хлопотно и... неуютно, что ли, но разве нельзя было найти другой выход? - Можно было, - сказал Дед. - В конце концов, не было случая, чтобы андроид нанес че- ловеку вред, ведь так? - И никак иначе, - подтвердил Дед. - Наоборот, они были очень заботливы. - Значит, - прогудел Каневский, - можно было обойтись без их уничтожения. Если бы андроидов послали осваивать Вене- ру... - Послали? - переспросил Дед, иронически щурясь. - Любо- пытно, как вы это себе представляете, Каневский? - Ну, обыкновенно... кинуть клич, объяснить положение... Вы сами сказали, Иван Александрович, что можно было найти другой выход. - Конечно: превратиться в жирных, ленивых выродков. Чему вас только в школе учили, голубчик? Или кинороботомахия не входит в программу обучения? - Входит, мы знаем факты. Разумные существа всегда могут договориться друг с другом - этому нас тоже учили. Жесто- кость не может быть альтернативой разуму... - Вас учили хорошо. - Дед насупился. Его седые усы воинс- твенно топорщились. - Выключи музыку, Михаил. Он не признавал имени "Робин" и всегда называл его роди- тельским именем. Робин выключил магнитолу и негромко сказал: - Повело... Он не раз слушал рассказы Деда, а мне еще не доводилось. Я пересел поближе к Деду и приготовился слушать. РАССКАЗ О ВОЙНЕ СОБАК И РОБОТОВ Так уж устроены люди - они всегда забегают вперед, не ду- мая о последствиях. Первые прямопрограммные роботы были туповаты, но удобны - вроде нашего Герасима. Удобны - не то слово. Роботы узкой специализации были благом для человечества. Все эти делови- тые и неутомимые копатели, укладчики стройблоков, уборщики, мойщики, няньки наконец. Они преобразили быт, высвободили гигантский резерв времени для творческой работы. Остановить- ся бы на этом уровне роботехники, но людям останавливаться несвойственно. Существует, кроме того, и объективная законо- мерность: производительные силы всегда опережают развитие производственных отношений, и регулировать бурный рост этих сил в глобальном масштабе стало возможным сравнительно не- давно. А тогда существовали еще государственные границы, и, хотя Договор о всеобщем разоружении был подписан, в мире, разделенном на две противостоящие системы, было неспокойно. Вы изучали историю и, несомненно, знаете, как цеплялась за свое существование частная собственность, в какой сложной борьбе идей и экономических структур утверждался на планете социализм. Так вот, именно в то неспокойное время появились сложные самопрограммирующиеся подвижные устройства - логический ре- зультат развития роботехники. Светлые умы предупреждали: будьте осторожны с человекообразными, с роботами андроидного типа. Появилась декларация группы физиков и философов - она называлась "Мементо". Мементо - помни! Помните о Франкенш- тейне, породившем чудовище. Им ответили: чудовища не будет, андроиды дружелюбны к человеку, как дельфины, бояться нече- го. В Копенгагене было подписано международное соглашение об основном принципе роботехники - ненанесении вреда человеку. И этот принцип андроиды не преступили ни единого раза. Они действительно были преисполнены дружелюбия к человечест- ву, хотя не следует это понимать в обычном смысле слова, ибо андроидам были чужды какие-либо эмоции. Следуя основной сво- ей программе, они заботились о людях и старались изо всех сил приносить пользу. И все-таки чудовище было порождено. Андроиды совершенствовали сами себя, и, разумеется, нас- тало время, когда они превзошли интеллектуальный уровень че- ловека. Они сделали многое. Современная система управления промышленностью и снабжением, всеобъемлющая система ин- фор-глобуса, единая энергетическая сеть - во всех этих об- ластях они как следует поработали. Взялись андроиды и за литературу и искусство. Они писали книги и ставили фильмы двух сортов: попроще - для людей и поспецифичнее - для себя. Я был тогда мальчишкой, но помню некоторые из фильмов для людей. Пожалуй, главный их конфликт заключался в следующем: милейший добрый человек совершает нелогичный поступок, и тут появляется друг-андроид, который выручает его из беды. По-видимому, они жалели людей - за ме- ханическую и тепловую непрочность, за нелогичный образ мыс- лей, за эмоциональные вспышки. Нашлись среди людей ренегаты - они вертелись около андроидов, пытались вникнуть в их проблемы, в их книги и фильмы. Собственно, во всем этом не было ничего дурного. Но люди вдруг заметили, что перестают быть нужными друг другу. Анд- роид оденет и накормит, андроид решит алгебраическую задачу за школьника и техническую проблему - за инженера, андроид организует развлечения. Чуть ли не подоткнет под тебя одея- ло, если ты раскинешься во сне... Я сказал: вдруг заметили. Конечно, это было не вдруг. Возникла проблема незанятости. Многим людям некуда было де- вать свое время, и они разленились от праздности. Раздались первые тревожные голоса; куда мы идем? Для того ли челове- чество покончило с социальной несправедливостью, чтобы без- думно загорать на пляжах и отплясывать в дансингах? Не вста- ет ли, черт побери, новый мещанин? И тогда произошла Ла-Валеттская трагедия. Мальта была в те годы самым модным курортом в Евразии, в Ла-Валетту так и валили купальщики. В один прекрасный, вполне безоблачный день при посадке разбился самолет. Не помню уж, что там слу- чилось, но разбился он вдребезги - на глазах у всего аэро- порта. Ну, вы знаете эту историю. Из семидесяти пассажиров погибло только одиннадцать - это были люди. Остальные уцеле- ли, потому что были андроидами. И тут на них накинулся Мано- ло. Он встречал свою невесту и, когда опознал ее изуродован- ные останки среди погибших, обезумел от горя. Он схватил ме- таллический прут и напал на андроидов. Удары не причинили им особого вреда, хотя Маноло бил что было сил. При этом он кричал, что житья от них не стало, всюду эти холодноносые, ну, и все такое. В толпе многие его поддержали. Трудно ска- зать, чего здесь было больше - помрачения от горя или нако- пившейся неприязни к опекунам. Двум андроидам размозжили го- ловы, остальные успели скрыться. Весть о Ла-Валеттской вспышке облетела и взбудоражила весь мир. Андроиды пытались образумить человечество. Дискус- сия затопила газеты, радио и телевидение. Тут и там стихийно начались избиения андроидов. Но дело-то было в том, что их стало невозможно отличить от людей, внешне они ничем не раз- личались. К тому же они выработали превосходный инстинкт са- мосохранения. Тут-то и вспомнили про собак. Странности в поведении собак давно известны. Чем руко- водствуется собака, когда выбирает друга-человека? Почему, бывало, она предпочитала жить с человеком, который ее бил и плохо кормил, и удирала к нему от нового, более состоятель- ного хозяина? Это всегда было малопонятно, особенно если учесть собачью жадность. Жадность странно сочетается у псов со способностью жертвовать материальными благами во имя расплывчато-эмоционального индивидуального выбора друга-че- ловека. Так вот, собаки не переносили андроидов. Даже когда анд- роид снисходил к собаке и, подражая человеку, делал ей трим- минг и чесал за ушами, она, как правило, не давалась, рычала и пыталась укусить. Наверное, собаки узнавали андроидов по запаху - или от- сутствию запаха. Собак стали натравливать на андроидов. Те, естественно, оборонялись. Нет, людей андроиды не трогали, но собак убива- ли чем только могли. Так началась война собак и роботов - ее назвали на греческий манер кинороббтомахией. Советы коммун тщетно призывали к спокойствию. Борьба была тяжелой. Кто-то из наиболее непримиримых изобрел специальный разрядник - от его прикосновения опознанный андроид падал замертво, если так можно выразиться. Все это вы знаете. Знаете и о том поистине великом акте, который предприняли андроиды, когда убедились, что примире- ние невозможно, - об акте саморазряда. Они добровольно усту- пили место человечеству, чтобы спасти его от вырождения. А ведь их собственная цивилизация могла превзойти человечес- кую. Как бы там ни было, а роботы проявили истинное величие духа. И в то же время кинороботомахия послужила для челове- чества грозным предостережением. Человек - творец, это так, но - не господь бог, он не имеет исторического и морального права искусственно порождать себе подобных. Что касается собак, то... ну что ж, они всегда верно слу- жили человеку, и люди всегда были им благодарны и охотно угощали тем, чего не хотели есть сами. В знак благодарности люди и прежде воздвигали памятники собакам - спасателям, пограничникам, предупредителям пожаров, подопытным собакам медицины, наконецзнаменитой жертве космических исследований Лайке. К ним люди добавили памятники собакам, самоотверженно принесшим себя в жертву в борьбе с андроидами. В борьбе, ко- торая позволила человечеству снова обрести себя. Но когда страсти поутихли, группа ученых - ваш покорный слуга был в их числе - предложила поставить памятник андрои- дам. Вы знаете, сколько было яростных споров. Но теперь па- мятник стоит на Площади мемориалов. И это - справедливо. ...Я не выспался - полночи не давали мне уснуть беспокой- ные мысли. Кроме того, Феликс, спавший на соседнем диване, без конца ворочался, бормотал что-то во сне и чмокал губами, будто подзывал собаку. Зато Робин как лег с вечера на правый бок, подложив под щеку ладонь, так на правом боку и проснулся. Человек со здо- ровой психикой, ничего не скажешь. Не терзает себя излишней рефлексией. Он замолвил за меня словечко, и Дед разрешил мне войти в святая святых - аппаратную узла связи. Я должен был тишайше сидеть в уголочке, пока не окончится сеанс. Сегодня они про- водили очередную передачу туда. Всезнающий Робин шепотом сказал мне, что в прошлый раз был принят сигнал с Сапиены, расшифрованный как просьба сообщить способ добывания огня механическим путем. Для чего это им, неизвестно, но раз спрашивают, затрачивая на передачу огромную энергию, значит, для них это не пустяк. Ну вот, составили ответную информацию - в нее входили конструкция старинной зажигалки и рецепт пи- рофорного стержня. Эта информация и передавалась сейчас. Я смотрел на конт- рольный экран с клеточной мозаикой. Похоже на вышивку крес- тиком по канве - я видел это в музее искусств. Давным-давно, когда еще не знали электричества, любая женщина была знакома с двоичным кодом: фон-сетка, информация - есть крестик или нет крестика. Так и цветочки вышивали, и птичек, и лошадок. Теперь шло - да простится мне такая аналогия - "вышивание крестиком" на расстояние одиннадцати световых лет. Высвети- лась клеточка - импульс, темно - нет импульса. Информация бежала по строчкам, как вышивка по канве. А там, на горе, импульсы срывались с антенны и неслись в страшную даль, в Пространство. И через одиннадцать лет их примут на Сапиене и начнут расшифровывать, и неизвестно, поймут ли и смогут ли использовать. Я мысленно унесся вслед за этими импульсами. Все чаще, все упорнее преследует меня видение: я ухожу з межзвездный рейс, мчусь на субсветовой сквозь черную бездну, где путь то искривляется в чудовищных полях гравитации, то трансформиру- ется в силовых полях. И страшно и желанно... Размечтавшись, я ковырял пальцем пластик дивана и чуть не отодрал край. Хорошо, что спохватился. А то иди ищи клей и нагреватель. Экран погас, передача кончилась. Дед записал что-то в журнал, потом заходил по комнате, вид у него был довольный, сухонькие руки он закинул за спину. Только теперь я заметил, что он чуть тянет правую ногу. - Вот так, - сказал Дед. - И никак иначе. Мы первые пос- лали информацию практической ценности. - Но они первые запросили, - вставил Робин. - Мы первые послали - это важнее. Теперь, если мы запро- сим информацию, имеющую практическую ценность для нас, и они пошлют ее - все равно они будут вторыми. Я с удивлением смотрел на Деда. Первые, вторые - неужели это важно? Мне вспомнился школьный курс истории: в середине XX века было время, когда первоочередной задачей в науке считалось установление приоритета - кто первый сделал, пер- вый изобрел... - Вот Дед! - восхищенно прошептал мне Робин. - Знаешь, кто он? Носитель пережитков социализма. Я не удержался, прыснул. Дед строго посмотрел на нас. - Что вам кажется смешным, молодые люди? - Да нет, мы так, - сказал Робин. - Ну, так потрудитесь вести себя прилично! Греков-отец подозвал Робина, что-то ему сказал, и Робин сел за кодировочный пульт. Хорошо, когда отец просит тебя помочь. И вот так, мимохо- дом, касается твоего