", неважно -- в чужой стране или в чужом городе, без помощи местных обойтись трудно. -- Тогда поехали. Пока шел этот разговор, в "Маленьком Париже" поднялся настоящий ажиотаж. -- Поднять всех, кто есть на местах! -- кричал Симаков в трубку обычного телефона. -- Сформировать три-четыре группы по три человека! Каски, бронежилеты, автоматы! Скрытно, ты понял, -- скрытно! -- выдвинуться к стройке оперного театра... Двум группам блокировать выезд, остальным контролировать территорию! Все скрытно, не привлекая внимания! Ты понял? -- Понял, -- ошарашенно отвечал дежурный, совершенно не представляя, как десяток вооруженных автоматами людей в касках и бронежилетах могут скрытно действовать в самом центре миллионного города. Но с начальством не спорят. -- И сюда пришли людей, мы остались без прикрытия, некому даже машину с трупом охранять! Где группа копается? Следователя прокуратуры подняли? -- Так точно! Видно, за судмедэкспертом поехали... И к вам я направил ПА и два экипажа УО2, сейчас все подтянутся... -- Надо двух следователей или даже трех! -- внезапно додумался начальник РОВДа. -- И судмедэкспертов столько же! Чтобы работали одновременно, а то до утра не управятся! Давай, шевелись! Положив трубку, он повернулся к заму. -- Кто поедет на место? -- Сейчас ребята найдут их машину, втроем и поедем... -- отозвался Савушкин, нетерпеливо перебирая ногами. Симакин подумал, что хотя зам не дурак выпить и часто волокитит бумаги, но он настоящий опер. В такие минуты это проявляется особенно наглядно. У убитого с маской на лице Рожков нашел ключи от автомобиля, они с Макаровым рванули по улице, намереваясь попробовать их ко всем оставленным без присмотра машинам. Но далеко бежать не пришлось: дверца приткнутой к сугробу "шестерки", оставленной в пятидесяти метрах от ресторанчика, сразу же открылась. Макаров сел за руль. Рожков лег на заднее сиденье, Савушкин плюхнулся рядом с водителем. -- Клац! Клац! Клац! -- щелкнули передергиваемые затворы. -- С Богом! -- сказал Савушкин, и "шестерка" тронулась с места. Никто не знал, что их ожидает и чем кончится операция. В принципе не исключалась возможность, что кого-нибудь убьют. Может, убьют всех троих. А могло и ничего не произойти. Половина спешно спланированных операций попросту проваливается. То же самое случается и с тщательно подготовленными. Заранее в милицейской работе ничего предсказать нельзя. Когда сзади взвыла сирена и их подрезала синежелтая машина ГАИ, все трое громко выругались. -- Уходим, -- утвердительно сказал Макаров. -- Нет, еще стрелять начнут. Да и увяжутся в любом случае. Тормози, лучше разберемся по-быстрому. Но мудрое решение Савушкина не встретило понимания у гаишников. Как только он вышел из машины, старший сержант направил на него пистолет. Лейтенант взял на прицел Макарова и Рожкова. -- Выйти всем из машины! Руки на капот! -- раздалась грозная команда. Савушкин заметил, что коллеги действовали вполне профессионально, и раз они обнажили оружие -- это не простая проверка. "Машина в угоне", -- понял он. И все стало на свои места. Преступники захватили тачку на дело, ее быстро объявили в розыск и, по мрачному юмору судьбы, обнаружили "шестерку" тогда, когда уголовный розыск задействовал ее в своей операции. -- Это ошибка, ребята, -- как можно миролюбивее сказал Савушкин. -- Я подполковник милиции, замнач Центрального райотдела. -- А я папа римский, -- сострил сержант. -- С каких пор подполковники катаются на угнанных машинах? Руки на капот, живо! Любой опер города знал Савушкина, Рожкова и Макарова в лицо, в подобной и даже более двусмысленной ситуации им не пришлось бы ничего объяснять, доказывать, предъявлять документы, -- только подмигнуть, подать какой-то знак или, если бы обстановка не позволяла и этого, пристально посмотреть. Их бы поняли и всячески подыграли, максимально поспособствовав выполнению задания. Но гаишники не знают оперативных тонкостей, да по большому счету они их и не интересуют. И заявление Савушкина им проще пропустить мимо ушей или изобразить недоверие. И дело не в тупости, не в неуемном служебном рвении и вообще не в личностных качествах гаишников. Дело в Системе. Задержание угнанной машины -- серьезный показатель служебной деятельности. На профессиональном языке -- "палка". "Рубить палки" -- давать показатели. Как бы ни сложилась судьба задержанных в дальнейшем, какую бы правовую оценку ни получил сегодняшний угон (шутка, самоуправство, ложное заявление), "палка" намертво впишется в показатели работы сержанта и лейтенанта, а также представляемого ими подразделения в целом. В конце квартала, полугодия и года пресеченный угон будет фигурировать как большой успех, несмотря на то, что к этому времени он вовсе не будет считаться угоном. Поэтому гаишники меньше всего настроены "разбираться на месте", они не заинтересованы в том, чтобы "палку" вынули у них изо рта. И просто так их не отпустят. -- Я тебе удостоверение покажу, -- дернулся Савушкин, но