переменил квартиру.
   - Ну дай мне взглянуть на тебя! Бледен. Худ.  Только  глаза  прежние...
Уйдем отсюда, на нас смотрят. Хотя... Все же уйдем. - Она  взяла  его  под
руку. - Здесь слишком много респектабельных леди, знающих меня.
   - Спустимся вниз.
   - Куда хочешь, хоть по этим сверкающим волнам. У меня сейчас такая вера
в тебя, Том, что если ты позовешь - то я прыгну с тобой за борт.
   - Пожалуй, еще рано, Джейн, мы как раз на  половине  пути  к  Гавайским
островам, здесь ни клочка суши поблизости. Так ты не поверила клевете?
   - Только вначале  сомневалась.  И  когда  не  застала  тебя  у  тетушки
Стивенсон. Ты даже не оставил ей для меня своего  нового  адреса.  Но  эти
сомнения, скорее даже отчаяние, продолжались недолго. Я поняла,  чьих  рук
это дело.
   - Твой отец так не любит репортеров?
   - Будь ты хоть кем угодно. Внимание ко мне любого человека  вызывает  у
отца плохо скрываемую неприязнь... Давай  сядем  в  этом  вестибюле.  Хотя
здесь слишком много людей. Идем дальше. За кинозалом есть прелестный бар -
"Тритон и наяда"... Первой подделку писем раскрыла  мисс  Брук.  Она,  как
детектив, провела  исследование  шрифтов  всех  наших  пишущих  машинок  и
установила, что письма  печатались  в  нашей  конторе  на  машинке  второй
секретарши отца - Эвы О'Брайнен. Я не допускаю мысли, что это сделала она,
кто-то другой воспользовался ее машинкой.
   - Кто бы это мог?
   - Страшно подумать, Том.
   - Может быть, мой соперник?
   - О нет, Том! Я же тебе все рассказала. Ничего  серьезного  у  меня  не
было до встречи с тобой.
   Они молча обошли по коридору кинозал и вошли в бар  "Тритон  и  наяда",
напоминающий  старую  портовую  таверну.  За  стойкой  атлетического  вида
негр-бармен сбивал коктейли, на высоких стульях сидели  несколько  пожилых
американцев и одна девушка, было много  свободных  столиков.  Они  сели  у
переборки с фальшивым окном. Заказали два фирменных коктейля.
   - А ничего напиток, - сказала Джейн, потянув  из  соломинки  золотистую
жидкость. - Вкус тмина и еще чего-то знакомого.
   - Мяты?
   - Не соображу, но вкусно, Том!
   - Да, Джейн.
   - А ты знаешь, отец неожиданно подобрел к нам.
   - К нам?! - удивленно вскинулся Кейри.
   - Да, и ко мне, и к тебе. Он приходил на  судно  прощаться  со  мной  и
покаялся, что заблуждался насчет тебя, а  на  самом  деле  ты  энергичный,
многообещающий молодой человек и что, если  твои  намерения  серьезны,  он
ничего не  будет  иметь  против  нашего  брака...  Потом  произошло  самое
страшное... Мисс Брук узнала от капитана, что ты убит,  а  чуть  раньше  я
увидела тебя в обществе каких-то не то полицейских, не то гангстеров. Куда
они тебя вели. Том?
   - Видишь ли, у меня не  было  билета,  пароход  отходил...  -  смущенно
опустил глаза Кейри.
   - Ты не умеешь лгать, Том. Тебе тяжело говорить неправду.  Когда-нибудь
ты мне расскажешь все, а теперь объясни, почему ты остался на судне?
   - Мне надо было тебя увидеть, убедить, что я не писал тебе  тех  гадких
писем. И кроме того, я не хотел  оставлять  тебя  одну.  Теперь  мы  будем
вместе до конца плавания. Вопрос с круизом улажен благодаря твоему отцу.
   - Вот видишь, что я тебе говорила! Отец так  изменился,  как-то  сразу!
Что-то с ним произошло. Наверное, он понял свою неправоту. Ведь так бывает
с людьми, Том?
   Томас Кейри молчал, сосредоточенно втягивая  в  себя  жгучий  коктейль.
Подняв голову и встретившись с девушкой взглядом, виновато улыбнулся:
   - Хотелось бы, чтобы такое случилось с твоим отцом...
   - Я понимаю тебя, Том. Трудно так сразу изменить мнение о человеке,  но
надо верить, Том, в лучшее в людях. Если мы перестанем верить в  лучшее  в
человеке, то каким гадким покажется нам все, весь мир. Не так  ли,  Том?..
Ты что молчишь?
   - Слушаю тебя, Джейн. Ты права: без веры  в  людей  нельзя  жить.  Надо
чтобы хоть в кого-то оставалась вера.
   - Да, милый Том. Как хорошо, что мы верили друг другу  и  будем  верить
всю жизнь. Том! Ты мне ничего не рассказал, как жил  прошедший  месяц  без
меня, как тебе работалось, какие события стряслись за это  время,  только,
пожалуйста, без дорожных катастроф. Ведь все катастрофы одинаковы?
   - Нет, Джейн. Несчастья проявляют  характеры  людей.  Бывают,  конечно,
случайности, как правило  же,  виноваты  или  сами  пострадавшие,  или  их
окружение -  враги,  друзья.  Я  давно  стремлюсь  вывести  закономерность
несчастий.
   - Удается?
   - Кое-что наметилось. Материала много, надо его систематизировать.  Что
ты на меня так смотришь?
   - У меня такое чувство, что тебе все время хочется что-то сообщить мне.
Очень важное, но ты боишься огорчить меня.
   Томас Кейри страдальчески улыбнулся:
   - Ничего значительного не  произошло,  если  не  считать  того,  что  я
познакомился с замечательным  человеком,  благодаря  которому  остался  на
судне, и нашел тебя. - И он, увлекаясь,  стал  рассказывать  о  встрече  с
мистером Гордоном у заправочной  станции,  умолчав,  правда,  об  исповеди
Тихого Спиро и о всех последующих событиях, связанных с ним. - Даже о том,
что ты уезжаешь, я узнал случайно и решил объясниться с тобой до отплытия.
И вот - я здесь...
   Она внимательно посмотрела ему в глаза.
   - Ну хорошо, когда-нибудь  ты  расскажешь  мне  все.  А  теперь  просто
улыбайся. У тебя хорошая улыбка, Том, но ты не годишься в дипломаты. А  со
своим новым другом обязательно познакомь. Так он шекспировед? Мне нравятся
люди, живущие прошлым. Их осталось так мало...
   - Да, в наше время практицизма действительно не так  уж  много.  Только
знаешь,  мистер  Гордон  теперь  внезапно  воспылал  горячим  интересом  к
современности.
   - И это вполне закономерно, если человек большую часть жизни  провел  с
тенями сподвижников королевы Елизаветы...
   Они  бродили  по  судну,  удивляясь  его  размерам,  открывая,  как   в
незнакомом городе, то особенно красивый уголок, то новый бар, магазин  или
ресторан, кинозал или  бассейн  с  солярием;  удивляясь  показной  роскоши
первых классов и более чем скромному виду  третьих,  изумляясь  и  радуясь
новизне  ощущений.  Они  выходили  на  открытые  галереи  и   смотрели   в
необозримое пространство океана, вслух мечтая  о  будущем.  Иногда  в  эти
минуты у Томаса Кейри мучительно  сжималось  сердце  при  мысли,  что  эта
плавучая громада вдруг начнет погружаться в воду. Что он тогда предпримет,
как спасет Джейн? Но Джейн с участием глядела на него, не в силах  понять,
что с ним происходит. Он с усилием улыбался, она брала его под руку, и они
отправлялись на следующую палубу, и молодой  человек,  чувствуя  тепло  ее
руки, отгонял тяжелые мысли, ему начинало казаться, что раз  Джейн  рядом,
то с ними вообще ничего дурного не может произойти.
   Близилось время обеда, и  Джейн  сказала,  что  страшно  проголодалась,
потому они  зашли  в  бар  на  корме  судна,  который  назывался  в  честь
знаменитого пирата "Клуб Генри Моргана".



        ПАРУС

   Пошел дождь. Ветер растрепывал дождевые струи, превращая их  в  водяную
пыль и туман. Вокруг потемнело. Старшина Асхатов поднялся на ноги.
   - Сколько пресной воды пропадает зря, - сказал  он,  глядя  на  потоки,
сбегавшие по ветровому стеклу рубки. - Надо бы подсобрать  про  запас.  Да
сейчас некуда. Прямо в трюм брать  нельзя:  грязный.  Подождем  до  лучшей
погоды. Для водяной цистерны брезентовую емкость приспособим.
   - Разве у нас вода кончается? - с тревогой спросил Горшков.
   - Пока еще хватает. Я, на счастье, не успел слить ее. Нет, воды  у  нас
достаточно, пожалуй, на месяц хватит, если, конечно, с толком расходовать.
   - Вы что, думаете, мы целый месяц будем болтаться?
   - Никто, Алексей, не думает, да запас  моряку  никогда  еще  не  мешал.
Давай сменю. Курс прежний: сто пятьдесят?
   - Нет, повернуло на сто шестьдесят.
   - К зюйду ветер  поворачивает.  Вот  и  дождь  кончается.  Смотри,  как
посинела вода. Хоть  белье  сини.  Все-таки  быстро  мы  дрейфуем  к  югу.
Наверное, пересекли Куро-Сиво и попали в какое-то новое южное  течение.  В
Тихом океане, Алексей, течений этих пропасть.
   - Видал на физической карте.
   - На картах только самые основные показаны, а сколько их возникает  при
ураганах или вот при таких ветрах, от приливов и отливов и еще невесть  от
чего! Океан - это, брат, не какое-нибудь озеро, его изучать да изучать. Ты
что, задремал уже?
   - Нет, вас слушаю.
   -  Правильно  делаешь.  Я,  Алексей,  не  намного   старше   тебя,   на
каких-нибудь четыре года, зато повидал уже  кое-что  в  жизни...  -  Катер
стремительно подняло на волну. Старшина перевел дух: - Видал? Здорово  наш
катерок даже на девятом валу держится!  Так  что  нам,  Алексей,  дрейфить
нечего. - Старшина испытующе посмотрел на безвольно прикорнувшего  в  углу
Горшкова. - Так что, моряк, не вешай голову!
   - Я не дрейфлю, товарищ старшина. А  что  касается  нашего  дрейфа,  то
здесь вы не правы, старшина.
   - В чем же? - насторожился Асхатов.
   - Да в том, что мы действительно дрейфуем по воле волн.
   Старшина облегченно вздохнул и засмеялся:
   - Ишь ты как ловко повернул! Молодец, матрос, никогда не теряй бодрости
духа!
   Утром ветер опять стих. Высоко в небе плыли редкие облака. По-весеннему
грело солнце. С северо-запада катила протяжная мертвая зыбь. Пологие,  как
бы тщательно отполированные, валы бережно передавали кораблик друг  другу,
словно стараясь не повредить его.
   Все трое членов  экипажа  стояли  на  палубе  впереди  рубки,  заросшие
щетиной, грязные, но счастливые от солнца,  тепла,  кротости  подобревшего
океана. Сейчас, когда стихия угомонилась, КР-16 будто вырос в  размерах  и
стал увереннее держаться на воде. Старшина Асхатов несколько  раз  измерил
взглядом палубу от рубки до носа а удовлетворительно хмыкнул.
   - Прибрала волна что надо, - сказал Горшков.
   - Что и говорить, корабль выдраен от клотика до киля, как говорится, да
не о том я сейчас подумал.
   Подчиненные вопросительно посмотрели на него.
   - Видите ли, - старшина стал давиться от смеха, - что  забавней  всего,
так это то, что нашему катеру запрещено выходить  из  бухты  при  волнении
свыше четырех баллов.
   Асхатов захохотал, засмеялись и Горшков с Авижусом.
   - Знали  бы  портнадзорщики,  сколько  баллов  нас  трепало!  -  сказал
старшина, вытирая кулаком слезы на глазах. -  Вот  веселый  народ!  -  Все
опять засмеялись, с радостным удивлением рассматривая  друг  друга,  будто
только что встретились после долгой разлуки.
   - Ну и подзаросли мы, - сказал Горшков.
   - Можно побриться, - предложил Петрас, - у меня безопасная бритва здесь
и тюбик мыла уцелел.
   - Обязательно. - Старшина помял лицо, покрытое  рыжей  щетиной.  -  Вот
сделаем приборку в трюме и займемся личной  гигиеной.  В  трюме  надо  все
уголки обшарить, не завалялась ли  где  банка-другая  консервов,  ящики  в
щепки разбило. Надо заглянуть под настил,  возле  форпика,  может,  что  и
закатилось туда.
   Петрас спросил:
   - Какой будем завтрак готовить?
   - Да обыкновенный, выбора у  нас  нету.  Ты  хочешь  спросить,  сколько
положить тушенки?
   - Да, товарищ старшина. У нас расходуется банка в день. Делим ее на три
раза.
   - Правильно. Такую норму мы установили  и  будем  пока  держаться  этой
нормы. Но сегодня прибавь по лишней ложке по случаю хорошей погоды...
   - И окончания шторма, - весело добавил Горшков.
   - Ну про это не будем загадывать.  Штормов  еще  много  впереди,  время
сейчас непогожее, вот разве пришлепаем в  теплые  широты,  да,  по  правде
говоря, не хотелось бы, пусть уж в этих местах закончится  наше  плавание,
то есть разыщут нас. - Все посмотрели вокруг, на пустынный океан, на  небо
с редкими высокими облаками. - Ничего, сейчас уже недолго ждать, -  сказал
Асхатов.
   Петрас ушел на камбуз разжечь примус. Асхатов  сел  на  теплую  палубу,
прислонившись спиной к рубке, свернул самокрутку, прикурил от зажигалки  и
принялся наблюдать за Горшковым, который стал делать гимнастику.
   -  Ты  не  особенно  налегай,  Алексей,  так,  разомнись  слегка  -   и
достаточно,  при  наших-то  харчах!  Теперь  садись  рядом,  погрейся   на
солнышке. Благодать! Совсем тепло. Все же тельняшку надень.  Простуды  нам
еще не хватало. Вот остынешь, тогда раздевайся и загорай, только  поначалу
тоже осторожно.
   Они хлебали обжигающую небо водицу, слабо  пахнущую  жиром  и  лавровым
листом, потом выпили  по  кружке  кипятку,  слегка  забеленного  сгущенным
молоком. У них оставалось всего три баночки молока, старшина берег его  на
крайний случай, сегодня же он разрешил отметить "новую эру" в плавании.
   После завтрака Горшков действительно  разыскал  под  настилом  еще  две
банки тушенки и баночку сгущенного молока.
   - Ну что я говорил? А? Везет нам, ребята, - просиял старшина. -  Держи,
Алеха! Да смотри не сыграй с консервами за борт. Нет,  все  три  не  бери.
