е именно читает "закоренелая троечница", Грунина прощается с Зоей Петушковой и заведующей районной библиотекой. 8 Очень не хотелось Анатолию Ямщикову идти на день рождения своего отца, но мать чуть ли не со слезами на глазах просила обязательно прийти. Будет, конечно, как всегда, "избранное общество" - сослуживцы отца по научно-исследовательскому институту: инженеры-физики и несколько кандидатов наук. Докторов отец пока не решается приглашать. Он и с кандидатами-то ведет себя подобострастно, противно даже смотреть. И откуда это у него? Сын потомственного рабочего (дед тоже ведь слесарничал когда-то), кончил институт, стал инженером. Все вполне естественно, откуда же теперь это пренебрежение к рабочей специальности? Почему и сына своего Анатолия решил "ориентировать" только на институт? Под его давлением Анатолий подал заявление на физико-технический факультет Московского университета, но там был большой конкурс, а он готовился к экзаменам без особого усердия. В общем, не набрал нужного количества баллов. Подумаешь - трагедия! А родители почти в трауре. Мать даже рыдала, отец же настаивал, чтобы Анатолий попытал счастья еще в одном институте, уже не в техническом, а в медицинском, потому что там среди экзаменаторов был знакомый доцент. Это окончательно вывело Анатолия из терпения. - Все! - решительно заявил он родителям. - Поступаю в профтехническое училище, чтобы продолжить династию потомственных слесарей, начатую прадедом. - Фамилия-то наша извозчичья, - зло пошутил тогда отец, - и тебе бы лучше уж в шоферы-таксисты. - Эх, Толя, Толя!.. - причитала мать. - У тебя же такие блестящие способности к точным наукам!.. - С блестящими способностями не проваливаются на экзаменах. А что касается точных наук, то я пойду в слесари-лекальщики, эта специальность требует микронной точности. Но ушел из дому Анатолий только после того, как они устроили скандал сестре его Генриетте за то, что она хотела выйти замуж за простого рабочего, хотя у этого рабочего шестой разряд. Это был культурный, развитой парень, знавший и умевший больше, чем Анатолий. Когда рыдающая мама сказала своей любимой дочери: "Как ты не можешь понять, детка, что он тебе не пара", Анатолий решительно заявил: - Ну вот что, дорогие родители! Завтра я от вас съезжаю, чтобы не компрометировать вас своей плебейской профессией. С матерью после этого было нечто вроде обморока, отец тоже, конечно, расстроился, но Анатолий выдержал характер и на следующее утро переехал к деду, пенсионеру, живущему в отдельной квартире в другом конце города. ...А сегодня все-таки нужно идти на день рождения отца, тем более что это его пятидесятилетие. Но что подарить? Может быть, часы? Нет, лучше магнитофон, тем более что он заграничный, а папа к таким вещам неравнодушен. Хотелось прийти пораньше, чтобы поздравить до прихода гостей, но пришлось задержаться в своем конструкторском бюро. Комсорг цеха, узнав, что инструментальщики (их общественное конструкторское бюро так и называется - инструментальным, в отличие от других ОКБ завода) замышляют построить "электронного сыщика", стал было их отчитывать: - Что же это вы, ребята? А со СНОПом как же? Обещали ведь райкому комсомола. Что за манера - хвататься за новые идеи, не завершив того, что уже начали. Несерьезно это, честное слово! - Да ты постой, не горячись, - остановил его Олег Рудаков. - Мы, во-первых, не электронного Шерлока Холмса будем конструировать, а всего лишь собаку-ищейку. - С ее более узким, чем у Шерлока Холмса, профилем и интеллектом, - добавил Ямщиков. - Она будет только вынюхивать правонарушителей, не применяя при этом дедуктивного метода, в котором был так силен Холмс. - И не будет играть на скрипке, - усмехнулся Вадим Маврин, - а это ведь намного упростит конструкцию. - Ты смотри, каким этот парень остроумным стал? - удивленно обернулся в сторону Маврина комсорг. - А я всегда остроумным был, - прикинулся простачком Вадим. - Это у меня с самого детства, на нервной почве. - Культурки только прежде не хватало, - притворно вздохнул Ямщиков. - Зато теперь... - Хватит