сержант был на страже. -- Руки на капот, я сказал! Сейчас засажу в ногу, тогда посмотрим, что ты покажешь! Из машины с поднятыми руками вылезали Макаров и Рожков. Они тоже поняли, что к чему, и не хотели нарываться на дурную пулю. Но лицо лейтенанта дрогнуло, и Савушкин понял, что он кого-то узнал. Это меняло дело. Одно дело, когда на сто процентов не ясно, кто перед тобой -- угонщики или менты. Ошибки случаются с каждым, и можно думать так, как тебе выгодно в данный момент. Но когда знаешь наверняка... Тут уж надо быть отъявленным негодяем, чтобы прессовать своих, к тому же очень смелым негодяем, ибо ясно, чем это все может кончиться. Лейтенант не был негодяем или не был очень смелым. Он опустил пистолет. -- Товарищ майор... Пистолет сержанта тоже дрогнул и опустился. Ошибка становилась явной. "Молодец, Рожков, по всему городу бегает, везде нос сует, каждая собака его знает", -- подумал Савушкин, и нетерпение вновь забурлило в его крови. -- Я же сказал -- уголовный розыск! -- рявкнул он, извлекая удостоверение. -- Вы срываете операцию! -- Но машина в угоне, -- для порядка проговорил лейтенант, пряча оружие. -- Тогда пиши рапорт, что подполковник Савушкин разъезжает на угнанной машине, -- бросил подполковник, прыгая на свое место. -- Вот мудаки! -- Макаров включил скорость и мягко тронулся с места. -- Вполне могли засандалить! -- Запросто, -- согласился Рожков и задал вопрос, который мучил Савушкина с самого начала. -- А если они нас издали распознают? Вопрос был риторическим, и на него никто не собирался отвечать. Все равно что спросить: "А если они стрелять начнут?" Это УР, уголовный розыск. На то работа, на то и риск. Но Рожков и сам не ожидал ответа. А вот Тимохин, задав аналогичный вопрос, весь превратился в слух. -- Вы их видели? Огромный "Форд-Фронтера" начальника СБ приближался к огромной, на квартал, стройке. Театр возводили больше двадцати лет, но готов был только каркас, напоминающий скелет гигантского доисторического чудовища. Съежившийся рядом Юмашев сделал отрицательный жест. -- К, прислал человека, он передал мне рацию и тут же уехал. А те, когда прибыли, вышли на связь. Тимохин отметил, что начальник, как обычно, не назвал фамилии Куракина. И одобрил такую сдержанность, как и любое проявление конспирации. Но что-то его беспокоило. -- Как говорил с вами этот парень? -- В смысле? -- Банкир потер виски. От переполняющей его тревоги разболелась голова. -- Как он говорил? Интонации, особые термины, повторы? Юмашев пожал плечами. -- Да ничего особенного... -- Он повторял слово "прием" после каждой фразы? Справа раскинулась обнесенная хлипким забором стройка, впереди слева маячила свечка "Интуриста". Через пару сот метров надо сворачивать на Индустриальную. -- Нет... По-моему, нет. -- По-вашему, или точно? -- Когда в Тимохине просыпался борец с предателями, он не боялся показаться невежливым или чересчур настырным. Даже начальнику. -- Нет. Точно нет. Заканчивал фразу как обычно. Тимохин свернул. Но не вправо, на Индустриальную, а влево -- на стоянку перед гостиницей. -- Почему... -- Кое-что проверим! -- дерзко перебил Юмашева начальник СБ. Он тоже был охвачен азартом. Азартом противоборства. Впереди запахло ловушкой, и следовало проверить этот запах. Манера вести радиопереговоры не изменяется от разговора к разговору. Может, конечно, у рации находился другой человек... Но он тоже должен знать, что радиообмен включает концевое слово "прием". К тому же рация всегда у старшего. И вряд ли тот поручит ведение важного разговора с кем-то другим... Швейцар не рискнул спрашивать гостевые карточки у столь солидных мужчин, и они беспрепятственно поднялись на восьмой этаж. -- Служба безопасности! -- Тимохин поднес к лицу коридорной удостоверение, которое по полиграфическому исполнению могло дать сто очков вперед удостоверению сотрудника центрального аппарата КГБ СССР, которое имелось у него когда-то. Фотография здесь была наклеена вроде бы прежняя: строгий человек в подполковничьей форме, только она была цветной, и старый китель с трудом сходился на располневшем теле. Впрочем, этот маленький недостаток на снимке не выделялся. -- Нам нужно зайти в любой пустой номер, выходящий на южную сторону. В системе "Интуриста" работает классно вышколенный персонал. Может быть, он и допускает какие-то нарушения при работе с гостями, но на магические три буквы -- "КГБ", "ФСК" или нынешние "ФСБ" реагирует с максимальной серьезностью и ответственностью. Правда, между Федеральной службой безопасности и службой безопасности "Тихпромбанка" существует огромная разница, но простые люди ее не видят, так как больше обеспокоены заботой о собственной безопасности. К тому же внешность, манеры и умение четко ставить задачи остались у Тимохина неизменными со времен обеспечения той, большой, государственной безопасности. Через минуту они оказались в обычном одноместном номере. Ничего особенного: простоватые обои на стенах, неновая мебель из светлого