не  жалел
об этом. Очень ему нравилось с пчелами возиться. А вот  дед  был  моряком.
Служил  в  военно-морском  флоте,  участвовал  в  Цусимском  сражении   на
броненосце "Суворов" - флагмане русской эскадры.  В  море  деда  тянуло  с
малых  лет,  он  и  после  службы  остался  на  море,  плавал   на   судах
"добровольного флота" боцманом; хозяйство  вела  бабушка,  тоже  серьезная
женщина, о ней можно целую  книгу  написать:  как  она  со  своими  детьми
корчевала тайгу, пахала, сеяла, зимой охотилась.  Раньше  в  наших  местах
была хорошая охота. Мой отец в бабушку -  тоже  целеустремленный  человек.
Рано пошел работать, семье помогал, но мысль об ученье не  бросил.  Учился
заочно. Сейчас агрономом работает, и хобби у него - тоже пчелы. Я, Петрас,
когда отплаваю свое, огляжу землю со всех сторон,  тоже  вернусь  домой  и
займусь "медовым хозяйством", буду рассказывать  внукам  о  своей  морской
жизни и вот о нашем дрейфе... Что-то волна загорбатилась. Ветер  крепчает.
Не взять ли нам рифа?
   - Не надо пока. Идем хорошо.  Катер  совсем  почти  не  берет  воды  на
палубу.
   - Наш катер свое дело  знает.  -  Старшина  долго  скручивал  папиросу,
прикурил от зажигалки,  затянувшись,  спросил:  -  Значит,  ты  завязал  с
куревом?
   - Давно бросить собирался. Курить больше не буду.
   - Ну и молодец. Я вот, по правде говоря, добровольно не смогу. Кончится
- тогда волей-неволей придется. Проживем и без табака, Петрас. -  Старшина
плохо скрывал свою радость, что теперь  ему  одному  достанется  последняя
пачка  махорки  и  десяток  сигарет.  Он  с  благодарностью  посмотрел  на
моториста. - Ну а у тебя какая программа в жизни?
   - Да ничего особенного: отслужу, приеду домой, женюсь и буду как  отец.
Колхоз у нас богатый: и земли много, и рыбу промышляем. Дом построю.
   - Тоже мне - ничего особенного! Самый  четкий  график  жизни.  В  конце
концов станешь председателем колхоза, знатным человеком.
   - Жизнь большая. Все может быть. В чем я только уверен, так это в  том,
что жить буду как надо...
   - Вот это правильно ты сказал: как надо!  Ведь  каждый  человек  должен
жить по совести. Если бы все жили как надо, то весь свет другим  бы  стал,
все бы преобразилось. Тогда, может быть, плыли бы мы сейчас не на КР-16, а
на  океанской  яхте  с  оранжевыми  парусами  из  капрона.  -  Старшина  с
сожалением глянул на потухший окурок, однако не стал  его  выбрасывать,  а
развернул и вытряс из него несколько несгоревших крупинок табака в  кисет.
Спросил: - Как там наш улов? Не сорвет ветром?
   - Не думаю. Алексей прибивал горбушу к рубке. Нет, ветер ее не  сорвет.
Он уже стихает.
   - Все-таки пойду гляну.
   Петрас ничего на это не ответил: будь он и сам на месте Асхатова,  тоже
все бы осмотрел, проверил. Мало ли что может случиться.  Рыбы  они  больше
могут и не встретить. Им и без того  необыкновенно  повезло.  Так  в  море
везет  не  часто.  Когда  Петрас  мастерил  якорек  из  крючков  и   видел
недоверчивые взгляды товарищей, то и сам начинал сомневаться в возможности
удачи. Надо было, чтобы там, где-то в глубине, появился косяк рыбы  именно
под их катером.
   Старшина, держась за поручни, обошел рубку.  Качка  не  стихала.  КР-16
кренило из стороны в сторону, поднимало вверх, бросало вниз.  Но  во  всем
этом старшина чувствовал не хаотические, судорожные рывки,  как  во  время
ледяного урагана или после, когда во время штормов рвался плавучий  якорь,
- сейчас угадывался слаженный ритм, которому подчинялись и море и катер.
   Небосвод косо падал в океан. Петрас  подумал,  что  звезды,  купаясь  в
волнах, становятся все чище и  лучистее.  Его  мысли  вернулись  к  рыбной
ловле, и он вновь пережил радость  необыкновенной  удачи.  Затем  он  стал
думать о возвращении домой. Представил себе удивление отца  и  деда  после
его рассказа о глубинном лове, как они  переглянутся  друг  с  другом,  но
хвалить его не станут, чтобы не сглазить. Потом он обойдет  своих  друзей,
вместе они пойдут в клуб на танцы...



        МАЛЮТКА БАННИ

   Лейтенант Лоджо и Малютка Банни присели на  диван  в  вестибюле  шестой
палубы.
   - Обзор прекраснейший, - сказал лейтенант. - Каюта 481. Он  только  что
туда вошел. - Лоджо нервно потер руки.
   - Это ты, Ник, точно подметил. Сейчас  к  ужину  переоденется,  деньжат
прихватит для игры и выйдет.
   - Я возьму его на себя. Ты  же  действуй!  Выгреби  весь  его  арсенал.
Ничего не бойся, я за все отвечаю.
   - Да, уж если выйдет скандал, тогда выручай...
   -  Постарайся  все  обделать  без  шума  и   побыстрее,   словом,   как
договорились. Я бы и сам, да мое положение и приказ капитана повременить с
обыском  меня  связывают.  А  то  бы...  Должен  сказать  тебе,  что   мне
приходилось и не с такими встречаться.
   - Встречаться одно, вот как прощаться? Надо смекнуть в один миг,  а  не
то кончатся встречи и прощанья.
   - Да, Банни, он крепкий орешек. Но ты помни, что я тебе обещал.
   Банни хлопнул лейтенанта Лоджо по спине:
   - Веселый ты парень, Ник. С тобой не соскучишься, и умен чертовски.  Ты
вот скажи мне: почему Антиноми ввязался в мокрую аферу? Такой специалист -
и так рискует?
   - Специалист? Он что, инженер или ученый? - усмехнулся Лоджо.
   - Бери выше. Сколько получает твой инженер или ученый?
   - Смотря кто. Некоторые зарабатывают и двести, и даже  триста  тысяч  в
год.
   - Ну так это единицы, и в год. А он в один вечер может сто косых взять.
Карты в его руках как послушные дети.
   - Верно, он же шулер!
   - Экстра-класса! Ни разу не попался.  Я  прежде  знал  его  только  как
игрока, а здесь он маклером стал. Говорит, что каждый человек - мишень для
стрельбы. Это как-то мне сразу не понравилось, Ник. Должно быть, его шибко
приперло, коль обратился ко мне, едва зная, решил деньгами купить. Не  все
продается и покупается. Неужели, Ник, я похож на негодяя?
   Лейтенант Лоджо уставился на него, сведя  глазки  к  переносью,  словно
впервые увидел, помотал головой:
   - Нет, Банни, в твоих чертах есть что-то благородное.
   - Не врешь?
   - Клянусь, Банни. У тебя на редкость располагающая внешность.
   Малютка Банни ощупал зардевшиеся вдруг щеки, самодовольно сказал:
   - Наверное, правда. Я никаких явных пакостей не  делал,  ну  чтобы  так
прямо. На скачках приходится комбинировать, так  это  же  бизнес.  Кто  не
зарабатывает? Ну еще кое в чем (на ум Банни пришел ограбленный банк),  так
ведь если не ты кого надуешь, так тебя  проведут.  Нет,  Ник,  жизнь  моя,
пожалуй, не совсем подлая. А ты знаешь, я рад,  что  встретился  с  твоими
друзьями  и  с  тобой,  конечно.  Мне  особенно  приглянулась  мисс  Брук.
Согласись она, я бы женился на ней вот хоть сейчас. Это я тебе откровенно,
как другу...
   - Из каюты 481 вышел Антиноми, - вдруг насторожился Лоджо.
   - Вижу, Ник. Двигает к ресторану. Давай и мы за ним!
   - Он тебя не видел? - обеспокоенно спросил лейтенант.
   - А хотя бы и видел. Он же не идиот, чтобы пришить меня здесь, на  виду
у публики, да еще когда ты рядом.
   - Да, ты прав, Банни. На людях он не посмеет.
   - Что я и говорю, Ник. Давай иди помаленьку. Глаз с  него  не  спускай.
Сейчас все потянулись на ужин, так что в толпе он тебя не сразу засечет.
   - Пусть примечает. Я должностное лицо.
   - Вот, вот, Ник. Нам на руку твоя должность... Он хочет разнюхать,  где
наши.
   - Они ужинают сегодня в каюте Джейн.
   - Точно, Ник.  Он  увидит,  что  их  нету,  и  станет  решать,  что  же
предпринять.  Может,  вернется  или  будет   дожидаться   ночи   -   часов
трех-четырех. Первым он попробует кокнуть где-нибудь в коридоре негра.
   - Откуда у тебя такие сведения?
   - Ты сам подумай, кто полезет в каюту дока после случая с Мадонной?
   - Ах да, я разрешил ему оставлять собаку на ночь в каюте.
   - Док у наших за главного. А вожака всегда убирают первым.
   - Ишь ты! - Лейтенант Лоджо с любопытством посмотрел на собеседника.
   - Теперь это у Антиноми не выйдет, Ник, если  ты  не  спустишь  с  него
глаз. Иди, Ник!
   - Иду! Только и ты не забывай об осторожности! -  В  голосе  лейтенанта
Лоджо прозвучала тревога. - Как только найдешь оружие, немедленно звони  в
бюро Бетти. Я буду держать с ней связь. Затем я попрошу  синьора  Антиноми
пожаловать в свою каюту, возле которой будут стоять мои люди...
   - Да сколько можно об этом, Ник?
   - Ну, ну, все. Мы затеваем обыск. Находим нужное...
   - Протокол? Арест?
   - Вот именно, Банни! Прощай и помни...
   - Подожди, Ник. Если вдруг он повернет сюда, пригласи его к  себе,  дай
ему заполнить какую-нибудь анкету.  Или  лучше  заведи  разговор  об  отце
Патрике. Это развлечет Антиноми.
   - Банни! Ну кого ты учишь?
   - Ладно, ладно, Ник. Валяй!
   - Вдруг он взял оружие с собой?
   -  Не  должен.  Раз  его  застукал  Гарри  Уилхем,  он  теперь   станет
осторожнее. Возьмет свои машинки, только когда пойдет на дело.
   - Куда он мог их спрятать?
   - Мест для этого в каюте не так много. Удачи, Ник!
   - Удачи и тебе, Банни,  только  помни  основное  правило  криминалиста:
хладнокровие, хладнокровие и еще  раз  хладнокровие.  -  Голос  лейтенанта
Лоджо заметно дрожал. - Ключ у тебя?
   - Да, Ник. Иначе мне пришлось бы терять время с отмычкой.
   - Не потеряй! И, пожалуйста, будь осторожен. Я пошел  на  это  преет...
нарушение инструкции только из высокого понимания долга...


