то лучше опрометчивого Анатолия. Должен, однако, признаться - он отлично справился со своей задачей. И Олег, ничего не скрывая, рассказал ей, как решался вопрос его друзьями. Не утаил даже обидных слов в свой адрес Вали Куницыной. - Так тебе и надо! - рассмеялась Татьяна. - Надеюсь, ты не затаил на нее злобы? - Сказать, чтобы я был рад ее оценке моей персоны, было бы неправдой, но я все же пригласил ее на нашу свадьбу и надеюсь, что ты... - Мог бы не задавать мне такого вопроса. Валя прекрасный человек и настоящий наш друг. Ну, а от Вадима какие вести? Олег подробно сообщает ей все, что поступило от Маврина по цепочке Авдий - Дионисий - Андрей. ...В тот же день Татьяна созванивается с профессором Кречетовым и просит разрешения зайти к нему. Едва она переступает порог его квартиры, как под ноги ей бросается маленький, серый, с темными тигровыми полосками котенок. - Берегите ноги, Татьяна Петровна! - встревоженно кричит Леонид Александрович. - Неужели такой свирепый? - удивляется Татьяна. - Шалун ужасный. На днях принес его мне академик Иванов. Сказал, что это помесь простого серого кота с сиамской кошкой. Внешним видом он в папу, но с сиамским темпераментом. Теперь весь день по моей квартире носится этот тайфун из шерсти и множества остреньких коготков. Все летит вверх дном. В том числе и рукописи с моего стола. - И как же вы с ним уживаетесь? - Первые три дня думал, что не выдержу. Звонил Иванову, просил забрать. Но он был занят, пришел только на пятый день. - И что же? - А за пять дней привык я к этому чертенку. Хотел однажды отлупить. Взял в руки, а он сжался в комочек и поет. Как я мог его после этого наказывать? И знаете, он не глуп, все понимает. Во всяком случае, когда я сажусь за стол работать - носится по другой комнате, а ко мне приходит только спать. Взберется на колени, помурлычет немного и засыпает мертвым сном... Но что я с вами об этом малыше, вы, наверное, по серьезному делу, извините, ради бога! - Бога вы вовремя помянули, - смеется Татьяна. - Именно о боге будет речь. Точнее, о богословах. И Татьяна рассказывает Кречетову о своей поездке в Одессу и встрече с бывшим семинаристом Фоменко. Потом она достает записку Владимира и протягивает ее профессору. - А что, если я попробую, - улыбается Леонид Александрович, - перечислить вам все вопросы одесского семинариста, не глядя в его записку? Это не так уж трудно. Методы так называемых клерикальных "доказательств" существования всевышнего с помощью "современного естествознания" давно нам известны. Это, наверное, "тепловая смерть Вселенной", "расширяющаяся Вселенная" или так называемый "взрыв во Вселенной". Ну и, конечно, "соотношение неопределенности" квантовой физики? Угадал? - Угадали, Леонид Александрович! Там и еще кое-что, но эти вопросы, видимо, самые главные. - Но сколько же можно об одном и том же! - восклицает профессор Кречетов. - Уж не одно десятилетие они об этом говорят и пишут, хотя не только философы-марксисты, но и многие западные ученые разоблачают их. Известный английский астрофизик Эддингтон, например, хоть и является видным представителем физического идеализма, но, говоря об использовании богословами наблюдений за галактиками, на основании которых была создана теория "расширяющейся Вселенной", заявил: "Эти данные долгое время использовались против распространения материализма. Они рассматривались как научное подтверждение активных действий творца в далекие времена. Я не желал бы поддерживать подобные опрометчивые выводы". - А нельзя ли об этом немного подробнее, Леонид Александрович? В чем смысл теории "расширяющейся Вселенной"? Я много слышала об этом, но до сих пор не очень разобралась. - В двух словах, к сожалению, всего не объяснишь, попробую, однако. Теория эта возникла на основании наблюдения так называемого "красного смещения" в спектрах туманностей. Современная наука объясняет это взаимным удалением внегалактических систем в нашей части Вселенной. А идеалисты и богословы истолковывают как свидетельство начала "сотворения мира". Вся наша Вселенная была будто бы