вам, однако, острить, - нахмурился комсорг, - ответьте-ка лучше, как у вас обстоит дело со СНОПом? Это тревожит меня сейчас более всего. - Мы тебя разве когда-нибудь подводили? - спокойно спросил его Олег. - Не собираемся и теперь все бросить, чтобы сооружать кибера-ищейку. Тем более, что не знаем еще, как к этому подступиться... А со СНОПом нам все ясно, и мы нашу комсомольскую организацию не подведем. Потом у членов ОКБ возник довольно бурный спор из-за названия будущей конструкции кибернетической ищейки. Ямщиков предложил наречь ее "Кибернетическим Мухтаром", или сокращенно - "Кимух". - Тогда уж лучше "Мукоме", - подал голос Маврин. - Это что еще такое? - удивился друг его Гурген Друян. - "Мухтар, ко мне!" - пояснил Вадим. - Шифр вполне надежный, и, в случае если ничего у нас не получится, никто и знать не будет, что мы затевали. - Ну, знаешь ли, Вадим, не ожидал я этого от тебя! - возмущенно воскликнул Гурген. - Зачем же тогда браться, если не надеемся? Я за одну ночь вчера прочел "Четыреста пятьдесят один по Фаренгейту". Ну и собачка там! Жуть! Рыщет по городу со своим жалом и кого надо неотвратимо настигает... Вот бы и нам что-нибудь такое соорудить, но без жала. Пусть только штаны рвет. Настроим ее на запах алкоголя определенной концентрации, при которой нормальный человек не вполне вменяем и потому опасен для окружающих, а она его хвать за штаны! - А по-моему, это совсем не интересно, - разочарованно произнес Ямщиков. - Хвать пьяниц - это не бог весть какая проблема, тем более что такой "Мухтар" будет рвать штаны без разбора - и заядлому алкоголику, и тому, кто перебрал случайно, по неопытности. Вот так они и проспорили до восьми часов, а Анатолию нужно было еще домой забежать за подарком отцу. Дверь ему открывает мать. - Наконец-то! - радостно восклицает она. - Все в сборе, а тебя все нет. Давно уже пора к столу. - Так-таки меня только и ждали? - Ну, еще Сергей Сергеевич задерживается... - Вот теперь понятно, почему не сели за стол, - добродушно смеется Анатолий. - Где же, однако, юбиляр? - Проходи в его кабинет, он там гостей занимает. - Тогда я не буду ему мешать, поздравлю попозже, а то еще спросит кто-нибудь, кем я работаю, и ему придется при всем вашем бомонде объявить, что я... - Ох, какой ты злопамятный, Толя! - сокрушенно вздыхает мать. - Вот подарочек потом ему передашь, - сует ей Анатолий магнитофон. - Это тот самый, что ты из ФРГ привез? И не жалко его тебе? Иди, иди тогда поскорее к отцу, знаешь, как он рад будет! - Мне или подарку? - не может сдержаться Анатолий, но мать пропускает это мимо ушей, подталкивая сына в кабинет отца. - Андрюша! - кричит она мужу. - Вот и Толя наконец пришел! Посмотри, какой он подарок тебе принес. Магнитофон водружается на письменный стол и сразу же становится предметом всеобщего внимания. - Ого! - восклицает кто-то из знатоков электроники. - Западногерманский "Грундиг". В комиссионном вы его?.. - Нет, в самой Западной Германии, - торопится ответить за сына мама. - В Бонне, кажется... - В туристской поездке были? - В командировке. - Извините, а кто вы по специальности? - интересуется все тот же любопытный гость. Анатолий видит его впервые. Наверное, кто-то из новых знакомых отца. - Простой рабочий, как говорится, - с едва заметной усмешкой отвечает ему Анатолий. - Был там представителем нашего завода, демонстрировавшего на международной выставке советские измерительные инструменты и приборы для лекальных работ. - А нельзя нам послушать ваш "Грундиг"? - просит какая-то почтенная дама. - Пожалуйста, - отвечает Анатолий, включая магнитофон. - Только тут не музыка, а мое обращение к юбиляру. Поздравляю тебя, папа! - пробирается он наконец к отцу и целует его в щеку. - Более развернутую поздравительную речь услышишь сейчас в магнитофонной записи. И почти тотчас же из динамика магнитофона начинают вылетать чуть-чуть хрипловатые слова на английском языке. Все недоуменно смотрят друг на друга, а Ямщиков-старший счастливо улыбается. - Позвольте мне перевести это? - просит знакомый Анатолию кандидат наук. - Как я понимаю, - обращается