   Малютка Банни мигом  открыл  каюту  Антиноми  запасным  ключом.  Вошел.
Затворил за собой  двери.  Вытащил  ключ  из  замка  и,  шагнув  в  салон,
остановился пораженный: в кресле спал толстый человек, его обрюзгшие  щеки
вздрагивали, галстук-бабочка съехал на сторону, на  ковре  валялся  черный
пиджак и стояли стоптанные туфли.
   Малютка Банни оторопело глядел  на  спящего,  улавливая  в  чертах  его
размякшего ото сна лица что-то знакомое.
   Толстяк приоткрыл правый глаз:
   - Вы вернулись, сэр? - И, увидев свою  ошибку,  открыл  и  левый  глаз,
сделал попытку приподняться? Его удивление сменилось любопытством: - Вы  к
мистеру Антиноми?
   - Да.
   - Он забыл ключ в замке?
   - Дверь была открыта.
   - Вы звонили?
   - Да, но ты крепко спал, я дернул за ручку, дверь открылась.  У  нас  с
ним встреча.
   - Условились?
   - Да.
   - Странно, он ничего мне не сказал. А всегда такой точный,  осторожный.
Двери закроет - потянет за ручку. Я наблюдал.
   - Всякий может по ошибке оставить дверь открытой. Помню, в детстве наша
соседка, тетя Эдит, никогда не закрывала ни двери, ни шкафы в  доме,  хотя
всегда носила на поясе связку ключей.
   Толстый человек тяжело поднялся:
   - Малютка Банни! Вот чудеса!
   - Коротышка Рой! Ты ли это?
   С минуту они, забыв обо всем, хлопали друг друга по спине.  Раздавались
восклицания:
   - Черт возьми!
   - Дружище!
   - Ну какой же ты стал!
   - Дай я на тебя взгляну!
   Затем Банни, покосившись на дверь, спросил:
   - Когда вернется шеф?
   - Сказал, что  поздно.  Нанял  меня  стеречь  каюту.  Я  работаю  здесь
стюардом. Странный человек этот Антиноми...
   - Он негодяй, Рой!
   - Правда, Банни? То-то я с ним неловко себя чувствую.
   - Да, дружище. И еще какой негодяй! Клейма негде ставить.
   - Ты пришел с ним посчитаться?
   - Пока нет. Пришел вырвать у него ядовитые зубы.
   - Говори яснее, Банни. Извини, я обуюсь. Вот несчастье...
   - Что такое, Рой?
   - Шнурок порвался. Говоришь, скверный человек?
   - Об этом после. Скажи, Рой, у него нет узкого черного чемодана?
   - Есть. Но сам понимаешь...
   - Ты сейчас тоже все поймешь. Ты не  думай,  я  не  стал  вором.  Давай
чемодан.
   - Там галстуки, носовые платки.
   - Увидишь и еще кое-что поинтереснее.
   - Я доверюсь тебе, Банни. Ты всегда за меня заступался.
   - Ставь на стол. Замок у него, кажется, нехитрый?
   - Он открыт. Вот посмотри - галстуки, носки. Все очень дорогое. Богатый
человек.
   - За убийства. Рой, щедро платят.
   Малютка Банни ловко вытащил вставную часть чемодана, открыл второе  дно
и с облегчением вздохнул: все гнезда на красном бархате были заняты.
   - Точно такое я видел по телевизору, - сказал Малютка Банни,  -  только
там было синее дно, а здесь - красное. -  Банни  осторожно  взял  один  из
пистолетов, внимательно осмотрел и положил на стол, рядом с ним  разместил
и все остальное содержимое двойного дна.
   Стюард, затаив дыхание, следил за каждым его движением, качая головой и
поджимая губы. На лбу у него поблескивали капельки пота.
   - Ну а теперь? - спросил он робко. - Куда все это?
   - Выброшу, Рой. Да тут еще не  все.  Загляни-ка  в  шкафы,  там  где-то
должна находиться кобура с кольтом.
   - Сейчас, Банни, сейчас. Вот что за фрукт, оказывается, этот Антиноми!
   - Давно ты стал плавать, Рой?
   -  Первый  рейс...  Служил  в  ресторане,  работал   шофером,   собирал
цитрусовые, горбил в порту... Нету здесь ничего, Банни. Да чем только я не
занимался!  Был  сэндвичменом,  собачьим  парикмахером...   Нету,   Банни,
никакого кольта...
   - Заглядывай во все углы, это и в твоих интересах.
   - Думаешь?
   - Все может быть, Рой. Ты  помогаешь  мне  сорвать  у  него  крупнейший
подряд... Дома давно был?
   - С тех пор и не заглядывал.  Не  с  чем  было  приезжать,  Банни.  Мои
старики живут плохо. На меня, наверное, надеются, а я, видишь...
   - Ничего, Рой, я тебе помогу подняться. Возьму  к  себе  в  конюшню.  Я
теперь держу скаковых лошадей, Рой. Подфартило!
   - Ой, Банни! Правда?
   - О чем разговор, Рой...
   Кобура с кольтом  нашлась  в  коробке  из-под  туфель.  Малютка  Банни,
осмотрев кольт, удивился:
   - Смотри-ка, Рой! Он у него и тут со снятым предохранителем. Уж  такая,
видно, привычка, чтобы  не  терять  ни  сотой  секунды.  -  Малютка  Банни
поставил пистолет на предохранитель и положил обратно  в  коробку.  -  Вот
теперь, наверное, все, - сказал Банни. - Автомат взяли у  Клема.  Пожалуй,
все, и мы в коробку все и сложим. Нет тесьмы, чтобы перевязать?
   - Не знаю, Банни.
   - Поищи.
   - Галстуком?
   - Идея, Рой. Давай вон тот серый. Все  же  одну  чертову  машинку  надо
взять с собой. На время, Рой. Неизвестно еще, как у  нас  обернется  дело.
Убери все, как было, и поставь на место. Ну вот  и  порядок.  Сколько  там
времени?
   - Девять двадцать.
   - Детское время.
   - Вдруг придет?
   - Не бойся.
   - Ты его убьешь, Банни?
   - Не собираюсь, а надо бы.
   - Не надо, Банни. Отвечать придется.
   - Не буду, Рой. Скажи, сколько он тебе обещал за охрану своей конуры?
   - Тридцать долларов.
   - На держи сорок. Теперь садись, и давай выпьем за встречу.
   - Вдруг...
   - Он  сейчас  ужинает,  а  потом  застрянет  в  казино.  Выпивка  здесь
классная.
   У Коротышки Роя дрожали руки, когда он разливал виски в стаканы.
   - Ну так за будущее, - сказал Малютка Банни. - За твое и за мое. У меня
оно как будто неплохо наклевывается. Ты женат?
   - Был, Банни, два раза, да все понапрасну...
   - Женишься в третий... Теперь уходи. Я за тебя подежурю. Я живу в каюте
778. Заходи, поговорим. Ну давай пять!
   - Мне бы его следовало увидеть... рассчитаться...
   - Дело есть дело, ты прав, Рой. Вот возьми.
   - Банни! Здесь сотня!
   - Бери, Рой.
   Тряся щеками, жалко улыбаясь, Рой вышел из каюты 481.
   Встреча с Коротышкой Роем нарушила все планы Малютки Банни.  Теперь  он
не мог уйти: тогда Антиноми сорвет на Рое все зло, чего  доброго,  обвинит
того в воровстве. "Придется дождаться и объяснить этому нечеловеку. А ведь
и правда: "Антиноми - значит "против человека", "нечеловек" или  что-то  в
этом роде. Надо же! Как ловко подошла к нему фамилия! Неужели весь  род  у
него такой?.. Объяснить, значит, ему, что Рой здесь  ни  при  чем,  что  я
выставил его отсюда. Ждать - так не будем время терять". И он  налил  себе
немного виски, разбавил из сифона содовой. Выпил  и  стал  думать  о  мисс
Брук. Собственно, из-за нее он и ввязался в это рискованное дело. Будь  на
ее месте кто-либо другой, он не стал бы так рисковать.  Теперь  весь  клан
Минотти станет мстить. Разорят. Убьют...
   Думая о своем возможном печальном конце, Малютка Банни все же улыбался,
зная, что все, что он сейчас делает, будет одобрено прелестной мисс  Брук,
если она  каким-то  чудом  узнает.  Малютке  Банни  нестерпимо  захотелось
поговорить с мисс Брук, хотя бы перекинуться с ней парой  фраз.  Но  когда
он, набрав номер  телефона,  услышал  ее  голос,  то  лишился  дара  речи,
покрылся  испариной   и   на   ее   нетерпеливое   "алло"   издал   только
нечленораздельный мык и опустил трубку на рычаг. Посидел несколько  минут,
ругая себя за трусость, потом позвонил  Бетти  и  попросил  передать  Нику
Лоджо, что у него все в порядке.
   - Что значит в порядке? - В голосе Бетти слышалась настороженность.
   - Ник знает. Он не забегал, мэм?
   - Ну как же. Какой-то он сам не свой. Что вы с ним затеяли, Банни?
   - Ничего особенного, мэм. Он просил меня кое-что  разузнать,  вот  я  и
разузнал. Так что все в порядке, мэм. Извините, ко мне пришли...
   Звякнул ключ в замке. Банни поставил коробку с  пистолетами  под  стол,
уселся поудобнее.
   Увидев незваного гостя, Антиноми по привычке сунул было руку под пиджак
и быстро вынул: впервые, за много лет он вышел без оружия.
   - Рад тебя видеть, Банни, - начал он, ища глазами стюарда.  -  Я  знал,
что ты придешь и мы наконец договоримся. Скажи, Банни, ты не застал  здесь
толстого, мордастого малого?
   - Застал, Эдуардо. Он здесь у тебя дрых,  ну  я  и  попросил  его  идти
досыпать к себе. Между прочим, этот мордастый малый - мой старый друг  Рой
Коллинз.
   - Извини, Банни, не знал, что у тебя везде друзья.  -  Антиноми  быстро
прошел к шкафу. - Я сменю туфли, Банни, жмут, проклятые.
   - Не трудись, Эдуардо. Кольт у меня. И ампулометы - тоже.
   Антиноми уперся спиной в шкаф.
   - Что все это значит, Банни?
   - То, что ты проиграл, и слушай внимательно, что я тебе скажу.
   - Ну, ну, выкладывай. Послушаем.
   - Ты прекращаешь свою подлую охоту на моих друзей.
   - Допустим. Ну а что я за это получу?
   - Спокойно унесешь свои ноги с судна и больше на него не сунешь носа.
   - Ах, Банни! Что ты за наивный парень! Да все они  давно,  и  не  мной,
списаны в расход, эти твои друзья. Брось думать о них.
   - Ты, Эдуардо, сейчас должен думать о себе, я даю тебе последний  шанс.
Садись, время у тебя еще есть, прикинь, подумай.
   - Банни, говорю тебе как другу, не вмешивайся ты в это дело.  Обратного
хода мне нет.
   - Придумай. Уплати неустойку. Или что там у вас полагается?
   - Голову надо будет отдать! Свою голову, а она мне еще нужна, Банни.
   - Чтобы думать, Эдуардо. Твои карты биты. Сам видишь.
   - Задал ты мне задачу, Банни.  Выпьем,  может,  что  и  придумается.  -
Антиноми старался всеми силами тянуть время.  Он  выбирал  нужный  момент,
чтобы нанести неотразимый удар. Он знал приемы каратэ, с  помощью  которых
противник  почти  мгновенно  терял  сознание  или  лишался  способности  к
сопротивлению. Мешал стол. Надо было  подойти  ближе.  Антиноми  встал  со
стаканом в руке: - За твое благополучие, Банни!
   - Сядь! - строго прикрикнул тот.
   - Да ты что? Кто у кого в гостях?
   - Ты, Эдуардо. Сядь и не шарь рукой под  столом.  Пистолеты  в  коробке
хорошо завязаны твоим галстуком. Надеюсь, ты не против?
   - Какие  разговоры?  Распоряжайся  здесь  всем.  -  В  голосе  Антиноми
послышалась  зловещая  мягкость.  Он  медленно  выпил  и,  ставя   стакан,
молниеносным  движением  раскрытой  ладони  левой  руки   нанес   удар   в
дыхательное горло. Малютка Банни успел отклониться вправо, и удар пришелся
вскользь, железные пальцы только ссадили кожу на шее. Малютка  Банни  упал
вместе с креслом, выпустив из рук ампуломет. Лежа, он видел, как  Антиноми
рванул картон коробки,  выхватил  кобуру,  расстегнул  и  выхватил  кольт.
Никогда Малютка Банни не забудет  выражения  его  лица  -  торжествующего,
неумолимо жестокого. Гангстер  наслаждался,  глядя,  как  его  поверженный
противник лихорадочно шарит рукой по ковру,  не  спуская  глаз  с  кольта.
Наконец Малютка Банни накрыл своей широченной ладонью крохотный  ампульный
пистолетик, и тут Антиноми нажал на спуск, лицо его исказилось, он жал изо
всей силы, но выстрела не  было.  Наконец  он  понял,  в  чем  причина,  и
привычно, большим пальцем, сдвинул предохранитель. В этот  миг  грудь  его
словно обожгло раскаленным железом. Он закачался, но  устоял  на  ногах  и
стал  медленно  поднимать  вдруг   отяжелевшее   дуло   пистолета,   шепча
деревенеющими губами:
   - Сейчас и ты... сейчас...
   Малютка Банни выстрелил второй раз. Кольт выпал из рук Антиноми.
   Поединок  продолжался  всего  несколько  секунд,  но   какими   долгими
показались Малютке Банни эти мгновения. Он тяжело поднялся с ковра, ударом
ноги отбросил кольт, хотя и видел, что Антиноми мертв.  Постоял,  поглядел
на него. В распахнутых темно-карих глазах  убитого  сохранялся  еще  живой
блеск, но в них появилось выражение отстраненности от  всего  земного.  На
пальце зелеными бликами переливался изумруд.
   - Черт побери! - проворчал Малютка Банни,  думая,  что  в  те  четверть
секунды, пока Антиноми снимал  предохранитель,  решилась  его  судьба.  Он
назвал себя самонадеянным идиотом, который, будучи вооруженным  до  зубов,
чуть было не позволил убить себя.
   "Теперь хоть не будь разиней. Решай, и поскорее, как быть с этим. Можно
так и оставить. Пусть и  кольт  лежит  возле  него.  Подумают,  что  хотел
застрелиться и умер  от  удара".  Тут  он  вспомнил  о  стюарде,  того  не
проведешь, он сразу поймет, в чем дело, и на теле Антиноми остались  синие
пятна. Опытный врач поймет. Коротышка Рой, может быть, сразу и не  выдаст,
а будет тянуть из него деньги. Но потом... Нет,  первый  вариант  отпадал,
Рой, наверное, сейчас ждет у двери. Может быть, что-то даже слышал.
   Он подошел к  окну,  рама  была  опущена,  пахнуло  морской  прохладой.
Выглянул. Вверху, ближе к носу, рдел красный бортовой огонь, далеко  внизу
журчала вода, вспыхивали красные отблески на  волнах.  Справа  и  слева  в
ближних каютах было темно, светились окна только в нижних  ярусах,  оттуда
рвались завывающие голоса джаза, рокотали барабаны.
   Банни  был  воспитан  на  правиле  средневековых   рыцарей,   что   все
находившееся на противнике  переходит  в  его  личную  собственность.  Без
зазрения совести он очистил карманы, набитые деньгами:  как  всегда,  и  в
этот вечер Антиноми играл удачно. Сдернул с  пальца  кольцо  с  изумрудом.
Задержал взгляд на фотографии пожилой красивой  женщины  и  очаровательной
девочки лет шести, очень похожих на застывшее  лицо  Антиноми.  Фотографию
положил в карман убитого, прошептав:
   - Никогда бы не подумал, что и он кого-то любил...
   Подняв тяжелый труп, он подволок его к окну и вытолкнул в него. Донесся
короткий всплеск. Малютке Банни он показался таким оглушительным,  что  он
застыл у окна, ожидая,  что  сейчас  проснутся  все  пассажиры,  замолкнет
музыка, судно остановится.
   Джаз гремел с прежней силой, судно мчалось по ночному океану.  Выбросив
в волны все оружие, Банни закрыл окно.
   Ноги подгибались. Подошел к креслу, хотел сесть и отпрянул от него -  в
нем только что сидел Антиноми, - пересел в свое кресло.  Выпил  полстакана
неразбавленного виски. Стал мысленно кого-то уверять, что не хотел убивать
этого человека,  что  только  оборонялся.  Потом  встал,  вытащил  носовой
платок, протер им стол, стаканы, бутылку с остатками виски, оконную  раму.
Обвел взглядом салон, припоминая, за что еще брался руками.
   Из невидимых светильников лился желтоватый свет. Вся мебель  стояла  на
месте. На ее матерчатой обшивке  не  могло  остаться  отпечатков  пальцев.
Разве на шкафу? Протер полированную поверхность шкафа  и  пошел  к  двери,
осторожно  ступая  по  ковру.  Повернув  голову  к  зеркалу,  почувствовал
саднящую боль на шее. Подошел ближе  к  зеркалу.  На  шее  синела  полоса.
Покачал головой: "Если бы на дюйм правее к сонной артерии..."
   Протер ручку двери. Открыл ее. Выглянул в коридор. Коротышка Рой шел  к
нему из зеленоватого сумрака.
   - Я думал, что ты останешься у него ночевать, - сказал он,  подойдя.  -
Уже третий час. Беспокоился за тебя...
   - Идем, Рой. Я провожу тебя немного. Вот бы ни за что не  поверил,  что
плывем вместе. Ну что стоишь?
   - Думаю зайти к Антиноми.
   - Зачем?
   - Видишь ли, я по ошибке прихватил его портсигар.
   - В самом деле? Как же это так, Рой? Я поклялся,  что  этого  не  могло
быть, и заплатил полную стоимость вещи.
   - Сколько?
   - Двести долларов.
   - Мало, Банни. Портсигар золотой, стоит дороже.
   - Такую сумму он сам назвал.
   Рой захихикал:
   - Ах, Банни, здорово я тебя разыграл!
   - Не понимаю, Рой.
   - Портсигара-то никакого нет. Все это я сейчас придумал.
   - Для чего?
   - Не догадываешься? Там ли Антиноми или его уже нету?
   - Ну и что?
   - Ты же его убрал!
   - Не угадал, Рой. Антиноми до сих пор не пришел.
   Из груди Коротышки Роя вырвался стон:
   - Врешь, Банни! Я кое-что слышал. Он там.
   - Ты слышал шум из другой каюты.
   - Нет, Банни! Я разобрал ваши голоса.
   - Еще что?
   - Больше ничего. Потом все стихло. Кто-то наливал в стаканы виски.
   - Я наливал. Выпил всю бутылку.  Заснул,  как  ты.  Проснулся  и  решил
послать его к дьяволу.
   - Пистолеты?
   - Выбросил в окно. Держать их опасно. Ему оставлять - еще опаснее.
   - Надо было вызвать нашего детектива, понятых и составить акт.
   - Капитан запретил делать обыски в каютах.
   - Врешь все, Банни!
   - Помолчи, Рой. Кто-то сюда идет.
   Когда мимо прошли два матроса, Малютка Банни шепнул с угрозой:
   - Иди за мной и заткнись!
   - Иду, иду, Банни. Ты не обижайся. Значит, ты его не пристукнул?
   Коротышка Рой семенил за Малюткой Банни, нудно скуля:
   - Опять остаюсь ни с чем.  Надо  было  самому  пришить,  раз  он  такой
подлец. Денег у него куча. Игрок. Кольцо на пальце тысяч за пять, а  то  и
больше. Нет, Банни, так нельзя. Если ты его убрал, то  давай  по-честному:
половину его капитала мне. Ты всегда поступал честно.
   Малютка  Банни  остановился,  посмотрел  в  пустынные  концы  коридора,
сказал, сдерживая раздражение:
   - Я могу, Рой, объяснить полиции, кто разделался с этим человеком.
   - Кто, Банни?
   - Ты, Рой. А кто же? Когда я зашел в каюту, ты только что спустил его в
труп в окно. У тебя на морде все было написано, Рой. Так что брось скулить
и благодари деву Марию, что зашел я, а не лейтенант Лоджо.
   Стюард, лишившись дара речи, выпучив глаза, смотрел на друга детства.
   Едва только Малютка Банни вернулся в  свою  каюту,  позвонил  лейтенант
Лоджо.
   - Банни! Наконец-то! Я тебе уже звонил раз двадцать. Где пропадал?
   - Ты что, забыл?
   - Совсем нет. Я оставил его в казино за  карточным  столом.  Через  час
стал тебе звонить и вот теперь насилу дозвонился.
   - Я его ждал в каюте.
   - Ах да! Правильно, как договаривались. Ну и...
   - Так и не дождался. Он не соизволил явиться спать.
   - Бетти мне говорила о твоем звонке. В остальном - порядок?
   - Да, Ник.
   - Оружие у тебя?
   - Нет, все списано за борт.
   - Ну и правильно. Нам важно его обезоружить.
   - Сделано дело, Ник.
   - Хорошо, Банни. До завтра. Скорее, до сегодня. Ведь уже светает...