сосредоточена когда-то в одной точке пространства. Эти соображения бельгийский математик аббат Леметр подкрепил затем соответствующими математическими расчетами. - Но ведь и наши ученые, кажется, не отрицают "красного смещения"? - не очень уверенно спрашивает Татьяна. - Не отрицают. Но делают из этого иные выводы. И, уж во всяком случае, не в пользу всевышнего, - улыбается Кречетов. - Амбарцумян считает, например, что при этом неправомерно отождествляется Метагалактика со Вселенной. Наши ученые вообще стоят на той точке зрения, что "начальный момент" эволюции Метагалактики не является "началом всего", а представляет собой лишь момент возникновения протовещества, из которого затем образовались известные нам формы материи. А академик Зельдович в одной из своих статей написал, что "время", протекшее с начала расширения, кое-кто называет "возрастом Вселенной", а правильнее было бы называть его "длительностью современного этапа существования Вселенной". Ответил я как-то на ваш вопрос, Татьяна Петровна? - Вполне, Леонид Александрович. Только вы Володе Фоменко еще попроще, пожалуйста... - Обещаю вам, Татьяна Петровна, ответить ему попроще и обстоятельнее и на все остальные его вопросы. Татьяна уходит от профессора Кречетова с сознанием выполненного долга перед Фоменко, которого, уезжая из Одессы, уговорила отказаться от дальнейших разоблачений Травицкого. А ему так хотелось "вывести его на чистую воду". Но подобная самодеятельность могла ведь и насторожить магистра и помешать его разоблачению. Фоме Фомичу на вид больше семидесяти не дашь, хотя сам он уверяет, что ему под восемьдесят. Лицо, правда, в сплошных морщинах, с остро выпирающими скулами и резко обозначенными челюстями. О таких говорят "кожа да кости". Но Фома Фомич считает свою физиономию и телосложение "супераскетическими" и уверяет, что до сих пор занимается гимнастикой по системе йогов. Внимательно осмотрев печатную машину, отремонтированную Вадимом, он брезгливо проводит пальцами по ее талеру и спрашивает: - Где раздобыли такую рухлядь? - Где раздобыл - не играет роли. Посмотрите, можно ли на ней печатать? - спрашивает его Корнелий. Фома Фомич снова ощупывает каждую деталь старой, отжившей свой век машины, называвшейся когда-то "американкой", и покачивает головой: - Это нужно же, такой утиль наладить! Видать, виртуоз какой-то ее латал. Боюсь только, как бы она снова не развалилась. - А вы не бойтесь, виртуоз тот будет рядом. Меня интересует только одно - сможете вы на ней работать? - Я на таких у партизан листовки печатал. - У каких партизан? - удивляется Корнелий. - Вы же говорили, что работали в каком-то религиозном журнале, издававшемся на оккупированной территории Советского Союза. - Да, это верно, - кивает лысой головой Фома Фомич. - Сотрудничал одно время в "Православной миссии", возглавляемой митрополитом Сергием Воскресенским. - Полностью миссия эта называлась, кажется, "Православной миссией в освобожденных областях России"? - уточняет отец Феодосий. - Это тоже верно. Имелись в виду оккупированные немцами Псковская, Ленинградская и Новгородская области. Судьба, однако, швыряла меня и туда и сюда. То к партизанам, то к оккупантам... "Небось по заданию гестапо", - догадывается Корнелий, но на этот раз уточнять не находит нужным. Решает, что лучше этих подробностей ему не знать. - Я вообще чего только не печатал за свою жизнь, - продолжает Фома Фомич. - Даже фальшивые деньги пришлось однажды! - И все сходило? - Не всегда. Но на всю катушку за грехи мои еще ни разу не получал. Всякий раз выкручивался. При боге все ведь проще было... - Как это - при боге? - Говорят же, "при царе", "при немцах". В таком примерно смысле. - А почему проще? - Было на кого свалить. Черт, мол, попутал. Вы, как лицо духовное, понимаете, надеюсь, что бог и черт - одна корпорация. А теперь за все самому приходится. Вот и боюсь, как бы не продешевить, взявшись за вашу работу. Уголовно наказуемое сие... - Вы ведь читали текст. В нем ничего против властей... - Почему бы вам в таком случае, отец Феодосий, не тиснуть свое сочинение