ался по Елисейским полям, потом по
бульвару Распай. У входа в гостиницу я на какое-то время задержался и вдохнул
прохладного ночного воздуха. "Я в Париже!" Не верилось в реальность происходящего.
В номере я первым делом поднял жалюзи и распахнул окно. Комната наполнилась
обрывками французской речи. Включил телевизор. Пел Шарль Азнавур. Шарль
Азнавур пел в гостинице "Сент-Шарль". Его сменил Жильбер Беко. Того - Джо
Дассен...
На
следующее утро мне захотелось купить себе что-нибудь в память о Париже.
Я зашел в небольшой магазинчик на улице Гобеленов и приобрел берет. Он
был темно-серым, из роскошной ткани и стоил целое состояние. И все же я
его купил.
В обнове я и отправился на Монмартр.
Я выбрался из метро, прошел по узкой улочке, сплошь занятой магазинчиками
дешевой одежды, и поднялся вверх на фуникулере. Откровенно говоря, я ожидал,
что художники начнут попадаться уже рядом с Сакрэ Кер. Но на церковных
ступенях обнаружил лишь негров, торговавших искусственными голубями. Они
пускали их в воздух и голуби довольно неплохо летали. Возле самого собора
расположился экзотического вида шарманщик. Туристы бросали ему монетки
и проходили внутрь.
Я обошел Сакрэ Кер и побродил по кривым улочкам. И, наконец, вышел на небольшую
уютную площадь, облюбованную художниками. Ко мне тут же бросились несколько
из них, предлагая свои услуги. Я сказал: "Но", и принялся изучать обстановку.
Все художники делились на две основные группы: те, кто ходил с небольшими
планшетами в руках, выискивая заказчиков, и те, кто расположился стационарно,
расставив образцы своих работ, и предлагал потенциальным заказчикам присесть
на маленький стульчик.
Если честно, я был разочарован. В Москве на Арбате сидели интересные ребята,
а здесь обитали в основном халтурщики. В Париже! На Монмартре! К тому же
цены тут были фантастические! Зато появилась надежда, что Козираги я выявлю
без особых хлопот, и не столько по описанию, сколько по манере письма.
Уж его-то техника отличалась богатством по сравнению с безликой техникой
местных мазил. Судя по "Инженеру Ерофееву".
Я принялся шарить глазами по портретам, однако ничего обнадеживающего не
обнаружил. Перешел на противоположную сторону и обмер. С одного из портретов
на меня глядел не кто иной, как... берлинский детектив Мюнхаузен. Впрочем,
смотрел - пожалуй, не то слово. Нагло пялился. Его рыжая шевелюра была
выписана особенно любовно на фоне виднеющегося вдали Сакре Кер.
Я еще раз настороженно огляделся, однако живого Мюнхаузена поблизости не
было. Тогда я принялся за художника, сидящего рядом. При этом пришлось
раз десять ткнуть в портрет указательным пальцем, прежде чем до него дошло,
что именно меня интересует. Из его ответа я понял не больше, чем он из
моего вопроса. А именно, два слова: monsieur7 и Allemagne8.
В отчаянии художник перешел на мимику, и сразу же стало ясно, что "месье
из Германии отказался платить". На художнике был такой же берет, как и
у меня. Возможно, он тоже приобрел его на улице Гобеленов.
Я еще раз ткнул в портрет пальцем и проговорил:
- Барон Мюнхаузен.
Однако француз не понял, что я хочу этим сказать.
Я посидел на террасе за белым пластмассовым столиком, попивая кофе. Небо
было синее и краски вокруг сочные. Не то, что на портретах обитающих вокруг
мазил. Однако, нужно было форсировать поиски Козираги. Появление на горизонте
Мюнхаузена не сделало меня счастливее.
Я вновь принялся бродить вдоль рядов, но если и достиг какого-то положительного
результата, то только в том, что не обнаружил нигде портрета Абу Бабу.
Пришлось пойти на крайние меры. Я извлек из кармана разговорник и тараном
двинулся на мазил.
- Russe peintre9... - твердил я, для солидности добавляя:
- Интерпол. Je cherche russe peintre10... Интерпол.
Мазилы всполошились, беспокойно завертели головами. Те, кто ходил с планшетами,
разбежались в разные стороны.
Наконец, меня взял за плечо пожилой мужчина с длинной черной бородой. Отвел
в сторону.