дерева, раздолбанный телефонный аппарат. Но им нужно было окно, а окно тут имелось замечательное: почти во всю стену. Раскинувшаяся внизу стройка была видна как на ладони. Предусмотрительный Тимохин извлек из внутреннего кармана четырехкратную подзорную трубу, раздвинул ее и приник к окуляру. -- Вот так! -- удовлетворенно сказал он сам себе. -- Что там? -- Сейчас, сейчас... Он не торопясь осмотрел огороженную территорию и передал трубу Юмашеву. -- Слева у театра. И сзади. Видите? Я думаю, что это еще не все... Юмашев и сам рассмотрел вооруженных людей, прячущихся за железобетонными плитами. Ноги ослабли, и он опустился на застеленную чистым бельем кровать. Жалобно скрипнули пружины. -- Значит, я разговаривал с милиционером... Начальник СБ никак не прокомментировал столь очевидный факт. -- Выходит, они задержаны? Или убиты? -- Могли еще потерять рацию. Но это маловероятно. Крайне маловероятно. -- Не представляю, кто их мог остановить! Просто не представляю... Тимохин молчал. Что тут представлять. Всякое бывает. Факт налицо, подробности выяснятся чуть позже. Надо избавиться от основной улики. -- Куда деть рацию? -- спросил Юмашев. Их мысли работали в одном направлении. Что значит свои... -- В воду. И все концы туда же. Уже в машине Юмашев сдавленно произнес: -- Если бы мы к ним пришли -- все! Это точно. Ни положение, ни связи в такой ситуации не сыграют роли. С одной стороны -- куча трупов, с другой -- прямые улики. Конечно, если трупы действительно имеются в наличии... -- Значит, он жив? -- будто читая мысли, спросил Юмашев. -- Не факт, -- подумав, сказал Тимохин. -- Если они успели туда войти... Скорее сбой произошел при отходе. Во всяком случае, так бывает чаще всего. А чего мы гадаем? Сейчас посмотрим! Он направил "Форд" к "Маленькому Парижу". Вокруг стояло не меньше полутора десятков машин. Желто-синие "Москвичи", "Жигули" и "УАЗы", ухоженные "Волги", "Рено" и "Мерседесы" без опознавательных знаков, но с антеннами раций на левом заднем крыле и радиотелефонов -- посередине крыши. Здесь же две машины "скорой помощи" и два печальных серых фургона для перевозки трупов. -- Нет, насчет кучи покойников они не наврали, -- проговорил начальник СБ. -- Вижу, -- односложно ответил Юмашев. Он вспомнил старое поверье, будто при приближении убийцы к трупу из раны появляется кровь. Тогда в ресторанчике должны забить фонтаны... Картина предстала настолько отчетливой, что его замутило. Останавливаться у места преступления было нельзя, банкир глубоко вздохнул, пытаясь сдержаться, но ничего не вышло, и на выдохе его вырвало. Он успел нагнуть голову и запачкал только себя: полы пальто и отменно начищенные ботинки. -- Отвези меня домой, -- попросил он, и тон получился довольно жалобным. -- Вначале надо избавиться от улики, Владимир Николаевич, -- мягко ответил Тимохин. -- Извините, но придется потерпеть. Через десять минут они оказались на набережной. Меньше суток назад они прогуливались по заснеженному Левому берегу и смотрели сюда, на узкую полоску свинцово-серой воды. Сейчас полоска воды не казалась узкой -- метров десять, а то и двенадцать. Для их целей хватило бы и небольшой проруби. Совсем близко, вздымая тупым носом волну, прошел трудяга буксир. Сквозь запотевшие стекла рубки виднелся смутный силуэт рулевого. Облокотившись на литую чугунную ограду, Юмашев глубоко дышал и постепенно приходил в себя. Вокруг никого не было. Тщательно оглядевшись, он достал рацию. -- Пальцы? -- Вода смоет... Тимохин вынул рацию из подрагивающей вялой руки. И неожиданно нажал клавишу вызова. -- Слушаю, -- раздался тот же угрюмый голос из другого мира. -- Грубо работаете, браток, -- с издевкой сказал Тимохин. И, не выключая, бросил изрыгающий отборную матерщину прибор в черную, со сплошным крошевом льда воду. Но река не хотела принимать улику: плотная ледяная шуга удерживала рацию на поверхности, течение медленно несло ее в сторону остановившегося вдали буксира. Две пары глаз напряженно следили за этим движением. Но постепенно шуга раздвинулась и рация исчезла. -- Зачем ты это сделал? -- устало спросил Юмашев. -- Пижонство... Они вернулись к "Форду". -- Вас домой? -- спросил Тимохин. -- Да нет, я уже отошел. И дел сейчас много будет. Давай в банк. Мягко хлопнули дверцы. После чистого студеного воздуха в машине особенно отвратительно воняло блевотиной. Глава вторая. ИЗ ДВУХ ПОЛОВИНОК Как это могло случиться? Что бросило меня к пистолету? Почему так уверенно приклеилась к ладони ребристая рукоятка? Откуда мысль: "Лишь бы патрон был в стволе"? Как я смог стрелять в человека? В двух людей? Я убил двоих, причем сделал это с легкостью... Но я не способен на это... А изощренный расчет выстрелить в ногу, в коленную чашечку... Как я рассчитал, что иначе не успею опередить противника? Откуда узнал, что только мгновенный болевой шок автоматчика спасет мне жизнь? Халдеи уже позвонили. Японская полиция прибывает на место через три-пять минут, американская через пять-семь, московская