с помощью московской патриархии? - Боюсь, в соавторы кто-нибудь напросится. - Вам виднее. Материал действительно эффектный. Прошу, однако, оплатить не только труд мой, но и риск. - Какой же риск? - Полагается разве печатать что-либо без специального разрешения? - Мы же не тысячным тиражом... - Все равно не положено. - Ну ладно, Фома Фомич, - примирительно говорит Корнелий, - не будем спорить. Я не поскуплюсь на вознаграждение, нужно только поаккуратнее и побыстрее. - Это могу обещать. А за работу готов взяться хоть сейчас. Андрей видит в окно, как торопливо идет домой дед Дионисий. Когда-то он ходил так всегда, но годы взяли свое, и походка его стала спокойнее, степеннее. Случилось, значит, что-то важное, или узнал от Авдия что-нибудь неожиданное. - Знаешь, что Авдий мне сообщил? - говорит он прямо с порога, с трудом переводя дух от быстрой ходьбы. - Фома у них сегодня был. Помнишь этого проходимца? - Который редакцию "Журнала Московской патриархии" чуть не подвел? - Тот самый. Только не "чуть", а действительно подвел. Его оттуда выставили "во гневе", как говорится, а надо было бы под суд, да не захотело наше духовенство такой вонючий сор из своей святой избы выметать. А вот Телушкин его учуял. Точна все-таки пословица: рыбак рыбака видит издалека. Нужно срочно сообщить об этом Татьяне Петровне. - Она должна приехать сегодня. - Ты все же позвони. Пусть поставит в известность кого следует. - Ладно, позвоню. А что этот Фома может делать у Телушкина? - Да все! Ни от чего не откажется за приличное вознаграждение. Но в данном случае будет, видимо, печатать "творение" отца Феодосия. И вот что мне во всем этом деле непонятно: зачем им эта убогая подпольная типография! Ну сколько экземпляров сможет она напечатать? - Все же больше, чем от руки или на машинке. - А у меня из головы не выходит все одна и та же мысль: зачем эта подпольная типография понадобилась Травицкому? Ведь не для того же только, чтобы сочинения отца Феодосия печатать. Скорее всего, провокацию какую-то замышляет. Не может же он не понимать, что если не милиция, то само семинарское начальство без особого труда типографию их обнаружит. - Ректору это давно уж известно... - Что именно известно? Что отец Феодосий важные научные сообщения "пришельцев" в древнецерковнославянских книгах обнаружил и в единственном экземпляре их реставрирует? Тайком ведь от него Телушкин печатный станок приобрел. Стоит только ректору узнать, что Феодосий подпольную типографию организовал в его владениях - тотчас же владыке своему епархиальному доложит. А уж архиерей, должно быть, самому патриарху. И как ты думаешь, что тогда будет, зная лояльность московской патриархии к Советскому правительству? - На что же Травицкий делает ставку? - На то, по-моему, чтобы обнаружили все это милиция или прокуратура. - Тоже не очень понятно... - А вот этого я от тебя не ожидал! - укоризненно качает головой Дионисий. - Вы, значит, полагаете... - Поверь моему чутью, внук, все это делается из расчета на очередную шумиху за рубежом. Стоит только милиции привлечь к ответственности Корнелия Телушкина, как все радиоголоса станут утверждать, что в России преследуют духовенство. Звони сейчас же Татьяне Петровне, пусть приезжает поскорее! 25 - Поздравляю вас, Татьяна Петровна! - восклицает Лазарев, едва Татьяна входит в его кабинет. - С чем? - удивляется Татьяна. - Это вас нужно поздравить - присвоили наконец звание полковника. Очень за вас рада, Евгений Николаевич! Нужно бы по этому случаю облачиться в парадный мундир и приколоть к погонам третью звездочку. - Будет сделано, Татьяна Петровна! Не успел еще. И был бы рад, если бы вы по этому случаю ко мне сегодня на ужин. С Олегом. - Спасибо, Евгений Николаевич, с удовольствием приду. - А я вас вот с чем хочу поздравить: вы правы оказались. Похоже, что в самом деле подпольная семинарская типография задумана с провокационной целью. - Что вас в этом убедило? - Сообщили только что из Благовского горотдела Министерства внутренних дел, что им позвонил какой-то человек, назвавшийся прихожанином местной