---------------------------------------------------------------
 © Copyright Виктория Угрюмова
 From: puziy@faust.kiev.ua
 Date: 3 Feb 1999
---------------------------------------------------------------





     В простуженном  насмерть  городе  стояла  глухая ночь.  Туман был
похож на насквозь промокший грязно-серый носовой  платок:  висел  себе
над тротуаром,    затрудняя    видимость.    С   неба   капало   нечто
неудобопроизносимое.
     Только не  спрашивайте меня,  что именно я делала в два часа ночи
да на Владимирской горке;  во-первых,  это  не  важно,  во-вторых,  по
прошествии времени причин я и сама не помню. Помню только следствия...
Ну, короче, шагала себе, устало покачиваясь, мечтая добраться до дома,
оглушительно сморкаясь и протирая слезящиеся глаза.
     Пока не споткнулась обо что-то мягкое.
     - Осторожнее,  - проговорил едкий,  скрипучий голосок.  -  Валит
громадина такая напролом, и под ноги не глядит. Одно слово - человек!
     "Человек" прозвучало как ругательство.
     Я ошарашенно огляделась по сторонам.  Не было никого рядом,  хоть
тресни.  Возможности существования говорящей кошки я не  допускала;  и
зря - лучше бы я увидела кошку,  которая решила со мной поболтать. Но,
переведя взгляд вниз,  я обнаружила человечка,  ростом чуть выше моего
колена.  Глаза  у  него  были  огромные,  как грецкие орехи,  черные и
блестящие,  насколько я могла рассмотреть в том освещении. А освещения
было  всего-то  два  умирающих  естественной  смертью  фонаря да хилая
ущербная луна.
     Еще помню,  что  человечек был отчаянно бородат и одет в какой-то
неописуемый кафтанчик ярких расцветок и колпачок.  Словом,  его просто
не могло быть. Потому что это был гном.
     Если вы  встретили  ночью,  в  центре  города  бородатого гнома в
колпачке с помпончиком - это  плохая  примета:  видимо,  что-то  не  в
порядке с вашей психикой.  Сделав этот неутешительный вывод, я приняла
неотложные меры,  то  есть  чувствительно  ущипнула  себя  за  меховой
отворот  куртки.  Куртка  на щипок никак не отреагировала,  в глазах у
меня  не  прояснилось,  соответсвенно,  и  гном  не  исчез.   Пришлось
мобилизовать всю свою волю и приняться издавать членораздельные звуки.
     Признаюсь, что, выпучив глаза, я не придумала ничего лучше, кроме
как ахнуть в изумлении:
     - Господи! Кто Вы?
     - Гномские мы,  - ответил он с огромным достоинством. - Звать нас
Пфуффий. И неча ахать, будто гномей не видела...
     - Не  видела,  -  подтвердила  я  слабым  голосом.  - А Вы...кхм,
простите, настоящий?
     - Еще бы не настоящий!  - так и взвился Пфуффий.  - Подлинные мы;
высшей, можно сказать, пробы.
     Он еще что-то бурчал в темноте и слякоти,  а я хваталсь за слабую
надежду, что это либо розыгрыш,  либо галюцинация - но все лучше,  чем
вторгшийся в  нашу  реальность гном из сказочного,  невероятного мира.
Это было  прекрасно,  но  совершенно  меня  не  устраивало  по  многим
причинам... Галюцинация однако оказалась разговорчивой:
     - Путешествуем мы,  - доверительно сообщил  Пфуффий.  -  О  вашем
городе  у  нас  на  Брокене  рассказывают  великое множество сказочных
историй. И всякий порядочный существ с детства мечтает сюда попасть. А
нам  повезло,  -  похвастался  он,  -  мы  путевку в лотерею выиграли;
добрались вот и осматриваемся.
     Только теперь я поняла,  что гном упорно именовал себя на Вы и во
множественном числе; просто какой-то монарх в изгнании.
     Надеюсь, никто  меня  не осудит за то,  что я плюхнулась прямо на
мокрый бордюр и отчаянно потерла лоб, делая последнюю попытку привести
себя  в  чувство. Пфуффий с жалостью  наблюдал за моими манипуляциями,
склонив голову набок. Борода его торчала разлапистым веником.