Переноси по одной в кубрик, а предварительно отчисть с них ржавчину, потом
смажь тавотом. А мы с Петрасом займемся приборкой, доведем наш корабль  до
умопомрачительного блеска.  Сперва  отольем  водичку.  Что  там  с  ручной
помпой? - спросил он моториста, который уже возился с ней.
   - Порядок. Сетку мусором забило. Уже пошла вода.
   - Вот и прекрасно. Ты качай, а я буду  ведерком  отливать.  Воды  самая
малость. Корпус у нас держит, это через люки набралось. Но  сначала  давай
вытащим брезентовую емкость. Дыр в ней не так  много.  Вымоем,  починим  и
приспособим под водяную цистерну. Ну,  давайте  общими  силами.  Вот  так,
взяли!
   Разглядывая бесформенную груду мокрого брезента, Асхатов говорил:
   - Помните, как вы на меня взъелись, когда я велел эту килу перенести на
корабль?  Рыбаки  ее  бросили  за  ненадобностью,  а  скорее  всего  из-за
разгильдяйства.  Мне  давно  хотелось  насолить  рыбки  для  всего  нашего
подразделения. Но о рыбе теперь другой разговор, много  ее  в  океане,  да
поймать нелегко. Рыба больше у берегов на шельфе кормится. Здесь же  разве
заблудшая акула встретится или косячок тунцов. Да нам и акула - божий дар.
Готовь, Петрас,  снасть.  Моток  капроновой  лески  у  нас  есть  да  линь
порядочный. Крючки тоже должны быть?
   - Есть и крючки, - сказал Петрас, налегая  на  рычаг  ручной  помпы.  -
Акулу бы неплохо подцепить.
   - Что-то акул не видно, - вздохнул Горшков.
   - Увидишь еще. Ну, давайте брезент за бортом прополощем.
   Они проработали весь день. Починили брезентовую емкость и установили ее
в трюме. После обеда долго возились с плавучим якорем: его весь измочалили
волны, на новый якорь пошла часть брезента с той же емкости.
   - Парус бы нам, - сказал Петрас.
   Втроем они стояли на палубе впереди  рубки,  довольные,  что  выполнили
все, что наметили на сегодня. Старшина ответил мотористу с долей горечи:
   - Парус, говоришь? А на чем его поднимать? Нашу-то  мачту  давным-давно
снесло.
   - Я в порядке мечты, товарищ старшина.
   - Эти мечты, Петрас, душу мне переворачивают. Думаешь, и я о парусе  не
думал? Да если бы нам парус  да  попутный  ветер,  то  мы  бы  живо  домой
повернули. И глядишь, через неделю добрались до Японии, а там...
   Горшков неожиданно  расхохотался.  Старшина  и  моторист  с  удивлением
посмотрели на него. Горшков сказал, виновато улыбаясь:
   - Я  подумал:  вот  мы  маялись,  брезент  латали,  установили  водяную
цистерну, а вдруг дождя и не будет?
   Асхатов подмигнул Петрасу:
   - Это хорошо, когда бодрость духа не пропала. С  такой  командой  можно
океан переплыть и, чем черт  не  шутит,  какой-нибудь  необитаемый  остров
открыть. - Он посмотрел на небо. - Нет, дождь будет. Как  бы  опять  шторм
нас не  прихватил.  Облака  мне  не  нравятся.  Видите,  как  их  по  небу
размазало? Там вверху ветрище страшной силы...
   Ночь прошла спокойно, но к утру опять  стал  крепчать  северный  ветер.
Утихший было океан помрачнел. Волны покрылись мраморными  разводами  пены.
Старшина Асхатов и матрос Горшков снова поселились в  рубке.  Вдвоем  было
веселее, особенно по ночам. Петрас находился в худшем положении:  он  один
нес в машине  круглосуточную  вахту.  И  хотя  он  и  говорил,  что  вволю
высыпается у своих моторов, стоило лишь старшине  сказать  в  переговорную
трубу: "В машине!" - как тотчас же слышалось в ответ: "Есть, в машине!"
   Стояла черная,  беспросветная  тьма.  Моросил  мелкий  холодный  дождь,
высокая зыбь катилась с северо-запада. Новый шторм, пробушевав двое суток,
умчался к югу. Океан застлал тяжелый, непроницаемый туман. Иногда  в  небе
проклевывался оранжевый диск солнца и тотчас скрывался в рыхлой,  мглистой
массе тумана.
   Весь экипаж собрался в рубке. Старшина Асхатов курил, стоя у  штурвала,
Горшков и Петрас Авижус сидели на палубе. Хотя было  чуть  за  полдень,  в
рубке было сумрачно. Старшине не давала покоя мысль о  парусе.  Подходящий
брезент хранился у него в небольшом трюмном  отсеке,  который  он  называл
подшкиперской, не на чем только было поднять парус, не было мачты.
   Петрас сказал:
   - У нас остался только один багор, второй смыло, на двух можно было  бы
укрепить парус.
   Старшина вздохнул:
   - Где их возьмешь, твои багры? Все же, моряки, не будем раскисать, пока
все идет вполне прилично. Течение  нас  несет  себе  помаленьку  наперерез
пароходным линиям. Так не бывает, чтобы в наш век,  да  на  таком  участке
движения, нам никто не встретился.
   Горшков спросил:
   - Только два багра - и мы поставили бы парус?
   Старшина повел плечом:
   - Ну  конечно,  еще  какой!  Взяли  бы  на  растяжки,  брезента  у  нас
двенадцать квадратных метров. Пожалуй, даже немного великоват  для  нашего
паруса. Конечно, быстроходный клипер из нас не получился бы, все  же  узла
на два-три хода прибавили.
   - Только и всего? - усмехнулся Горшков.
   - А тебе этого мало? - удивился старшина. -  Да  ты  усекаешь,  что  мы
тогда освободились бы от плавучего  якоря,  смогли  управляться,  идти  по
нужному курсу! Ах, Алексей, морской ты человек, а не  соображаешь,  что  к
чему.
   - Я-то соображаю. Только обидно, что даже под парусом будем ползти  как
черепаха.
   - Обиду оставь при себе. И в другой  раз  корабельный  инвентарь  крепи
по-настоящему. По твоей вине отпорный крюк утопили.
   - При чем тут я?  Вы  же  знаете,  что  я  спал  после  вахты,  товарищ
старшина...
   - Ну ладно, Алексей. Не будем...
   - Не будем, товарищ старшина.
   Это  была  первая  размолвка,  вызванная  многодневным  напряжением   и
усталостью.
   Петрас примирительным тоном спросил:
   - Все же куда нас вынесет, если ветер будет дуть  с  северо-запада  или
прямо с запада? В какую-нибудь водяную пустыню?
   - Да, земли там не густо до самой Канады и  Северной  Америки,  но  наш
курс сейчас изменился круто к зюйду,  похоже,  несет  нас  к  Филиппинским
островам, а может, даже в Полинезию.
   - Так далеко? - удивился Горшков.
   - Да, не близко, но выбора у нас пока нет.
   - Понимаю, - сказал Горшков, - но допустим, мы возьмем курс к  Америке,
то сколько же надо дней, чтобы добраться до нее?
   - Много, Алеша. Но об Америке нам и толковать нечего, так как,  видишь,
нас тащит на юг. Если же будем двигаться все  в  этом  направлении,  то  в
конце концов наткнемся на какой-нибудь коралловый остров, а  скорее  всего
встретим чье-нибудь судно. Здесь  торный  путь  на  Гавайские  острова,  в
американские порты, в Японию и к нашим берегам. Как видишь, Алексей,  дела
наши не так уж плохи.
   - А кто сомневается? - Горшков расправил плечи.  Ему  и  в  самом  деле
казалось теперь, что все идет отлично, уже сгладились  в  памяти  страшные
дни, когда бушевал ледяной  шторм.  У  него  загорелись  глаза,  когда  он
представил себе, как из воды поднимаются  кроны  кокосовых  пальм.  Только
голодные спазмы в желудке порою портили настроение, да и то ненадолго.
   Петрас, все это время молчавший, вдруг сказал:
   - Мачта должна быть красивой...
   Старшина впился в моториста взглядом:
   - Какая там красота! Лишь бы брезент держала. Ну что ты там придумал?
   - У нас есть дощатый настил в трюме...
   - Думал и я о нем, да он из коротких брусьев. Постой, постой!  Думаешь,
можно сбить?
   - Надо попробовать, старшина. Мачта должна получиться крепкая.
   - Нам только того и надо. Бросай свои крючки! Берись  за  топор.  Да  у
меня и скобы найдутся!
   Три дня, используя затишье, Петрас и старшина работали не покладая рук.
Толстые брусья они состругивали с боков, сшивали их  гвоздями  и  скобами.
Наконец  установили  за  рубкой  высокую  треногу,  опоясанную  по  граням
добавочными креплениями.  Тренога  держалась  хорошо,  крепко  упираясь  в
палубу  у  основания   фальшборта.   Единственный   багор   стал   "нижней
фор-марса-реей", как громко назвал ее старшина. Крепление паруса на рее  и
его оснастка тоже заняли  немало  времени.  Наконец  настал  торжественный
момент, когда старшина и Петрас подняли свой  парус.  Хлопнул  брезент,  и
КР-16 медленно развернулся и двинулся по пологому склону волны.
   Старшина Асхатов сказал изменившимся от волнения голосом:
   - Пошли,  а?  Теперь  мы  не  пленники  стихии!  Ну,  братцы!..  У  нас
моторно-парусный корабль, - он посмотрел за борт,  -  и  скорость,  я  вам
скажу, приличная...



        ОТЕЦ ПАТРИК И ДРУГИЕ

   После апартаментов  профессора  каюта  N_909  показалась  Томасу  Кейри
чем-то вроде тюремного карцера:  узкий  ящик  с  двумя  койками  одна  над
другой, без иллюминаторов - каюта находилась ниже  ватерлинии.  Он  только
заглянул в нее и, с  облегчением  захлопнув  двери,  пошел  искать  своего
непосредственного начальника, инженера Дешулло. Того не  было  в  каюте  с
медной дощечкой "инженер-электрик", матросы на его вопрос  как-то  странно
пожимали плечами. Не оказалось его и на автоматической телефонной станции.
В небольшом помещении, занимаемом АТС, сидел  дежурный  электрик  -  лысый
парень с хитроватым взглядом. Репортер обратил внимание  на  его  мясистый
нос, свернутый несколько вправо.
   Дежурный электрик поймал его взгляд и пояснил:
   - Бокс. Почему-то все пялят глаза на мой нос. Хотя он не  хуже,  чем  у
любого... Так ты, парень, ищешь инженера Дешулло? Долго придется искать. Я
вот тоже вначале с ног сбился, разыскивая  своего  шефа  Питерсона,  и  не
нашел до сегодняшнего дня. По правде говоря, этот Питерсон мне был так  же
нужен, как тебе - Дешулло. Сегодня начальник у тебя я, ты у меня числишься
в подвахтенных. Садись пока и  жди  дальнейших  распоряжений.  -  Электрик
подмигнул и загадочно улыбнулся,  обнаружив  солидную  недостачу  передних
зубов. - Таких Дешулло на "Глории" не один  десяток.  -  Поднял  палец:  -
Звонят. - Взял трубку телефона: - АТС слушает. Отлично,  сэр.  Ваша  каюта
107? Через семь минут у вас будет инженер-электрик. Не  за  что,  сэр.  Ну
вот... как тебя?
   - Том.
   - Меня можешь звать Джеком. Бери в шкафу лампу  с  зеленым  абажуром  и
топай в каюту 107. Там лампу разгрохали. Ты слышал, как я тебя аттестовал?
Инженер-электрик! Так что держи марку.
   - С меня хватит и электромонтера.
   - Ты думай и о престиже судна.  Инженер  втыкает  штепсель  в  розетку!
Пусть знают наших. Ну валяй!
   В каюте N_107 Томаса  Кейри  встретил  высокий  широкоплечий  старик  в
клетчатой рубахе и залатанных джинсах.
   - Дружище, садись! Что будем пить? Да брось ты  эту  чертову  лампу!  У
меня все в порядке с огнем. Я тебя вызвал так, для компании, не  обижайся.
Скука заела. Старуха с дочкой торчат там, - он ткнул пальцем в потолок,  -
а я постоял, посмотрел на эту водяную пустыню, пощурился от солнца,  потом
зашел в бар, да там собрался дрянной народец, сосут свои  коктейли,  будто
важное дело делают. Поговорить не с кем. Вот мне и  пришла  мысль  вызвать
кого-нибудь из команды, из обслуги стало быть.  Ну  пей,  пей!  Тут  водки
пропасть, да я еще с собой запасец прихватил. Или ты пива хочешь? Пива так
пива...
   Томас Кейри нехотя сел и взял холодный стакан с темным пивом.
   - Ну, за встречу. Пивко славное. Так ты инженер? Как тебя?  Том?  Ну  и
отлично.  А  меня  Джимом  Диммоком   кличут.   Лицо   у   тебя   честное,
располагающее. А я ничего теперь не люблю в жизни больше, как поговорить с
порядочным человеком. Когда-то меня окружала пропасть  славных  парней.  И
надо же было случиться такому несчастью! - Он отхлебнул пива, сдул пену  с
усов, вздохнул. - Жил я как человек. Сеял кукурузу,  в  кузнице  наваривал
лемеха, ковал лошадей, смекал и по части машин. Даже в  родео  участвовал.
Однажды продержался на  мустанге  около  минуты  и  огреб  приз  пятьдесят
долларов. Вечерами просиживал в салуне. И вот как-то в июле, в самую жару,
приезжают ко мне три сукиных сына и дают подписать  бумагу:  дескать,  они
станут искать на моей земле нефть, и  если  найдут,  то  я  буду  получать
какие-то  центы  с  каждого  барреля.  Старуха  говорит:  валяй!  Ну  я  и
подписал...
   - Нашли нефть?
   - Нашли, дьявол бы ее побрал! С тех пор я получаю кучу долларов.  Почти
полмиллиона в год! И так уже пять лет! Пей, дружище...
   Распив три бутылки пива со случайным нефтепромышленником,  Томас  Кейри
вернулся в АТС.
   - Ты чего лампу обратно принес? - спросил Джек.
   Томас Кейри рассказал все как было.
   - Это бывает, - сказал Джек.  -  И  ведь  тоже  надо  понять  человека:
свалятся такие деньги, а он не знает, что с  ними  делать.  Был  до  этого
человеком, а стал черт-те чем. Хотя я бы с таким доходом  живо  управился.
Нашел бы куда деньги пристроить.
   - Стал бы играть на бирже?
   - Ну нет. Я бы, Том, начал  строить  ветряные  электростанции.  Знаешь,
какие у нас ветры в прериях!  Зазвенел  бы  от  крыльев  весь  мой  Запад!
Говорят, энергетический кризис. А ведь если бы...  Фу  ты,  дьявол,  опять
кто-то... Каюта двадцать три? Том, давай, да поживей. Каюта суперлюкс.  За
сутки двести сорок долларов. Что-то у  босса  с  электробритвой.  Если  не
справишься, неси сюда... Да... пятьсот тысяч - это  сумма!  Сколько  можно
ветряков... - услышал Томас Кейри уже в дверях.