плеча... Дед все еще ворчал насчет несолидности теперешней молоде- жи, и я поднялся, чтобы уйти, делать здесь было нечего. Но тут вошел Феликс. Я знал, что он весь вчерашний вечер и се- годняшнее утро провел в вычислительном центре. А теперь он пришел и сказал: - Я еще раз пересчитал и проверил. Передача с Сапиены начнется в одиннадцать двадцать пять. Дед насупился. Греков-отец поспешно сказал: - Если передача действительно начнется до срока, ее запи- шет приемный автомат. - Он посмотрел на часы. - Без десяти одиннадцать. В конце концов, можно и подождать полчасика. Дед даже разговаривать на эту тему не пожелал - махнул рукой и покинул аппаратную. Я предложил Феликсу партию в шахматы. Играл он плохо, почти не думая, отдавал мне пешку за пешкой и упорно стремился к размену фигур, пока у него не остались два коня против моих слонов. И вот тут он начал так здорово маневрировать своими конями, что мне стало трудно реализовать материальный перевес. Кони наскакивали на моего короля, я надолго задумался и не сразу заметил, что в аппа- ратной прошло какое-то движение. А когда поднял глаза ог доски, то увидел: все кинулись к экрану. Было одиннадцать двадцать с секундами. По верхней строчке экрана пробежала тень, перешла строчкой ниже, и еще, и еще, до последней клетки. А потом начали выстраиваться беспоря- дочно, на первый взгляд, разбросанные темные пятна - следы импульсов, ложившихся где-то за панелью на приемную ленту. - "Восемнадцать тридцать девять", - потерянным голосом сказал оператор, сверхсерьезный малый. - Проверь по коду, - сказал Греков. - Я хорошо помню. - Но все же оператор проверил и подт- вердил, что Сапиена дает номер "восемнадцать тридцать де- вять", иначе говоря - отвечает на нашу передачу под тем же номером, отправленную двадцать два года назад. Греков вызвал по видеофону Деда. Тот пришел, молча уселся в кресло, уставился на экран. Передача шла около часа, по- нять мы в ней, конечно, ничего не могли - еще немалое время займет расшифровка, - но главное было понятно: сигналы с Са- пиены пришли, обогнав время. Пришли быстрее света... В конце передачи снова был повторен номер - "восемнадцать тридцать девять". Экран потух. Я взглянул на Деда. Он сидел неподвижно, вжавшись в крес- ло, сухонькие руки вцепились в подлокотники. А Феликс вроде уже потерял интерес к передаче. Он снова уселся за незаконченную шахматную партию, запустил пальцы в вихры. Потом взялся за коня, подержал над доской, со стуком поставил. Этот слабый стук вывел нас из оцепенения. - Да-а, - сказал негромко Греков. - Не поверил бы, если б сам не видел. - Что же получается? - спросил я. - Они перешагнули све- товой порог? - Нет, - сказал Феликс. - Здесь другое. Я же говорил о временном сдвиге. Твой ход, - напомнил он мне. Упади Луна на Землю - право, это оглушило бы нас не боль- ше, чем передача с Сапиены. Селеногорск бурлил. Все, кто был свободен от вахт и работ, взяли Феликса в плотное кольцо. Он терпеливо объяснял, набрасывал уравнения и формулы, но по- нять все это казалось невозможным. "Но ведь было время, - втолковывал Феликс, - когда казалось невероятным расщепление ядра атома, - столь же трудно теперь представить расслоение времени". Расслоение квантов времени... Опровержение очевидности и здравого смысла... Я сидел в своем пилотском кресле, поглядывал на приборы, на привычный рисунок созвездий на экране, и мысли текли то- ропливо и беспорядочно. Что, собственно, произошло? Вечером - разговор с Самариным в Управлении космофлота. Он предложил Робину перейти вторым пилотом на линию Луна - Марс вместо Антонио. Робин отказался, хотя мы с Самариным уговаривали его не упрямиться. Самарин рассердился: - Нет, понимаете вы, нет у меня возможности перевести вас обоих на одну линию. - Да ничего, старший, - сказал невозмутимый Робин. - Мы и на этой полетаем. Куда торопиться? - Ладно, - сказал Самарин. - Тогда давайте так. Улисс пе- рейдет вторым пилотом на линию Луна - Венера, а ты, Робин, - на марсианскую линию. Полетаете врозь, ничего с вами не слу- чится, а через год обещаю воссоединить вас. Ну, Аяксы? Я сказал, что не хочу на Венеру, и тут Самарин схватнлся за голову и заявил, что не понимает, почему он до сих пор губит свое здоровье, постоянно общаясь с пилотами, вместо того чтобы спокойно доживать жизнь где-нибудь на Маркизских островах, в апельсиновой роще. Что было потом? Ранним утром пришел рейсовый с Венеры и привез комиссию Стэффорда. В селеногорских коридорах гудели голоса, бегали озабоченные люди, прошествовал Баумгартен со старомодным набитым чемоданом. Он кивнул мне, но, кажется, не узнал. Стэффорд засел на узле связи и вел радиоразговор с кем-то из Совета перспективного планирования. Робин был уже на корабле, проверял вместе с космодромными механиками готовность систем к полету. А я все еще медлил, крутился у входа в столовую. Наконец я увидел того, кто был мне нужен. Том Холидэй вышел из столовой, дожевывая на ходу. Он то- ропился куда-то, но все же я шагнул навстречу и поздоровал- ся. На меня глянули серые, до жути знакомые глаза. Лицо у Холидэя было в темных пятнах. Белокурые волосы еще не высох- ли после душа. - Здравствуй, Улисс, - сказал он так, будто мы виделись последний раз не два года назад, а вчера. - Как поживаешь? Ты повезешь нас на Землю? Слышал, диспетчер называл твою фа- милию. - Я на днях видел Андру, старший. Она поступила в Веду Гумана. - А! Это хорошо. Студентка уже, значит... А Ронгу ты не видел? - Нет. - Пойду, - сказал Холидэй. - Старт в двенадцать? - Да. Хочу спросить, старший... Как там мои родители? - А! Да все в порядке, полагаю. Не хотелось лезть с назойливыми расспросами, но все же я спросил, запинаясь и подыскивая слова: - Удалось выяснить, почему тогда... ну, я про тот случай с Тудором... - Случай с Тудором? Есть несколько разных предположений. - Холидэй обеими руками пригладил влажные волосы. - Похоже, что он действительно не слышал меня. Но это не физическая глухота. - А что же? Холидэй пожал плечами. - У них очень быстро развивается ментообмен, - сказал он и ушел, оставив меня в полном недоумении. Перед отъездом на космодром я заглянул к Ксении в обсер- ваторию. - Очень мило с твоей стороны, - медленно сказала она, - что ты зашел хотя бы попрощаться. - Скоро прилечу обратно, - сказал я. Улыбка, кажется, не очень-то получилась у меня. - Конечно. По расписанию. - Ксения, ты... Прошу тебя, не сердись. - С чего ты взял? - Она подняла брови. - Мы оба свободные люди. До свидания, Улисс. И вот мы летим. Наш грузовик забит багажом комиссии Стэф- форда. В пассажирском салоне витийствует Баумгартен, и про- должают недоступный мне математический разговор Греков и Фе- ликс, и молча лежит в кресле, прикрыв глаза, Том Холидэй. Хотелось бы мне проникнуть в его мысли... Мои мысли беспорядочны, скачкообразны. Я пытаюсь выстро- ить их с начала, с нуля - нет, не удается. Тревога. Она не только во мне. Она в наклоне головы Робина, сидящего справа. Она в мерцании далеких звезд. Она в покачивании указателей тяги. В каждом уголке рубки. Никак не могу додумать до конца какую-то важную мысль. И вдруг... Робин поворачивается ко мне, и я вижу, как начинают шеве- литься его губы. - Но если можно сдвинуть время... Вот оно. Вот оно! Меня осенило. - Робин! - кричу я. - Ты гений! - Постой, дай закончить... - Не надо! - кричу я. - Если прошли импульсы, то и мы мо- жем обогнать время. Мы полетим к звездам! Я передаю Робину управление и спускаюсь из рубки в салон. Первый, кого я вижу, - это Дед. Он лежит в переднем крес- ле, втянув голову в плечи и вцепившись в подлокотники. Он кажется маленьким, больным, очень старым. - Вам нехорошо? - спрашиваю я по-русски. Дед не отвечает, а Греков выглядывает из-за спинки его кресла и посылает мне менто: "Не тревожь его". Я понял и кивнул. Они там беседуют втроем - Греков, Феликс и Стэфсрорд. Ве- ликий Стэффорд, Стэф Меланезийский. Он осунулся и выглядит усталым. И все же по-прежнему красив и элегантен. Понимаю, что не должен влезать в их разговор со своей ко- рявой идеей, но ничего не могу с собой поделать. Я прошу из- винения и выпаливаю: "Но если прошли импульсы, то и мы..." Ну, и так далее. Стэффорд смотрит на меня удивленно: мол, что еще за новости? Греков подпер кулаком тяжелый подборо- док, молчит. Феликс молодец, нисколько не удивлен. Запускает пальцы в свою волосяную крышу. - Ну что ж... И начинает говорить о теле, движущемся в пространс- тве-времени. Длина этого тела - расстояние между одновремен- ными положениями его концов. Но если эту одновременность сдвинуть... Я почти ничего не понимаю в том, что он говорит дальше, - просто в голове не укладывается. Я напряженно вслушиваюсь, ожидая ответа на вопрос: можно, основываясь на этом принци- пе, лететь сквозь время к звездам? И Феликс вдруг умолкает на полуслове. Я отчетливо слышу его решительное менто: "Можно". Глава шестая АНДРА - НАДЕЖДА ЭТНОЛИНГВИСТИКИ По двум белым лестницам факультета этнолингвистики стека- ли два человеческих потока. Вон бегут вприпрыжку курчавые губастые папуасы. Рослые парни скандинавского типа с желто- лицыми смеющимися кореянками или, может, аннамиткамн. Четве- ро пигмеев идут не спеша, на ходу листают книги и перегова- риваются голосами, похожими на птичьи. Пестрые одежды, весе- лый гам, интерлинг вперемежку с неведомыми мне языками. И наконец - Андра. Новая прическа - волосы черным ореолом вокруг головы. Переливающийся красным и лиловым спортивный костюм, лыжные мокасины. Слева и справа - почетный эскорт в лице двух юных гуманитариев, увешанных портативными лингофо- нами. До меня донесся обрывок разговора: - В этой позиции прямой взрыв утрачивается и переходит в сложный латеральный звук. - Ты ошибаешься: не латеральный, а фаукальный... Мне было жаль прерывать этот необыкновенно интересный разговор, но все же я окликнул Андру. Ее тонкие брови взле- тели, она выбралась из потока и, улыбаясь, направилась ко мне: - Улисс! Почему не предупредил, что прилетишь? Пли поте- рял номер видео? - Не хотел отвлекать тебя от ученых занятий. А ты еще вы- росла. - Не говори глупости! Это Улисс, - сказала она своему эс- корту, - познакомьтесь. Улисс Дружинин. - Позволь, - сказал гуманитарий, что постарше. - Не ты ли выступал недавно в Совете перспективного планирования? - Он, он, - подтвердила Андра. - Я сама не слушала, но мне, конечно, доложили... Она слегка порозовела. "Конечно, доложили" - эти слова как бы намекали, что мои дела имеют прямое отношение к ней, Андре. - Я был дьявольски красноречив, правда? - сказал я. Она засмеялась: - Еще бы! При твоих голосовых данных... - Мне понравилось твое выступление, - серьезно сказал гу- манитарий. - Я не совсем понял смысл открытия Феликса Эрдма- на... "Не совсем"! Солидный малый, подумал я, стесняется ска- зать, что совсем не понял. - ...но в том, что ты говорил, была логика, продолжал гу- манитарий на прекрасно модулированном интерлинге. Если поя- вилась возможность полета вне времени - кажется, так ты фор- мулировал? - то, очевидно, надо ее использовать. Одно неяс- но: для чего нужно лететь за пределы Системы? Ведь доказана нецелесообразность таких полетов, не так ли? Ох... Я подумал, что, если бы вдруг эта самая нецелесооб- разность материализовалась и стала видимой, я бы полез на нее, как... ну, как Дон-Кихот на ветряную мельницу. - А ты чем занимаешься? - спросил я. В моих негибких модуляциях было, наверное, нечго угрожаю- щее, и Андра поспешила вмешаться в разговор, Она сказала: - Эугеньюш - надежда этнолингвистики. Он знает тридцать три языка, и у него уже есть работы по машинному переводу на интерлинг. - Перестань, - сказал Эугеньюш, поморщившись. - Знаешь, что он предложил? - не унималась Андра. - Он предложил заранее написать все книги, какие могут быть напи- саны в будущем. Ведь электронное устройство может исчерпать все возможные логические комбинации слов и знаков. - Позволь, - сказал я. - Но это старинная идея, кото- рую... - Ну и что? Идея была высказана в прошлом веке, а осу- ществил ее Эугеньюш. Знаешь, что он сделал? Запрограммировал для машины полный вебстеровский "Словарь Шекспира", задал ей соответствующие алгоритмы и историческую кодировку... - ...