милиция добирается пятнадцать-двадцать, местные приедут через столько же: организация ниже, зато город меньше. Если у них хватит ума, то сразу начнут стягивать кольцо: оцепят район и пойдут к центру, фильтруя подозрительных лиц. Я похож на подозрительное лицо? Похож. Работал без маски и засветился полностью. Но приметы появятся после опроса свидетелей, да и оповещать станут неуклюже и долго, значит, на два часа я не отличаюсь от других прохожих. Это как минимум. И вообще, что есть против меня, кроме показаний? Словесный портрет мало что стоит, потому что он может в равной мере касаться того, который лежит на паркетном полу с пулей в мозгах. А вот нагар на руках... Если снимут парафиновый слепок, потом обработают в лаборатории и выявят частицы распада пороха... Надо купить водки и вымыть руки. Но "пальцы" на пистолете... Как я бросил его, не протерев! Хотя чего бояться? Я обезвредил налетчиков, убивших нескольких человек. По законам любой страны я действовал правомерно... Что там получилось, почему возникла стрельба? Кого убили и что угрожало лично мне? Я не расплатился за завтрак... Хотя, кажется, меня угощали. И вкусно пахло раками. Куда идти? В гостиницу, лечь отоспаться... Я ничего не сделал, да меня и невозможно найти... Ашот с Самвелом хорошие ребята, они меня не выдадут. Я же им помог: ведь свидетелей всегда убивают... Я спас им жизнь! Неужели все-таки выдадут? А что они знают? Даже имени не спросили... Что накатило на меня? Ведь можно было спокойно сидеть в кабинке, может, и не заметили бы... Но что-то прорвалось сквозь пленку, разделяющую мозг на два уровня, теперь я точно знаю, что эта пленка есть и что она разделяет. Будто безликий человек вынырнул из глубины и стал управлять моим телом... Я будто бы на время отключился... Безликий! А на кого был похож тот, который снял маску? Он сказал, мы вместе учились... В техникуме? Или в детдомовской школе? Нет, там его точно не было. Да и в техникуме я его не помню... Или... Он сидел в третьем ряду у окна! Точно! Но это не он там сидел, а я... Он называл какую-то школу! Ко-ми-тет-ская... Что это за школа? А что за фамилии он выкрикнул? Куракин? Анатоль? Из "Войны и мира"? Странно, я никогда не был знатоком классики... Как лучше уходить? Здесь прямолинейно-квадратная застройка. Классика. И уйма проходных дворов. Вниз и влево, по проходнякам. Там что? Латинский квартал? Нет, Лысая гора. Прекрасное место, чтобы отсидеться и все обдумать. Но особо сидеть некогда, скоро закроют город. Нужны документы. Какая здесь явка? Черт, в голове ни одного адреса! Придется выходить на нелегальную сеть, хотя это и рискованно... Кто здесь резидент? Снова проклятая пустота! Попробовать легальную резидентуру... Телефон посольства... Опять нет! Какое посольство? В какой я стране? В каком городе? Старушка, кормившая голубей в большом дворе, окруженном разваливающимися гнидниками коммунальных пятиэтажек с железными наружными лестницами и едким духом длинного дощатого сортира в углу, неодобрительно смотрела на покачивающегося человека, вошедшего в давно пустующий, с ржавыми петлями, проем ворот. Пьяный? Непохоже. Его вроде дергало то вправо, то влево, бросало из стороны в сторону, но это не было шаткой походкой перебравшего алкаша. И одет прилично. Может, ищет кого? Человек подошел ближе. У него было белое, покрытое испариной и совершенно неподвижное лицо. Гипсовая маска. В войну она работала в санитарном поезде и видела такие лица у тяжело контуженных, потерявших память людей. Но у тех были пустые глаза, а глаза незнакомца переполняло нечеловеческое напряжение и отчаяние. -- What is this country? What is this city? -- с трудом выговорил он. Лоб сморщился, причем только правая половина, в то время как левая оставалась безмятежно гладкой. В другое время она бы приняла его за сумасшедшего, но в представлении простого советского, а ныне российского человека, сумасшедшими могут быть только свои, а среди иностранцев таковые не водятся. Старушка беспомощно развела руками и оглянулась по сторонам в поисках переводчика, хотя с переводчиками во дворе было негусто. И точно, лишь Сережка Воронов, по кличке Фонарь, выглядывал из своего подвала, но тот способен переводить только с тюремного жаргона на нормальный язык и наоборот, а поскольку с самого утра бухает с дружками, то сейчас, наверное, и этого не сделает. Человек повторил вопрос на другом, тоже незнакомом языке, потом на третьем. Диалог проваливался. -- Не понимаю, милок, -- виновато сказала старушка, но "иностранец" сразу перешел на доступную речь. -- Где я? В какой стране? В каком городе? -- теперь морщилась и щека, и подбородок, причем только на правой стороне лица. -- Ой-ей-ей, милок, да ты, видать, заболел? -- озабоченно протянула она, и тот согласно кивнул. -- В Россию ты приехал, в Россию. В город Тиходонск... Незнакомец перестал морщиться. -- Извините, бабушка, я не то хотел спросить. Мне к "Интуристу" нужно. Теперь он говорил по-другому, не