   По салону каюты 23 ходил высокий мужчина средних лет  в  одних  шортах,
его белесая кожа поросла на груди рыжеватыми волосами.
   На диване, обитом зеленым бархатом,  лежало  пышное  белое  платье,  на
ковре валялась изящная туфелька.
   Томас Кейри спросил:
   - Вызывали электрика?
   Вместо ответа рыжий показал глазами на  столик  возле  зеркала  во  всю
стену, на котором лежала бритва. Репортер взял бритву. Проверил, плотно ли
вошел штепсель в розетку, включил ножи. Бритва ожила.
   - Работает. Вы недостаточно плотно вставили вилку, сэр.
   Рыжий не ответил. Томас Кейри обратил внимание  на  его  нервное  лицо,
поросшее золотистой щетиной. Из соседней комнаты появилась молодая женщина
в бикини.
   - Боб! Вечно ты поднимаешь шум из-за пустяков...
   - А ты любому мужчине норовишь показаться голой.
   - Ты прав, Бобби. Мне доставляет удовольствие  радовать  зрителей.  Вот
тебе, - обратилась она к Томасу Кейри, - скажи не стесняясь, нравится  моя
фигура?
   - В женщинах мне нравится не одна только фигура, миледи.
   - Что? Что он сказал? Ты слышал, Боб? Каким тоном сказал  этот  наглец!
Выходит, что я только смазливая дура. Вышвырни его вон! Немедленно!
   Рыжий согнулся в пароксизме дикого хохота.  Он  стонал,  визжал,  махал
руками. Наконец пересилил смех:
   - Ой хорошо! Как хорошо ты ей врезал, парень! Она всегда  считала,  что
ее фигура - капитал, что не надо на на цент всего остального. Нет,  я  это
обязательно запомню, моя радость...
   Томас Кейри выскочил из каюты под  визг  разъяренной  красавицы,  ругая
себя, что не ушел раньше.
   "Действительно, будь на месте рыжего другой, могла возникнуть драка,  а
мне ее только и не хватало".
   Джеку он ничего рассказывать не стал.
   - Тебя, Том, ищет лейтенант Лоджо, - сказал тот. - Между нами: он такой
же лейтенант, как я - маршал. Он ждет тебя в баре на шестой палубе в нашем
радиусе. Давай жми. Он наш главный начальник. О Дешулло забудь.
   Лейтенант Лоджо встретил Томаса Кейри в коридоре.
   - Наконец-то я вас нашел! - воскликнул он, хватая Томаса Кейри за  руку
и крепко пожимая ее. - Идемте в бар. Там можно перекинуться парой слов без
того, чтобы за нами следили десять пар глаз. Знаете, клерки  уже  разнесли
слух, что вы не кто иной, как Майкл Корбет.
   - Чем он знаменит?
   - Ну тот кассир из аэропорта в Новом  Орлеане.  Тот,  что  увел  двести
тысяч долларов.
   - Этого еще не хватало! - возмутился Кейри.
   - Действительно, поклеп неприятный. И это еще далеко не все. Вот  сюда.
Проходите. Здесь уютно и нет липучих глаз.
   Сев за стойку, Томас Кейри вопросительно посмотрел на лейтенанта.
   - Что будем пить? - спросил тот.
   - Что хотите.
   - Тогда виски. Два виски! - крикнул Лоджо бармену.
   - Так что еще слышно обо мне?
   - Вторая новость более приятная. Вас засекли с  дочкой  шефа,  и,  сами
понимаете, строятся самые радужные для вас предположения.
   - Ну а еще?
   - К приятным для вас известиям можно отнести также  перевод  на  тысячу
двести долларов, полученный только что. Оплата в главном  вестибюле,  окно
номер три.
   - Благодарю за последнюю новость.
   - Понимаю: уезжали вы в некоторой спешке. Не прибавить ли вам еще льду?
   - Нет, благодарю. И слушаю вас.
   Лейтенант Лоджо покосился на бармена, стоявшего у другого конца стойки.
   - У меня  к  вам  предложение  -  работать  вместе.  Одному  невозможно
справиться с такой задачей. По крайней мере, труднее, много труднее.
   - Давайте для начала уясним.
   - Что?
   - Задачу.
   - Я готов. Как вы догадываетесь, речь пойдет о Паулине Браун, ну  не  о
ней самой, а о ребятах, что ее кокнули. Не так ли?
   - Вы думаете, преступники здесь?
   - Об этом говорит ваше присутствие на  "Глории",  мистер  Кейри.  Таких
людей,  как  вы,  не  посылают  ловить  журавлей  в  небе.  Как   показало
предварительное  расследование  -  их  двое.  По   всей   видимости,   они
пробираются в Австралию или в Новую Зеландию. Кроме бриллиантов они  взяли
наличными триста тысяч. Взломали сейф. Да что я вам все это объясняю!
   Томас Кейри задумался. Отталкивать лейтенанта не имело  смысла.  "Пусть
он считает, что и я охочусь за убийцами Браун, сам же  в  это  время  буду
нащупывать человека Минотти. Лоджо перестанет путаться под ногами, и в его
лице я даже получу неплохого помощника".
   - Поймите, что вам будет невозможно одному. "Глория" - плавучий  город.
Надо "просеять" около двух тысяч людей. У меня же есть осведомители  среди
команды. Конечно, их услуги  будут  стоить  денег,  но  игра  стоит  свеч.
Поверьте мне! Вы не раскаетесь. Я - детектив от рождения.
   - Хорошо, лейтенант, я согласен. Только давайте договоримся, что вы  не
станете мешать мне, все свои действия будете согласовывать со мной.
   - Ну конечно! - Лейтенант Лоджо радостно спрыгнул с  высокого  сиденья,
потом снова взгромоздился на  него  и  поманил  бармена:  -  Два  мартини!
Двойных! Нет, нет, мистер Кейри, не беспокойтесь, сегодня я плачу. Сегодня
у меня удачный день.
   Томас Кейри спросил, желая проверить сообщение Джека:
   - Куда все-таки подевался мистер Дешулло? Я ищу его весь день.
   Лоджо повел носом по сторонам и зашептал:
   - Между нами: его вообще не существует! Я теперь могу вам это  сказать.
Таких мертвых душ наберется у нас не один десяток. Между прочим, жалованье
на них идет.
   - Кто же его получает?
   -  Не  будьте  таким  наивным  человеком.  Капитан,  штурманы,  главный
механик.
   - Значит, это вы мой непосредственный начальник?
   - Ах, оставьте, шеф. Начальник вы, я - ваш помощник. Располагайте  мною
и всем составом административной службы. Вам теперь ни в  чем  не  откажет
сам Генри Гудвин.
   - Кто это?
   - Шеф административной службы.  Собственно,  второй  капитан.  Я,  если
пожелаете, могу посвятить вас в некоторые тонкости нашей  работы.  У  нас,
как при княжеском дворе, - уйма интриг! Идет  борьба  за  выгодные  места,
даже  среди  стюардов.  Везде  нужны  протекция,  разного   вида   взятки,
пресмыкательство. Вы спешите?
   - Да, есть еще задание на АТС. Затем - личные дела.
   - Про АТС можете забыть, я снял вас с дежурства. Джек хитрый малый,  он
заарканил вас, отпустив своего напарника играть в скат. Между прочим, игра
среди членов команды идет по каютам, и  особенно  в  третьем  классе,  где
иногда попадаются денежные люди. Там можно засечь и нашу  клиентуру;  если
же они птицы более высокого полета - тогда в судовом казино.  Вам  следует
посещать все наши злачные  места.  Ах  простите,  кого  я  вздумал  учить!
Вероятно, влияет мартини. А недурен напиток? Ну  идемте,  я  вас  провожу.
Жак, получи!
   Отделавшись от Лоджо, Томас Кейри из первого вестибюля позвонил  Джейн.
Ни ее, ни мисс Брук не оказалось в каюте. Мистера Гордона же он  застал  в
обществе Кинга. Пес, положив страдальчески сморщенную морду  на  лапы,  не
спускал глаз с хозяина, сидевшего за письменным столом.
   - А, Том! Наконец-то! Раз пять звонила  Джейн.  Я  только  что  пытался
разыскать вас на АТС. - Он положил на исписанный лист бумаги вечное  перо.
- Судя по вашему утомленному  лицу,  вы  опять  столкнулись  с  некоторыми
трудностями?
   Выслушав Томаса Кейри, мистер Гордон сказал:
   - Из всего самое важное - предложение лейтенанта Лоджо. Вы  правы.  Под
видом розысков убийц этой Браун можно заняться людьми Минотти и Чевера. Я,
поразмыслив наедине, пришел к заключению, что на судне  должны  находиться
несколько лиц. Люди,  подобные  Минотти,  тщательно  продумывают  операции
подобного  рода.  Болезнь,  смерть,  несчастный  случай  с   одним   может
перечеркнуть все планы. Нет, на судне находятся, по меньшей мере, трое.  Я
думаю, они намерены  утопить,  поджечь  либо  взорвать  судно  в  середине
плавания.
   - Любопытно, а почему?
   - Должно создаться впечатление, что судно было отлично  подготовлена  к
плаванию,  надежно  и  только  нелепая  случайность,   не   зависящая   от
судовладельца, привела к катастрофе.
   - Логично...
   - Так что у нас с вами есть  минимум  месяц-полтора  на  предотвращение
несчастья. Максимально используйте лейтенанта Лоджо, он обуреваем мечтой о
богатстве и  славе,  такими  рычагами  нельзя  не  воспользоваться.  -  Он
улыбнулся. Кинг, уловив хозяйскую улыбку, завилял обрубком хвоста. - Вот и
Кинг согласен. В нашем мире нет стимулов более сильных.  Что  же  касается
ваших посещений нефтепромышленника, кинозвезды и прочих пассажиров, то  вы
черпаете материал для своих будущих книг, так  сказать  побочный  продукт.
Итак, Том, все пока идет превосходно, лучше не придумаешь. Я вот  тоже  не
сидел без  дела,  видите,  сколько  испортил  бумаги  с  фирменным  знаком
судоходной компании "Чевер лайнз". Я  пытаюсь  понять  психологию  главных
героев. Особенно труден для меня мистер Чевер. Ради чего отец  решает  так
хладнокровно и расчетливо убить единственную дочь? Может,  он  делает  это
отчаявшись, ожидая неминуемого краха, потому и решает пожертвовать дочерью
для спасения своего имени, богатства, положения?..
   Томас Кейри кивнул:
   - Все это он может сохранить, получив колоссальную страховку!
   - Только надеется получить, но ее могут  еще  и  не  присудить.  И  ему
необходимо все обставить с таким расчетом, чтобы у комиссии  экспертов  не
было даже малейших подозрений в злом умысле. И вот здесь у мистера  Чевера
главный козырь - дочь. Кто может поверить, что он задумал потопить  судно,
на  котором  плывет  его  единственное  дитя?  Возможно,  Чевер  идет   на
преступление  ради  другой,  более   сильной   любви,   а   может,   из-за
всепожирающей алчности. Тут есть над чем подумать, Том...
   - Трудно себе представить более страшную, бессмысленную жестокость!
   - Милый Том! Я не отсылаю вас к примерам из английской истории, которые
использовал в своих трагедиях великий Шекспир. Сотни лет спустя жестокость
становится  изощреннее,  принимает  глобальный  характер.  Наше  общество,
несправедливое в своей основе, способно  на  все,  чтобы  сохранить  себя.
Вспомните первые взрывы атомных бомб над мирными городами Японии, войну во
Вьетнаме,  политические  убийства,   стравливание   африканских   народов,
подготовку к новой мировой войне. Так  что  Чевер  и  Минотти  созданы  по
образу и подобию породившего их  общества.  Но  в  этом  обществе  есть  и
противоборствующие силы, и мы с вами их представители. Наша беда,  что  мы
пока сражаемся в одиночку, стремимся победить не глобальное зло, а  только
жалкие его крупицы... Я вас опять заговорил?  Хорошо,  отпускаю.  Идите  к
Джейн и уговорите ее сойти на берег и остаться в Гонолулу.
   - Вы читаете мои мысли, Стэн. Боюсь только, что у нее другие планы.
   - Внесите в них коррективы, Том. Уходите  же  поскорее.  Кинг,  помахай
дяде Тому хвостом.


   Джейн сидела в шезлонге  под  тентом.  На  ней  было  белое  полотняное
платье, большие темные очки, сандалии на босу ногу.  На  палубе  у  кресла
лежал томик дешевого издания Уорда Джаста.
   - Наконец-то объявился, - сказала она. - Сесть  тебе  уже  негде.  Идем
постоим у борта или спустимся  пониже.  Сегодня  здесь  не  протолкнуться.
Только сейчас все любовались очаровательным островком. Десяток пальм и еще
клочок какой-то растительности, крохотный пляж, и на нем - ни души. Вот бы
где пожить, Том, хоть денек! Ну что же ты такой мрачный?  Как  твоя  новая
работа? Я звонила в АТС, просила направить тебя в каюту четыреста  четыре.
Не дождалась и вот вылезла сюда. Ну что случилось?  Подними  же  хоть  мою
книгу. Тебе нравится Джаст?
   - Хороший писатель. Умеет распотрошить своих персонажей.
   - Я осилила только три страницы. Показалось скучновато. Не наступи  той
полураздетой блондинке на ноги. Смелее иди к борту.
   Они остановились у оградительной сетки. На  горизонте  темнело  облако.
Вспыхивали и гасли барашки на ультрамариновой воде.
   - Боже милостивый, - сказал Томас Кейри, - как  прекрасна,  как  велика
наша планета!
   - Совершенно верно. Ну а в остальном? Что все-таки  произошло?  Что  ты
хочешь сказать мне и не решаешься?
   - Видишь ли... Я немного устал. Сегодня был такой  суматошный  день,  к
тому же изрядно выпил. Вначале у нефтяного короля...
   Она слушала с большим интересом, спросила:
   - Так, говоришь, звезда  была  в  одном  бикини?  У  нее  действительно
хорошая фигура, по-моему, она только демонстрирует тело в своих ролях. Все
же ты был невежлив с дамой, Том. Я бы на ее месте тоже обиделась.
   - Но у тебя есть еще и душа, Джейн.
   - Благодарю. Все же так больше не поступай.  Женщинам  нельзя  говорить
обидные вещи. Тем более если это правда. Ты  заметил,  Том,  что  в  самой
горькой правде мы не признаемся даже самим себе? Ну а еще какие новости?
   - Мне пришел перевод на тысячу двести долларов, и я до сих пор  его  не
получил.
   - Так идем немедленно. Тебе непременно надо обзавестись парой костюмов,
рубашками, я видела отличные панамы. В общем, я тебе помогу все подобрать.
   В веселой кутерьме они  накупили  ворох  вещей.  Джейн  остановилась  у
витрины ювелирных изделий. Примерила гранатовое в темном  золоте  ожерелье
индийской работы. Кейри торопливо отсчитал стопку долларов.
