идцать семь сантиметров. В ножнах он походит на скрученную змею с позолоченной и украшенной эмалью головкой. Рукоятка емкая - для широкой кисти. Глаза змеи - два кроваво-красных рубина. Лезвие ножа, выкованное из булатной стали с синеватым отливом, по обеим сторонам имеет до того мелкую ажурную насечку, что, когда всматриваешься, рябит в глазах. Этот клыч, несомненно, многолетний труд какого-то великого мастера-художника, имя которого затерялось в веках. Раздобыл его Керлинг три года назад. Ради него он и пожертвовал тем самым клинком, из-за которого сегодня его дом "посетил" Наруз Ахмед. Этот эмирский клинок был действительно куплен на базаре, у Исмаили. Но кто мог знать, что клинок связан с какой-то тайной? Видимо, и Исмаили не подозревал о ней, если, едва купив клинок, тотчас же сбыл его с рук. А он, Керлинг, тоже поторопился обменять клинок на редкий клыч... Чертовщина какая-то. Керлинг отлично помнит, как попал к нему этот клыч. Дело было в начале сорок шестого года. В отеле "Дербент" какое-то левое издательство устроило прием в честь иностранных корреспондентов. Был приглашен и Керлинг. Его познакомили с советским офицером-переводчиком, молодым еще человеком. Он был не то таджик, не то узбек. Хорошо владел не только фарси, на котором бегло изъяснялся Керлинг, но и родным языком Керлинга. Но не это привлекло его внимание, а то, что советский офицер с увлечением рассказывал о старинном оружии. Между ним и Керлингом тотчас же завязался оживленный разговор о древностях Востока, об азиатском оружии. Керлинг - мастер поддерживать такие беседы, К удивлению всех, и Керлинга особенно, молодой советский лейтенант оказался настоящим, тонким знатоком и понимал толк в оружии. Больше того, он сказал Керлингу, что в машине у него лежит такой клыч, который трудно отыскать в нынешние времена. Керлинг мгновенно загорелся. Он стал упрашивать лейтенанта показать клыч. Лейтенант показал, и Керлинг утратил душевный покой. Он твердо сказал себе, что клыч должен принадлежать ему. Он прямо сказал лейтенанту, что коллекционирует старинное восточное оружие и долго мечтал о том, чтобы пополнить свою коллекцию именно таким среднеазиатским клычом. Он добавил, что может показать лейтенанту свою коллекцию и предоставить возможность выбрать из нее взамен клыча то, что ему понравится. Офицер, к удивлению и радости Керлинга, не заставил себя долго уговаривать. Он сказал, что ему понятно чувство и страсть коллекционера, и сразу согласился. Вечером того же дня Керлинг привез лейтенанта сюда, в свой загородный дом, и показал коллекцию. И только теперь Керлингу становится досадно, что выбор офицера сразу пал на клинок, купленный у Исмаили. Неужели и он знал что-то о клинке? Быть не может. Наруз Ахмед заверил, что в тайну посвящены только двое... Хотя... Честно говоря, Керлингу жаль было расставаться с клинком. Он был хорош, но коль скоро он без оговорок предоставил лейтенанту полный выбор, бить отбой было поздно. Но как же фамилия этого переводчика? Вот это Керлинг забыл. А знал, знал и долго помнил. Вторично с этим офицером Керлинг встретился в помещении редакции одной из тегеранских газет. Это было несколько дней спустя после приема. Лейтенант был очень приветлив, сам заговорил и кстати поинтересовался, где Керлинг достал клинок. Керлинг удовлетворил его любопытство, сказав, что купил клинок у антиквара Исмаили. Потом Керлинг в свою очередь спросил молодого переводчика, откуда он взял клыч. Лейтенант рассмеялся и объяснил, что клыч попал к нему за какие-нибудь полчаса до их знакомства, и он даже не успел хорошенько рассмотреть его. Клыч преподнес ему в качестве подарка старый таджик-ошханщик, живущий в Тегеране. Лейтенант назвал фамилию этого таджика, но и она вылетела из головы Керлинга. Черт побери, как все нелепо получилось!.. И теперь клинок, конечно, в Советском Союзе. Но что же предпринять? Керлинг подошел вновь к тахте, снял любимый клыч, обнажил его, внимательно осмотрел в который раз и, водворив на место, подумал: прогадал он или выиграл, поменяв клинок на клыч? С точки зрения коллекционера, возможно, и не прогадал, но если действительно... Нет, нет, надо что-то предпринять. Так оставлять дело нельзя. Керлинг подошел к столу, сел в кресло, погладил дремавшего дога и погрузился в раздумье. Минуту спустя он быстро поднялся и звонком вызвал Гуссейна. - Я поеду в город, - сказал он. - Запри все двери. Как бы снова кто не пожаловал к нам в гости. 7 Прошло два дня. В маленьком, точно чайное блюдце, дворике, окруженном глинобитной стеной, на пороге дома на корточках сидел Ахун Иргашев и жевал горький нас. Сын хозяина носил из арыка воду и поливал единственную грядку с зеленым луком. Ахун наблюдал за ним, а сам думал о том, что пора уже проведать Наруза Ахмеда и расспросить, что слышно о клинке. Почему Наруз так долго не показывается? Или ничего не вышло? Найти следы клинка, действительно, не так-то просто. Наруз даже не помнит, кому его продал! Ах, какой же он глупый, пустой человек! Нет, надо сходить к нему завтра же утром и обо всем узнать. Обязательно. Во двор вошел почтенного вида незнакомец. - Мир дому этому... Салям алейкум... Не вы ли табиб Ахун Иргашев? - спросил он. - Алейкум салям... Если вы ищете табиба, почтенный человек, так это я. Но если вы ищете Ахуна, так это тоже я, - пошутил старик. Но незнакомец не поддержал шутки и довольно невежливо сразу приступил к делу. - Вы понадобились знатному человеку в городе. - Сейчас нужен? - удивился Ахун. - Да. - А что с ним, с господином, что у него болит? - Об этом он сам вам скажет. - Но табиб должен знать, уважаемый, чем страдает больной, ибо есть разные травы от разных болезней. Значит... - начал было Ахун. - Значит, вставайте и поедем! Он ждет вас, - перебил его посланец. Вызовы к больным не являлись неожиданностью для известного на базаре табиба. Редко проходил день, чтобы за Ахуном не присылали. Но к услугам его обычно прибегала беднота. А тут он вдруг понадобился человеку богатому и, более того, знатному! Странно... А вдруг туда приглашен и доктор? Он не любил встречаться с докторами... Кряхтя, Ахун встал, распрямил согбенный годами стан, вошел в дом и вскоре вернулся с небольшим узелком в руке. В узелке лежали его чудодейственные травы. Посланец провел старика до перекрестка, где их ожидала большая отливающая лаком автомашина, усадил на заднее сиденье и сам сел за руль Машина плавно тронулась и стала набирать все большую скорость. Сердце старого Ахуна замерло: впервые за свою восьмидесятилетнюю жизнь он ехал в автомобиле. У богатого особняка на улице Лалезар машина остановилась, шофер отворил дверцу и пригласил табиба следовать за собой. По обычаям Ирана, гость, входя в чужой дом, редко снимает головной убор, но обувь обязательно снимет. Ахун замешкался в холле, стаскивая с ног потрепанные порыжевшие башмаки, и в гостиную вступил босой. Тут его встретил Керлинг. Он знал не хуже самих иранцев, как принимать уважаемых гостей. Стол был уже накрыт: на нем стояли чайник, пиалы, вазочки с халвой, бананами, мандаринами, орехами, кишмишом. - Простите, ата, что я нарушил ваш покой, - сказал Керлинг, с улыбкой подавая гостю руку. - И не сочтите меня за больного. Хотя я уже немало прожил на свете, но, хвала создателю, ни на какие недуги не жалуюсь. Прошу садиться, - и он подвел гостя к столу. Ахун присел на краешек низенькой резной табуретки, растерянно обвел глазами светлую комнату с большими окнами и высоким потолком и остановил взгляд на хозяине. Он хотел спросить, зачем понадобился этому здоровому европейцу, но не решился. Керлинг не без опаски посматривал на смущенного гостя, казалось, что старик готов вот-вот развалиться, так он был стар и немощен. - Угощайтесь, отец, - предложил Керлинг и наполнил пиалу гостя горячим и крепким чаем. Ахун с угрюмым недоверием посмотрел на хозяина, но от чая не отказался. Это было бы нарушением всех правил приличия. Керлинг не заговорил с гостем о деле до той поры, пока тот не опорожнил три пиалы чая и не отведал халвы и фруктов. Лишь после этого он спросил гостя, придвигая к нему коробку сигар: - Курите? Ахун отрицательно покачал головой. Угощение и внимание хозяина пришлись ему по душе, но тем не менее беспокоила неизвестность. Он никак не мог найти ответ на вопрос, зачем его пригласили сюда, что нужно этому знатному иностранцу. Керлинг погрузился в кресло и обратился к гостю: - Я слышал о вас. Знаю, что вы узбек, что в двадцатом году покинули родину, жили некоторое время в Афганистане, а потом перебрались в Иран. Я не ошибаюсь? Ахун кивнул и насторожился. Он почувствовал, что затевается какое-то неприятное для него дело. Надо быть начеку... Как бы разгадав его мысли, Керлинг очень мило, с ласковой улыбкой произнес: - Вы понадобились мне, как человек с той стороны, - он кивнул головой, - как умный и много знающий человек, могущий дать кое-какие справки. Но вы вправе и не отвечать на вопросы. Неволить вас я не стану. Я - частное лицо, иностранец. Если же мы поймем друг друга, то будьте уверены, что я вас отблагодарю. Ахун легким наклоном головы дал понять, что ему все ясно, хотя на самом деле ничего не понимал. Наоборот, его охватили какие-то смутные подозрения. Старик нервно поглаживал свою редкую бороду и с тревогой ожидал, что скажет дальше этот непонятный для него господин. Керлинг спросил: - Вы, кажется, знаете своего земляка, уважаемого Ахмедбека? Ахун кивнул. - Хорошо знаете? Ахун вновь кивнул. - Не можете ли вы сказать мне, ата, куда он девался? Я познакомился с ним еще в Бухаре. Это было очень давно. Я был тогда молод, служил офицером-инструктором и обучал военному делу эмирских сарбазов. - Керлинг лгал, будучи убежден, что старик не сможет уличить его. - Потом мы встречались в Афганистане, а в тридцать первом или тридцать втором году Ахмедбек исчез. И я не могу его отыскать. Лицо гостя чуть прояснилось. Это еще не страшно... - С той поры и я не видел Ахмедбека, - проговорил он. - А совсем недавно узнал, что он погиб. Керлинг встал и с искусно наигранным изумлением воскликнул: - Ахмедбек погиб?! Вы уверены в этом? - Эту печальную весть сообщил мне его сын. Воля аллаха... - Сын? Позвольте... Я ничего не понимаю. Здесь находится его сын? - Да, здесь, в Тегеране. - И что он делает? - Так, ничего. Плохо живет, нуждается... Разгневали мы аллаха. Сын такого знатного и могущественного бека в нищете... - Ска-а-жите, пожалуйста! Я слышал, что у Ахмедбека есть сын, но мне казалось, что он остался там, в Советской России. - Он и был там, а после гибели отца бежал сюда. Я его недавно видел. - Интересно! И он заверил вас, что Ахмедбек погиб? - Увы, господин... - Никак не ожидал! Никак, - проговорил Керлинг, усиленно потирая лоб. - И как это случилось, сын рассказал? Ахун передал подробности, услышанные им от Наруза Ахмеда. - Так, так... - тянул Керлинг. - Очень прискорбный факт. Жаль Ахмедбека. Весьма жаль. Достойный был мусульманин и отважный человек. - Он развел руками и продолжал говорить как бы сам с собой: - Что ж... Теперь, видно, никто не сможет ответить на волнующий меня вопрос. Хотя... быть может, сын в курсе дела? Быть может, он знает? Правильно! Почему не попытаться? - А что такое? - с тревогой осведомился Ахун. - Вы спрашиваете, что такое? - Керлинг пристально всмотрелся в лицо гостя, прищурив глаза. - У вас память хорошая? Ахун пожал плечами. На свою память он не жаловался. - Скажите, ата, вам не приходилось бывать в бухарском доме Ахмедбека? Ахун усмехнулся. Не приходилось ли ему бывать! Наивный вопрос! Да кто же чаще его бывал в доме бека? Кто обучал его сына? - Хорошо, хорошо, - продолжал хозяин дома. - Возможно, что вы поможете пролить свет кое на что. Скажите, вам не довелось видеть клинок, которым пожаловал Ахмедбека в свое время эмир Саид Алимхан? Старик закрыл глаза, что не укрылось от внимания Керлинга. Поглаживая задрожавшими пальцами бороду, Ахун тихо и не своим голосом ответил: - Я знаю этот клинок... Я видел его много раз... - Браво! - воскликнул Керлинг и хлопнул в