- Если ваш приятель и был здесь, то местная братия его уже давно отшила,
- проговорил он на чистом русском. - Они это умеют.
- Но где же тогда его искать? - в отчаянии пролепетал я. - Мне точно известно,
что он в Париже.
- Ну, не знаю, не знаю... Где-нибудь в более спокойном месте, и не таком
денежном.
Дойдя
по бульвару Сен-Жермен до Сен-Жермен-де-Прэ, я остановился. Бесцельное
гулянье по Парижу начинало действовать мне на нервы. В третий раз набрал
номер Изабель Демонжо11 - своей единственной парижской
знакомой, - но подключился вновь автоответчик. Он что-то ласково и нежно
ворковал по-французски. Я бросил трубку.
Итак, Мюнхаузен в Париже. Я старался избегать мыслей о том, каким образом
это произошло. Потому что вывод напрашивался один: он снова - и достаточно
эффективно - сел мне на хвост. Увидев, как я уезжаю на парижском поезде,
дал денег и номер своего радиотелефона проводнику, а сам вылетел самолетом.
Впрочем, он мог подкупить и Черемухина. Ведь Голдблюм так торопился залучить
того в свои объятия, что мы мчались на роллс-ройсе ни от кого не хоронясь.
Скорее всего так и было, поскольку Мюнхаузен оказался на Монмартре даже
раньше меня.
Учитывая обстоятельство, что Абу Бабу также удалось выколотить из Черемухина
нужную информацию, можно было предположить, что и он не замедлит сюда явиться.
Да, собирается хорошая "компаньеро".
Я возвратился в гостиницу, чтобы проиграть ситуацию с фантомами.
- Сейчас главная задача: наметить принципиальную схему поисков Козираги,
- пыхтя трубкой, проговорил Тролль. - Конечно, в Париже найдется много
мест, где художники пытаются заработать себе на пропитание, но придется
обойти их все.
- А если он вообще не добрался до Парижа, - возразил я. - У него всего-то
было восемнадцать немецких марок, на такие деньги не разбежишься.
- Тогда, где он? - покачал головой Тролль. - В Берлине-то его нет.
- Тоже не факт. Да, он не вернулся к Черемухину, но это еще не означает,
что он исчез из Берлина. Он мог просто создать видимость, чтобы Шидловский
и К╟ оставили его в покое.
- Черемухин ведь говорил, что в Берлине ему больше негде остановиться.
- В Париже ему тоже негде остановиться.
- Однако, где-то же он есть, - вступила в разговор Малышка.
- Согласен, - я чмокнул ее в щечку.
На сей раз она пахла морем и Багамскими островами.
Тролль недовольно поморщился.
- И, коль скоро, мы уже здесь, имеет смысл попытаться начать поиски в Париже,
- продолжала Малышка.
- Согласен. - Еще один поцелуй в щеку.
- А я, между прочим, с этого и начинал, - обиженно произнес Тролль. - Нужно
обойти все места, где художники предлагают свои услуги туристам.
- Есть и альтернативная возможность, - возразила Малышка. - Мне кажется,
что проще обойти места, где, предположительно, он бы мог остановиться на
ночь.
- Но это - весь Париж, - развел руками Троль.
- Не совсем. К примеру, в "Савое" его искать не стоит. Можно оставить в
покое и другие гостиницы любого ранга, поскольку больше или меньше, но
платить нужно везде. А ему и без того требуется собрать довольно-таки круглую
сумму.
- А где можно ночевать бесплатно? - поинтересовался Тролль. - В мусорном
баке? Может Мише стоит устроиться на работу клошаром, и по ночам перебирать
отбросы в поисках нашего гения?
- Помнится, Черемухин говорил, что Козираги захватил с собой спальный мешок...
- Да, говорил, - подтвердил я.
- Ну, вот... Если не выбираться каждый день из Парижа, а на это ведь тоже
нужны деньги, он может ночевать лишь в одном из парков, там его и стоит
искать.
- М-м-м... - звучало это не совсем убедительно. - А что ты скажешь по поводу
набережных?
- Набережные здесь не такие уютные. К тому же по ночам возле воды прохладно.
- Миша, не слушай ее, - воскликнул Тролль.
- Нет, почему же... - Я задумчиво потер рукой подбородок. - Между прочим,
можно попытаться объединить ваши предложения. Ведь в парках, по крайней
мере в некоторых из них, художники тоже предлагают свои услуги.