и получилась прескверная одноактная пьеса, - перебил ее Эугеньюш. (Он начинал мне нравиться.) - Как ни печально, даже самым умным машинам не хватает таланта. Улисс - это ро- дительское имя? - Нет, собственное, - сказал я. - А что, не нравится? Тут вмешался второй гуманитарий, совсем юный и румяный. - Мне нравится, - заявил он и вдумчиво разъяснил: - Улисс ведь был не только героем и мореплавателем, он был первым в Древней Греции семасиологом. Я подумал, что этот парень слишком заучился, но он сос- лался на эпизод из "Одиссеи", который я совершенно не пом- нил, а именно: Улисс водрузил весло на могиле Эльпенора и тем самым сделал первую древнегреческую надпись - мол, здесь лежит не кто-нибудь, а моряк. - Вероятно, и до него многие поколения моряков поступали таким же образом, - уточнил гуманитарий, - но Улисс был пер- вым, о котором мы это знаем. Мы вышли из факультетского здания на вольный морозный воздух. Я обдумывал, как бы избавиться от гуманитариев, и, должно быть, обдумывал весьма интенсивно, потому что Эугень- юш вдруг умолк на полуслове, покосился на меня, а потом стал прощаться. И увел с собой румяного юнца. - Они всегда крутятся возле тебя, эти ларе... латераль- ные? - спросил я, беря Андру под руку. Она засмеялась: - Всегда. Ты прилетел по делам в Учебный космоцентр? - Я прилетел в Веду Гумана. Видишь ли, там учится одна очень, очень серьезная особа, надежда этнолингвистики. - Улисс, не поддразнивай. Не люблю, когда со мной гово- рят, как с маленькой. Снег славно скрипел под ее мокасинами и моими башмаками. Встречные парни тоже казались мне славнымитеперь, когда ник- то из них не вертелся возле Андры. Она потребовала, чтобы я рассказал, как это я осмелился выступить на Совете. - А что? - сказал я. - Каждый человек имеет право высту- пить и быть выслушанным. А я - человек. Ты ведь не сомнева- ешься в этом? Она быстро взглянула на меня. Мы свернули в тихую боковую аллею. Я украдкой заглядывал Андре в лицо, обрамленное белым мехом капюшона. - Чего же ты добился на Совете? - спросила она. - Ничего не добился. Хроноквантовый двигатель пока что - голая теоретическая идея. Феликс называет его синхронизато- ром времени-пространства, но все это так сложно, что... В общем, после той передачи с Сапиены началась страшная сума- тоха. Я пытался пробиться к Феликсу - куда там! Только по видеофону удалось поговорить. - Какой он, Феликс Эрдман? В газетных снимках сплошные кудри какие-то и маленькое лицо, глаз почти не видно. - Так оно и есть. Нечесаный и самоуглубленный. Смотрит вроде бы сквозь тебя. Занятный. - Улисс, но если все так смутно с этим... синхронизато- ром, то зачем ты поторопился выступить на Совете? - И еще буду выступать, - сказал я, отводя тяжелую от снега еловую ветку, и снег посыпался нам на головы. - И дру- зей подговорю, пилотов. И твоих лингвистов. И тебя вытащу на трибуну. - Ты можешь говорить серьезно? - Серьезнее никогда не говорил. Чем больше мы будем дол- бить на Совете, тем лучше. Шутка ли - расшатать такую докт- рину. - И ты убежден, что этот... синхронизатор позволит прео- долеть пространство и время? - Не знаю. Говорю же - пока голая идея. Мы помолчали. Где-то над головой стучал дятел, я хотел разглядеть лесного работягу в снежных переплетах деревьев, но не увидел. - Ты знаешь конструктора Борга? - спросил я, держа Андру под руку. - Знаю, я голосовала за него. - Ну вот. Когда я выступал, Борг посматривал на меня и усмехался. А потом сказал, что в жизни еще не слышал такого бредового выступления. Веселый дядя. Зачем ты за него голо- совала? - Улисс, так ты... ты хочешь лететь за пределы Системы? - Полечу, если пошлют. Если не состарюсь к тому времени. - На Сапиену? - На Сапиену. Для начала. - И можно будет вернуться обратно не сотни лет спустя, а... - Улечу в среду, а вернусь в субботу. Может, даже в прош- лую субботу. - Опять начинаешь дразнить? - Она выдернула свою руку из моей. - Просто ты решил прославиться, потому и выступил на Совете. Чтобы все увидели по визору, что есть на свете Улисс Дружинин. - Конечно. Мне не дает покоя слава знаменитых футболистов прошлого века. Мы вышли на опушку рощи. Слева глыбой сине-белого льда высился один из прекрасных корпусов Веды Гумана, справа, за невысокими заснеженными холмами, за перелесками, угадывались в дальней перспективе строения Учебного космоцентра. Перед нами был пологий спуск, изрезанный лыжнями, и ярко-красные домики лыжной базы. - Где твой жилой корпус? - спросил я. - Я живу не в корпусе. Мама не захотела остаться одна... и приехала сюда со мной. - Почему ты говоришь - одна? Ведь прилетел твой отец. В сентябре я сам привез его с Луны. - Знаю. - Голос у Андры потускнел. - Отец уехал в Индию. Там сейчас большая работа, расчистка джунглей. Я понял, что ей не хочется говорить о семейных делах. Од- нако не сидится Тому Холидэю на месте... - Давай побежим на лыжах, - предложил я. - Давно не бе- гал. Провожу тебя домой. Мы спустились по скрипучему плотному снегу к базе и стали выбирать лыжи. На открытой веранде кафе сидела за столиками, ела и пила шумная компания. - Эй, Улисс! От компании отделился Костя Сенаторов, старый друг, и, раскинув руки, направился ко мне. Лицо у него было красное, веселое и какое-то шалое. - Тысячу лет! - закричал он, сжав меня и хлопая по спине. - Ну, как ты - летаешь? Видел, видел тебя на экране. Пра- вильно, так им и надо! Зажирели! - Что у тебя, Костя? - Все хорошо, замечательно! На лыжах хотите? Вон ту мазь возьми, вон, зеленая банка. Потрясающая мазь, лыжи сами идут, мягко! - Познакомься с Андрей, - сказал я. - Мы знакомы, - сказала Андра. - Костя у нас инструктор по спорту. - Все, все кончено! - закричал Костя. - Ухожу от вас, хватит. Тут недалеко Агромарина, подводная плантация этих... тьфу, забыл, водоросли какие-то лечебные. Да ты знаешь, Улисс, мы, еще когда учились, туда под парусом ходили. - Помню, - сказал я. - Ну, так им нужны водители батискафов. А что? Замеча- тельная работа, а? Нет, ты скажи! - Отличная работа. Послушай, бесстрашный водитель, почему никогда не вызовешь по видеофону? Номер забыл? - А ты? - сказал Костя, перейдя с крика на нормальный го- лос. - Робин однажды вызвал, поговорили, а от тебя не дож- дешься. Мы простились, обещав вызывать друг друга. Мазь действительно оказалась превосходной. Лыжи скользили хорошо, мягко. Андра неслась впереди, я шел широким шагом не по ее лыжне, а сбоку. На душе был горький осадок от разгово- ра с Костей, но потом прошло. Остался только посвист встреч- ного ветра, и шуршание лыж, и счастье быстрого движения - движения, рожденного силой собственных мышц, а не тягой дви- гателя, да, черт побери, нехитрое, но редкое в наш век счастье. Наискосок вверх по склону. Петлями меж сосновых стволов. В снежном дыму - вниз, к дороге. Хорошо! Широким полукругом мы обошли сине-белый корпус Веды, ал- леями парка вылетели к поселку. Голые сады, расчищенные красноватые дорожки, домики из дерева и цветного пластика - и откуда-то дальние звуки органного концерта. Андра теперь шла медленно, я поравнялся с ней. - Устала,русалочка? Не ответила. Свернула в сад, воткнула палки в снег, сбро- сила лыжи. - Вот наш дом. - И после некоторого колебания: - Зайдешь, Улисс? Попьем кофе. Из кресла, что стояло перед экраном визора, поднялась ма- ленькая черноволосая женщина. Я немного растерялся от ее пронзительного взгляда. - Мама, ты помнишь его? Это Улисс. Ронга почти не изменилась с тех пор, как я видел ее пос- ледний раз, - в корабле, уходящем с Венеры. Только волосы не выпущены крылом на лоб, а гладко стянуты назад. И кажется, светлее стало меднокожее лицо. Очень выразительное, очень нестандартное лицо - и очень неприветливое. - Да, Улисс, - сказала она, резко фиксируя звук "с". - Помню. - Как поживаешь, старшая? - спросил я стесненно. - Хорошо. Покачивалась на экране черная спина органиста, серебристо мерцали трубы органа, плыла медленная могучая мелодия. Ка- жется, Гендель, подумал я. Андра сказала: - Садись, Улисс. Сейчас сварю кофе. И выбежала из гостиной. Я сел, потрогал фигурку акробата, вырезанную из темного дерева. Тут было еще множество фигурок на полочках в стенных нишах, на крышке магнитолы, на книжном стеллаже. Ну да, вспомнил я, Ронга художница, резчик по де- реву. Старинное искусство, которое она, возможно, унаследо- вала от далеких предков - перуанских индейцев. Было в движениях Ронги, в ее быстрой походке что-то бес- покойное, и, как обычно, чужое беспокойство немедленно .пе- редалось мне. Снова нахлынуло то тревожное, жгучее, что я старался не подпускать к себе. Ронга ходила по гостиной, что-то поправляла, переставля- ла. Мне захотелось поскорее уйти. - Твои родители остались на Венере? - сказала она, когда молчание стало нестерпимым. - Да. - Виделся с ними после... с тех пор как мы улетели отту- да? - Нет. На этом наш содержательный разговор прекратился. Я тупо смотрел на спину органиста и чувствовал себя так, будто меня скрутили по рукам и ногам. Не понимаю, почему присутствие этой женщины действовало на меня сковывающе. К счастью, вернулась Андра. В руках у нее был поднос с кофейником и чашками. Мы сидели втроем за столом, пили кофе, и Андра принялась рассказывать о предстоящей этнолингвистической экспедиции в Конго. Ее возглавит Нгау, пигмей, оригинальнейший ученый - ну как это ты не слышал? А может быть, и сам Стэффорд пое- дет. Отсталость пигмеев сильно сказывается на развитии Цент- ральной Африки, там предстоит огромная работа - вроде той, что Стэф проделал в свое время в Меланезии. Она, Андра, то- же, может быть, поедет... - Никогда, - сказала Ронга. - Ну, мы еще поговорим, мама. - Голос у Андры сделался тусклым. - И говорить не стану. Хватит с меня вечных скитаний! Она меня раздражала, эта маленькая женщина с резкими и прекрасными чертами лица. И в то же время внушала робость. Мне еще больше захотелось уйти. Мелкими глотками я пил горя- чий душистый кофе и обдумывал, как бы выпутаться из неловко- го положения. Органный концерт кончился, на экране замелькали кадры ко- медийного фильма. Риг-Россо с каменным лицом выделывал неве- роятные трюки. Андра заулыбалась, глядя на визор. А мне не было смешно. С горечью думал я о том далеком дне, дне бегства с Венеры, который странным образом как бы обозначил некую границу между нами. Запищал видеофонный вызов. Я вынул видеофон из нагрудного кармана, нажал кнопку ответа. На экранчике возникло нечто лохматое, непонятное, затем оно сдвинулось вверх, и я увидел лицо Феликса. - Улисс, ты? - Да! - сказал я обрадованно. - Здравствуй, Феликс. - Где ты находишься? Можешь ко мне прилететь? - А что случилось? - Ничего не случилось. Прилетай, вот и все. Глава седьмая БОРГ Аэропоезд домчал меня до Подмосковья за семнадцать минут. Город, еще в прошлом веке разросшийся вокруг Института физи- ческих проблем, уже зажег огни в ранних зимних сумерках. Мне пришлось пройти несколько пустынных кварталов старой части города, обреченных на слом, там и сейчас бухало и рушилось, автоматы делали свое дело. Феликс жил в старом доме-коробке на границе новой части города. Автоматы-бульдозеры подобрались к этому дому почти вплотную, и мне казалось, что в нем никто уже не живет. Окна были освещены только в последнем, пятом этаже. Лифта в доме не было, и я взбежал наверх. Во всех этажах двери стояли настежь, дух был нежилой. У квартиры Феликса я позвонил, но не услышал звонка. Я нажал на ручку, дверь со скрипом отворилась, и я вошел в крохотный Г-образный кори- дорчик с обшарпанными стенами. Дверь ванной была снята с пе- тель и прислонена к стене, из ванны, залитой коричневой жид- костью, тянулись в комнату толстые кабели. Квартира, должно быть, не отапливалась. От тусклой лам- почки под низким потолком, от неуютного застоявшегося холода - от всего этого мне стало вдруг печально. Я заглянул в комнату. Феликс в немыслимом комбинезоне из синтетического меха, какие увидишь разве в музее полярной авиации, стоял спиной ко мне и с кем-то разговаривал по ви- деофону. В скудном свете представилась мне картина полного запустения и изумительного беспорядка, достигнутого, как видно, многолетними настойчивыми стараниями. На столах, на полу и подоконниках стопками и вразброс лежали рукописи, магнитные и перфорированные информкарты, пленки - вперемешку с полотенцами, обертками от еды, пластмассовыми тарелками. На пыльном экране визора красовалась незнакомая мне матема- тическая формула, выведенная пальцем. Посреди комнаты стоял мажордом, передний щиток у него был снят, из глубины узла управления командами тянулся провод, грубо подсоединенный к вычислительной машине типа "Рион": очевидно, Феликс исполь- зовал логическую часть робота для расширения оперативности