     - Ты,  главное, не переживай так сильно. Это бывает, бывает. Иной
человек нас как увидит,  так умом и  повреждается  маленько.  А  потом
ничего,  потом  выдюживает.  Человек,  он сильный.  Он все вынесет - и
гнома,  и привидения какого,  и нежить  всякую.  А  женский  пол,  тот
супротив  мужеского  вообще  крепок рассудком,  все соображает.  Тебя,
примером, как звать-то?
     - Ликой, Гликерией то есть.
     - Ишь ты, - восхитился Пфуффий, - Гликерией. Не, Гликерья тебе не
идет,  а вот Лика в самый раз. Ты мне вот что скажи лучше, как же твой
домовой тебя в такую стынь да темь из дому выпустил?
     Я открыла было рот,  чтобы просветить его на  предмет  того,  что
домовых у нас нет,  но вовремя одумалась.  Еще полчаса тому я и гномов
считала сказочными персонажами.  Поэтому в свой ответ внесла некоторые
коррективы:
     - Нет у меня домового.
     Гном взглянул на меня горестно:
     - Сиротинушка, выходит. И давно?
     - Да сколько себя помню.
     - Что ж это делается, - посочувствовал Пфуффий. - И никто тебя не
подобрал. Показились все в городах, не иначе: людей на произвол судьбы
бросают.
     - А в какую  лотерею Вы выиграли? - поспешила я переменить тему.
     - Правильно угадал шесть ящериц из шести.  Их в мешок заклыдвают,
а потом вытягивают одну за другой.  И нужно определить, какая под руку
попадется. Редко  угадать  можно,  ежели  без ворожбы.  А ворожба-то и
запрещена, потому все телевизира насмотрелись  и  хотят  взаправдашнюю
игру играть.  А нам возьми и повези... Целая ночь в запредельности - в
людском городе загадочных славянских душ.
     Он шагнул в сторону,  и я увидела у самых  ног  гнома  крохотный,
кажущийся  игрушечным  чемоданчик.  Теперь  мне  кажется,  именно  вид
нехитрого его имущества и навел меня на  безумную  мысль  (  с  другой
стороны, это видение было самым интересным и завлекательным за всю мою
жизнь, и было бы преступлением против любимой себя - не прожить его до
конца).
     - А хотите я Вам Киев покажу? - спросила я в каком-то невероятном
азарте. Меня   так   и   подмывало  высунуть  язык  и  осведомиться  у
рациональной части меня: "Слабо?"
     - Правда?!   -   глаза   гнома   загорелись.   -   Взаправдашний,
всамделишный человечий город? И лавки, и рынки, и зверинец?
     - Нет, зверинец закрыт ночью. Магазины тоже, но это ведь не самое
главное. Мы что-нибудь придумаем.
     - Вот радостно,  вот хорошо-то,  - обрадовался гном, вцепившись в
мой указательный палец.  - Пошли. Коли ты с нами дружбу водить будешь,
зови нас Фуффи, и как одного, то ись - на "ты".
     Мы двинулись темным парком в  сторону  Андреевской  церкви.  Гном
семенил,  поспешая изо всех сил, но все равно мне пришлось практически
подолгу стоять на месте. Сперва я не сообразила, что это связано с его
ростом - простые вещи редко приходят в голову первыми - и осведомилась
у спутника:
     - Вам... тебе к церкви подходить можно?
     - Темнота!  -  рассердился  гном.  -  Вот  ужо  чудаки вы,  люди.
Удумали, видишь ли,  что вы - венец творения. И распоряжаетесь всем по
своему усмотрению:  и тварью живой, и тварью молчащей; и за Всевышнего
уже взялись.  Для Него мы все - дети.  Он нас не обидит.  А люди нас к
нечистой силе приписали, и это как нельзя более обидно.
     - Ну,  извини,  -  я  и  раньше  чувствовала  вину  за  весь  род
человеческий, а теперь и подавно.
     - Да ладно,  - неожиданно мягко молвил Фуффи.  - Забыто...  А вот
куда ты меня ведешь?
     - К дому Булгакова,  -  сорвалось  у  меня  с  языка.  И  тут  же
подумалось: "Что я плету? Откуда гномам знать о Булгакове?"