церкви, и сказал, что в подвале особняка архиерея Троицкого по Овражной улице установлена печатная машина без ведома местных властей. Фамилию свою назвать не пожелал и вообще прекратил на этом разговор. Кто, по-вашему мог это сделать? - Едва ли кто-нибудь из прихожан, - не очень уверенно произносит Татьяна. - Прихожанин, скорее, сообщил бы об этом ректору семинарии или епархиальному архиерею. Выходит, что кто-то заинтересован во вмешательстве милиции? - А тот, кто на этой машине печатать должен, что за человек? - Этого я пока не знаю. Собиралась к ним сама съездить. Думала даже сегодня, но раз у вас такое торжество, выеду завтра утром. - Мы ждем вас к восьми, Татьяна Петровна. Как только Татьяна приходит домой, мать говорит ей: - Тебе уже два раза звонил Андрей Десницын. Просил срочно с ним связаться. Сказал, что телефон его ты знаешь. С Благовом есть автоматическая междугородная связь. Татьяна набирает цифру "восемь" и, дождавшись непрерывного гудка, набирает код города Благова. Не занятым оказывается и номер квартиры Десницыных. - Слушаю вас, - отзывается ей басовитый голос Дионисия. - Здравствуйте, Дионисий Дорофеевич! - приветствует его Татьяна. - Только что пришла домой, и мама мне сказала... - Да, да, Татьяна Петровна! - торопливо перебивает ее Дионисий. - Звонили вам дважды. Очень вы нам нужны. Не могли бы приехать сегодня? - Что-нибудь новое? - Да, есть кое-что, однако не по телефону. - Я утром собиралась, но если надо... - Думаю, что надо, хотя, может быть, и ничего такого... - Хорошо, Дионисий Дорофеевич, я приеду. Она сразу же набирает телефон Лазарева и извиняется, что не сможет быть у него. - Ну так мы отложим это дело, - говорит Евгений Николаевич. - Юбилеи и те переносят... - Если это только из-за меня... - Вообще ни к чему такой пожар. Это супруга моя решила, чтобы тотчас же. А мне очень хочется, чтобы вы у нас были. Тогда уж вам неудобно будет не пригласить нас на вашу свадьбу. Шучу, конечно, знаю, что и без того пригласите, а мне всегда приятно вас видеть. Уговорю вас, может быть, бросить аспирантуру и вернуться на оперативную работу ко мне в отдел. - Я подумаю, Евгений Николаевич. - В Благов вы с каким поездом? - С трехчасовым. - Тогда встретитесь, наверное, с Крамовым. Он тоже должен выехать туда сегодня. Но уже не от нас, а от министерства. Они тоже заинтересовались подпольной типографией Телушкина. - Я знаю. Комиссар Ивакин уже расспрашивал меня о моей поездке в Одессу. Боюсь только, как бы благовская милиция не предприняла чего-нибудь раньше времени... - Они предупреждены и пока только наблюдают. Ну, желаю вам удачи! В поезде Татьяна так и не встретилась с капитаном Крамовым. Скорее всего, он уехал раньше или не успел на этот поезд, а следующий теперь только через три часа. На благовском вокзале ее, как и в первый приезд, встречает Андрей Десницын. - Зачем вы тратите время на это, - укоряет его Татьяна. - Добралась бы и сама. - Уже вечер, и мало ли что... И потом, дед велел непременно встретить. - Ну, тогда другое дело, - смеется Татьяна. - Что у вас нового? - Ничего особенного, если не считать опасений деда, что затевается какая-то провокация. - С подпольной типографией? Андрей выкладывает Татьяне соображения деда, которые не кажутся ему теперь такими уж убедительными. - А Телушкин как же? Причастен он к этой провокации? Нужно же как-то и его роль себе уяснить. - Дед полагает, что он тут ни при чем. - Может быть, и его тоже в фанатики зачислите, как Травицкого? - По мнению деда, фанатизм Травицкого где-то на грани антисоветизма. А Телушкина прельстил, наверное, заработок и надежда прославиться. - Инициатор провокации, значит, Травицкий? - Ну, может быть, и не он, а кто-нибудь из зарубежных "защитников" русской православной церкви. Некоторое время они идут молча. Потом Андрей негромко произносит: - Моему уму просто непостижима их логика. С их точки зрения, у нас все плохо. Вы, наверное, знаете, что такое секуляризация? - Насколько мне помнится, это что-то связанное с изъятием из духовного ведения церковных ценностей и передачей их