ладоши. - Браво! Значит, знаете и видели много раз? Ахун кивнул головой. - Вы смогли бы узнать его среди многих других клинков? - Думаю, что узнал бы. Клинок был редкий, очень приметный. Ведь делал его такой мастер... такой мастер... - Минутку. Одну минутку. Я сейчас... - Керлинг быстро вышел из комнаты. Ахун перевел дыхание. Взяв пиалу, он отхлебнул глоток остывшего чая. Неужели клинок попал в руки иностранца? Неужто именно он купил клинок у дурака Наруза Ахмеда? Что же теперь делать? Старик был уверен в том, что сейчас увидит таинственный клинок. Но хозяин вернулся с папкой в руках и раскинул на столе перед Ахуном с полдюжины фотоснимков. - Ну-ка, попытайтесь! Пытаться было нечего. Ахун сразу узнал клинок Ахмедбека. - Правильно, ата! - подтвердил Керлинг. - Совершенно правильно. Этот клинок. Он самый. Но нам это еще ничего не дает... Керлинг задумался, вновь потер лоб и прошелся взад и вперед по гостиной. Ахун выжидал, какие неожиданности последуют дальше, и испытующе поглядывал на хозяина. Да, клинок у этого человека. Теперь ясно. И он так дорожит клинком, что боится показать его. Спрятал надежно, а показывает снимок. - Да, это еще ничего не дает, - повторил хозяин после долгой паузы. - Видите, в чем дело... Я уже говорил вам, что не раз встречался с Ахмедбеком в Афганистане. Клинка у него уже не было, и он частенько заводил разговор об этой потере. Все жаловался, что пропал клинок, а вместе с ним исчезла и какая-то тайна... Ахун заерзал на стуле. Ему стало душно, снова захотелось пить. Он распахнул халат, вздохнул и погладил рукой грудь, покрытую седой щетиной. - Я не придавал особого значения этим разговорам, - продолжал Керлинг, - и не пытался расспрашивать Ахмедбека. Но как-то раз он опять стал жаловаться и с досадой сказал, что если бы удалось отыскать клинок, то кончились бы его горести и он мог бы сказочно разбогатеть. Я тогда стал подшучивать, посмеиваться. Ахмедбек обиделся. Теперь я уже не смеюсь. И вот почему: три года назад, прогуливаясь по "Эмиру", я заглянул в антикварный магазин Исмаили. Вы знаете его? Бледный Ахун отрицательно покачал головой. Нет, Исмаили он не знает. - И что бы вы думали? Я увидел клинок. Тот самый клинок Ахмедбека. - И вы купили его? - Вы угадали, - рассмеялся Керлинг. - Я не мог не купить Это был экземпляр редкой, искусной работы. Но не успел я приобрести клинок, как появились десятки людей, желающих перекупить его... Я думал, думал... - Керлинг хотел уже сказать, что обменял клинок на клыч, но старый Ахун не выдержал. Испытание было ему не под силу, и он крикнул: - Нет, нет! Ни за что не продавайте! - Почему? - спохватился Керлинг и сообразил, что чуть не допустил промаха. - Нет, нет, господин, ни за какие деньги!.. "Ага, вот как, - мелькнуло в голове Керлинга. - Он думает, что клинок у меня. Тогда придется сделать ложный ход". Он поставил свой стул против гостя, верхом уселся на него и, пристально посмотрев в глаза старика, начал свой "ход". - Позвольте, позвольте... Я припоминаю. Покойный Ахмедбек говорил, что тайна клинка известна лишь двум: ему и еще кому-то. Вот имя я забыл... Уж не вам ли? Ахун отвел глаза. Кажется, этот господин все знает. Ахмедбек оказался несерьезным человеком. Видно, и сын в него... Кто тянул за язык Ахмедбека? Рассказывать какому-то иностранцу историю клинка!.. Ведь они поклялись на коране хранить тайну. Только смерть бека давала право раскрыть ее третьему человеку - наследнику, Нарузу Ахмеду. Значит, бек нарушил клятву? Что же теперь делать? - Много ли вам дают за клинок, господин? - спросил Ахун. У него появилась шальная мысль приобрести клинок. Керлинг назвал сумму и едва сдержал улыбку. Старик ахнул Аллах акбар! Шутка сказать! Таких денег не скопить и за двадцать лет! - А не подскажет ли сын Ахмедбека имя того второго, кто знает тайну клинка? - задал Керлинг коварный вопрос. - Нет, нет! - испугался Ахун. - К Нарузу не надо обращаться. Он глупый человек. Очень глупый. Как можно было, обладая клинком, продать его? Ведь клинок вывез с той стороны Наруз Ахмед. Вывез, держал столько лет и продал. Ну, разве он не глупец? - Вот как? Я этого не знал. Хм... - Нарузу ничего не надо говорить, он только испортит дело. То, что знают двое, не обязательно знать троим. Хорошо, когда знает один, хуже - двое, совсем плохо - трое. Мы двое знали и, видите, что получилось... - О! - радостно воскликнул Керлинг. - Теперь все стало понятным. Значит, вы, достоуважаемый ата, и являетесь одним из двоих, знающих тайну? - Я... - тихо уронил Ахун и рукой стер со лба проступивший пот. - Так в чем же дело? Что вас смущает? Вы что, собираетесь унести тайну с собой в могилу, как сделал Ахмедбек? Не глупо ли? При вашем положении я не скромничал бы. Надо рассуждать по-деловому. От молчания, могу вас заверить, вы ничего не выиграете. Послушайте, ата: один знает тайну, но у него нет клинка, у второго есть клинок, но он не посвящен в тайну. Какой толк в этом? Но если оба вступят в союз, то будут и деньги, и богатство. Подумайте, Ахун-ата! - Плохо все получилось, - смущенно забормотал Ахун. - Очень плохо. Но если сам бек разболтал, то нужно ли мне соблюдать клятву? Хорошо, я расскажу. Но при одном условии: обещаете не обмануть меня? Я очень стар, господин, мне восемьдесят лет. Мне уже трудно собирать травы, ходить по домам. Глаза стали плохо видеть, ноги отказываются носить... Но у меня есть молодая жена, совсем молодая. Ей шестнадцать лет. Она никого не имеет, кроме меня. И она собирается подарить мне наследника. Вы понимаете? Нам много на троих не надо. Если вы... - Довольно, все понятно, - нетерпеливо перебил его Керлинг. - Я твердо обещаю и даю в этом слово. - Спасибо. Я знал, что вы не обидите старика. Вы - человек образованный, иностранец, хорошо знали Ахмедбека... - Да, да... я все понимаю. - Тогда слушайте... И Ахун рассказал все. Освободившись от тайны, он почувствовал облегчение, будто сбросил с плеч долголетний, изрядно надоевший груз, и потянулся к чайнику. Керлинг, все время молча слушавший, с досадой хлопнул по столу так, что подскочили вазочки, и воскликнул: - Господи! Какой же я идиот! Я ничем не лучше этого Наруза Ахмеда. Ладонь Ахуна, протянутая к чайнику, застыла в воздухе. - Что вы сказали? - переспросил он. - Что я идиот! - повторил Керлинг, не на шутку взволнованный. - Ведь я обменял этот клинок на клыч. По своей собственной воле. Я ведь ничего не знал! Ничего! Вы теперь понимаете? Нет, старый Ахун не понимал. Лицо его сразу обрело глупое выражение. Он весь обмяк и готов был расплакаться. Он понял лишь то, что с ним разыграли злую шутку. Его обдурили. Его, восьмидесятилетнего уважаемого табиба, повидавшего на своем веку так много разных людей, обманули, как болтливую женщину. Этому иностранцу просто надо было выведать тайну клинка, и он добился своего. Теперь ему Ахун не нужен. Ай-яй-яй... Что же он натворил?.. - Вы, я вижу, не верите мне? - обратился к нему Керлинг. - Напрасно. К сожалению, эмирского клинка у меня уже нет. Это правда. Я его обменял, и клинок находится сейчас там, - он неопределенно показал рукой, - в Советской России... Ахун молчал. Он поднялся, взял свой узелок, лежавший на полу возле ног, и, не простившись с хозяином, шаткой походкой направился к двери. Сердце его нехорошо, тупо болело от обиды, бессилия и злобы. Он долго не мог попасть ногами в башмаки. Когда Ахун наконец обулся и за ним закрылась дверь, Керлинг усмехнулся: - Старая обезьяна! Не поверил! И еще обиделся. Ну и черт с тобой! Для меня теперь ясно одно: дело это стоит крупной ставки. Надо вспомнить имя советского офицера во что бы то ни стало! 8 Стояла темная безлунная ночь. Из комнатушки Наруза Ахмеда тускло светился рыжий огонек. Ахун подкрался к оконцу и прислушался. Наруз Ахмед был не один. Слышались два голоса. Старик попытался заглянуть в окно, но ничего не увидел: стекло было мутное, затянутое густым слоем пыли. "Кто там у него? - подумал Ахун. - С кем он водит дружбу, этот ишак?" Прижавшись к стене, будто сонная птица, Ахун стоял, обдумывая происшедшее. Медленно ворочались мысли. Как ни глуп был сын Ахмедбека в глазах старого табиба, но сам себе старик казался еще глупее этого щенка. Если Наруз Ахмед, не зная сути тайны, продал клинок, то Ахун сделал худшее - он выболтал все сокровенное. Снедаемый стыдом и раскаянием, он пришел сюда, чтобы поделиться с Нарузом Ахмедом, обсудить положение, найти выход. Старик ждал, когда гость уйдет от Наруза Ахмеда, но тот, видимо, не торопился. Стоять под окном было и трудно и неловко. Мало ли что могут подумать соседи. И Ахун решил войти в дом. Наруз Ахмед догадается, зачем явился табиб, и постарается выпроводить гостя. Ахун пробрался во двор, вошел в открытую дверь и оказался в совершенно темных сенцах. Лишь по звуку голосов он на ощупь взял нужное направление и отыскал вход. В комнате было двое: Наруз Ахмед и незнакомый человек, по-видимому иранец. Это был приятель Наруза Ахмеда полотер Масуд. - Салям! - коротко бросил старик, приложив руку к груди. - А! Достопочтенный Ахун-ата! Салям алейкум! - весело отозвался Наруз, вышел из-за стола и, подойдя к старику, пожал его дряблую руку своими сильными руками. - Вы очень плохо выглядите, - заметил он. - Что случилось? Больны, устали или неприятность какая-нибудь? - Всего понемногу! - неопределенно ответил Ахун и опустился на низенькую скамеечку. - Это заметно, - сказал Наруз Ахмед и вернулся к столу. - Я сразу увидел. В тот раз вы были значительно лучше. Старик глубоко вздохнул и обвел взглядом комнату. Удивительно! За короткое время она преобразилась. Над кроватью висит цветистый коврик, сама кровать покрыта синим шелковым покрывалом. На полу - дорожка. Ничего этого раньше не было. Не было и квадратного стола на низеньких ножках, и полдюжины скамеек. В углу пыхтит медный самовар - тоже обновка! Появилась лампа... Глаз Ахуна умеет замечать. Все это новенькое появилось только что. А на столе? А на столе голубые чайники с красными узорами, такие же пиалы, белые лепешки, сахар, сушеные фрукты, мед и бутылка. Если судить по тому, как разговорчив и приветлив хозяин, тогда ясно, с чем она. На Нарузе свежий чесучовый костюм. И всем своим видом он выражает воплощенное благополучие. Вот что значат деньги! И все это позволил себе Наруз Ахмед, конечно, благодаря великодушию старого фокусника Али Мансура, не иначе! От чая Ахун не отказался и принял из рук хозяина пиалу. Разговор начался было о погоде, но скоро прервался. Ахун отхлебывал чай маленькими глотками, посапывал и исподлобья разглядывал Масуда. Когда старик покончил с пиалой, Масуд почувствовал, что он здесь лишний, распрощался и вышел. После того как стихли его шаги, Ахун поинтересовался: - Кто это? - Местный житель, хороший человек и мой давний знакомый. Мы когда-то работали вместе в отеле "Дербент" полотерами. А что? - Ничего. Я к тебе по делу. - Я так и подумал. - Беда случилась, - проговорил Ахун упавшим голосом. Наруз Ахмед насторожился: - Какая беда, с кем? - С тобой и со мной, - ответил Ахун. Он достал из-за пояса кубышку с насом, повертел ее в руках и сунул обратно. - Ну, ну... Говорите... Что же вы? - подтолкнул его обеспокоенный Наруз. - Сейчас. Сейчас, сын мой. Если бы ты знал только, как мне тяжело говорить об этом, как больно моему старому сердцу, как тягостно на душе. Все случилось какой-нибудь час назад, а я, кажется, постарел на добрый десяток лет. - Ахун сделал глубокий вздох, часто заморгал глазами и начал щипать свою бороду. - Пока ничего не понимаю... - А я ничего еще и не сказал, - строго заметил Ахун, - И ты не торопи меня! - Он нахмурился, выждал немного и продолжал: - Сегодня вечером ко мне пришел незнакомый иранец. Он сказал, что меня зовет какой-то знатный господин, и велел торопиться. Мы сели в машину и поехали. Остановились возле особняка на улице Лалезар. - Старик закашлялся и потянулся к пиале. Название улицы привело в смятение Наруза Ахмеда. Он хотел было задать вопрос, но сдержался и промолчал. - Слушай дальше, - продолжал Ахун. - Иранец провел меня в