   В праздничной обстановке большого круиза исчезновение  Антиноми  прошло
почти незамеченным, только вечером игроки казино  с  облегчением  отметили
его отсутствие и скоро забыли. Лейтенант Лоджо  в  присутствии  свидетелей
произвел досмотр каюты с лупой в  руках  и  строго  спросил  дрожащего  от
страха стюарда:
   - Это вы стерли все отпечатки пальцев?
   - Очевидно, я,  сэр.  Каждое  утро,  сэр,  нам  вменено  в  обязанность
протирать пыль, мыть посуду, ванну, унитаз.
   - Мог бы сегодня и не протирать, не мыть, черт подери!
   - Не знал, сэр. Конечно, если бы... знать, сэр...
   - Достаточно, олух!..
   - Слушаюсь, сэр.
   - Можешь идти. Я вызову тебя подписать протокол.
   - Есть, сэр.
   В числе понятых был и Гарри Уилхем, как наиболее свободный из матросов.
Глядя вслед уходящему Рою Коллинзу, он сказал второму матросу:
   - Боб! Держу пари на десять долларов, что он споткнется, не  доходя  до
двери.
   - Идет.
   Тут же Коротышка Рой запутался в ворсе и растянулся на ковре.
   Гарри Уилхем, бросившись поднимать его, шепнул:
   - Молодец. Так всегда действуй!
   - Пятерка с твоего пари мне.
   - Ну конечно, Рой.
   Капитан "Глории" Смит, выслушав лейтенанта Лоджо, посмотрел на потолок,
потом в окно, где стелилась слепящая лазурь океана, улыбнулся:
   - Печальный итог...
   - Но мною собран большой материал, опрошены все его карточные партнеры,
стюард, бармены, маркер, палубные матросы...
   - Подождите, лейтенант. Вы со  своей  задачей  справились  блестяще.  Я
говорю о другом: об итоге человеческой жизни, о бренности  всего  земного.
Зачем стремиться, вести борьбу, повергать в прах соперников, когда однажды
утром  придут  в  твою  пустую  квартиру,  а  ты  уже  где-то  по  пути  в
бесконечность?
   Лейтенант Лоджо состроил печальную мину:
   - Вы абсолютно правы,  сэр.  Мне  также  приходилось  задумываться  над
этим...
   - Над чем, лейтенант?
   - Над этой самой бренностью, сэр.
   - Напрасно, лейтенант. В ваши годы я думал о  деньгах,  о  женщинах,  о
том, как проведу вечер, что сделать, чтобы не обошли по  службе,  о  новом
костюме... Словом, обо всем, из чего складывается  наша  жизнь.  С  годами
мелочные желания отпадают, остаются главные. -  Он  поправился:  -  Может,
только кажущиеся главными, хотя и они...  -  Он  махнул  рукой  и,  слегка
наклонив голову, дал понять лейтенанту Лоджо, что аудиенция окончена.


   Бетти спросила, задыхаясь от любопытства:
   - Ник, вы верите, что он сам прыгнул за борт?
   - Видишь ли, у меня другая версия. Его  прикончили,  а  может  быть,  и
живого сбросили в воду.
   - Но кто? Кто мог это сделать?
   - Люди Барреры. Месть, Бетти. Между кланами идет вечная война.
   - И убийцы едут с нами?
   - Конечно, Бетти. По крайней мере, до Токио они будут на судне.
   - Как вы хладнокровны,  Ник!  Убийцы  рядом,  а  вы  спокойно  об  этом
говорите! Их надо схватить и надеть наручники!
   - Не так-то легко, Бетти. К тому же я не могу разбрасываться.
   - Из-за дела Паулины?
   - Именно, Бетти.  Раскрыв  убийц  Антиноми,  мы  не  получим  тысячного
гонорара.
   - Как мне  хочется  хоть  одним  глазком  взглянуть  на  убийц  бедного
Антиноми!
   - При первой возможности я покажу их тебе, Бетти. Люди  Барреры  сейчас
ходят в черных бархатных джинсах...
   - Только в джинсах?
   - Желтых рубахах, сандалиях на босу ногу.
   - Так почему их всех не переловят?
   - Чтобы взять их, нужны улики, неопровержимые улики, Бетти.
   - Держитесь от них подальше. Ник. Я волнуюсь за вас...


   Мисс Брук и Малютка Банни сидели за столиком в баре "Тритон  и  наяда",
пили сухое калифорнийское вино.
   Мисс Брук пристально посмотрела на шею своего кавалера:
   - Банни! Я все хочу спросить вас: с кем вы вчера дрались?
   - Я? Что вы, мэм! С кем я мог подраться? Из-за чего?
   - Вот об этом я вас и спрашиваю.
   - Из-за царапины на шее?
   - Да, Банни. Царапина у вас приметная.
   - Поскользнулся на трапе, мэм.
   - Не зовите меня мэм. И, пожалуйста, не врите! Мне знаком такой удар.
   - Вам, Лиз?
   - Я, Банни, учусь на курсах каратэ.
   - Вы?!
   - Да, Банни. Вам нанесли удар раскрытой ладонью  в  дыхательное  горло.
Как вам удалось увернуться?
   - Не знаю, Лиз. В драке об этом не думаешь.
   - Ну вот, это другой разговор. Из-за чего вы поссорились?
   - Играли в карты. Партнер стал мухлевать... - Он умоляюще посмотрел  на
нее. - Не стоит об этом, Лиз. Так получилось. Я не хотел... Давайте  лучше
выпьем, Лиз.
   - Я догадываюсь, кто был вашим противником, Банни.
   - Ваше здоровье, Лиз!
   - Вы сильно рисковали, Банни. С  противником,  умеющим  наносить  такие
удары, шутки плохи.
   - Это верно, он умеет драться.
   - Точнее - умел?
   - Какое приятное вино, Лиз...
   - Дайте мне вашу руку, Банни. Сильная рука у вас. - Она пожала ее. - Вы
же дрались за меня, Банни. Я знаю.
   - Сегодня в ресторане танцы, Лиз.
   - С удовольствием, Банни, потанцую с вами.


   Мистер Гордон говорил, всем своим видом показывая, как он доволен ходом
событий:
   - Вы не могли не заметить, друзья, с какой  четкой  последовательностью
на сцене появляются все новые и новые персонажи! И каждый в свое время,  в
нужном месте!
   Джейн сказала:
   - Мне все как-то не верится, что Банни это сделал.
   - Милая Джейн! Жизнь жестока, как ты убеждаешься, и  если  бы  не  этот
молодой человек, то мы с вами в лучшем случае смогли  бы  оттянуть  весьма
неприятные последствия.
   Томас Кейри улыбнулся:
   - Вначале нас выручил Кинг, теперь Банни. Ну, Кинг всегда находился  на
нашей стороне, чего не скажешь об этом  Малютке.  Тем  более  что  Никколо
Лоджо характеризовал его как убийцу, торговца наркотиками,  затем  раскрыл
его связи с людьми Минотти. Зато последний его поступок, когда он рисковал
из-за нас жизнью, я никак не могу объяснить, не могу  найти  побудительные
причины, Стэн.
   Джейн сказала:
   - Банни просто благородный человек. К тому же он неравнодушен к Лиз.
   - Браво, Джейн! - воскликнул мистер Гордон. - Последнее, пожалуй, самый
убедительный аргумент.
   Они сидели на балконе левого борта. На  безоблачном  небе  покачивались
звезды.  "Глория",  вздрагивая  от  избытка  сил,  мчалась  на  юго-запад,
оставляя за кормой широкую голубую полосу.