гражданским властям? - В данном случае я имею в виду освобождение от церковного влияния в общественной деятельности. Так вот, по данным, опубликованным в семьдесят втором году Центральным статистическим управлением церквей при государственном секретариате Ватикана, за шесть последних лет в католических церквах отказались от сана священника тринадцать с половиной тысяч человек. В одной только Европе не имеют священников около тридцати процентов приходов. Та же статистика свидетельствует и о массовом беге из монастырей монахов и монахинь, о большой нужде церквей в семинаристах. Молодежь, значит, не желает посвящать свою жизнь служению богу. Чувствуя, что Андрей может говорить об этом долго, Татьяна прерывает его вопросом: - А кто у Телушкина печатать будет его "трактат" о свидетельстве "пришельцев" в пользу всевышнего? - Некто Фома Фомич, настоящую фамилию которого знает, наверное, только милиция. Темная личность. Пожалуй, даже уголовник. Во всяком случае, с уголовным прошлым. Всю жизнь вертится около духовенства. Распускает слухи, будто был когда-то протодьяконом. - А в типографском деле он что-нибудь смыслит? - Уверяет, что до революции работал наборщиком в "Церковных ведомостях" - газете синода русской православной церкви. Несколько лет назад делал что-то в редакции "Журнала Московской патриархии", откуда был изгнан за нечистоплотные делишки. - Сколько же ему лет? - Это тоже никому не ведомо. Скорее всего, ровесник моему деду, а может быть, и старше его. Но вот мы и пришли в обитель бывших богословов Десницыных. Капитан Крамов приезжает в Благов поздно вечером. Заходит сначала в городской отдел Министерства внутренних дел, где его ждали сотрудники, занимающиеся подпольной типографией "отца Феодосия". Оттуда звонит Боярским, у которых должна остановиться Грунина. Настин отец сообщает, что Татьяна Петровна у Десницыных. Крамов набирает их номер. - Здравствуйте, Андрей Васильевич, - приветствует он Десницына-младшего. - Это Крамов вас беспокоит. У вас еще Грунина? - Да, да, Аскольд Ильич, у нас Татьяна Петровна. Можете с нею поговорить, а еще лучше - приезжайте прямо к нам. Вы же знаете, где мы живем. Капитан приходит спустя четверть часа. - Пожалуйста к столу, Аскольд Ильич! - приглашает его Дионисий. - Как раз самовар поспел. Мы тут никаких электрических и прочих чайников не признаем, только самовар. В этом отношении неисправимые консерваторы, или, как богословы говорят, традиционалисты, - посмеивается Десницын-старший. - От чая не откажусь, хотя время позднее и вам, наверное, спать пора, но раз самовар поспел... - Вот именно. Не пропадать же кипятку. Есть, однако, не только кипяченая вода, но и аква витэ. - Нет, Дионисий Петрович, спасибо. "Живую воду" в другой раз. За чаем говорят о всякой всячине, а как только Крамов начинает благодарить за гостеприимство, Дионисий встает из-за стола и кивает Андрею: - Пойдем, внук, не будем мешать. - Мне именно с вами-то и нужно поговорить, Дионисий Дорофеевич! - останавливает его Крамов. - Посоветовались мы в Москве и с местными властями и решили, что вы сами должны пресечь незаконную деятельность Телушкина. Сможет это сделать ректор семинарии? - В каком смысле? - Застать Телушкина и его сообщников на месте преступления и сообщить о них следственным органам в соответствии с существующим законом. Нужно ведь не только Телушкина покарать, но и выяснить многое другое. - Понимаю, Аскольд Ильич, - кивает Десницын. - Только сам ректор на это не решится. Побоится последствий. - А что нужно, чтобы решился? - спрашивает Татьяна. - Указание епархии. - Как этого добиться? Дионисий почесывает бороду. Он не очень уверен, что ему удастся уговорить Благовещенского сообщить обо всем епархиальному архиерею. - Но ведь другого пути нет? - снова спрашивает его Татьяна. - Вроде нет... - Тогда вся надежда на вас, Дионисий Дорофеевич. - Хорошо, я попробую. Боюсь, однако, как бы Телушкин не вывернулся, если за это дело возьмемся мы. Уж больно хитер и изворотлив... Скажет, будто типография затеяна без его ведома. - А вот это уж предоставьте