богатый дом, и там встретил нас хозяин, такой же больной, как ты сейчас. - Кто же он? - перебил его Наруз Ахмед. - Богатый иностранец. - Каков из себя? - Хм... Разве это важно? Ну, как сказать... Пожилой, лет под шестьдесят. Светлый. Волосы гладкие, прилизанные. Ростом, пожалуй, с тебя. Хорошо одет. Свободно говорит по-нашему. "Он... он..." - мелькнуло в голове Наруза Ахмеда и он поторопил рассказчика: - Ну, ну... Говорите дальше. Ахун продолжал: - Этот иностранец знает кое-что обо мне и о твоем отце. Он познакомился с Ахмедбеком еще в Бухаре. Встречался с ним в Афганистане. Ахмедбек показывал ему свой клинок и рассказал тайну клинка. - Быть не может! Что за ерунда! - воскликнул Наруз Ахмед, изменившись в лице. Ахун покачал головой: - Я сам вначале не поверил, но это так. - Чушь! Отец ничего не говорил мне об этом иностранце. Он говорил о вас. - Не знаю, не знаю, - пробормотал Ахун. - Я передаю тебе то, что я слышал. Оказывается, на этом свете нет ничего невозможного. - Не могу поверить, чтобы отец... А зачем вас позвал иностранец? - Я долго не мог догадаться, а потом он объяснил. Он рассказал мне все и спросил, могу ли я подтвердить, что в клинке таится важный секрет. - И что же сказали вы? - Я сказал, что Ахмедбека знал, что видел в его доме клинок, но ни о какой тайне никогда ничего не слышал. Он рассмеялся и говорит: "Я не верю вам. Но если вы забыли тайну, то я могу напомнить вам о ней". Иностранец вышел из комнаты и вернулся с клинком в руках. В глазах у меня помутилось. Это был клинок твоего отца, подаренный ему эмиром. Ошибиться я не мог... Иностранец спросил, подавая мне клинок: "Это он?" Я преодолел волнение, охватившее меня, и твердо сказал, что это не тот клинок. "Не тот?" - удивленно спросил он. Я повторил, что не тот. Он обнажил клинок, положил его на стол, склонился над ним и произнес: "А может быть, вы ошибаетесь? Смотрите сюда!" - А у меня дрожали руки и ноги. - "Видите вот эти узоры, черепа и цифры? Ведь суть-то в них. Неужели я спутал? Не может быть на свете второго такого же клинка!" Я сделал вид, будто не понимаю, и повторил, что ни разу не видел этого клинка. - Вы не спросили, откуда у иностранца клинок? - Спросил. Он ответил, что ему подарил его Ахмедбек перед уходом на советскую землю. - Но это же ложь! Почему вы не разоблачили его? Ахун пожал плечами. У Наруза Ахмеда все перемешалось в голове. Рассказ старика он принял за чистую монету, а потому и не мог разобраться в создавшемся положении. Зачем только понадобилось Керлингу выдумывать, будто клинок подарил ему отец, когда он купил его у Исмаили? Как мог Керлинг знать Ахмедбека? При чем здесь Бухара, Афганистан? Почему отец при жизни не обмолвился об этом ни словом? Да и мог ли отец посвятить в тайну клинка чужеземца? Нет, нет, это не похоже на отца. О клинке Керлинг узнал от него же, от Наруза, в ту злосчастную ночь... Но Наруз ни словом не обмолвился о каких-то узорах, черепах... Он сам ничего не знал, кроме того, что клинок может принести богатство. Только это он и сказал Керлингу. Выходит, что клинок все же у Керлинга. А откуда он мог узнать об Ахуне? О черт! Да Наруз сам назвал имя старика... Ахун и Наруз Ахмед сидели у стола друг против друга, взволнованные, в глубоком молчании, думая каждый о своем. - Что же теперь делать? - проговорил наконец Наруз Ахмед. - Выкрасть клинок у иностранца, - твердо сказал Ахун. - Что? - переспросил Наруз Ахмед, будто не расслышал. Ахун повторил. Наруз усмехнулся: хорошенькое дело - выкрасть! Если бы знал старик, чем закончилась попытка выкрасть клинок, он не предложил бы такой глупости. - Что же ты молчишь, сын мой? - спросил Ахун. - Думаю - Да, верно, думать надо. Выкрасть клинок - нелегкое дело. - Я тоже так полагаю. Очень нелегкое. Мне кажется, что не стоит и браться за такое дело. В глазах старика блеснули злые огоньки. - Если ты намерен и дальше жить нищим и отказываешься от богатства, идущего тебе в руки, тогда не стоит браться. Ты однажды уже оказался глупцом, хочешь стать им вторично? Наруз Ахмед вскочил. Ярость сузила его глаза. Он подошел вплотную к старику и дрожащим от гнева голосом не произнес, а прошипел: - Вот что я скажу вам, уважаемый Ахун-ата... Этот клинок со своей проклятой тайной сидит у меня в печенках. Я не мальчик. Я не верю, что смогу когда-нибудь стать богатым. Это лишь слова... Мне надоело их слушать... Я продал клинок, потому что не знал тайны, и считаю, что правильно поступил. На кой черт мне тайна, которой я не знаю. А теперь запомните: до той поры, пока вы не откроете, в чем заключается секрет, я не ударю пальцем о палец! Ошеломленный Ахун смотрел на него, выпучив глаза, и беззвучно шевелил губами. - Нашли ишака! - кричал Наруз Ахмед. - Ведь вы не полезете за клинком в дом этого господина? Значит, лезть придется мне? А знаете, чем это пахнет, если я попадусь? Так вот, досточтимый Ахун-ата, я должен знать, во имя чего я пойду на такой риск, ради чего стану жертвовать шкурой. Поэтому выкладывайте все начистоту! Тогда и будем вместе ломать голову. Не хотите? Ваше дело. Но в таком случае я вам больше не слуга... Возитесь сами с клинком... Подумайте: тайну знали отец, вы и иностранец. Но почему я один, вслепую, ничего не зная, должен красть клинок? Да быть может, эта тайна гроша ломаного не стоит! Или я хуже всех? Или мне нельзя доверить серьезное дело? Или вы хотите только использовать меня, а потом оставить в дураках?.. - Хватит! Успокойся! - наконец перебил его Ахун. - Садись и слушай! Наруз Ахмед сел за стол и закурил. Старик начал рассказ. 9 Немалых трудов стоило Керлингу узнать имя советского офицера-переводчика, у которого он выменял клыч. Керлинг побывал в издательстве, которое устроило тогда прием корреспондентов, в редакции газеты, где он встречался с лейтенантом. Но тщетно, почти никто офицера не помнил, а те немногие, что смутно вспоминали, не могли назвать его фамилию. И тут он вспомнил о таджике, владельце ошханыЪ517Ъ0, который, по словам лейтенанта, подарил ему клыч. Правда, прошло три года с лишним, ошханщик мог умереть, уехать из Тегерана или бросить дело. Но все равно необходимо было попытаться отыскать его. Быть может, он назовет имя и фамилию лейтенанта. Керлинг обрядился в восточный костюм, надел на пояс клыч и отправился на поиски. Он обходил по очереди все ошханы и чайханы. Клыч обращал на себя внимание, его разглядывали, щупали, вынимали из ножен, но не нашелся ни один ошханщик, который признал бы в клыче вещь, когда-то ему принадлежавшую. Керлинг напрасно исколесил и исходил все трущобы и закоулки города. Надежды его угасали. Гуссейн принимал близко к сердцу неудачи хозяина. Он не переставал расспрашивать базарный люд и однажды пришел с известием, что где-то на южных окраинах города есть ошхана таджика Турдыева. Был ли там господин? Приунывший было Керлинг воспрянул духом и снова двинулся на поиски. Он нашел ошхану на кривой зловонной улочке. Правда, вид ее не слишком обнадеживал: не верилось, что советский офицер мог посещать такую лачугу. Но едва Керлинг, переступив порог, уселся за низенький столик, как хозяин заведения, маленький старичок с колючими глазками, выскочил из-за стойки и подбежал к нему. - Господин! Где вы купили эту вещь? - спросил он, не соблюдая никаких церемоний и даже не приветствуя гостя. - Она знакома вам? - хитро улыбнулся Керлинг, поправляя ремешок, на котором висел клыч. - Гм... Кажется, была знакома... - Вот потому-то я и пришел сюда. У вас найдется тут подходящее местечко? - спросил Керлинг и обвел взглядом комнату с низким небеленым потолком. В воздухе стоял чад, пахло шашлыком и луком. На земляном полу восседала группа оборванных посетителей. Хозяин, приложив руку к сердцу, поклонился и пригласил Керлинга следовать за ним. Он вывел его во двор и усадил на пустой ящик, предварительно сбросив с него сырую овечью шкуру. - Ваша фамилия Турдыев? - спросил Керлинг. - Ганифа Турдыев, уважаемый господин, Ганифа Турдыев... - несколько испуганно подтвердил хозяин. - Скажите, этот клыч не принадлежал вам когда-нибудь? Хозяин, не понимая, к чему ведет речь этот иностранец, на всякий случай затягивал время и долго вертел клыч в руках. Керлинг потерял терпение и напомнил: - Мне сказали, что в сорок шестом году вы подарили этот клыч своему земляку... Сообразив, что, собственно говоря, опасаться ему нечего, хозяин затараторил: - Да, да, да... Вы напомнили... Это давно было... Подарил сыну старого друга, Джуме Садыкову. А как попал клыч к вам? "Я старюсь, - думал в это время Керлинг. - Джума Садыков! Конечно, Джума Садыков, Как я мог забыть?" Турдыеву он сказал: - Садыков мой хороший знакомый... Умный, образованный человек. Он был моим гостем и перед отъездом на юг Ирана оставил клыч. На обратном пути он не попал в Тегеран. Клыч остался у меня. Вещь ценная, я давно хотел вернуть ее Садыкову, но не знаю адреса. Где его искать? - Ну, это беда небольшая, - улыбнулся Турдыев. - Садыкова надо искать в Бухаре. Он и родился в ней, и живет там. - В Бухаре? - В Бухаре, - почему-то вздохнул хозяин. - А вы давно оттуда? - О! Очень давно, с шестнадцатого года, еще до русской революции уехал. Вместе с отцом Джумы мы бежали в Иран, когда началась мобилизация на царскую службу. Война тогда была, много народу уходило из Бухары. Отец Джумы умер десять лет назад, не дождался встречи с сыном, а я все живу и только собираюсь умирать... - Вам еще рановато, - вежливо возразил Керлинг. - Вы молодо выглядите. Старик усмехнулся: - Сладкие слова... Слушать их приятно, но помолодеть от них нельзя. Керлинг встал. - Что ж... Попытаюсь отыскать Садыкова. Большое вам спасибо... Этой же ночью Керлинг выехал на машине далеко за город и остановил машину в пустынном месте. Он вынул из небольшого чемоданчика портативную коротковолновую радиостанцию, установил ее на заднем сиденье и поднял над кузовом автомобиля длинный и гибкий стержень антенны. Подключив питание, он надел наушники и стал настраиваться. Через минуту рука его привычно запрыгала на малюсенькой пуговке ключа, выстукивая шифр. В эфир полетели точки и тире. Они означали: "Отыщите в Бухаре Джуму Садыкова, бывшего в сорок шестом году лейтенантом, переводчиком в Иране, сделайте все возможное, чтобы клинок с головкой дракона, вывезенный им из Тегерана, попал к вам. Слушаю вас через десять суток". Закончив передачу, Керлинг свернул радиостанцию и помчался обратно в город. Ровно через десять суток был получен ответ: "Джума Садыков подарил свой клинок единственному восемнадцатилетнему сыну офицера Саттара Халилова. Халилов жил в Бухаре и год назад выехал. Куда - выясняю. Слушайте меня через семь суток". Прошло семь суток, еще семь, шесть раз по семи... Прошло три месяца, телеграммы не поступило. Эфир молчал. Керлинг встревожился. Что случилось? Радиоточка была на централизованном учете, и за нее следовало два раза в год отчитываться. После долгих раздумий Керлинг решил принять срочные меры... 10 Когда тайна клинка стала известна Нарузу Ахмеду, он лишился покоя, день и ночь думал о ней, решился на все, вплоть до убийства, лишь бы вернуть клинок. Он так горячился, что старый Ахун в ужасе хватался за сердце. - Ждать нельзя, - мрачно твердил Наруз, - этот несчастный иностранец может опередить нас. - Но ты же боишься выкрасть клинок? - ехидно напоминал Ахун. - Как же мы его добудем? - Теперь я согласен на все! Только бы скорее! Оба они пришли к выводу, что клинок хранится в городском доме Керлинга. Однако взять его оттуда было трудно. В доме постоянно находились хозяин, его жена, штат прислуги. За город Керлинг выезжал редко, обычно с субботы на воскресенье. Наконец, измученный думами и уже отчаявшийся, Наруз Ахмед заявил старику, что вдвоем они ничего не добьются и что надо привлечь третьего - полотера Масуда. Он приятель Наруза Ахмеда, он должен помочь, а если откажется, то уж во всяком случае не выдаст. Поэтому стоит рискнуть. Ахун задумался. Как и большинство людей, много поживших на свете, он был очень осторожен и недоверчив. Кто его знает, этого Масуда... Однако