- Но есть и более интересные места, - возразил Тролль.
- Да, к примеру, Монмартр. Подобные точки местные мазилы держат плотно
в своих руках. И хорошо, если Мюнхаузен еще до этого не додумался.
- А Абу Бабу до этого вообще никогда не додумается.
- Не нужно недооценивать Абу Бабу.
- Ну, да, - ехидно заметил Тролль, - он ведь учился в университете имени
Патриса Лумумбы...
Поздно
вечером я попытался еще раз дозвониться до Изабель. Все тот же результат.
Тогда я, наконец, догадался оставить для нее сообщение. Дождавшись, когда
автоответчик проворкует свой текст, я рассказал, что нахожусь сейчас в
Париже и сообщил свои координаты. Рано утром в моем номере зазвонил телефон.
- Алло, Миша?
Голос принадлежал ей.
- Ты где пропадаешь? - спросонья прокричал я.
- Я сейчас в Тулоне, никак не могу отсюда вырваться.
- И сколько ты там еще намереваешься пробыть?
- Один Б-г знает. Чем я могу тебе помочь?
Я вкратце описал ситуацию. Сказал, что должен разыскать русского художника,
обитающего где-то в Париже.
- Да, нелегкая задачка... - Она помолчала. - Деньги тебе зря не платят.
- Именно, - согласился я.
- Попробуй посетить... - она назвала несколько наиболее вероятных мест,
и я зафиксировал их на листе бумаги с фирменным штампом "Сент-Шарль".
- И все же... Мы увидимся?
- Не знаю, дорогой. Целую.
Она повесила трубку.
- Ну вот, получил хоть какую-то информацию, - извиняющимся тоном проговорил
я, глядя на Малышку.
С непроницаемым видом та заглянула в список.
- Центр Жоржа Помпиду, - прочла она. - Но ведь там нет парка!
- Откуда ты знаешь?
- Я изучила всю карту Парижа.
- Я тоже, - не преминул вставить Тролль.
- Мне бы ваши способности, - завистливо вздохнул я.
- А зачем? - возразил Тролль. - Мы ведь, в конечном итоге, это тоже ты.
И мы всегда к твоим услугам.
Я
посетил центр Жоржа Помпиду. Рядом обреталось несколько художников, однако
Леонида Козираги среди них не было. Один ноль в пользу Малышки. И в пользу
Мюнхаузена.
Затем я побывал в нескольких парках, но тоже безрезультатно. Я постоянно,
оглядывался по сторонам, однако рыжей шевелюры нигде видно не было. Это
внушало беспокойство. Возможно, Мюнхаузен уже достиг цели?
Наконец, в небольшом парке неподалеку от музея д'Орсэ мне, вроде бы, улыбнулась
удача. Часть парка была отгорожена: повсюду велись ремонтные работы. Оставался
лишь узкий проход. И вот в этом проходе, совсем уж в маленьком закутке,
сидел патлатый мазила в драных джинсах и предлагал свои услуги. Портреты,
выставленные им в качестве образцов, выглядели достаточно убого, зато привлекало
внимание сидение, на которое он взгромоздился: обыкновенное велосипедное
седло, прикрученное к треноге. У мазилы был тонкий голос и с десяток сережек
в одном из ушей.
Поняв, что меня интересует, он сразу же оживился, вскочил с места и затараторил.
Я сказал:
- Je ne parle pas francais.12
И развел руками.
Тогда он схватил один из своих чистых листов, намалевал на нем огромные
цифры "15-00" и ткнул пальцем в землю.
- В три часа дня он придет сюда? -уточнил я по-русски.
- Oui13, - отозвался он и вновь прыгнул в седло.
- Вы в этом уверены? - Я испытывающе посмотрел на него.
- Si14.
Я взглянул на часы. Было без пятнадцати два.
- Если он действительно придет сюда, вы получите сто франков, -пообещал
я и показал ему купюру.
Он протянул руку, но я отрицательно покачал головой и кивнул в направлении
листа бумаги с цифрами "15-00".
Это дополнение его слегка разочаровало, однако он все же улыбнулся.
- Merci bien15!
Оставшееся
до трех часов время я решил использовать, чтобы перекусить. В одном из
ближайших бистро заказал омлет, копченые колбаски, пиво и принялся обдумывать,
что скажу Козираги.
"Повсюду рыщет свора галерейщиков, желающих представлять ваши интересы.
