Сергей Жемайтис. Багряная планета ----------------------------------------------------------------------- М., "Молодая гвардия", 1974 ("Библиотека советской фантастики"). OCR & spellcheck by HarryFan, 19 September 2000 ----------------------------------------------------------------------- НА ОРБИТЕ Лик Марса мы видели уже не одну неделю, не тот расплывчатый диск с размытыми линиями, знакомый нам со школьной скамьи, и уже не только внушительных размеров шар с таинственными линиями, темными пятнами и сверкающими шапками ледников на полюсах, наблюдаемых со спутников и космических обсерваторий, а уже гигантское сферическое тело, которое летело на нас, приобретая все более четкие очертания и еще большую загадочность. Мы видели полуразрушенные хребты гор, равнины, если можно назвать равнинами пустыни, перепаханные метеоритами, шапки полюсов и действительно что-то похожее на каналы. Марс и пугал и вселял надежду. На Землю избегали смотреть, крохотная голубая звездочка заставляла тоскливо сжиматься сердце, рождала картины, расслабляющие волю, и мы старались не думать о Земле, забыть ее хотя бы на время вахты, и это порой удавалось, помогало умение частично выключать память. А когда иссякали силы бороться с ностальгией, то стремились убедить себя, что находимся на Земле, в тренировочной камере, и "проигрываем" один из вариантов "Земля - Марс". И тоже иногда помогало. В рубку вошел Христо Вашата, наш командир, первый пилот и прочее и прочее, как его титулует бортинженер и астронавигатор Антон Федоров. Вашата сгоняет озабоченность с лица, улыбается, ему, пожалуй, всех тяжелее, но сказывается школа и характер этого удивительного человека. - Ну как старик? - спрашивает он. "Старик" относилось не ко мне, а к Марсу. - Как он там? Дай посмотреть. - Несколько секунд Вашата, приникнув к окулярам магнитного телескопа, молчит, затем говорит с обидой: - Все метет, метет. Ну и погодка на Марсе! Знал бы, дома остался. Я не смеюсь, мои губы кривятся в злую улыбку. Я знаю это, но ничего не могу поделать с собой. Эту остроту Христо повторяет бесконечное число раз. Мне хочется сказать ему колкость, но я ловлю его взгляд и невольно улыбаюсь. Вашата, как всегда, понял меня без слов. Кивнул, что равнялось - "извини". Он вошел в роль и все еще повторял свой психологический трюк, не так давно разгаданный Антоном, теперь Вашата "работал" только на Макса Зингера, он как раз вошел и озабоченно уставился в затылок Вашаты, затем спросил у меня взглядом: "Ну как?" Я пожал плечами. - Дела! - многозначительно произнес Зингер. - Космос выкидывает и не такие штучки. - Ты прав. Макс, - кивнул Вашата. - Космос давно не инертная пустота. Он имеет непостижимо сложный характер. - Ты сказал - характер? - вкрадчиво спросил Макс. - Если хочешь, то да. Пусть слепой для нас, непостижимый, но характер, какой бывает у любой среды, воздействующей на психику. Ведь космос теперь - среда обитания разумных существ! - Если в таком аспекте... - сказал глубокомысленно Макс, бросая нам с Антоном тревожные взгляды. Вашата снова приник к телескопу. - У Северного полюса будто стало потише, - сказал он и, оторвавшись от окуляров, посмотрел на космоспидометр: - Осталось каких-то пять миллионов километров... - Пять миллионов двести тысяч, - поправил Антон Федоров. Он вошел в рубку, чтобы сменить меня на вахте. - Двести тысяч - сущий пустяк, - сказал Вашата и поднял палец: зажглась зеленая лампочка на панели внешней связи. Два раза в сутки автоматическая станция "Марс-120" передает нам метеосводки, телефильмы, фотографии отдельных участков планеты, над которыми она пролетает и где "трудятся" ее коллеги, совершившие мягкую посадку. Сводки очень подробны, но снимки туманны: вот уже два месяца на Марсе свирепствуют песчаные бури. Сводки зачитывает компьютер голосом Наточки Стоун - диктора из Космического центра. Ни у кого в Солнечной системе не было такого красивого, проникновенного, доверительного голоса, будто все ее тепло и нежность предназначены только для вас, и что бы она ни читала - скучнейшие таблицы или техническую информацию, - голос ее звучал музыкой для космических пилотов. Создавая для нас компьютер, ребята здорово потрудились, вложив в него богатейшие оттенки Наточкиного голоса. - Метет, как у нас в январе за Полярным кругом, - изрек Христо. Тоже далеко не новое сравнение, Антон дополнил его еще одним дежурным изречением командира: "И что нам дома не сидится?" Зингер покачал головой. Вашата засмеялся первым, у него стало входить в привычку говорить всем известные вещи и повторять древние анекдоты. Дома он слыл остроумнейшим человеком, что дало ему несколько очков перед соперниками на должность командира "Земли". Считалось, что с таким руководителем не соскучишься в полете и его всегдашняя веселость, оптимизм будут благотворно действовать на экипаж, и действительно, первые месяцы Христо так и сыпал остротами - и вдруг перешел на унылые штампы. В остальном Вашата нисколько не изменился, и мы, как могли, тянулись за ним, все же такая перемена в нем наводила на грустные мысли, космос, как справедливо повторял Макс, выкидывал и не такие штуки с людьми, проверенными и перепроверенными перед полетом в космос. Антон разгадал эту психологическую загадку, когда мы перевалили за девяносто миллионов километров пути. Он пришел меня сменить у пульта управления и, только открыв дверь, расплылся в своей самой лучезарной улыбке, какой я не видел со дня старта. - Все проще пареной репы... - начал он. - Ты заразился от Христо? - не без ехидства спросил я. - Теперь у него будет достойный соперник. - Не будет, Ив. Прежде я не замечал в тебе ехидства. Ты только послушай! Не зря я имею первую категорию по шахматам и неплохо решаю логические задачи. Я вздохнул: - Ну что с вами со всеми творится. Ты никогда не был хвастуном. - Да я не хвастаюсь, просто ввожу тебя в курс дела, а ты, Ив, продолжай - дыши глубже и слушай. Я разгадал нашего Христо. Ты припомни, как через месяц после вылета действовало на нас его остроумие? - Надо сказать, неважно. В таком длиннющем пути все надоедает. - Не только, он подавлял своими перлами, прямо изничтожал, поднимался над нами, парил, и это при нашей-то депрессии. И Христо понял, что таким способом вгонит нас в полную тоску и печаль, если не хуже, и изменил тактику, вначале сравнялся с нами интеллектуально, а затем как бы опустился еще ниже. Помнишь, как мы, забыв о своих тяготах, устраивали "консилиумы", на которых разрабатывали тактику и стратегию по "спасению" нашего капитана? А ведь он как кремень! Ты загляни ему в глаза! Послушай, как он поет у себя в каюте! За дорогу он прочитал уйму книг! Ведет дневник, и в нем фигурирует каждый из нас. Смекаешь, что весь огонь он переключил на себя, как говорили наши предки! Кроме того, он, как ты испытал на себе, ввел и режим посерьезней, чем в период тренировок к полету, и все это неназойливо, тактично, будто такая система исходит от нас самих, а не от него. Тут я наконец понял, из какого жалкого состояния вытаскивал нас Христо. Между тем Антон предложил и виду не подавать, пусть сам Вашата продолжает вести эту игру, она нужна и для него; беспокойство за наше душевное состояние заставляет его меньше сосредоточиваться на своей персоне; и не посвящать Зингера. Забота о капитане, в свою очередь, держала Макса в нужном напряжении. Открытие Антона могло произвести на него обратное действие. А так он был занят по горло, мучимый ответственностью за здоровье командира, пичкал его витаминами, менял программу физических упражнений, изводил тестами, пытаясь определить степень надлома душевных сил. Через месяц после начала усиленных забот Зингера Вашата сказал: - В Китае в случае смерти пациента врача обязывали вывешивать над дверями своего дома красный фонарь; чем больше людей он отправит на тот свет, тем больше фонарей украшает его жилище, чтобы каждый мог выбрать себе доктора или слишком опытного, или юнца, только начинающего практику. У тебя, Макс, нет еще ни одного красного фонаря, так что я вручаю себя в твои девственные руки. После таких слов Зингер пришел в полное смятение и днями просиживал над микрокопиями медицинских справочников. Макс - прекрасный товарищ, ученый и, как все мы, универсал: он наш летописец, врач, психолог, биолог, космоботаник - последователь академика Тихова, он верит в существование жизни на Марсе. - Пусть в самых примитивных формах, но она есть! - любит он говорить при каждом удобном случае. - И вот увидите, я... то есть мы, ее обнаружим. - Пока же он печется о нашем идеальном здоровье и выращивает овощи в корабельной оранжерее, попутно снабжая нас кислородом... Я сдал вахту Антону, и мы вместе прошли в оранжерею - круглый отсек пяти метров в диаметре, четырех в высоту. С трудом протискались между стеблями лиан к лаборатории Зингера у противоположной стены. Там в обрамлении вьющегося шиповника, усыпанного крупными плодами, поблескивали дверцы шкафа, полного пеналов с реактивами, пробирками, необходимой аппаратурой. Он откинул крохотный столик и сиденье. С потолка свисала клетка специальной конструкции, а в ней висел, ухватившись клювом за прут, наш пятый член экипажа - попугай Феникс, белый с желтым хохолком. Полным именем его звал только Зингер, любивший во всем порядок, а мы просто - Феня, и он охотно откликался. - Здравствуй, Феня! - приветствовал я его. Попугай свистнул, засмеялся, подражая Антону, потом передразнил меня: "Здравствуй, Феня" - и спросил голосом Зингера: - Когда все это кончится? Где выход? Был ли человек в более трагическом положении? - Помолчи, Феникс! - прикрикнул Зингер. - Как ты стал болтлив. Сейчас банан получишь... Помолчи... Но не тут-то было. Феня пронзительно свистнул и стал декламировать скорбным голосом, подвывая на концах фраз, как это делал Макс, читая свои "белые стихи": - О ностальгия! Проклятое томленье! Когда ты выпустишь всех нас из душных объятий своих? Пора уже избавиться от наважденья! К тебе взываем, Марс, и космос молим... Макс поспешно сунул в клетку банан, и Феня прервал патетическое причитанье. Макс смущенно сказал: - На него тоже действует космос. Знаешь, он начинает сочинять всякий бред, причем провоцирует, подражая мне. Дома черт те что могут подумать, когда этот живой документ начнет выкладывать свои впечатления. Ешь, ешь, болтун несчастный. На орехов. - Орехи так орехи, - ответил Феня, громко щелкнув скорлупой. Макс, смущенно улыбаясь, потянул носом: - Чувствуешь? Ананасы! Всю дорогу барахлили, не хватало калия и микроэлементов, насилу додумался, - и вот созрели! Отметим прибытие! - И, посерьезнев, спросил: - Как тебе кэп? - По-моему, хорош, как всегда. - Тут мне стало жаль Макса, и я выложил ему версию Антона. Макс сказал строго и холодно: - Ив, дорогой, есть вещи, так же недоступные для непосвященных, как для нас пока просторы Марса. Ты знаешь, психология - такая область, которой я посвятил не один год и продолжаю углублять свои знания. Так что вы с Антоном не делайте поспешных выводов и предоставьте мне, как более компетентному в некоторых вопросах... Чтобы не затеять ссоры, я попросил разрешения съесть помидор, и Макс ринулся выбирать самый спелый, произнося панегирик этой необыкновенной ягоде... Могучий Марс прогнал космическую усталость. Нас захватила напряженная предпосадочная работа. Вашата сказал, не отрывая взгляда от приборов: - У меня странное состояние, какая-то смесь восторга с удивлением. Наверное, такое же чувство охватывает птиц, ну, скажем, скворцов, когда они, преодолев Средиземное море, видят Нил, пирамиды и уже чувствуют под собой твердую землю. - Сравнение, может быть, и не совсем точное, - заметил Макс, - но в какой-то степени передает наше состояние. Скворцам, конечно, легче... - Ну не скажи, - прервал его Антон, - попробуй сам помаши столько крыльями. - Попробую, вот только вернемся... Виток за витком делает наш корабль, "направив" все свои "органы чувств" на поверхность Марса, ощупывает и разглядывает горы, пустыни, моря, кратеры. Мы на высоте трех тысяч километров, выполняем первую часть программы - фотографируем поверхность аппаратами Фокина в инфракрасных лучах; еще некоторые области Марса закрыты пыльными облаками. За планетой на много тысяч километров тянулся шлейф разреженных