после долгих уговоров и доказательств старик сдался. Но поставил условие: прежде чем раскрыть Масуду дело, надо хорошенько его проверить, узнать поближе. Ведь Ахун видел полотера только раз, а Наруз может ошибиться: молод, горяч. Масуд стал частым гостем Наруза Ахмеда. Разговоры велись на разные посторонние темы, но Ахун неизменно направлял их так, чтобы выведать главное в характере полотера: жаден ли Масуд к деньгам, как он поступит, если ему подвернется, например, случай заработать без особого труда за несколько часов сумму, превышающую его годичный заработок. Оказалось, что Масуд не прочь рискнуть и, пожалуй, согласится на любое выгодное дельце. Деньги не пахнут. Наконец старик успокоился и поручил Нарузу Ахмеду поговорить с Масудом с глазу на глаз и прямо пригласить его к участию в деле. Наруз Ахмед оказался добрым пророком: Масуд не только согласился, но и очень обрадовался предложению. Разговор состоялся три дня назад, а сегодня предстояло все уточнить и наметить окончательный план. Масуд явился точно в назначенное время, а вслед за ним приплелся и Ахун. Теперь уж нечего было играть в прятки, можно брать быка за рога. И как только все трое расселись за столом, Ахун откашлялся, разгладил бороду и обратился к Масуду: - Наруз Ахмед сказал мне, добрый человек, что ты согласен помочь нам выйти из беды... Кхе-кхе... Так вот, надо браться за дело, если ты не раздумал. - Почему не помочь хорошим людям, достопочтенный Ахун-ата, - солидно ответил Масуд. - Помочь можно. Только Наруз обещал рассказать мне, зачем вам понадобился этот клинок. - А разве он не объяснил? - с наигранным удивлением спросил старик. Масуд покачал головой. - Что ж... Придется, видно, посвятить тебя в нашу тайну, - строго и значительно произнес Ахун, подозрительно поглядев на дверь и окно. - Только ты поклянешься памятью отца, деда и прадеда твоего, что ни одна душа не узнает от тебя, почему нам нужен клинок... Масуд, то прижимая руки к сердцу, то поднимая их к потолку, поклялся, что будет нем как рыба. Старик вплотную придвинулся к нему и с таинственным видом начал: - Я не знаю, каким образом украденный у нас клинок попал к твоему хозяину. Тут дело нечистое... Но меня это теперь не интересует. Я просил господина Керлинга продать мне клинок, давал за него много денег, втрое больше, чем он стоит. Но Керлинг посмеялся надо мной. Я просил одолжить клинок под денежный залог на короткое время, он отказал и в этом. - Значит, вы беседовали с хозяином? - удивился Масуд. - Да, сын мой. Но его не уговорить... Злой человек и не хочет понять меня. А ты мусульманин, такой же, как и мы, и все поймешь. Ты знаешь, что такое шариат и что он означает для нас. Так вот, слушай! Отец Наруза, Ахмедбек, был моим верным и преданным другом. Ему отрубили голову клинком, который прячет у себя твой хозяин. Я дал клятву аллаху, что от этого клинка умрет и тот, кто погубил Ахмедбека. От клятвы никто меня не освободит. Клинок нужен скорее мне, чем Нарузу Ахмеду. Но я уже стар, и у меня нет сил, я не смогу расправиться с убийцей. За меня сделает это Наруз, сын Ахмедбека. - А где живет убийца? - поинтересовался Масуд. - Недалеко, в Исфагани. Клинок нужен нам не более как на две недели. За это время свершится то, о чем будут знать лишь аллах да мы трое... - Всего на две недели? - Не больше. - Это облегчает дело, - будто про себя заметил Масуд. - Возможно, и за неделю управимся, - подхватил Ахун. - Как только свершится праведная месть, мы водворим клинок через тебя на прежнее место. - Понимаю... Но вы твердо уверены, что клинок у Керлинга? - Я держал его в руках! - воскликнул Ахун. - Видел его так, как вот тебя сейчас! - Где же он прячет его? Может быть, увез на дачу? - Там его нет, - мрачно отрезал Наруз Ахмед. - Непонятно, - пожал плечами полотер. - Все старое оружие развешано, я его знаю наперечет. А вашего клинка не видел... - Придется осмотреть все, - решительно заявил Наруз. - Понимаю, придется обыскать шкафы, - согласился Масуд. Договорились так: в субботу, через три дня, Масуд будет натирать полы в доме Керлинга и задержится дольше обычного. Когда стемнеет, Наруз Ахмед подойдет к дому и у окна, которое Масуд специально откроет, свистнет. Масуд подаст ему клинок и оставит окно открытым. Надо сделать так, чтобы подумали, будто в дом проникли воры через окно. Когда обо всем договорились, Ахун предложил полотеру немного денег вперед. Тот решительно отказался: - Не надо, Ахун-ата. Вы поверили мне, я должен верить вам. Рассчитаемся потом. ...В пятницу днем почтальон принес Нарузу Ахмеду письмо, первое за много лет. Наруз не мог даже сообразить, от кого оно. Быстро надорвав край конверта, он вынул листок, развернул его и прочел: "Уважаемый! Придите за своими документами в то место, где вы их оставили. Жду вас в субботу, ровно в восемь вечера". - Проклятие! Керлинг! - воскликнул Наруз Ахмед. - И главное - в субботу! Вспомнил же! Не пойти? Неудобно. Черт знает что! А может быть, это и к лучшему? Значит, в субботу Керлинг останется на ночь на даче, и Масуд может действовать смелее. Но мне надо до темноты вернуться в город. Можно успеть... Скажу - тороплюсь. Что-нибудь придумаю. Придется только взять арашкечи туда и обратно, чтобы не опоздать. Ради такого дела можно и поизрасходоваться! 11 В субботу в начале восьмого Керлинг сел в автомобиль и покинул Тегеран. План действий Керлинг наметил раньше, но сейчас, сидя за рулем, он в который раз уже мысленно отшлифовывал его начисто и уточнял кое-какие изменения на случай непредвиденных происшествий. На полпути к загородному дому он обогнал извозчика и увидел сидящего в экипаже Наруза Ахмеда. Керлинг съехал на обочину и затормозил. Когда экипаж подъехал, Керлинг поднял руку и спросил Наруза Ахмеда: - Вы куда, любезный? - К вам. - Прошу в автомобиль. Наруз Ахмед смешался. Как быть? Отказаться - неудобно, а отпустить арашкечи - значит опоздать в город к наступлению темноты. Наверно, придется попросить арашкечи следовать за ними. Да, да... Только так. - Я очень тороплюсь, - пробормотал он виноватым голосом. - Тем более! - Я хотел и обратно на арашкечи... - А чем хуже моя машина? - улыбнулся Керлинг. - Я могу вас подвезти в город. Наруз Ахмед пожал плечами, расплатился с арашкечи и отпустил его. До дачи оба они молчали, Керлинг набрасывал в уме план предстоящего разговора, а Наруз Ахмед думал о том, как бы ему не опоздать к условленному времени в город... В кабинете хозяин усадил гостя на знакомую ему тахту и проговорил, глядя на Наруза Ахмеда в упор своими желтовато-серыми глазами: - Вы оказались человеком слишком настойчивым. - Что? - непонимающе переспросил гость. Керлинг повторил: - Да, да... очень настойчивым. Ну что ж... Это неплохо. Твердый характер. В комнате появился Гуссейн. - Ужин накрывать, господин? - Накрывай. На двоих. Гуссейн вышел. - Я получил ваше письмо... - робко заметил Наруз Ахмед. - Вы пишете, что я могу взять свои документы... - Совершенно верно. Вот они! - Керлинг вынул из кармана документы и подал их гостю. Тот поспешно встал, спрятал их и сказал: - Большое спасибо, господин. Мне можно идти? - Как хотите. А впрочем, куда вы торопитесь? Это не секрет? - Нет, почему же... - изобразив на лице смущенную улыбку, ответил Наруз Ахмед. - Ну, как вам сказать... Тут скрывать нечего. Меня в городе ждет женщина. Я ведь холостяк... Для души... - Вполне понимаю вас, - серьезно ответил Керлинг и встал. Пройдя к стенному шкафчику, он открыл его, вынул оттуда бутылку вина и два бокала. - Но как сказал великий Омар Хайям: Хмельная чаша нам хотя запрещена, Не обходись и дня без женщин и вина; На землю выливай из полной чаши каплю, А после этого - все осушай до дна!.. Наруз Ахмед был далек от поэзии и пробормотал в ответ что-то нечленораздельное. Подав бокал гостю, Керлинг наполнил его вином, затем налил в свой и сказал: - Выпьем за женщину, которая вас ждет. Ошарашенный, ничего не понимающий Наруз Ахмед покорно выпил вино. Керлинг сощурил глаза и спросил: - Как? Хорошо? - М-м-м... - Вы правы, чудесный напиток... Присядьте на минутку. Стоять неудобно. Я вас долго не задержу, - и Керлинг отнес вино и бокалы обратно в шкафчик. "Значит, он останется здесь ночевать, - подумал Наруз Ахмед. - Иначе бы он не заказал ужина. Это мне на руку". - Вы, как мне кажется, - начал Керлинг, покачиваясь на каблуках, - назначили свидание избраннице своего сердца на улице Лалезар? Наруз Ахмед смотрел на него не мигая. - Вы, по-моему, - продолжал в том же духе Керлинг, - должны, как только стемнеет, подойти к одному дому на улице Лалезар и посвистать у открытого окна. Так? Наруз Ахмед молчал. Он смотрел на Керлинга, как мышь на удава. Из головы улетучились все мысли, будто она начисто лишилась возможности рассуждать и понимать. Керлинг расхохотался. - Довольно ломать комедию! Ваше упрямство можно использовать умнее. Вы ведете дурацкую игру: бросаете крупную ставку - собственную голову, а в банке медного гроша нет. Поняли? Я все знаю. Масуд продал мне ваш разговор. Но предупреждаю: если с Масудом что-нибудь случится, а впрочем... Не стоит. Вы сами поймете, что вся ваша затея не стоит бараньего хвоста. Вы поверили на слово этому выжившему из ума старику Иргашеву? Напрасно. Он солгал вам. Я не показывал ему клинка... По той простой причине, что его у меня нет. Давно нет. Я показывал Иргашеву фотоснимок, сделанный мною три года назад. А клинок, если уж вы хотите знать, находится на вашей родине. Наруз Ахмед, потупясь, слушал. Он не верил ни одному слову этого человека, и бешенство отчаяния все больше овладевало им. - Вы говорили мне в прошлый раз, - продолжал Керлинг, - что в сорок первом году какой-то немецкий майор обучал вас всяким премудростям. Правильно? Наруз Ахмед машинально кивнул. Он все еще не пришел в себя и упрямо думал: "Надо этому белесому человеку вцепиться в горло..." - И топографии? Наруз Ахмед вновь кивнул. - И прыжкам с парашютом? - Да, - впервые разомкнул уста Наруз Ахмед и взглянул на хозяина. - Я совершил шесть прыжков. Из них один затяжной. - Отлично! Все это пойдет на пользу и облегчит дело. Вам очень нужен клинок? - Он должен быть найден! - Я вам помогу в этом. Я тоже немного заинтересован... Вам, надеюсь, известна тайна клинка? - В подробностях неизвестна, - покривил душой Наруз Ахмед. - Неужели Ахун Иргашев не рассказал? - Нет. И не скажет, пока клинок не будет найден. - Упрямый человек. Ну, до тайны мы и сами доберемся. - Трудно... Я видел чеканные знаки на клинке. Ничего не понять... - смелея с каждой минутой, заявил Наруз Ахмед. - Поймем. Ко всем тайнам, имея голову, можно подобрать ключи. Курите, - предложил Керлинг, подавая сигару. - И слушайте! Он подробно рассказал, как купил клинок и как обменял его на клыч. Наруз Ахмед слушал внимательно, не перебивая, но когда в заключение услышал, что клинок сейчас находится в руках единственного сына советского офицера Саттара Халилова, он побледнел, подскочил к Керлингу и с силой схватил его за плечи. - Что с вами? - отступая, спросил испуганный Керлинг. - Вы сказали - Саттар Халилов? - Да... - И у него сын? - Да, это совершенно точно. Наруз Ахмед застонал и, сжав руки в кулак, постучал им по своему колену. - Эта фамилия что-нибудь вам говорит? - О да, - скривив губы в злой улыбке, простонал Наруз Ахмед. - О многом говорит! Саттар Халилов - бывший батрак моего отца. - Интересно... - О-о-о! Он мой кровный враг. Его тесть убил моего отца. Если у него есть сын, да еще единственный, то это мой сын! Керлинг приподнял брови. Пришла очередь и ему удивляться. - Саттар Халилов украл у меня жену, силой вырвал из рук моих слуг, и увез ее ночью из дому. Я не мог отомстить, не успел... О-о-о... - Позвольте, - прервал его Керлинг.