Однако я отведу вас к лучшему из них, господину Голдблюму из Соединенных
Штатов Америки. Так что с этой минуты можете считать себя миллионером.
Или даже - мультимиллионером. А о Шидловском забудьте, все это - пустое,
мамочка моя..."
Готовую тираду я посвятил Голдблюму и без пятнадцати три уже был на месте.
Завидев меня, мазила покинул седло и протянул записку. Едва сдерживая волнение,
я развернул ее и прочел: "Поезжайте в Лувр, возьмите автогида и в 17-00
стойте у Моны Лизы. Л. Козираги."
- Это все? - удивленно проговорил я и добавил почему-то по-английски: -
That's all?
- Oui, - он закивал.
- Он приходил сюда в течение этого часа?
- Oui.
- Почему он меня не дождался?
- Oui.
- А! - Я в отчаянии махнул рукой.
Нужно было сидеть здесь и ждать! А не ходить по бистро! Я принялся выяснять
у мазилы, что значит "автогид", но тут же понял всю тщетность этой затеи.
Интересно, говорит ли по-французски Мюнхаузен?
Я посмотрел на часы и бросился к метро. Неизвестно, сколько займет ожидание
в очереди у Лувра. Уже оказавшись в вагоне, я вспомнил, что не дал мазиле
ни сантима.
Стояние
в очереди у музея заняло около сорока минут. Все это время я ломал себе
голову над смыслом слов "взять автогида". Робот, что ли, это такой, который
сопровождает тебя по музею?
Наконец, я спустился по эскалатору в огромное фойе и остановился в нерешительности.
Входов в музей было несколько, и располагались
они с разных сторон от гудящего, словно улей, заполненного народом зала.
Посреди стояла мебель, напоминающая барменскую стойку, над которой завис
гигантский куб с жирной буквой i на всех гранях. Я пробрался туда и ухватил
справочную брошюрку с немецким флагом: иностранный язык, который я знал
наиболее хорошо. Пожилой мужчина, восседающий по ту сторону, заметив мое
состояние, скользнул взглядом по немецкому флагу и обратился ко мне:
- Месье из Германии?
Я утвердительно кивнул.
Тогда он заговорил по-немецки:
- Быть может, возьмете автогида? Очень полезная вещь у нас в музее. Всего
двадцать франков.
Если бы не разделяющая нас стойка, я бы наверняка вцепился в него.
- О, да, да! - возбужденно воскликнул я.
Перед ним лежала груда телефонных трубок, напоминающих радиотелефоны, только
более вытянутых и увесистых. Он выбрал одну из тех, на которых красовался
немецкий флаг. Чтобы ею воспользоваться, достаточно подойти к вызывающей
любопытство картине, набрать нужный код и поднести трубку к уху. До гениальности
просто. Я расплатился, отошел в сторону и принялся изучать брошюру.
Входов в музей было три и вели они в помещения, никак не сообщающиеся друг
с другом. Одно из них называлось "Denon", другое - "Sully", третье - "Richelieu".
Для того, чтобы попасть, скажем, из "Sully" в "Richelieu" требовалось вернуться
сначала назад в фойе. Дабы не морочить себе голову, я приобрел универсальный
билет.
"Мона Лиза" находилась на первом этаже в помещениях "Denon". Найти ее не
составляло труда, поскольку основной поток посетителей двигался именно
в ту сторону. У меня оставалось еще немного времени, и я внимательно рассмотрел
знаменитый шедевр. Почему Козираги выбрал это место? Хотел заполнить пробел
в моем эстетическом воспитании?
Ровно в 17-00 я включил автогид и набрал нужный код. Женский голос на стерильном
немецком языке принялся знакомить меня с краткой биографией Леонардо да
Винчи и историей создания "Моны Лизы". Это было любопытно. Подчиняемый
воле голоса, я обращал внимание то на одну деталь, то на другую, но вдруг
лекция оказалась прервана на полуслове.
- Привет, - сказал по-русски слегка хрипловатый голос. - Меня зовут Козираги.
Не пытайся ответить, трубка не предназначена для двусторонней связи. Если
хочешь встретиться, тебе придется совершить небольшое путешествие по Лувру.
Не удивляйся, за мной идет настоящая охота, и я просто вынужден быть осторожным.
- О'кэй, - сказал я и осекся.
- Возвращайся в фойе, - приказал голос.