газов, он тускло светился в лучах солнца. Марс терял последние остатки газовой оболочки. Пылевые бури, бушевавшие два месяца, утихли. Вулканический пепел и песок, не менее тонко перемолотый солнечным теплом и космическим холодом, осели на поверхность планеты, осталась туманная дымка из самых легких частиц, она смягчает контуры горных массивов и создает своеобразные миражи: кажется, что впадины морей и глубочайшие каньоны заполнены водой, что в мертвых руслах текут реки, а выветренные базальтовые столбы - рощи исполинских деревьев. Оптический обман. Стоило только взглянуть на экран телескопа, и открывалась щемящая сердце пустыня. Если здесь когда-либо существовала жизнь, то она давно погибла. Если не происходило каких-либо глобальных катастроф, то она, жизнь, приняла самые экономные, мизерные формы. Может быть, споры бактерий, низших растений носятся вместе с пылью, поднимаемой марсианским ветром, и вместе с остатками воздуха рассеиваются в космосе? Мы взяли пробы воздуха на разных высотах, и коомобиологи на Земле узнают, верны ли такие предположения. Внизу проплывает Кратер Черепаховой Спины, хорошо видно плато близ Южного полюса в характерных полосах различных горных пород, срезанных движением ледника... Бесконечно долгая вахта в космосе среди пустоты и неподвижных созвездий сейчас проходила незаметно. Вот уже под нами показался Титониус Лакус - равнина, испещренная кратерами метеоритов, ее прорезает гигантский тектонический ров с берегами, сильно изрезанными оврагами. Впадина тянется более чем на 570 километров в широтном направлении. Как и разломы земной коры такого типа, она имеет от 50 до 80 километров в ширину, со дна ее поднимается островерхий хребет горного образования. Когда я посмотрел вниз, мне вспомнился Байкал: со спутника он очень напоминает этот ров. Здесь, в 480 километрах к югу от экватора, на юго-восточной окраине возвышенности Трактус Альбус место нашей посадки. Включились радиомаяки первого Марсианского космодрома. Автоматическая станция "Марс" установила их здесь еще два года назад. У нас есть еще одна запасная площадка для посадки, подготовленная Космоцентром, она в области Хеллас, по соседству с загадочной впадиной, над удивительными явлениями которой до сих пор ломают головы ученые и многого ждут от нас. Впадина очень глубока, это удалось установить с помощью спутников, но дно ее светится! Пролетая над ней, мы не заметили на поверхности ее зеркала кратеров, в то время вся равнина вокруг покрыта ими, как оспинами. Может быть, на дне вода? Твердой углекислоты не должно быть, так как температура на этой широте гораздо выше, чем на полюсах. Здесь наблюдались также периодически появляющиеся белые пятна ярче полярных шапок... На все это мы должны будем пролить свет. На плато Хеллас вряд ли мы попадем, но фото- и кинокамеры работают беспрерывно, фиксируя каждый камень, каждую трещину. Макс Зингер спит и видит воду на Марсе. И хотя скоро мы узнаем, есть ли там вода в толще пород и была ли прежде, все-таки ведем горячие споры. Сомневаемся. Все мы, кроме Макса, который успевает шепнуть мне перед посадкой: - Даже при минимуме воды в воздухе она может просачиваться из почвы. Тогда периодически должны появляться растения эфемеры на его "альпийских лугах". И мы наконец убедимся в существовании там, внизу, жизни! Пока мы не видим ничего обнадеживающего, только пустыни, кратеры, каменные гряды гор и что-то похожее на тени, какие-то впадины, углубления, похожие на ирригационные системы, открытые у нас на Земле в районах древних цивилизаций. Неужели каналы! Они идут в меридиональном направлении, как и на рисунках Скиапарелли... С каждым часом видимость становится лучше. Над планетой по-прежнему висит пелена тончайшей пыли, создающей своеобразные миражи. Кажется, действительно, все впадины залиты водой, струятся реки, выветренные базальты выглядят рощами диковинных растений. Христо включает тормозные дюзы, и корабль опускается еще ниже. Миражи исчезли. Ясней, чем на фотографиях и телефильмах, видны эрозионные процессы на поверхности планеты. У ветра совсем другой строительный почерк, только потоки воды могли создать такие овражные системы, так по-земному оформить склоны Большого Ущелья. Этот желоб в теле планеты, в сто километров ширины и более пяти тысяч километров длины, протянулся вдоль экватора. - Гигантский резервуар, - не преминул заметить Макс, - сюда стекались воды по рекам и мелким каналам, здесь находился центр цивилизации!.. Если, конечно, здесь когда-либо жил человек, - заключил он с горечью. На экране радара показалась голубая точка - приближался спутник. Он прошел в тысяче метров от нас, распластав свои "крылья" - плоскости солнечных батарей, в хитром переплетении антенн, изящный, легкий, стремительный. Вашата послал запрос, и он мгновенно передал запас информации, накопленный за последние двенадцать оборотов. Удивительные создания эти автостанции, в них напичкано столько приборов и они так точны и послушны, что иной раз кажется, что там, внизу, не машины, а свои ребята переживают за нас всей душою, желают мягкой посадки. Шестьдесят часов "Земля" кружилась вокруг Марса. Круглые сутки мы вели передачи на Землю, направив вниз мощные линзы телевизионных камер, или передавали информацию, полученную с автоматического спутника, несколько роликов ему посчастливилось снять в период прекращения песчаных бурь, и дома увидели первый марсианский географический фильм очень хорошего качества. Сколько тогда шума дома наделал "марсианский город". Действительно, глядя на эти нагромождения камней, создавалась полная иллюзия древнего города незнакомой архитектуры, с улицами, похожими на лабиринт, площадями, парками. Все изменилось, как только Вашата направил на "город" наши телекамеры. Оказалось, что это просто остатки горного хребта, каменный оазис посреди красной пустыни... - Нет-нет, ребята, - сказал Зингер, - не делайте опасных заключений, там что-то может быть. Смотрите, храм! Развалины храма... Все молчали, сочувствуя Максу. - Действительно, почему бы не быть там храму, - сказал Антон, заслужив крепкое пожатие и нежнейший взгляд Макса. Шли беспрерывные передачи с Земли, не прямо на экран, а через компьютер, он совмещал разрывы во времени; не совсем удобно ждать, пока слова, трансформированные в электромагнитные колебания, будут четверть часа лететь в Москву и еще столько же нам ждать ответа. Компьютер состыковывал фразы в разрывах и выдавал сразу весь разговор, иллюстрируя картинами столицы, показывая милые лица землян, родных, друзей. - Черт возьми, - сказал мне Антон после очередной совмещенной передачи, - только подумать, что сейчас положительно все там, дома, кажутся необыкновенно близкими, дорогими сердцу. Помнишь Кольку Сучкова из транспортного отдела; сколько он нам испортил крови, такого бюрократа еще не бывало на свете, а вот увидел его сегодня, и слеза прошибла. Ты все записываешь? - спросил Антон у Макса. - Фиксируешь наше поведение, выход из депрессии? - Моя обязанность. Ты не представляешь, какой богатейший материал у меня уже скопился. Только наше поведение в замкнутом пространстве - тема для докторской. А что впереди! В частности, твое высказывание относительно изменения оценок отдельных личностей говорит о многом. Недалек тот день, когда миллионы людей станут совершать космические полеты, и представляю, как это отразится на общем уровне их нравственности! - По-моему, все это иллюзия, - сказал Антон. - Сучков не изменится, пошли его хоть к Сириусу. Макс только передернул плечами: он не любил, когда опровергаются его заключения, основанные, как он полагал, на тонком психологическом анализе и знании малейших движений человеческой души. Мы увидели восход Фобоса, он мчался нам навстречу - уродливый космический камень. Как жаль, что уже давно развеялась легенда о его искусственном происхождении. Сколько книг написано о пустотелом шаре, запущенном марсианами вокруг своей планеты. Вероятно, и Фобос и Деймос - осколки Фаэтона, попавшие в притяжение Марса, теперь они носятся в опасной близости от его поверхности и, как предсказывают астрономы, довольно скоро - конечно, в космических масштабах - врежутся в тело планеты, если мы не найдем способ удержать их на орбите. Зингер оказался верен себе: он первым увидел на Фобосе ровную, как стол, площадку и тут же вывел заключение, что это космодром марсиан. - Отсюда они запускали свои ракеты, - сказал он. - Неужели вы не заметили, что на заснятой ленте у Фобоса одна из граней представляет как бы плоскость кристалла? Когда после вахты я заглянул в оранжерею, Феня встретил меня радостным воплем: - Друг мой, Феникс! Мы с тобой были правы! Может быть, и на самом деле на Фобосе существовал космодром! Будь я на месте Вашаты, я бы посадил на него "Землю" и обследовал спутник. На нем нет песчаных бурь, там должны остаться сооружения, ангары, может быть, останки людей!.. ПОСАДКА Планетолет вел себя безукоризненно. Извергая пламя тормозных дюз, "Земля" плавно опускалась на каменистое плато, на "пятачок", после долгих исследований подготовленный роботом. Площадка была ровной, обрамленная каменными столбами и колоссальными глыбами. На Марсе нет недостатка в посадочных площадках. Бескрайни его ровные, как теннисные корты, пустыни. Но Космоцентр интересовал "приморский" район с довольно сложным рельефом местности, поэтому столько сил и средств было затрачено, чтобы оборудовать первый космодром на Марсе. Выбор места впоследствии полностью оправдал себя. В пяти километрах от космодрома находился вулкан, который Вашата назвал Большим Гейзером, через равные промежутки в шесть часов он выбрасывал из кратера очередную порцию сернистого газа с водяным паром, а в остальное время курился желтым дымком. Лучший ориентир трудно было найти в этом районе. В случае урагана каменное ограждение могло послужить хорошей защитой. Мы все еще трудно себе представляли силу марсианских вихрей, хотя автоматы накопили большой материал. У всех в памяти остался случай с первым роботом, застигнутым песчаной бурей; тогда у него не было от нее защиты, и бедняга катился по пустыне, посылая радиовопли на всю вселенную. По счастью, его быстро зажало среди камней и засыпало песком. Когда буря стихла, у него хватило "ума" и сил выбраться из дюн. С тех пор он всегда ложился, как только сила ветра достигала трехсот сорока метров в секунду. Этот робот, прозванный Бедуином, погиб, сорвавшись с кручи, а возможно, опять тому причина ураган. Бедняге не за что было зацепиться, и его сбросило в пропасть. Собрат Бедуина - Туарег-1 более совершенное существо, снабженное добавочными конечностями, способное укрываться в расщелинах и закапываться в песок при низком барометрическом давлении. Он нашел посадочную площадку, рассчитал ее размеры, убрал большие камни и настойчиво посылал сигналы о полной готовности космодрома к встрече далеких гостей. Планетолет мягко присел на свои паучьи ноги, прекратилась вибрация, в ушах звенело от наступившей тишины и волнения. Медленно оседала пыль, поднятая двигателями. - Поздравляю, ребята! Вот мы и прилетели! - сказал Христо Вашата, как-то буднично, устало улыбаясь. Все мы совсем по-иному представляли себе этот великий момент: возгласы радости, объятья, пожимания рук, хлопанье по плечам, а сейчас мы стояли и улыбались, подавленные своим свершением. Видимо, все-таки где-то в недрах сознания таилась мысль: не долетим, не может быть. А долетим, то всякое может случиться. Хотя дома миллионы людей трудились десятилетия, чтобы все получилось как надо. И вот мы смотрим на поле экрана, затянутое красным туманом. Проступают очертания каменных столбов, как на Енисее, каменные глыбы - лбы, отполированные ветром, словно в пустыне Гоби. Да, да, все как будто знакомое - и все же иное: не та окраска, свой скульптурный почерк в отделке камня, не тот фон: небо фиолетовое, как у нас в стратосфере, воздух жидкий, его мало, почти нет. Наконец Вашата встал со своего пилотского кресла и сказал торжественно: - Включить телекамеры для планеты Земля! Начиналось выполнение программы. Нашу посадку передавал на Землю Туарег, теперь подошла наша очередь демонстрировать свое отличное состояние и радость по случаю прибытия на Марс. - Камеры включены! - доложил Антон. Теперь