     - Ой!  - завопил Пфуффий на весь парк. - Это тот самый  сказитель,
который сложил повесть о Самом? - и он выразительно ткнул пальцем вниз.
     - Он самый, - поведала я.
     - И о Нем?
     - Именно так.
     - Волшебно,  -  закатил глаза гном.  - О такой экскурсии я мечтал
последние лет четыреста...
     Киев ночью неописуемо хорош.  Он и днем  хорош,  но  любой  город
ночью   приобретает   какие-то   ирреальные,  размытые  черты,  словно
переходит границу между явью и сном.  У меня складывалось впечатление,
что мы с Фуффи идем по ничейной полосе между двумя мирами: его и моим.
На  этом  крохотном  участке  пространства  быстро  обретаешь  друзей.
Никогда бы не подумала,  что смогу изливать душу гному.  Но как-то так
вышло,  что уже спустя час он знал обо мне больше,  чем самые близкие,
самые родные люди.
     Приблудившийся гном-турист  оказался  настоящим  кладезем  всякой
премудрости.  Особенно много и хорошо говорил он о первой,  а также  о
второй,   третьей   и  прочих  любовях;  сообщив  мне,  между  прочим,
трогательную повесть  о  гноме  Ромио  и  эльфийской  княжне  Юлиттте,
которые  не  смогли  преодолеть  разногласия  между  своими  семьями и
добровольно ушли  из  жизни.  Правда,  гномы  и  эльфы  -  практически
бессмертны,  и покончить с собой им было довольно сложно. Но! Терпение
и труд все перетрут:  Юлитта пала бездыханной на теплое  еще  тело  не
менее  бездыханного  Ромио,  а  гномы  и  эльфы  сложили  о них поэму,
многажды подчеркнув,  что захочешь - и бессмертного угробишь.  Кстати,
чуть  войну  не  начали  из-за  нескольких  строф...  Жалко  было  его
разочаровывать,  но пришлось,  и я упомянула о Шекспире. Негромко так,
чтобы  была  возможность  дать задний ход,  если вдруг выяснится,  что
Пфуффию уж очень  неприятно  слушать  об  этом  плагиате  (  замечу  в
скобках, что плагиаторами я полагала все же гномов).
     - А,  Вилли! - обрадовался наличию общих знакомых гномский гость.
-  Знаешь,  я ему рассказывал эту историйку.  Так он написал-таки свою
пьесу?  Никогда бы не подумал,  что у парня выйдет.  Видишь,  даже нам
свойственно  ошибаться.  Рад,  искренне  рад за него.  А ты не знаешь,
издавать будут?
     Я заверила Пфуффия, что уже издали не один раз и, вероятно, будут
еще.
     - Интерес к гномам у вашего народа велик, - подняв палец, сообщил
Пфуффий тоном знатока загадочных человеческих душ. А, может, так оно и
было?
     Чуть ниже  Андреевской  мы  столкнулись  лоб  в  лоб с чем-то или
кем-то голубым и полупрозрачным.  Днем раньше  я  бы  просто  потеряла
сознание, теперь же радостно изумилась при виде привидения.
     - Пфуффий!  Дружище!  - взревело оно, раскрывая холодные объятия.
Объятия на саван похожи не были, скорее уж на кольчугу.
     - Ася! - обрадовался гном и полез целоваться.
     Лобызались они долго и со  вкусом,  но  всему  хорошему  приходит
конец;  и внимание призрака обратилось на мою персону.  Оторвавшись от
Пфуффия,  привидение осмотрело меня льдинками глаз  и  озорно  кивнуло
приятелю:
     - А ты,  старый ловеллас,  все никак не уймешься!  Где ж ты такую
княгиню раздобыл?
     - Это она меня раздобыла,  - напыжился Фуффи от гордости. - Давай
я тебя представлю,  не  зыркай.  Ты,  Лика,  знакомься.  Это  Аскольд.
Странно, что вы раньше не встречались.
     Имя привидения вызвало у меня смутные подозрения.