он к Анатолию, - это вы лично по-английски? - Да, это я лично, - улыбается Анатолий. - Дорогой юбиляр, - торопливо переводит кандидат наук, - прими в день твоего пятидесятилетия самые сердечные мои поздравления, пожелание успеха в работе и доброго здоровья. И спасибо тебе за то, что ты отдал меня в школу, в которой преподавание велось на английском языке. Как видишь, я не зря провел в ней десять лет. Все дружно аплодируют, и теперь отец уже сам обнимает и целует сына. - Спасибо, Толя, и за подарок и за поздравление! Аполлон Алексеевич, - обращается он к специалисту по электронике, - выключите, пожалуйста, магнитофон. Он ведь на немецких батарейках, а их нелегко достать. - Не волнуйся, папа, - успокаивает юбиляра Анатолий. - К нему подходят и наши. - Тогда давайте послушаем, что там еще, - предлагает специалист по электронике. - Ну, это уж юбиляр потом сам, наедине, - несколько смущенно произносит Анатолий. - Может быть, там что-нибудь интимное, тогда извините... - Нет, нет, - успокаивает Аполлона Алексеевича Анатолий. - Если есть желание, то пожалуйста. Из динамика магнитофона после небольшой паузы снова раздается голос Анатолия, теперь уже по-русски: "Я знаю, папа, как ты хотел, чтобы я тоже пошел по твоим стопам и стал инженером, но я пошел по стопам моего деда и стал, как говорится, простым рабочим. Хотя выражение это - "простой рабочий" не люблю и целиком присоединяюсь к словам Сергея Антонова, слесаря электромеханического завода имени Владимира Ильича, Героя Социалистического Труда и члена Центрального Комитета нашей партии, который написал по этому поводу в своих мемуарах: "Не люблю я выражений: "простой советский человек", "простой рабочий", "простой колхозник". Что значит "простой"? Неинтересный, несложный? К тому же никто почему-то не скажет: "простой конструктор", "простой советский ученый", "простой секретарь райкома". А о рабочем так иногда говорят, и вроде бы похвала тут какая-то есть, а по-моему, нехорошо это..." - Да, не простой, не простой нынче у нас рабочий, - вздыхает почему-то Аполлон Алексеевич. Но тут в кабинет буквально врывается мама и громко провозглашает: - Наконец-то Сергей Сергеевич пожаловал! Прошу всех к столу! Теперь только вспоминает Анатолий, что Сергей Сергеевич - заместитель директора того института, в котором работает его отец и, видимо, большинство его гостей. Воспользовавшись поднявшейся суетой, он садится в самом конце стола, рядом с кандидатом наук, переводившим его поздравление с английского. - У вас отличное произношение, - говорит ему кандидат. - Наверное, и читаете много? - В основном техническую литературу и научную фантастику. Да вот еще совсем недавно прочитал роман Норберта Винера "Искуситель". - Он писал и романы? - Я сам был этому удивлен. А роман его мне, между прочим, не понравился. Что-то вроде современного "Фауста"... Гости произносят тосты в честь юбиляра, усердно пьют и закусывают, а Анатолий отпивает из своей рюмки лишь несколько глотков. - Что же это вы совсем не пьете? Здоровье не позволяет? - удивляется кандидат наук. - Работа не позволяет, - улыбается Анатолий. - Имеем ведь дело с микронами, а то и с их долями. С удовольствием посидел бы с вами еще, но, к сожалению, мне пора. Завтра на работу рано. До свидания! - Я надеюсь, что мы еще встретимся, - дружески жмет руку Анатолия кандидат наук. - Вот вам мой телефон. Очень хотелось бы о многом потолковать. - Вы ведь специалист по кибернетике? Может быть, Пронского знаете? - Виталия? - Да, Виталия Сергеевича. - Мы с ним вместе аспирантуру кончали. - Ну, тогда я вам непременно позвоню. 