мы улыбались, правда, несколько натянуто, но там, дома, отнесут это за счет дальности расстояния, помех. Жали друг другу руки, обнимались. Почти то же самое говорили, почти так же улыбались первые космонавты, вылетевшие за пределы атмосферы. Заточенные в тесные кабины, они испытывали все время изнуряющую невесомость. Их улыбка после приземления была равносильна героическому поступку. Мы летели со всем возможным комфортом: просторные помещения с искусственной гравитацией, могучий автономный корабль, идеальная связь, нас здесь ждали посланцы Земли. Между первыми полетами вокруг Земли и нашим путешествием разница колоссальная, как между переездом через океан на плоту и на лайнере. Мы даже пытались качать Вашату, да он так ухватился за спинку кресла, что нам было его не оторвать от нее. - Отставить! Не по сценарию, - нашелся наш Христо. - Идиоты, сорвете с болтов! - Да, да, не по сценарию, - вздохнул Зингер и, обернувшись к объективу камеры, расплылся в своей самой обворожительной улыбке. Его блаженный лик, слегка деформированный, обошел обложки всех земных журналов, красовался на миллиардах газетных полос. Мы выглядели жалкими придатками к этому человеку, излучающему всепобеждающий оптимизм. Особенно пришелся по душе Макс американцам. Затем мы от чистого сердца приветствовали Туарега-первого, и он ответил своими позывными и поднятием одной из четырех рук. По сценарию, разработанному еще в Космическом центре, первым должен был ступить на поверхность Марса Вашата, затем Макс, мы с Антоном оставались в корабле, обеспечивая телепередачу этого величайшего в истории момента и давая пояснения телезрителям земного шара. Все же Макс Зингер сошел по трапу первым и, несколько раз притопнув ногой, сказал: - Какой великий момент! Марс, прими братьев с Земли. - После этой реплики, кстати, также не предусмотренной сценарием, он подошел к Туарегу и попытался его обнять. У Туарега молниеносно сработала система защиты, и Макс, отлетев на несколько метров, покатился по площадке. Дело могло кончиться трагически, если бы робот нанес ему удар рукой с лопатой или багром. Как только Макс направился к Туарегу, Антон на всякий случай выключил камеру и включил, когда Зингер в красном от пыли скафандре водружал с Вашатой знамя. Туарег высверлил буравом ямку, и Вашата вставил в нее древко, а Зингер расправил красное полотнище. Для землян вся церемония проходила в абсолютной тишине, потому что Антон убрал звук, опасаясь, что Вашата выдаст Зингеру по первое число, но у них все прошло тихо, только Христо буркнул: - Оставь свою самодеятельность... Ты хоть понимаешь, что могло получиться? - Да, но почему у него не выключили узел самообороны? Идиотское сооружение чуть не поломало мне ребра... - Прекрати! Антон включил гимн Советского Союза. Вашата, Зингер взяли под козырек. Ребята из Космоцентра выключили у Туарега узел самообороны, раньше они не могли этого сделать, не то он мог попасть в струю тормозных дюз. Теперь он доверчиво направился к людям и остановился возле Вашаты, глядя магнитными мембранами вслед убегавшему Зингеру. И опять Антон спас положение, повернув тумблер у передатчика. Торжественная часть окончилась. Наточка Стоун объявила землянам, что экипаж после напряженных часов должен отдохнуть, а затем приступит к выполнению дальнейшей программы. Живые слова Наточки долетели до нас через положенные пятнадцать минут, когда Вашата и Зингер уже поднимались по корабельному трапу в шлюз. Затем спустились мы с Антоном, и Вашата заснял на магнитную пленку, как мы, спотыкаясь, ходили у космолета, разговаривали с Туарегом и он теперь "жал нам руки" и выполнял все, что ни попросишь. Этот ролик использовали для второго сеанса марсианских передач. А затем все, что снимали мы, Туарег, камеры-автоматы посылали домой, там монтажеры составляли марсианские боевики с обязательным участием Туарега. Робот оказался необыкновенно "радиен" и "телевизионен", настоящий герой космического боевика, ставший любимцем мальчишек и девчонок всех континентов. Огромный по сравнению с нами, похожий на средневекового рыцаря, закованного в панцирь, он выбивал стальными подошвами искры из марсианских камней, важно вышагивая следом за "Черепашкой", или брел впереди вездехода, показывая дорогу. Заваливал камнями трещины, сокращая путь на объездах, или брал нас на буксир на крутых подъемах. - Удивительный характер, - сказал о нем Антон, - сосредоточен, деловит, молчалив, все время находится в состоянии полной готовности совершить невероятное, прямо йог!.. Туарега снабдили ториевыми батареями, практически вечным источником энергии, нержавеющим и пыленепроницаемым корпусом и, главное, как нам поначалу казалось, удивительным искусственным мозгом, способным решать сложнейшие задачи. Для полной иллюзии живого существа ему недоставало только человеческой речи, ее заменяла система сигналов, подчас более практичная, нежели речь, особенно в период ураганов. Туарег напоминал умного парня, лишившегося языка. Он запоминал каждый камень на пути, каждую трещину, безошибочно, в любую пору суток ориентировался по странам света и сумел посадить нашу "Землю". Казалось, что он привязан к каждому из нас, только Зингер вызывал у него неясные опасения, должно быть, в его памяти остался образ бросившегося на него человека. Максу не нравилось такое отношение машины. - Что-то неладно у него в монтаже, - говорил он частенько. - Не может быть, чтобы логически мыслящее устройство сделало отрицательный вывод из нашей первой встречи. По крайней мере, оно должно забыть этот досадный эпизод, надо стереть в его памяти запись нашего прилета. Вашата хмурился, мы с Антоном помалкивали. После очередной "бестактности" Туарега Макс сказал за ужином Вашате: - Все-таки стоит покопаться во внутренностях этого балбеса, что-то он мне сегодня особенно не понравился. Послал его разведать дорогу - выполнил, а когда вернулся весь в песке и я хотел почистить его, то он включил ультразвуковую установку и чуть не довел меня до обморока. Пожалуй, ультразвук ему ни к чему? Да и старые записи надо стереть... Вашата терпеть не мог отдавать категорические приказания, а здесь впервые применил всю силу власти: - Приказываю, товарищ Зингер, никогда, ни при каких условиях не прикасайтесь к Туарегу. - Есть, товарищ космический пилот первого класса! - в тон ему ответил Зингер. Вашата махнул рукой. - Отставить, Макс. Пойми: если ты выведешь из строя Туарега, мы окажемся в очень трудном положении, сорвется программа, не та, что мы привезли, а та, что диктуется возможностями. Остался месяц до начала сезона бурь и нашего отлета. Умоляю, не прикасайся к Туарегу! По космической инструкции на корабле должны всегда находиться два человека, чтобы поддерживать постоянную связь с отсутствующими и контролировать их действия. Поэтому, только когда мы с Антоном возвращались, Вашата и Зингер делали короткие вылазки в окрестности космодрома, бурили скважины, брали пробы грунта, собирали минералы. Кроме того, у них набиралась уйма работы, связанной с получением информации от четырех метеостанций и десяти "менестрелей" - так мы назвали автоматические станции, совершившие мягкую посадку и теперь путешествующие но марсианским просторам, здесь были и наши "Марсы", и американские "Маринеры", и французские "Сюзанны", и английские "Танки". Помимо всего, Зингер вел летопись нашего путешествия, работал в своей оранжерее и набрасывал заметки о полете и нашем поведении. Он страдал, что не может заняться анализом пород, а должен после облучения контейнеров исправлять на них наши каракули, указывая, где взяты породы, и заполнять карточки. Удивительно, как этот неутомимый человек находил еще время делиться своими мыслями с Фениксом, и тот каждый вечер выкладывал их кому-нибудь из нас. С некоторых пор Феня стал выдавать тайные мысли своего друга только в его отсутствие. На третий день после посадки он встретил нас взволнованной фразой: - Найти бы хоть бактерию! Вирус! Кусочек смолы с мухой, как в янтаре на Балтике... растения! Ты пойми, Феникс, растения! Новая форма, с Марса! - Феня обыкновенно, закончив фразу, пронзительно засвистел и, как все предатели, протянул лапу за гонораром. Никто больше не подтрунивал над Максом, все мы жили теми же надеждами, хотя с каждой поездкой на "Черепашке" шансов становилось все меньше и меньше, по крайней мере, для нас, все-таки мы были ограничены в возможностях передвижения, обследуя какие-то жалкие десятки километров вокруг космолета. Хотя трудно сказать, самое ли здесь безнадежное место! Гигантской впадине сотни миллионов лет! Почему бы здесь, на ее берегах, и не возникнуть цивилизации? Море оказалось мертвым, на берегах застыли волны соли, густо присыпанные красной пылью, заваленные обломками. Но всегда ли оно было таким? Возможно, когда-то оно заполняло всю котловину и вода была нормальной солености. Да я и подсчитал, что при высоком уровне количество солей могло не превышать трех-четырех процентов, а следовательно, водоем мог кишеть живыми организмами! - Ищите окаменелости! - умолял Макс. - Ну как вы там смотрите? Где? Ведь есть же здесь осадочные породы?.. Христо, разреши мне! Вашата отрицательно качал головой: - О дальних экспедициях пока и не думай. У нас с тобой столько всего. Как ты еще держишься на ногах. Приказываю спать не меньше семи часов и фиксировать буквально все, каждый наш шаг. Ты наш историограф и биограф. Все-таки кое-что мы уже сделали, - сказал он в утешенье, - и каждый день что-то приносит новое. - Обследуйте откосы моря! - настаивал Макс. - Спуститесь наконец вниз, к воде, или к тому, что там еще осталось! - Не разрешаю. Три километра спуск. Осыпи, камнепады. Тут нужно оборудование, легкие скафандры. - Какие вы рационалисты! - это был вопль и ругательство одновременно. Сам рационалист до мозга костей, Зингер пускал это слово в ход, когда хотел изничтожить противника, сказать, что у того нет ни капельки человеческих эмоций, что он ни больше ни меньше как компьютер для подсчета голосов на выборах в местные Советы. - Хорошо, - сказал Вашата, - пустим на склоны Туарега, предварительно подстраховав его, у нас есть на складе достаточный запас троса, возьмите с километр. Если сорвется, то лебедка "Черепашки" вытянет. - Давно бы так, - сказал Макс. - Мы должны использовать все! Все шансы. И даже кажущееся их отсутствие. Что смеетесь? Да, это парадокс! А где мы находимся, не в мире парадоксов? МАРСИАНСКИЕ МИРАЖИ Антон обмотал талию Туарега полимерным тросом, завязал морским узлом, хлопнул по спине: - Давай, дружище, чуть чего - выгребай назад, а упадешь, не бойся - вытянем. - Счастливо, - пожелал я Туарегу, очень уж он выглядел по-человечески: лихой парень в скафандре, не моргнув глазом, спускается в пропасть. Туарег осторожно двинулся по склону, сплошь состоящему из сланцевых плиток. Антон, сидя в "Черепашке", потравливал трос, намотанный на барабан лебедки. У Туарега оказался идеальный вестибулярный аппарат. Когда двинулся каменный поток, робот замер и так проехал не меньше ста метров, затем стал спускаться по террасе, иногда останавливаясь и орудуя геологическим молотком. Образцы он складывал в объемистые мешки по обеим сторонам туловища. Солнце хорошо освещало склон, в разреженном воздухе четко выделялись складчатые, волнистые и поставленные на ребро голубые и темно-бурые породы, ниже, где Туарег перебрался на узкий карниз, лежали темные, почти черные с фиолетовым отливом глыбы кристаллических сланцев, между сланцами просматривались тонкие синие прослойки. Правее начинался обрывистый склон, покрытый карминовыми потеками, они отливали влажным блеском. Кровавый водопад терялся внизу, где ослепительно светилось зеркало глубинного моря ртутного цвета, иногда по нему пробегали багровые полосы. Неожиданно в восточной части моря появилось серебристое облако, похожее на изморозь, поднятую ветром. Облако застыло на черном фоне противоположного берега. - Выброс углекислоты, - сказал Антон. - Очень эффектно! Как это облако здорово вписывается в окружающий ландшафт! Действительно, казалось, не хватало только этого облачка, чтобы оживить пейзаж на другом берегу. Там лежала багряная пустыня: красные, оранжевые, розовые скалы самой причудливой формы; совсем готовые скульптуры