     - Простите,  Вы случайно не князь Аскольд? - спросила я, немея от
собственной догадки   (нет,   утром   надо   выпить   бутылочку-другую
валерьянки, и месяц никаких газет и телевизора.  А то ведь свихнусь, и
вся недолга).
     - К Вашим услугам, - расплылось по ветру прозрачное сияние.
     Видимо, за многие сотни лет Аскольд приобрел светские манеры.
     - На концерт идете?  - не спросил, а скорее, утвердил, призрачный
князь.  -  Сегодня  все  уважающие  себя киевляне стремятся попасть на
концерт.
     - Кто выступает?  -  деловито  осведомился  Пфуффий.  -  У  меня,
понимаешь, времени немного. А успеть надо - у-у-у.
     - Лист приедет с супругой,  - сказал Аскольд. - У вас с собой для
сугреву ничего  не найдется?  Стоял,  понимаешь,  за билетами,  замерз
окончательно. Могилу не отапливают... Безобразие кругом.
     - Для тебя - всегда!  - с готовностью молвил  гном,  извлекая  из
чемоданчика объемистую, пузатую бутыль зеленоватого стекла. Судя по ее
размерам, в чемоданчике больше ничего и не было.  - А что  Лист  здесь
потерял в такую погоду?
     - Ну, ты даешь, - привидение вроде слегка обиделось. - Он супругу
где себе раздобыл, смекаешь?
     Эта история была весьма популярной в свое время: великий музыкант
концертировал в Киеве, здесь влюбился и здесь же женился. Даже здание,
в  котором  он  выступал,  снести  еще  не  успели.  Просто  поражаюсь
неоперативности наших градостроителей.  Не знаю,  читал ли Аскольд мои
мысли,  или там и читать было нечего,  но он  подтвердил  сии  догадки
легким кивком.
     - Вот-вот,  супругу сюда тянет,  слов  нет.  И  Ференц  вынужден,
воленс-неволенс,  привозить  ее  время  от времени в стольный град.  А
чтобы  не  заскучать,  заодно  выступает  перед  своими  поклонниками.
Кстати, вы собрались идти или нет?
     Я так умоляюще глянула на Пфуффия, что он покатился со смеху:
     - Кто кому обещал город показывать, а? Ну, пойдем, пойдем.
     Я набрала в грудь  побольше  воздуха  и  обратилась  к  Аскольду,
твердо решив предполагать самое заманчивое и несбыточное:
     - А Куприн будет?
     - Должен, - ответило привидение. - Но гарантий не даю. Он, видите
ли,  давеча повздорил с Ольгой, с княгинюшкой нашей. Конечно, тут дело
житейское,  с ней не повздорить невозможно, у нее талант особый. Батый
днями  наведывался,  говорит  -  ностальгия  замучала.  А   княгинюшка
тряхнула стариной и замордовала его,  болезного. Он теперь кается, что
в сторону Киева поглядел.  Джихангиру-то я,  признаться,  и сам бывало
глаз-другой подбивал, потому не лезь на матушку-Русь; но старушка всем
кровь портит. Ей ведь памятничек воздвигли, а он возьми и не потрафь -
вот бабулька и бушует. Игорь опять же ведет себя не по-джентельменски,
- Аскольд  понизил  голос,  будто  выдавал  государственную  тайну,  -
"Гинессом" увлекся  и  "Хеннеси"  чрезмерно  потребляет.  Ольге  с ним
несладко...
     - Все равно ведьма, - флегматично бросил Пфуффий.
     - Возможно,  - согласилось привидение.  - Но нас это не касается;
нас интересует   концерт.   А   еще  больше  нас  занимает  содержимое
бутылки... бутылочки... - после раздалось невнятное бульканье.
     Бутылка была   оторвана   от  князя  деликатным,  но  решительным
движением, после чего перешла  в  полное  мое  пользование.  Вкус  был
неописуемый, и   необходимость   вернуть   емкость   непосредственному
владельцу заставила меня понять,  что чувствовали предки,  сдавая Киев
татарам...
     - Подвезем? - весело спросил кто-то, цокая рядом.
     Питье в пузатой бутылке (между прочим,  неисчерпаемой)  оказалось
крепчайшей  мальвазией урожая Бог весть какого года.  И приняв на свою
совесть около полу-литра этого легендарного напитка,  я уже ничему  не
удивлялась. Кентавр? Ну, пусть его будет кентавр. Кентавр?!!!