9 Едва Татьяна Грунина заходит в кабинет начальника Корягинского отделения милиции, как уже знакомый ей старшина Пивнев шумно вскакивает из-за своего стола и громко щелкает каблуками: - Здравия желаю, товарищ старший инспектор! Если вы к капитану Нилову, то он выехал на фабрику имени Восьмого марта. Будет часа через полтора. - Нет, я к вам, товарищ старшина. - О, пожалуйста! - И снова щелчок каблуками. - Кстати, я узнал у своих ребят, в каком детективе описан способ... - Спасибо, товарищ старшина, это мне теперь не требуется. Я уже знаю, кто прислал вам то анонимное письмо. Это, по-моему, Оля Кадушкина. - Не может быть! Она же троечница, а письмо написано без единой ошибки. - Ну, во-первых, письмо не такое длинное, чтобы сделать в нем много ошибок, - улыбается Грунина. - А во-вторых, по русскому языку и литературе у нее как раз хорошие отметки. Это мне сообщила библиотекарша. Она даже сказала: "Если бы не успехи по литературе, я бы ей вообще не стала давать так много книг". - О, я ее знаю, она строга! Молоденькая такая, с острым носиком? Ну, так это Зоя Петушкова. - И еще одна просьба: не называйте меня старшим инспектором. У меня ведь такое же звание, как и у вашего начальника. - Извините, пожалуйста, товарищ капитан!.. - А теперь вы вот в чем должны мне помочь, товарищ старшина: показать Олю Кадушкину, но так, чтобы... - Понимаю, товарищ капитан! Сделаем все самым незаметным образом. Я, между прочим, живу почти рядом с Кадушкиными, и мои ребята дружат с Петей и Олей. Старший-то Кадушкин совсем уже взрослый, ему с моими неинтересно. Пошлю сейчас к ним мою дочку Елену, и она приведет к вам Олю. Где бы вы хотели с нею встретиться? Можно было бы и у меня. - Лучше все-таки где-нибудь в другом месте. Я проходила сегодня через ваш городской парк культуры и отдыха... - Верно! Лучше места и не придумаешь. У меня дома телефон, и я сейчас позвоню Елене, попрошу ее пойти куда-нибудь с Олей Кадушкиной через парк. У нас, кстати, куда бы ни идти, все равно парка этого не миновать. Подождите минуточку, товарищ капитан. Пивнев садится за стол своего начальника и набирает нужный ему номер телефона. - Это ты, Петя? А Лена где? А ну-ка дай мне ее... Чего это ты, Леночка, в такую жару дома? С подружкой своей Олей Кадушкиной давно ли виделась? Вчера последний раз. А сегодня?.. Ах, в кино собираетесь! На какой же сеанс, если не секрет? На двенадцать? Но ведь сейчас половина двенадцатого, а ходу туда всего пять минут, если вы в "Космос". Немного погуляете по парку? Ну и правильно, чего вам в такую погоду дома торчать. - Видите, как все ладно складывается, товарищ капитан, - улыбаясь, обращается старшина к Татьяне. - Мы с вами тоже пойдем сейчас прогуляться по парку. Через несколько минут они уже прохаживаются по густым, тенистым аллеям, но не рядом, а на некотором расстоянии друг от друга. Старшина впереди, Татьяна метров на двадцать сзади. И почти тотчас же навстречу им появляются две девочки школьного возраста. Одна полная, чем-то напоминающая своего папу-старшину, а вторая худенькая, небольшого роста, с гладко зачесанными назад негустыми рыжеватыми волосами. Не требуется большой сообразительности, чтобы угадать, которая Оля. - О, папа! - радостно кричит толстушка, бросаясь к старшине. - Вот не ожидала тебя тут встретить! - Здравствуй, Олечка! - здоровается Пивнев с подругой дочери. - Ты иди, Лена тебя догонит, мне нужно дать ей кое-какие поручения. Ничего не подозревающая Оля не торопясь идет по аллее парка в сторону Груниной, присевшей на скамейку. - Здравствуй, Оля, - негромко говорит Татьяна, как только девочка равняется с нею. - Подойди, пожалуйста, ко мне поближе и не бойся... - А я и не боюсь, с чего это вы взяли! - задорно восклицает Оля, с удивлением рассматривая красивую молодую женщину, очень похожую на какую-то киноактрису. - Ну, тогда присядь со мной рядом. А когда девочка садится, Татьяна благодарит ее: - Спасибо тебе, Оля, за помощь, которую ты оказала милиции. Лишь какое-то мгновение Оля недоумевает, но, сообразив, что не случайно, видимо, повстречался с ними Ленин папа - старшина милиции, догадывается, кем может быть эта красивая женщина, и чуть слышно спрашивает: - Вы, наверное, из Москвы? - Да, я инспектор милиции и приехала сюда из-за твоего письма. Где бы мы с тобой могли встретиться и поговорить? У Оли даже не возникает вопроса, как же эта красивая тетя узнала, что письмо написала именно она, Оля. Татьяна сразу как-то внушила ей доверие. Сыграло тут свою роль и присутствие Лениного папы, конечно. - Я могу не пойти в кино, и мы сразу