художников-абстракционистов, виднелись и вполне реалистические изваяния, одно напоминало роденовского мыслителя, второе ящера, тонущего в зыбучем песке. Веяло запустеньем и тоской. Я поделился своими мыслями с Антоном. Он ответил тоже с грустинкой в голосе: - Пейзаж не вселяет оптимизма. Марсианам было скучновато мерзнуть, ходить в скафандрах и любоваться такой панорамой. - Что, если тогда все было по-иному? - Возможно. Хотя настроение осталось. Может быть, из-за такого настроения и пошло все прахом. - Ты серьезно считаешь, что здесь существовала жизнь, люди, цивилизация? - Иногда приходит такая мысль. Хотя... Вмешался Макс: - Неужели тебе мало доказательств? Ах, Антон, Антон! - Пока негусто. - А каналы? Ты что полагаешь, что они следствие эрозии? Осадочные породы! Существование морей! Вашата погасил начавшийся было спор: - Все мы хотели бы найти следы жизни. Что там у вас? Направьте объектив на Туарега. Вот так, хорошо. Где же он? Довольно. Поднимайте! Только осторожней. Нагрузился он порядочно. "Черепашка" рванулась к обрыву и остановилась, подрагивая. Канат натянулся. Туарег исчез за выступом. - Сорвался! - сказал Антон. - Я попробую подтянуть. Лебедка не брала. Видно, робот заклинился между камней. Чувствовалось по вибрации каната, что он изо всех сил пытается выбраться из ловушки. Я выключил у него двигатели. - Правильно, - одобрил Вашата. - Ну что будем делать? Жалко Туарега. Макс предложил: - Я спущусь вниз. Ребята устали. Ну сам подумай, что мы здесь торчим вдвоем? Вся утренняя программа выполнена. Христо! Ну! - Действительно, сегодня мы бьем баклуши, носам понимаешь, инструкция велит. Просчитано не раз "Большим Иваном", и получены варианты, когда мы оба здесь будем нужны. Ведь сам знаешь? - Да, но "Иван" не был на Марсе. В программу вводили не те данные. - Те. Почти те, Макс. Извините, ребята, мы все с Максом митингуем. А вы действуйте! Антон останется с техникой, а ты, Ив, как бывший альпинист, пойдешь выручать этого остолопа, да будь осторожен, как бы у Туарега управление не подвело. Макс сказал безнадежным тоном: - Я проходил схемы роботов этого типа. - Знаю. Будешь консультировать Ива. Я стал спускаться. Почти с таким же успехом прокатился по сланцевым плиткам, только теперь они лежали плотней. Я смотрел сквозь стекла шлема во все стороны, пытаясь заметить что-либо интересное, хоть здесь все было интересно, каждая сланцевая плитка, каждый камень были дороже алмазов, но я пересиливал себя, не брал ничего, решив, что, если Туарега не удастся вызволить, захвачу на обратном пути, только сунул в карман скафандра что-то похожее на крохотную панцирную рыбку, впрессованную в песчаник. Сейчас эта находка занимает почетное место в Марсианском музее в Москве, на Воробьевых горах, хотя там есть экспонаты и поинтереснее, но с этой рыбешки начинается экспозиция "животного мира Марса". Я довольно скоро опустился с помощью Антона до злополучного карниза и сам бы полетел вслед за Туарегом, если бы не туго натянутый трос; из-под ног предательски вылетали плитки минерала, похожего на яшму, я не мог стоять, не рискуя сорваться, и сел, свесив ноги. Метрах в десяти застыл, покачиваясь на тросе, наш Туарег. Я улыбнулся, представив себе, как бедняга барахтался, не находя точки опоры. Когда Антон подтягивал его, то он стукался головой о нависшую кромку карниза. - Все в порядке! - сказал я. - Пожалуй, парень отделался легкими ушибами. Ты, Антон, будешь очень осторожно выбирать трос, а я... Я хотел сказать, что помогу перетащить его на карниз, и забыл обо всем на свете, посмотрев направо и вниз. Там, метрах в двухстах от общего фона каменных нагромождений, отделились и замерли в невесомости странные сооружения, похожие по своей архитектуре на строения термитов, только несравненно сложней. Это были ажурные переплетения, каменные кружева. Вглядевшись, я стал различать детали, улавливать в этом целом отдельные части. На какой-то миг у гладкой, отполированной до блеска каменной стены, вернее обтесанной горы, я увидел город необыкновенной архитектуры под прозрачным колпаком. Я увидел ровные улицы, аркады, заметил облицовку домов с красочными фресками на фасадах, летательный аппарат, плавно парящий над морем, яхту, она подходила к набережной из оранжевого камня с черным парапетом. Стояли суда с непомерно высокими мачтами. Людей я не видел. Так же внезапно картина изменилась. Осталась отвесная стенка обрыва, далеко внизу - холодный блеск озера, терраса, а на ней, как в мультфильме, деформировались прекрасные дворцы, превращаясь в каменные кружева, изъеденные песчаными бурями, разрушенные солнцем и космическим холодом. Я слышал, как меня окликнули Антон, затем Зингер, Вашата. Я молчал, не в силах произнести хоть слово, издать звук, послать успокоительные сигналы. Я словно окаменел, ожидая, что картина дивного города снова предстанет предо мной. Ничего больше не появлялось. Бесшумно пролетел сбоку камень и, подпрыгнув на карнизе, ринулся вниз. - Что! Что с тобой, Ив? Тебе плохо? - только испуг за мою жизнь, чувствовавшийся в голосе Вашаты, вывел меня из состояния столбняка, и я стал сбивчиво рассказывать об увиденном. Зингер шепнул Вашате: - Вот бедняга. - Почти крикнул: - Ив, возьми себя в руки и скажи толком, где ты все это видел. Только сиди спокойно. Отодвинься дальше от обрыва. Не эти ли столбы? В голосе его слышалось разочарование и тревога. - Мне тоже показалось, - сказал Антон, - да ты не волнуйся. Действительно, развалины, вот поднимем Туарега... Только не волнуйся, я сейчас подтяну его... Его перебил Макс: - Ив! Где же он? Где твой город? Ну что ты сидишь как изваяние? А ты, Антон, погоди со своим роботом. Здесь такое, а он... Постой, Христо! Ив! Ив, это не те ли обломки, что ниже тебя? Какой же это город? Наконец они все увидели мою террасу и разочарованно молчали добрую минуту, затем засыпали меня вопросами. Я наблюдал развалины в другом ракурсе - сбоку, а они сверху, затем Христо и Макс стали смотреть через мой "телеглаз", у Макса вырвался торжествующий вопль: - Ну что я говорил?! Что? Теперь вы наконец видите сами! Конечно, это город. Христо! Пусть Ив спустится в город! Пожалуйста! - А Туарег? Скоро стемнеет. Ребята пять часов в скафандрах. Успокойся. В город пойдем завтра. Он еще постоит. - Все?.. Я тоже? - Нет, мы, как всегда. Тебе будет добавочная работа - размещать находки Туарега по контейнерам. Осторожней! Последнее относилось ко мне и Антону. Туарег уперся головой в нижнюю кромку слюдяного карниза, мне с трудом удалось оттолкнуть его, и Антон выволок его на карниз. Дальше Туарег полез сам и потащил меня за собой, с завидной легкостью волоча два мешка, раздутых от собранных образцов. Он все пытался пополнять коллекцию, хватая двумя свободными руками приглянувшиеся ему камни, и только после моего приказа, казалось, с неохотой отбрасывал их в сторону. Видно, удары о камень не прошли для него даром. Антон попытался его "подлечить", но, приоткрыв спинную панель, поспешно поставил ее на место: до того невообразимо сложным показался ему "организм" Туарега. Теперь ему могли помочь только на Земле, куда он больше никогда не вернется, а нам отныне прибавилась еще одна забота - следить за каждым его шагом. КАКТУСЯТА Вашата сделал магнитную запись нашего с Туарегом спуска по обрывистому берегу моря, он записывал все, включая каждое наше слово, о чем мы узнали много позже и что принесло немало огорчений, особенно Максу, который хотел выглядеть "идеально" перед лицом потомков. Просмотр фильма, кстати, почему-то не особенно хорошего качества, вызвал двоякое чувство. Сначала мы все действительно видели город, но при вторичном просмотре все выглядело иначе, и даже Макс засомневался, город ли это, а не выветренные породы, природа способна и не на такие штуки, особенно марсианская, где ее творчество, видимо, переживает период застоя, когда трудно создать что-либо порядочное, располагая такими скудными возможностями. Мои "видения" Макс отнес за счет нервного переутомления: - Произошло то, что нередко случается с такими впечатлительными субъектами. В их подсознании создаются желаемые образы, то есть то, что мы называем галлюцинациями. Я бы на твоем месте, Ив, денька два посидел дома. Меня выручил Антон, сказав, что на какой-то миг и ему почудилось что-то вроде города, только не там, где мне, а на противоположном берегу. - Скорее всего, это фата-моргана! Марсианский мираж, - тут же определил Макс. - Да, но мираж - явление оптического характера, - сказал Вашата. - Допустим, что в разреженной атмосфере с большим процентом углекислого газа миражи также могут возникать, но тогда должны существовать и города, и моря, и корабли, которые видел Ив. - Да, здесь что-то не совсем ясно... - признался Макс с неохотой. Затем все наше внимание переключилось на окаменелую рыбу. Макс заключил ее в толстый полимерный шар, облучил и, уговорив Вашату, с величайшими предосторожностями доставил в наш салон - он же кухня, столовая и просмотровый зал. Сомнений быть не могло. Перед нами находилась копия - часть головы и половина тельца - живого существа, жившего миллионы лет назад в марсианских водоемах. Вашата предупредил (в который раз): - Надо, ребята, вести себя чрезвычайно осторожно. Это не луна, где и то найден в теплой вулканической зоне грибок. Сейчас мы еще не знаем, возник ли он в местных условиях, когда на Луне была какая-то атмосфера, или грибок занесен из космоса, а может быть, и с Земли, но он быстро приспособился к местным условиям. Макс сказал: - Тот прелестный грибок в лунных лабораториях-оранжереях достигает гигантских размеров. И вполне съедобен! Да мы же все ели из него котлеты! Разве забыли? Перед стартом. Вашата терпеливо дождался, когда Макс закончит. - И все-таки нам надо держать ухо востро. Можем такое занести в корабль! Надо учитывать, что наша приспособляемость к незнакомой среде несколько ниже, чем у лунных грибов. Подошел час земных передач: немного хроники событии, лица близких. Моя мама сказала, покусывая губы: - Ты надеваешь шерстяное белье? Передавали, что у вас ужасная погода... И целый поток указаний из Космоцентра. Вашата сказал, отправляя нас спать: - Вот начнется переполох, когда они там получат портрет нашей рыбы... Среди ночи меня разбудил сигнал тревоги. Такого еще у нас не было, даже когда на тридцатом миллионе километров от Земли во время вахты Вашаты корабль врезался в пылевое облако. В пилотской кабине уже находились командир и Антон. Зингера не было. Вашата сказал: - Сработало реле "внезапной опасности" в оранжерее. Это реле изобрел и установил Макс во всех жилых помещениях. Очень чувствительный прибор, реагирующий на повышение колебаний электрического поля человека. - Макс! - позвал Вашата. - Что произошло? На экране видеофона появился виновато-радостный лик Макса. Перебарывая волнение, он прохрипел: - Да у меня... реле среагировало на повышение поля... Вы не верили... и вот... - Да что случилось, что у тебя за вид? Макс! Возможно, ты видел дурной сон? Или поле повысили твои растения? - Нет, дело не в растениях. Я учел их потенциал... - Макс явно тянул, блаженно улыбаясь. - Да у тебя шоковое состояние, - тихо сказа. Вашата, - я сейчас зайду к тебе. - Ко мне пока нельзя. Видишь ли, прибор оказался потрясающе чувствительным... - Кончай свой лепет, Макс, - сказал Антон. - Что у тебя там стряслось? - Ну я к тому и веду. Да ко мне нельзя, у меня карантин. Имейте это в виду... Дело в том... - Продолжай, - устало проронил Вашата. - Я не знаю, каким образом занесли зерно или спору, оно еще только прорастает. По виду что-то вроде кактуса, очень своеобразной формы... Микрокактус марсикус! Звучит? - Звучит, и очень внушительно, - сказал Вашата. Макс улыбнулся, совсем как в школе, когда горел нетерпением поделиться своей удачей. - Антон, Христо, Ив! Я закрыл их в колбах, ну тех, что заметил. Посадил под стекло. Что-то невероятное! Я сейчас покажу. Вот видите! Нет, вам плохо видно. Лучше покажу в увеличенном виде через проектор. - Он повозился немного, и на экране появилось множество колючих шариков, похожих на какой-то вирус, увеличенный в двести тысяч раз. - Всего десятикратное увеличение... Смотрите, он зацветает! Теперь вы видите цветок, увеличенный в семьсот раз! Невероятная