     Я воззрилась на топотящее по улице создание с таким выражением на
лице, что оно (то есть создание) надо мной смилостивилось.
     - Китоврас я,  - сообщило создание ,  ладно вышагивая иноходью. -
Онисимом кличут.
     Хорошо, что тупость моя не простиралась до  непроходимости,  и  я
знала, что китоврасом кентавров называют на матушке-Руси. Другое дело,
что мне всегда казалось:  полукони-полулюди не имеют привычки украшать
бока шашечками,  как на такси. Пока я размышляла над этими, несомненно
важными вопросами, кентавра приметили и мои собутыльники.
     - Онисимушка! - рявкнул осчастливленный полбутылью Аскольд. - Как
дела сердечные?
     - Не спрашивай,  - махнул рукой полуконь.  - Я ей слово - она мне
десять. И все в отрицательном то есть смысле.
     - Не согласная? - изумился в свою очередь Пфуффий.
     - Такая вредная бабенка попалась,  - нажаловался  китоврас.  -  А
весу-то пудов шесть будет;  постыдилась бы... Вы на концерт? Я с вами;
ну его, этот извоз - настроение не то... Ну-ка, дай хлебнуть винца...
     - Глаза твои конячьи,  бесстыжие и мерзопакостные,  -  заголосило
сверху.
     Я подумала,  что концерт Листа мне ни к чему,  потому  что  такую
экспрессию редко где сыщешь.
     На помеле рядом со  мной  парила  полнотелая  женщина  -  вылитая
Солоха  -  и  крыла  кентавра  разными  словами.  Половину  из  них  я
процитировать вслух никогда  бы  не  решилась.  Зато  другую  половину
произнести не побоялась бы, потому что слыхом не слыхивала.
     - Бегемот    недотепистый,    петух     недоклеванный,     чучело
нераспотрошенное!  - визжала эксцентричная дама, - на кого же это меня
судьбинушка вывела;  что же я,  горемычная, делать дальше буду? Неужто
всю жизнь по концертам шляться выйдет?!!
     Неожиданно она обернулась ко мне:
     - Посудите  сами,  голубушка  -  то  Карузо вдруг решил попеть на
годовщине своего неприезда в  Киев;  то  Литольфа  в  парке  исполняют
двойным составом симфонического оркестра; то в Купеческом саду духовые
ностальгически тоскуют по несбыточному.  А личная жизнь когда  же?!  А
интим?
     - Может, Вам бы стоило подыскать себе более подходящего суженого,
- неуверенно произнесла я.
     - Лучшего нет! - отрезала Солоха.
     После мальвазии  мир для меня был слишком хорош,  чтобы мне вдруг
захотелось что-то усложнять.  Я жаждала  любить  всех  подряд  -  даже
ведьму  на  помеле.  Кстати,  хвост у нее имелся,  все честь по чести;
только вот соли на него сыпать не хотелось: ибо ведьма казалась милой,
хоть и какой-то неустроенной. И было мне ее искренне жаль.
     У "Дома Ричарда" шлялся бесхозный кот бегемотского размера,  и на
вежливые обращения в ус не  дул,  не  откликался.  На  примитивное  же
"кис-кис-кис" отреагировал  как  на  оскорбление,  уставившись на меня
зеленым злым глазом, и резко мяукнул. Не понравилось, видишь ли.
     У "Гончаров" прилепились мы еще раз к камням мостовой, и, сидя на
них, совершили обильное  возлияние  в  честь  вечной  дружбы  народов:
гномского, человеческого, китоврасского, ведьминского, привиденческого
и всякого прочего, каковой сыщется и выразит желание примкнуть.
     И выразили, и примкнули.
     Запах мальвазии  распространялся  по  спящему  городу  с пугающей
быстротой. Юный демоненок,  бегущий в школу,  располагающуюся на Лысой
горе, завернул  поприветствовать  Пфуффия и выхлебнуть пару глоточков.