бы... - порывисто произносит она. - Нет, нет, ты обязательно сходи в кино. Оно кончится в половине второго, наверное? - Да, точно в половине второго, даже, может быть, немножко раньше. - Ну, так я ровно в половине второго буду ждать тебя на этой же самой скамейке. Они встречаются снова в час тридцать пять. - Извините, что немного опоздала, - оправдывается Оля. - Я могла бы и точно, но тогда нужно было бы идти очень быстро, а это... - Ты умница, Олечка, - хвалит ее Татьяна. - Давай пройдем вон в ту боковую аллею. По ней, я заметила, почти никто не ходит. Лена что - пошла одна? - Да, папа поручил ей сходить в универмаг. - А теперь расскажи мне, Оля, как ты все это узнала, - просит Татьяна, как только они выходят на боковую аллею, еще более пустынную, чем центральная. - Я имею в виду то, что ты написала в своем письме... - Я понимаю... А как, скажите, мне вас называть? - Меня зовут Татьяной Петровной. - Я понимаю, о чем вы это, Татьяна Петровна. О Тузе, да? - О нем, Оля. Расскажи, пожалуйста, поподробнее, что ты о нем знаешь. Для нас это очень важно. - Ничего почти. Я о нем случайно узнала, когда мама с бабушкой шушукались. Как только тетя Глаша к нам приехала, они все время шушукались о чем-то. Сначала я думала, что это они о тете Глаше, потому что мама считает ее чокнутой. Но бабушка говорит, что она совсем не чокнутая, а только до смерти запуганная братцем своим двоюродным Алешкой, вот этим самым Тузом. - Как же ты это узнала, если они шушукались? - Так ведь они шепотом днем только. А поздно вечером, когда думали, что я уже сплю, говорили громче, потому что спорили. Но я не спала. Это было, когда тетя Глаша уже уехала от нас. Особенно бабушка горячилась. Сердилась на маму, что она тетю Глашу чокнутой считает. "Ты, - говорила она маме, - не знаешь вовсе Лешку. Он, говорит, если и не убил в тот раз Глафиру, то теперь непременно убьет, как только дознается, что она нам обо всем рассказала". Разговор этот был у них еще до прихода к нам Туза... - Он когда к вам приходил? - Вскоре после того, как тетя Глаша уехала. Ночью это было. Мама даже побоялась открывать, а он бабушку попросил позвать, и та ему открыла. Когда вошел, сразу же велел свет потушить и спросил, кто еще дома. Вася с Петей у дяди Гриши тогда гостили. Это на Майские праздники было. Обо мне мама сказала, что я очень крепко сплю. Я и правда сплю крепко, но когда надо... - Ну и что же делал у вас Туз? - не дает Оле отвлекаться Татьяна. - Стал расспрашивать, зачем Глафира приезжала. "Навестить и отдохнуть после болезни", - сказала ему бабушка. Он снова: "Не жаловалась ли на что? Не обвиняла ли кого?" А бабушка у нас хитрющая старушенция. "Какая, говорит, словам ее теперь вера? Рехнулась она совсем от побоев своего изверга супруга. Говорили же мы ей, не выходи за этого пьянчугу. Так нет, люблю, говорит, его... А теперь клянет последними словами. Да и вообще мелет черт те что..." - "Ну, а обо мне, - спрашивает бабушку тот тип, - не говорила ли чего?.." - Ведь "тот тип", судя по всему, твой дядя, - перебивает Олю Татьяна. - Не хочу признавать такого дядю! - с негодованием встряхивает головой Оля. - Я бы такого сама в милицию отвела... - Ну ладно, ладно, девочка, успокойся, пожалуйста. - Нет, не успокоюсь! Я когда вырасту, непременно в инспектора или в следователи пойду, чтобы разоблачать таких и в тюрьму. Для этого небось юридический институт нужно кончать? Вы не могли бы мне помочь туда поступить? - Тебе еще четыре года в школе нужно проучиться, - улыбается Татьяна, проникаясь все большей симпатией к этой смышленой девочке. - А вот когда кончишь школу, постараюсь помочь, если только ты к тому времени не передумаешь... - Да что вы, Татьяна Петровна! Вот если только к тому времени все преступники переведутся, но это, наверное, будет не очень скоро. Как вы думаете? - Да, наверное, не так уж скоро, - соглашается с ней Татьяна. - Однако для того, чтобы поступить в юридический институт, учиться нужно не на одни только тройки... - Я это понимаю, Татьяна Петровна, и постараюсь... - Теперь продолжим наш разговор. Ну и что же