вычислителя. - Хорошо, хорошо, - говорил Феликс в коробку видеофона. - Завтра обязательно. - Я слышу это уже второй месяц, - отвечал мужской голос с отчетливыми нотками безнадежности. - Ты меня просто убива- ешь, дорогой товарищ. Ты срываешь план, ты прогоняешь ребят, которые хотят тебе помочь.. - Хорошо, хорошо, завтра, - повторил Феликс. - Ты мерзнешь, как черепаха в холодильнике, вместо того чтобы жить в гридолитовом коттедже с современными удобства- ми... "Этот человек доведен до отчаяния", - подумал я. - Завтра непременно, - сказал Феликс и выключился. Он кивнул мне и присел на угол стола, подышал на пальцы, потер их. Мне показалось, что я слышу чей-то негромкий храп. - Хочешь перчатки? - сказал я. - Нет. Садись, Улисс. Где-то тут было вино. - Феликс ог- ляделся. - Поищи, пожалуйста, сам. - Не хочу я вина. Зачем ты меня вызвал? - Ах да! - Феликс подошел к двери во вторую комнату, при- открыл ее и позвал: - Старший, выйди, пожалуйста, если не спишь. Храп прекратился, раздался звучный продолжительный зевок. Вслед за тем из темной спальни вышел невысокий плотный чело- век лет сорока, в котором я с изумлением узнал конструктора Борга. Того самого, который назвал мое выступление на Совете бредом. У него был мощный череп, покрытый белокурыми завитками, и грубоватое простецкое лицо. С плеч свисало клетчатое одеяло. Зевок он закончил уже в дверях. - Ага, прилетел, - сказал Борг хрипловатым басом. - Вот и хорошо. Погоди минутку. Он притащил из спальни обогревательный прибор и бутылку вина. Решительным жестом скинул со стула кипу старых журна- лов и велел садиться. Затем вручил мне стакан и плеснул в него вина. - Вино скверное, но высококалорийное, - сказал он и хлеб- нул как следует из своего стакана. - Единственное спасение в этом холодильнике. Вытяни ноги к обогревателю, пилот, не то окоченеешь с непривычки. - Опять вызывал Шабанов, - сказал Феликс и подышал на пальцы. - Надо будет завтра перебраться. Борг только усмехнулся. - Слушай, пилот, - отнесся он ко мне. - В высокопарном вздоре, который ты нес на Совете, было одно место, которое, собственно, и побудило меня познакомиться с тобой поближе. Ты сказал что-то о Нансене. Будь добр, изложи в развернутом виде, а я посижу и послушаю. У меня не было' никакого желания говорить с ним о Нансе- не, да и на любую другую тему тоже. Но тут я уловил его по- велительное менто: "Начинай". С детства моим идеалом были путешественники типа Фритьофа Нансена. Я много и жадно читал об этих людях, презревших обыденность. "Их вела жертвенная любовь к науке и челове- честву", - мне запомнилась эта фраза из какой-то книжки. Времена этих людей прошли давным-давно. Плавание в Арктике и полеты на экрапланах над снегами Антарктиды не более опасны ныне, чем прогулочный рейс по озеру Балатон. Но началось ос- воение околоземного космического пространства. Юрий Гагарин сделал первый виток вокруг шарика и приземлился в корабле, охваченном пламенем (в те времена использовали специальную обмазку, принимавшую на себя нагрев от трения в плотных сло- ях атмосферы). Прорыв сквозь радиационный пояс, высадка на Луне. Героический полет Дубова к Венере. Скитания экспедиции Лонга в зыбучих марсианских песках. В более близкие к нам времена - исследования Замчевского на внутренних планетах, полеты Рейнольдса, "человека без нервов", к Юпитеру, сатур- нинская эпопея Сбитнева и Крона, загадочная гибель храброго Депре на Плутоне. "Жертвенная любовь к науке и человечеству..." Да нет же. Не надо громких слов. Просто они шли, потому что не могли не идти. Если бы не они, пошли бы другие. Кто-то ведь должен был пройти первым. И вот - Система обжита. Ну, не совсем еще обжита, но люди побывали всюду. Есть Управление космофлота. Горький опыт пи- онеров, их счастье и муки уложены в параграфы учебных прог- рамм и наставлений, на двух десятках линий в строгом соот- ветствии с расписанием осуществляется навигация. В бортовых журналах в графу "Происшествия" пилоты вписы- вают спокойные и привычные слова: "Без происшествий". И очень хорошо. Не нужны происшествия, когда ведешь пас- сажирский корабль или грузовик, набитый оборудованием и про- довольствием для дальних станций. Правда, изредка мир будоражат сенсации. Ледяной человек Плутона. Меркурианские металлоядные бактерии. Космические призраки, которые видел Сбитнев за орбитой Нептуна, видел на инфракрасном экране, иначе их не увидишь, и я помню, как расширились глаза у этого старого космического волка, когда он рассказывал нам, первокурсникам, о своей встрече с приз- раками. "Без происшествий". И правильно. Пилотам они не нуж- ны. Их обучают для того, чтобы они выполняли рейсы именно без происшествий. Наше поколение космонавтов немного опоздало родиться. Не знаю, хватило бы у меня духу стать на место Гагарина, если бы я жил в те времена. Может, и не надо было мне идти в кос- молетчики? Сколько работы на Земле, сколько задач! Исследо- вание недр планеты родило профессию подземноходников. Гло- бальная энергетика, использование поля планеты - разве не интересно монтировать концентраторы на полюсах... Но я - космолетчик. Просто я люблю это дело и не хочу ни- чего другого. Такая у меня работа. Громких слов не надо. Но должен же кто-то идти дальше? "Плещутся о берег, очерченный Плутоном, звездные моря..." Примерно так я и выложил Боргу свои соображения. Он выс- лушал меня с усмешечкой, раза два широко зевнул мне в лицо и то и дело поправлял одеяло, сползавшее с плеч. - Все? - спросил он, когда я умолк. - Все. - Теперь я буду спрашивать. Кто твои родители и где жи- вут? - На Венере. Они примары. - Примары? Вон что. Не знал. Он испытующе посмотрел на меня. Я рассердился. Сказал с вызовом: - Да, сын примаров. А что? Тебе не нравится, старший? - Не ершись, - ответил Борг спокойно. - Существуют выводы комиссии Стэффорда. Мне эти выводы были хорошо знакомы. Немалое место занимал в них анализ того самого случая с Тудором, который так напу- гал часть колонистов. Большинство членов комиссии - в том числе и Холидэй - склонялось к тому, что Тудор сказал прав- ду, заявив, что не слышал призыва Холидэя о помощи. Сам Ту- дор отказался от общения с комиссией, но примары, сотрудни- чавшие с нею, все, как один, категорически утверждали, что это чистая правда: раз Тудор не слышал, значит, не слышал, и никаких кривотолков здесь быть не может. А один из примаров, врач из Венерополиса, заявил, что ему известны и другие слу- чаи "нарушения коммуникабельности". Он, врач, объясняет это тем, что многие примары, постоянно работая вместе, очень привыкают к ментообмену и как бы "не сразу переключают восп- риятие" (так дословно было написано в отчете), когда к ним обращают звуковую речь. Вообще о необычайном и быстром развитии у примаров менто- обмена в выводах комиссии говорилось очень много. Особо подчеркивалось, что значительная часть колонистов непримаров, главным образом тех, кто прожил на Венере во- семь-десять лет и больше, не покинула планету, не поддалась испугу и продолжает работать рука об руку с примарами. Меньшинство членов комиссии, и среди них Баумгарген, ста- вили под сомнение тезис "Тудор не слышал". Они утверждали, что Тудор никак не мог не слышать, но допускали, что сигнал от непримара, "чужого", мог не дойти до сознания. В этом Ба- умгартен и его сторонники усматривали некий "психический сдвиг", вызванный долголетним воздействием своеобразного ве- нерианского комплекса. Впрочем, никто из членов комиссии не отрицал, что этот комплекс (близость к Солнцу, мощное воз- действие "бешеной" атмосферы и специфических силовых полей, изученных пока лишь приблизительно) мог вызвать у примаров чрезвычайно тонкие изменения нейросвязей. Не исключалось, что именно это явилось причиной самоуглубления примаров, роста местной обособленности, утраты интереса к земным де- лам... - Ты не ощущаешь в себе нечто подобное? - спросил Борг прямо, в упор. - Нет. - Я поднялся, нахлобучил шапку. Мне не нравился этот допрос, и я так ему и сказал. - Сядь, - сказал Борг. - Разговор только начинается. На корабле какой серии ты летаешь? - Серия "Т-9", четырехфокусный ионолет с автомати... - Не надо объяснять, - попросил Борг, и я невольно усмех- нулся, вспомнив, что именно он сконструировал "Т-9". - Когда ты должен ставить корабль на профилактику? - продолжал он. - Через два месяца. - Через два месяца, - повторил Борг и взглянул на Фелик- са, который безучастно сидел на краешке стола и листал жур- нал. - Ну что ж, это подходит, - сказал Борг. - Теперь слушай, пилот, внимательно. Я сижу третью неделю в этом чертовом хо- лодильнике и пытаюсь понять нашего друга Феликса. Мне приш- лось забыть математику и вникать в невероятные вещи, которые начинаются за уравнением Платонова. С самого детства я отли- чался крайне умеренными способностями и потому не могу ска- зать, что вник. Но кое-что вместе с этим потрясателем основ мы сделали. Я грубый практик, мне надо покрутить в руках что-нибудь вещное, и вот мы сделали модель... Он вытащил из кармана прямоугольное зеркальце и протянул мне. Я взглянул без особого интереса. Взглянул - и удивился. Лицо в зеркале было мое - и в то же время вроде бы не мое. Что-то неуловимо незнакомое. - Не понимаю, - сказал я. - Зеркало искажает изображение. Оно имеет кривизну? - Неча на зеркало пенять, - сказал Борг по-русски и зас- меялся. - Нет, пилот, зеркало абсолютно прямое. Понимаешь? В обычном зеркале ты видишь свое перевернутое изображение. А это зеркало прямое, оно отражает правильно. Лицо всегда нем- ного асимметрично. Чуть-чуть. Мы привыкаем к этому, постоян- но глядясь в зеркало. Поэтому в зеркале-инверторе тебе чу- дится искажение. Теперь понял? Я поднес зеркальце ближе к лампе и увидел, что оно не сплошное, а состоит из множества мельчайших кусочков. - Мозаичный экран? С внутренним энергопитанием? - Не будем пока входить в детали, - ответил Борг. - Тем более, что я и сам не очень-то... Тут в институте есть нес- колько ребят, они понимают Феликса лучше, чем я, и мы вместе сделали эту штуку. Он поискал на столе, вытянул из кучи бумаг и пленок чер- теж и развернул передо мной. Там был набросок ионолета серии "Т-9", корпус корабля окружало какое-то двухъярусное кольцо. Я вопросительно взглянул на Борга. - Да, вот такое колечко, - сказал он. - Зеркально-инвер- торное... Я еще не знал, что будет, но и так было понятно: будет то, чего еще никогда не было. Ни с кем. А любой "первый раз" в космосе - это шаг в неизвестное. И этот шаг Борг предлага- ет сделать мне. Ах, свойства человеческие! Страшно и, конеч- но, привлекательно, как все неизвестное. Мое согласие? Борг его и не спрашивал. Он знал, что я соглашусь. - ...миллионами ячеек как бы начнет вбирать в себя прост- ранство, - слышал я хрипловатый голос Борга, - а хронокван- товый совместитель прорвет временной барьер... Голос тонул в смутном гуле, это был гул пространств, не- подвластных воображению... нет, это гул крови в ушах... нет, подлый инстинкт отыскивания чужой спины для защиты... Чтобы быстрее с этим покончить, я сказал, не дослушав Борга: - Ладно, старший, я согласен. Мне показалось - он меня не услышал. Может, я сказал слишком тихо? Может, только хотел ска- зать? - ...обеспечит возвращение и вывод из режима. Одно только не сумеет сделать автомат - передать ощущения человека... - Я пойду, пойду! - Не кричи, - сказал Борг.