   - Том, милый! - сказала девушка, любуясь собой в зеркале. - Мне никогда
еще не делали более приятного подарка! У меня есть к тому же и  гранатовые
серьги.
   - И я никому ничего не дарил с такой радостью. Думаю, мне  было  дарить
даже приятнее, чем тебе принимать подарок.
   - Обмен любезностями затягивается. Ты лучше скажи, сколько денег у тебя
осталось?
   - Двадцать долларов. Эта сумма последнее время составляет мой оборотный
капитал.
   - Двадцать! Так это же очаровательно. Проводи меня и иди переоденься  к
ужину. Передай привет своему очаровательному негру. Мне тоже надо  кое-чем
подзаняться. Прикинуть, что надеть. Ведь сегодня что-то вроде  бала  после
ужина, по крайней мере  будут  танцы.  Надень  темный  костюм  и  ярчайший
галстук. - У дверей прошептала нежно: - Поцелуй меня, милый...
   Томас Кейри ввалился в каюту мистера Гордона со свертками и  коробками.
Посмотрев на его лицо, поглупевшее от счастья, мистер Гордон спросил:
   - Все уладилось?
   - Я счастлив, дорогой Стэн. Джейн - удивительная девушка! Все  это  она
выбирала.
   - Рад за вас, Том. Ну а насчет Гонолулу?
   Том глубоко вздохнул и виновато улыбнулся:
   - Не смог. Язык не поворачивался. Стоило лишь заговорить об  этом,  как
она вытянула бы из меня все. У нее было такое безмятежное  настроение.  Вы
знаете, что сегодня после ужина или даже во время его  будет  бал,  танцы?
Надевайте свой смокинг!
   - Бал так бал. Значит, вы не решились. Может, и  к  лучшему.  Еще  есть
время. Поговорите с ней об этом на берегу.
   - Стэн,  поймите,  как  я  ей  объясню,  какие  выставлю  причины?  Она
предложила пожениться в Гонолулу и остальной рейс сделать нашим  свадебным
путешествием. Я же без объяснения причин оставлю ее на берегу одну. Да она
и не останется! Есть единственное средство - сказать ей все!
   Мистер Гордон молчал,  пока  Томас  Кейри  распаковывал  свои  свертки,
только смотрел на молодого человека долгим взглядом.
   -  Вы  думаете,  Джейн  испугается,  струсит?  Предоставит  нам   одним
выпутываться из этой истории? - спросил он.
   - Конечно нет. Она останется с нами. Но представляю, как это омрачит ее
жизнь! Я боюсь за нее.  Несколько  минут  назад  она  говорила  о  горькой
правде, которую мы часто носим и боимся признаться в ней даже самим  себе.
Она будет потрясена. Каким страшным станет для нас свадебное  путешествие,
особенно для нее!..
   - И все-таки вы скажете ей. В своей роли она восстанет до высот героинь
греческой трагедии - любящая, смелая, благородная! Нет, Том,  надо,  чтобы
она все узнала.
   - Только не сегодня.
   - Хорошо. Не станем ей портить нынешний вечер. - Он погладил  Кинга.  -
Ну, дружище, тебе пора в свой "люкс". Судовые правила не допускают  твоего
присутствия в ночное время в каютах пассажиров. Томас, мы  оставляем  вас.
Где твой поводок, Кинг?
   Мистер  Гордон  шел  по  коридору,  с  улыбкой  поглядывая  на   своего
четвероногого друга Кинга. Профессор все больше уверялся в том, что  скоро
будет найден след сообщников Чевера и Минотти. Как это произойдет, он  еще
не представлял, у него пока только возникло слабое, ничем не  обоснованное
подозрение, что люди, которых они  с  Томом  Кейри  стремятся  обнаружить,
где-то совсем близко, что с одним из них он разговаривал уже нынче.
   "Доказательств  никаких.  Мне,  как  и  Тому,  все  начинают   казаться
преступниками", - подумал он, уступая дорогу  коляске,  в  которой  сидела
старая женщина, коляску толкал чернокожий слуга.
   - Боже! Что за прелестный пес! - сказала старая женщина. - Должно быть,
необыкновенно умен. Чей же он?
   - Мой, мэм.
   - Ах вот как... - Старая женщина отвернулась, потеряв всякий интерес  к
собаке негра и к ее хозяину.
   Мистер Гордон дружески кивнул слуге, тот расплылся в улыбке  и  покатил
шикарную коляску со старухой,  которая,  видимо,  "стоила"  также  немалых
денег.
   "Старая плантаторша. Такую узнаешь  в  тысячной  толпе.  В  ее  взгляде
веками воспитанное презрение к черному рабу", - подумал мистер Гордон  без
тени обиды, просто констатируя факт, он даже  почувствовал  к  ней  что-то
похожее на жалость, презрительную жалость.
   В собачьем  "люксе"  он  застал  Гарри  Уилхема,  беседующего  с  отцом
Патриком. Увидев мистера Гордона, миссионер  развел  руками  и,  улыбаясь,
двинулся к нему навстречу.
   -  Дорогой  брат,  как  я  рад  вас  видеть!  Хотя  мы  совсем  недавно
расстались. Я зашел сюда навестить Сигму. Синьор Антиноми занят и попросил
меня узнать о  здоровье  его  любимой  собаки.  И  господь  наградил  меня
знакомством с хорошим человеком - мистером  Уилхемом.  Присядьте  с  нами,
мистер Гордон. Мистер Уилхем - великолепный рассказчик. Правда, он, как  и
большинство нашей молодежи, подвержен сомнениям в вере.
   Гарри Уилхем водворил Кинга в его клетку и  подошел  к  ним  с  ехидной
улыбкой на красном от загара лице.
   - Садись, дорогой Гарри, и я думаю, мистер Гордон не будет в претензии,
если я доскажу историю своих  скитаний,  в  которых  проявлялся  указующий
перст и милость всевышнего. И ты, наверное, не будешь  против,  если  я  в
нескольких словах введу мистера Гордона в русло нашей беседы?
   - Валяйте, отец, вас слушаешь, будто холодное пиво пьешь.
   - Пример, я бы сказал, не особенно удачный,  зато  образный.  Так  вот,
мистер Гордон, я тут говорил о своей многотрудной жизни, своих скитаниях в
лесах и тлетворных болотах на Филиппинах,  Борнео,  Новой  Гвинее,  когда,
уповая на  господа,  я  сохранял  жизнь  и  здоровье  и  нес  слово  божье
язычникам. Не так ли, Гарри?
   -  Истинный  крест  так,  святой  отец!  Прямо  диву  даешься,  как  вы
вывертывались из всех переделок.  И  какие  вы  слышали  голоса  и  видели
знамения.
   - Имеющий уши да слышит, имеющий глаза да видит, Гарри.  И  ты  в  свою
жизнь не раз ощущал руку божью, отводящую тебя от зла и даже гибели, да не
вдумывался в происходившее, объясняя все случаем и везением. Так было и со
мной, пока не произошел один из  таких  случаев.  Вам  не  скучно,  мистер
Гордон?
   - Нет, что вы, отец Патрик! Область чудесного меня всегда интересовала.
   - Произошло это со мной еще до принятия  монашеского  сана.  Случай,  о
котором  я  расскажу  сейчас,  и  побудил  меня  посвятить  остаток  жизни
проповеди слова божьего. А тогда я был не то что безбожником, просто,  как
и ты, Гарри, не вникал в тайну господней благодати. Был я золотоискателем,
торговцем - словом, человеком, погрязшим в суете мирской. Был у меня  друг
- Курт Бекер. С ним мы и пытали счастье, вернее, подвергались  неслыханным
мучениям, упокой господи  его  душу.  Происходило  это  на  Новой  Гвинее.
Углубились мы с ним миль на двести от берега в горы, и надо  сказать,  что
нашли золото, и немалое - кварцевую жилу и в ней золотые  прослойки  вроде
паутины. Забыв обо всем, с утра до вечера долбили мы  кварц,  выбирали  из
него золотые самородки...
   - Видно, подходяще наковыряли? - спросил Гарри Уилхем, всем своим видом
выражая крайнюю заинтересованность.
   - Много, сын мой, и не унести,  а  мы  все  долбим  и  долбим.  В  двух
рюкзаках до половины набралось этого дьявольского металла.
   - Надо было сматывать удочки.
   - Жадность обуяла, Гарри. - Отец Патрик с укоризной посмотрел на  Гарри
Уилхема. - Господь тогда показал нам,  что  не  за  тем  золотом  гонимся.
Показал тщетность богатства и ценности вечные. Кончились у  нас  продукты.
Курт возроптал, и к вечеру его ужалила змея - через  час  бедняга  отошел.
Остался я один...
   - С двумя рюкзаками? Сколько же там было?
   - Килограммов пятьдесят в каждом, а то и побольше.
   - Надо же! Повезло вам, святой отец. Ну и как же?
   - Трудную ночь провел я,  сын  мой.  Утром  собрался  уходить.  Отсыпал
килограммов  десять,  остальное  стал  было  закапывать,  как  из-за  скал
высыпали дикие папуасы и схватили меня, грешного.
   - А золото?
   - Вытряхнули на землю, как ненужный песок. И правильно сделали.
   - Не сказал бы, - заметил Гарри Уилхем.
   - Не спеши, друг, с заключением. Повели меня папуасы  невесть  куда,  и
тут впервые обратил я взор к небу, понял тщету богатства и вечную ценность
истины. Дикари были раскрашены белой глиной, несли щиты с копьями.  Как  я
понял впоследствии, совершали они набег на соседнее племя, и неудачно...
   - И тут вы им подвернулись?
   - Так, сын мои. На мое несчастье.
   - Крепко влипли!
   - Ты слушай внимательно и вникай в самую суть, сын мой.
   - Тем и занимаюсь, отец. Валяйте дальше!
   - Силы я потерял и от голода, и от жары, и, что греха таить, от страха.
Они несли меня, связав по рукам и ногам, продев палку в петли.
   - Как кабана? - с восторгом заметил Гарри Уилхем,  смешливо  поглядывая
на мистера Гордона, невозмутимо слушавшего эту увлекательную историю.
   - Принесли меня в деревню.  Жалкие  хижины.  Даже  свиней  не  видно  -
основного богатства этих дикарей. Бросили меня на землю в центре  деревни.
Сбежались жители. В их глазах и на размалеванных лицах я  прочитал  что-то
похожее на жалость и возблагодарил господа. Надежда  наполнила  мою  душу.
Меня начали ощупывать и сокрушенно качать головами. Тут я понял,  что  они
сожалеют, что я слишком худ и не  смогу  насытить  всю  голодную  деревню.
Появился папуас, похожий на  дьявола,  с  каменным  топором  в  руке,  все
расступились. Матери вытолкнули детей вперед, чтобы те полюбовались редким
зрелищем. Я же продолжал уповать на господа. Такая у меня появилась сила и
уверенность, что я освободил руки от пут, и когда папуас - а он был вождем
племени - замахнулся топором, чтобы размозжить мне голову, я воздел руки к
небу, и тут, о чудо! Ударил гром, вождь рухнул на землю, а вершина  пальмы
вспыхнула ярким пламенем. Папуасы попадали  ниц.  Я  пробыл  у  них  более
месяца, проповедуя слово божье. Выучил их бедный язык. С тех пор,  оставив
все помыслы о богатстве, я стремлюсь с библией в руках проникнуть в  самые
глухие места и нести туда истину. Вот, друзья мои, одна из многих историй,
в коих виден указующий перст всевышнего.
   - А золото? - спросил Гарри Уилхем. - Подобрали на обратном пути?
   - Ах, Гарри, Гарри! - с укоризной сказал отец  Патрик.  -  Разве  можно
сравнить с каким-то металлом благодать, осенившую меня?
   - Да, отец, я вас понимаю, но на одной благодати далеко не  уедешь.  За
свой-то люкс вы платили, думаю, не благодатью.
   - Червь неверия и сомнений глубоко запал  тебе  в  душу,  сын  мой,  но
придет время, и скоро, когда ты вспомнишь мои слова. Что же касается  того
жалкого жилища, в которое поместили меня братья из миссии, то я не вижу  в
нем ничего, кроме стен и крыши. Я могу ехать и на  палубе,  и  в  трюме  с
одинаковой благодарностью к руке дающей. - После этого отец Патрик  сказал
мистеру Гордону: -  До  вечерней  трапезы,  друг  мой,  -  и  торжественно
удалился.
   Гарри Уилхем спросил:
   - За кого он нас принимает, как вы думаете?
   Мистер Гордон пожал плечами:
   - Возможно, за людей, которых можно вернуть в лоно католической церкви.
   - Такими детскими хохмами? Нет, мистер Гордон, по-моему, старик  просто
придуривается. Напускает на себя. Что в его словах  верно,  по-моему,  так
это то, что был он бродягой и жуликом. Не кокнул ли  он  своего  напарника
возле золотой жилы и вот теперь, обрядившись в сутану,  совершает  круизы?
Что в нем подозрительно, так это ханжеская елейность.  Хотя  у  попов  это
сплошь и рядом. Да ну его ко  всем  святым,  мистер  Гордон!  Скоро  будет
закат, видите, солнышко вот-вот плюхнется в воду. Закаты  в  этих  широтах
прямо загляденье! Жарьте на верхнюю палубу, оттуда самый  вид,  а  я  ужин
начну разносить своей лохматой братии. Меня,  кажется,  навечно  закрепили
здесь, и я  не  ропщу,  а,  как  сказал  бы  отец  Патрик,  возношу  хвалу
всевышнему  за  то,  что  он  надоумил  администратора  третьего   сектора
поступить так, а не иначе. - Гарри Уилхем состроил постную  физиономию  и,
вздохнув, сказал совсем другим тоном: - Заходите почаще, мистер Гордон,  и
приводите своего друга.
   - Придем, Гарри. Кингу не давайте много овсянки, а то у него  появилась
одышка.
   - Есть, мистер Гордон. Опять вы слишком щедры со мной...
   Как только  мистер  Гордон  оставил  свою  каюту,  раздался  телефонный
звонок. Томас Кейри поспешно схватил  трубку,  думая  услышать  Джейн,  но
звонил Лоджо:
   - Извините, мистер Кейри. Есть важные новости. Я могу увидеть вас через
пять минут?
   - Где?
   - Можно воспользоваться отсутствием мистера Гордона?
   - Не совсем удобно... Хорошо, приходите.
   Лейтенант Лоджо явился  ровно  через  пять  минут.  Взглядом  детектива
оглядел каюту, для чего-то зашел в ванную  комнату,  открыл  там  краны  и
сказал, снизив голос до шепота:
   - Профессиональная предосторожность. Сегодня шеф спрашивал меня, отчего
я так обхаживаю вас. Кто-то ему  доносит  о  наших  деловых  встречах.  Вы
понимаете, что он не заинтересован в освещении истинного положения дел  на
судне? Только фиктивные служащие дают его компании более ста тысяч в  год.