так как минуту назад, хотя, в чем состоит отличие, старушка объяснить бы не сумела. -- Так это туда. -- Она указала рукой в старой, многократно штопанной варежке. -- Насквозь наш Диор пройдете, через пустырь, и вверх. А там увидите. -- Спасибо. "Иностранец" той же дергающейся походкой направился в глубину двора. -- Чего он хотел? -- откуда ни возьмись подскочил Фонарь. Телогрейку он набросил прямо на тельняшку с прорехой, в которую проглядывала волосатая татуированная грудь. -- Тебе-то чего? Иностранец дорогу спросил. "Интурист" ищет... -- Пьяный? -- жадно выдохнул Фонарь. -- Нет, не пахнет... Болеет человек... -- Значит, обкуренный! -- пояснил Сережка сам себе и поспешно воротился в подвал. Через несколько минут он вышел уже с двумя дружками, и они хищно, будто принюхиваясь к следам, потрусили следом за бросаемым из стороны в сторону человеком. -- Эй, эй, вы чего удумали? -- тревожно закричала вслед старушка, но на нее никакого внимания никто не обратил. Они нагнали незнакомца на пустыре. Когда-то городская архитектура выделила "пятно" под строительство стодвадцатиквартирной девятиэтажки, старые халупы снесли, поставили забор, начали рыть котлован, да на том все и застопорилось. Летом здесь рос высокий густой бурьян, в котором можно было пить вино, играть в карты, курить анашу, трахаться, колоться морфином, проверять украденные кошельки, сводить счеты и выяснять отношения, прятать "горячие", только с "дела" шмотки и делать еще массу вещей, требующих уединения и безлюдья, причем местные босяки использовали эти возможности на все сто процентов. Зимой, конечно, пустырь простаивал зря, но вполне позволял спокойно ошмонать ненароком забредшего сюда глупого обкуренного бобра. -- Стой, мужик! -- приказал Фонарь. Дружки обступили будущего терпилу сбоку и сзади. -- Поделись деньгами, на бутылек не хватает... -- Что? Кто вы такие? И что вам нужно? Глаза у терпилы были мутными и бессмысленными, но не испуганными, казалось, он просто не понимает, что происходит. -- Щас объясню, -- Фонарь махнул рукой, Длинный схватил бобра за руки, а Сашок поймал локтевым сгибом шею и оттянул голову, так что тот еле удерживался на ногах. Схема была отработана хорошо. Фонарь быстро обшарил карманы. -- Ого! -- Когда в руках оказались две пачки пятидесятидолларовых купюр, у Фонаря отвалилась челюсть. -- Видать, и правда иностранец! Длинный и Сашок отпустили фраера. У них был уговор: если нашли деньги, вещи не брать. -- Отдайте, ребята! Я вам сейчас все объясню... -- Никакой он не иностранец! -- догадался Длинный. -- Чего б он такие бабки по пустырям таскал. Это наш... Если бы они вытащили триста-четыреста тысяч рублей или сотню долларов, все было бы нормально: "сделали ноги" и запустили куш в привычный оборот. Но такая сумма испугала. Обычный человек не носит пачками баксы, а с необычными лучше не связываться: найдут и вывернут прямую кишку наизнанку... Это не менты, которые в последнее время тыкаются как слепые кутята, не добрые адвокаты и сговорчивые судьи... Богатый человек, избранный объектом кражи (блатной жаргон). -- Ты кто? -- тихо спросил Фонарь, и друзья взволнованно притихли. -- На кого работаешь? Если бы бобер назвал Битка или Лакировщика, не говоря уже о Тахире, он бы немедленно получил деньги обратно вместе с корявыми, но искренними извинениями. Но он ответил как самый распоследний лох, не представляющий ни малейшей опасности. -- Я сейчас не работаю... Временно... С завода уволился, в другое место не взяли... -- Ах, не работаешь! -- Голос Фонаря набрал былую крепость. -- А откуда же у тебя такие бабки? -- Я их нашел... Глумливый визгливый гогот вырвался из трех глоток. -- А теперь мы их нашли! -- Компания развернулась и неторопливо направилась восвояси. -- Ну и жук! Нашел! Где, интересно, такие пачки валяются? -- Стоять! -- хлестко и страшно раздалось за спиной, смех оборвался. Но это был все тот же лох. Фонарь никогда бы не поверил, что он может так окрикнуть, будто борзой мент из уголовного розыска. -- Быстро возврат, а то яйца поотрываю! -- такими словами не бросаются, хотя они и соответствуют сложившейся ситуации. Если бы бобер держал пушку, все стало бы на места. Но пушки у него не было... -- Чего?! Решил повыступать?! -- угрожающе процедил Фонарь и двинулся навстречу. Ему показалось, что терпила как-то изменился: поза, движения, взгляд... Но пока он еще ничего не понимал. Длинный приблизился первым, привычно обходя справа сзади, но вдруг раздался вязкий, как в тесто, удар, и он, дернув головой, опрокинулся назад, не издав ни звука и не подавая признаков жизни. Самого удара ни Фонарь, ни Сашок не видели, но пример товарища -- самое впечатляющее, что есть на свете. Оба остановились, будто наткнулись на кирпичную стену. Но лох надвинулся на них, звук повторился, и на обледенелый снег опрокинулся Сашок. По позам подельников Фонарь понял, что без реанимации им не обойтись. -- Отдаю все, забирай! -- Дрожащая рука вытянулась вперед и выпустила