- А как отнеслась к этому ваша жена? - Что? - Ее устраивал подобный вариант? Наруз Ахмед вздохнул и опустил голову. События восемнадцатилетней давности ожили и промелькнули перед ним так зримо, что казалось, будто в ноздри пахнуло запахом пыльных садов кишлака Обисарым... - Это очень длинная и очень старая история, - неохотно произнес он, очнувшись. - Я уже стал забывать. - Придется вспомнить, дорогой. Я обязательно хочу услышать ее. И не из пустого любопытства. Будьте мужчиной, успокойтесь и рассказывайте. Впрочем, погодите... Керлинг приоткрыл дверь кабинета и громко хлопнул два раза в ладоши. Появился Гуссейн, толкая впереди себя низкий столик на колесиках, сервированный для ужина на двоих. Подкатив столик к тахте, Гуссейн неслышно исчез. Не присаживаясь, Наруз Ахмед опрокинул в глотку две большие рюмки коньяка и, крупно шагая взад и вперед по ковру, начал рассказ. Керлинг был вторым после Ахуна человеком, перед которым он без утайки выложил все: и ненависть свою к новой и чужой ему жизни там, на бывшей родине, и презрение к людям, которые были рабами отца и должны были стать его рабами, но почему-то учатся в вузах, ездят на курорты, командуют и хозяйничают. Слушая его, можно было подумать, что дехкане в Советском Узбекистане и Таджикистане уже много лет едят и пьют его, Наруза Ахмеда, добро. Он подробно рассказал о смерти отца, о встречах с Халиловым, о том, как насильно сделал Анзират своей женой, чтобы мстить, мстить, мстить... И за смерть отца, и за потерю земли и стад, за все, все... Он не скрыл даже того, что намерен был выместить свою злобу не только на Анзират, но и на ее потомстве. Окончив исповедь, Наруз Ахмед уселся на тахту и яростно накинулся на еду и питье. Взволнованный необычным рассказом, Керлинг долго молчал и наконец, отставив крошечную рюмку, изрек: - Поразительно! Восток! Азия! Какое роковое сцепление обстоятельств! Додуматься трудно! Конечно, ваш сын теперь уже взрослый молодой человек, живет, не ведает, кто его настоящий отец... Поразительно! Скажите мне, и пусть мои вопросы вас не смущают: кто знает, что Халилов... м-м-м... украл вашу жену? - Найдутся такие. Все происходило в кишлаке. - А интересно, остались ли в живых такие, которые смогут подтвердить, что юноша, которого Халилов считает, возможно, своим сыном, в действительности ваш сын? - Должны остаться... - Это очень важно. Вы еще сами не знаете, как важно... А теперь скажите откровенно: чувство мести уже покинуло ваше сердце? - Нет! - крикнул Наруз Ахмед. - Тысячу раз - нет. И теперь особенно. Они еще должны ответить за восемнадцать лет нищеты и позора. Клинок у Халилова. Отцовский клинок - мое богатство - у них. И сын - исчадие ада ненавистного чрева. Он должен умереть. И она, мать его, тоже должна умереть. И проклятый Саттар Халилов! Я не стерплю. Я пойду на все. Я змеей вползу к ним... - Спокойно, спокойно... Наруз Ахмед запустил руку в волосы и взъерошил их. - Я бек, - задыхаясь, сказал он. - Понимаете? В моих жилах течет кровь повелителей! От нашего взгляда дрожала Бухара! Не думайте, что в нищете и ничтожестве я потерял и гордость, и чувство ненависти... - Я так не думаю, - успокоил его Керлинг, про себя подумав: "Этот взбесившийся шакал, кажется, станет моей ручной собачкой..." - Я так не думаю, я понимаю... Очень похвально, что после всего пережитого в вашем сердце остался огонь. Такие люди в наше время - редкость! Наруз Ахмед думал о своем и жадно курил. - И поскольку так, - продолжал Керлинг, - я осмелюсь сделать вам предложение. Как посмотрите вы на возможность без особых хлопот и расходов оказаться на той земле, в Узбекистане? До сознания Наруза Ахмеда не сразу дошел смысл сказанного. Он поднял голову, посмотрел в глаза Керлинга и, помедлив, глухо сказал: - Терять мне нечего. Я уже говорил, что готовился к такой экскурсии. Она не состоялась не по моей вине. - Отлично! - заключил Керлинг, потирая руки. - Честно говоря, я и не ожидал от вас другого ответа. Я понял это еще при первой встрече. Вспомните мои слова, что к разговору о клинке мы еще вернемся... - Помню. И не раз раздумывал над этими словами. - Рад слышать. Значит, я неплохой пророк! - рассмеялся Керлинг. - Решим так: ваша экскурсия на родину будет преследовать две цели: во-первых, добыть клинок и расправиться со всеми, кого вы относите к числу своих кровных врагов. Второе... - Керлинг задумался, посмотрел на своего гостя и уже тихо, растягивая слова, добавил: - Второе и третье несколько проще, но ответственнее... Впрочем, об этом позже... Сейчас установим главное - способ переброски на ту сторону. Наруз Ахмед кивнул головой. - Прыжку с парашютом вас обучали. Поэтому наметим переброску по воздуху. Место приземления изберите сами. Хоть я и бывал в Туркестане, вы знаете его лучше меня, вам и карты в руки. Там найдете моего человека. Он даст вам надежное пристанище и будет верным помощником. Кстати, этому человеку вы вручите небольшую посылочку... О ней я скажу в свое время. Документы получите солидные. Короче, обеспечу всем, чтобы успешно выполнить и наше общее дело, и ваши личные планы. - А как быть с клинком? - Что как? - Тащить его сюда? Что мне делать с ним? Хотя Керлинг и предвидел этот щекотливый вопрос, он застал его врасплох, ибо ответ на него еще не был им окончательно найден. В самом деле, что ответить? Если Наруз Ахмед знает не только о таинственных знаках на клинке, но и способ их расшифровки, то, овладев клинком, он может плюнуть на Керлинга и из покорного исполнителя превратиться в опасного соперника. Керлинг замялся. Чтобы оттянуть время, он занялся приготовлением сложного коктейля из многих напитков, кусочков льда и фруктов. Усердно взбалтывая блестящий никелированный сосуд, он лихорадочно думал: "Решить надо немедленно, сейчас. Но что, собственно, решать? Тайна клинка связана с Узбекистаном. Здесь, на иранской, да и на любой другой земле она ничего не стоит - пустой восточный анекдот. Тайна может "сработать" только на территории Бухары. Следовательно, если не доверить дело Нарузу Ахмеду, придется рано или поздно посвящать в тайну кого-либо другого. А где гарантия, что этот другой, очутившись за кордоном, окажется надежнее?" - Вот что, дружище, - сказал Керлинг, наливая в бокалы свою адскую смесь. - Прекратим игру в прятки. Вы, конечно, отлично знаете, что делать с клинком. Я не верю, что старый Ахун вам ничего не рассказал. Иначе какого черта вы полезли за клинком в мой дом, рискуя собственной башкой? Предупреждаю: если вы вздумаете оставить меня в дураках... - Что вы, господин Керлинг! Как можно! Я не знаю, как благодарить вас за то, что вы сделали для меня... Керлинг усмехнулся: - Вы должны благодарить меня не за то, что я сделал для вас, а именно за то, что я не сделал, но мог сделать. Вы надеюсь, понимаете? Так вот, продолжу свою мысль: любая попытка повести нечестную игру кончится плохо для вас. - Не надо об этом, - запротестовал Наруз Ахмед. - Вы еще не знаете меня. - Поэтому-то и говорю, что не очень знаю вас. Вы вправе не доверять мне, я - вам. Но мы заключаем сделку: я перебрасываю вас в Узбекистан, навожу на след клинка, обеспечивая помощь и возвращение. Вы делаете дело. Результаты - пополам. Ясно? Предупреждаю еще раз: мои люди будут знать о каждом вашем шаге в Узбекистане. На всей нашей планете не найдется места, где мог бы укрыться человек, попытавшийся оставить меня в дураках. Вы можете спросить: "Неужели никто и не пытался обмануть?" Не скрою, пытались. Нашлись такие смельчаки, но все они расплатились жизнью. Не советую следовать их примеру. Наруз Ахмед протестующе замахал руками: - Не хочу даже слушать! За кого вы меня принимаете? - Молчу... Больше об этом ни слова. Надеюсь, мы поняли друг друга. Теперь о вашей задаче. Продолжаю. Дело обстоит именно так, что клинок сам по себе не нужен ни вам, ни мне. Вся суть не в клинке, а в таблице, которая вычеканена на нем. Мы должны иметь эту таблицу. Для того чтобы ее списать с клинка, грамотному человеку понадобится пять минут, не более. Следовательно, и клинок нужен нам не более чем на пять минут... - На пять минут... - повторил Наруз Ахмед, странно улыбаясь. Керлинг подозрительно взглянул на него. - Вы не улыбайтесь, - предупредил он. - Да, да... Таблица - еще не все. Ее надо расшифровать, надо знать ключ к ней. Шифровальное дело - почти моя вторая профессия. Получив от вас начертание знаков - цифры и буквы можно передать по радио, - я попытаюсь найти ключ и результаты сообщу. Вам останется только действовать. И тут Наруз Ахмед решил вдруг предпринять ложный ход, который поднял бы его цену в глазах Керлинга. - Не надо искать ключ, - небрежно сказал он. - Вам его не найти. Этот ключ кроется в изречении из корана, которое надо отыскать над входом в одну из старых мечетей Бухары. Теперь-то я понимаю, почему отец при нашем последнем свидании приказал мне его списать. Мне ясна эта связь... - будто в глубокой задумчивости произнес Наруз Ахмед. - Я намерен был скрыть это от вас. Но теперь хочу на ваше доверие ответить откровенностью... - убежденно закончил он. Керлинг подошел вплотную к гостю, посмотрел на него по-новому и промолвил: - Тронут. Не ожидал. Дайте вашу руку. Пожав руку Наруза Ахмеда, он сел рядом с ним, достал из кармана зажигалку и начал играть ею. Признание Наруза Ахмеда выбило его из колеи. Немного погодя, Керлинг предложил: - Вы останетесь ночевать у меня. - Если это удобно... - Нам никто не помешает, и мы сейчас договоримся о всех подробностях вашей экспедиции. - Как вам будет угодно, - покорно согласился Наруз Ахмед, снова превращаясь в смиренного бедняка. - Подготовка отнимет у нас не больше полумесяца. Многое вам уже знакомо по школе майора... - А как я буду выбираться оттуда? - осторожно поинтересовался Наруз Ахмед. - Очень просто, - Керлинг подошел к столу и взял карандаш с листком бумаги. - Сажать самолет не будем. Это рискованно на чужой территории. Мы подхватим вас с земли на воздух. Наруз Ахмед, не понимая, сморщил лоб. - Сейчас я изображу все, - продолжал Керлинг. - Представьте себе турник. Гимнастический турник. Но это не обычный турник. Высота его метров этак девять, а ширина - пять-шесть. Он сделан из легчайшего, почти невесомого металла, очень прочен, и в сложенном виде его может свободно унести один человек. На углах смонтированы две батарейки с сильными лампочками. К перекладине турника подвешено специальное приспособление, вроде подвижной люльки. Вы садитесь в эту люльку, включаете свет и ждете. Пилот, увидев мигающие лампочки, снизится на бреющий полет и выпустит трос со специальным захватом. Пролетая над турником, захват зацепляет за перекладину, и вы поднимаетесь со всем приспособлением в воздух. Трос внизу раздвоен. На одном конце его закреплен захват, а на другом - снаряжение, вроде портупеи для вас. Уже в воздухе вы надеваете на себя портупею, а турник отцепляете, и он летит вниз. Сделать это нетрудно. Замок прочен, но при легком нажиме на карабин он легко раскрывается. Избавившись от турника, вы висите на тросе, и он лебедкой, через нижний люк в днище самолета, втягивает вас внутрь. И конец делу. Наруз Ахмед покрутил головой. - Я понимаю, - улыбнулся Керлинг. - Эти ощущения не для людей со слабыми нервами, но вас я к ним не отношу. Кроме того, приспособление работает безотказно. Оно еще не давало осечек. Мы все это продемонстрируем на практике, и вы убедитесь, что такой способ абсолютно надежен и совершенно безопасен. Наруз Ахмед всмотрелся в примитивный чертеж на бумаге, представил себя сидящим в люльке, а затем болтающимся в воздухе на тросе, и по спине его поползли мурашки. Но он успокаивал себя тем, что прыжок с парашютом не менее рискован. А лететь вверх или вниз - какая разница? Один черт. Дело в привычке. После некоторого раздумья он поинтересовался: - А где я возьму турник? - Мы выбросим вам его заранее на парашюте. Все ясно? А теперь пошли отдыхать. Уж скоро начнет светать.  * ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ *  1 Над пустыней стояла ночь. Дул тугой "афганец". Он волочил по пескам сухие кусты янтака и "перекати-поле", жестко шуршал в песчаных барханах. Тоскливо, на разные голоса завывали голодные шакалы. Высоко-высоко в бездонной глубине неба среди россыпи мерцающих звезд обозначился глуховатый и монотонный, с каким-то тяжким, надрывным придыханием рокот авиационного мотора. Рокот постепенно нарастал, ширился. Самолет шел на большой высоте. Вскоре он пересек границу и углубился на север. Когда по расчетам штурмана под ним распростерлись песчаные волны пустыни, от самолета оторвалась невидимая с земли точка. Это вывалился из нижнего люка Наруз Ахмед. Плотно сжав веки, держась одной рукой за вытяжное кольцо и отсчитывая про себя секунды, он с нарастающей скоростью устремился к земле. И когда, по его подсчетам, до земли оставалось не более километра, он выдернул кольцо. Освободившись от живого груза, самолет плавно развернулся, лег на обратный курс, и в это время внизу, в шести местах одновременно, вспыхнули мощные лучи поисковых прожекторов. Они точно по команде пронзили мрак, вздрогнули и заколыхались из стороны в сторону, щупая звездное небо, и скрестились в одной точке. В перекрестии лучей самолет стал отчетливо видимой светящейся птичкой с застывшими, будто раскаленными крыльями. К его глуховатому рокоту присоединился звенящий стремительный звук. Они слились воедино. С неба упали одна за другой и рассыпались на мельчайшие светящиеся пылинки три желтые ракеты. Когда они погасли, высотную темень прорезала, будто медленная молния, длинная очередь трассирующих пуль, а затем вторая - короткая. И тут же в темной высоте вспыхнуло маленькое, но ослепительно яркое облачко огня. Оно неслось по небу и с каждым мгновением вытягивалось, удлинялось. Лучи прожекторов погасли. Пылающий самолет, роняя на ходу огненные лохмотья, со страшной скоростью круто ринулся вниз. В пустыне стало светло, как при полной луне. Все исчислялось секундами. Когда самолет достиг земли и врезался в нее, ухнул тяжелый взрыв, от которого зашевелились мертвые пески. Эхо подхватило его и унесло в далекие горы. Вверх взметнулся султан яркого пламени. Но он быстро сник, пожелтел и погас. Опять стало темно и тихо. Покой пустыни нарушал лишь посвист "афганца" в жесткой, утратившей жизненные соки траве да все тот же стремительно-неудержимый звон второго мотора. Но и он уже стихал, удаляясь на север. Опасливо и нерешительно пролаял перепуганный шакал. Никто из его собратьев не отозвался. Наруз Ахмед вышел из оцепенения, встряхнулся, лежа на песке, и начал освобождаться от парашютных лямок. Короткая трагедия разыгралась на его глазах. Сейчас на ум Нарузу Ахмеду пришли слова Керлинга. Он уверял, что за успех операции не опасается: боевые достоинства самолета и большая высота гарантируют полный успех. Советская служба воздушного наблюдения не успеет ничего предпринять. Наруз Ахмед горько усмехнулся. Не дождется Керлинг самолета и не узнает, что с ним случилось, если только пилот не успел отстукать радиограмму. Перед мысленным взором Наруза Ахмеда предстало лицо пилота: рыжие, очень прямые и жесткие волосы, светлые, как бы прозрачные глаза. Перед самой посадкой в самолет он заверил Наруза Ахмеда, что прилетит, когда понадобится, за ним обратно и выбросит трапецию. Потом отпил несколько глотков из своей фляги и передал ее Нарузу Ахмеду. Во фляге оказалось что-то немилосердно крепкое, обжигающее рот и горло, - скорее всего спирт, на чем-то настоянный. Наруз Ахмед от одного глотка едва не задохнулся. Нет, этот пилот не прилетит за ним и больше летать уже не будет. Налетался... А вот в том, что опускаться следовало затяжным прыжком, Керлинг оказался прав. Тут Наруз Ахмед выиграл во времени. При обычном прыжке он, пожалуй, попал бы в лапы прожекторов и был обнаружен. Наруз Ахмед огляделся: кругом тьма, пески, тишина. Звуки советского истребителя исчезли. Теплый ветер, не приносящий прохлады, дул в лицо. Наруз расстелил парашют, уложил стропы и скатал его. Затем развязал вещевой мешок и вытряхнул содержимое на землю. Тут оказались: маленькая складная лопатка, потертая полевая офицерская сумка, небольшой термос, две вместительные, наполненные жидкостью фляги и тюбетейка. Он вооружился лопаткой и вырыл в песке яму. Надо было надежно упрятать кислородную маску, парашют, вещевой мешок и комбинезон. Даже самая пустячная вещь, брошенная на земле, способна стать уликой! Подкрепившись кофе, Наруз бросил в яму и термос. Потом все это засыпал песком и утрамбовал. Пора было двигаться. Он перекинул через плечо ремень сумки, надел на голову тюбетейку, прицепил к брючному ремню флягу, положил пистолет в задний карман брюк и зашагал на юг. 2 Через два часа после событий, разыгравшихся в воздухе, заспанный подполковник Шубников держал в руках телеграмму. В ней говорилось: "В двадцать три сорок боевой самолет типа дальний разведчик, неизвестной принадлежности и без опознавательных знаков, нарушил государственную границу в районе шестнадцатого и семнадцатого пограничных знаков и углубился на нашу территорию. При попытке выйти обратно был перехвачен истребителем. На приказ следовать на посадку ответил огнем, после чего был сбит и упал в квадрате 318/Б. Произведите тщательное обследование территории названного квадрата и граничащих с ним районов". Шубников быстро сформировал две оперативные группы, отвел им районы действия, усадил в машины и отправил. А еще через час газик-вездеход подполковника бороздил волнистые гряды песков. Он сам торопился в квадрат 318/Б и вез с собой инструктора Юлдашева со служебной собакой овчаркой под кличкой Пантера. На западе небо хранило еще плотную темноту, а на востоке горизонт уже розовел. Постепенно, едва заметно для глаза, розовый свет переходил в красноватый и уже подкрашивал нижние края облаков. Песчаная ширь все яснее вырисовывалась впереди. Когда на небо поднялся солнечный диск, Шубников увидел впереди, справа по ходу машины, недалеко от высокого бархана, знакомые очертания юркого самолетика По-2. - Держи к нему, - приказал Шубников водителю. Тот свернул вправо, и теперь встречный ветер ударил в лица сидящих в открытом газике. Поодаль от По-2 стояли два человека в легких комбинезонах и прицеливались фотокамерами к чему-то на земле. Машина подъехала вплотную. Шубников вышел из нее, окинул коротким взглядом груду бесформенного, обгорелого металла и представился. Один из летчиков оказался капитаном, другой - старшим лейтенантом из недалеко расположенного авиационного соединения. Шубников обошел останки самолета, ковырнул концом сапога изуродованный пулеметный ствол и, покачав головой, заметил: - Здорово! - Уж куда лучше, - усмехнулся капитан. - В лепешку. - Попробуй скажи, какой он принадлежности, - добавил Шубников. - Да... - протянул капитан. - Врезаться с такой высоты - не шутка. А потом - взрыв и огонь. И нигде ни кровинки. Все высушило. А ведь было в нем трое. Мотор в землю ушел, откапывать придется. Шубников кивнул, повернулся, посмотрел на хрупкий По-2 и, улыбнувшись, спросил капитана: - Эта птичка, конечно, ни при чем? - Я полагаю, - ответил тот. - Это моя птичка. На такие подвиги она уже не способна. Не то время. - А вы не скажете, каким курсом шел этот покойник? - опросил Шубников, показывая на остатки самолета. - На это вам ответит старший лейтенант. Виновник события он. Я притащил его сюда полюбоваться на труды его рук. - Прошу прощения, - проговорил Шубников и повернулся к старшему лейтенанту. - Так это вы его? Старший лейтенант коротко кивнул, будто его спросили, успел ли он позавтракать. - Шел он вот так... Я перехватил его на обратном курсе после разворота. На мои требования идти на посадку он угостил меня длинной очередью. Пришлось ему ответить. - Понятно, - заметил Шубников, всматриваясь в карту. - И кой черт понес его сюда, да еще ночью? - Мы думали об этом, - сказал капитан. - Делать ему в песках нечего, объектов для съемки нет, да и темень - хоть глаз выколи. Скорее всего он приходил, чтобы кого-то выбросить. - Точно, - коротко подтвердил старший лейтенант. Шубников достал свою карту, нанес да нее красным карандашом курс самолета, место его гибели и обратился к старшему лейтенанту: - Интересно, как далеко от этой точки проник он в глубь нашей территории. Это важно в том случае, если он действительно приходил на выброску. - Как вам сказать... - почесал в затылке старший лейтенант, беря из рук подполковника красный карандаш. Он поставил им на карте Шубникова крестик и сказал: - Вот наша база. Она лежит как раз на его курсе, но до нас он не дотянул. Я поднял свой истребитель в воздух, когда он только что перевалил через границу. Мы шли на сближение встречными курсами. Судя по времени, он развернулся где-то здесь, - и старший лейтенант поставил на карте второй крестик. - Но это, конечно, приблизительно. - Ясно, понимаю... Спасибо! - Часика через три сюда пожалуют специалисты, - сказал капитан. - Сейчас я полечу за ними. Они здесь каждый кусочек ощупают и пронюхают. Возможно, и разберутся поточнее. Солнце поднималось все выше, разливая над песками расплавленное золото. Лучи его припекали уже основательно. Летчики пожали руку подполковнику, уселись в По-2 и улетели на свою базу. Шубников задумался. В том, что самолет приходил на выброску, он не сомневался. Но сколько человек сброшено? Один, два или три? Чем больше, тем легче искать. Предстояло обследовать большую площадь, не считая той, которой занялись две оперативные группы. Они, конечно, уже приступили к работе, связались с районными центрами и, по всей вероятности, приняли все меры к блокированию участка. Шубников решил поначалу обследовать путь от места катастрофы до пункта, который пометил на его карте крестиком старший лейтенант. Может быть, на этом отрезке обнаружатся следы. Подполковник потратил на это три часа с лишним, но ничего не добился. Тогда он задался мыслью начать круговые поиски - описать на машине большое кольцо, охватывающее всю площадь, на которой вероятнее всего возможно было приземление диверсантов. Шубников прикинул на карте: получалось, что круг в диаметре составит примерно сорок километров и, описывая его, можно рассчитывать на обнаружение выходящих следов парашютистов. Но этот способ гарантировал успех лишь в том случае, если диверсанты, опустившись на землю, тотчас же покинули зону приземления. Так они поступали примерно в девяноста девяти случаях из ста. Но Шубникову довелось встречаться и с такими фактами, когда диверсанты отсиживались на месте приземления по двое и трое суток. Это случалось обычно в лесистой, резко пересеченной местности, но не в песках, где видимость ничем не ограничена. Шубников все больше склонялся к мысли, что диверсанты пытаются выйти из зоны приземления и, следовательно, оставят видимые следы на песке. Пески хранят след очень долго, если не вмешается сильный ветер или дождь. Машина стала вычерчивать огромный круг, оставляя после себя глубокую двухколейную борозду. Песок упруго скрипел под колесами. Водитель смотрел вперед, Шубников - направо, а Юлдашев - налево. Попадались следы шакалов, джейранов, но следов людей не было видно. Исходя из того что правильная окружность равна по длине трем диаметрам, Шубников рассчитал, что машине надо преодолеть не меньше ста двадцати километров. Когда шестьдесят километров остались позади, решили сделать остановку. Водитель осмотрел машину, долил бензина в баки из захваченных с собой канистр. - Вы полагаете, товарищ подполковник, - обратился Юлдашев к Шубникову, - что если парашютисты выброшены, то они обязательно этой же ночью ушли с места приземления? - Не полагаю, а предполагаю. Мне думается, что они не рискнут отсиживаться. Для этого надо иметь не только крепкие нервы, но и запасы провизии и главным образом воды. Пески есть пески. И наконец имелся бы резон отсиживаться, если бы их самолет незаметно ушел обратно. Но они, несомненно, видели прожектора слышали стрельбу. В таком случае надо убираться места высадки поскорее. Через полчаса машина вновь тронулась в путь. В самый солнцепек, когда на горизонте уже колыхался накаленный воздух и тень от машины сошла на нет, водитель вдруг выключил рычаг скоростей и сильно нажал на тормозную педаль. Газик вздрогнул и встал. Шубников по инерции подался вперед. Все увидели на песке ясные отпечатки человеческих ног и выскочили из машины. Следы были перпендикулярны