Руководимый Козираги, я перебрался из "Denon" в "Sully", долго бродил среди
различных скульптур и, наконец, спустился по лифту в так называемый партер:
совершенно изолированную от других помещений небольшую часть музея, в которой
только благодаря лифту и можно было оказаться. Посетителей здесь практически
не было. Пробравшись мимо экспозиции творчества этрусков, я достиг зала
античных греков. Голос замолк в тот момент, когда я оказался рядом с огромной
белой скульптурой кентавра. Между кентавром и ступенями лестницы лежал
Дитер Мюнхаузен с перерезанным горлом. Нож валялся рядом: небольшой красный
ножик с эмблемой фирмы "Мерседес". Такие продаются во всех уголках Германии.
Обуреваемый животным страхом, я ринулся прочь. Прыгнул в лифт и, когда
двери закрывались, успел заметить полицейских, выскочивших из соседней
кабины.
С перепугу я забрался на второй этаж и долго бродил в залах французской
живописи. Сердце оглушительно колотилось. Я не в состоянии был дать разумную
оценку событий, да и вообще был не в состоянии думать. А тут еще натолкнулся
на очень странного служителя музея. Казалось, он внимательно за мной наблюдает.
К тому же в его облике было что-то настораживающее. Впрочем, в тот момент
я не мог доверяться своим ощущениям. И потом, за другими он наблюдал так
же внимательно, как и за мной.
В одном из залов на полу сидели несколько детей и что-то старательно срисовывали
с висящей напротив картины. Одна симпатичная девочка-мулатка даже высунула
от усердия язык.
Наконец, с грехом пополам взяв себя в руки, я устремился прочь из Лувра.
Вернул пожилому месье злосчастного автогида и отправился вверх на эскалаторе.
Наверху, в стеклянном треугольнике входа, стояло несколько полицейских,
внимательно разглядывавших всех кто покидает здание. К счастью, меня не
тронули.
Неизвестный, управлявший мною с помощью автогида, а был это, как теперь
стало ясно, безусловно не Козираги, очевидно рассчитывал, что полиция схватит
меня на месте преступления. Видно, с его точки зрения, я являлся тютей,
не способным проявить подобную прыть и столь молниеносно покинуть партер.
Операция была проведена на удивление профессионально. Бедный Мюнхаузен!
Немного
придя в себя, я решил вернуться к коварному мазиле, выломать в заборе,
отделявшем ремонтируемую часть парка, дрын и с его помощью выяснить отношения.
Однако задуманное не было доведено до конца. Я уже приблизился к забору
и наметил соответствующую случаю палку, когда неожиданно заметил Абу Бабу
в компании модно одетого парня. Они двигались по парку в направлении выхода.
У парня в руке был радиотелефон. На некотором расстоянии я последовал за
ними. Впрочем, слежка не получилась долгой. Покинув парк, они уселись в
новенький БМВ цвета мокрого асфальта и тут же сорвались с места. Машина
имела берлинские номера.
Значит это, все-таки, Абу Бабу! Сделал Мюнхаузену "ха-ха!" А спутник его,
очевидно, - Шидловский.
Я решил не возвращаться сегодня к мазиле. Дрын дрыном, но объясниться с
ним я все равно не смогу. Вместо этого, я позвонил Изабель - утром я записал
номер ее телефона в Тулоне - и упросил, чтобы она все же приехала. Вопрос
жизни и смерти, в прямом смысле слова. Конечно, я мог бы обратиться за
помощью к Лили Лидок и получить под начало пару-тройку боевиков и в придачу
переводчика, но это бы заняло слишком много времени, а оно, как говорится,
не ждет. Мы договорились, что завтра в двенадцать Изабель заедет за мной.
Вечером
мне захотелось прогуляться по набережной Орфевр. Может, стены криминальной
полиции и тень комиссара Мегрэ вдохновят на какую-нибудь удивительную идею.
Глядя с набережной на Сену, я пытался воссоздать цельную картину происшедших
сегодня событий. По реке двигались пароходики, залитые огнями. Мощными
прожекторами они шарили по фасадам возвышающихся над рекой зданий. С палуб
доносились музыка и смех.