деньги. Терпила небрежно сунул их в карман и как ни в чем не бывало пошел своей дорогой. Впрочем, нет, он изменил маршрут и вместо "Интуриста" направился вниз, к набережной. Фонарь провожал его взглядом, пока тот не пролез сквозь щель в заборе, потом наклонился к дружкам. Ни тот, ни другой не подавали признаков жизни. Громко икая. Фонарь, не разгибаясь, почти на четвереньках, бросился прочь от страшного места. Осмотр места происшествия вначале шел как обычно. Обилием трупов теперь никого не удивишь, так же как убитым майором милиции. Просто увеличивается объем работы. В зале работали два следователя и два судмедэксперта, морщились в стороне затащенные с улицы понятые. На место приехал начальник РУОПа Нырков, по прозвищу Колорадский Жук, или просто Жук. Он озабоченно потоптался вокруг безжизненного тела Шипулина, осмотрел валяющийся "ПМ", а потом выдал смелую версию: -- Похоже, это он застрелил бандитов! Симаков деликатно промолчал, но вернувшийся из неудачной засады Савушкин не стал церемониться. -- Есть два свидетеля, бармен и официант. Оба говорят, что стрелял посетитель из третьей кабинки. Они могут его опознать. Жук насупился. Одно дело -- подчиненный вступил в схватку с киллерами и геройски погиб в бою. Совсем другое, если он неизвестно зачем якшался с криминальными элементами и стал жертвой преступной междуусобицы. -- Это еще надо проверить! -- напористо сказал он. Но начальника РУОПа никто не слушал, все занимались своими делами. -- В переносице пулевое отверстие диаметром... диаметром восемь миллиметров, -- диктовал судмедэксперт, откладывая складную линейку с выдвижным щупом. -- Раневой канал слепой, в затылочной части головы выходное отверстие отсутствует, глубина канала будет определена при секционном исследовании... -- В переносице пулевое отверстие диаметром восемь миллиметров, -- вторил коллеге другой судмедэксперт. -- Это от "Макарова", кожа растягивается, и диаметр раны чуть меньше пули, -- блеснул знаниями Нырков, обращаясь к Симакову, как бы склоняя того на свою сторону. -- А у кого тут второй "Макаров"? Только один, у Шипулина... -- Где ж он так стрелять навострился? -- поинтересовался начальник РОВДа, но Жук пропустил замечание мимо ушей. Во втором кабинете следователь прокуратуры допрашивал Ашота. Самвел уже дал показания и стоял, безвольно облокотившись на стойку и дожидаясь, пока все закончится. Он еще не пришел в себя, но понимал, что ничего хорошего ему не светит. Криминалисты собирали гильзы, фотографировали, снимали на клейкие светлые и темные пленки окрашенные порошком отпечатки пальцев. Словом, шла обычная рутинная и крайне неприятная работа. Жук заглянул в первую кабинку. Блюда с раками здесь уже не было, потому что Макаров и сержантводитель доедали остывший деликатес в подсобке. Трупы двух мужчин ждали, пока настанет черед их осмотра. Кто они? Для Ныркова ответ на этот вопрос был очень важен. От того, в чьей компании трапезничал последний раз в своей жизни майор Шипулин, многое зависело и для него лично. Потому что, кроме официального следствия, предстоит служебное расследование, способное оказать существенное влияние на карьеру полковника. Лица убитых покрывала запекшаяся кровь. Жук осторожно обшарил карманы, вынул документы, прочел... И ощутил легкое головокружение. Тяжело ступая, он вернулся в зал. -- Там Тахиров со своим телохранителем! С этого момента картина осмотра резко изменилась, будто включили ускоренную перемотку. Вскинулся Савушкин, бросился к телефону Симаков, забился в истерике Самвел: -- Все, теперь точно конец, скажут -- армяне подстроили!! Через двадцать минут в ресторанчик прибыли генерал Крамской с заместителями и прокурор области. Тахиров был куда более крупной фигурой, чем майор Шипулин. Раздираемый двумя половинками сознания Лапин, или никому в Тиходонске не известный Карданов, шел по Богатому спуску в сторону Лысой горы. В конце концов половинки притерлись друг к другу, хотя и неплотно, через острые углы. Он испытывал очень странные ощущения: обыденные вещи вдруг открывались с совершенно неожиданной стороны, выбранная цель произвольно менялась на другую, в привычные мысли и размышления неожиданно встревали свежие и ранее неизвестные. В попавшемся навстречу изможденном парне он безошибочно распознал наркомана, его тянуло в узкие улочки и проходные дворы, потому что по магистралям и проспектам патрулировали усиленные наряды милиции, он понимал, что необходимо срочно переделать паспорт, и знал, как это нужно сделать. Когда из подворотни шумно выкатилась пьяная компания, он мгновенно вычленил вожаков и понял, куда и как их ударит, если начнется заварушка. Он интуитивно чувствовал стоявшего за деревом человека, ощущал исходящие от окружающих биополя: спокойно-доброжелательные, раздраженноозлобленные, мрачно-ненавидящие и откровенно опасные. Вторая и третья разновидности преобладали над остальными. Он помнил, как расправился с грабителями на пустыре, и был уверен, что это