нам, - успокаивает его Крамов. - Улик против него в этом деле более чем достаточно. - Вы имеете в виду оттиски пальцев на печатной машине? - спрашивает Дионисий. - Не только это, но и дактилоскопия, конечно, пригодится. - А если он в перчатках? - Вы совсем уж за профессионального гангстера его принимаете, - смеется Татьяна. - От него всего можно ожидать, - хмурится Десницын-старший. - Мы все это учтем, Дионисий Дорофеевич, - обещает Крамов. - Тогда я попробую уговорить Арсения Благовещенского доложить о нем своему епархиальному владыке. - Владыка, - усмехаясь, поясняет Десницын-младший, - это у православного духовенства титул архиерея. 26 Как и ожидал Дионисий, ректор Благовской духовной семинарии заметно оробел, когда Десницын посоветовал ему сообщить как можно скорее о деяниях "отца Феодосия" владыке. - Ведь это все равно, что на себя самого донести, - говорит он упавшим голосом. - Я же сам ему разрешил... - Что вы ему разрешили? Подпольную типографию организовать? - Реставрацию древнецерковнославянских рукописей... - Так то реставрация, и в единственном экземпляре к тому же. А он как развернулся? Да еще и наемную рабочую силу завел. Уже одно это по советским законам подсудно. Милиция, конечно, знает о нем все, но не хочет вас компрометировать. Репутация Телушкина ей хорошо известна - у него такое не в первый раз. Так зачем же вам за него отвечать? Дело-то явно уголовное и по серьезной статье. - Но и владыка по головке меня за такое не погладит... Спросит, как просмотрел, почему в особняке Троицкого обосноваться разрешил? - А кто к вам этого отца Феодосия направил? Не владыка разве? Ну так и он, значит, несет за него ответственность. Но теперь уж делать нечего, теперь одно из двух: либо вы сами ставите в известность милицию, либо милиция обойдется без вашей помощи, и тогда труднее будет доказать вашу непричастность к деяниям отца Феодосия. Ректор, то и дело массажируя поясницу, мелкими шажками прохаживается по комнате. Останавливается перед образами, крестится, сокрушенно вздыхает: - Иного пути, значит, не имеется? - Не вижу иного, Арсений Иванович, а вам лишь добра желаю. Ведомо мне также, что и милиция семинарию нашу компрометировать не собирается. Однако терпеть далее преступные элементы в нашем городе тоже не намерена. Отец Арсений вздыхает еще раз и, широко перекрестившись, решается: - Что будет, то будет - поеду! Чует, однако, мое сердце - не миновать мне гнева владыки. Очки у Фомы Фомича на самом кончике носа. Он пересыпает шрифт из одной ладони в другую, как бобы, и недовольно покачивает головой. - Разве с моим зрением такой шрифт набирать? Мне и корпус-то трудно, а нонпарель еле различаю. Пусть ваш мастеровой помогает мне, отец Феодосий. - Ладно, позову его сейчас. А мелкость шрифта зачтется при окончательной расплате. - Зачтите и то, что я свою наборную кассу принес. Без нее... - Ясно, Фома Фомич, это тоже приму во внимание. - Верстатка, в которую литеры будем набирать, тоже моя. Это при ручном наборе главный инструмент. Без него мы бы... - Я ведь уж сказал - оплачу все: и труд ваш, и принесенный типографский инструмент. - Тогда давайте вашего Вадима, пора браться за работу. Да света надо бы прибавить. Вверните лампы посильнее. - Вадим все сделает. Спустя несколько минут приходит заспанный Вадим. Долго зевает и никак не может понять, чего от него хочет Фома Фомич. - Да ты что, малый, совсем ото сна очумел, простых вещей не можешь понять, - злится Фома. - Неужели ни малейшего представления не имеешь о наборе. Вот давай раскладывай пока литеры по клеткам наборной кассы. Будь бы шрифт покрупнее - корпус или петит, к примеру, я бы и без твоей помощи. А то нонпарель! Ее с лупой нужно, а не с моими очками. А ты не швыряй их так, это тебе не гвозди. Клади вместе с литерами еще и пробелы, цифры и линейки. Да пошевеливайся, а то мы так до утра не рассортируем, а надо бы сегодня хоть одну страницу сверстать. - Если уж так быстро надо, пусть и отец Феодосий помогает, - недовольно бурчит Вадим. - Ты что, в своем уме? - таращит глаза на Маврина Фома. - Он