движению машины и уходили цепочкой на юго-восток. Оставил их один человек. Можно было последовать по тому направлению, которое избрал неизвестный, но Шубников предпочел поступить иначе. Он прежде всего решил выяснить, откуда, а не куда вел след. Необходимо было точно установить, прежде чем идти по следу, кто его оставил: местный житель или же парашютист. Поэтому подполковник приказал двинуться по следам неизвестного, но в обратном его пути направлении. Машина тяжело шла по пескам. Шубников и Юлдашев зорко вглядывались в отпечатки ног, бегущие справа. Три раза останавливались, чтобы подобрать папиросные окурки с фабричной маркой "Беломорканал. Ташкент". Когда спидометр отмерил восемь километров, на песке запестрела истоптанная следами площадка. Все стало ясно: здесь произошло приземление. Видна была глубокая дорожка, метров семи-восьми длиной, оставленная на песке телом человека, которого волочил еще не опавший купол парашюта. - Обойдите кругом, - приказал Шубников инструктору Юлдашеву. - Нет ли других следов, уходящих с этого места. Юлдашев вместе с рвавшейся вперед Пантерой отправился в обход. Шубников достал рулетку и измерил отпечатки ног. Они были одинаковы и, очевидно, принадлежали одному человеку. По длине следа Шубников определил, что рост диверсанта колеблется между 170-172 сантиметрами. Вернувшийся Юлдашев доложил, что других следов, кроме уже обнаруженного, не замечено. "Но тут мог приземлиться один, а в другом месте - остальные", - мелькнуло в голове Шубникова. - Давайте тщательно обследуем весь участок, - предложил он. Юлдашев спустил Пантеру с поводка. Собака засиделась в машине - и радостно унеслась вперед. - Ко мне! - негромко приказал Юлдашев. Пес с виноватым видом вернулся и стал у левой ноги хозяина. Инструктор направился по одному из следов, ведущих к противоположному краю истоптанной площадки и отдал команду: "След!" Низко пригнув голову к песку и чуть пофыркивая, Пантера двинулась вперед. Через несколько шагов она остановилась и начала яростно разгребать песок передними лапами. - Лежать! - крикнул заторопившийся Юлдашев. Пантера легла, вытянув лапы и насторожив уши. Она крутила головой, повизгивала и явно нервничала. Подбежал Шубников. Вместе с Юлдашевым они стали разгребать сухой, не успевший слежаться песок и вскоре натолкнулись на вещи, зарытые Нарузом Ахмедом. Из ямы были осторожно извлечены парашют, комбинезон, кислородная маска, пустой термос и пустой мешок. Ни на одном из предметов, исключая термос, не оказалось никаких меток, могущих выдать их происхождение. На термосе же стояла марка ташкентской фабрики. Юлдашев поднес горлышко термоса к носу и сказал: - Кофе! - Значит, гость из трезвенников, - усмехнулся Шубников. - Идти ему, видно, далеко - перед дорогой целый термос выдул... Что ж, поехали за ним! Машина тронулась. - Вы заметили - он или очень медленно идет, или сильно нервничает, - обратился Шубников к Юлдашеву. - На отрезке в восемь километров он выкурил четыре папиросы. - Скорее всего нервничает - шаг у него широк и ровен. - Поживем - увидим, - неопределенно буркнул Шубников. 3 Во второй половине следующего дня разморенный знойными лучами солнца Наруз Ахмед выбрался на наезженную дорогу. Телеграфные провода напевали свою бесконечную унылую песню. Ни единой души не встретил Наруз Ахмед за свой долгий путь, и это его радовало. Пока что все шло хорошо. Только вот усталость и жажда донимали. Две опорожненные фляги, как и ненужную теперь лопатку, он бросил в пути. Во флягах был специальный напиток соломенно-желтого цвета, которым снабдил его Керлинг: один-два глотка утоляли жажду, хотя во рту оставался солоноватый привкус. Наруз Ахмед и раньше слышал от кого-то, что чуть подсоленная вода утоляет жажду лучше, чем пресная, но не придавал этому значения. В напитке Керлинга угадывалась примесь мяты и были какие-то другие запахи. Наруз Ахмед присел на бугорок и огляделся. Позади, на юге, над темно-бурой грядой гор возвышались белые шапки снежных вершин. Впереди, на севере, узкой полоской уходила однообразная и скучная дорога, обозначенная телеграфными столбами. Справа и слева простирались пески. Ни кустика, ни деревца, ни холма, ни строения. Гладко, пусто, безлюдно. Пески и пески... Наруз Ахмед приблизился к телеграфному столбу и прочел пометки на нем. Тут же у столба он вытащил карту из сумки и развернул ее на земле. Выяснилось, что километра через два будет перекресток, на главную магистраль выйдут две дороги: одна - из колхоза имени Буденного, другая - из горного кишлака Обисарым. Надо поскорее добраться до перекрестка и там ждать попутной оказии. Здесь оставаться рискованно. У первого встречного может возникнуть вопрос - откуда идет пешеход. И ответ будет довольно ясный - сзади граница. И как бы ни объяснял путник свои цели, каждый, даже самый нелюбопытный, запомнит человека, попавшегося на этой дороге, и наверняка скажет кому следует. Поэтому надо спешить к перекрестку. Там естественнее любая встреча и убедительнее любой маршрут. Но, может быть, добираться к перекрестку не дорогой, а окольным путем? Нет, нельзя. И питья не осталось, и видимость кругом большая... Наруз Ахмед спрятал карту, встал, облизал пересохшие губы и, придерживаясь обочины, зашагал вдоль дороги. На нем был просторный парусиновый пиджак с большими карманами, летние армейские брюки, легкие брезентовые сапоги и бухарская тюбетейка, расшитая золотыми нитками. На груди был прикреплен орден Красной Звезды с отколотой на одном лучике эмалью. С левого плеча свисала на тоненьком ремешке изрядно потрепанная офицерская сумка, которую он придерживал рукой. Во внутреннем кармане пиджака лежал комплект документов: паспорт с постоянной и временной прописками и с отметкой загса о браке, воинский билет, орденская книжка, удостоверение о том, что владелец его является сотрудником бюро по сбору рекламаций Чкаловского механического завода, выпускающего приборы для опыления фруктовых деревьев, и командировочное удостоверение. За документы и свой внешний вид Наруз Ахмед был спокоен, а вот за сумку... Сумка - иное дело. Поэтому он и нес ее так, чтобы в любую минуту можно было от нее избавиться. В сумке кроме большой суммы денег пятидесяти и сторублевого достоинства, уложенных плотными пачками, была коробка из-под табака "Золотое руно" фабрики "Ява". От табака в ней остался лишь запах. Под картонной оболочкой хранилась та самая "посылка", которая могла стать неопровержимой уликой против Наруза Ахмеда... Вот и перекресток. Вот знакомая дорога в колхоз, а вот - в кишлак... Дороги сходятся здесь под острым углом, а на самом перекрестке стоит старый пыльный карагач. Так было и раньше, много лет назад, когда он скакал здесь на горячем карабаире... Наруз Ахмед хотел было уже усесться под карагачом, как заметил впереди, в перспективе дороги, быстро движущуюся точку. Это мчалась сюда грузовая машина, окруженная облаком пыли. На такую встречу Наруз Ахмед почему-то не рассчитывал. Надо было быстро менять выработанный план. Не раздумывая долго, он зашагал навстречу машине, держась той стороны дороги, откуда дул ветер. Он предполагал, что машина пройдет мимо, и тогда он вновь вернется на перекресток и будет ждать. Но случилось не так, как предполагал Наруз Ахмед. Поравнявшись с ним, водитель остановил машину, выпрыгнул из кабины и окликнул его: - Салям, уртак! "Сейчас спросит, откуда я иду", - сообразил Наруз Ахмед и, желая предупредить развертывание событий, опередил водителя своим вопросом: - Алейкум салям! Куда держишь путь? - Недалеко. В кишлак Обисарым. А ты? - В Токанд. - Ого! А откуда идешь? - Из колхоза Буденного. - Спички есть? Давай закурим. Они сели на подножку машины, в тень, и закурили. Водитель, молодой парень узбек, видимо, совсем недавно демобилизовался из армии. На нем была фуражка артиллериста с выгоревшим околышем, гимнастерка с отдувающимися карманами и просоленная на спине, широкие выцветшие шаровары, испачканные маслом, и стоптанные полуботинки. В кузове старой довоенной полуторки лежали ящики, мешки, бумажные кули. - До Токанда тебе шагать и шагать, - проговорил водитель, раздувая огонь папиросы, хотя она чуть не пылала и без того. - Верных шестьдесят. - Ничего не поделаешь, - вздохнул Наруз Ахмед. - Ночевать в пути придется. А почему пешком? - Так пришлось. В колхоз добрался на попутной, а оттуда попутной нет. Я и решил выйти на дорогу. - Тут машины ходят редко. Безлюдье, - сказал водитель. - Что везешь? - поинтересовался Наруз Ахмед. - Всякое: табак, соль, сахар, муку. А вот из кишлака заберу другой товар. Живой, можно сказать. Персики. Их надо поскорее доставить. - Сегодня же и обратно? - Непременно. Часа через два-три... - Вот что, дружище, - решился Наруз Ахмед и достал из полевой сумки полусотенную бумажку. - На, держи. А на обратном пути прихвати меня. Водитель ухмыльнулся, повертел бумажку, аккуратно сложил ее вчетверо, положил в карман и спросил: - Будешь ждать меня здесь? - Нет, зачем же, я помаленьку пойду, а ты нагонишь... - Тоже придумал. Зачем же зря ноги бить?! Садись в кабину и поедем вместе. До кишлака управимся за час, на разгрузку и погрузку тоже час убьем, не больше, а потом обратно. Так по холодку и доберемся до Токанда. И нам будет хорошо, и персикам... Наруз Ахмед понял, что отвергать разумное предложение неудобно. - Не возражаю, - не особенно твердо сказал он. - Хоп. Садись! Водитель откинул капот, проверил уровень масла в картере, и через минуту машина затарахтела по пыльной дороге, держа путь на перевал к кишлаку Обисарым. Слева осталась дорога в колхоз имени Буденного. Наруз Ахмед, подпрыгивая на клеенчатом пружинистом сиденье, молча смотрел вперед. Ему было немного не по себе. Он смотрел и думал, не допустил ли ошибки, согласившись ехать в кишлак. Очевидно, не надо было... Хотя, собственно, о чем беспокоиться? Прошло чуть не двадцать лет с того дня - проклятый день! - когда он был в последний раз в кишлаке. А это немало. Если он согласился на экскурсию в Бухару, то почему не заглянуть в Обисарым? Какая разница! Трудно сказать, где подстерегает его больше опасностей: в городе или в кишлаке. В городе можно повстречать старых знакомых по школе, по службе. А в кишлаке? Кто его хорошо знал в Обисарыме? Можно перечесть по пальцам: мулла, председатель кишлачного совета и подставной хозяин усадьбы. И все. Наверное, всех троих уже в живых нет. Они и тогда, в тридцать первом, стояли одной ногой в могиле. Да и сколько раз довелось ему бывать в кишлаке? Сущие пустяки. Приезжал он обычно в свою усадьбу поздно вечером или ночью и покинуть ее старался в такое же время. Нет, нет. Опасения напрасны, а взглянуть на кишлак и на усадьбу не вредно. Не надо только выходить из машины. Перевал остался позади, и внизу показался кишлак. Водитель стал осторожно, на первой скорости, спускать машину с крутой тропы. Наруз Ахмед впился взглядом в раскрывшуюся перед ним картину. Это был, конечно, кишлак Обисарым и в то же время как будто не он. От прежнего кишлака сохранилась лишь главная и когда-то единственная улица, а все остальное преобразилось. Долина как бы раздалась в стороны и удлинилась, уступая место новым улицам и переулкам. Появилось много домов, красивых, с большими окнами. А сады! Сколько садов! Их видимо-невидимо. Кишлак тонет в них. Да и главная улица вся обсажена деревьями. И какими деревьями! Но где же его бывшая усадьба? Почему он не видит ее? Она стояла по левой стороне улицы при въезде с перевала. Ее окружали высокие пирамидальные, похожие на кипарисы, тополя. Но теперь такие тополя растут перед каждым домом. Черт знает что! Неужели он не узнает свой дом и высокий дувал, окружающий усадьбу? - Не приходилось бывать здесь? - спросил водитель, переключая мотор с первой скорости на третью. - Нет, - коротко ответил Наруз Ахмед и облизал губы. Жажда начала мучить его с новой силой. - Хорошее местечко. Со временем курорт устроят. - Курорт? - удивился Наруз Ахмед. - Источник какой-то целебный нашли. Говорят, здорово от желудка помогает. Наруз Ахмед промолчал. Машина