сделал именно он, а не кто-то другой. Он знал, что двое тяжело искалечены или убиты, но не испытывал страха или угрызений совести. И застреленные в кафе киллеры не вызывали сожаления -- они сами избрали такой путь в жизни. Он почти вспомнил того, чье лицо было знакомо, они действительно учились вместе в закрытой школе: большое желтое здание за высоким, из стальных прутьев с острыми наконечниками, забором, никакой вывески, тихий московский район, который, наверное, сможет найти. В памяти появилось много нового, но все имело характер калейдоскопных стеклышек. Чтобы сложить цельную картину, следовало набраться терпения, выбрать время и кропотливо вращать волшебную трубу, угадывая проявляющиеся закономерности. Но и осколки сами по себе, в отдельности, тоже были интересны. Мерно покачивающаяся спина слона далеко внизу, словно он смотрит с бреющего полета, раздвигаются шуршащие заросли сухого желтого камыша, приятно будоражащее волнение охоты, придающая уверенность тяжесть штуцера, ожидание прыжка гибкого полосатого тела... Черный человек с выступающими надбровными дугами и ритуальными шрамами на щеках кривит толстые лиловые губы, обнажая острые треугольники зубов... Это прогрессивный общественный деятель, борец с колониализмом и большой друг Советского Союза, но почему он так мучительно долго считает деньги? Почему у него в руке кривой кинжал и что за сосиски он с таким упоением обгладывает? И черная девушка с точеной фигурой, исступленно дергающая тазом... Тихий полумрак уютной комнаты, чуть слышная музыка, блестящая палочка, и вкрадчивый шепот доктора Брониславского: "Я расслаблен, я совершенно расслаблен и спокоен..." Он повторяет это за ним, хотя не совсем спокоен, его волнует шприц с тягучей желто-коричневой жидкостью. Это все Брониславский. Он знает, как сложить мозаику из обрывков воспоминаний, как уничтожить остатки корки, покрывающей часть мозговых полушарий. Чебуречная Рубена была все еще закрыта. Что за глупости плел пацан? Разве стал бы Рубен звать случайного знакомого на такое дело? Но почему у него закрыто с того дня? Он зашел во двор, оглядевшись, скользнул к сараю с углем и дровами, толкнул хлипкую дверцу и проскочил в пахнущую пылью и паутиной темноту. Странно, Рубен всегда вешал навесной замок, когда уходил. Значит, он внутри! -- пришла неожиданная мысль, которая раньше никогда бы не появилась, но сейчас казалась вполне естественной и очевидной. Он протиснулся мимо ларя с углем к маленькому лазу в кухню, и тот оказался открытым. Он пожалел, что выбросил "Макаров", а еще больше, что не взял другой -- "ПСС", в карманах киллера наверняка имелись запасные магазины. Он чувствовал, что здесь, кроме него, кто-то есть, но этот "кто-то" не представляет опасности. На плите обычно лежали спички, сейчас они тоже оказались на месте, желтое пламя выхватило стол с пустой тарелкой, вилку и стакан. Здесь он ел шашлык с чебуреками и пил водку, с того дня ничего не изменилось. И вдруг он понял, что увидит сейчас в подсобке... Осторожно наступая на поскрипывающие половицы, он сделал последние шаги. Спичка погасла, он зажег следующую. Все они были здесь, вся веселая компания, так бурно развлекавшаяся в тот вечер. Но сейчас они не веселились. Они были мертвы. Еще не удушливый, но вполне отчетливый душок был запахом тления. Навалился грудью на стол Рубен, откинулся к стене Сурен, скорчился в углу третий, безымянный. Нет, не все. Четвертого мужчины нигде не видно... На полу, опрокинутая на спину, лежала рыжая девчонка с бесстыдно раздвинутыми ногами, с которых кто-то снял жалкие разношенные сапоги. Из того места, которым она зарабатывала на жизнь, торчал пестик от ступки, в которой Рубен толок чеснок. Сапоги валялись тут же, а посветив вокруг рыжей головы, он среди закопченных гильз нашел то, что искал, -- две изжеванные "беломорины". -- Точно в "Тихпромбанк"? -- нарочито громко переспросил Нырков. Ашот испуганно кивал. -- Так говорил, да. Хорошая работа, много денег... Нет, про деньги он не говорил, я сам подумал... -- И ты подтверждаешь? Теперь кивал Самвел. -- Похвалился: дело плохо было, совсем плохо, теперь в банк устроился, дело хорошо будет... Крамской, Симаков и Нырков переглянулись. О напряжении между "Тихпромбанком" и Тахиром знали все, подобная развязка не исключалась, правда, присутствующие здесь старшие офицеры милиции могли поспорить, что жертвой станет банкир. Но вышло наоборот... И неужели такая грубая работа? В первую же минуту выплывает юмашевский след... К служебным автомобилям на улице добавилось не менее двадцати машин группировки. Можно было бы в очередной раз удивиться быстроте, с которой утекает информация, но на этот раз причина была в другом: подогнавший заправленный "мере" Гуссейнов обнаружил убийство и мигом поднял братву. Из Степнянска вернулся Кондратьев и мрачной глыбой нависал над входом, ожидая, когда уедут первые лица. Прокурор области недолго задержался на месте, а Крамской все не выходил. Наконец ему