        РАБОТА ЦУНАМИ

   Старшина Асхатов сменил Горшкова и сказал:
   - Ты, Алексей,  помаячь  на  рубке,  оттуда  обзор  миль  на  тридцать,
особенно когда волной поднимет, да потом я обратил внимание, что с правого
борта поручни потемнели.
   - Есть, товарищ старшина. Только посижу с минуту: ноги  затекли.  Будто
свинцом налились.
   - Посиди, а ноги повыше подними. От прилива крови тяжесть  в  ногах.  К
тому же зарядку ты сегодня почему-то не делал. С сегодняшнего дня  зарядка
вводится обязательно. Это когда у нас харч был плохой, вернее,  когда  его
почти не было, силы следовало беречь, да  и  то  ты  делал  гимнастику,  а
сейчас, - он  обвел  руками,  показывая,  сколько  у  них  висит  рыбы,  -
необходима физическая нагрузка.
   Горшков устроился на крыше рубки. Сильно качало. Чтобы  не  упасть,  он
держался за хлипкую мачту и, прищурясь, вглядывался  в  расплывчатый  круг
горизонта.  Только  небо,  слабо  голубевшее  сквозь  редкий   туман,   да
подавляющий своей бескрайностью океан. Ни дымка, ни паруса он  не  увидел.
Сверху волны казались еще более прозрачными, в толще воды висело множество
красных медуз, которые словно раскачивались в медленном танце.
   - Медузы! - крикнул он радостно. - Целая стая красных медуз!
   Асхатов сказал:
   - Ядовитые твари, не возрадуешься, если обстрекает красная медуза. Ну а
еще что там сверху увидел?
   - Ничего - пустыня. Или - постойте!  Интересная  рыба,  вроде  колючего
шара. Не двигается.
   - Луна-рыба, - определил старшина. - Так, когда она плывет,  больше  на
обыкновенную рыбу похожа, а в случае опасности раздувается и все колючки у
нее торчком, как у ежа. Ее из-за этого  и  акула  не  трогает.  Ты  смотри
получше, нет ли этой зубастой голубушки поблизости, а то  зачем  луне-рыбе
раздуваться?
   Вскоре действительно Горшков увидел двух  небольших  акул,  плывших  за
кормой. Они то расходились в стороны,  то  опять  возвращались  к  катеру.
Горшков спустился с крыши рубки на палубу и долго наблюдал за ними.
   - Что им надо: все равно у нас  им  поживиться  нечем?  -  спросил  он,
обращаясь и к старшине и к мотористу.
   Старшина ответил:
   - Их, видно, рыба наша привлекает. Дух от нее идет аппетитный. - И это,
может, им понравилось, - сказал Петрас. - Кроме того, акула всегда идет за
судном. Уж такая у нее привычка.
   - Насчет  поживы  пусть  не  надеются,  -  сказал  старшина  и  спросил
моториста: - Как там у тебя акулья снасть, Петрас?
   - Порядок. Крючок что надо, поводок из стального канатика.
   - Может, попробуем? - спросил Горшков. - Давай, Петрас, закинем.  А  то
еще уйдут.
   - Не к чему, Алеша. Еда у нас пока есть. Девать нам акулье мясо некуда.
А так они как в холодильнике.
   - Думаешь, не уйдут?
   - Если привязались, то надолго. Ждут, может, что и перепадет.
   Старшина Асхатов сказал:
   - Я читал, что акула - примитивное существо, скудно у нее с мозгами,  а
гляди - просуществовала сотни миллионов лет. Мало кто  из  животных  сумел
сохраниться за это  время.  Смотри,  как  выкаблучивает,  то  одним  боком
повернется, то другим. Красива, стерва, ничего не скажешь.
   Акулы шли за катером до темноты, а наутро Горшков приветствовал их, как
старых знакомых:
   - Доброе утро, акулушки!
   И все-таки хищницы не ошиблись, увязавшись за катером. Ветер  усилился,
стал накрапывать дождь, и старшина подал команду снимать рыбу.  Пробираясь
со связкой рыбы в кубрик, Горшков поскользнулся на мокрой  палубе  и  чуть
было не полетел за борт. Несколько рыбин выскользнули из связки и  тут  же
были проглочены акулами.
   Океан заметно побелел. Акулы скрылись. Но всех не оставляла мысль,  что
они где-то возле борта. Теперь все трое ходили по палубе с опаской, крепко
держась  за  поручни,  выбирая  время,  когда  можно  без  особого   риска
преодолеть расстояние от дверей рубки до кубрика и от кубрика к рубке  или
к мачте, чтобы взять рифы или подтянуть или приспустить фалы.
   Трое суток снова бушевал шторм,  иногда  сила  ветра  достигала  десяти
баллов, и казалось, что ветер сорвет и парус и мачту и сбросит их за борт.
Неказистый на вид такелаж скрипел, стонал и  все  же  держался.  Катер  не
разворачивало боком к волне, его не кружило на месте, не  заливало  водой.
Он упрямо шел в разрез волне, храбро перебираясь с гребня на гребень.
   - Ну вот, - сказал старшина, - теперь мы на коне. Как  идем,  а!  Узлов
восемь, не меньше, делаем. - Он курил, сидя в углу рубки. Петрас стоял  за
штурвалом. Горшков спал у ног рулевого. - Что меня тревожит,  -  продолжал
Асхатов, - так это наш рыбный запас.
   - Думаете, испортится?
   - И думать нечего. Сырость для нее - гибель. Погода нам нужна,  Петрас.
Солнце и небольшой ветерок, чтобы тащил помаленьку.
   Старшина посмотрел снизу вверх на сосредоточенное лицо Авижуса  -  тот,
прищурясь, глядел в ветровое стекло, все в  дождевых  каплях,  иногда  его
губы трогала робкая улыбка.
   - Ты чему это смеешься?
   - Да так.
   - Ничего так не бывает.
   - Дом вспомнил.
   - Ну а что там, дома? Что-то веселое? Что тебе вспомнилось?
   - У нас на дюнах однажды появились васильки. Никогда не росли, а  вдруг
появились. Синие - на желтом песке.
   - Да, красиво. А в наших краях лесных цветов  много:  огоньки,  марьины
коренья, ландыши, саранки, да все и не  перечислить,  колокольчики  разных
цветов...
   Налетел  шквал.  КР-16  положило  на  правый  борт.  Старшина  вскочил,
упираясь  в  переборки,  вглядывался  сквозь  мутное  стекло:  сердце  его
сжалось: парус обвис.
   - Сломалась рея, - прошептал Авижус.
   - Пулей запускай моторы! Алексей, подъем! Да вставай ты! Рея полетела!
   За полчаса старшина с Петрасом срастили рею, натянули бегучий  такелаж.
Катер снова, как ни в чем не бывало, побежал под парусом.
   Шторм стихал. Тучи умчались  к  югу.  Небо  постепенно  заголубело.  На
волнах погасли пенные барашки.
   В полдень на фоне перистых облаков проплыл  на  запад  авиалайнер.  Его
проводили с легкой грустью, как птицу, у которой  свои  пути-дороги,  своя
судьба.
   Используя хорошую погоду,  старшина  с  Петрасом  занялись  такелажными
работами.   Теперь   по-настоящему    отремонтировали    рею,    поставили
дополнительные  крепления,  развесили  сушить  на  леерах  рыбу.   Алексей
Горшков, опустив ветровое стекло, наблюдал за их  слаженной  работой,  ему
казалось, что они слишком копаются,  что  все  можно  сделать  и  лучше  и
скорее. В ответ на его  советы  старшина  и  Петрас  только  улыбались  да
перемигивались. К концу своей вахты Горшков заметил черный угольный дым  в
южной части неба.
   Старшина и Петрас  прекратили  работу.  Петрас  влез  на  рубку.  Из-за
горизонта показались кончики мачт, труба - и скрылись.
   - Только зря надымил, дьявол, - сказал Асхатов, -  но  ничего,  ребята,
теперь уж мы на верной дороге, скоро судов будет полным-полно. Да,  да,  и
ты, Петрас, не улыбайся, теперь мы подходим  к  линии  Токио  -  Гавайские
острова, Токио - Сан-Франциско, так что судов будет  до  дьявола  -  любое
выбирай.
   Ни в этот день, ни на другой они не  заметили  ни  одного  судна,  зато
дальнозоркий Горшков снова отличился. Осматривая океан с крыши рубки,  он,
захлебываясь от охватившей его радости, закричал:
   - Земля! Земля, братцы! Остров! Прямо по носу остров!
   Вскоре все различили впереди большое серое пятно, колышущееся на  воде,
поняли, что Горшков ошибся, но воображение его все еще рисовало и песок, и
скалы, в даже пальму - все, что Алексею хотелось увидеть.
   Из воды торчали  горлышки  бутылок,  плавали  доски,  стропила,  стволы
бамбука, циновки; весь этот мусор недавно был строениями на одном из южных
островков Японии, цунами смыло деревню,  и  ее  жалкие  остатки  растащили
ветер и течение.
   Моряки подняли на палубу несколько бамбуковых стволов и два бочонка  из
бамбуковых клепок,  стянутых  бамбуковыми  обручами,  несколько  досок  из
плотной древесины неизвестного им дерева.
   Минут  двадцать   КР-16   шел   среди   обломков   изгородей,   плавала
полузатопленная тупоносая лодка и подле  нее  длинное  весло,  которым  на
востоке гребут стоя.
   -  Возьмем  и  весло,  -  сказал  старшина,  -  доброе  весло,   может,
пригодится, если придется катер швартовать в бухте. Не век же нам носиться
по волнам. Когда-нибудь придется причалить.
   Больше они ничего не  взяли,  не  стали  влезать  в  центр  "плавающего
острова", где особенно плотно держались обломки и виднелась часть крыши из
рисовой соломы.
   В бочонках оказались остатки сои - острой приправы,  с  которой  японцы
едят все блюда из рыбы, мяса, овощей, риса.
   Асхатов пришел в восторг, отведав сои  и  убедившись,  что  в  один  из
бочонков, забитый герметически, не попала морская вода.
   - Вот теперь мы действительно на коне! - воскликнул он, передавая ложку
с приправой Горшкову. - Если бы  у  меня  сейчас  был  миллион  и  мне  бы
предложили за него вот этот бочонок,  то  отдал  бы  деньги  и  глазом  не
моргнул.
   - Да, вещь! - Горшков причмокнул губами и передал ложку Авижусу. Петрас
сказал, лизнув ложку:
   - Под таким соусом и акула пойдет за милую душу!
   Акулу они поймали на следующий день. Когда ее поднимали на борт  ручной
лебедкой, то вокруг хищницы растерянно  крутились  полосатые,  как  зебры,
рыбки-лоцманы, будто сожалея, что лишаются своей хозяйки-кормилицы.  Акулу
разделали: сняли с нее кожу, порезали на ломти и  развесили  сушить.  Мясо
сильно отдавало аммиаком. Петрас знал: чтобы  устранить  аммиачный  запах,
мясо следует вымачивать в соленой воде, да не было  соли,  а  для  морской
воды не было подходящей посуды.
   - Ничего, выветрится, - решил старшина.
   Вторую акулу  большинством  голосов  -  старшины  и  Петраса  -  решили
помиловать, и она через день исчезла.
   Потянулись  однообразные  дни.  Погода  установилась.  В  этих  широтах
наступала весна. Солнце припекало. Моряки загорели, окрепли.
   Питались главным образом сушеной рыбой,  поджаривая  ее  на  примусе  и
приправляя острой соей. Иногда удавалось поймать тунца, его ели даже сырым
с той же соей, варили, жарили. Петрас соорудил  коптильню,  на  дрова  шли
выловленные доски "плавучего острова". Они давали густой ароматный дым.



        УТРЕННЯЯ ПРОГУЛКА

   Мистер  Гордон  проснулся  в  четыре  часа  -  сказывалась  многолетняя
привычка вставать чуть свет, гулять с бульдогом  и  в  шесть  садиться  за
работу. Сегодня Кинга не было в каюте, он ночевал в своем "люксе".  Приняв
холодный душ, профессор посмотрел в окно  на  океан,  освещенный  ущербной
луной. Вид водной пустыни и черного  неба  с  опрокинутым  ковшом  Большой
Медведицы настроил его на меланхолический лад. Он стал  думать,  что  этот
пейзаж остался таким же, каким был и сотни, и тысячи лет назад. По крайней
мере, звезды заметно не стронулись с места и там же останутся еще миллионы
лет, и так же будет светить луна, и океан мерцать в ее лучах.  Что  должно
измениться  -  так  это   отношения   между   людьми.   Исчезнут   деньги,
собственность и преступления, порождаемые ими. И он спросил  себя:  "Хотел
бы ты, Стэн, вот сейчас перенестись в то далекое, манящее и непонятное  во
многом будущее, когда будут написаны еще тысячи работ о  Шекспире  и  люди
станут чистыми, как ангелы? - И тут же  помотал  головой.  -  Я  не  люблю
ангелов, конечно, хотелось бы почитать, что  там  еще  сумеют  написать  о
Вильяме Шекспире и будет ли хоть кем-нибудь упомянуто имя Стэнли  Гордона.
А если и напишут пару строк, то в каком-нибудь толстенном словаре, рядом с
с десятком других Гордонов".  Такая  перспектива  нисколько  не  опечалила
профессора.  Он  никогда  не  стремился  к  славе.   Его   всегда   манила
неизвестность,  радость  открытий,  будоражащая  атмосфера  далеких  эпох,
которую он научился воссоздавать, сидя за письменным столом.
   Мистер Гордон шел  по  пустынному  коридору,  наполненному  голубоватым
светом ртутных ламп. Судно казалось вымершим, оно  слегка  вздрагивало,  и
хотя  шла  высокая  мертвая  зыбь,  качки  почти  не  ощущалось.   Впереди
показались два матроса в полотняной униформе - негр и белый.
   - А, док! - сказал негр. - Уже гуляете?
   - Иду навестить своего друга.
   - Кинга? - спросил белый матрос. - Хорошая у вас собака.
   - Да, собака очень хорошая. Вы только заступили на вахту?
   - Нет, уже два часа на вахте, - ответил негр.
   - Хорошая ночь, - сказал белый матрос.
   Профессор пожелал им счастливой вахты и двинулся дальше.
   "Что, если эти два симпатичных парня  сейчас  выключат  противопожарную
систему и замкнут провода? - подумал мистер Гордон и тут  же  отогнал  эту
нелепую мысль: у матросов были славные лица и хорошая, сердечная улыбка. -
Нет, эти славные ребята на такое не способны.  Кроме  того,  поджог  может
быть осуществлен только на стоянке: там меньше риска сгореть самим".
   Гарри Уилхем стоял возле клетки с сенбернаром и, зевая,  наблюдал,  как
тот лакает из миски воду.
   - Вот и вы, док, как всегда, являетесь в одно время, а я уже с час  как
проснулся. Этот пес вначале выл, потом стал чихать и наконец залаял.  Сами
можете понять, какой тут может быть сон. Воет он, должно быть, все еще  от
тоски по Сигме, а лаял - требуя воды. Вот ваш Кинг ведет себя  гордо,  как
король в Тауэре: ничего не попросит, молчит и только смотрит, будто  хочет
сказать: попал ты с  нами,  Гарри,  в  переделку.  Кинг!  Порезвись  возле
хозяина. - Он открыл дверцы клетки. Бульдог  не  спеша  вышел,  потянулся,
зевнул и  пошел  обходить  столбики  и  кучки  песка.  Болонки  затявкали,
демонстрируя злую зависть.
   Гарри Уилхем сказал:
   - У собак характер  их  хозяев.  Видите  вон  ту  сучку,  рыженькую,  с
вытаращенными зенками? Звать ее Фанни,  а  хозяйку  -  Пегги  Пульман.  На
редкость противная старуха. Говорят,  у  нее  десять  миллионов!  Куда  ей
столько? Ведь съедает всего пару яиц в день,  булочку,  жидкий  супчик  да
кашку. Меньше своей болонки. А жадна, как крокодил. За все время  отвалила
мне десять центов: "Выпейте, Гарри, в праздник". Я эти десять центов  дома
к порогу прибью, чтобы за него все жадюги запинались. - Матрос  улыбнулся.
- А вообще, док, жизнь - хорошая штука! Вы только  посмотрите,  как  океан
стелется под нами! Судно наше мчится,  как  электричка.  А  впереди  новые
страны, города! В Японии сейчас цветут вишни...  Все  будто  бы  так  идет
отлично, что лучше и не придумать. - Он умолк и прислушался. -  Как  будто
вибрация усилилась. Замечаете?
   - Да, судно вздрагивает. Разве это не допускается?
   - Ход у "Глории" как у той девицы, что пройдет  с  полным  стаканом  на
голове и капли не прольет. А  сейчас  что-то  ее  залихорадило.  Духи,  ну
ребята из машинной команды,  говорили,  что  левая  турбина  барахлит.  Да
ничего, в Японии механики починят. Вы не беспокойтесь, док, она  и  не  от
такой тряски не развалится. Пса пока не берете?
   - Возьму после завтрака. Будь умником, Кинг. До свидания, Гарри.
   После выхода из Гонолулу мистер Гордон ежеутренне посвящал час  осмотру
помещений "Глории". Невольно его увлекли эти экскурсии по  спящему  судну,
он ходил по палубам, не переставая поражаться людскому гению, совершившему
путь от неоструганной долбленки до этого плавучего чуда.  Сотни  поколений
судостроителей создавали и совершенствовали каждую деталь на тысячах судов
во  всех  морских  странах,  и  вот  коллективное  умение,  опыт,   талант
воплотились в "Глории". Доктора восхищал уют  обширных  холлов,  устланные
коврами лестницы, картины на переборках; он любовался грандиозным  изгибом
шлюпбалок, стоящими под ними белыми баркасами и  катерами,  трогал  руками
надраенную медь поручней, бронзовые пластинки на ступеньках  трапов...  На
баке  его  приводили  в  трепет  гигантской  толщины   канаты,   брашпиль,
чудовищные якоря. Задрав голову,  он  смотрел  на  серебристые  мачты,  на
вращающиеся антенны  локаторов.  Капитан  Смит  разрешил  ему  заглядывать
иногда в ходовую рубку, куда он входил как в храм.
   Сегодня мистер Гордон, оставив Гарри Уилхема, сразу поднялся на верхнюю
падубу - встречать восход солнца. "Глория" шла по Токийскому  заливу.  Над
облаками поднимался конус Фудзиямы. Вершина горы пылала рубиновым огнем.
   На палубе находились всего лишь два пассажира, оба лежали  в  шезлонгах
под яркими шотландскими пледами, один явно спал, другой, закрытый до глаз,
подмигнул мистеру Гордону, когда тот проходил мимо.
   - Отличная погода! Не правда ли? - спросил он.
   - Великолепная! - охотно ответил  мистер  Гордон.  -  Все  ранние  утра
хороши, даже в городе, а здесь - другой мир. Что за волшебная гора!
   - Это вы правильно - насчет волшебства, - ответил человек в шезлонге  и
выпростал из-под пледа рыжую бороду. - Я видел  много  вулканов  и  других
горных вершин. Видел Везувий, Килиманджаро. Прекрасны вулканы  на  русской
Камчатке, в Южной Америке, на Курильских островах, да и на  Гавайях  тоже,
но ни одна гора не может сравниться по красоте и благородству с Фудзиямой.
Смотрите, эта громада плывет над  облаками,  будто  кто-то  держит  ее  на
могучей ладони.
   - Хорошо вы это сказали - на ладони, - одобрил мистер Гордон.
   - В такие утра  невольно  родятся  поэтические  строки.  -  Рыжебородый
посмотрел на спящего. - Фрэнк!
   Тот открыл глаза, болезненно поморщился и  с  неудовольствием  повернул
голову.
   - Слушаю вас, сэр.
   - Запомни, Фрэнк, следующий набросок:  в  ясном  утреннем  воздухе  все
предметы кажутся легкими и  невесомыми.  Они  как  только  что  родившиеся
мысли, и  лучезарная  Фудзи  плывет  над  океаном,  и  кажется,  что  мать
Вселенной Аматэрасу держит ее на своей ладони. Неплохо, Фрэнк?
   - Как всегда, сэр.
   Рыжебородый обратился к мистеру Гордону:
   - Это его высшая похвала. Фрэнк у меня выполняет  обязанности  записной
книжки, у него абсолютная память и филологическое образование,  он  помнит
все, что прочитал и что услышал. Если бы вы знали, как  он  облегчает  мне
работу! Для того чтобы слагать  стихи,  голова  должна  быть  чистой,  как
сегодняшнее утро. Фрэнк, запомни и этот пейзаж!
   - Есть, сэр. И если разрешите, то можно добавить?
   - Валяйте, Фрэнк.
   - И пуста, как барабан.
   - Грубовато, Фрэнк. Вы теряете чувство меры. Хотя и  тут  что-то  есть.
Прибереги для сатирической баллады.
   - Есть, сэр, - зевнул Фрэнк.
   Неожиданно для мистера Гордона рыжебородый поэт впился  глазами  в  его
туфли и спросил, подмигнув:
   - Сорок четыре, восьмая полнота?
   - Да, - ответил, несколько смутившись, мистер Гордон.
   - Фирма "Нигрем и сыновья", не так ли?
   - Не помню, как-то не обратил внимания.
   - Напрасно. "Нигрем и сыновья" выпускают лучшую обувь на  земном  шаре.
Можете мне поверить, потому что я и есть "Нигрем и сыновья"! Хотя  сыновей
можете отбросить, нет никаких сыновей. Они для солидности. Просто  Нигрем.
Нобби Нигрем, обувной король, к вашим услугам!
   Профессор назвал себя.
   - Как же, слыхал! Пиво - "Гордон и Причард". Не так ли?
   - К сожалению, вы ошиблись. Пиво я очень люблю, но не изготовляю.
   - Довольно остро, Фрэнк!.. Хотя не стоит. Мистер... мистер...
   - Гордон.
   - Мистер Гордон, вам никогда не приходилось плавать на  судне,  объятом
пламенем? Или с изрядной брешью в днище?
   - К счастью, не приходилось...
   - Я же постоянно или горю, или тону. Вы ощущаете, как вибрирует палуба?
   - Не больше, чем всегда, - попытался успокоить обувщика мистер Гордон.
   - Не скажите. Прошлый раз, когда я плыл на "Фермопилах", то... - Мистер
Нигрем умолк, прислушался и юркнул под  плед,  произнеся  из-под  него:  -
Тс-с-с!
   Из лифта вышли два человека в синей униформе. Обувного короля подняли и
под руки увели в лифт.
   Фрэнк вскочил на ноги  и  оказался  длинным  тощим  блондином  с  серой
клочковатой бородкой. Собрав пледы, он сказал:
   - Если вы тот самый Стэнли Гордон, то я знаком с вашими работами. -  Он
стал перечислять: - "Предшественники Шекспира", "Английское  Возрождение",
"Белые пятна в жизни Шекспира".
   - Да, у меня есть такие книги. Простите, вы тоже историк литературы?
   - Нет, этим вопросом я серьезно никогда не занимался. Моя специальность
- математическая  лингвистика,  логика,  ну  и,  само  собой,  языки.  Вас
удивляет, вероятно, что я стал живой записной книжкой?
   -  В  какой-то  степени  -  да.  Но,  видимо,  трудные  обстоятельства,
конъюнктура сейчас не особенно благоприятна?
   - И да и нет. Видите ли, я преподавал в нескольких университетах,  пока
не отказался от специальных заказов Пентагона. Здесь мне хорошо платят.  Я
почти свободен. Нигрем неплохой парень,  только,  как  сказал  здесь  один
матрос, у него мозги с левой резьбой.
   - Не Гарри ли Уилхем?
   - Он. Директор собачьего отеля. Гарри наблюдает  за  нашим  сенбернаром
Тотом.
   Оба засмеялись.
   Мистер Гордон спросил:
   - У вашего патрона, видно, серьезная болезнь? Не следствие ли пережитой
катастрофы?
   - Шизофрения. Пожар и брешь в днище он выдумал. Вообще-то он  не  лишен
воображения.
   - И что, он в самом деле обувной король?
   - Ну, здесь все правда. Врачи рекомендовали ему переменить  обстановку,
вот мы и плывем. Рад был познакомиться. Я не назвал себя, извините.  Фрэнк
Причард. - Он церемонно поклонился и протянул руку.
   Тем временем из  океана  поднялось  солнце.  Фудзияму  окутали  палевые
облака.  Впереди,  за  судами,  стоявшими  возле  причалов,  за  сумятицей
подъемных кранов, блестящими крышами пакгаузов, под  темной  шапкой  смога
проглядывал большой незнакомый город.
   - Иокогама! - сказал Фрэнк Причард.