Но я не за этим. Вы должны знать, что только что в каюте 701  найден  труп
некоего  Герберта  Барреры,  младшего  сына  Джозефа  Барреры,  известного
торговца наркотиками. Эта семья вот уже  в  течение  десяти  лет  снабжает
героином Лос-Анджелес, Сан-Франциско, Нью-Йорк,  Чикаго  и  еще  множество
других городов помельче. Доходы до восьми миллионов долларов в год.  Ехал,
по всей видимости, за товаром. Убит за игрой в карты. Ограблен.
   - Чем убит?
   - Из бесшумного пистолета, двумя выстрелами. Сейчас лежит в  морге  при
лазарете.
   - Он имеет какое-нибудь отношение... к нашему делу?
   - Думаю да. Его пришили  или  представители  конкурирующей  фирмы,  или
гангстеры, оказавшиеся на судне по другому поводу.  Игра  шла  на  крупные
суммы. За диваном найдены смятые банкноты на сумму восемьсот тридцать семь
долларов. На ковре - бумажник убитого, в нем два  отверстия  диаметром  по
три миллиметра. Также одна бумажка в сто долларов с пулевыми отверстиями.
   - На кого падает подозрение?
   - Пока веду следствие. Все это надо делать крайне осторожно,  чтобы  не
узнали  пассажиры.  Может  возникнуть  паническое  бегство  на  берег,   в
Гонолулу. Мне пока стало  известно,  что  Барреру  незадолго  до  убийства
видели с неким синьором Антиноми.
   - Антиноми?!
   - Вы его знаете?
   - Мельком. Меня познакомил с ним отец Патрик.
   Глазки лейтенанта Лоджо сверкнули:
   - Патрик, говорите? Кольцо сужается! Вот видите, что значит работать  в
тесном контакте с коллегой! Я не удивлюсь, если  окажется,  что  от  убийц
Барреры ниточка потянется к Паулине Браун. Сегодня нам надо быть в казино.
Если Антиноми игрок, то он обязательно застрянет  там.  Так,  часов  около
одиннадцати, когда начинают накаляться страсти.  Не  беспокойтесь,  я  вас
найду. Развлекайтесь. Я же буду начеку. Какая уйма дел  наваливается!  Ну,
бегу. - Он дружески потряс руку Томасу Кейри.


   Томас Кейри и Джейн любовались пышным тропическим закатом. После  ужина
много танцевали.  Томас  не  отрывал  глаз  от  своей  невесты:  она  была
необыкновенно  хороша  в  светло-лиловом  платье,  к  которому  очень  шли
гранатовые ожерелье и серьги. Томас забыл на время  о  нависшей  над  ними
беде, танцуя с Джейн, слушая ее  милый  голос.  Лейтенант  Лоджо  появился
неожиданно, развеяв очарование вечера, музыки, танцев.
   - Пора! - сказал он, таинственно улыбаясь девушке.
   Узнав, что лейтенант приглашает в казино, Джейн сказала:
   - Нам необходимо выиграть уйму денег. Том  истратил  все,  что  у  него
было.
   - Ну не  совсем.  У  меня  остались  счастливые  двадцать  долларов,  -
улыбнулся Кейри.
   - Вот мы их и поставим на "красное".
   Казино занимало обширное помещение на пятой  палубе.  В  самом  большом
игорном зале находилась рулетка, в трех смежных каютах играли  в  азартные
карточные игры. Стоял  приглушенный  гул  возбужденных  голосов.  К  столу
рулетки протолкались с трудом.
   Джейн выиграла шесть раз подряд, ставя на  "красное",  затем  поставила
весь выигрыш - шестьсот сорок долларов - на "чет" и проиграла.
   - Вот и отлично, - сказала она с сожалением, - я думала, что мы  сорвем
банк. Но отложим эту операцию до другого раза. Теперь попробуем счастья  в
карты. У меня тоже есть что-то в сумке.
   Лейтенант Лоджо сказал:
   - У вас столько счастья, Джейн, что стоит ли его разменивать в игре?
   Она восторженно поглядела на него:
   - Синьор Лоджо!  Как  вы  хорошо  сказали!  Никаких  карт!  Идемте  еще
танцевать и пить шампанское!
   - Одну  минутку,  -  сказал  лейтенант  Лоджо.  -  Заглянем  все  же  к
картежникам. Только на минуту.
   Джейн вопросительно посмотрела на Тома, и тот кивнул:
   - На минуту так на минуту, раз просит лейтенант.
   За большим круглым столом у окна Том сразу увидел  синьора  Антиноми  и
отца Патрика. Антиноми метал банк. Играли в "двадцать одно". Посреди стола
возвышалась груда бумажных долларов. Антиноми выигрывал. Карты, как живые,
вылетали из-под его тонких пальцев, и ложились на стол  перед  партнерами.
За столом сидело шесть  игроков.  Отец  Патрик  выиграл  двести  долларов,
остальные четверо проиграли. Один из них - человек с  энергичным  лицом  и
широкими плечами, - медленно подвинув на середину стола несколько пачек по
пятьсот долларов, стал  рыться  в  карманах,  и  на  столе  оказалась  еще
изрядная сумма. Он поставил на карту все - и опять проиграл.
   Легко поднялся, сказал, улыбаясь:
   - Сегодня твоя взяла. Ничего не  скажешь  -  чисто  мечешь.  Посмотрим,
хватит ли у тебя пороха на завтра.
   - Всегда к твоим услугам,  Банни,  -  ответил  банкомет,  сдавая  карту
очередному партнеру.
   Банни направился из комнаты о видом победителя.  Видно  было,  как  под
пиджаком из дорогой серой материи напрягались бугорчатые мышцы его спины и
рук.
   Лейтенант Лоджо, нервно стиснув руку Томаса Кейри, шепнул:
   - Это он. Извините, Джейн. - И кинулся следом за Банни.
   Джейн спросила, когда они вышли из казино:
   - Что это все значит, Том? Почему лейтенанта так заинтересовал  человек
в сером?
   - Видишь ли, Лоджо -  местный  детектив,  он  кого-то  разыскивает,  и,
видно, этот человек показался ему подозрительным.
   - Ой, Томас, когда-нибудь ты мне все, все расскажешь! Ты меня все время
от чего-то охраняешь, вернее, отстраняешь. Может,  ты  делаешь  правильно.
Зачем мне эти игроки и нелепый синьор Лоджо? Я знаю, тебе  они  нужны  для
книги. Идем, милый, на палубу. Посмотрим, как  мерцает  океан  при  лунном
свете.
   В третьем часу ночи лейтенант Лоджо долго стучался в каюту Бетти,  пока
та не проснулась.
   - Вы с ума сошли, Никколо! - сказала она через двери, дрожа от  страха.
- А вдруг вас кто-то увидит?
   - Тихо, Бетти, - сказал лейтенант,  входя  в  каюту.  -  Я  не  мог  не
поделиться с тобой успехом. Понимаешь, я нашел убийцу...
   - Неужели? Как вам это удалось?
   -  За  игорным  столом.  Я  заметил  сто  долларов  с  дырявым   углом,
точь-в-точь что остались в бумажнике Барреры. Этот малютка  Банни  вытащил
банкнот из бокового кармана и еще секунду-другую  замялся:  ставить  -  не
ставить, потом швырнул в кучу и все просадил Собачьему Хвосту.
   - Какому хвосту?
   - Антиноми. Тому, что едет с овчаркой. Они все одна шайка-лейка. Я  все
мигом прикинул и пошел за Малюткой Банни.
   - Погодите, Никколо! Так этот Малютка - убийца Барреры,  а  не  Паулины
Браун?
   - Пока мне ясно только это и то, что Малютка - мокрушник. А раз так, то
и бедная Паулина могла стать его жертвой. Я кое-что вытянул  из  него.  Мы
часа два таскались с ним по барам. Потом он пригласил меня к себе.  И  там
нахлестались.
   - Как он не выкинул вас в окно! Ну-ка повернитесь к свету. О боже!  Что
с вашим левым глазом?
   - Это когда я прижал его к стенке. И знаешь, что он мне сказал,  прежде
чем я вышел от него? Он заявил, что купил билет на  эту  лохань  -  так  и
сказал: "лохань", - чтобы отдохнуть, как вся прочая  сволочь.  Завтра,  то
есть уже, наверное, сегодня, я им займусь вплотную. Ты меня знаешь. Если я
за что взялся...
   - Вы умница, милый  Лоджо!  Подождите,  я  сейчас  принесу  из  аптечки
свинцовой примочки.
   Лейтенант Лоджо не дождался Бетти; растянувшись на диване, он в тот  же
миг уснул.



        ГИБЕЛЬ ТАНКЕРА

   После завтрака старшина Асхатов  включил  приемник  и,  покрутив  ручку
настройки, поймал волну базовой радиостанции.  Радист  Крутиков  передавал
приказание командиру самоходной баржи мичману Малагину  взять  в  рыбачьем
поселке бригаду художественной самодеятельности и доставить на базу.
   - Сегодня у нас концерт, - печально сказал Горшков.
   -  Подумаешь,  -  старшина  наигранно  усмехнулся,  -  видали  мы   эту
самодеятельность и еще, Алексей, не раз увидим. А вот никто  из  наших  не
совершал такого плавания. Ну что, не правда?
   Горшков и Авижус сумрачно молчали.
   - Ну что вы носы  повесили?  Концерт  вам  надо  -  пожалуйста,  сейчас
поймаем, джаз или еще что.
   - Ты погоди, Ришат, - остановил Петрас, - наших еще послушаем. Что  это
Крутиков как будто застучал морзянкой?
   - Сводку передает, - сказал Горшков. - В это  время  он  всегда  сводки
передает. Нас вот что-то забыл...
   - Не забыл. - Асхатов сурово глянул на Горшкова. - У нас не забывают  о
товарищах.
   - Так что же он?..
   - Может, уже вызывал или еще вызовет... Ага! Ай да Крутиков! Ну что!
   Послышался слабый голос базового радиста:
   - КР-16... Слушайте меня, КР-16!..  К  вам  на  помощь  вышли  корабли.
Попытайтесь исправить рацию. Держите с  нами  связь...  Все  посылают  вам
привет. До свидания, товарищи. До скорой встречи...
   - Вот так, друзья! - ликующе глянул на матросов старшина. - Теперь  уже
скоро мы увидим своих. - Он потер руки и подмигнул. - Отличные у нас деда.
Интересно, откуда разведчики покажутся? Могут с кормы, могут и  с  бортов.
Скорость-то у них адская, они, может, уже полокеана обшарили, а  невдомек,
что мы вот уже где чапаем. Ну а теперь, ребята, по  этому  случаю  давайте
устроим концерт. - Он завертел ручку настройки. Сразу  зазвучала  японская
речь, потом застонала китайская певица.
   - Поищите Владивосток, - попросил Горшков.
   - Стараюсь. Вот, наверное, Манила, а это Гонолулу -  гавайские  гитары.
Где  же  наши?  Постойте,  братцы...  -  Старшина  прислушался  к   словам
английского диктора. - Постой,  постой,  ребята,  я  как  будто  разбираю.
Передают австралийцы. - Он долго слушал. Выключил приемник и сказал: - Вот
такие пироги, ребята. В  английском  я  не  так  уж  силен,  в  парламенте
выступать не смогу, а понимать - понимаю, особенно когда внятно читают,  а
сегодняшний диктор прямо все разжевывал. Попадались, правда, и  незнакомые
слова, да общий смысл я уловил.
   - Что-то о гибели танкера? - спросил Горшков.
   - Да, Алеша. Название только не разобрал.
   - "Олимпик", - подсказал Авижус.
   - Ишь ты! - удивился старшина. - Разве и  ты  в  английском  кумекаешь?
Может, и тоннаж разобрал?
   - Двести пятьдесят тысяч тонн как будто.
   - Ну вот это верней - как будто.
   Авижус покраснел и стал смотреть в окно, обиженный тоном старшины.
   - Ты, Петрас, не дуйся, - сказал Асхатов.
   - Я и не дуюсь.
   - Люблю самокритичных людей. Так вернемся к танкеру. Странная  история.
Судно погибает при тихой погоде и спокойном море, и танкер, как  я  понял,
совсем новехонький.
   - Так в чем же дело? - спросил Горшков. - Налетел на скалы?
   - Нет. Капитан посадил команду на шлюпки и пустил судно  по  ветру,  на
рифы. Тут дело связано со страховкой, братцы. Хозяева  -  какие-то  греки,
судя по фамилии. Ты не расслышал, Петрас, кто именно?
   - Костакис.
   - Точно, Костакис. У него не  один  танкер.  А  сейчас  у  них  кризис.
Задержка с перевозками с Ближнего Востока. Суда  стоят  без  дела,  а  это
влетает в копеечку. Так  что  набегает  немало  тысяч,  ну  и  этот  грек,
пораскинув мозгами, решил утопить "Олимпик".
   - Это его дочь, - сказал Петрас. - Старик умер в прошлом году.
   - Припоминаю. В самом  деле  отдал  концы.  Так,  стало  быть,  оставил
толковую дочь. Такая не пропадет.
   Горшков с удивлением спросил:
   - И вы думаете, что эта тетка отхватила несколько десятков миллионов?
   - Все может быть. Судно застраховано.  Погибло.  Попробуй  докажи,  что
машины были в исправности.
   - Не докажешь, - подтвердил Авижус. - Прибоем все искорежило.  Мы  тоже
однажды пытались спасти  иностранца  в  Индийском  океане,  да  затянулись
переговоры с капитаном судна. Это был  французский  пароход  "Фламмарион".
Двенадцать  тысяч  тонн.  Шел  с  грузом  пшеницы   из   Австралии.   Пока
договорились,  начался  шторм.  Не  подойти  к  рифам.  Так  на  глазах  и
переломило судно пополам.
   - А люди? - спросил Горшков.
   - Один кочегар погиб. Каким образом - неизвестно. Все как будто сели  в
шлюпки, и вдруг уже у нас, на "Нептуне", одного недосчитались. На  пароход
наш капитан послал  людей.  Так  и  не  нашли.  Такое  бывает:  испугается
человек, запаникует, а там и  волной  смоет  запросто.  В  такой  суматохе
потерять человека легко.
   Весь день разговоры возвращались к погибшему танкеру.
   -  Знаете,  что  собой  представляет  танкер  грузоподъемностью  двести
пятьдесят тысяч тонн? - спросил старшина.
   - Огромное судно, - сказал Горшков.
   - Да чуть не полкилометра длиной. Сколько на него  стали  пошло!  Какие
машины! Электроника! Матросы на  таких  судах  по  палубе  на  велосипедах
ездят, потому пробежишь из конца в конец - и язык  высунешь,  да  и  время
теряешь. Видал я такие суда и в море, и в  Японии,  в  Осаке.  -  Старшина
Асхатов  усмехнулся  и  попросил  Авижуса  подать  гвозди;   они   с   ним
ремонтировали мачту.
   Из рубки откликнулся Горшков:
   - Взяла бы и продала по дешевке свой танкер в слаборазвитую страну -  в
Гану или в Анголу.