- Расчеты сделаны точно, тут я ручаюсь, но принцип, на котором они основаны... - Я видел, как передача с Сапиены подтвердила принцип, - сказал я. Теперь я боялся одного: как бы не передумал Борг. - Речь идет не об электромагнитных волнах, а о человеке. - Борг хмуро уставился на меня. - Торопишься, пилот, не нра- вится мне это. Я могу взять на себя ответственность за опыт. Но, если он не удастся, воскресить тебя я не смогу. - И до- бавил жестко: - Оставим пока этот разговор. Ты к нему не го- тов. Мы помолчали. Вдруг раздалось хихиканье. Это Феликс, уг- лубившись в журнал, посмеивался чего-то. По затрепанной об- ложке я узнал старинный журнал математических головоломок, один из тех, которые некогда издавали для своего развлечения андроиды. - Чего ты смеешься? - спросил Борг. - Феликс, тебя спра- шиваю. - Слышу, - отозвался тот. - Задачка хитро придумана, а решается просто... Глава восьмая "ЭЛЕФАНТИНА" Нигде нет таких формальностей, как в космофлоте. Особенно они неприятны, когда ставишь корабль на профилактический ре- монт. Делать тебе, строго говоря, нечего, потому что ремонт- ники знают корабельные системы получше, чем ты. Но все время приходится подписывать дефектные ведомости, заявки, акты ос- мотров и приемок, как будто без твоей подписи ремонтники че- го-нибудь недоглядят. Гигантский тор "Элефантины" - орбитальной монтажно-ре- монтной станции - плывет со своими причалами и ангарами вок- руг шарика. Плывет Земля в голубых туманах, в красном сиянии зорь, в вечерних огнях городов. И чтобы не отстать от вечно- го этого движения, плывешь и ты в черной пустоте, барахта- ешься возле корпуса корабля - маленький беспокойный человек. А когда надоест плавать, ты устремляешься, кувыркаясь, к шлюзовым воротам. Ты входишь в один из отсеков станции, тут искусственная тяжесть, а потом ты идешь, отупевший от подпи- сывания бумажек, к себе в каюту читать, или в кают-компанию сыграть партию-другую в шахматы, или пить чай к старому дру- гу Антонио. Антонио оказался среди нашего выпуска самым домовитым. Он ведает на "Элефантине" службой полетов, у него не очень ин- тересная хлопотливая должность, уютный двухкомнатный блок на третьем этаже станции и милая-премилая Дагни Хансен, похи- щенная у марсиан. Когда Дагни, склонив белокурую голову, медленно и плавно вносит поднос с чаем и едой, и мягко улыбается шуткам, и са- дится вышивать что-то пестрое на распашонке, мне становится легко, бездумно, покойно. Никаких тревог, никаких желаний. И смешно мне смотреть на суету Антонио. Чего тебе не сидится на месте, чудак? Опустись на ковер у ног Дагни, и пусть она положит тебе на голову теплую ладонь - право, больше ничего не надо... Мы с Робином сидим у окна и играем в шахматы. Окно, по- нятно, условное. Стенной плафон, имеющий вид окна. Человеку свойственно тешить себя иллюзиями, он просто не может жить, если не обманывает самого себя. Говорят, у Трубицына, на- чальника "Элефантины", который годами не бывает на Земле, есть специальные ленты с записью дождя, шума ветра и утрен- него щебета лесных птиц. Мы сидим и играем в шахматы, а Дагни вышивает что-то пестрое. - Ну и ход! - Робин презрительно фыркает. - Чему учили в вашем детском саду? Кушать кашку? - Да, - отвечаю. - И еще учили не обижать деточек из ва- шего детсада. - Почему же? - Нам говорили, что они и без того обиженные. - Бедная ваша воспитательница, - вздыхает Робин. - Как она пыталась спасти вас от комплекса неполноценности... Я искоса поглядываю на Дагни и вижу, как она улыбается. Такую улыбку, думаю я, следовало бы с утра до вечера показы- вать по визору. Врывается Антонио. - Дагни! - Это с порога. - Ты выпила ранбри... ринбрапо- пин? Дагни тихо смеется: - Ты даже выговорить не можешь. - Я не виноват, что дают такое дикое название. Ты. выпи- ла? - Не хочу я пить эту бурду. Антонио требует, чтобы Дагни, готовившаяся стать матерью, пила какое-то новое лекарство, главной составной частью ко- торого является этот рандра... действительно, не выговоришь. Мы с Робином покатываемся со смеху, когда он начинает читать выдержки из "Семейного журнала". Антонио сердится и обзывает нас варварами. - Видали? - Антонио хватается за голову, падает в кресло и начинает жаловаться на судьбу: - С каким трудом достал, прямо из лаборатории вытянул флакон, а она не хочет пить! - Выпей сам, - с невинным видом советует Робин. - Вы, бродяги! - орет на нас Антонио. - Паршивые холостя- ки, достойные презрения! Вместо того чтобы поддержать друга, вы над ним же издеваетесь. Дагни, не давай им сегодня чая! Пусть изнемогают от жажды... Вкрадчивая трель инфора прерывает его пылкий монолог. Ан- тонио подскакивает к аппарату. - Нет! - кричит он. - Так ему и скажи, не получит он бук- сира, пока не сдаст документы... Да, по всей форме... Ну и пусть, мне не страшно! Он выключается, но спустя минуту опять бросается к инфору и вызывает диспетчера. - Начали разгрузку у Санчеса? Поаккуратнее там! Борг про- сил, чтоб выгружали на причал "Д". Проследи, пожалуйста. Хо- тя ладно, сейчас сам приду. Хорошо бы вскрыть вертикаль "Д", думаю я, и сдвоить ладьи, тогда ты у меня попляшешь. Вертикаль "Д". Причал "Д". Борг просил, чтобы... Только сейчас доходит до меня смысл услышанного. Шахматы мигом вылетают из головы. - Антонио, погоди! - Я останавливаю его уже в дверях. - Ты сказал - Борг? Он здесь? - Прилетел час тому назад с Санчесом. А что такое? Он привез что-то новое для испытания. Ну, некогда мне... - Погоди, я иду с тобой! ...Мне пришлось долго слоняться по коридору возле кабине- та начальника "Элефантины" в ожидании Борга. Он прочно засел у Трубицына. Хотел бы я знать, о чем они говорят. Мимо про- ходили занятые люди, монтажники всех специальностей, я слы- шал обрывки их разговоров. Из диспетчерской доносились голо- са и звонки. "Элефантина" жила обычной трудовой жизнью. "Что-то новое для испытания"... Меня слегка знобило. Ну что он никак не вылезет из каби- нета? Чаи, что ли, там распивают? Робин вызвал меня по видеофону: - Что случилось, Улисс? Почему ты всполошился? - Потом объясню. Надо, чтобы Борг не увидел моего волнения. Как бы это придать лицу выражение полного безразличия? Как плохо умеем мы управлять собственным лицом! РигРоссо - вот кто умеет. Невероятные трюки - и каменное лицо. Риг-Россо, великий ко- мик наших дней... Наконец-то! Я сделал вид, что просто иду мимо. Случайная встреча. - Здравствуй, старший. Где твое одеяло? Борг одобрительно усмехнулся: - Здравствуй, пилот. Стоишь на профилактике? - Да. - Я сунул руки в карманы и придал лицу выражение, которое можно было определить как скучающее. - Загораю. Бу- мажки подписываю. - Тоже дело, - сказал Борг. - Ты вроде похудел немного, а? - Нет, вес у меня прежний. - Ну, очень рад. Ты в какую сторону? Туда? А я сюда. Будь здоров,пилот. Поговорили, в общем. Прошли условные сутки. Я лежал без сна в каюте. Робин сладко спал на своем диване. Кто умеет спать - так это Ро- бин. Впрочем, если требуется, он с такой же легкостью обхо- дится без сна. Идеальное качество для пилота. Я лежал без сна и думал, думал. Пока я проявляю выдержку, Борг может выбрать для испытания другой корабль, другого пи- лота. Мало ли их тут, на "Элефантине"? Вот что беспокоило меня более всего. А может, оно будет и к лучшему? В самом деле, что тебе нужно, Улисс? Самарин обещал перевести тебя с Робином на линию Луна - Юпитер. Там, на Ганимеде, ставят но- вую станцию, вот и будешь обеспечивать ее всем необходимым. Как раз то, чего ты хотел, - дальняя линия. А там, может, удастся слетать еще дальше - к Нептуну, к Плутону. А по- том-уютный домик с окнами, глядящими в лес. И пусть она си- дит в домике, в круге света, и вышивает... Ну уж, станет она вышивать, как же! Пусть занимается своей лингвистикой. А ты ворвешься - и с порога: "Андра, ты выпила рабиндра..." Ну, как там называется это новое снадобье... И вы будете вместе ходить на выставки, на лекции Селестена, на диспуты - куда захотите. А по вечерам в доме - полно друзей... Живи как все, Улисс. Жизнь неплохо устроена. Ну его к черту, этого Борга, хоть он и член Совета. И Феликса с его заумными идеями, потрясающими основы. Не нужно чрезмерно ус- ложнять. Может, в этом вся основа жизни... Коротко и мягко пророкотал инфор. Мы с Робином вскочили одновременно, но я первым оказался у аппарата. - Улисс? - услышал я хрипловатый голос Борга. - Ты,навер- ное, спал? - Нет... ничего... - Извини, что разбудил. У меня не оказалось другого вре- мени, а поговорить нужно срочно. Можешь прийти? - Да. - Ну, быстренько. Сектор шесть, каюта восемьдесят семь. Я бежал, не останавливаясь. Перед каютой Борга постоял немного, чтобы отдышаться и совладать со своим лицом. Борг сидел за столом и покручивал карманный вычислитель. Увидев меня, он встал, плотный, коренастый, с белокурыми за- витками, будто приклеенными к мощному черепу. Мы стояли друг против друга, и он спросил в упор: - Ты все обдумал? Я знал: в эту минуту решается многое. Было еще не поздно. Мгновенная ассоциация вызвала мысленную картину: освещенное окно у лесной опушки, из окна глядят на меня вопрошающие глаза... - Я готов. Ну вот, сказал - и вроде легче стало. Всегда нас томит неопределенность. А потом, когда решение принято... Борг подошел совсем близко. Его глаза надвинулись, издали они голубоватые, а вблизи водянистые, и в них мое смутное отражение. Я подумал, что он посылает мне менто, но уловить ничего не мог - ни слова, ни настроенности. - Не понимаю, - сказал я. Глаза отодвинулись. - Улисс, - сказал Борг, - сегодня, кажется, разговор у нас получится. - Конечно, старший. Только, если можно, не надо о том, что не проверено, опасно... С середины, если можно. - Хорошо. Завтра мои ребята начнут собирать кольцо вокруг твоего корабля. Никто не знает, что это такое, и не должен знать. Модификация двигателя, вот и все. Одновременно с об- каткой корабля тебе поручено испытать эту штуку. Вот и все. - Обкатка по ремонтному графику - через двенадцать дней. - Знаю. Как раз столько, сколько нам нужно. - Ну и отлично! Пойду, старший. Покойной ночи. - Покойной ночи. Но когда я взялся за ручку двери, он окликнул меня: - Погоди, нельзя же так, в самом деле... "Вот и все... Пойду..." Мне было бы легче, Улисс, если б ты отказался. И если бы отказались другие пилоты. Старый сумасброд поиграл бы с занятной игрушкой - и успокоился бы. - Ты вовсе не старый, - сказал я. Борг усмехнулся: - Но сумасброд, хочешь ты сказать... Ну ладно. Через две- надцать дней полетим, а теперь иди досыпай. - Полетим?! - Да. Я решил лететь с тобой. - Тогда я отказываюсь. Летать - мое дело. - Разумеется. Но согласись, что уж больно особый случай. Только мое участие в опыте может что-то оправдать. - Не выйдет, старший. Я полечу один. И никак иначе. Мы помолчали. Потом Борг сказал: - Ладно, еще вернемся к этому разговору. Ступай. Настали трудные для меня дни. "Улисс, что за колечко мон- тируют вокруг твоей, посудины?" - спрашивали знакомые и по- лузнакомые пилоты. "Он хочет изобразить модель Сатурна". "Он будет прыгать сквозь кольцо, как ученая собачка"... "Да от- вяжитесь вы, - отвечал я. - Говорю, сам не знаю. Модификация двигателя, магнитостриктор новой конструкции. Чего вы рже- те?" Антонио требовал, чтобы я показал ему программу испытания прибора, - он, видите ли, как лицо, отвечающее за безопас- ность полетов, должен знать. Я отсылал его к Боргу. Но особенно осложнились у меня отношения с Робином. - Я давно мог бы летать первым пилотом на дальней линии, - говорил он. - Шесть раз Самарин предлагал мне это. Шесть раз я отказывался... - И зря, - отвечал я. - Не надо было отказываться. - Теперь сам вижу, - сказал Робин, и лицо у него было та- кое, что я невольно отвел взгляд, - сам вижу, что был дура- ком. Хорошо, допустим, ты не знаешь, что надо испытывать, хотя я в это не верю. Но объясни, по крайней мере, почему ты решил лететь один... Наконец - это было накануне дня, назначенного для испыта- ния,- я не выдержал. Не мог я улететь, рассорившись с Роби- ном. Не мог, вот и все. Мы заперлись в каюте, и я предупре- дил его, что ни одна живая душа... - Ладно, понятно, - прервал меня Робин. - Давай без пре- дисловий. И я рассказал ему все, что знал, о кольце Борга и предс- тоящем испытании. Некоторое время Робин думал. Я не мешал: такое не сразу переваришь. Потом он спросил: - Значит, эта штука, которую смонтировали на пульте... - Да, - сказал я. - Привод автомата. Он введет в режим синхронизации времени-пространства, он же ч выведет из режи- ма по заданной программе. - А на каком принципе работает хроноквантовый совмести- тель? - Не знаю. Теоретическую сторону по-настоящему понимает только Феликс. Ну, еще, может быть, несколько парней из его института. - Давай инструкцию, - сказал Робин. - Все-таки свинство с твоей стороны: меньше суток у меня остается для подготовки, хоть спать не ложись. - Робин, полечу я один. Ни к чему подвергать... - Ни к чему зря сотрясать воздух, Улисс. Вместе летали, вместе и... Давай, говорю, испытательную инструкцию. Глава девятая ЗВЕЗДНЫЕ МОРЯ Буксир отвел наш корабль от причала "Элефантины", и мы стартовали. Для обкатки двигателей после профилактического ремонта было достаточно обычного прыжка к Луне. Но я вывел корабль на касательную по направлению, заданному в инструкции Борга. Мы были обвешаны датчиками биоаналитических устройств - на манер знаменитых собачек, которым поставлен памятник. О собачках я упоминаю не случайно: об этом был у меня за сутки до старта трудный разговор с Бергом. Он вдруг заявил, что ни я, ни Робин, ни любой