   В ресторане за завтраком, когда подали кофе, мистер Гордон сообщил:
   - Сегодня во время утренней прогулки у меня были интересные встречи.  Я
не  говорю  об  известном  вам  Гарри  Уилхеме  -  попечителе   Кинга,   я
познакомился на верхней палубе с неким Нобби Нигремом,  поэтом  и  обувным
королем, и его личным секретарем Фрэнком Причардом.
   - Неужто те самые злодеи? - спросила мисс Брук.
   - О нет, Лиз. Второстепенные, проходные персонажи.  Но  в  разговоре  с
ними я почему-то подумал, что опасность может прийти не оттуда, где мы  ее
предполагаем.  Представьте  себе,  что  вблизи  рифов   отказало   рулевое
управление  или  по  чьей-то  вине  что-то  произошло   с   навигационными
приборами. Вы скажете, такое может случиться с любым судном. Вполне. Но  в
данном случае может действовать направляющая рука.
   - Стэн! Как все это надоело! - вздохнула мисс Брук. - Расскажите  лучше
что-нибудь о японцах. И  почему  вы  не  разбудили  нас,  чтобы  мы  могли
полюбоваться Фудзиямой? Вы эгоист, Стэн!
   - Но я поднялся в четыре часа.
   - В четыре, пожалуй, не стоило вставать даже ради такой  очаровательной
горы.
   Джейн сказала:
   - За четыре дня, что мы плывем от Гонолулу, я уже стала забывать о всех
пережитых и предстоящих ужасах. Я бы и совсем забыла,  не  будь  всегда  у
Тома такого озабоченного лица. Муж совсем не умеет скрывать своих мыслей.
   Томас Кейри дотронулся до руки жены:
   - Все будет хорошо, милая Джейн. Стэн методически идет к цели. Он  спас
всех нас в Гонолулу и, я думаю, раскроет и других преступников,  если  они
еще остались на судне, а может быть, опасность  вообще  миновала.  Мы  так
привыкли к состоянию постоянной тревоги, что не можем от  нее  избавиться.
Все будет хорошо, Джейн. А вот и неунывающий лейтенант, полный  энергии  и
оптимизма!
   Между столов шел лейтенант Лоджо, кланяясь и прикладывая два  пальца  к
козырьку фуражки. Лицо его выражало крайнюю степень озабоченности,  кончик
носа блестел от капелек пота. Подойдя к столику, он  поприветствовал  всех
и, наклонившись, тихо сказал:
   - Леди и джентльмены, прошу сохранять спокойствие. Только что  получена
телеграмма, извещающая, что некий отец Патрик Лопес, он же  Клем,  выпущен
полицией Гонолулу из-за  отсутствия  улик  и  уже  находится  в  Токио.  В
телеграмме говорится, что против нас, то  есть  против  вас,  мои  друзья,
возбуждается дело по обвинению в  клевете,  нанесении  морального  ущерба,
фальсификации преступления: якобы мы, то есть вы,  подсунули  ему  оружие,
напоили снотворным, и так далее.
   Все четверо озадаченно переглянулись, не сказав друг другу ни слова.
   Лейтенант Лоджо продолжал:
   - Советую связаться со своими адвокатами. Что касается меня,  то  я  со
своей стороны тоже приму меры.
   - Но ведь полиции известно,  что  собой  представляет  отец  Патрик,  -
сказала мисс Брук. - Как же полицейские стали на его сторону?
   - Извините, Лиз, но вы плохо знаете законы. - Лейтенант Лоджо  галантно
поклонился. - Мы слишком поспешно покинули Гонолулу. Наши, то  есть  ваши,
показания сочли недостаточными, чтобы держать этого гангстера в тюрьме,  и
его выпустили. А  находясь  на  свободе,  Клем  пользуется  всеми  правами
гражданина Соединенных Штатов и может апеллировать к суду, прося  оградить
его  от  посягательств  на   его...   как   бы   это   точнее   сказать...
неприкосновенность личности. А личность у нас, как вам известно,  священна
и неприкосновенна...
   Незаметно подошел Малютка Банни, он улыбался, раскачиваясь на каблуках,
при последних словах лейтенанта Лоджо шлепнул его по плечу:
   - Ну что ты несешь, Никколо?  Какая  неприкосновенность?  Доброе  утро,
Лиз, Джейн, профессор, Том! Знаем мы эту  неприкосновенность.  Я  говорил,
что Клем и Мадонна выкрутятся,  так  оно  и  случилось.  Дело  пока  будет
находиться во взвешенном состоянии:  нет  ни  истцов,  ни  ответчиков,  ни
свидетелей. Канитель начнется лишь после прибытия в Сан-Франциско, если вы
не станете ждать, пока под вас подсунут пластиковую бомбу.
   Мисс Брук сказала, глядя с надеждой на Малютку Банни:
   - Кончилось наше беззаботное житье.
   Тот расплылся в улыбке:
   - Ничего, Лиз. Теперь Клем почти не опасен.
   - Неужто он опять поедет с нами? - всплеснула руками  Джейн.  -  Мистер
Лоджо, Том, Стэн, нельзя этого допустить!
   - Успокойся, Джейн,  -  сказал  Томас  Кейри.  -  Я  немедленно  иду  к
капитану, и он, я уверен, не примет такого пассажира  вновь.  Не  так  ли,
лейтенант?
   Третий помощник капитана состроил страдальческую мину:
   - Я сожалею. Мне также казалось. Я только сейчас был у капитана,  и  он
приказал принять Патрика Лопеса, как отставшего пассажира, даже извиниться
перед ним от лица администрации...
   - Какой ужас! - воскликнула мисс Брук.
   - И это еще не все, мисс. Ведено предоставить ему лучшую каюту, а также
проявить к нему... -  Он  запнулся,  услышав  серебристый  голосок  Бетти,
лившийся из репродукторов. Та еще раз напоминала  пассажирам  о  программе
пребывания в Японии.  Когда  Бетти,  поблагодарив  за  внимание,  умолкла,
лейтенант Лоджо закончил фразу: - ...Проявить к нему предельное внимание.
   Малютка Банни, покрутив кулачищем, сказал:
   - Проявим, Никколо. Еще как проявим.
   - Банни! - нахмурил  брови  лейтенант  Лоджо.  -  Не  вздумай  наделать
глупостей. А с вами, мистер Кейри, я бы хотел встретиться, как только  вас
освободят дамы. Желаю приятного путешествия по Стране Восходящего  Солнца.
- Он быстро смешался с толпой пассажиров, покидающих ресторан.
   - Что вы на это скажете? - спросил Томас  Кейри,  несколько  отстав  от
жены, мисс Брук и Малютки Банни. - Неслыханно, чтобы  гангстера  выпускали
на свободу, зная, что он наверняка совершит преступление. Это слишком даже
для такой свободной страны, как наша Америка!
   Мистер Гордон с улыбкой посмотрел на своего молодого друга:
   - Вам, как работнику прессы, не  пристало  удивляться.  В  шестнадцатом
веке за деяние меньшего масштаба Патрика Лопеса давно бы уже вздернули  на
рее, если  бы  только  он  не  занялся  морским  разбоем.  Лишь  пиратство
считалось тогда одной из самых почетных  профессий,  приносившей  славу  и
золото королеве Елизавете. Удачливые  пираты  не  были  обойдены  монаршей
милостью. Вспомните хотя бы Фрэнсиса Дрейка. Извините, Том, я, как всегда,
ухожу от современности или ищу в ней  аналогии  с  далеким  прошлым.  Если
хотите знать мое мнение относительно возвращения Патрика,  то  я  рад  его
появлению. Такой персонаж не может, не должен сходить со сцены так рано.
   - Стэн! В уме ли  вы?  Мы  так  радовались,  что  избавились  от  этого
лжеотца!
   - Никогда еще, Том, я не ощущал в своем сознании такую ясность мысли.
   - Извините, Стэн. Я слушаю вас. - Томас Кейри с  опаской  посмотрел  на
мистера Гордона.
   - Я исхожу из того, Том, что теперь, зная, на что  способен  Лопес,  мы
станем держаться осторожнее. Лейтенант Лоджо должен  организовать  за  ним
наблюдение. Если у Патрика есть сообщники, то он обязательно станет с ними
встречаться и выдаст их нам. И еще у меня  мелькнула  мысль,  которая  вам
действительно может показаться сумасшедшей. Я  считаю  возможным  привлечь
Лопеса на нашу сторону, заставить работать на нас...
   - О, Стэн! - только и мог вымолвить Томас Кейри. Но через десяток шагов
не выдержал, спросил: - Каким образом?
   -  Патрик-Клем  сейчас  чувствует  себя  неуверенно  и   будет   совсем
деморализован, когда узнает об исчезновении Антиноми.
   - Вы думаете, он будет морально подготовлен к переходу на нашу сторону?
   - Вполне, Том. К тому же с нами Малютка Банни, который внушит ему,  что
лучше всего поладить миром. Но это еще не все, Том. Если он  не  знает  об
опасности, грозящей  судну,  то  сообщение  об  этом  должно  окончательно
потрясти его. Он сообразит, что и его хотят убрать вместе со  всеми  нами.
Ему ничего не останется, как стать нашим единомышленником. Кроме того,  вы
не можете не согласиться, что лжеотец Патрик - симпатичный  персонаж,  его
жаль лишаться до конца второго акта.
   - Не знаю, Стэн, что и сказать вам на все это.  Благоразумнее  было  бы
убрать Патрика с судна, то есть не пускать его снова на "Глорию".  Но  раз
мы бессильны сделать это, надо искать способ обезопасить в первую  очередь
наших женщин от возможного нового покушения Лопеса.
   Они подходили к каюте, когда посреди коридора увидели лейтенанта Лоджо,
явно поджидавшего их.
   - Дорогой профессор, - сказал он, сводя глаза к переносице, - я  должен
один на один переговорить с мистером Кейри.
   - Я слушаю вас, Никколо, - сказал Томас Кейри. - Извините, Стэн.
   - Пожалуйста. Жду вашего звонка.
   Лейтенант Лоджо, взяв Томаса Кейри под руку, зашептал на ухо:
   - Они здесь! На судне! Сегодня на  рассвете  мои  люди  засекли  их  на
верхней палубе в обществе вашего черного друга. Не можете ли вы объяснить,
какое он имеет отношение к убийству Паулины? Думаю,  вы  подослали  его  к
ним, не поставив меня в известность. Вы  что,  один  хотите  пожать  лавры
после нашей клятвенной договоренности? Отвечайте, мистер Кейри!
   - Оставьте, Никколо, этот официальный тон. Ваше сообщение  меня  просто
удивляет. Видимо, вы очень устали от этого крайне запутанного дела. Теперь
же вы его еще больше усложняете, вводя новую сюжетную линию,  как  говорит
наш профессор.
   - Этот профессор! Почему же он встречался ночью, в глухом месте с этими
подозрительными личностями? Поведение вашего черного друга...
   - Оставьте, Никколо, цвет кожи!
   - ...мистера Гордона весьма подозрительно.
   - Совсем нет. Он привык рано вставать.
   - В четыре часа?
   - Именно, и совершать утреннюю прогулку.
   - Вы считаете это прогулкой со случайной встречей?
   - Совершенно верно, Никколо. Так оно и есть.
   - Тогда дело принимает другой оборот. Но эти двое весьма подозрительны.
Их раскопала Бетти в своей картотеке. Вчера сообщила мне,  а  сегодня  мой
агент докладывает  об  этой  самой  явочной  встрече.  Невольно  возникают
подозрения. Вы уверены в своем друге?
   - Как вы можете сомневаться, Никколо!
   - Ах да! Раз друг, то, конечно... Бегу, Том. У меня, как всегда, дел по
горло.  Отвечаю  за  распределение  в   отелях,   экскурсии,   сохранность
пассажиров, их настроение и так далее. Салют!
   - Передайте очаровательной Бетти привет.
   - Благодарю, Том. Я всегда считал вас человеком с  большой  буквы  и  с
восклицательным  знаком.  Еще  увидимся  сегодня?  -   Глаза   его   вновь
засветились неиссякаемой энергией и отвагой.