Убредал он на четвереньках,  напоминая  маленького  козлика.  Я  глупо
захихикала. Несколько варягов примаршировали побеседовать с Аскольдом,
а заодно и со всей компанией, по душам. Мальвазия пришлась  им  не  по
вкусу, напомнив не то духи,  не то одеколон. Из-под складок призрачных
плащей и  пластин  несуществующих  уже  доспехов  они  добыли   добрый
варяжский эль  и  приложились  к  нему от души.  Предложили и мне,  но
Пфуффий и Аскольд,  а также китоврас со своей зазнобой  настрого  и  в
один голос запретили мне мешать божественную мальвазию с адским кислым
пойлом. Варяги обиделись конкретно  на  Аскольда,  который  при  жизни
только эль  и  пил,  даже от меда отказывался.  Это уже позже летописи
немного приврали в сторону осветления его образа.
     Пфуффий веселился  от  души.  Он  уже утратил надежду как следует
осмотреть Киев;  зато искренне радовался возможности  повидать  старых
друзей. У  меня  хватило  благоразумия не расспрашивать их всех о том,
как, где и когда они познакомились.
     - Лика!  - возгласил он в перерывах между двумя тостами. - Ты мне
должная одно обещание - город-то не показала.
     - Выполню,   -   произнесла  я,  больше  обеспокоенная  четкостью
произношения, нежели смыслом сказанного - и  зря.  Но  это  выяснилось
немного позднее.
     - Город ваш знаменит,  а путеводителя для нас нету. Нам ведь ваши
людские интересы ни к чему - ни рестораны, ни кафе, ни метро...
     Пфуффий оказался  довольно-таки  современным  господином,   и   я
слушала его спокойно до тех пор, пока он не заговорил о метрополитене.
Почему-то именно за него стало мне  обидно,  хотя  ничего особенного в
киевском метро нет.
     - Чем оно тебе не угодило, Фуффи? - спросила я.
     Ответил мне кентавр:
     - Так ить их  в  смысле  кобольды  таких  дырок  и  нор  в  земле
понаделают, что наши метростроевцы свихнутся,  разбираясь.  Чего гном
в подземке потерял, когда она -  просто большая нора?
     Я признала  справедливость  этих  слов,  и  мир  был  моментально
восстановлен, а также отмечен  парой  глоточков.  Только  не  говорите
никому, что  спаивали  меня ведьмы,  привидения и гномы - все равно не
поверят. Пусть это лучше останется великой гномской тайной.
     - Так  вот,  - возгласил Фуффи.  - Я требую,  чтобы ты,  Ликерья,
написала подробный и обстоятельный путеводитель для гномов,  кобольдов
там всяких; можешь и для эльфов, коли охота выйдет. Обещаешь?
     Наверное, тогда я и подписала себе бессрочный приговор.
     - Обещаю!
     - Герой   ты,   -  сочувственно-восхищенно  отметил  какой-то  из
варягов, наслаждавшихся нашим обществом. - Для гномов писать - это все
одно, что Рим взять приступом.
     Я задумалась, но было уже поздно.
     На концерт мы,  конечно, припозднились. Вывалившись шумной толпой
на Сагайдачного,  увидели молоденького милиционера,  который никак  не
мог  для себя решить:  снимся мы ему или нет.  Неизвестно,  что бы ему
пришло в голову на этот счет, и как бы в связи с этим закончилась ночь
для меня (я-то была реальной и уязвимой),  но тут пронесся мимо экипаж
Фундуклеева,  сопровождаемый двумя вестовыми,  и милиционер лихо отдал
честь,  весь  подтянувшись  и  засияв  в  ночи.  После он ошалело стал
соображать,  привиделся ли ему еще  и  экипаж,  но  мы  не  дожидались
результатов - прошмыгнули себе в сторону Контрактовой площади.
     Великий венгр уже привел публику в восторг и  собирался  уезжать.
Странное  дело,  я  даже  не  была  слишком расстроена;  а варяги - те
откровенно ликовали за компанию с  ведьмой.  До  музыки  они  были  не
слишком охочи. Из Контрактового дома валила музыкально-удволетворенная
толпа разнообразнейших существ.
     - Ты, Пфуффий, пропустил удивительное слышище, - сказал маленький
мохнатый человечек в золотом пенсне и фетровой шляпке.