другой человек не полетит. Ав- томатика обеспечит ввод и вывод корабля из режима синхрони- зации, а собака - достаточно высокоорганизованное животное, чтобы судить, как перенесет безвременье живое существо. Мы крепко поспорили. А проще сказать - я уперся. Оставим, гово- рил я, собачьи ощущения для собак. Они сделали свое дело, когда человечество только начинало выходить в космос. Теперь же мы не новички в пространстве, и нет ни малейшего смысла испытывать синхронизатор без человека: ведь прежде всего на- до знать, как пройдет сквозь время человек. Я понимал смяте- ние Борга, но... должно быть, мне нужно было одолеть собс- твенное смятение. И я, повторяю, уперся как никогда. И вот мы стартовали. Перегрузка привычно вжала нас в кресла. Мы разогнались и пошли на крейсерской скорости и, взяв пеленги по радиомая- кам, точно определили свое место в пространстве. Я ощутил на себе ожидающий взгляд Робина и послал ему менто: "Пора, приготовься". И нажал кнопку автоматического привода. "Что будет теперь?" - пронеслось у меня в голове. Мгно- венная гибель? Или безвыходность во времени, и тогда - дол- гое умирание от голода, жажды и удушья... А может, оно не сработает, и мы бы спокойненько развернулись и пошли к Луне. Конечно, потеряем массу времени, но это будет простое, не расслоенное время, и мы отделаемся неприятным разговором с начальством. Истинно сказано где-то, что мозг не имеет стыда... Я покосился на Робина - не уловил ли он моих трусливых мыслей? Вряд ли... Эти мысли пронеслись мгновенно - или вре- мя уже прекратило течение в объеме пространства, занятом ко- раблем? Корабельные часы стояли, вернее - не показывали времени, и это свидетельствовало о том, что опыт начался. На измери- теле условного времени прошло несколько условных секунд. Эк- ран внешнего обзора светился, но я не видел ни одной звезды - еще одно доказательство. Плазменные двигатели не были вык- лючены - их приборы показывали все, как обычно, только ука- затель тяги стоял на нуле, как и указатель скорости. Они и не могли ничего показать... А потом наступило страшное. Я перестал видеть. Я не ослеп - какое-то восприятие света было, но я ничего не видел. По- том странная внутренняя дрожь прошла по всему телу сверху вниз, но не ушла, а наполнила меня и продолжала прибывать, а я не мог крикнуть, не мог шевельнуться - как в дурном сне, только нельзя было проснуться, и это тянулось, тянулось бес- конечно, и этому не будет конца, потому что нет времени, и это было всегда и будет всегда... Дрожь, и боль, и свет в глазах - не знаю, открыты они или нет... Я не знал ничего - кто я, где я, - ничего. Потом возникли ни на что не похожие видения - будто я продираюсь сквозь какие-то помехи - бес- форменные и меняющие цвет, они меня мягко сдавливают, а ды- шать я не смогу, пока не выберусь, - это не облака или обла- ка, но очень плотные, они давят, тормозят, а если я останов- люсь, будет смерть - она совсем не страшная, она мягкая, плотная, только скорее, скорее, скорее,.. Что-то будто лопнуло со звоном, и я увидел перед собой пульт, а справа - Робина. Он крутил головой и хватал воздух ртом, как рыба на берегу. Должно быть, то же самое делал и я... По условному времени прошло восемнадцать секунд. Автомат уже вывел корабль из режима синхронизации, и мы шли на обыч- ном ионном ходу, на обычной крейсерской скорости. Некогда было обмениваться эмоциями. Надо было срочно оп- ределить свое место, и я включил астрокоординатор. Предстоя- ло пройти режим торможения, сделать разворот на обратный курс и снова включить автомат синхронизатора, чтобы он снова - если только сработает во второй раз! - пронес нас сквозь время к тому месту, откуда начался опыт. - Посмотри! - сдавленно сказал Робин. Я взглянул на вычислитель астрокоординатора и... Восемь десятых парсека! Сознание отказывалось верить. Но вычислитель бесстрастно утверждал, что мы находились далеко за пределами Системы, примерно в направлении Проциона, на расстоянии около трех световых лет от Земли... Мороз продрал меня по коже. На экране внешнего обзора обозначились рисунки созвездий, несколько сдвинутые, смещен- ные в новом ракурсе. Черт, где же Солнце? Я закодировал за- дачу на искатель. Звезды поплыли по экрану, и вот перекрес- тие координатора остановилось на желтенькой звездочке, бес- конечно далекой... Мы переглянулись с Робином. Должно быть, мы подумали об одном и том же: а если координатор врет - мало ли что могло с ним произойти в режиме безвременья, - что тогда? Куда по- падем мы после обратного прыжка? Топлива у нас ровно столь- ко, сколько нужно, чтобы сделать поворот, а потом, после безвременья, добраться до Луны. Если координатор соврет и нас занесег далеко в сторону, на ионном ходу не хватит ни топлива, ни жизни... На миг мне представился мертвый ко- рабль, обреченный на вечное скитание в космосе... Но тем временем руки, которые всегда оказываются надежнее мозга, делали свое дело: я включил тормозные двигатели, что- бы на малом ходу начать поворот. Поворот длился целую вечность. Истекали сутки за сутками корабельного времени, и мы с Робином немного свыклись с обс- тановкой. Как бы там ни было, а свершилось! Впервые за долгую исто- рию человечества люди Земли вышли за пределы Системы, в Большой космос, и этими людьми были мы, Робин и я. Вот они, звездные моря, заветные звездные моря - плещутся за бортом корабля! Мы часами говорили об этом чуде. Мы говорили об изуми- тельном теоретическом даре Феликса, предопределившего воз- можность прорыва сквозь время, и о конструкторском таланте Борга, осуществившего эту возможность. Мы строили планы, от которых дух захватывало. Мы представляли, какой переполох вызвало внезапное исчезновение нашего корабля, как на селе- ногорской радиостанции операторы выстукивают наши позыв- ные... как тревожится Борг... как неистовствует Антонио, от- ветственный за безопасность стартов с "Элефантины"... Будет крупный и неприятный разговор с начальством в Уп- равлении космофлота. Если, конечно, мы вернемся... Идиот, о чем я думаю! Начальство, до которого луч света отсюда дойдет через три года!.. Я спал в своем кресле - была вахта Робина, - и вдруг меня разбудил его крик. Никогда прежде я не слышал, чтобы Робин кричал. Никогда не видел на его лице такого ужаса. - Они! - повторял он, указывая на экран. - Они! Экран был на инфракрасном режиме, и я увидел, как напере- рез нашему кораблю летели они. Никакая фантазия не даст о них представления... Значит, Сбитневу не померещилось тогда, значит, они существуют на самом деле... На Земле мало кто верил в эти призраки, ведь Сбитнев их не сфотографировал. Ученые относились к ним скептически. Но старые пилоты верили. Говорили, что они живут прямо в косми- ческом пространстве, в зонах, насыщенных пылью, что питаются они излучениями центра Галактики и иногда подлетают к звез- дам "погреться", и к Солнцу тоже, но не ближе орбиты Непту- на-за ней им становится "жарко". Говорили, что они похожи на крылатых ящеров, на птеродактилей в полмегаметра ростом... Все это считалось выдумкой. Но морского змея тоже долго считали выдумкой, пока дельфины не поймали его в объектив автоматической кинокамеры. Нет, они не были похожи на ящеров. Вообще ни на что... Они беспрерывно меняли формы и были живыене по-нашему, не по-углеродному, а... не знаю, но живые... и теплые, в них просвечивали какие-то внутренние органы. Ни в каком сне, са- мом кошмарном... Они повернули прямо на нас. У меня тряслись руки. Я с трудом переключил экран на обычное видение - призраки исчезли. Локатор... Да, они шли на нас, расстояние быстро уменьшалось. - Дай инфракрасный, - сказал Робин. Я видел - он нажал кнопку кинокамеры. Он еще может думать об этом... Включить синхронизатор, не закончив поворота? Нет, нет, нельзя уходить, поворот должен быть сделан по расчету, ведь корректировать ход в режиме синхронизации невозможно, нас занесет черт знает куда, не выбраться потом... Идти напро- лом? Но кто знает, что произойдет в момент совмещения сними, может, от нас даже облачка газа не останется... С ними? Но ведь их не увидишь простым глазом. Только на инфракрасном экране. Бесплотные призраки? А может, вообще... ну, скажем, неведомое излучение, причудливый пылевой по- ток... Оцепенело я смотрел, как на корабль шла стая чудовищ. Я чувствовал - еще минута, и нервы не выдержат, я сорвусь, расшибу лоб о переборку, сойду с ума... Вдруг меня осенило. - Пушку! - заорал я, собственный голос полоснул меня по ушам. Управление фотоквантовой сигнализацией было перед вторым пилотом. Робин неторопливо потянулся к рукоятке, или мне ка- залось, что неторопливо? Пальцы его двигались отвратительно медленно. - Быстрее не можешь?! Наконец он включил фотоквантовую пушку. Тонкий прямой луч возник перед носом корабля. Робин увеличил угол рассеивания, луч превратился в конус. Ничто их не берет, подумал я с отчаянием. Нет, нет, вот одно из них резко изменило цвет и сверну- ло... Как они разворачиваются, ведь их скорость не меньше сотни километров в секунду... Расходятся, расходятся в стороны! Робин еще увеличил угол. Проскочим ли между ними?.. Улисс, мой античный тезка, ты помнишь Сциллу и Харибду? Глава десятая ОБЛАКО В ШТАНАХ - ...Поэтому я говорю: создан чрезвычайно опасный преце- дент, на который отныне сможет ссылаться любой эксперимента- тор, лишенный чувства ответственности. Счастливая случай- ность, благодаря которой эксперимент обошелся без жертв, нисколько не оправдывает его участников. И если для пилотов еще можно сделать скидку на молодость со свойственным ей максимализмом, то я не нахожу никаких оправданий для Борга. Я намеренно не касаюсь ценности полученного результата. Я говорю о методологии. Засекреченность научного поиска, пре- небрежение общественным мнением принадлежат к печальному опыту человечества. Слишком часто в прошлом грандиозность научного открытия шла рука об руку со смертельной угрозой для жизни и здоровья человека. Но то, что было исторически обусловлено разобщенностью мира и противостоянием двух сис- тем, не может быть - даже в малейшей мере - перенесено в на- ше время Всемирной Коммуны. К напоминанию прописных истин меня побудил рецидив методологии полуторавековой давности. Предлагаю исключить конструктора Борга из Совета. Анатолий Греков закончил свою речь и сел. Я посмотрел на Борга. Он сидел, упершись локтями в колени и опустив мощную голову на переплетенные пальцы. Таким - сокрушенным - видели его сейчас миллиарды зрителей, наблю- давших заседание Совета по визору. - Хочешь что-нибудь сказать, Ивар? - обратился к нему Стэффорд. Он председательствовал сегодня. Борг поднял голову: - Нет. Я согласен с Грековым. Я не должен был рисковать людьми. Я попросил слова. Стэффорд кивнул мне. - Товарищи члены Совета, я не могу согласиться. Борг построил... воплотил теоретическое открытие Феликса... - Не об этом речь, - заметил Греков. - Он же не заставлял нас лететь, мы пошли по собственной воле. Борг хотел лететь со мной, но я... - Не надо меня защищать, - сказал Борг. Я разозлился. - По-моему, существует свобода высказывание, - сказал я запальчиво. - Несомненно, - улыбнулся Стэффорд. - Продолжай, Дружи- нин. И тут я выдал речь. Говорил я скверно, сбивчиво, но зато высказался, как хотел. Борг, заявил я, поступил правильно, что никому не сообщил об эксперименте. Если бы он оповестил человечество заранее, то эксперимент затянулся бы на годы, может быть-на десятилетия. Осмотрительность-хорошая штука, но чрезмерная осторожность - не губительна ли она для науки? Никакого рецидива прошлого здесь нет. Просто сделан реши- тельный шаг. Не может быть стопроцентной безопасности, когда утверждается новое открытие. Великое открытие! Вот и все. - Ты нас оглушил, Улисс, но не убедил, - сказал Греков. - Чрезмерная осторожность - пустые слова. Есть разумная осто- рожность - это когда ученый всесторонне взвешивает последс- твия предполагаемого эксперимента. - Торопимся, вечно торопимся, - проворчал Баумгартен, не- давно избранный в Совет. Я плохо слушал выступления других членов Совета. Все они говорили, что Борг не имел права на такой опыт. И еще что-то - о воспитании молодых пилотов... Вот как все обернулось. Но что с Феликсом? Ведь его выз- вали на Совет, а он не явился. На видеофонный вызов не отве- чает. Уж не заболел ли? С него ведь станется - совершенно не следит за собой. - После Совета полетим к Феликсу, ладно? - шепнул я Роби- ну, сидевшему рядом. - Не мешай слушать, - ответил он. Теперь говорил Стэффорд. Ну конечно, проблема перенаселе- ния, любимая тема. Через столетие на Земле станет тесно... Робин понял, что я сейчас не выдержу, прерву оратора. Он положил мне руку на колено, я услышал его менто: "Молчи!" - ...