ответила бабушка на вопрос Туза? - "А что такого могла о тебе говорить Глафира? - спросила его бабушка. - При ее помутненном разуме она тебя и не помнит, должно быть". - И Туз этому поверил? - "Ну ладно, сказал, дорогие родичи. Выгораживаете вы ее или на самом деле все так, у меня нет сейчас времени разбираться, поимейте, однако, в виду: взболтнет если кто, что я у вас был, худо всем вам будет..." И сразу же ушел, ни с кем не попрощавшись. - Ты видела его? - Когда он вошел, то свет у нас еще горел. Мама его зажгла, как только услышала стук в окно. Мы ведь в собственном домике живем. Дедушка сам его срубил перед войной. Он у нас был настоящим человеком... - Я все о деде твоем знаю, Олечка. Знаю даже, что он был награжден солдатским орденом Славы. Отец твой тоже ведь был знатным железнодорожником. Ну и что же ты увидела, когда мама зажгла свет? - Его я увидела, но сразу же закрыла глаза, чтобы он не заметил, что я не сплю. А догадалась, что это он, потому что бабушка шепнула маме: "Лешка это, наверное..." - И ты запомнила, как он выглядит? - Его всякая бы запомнила - такое страшилище! А у меня память на лица очень хорошая. - Вот и опиши его поподробнее. - Ну, во-первых, он очень здоровый... - Высокий? - уточняет Татьяна. - Может быть, и не очень высокий, но сильно плечистый. Таких я только в цирке видела. - А лицо, волосы? - Какие там волосы - безволосый он! Бритый, наверное... Бабушка, правда, сказала маме, что он мог и оплешиветь на нервной почве. Настоящим психом будто бы стал. А морда у него вся как есть бородатая и вроде рыжая. - Как ты узнала, что кличка его "Туз"? - Это бабушке откуда-то известно. И о том, что беглый он, тоже. Наверное, от бабушкиной сестры, матери Алешки. - Где его мать живет, знаешь? - В соседнем районе. Рогачевским называется. Километров тридцать отсюда. - Ну, спасибо тебе, Оля, большую услугу ты нам оказала. Но о встрече со мной ты никому... - Да что я - маленькая, что ли! Сама понимаю. Если вам еще понадоблюсь, то я с удовольствием... - Спасибо, Олечка. ...Выслушав просьбу Груниной, капитан Нилов вызывает к себе старшину Пивнева. - Кого бы нам пригласить понятыми, Илья Ильич, для опознания Олей Кадушкиной фотографии Каюрова? - Ну, во-первых, ее классную руководительницу Долгушину, - предлагает старшина. - Она человек вполне надежный во всех отношениях. И еще я бы порекомендовал библиотекаршу Зою Петушкову. Татьяна Петровна, кстати, с нею уже знакома. - Не возражаете, Татьяна Петровна? - спрашивает Нилов Грунину. - Не возражаю. Некоторое время спустя, когда Оле Кадушкиной в присутствии понятых Татьяна показывает три фотографии, девочка не сразу решается, на какую же ей указать. Грунина хорошо понимает ее затруднение и терпеливо ждет. Оля не знает ведь, что для опознания полагается предъявлять фотографии сходных по внешности лиц. К тому же видела она Каюрова бритоголовым и бородатым, а тут он с пышной шевелюрой и безбород. Татьяна не очень даже уверена, что девочка его опознает. А Оля, помедлив немного, решительно указывает на его фотографию. - Вот он! - И у тебя никаких сомнений, что это именно он? - спрашивает ее Татьяна. - Никаких. У него глаза очень злые и нос, как у хищной птицы. 10 Уже поздно, пора бы ложиться спать, завтра ведь рано вставать, а Олег все читает и записывает в свой блокнот разные цифры и цитаты. Когда комсорг цеха поручил ему быть агитатором в инструментальном, он даже разозлился: - Да что вы все на меня одного! Я и бригадир, и член штаба оперативного отряда, и в общественном конструкторском бюро... - Ладно, не перечисляй, сам все многочисленные твои обязанности знаю, - остановил его комсорг. - Но ведь ты же самый грамотный комсомолец в инструментальном... - С каких это пор стал я самым грамотным? А Гурген Друян, который на третьем курсе станкоинструментального? Да и Анатолий Ямщиков поэрудированнее меня... - Ты еще Андрея Десницына забыл назвать, - усмехнулся комсорг. - Он ведь кандидат богословия. - А ты не смейся над ним. Он достоин всяческого уважения, к тому же на втором курсе философского... - Ты тоже на философском. Но