     - Может,  поздравствуемся,  Парфеноний? - спросил гном, надуваясь
торжественностью.
     - Здравствовать  тебе  еще  тыщу  лет,  -  церемонно  поклонилось
существо, обозванное Парфенонием. - Представь даме, невежа.
     - Знакомься,  Лика,  - широко повел Фуффи  ручкой.  -  Это  самый
страшный зануда не только в вашем городе,  но и на всей планете.  Зато
он же - самый надежный и верный друг,  с которым мы пережили волнующие
приключения, домовой Парфеноний!
     - Имею  честь  увлекаться  греческой  стариной,   -   раскланялся
домовичок.
     - Почему именно греческой? - спросила я с огромным интересом.
     - Случилось  около  двух  сотен  лет  служить храмовым  домовым в
обиталище совоокой Афины,  - пояснил  мохнатик.  -  Меня  тогда  звали
как-то иначе,  но теперь я и сам не помню, как. С гордостью ношу новое
имя Парфеноний...
     - Пошел излагать,  - сказал Аскольд.  - Не остановишь. Но яичницу
делает знатнейшую, особенно, если с ветчиной.
     - Яичница  -  это дело,  - радостно согласился китоврас.  Пока мы
беседовали с домовым,  он целовался со своей ведьмой;  она моментально
подобрела и смотрела на него счастливыми, молодыми глазами.
     - Онисимушка,  поедем,  я тебе завтрак приготовлю, - пропела, тая
от нахлынувших чувств.
     - Повременим,  радость  моя.  Скоро   рассвет,   полюбуемся   еще
городом...
     Я осмотрелась по сторонам.
     - Но  ведь  этого  все  равно не может быть?  - кажется голос мой
звучал жалобно и даже  просительно:  рассудок  отчаянно  сопротивлялся
органам чувств, пытаясь убедить их в том, что им грезится.
     - Понедельник,  - охотно разъяснил Пфуффий,  - тринадцатое число.
Мы находимся под тринадцатым созвездием загадочного Змееносца;  к тому
же повстречались на его территории. Отчего же не может?
     Гном говорил  абсолютную  правду - Владимирская горка находится в
знаке Змееносца,  тринадцатом и исключительном.  Вот и не  верь  после
этого в чудеса...
     Даже петуха они где-то умудрились раздобыть;  для порядка  -  как
пояснили мне педантичные варяги.  Это было тем более удивительно,  что
их я всегда представляла волосатыми разгильдяями,  но действительность
оказалась иной.  Какой-то  из  призраков смылся незаметно на время,  и
вернулся с   ослепительно-белым   петухом,   замотанным    в    клочья
предутреннего тумана,   как   в   авоську.  Птица  вертела  головой  с
любопытством, но без малейших признаков тревоги.
     - Привычный он,  - пояснил Аскольд,  - мы его часто заимствуем на
пирушки там, юбилеи всякие; чтобы не прозевать урочный час.
     Петух поглядел мне прямо в глаза и кивнул утвердительно...
     - Ну, - молвил Пфуффий, - хорошая вышла поездка. Я постараюсь еще
наведаться, ты  жди,  Лика;  только  обязательно  жди и не считай меня
видением. И путеводитель пиши, очень тебя прошу.
     Мы крепко обнялись,  для чего мне пришлось поднять гнома на руки.
Я чмокнула его в курносый нос, и Фуффи заалел щеками.
     Аскольд приглашал  на  могилу  -  в  гости.  Я  оставила  адрес и
телефон, понимая, что какие-то границы безумия  уже перешагнула.
     Варяги щедро  одарили  безделушками,  лихо  отрывая  их  от своих
призрачных одеяний.  Любопытно,  что бронзовые и серебряные колечки  и
серьги становились осязаемыми, как только переходили в мои руки.
     Китоврас преподнес подкову на счастье,  а ведьма шепнула на  ухо,
что попозже  сама  меня  сыщет.  Я на всякий случай произнесла формулу
приглашения.