красота! Феня повторил: - Красота, красота. Пожалуйте Фенечку... - На каждом более сотни таких цветов, замечаете, что цветы небесно-голубые! Видимо, были и насекомые, сейчас он самоопыляющийся. Пыльца красная, но нет ни пестика, ни тычинок. - Макс! - Вашата глотнул слюну пересохшим горлом. - Макс, ты представляешь, что получится у тебя к утру? - Вполне. Я загерметизировался. Связь только таким путем. Я также заметил, что эти малютки мгновенно прорастают в минимальном присутствии воды. - Поищи способа задержать прорастание. Ты что, в своей университетской лаборатории? Забыл, где находишься? - Вашата, милый мой Христо. Я все понимаю, отдаю отчет, но пойми и ты меня! Ведь это настоящая жизнь! Кактусята, по всей вероятности, безвредные, хотя в симбиозе с ними могут жить и вирусы. Ко мне никто ни ногой! С голоду я не умру. Если придется, проживу здесь до дому. Вы как-нибудь перебьетесь на консервах. В складе есть витаминизированные концентраты. Экран погас. Вашата откинулся в кресле. Корабль вздрогнул. Антон сказал: - Наверное, обвал на море. Там столько камней нависло. - Работает Большой Гейзер, - сказал я. - Да, он иногда изрядно потряхивает, - согласился Антон. Оба мы посмотрели на Христо. Он сидел в той же позе. Показал головой на дверь: - Отправляйтесь спать. Завтра день будет не легче. Что, если эта гадость проникла во все отсеки и начнет заполнять корабль? Ну хорошо, без дискуссий на эту тему. Спать! Он остался в кресле. Почему-то меня не особенно потрясли марсианские кактусята, хотя я полностью отдавал себе отчет в том, что нас ждет, если так просто проникают в герметический корабль семена марсианских растений. Лежа в гамаке, я самонадеянно думал: "Теперь меня уже ничем нельзя ни удивить, ни испугать. - И уже засыпая: - Почему марсиане не перебрались внутрь планеты, там тепло, мы видели, как из ее недр вырываются газы. В подземные жилища можно было нагнетать воздух или там получать его, регенерировать. Что же здесь произошло?" После того как я увидел мираж города, у меня не осталось никаких сомнений, что здесь жили люди, и почему-то твердая убежденность, что сейчас их здесь нет. "Что же произошло?.. Ведь никаких веских доказательств у меня еще не было. Мне могло показаться, и там, над пропастью, вовсе не город, а обыкновенные камни". Я улыбнулся этим мыслям и, засыпая, опять увидел город, но теперь уже другой, больше первого. Я бродил по его пустым улицам, рассматривал фрески с изображением тонких, высоких людей. Меня привлекала живая картина. Девочка с огромными глазами, тонкая, как тростинка, сидела на оранжевом берегу лилового моря и играла в песочек, она, как наши ребятишки, насыпала его в формочки, пришлепывала лопаточкой, строила горку: подняв высоко руки, она сыпала из прозрачных ладоней оранжевый песок, я без удивления увидал, что у нее по четыре пальца на руке, а вместо ноготков золотые ободки... В семь часов утра, когда мы втроем пили кофе, грустная физиономия Макса материализовалась на экране видеофона: - Они не перенесли повышенной дозы кислорода. Я создал почти чистую атмосферу из кислорода. Они все погибли! Все до одного. Почернели, - в голосе Макса чувствовалось неподдельное горе. - Вот и прекрасно! - Вашата встал, опрокинув кружку. - Хоть здесь повезло. Ты же, - он погрозил Максу, - будешь у меня сидеть двое суток в карантине. - Не надо мне было открывать колбу... - вслух подумал Зингер. - Хоть бы там остались семена. - Не горюй, - успокоил Вашата. - В камнях и песке их будет достаточно. Завтракай своими бананами и снова проверь, нет ли у тебя еще кого-либо из гостей. Молодец, Макс, как это тебе в голову взбрело потравить их кислородом? - Христо! С кем ты говоришь? Послали бы меня с тобой, если бы... Ах, Христо, Христо... Вот что, ты тоже займись дезинфекцией. Процент кислорода доведен до восьмидесяти пяти процентов. Ни рентген, ни ультрафиолет на них не действуют, как ты знаешь, здесь достаточно космических излучений, было когда привыкнуть к ним... ГОРОД НАД ОБРЫВОМ К городу над обрывом нашлась довольно удобная дорога по впадине овражного типа. Может быть, когда-то ее действительно размыло водой, а в последующие тысячелетия ветер обрабатывал склоны и устилал дно песком и пылью. Пыль - главный компонент марсианской почвы, она микроскопична и покрывает почти всю планету, сглаживает ее и без того однообразный плоский рельеф. Оригинальный только по окраске, да и то пока не привыкнешь к его оранжево-серым тонам. Только горы здесь великолепны. Они вздымаются прямо, без предгорий, из песчаной равнины, удивляя глаз своим величием, лепкой склонов и сочетанием необыкновенных красок. По оврагу, или, как Антон его назвал, "розовому каньону", из-за своеобразной нежно-розовой окраски слагающих берега пород мы добрались почти к самым развалинам. Антон высказал предположение, что выемка искусственного характера и по ней когда-то шла настоящая дорога к городу. Как покажут дальнейшие события, мы оба были не правы, овраг образовался много позднее, после смерти города. Туарег вел себя вполне удовлетворительно: получив приказ, он всю дорогу шагал впереди "Черепашки", разобрал завал из камней, к счастью, не особенно больших; после завала "Черепашка" могла пройти еще с полкилометра, а дальше, с разрешения Вашаты, который следил за каждым нашим шагом, мы отправились пешком, всего каких-нибудь сто метров над нависшим обрывом. - У меня такое ощущение, - сказал Антон, - будто я побывал здесь. Всю ночь, и до того, как разбудил Макс, и после, мне снились марсианские сны. - Мне тоже... - Не знаю, что снилось тебе, а я уже шел по этой дороге, только без щебня и всей этой шелухи под ногами. Справа над обрывом шло ограждение из каменной решетки какого-то замысловатого рисунка. Сейчас этого ничего нет. Стена слева была вся в рисунках, какие-то морские пейзажи. - Суда с высокими мачтами? - Совершенно верно. Нам с тобой чудится одно и то же. Надо избавиться от такого состояния. Сейчас тебе ничего не кажется? - Нет. А тебе? - Тоже все нормально, только будто за тем поворотом еще что-то есть на стене. - Успокойся, Антон, - сказал Вашата. - Вы скорей возвращайтесь, посмотрите, что за древние развалины, только не держите объективы против солнца, вчера получилось много смазанных кадров. Зингер добавил: - Смотрите под ноги, в расщелины, там, где могут находиться растения, и возьмите под этим навесом по горсточке песка. - Никакого песка! - приказал Вашата. Туарег поджидал нас на повороте. Отсюда открывался фантастический вид на море и противоположный берег. Но мы с Антоном только мельком взглянули на всю эту красоту и завернули за угол. Там действительно на стене сохранилась часть фрески, картину покрывал слой пыли, серые потеки, но можно было разобрать силуэты каких-то странных животных. - Марсианские быки, - сказал Антон. - Фреска шла дальше, здесь, внизу, кустарник с красными и белыми цветами. - Он поднял серую плитку, вытер ее перчаткой, на ней засветилось тусклое золото: часть ветки с колючкой. - Вы что примолкли? - спросил Вашата. - Фреска, - сказал я, - на стене. - Что на ней? - выкрикнул Макс. - Ну что? - Марсианские быки и колючий кустарник, - сказал Антон. - Направьте лучше объективы! - приказал Вашата. - Вот так. Ну где ваша фреска? - он говорил теперь совершенно спокойно, даже с легкой иронией, словно ничего особенного не произошло. - Что-то не похоже на картину. Все смазано, расплывчато. Пятно на сырой стене, а не фреска. - Стена сухая, - с обидой ответил Антон. - Видишь, совсем сухая. Вот половина туловища одного быка. Хотя он мало похож на быка, скорей шестиногая антилопа. - Шестиногая? Ты ошибаешься, Антон, - сказал Макс. - В природе все по большей части целесообразно. Шесть ног просто не нужны такому не особенно крупному животному, да еще на планете с незначительной силой тяжести. Ты все ноги на фреске отнес к одному "быку", пожалуй, он больше похож на быка, чем на антилопу. Ну-ка сотри пыль с нижней части. Осторожней. Эх... Фреска сползла и раскололась на множество кусков. - Не прикасайтесь больше к ней, - сказал Вашата, - может, долежит до следующего раза. Макс попросил: - Ребята, посмотрите, нет ли на стене чего-либо похожего на плесень или лишайники? - Запрещаю! - сказал Вашата. - Хватит с нас кактусят. Можем подхватить такой экземпляр марсианской жизни, что он за кислород только спасибо скажет. Теперь у нас главное - археология. Семян микрофлоры, думаю, мы захватили достаточно. Когда мы очутились на улице города, впечатление у нас было такое, что здесь давным-давно, не один десяток лет, работают археологи, они расчистили и даже подмели улицы, только кое-что оставили для колорита, обломки камней на мостовой. Вблизи строения казались, как и с карниза над пропастью, такими же хрупкими, с тонкими стенами, широкими оконными проемами. Здания тянулись на целые кварталы, в два и три этажа, но были многогранные сооружения непонятного назначения без окон, в один этаж. В планировке ощущалась целесообразность, гармоничное сочетание с ландшафтом. Даже сейчас, источенные временем, развалины украшали берег мертвого моря. Вначале мы шли очень осторожно, боясь прикоснуться к стенам, казалось, что руины только и ждут, чтобы рассыпаться в прах - до того они устали стоять над погруженным в тишину морем. Я поднял обломок и поразился, как он легок, что-то вроде пенобетона, только несравненно прочней. - Алмазный бетон, - сказал Антон. - Смотри, Туарег прошел вон по той тоненькой плитке, и она целехонька. Дома, видно, отливали целиком, нигде нет швов. Мы вышли на круглую площадь с возвышением посредине. - Здесь стояла скульптура, - сказал Макс. - Возможно. - Вашата вздохнул и добавил: - Пора, ребята, возвращаться. Снимки получились. Больше здесь делать нечего. - Сейчас уходим, - сказал Антон. - Только пусть Туарег немного покопает в этом доме. - Даю десять минут, - неохотно согласился Вашата. Как хорошо, что мы оставили Туарегу лопату. Он выкопал амфору незнакомой формы, тяжелую, покрытую липкой пылью, кусок стекловидного вещества, матового от времени, множество черепков из материала, похожего на пластмассу, и несколько странного вида прямоугольных пластинок с множеством отверстий разного диаметра, как потом определил Макс - от микрона и до трех миллиметров. Пыли на них не было, отверстия не засорены, когда Антон взял одну из пластин, она стала менять цвета, как шелковое полотно под разными углами к источнику света. - Судя по вибрации, она как будто звучит! - сказал Антон и опустил пластину в сумку Туарега. - Хватит на сегодня, - сказал Вашата, - возвращайтесь той же дорогой. Прежде чем уйти, я заставил Туарега расчистить от щебня кусочек мостовой на площади. Она оказалась выстланной фиолетовыми плитами. Наш обратный путь Макс использовал для съемки фильма. - Теперь идите вы вперед. Туарег - позади. Вот так! Отлично! Какое освещение! Ив нагибается, поднимает... Да поднимай что угодно! Не забывай, что мы открыли марсианский город и здесь каждый камень - ценность. Стоп! Антон, возьмись за остатки стены. Прекрасно! Пошли дальше... - И так всю дорогу до самого корабля Макс заставлял нас задерживаться, брать в пригоршню песок, рассматривать камни, делать величественные жесты в сторону гор, глядеть на небо, усеянное звездами при ярком солнце. Мы безропотно подчинялись, зная, что Макс работает для истории. Когда мы подрулили к лифту, возле него нас нетерпеливо ожидал Зингер, чтобы уложить всю нашу добычу в грузовой отсек. Мы сидели в столовой, стерильные после обработки под серией душей. Антон сказал: - Мы могли еще часика два порыться в пыли веков. Вот куда бы забросить настоящую археологическую экспедицию со всем оборудованием. - Так и будет в следующий раз, - улыбнулся Вашата. - Пока Макс занимался съемками, я принял ролик из Космоцентра. Сплошные поздравления и рукопожатия. Судя по всему, ученые набросились на снимок нашей рыбы и пейзажи развалин. Представляете, что творится сейчас, когда они получили записи сегодняшнего дня! Ох, попадет нам по первое число за фреску, особенно мне достанется. Ведь у нас уйма инструкций на все случаи жизни на Марсе, даже, как вы знаете, разработаны системы контактов с местными обитателями. Сегодня Андреев выступил с повторением лекции, что читал нам перед отлетом. - Насчет "враждебной жизни"? - спросил Антон. - Точь-в-точь в тех же выражениях. Повторил для прессы и телезрителей. Ему еще раз хочется убедить всех и себя самого, что он сделал все для успешного полета "туда и обратно". Надо и его понять - необыкновенная, мучительная ответственность. И все же... - Мне это непонятно, - сказал Антон. - Надо всегда быть тем, кто ты есть. - Да, но он теперь Главком Космоцентра. Должности всегда накладывали отпечаток. Вот я, например... Как, ребята? Мы с Антоном переглянулись. - Бывает, - сказал Антон. - Да-а? Серьезно? - Не часто, ты умеешь сдерживаться. - Стараюсь. Вы тоже не сахар. Вот сегодня, говорю - кончайте раскопки, а вы еще стали площадь разметать. - Но фиолетовые плитки! - сказал я. - Плитки плитками... - поморщился Вашата. - А престиж! - сказал Антон, толкая меня в бок. Вашата улыбнулся: - Бывает. Иногда обволакивает чувство собственной необыкновенности. Кажется, что ты теперь "сам не свой", принадлежишь истории! Вот с этого и проникает в нас вирус исключительности. - Какая там исключительность, - Антон махнул рукой. - Из пятисот кандидатов мог лететь каждый, просто нам повезло. - Я тоже так думаю... И все-таки прошу выполнять мои указания все без исключения. - Ну это ясно, - сказал Антон. - Извини, - сказал я, - за плитки. - Все. Не будем забывать, что мы попали в необычную среду. Надо быть собранней. Контролировать каждую мысль, каждый шаг. Я все не могу понять, каким путем пробрались к нам кактусята. Значит, что-то нарушено. Вы сегодня, наверное, ругали меня за добавочную дезинфекцию. - Ругали, - признался Антон. - Ругали и понимали, что надо. - Надо, ребята!.. Но где же Макс? - Он не выключил видеофон. - Макс, ты не упаковал себя в контейнер с огорчения, что я лишил тебя свободы передвижения по планете Марс? На экране появилась стена нашего хранилища со множеством гнезд с контейнерами. Потом показался шлем и за его стеклом оторопелое лицо Зингера. - Вот, - сказал он, подняв амфору. На ее теперь чистом боку появился красочный морской пейзаж. - Видали? - спросил Макс звонким мальчишеским голосом. - Я слегка протер - и появились краски, и все время меняются, он живой. Смотрите, какой цвет воды и на нем множество яхт. Ребята! - Он повернул амфору, и там знакомая уже мне девочка сыпала из прозрачных ладоней оранжевый песок. И мы встали и почти вплотную придвинулись к экрану, пораженные больше, чем вчера, когда увидели развалины. У нас всегда теплилась надежда обнаружить следы ушедшей жизни. Сейчас же мы были не подготовлены к необыкновенному явлению, у нас не было объяснений увиденному. Макс позволял нам поочередно любоваться изображениями на стенках сосуда, и мы не могли оторваться от них. - А теперь послушайте, как звучит эта вазочка! - Он поднял амфору к мембране шлема. - Странная музыка, не правда ли? Вы не находите? Наверное, корпусу амфоры передается малейшая вибрация, хотя непохоже. Будто в ней самой источник звучания. - Скорее всего разболталась какая-то техническая деталь, - сказал Антон, - хотя, что мы знаем об их технике! На каком принципе основаны эти "живые" гравюры? Уму непостижимо! Пролежали столько тысячелетий, а может, и столетий - и никаких изменений. Мне становится не по себе, когда я вспоминаю про фреску с антилопами. - Что-нибудь еще случилось? - спросил настороженно Вашата. - Да я их видел до этого! - Час от часу не легче. СВАЛКА МУСОРА В этот вечер мы долго не ложились спать, в нарушение "Инструкции о суточном распорядке в длительных полетах в космическом пространстве, а также на планетах Солнечной системы, исключая Землю". Пришел Макс в совершенно невменяемом состоянии, посолил сладкий кофе, положил в кружку масла и, обведя нас взглядом, спросил: - Что я делаю? - Кофе по-марсиански, - ответил Антон. - Ты еще можешь шутить, а у меня в глазах та девочка. Если смотреть на изображение пристально, оно увеличивается, полное впечатление реальной картины. Я все думаю, что с ними случилось? Судя по тем крохам, что нам посчастливилось найти, мы в стране великой цивилизации. Я теперь твердо уверен, что каким-то непостижимым путем они воздействуют на нашу психику. Стремятся передать нам информацию о себе. Вашата молчал, не перебивая, хотя утверждения Макса носили по меньшей мере рискованный характер. - Как, почему они погибли? - продолжал Макс. - Даже мы смогли бы здесь существовать, построив город под куполом. Они обладали и техникой, и знаниями более высокого порядка, раз смогли создать такое чудо, как эта амфора, а потом мы не знаем, что это за звучащие пластины, о чем они звучат! Может быть, когда-то узнаем! Здесь работы на века, я в этом твердо уверен. Если мы до сих пор у себя дома роемся на Востоке и находим все новые и новые загадки. До сих пор не можем расшифровать письмена критян, этрусков, народов древней Индии, то как мы подойдем к языку марсиан, их письменности? - Их гибель загадка, - сказал Антон, - все же я думаю, что они погибли от того, чего мы избежали чудом. - От атомной войны? - спросил Вашата. - Да. Здесь и без того трудно удерживать атмосферу, несколько водородных взрывов могли почти начисто унести всю воздушную оболочку. С тех пор накапливалась только углекислота, поступающая из недр планеты. - Люди погибли от радиации, - в раздумье сказал Вашата, - хотя при облете приборы не зарегистрировали повышенной радиации. Но время все могло сгладить. Я тоже внес свою лепту в эти мрачные предположения, сказав, что к тому времени атмосфера, видимо, была и так бедна кислородом и влагой, марсиане ушли под землю, создали купола над городами на ее поверхности. С понижением атмосферного давления купола разрушились, и население погибло от удушья, а оставшиеся в подземных убежищах постепенно вымерли вследствие непривычных условий. - Все очень по-земному, - сказал Вашата, - мы не можем отделаться от своих представлений, от своей логики. Не будем пока гадать. Может, найдем еще что-нибудь. Макс сказал: - Они вполне могли оставить "живые книги", фильмы. Вы, ребята, не гонитесь за пустяками, ищите самое существенное... Проснувшись утром, я не припомнил ни одного сна, то же самое сказал и Антон. Когда я после душа заглянул в оранжерею, Феня встретил меня новой версией о гибели марсиан: - Поверь мне, дружище, все дело в вирусе! Эпидемия! Вот так-то, дорогой пернатый друг! - Все это домыслы, - отозвался из-за банановых листьев Макс. - Ты его не слушай, он все врет последнее время и меня сбивает с пути истинного. Феня захохотал басом, подражая Вашате, и в заключение свистнул тонко и протяжно, как запись завываний марсианского ветра. С вечера я вложил в Туарега программу ночного поиска, он должен был не спеша обойти окрестности космодрома и через каждые пятьдесят метров выкопать яму. На каждую станцию ему давалось десять минут. Сейчас на экране робот стоял как изваяние на красном поле и, казалось, внимательно рассматривал наш корабль своими магнитными глазами, у его ног лежал труп марсианина, так, по крайней мере, нам показалось: длинные ноги, тонкий в талии торс, головы и правой руки у него не было, тело облегал костюм, как на арлекине: желтый в черную широкую полоску. Первой нашей мыслью было, что Туарег наткнулся на кладбище. - Как он сохранился! - воскликнул Зингер. - Но что за костюм! Как у наших дорожников, ремонтирующих шоссе. Тогда почему его похоронили в рабочем платье? Нет, товарищи, он погиб при обвале, и никакое там не кладбище, а парня засыпало камнями, поэтому нет ни головы, ни руки. Все-таки вы их поищите. Привезти домой марсианина!.. - Погоди, Макс, - остановил Вашата. - Кто бы он ни был, домой брать не будем. Рискованно. И вы к нему не прикасайтесь. Может, у них действительно была эпидемия. Только, Макс, ты его сними во всех ракурсах, пусть Туарег повертит. Свет сейчас великолепный. Ив, дай команду! Туарег поднял свою находку, повернул, и мы увидели, как спина отошла на шарнирах в сторону, в корпусе виднелись различные узлы, скрытые в твердых чехлах, болтались провода. В этот день мы видели останки еще множества роботов на гигантской свалке мусора. Она заполняла двухсотметровую выемку, которая начиналась за каменной грядой к северу от космодрома и терялась за горизонтом. Туарег ночью наткнулся на нее в той ее части, где отбросы покрывал песок, он добросовестно копал там ямы и выбрасывал горы рухляди. Робота он захватил потому, что в его "память" ввели новую запись: "Брать только предметы, по форме не похожие на камни", камней он натаскал целую гору, и из нее только килограммов двести попали в хранилище корабля. Снимки этой первой свалки хорошо известны, видны на ней и роботы, торчащие из груды пластмассовых вещей, летательные аппараты разных конструкций, и все это среди невообразимого множества вещей непонятного нам назначения и незнакомых конфигураций. Мы проехали вдоль свалки десять километров, а ей все не было конца, в одном месте по склону оврага оползень обнажил на триста метров хаотическое нагромождение отбросов, но основания выемки не было видно. Вашата спросил: - Сколько же столетий все это копилось? Больше половины вещей выглядит вполне годными. Наверное, выходили из моды, заводы работали на полную мощность, людям все это доставалось без особого труда, и они потеряли цену вещам. - Ты обрати внимание, что почти все из пластмассы, - сказал Зингер. - Стой, ребята, мы запечатлеем вот этот склон с машиной, похожей на наш грузовик... Антон заставил Туарега принести большой шар с пробитым боком, на нем появлялись и исчезали яркие блики... - Да это глобус! - сказал Макс. - Школьный глобус. Только не потеряйте! Минут десять мы рассматривали поверхность планеты, с колдовским мастерством нанесенную на глобус. Впоследствии нам посчастливилось найти еще одно такое учебное пособие. На первом глобусе картина планеты не менялась. На втором по желанию можно было увидеть не только географию, но экономику, животный мир, геологию планеты, к несчастью, на Земле изображения пропали, и не только на глобусах, но и на амфоре. Прошло два часа, как мы покинули корабль, но мы не думали о возвращении, молчал об этом и Вашата, слушая Зингера: Макс нашел еще одну из возможных причин гибели марсиан. - Здесь миллионы, а может быть, миллиарды тонн полимеров! - говорил он. - Полимерам скормили кислород и азот. Мы хоть и мельком видели на глобусе, что здесь были лесные массивы, особенно вокруг водоемов, на экваторе и в здешних субтропиках. Леса уничтожили, все пошло на пластмассы. И в то же время шло безудержное строительство машин, наземных и воздушных. Машины тоже сжигали драгоценный кислород, отравляя воздух производными окиси углерода. - Мы еле ушли от этой угрозы, - сказал Вашата. - Но и Землю не сравнить с Марсом - у нас могучая атмосфера, океан, леса! Зингер мрачно сказал: - Пятнадцать тысяч водородных бомб, взорванных одновременно, могли унести атмосферу в космос, и Земля могла превратиться в нечто похожее, правда, с обилием отравленной воды, мертвыми городами. - Неужели у всех живых существ, обладающих разумом, один путь развития? - вслух подумал Антон. Никто не ответил. "Черепашка" поднялась на пригорок. Впереди скупое марсианское солнце освещало купол, спрятавший под себя город. Антон схватил меня за руку. Я не помню, как остановил "Черепашку". Не проронив ни звука, словно боясь, что спугнем видение, мы с Антоном смотрели на возникшую перед нами картину. Мы понимали, что сейчас невозможно существование подобного оазиса среди безжизненной пустыни, на планете, почти лишенной воздуха, и все же нас не покидала мысль, что все это реально и мы действительно открыли последнее прибежище марсиан. Туарег, не получая команды, продолжал шагать по направлению к городу, к нему вела дорога - она начиналась недалеко от нас, - вымощенная желтыми плитами, обсаженная бордовыми кустарниками, все пространство вокруг города занимала растительность с бурыми, красными, голубоватыми листьями. По дорогам бесшумно мчались крытые машины. В воздухе бесшумно парили несколько летательных машин, одни из них напоминали наши музейные теперь аэропланы-этажерки, другие в виде дисков, шаров, цилиндров. - Что вы стали? - спросил Вашата. - Случилось что-нибудь? - Остановите Туарега! - сказал Зингер. - Он шагает к северному полюсу. Виденье ушло в песок оранжевой