   Старшина с Авижусом переглянулись.
   - Эх, Алеха! - сказал старшина, вгоняя гвоздь в доску. - Не  знаешь  ты
законов капитализма. Ну отдаст она танкер -  и  лишится  своих  пятидесяти
миллионов...
   - А сколько стоит наш катер? - спросил Горшков.
   Старшина ответил, пожав плечами:
   - Тысяч двадцать, видимо, не меньше, по государственной цене.
   Поделив в уме пятьдесят миллионов на эту сумму, Горшков сказал:
   - На страховку можно построить две тысячи пятьсот таких катеров.  Целый
вспомогательный флот.
   -  Зачем  мелочиться,  -  сказал  Авижус,  -  хватит  десятка  на   три
кораблей-пятитысячников, а то и больше.
   Стоял уже полдень, солнечный свет лился через кисею тумана, океан катил
на  юго-восток  бесконечные  валы,  на  них   вспыхивали   пеной   гребни.
Поскрипывала самодельная мачта под напором паруса. КР-16 старательно резал
носом синюю воду, торопясь в неизвестность.



        ПАРТИЯ В КАРАМБОЛЬ

   Капитан Смит натер конец кия мелом,  глядя  на  расположение  шаров  на
зеленом сукне биллиарда. Предстояло сделать очень трудный карамболь: биток
должен слегка задеть желтый шар, удариться в  длинный  борт  и,  отскочив,
коснуться красного, стоявшего  у  короткого  борта.  Карамболь  получился.
Капитан усмехнулся. До конца партии ему не хватало всего пятнадцать очков.
   Под колонкой  цифр  на  доске  негр-маркер  подписал  пять  очков  и  с
сочувствием посмотрел на проигрывающего мистера Гордона.
   Капитан сказал:
   - Ваша игра, Стэн. Чтобы сравняться, вам надо набрать  только  двадцать
пять очков. Играйте смелее, и чем черт не шутит!
   - Задача для меня непостижимой трудности. Ведь я очень слабо  играю.  В
нашей университетской биллиардной я почти всегда проигрывал.  Были  просто
потрясающие игроки среди студентов...
   Он сделал карамболь очень легкий, затем получился  и  второй,  шары  не
раскатывались далеко, и он взял  еще  десять  очков.  Теперь  он  отставал
только на пять очков.
   - Я сам удивляюсь, - сказал мистер Гордон с виноватой улыбкой. - Ну  уж
такой мне никогда не сделать!  -  Он  ударил  желтый  шар,  и  его  словно
магическая сила потянула к другому шару, раздался  легкий  треск  удара  -
карамболь. Мистер Гордон посмотрел  на  партнера  и  поразился  холодному,
враждебному взгляду внезапно потемневших голубых глаз. -  Ничего  не  могу
понять, как это у меня получается? - сказал мистер Гордон, занося кий  для
удара. Чтобы не огорчать  капитана,  он  решил  проиграть  и  пустил  шар,
рассчитывая на  промах,  но  опять  непонятным  для  него  образом  сделал
карамболь. После этого удара шары стали так, что промахнуться было  просто
невозможно; чтобы не обидеть подыгрыванием, мистер  Гордон  двумя  ударами
закончил партию.
   Капитан сердито швырнул кий на стол.
   - Ничего подобного мне еще не приходилось видеть,  -  хрипло  проворчал
он. - Какая-то мистика! Вы сделали два  просто  невероятных  карамболя.  И
это, как вы говорите, при отсутствии тренировки! Хотя по удару видно,  что
вы в самом деле неискушенный игрок.
   - Именно, Дэв. Просто непостижимое везение! Обыграть вас!
   - Ну ладно. Нет, нет, сегодня я больше  не  играю,  что-то  покачивает.
Видите, покатились шары. Сыграем в порту... Пройдемте ко мне. Здесь что-то
душно. - Он уничтожающе глянул на негра-маркера,  который  не  мог  скрыть
своего восторга от выигрыша мистера Гордона. -  Убери  кий,  Сол!  Ну  что
вытаращил глаза? Радуешься, что обыграли твоего капитана?
   - О нет, сэр! Но действительно, несколько  карамболей  мистера  Гордона
были невероятными по трудности...
   - Все  в  этом  мире  невероятно...  -  Не  договорив,  капитан  пошел,
пропустив вперед мистера Гордона. Усилием воли этот с виду  уравновешенный
человек сдерживал в себе прилив ярости. Он не переносил проигрыша. Всегда,
во всем, в большом и малом, он стремился быть первым  и  жестоко  страдал,
терпя неудачу. С годами таких неудач случалось все меньше и меньше: идя  к
цели,  он  научился  расталкивать  соперников  локтями,  покорять  деловой
сметкой, хитростью, умом и потому занял капитанский мостик одного из самых
больших лайнеров мира.
   Проигрыш необыкновенно расстроил капитана. Будучи человеком  суеверным,
он решил, что неудача в  игре  ни  больше  ни  меньше  как  перст  судьбы,
указующий ему  на  неблагоприятные  события.  "Не  мог  же  я  так  просто
проиграть слабому игроку! Нет, здесь что-то не то. Надо  быть  благодарным
за предостережение", - решил капитан Смит и даже уважительно посмотрел  на
гостя: как-никак этот мистер Гордон выбран для передачи ему воли  рока.  А
то как бы он узнал о грядущих напастях  и  как  бы  смог  подготовиться  к
встрече с ними?
   - Садитесь, Стэн, отдохните. Мы с вами хорошо натопались вокруг  стола.
Прекрасный моцион. Вот ваш любимый херес...
   -  Благодарю,  Дэв.  Что-то  последнее  время  я  стал  много  пить   и
почувствовал сердце.
   - Как хотите. Тогда кофе, чай или что хотите?
   - Лучше чай, Дэв. Где-то я читал, что чай, особенно зеленый, возвращает
сосудам утраченную эластичность.
   - Тогда и я перейду на зеленый чай. - Капитан нажал на переборке кнопку
звонка. Вошел  стюард-китаец,  поклонился,  ожидая  приказаний.  Выслушав,
снова поклонился и, бесшумно ступая по ковру, вышел.
   - Какой симпатичный человек, - сказал мистер Гордон.
   - Насчет симпатичности не берусь судить. Китайцы - народ загадочный. Но
все же надо отдать им справедливость: они незаменимые слуги.
   Стюард появился с подносом, на котором стояли  фарфоровый  чайник,  две
чашки, вазочка с бисквитами, сахарница.
   - Благодарю, Чен. Мы сами разольем. - Капитан, проводив слугу взглядом,
сказал: - Малый служит у меня пять лет, а я о нем знаю не  больше,  чем  в
первый день его появления. Все же я перед чаем  выпью  мартини.  Если  чай
возвращает сосудам эластичность, то мартини  их  расширяет.  Лечиться  так
лечиться. - Он засмеялся. Выпив, спросил: - Как поживает  наш  юный  друг?
Как его успехи? Не нашел еще диверсанта?
   - Пока нет, Дэв.
   - И думаете, есть перспективы?
   - Ну  конечно.  Преступник  всегда  оставляет  след.  Надо  только  его
обнаружить.
   - Обнаружить?
   Мистера Гордона снова поразило недоброе выражение глаз капитана.
   Мистер Гордон сказал:
   - Вижу, Дэв, что и вам небезразличен человек Минотти?
   - Когда говорят, что в вашем доме вор, невольно возникает тревога.  Что
же касается Минотти, то я стал сильно  сомневаться,  что  такой  удачливый
бизнесмен да вдруг ввязался  в  подобное  очень  рискованное  предприятие.
Между прочим, отель, в котором мы  с  вами  когда-то  провели  дивные  две
недели, принадлежит ему.
   - Я  бы  тоже  не  поверил,  что,  имея  такой  отель,  можно  идти  на
преступление. Хотя кроме отеля он содержит и тайные публичные дома и,  как
уверяет Том, торгует наркотиками.
   - Так он очень богат  и,  безусловно,  умен.  Зачем  же  ему  рисковать
состоянием?
   - Не представляю, Дэв. Я понятия не имею ни о делах Минотти, ни о делах
мистера Чевера и пока не могу сказать, что заставляет  их  идти  на  такие
тяжкие преступления.  Надеюсь,  все  выяснится  по  ходу  пьесы,  то  есть
событий. В  последнем  номере  "Тайме"  я  прочитал  любопытную  статью  о
торговцах наркотиками. Раскрыта сложнейшая сеть взаимоотношений в огромной
организации. Стали известны имена недавно еще уважаемых бизнесменов...
   - Все в порядке вещей, Стэн. Наркотики - такой же бизнес, как и  многое
другое.
   - Согласен, Дэв. Здесь за американцами никому не угнаться.
   Капитан положил руку на плечо профессора:
   - Ну зачем так мрачно смотреть на  вещи?  В  этом  проявляется  величие
нашей    страны.    Америку    переполняют    молодые    силы,    энергия.
Предпринимательство во всех сферах  жизни  -  разительная  примета  нашего
времени.
   - Даже преступным путем?
   - А что бы вы думали? В природе и обществе нет  ничего  лишнего,  Стэн.
Эти люди способствуют перераспределению ценностей,  стимулируют  торговлю,
промышленность. Согласно диалектике всякое  зло  переходит  в  добро  -  и
наоборот.
   Мистер Гордон поперхнулся чаем. Извинился. Вытерся салфеткой.
   - Я бы сказал - рискованная философия. Если вы не шутите, Дэв...
   - Конечно, Стэн. Вы всегда так тонко чувствовали юмор. Выпейте все-таки
хереса.
   - Пожалуй...
   - Не принимайте, Стэн, мои слова  близко  к  сердцу,  Сказывается  ваше
долгое затворничество. Вы очень плохо  осведомлены  о  взаимоотношениях  в
цивилизованном обществе. Да, при внимательном рассмотрении  можно  увидеть
много недостатков, нерешенных проблем. Но не было и не будет общества, где
все они благополучно разрешатся. Со многими из них приходится мириться.
   -  Если  согласиться   с   вами,   то   тогда   прекратится   прогресс,
совершенствование человека! Будет  взращена  раса  примиренцев,  если  так
можно выразиться. Преступность проникнет во все сферы жизни!
   - Она и так уже проникла, Стэн. Если бы вы знали, кто плывет с  нами  в
этом рейсе!
   - Хотелось бы, Дэв. Очень хотелось бы знать.
   - Население небольшого городка - по численности, а  по  составу  -  вся
Америка. Здесь отличные, по вашей мерке, люди - честные, по крайней  мере,
к ним не придерешься: имеют большие деньги, платят  налоги,  у  них  милые
жены  и  прелестные  дети,  никто  не  знает  об  их  пороках  -   словом,
респектабельные джентльмены; едут  одаренные,  даже  талантливые,  люди  -
писатели, музыканты, ученые, техники, - а по соседству с  ними  -  крупные
жулики,  воры,  даже  убийцы,  торговцы  наркотиками,  аферисты,   шулера,
проститутки. Такова жизнь. Мне начинает нравиться, Стэн, ваша  мысль,  что
все эти люди - актеры на очень большой сцене, и мы в их числе.
   - И самое удивительное, Дэв, здесь то,  что  мы  независимо  от  нашего
желания  можем  быть  втянуты  в  совершенно  немыслимые  действия,  стать
соучастниками жизненных катаклизмов, о которых вчера и понятия не имели.
   Капитан хмуро улыбнулся!
   - Ах, опять эти Тихий Спиро, Минотти, мистер Чевер, его дочь! Возможно,
и мне вы отводите одну из ролей в вашем занятном спектакле?
   - Ну конечно, Дав. Мы, кажется, уже говорили об этом.
   - Что-то не помню. Какую же?
   - Ту, что вы сейчас играете.
   - Простите, Стэн! Я не играю никаких ролей! Я  таков,  какой  есть!  Не
больше!
   - В этом и заключается  ваша  роль.  Поймите,  здесь  никто  не  играет
кого-то, все - только самих себя.
   - Ну ладно, Стэн. Я опять не совсем понимаю  вас...  Вы  что-то  хотите
спросить?
   - Да. Об одном печальном событий. Я  слышал,  что  на  судне  произошло
убийство.
   Капитан нисколько не удивился такой осведомленности мистера Гордона.
   - Убит  один  из  торговцев  наркотиками.  Все  обставлено  так,  будто
произошла ссора за карточным столом. Я же думаю,  что  убитый  -  одна  из
жертв войны между мафией.  Ведется  следствие,  хотя,  между  нами,  Стэн,
результатов  оно  не  даст.  Клан  Барреры  найдет   способ   восстановить
справедливость: в свою очередь его люди отправят на тот свет кого-либо  из
противной стороны. У них  свой  суд,  свои  виды  возмездия.  -  Помедлив,
капитан заключил многозначительно: - Как видите, Стэн,  и  здесь  убивают.
Печально, но  и  в  этом  проявление  каких-то  мудреных,  непонятных  нам
закономерностей.
   Опять профессору показалось, что глаза капитана угрожающе потемнели.
   - Благодарю вас, Стэн, за отличную партию в  карамболь.  У  меня  долго
будут в памяти ваши умопомрачительные удары. В  Гонолулу  стоим  три  дня.
Если не особенно увлечетесь местными красавицами, то заходите, двое  суток
я буду жить, как всегда, в отеле "Оаху". - Он проводил гостя до дверей.  -
Советую, Стэн, подняться на верхнюю палубу. Сейчас мы проходим мимо группы
мелких островков, некоторые из них необитаемы, но как хороши на изумрудной
воде!   Да,   Стэн,   цвет   воды   здесь    неповторимый,    прозрачность
необыкновенная...
   "Я несправедлив к нему, - думал мистер  Гордон,  -  конечно,  его,  как
настоящего спортсмена, огорчил проигрыш, и  только.  Нет,  Дэвид  отличный
человек, прямой и честный. Он так расположен ко мне, я же стал  искать  на
нем "темные пятна".
   Недовольный собой, мистер Гордон поднялся  на  верхнюю  палубу  и  стал
осторожно пробираться среди пассажиров, сидевших в шезлонгах. Он тоже  был
не прочь посидеть под  тентом,  спокойно  подумать,  разобраться  в  массе
впечатлений, в людях, с которыми он познакомился  за  эти  дни.  Свободных
мест не осталось. Он пошел к борту. Остановился у оградительной сетки.  На
судно по лазоревой воде, казалось, летели  два  островка.  Высокие  пальмы
покачивал ветер, между  островков  застыла  узкая  лодка  с  противовесом.
Островки остались за кормой, а впереди из воды поднялся  остров  побольше.
Среди зелени сверкнула крыша, а над ней тонкая, как игла,  мачта.  И  этот
остров промчался мимо. Впереди  снова  стелилась  голубая  слепящая  гладь
океана.
   Подошел Томас Кейри.
   - Вы, Том! Как ослепителен сегодня океан, эти острова! Какой цвет воды!
   - Мы с Джейн все время любовались  этой  необъятностью.  Действительно,
величественное зрелище!