работодатель, хозяин... - Ладно, ладно, - примирительно говорит Корнелий. - Я вам помогу, литеры только очень уж маркие. Рук потом, наверное, не отмоешь? - Да уж известное дело, - подтверждает Фома. - Свинцовая пыль въедлива. У наборщиков ручного набора она на пальцах и даже ладонях на всю жизнь. - Что вы говорите! - испуганно отдергивает руку от шрифта Корнелий. - Это когда лет десять поработаешь, - смеется Фома. - А денек-другой никакого следа не оставит. Дня через два-три все сойдет. Тут на них не столько свинцовая пыль, сколько типографская краска. Не новый шрифтик-то, был уже у кого-то в употреблении. Краска, правда, тоже въедлива, но и она отмывается в конце концов. К одиннадцати часам ночи удается разложить все типографские знаки по клеткам наборной кассы. В начале двенадцатого Фома приступает к набору первой строки. Он кладет перед собой страницу текста и торжественно берет из кассы букву за буквой, устанавливая их в верстатке. Авдий молча пропускает мимо себя Дионисия Десницына, внука его Андрея, ректора семинарии отца Арсения и двух неизвестных ему представителей епархии. Чтобы никто из них не споткнулся в темноте, Авдий идет впереди, указывая дорогу. То ли он заблаговременно смазал петли, то ли дверь в подвале вообще не скрипучая - открывается она бесшумно. Вниз по ступенькам первым снова идет Авдий. Достигнув массивной двери на нижней площадке лестницы, он по знаку Дионисия стучит в нее. После некоторой паузы слышится голос Вадима: - Это ты, Авдий? - Я, Вадим. Отвори, мне отец Феодосий надобен. Снова пауза. Наконец тяжелая дверь медленно, с противным скрипом, будто кто-то кошке на хвост наступил, отворяется. Ослепленный ярким светом Авдий не сразу входит в подвал, давая возможность глазам своих спутников привыкнуть к освещению и оглядеться. - Чего стал, заходи, - говорит Авдию Вадим. - Вон он, "отец Феодосий". Авдий шагает к Корнелию, и тогда из темноты выступают фигуры ректора, Дионисия и представителей епархии. - Гаси свет, Вадим! - не своим голосом кричит Корнелий. - Нет уж, - спокойно произносит Вадим, отстраняя Фому, - побудь на свету, "отец Феодосий". Покажись своему духовному начальству, каков ты есть. - Так ты, значит, только прикидывался мертвецом? - пытается броситься на Вадима Корнелий. - А на самом деле на милицию работал, сволочь? - Да, я был "мертвецом", это верно. Но, как видишь, воскрес, увидев, какими делишками ты собираешься тут, под кровом духовной семинарии, заняться. Вот и держи теперь ответ перед ними, - кивает Вадим на представителей епархиального духовенства... Спустя две недели Татьяна снова приезжает в Благов. Встречать ее выходит обрадованный и немного растерянный Дионисий. Он в старом, выцветшем от времени подряснике, с засученными, выпачканными мукой рукавами. - Здравствуйте, дорогая Татьяна Петровна! Извините, что я в таком затрапезном виде, - хлопочу по хозяйству. Очень, очень рад вас видеть! А Андрея, к сожалению... - Я не к Андрею, я к вам лично, Дионисий Дорофеевич. Приехала пригласить на мою свадьбу. - О, спасибо, спасибо! И от всей души поздравляю! - Дионисий протягивает руку Татьяне и восклицает полушутя, полусерьезно: - Господи, почему ты не послал мне такую женщину, когда я был молод и верил в тебя? 1973 г. СОДЕРЖАНИЕ ТЕРРА ИНКОГНИТА (есть в сети) ПРЕСТУПЛЕНИЕ МАГИСТРА ТРАВИЦКОГО ...ЕСЛИ ДАЖЕ ПРИДЕТСЯ ПОГИБНУТЬ ВОСКРЕШЕНИЕ ИЗ МЕРТВЫХ ДЛЯ СТАРШЕГО ВОЗРАСТА НИКОЛАЙ ВЛАДИМИРОВИЧ ТОМАН ВОСКРЕШЕНИЕ ИЗ МЕРТВЫХ Приключенческие повести ИБ Э 2907 Ответственный редактор Л. А Банденок. Художественный редактор М. Д. Суховцева. Технический редактор Л. Н Никитина. Корректоры Г. В. Давыдова и Е. И. Щербакова. OCR - Андрей из Архангельска Ордена Трудового Красного Знамени издательство "Детская литература" Государственного комитета РСФСР по делам издательств, полиграфии и книжной торговли. Москва, Центр, М. Черкасский пер., 1 Ордена Трудового Красного Знамени фабрика "Детская книга" Э 1 Росглавполиграфпрома Государственного комитета РСФСР по делам издательств, полиграфии и книжной торговли Москва, Сущевский вал, 49.