пустыни. - Вы ничего не видели? - спросил Антон. - Что опять? - с тревогой в голосе спросил Вашата. - Возвращайтесь. Да верните Туарега. ЖЕЛТОЕ ПЯТНО Началась вторая неделя, как мы опустились на пески Марса. Семь дней стоили многих лет по количеству впечатлений, обрушивавшихся на нас почти беспрестанно, особенно последние дни. Мы находили необыкновенные памятники культуры, идеальной организации быта, видели на "живых фресках" людей, почти землян, занятых трудом, углубленных в размышления. В районе, где мы с Антоном видели иллюзорный город во всем его величии, находились сейчас его развалины, там Туарег раскопал вход в подземные заводы. Специалистам надо еще разобраться в принципах марсианской техники, судя по архитектуре, люди здесь не присутствовали, только механизмы и имитации людей - роботы различных назначений. Удалось нам заглянуть за все время марсианской жизни еще в три подземелья - и нигде следов постоянного пребывания там человека: голые стены, облицованные яркими плитками без единой фрески, орнамента, и машины, машины, казалось, заполнившие залы бесконечной длины. Марсиане не хотели, не могли, не любили жить в давящих душу помещениях, под толщами скал. Они больше всего любили просторы пустынь, свои леса, моря и особенно небо. Фиолетовое небо Марса! Как оно прекрасно! Почти так же, как и земное. Наша атмосфера создает иллюзию тепла, звезды у нас лучистые, там небо было жестче, холоднее, но от того оно не теряет своей величественности, вечной тайны. Любимой темой марсианских художников было небо, выполненное в стиле "живой техники", и почти на каждой картине среди искорок созвездий горела голубым светом наша Земля. Гордый народ, осознавший свою силу, могущество, воспитывался как "светоч жизни", равный звездам, и он жил, мыслил, любил, чувствуя всегда их благословенный свет: звезды на Марсе видны и днем. Спрятаться от света Млечного Пути - дороги в вечность, от боготворимой. "звезды надежды" - значило для них уподобиться самому жалкому из существ, восьминогой слепой песчаной мыши, источающей скверный запах. Они преодолевали опасности, созданные предками в эру неуемного развития техники, когда уничтожались леса, сжигался драгоценный кислород, атмосфера перенасыщалась углекислым газом. В герметических городах система жизнеобеспечения во многом превосходила нашу в звездолете. Еще несколько веков - и люди снова могли бы выйти из укрытий, под теплое, поголубевшее небо. Если бы опасность страшнее атомных войн, эпидемий, космических катастроф не таилась в них самих. "Черепашка" бойко бежала по бурой равнине, подгоняемая жидким ветром. Начинался сезон песчаных бурь. Исчезла кристальная чистота ядовитого воздуха, красноватая пыль висела в воздухе, сглаживая очертания скальных скульптур, изваянных ветром. Высоко над головой в фиолетовом небе сиял совсем крохотный кружочек солнца. По нашим земным представлениям, здесь солнце почти не грело, и все же его могучей силы хватало на то, чтобы вечно будоражить атмосферу планеты, перемещать миллиарды тонн песка, разрушать остатки древних гор, людские города, превращая их в пыль и щебень. Перегоняя нас, пронеслось марсианское перекати-поле - шар не больше футбольного мяча из жестких как проволока стеблей, колючек и оранжевых коробочек с семенами меньше маковых зерен. Перекати-поле - посевная машина, способная бесконечно долго высевать семена, а когда их запас кончится, продолжать свой стремительный бег, не теряя надежды в конце концов остановиться. Когда ей удается наконец зацепиться своими колючками в овражке или застрять между камней, то через несколько минут из нижних стеблей выйдут желтые корни и станут сверлить песок, добираясь до слоев, где есть хоть признаки влаги, через час оно зацветет большими, непостижимо прекрасными цветами и опять готово в путь сеять семена жизни. Антон сказал, провожая взглядом перекати-поле: - Невероятная приспособленность. Та же, что и у микрокактусов. Вот еще подтверждение неистребимости жизни. Создание ее невероятно трудно, нужны миллионы благоприятных сочетаний, чтобы она возникла, поэтому жизнь так редка во вселенной, а, раз возникнув, она неистребима. Так велик у нее запас эластичной прочности. Эти марсианские колючие шарики выдерживают и космический холод, и непомерную жару! Готовы хоть сейчас переселиться на другую планету, в другую галактику, куда угодно, или ждать миллионы лет дома, пока не произойдет чуда и Марс оживет. С человеком сложнее. Человек появляется на планете только раз. Как жаль, что они не дождались нас. Я сказал: - Возможно, они еще уцелели? - Каким образом? - одновременно спросили Вашата и Антон. - Спят в анабиозе. Может, еще сохранился крохотный поселок или даже целый город где-нибудь. Марс велик. - Ну нет, - сказал Антон. - Наш прилет не мог остаться незамеченным при таком уровне цивилизации. - А миражи! - воскликнул Макс. - Это ли не сигналы, что жизнь существует. - Существовала, - поправил Вашата. - Все, на что они указывали, что видели Ив с Антоном, оказалось развалинами. А возможно, что это результат перенапряжения, в котором мы живем все это время. Как всегда, Вашата был прав. Мы замолчали. Действительно, почему мы находим только развалины городов, следы ирригационных сооружений, высохшие моря, удивительные памятники, фантастическую утварь, звучащие пластины - вероятно, книги, которые мы никогда не прочтем. Долго ехали молча. Туарег шагал впереди, точно следуя по заданному курсу. Мы ехали в новом направлении по Оранжевой пустыне, по совершенно ровному, прибитому песку, выполняя намеченную программу исследований. Здесь, на северо-западе от мертвого моря, еще при посадке механический картограф отметил темную россыпь не то камней, не то, как мы теперь считали, развалин. Туарег обошел столбы из оранжевого песчаника, похожие на колонны - а может, это были самые настоящие колонны древнего храма, - и опять взял прежнее направление. В шлемофоне раздались предупредительный сигнал и голос Христо: - Ну как, друзья? Все двигаетесь? - Нет, летим, - в тон ему ответил Антон. - Далеко еще? - Километра два. - Не задерживайтесь особенно. Развалины нас уже не особенно интересуют. Да не загружайте Туарега. Зингер уже заполнил все свои контейнеры. Берите только необыкновенное. - Здесь все необыкновенное, - мрачно сказал Антон. - Мы что-то совсем заелись. - У Антона последние дни часто портилось настроение без всякой видимой причины. - Что там поделывает Макс? - спросил я, чтобы разрядить обстановку. - Сидел все тут со мной, а минут пять назад я его послал заняться проверкой и дезинфекцией отсеков. После вашего отбытия он обнаружил, что в его скафандре проросла круглая колючая проволока. Приказал выбросить скафандр. Вот к чему приводит нарушение элементарных инструкций! Так что прошу вас... Раздался смех Макса - он подслушивал: - Скафандр ведь твой, Христо. Ты вчера в нем выходил поразмяться. - Мой! Но позволь... Как же это? - Загадки Марса. - Все равно, ребята. Тем более надо ухо держать востро. Если уж ко мне заползло перекати-поле! - К нам пока не заползло, - сказал Антон и, сжалившись над Христо, добавил: - Не беспокойся, кэп, мы теперь стали живыми параграфами космических инструкций. Если уж что случится, то не по нашей вине. - Ладно, Антон. Кажется, вы подъезжаете. Ветерок усиливается. Что-то темнеет впереди. Да это Туарег. А за ним что-то вроде кучи камней. - Приехали, - сказал я, - очередные развалины. - Не лезьте под обломки даже вслед за Туарегом. Разрешаю передвигаться только в открытых пространствах. Мы с Максом переглянулись: действительно, вчера перед самым носом у Туарега рухнула стена, подняв облако пыли, не оседавшее целых полчаса. "Черепашка" остановилась у самых городских ворот, то есть там, где они когда-то стояли, представляя собой множество шлюзовых камер. Судя по развалинам, мы еще не встречали такого большого города. У него сохранилась часть гигантского купола, состоявшего из множества воздухонепроницаемых ячеек, напоминающих соты. Остатки купола держались на одной уцелевшей арке без подпорок, перемахнувшей через все развалины. Рухнувшие арки и купол погребли под собой весь город в южной его части, на севере кварталы домов почти везде уцелели. Город мог сохраниться целиком, если бы не ветер, он "подмыл" основание его, хотя и отлитое на скальной породе. Нам предстоит определить, сколько потребовалось тысячелетий, чтобы ветер мог снести стометровую толщу песка, разрушить фундамент и снова засыпать ров, а заодно и развалины. Туарег мастерски прокладывал дорогу к уцелевшей части города. Архитектура строений здесь, по меткому выражению Антона, отличалась "печальной пышностью пантеонов". Дома в два-три этажа, видимо, тоже из литого камня, с плоскими крышами, служившими местом для прогулок; между домами через улицы переброшены мостики. Стены домов без излишеств, зато необыкновенно пышных расцветок, украшенных орнаментом и фресками. На облицовку стен шла эмаль еще более яркая, чем на самаркандских мечетях, она и сейчас местами светилась на затененной стороне тусклым светом, как старые витражи в католических храмах. Только направив луч фонаря на золотистую стену, я заметил, как стара эмаль: вся в бесчисленных трещинах, в щербинках. На улицах сохранившейся части города почти не было песка и мельчайшей пыли, которую поднимает ветер Оранжевой пустыни. Пыль лежала на порогах дверей, на узких подоконниках. Двери закрыты, и даже Туарег, которому Антон приказал открыть дверь, не смог выдавить ее. - Крепко строили марсианские товарищи! - сказал Вашата. - Да, очень! - ответил Антон. - Вот смотри слева, какая чудесная фреска: "Марсиане на прогулке". Они все были по два метра, а этот синебородый, что держит за руку ребенка, - более двух. Зато они тоньше, даже видно через одежду, какие они тонкие. Миновали дом с фреской и повернули на очень широкую улицу с двумя бесконечными домами по обе стороны излюбленной марсианами фиолетовой мостовой. - Тут совсем ни песчинки! - сказал Антон. - Все дело в тяге, ишь как посвистывает в шлемофоне! Вскоре мы убедились, что дело не только в тяге. Что-то на этой улице отталкивало от мостовой пыль и песок. Антон обрушил горку розового песка на подоконнике, и песочное облачко, не коснувшись дороги, взмыло вверх и унеслось в сторону развалин. Антон посмотрел на меня и с удивлением сказал: - Странная дорога. Она отталкивает все, что падает на нее. Замечаешь, как по ней легко идти. Смотри, - он показал небольшой камешек, который чем-то ему понравился возле городской стены, и бросил его на мостовую - камень еле притронулся к плитке и взвился под самый купол. Я сказал, что давно заметил, что стал намного легче, хотя здесь и так тяжесть невелика. - Впечатление такое, что можно улететь, если посильней оттолкнуться. - Пожалуйста, без экспериментов, - сказал Вашата. - Долго вы еще намерены идти по этой улице? Еще раз попытайтесь проникнуть в дом. - Еще немножко, и повернем, - сказал Антон и показал мне глазами на стену. Там медленно, соразмерно нашим шагам, двигался желтый кружок величиной с метательный диск. Я тоже давно приметил его, но принял за повторяющуюся деталь орнамента. Почему-то я не заметил, что круг движется, хотя чувствовал, что мне все время хочется взглянуть на эту стену. - Может, солнечный зайчик? - спросил Вашата. - Откуда ему взяться, солнца не видно, - сказал Антон. - И фиолетовая мостовая, и этот круг связаны как-то. Видишь, мы стали, и он остановился, а сейчас поплыл. Ты-то его видишь? Может, тебе мешает какое-нибудь поле, блокировка? - Никакой блокировки, мы все почти с Максом видим. Вот теперь круг проглянул сквозь пыль, а вы и правда бежите, как лунатики. Может, сигнализация? Неужели кто уцелел? - Вряд ли, - ответил Антон. - Если кто уцелел, то зачем все эти фокусы? Просто остатки какой-то системы оповещения. Таким способом можно было найти нужную квартиру, ну понимаете - код. У каждого человека был свой код, свое поле, если хотите, и этот прибор реагировал. Есть и другой вариант: круг рассчитан на ночное время... Макс не дал ему договорить: - Странно слышать подобный лепет. Ты хорошо знаешь, как освещались их города. Вот и сейчас еще светится стена, хотя по ней и бежит ваш круг. Я ждал, что Антон не полезет за словом в карман и вспыхнет