дело даже не в этом Гурген горяч. Если ему зададут каверзный вопрос, он может послать сам знаешь куда. - Когда надо, я тоже могу послать... - Так когда надо, а он когда и не надо. Анатолий тоже вспыльчив и не считает нужным объяснить того, что, по его мнению, каждый сам должен знать. Поэтому лучшего агитатора, чем ты, пока не вижу. Попробуй проведи две-три беседы, трудно будет - поищем кого-нибудь другого. И вот Олег Рудаков провел уже несколько бесед и не только не попросил замены, но и честно признался комсоргу: - Оказывается, все это чертовски интересно! Не знаю, как для тех, кто меня слушает, а для меня лично все это очень интересно. - Я же знал, что эта работа именно для тебя, - похлопал его по плечу комсорг. - Ты прирожденный агитатор. Если хочешь знать, я часто сам прихожу тебя послушать. И еще одна у тебя заслуга - умеешь ты как-то и других для своих политбесед привлечь. Ямщикова очень ловко втянул вчера в разговор. Я и не знал, что он такой знаток кибернетики. А Патер? Интереснейшие вещи рассказывал о последнем Ватиканском соборе и приспособлении католицизма к современному миру. И особенно большое тебе спасибо за то, что организовал в цехе беседы Груниной по правовым вопросам. Какая все-таки она красивая! Валя Куницына уверяет, будто все вы в нее повлюблялись. - А что, нельзя разве? - Не в рабочее время, однако, - рассмеялся комсорг. - И лучше бы все-таки в своих заводских девчат... Вспоминая теперь этот разговор, Олег грустно улыбается. В какой-то мере Валя, может быть, и права... А где сейчас Грунина? Целую вечность, кажется, не виделся с нею. Уехала куда-то и не попрощалась даже. Потом, правда, сам начальник ее позвонил. Сообщил об отъезде Татьяны и поинтересовался, как ведет себя Грачев. А ведет он себя вполне нормально. Вопросы даже задает на политбеседах. Спросил вот сегодня: правда ли, что в капиталистических странах происходит обуржуазивание пролетариата? Удивляться такому вопросу нечего. Сейчас об этом вся западная печать и радио трезвонят. Олег ответил ему, по правде говоря, не очень убедительно, общими словами. Это и других не удовлетворило. Надо будет завтра объяснить поконкретнее. Вот он и сидит теперь, готовится... И вдруг дверной звонок чуть слышно - дзинь!.. Кто же это так поздно? На носочках, чтобы не разбудить родителей, Олег идет в коридор. Заглядывает в дверной глазок. Да это же Толя Ямщиков! Вот уж кого не ожидал! - Ты что так поздно - случилось что-нибудь? - тревожно спрашивает его Олег. Ему кажется, что Ямщиков не очень твердо стоит на ногах. На лице его блаженная улыбка. - Да ты пьян! - невольно повышает голос Рудаков. - От тебя, как из винной бочки... Но тут он замечает, что из левого угла рта Анатолия струится кровь. Кровоточат и ссадины на скулах. В темных пятнах крови белая сорочка. - Не пьян я, не пьян! - энергично мотает головой Анатолий. - Немного выпил, правда, но не пьян. А вид такой потому, что на нас напали... - Ладно, проходи поскорее, - торопит его Олег. - И не шуми, стариков моих разбудишь. Проводив Анатолия в свою комнату, Олег присматривается к нему внимательнее и обнаруживает, что не только сорочка, но и брюки его выпачканы грязью и даже разорваны в нескольких местах. Выражение лица, однако, не пьяное вовсе, как показалось Олегу в коридоре, а какое-то восторженное. - Объясни теперь толком, что с тобой произошло, если, конечно, в состоянии? - строго спрашивает Олег Ямщикова. - Что значит - если в состоянии? - удивляется Анатолий. - Я потратил много сил и очень устал, но я никогда еще не был в лучшем состоянии, чем сейчас. Да знаешь ли ты, что мы с Патером совершили только что почти подвиг! Мы, как два д'Артаньяна... Да, именно как два д'Артаньяна, хотя Патеру, как бывшему богослову, казалось бы, больше подходила роль рассудительного Арамиса. Мы сделали с ними то, что было бы под силу только двум д'Артаньянам - мы расшвыряли их и обратили в бегство... - Ничего пока не понимаю, кого вы расшвыряли? - Ну ладно, расскажу тогда все по порядку, отведи только сначала меня куда-нибудь, чтобы я мог умыться. И дай йоду залить