   Автобус мчался по узким улицам Иокогамы в потоке маленьких  приземистых
машин и велосипедов.
   Джейн, глядя в зеркальное стекло, сказала:
   - В каждом доме лавка, магазин, кафе или  еще  что-то  торгующее.  Этот
город почти ничем не отличается  от  японских  кварталов  в  Гонолулу,  не
правда ли?
   - Мне нравится и такая сутолока, и компактные домики, -  ответила  мисс
Брук. - Особенно хороши иероглифы на вывесках.
   - Да, необыкновенно, я бы сказал, изысканно изящны, - согласился мистер
Гордон. - В них заключена мудрость тысячелетий.
   Малютка Банни, сидевший рядом с мисс Брук, хмыкнул:
   - Не понимаю, почему бы им не писать, как все люди?
   Все засмеялись, в том числе и сам Банни.
   Томас  Кейри,  поглядывая  на  нежный  профиль  жены,  вновь  и   вновь
возвращался к мысли отправить ее назад в Штаты. Несмотря на явный оптимизм
мистера Гордона, он считал, что впереди самая трудная и опасная  часть  их
пути. Временами ему чудилось, что за спиной появился тот страшный человек,
и  он,  похолодев,  медленно  оглядывался,  сжимая  в   кармане   рукоятку
револьвера. Тягостное состояние прогоняла улыбка Джейн или бас профессора,
которого радовало стройное развитие сюжета  "пьесы",  в  которой  все  они
оказались невольными актерами.
   Позади остался унылый город Кавасаки, с закопченными цехами  заводов  и
серыми, тусклыми домами. Автобус въехал на мост через небольшую речушку, и
девушка-гид с хорошо рассчитанной радостью  в  голосе  объявила,  что  они
проезжают мост через реку Сумида, на другом берегу которой - Токио.  Через
сорок минут пути по токийским улицам, еще более плотно  забитым  машинами,
миновав Гинзу - торговый центр японской столицы, - автобус  остановился  у
отеля "Империал".  От  подъезда  отеля  из  стекла  и  бетона  к  автобусу
двинулись неторопливым, полным достоинства шагом бравые  ребята  в  пышной
"адмиральской" униформе - служители отеля.
   В холле отеля ждал Клем-Патрик в отлично  сшитом  костюме  из  голубого
твида. Он шел навстречу, широко  улыбаясь.  Джейн  и  мисс  Брук  невольно
укрылись за спицами мужчин. Клем-Патрик сделал вид, что не заметил  этого,
и, подойдя почти вплотную, сказал:
   - Как я рад, друзья мои, встретить вас здесь! Проклятый торговец  вином
чего-то подсыпал мне в бутылку, и я проспал на Гавайях двадцать один  час,
и ни минутой меньше. Зато я уже четверо суток здесь! Должен  сказать,  что
ничего хорошего пока не встретил, если не считать шикарных  ночных  баров.
Мисс Брук, миссис Кейри, как вы обе похорошели за эти дни...
   Малютка Банни подошел к нему вплотную:
   - Заткнись, Клем! И не вздумай снова наделать глупостей.
   Томас Кейри с Джейн и мисс Брук обошли их, не сказав ни  слова.  Мистер
Гордон остался.
   - Нам следует с вами поговорить, и по  очень  важному  делу,  -  сказал
профессор.
   - Вы насчет моего  иска?  Но  это  мы  уладим  полюбовно.  Я  не  люблю
связываться с судом. Уладим, профессор. Вам это будет  стоить  не  так  уж
дорого.
   Мистер Гордон невольно улыбнулся наглости Клема.
   - Уладим, отец Патрик, я привык называть вас так, вам очень шла сутана.
Думаю, обойдемся без финансовых затрат. Вопрос идет о более существенном.
   Посмотрев вслед мистеру Гордону, Клем сказал:
   - Зайдем, Банни, в бар, ты там мне объяснишь, что все это значит.
   - Пошли, Клем. Ты сильно отстал от жизни, и тебе следует промыть мозги.
   В баре, держа стакан с виски, Патрик-Клем спросил:
   - Что за разговорчик хочет завести со мной этот негр? Ну да дьявол  его
забери. Ты лучше мне вначале расскажи, как тебя сумел уговорить Эдуардо. И
где он сейчас? Я жду  его  с  раннего  утра.  -  Патрик-Клем  содрогнулся,
предчувствуя, во что может вылиться встреча с Антиноми.
   - Я обрадую тебя, Клем, - сказал Малютка Банни,  отпив  из  стакана.  -
Твой партнер сыграл за борт.
   Патрик-Клем поперхнулся виски. Откашлявшись, спросил с плохо скрываемой
радостью:
   - Кто бы это мог? Наверное, ребята Барреры? Эдуарде изрядно им насолил.
Вот и достукался. Все дельные советы отметал. Не знаю, почему  шеф  так  с
ним  носился?  По  сути  дела,  это  был  хвастливый  дилетант  без  капли
воображения. Выпьем за упокой его грешной души, Банни! Ну что  ты  так  на
меня уставился, будто я его спровадил к  акулам.  Ты  ведь  теперь  вместо
него?
   - Как видишь, Клем.
   - Тогда мы быстро и тонко обделаем это дельце. Эдуарде на  дне  морском
завертится от зависти. Ну, будем! Отличный напиток!
   - Виски приятно освежает.
   - Еще бы!
   - Ты запомни, Клем, на свежий котелок: все, о чем  ты  сейчас  подумал,
надо выбросить за борт вслед за Эдуардо. А не  то!..  -  Банни  так  резко
поставил стакан, что виски выплеснулось из него на стол.
   Клем глуповато улыбнулся:
   - Ты что, к Харрису переметнулся?
   - Ни на кого я не работаю, Клем. Эти люди теперь мои друзья.
   - И даже негр?
   - Не скаль зубы! И негр, и Том, и остальные. Даже их пес. Если я только
замечу, то...
   - Понятно, Банни. Вот не ожидал. Уладим, Банни...
   - Я это знал,  Клем.  Парень  ты  сообразительный.  Пятерки,  наверное,
получал у отцов иезуитов?
   - Учился я  здорово,  Банни.  Отец  Августин  говорил,  что  меня  ждет
завидная карьера духовного пастыря.
   - Его предсказание сбылось, Клем. - Банни пересел  рядом  с  Клемом.  -
Машинка при себе?
   - Ну конечно. Фараоны старый кольт зажилили. Ты что?
   - Тихо! Я реквизирую его - от соблазна. И не вздумай заводить новый!
   - Ой, Малютка, с огнем шутишь!
   - Мне приходилось работать пожарником.
   - Вот теперь надо выпить по-настоящему, - сказал Патрик Клем, когда его
пистолет перекочевал в карман Малютки Банни. - Какой ты с меня груз  снял!
Целую тонну! Ты думаешь, интересна мне была  охота  на  людей,  тем  более
таких симпатичных, как эти твои друзья?
   Патрика-Клема действительно охватило глубочайшее чувство облегчения: он
избавился от угнетавшего его  напарника  и  получил  долгожданную  свободу
действий. В уме он набрасывал телеграмму  шефу.  В  Токио  или  в  крайнем
случае в Манилу тот пришлет в его распоряжение одного или двух подручных.
   - Ах, Банни, Банни, - сказал он почти с нежностью, - как жаль,  что  ты
не встретился мне раньше! Именно с тобой бы хотелось мне всегда  работать.
- На его круглом лице мелькнула тень тревоги. - Ты не знаешь,  Банни,  что
от меня надо этому настырному негру?
   - Понятия не имею, Клем.



        РАСКАЯНИЕ ПАТРИКА-КЛЕМА

   Патрик-Клем выпил, поставил стакан и уставил свои хитроватые глазки  на
мистера Гордона, стоявшего посреди своей каюты.
   - Послушаем, док, что вы мне хотите выложить. Но не сомневаюсь, что  мы
поладим. Конечно, ущерб был нанесен мне, и дело мое, как говорил  покойный
Эдуардо, чистое. Ну, ну, я слушаю, док. Банни, плесни мне еще.
   - Дело, мистер Клем, идет совсем не о возмещении ущерба, - сказал Томас
Кейри. - Вы знаете, как вам опасно поднимать какое-либо дело  против  нас.
Послушайте внимательно, что скажет мистер Гордон.
   При первых же словах профессора Патрик-Клем насторожился,  с  его  лица
сошла самодовольно-плутоватая улыбка. Он слушал молча, отодвинув стакан на
середину стола. Удивление, страх, что-то похожее на раскаяние сменялись  в
его сознании, пока профессор  и  Томас  Кейри  по  очереди  объясняли  ему
ситуацию.
   Патрик-Клем долго молчал,  уставившись  в  полированную  крышку  стола,
наконец поднял голову.
   - Выходит, я влип с двух концов, - сказал он с виноватой улыбкой. - И с
вами, и потом вместе с судном. С  вами  едва  не  угодил  в  тюрьму,  а  с
"Глорией" - полная крышка. То-то мне дали билет на  полный  рейс.  Эдуардо
сказал: "Прокатишься, отдохнешь". Им не  нужны  свидетели  в  таком  деле.
Пятнадцать миллионов не шутка. Все может погореть. Нет, они все продумали,
кроме промысла божьего. Да, я великий грешник, преступник, а он продолжает
направлять меня. - Патрик-Клем встал, сложив ладони на груди, стал шептать
на латыни благодарственную молитву и заодно прикидывал, как ему  держаться
дальше  с  этими  наивными  людьми.  Неужели  они  думают,  что  он  будет
находиться на судне до тех пор, пока то не пойдет ко дну? Нет, он  смоется
на Филиппинах, Манила не хуже Сан-Франциско. Там он  снова  сменит  имя  и
откроет свое дело - бар с отдельными кабинетами.  Бар  "Святой  Августин"!
Патрик-Клем расцвел в улыбке, окончив молитву,  словно  на  него  снизошла
благодать божья.
   - Вы знали Тихого Спиро? - спросил Томас Кейри.
   - Ну а как же! Парень был почище Эдуардо. Много лет работал у  Минотти,
и как работал! Но я не думаю, чтобы ему поручили главную  задачу,  он  был
всего лишь мастер действовать ножом и пистолетом, а  здесь  надо  обладать
смекалкой, знать судно, иметь ко всему доступ. Вместо Спиро и поехали мы с
Эдуардо, ну а те двое работали еще со Спиро, потому нам  достались  алкаши
несчастные.
   - Вы как будто сожалеете, что не убили нас?
   - Избави бог, Том! Просто я не люблю тех, кто напивается на работе.  Да
и вообще оба они мне не нравились. Господь справедливо покарал  Мадонну  и
Фрэнка.
   - С кем вы еще поддерживали связь на судне? - спросил мистер Гордон.
   - Я знал только Эдуардо.  Пустой-был,  чванливый,  и  тут  -  ни  капли
выдумки! - Патрик-Клем пошлепал себя ладонью по лысине. - Все пыжился.  Ну
да бог с ним! - Он прижал руки к груди. - Джентльмены, у  меня  нет  слов,
чтобы достойно выразить вам свою благодарность. Вы спасли меня,  поставили
на путь истинный, которому я теперь стану следовать до конца  своих  дней.
Располагайте мною в вашем святом деле спасения ближних. А сейчас разрешите
мне выпить с вами и удалиться. Поймите, то, что я от вас  узнал,  потрясло
меня и обновило. Прекрасный коньяк! Прощайте! До вечера.
   - Одну минуту, мистер Лопес, -  остановил  его  профессор.  -  Если  вы
хотите нам помочь, то назовите всех людей Минотти  на  судне.  Не  сейчас.
Вспомните, составьте список.
   - Людей Минотти? - Патрик-Клем сделал вид, что раздумывает. -  Кое-кого
могу выложить и сейчас. Вот,  например,  стюард  Рой  Коллинз,  по  кличке
Коротышка Рой, второй помощник капитана Томсен.  Есть  его  люди  и  среди
матросов, я не знаю, с каким заданием они едут, но то, что они  устроились
сюда через шефа, это истинная правда. - Судно сильно задрожало. - Есть и в
машинной команде. Там что-то случилось то ли с  гребным  валом,  то  ли  с
турбиной. Чувствуете, как все трясется? Не бойтесь, не  опасно.  Чинят  на
ходу. Или вы другое думаете?
   - Сейчас все опасно, - сказал мистер Гордон.
   - Истинно, док. Оставляю вас пока. Список подготовлю к вечеру.
   - Ну что вы скажете? - спросил мистер Гордон, когда за  Патриком-Клемом
закрылась дверь.
   - Что-то с ним произошло, - сказал Томас Кейри. - Я следил за его лицом
и речью - действительно, он был потрясен.
   - Вот видите, - мистер Гордон потер руки, - опыт удался. Что вы, Банни,
так иронически улыбаетесь?
   - Вспомнил, как он читал молитву - прямо святой апостол. Скользкий  это
человек. Если бы вы видели, как  он  обрадовался,  когда  узнал,  что  его
напарника сплавили за борт. Конечно, он сейчас напуган и из  боязни  пойти
на дно может сообщить что-то дельное.
   - У вас трезвый ум, Банни, - сказал  мистер  Гордон.  -  Действительно,
такого человека не перевоспитаешь за четверть часа, но  -  пусть  стимулом
был страх, - по крайней мере, теперь он менее опасен.
   - Вот это будет правильнее, - согласился Малютка Банни. -  Клем,  да  и
все его дружки трусоваты. Действуют они наскоком, исподтишка, когда их  не
ожидают, нападают на безоружных. Ну,  встречаются  и  храбрые  ребята,  да
храбрость эта от безвыходности: не убьешь, так тебя кокнут. И потом  риск,
опасность действуют как героин: человек  привыкает  и  не  может  без  них
обойтись.
   - Вы психолог, Банни, - сказал Томас Кейри.
   - Я и слова-то этого не понимаю, Том. Приходилось мне самому  вращаться
среди мафиози, первое время, конечно, пока не стал на ноги.
   Мистер Гордон прошелся по ковру до окна, посмотрел на сверкающую синеву
океана, на японский сейнер, шедший навстречу, - от  его  носа  расходились
белые пенные усы.
   - Нет, мы не прогадали, - сказал мистер Гордон, отвернувшись от окна. -
Вы замечаете, друзья, как  сжимается  кольцо  вокруг  последнего  человека
Минотти? Вот-вот он выйдет на авансцену.  Но  как  он  поведет  себя?  Что
предпримет? Один  ли  он?  Мы  не  знаем,  какие  реплики,  какой  монолог
произнесет этот посланец Чевера - Минотти.
   - Если бы засветить его, - сказал Малютка Банни, сжав кулаки. - Главное
- засветить.
   Мистер Гордон снял  телефонную  трубку,  набрал  номер  каюты  капитана
"Глории".
   - Алло, Дав! Говорит Стэн.
   - Какого дьявола! Я же  просил  выключить  телефон!  Хотя...  кто  это?
Неужели Стэн? Как хорошо, что ты мне позвонил. Прямо  обрадовал,  дружище.
Удачно выбрал время.
   - Извините, Дэв, мы с Томом просим вас немедленно нас принять.
   В ответ послышался пьяный смех.
   - Немедленно? Вы слышали, им надо меня немедленно! Ах, Стэн! Ты хороший
старый негр, но  я  очень  занят  по  горло  занят.  Между  нами,  у  меня
прелестная девочка. Зашла  меня  навестить.  Дьявол  тебя  возьми,  заходи
через... через полчаса. Нет, отставить: она велит через час.
   Мистер Гордон повесил трубку и в ответ на вопросительные взгляды Томаса
Кейри и Малютки Банни сказал:
   - Капитан весьма сожалеет, что не сможет нас принять сегодня.
   Томас Кейри произнес:
   - Я возьмусь выяснить, что собой представляет второй штурман.
   Позвонила Джейн. Поговорив с ней не больше минуты, Томас Кейри сказал:
   - У нее какое-то важное известие. Бегу.  И  сообщу  немедленно,  в  чем
дело. Джейн необыкновенно эмоциональна, интуитивно может раскрыть то,  над
чем мы безуспешно бьемся.
   - Спешите, Том. Я тоже верю в  интуицию.  Встретимся  за  обедом.  Вас,
Банни, я также не задерживаю. У вас, думаю, найдется лучшее  занятие,  чем
сидеть со старым негром.
   - Нет, док. Ничего пока.  Лиз  сказала,  чтобы  я  порезвился  один  до
вечера. Так и сказала: "Порезвись, Банни, а я от тебя немного отдохну".  И
это, наверно, правильно, док? Бывает так, что хочется побыть одному?
   -  Бывает,  Банни.  Человеку  иногда  надо  сосредоточиться,  подумать,
разобраться в своих мыслях.
   - Вот-вот, и Лиз так говорит. Я же, док, мог бы, кажется, всю жизнь  не
отходить от нее.
   - И так бывает, Банни. - Помолчав немного, профессор спросил: -  Вы  не
раскаиваетесь, Банни, что не сошли в Японии?
   - Да как сказать... Конечно, док, как только я узнал, какая здесь может
получиться ловушка, то стал уговаривать Лиз, да и вам всем я говорил,  что
надо подрывать с этого судна. Вы не захотели, ну  и  Лиз,  она,  гордячка,
даже трусом меня обозвала.  Вот  я  и  остался.  Если  в  самом  деле  что
случится, я постараюсь как-то помочь Лиз.
   - Мы вам очень благодарны, Банни.
   - Ну какая там благодарность!  Должны  же  люди  помогать  друг  другу!
Теперь вы мне объясните, док, как вы думаете  прищучить  того  парня,  что
хочет пустить всех ко дну. Может, я тут смогу быть полезным.
   - Конечно, Банни, мы на вас очень надеемся. Выявляйте людей Минотти. От
них могут идти нити к тому человеку.
   - Не так-то просто. Мне кажется, док, у вас есть какой-то другой  план.
Больно вы надеетесь, что он даст схватить себя за руку, не так ли?
   - Признаться, Банни, я действительно думаю, что очень скоро  он  выйдет
на сцену. Его выход назревает...
   - Так и придет и раскроется?
   - Могут быть разные варианты. Не исключено, что вначале мы  нападем  на
его след через других ставленников Минотти, которые несут службу на судне.
Капитан Смит сказал, что  одному  человеку  почти  невозможно  осуществить
крупную диверсию. Следовательно, их  несколько,  как  в  группе  Антиноми.
Возможно, мы даже знаем Этого  человека,  встречаемся  с  ним.  Необходимо
изучать людей, Банни, стараться постигнуть их внутренний мир анализировать
поступки. Иногда какая-то  мелочь,  жест,  слово,  выражение  лица,  может
натолкнуть на верный след.
   - Вы странный человек, док.
   - Я просто аналитик.  Преступник  рано  или  поздно  раскрывается,  как
занавес перед чествованием актеров.
   - Схватить бы его, док, до того, как он  попытается  что-либо  сделать.
Дьявол его знает,  может,  где-нибудь  в  трюме  заложено  тонн  пятьдесят
взрывчатки, и взорвать-то ее можно из любой каюты. Хотя вряд  ли  найдется
идиот,  который  стал  бы  топить  судно  посреди  океана,  рискуя  самому
очутиться на дне. Разве только сумасшедший...
   - Есть и такие, Банни! -  вспомнил  мистер  Гордой  встречу  с  обувным
королем - поэтом.