   - Какой высокий слог, Том! Хотя мне тоже хочется писать стихи и скинуть
с плеч лет двадцать. - Он пристально посмотрел на молодого человека. -  Вы
чем-то расстроены, друг мой? Где Джейн?
   - Я не расстроен. Я счастлив. Только боюсь за нее. Она сейчас в  каюте,
готовится к встрече с Гонолулу.
   - Все так, как должно быть, Том.  И  ваши  тревоги,  и  ее  беспечность
вполне оправданны. Но не терзайте душу мрачными домыслами. Мы должны,  как
писали в жестоких драмах, схватить за руку злодея.
   - Ах, Стэн! Лучше бы его не хватать. Лучше бы его совсем не было!
   - Не ропщите! Тогда бы мы с вами не встретились. Джейн уплыла бы  одна.
Вы бы пребывали в тоске и отчаянии, скитаясь по дорогам  Калифорнии.  А  я
вместе с пассажирами любовался бы морскими пейзажами, не зная о дамокловом
мече, что денно и нощно угрожает судну... - Он шепнул: - Обратите внимание
на высокого блондина с красивой дамой. Слева от нас.
   - Это мои клиенты, те, о ком я вам рассказывал.
   - Писатель и актриса? Он похож на гангстера.
   - Гангстер пера. Вы, Стэн, также начинаете всех подозревать?
   - Вернее, сомневаться. "Только через  сомнения  обретается  истина",  -
сказал Ашока. Идемте отсюда. Созерцать прекрасное надо умеренно, тем более
такое нерукотворное чудо, как океан.
   Они пошли к лифту, невольно схватывая взглядом лица  пассажиров,  читая
на одних удивление,  радость,  на  других  -  благодушную  самодовольность
удачливых людей, на третьих - апатию все уже видевших, все испытавших.
   Мистер Гордон заметил Фреда - тощего мальчишку, того, что гонял мяч  по
коридору; мальчик стоял, держась за спинку кресла, в котором сидел  слепой
старик. Когда они проходили мимо, мальчик говорил вполголоса:
   - Острова, дедушка, остались далеко позади. Сейчас только  один  океан.
Необыкновенно огромный и солнечный, весь в зайчиках...
   Мистер Гордон и Томас Кейри переглянулись, и каждый подумал,  что  хотя
бы из-за одного этого мальчонки они обязаны были отправиться на "Глории" и
приложить все силы, чтобы Фред вернулся в Сан-Франциско.
   - Я только что был у капитана, - сказал мистер Гордон, когда они  вышли
из лифта, - играл с ним на биллиарде.
   - Слышал, Стэн. Поздравляю!
   - От кого? Не прошло ведь и часа!
   - Знает уже  все  судно.  Мне  сообщил  лейтенант  Лоджо.  Это  местная
сенсация. Капитан считался непобедимым игроком.
   Мистер Гордон покачал головой:
   -  Скажите!  Вот  неприятность!  То-то  он  так  огорчился.  Видя   его
состояние, я даже сделал попытку проиграть, да ничего не получилось, и  он
обиделся, как ребенок. Все мы, Том, по существу, в чем-то дети.
   - Как и тот ребенок, что хочет продырявить наш пароходик?
   Мистер Гордон укоризненно покачал головой:
   - Ах Том, Том! У вас начинает портиться характер. Между тем чем  больше
в человеке остается от детства, тем он выше  как  личность,  особенно  как
творческая личность. Ну что вы так саркастически улыбаетесь?
   - Видите ли, Стэн, возможно, одна из  таких  творческих  личностей  два
часа назад пыталась проникнуть в каюту Джейн, когда она с мисс Брук  вышла
на палубу.
   - Это же замечательно,  Том!  -  воскликнул  мистер  Гордон  и  засыпал
вопросами: - Вы разглядели его? Каков он из себя? Он вас видел?
   - Среднего роста. Темный пиджак, светлые брюки. Лица не  разглядел.  Он
находился метрах в тридцати, и освещение там слабое. Зато я видел второго,
что стоял у лифта, тот похож  на  итальянца,  высокий,  прекрасно  сложен,
очень хорошо одет. Он стал громко спрашивать, как пройти в бар  "Тритон  и
наяда", причем загораживал спиной того, у  дверей.  Я  понял,  что  первый
улизнет, что тот и сделал -  почти  побежал  от  двери.  Тогда  я  занялся
вторым, проводил его в бар. Кстати, вот это заведение, зайдем,  может,  он
еще здесь.
   В баре было пустынно. Негр-бармен в белой рубашке  с  крохотной  черной
бабочкой задумчиво стоял у стойки, молодая пара в  углу  пила  коктейли  и
шушукалась, давясь от смеха.
   - Нам ананасового сока, - сказал Томас Кейри.
   Они сели подальше от молодых людей.
   Мистер Гордон в нетерпении потер руки:
   - Дальше, Том. О чем вы с ним говорили? Лицо?  Что  вы  прочли  на  его
лице?
   - Чисто выбрит. Глаза карие, смотрит нагловато и в то же время виновато
отводит взгляд.
   - Ну конечно, Том! Он же понял, что попался, что вы его  заподозрили  в
чем-то. Хотя он знает в чем. Мы ему хорошо известны. Но что им надо было в
каюте Джейн? Хорошо, Том. Мы остановились на его лице.
   - Довольно красив, вернее, смазлив, ровные белые зубы, когда улыбается,
просто обаятелен.
   - Какая удача, Том! Просто непостижимая удача, вроде моего  выигрыша  в
карамболь. Так о чем вы разговаривали?
   - Об удобствах на судне, о хорошей погоде, Гавайских островах.
   - Как он назвал себя?
   - Пабло Родригес.
   - Соврал?
   - Конечно, такого на судне не числится. Я справлялся у мисс Бетти.
   - Все отлично, Том. Главное - мы теперь одного из них знаем в лицо.  Вы
сообщили об этом лейтенанту?
   - Нет еще. Лоджо готовится к приходу в Гонолулу. Я не смог его увидеть:
он находился у старпома.
   - Надо обязательно вам встретиться до прихода в  Гонолулу:  он  поможет
найти его каюту, выяснить, под чьим именем он  едет,  а  также  установить
наблюдение за ним и его сообщником.
   - Иду, Стэн.
   - Постойте! Как он одет? Может, я его встречу.
   - Костюм из  темно-голубой  шерстяной  ткани,  синяя  рубашка,  красный
галстук.
   - Какой яркий портрет вы нарисовали, Том! Я вижу его.  Пабло  Родригес!
Наемный убийца! Совсем законченная роль!
   Томас Кейри ушел, а  мистер  Гордон  остался  сидеть  возле  недопитого
стакана с ананасовым соком. Мысленно он занес уже двух  мафиози  в  список
действующих лиц назревающей  драмы,  но  с  уходом  Томаса  Кейри  у  него
возникли сомнения: "Что, если это обыкновенные воры?.."


   Эдуардо Антиноми занимал каюту более  высокого  класса,  нежели  мистер
Гордон. К просторному салону примыкали спальня и кабинет. Стены  покрывали
штофные обои под шелк, палубу устилали пестрые ковры с высоким ворсом,  во
всех помещениях висели поддельные под старых мастеров картины,  дорогие  с
виду гардины и шторы придавали всей этой  броской  роскоши  композиционную
завершенность.
   Посреди салона за круглым  полированным  столом  шла  азартная  игра  в
"железную дорогу". Играли трое: хозяин каюты,  Малютка  Банни  и  банкомет
отец Патрик, сутана которого валялась на ковре. Он был в синея  элегантной
сорочке с широкими рукавами, на манжетах  блестели  золотые  запонки.  Без
сутаны миссионер утратил обычную елейность, лицо его стало жестче,  глазки
хищно поблескивали. Сбросив сутану, он сменил и имя:  к  нему  обращались,
называя его по имени - Клем.
   -  Ну,  Малютка,  давай.  Сейчас  тебе  повезет,  -  сказал   банкомет,
подмигивая Антиноми.
   - Раз повезет, то ва-банк!
   - Здесь три двести!
   - Хоть десять! Играть так играть. К тому же если должно повезти.
   Взяв две карты, Малютка Банни  задумался,  посмотрел  на  непроницаемое
лицо Антиноми, словно ища у него совета, заглянул в колючие глазки Клема и
молниеносным движением накрыл своей лапищей его руку с колодой и  вывернул
ее. Девятка треф сползла с колоды и почти скрылась в манжете сорочки.
   -  Ты  что,  Банни?  -  спросил  Клем  испуганно.   -   Видишь,   карты
соскользнули. Руку вывихнешь, дьявол!
   - Тебе бы ее оторвать и собакам бросить! Эдуардо,  что  ты  скажешь  на
такие штучки этого святоши?
   Лицо Антиноми словно окаменело.
   - Что ты на это скажешь, Эдуардо?
   Антиноми молча пожал плечами, следовало понимать так: "Что здесь  можно
еще сказать?"
   Банни отшвырнул руку банкомета с такой силой, что Клем чуть не  вылетел
из кресла, а карты посыпались на ковер.
   Антиноми  встал,  обошел  стол,  остановился  у   кресла,   где   сидел
незадачливый шулер, и закатил ему две увесистые пощечины.
   Малютка Банни засмеялся, сгребая деньги:
   - Так его, так, Эдуардо, хотя стоило врезать на всю катушку,  чтобы  он
вынес свои зубы в Гонолулу в тряпочке! Молись своим святым,  Клем,  что  я
сегодня добрый. Как ангел, такой я сегодня добрый, не то бы...  Да  ладно,
хватит с тебя пока и пары оплеух. - Рассовав деньги по карманам, встал.  -
Я пошел, ребята. А ты, Клем, брось эти штучки. Учись у Эдуардо. Тот мечет,
как бог! Комар носу не подточит. Учись на досуге, а с нами играй начистоту
- что бог даст. Не то...
   - Выпьем, - предложил Эдуардо.
   - Это можно.
   Эдуардо проронил:
   - Клем! - И тот  кинулся  к  бару,  стал  расставлять  бутылки,  сифон,
стаканы.
   Выпили. Антиноми предложил:
   - Давай еще сыграем?
   - Ну уж нет. Никогда. Лучше пожертвовать на проповеди язычникам, не так
ли, Клем? Пойду пялить глаза на море и девочек. До чего есть... просто так
бы и слопал. Ну я пошел, ребята. Живите дружно, любите друг друга.
   Когда за ним закрылась дверь, Клем-Патрик крикнул:
   - Свинья! Ты еще мне попадешься! Тогда...
   - Замолчи! - остановил Антиноми. - Сядь и слушай, подонок паршивый!
   - Эдуардо!
   - Ты позоришь меня, Клем. Тебе сказано было - играть чисто. Сказано?
   - Да... Но...
   - Кого вздумал провести! Я наблюдал за тобой.  Так  не  играют  даже  с
заезжими ковбоями. Идиот! Не смог как следует передернуть!
   - Ты понимаешь, Эдуардо, у меня палец. - Он  показал  слегка  распухший
палец. - Твоя проклятая Сигма тяпнула. Вот кого надо вместе с  этим  Банни
списать за борт. Для чего тебе эта тварь?
   - Палец? Все равно не надо было передергивать.  Передал  бы  мне  банк.
Теперь мы раскололись и потеряли  шесть  тысяч!  А  Сигма  мне  нужна  для
престижа. Не так уж много едет здесь с собаками.  Нам  необходим  престиж.
Понял?
   - К дьяволу твой престиж! - Клем потряс больным пальцем.  -  Вдруг  она
бешеная?
   - Сбесишься - пристрелю, и дело с концом.
   - Тебе хорошо давать оплеухи...
   - Я поддал тихонько. Сам знаешь  -  надо  было.  Не  то  бы  сам  Банни
треснул, да так, что на самом  деле  зубы  тебе  пришлось  бы  собирать  в
тряпочку.
   - Надо так надо, я не в обиде, Эдуардо. Сказано - если ударят  тебя  по
правой щеке, подставь левую...
   - Вот,  вот,  этим  больше  занимайся,  пускай  елейные  слюни,  заводи
знакомства, выискивай, кто с деньгами, а я уж оформлю  все  остальное.  Не
забывай и о главном, для чего нас сюда послали.
   - А я толком и не знаю. Наблюдать за негром, репортером и девчонкой? Ну
мы наблюдаем. Не приходилось  нам  с  тобой  заниматься  такой  деликатной
работой, Эдуардо. Что-то здесь не то. Я и так и этак шевелю мозгами  и  не
могу ничего придумать. Даже в тоску впал,  Эдуардо.  Когда  знаешь,  какие
пакости предстоит совершить, как-то легче становится на душе.
   - Ну это я тебе гарантирую.
   - Пакости?
   - На чей взгляд, Клем. Для меня это профессиональное дело.
   - Разве это пакость - охранять дочку миллионера Чевера? Что ты на  меня
так смотришь, прямо мороз по коже! Не смотри на меня так, Эдуардо! У  тебя
что-то другое на этот счет?
   - Ты, как всегда, догадлив, Клем. В день отплытия Минотти приказал  мне
все завершить в Гонолулу. - На слове  "все"  Антиноми  сделал  ударение  и
пальцем выразительно провел по воздуху. - Дальше никто на этом  корыте  не
уедет.
   - Боже! И это должны сработать мы, Эдуардо? - с испугом прошептал Клем.
   - Ну конечно нет!  Я,  как  тебе  известно,  только  продюсер,  вернее,
режиссер. Исполнители - два парня Минотти. Они знают о деле только в общих
чертах. Один из них - небезызвестный тебе Красавчик Фрэнк, другой идет под
кличкой  Бледный  Дик  или  Мадонна.  Они  сейчас  явятся.  Надевай   свой
маскировочный халат!
   - И ничего не говорил мне, Эдуардо?
   - Живо одевайся!
   Клем поднял с ковра сутану, надел, повертелся перед зеркалом и,  словно
по волшебству, превратился в смиренного служителя церкви.
   Без звонка в каюту  вошли  два  молодых  человека:  Красавчик  Фрэнк  и
бледнолицый, с тонкими  чертами  лица  Дик-Мадонна.  Оба  в  легких  серых
костюмах и настоящих панамах.  Бледнолицый,  увидев  священника,  смиренно
склонил голову и подошел под благословение. Отец  Патрик  воздел  глаза  к
потолку и зашептал что-то на варварской латыни, перекрестил и  сунул  руку
для поцелуя.
   Красавчик Фрэнк захохотал, кивая на приятеля:
   - Дик перед любым делом принимает пасторское благословение!  -  Хлопнул
отца Патрика по спине: - Здорово у тебя получается, прямо патер что  надо!
После рейса поклонись шефу, он тебя, чего доброго, сделает кардиналом!
   - Я не прочь нести слово господне хоть в преисподнюю.
   Антиноми сказал:
   - Садитесь, джентльмены. Святой отец, поставь еще стакан  и  расплесни.
За встречу! - поднял стакан Антиноми.
   Все выпили.