     Домовой о чем-то долго переговаривался с Пфуффием,  затем  быстро
распрощался со всеми и,  сославшись на безмерную занятость,  исчез. На
меня он почти не обратил внимания,  откланявшись напоследок, и я вдруг
отметила, что мне это не безразлично; и даже, напротив, обидно. Ничего
никому говорить не стала.  Однако  в  груди  моментально  образовалась
крохотная такая пустота;  даже не пустота - так себе, пустотка. Просто
трудно в одну ночь обрести и снова потерять настоящего, взаправдашнего
домового.
     Неотвратимо приближался  рассвет,  отнимая  у  меня  вымечтанную,
выстраданную сказку, не успела я в нее поверить.
     Печалиться было неприлично. Все целовались и обнимались до упаду;
гном  от  меня  более  не  отходил  и  на  самом-самом последнем этапе
прощания вручил мне бутыль из-под мальвазии.  С  окончанием  волшебной
ночи   она  утратила  свои  небывалые  свойства  и  обратилась  пустой
бутылкой,  но и так оставалась редкостью - темного,  густого  зеленого
цвета,  пропыленная,  испещренная  незнакомыми рунами (Господи!  Будто
руны бывают мне знакомы).  Я бережно засунула ее во внутренний  карман
куртки.
     Пфуффий запер свой чемоданчик,  звонко защелкнув замочки; помахал
мне рукой.  Я стояла,  опираясь на широкую спину китовраса,  а  позади
нас, на помеле, висела в воздухе китоврасья возлюбленная.
     И тут заорал петух.
     Заорал, сказала  бы  я,  немузыкально.  Но  зато  по  существу  и
конкретно.  Так  что  все  сразу закончилось - и гном,  и призраки,  и
кентавр.  Зато   образовался   рассеянный   утренний   свет,   молодой
милиционер,  осуждающе на меня глядящий из-под козырька холодной не по
сезону фуражки;  да независимый петух,  который бодро шагал  вверх  по
улице.
     Позади что-то  зашаркало  и  заскребло  асфальт.  Я обернулась на
звук. Китоврасья ведьма в сером  зипунчике  отчаянно  подметала  улицу
своим заговоренным  помелом.  Лицо ее было свирепо,  углы рта опущены,
поза называлась "Не подходи  -  убью".  Я  разглядывала  ее  несколько
секунд, и тут она подняла голову и озорно мне подмигнула:
     - Ступай домой! Навещу на днях!
     Я медленно  закрыла  оба глаза и так же медленно их открыла.  Это
обозначало полную  солидарность,  а  заодно  давало  мне   возможность
убедиться, что я не грежу.
     Город стал проявлять первые признаки  жизни:  зашумел  транспорт,
заголосили полусонные  птицы,  погасли  фонари,  и,  как альтернатива,
зажглись окна в домах. В моей квартире тоже было светло, и это привело
меня в состояние усталого негодования:  я с ног валюсь,  хочу спать, а
тут грабители шастают в моем собственном  обиталище.  Варягов  на  них
нет... Взяв,  как  дубинку,  увесистую  бутылку  из-под  мальвазии,  я
решительно распахнула двери.  Сейчас я им расскажу все,  что знаю  про
Кузькину... Стоп! Из кухни ошеломительно потянуло аппетитными запахами
- похоже,  яичница с ветчиной.  Ветчины в моем холодильнике месяца два
как не  водилось.  И  все эти детали наводили меня на одну невероятную
догадку. Я не успела ее сформулировать, я не успела даже поверить сама
себе.
     Из кухни вышел мохнатый,  круглоухий Парфеноний в голубом фартуке
в мелкий  цветочек, с  большим  ножом в одной лапке и пачкой масла - в
другой. Золотое пенсне его внушительно поблескивало.
     - Значит так,  Гликерья, - сказал он весомо. - Садись завтракать;
а за завтраком усваивай вместе с витаминами одну простую  истину:  это
ты в последний раз без присмотра шаталась ночью в компании с гномом...
     ... Прошло с тех пор несколько месяцев.
     На кухне  готовится  курица  с  черносливом.  Парфеноний шуршит в
кабинете - не то вытирает пыль,  не то  читает  энциклопедию.  Ждем  в
гости китовраса с ведьмой и славного князя. Я работаю.
     А что?
     Пишу вот гномский путеводитель по Киеву.

Last-modified: Fri, 26 Jul 2002 06:21:15 GMT