словесная перепалка, нередкая у нас за последние дни. Но Антон ответил необычайно мягко: - Скажи-ка лучше, как твои успехи в борьбе с местной флорой. Почему они облюбовали скафандр Христо? - И в моем появился экземплярчик, в шлеме! Как они быстро подрастают! Были бы только следы влаги! Представляешь, если он начнет расти, когда костюм надет! - Да, вещь неприятная. А кислород? - Несколько замедляет темпы роста - и только. Между тем светящийся круг остановился над углублением в стене, по виду у двери без ручки. Непонятно, как она открывалась. Антон вернул Туарега, который шел и шел вдоль улицы, громыхая на мостовой стальными подошвами. Туарег выжидательно остановился, устремив взгляд на стену с загадочной дверью. И мы молчали, не зная, что предпринять. - Пусть Туарег поднажмет плечом, - посоветовал Макс, - а сами отойдите подальше. - Неудобно, - сказал Вашата. - Вроде нас пригласили, а мы, не дождавшись, пока хозяева нам откроют, взламываем дверь. Подождем. - Сколько? - спросил Макс. - Сколько можно ждать? - Минут десять. - Ну а если не откроется? - Ломать здесь ничего нельзя. - Пожалуй, ты прав, Христо, - вздохнул Макс, - как всегда, и точен в своих суждениях, как корабельный хронометр. - Из которого вытягивают пружину... Словно поразмыслив немного, круг сполз на дверь и остановился посредине, затем плита, служившая дверью, стала медленно ползти вправо, в стену, открывая угольно-черный проем. - Вот видите, - промолвил Вашата, - нас приглашают войти. Нет, постойте! Может, пустить вперед Туарега? Или не стоит, он там пол провалит или натворит других бед. Посветите сначала, что там. Антон и я направили в дверь рефлекторы, и мгновенно дом внутри осветился. Мы увидели многогранный холл с дверью на каждой грани и терявшийся вдали коридор, свет лился зеленоватый, приятный. - Ну что я говорил, - не преминул заметить Зингер, - даже сейчас у них работает осветительная сеть. Странно, но у нас не было страха. Не было мысли, что нам расставил кто-то ловушку, даже не нам, а кому-то другому, и вот она сработала, заманивая нас. - Приглашают, - сказал Антон, - надо идти, Христо! - Да, да, конечно, - ответил Христо, - идите, только особенно не задерживайтесь. - Пожалуйста, не опускайте свои телеглаза в землю, то есть в Марс, - сказал Зингер. - Не забывайте, что мы входим в их первый дом! - Наверное, здесь какое-то хранилище - сработала автоматика, - сказал я, все же с опаской делая первый шаг. И к Вашате начали возвращаться его всегдашняя осторожность и благоразумие. - Заходите, только очень осторожно, - сказал он, - что-то мне не очень нравится этот дом без окон, ползучий кружок и ваша антигравитационная улица. Все же войдите, только долго не задерживайтесь. Чуть что - Туарег выручит. Считайте, что вы делаете очень короткий визит вежливости, не больше. Ив, сначала иди ты. Антон, подожди, будь с Туарегом начеку. Позже Антон сказал, что его обуревало жгучее любопытство без тени страха и только привычка к дисциплине заставляла медлить у дверей и ждать разрешения Вашаты, а не то он бросился бы в дом, как на приступ. Оставив Туарега у порога, он все-таки умудрился обогнать меня и первым войти в дом. - Вполне прилично, - сказал он, обегая взглядом стены, потолок, пол, - хозяева обладали бездной вкуса, смотри, какой орнамент, какие фрески, вот хотя бы на потолке: кактус весь в цветах! Здесь опять девочка с песочком, как на амфоре! Она совсем живая, улыбается, какие изящные движения рук, ее тельца, и как она смотрит на нас! Я ничего не видел, кроме портрета девочки, он занимал центральное место в вестибюле, его окружали марсианские пейзажи, видимо, в пору благоденствия. Антон подошел ко мне, и мы вместе стали смотреть на это чудо. На живом личике с золотистой кожей все время менялось выражение, она закусывала тонкие губы, хмурилась, когда песок падал не туда, улыбалась, прихлопывая горку прозрачными ладонями с золотыми ободками вместо ногтей. Она смотрела сквозь нас, о чем-то думая, поворачивала голову в сторону моря, прислушивалась к плеску воды, к голосам, похожим на мелодичное пение. - Ни пылинки! - шепнул Антон, оглядываясь теперь с опаской, и у меня холодок побежал по спине, чары спали, в сердце пришла тревога. Я подумал: "Может, уйти поскорее отсюда". Антон понял и задом стал отступать к порогу. Сделав пару шагов, он словно прирос к полу, глядя на девочку. Где-то в глубине дома послышались мягкие, неторопливые шаги. Я видел сквозь шлем, как побелело лицо Антона, и сам почувствовал страшную сухость во рту. Дверь медленно, без шума закрыла выход. Первой мыслью было, что мы попали в западню, теперь никто нам не поможет. Туарег тщетно будет ломиться в броневую плиту, заменяющую здесь двери. - Так. Понятно... - сказал Антон. - Думаешь, влипли? - Еще как... - Что у вас стряслось? Мы вас не видим! Что молчите? - взволнованно спросил Вашата. Я с трудом повернул шею и увидел марсианина. Точно он сошел с фрески, такой же высокий, изящный, длиннорукий, с вытянутым лицом и огромными, как у девочки, глазами. Он шел неторопливой и скользящей походкой, откинув голову, прижав руки к туловищу. - Что случилось? - крикнул Вашата. - Да отвечайте же! - Здесь живут, - прохрипел Антон, - здесь люди... - Марсианин! Он идет к нам! - Я не узнал своего голоса. Вместо ответа Вашата и Зингер часто задышали в микрофон, наконец Вашата сказал: - Врете, черти. Ну разве можно так... - Он уже близко! Подходит! - крикнул Антон. В микрофоне опять послышалось частое дыхание наших товарищей. Марсианин остановился в десяти шагах от нас, развел перед собой руки, и мы услышали его певучий голос, красивый и печальный. Лицо его было неподвижно, только чуть приоткрывался маленький тонкогубый рот. Он был лыс. Голова и лицо цвета тусклого золота. На широкую грудь ниспадала роскошная ассирийская борода цвета воронова крыла, вся в завитках. Нос тонкий, длинный, с тупым концом, без ноздрей. Ушных раковин не было. Костюм такой же, как на фресках, - такие фигуры обыкновенно изображаются на заднем плане - облегающий, серый, с желтыми продольными полосами. Ступни ног длинные. На ногах красные туфли или что-то в этом роде. В первые мгновенья я еще обратил внимание на кисти рук - сухие, с четырьмя пальцами. Мы с Антоном раскланялись, насколько позволяли жесткие скафандры. Антон сказал через рупор в шлеме: - Мы, люди Земли, приветствуем вас! Макс прошептал: - Братья! Братья по разуму! - Да, братья по разуму, - повторил Антон. В ответ марсианин пропел короткую фразу и повел рукой в сторону коридора. - Нас приглашают! - громко, уже несколько оправившись от потрясения, сказал Антон. - Надо идти, - сказал Вашата, - судя по всему, он хорошо к нам настроен. Да прибавьте звук: плохо слышим. Вот и отлично, опять появилась видимость. - Симпатичный! - сказал Макс. - Какая осанка! Почему он раньше не дал знать? - Тише, Макс. Все выяснится, и перестань тискать мое плечо. - Извини, Христо... Марсианин отступил в сторону, уступая нам дорогу, что-то сказал непонятное, но по тону доброжелательное, затем быстро перегнал и пошел впереди не оглядываясь. - У него третий глаз! - прошептал Антон. - Смотри, на затылке. За нами внимательно наблюдал этот глаз. По обе стороны коридора находились двери, закрытые и открытые. Комнаты были пусты, только по стенам за прозрачными стеклами виднелись сосуды, напоминающие колбы и реторты, приборы из причудливо перевитых трубок, темные футляры. - Видно, мы попали в научное учреждение, - сказал Антон, - по обе стороны коридора лаборатории или хранилища реактивов и приборов. - Хорошо, хорошо, - сказал Вашата, - только вы не замыкайтесь в себе, передавайте все, что видите, а то опять побежали полосы по экрану. - Еще один марсианин! Очень похожий на первого, только костюм темно-палевый, тоже в полоску. - А у первого? - спросил Макс. - Не перебивай! - остановил Вашата. - Продолжай, Антон! - Этот в желтых туфлях, борода рыжая. В руках лучевой пистолет... Второй марсианин стоял в дверях лаборатории, когда мы с ним поравнялись, он тоже пропел длинную фразу и повел пистолетом, целясь нам в грудь. Промямлив что-то в ответ, мы невольно подались к противоположной стене и ускорили шаг. Комментируя этот эпизод, Антон сказал: - Это охрана. Воин. Тоже с тремя глазами. Мы все идем по коридору. Пол розового цвета с фиолетовым отливом или фиолетовый с розовым. В глазах все путается. Стены необыкновенной красоты! Роспись! Сцены из жизни марсиан: дома, на прогулке, созерцание небесного свода... Схема Солнечной системы... Все планеты и наша Земля!.. Завод!.. Или лаборатория... Нет, завод... Гигантская клетка... Пошел научный раздел, чистая гистология... Здесь надо походить, чтобы разобраться... Впереди еще один из охраны. Без бороды. Тоже с пистолетом. Водит по стене. Стены светлеют. - Да у него пылесос! - совсем весело воскликнул Антон. - Действует на каком-то непонятном принципе. Этот товарищ даже не оглянулся. Сильно смахивает на робота! - Уборка в вашу честь, - сказал Зингер. Антон спросил меня: - Ты не находишь, что и наш гид, и тот строго держатся, как-то скованно. Или оттого, что столько лет пролежали в анабиозе и еще не размялись, или... - Думаешь, тоже роботы? У меня давно мелькала такая мысль и гасла под наплывом необычных впечатлений, я отгонял ее. Мне не хотелось расставаться с иллюзией, что мы наконец встретили живых людей; все время мы хотели этого, ждали, и вот наконец, когда увидели, услышали их речь, так похожую на звучание решетчатых пластин, приходится отказываться от мысли, что перед нами настоящие люди. Антон прав - движения у чернобородого чересчур скованны, шаг слишком размерен. Похожих с виду роботов мы находили в мусорной куче, и недавно Туарег выкопал прямо в пустыне совершенно целый экземпляр. Конечно, нам трудно было сравнивать. Наши хозяева, по всей видимости, принадлежали к высшему разряду думающих человекообразных существ, наделенных высочайшим интеллектом. Над этим сейчас бьются наши кибернетики, и Туарег далеко не последний образец. На фресках роботы изображались на заднем плане, в несколько условной манере, хотя по внешнему виду эти существа ничем не отличались от людей, кроме костюма, да еще почти всегда изображались за каким-нибудь подсобным занятием. Мы их считали рабами или людьми низшей касты, "нормальные" марсиане не любили отягощать себя физическим трудом, по крайней мере, изобразительное искусство не отражало такого рода их деятельности. Антон сказал: - Совершенно разумные существа. Может, это киборги? Они помогут нам найти ключ ко всему, мы сможем понять их язык, и тогда многое прояснится. Вашата тревожно спросил: - Что вы там опять шепчетесь? Антон! Ты почему молчишь? - Так, посовещались. Видно, мы попали к роботам. Они остались вместо марсиан. Цивилизация роботов! - Дело в том, что здесь почти нет воздуха и температура сто десять ниже нуля! Я как-то вначале не обратил на это внимания! Посмотрели бы вы, какая здесь чистота! Только роботы способны столько времени втягивать пылесосами пыль. Ну и все сомнения исчезли... - Ну хорошо, хорошо, - сказал Вашата. - Долго вы еще будете идти? - Кажется, нет. Да вы не бойтесь. Просто нас знакомят с каким-то научным учреждением. Наверное, научно-исследовательским институтом. Справа и слева все двери раскрыты, комнаты стали еще больше. Везде что-то вроде сейфов, непонятное оборудование, очень оригинально оформленное. Свернули в зал. Дальше тупик, стена красного цвета. Зал огромный, с очень высоким потолком, потолок фиолетовый, как небо, и на нем горят созвездия. Движутся планеты. - Какие планеты? - спросил Макс. - Земли не видно? - Помолчи, Макс! - остановил Вашата. - Что еще у вас там? - Посредине большой, очень большой черный цилиндр. Вдоль стен тянется черная панель с множеством приборов. Возле них человек двадцать роботов. - Человек? - спросил Макс. - Не придирайся... Главный, хозяин или директор, предлагает нам сесть. - Садитесь! - разрешил Вашата и спросил: - Что еще в вашем зале? - Ничего! Даже стены без росписи, только приятной раскраски, не пойму, какого цвета; где нет панели, много ниш - наверное, там выдвижные двери. Против нас как будто нет стены, так иногда кажется. Она то отходит куда-то и вдруг приближается. - Экран! - сказал я, сам не зная, откуда така