   Красавчик Фрэнк сказал, оглядывая салон:
   - Неплохо устроились. Мы тащимся во втором классе. Хотя тоже ничего. Но
у вас получше. Ну, выкладывай, шеф, что там у тебя?
   Антиноми сказал:
   - Надо закруглять операцию. У нас осталось полных двое суток. Третьи  -
в резерве. За это время вы организуйте  приличный  "несчастный  случай"  с
тремя клиентами. Работа, надеюсь, знакомая?
   Молодые люди понимающе переглянулись, бледнолицый усмехнулся.
   - Сделаем, шеф, - сказал Красавчик Фрэнк. - У нас здесь есть  кое-какие
связи. Ну а если сорвется?
   - Тогда придется сработать иначе. Думаю, вы едете не с пустыми руками?
   Теперь оба молодых человека самодовольно улыбнулись. Красавчик сказал:
   - Есть кое-что. Не хотел бы я находиться на их месте.
   - Вот и прекрасно.
   У входной двери послышался звонок. Молодые люди  невольно  сунули  было
руки за борт пиджаков, Антиноми повел глазами - и руки опустились.
   Вошел стюард, толстый, с дряблыми щеками.
   -  Извините,  джентльмены.   Через   час   Гонолулу.   Хороший   город,
джентльмены. Будем до вечера стоять на  рейде.  Сообщение  с  городом  все
время - катерами, паромами, специальными судами на подводных крыльях.  Для
вас отведен третий трап, джентльмены. Все справки в вестибюле у  дежурного
администратора. - Он все время улыбался. Тряхнув щеками, ушел.


   Напевая, Джейн укладывала вещи в большой кожаный чемодан,  ей  помогала
мисс Брук, стройная черноглазая девушка, лет на пять старше Джейн, во всех
ее  движениях  чувствовалась  уверенность,   энергия.   Она   одобрительно
поглядывала на подругу. Джейн улыбнулась:
   - Боже! Как я счастлива, Лиз! Мне кажется, что мы давно-давно  едем  на
этом чудесном судне, будто никогда не было ничего плохого, только  однажды
приснился дурной сон.
   - Так оно и есть, Джейн!
   - Казалось, всему конец, и вдруг все волшебно  переменилось.  И  только
благодаря папе, Лиз! Он скрасил мою поездку, будто случайно  устроив  так,
что здесь очутился Том. Мне стыдно,  Лиз,  когда  я  вспоминаю,  как  была
несправедлива к нему. Иногда казалось, что он совершенно чужой мне человек
- так он бывал несправедлив, черств, даже жесток. Может, потому, что  мама
не любила его, я это понимала. Слышала не однажды их ссоры. Отец бывал так
груб и резок с мамой... Мне было трудно судить, кто из них прав.
   - Ты и не суди, Джейн. Это веселенькое платье я положу сверху.
   Джейн стояла задумавшись, держа в опущенной руке индийскую шаль.
   - Я никогда не говорила тебе, Лиз, о последнем разговоре с мамой?
   - Нет, милая. - Лиз оперлась на чемодан и замерла в ожидании.
   - Мама тогда уезжала в Лос-Анджелес. Опять разговор зашел об отце.  Она
сказала: "Ты уже большая и должна знать всю правду, с  ней  тебе  жить.  Я
должна сообщить тебе очень важное. Сейчас я спешу. Возвращусь -  тогда..."
Она больше не вернулась. С ней погиб и  мистер  Бейли,  которого  я  очень
любила... Лиз! Ты давно знаешь нашу семью, может быть, ты подтвердишь  мою
догадку? Может, мама хотела сказать об отце, о моем настоящем отце?
   - Ах, Джейн, некстати ты завела такой разговор сегодня, в  канун  своей
свадьбы! Тогда многое болтали о твоих родителях и о  мистере  Бейли.  Твоя
мать любила Бейли. Он был удивительным  человеком  -  красивым,  любезным,
щедрым. Мы, девчонки, все были от него без ума.  И  говорили,  что...  Ах,
Джейн, зачем ты сегодня начала этот разговор?
   - Что я - дочь Бейли? Лиз!
   - Сплетни, Джейн! Чистые сплетни.  Нет  никаких  доказательств.  Только
злые языки. Ну успокойся, девочка. Вернемся, может быть,  удастся  кое-что
разузнать, хотя стоит ли?
   - Необходимо, Лиз! Человек должен знать, кто его мать и отец.  Ведь  он
несет в себе их гены и передает своим детям. Люди  без  роду  без  племени
несчастны, а я не хочу быть несчастной, Лиз.
   - Ты счастливица, Джейн! Ну успокойся, девочка! Я  бы  на  твоем  месте
нисколько не беспокоилась. Зависть и интриги делают жизнь  содержательнее.
Я вот иногда размечтаюсь и представляю себе, что в одно ясное утро ко  мне
приходит старый,  даже  дряхлый,  адвокат  и  говорит:  наконец-то  я  вас
разыскал, мисс Брук. Должен  сообщить  вам,  что  ваш  старый  дядя,  лорд
Честерфилд, скончался месяц назад  и  завещал  вам  замок  в  Корнуэлле  и
миллион фунтов наличными! - Она обняла Джейн, и они весело закружились  по
салону.



        НОВЫЙ ДРЕЙФ

   - Только вот маневренность у нас не ахти и скорость черепашья, да и  то
ладно, до чертиков надоел тот плавучий якорь, - говорил старшина, присев у
раскрытых дверей рубки. За штурвалом  стоял  Петрас.  -  Хорошо  слушается
руля? - спросил Асхатов, подмигивая Горшкову,  который  вытаскивал  леску,
волочившуюся за кормой.
   - Слушается, - бодро ответил Петрас. - Мы правильно поставили  парус  -
катер не рыскает, идет ровно и не берет волну на палубу.
   - Чего ему ее брать? КР-16 свое дело знает. Ну, Петрас, так держать,  а
я повожусь еще с нашей рацией. Вот подсуропили средство связи, ругаю себя,
что летом еще не заменил, понадеялся с такой станцией навигацию добить!
   Петрас проронил:
   - На море все должно быть в отличном состоянии, море не  суша,  хотя  и
там на худой телеге не поедешь.
   Старшина  густо  покраснел,  крякнул,  но  укор   принял   мужественно.
Прокопавшись около часа с  передатчиком,  он  завинтил  крышку  футляра  и
сказал мрачно:
   - Все! Лампа села окончательно. Вот какие получились пироги подгорелые!
А база все нас ищет, - вздохнул старшина. Он снова присел на палубе  перед
рубкой. К нему подошел Горшков.
   - Наживы доброй нет. Поэтому, наверное, никакая рыба не клюет.
   - Надо, чтобы клюнула, Алексей. Пусть Петрас этим вплотную займется. Он
- старый рыбак. Подмени-ка его. Консервы у нас на исходе. Вся  надежда  на
рыбу.
   - И на планктон, - добавил Петрас, выходя из рубки.
   - Что-то аппетита у меня нет на твой планктон, - хмыкнул Асхатов, -  да
пробуй, пробуй.  Ну-ка,  вытягивай  свой  сачок.  Посмотрим,  что  в  него
заловил.
   Петрас вытащил небольшой конус, свернутый из медной сетки.
   - Ну как, есть хоть что-нибудь? - спросил старшина, заглядывая в сачок.
   - Есть.
   - И правда!  Слышь-ка,  Алеша!  Петрас  выловил  с  пригоршню  какой-то
живности. Что-то вроде креветок и слизи.
   - Это и есть планктон, - с гордостью сказал  Петрас.  -  Теперь  мы  не
пропадем.
   - А как же его есть - так, живьем? - спросил Асхатов.
   - Можно и живьем, а лучше варить. Будем добавлять в консервы.
   - У нас есть  примусы,  -  сказал  старшина.  -  Даже  печка.  Кончится
керосин, можем жечь настил из трюма, а вот у доктора Бомбара ничего  этого
не было, питался он одной сырой рыбой и планктоном. Даже воды не было. Что
я говорил? Не пропадем, ребята. Выкладывай свой улов, Петрас, и  закидывай
снова.
   Петрас  вытряс  в  котелок  крохотных  вислоногих  рачков  и  несколько
довольно крупных ярко-красных калянусов.
   - Теперь у нас будет и нажива, - сказал Петрас, любуясь  уловом,  -  на
калянусов любая рыба берет.
   Но рыба упорно не хотела брать: или ее не было на пути катера, или  она
находилась где-то в глубине. Зато планктона  за  сутки  вылавливали  почти
полный котелок. Из рачков  получался  вкусный,  питательный  суп,  и  сами
вареные рачки шли  на  второе.  Последние  три  банки  консервов  старшина
положил, как он сказал, в "железный НЗ", на случай  шторма,  когда  нельзя
будет выцеживать из океана планктон.
   Как и предполагал старшина, КР-16  шел  со  скоростью  двух-трех  миль.
Ветер упорно дул с северо-запада или с севера, все дальше и  дальше  унося
катер в просторы Тихого океана.
   Выдался теплый день. Ветер то стихал совсем, то дул, меняя направление.
Над океаном стоял редкий, похожий на кисею туман, закрывая горизонт. Парус
то вспухал на мачте, то безжизненно обвисал. Старшина включил приемник  и,
стоя на палубе, ждал сигналов точного  времени,  поглядывая  на  оранжевый
диск солнца. Когда умолк последний сигнал, старшина победно  посмотрел  на
Горшкова, стоявшего за штурвалом, и на  Петраса,  сидевшего  на  палубе  и
точившего напильником рыболовные крючки.
   - Точно! Ну, может, секунды на полторы бегут, не больше, да и  то  вряд
ли. Будь у нас секстант, определились бы по солнышку. Все же и  так  ясно,
что вынесло нас далеко к югу. Солнце с каждым днем заметно поднимается над
горизонтом, особенно движение к югу заметно по Полярной звезде. Я полагаю,
что мы где-то около тридцати  градусов  северной  широты.  Если  ветер  не
изменится, то при скорости четыре-пять узлов через месяц будем  на  широте
Гавайских островов. Ничего, ребята, не мы первые  так  плывем,  и  до  нас
ходили под парусами, без секстантов  и  хронометров,  -  и  ничего,  земли
открывали и домой возвращались. Горшков!
   - Есть, Горшков!
   - Пометь время в вахтенном журнале: двенадцать часов пять минут. И  еще
запиши, как всегда, состояние моря и направление ветра... Нет,  погоди,  я
сам. Тебе штурвал бросать нельзя: ветерок потянул. Положи немного право на
борт. Не забывай, что наша задача - двигаться на запад.  К  дому  поближе.
Так держать!
   - Есть, так держать!
   - Здорово стоит наша мачта, хотя главное напряжение выдерживает бегучий
такелаж.
   - Товарищ старшина!
   - Слушаю!
   - Так вы считаете, что на Гавайи мы так и не попадем?
   - Не должны. Даже если бы старались держать на восток.  Вот  сейчас  мы
идем почти на запад, по-моему, к  южным  японским  островам.  Южнее  ветер
должен измениться, там начнет работу пассат северо-восточный -  и  погонит
на юго-запад. Но надо учитывать и течение. Куда мы попадем - не скажу,  но
ручаюсь, что если не встретим судно, то какой-нибудь земли достигнем.  Раз
движитель у нас появился и работает исправно, то и океан  преодолеем,  тем
более что он, то есть океан, нас и харчами стал снабжать. Пока планктоном,
а там, глядишь, Петрас, потомственный рыбак, и рыбу  приноровится  ловить.
Тогда совсем у нас начнется не жизнь, а масленица.
   Петрас сказал:
   - Думаю, рыба будет. На  эту  снасть  обязательно  зацепим.  Он  высоко
поднял крючки, связанные в форме якоря, и  неожиданно  изменился  в  лице,
прошептал: - Слышите?
   Издалека донесся низкий звук, похожий на рев усталого зверя.
   Встречным курсом шло судно.
   - Петрас! Бей в рынду! - заорал старшина.
   Несмотря на отчаянный трезвон, поднятый Петрасом,  огромное  судно,  по
очертаниям танкер, прошло метрах в ста от катера, не снизив даже скорости.
   Когда замер вдали рев туманной сирены, старшина сказал:
   - Картина,  друзья,  ясная.  На  танкере  нас,  конечно,  услышали,  да
подумали, что мы просто боимся столкновения, ну а что у нас такой такелаж,
наверное, и не разглядели. Не вешать головы! Ну  пронесло  мимо  нас  этот
танкер. Другие встретятся - и сухогрузы, и лайнеры. Да вот в чем вопрос...
- Старшина помолчал. - Вот в чем вопрос, друзья. Я много думал о том,  как
нам держаться, если встретим судно не наше, а чужое. Если наше, советское,
то катер могут взять на буксир или поставить на палубу. Ну  а  если  судно
другой страны, то спасение нашей  скорлупки  им  ничего  не  сулит,  кроме
задержки рейса. А скорость - это валюта. Нас  возьмут  на  борт,  а  катер
бросят на произвол судьбы. Так что, товарищи,  я  решил  не  покидать  наш
корабль, пока не достигнем какой-нибудь гавани. Ну  если  нас  возьмут  на
буксир, то тоже останемся на катере. Вы только посмотрите, какой  красавец
наш КР-16, какой мореходец, да такого  корабля  больше  и  на  свете  нет!
Жестокую бурю выдержал - и вот, пожалуйста, бежит себе под парусом. К тому
же и по долгу  службы,  по  присяге  мы  не  имеем  права  бросать  вполне
боеспособный корабль. Теперь слушаю вас, ваше  мнение.  Все  же  положение
наше, по правде сказать,  сложное,  и,  может,  я  не  то  говорю,  что-то
перегибаю. Давайте проведем корабельный совет. Чтобы потом ни  у  кого  не
было... ну, сомнений... или, лучше сказать, чтобы  все  поняли,  как  надо
себя вести, что бы ни случилось. Я, кажется, говорю не совсем складно, но,
думаю, смысл моих слов вам понятен: не бросать  корабль,  а  всеми  силами
бороться и за его и за свое спасение.  У  меня  все.  Говори  ты,  Алексей
Горшков, как самый младший, тебе после меня первое слово.
   - Да что тут говорить! Я согласен, товарищ старшина, что катер свой  мы
бросить не можем. Просто нельзя этого  делать.  Будет  трусость  и  позор.
Перенесли ураган, выстояли - и вдруг бросаем при хорошей погоде  и  при...
нормальной, почти нормальной еде. Я  говорю  правду,  что  как  нахлебаюсь
этого супа из рачков, то долго есть не хочется, только пить тянет.  И  тем
более, что скоро Петрас рыбу начнет вытаскивать  со  дна  океана.  Правда,
Петрас?
   - Не смейся, Алеша. Рыба будет.
   - Вы что-то уходите от темы нашего совета. О рыбе другой разговор. Так,
Алеха, ты согласен с моими доводами? Теперь ты, Петрас.  Говори  все,  что
думаешь.
   Петрас Авижус улыбнулся:
   - Дело ясное, старшина. Ты похож на моего дедушку, а он говорил  всегда
правильно