...Очевидно, Абу Бабу с Шидловским также прибыли в Париж на поиски незадачливого
гения Козираги. Каким-то образом в процессе своих поисков они натолкнулись
на Мюнхаузена. К тому же они знали, что я тоже здесь. И они задумали дьявольскую
операцию. Подкупили в разных местах нескольких художников - в частности,
мазилу с велосипедным седлом - и оставили им соответствующие указания и
свой телефонный номер. Видимо, первым клюнул на удочку Мюнхаузен, это меня
и спасло. В противном случае мы бы с ним поменялись местами. Не знаю уж
как, они получили ориентировку по Лувру, мало того, непостижимым образом
умудрились решить техническую головоломку с автогидами. Несомненно лишь,
что связь с Мюнхаузеном тоже осуществлялась с помощью автогида. Сопровождаемый
подробными инструкциями, он выбрался, наконец, к кентавру, где его поджидала
смерть. Но кентавр здесь, разумеется, ни при чем. Просто Абу Бабу исполнил
арию "Ха-ха!", после чего дал сигнал Шидловскому. А тот в это время уже
вел меня. Не ожидали они лишь одного: что я сбегу оттуда так оперативно.
Безусловно, в данной версии имелись огрехи. Каким, образом, к примеру,
им удалось так быстро изучить галереи огромного Лувра. И уж совсем необъяснимыми
с технической точки зрения являлись эти манипуляции с автогидом.
Ладно, утро вечера мудренее. Вздохнув, я отправился в отель.
Изабель
опоздала на пол часа. К тому моменту, когда она появилась, я был уже одет,
готов к выходу и нетерпеливо прохаживался по комнате. Рано утром я позвонил
Голдблюму и подробно описал ему происшедшее. Тот пришел в неописуемую ярость.
Потребовалось приложить немало усилий, чтобы внушить ему, что игра-то еще
не проиграна. Ведь Козираги Шидловский еще не нашел, иначе зачем было устраивать
весь этот кровавый спектакль? В дополнение я попросил его предпринять кое-какие
шаги, чего он поначалу делать не хотел, но все же мне удалось убедить его,
что это - железная необходимость.
...Видимо, французский город Тулон влиял на женщин положительно. По крайней
мере мадемуазель Демонжо выглядела посвежевшей. И можете представить себе
мое состояние, если я признаюсь, что даже не попытался задержаться с ней
в номере.
С Изабель мы прямым ходом направились на встречу с мазилой. Однако в парке
я пустил ее вперед, предварительно описав внешность Абу Бабу и Шидловского.
Она вернулась и сообщила, что путь свободен.
Увидев меня, мазила улыбнулся как старому знакомому, и что-то залопотал.
- Что он говорит? - поинтересовался я у Изабель.
- Выражает радость по поводу того, что ты оказался честным человеком и
принес сто франков, которые забыл оставить вчера.
- Ага! - Я почесал нос, обдумывая, с чего лучше начать. - Прежде, чем заплатить,
мне бы хотелось выяснить, сколько он получил уже с господ, передавших для
меня вчера записку.
Выслушав Изабель, мазила отрицательно покачал головой.
- Те господа сказали, что заплатишь ты. - Изабель улыбнулась. - По-моему,
редкая наглость со стороны господ, - добавила она от себя.
- Ты думаешь, он говорит правду?
- Несомненно.
- А на каком языке они общались?
- Он говорит, что негр хорошо владеет французским. По-моему, он из Сомали?
- Да.
- Тогда ничего удивительного. Ведь большинство жителей Сомали знают французский.
Тут мне в голову пришла одна мысль.
- Прежде чем заплатить, я желал бы получить номер радиотелефона, который
те двое оставили ему.
Между Изабель и мазилой завязался довольно продолжительный диалог.
- Он не возражает, - сообщила, наконец, Изабель, - однако настаивает на
том, чтобы ты заплатил вперед. И не сто франков, как вы договаривались
вчера, а двести.
Я мрачно посмотрел на него.
- Ничто нас в жизни не может вышибить из седла, - проговорил я и отсчитал
деньги.
Взамен он протянул мне бумажку с телефоном.
Я
пригласил Изабель в ресторан. Мы уже заканчивали трапезу, когда меня осенило.
- Сейчас мы с тобой отправимся в Лувр, - сообщил я.
- С удовольствием. А зачем?
- Появилась одна идея.
Оказавшись в фойе Лувра, я уверенно направился в "Sully". Однако не стал
спускаться к кентавру, а, напротив, поднялся на второй этаж.
Вчерашний служитель был на месте. Наконец, до меня дошло, что насторожило
меня в нем - цвет кожи. Он был точно такого же оттенка, как у Абу Бабу.