   Джейн раскладывала пасьянс, когда Томас Кейри вошел в каюту. Мисс  Брук
с волнением  наблюдала,  как  ложатся  карты  на  стол,  создавая  сложный
рисунок. Она шепнула:
   - Том! Ради всего святого, не мешайте.
   Томас Кейри сел  в  кресло  и  стал  наблюдать  за  руками  жены  и  за
выражением  ее  сосредоточенного  лица.  Казалось,  обе  женщины  проводят
какой-то необыкновенно важный опыт,  от  завершения  которого  зависит  их
судьба.  Наконец  последняя  карта  заняла  свое  место.   Джейн   и   Лиз
переглянулись засиявшими глазами и бросились друг другу в объятия.
   - Том! - радостно воскликнула Джейн. -  У  нас  получились  подряд  два
"Наполеона"! Без единой ошибки!
   - Эх, милые мои...
   - Ни слова больше! -  сказала  мисс  Брук.  -  Мы  загадали,  что  если
сойдутся пасьянсы, то все будет прекрасно...
   Перед обедом  Томас  Кейри  заглянул  в  офис  к  Бетти  и  застал  там
лейтенанта Лоджо. Бетти бросилась навстречу:
   - Как вы кстати, Том! Никколо только что собирался вам звонить.  У  нас
есть для вас нечто важное...
   - Да, Том. Очень важное открытие, - сказал лейтенант Лоджо, сводя глаза
к переносице. - Обувной король едет под чужой фамилией. В  высшей  степени
подозрительная личность, и приметы по делу Паулины. Я добыл его  отпечатки
пальцев; к сожалению, у меня нет аппаратуры для увеличения, а не то бы  мы
послали их  на  материк  фототелеграммой.  Пошлем  из  Манилы  авиапочтой.
Отпечатки на салфетке. Я ловко обделал эту операцию, Том!
   - Поздравляю с успехом, лейтенант.
   - Нет, ты как будто не рад?
   - Рад безмерно. Мне тоже, Никколо, кое-что удалось нащупать.
   - Что? - Зависть сощурила глазки лейтенанта Лоджо. - Что вам удалось?
   - Есть основания полагать, что Паулину убил кто-то из людей Минотти.
   - В самом деле? Ты слышишь, Бетти? Что я тебе говорил!.. Ну и что, Том?
Кто же из них?
   - Видишь ли, мне надо иметь список  всех  людей  Минотти,  плывущих  на
"Глории".
   - Всех?
   - Да, Никколо, абсолютно всех.
   Глаза лейтенанта Лоджо лукаво сверкнули.
   - Бетти! Подай Тому судовую роль. Да, Том, полную судовую роль. В  ней,
за малым исключением, все пришли к нам через контору найма,  принадлежащую
Рафаэлю Минотти. Между прочим, и мы с Бетти - тоже. Неужели  вы  не  знали
такой немаловажной детали?
   - Догадывался, что Чевер под большим влиянием этого человека, но не  до
такой же степени...
   - Только  капитан  и  несколько  старших  офицеров  избежали  протекции
Минотти.
   - А Томсен?
   - Бетти, найди карточку Томсена!
   - Томсен, ах, Томсен! - Бетти кинулась к картотеке  и  через  полминуты
доложила, что второй офицер прислан на должность из той же  конторы.  -  С
отличными рекомендациями с прежних мест работы, - добавила она.
   - Вот так! -  веско  подытожил  лейтенант  Лоджо.  -  У  вас  есть  еще
какие-либо вопросы, мистер Кейри?
   - Пока нет, Никколо. Благодарю вас, Бетти.
   - Заходите, Том. - Бетти кокетливо улыбнулась.
   Когда  Томас  Кейри  ушел,  лейтенант  Лоджо  произнес   с   наигранным
разочарованием:
   - Теперь ты видишь, дитя мое, с какой бездарностью мы вынуждены  делить
славу и деньги?
   - Нет, Том, я пока не пойду к капитану Смиту, - сказал мистер Гордон.
   - Вы думаете, невежливо вторгаться к нему после отказа встретиться?
   -  Не  только.  В  нашем  с  вами  положении  надо   отбросить   всякую
деликатность.
   - Так в чем же дело?
   - Когда я звонил ему, капитан был пьян.
   - Вы уверены?
   - К сожалению, да, Том. Теперь посудите сами, что  мы  будем  иметь  от
встречи с ним.
   - Немного. Мне кажется, Стэн, что вы  уже  не  питаете  больше  иллюзий
относительно капитана.
   - Он потряс меня своим легкомыслием. Хотя как персонаж нашей  пьесы  он
исключительно  хорош.  Даже  сегодня,  когда  он  предпочел  нам  общество
какой-то девицы. В нем для меня сочетаются все черты  настоящего  морского
волка: пьяница, распутник, мариман  до  мозга  костей  -  словом,  цельная
личность. Только вот последние дни что-то с ним происходит.
   - А не переживает ли он психическую депрессию?
   Мистер Гордон задумался, внимательно глядя на Томаса Кейри.
   - Возможно, вы подметили, Том, верную психологическую деталь!  Вдруг  и
на самом деле за видимой бравадой этого человека грызет червь сомнений,  и
он в душе неспокоен за судно, за тысячи жизней, и  в  то  же  время  не  в
состоянии что-либо предпринять? Его гнетет собственное бессилие.  О,  Том,
какие черты вы вносите в характер одного из действующих  лиц!  Причем,  по
вашей версии, он перемещается из ряда второстепенных  персонажей  пьесы  в
главные. Тогда все меняет дело. Я  уже  начал  было  подозревать  капитана
Смита, основываясь на сомнительных догадках. Теперь он еще больше вырос  в
моих глазах! Но давайте, Том, следовать логике событий: что,  если  кто-то
стремится обезглавить судно, вывести капитана из строя и использовать  эту
ситуацию в своих преступных целях?
   - Не исключено, Стэн. Поэтому  вам  следует  выяснить,  что  за  гостья
находится в каюте капитана.
   Мистер Гордон поспешно вскочил.
   - Иду немедленно, Том! Иду! Как это мне  самому  не  пришло  в  голову!
Видите ли, ваш покорный слуга оскорбился, что его назвали  старым  негром.
Как еще много, Том, в нас пустого тщеславия, глупой обидчивости! Хотя дело
все в тоне, каким было произнесено это оскорбление. Ну да ладно, то ли еще
приходилось сносить моим несчастным предкам. Не подстраховывайте  меня.  В
данном случае мне с ним лучше объясниться без свидетелей.
   В холле  капитанских  апартаментов  слуга-китаец  приветливо  улыбнулся
мистеру Гордону:
   - Здравствуйте, док!
   - Здравствуйте, Чен! Капитан у себя?
   - Да, дома, каюта.
   - Узнай, можно ли к нему пройти.
   - Нельзя, док. - Чен состроил печальную гримасу. -  Там  мадама.  Шибко
шанго мадама.
   - Красивая, говоришь? Все-таки ты, пожалуйста, доложи обо мне.
   - Иво не видела. Капитана серчай будет. Шибко серчай.
   В это время дверь из внутренних покоев капитанской  каюты  открылась  и
вышла молодая красивая женщина с возбужденным от спиртного  лицом.  Следом
шел, поддерживая ее за локоть,  капитан  Смит.  У  выходной  двери  она  с
профессиональным изяществом положила ему руки  на  плечи  и  поцеловала  в
щеку.
   - Прощай, душка! Если меня не убьет Энн, то мы еще увидимся.  -  Озарив
всех ослепительной улыбкой, она скрылась за дверью, услужливо  распахнутой
Ченом.
   - Это вы, Стэн? А знаете, кто у меня был? Мэри Хемнер! Кинозвезда!  Ах,
какая женщина! Ну  идемте,  что  мы  стали  будто  на  якорях!  -  Капитан
пошатнулся. - Идемте, Стэн. Вы ко мне надолго? - Он зевнул.  -  Проходите,
садитесь. Мы сейчас с вами выпьем немного. Вы наливайте, а я пока  прилягу
на диван. Извините, всего на пять минут. Ах, Стэн,  дружище,  как  хорошо,
что вы зашли! Я так одинок. Страшно одинок. Если бы не  Мэри,  одиночество
могло бы убить меня, Стэн. -  Он  вытянулся  на  широком  диване  и  мигом
захрапел.
   Мистер Гордон с глубокой печалью  посмотрел  на  багровое,  одутловатое
лицо капитана. Когда он вышел из салона, то в холл входил старший помощник
капитана - высокий, худой, подтянутый, с брезгливо сжатыми губами, похожий
на лубочного сатира.
   - Ну как? - спросил старпом у мистера Гордона, кивнув на двери.
   - Спит. Видимо, нездоров, мистер Гольдман.
   Старпом криво усмехнулся:
   - Вы тот самый профессор, которого преследуют навязчивые идеи?
   - Если бы это касалось только меня одного, мистер Гольдман!
   - Капитан говорил мне о вас. Поверьте, я сделал все,  что  зависело  от
меня. - Выражение глаз старпома говорило, что он ничего  не  сделал  и  не
собирается делать, что у него и без того прорва забот на судне, чтобы  еще
потакать слабонервным пассажирам.  Он  насмешливо  улыбнулся,  притронулся
пальцем к околышу фуражки и прошел к капитану.
   Мистер Гордон брел по коридору,  погруженный  в  грустные  размышления.
Ничего не изменилось после выхода из Сан-Франциско. И он, и его  друзья  в
своем донкихотском стремлении спасти ближних от гибели остаются в  горьком
одиночестве.
   Навстречу шла шумная толпа пассажиров, устремившихся в кинозал. Людской
поток, источая запах духов и пота, обтекал его,  как  инородное  тело.  Он
поймал на себе несколько неприязненных взглядов.
   "Может случиться, что мы так и не найдем  главного  убийцу.  Сотни  раз
будем  встречаться  с  ним,  сидеть  рядом  в   кинозале,   в   ресторане,
восторгаться вместе океаном и не будем знать, кто он, что  совершит  через
час или через неделю. Что, если он так и  не  покажется  в  заключительных
сценах третьего акта? И не надо! Пусть он  останется  "черным  человеком",
наемным убийцей в маске. А судно? А люди? Надо  во  что  бы  то  ни  стало
поймать его за руку, остановить!  Иначе  исчезнут,  не  оставив  следа,  и
театр, и зрители..."
   Полный сомнений, мистер Гордон пришел в собачий "люкс".
   Гарри Уилхем стоял у  сетчатого  ограждения  и  следил,  как  оранжевый
солнечный диск погружается  в  жемчужно-серый  океан.  Увидев  профессора,
сказал с улыбкой:
   - Добрый вечер, мистер Гордон. Вы заметили, как быстро  падает  солнце?
Вот уже булькнуло, смотрите, что поднялось там!  Какие  брызги  ударили  в
небо! Все же как ни прекрасен здешний закат, а есть в нем  подвох.  Видите
вон те легкие облачка, розовой дорожкой, так это примета ветра,  хотя  нам
он не страшен, даже  приятно  море  почувствовать,  а  то  плывем  как  по
Миссисипи.  Вижу,  вы  чем-то  недовольны,   мистер   Гордон?   Что-нибудь
случилось?
   - Пока еще нет, Гарри.
   - Будем надеяться, что и не случится. Да и что с нами может  случиться?
Если и наклевывались какие неприятности, то они  позади.  Выходи,  дружище
Кинг, порезвись. - Выпустив бульдога из клетки,  Гарри  Уилхем  сказал:  -
Только перед вами ко  мне  заходил  отец  Патрик  в  темном  костюме  и  с
цветочком. И лик у него сияет, как иллюминатор. Спрашиваю:  "Не  божья  ли
благодать снизошла на вас, святой отец?" "Ты угадал, - говорит, - было мне
знамение, скоро опять ухожу в джунгли, к своим папуасам". Не понял -  врет
или говорит правду?
   - Надо верить людям, Гарри. Лопес сейчас переживает очень важный момент
в своей жизни.
   - Он каждый день переживает эти моменты.  Ребята  говорили,  что  вчера
опять много выиграл в "железную дорогу". Сегодня тоже,  видать,  в  казино
навострился. Зачем праведнику столько денег, мистер Гордон?
   - Не знаю, Гарри, я далеко не праведник. Может, копит на  миссионерскую
деятельность. - В глазах мистера Гордона мелькнули лукавые искорки.
   - Вот это вы дельно предположили. И господь ему в этом помогает?
   Гарри Уилхем засмеялся. Болонки в клетках зло затявкали.