катилась по пыльной дороге кишлака, а следом за ней, захлебываясь от ярости, мчалось с полдюжины лохматых и крупных, как овцы, собак. Около небольшого дома с настежь распахнутой широкой дверью и такими же широкими по обеим сторонам окнами водитель со скрипом затормозил и остановил машину. Собаки постояли в нерешительности, поворчали друг на друга и устало побрели по своим дворам. "Магазин. Сельпо", - решил Наруз Ахмед, оглядывая дом. У входа на утоптанной площадке стояло несколько дехкан, о чем-то беседуя между собой. Один сидел на корточках, опираясь спиной о стену магазина, и курил чилим. Водитель выскочил, с треском хлопнул дверцей и крикнул в окно: - Абдуразак-ака! Принимай! Тороплюсь! Наруз Ахмед, полуприкрыв глаза и приняв позу дремлющего человека, настороженно посматривал по сторонам. Ему чудилось, что вот-вот кто-нибудь подойдет, увидит его и скажет: "Ба! Наруз Ахмед! А ты как сюда попал?" Он сидел, все более съеживаясь. Его охватывал страх. Но никто не обращал внимания на незнакомого человека, все были заняты своими делами. Из дверей магазина показался, очевидно, тот, кого водитель назвал Абдуразаком. За ухом его торчал карандаш, в кармане не совсем чистого фартука - авторучка. Водитель откинул левый борт машины, достал из кармана пачку накладных и, подав ее Абдуразаку, бросил: - Считай! Абдуразак сказал что-то дехканам, и те дружно начали разгружать машину. На земле укладывались ящики, мешки, кули, листы фанеры и жести. Абдуразак осматривал упаковку, считал, сверял с накладными и делал в них пометки карандашом. Когда все было выгружено, он поставил на бумажках свою подпись и часть их возвратил водителю. Тот забрался на свое место и запустил мотор. Когда он начал осаживать машину назад и развертываться, на подножку, с той стороны, где сидел Наруз Ахмед, вскочил пожилой человек в халате, без шапки, с голой, как колено, головой. - Теперь к нам? - обратился он к Нарузу Ахмеду. Тот нерешительно кивнул и взглянул на водителя. - К вам, к вам, - ответил водитель, выруливая на середину улицы. - У вас как? - Хорошо! Совсем хорошо! Товар первый сорт. Ждали тебя. Машина пробежала метров двести, плавно повернула и остановилась у закрытых ворот. Человек спрыгнул с подножки и на бегу крикнул: - Не глуши мотор! Сейчас открою. "Здесь будем брать персики", - решил Наруз Ахмед... Когда машина въехала во двор, он сжал рукой колено водителя и почти крикнул: - Стой! - Что? - удивился тот, нажав на тормоз. - Пока будут грузить, я немного разомнусь, - уже спокойнее объяснил Наруз Ахмед. - Подожду тебя на улице. - Хоп! - оказал водитель и повел машину к высокому штабелю из ящиков, около которых хлопотали с добрый десяток мужчин и женщин. Но не они испугали Наруза Ахмеда и заставили его выйти из кабины. Только оказавшись во дворе, он понял, что попал на свою бывшую усадьбу. Старый столетний каштан и приземистый большой дом... Наруз Ахмед не мог не узнать их. Такое испытание оказалось ему не по силам. Он почувствовал себя сидящим на раскаленных угольях и быстро принял решение. Скорее прочь отсюда, на улицу, куда угодно! Стоял душный предвечерний час. На улице было тихо и безлюдно. Солнце уже скатилось за горы, и его копьевидные лучи покалывали багровое небо. Наруз Ахмед шагнул к арыку и, набирая воду пригоршнями, стал долго и жадно пить. Напившись, он вымыл руки, лицо и, достав носовой платок, вытерся. Поодаль от ворот, в нише дувала, который выглядел теперь значительно ниже, чем раньше, была врезана широкая доска, служившая скамьей. Отяжелевший Наруз Ахмед сел на нее и закурил. Что делать? Может быть, лучше не сидеть здесь, а потихоньку зашагать к выходу из кишлака и там подождать машину? Нет. Поступи так любой другой, никто не обратил бы на это внимания, но на него, чужого человека, взглянет каждый. Наруз Ахмед жадно затягивался и пытался хотя бы мысленно представить себе, что сейчас в его бывшем доме. Кто там живет? Где садовник, на имя которого был записан дом? Что стало со старухой матерью и второй женой, что жила здесь постоянно? Размышления Наруза Ахмеда прервал старик, вышедший из калитки. В его руках был тяжелый кетмень. Он не обратил никакого внимания на человека, сидевшего на скамье, и, подойдя к арыку, стал ловко взмахивать кетменем. Соорудив искусственную перемычку из илистой земли, он заставил воду повернуть и побежать по узкой канавке во двор. Потом старик принялся расчищать эту канавку. Он был широк в плечах, но очень стар. На нем была длинная белая рубаха, перехваченная повыше бедер платком, белые засученные до колен шаровары. На волосатых ногах выпирали набухшие, перевитые узлами вены. Закончив свое дело, старик медленно подошел к скамье и со вздохом грузно опустился на нее рядом с Нарузом Ахмедом. - Пошла водичка, - сказал он будто самому себе. От старика сильно пахло потом. Наруз Ахмед немного отодвинулся, взглянул на него и обмер: у старика не было левого уха. Это же Бахрам! Тот самый проклятый богом Бахрам, который покинул его, Наруза Ахмеда, в тридцать первом году у переправы! И как он уцелел? Как только терпит земля эту старую развалину! Ведь он по годам не так далеко ушел от отца. Ему, наверное, сейчас под семьдесят. И почему он здесь, в кишлаке Обисарым? Что он делает? Ведь его дом в Бухаре, рядом с отцовским. Видно, укрылся здесь. Не иначе. О, за спиной Бахрама немало грехов. На него большой счет у советской власти. Довольно одного того, что он был телохранителем отца и его адъютантом в отряде! За одно это можно поплатиться головой. А он, видно, еще хочет жить, старый шакал! Вцепился в жизнь, как клещ. В кишлаке, конечно, его никто не знает, здесь тишина и покой. Наверное, и фамилию сменил. Что ж... это вполне правильно. А его, Наруза Ахмеда, он, понятно, не узнал, да и не узнает. Противоречивые чувства раздирали Наруза Ахмеда. Ему очень хотелось напугать старика и назвать его по имени. Напомнить прошлое, потребовать ответа за то, что он изменил их общему делу, за то, что сбежал, бросил его, сына Ахмедбека! Но рассудок подсказывал, что прямо говорить опасно. Однако Наруз не удержался от искушения и решил осторожно, не выдавая себя, прощупать старика. - Здесь живете, ата? - спросил он. - Здесь, - кивнул старик. - Хороший у вас дом. И усадьба. Богатый вы человек. - Дом не мой, а колхозный. Живу в нем не я один, а три семьи. - Но раньше он был ваш? - сдерживая волнение, продолжал Наруз Ахмед. Старик усмехнулся: - Никогда он моим не был. Здесь хозяйствовал байский сынок, Нарузом Ахмедом его звали. Он потом сбежал на ту сторону, и усадьба перешла в колхоз. А я здесь садовником работаю. Хорошие персики растут. "Вот оно что, - думал Наруз Ахмед, чувствуя, что в нем закипает глухая злоба. - Садовник, значит... Хорошие персики... А чьи это персики, старая собака?!" - И давно? - спокойно спросил он. - С тридцать четвертого года. - А до этого где жили? - В тюрьме, - проговорил старик и посмотрел на собеседника. - Три года жил в тюрьме. - За что же? - Было за что... Воцарилось неловкое молчание. Потом Наруз Ахмед снова начал: - А кто же это потрудился над вашим ухом? Басмачи? - Нет. Красный аскер. Я сам басмачом был. Всякое было... А вы-то сами откуда? - Я? - смутился Наруз Ахмед, застигнутый врасплох. - Я из Ташкента. - И родом оттуда? - И родом. - А по каким делам в наш кишлак? - Случайно. Попутной машиной воспользовался. Был в соседнем колхозе. Старик кивнул, взглянул еще раз на Наруза Ахмеда и начал разглаживать рукой свою бороду. Со двора выкатила машина. - Садись, уртак! - пригласил водитель. - Прощайте, ата, - бросил Наруз Ахмед, встав со скамьи. - Может, еще встретимся. - В жизни все бывает. Счастливый путь! - прошамкал Бахрам. Наруз Ахмед занял свое место, и машина помчалась по улице в тучах пыли под остервенелый лай собак. 4 Быстро редела ночная тьма. Огненная полоска прорезала восточный край неба. Разгоралась теплая и ясная утренняя заря. Сутки отошли в прошлое. Полумертвые от усталости Шубников, Юлдашев и водитель лежали на плащ-палатке у подножия невысокой горы, беспорядочно загроможденной каменными глыбами, валунами и галькой. Пантера пристроилась тут же, возле машины. Парашютист, оказывается, отлично знал местность и легко ориентировался. Приземлившись и освободив себя от лишних, уже ненужных вещей, он пошел не на запад, не на север и не на восток, где жилые места, а на юго-восток, скорее даже на юг. Можно было подумать, что его влекла к себе граница. Но он туда и не собирался. Ему надо было поскорее выбраться из полосы песков, на которых оставался след. Он предательски тянулся за ним, этот след, и избавиться от него было невозможно. И парашютист двинул на юг - обратно к границе. Он знал, видно, к чему стремился. Пройдя за полдня почти сорок километров, ноги его ступили на такыр - твердую глинистую почву, напоминающую бетон. Здесь уже следы не оставались. Ветер сносил с такыра все, даже пыль пролетала мимо, не имея за что зацепиться. Голо, подметено, безмолвно... Но тонкий нюх овчарки и на окаменевшем такыре чуял запах человека. Пантера уверенно шла по следу. Шубников и Юлдашев исколесили на машине много километров, покрытых такыром. Со всех сторон подступали пески, но диверсант не сходил с твердого грунта. Он держался такыра и шагал на юг, где такырная почва сливалась с предгорьем. На пути диверсанта Пантера обнаружила пустую флягу, спрятанную под камень. Больше никаких видимых следов не было. В полдень следующего дня разведчики достигли телеграфного столба, к которому вышел парашютист. И тут Пантера потеряла след. Шубников развернул карту. Ближайшими населенными пунктами значились колхоз имени Буденного и кишлак Обисарым. Надеяться на то, что парашютист отправится в эти населенные пункты, было трудно. Но не побывать в том и другом Шубников считал неправильным. И он решил так: Юлдашева завезет в колхоз и оставит там, а сам поедет в кишлак Обисарым. Посадив измученную Пантеру в машину, Шубников и Юлдашев направились в колхоз имени Буденного. 5 Водитель понравился Нарузу Ахмеду. Он оказался простодушным парнем, не проявлял любопытства к своему пассажиру, говорил больше сам и выкладывал все, что было у него на уме. Наруз Ахмед узнал его нехитрую биографию, и его семейные дела, и даже какие кинофильмы привозили в прошлый месяц. По пути в Токанд они дважды останавливались: первый раз у колодца, чтобы напиться и долить воды в радиатор, а второй - при встрече с грузовой машиной, которую вел приятель шофера. В Токанд они въехали поздним вечером, когда на небе уже высыпали звезды. Город был незнаком Нарузу Ахмеду. Он много слышал о нем, но представлял его себе очень смутно, так как бывал здесь только ребенком. Он попросил водителя подвезти его к вокзалу. - А вы что, на поезд? - удивленно спросил тот. - Ну да... Я спешу в Ташкент. - Вот оно что, - с сожалением заметил водитель. - А я считал, что вы сюда, и хотел пригласить к себе. Закусили бы... Правда, домишко у меня не ахти какой, но для хорошего человека местечко всегда найдется. Может быть, отъезд на завтра отложите? Нет, правда! Посмотрели бы моих сыновей. Настоящие джигиты. Старшему уже пять. - Не могу, дружище! Срок командировки у меня и так кончился. Я уже перехватил одни сутки, а начальство, сам знаешь, не любит неаккуратности. Сегодня я должен был быть уже в Ташкенте. - Жаль, жаль... - покачал головой водитель. На привокзальной площади машина остановилась. Наруз Ахмед сунул водителю еще пятидесятирублевку, пожал ему руку и вышел из кабины. Водитель поблагодарил, помахал рукой и уехал. По площади торопливо сновали пешеходы с чемоданами и узлами в руках. Длинная очередь стояла у автобусной остановки. Наруз Ахмед смешался с толпой, купил в киоске газету и прошел в здание вокзала. Взглянув на расписание поездов, он отыскал кассу, купил билет до Бухары и отправился в ресторан. Тут было людно и оживленно. У буфетной стойки толпились мужчины, вооруженные огромными пивными кружками. Наруз Ахмед сел за свободный столик, оглянулся и развернул газету. Как-то непривычно для него выглядела обст