Именно это привлекает меня в поразительном открытии Феликса и оригинальном конструктивном решении Борга... Тут я навострил уши. - Конечно, это дело отдаленного будущего, но на то мы и Совет перспективного планирования, - продолжал, слегка кар- тавя, Стэффорд. - И, пока специалисты изучают материалы это- го дерзкого эксперимента, мы, я думаю, вправе очертить неко- торые контуры. Итак: в случае абсолютной надежности этого... м-м... способа космических сообщений, можно себе предста- вить, что Земля отправит корабли... корабли с добровольцами в Большой космос. Разумеется, поиск планет, пригодных для жизни, в иных звездных системах предполагает длительную раз- ведку... м-м... разведку в направлениях наибольшей вероят- ности... - Стэффорд вдруг улыбнулся добродушно и несколько смущенно. - Я не освоился еще с мыслями такого рода, потому, наверное, и заикаюсь... Тут на него набросился Баумгартен со своим нестерпимым пафосом. И я позавидовал умению Стэффорда доброжелательно выслушивать любую чушь. Вообще было приятно смотреть на Стэ- фа Меланезийского и на голубые ели, которые слегка раскачи- вались за широкими окнами, залитыми мягким сиянием майского дня; Может быть, то, что выкрикивал неистовый Баумгартен, и не было чушью, - не знаю. Как для кого. Рука Робина все еще лежала у меня на колене, я спихнул эту благоразумную руку. Ладно. Будь что будет, я не стану вмешиваться. По крайней мере, сегодня, сейчас. Наконец заседание подошло к концу. Уже все устали. Я ви- дел, как Греков кинул в рот таблетку витакола. Усталость, однако, не смягчила членов Совета: единогласно проголосовали за исключение Борга. Борг тоже голосовал "за". Потом было решено обратиться в Управление космофлота с предложением обсудить на общем собрании "беспримерное нару- шение дисциплины двумя молодыми пилотами..." Это о нас с Ро- бином. Все голосовали "за". Кроме Борга - он, как видно, уже считал себя исключенным из Совета. И еще было принято решение увеличить материальные и тех- нические возможности исследований в области хроноквантовой физики по методу Феликса Эрдмана, а также рассмотреть на ближайшем заседании Совета вопрос о строительстве опытного корабля-синхронизатора времени-пространства. Все голосовали "за". Кроме Баумгартена. Упрямец голосовал "против". Мы вышли из здания Совета на Площадь мемориалов. Люблю эту площадь, просторную и зеленую. Пересекаясь на разных уровнях, бесшумно бегут трансленты. Среди голубых елей вы- сятся памятники людям и событиям. Огромные экраны визоров на площади уже погасли. Зрители, смотревшие заседание Совета, расходились и разъезжались. Многие, проходя мимо, улыбались нам с Робином и приветствен- но махали руками. - Привет отчаянным пилотам! - слышали мы. - Здорово вам всыпали, ребята, но ничего, в следующий раз будете умнее. - Им что - целехонькие. Боргу, бедняге, досталось... - Алло, мы студенты из медицинского. Мы вас поддерживаем! Ко мне подскочил юнец в желтой куртке, состоящей из сплошных карманов. - Улисс, помнишь меня? Где-то я видел этот ехидный рот и насмешливые глаза. Ах, да! Он шел по кольцевому коридору, набитому беженцами, и на- рочно задевал ботинками рюкзаки... - Бен-бо! - сказал я. - Как поживаешь... - Я замялся, по- тому что не мог припомнить, как его звали. - Всеволод. Решил оставить родительское. - И правильно сделал. Я хлопнул его по плечу и пошел дальше, но он снова оклик- нул меня: - Улисс, я поступаю в этом году в Институт космонавига- ции... - Зря, - сказал я, - ничего там нет хорошего. - ...и когда ты полетишь в звездный рейс, - продолжал он, пропустив мимо ушей мое замечание, - ты возьми меня третьим пилотом. Я ведь успею к тому времени кончить, верно? - Ты успеешь к тому времени стать толстым румяным стар- цем. - Бен-бо! - воскликнул он. - Так ты не забудь, Улисс. Старые знакомые все-таки. Он засмеялся и исчез. Где же Андра? Обещала ждать у памятника Циолковскому, а сама... Вот она! Бежит, стучит каблучками, и опять на ней лирбелон переливается цветами, которых не сыщешь в природе, и опять новая прическа. - Уф! - выдохнула она. - Не хотела опаздывать, но встре- тила одного знакомого... - Этого... надежду этнолингвистики? - спросил я. Андра хихикнула, пожав плечиками. - Вижу, он на тебя произвел впечатление. Нет, я встретила друга отца, он недавно прилетел из Индии. - Кто, отец? - Нет, отец прилетит в конце лета... Я слышала твое выс- тупление, Улисс. У тебя был такой вид, будто ты сейчас бро- сишься и растерзаешь Грекова. Я сделал зверское лицо, растопырил пальцы и, рыча, пошел на Андру. - Ой-ой, перестань, страшно! - засмеялась она. - Робин, что же ты не спасаешь меня? - Я устал, - сказал Робин. - В течение всего заседания я придерживал этого максималиста - так, кажется, тебя назвали? - придерживал за фалды. Я устал и иду отдыхать. - Никуда ты не пойдешь, - сказал я. - Сейчас мы заберемся на трансленту и поедем навестить старика Феликса. - Поезжайте без меня. Отец просил сегодня побыть дома. Должен же я иногда посещать родительский дом. - Ну, как хочешь, - сказал я. - Родительский дом, конеч- но, надо посещать. Робин посмотрел на меня. - Дед хочет со мной поговорить, - сказал он. - Чего-то он болеет последнее время. До свиданья, Андра. Улисс, пока. В институте Феликса не оказалось. Молодой его сотрудник, губастый парень, сказал, что с Феликсом совсем не стало сла- ду, никто не понимает, чем он занимается, но скорее всего ботаникой. - Ботаникой? - изумился я. - Ага, ботаникой. Он потащил нас в личную лабораторию Феликса и показал бо- танический микроскоп и какие-то срезы, залитые пластилоном. На прощание он спросил, как я перенес безвременье, и тут на- бежала целая куча других сотрудников, и началась чуть ли не пресс-конференция. Я отбивался как умел, ссылался на показа- ния датчиков, которые гораздо лучше зафиксировали наши ощу- щения в режиме безвременья, чем органы чувств, но ребята на- седали и забрасывали вопросами. Мне даже пришлось нарисовать по памяти призраки и крепко поспорить относительно "материа- ла", из которого они были сделаны. Ребята гурьбой проводили нас с Андрей до газонов перед институтским зданием. Они шумели и уговаривали Андру бросить лингвистику и идти к ним в институт, потому что у них, мол, нехватка красивых девушек. Один нахальный тип, по-моему, да- же пытался назначить Андре свидание, и мне пришлось оттереть его и вообще быть начеку. - Ты бы поменьше кокетничала, - проворчал я, когда мы на- конец от них отвязались. - Как не стыдно, Улисс! - вспыхнула она.- Ничего я не ко- кетничала. Не разговаривала даже. Только смеялась. - Вот-вот. Я и говорю, что надо поменьше смеяться. Она закрыла рот ладошкой, чтобы сдержать смех, но не вы- держала, прыснула. Мы быстро разыскали белый гридолитовый коттедж, в котором теперь жил Феликс. Все-таки удалось выпихнуть его из старого дома. Представляю, как он дрыгал ногами, когда его переноси- ли в этот коттедж. Впрочем, может, он пошел сам, доброволь- но, только перед его носом несли журнал математических голо- воломок, чтобы он мог читать на ходу. На звонок никто не откликнулся. У меня уже был опыт, и я толкнул дверь. Мы вошли в пустой холл, посредине которого лежала куча каких-то мясистых стеблей. Мы обошли все комна- ты, и всюду, конечно, царило полное запустение. Чудо нашего века - транзитронная кухня с автовыпекателем - была пыльная и явно нетронутая. Слой пыли покрывал экран визора, и на нем, конечно, красовалась математическая формула, понятная только Феликсу. Мажордом валялся в углу со свинченной голо- вой - наверное, Феликсу понадобилось его оптическое устройс- тво. А что делалось на столе! Микроскоп, и опять срезы стеб- лей в пластилоне, пленки, бумаги, обертки от еды, полотенца. Тут же лежала коробка видеофона. - Кошмар! - сказала Андра. - Как можно жить так неприка- янно? - Это же Феликс, - сказал я. - Погоди, я напишу ему за- писку и пойдем. По дороге к аэростанции мы зашли в кафе пообедать. Откры- тая веранда выходила боком в лес, и я сел так, чтобы видеть лес, а не город. Березы стояли в нежном зеленом дыму - вид- но, только-только распустились почки. Андра ела суп и расс- казывала о делах пигмеев, я слушал не очень внимательно и все посматривал на березы. Странное у меня было настроение - будто все это происходит не со мной, и подымалась какая-то волна, ожидание неслыханного чуда. Меж берез мелькнула человеческая фигура. Я присмотрелся: на тропинке, выбегавшей из леса, показался Феликс. Его можно было узнать за километр по копне волос - будто он надел на голову огромное птичье гнездо. Мы с Андрей пошли ему навстречу. - А, это ты, - сказал Феликс и перевел рассеянный взгляд на Андру. Его куртка и брюки блестели от воды, на мокрые ботинки налипли комья глины. В руке были зажаты три белые водяные лилии на длинных стеблях. - Где ты был? - спросил я. - И почему мокрый? - Только сегодня распустились. - Феликс показал мне ли- лии. - Я долго поджидал. Пришлось, видишь ли, лезть в воду. Там водоем, кажется, пруд... - Феликс, ты, значит, не слушал заседание Совета? - Совета? Ах да, сегодня... Нет, не слушал... - Он снова взглянул на Андру. - По-моему, я тебя раньше не видел. - Познакомьтесь, - сказал я. - Это Андра, надежда этно- лингвистики. Феликс, пообедай с нами. Ты что-нибудь ел се- годня? - Нет, я домой. До свиданья. - Почему ты вдруг занялся ботаникой? Он очень удивился, услышав это. Я коротко рассказал о ре- шениях Совета, но у Феликса, по-видимому, были на уме только эти дурацкие лилии. - Не забудь снять ботинки и вытереть ноги, - напутствова- ла его Андра. Феликс кивнул и, кажется, даже сделал попытку улыбнуться. Мы вернулись к нашим тарелкам. - Странный он, - сказала Андра. В кабине аэропоезда было тихо и малолюдно. Высокие спинки кресел загораживали нас от посторонних глаз. Мы молчали. На душе было смутно и тревожно, я поглядывал на Андру, тонкий профиль ее лица был безмятежно спокоен, но я чувствовал, что она тоже напряжена и встревожена. - О чем ты думаешь? - спросила вдруг она, не поворачивая ко мне головы. - О тебе, - сказал я. - О нас с тобой. Андра чуть качнулась вперед: - А тогда... в полете... ты думал обо мне? - Нет. - Я страшно взволновалась, когда услышала о вашем полете. Почему ты ничего мне не сказал? - Скажу сейчас... Я тебя люблю. - Ох, Улисс... Она закрыла глаза и некоторое время так сидела. Я тоже молчал. Ничего не скажу больше. Вроде бы и не выр- вались эти слова. И ничего не надо. Только сидеть вот так, рядом, рука к руке, и мчаться вслед за догорающим днем. И пусть молчит. Все сказано - и ничего не надо. Ну что за радость, в самом деле, быть женой пилота... Даже самые долгие путешествия приходят к концу. А мы ле- тели всего каких-нибудь семнадцать минут. Моросил дождь, когда мы вышли из аэропоезда на мокрые плиты эстакады. С запада плыли черные, набухшие дождями ту- чи. Но, по-видимому, были уже включены на побережье защитные установки: тучи начинали редеть и рассеиваться, потому что дождь был не нужен. Над частоколом сосен виднелись ближние корпуса Веды Гума- на. Золотился свет в окнах. Я подумал о своем домике в по- селке космонавтов-давно не горел там свет в окошках, пустых и незрячих. Не хотелось туда возвращаться. Провожу Андру, подумал я, и махну в Учебный центр, переночую у кого-нибудь из товарищей. Мы остановились на переходной площадке. Влево бежала транслента к Веде Гумана, вправо - к Учебному центру и по- селку космонавтов. Остро пахло хвоей, дождем, близостью моря. Андра медлила, стояла в задумчивости. Я посмотрел на нее, и тут же она вскинула тревожный взгляд и сказала: - Не могу расстаться с тобой, Улисс... Так вот, должно быть, и происходят крутые повороты в жиз- ни человека. Был некто Улисс Дружинин, пилот, сын примаров, мрачнова- тый тип с прекрасными задатками брюзги и бродяги, и никто во всей Вселенной не испытывал особой радости от факта его су- ществования. И не стало его. Ну, как там сказал когда-то поэт? Облако в штанах - вот что осталось от некоего Улисса Дружинина... - Отныне ты не будешь ходить по земле. Я буду тебя носить на руках. Вот так. - Перестань, - смеялась Андра. - Пусти... - Ты моя драгоценность. Моя царевна. Моя ненаглядная. - Откуда