        "МОРЕ ДЬЯВОЛА"

   Шторм разразился под утро, когда мистер Гордон  совершал  свою  обычную
прогулку по судну. Он  шел  в  зеленоватом  сумраке  по  коридору,  ощущая
свинцовую тяжесть в ногах, когда нос судна поднимался на волне.  О  шторме
еще напоминал отдаленный гул волн  и  шуршащие  удары  дождевых  струй  по
палубным надстройкам. Всю мощь разбушевавшихся стихий он осознал, только с
трудом отворив дверь: ветер навалился на нее снаружи, порыв ветра с дождем
ударил его в грудь - все же ему удалось выбраться на балкон. Ветер  крепко
прижимал его к переборке. В пяти шагах  за  бортом  бушевала  непроглядная
темень. Палуба накренилась, и ноги заскользили  к  борту.  Ухватившись  за
мокрый планшир, он, пересилив страх, глянул за борт. Там на гребне  волны,
вспыхивали багровые отблески ходового огня. Повеяло  жутким  одиночеством.
Страх защемил сердце.
   Выбравшись с открытого балкона в пустой зал с редкими столиками, он сел
за один из них, несколько минут просидел,  улыбаясь  пережитым  страхам  и
чувствуя себя настоящим моряком, встретившим грудью разбушевавшийся океан.
   Верхняя палуба поразила его пустотой, заброшенностью.  Куда-то  исчезли
шезлонги, только одно плетеное кресло как бы в раздумье двигалось в разные
стороны, не зная, куда податься. Вспомнилась встреча  с  обувным  королем.
"Как он себя чувствует в шторм?" - подумал  мистер  Гордон,  проникнувшись
вдруг к поэту неожиданной симпатией. К "растерявшемуся"  плетеному  креслу
подошел матрос в мокрой робе и уволок в темноту. Ощущение охватившего было
одиночества исчезло. Судно было полно жизни, энергии, усилий. В эти минуты
сотни людей спокойно, уверенно работали на нем,  не  обращая  внимания  на
непогоду. Когда он  проходил  мимо  одного  из  камбузов,  оттуда  пахнуло
необыкновенно вкусными запахами жаркого, слышался стук  ножей,  кто-то  из
поваров напевал.
   В ходовой рубке царила атмосфера торжественного покоя,  хотя  переборки
ее вздрагивали, по ветровым стеклам бежали потоки дождевых струй.
   В рубку вошел капитан Смит. Он был бледен. Устало улыбнулся.
   - Стэн! Вы, как всегда, совершаете утреннюю прогулку? Я же в это  время
еще сплю, да шторм сегодня поднял и меня. Вы частенько  стали  заглядывать
сюда?
   - Да, мне все тут нравится. Чувствуется покой и уверенность.
   - Как верно вы определили здешнюю атмосферу!
   - Я совершенно иначе представлял себе управление судном.
   - Наверное, думали, что  и  до  сих  пор  двое  дюжих  матросов  крутят
штурвал?
   - Признаться, что-то в этом роде...
   -  В  принципе  управление  осталось  прежним,   только   необыкновенно
усложнилось. Вместо древнего колеса - кнопки да манипуляторы. От  прежнего
остался магнитный  компас,  и  то  почти  как  рудимент,  идем  же  мы  по
гирокомпасу, он  управляет  и  авторулевым  -  целая  сложнейшая  система,
напичканная электроникой. Экраны, как, вероятно, догадываетесь, показывают
суда по соседству. Вот на левом экране видно,  что  в  десяти  милях  идет
сухогруз  параллельным  курсом.  Замечаете,  как  мы  его  обгоняем?  Наша
"Глория" - необыкновенное судно. - В голосе капитана послышались  грустные
нотки.
   С крыла мостика в рубку вошел вахтенный офицер. Капитан представил:
   - Мой второй помощник Томсен. Мой друг - Стэн Гордон.
   Профессору сразу не понравилось лицо Томсена,  и  не  потому,  что  его
назвал Лопес как  человека  Минотти.  Неприятное  впечатление  производили
бегающий взгляд, безвольный рот, виноватая улыбка -  и  это  при  высокой,
статной фигуре. Создавалось впечатление, что этому человеку каким-то чудом
заменили голову.
   Томсен пожал руку мистеру Гордону. Рука у него была мягкой, потной.
   - Рад, - сказал он, - весьма рад, - и  обратился  к  капитану:  -  Сэр,
барометр поднимается.
   - Вижу, Вилли.
   - К полудню стихнет, сэр.
   - И я надеюсь, Вилли.
   Голос у Томсена оказался певучим, нежным для такой атлетической фигуры.
   Капитан провел мистера Гордона в штурманскую рубку  -  смежную  большую
каюту со шкафами для карт и приборов, залитую ярким светом.
   - Здесь наша святая святых, - сказал капитан, - мозговой центр судна. -
Подвел к столу с приколотой к нему картой.  -  Видите  эту  тонкую  линию,
нанесенную карандашом?
   - Путь судна?
   - Отлично, Стэн! Именно путь. По этой линии мы идем. Цифры - глубины.
   - Более десяти километров?
   - Да, Стэн, глубины изрядные. Японская впадина. Здесь проходит  граница
излома земной коры, потому часты океанотрясения, когда возникают цунами  -
волны в несколько десятков метров высотой, и само собой - землетрясения. И
вообще, Стэн, этот участок  Тихого  океана  пользуется  у  японцев  дурной
славой, опасная зона для кораблей и самолетов. Вот  сейчас  у  нас  что-то
барахлит магнитный  компас.  Бывает,  что  этот  инструмент  вообще  здесь
выходит из строя. Множество современных судов исчезло в  этих  местах,  не
подав о себе вестей. Воды между юго-восточными берегами Японии и островами
Бонин называют "морем дьявола". Название в духе времен  флибустьеров.  Все
эти страхи, дорогой Стэн, не для "Глории" с ее мореходностью и техническим
вооружением.
   - Впереди какие-то острова? - спросил мистер Гордон.
   - Цепь островов и рифов, мы их будем проходить к вечеру,  они  остаются
вправо от нас. Вершины горного хребта, потухшие или  действующие  вулканы.
Ветер и течение поджимают нас к  островам,  мы  же  уходим  в  сторону  от
опасного барьера. Слыхали, как я приказал Томсену изменить курс?
   - Нет, Дэв.
   - Ах, это  было  до  вашего  прихода!  Сказывается  бессонная  ночь  и,
конечно, склероз. Идемте, Стэн. Не будем мешать Вилли нести его вахту. Вот
вы и получили морское крещение. Хотя на таком огромном судне море  слишком
отгорожено от человека. Чтобы ощутить океан, надо поплавать  на  паруснике
или на скорлупке в тысячи две-три  тонн.  Я  начинал  с  парусника,  Стэн.
Как-нибудь я расскажу вам  о  той  незабываемой  поре.  Вы  окончили  свою
прогулку?
   - Еще загляну к Кингу.
   - Ну счастливо. Я пойду в каюту. Отстоял подряд две  вахты...  Как  вам
понравился Томсен? - неожиданно спросил капитан.
   - По правде говоря, не понравился.
   - Чем?
   - Он какой-то странный, несоразмерный.
   - Вам не кажется, что он составлен из перепутанных деталей?  Не  правда
ли, Стэн? В то же время дельный офицер, но сентиментален, как  все  немцы,
и, кажется, втайне пишет стихи.
   - Скажите, Дэв, он пришел на судно не по протекции Минотти?
   - Постойте! Действительно, через контору найма Рафаэля Минотти.  Раньше
плавал на пассажирских линиях между Штатами и  Европой.  -  Он  с  улыбкой
сожаления посмотрел на собеседника. - Вы все еще не расстались с мыслью  о
диверсиях?
   - К сожалению, не могу, и все события последней недели подтверждают мои
опасения.
   - Я думаю, тут какая-то  ошибка.  Хотя  на  всякий  случай  я  приказал
охранять вас, и, может быть, это возымело свое действие, и вас оставили  в
покое.
   - Может быть, потому, что нас опекает лейтенант Лоджо?
   - И не только он. Поверьте, Стэн, у меня на  судне  довольно  серьезные
полицейские силы. Заходите ко  мне  обедать.  Последние  дни  мне  так  не
хватало вашего общества...
   Мистер Гордон был окончательно покорен любезностью капитана Смита.  Они
не  виделись  после  последней  неприятной  встречи,  но  вечером  капитан
позвонил ему и пригласил к себе, а также предложил не стесняясь продолжать
изучение судна. Причем заметил, что давно не видел его  в  ходовой  рубке.
Это и побудило мистера Гордона зайти туда сегодня.
   Шторм придал плаванию, ставшему несколько монотонным,  остроту  близкой
опасности. В опустевшем ресторане за завтраком мисс Брук сказала:
   - Никогда не думала, что буря в океане так величественно прекрасна.  Вы
говорите, Стэн, что такое  состояние  воды  и  ветра  называется  жестоким
штормом?
   - Совершенно верно, Лиз. Скорость ветра  достигает  десятков  метров  в
секунду.
   Джейн набросила на плечи шерстяную шаль.
   - Мне что-то боязно, - призналась она. - Какая-то тревога  обволокла  и
не отпускает, как только я узнала, что под нами глубина десять километров.
Ужас какой колодец!
   Мужчины и мисс Брук засмеялись, невольно посмотрев себе под ноги.
   После завтрака на балконы и верхнюю палубу высыпало  много  пассажиров,
как  и  в  солнечную  тихую  погоду,  но   одетых   по-штормовому.   Ветер
периодически то стихал, то снова набирал  ураганную  силу.  Шторм  щекотал
нервы, создавая лишь ощущение опасности, как в кинотеатре, до того у людей
сильна была вера в непоколебимую надежность "Глории".
   Иногда, к общему восторгу, появлялись буревестники, один или  два,  они
без видимых усилий держались вровень с судном, потом вдруг  обгоняли  его,
распластавшись над водой.
   К полудню ветер стих. Судно шло в сизой мгле. Это был необычный  туман:
не чувствовалось сырости, наоборот,  воздух  был  сухим,  горячим.  Мощная
сирена через каждые три минуты издавала жуткий вой. На судне везде  горело
электричество, хотя не было еще и семнадцати часов.
   Мистер  Гордон,  извинившись  перед  друзьями,  отправился  обедать   к
капитану. В салоне возле накрытого стола Чен вытаскивал пробки из бутылок.
Он улыбнулся на приветствие мистера Гордона.
   - Капитана велел обождать. Тебе, док, садись. Сейчас его придет.
   - Благодарю, Чен. - Мистер Гордон заметил, что  у  слуги  дрожат  руки.
Ставя бутылку на стол, он уронил бокал на край блюда и  разбил.  Испуганно
посмотрев на двери, быстро собрал осколки. Достал другой бокал. Сказал:
   - Пожалуйста, док, не надо говори капитана!
   - Ну что вы, Чен! Не расстраивайтесь из-за пустяка.
   - Не пустяк, док, - многозначительно ответил Чен. -  Шибко  не  пустяк.
Плавать здесь тоже не пустяк. Капитана тоже не пустяк.
   Мистер Гордон попытался выяснить, что скрывается за этими  словами,  но
Чен только улыбался и повторял:
   - Ничего, док. Очень ничего.
   Вошел капитан. Извинился, спросил:
   - Вы давно ждете, Стэн?
   - Только что вошел, Дэв.
   - Я спускался в машину, там все отлично. Что мне не нравится,  так  это
состояние атмосферы. Обратили внимание на "сухой туман"?
   - Возможно, в воздухе вулканический пепел или лессовая пыль? -  спросил
мистер Гордон. - Я читал, что они разносятся ветром на тысячи километров.
   - В том-то и дело, Стэн, что пыли нет и в помине. Какое-то странное, не
объясненное пока атмосферное явление. Отнесем его к  одному  из  сюрпризов
"моря дьявола". Такая погода  хуже  любого  шторма.  Но  скоро  мы  выйдем
отсюда. Как вы себя чувствуете, Стэн?
   - Хорошо, Дэв. Только что-то давит виски.
   - Вот-вот. У меня еще и затылок побаливает. Подскочило  давление.  Надо
выпить коньяку для расширения сосудов.
   За третьим блюдом капитан вызвал  вахтенного  штурмана.  Вошел  Томсен,
недавно  вступивший  на  вторую  четырехчасовую  вахту.   Поражали   вялая
бледность его лица и та же виноватая улыбка.
   - Ка