К тому же не покидало ощущение, что когда я вчера стоял напротив "Моны
Лизы" на первом этаже в "Dеnon", он тоже был там.
Я постарался не попадаться ему на глаза. Лишь показал издали Изабель и
попросил навести о нем необходимые справки.
- Ну, не знаю, получится ли, - уклончиво произнесла Изабель.
Однако я продолжал настаивать, и она направилась к маленькой курчавой девчушке,
дежурившей с противоположной стороны. Через несколько минут она вернулась.
- Ты прав, - сказала она. - Он тоже родом из Сомали и зовут его Антуан
Бабу. (Она сделала ударение на последнем слоге.)
- Тогда все ясно, - произнес я. - Понятно, кто помог им управлять автогидом.
Пойдем отсюда, пока он нас не заметил.
Идея
была такова: позвонить Шидловскому по радиотелефону якобы от имени мазилы
(Изабель выяснила, что зовут того Анри) и сообщить, что Козираги сейчас
обитает...
- Где? - попросил я Изабель подсказать подходящее место.
- Ну, можно сказать - в Версале, на дворцовой площади.
- Хорошо... И что он появляется там ежедневно в десять утра. А когда они
туда явятся, позвонишь в полицию и сообщишь, что они имеют непосредственное
отношение к убийству в Лувре и укажешь на родственную связь между Абу Бабу
и Антуаном Бабу.
- И тем самым?
- И тем самым нам удастся посодействовать свершению правосудия, а заодно
освободиться от последнего конкурента. С другим конкурентом они и без нас
расправились.
- Понятно. Только лучше будет, если позвонит сам Анри. Конечно, придется
дать ему еще немного денег, однако...
Я с ней согласился.
Анри был на своем посту. Если бы Ирвинг Стоун написал книгу не о Джеке
Лондоне, а об Анри, в название не пришлось бы вносить существенных корректировок:
"Художник в седле." Правда, мы были вынуждены немного подождать: он старательно
вырисовывал веснушчатую девчушку, рядом с которой возвышалась высокая,
как каланча, маман. Портрет вышел не Б-г весть каким удачным, но маман
расплатилась безоговорочно. Они заговорили между собой, и выяснилось, что
они откуда-то из Скандинавии: то ли датчанки, то ли норвежки. С меньшей
степенью вероятности - шведки. Наконец, они ушли.
От новой возможности подзаработать Анри, разумеется, отказываться не стал.
Поначалу он запросил триста франков, но сошлись на двухстах. Он тут же
позвонил Шидловскому и сообщил, что получил интересующие их сведения и
ждет их.
- А почему было не сказать прямо по телефону? - поинтересовался я.
Анри перещупал по очереди все маленькие сережки на мочке своего уха и затем
произнес:
- Пусть сначала заплатят.
Видимо, он вошел во вкус. Хотя, нужно отметить, что так, безусловно, все
выглядело значительно правдоподобнее. Не стал бы никто бесплатно расставаться
с подобной информацией.
- Я и так собирался им звонить, - сообщил Анри.
- Зачем? - удивился я.
- А я действительно кое-что раскопал. Не подоспей вы вовремя, я бы все
выложил им. А так могу вам продать информацию. Еще тысяча франков.
Остановились на пятистах.
- Один знакомый художник сказал мне, что какой-то русский работал рядом
с ним в парке рядом с музеем Кино.
- Ты знаешь, где это? -поинтересовался я у Изабель.
Она утвердительно кивнула:
- Конечно.
- А как зовут художника?
- Бертран Шевалье.
Все же сначала мы дождались приезда Шидловского и Абу Бабу и убедились,
что все прошло гладко. Анри получил очередную порцию денег, по-видимому,
даже не подозревая, чем он при этом рискует, и наши противники удалились
довольные. А мы помчались к музею Кино.
- Бертран Шевалье? -проговорила Изабель, обращаясь к молодому парню с такими
же, как и у Анри сережками в ухе. Однако тот отрицательно замотал головой
и указал на другого художника, расположившегося рядом с фонтаном.
- Бертран Шевалье?
Тот с испугом посмотрел на нас.
- Oui.
Изабель сослалась на его приятеля Анри и принялась задавать вопросы. Очевидно,
чары мадемуазель Демонжо подействовали на беднягу, поскольку он даже не
стал требовать денег. Впрочем, он не сказал ничего особенно интересного.