надоело ждать. -- Передай начальству, -- Кондратьев протянул дежурившему на входе сержанту визитную карточку. -- Скажи, у меня есть важные сведения. Первым прямоугольник с лазерной голограммой взял Савушкин, передал Симакову, а тот Крамскому. -- Кондратьев Александр Николаевич, заместитель генерального директора АО "Прогресс", -- медленно прочел генерал и выразительно посмотрел на Ныркова. -- Пропустите, посмотрим, какие у него сведения... Заместитель гендиректора ворвался как ураган, бегло осмотрел бойню, подошел к начальству, протянул фотографии. -- Неизвестные люди прислали. Сказали, что это наемный убийца, которого нанял "Тихпромбанк". Проверьте. Он бухнул вслепую, наугад, чтобы по ответной реакции понять, что известно на самом деле. Но попал в точку. -- Ну-ка, посмотри! -- Нырков протянул фотографии Ашоту. -- Он! Это он! -- возбужденно выкрикнул тот, радуясь возможности оказаться полезным. -- Вначале вот так ходил, как бродяга, а потом -- вот так! -- Да, все точно, -- подтвердил и Самвел. Сидящий в среднем кабинете следователь прокуратуры ужаснулся столь грубому нарушению правил опознания, но делать замечание не рискнул. -- Подождите! -- воскликнул Нырков. -- Так этот парень убит! -- Нет, не убит, -- приложив руки к груди, очень тихо и очень почтительно возразил Ашот. -- Он застрелил этих, которые в масках, и убежал на улицу. Даже пальто вначале забыл, но потом вернулся... -- Да, убежал, -- эхом повторил Самвел. -- Убежал, говорите? -- распалился Нырков. -- Тогда идите сюда! Тахирова, Шипулина и Садыкова уже увезли, менее важных сложили у стены, чтобы закончить с ними позже. Несправедливость неравенства продолжала действовать и после смерти. -- А это кто? -- Жук указал на труп второго киллера. Ашот протер глаза, Самвел ущипнул себя за ухо, Крамской сравнивал фотографию с лицом убитого. Они были идентичны. Дырка в переносице составляла единственное отличие. Если карандашом нарисовать на снимке кружок между открытыми пока глазами, то совпадение будет полным. -- Что скажете? -- торжествовал Нырков. -- Никто никуда не убежал! Шипулин застрелил бандитов! А этот был с ними! -- Уберите посторонних, -- скомандовал Крамской. И повернулся к Кондратьеву: -- Что вы всю улицу загромоздили? Убрать машины немедленно! И смотрите... У нас рейд по выявлению оружия и вообще... Чтоб никаких эксцессов! Что такое "эксцесс", заместитель Тахирова не знал, но догадался. Еще более отчетливо он понял, какова отныне позиция руководства УВД. Если дать повод, группировка будет немедленно разгромлена. Тяжело ступая между плохо затертыми красными потеками, он направился к выходу. Смерть Тахира все изменила. И его вряд ли оставят во главе азербайджанского клана. Придется драться за власть! -- Если этот был с ними, то кто сидел в третьей кабинке? -- спросил Крамской, и Нырков осекся. Действительно, один человек не может находиться сразу в двух местах. Значит... Это очень похожий человек или двойник. Кондратьев не слышал последнюю фразу генерала, но он подумал о том же самом. Если два свидетеля утверждают, что человек из банка застрелил нападающих и скрылся, то маловероятно, что он застрелил самого себя. Он просто "отрубил хвост". А дальше произошла обычная путаница. Но похоже, менты берут сторону банкиров и отмажут этого гада... -- Размножить фотографии, раздать всем нашим, попросить друзей, намертво перекрыть город! -- отдал он первую команду. -- Убрать отсюда машины, стволы не носить, действовать крайне осторожно... -- Струсил Кондрат! -- услышал он осторожный шепоток Гуссейнова и, шагнув вперед, с размаху ударил того в челюсть. -- Дактокарты киллеров и отпечатки с пистолета немедленно проверить по нашему и центральному ИЦ. Этого, похожего, вскрыть немедленно! -- приказал начальник УВД. Савушкин хотел было сказать, что трупы можно резать не раньше, чем через двенадцать часов после смерти, но, взглянув на лицо генерала, промолчал. Зато вышедший из подсобки Макаров не сдержался. -- Там же еще кровь не свернулась, -- негромко, но отчетливо произнес он, вытирая платком исцарапанные, пахнущие укропом пальцы. На реплику никто не обратил внимания. -- Результаты доложить мне лично! -- Крамской в упор посмотрел на Симакова, потом Ныркова. Оба кивнули. -- Кому заниматься? -- кстати поинтересовался Жук. Если следовать территориальному принципу, розыск должен вести Центральный райотдел. С учетом тяжести преступления и масштаба фигур убитых ответственность может быть возложена на городской и областной УР, хотя с Симакова и Савушкина ее никто не снимет в любом случае. Но, если признать, что расстрел связан с деятельностью организованных преступных группировок, на первый план выступает РУОП. То есть возникает конкуренция полномочий, причем в подобных случаях никто не стремится взять ношу на себя, скорей наоборот -- перевалить ее на чужое плечо. -- Всем заниматься, пока не раскроем! -- отрубил Крамской. -- Ввести план "Кольцо", размножить фотографии, показать по теле