у тебя эти слова? Почему ты заговорил по-русски? - Моя жар-птица. Моя жена. Ты моя жена? - Да... Жар-птица-это из сказки? Все, что было раньше, ушло, скрылось за поворотом. Время начало новый отсчет. Вкрадчиво просачивался в комнату лунный свет, затевая легкую игру теней, и мне был близок и понятен старинный первоначальный смысл луны и смысл мира, который поэты не зря же называли подлунным. Не знаю, сколько прошло времени, и не хотел знать. Но вдруг я почувствовал, что Андра опять встревожилась. - О чем ты думаешь? - спросил я, готовый защитить ее от всех тревог мира, сколько бы их ни было. Андра молчала. Я слышал, как она легко прошла в гостиную. Вслед за тем донесся ее голос: - Мама?.. Ты не волнуйся, просто я выключила видео... Ма- ма, ты выслушай... Я не слышал, что ей говорила мать, но понимал, что разго- вор идет трудный. - Я у Улисса... Да... Мама, погоди, ну нельзя же так, дай мне сказать. Мы решили пожениться. Ты слышишь? Мама, ты слы- шишь?.. Ну не надо, мамочка, нельзя же так... Она перешла на шепот, я не различал слов, хотя весь обра- тился в слух. Во мне поднималась злость к Ронге. Я представ- лял себе ее резкое, прекрасное лицо на экране видеофона, непримиримые глаза. Мне хотелось подскочить к Андре, выхва- тить видеофон, крикнуть: "Перестань ее мучить!" Вернулась Андра, я обнял ее, глаза у нее были мокрые. - Что она сказала? - Требует, чтобы я сейчас же приехала домой. - И ты... ты поедешь? - Нет. - Вот какая жена мне досталась! Ох, и буду же я тебя бе- речь, моя храбрая... Она сжала мою руку: - Не сердись на нее, Улисс. Мама очень хорошая, добрая. Только она устала, потому что отцу никогда не сиделось на месте. Люди ведь разные: один любит движение, другой - по- кой. Отец вечно таскал ее по всем материкам, я ведь и роди- лась в дороге - на лайнере по пути в Гренландию. А после то- го случая на Венере мама решила, что хватит с нее кочевой жизни. - Они разошлись с отцом? - Когда Том Холидэй сказал, что приглашен в комиссию Стэффорда и собирается снова на Венеру, мать просто пришла в отчаяние. Не могу тебе передать, какая разыгралась сцена. Отец согласился остаться. Но перед самым отлетом комиссии... в общем, он ничего не мог с собой поделать, так уж он устро- ен. И мама сказала, чтобы он не возвращался... Андра всхлипнула. - Не плачь. Может, все еще наладится. Отцу надоест коче- вать, и он вернется. Ты же говоришь, он приедет в конце ле- та. Не плачь. - Уже не плачу. - Она прерывисто вздохнула. - Вот и умница. Потом я сказал: - Теперь понятно, почему твоя мама так ко мне относится. Она хочет предотвратить повторение своей судьбы. Я ведь то- же... веду не оседлый образ жизни. Андра промолчала. - Похоже, она меня ненавидит, - сказал я. - Просто она напугана и никак не может забыть ту венери- анскую историю. - Венерианскую историю? Но я-то при чем? - И тут у меня мелькнула догадка. - Постой, постой... Ее тревожит, что я сын примаров? - Да. - И она боится, что я... Андра, это не так! Я себя прове- рил! Клянусь, ничего такого во мне... - Не надо, Улисс, - быстро сказала она. - Я ничего не бо- юсь. - Андра... - Мне хотелось без конца повторять ее имя. - Андра, знаешь что? Я уйду из космофлота. Найду себе другое занятие. Всегда будем вместе. - Нет, Улисс. Такую жертву я не приму. Ты пилот. А пилоты должны летать. На то они и пилоты... Глава одиннадцатая ЧЕРТЕЖИ МЕЧТЫ Из космофлота я, конечно, не ушел. Нас с Робином перевели на линию Луна - Юпитер, и мы ушли в рейс с группой плането- логов. Мы высаживались на спутники этой гигантской планеты. На Ио и Ганимеде поставили новые автоматические станции. Исследователи оказались отчаянными ребятами, все они были ярыми сторонниками быстрейшего заселения больших спутников Юпитера и неутомимо искали подтверждения своим доводам. Один из них, Олег Рунич, особенно нервировал нас. Он был убежден, что в глубинах океана Юпитера существует замкнутая органи- ческая жизнь, и так и лез в десантной лодке поближе к атмос- фере планеты, чтобы испытать какой-то необычайно чувстви- тельный прибор - регистратор биомассы. Словом, у нас было много хлопот с планетологами. Но когда мы их удерживали, ссылаясь на коварство Ю-поля, они возража- ли, ссылаясь на наш знаменитый экспериментальный полет вне времени. Беспокойный это был рейс. И когда мы наконец благополучно возвратились на Луну, я почувствовал необходимость разрядки. Нам с Робином дали двухмесячный отпуск. Я, разумеется, собрался с ближайшим рейсовым на Землю. Робина отец уговорил остаться на Луне. - Хочет, чтобы я ему помог обработать какие-то вычисления на Узле связи, - сказал Робин. - Нет, - сказал я, - хочет привязать тебя к Узлу семейным узелком. Договаривай уж до конца. - Похоже, - согласился он. - Особенно Дед настаивает. - Ну как же! Династия Грековых - космических связистов. Ты бы женился, Робин. Династия так уж династия. - Преемс- твенность надо обеспечить, чтобы дело не заглохло. - И женюсь, - сказал Робин своим невозмутимым тоном. - Одному тебе, что ли, можно? Андра встретила меня в космопорту. Повисла у меня на шее, шепнула: - Обещал носить на руках - так неси! Недолго думая я подхватил ее, смеющуюся, на руки и понес сквозь толпу. На площади перед зданием космопорта Андра выс- вободилась. Озабоченно поправила прическу, потом критически оглядела меня и, найдя, что я порядком обносился, потащила в ближайший рипарт. Мне доставляло неизъяснимое удовольствие подчиняться ей во всем. В зеркале рипарта я увидел на своем лице незнакомую улыбку - благодушную и туповатую. Странное дело - я никак не мог согнать ее с лица, она все время возвращалась, я чувс- твовал это. Так я и сидел с этой улыбочкой дома за столом, попивая кофе и заедая яблочным пирогом и очередными гранди- озными проектами из области этнолингвистики. Потом мы взяли машину и укатили к морю, и я, блаженно улыбаясь и закрыв глаза, лежал на теплом песке в дюнах, и Андра натерла меня какой-то новой мазью, предохраняющей от ожогов. От шершавых, нагретых солнцем сосен шел отличный смолистый дух. Мы надели маски и ласты и, включив дыхательные аппараты, надолго ушли под воду, и плавали, и бродили, взявшись за руки, среди леса водорослей. А потом опять лежали на песке и смотрели, как закатное красное солнце погружается в море. Наверное, это и было счастье. Дни стояли сказочные - тихие солнечные дни начала сентяб- ря. По утрам я отвозил Андру в Веду Гумана, а к концу заня- тий приезжал за ней. Все с той же благодушной улыбкой я ожи- дал ее в вестибюле, и она сбегала по лестнице в неизменном сопровождении двух-трех юных гуманитариев, и я, улыбаясь, оттирал эскорт плечом. Гуманитарии умолкали на полуслове и несколько ошарашенно смотрели, как я усаживал Андру в маши- ну. Моя жена, высунувшись из окошка, докрикивала им оконча- ние разговора, но я включал первую скорость. Андра сердито поворачивалась ко мне: - Как не стыдно, Улисс! Ты ведешь себя как маленький... Выговор разбивался о мою улыбку. Я посылал ей менто: "Люблю". - В конце концов, просто невежливо, - не сразу сдавалась Андра. "Люблю", - твердил я. Ничто на свете, кроме нее, меня не интересовало. Даже чи- тать было неохота. Стоило Андре выйти из комнаты, как я вскакивал и шел за ней. Я просто не выносил ее отсутствия. На второй день Андра сказала: - Вечером мы поедем к матери. - И, предупреждая мои воз- ражения, быстро добавила: - Мама как будто примирилась. - А что ей оставалось? - буркнул я. - Будь повежливее и не вздумай торопить меня домой, - сказала Андра. - У мамы сейчас очень трудная полоса. "Трудная полоса". Я восхищенно смотрел на свою жену. Мне ужасно нравился ее голос и все, что она говорила, каждое слово. - Отец недавно говорил с ней... - Он приехал? - Нет. У него самый разгар работы, и он умолял маму при- лететь к нему в Индию. - А она что? - Раздумывает. Ронга встретила меня не то чтобы холодно, но сдержанно. Я внутренне поежился от ее испытующего взгляда. Андра что-то рассказывала о своих лингвистических делах, а Ронга в упор смотрела на меня. Она как бы спрашивала: "Могу я доверить тебе свою дочь? Ведь у меня нет никого дороже Андры..." Потом налила в бокалы шипучего вина. Я взял свой и ска- зал, обращаясь к Ронге: - Будь счастлива, старшая. - Что говорить обо мне, - ответила она, и мне показалось, что голос ее звучит мягче. - Будьте счастливы вы с Андрой. Андра вскочила, обняла мать: - За нас с Улиссом, мамочка, не беспокойся. Мы пьем за тебя и... за папу. Я думал - грянет гром. Нет, обошлось. Ронга только голо- вой покачала и пригубила вино. Но, как видно, ее все еще одолевали сомнения. - Улисс, про тебя стали часто писать в газетах. Ты что же, намерен повторить тот полет? - Если повторение и состоится, то очень не скоро, - отве- тил я. - На днях передавали интервью с Боргом. Насколько я поня- ла, начато проектирование корабля с этим... каким-то стран- ным двигателем. - Хроноквантовым. Знаю. Ронга помолчала. Ожидала, наверное, не разовью ли я тему. Но я потягивал вино, поглядывал на Андру. И хотелось мне од- ного - поскорее очутиться дома. - Надеюсь, теперь, - Ронга подчеркнула это слово, - те- перь ты с большей ответственностью будешь обдумывать свои шаги. И я ответил солидно, как и полагается семейному человеку: - Ну, еще бы! Андра тихонько прыснула в ладошку. Да, я знал, что Борг начал проектировать корабль, об этом мне еще в Селеногорске рассказали. Знал даже, что ему пре- доставили один из корпусов Института ракетостроения - это по соседству с поселком космонавтов, рукой подать. Но день про- ходил за днем, а я не торопился наведаться к Боргу. - Что с тобой, Улисс? - спросила однажды Андра, когда я вез ее из Веды Гумана домой. - Всполошил, можно сказать, все человечество, а теперь, когда дело сдвинулось, ты вроде бы потерял к нему интерес. - Успею еще, - благодушно отозвался я. - "Успею"! И улыбка у тебя какая-то появилась... Знаешь, кем ты становишься? - Кем? - Едоком! - Но-но, не очень... Я отпускник, только и всего. Имеет право человек на отпуск? Андра подумала и сказала: - Имеет. А спустя день или два меня вызвал по видеофону Борг. - Здравствуй, пилот, - сказал он, вглядываясь в меня с усмешкой. - Случайно узнал, что ты на земном шаре. Что поде- лываешь? - Да, в общем-то, ничего... Я в отпуску. - Поздравляю, - сказал Борг. Я поблагодарил, не совсем ясно представляя, с чем именно он меня поздравил. Наверное, все-таки не с отпуском. - Если выберешь время, пилот, приезжай. У нас тут веселая компания; Ладно, выключаюсь. Я выбрал не лучшее время для визита - утренние часы. Но я не собирался мешать Боргу и его конструкторам работать - просто мне хотелось посмотреть, как проектируют космические корабли. Корпус, в котором разместилось конструкторское бюро Бор- га, стоял в излучине тихой речушки. Я вошел в просторный круглый холл. Все двери - а их тут было множество - стояли настежь, так как предполагается, что в рабочие часы не быва- ет праздношатающихся. Я заглянул в одну из них - и замер. Спиной ко мне сидел человек, над креслом возвышались квадратные плечи и затылок в белокурых завитках - это был несомненно Борг. Мощный череп был обтянут зеленоватым пластиком конструкторского шлема,.от которого тянулся к пульту, змеясь по полу, толстый кабель. Руки Борга лежали на подлокотниках кресла, и я подумал, что по сложности это кресло, пожалуй, не уступало пилотскому. Руки, обнаженные по локоть, были грубые, загорелые, в белых волосках - очень крепкие, уверенные руки. Пальцы то и дело пробегали по кнопкам на консолях подлокотников. А перед Боргом был развернут во всю стену конструкторский экран. По нему проносились разноцветные линии, они перепле- тались, выстраивались в группы, исчезали. Вот возникла слож- ная фигура, сквозь которую проходила жирным красным пункти- ром какая-то магистраль. Борг задержал фигуру на экране, всмотрелся... вслед за тем из кресла раздалось глухое рыча- ние - и экран опустел, все исчезло. И снова побежали линии, причудливо группируясь. Я смотрел во все глаза. Первый раз я видел главного конс- труктора за работой, и это зрелище захватило меня своей нео- быкновенной красотой и напряженностью. Датчики, вмонтирован- ные в шлем, несли мысль конструктора к одной из сложнейших машин мира - преобразователю конструкторского пульта, кото- рый мгновенно воспроизводил импульсы на экране - в размерах, углах, направлениях. Но каким же могучим даром концентриро- ванного, точного мышления и вольного воображения нужно обла- дать, чтобы