Да, какой-то русский художник по имени Лион действительно работал здесь
с недельку. Но вот уже третий день как он не появляется. Была ли фамилия
художника Козираги? Нет, фамилии он не знает, но может нарисовать, как
тот выглядел.
Уверенными движениями, в несколько штрихов, он набросал на бумаге портрет.
- Похож? - обратилась ко мне Изабель.
- А черт его знает. - Я повертел рисунок в руках. - Ладно, выясним... Послушай,
я хочу заказать Бертрану твой портрет, он здорово работает.
- Не сочиняй, - отмахнулась она. - Ты не такой богатый.
- Причем здесь я? - Последовал широкий жест рукой. - Голдблюм заплатит.
Ты ведь не обязана помогать ему бесплатно.
На
прощание я попросил Бертрана Шевалье позвонить мне в "Сент-Шарль", если
русский Лион снова объявится. В гостинице я факсом отправил полученный
у него рисунок Голдблюму. Через час от того последовал ответ: Черемухин
без труда опознал на рисунке Козираги.
Ночью я спал плохо. Постоянно ворочался с боку на бок. Стоило задремать,
как тут же мерещился Абу Бабу с ножичком в руках, и я в холодном поту просыпался.
Хорошо еще, что Изабель у меня не осталась.
На
следующее утро без пятнадцати десять мы с Изабель подкатили к автобусной
площадке возле версальского дворца. Здесь также, как и на Монмартре, околачивалось
много негров, только продавали они преимущественно не искусственных голубей,
а проспекты с видами Парижа.
Десять часов ровно: Абу Бабу и Шидловского нет.
Половина одиннадцатого: их нет.
У Изабель была "Симка" белого цвета. Мы отъехали в сторону, и я решил пойти
на разведку. Дело в том, что дворец имел площадку не только с внешней стороны,
но и с внутренней. Возможно, они шастают где-то там.
На всякий случай я надел темные очки и нахлобучил
на голову берет, хотя погода была теплая. Медленно продвигаясь вперед,
я нырял в одну экскурсионную группу за другой, и, наконец, достиг внутреннего
двора. Здесь их тоже не было.
Я оперся о парапет. Фонтаны не работали. Центральная аллея парка уходила
вдаль, теряясь в зелени. Я решил немного пройтись. И метров через сто наткнулся
на Козираги. Вот тебе и на! Кто бы мог подумать? Тот сидел на каменной
скамейке с мольбертом в руках, а рядом красовались два портрета с деформированными
головами. Видимо, деформированные головы являлись его фирменным стилем.
- Привет, Лион, - сказал я и уселся рядом.
Он настороженно покосился на меня.
- Есть разговор.
- Вы от Шидловского?
- Боже упаси!
- Но вы знаете, кто он такой?
- К сожалению, да. И его, и Абу Бабу... Кстати! - спохватился я и завертел
головой. - Давайте перейдем куда-нибудь в более укромное местечко. В целях
безопасности.
Мы отыскали деревянную беседку, увитую плющом, и скрылись внутри. Я вкратце
изложил ему суть дела. Естественно, он мне не поверил. Пришлось долго его
убеждать. Благо у меня оказался с собой экземпляр "Европы-Центр" с нашим
объявлением.
- Я ведь был у каждого из них! - в сердцах воскликнул Козираги. - Но они
даже не захотели со мной разговаривать!
- Вы не были у Голдблюма, - уточнил я.
- Да, - согласился он, - не был.
И тут за нашими спинами раздался шорох. Охваченный нехорошим предчувствием,
я резко обернулся и лицом к лицу столкнулся с Шидловским и Абу Бабу. Конечно,
не стоило удивляться, я ведь даже заплатил деньги, чтобы они оказались
сегодня здесь. Неблагодарный Абу Бабу уже занес надо мной ножичек. Я отскочил
в сторону.
- Ха-ха! - гортанно произнес Абу Бабу.
- Аба, подожди, - бросил ему Шидловский. С близкого расстояния я разглядел
его лучше. Короткие, густые волосы, очень бледная кожа, надменное выражение
лица. - А мы было уже подумали, что Анри нам соврал.
- Какой Анри? - заплетающимся языком спросил Козираги.
Абу Бабу подошел к нему и взял за руку.
- Ленчик, не беспокойся, - проговорил Шидловский. - Мы тебя не тронем.