боевые раны. Вернувшись из ванной комнаты, Анатолий удобно располагается в любимом кресле Олега и уже более спокойно продолжает свой рассказ: - Знаешь ли ты, где мы были сегодня? Я и Патер. У Грачева! Он пригласил нас отпраздновать получение аттестата зрелости его сестрой Мариной. Девушка, над которой мы шефствовали, когда ее братец отбывал срок за частнопредпринимательскую деятельность. Эта маленькая Маринка знаешь какой теперь стала!.. Короче говоря, встретившись с нею сегодня, я, как говорится в старинных романах, прямо-таки потерял голову! - Ведь ты совсем недавно говорил мне, будто влюблен в Татьяну Петровну Грунину... - Да, был, это верно, но как? Как влюбляются в красивую актрису из заграничного кинофильма. Романтично, но не реально. А тут живая, настоящая, чертовски симпатичная девчонка! От нее все там были без ума. Даже Патер... - Не ври, Патер влюблен в свою Беатриче - Анастасию Боярскую. - Да, он давно, еще до отречения, влюбился, в Настю, но это не помешало ему оценить достоинства Марины. Зато эти лопухи, ее школьные друзья, прямо-таки... Но, в общем-то, они хорошие ребята, а вот еще два типа, которых пригласил, видимо, уже сам Грачев, эти прямо-таки ошалели. Сначала еще ничего, только глаз с нее не сводили, а потом, когда поднабрались... - Но ведь и вы с Патером не один только чай там пили? - Я этого и не скрываю. Патер хоть и непьющий, но за здоровье Марины и за ее аттестат выпил пару рюмок. Я уложился в свою норму - три... Ну, может быть, на этот раз четыре рюмки... - Кто там был еще? Не было разве подруг Марины? - Наверное, были, но я никого, кроме нее, не видел... - А подрались вы там, конечно, из-за Марины? - Ни с кем мы там не дрались. Это потом, на улице, когда мы пошли домой. За углом нас уже поджидали те два типа, приятели или знакомые Грачева. С ними еще двое неизвестных нам. В гостях у Грачевых их не было. Один из них показался мне похожим на того, что огрел меня в прошлом месяце бутылкой. Вот тут-то и началась баталия... Видел бы ты, как Патер от них отбивался! Обязательно нужно вовлечь его в нашу народную дружину... - Как бы тебя самого после такой баталии из нее не выставили, - хмуро прерывает Анатолия Олег. - За что? За самооборону? Выходит, нам нужно было позволить избить себя? - Как же вы все-таки выстояли двое против четверых? - Что значит - выстояли? Мы не только выстояли, мы обратили их в позорное бегство. - А Патера ты где оставил? - Нам удалось поймать такси. Патера я довез до его дома, а сам поехал к тебе. Мне захотелось сразу же все тебе объяснить, и именно сегодня. Завтра, увидев наши физиономии, ты бы черт знает что о нас подумал. У меня-то еще ничего, а вот у Патера здоровенный синяк под глазом... Несколько минут длится неприятное для Ямщикова молчание. По хмурому лицу Рудакова он видит, что тот не в восторге от их ночного похождения. - Если ты обратил внимание, - произносит наконец Олег, - я тебя спокойно выслушал и даже постарался понять. Послушай же теперь и ты меня. Не хотел я пока тебе этого говорить, но, видно, надо, чтобы ты вел себя осмотрительнее. - А что такое?.. - Не перебивай! - недовольно машет на него рукой Олег. - Татьяна Петровна меня предупредила, что Грачев хоть и с хорошими отзывами отбыл срок в колонии, но едва ли исправился. Он, наверное, из тех, у которых это на всю жизнь. К тому же у него есть, видимо, босс, который держит его в страхе и повиновении. Действует он, по всей вероятности, по его указке и вас с Патером пригласил на праздник Марины, конечно, не случайно. - Но Марина тут ни при чем. - Да, может быть. Скорее всего, она такое же орудие, а вернее, - слепое орудие в руках грачевского босса, как и ее брат. А вы с Патером, похоже, зачем-то ему понадобились. Мы, правда, полагали, что его мог интересовать главным образом Маврин... - Грачев приглашал и его, но он без Вари не захотел, а Варя наотрез отказалась. Она боится, как бы Вадим снова... - Она умница, - хвалит Варю Олег. - Вадим ведь в свое время много крови ей попортил... - Ну хорошо, - нетерпеливо перебивает Олега Анатолий, - допустим, что все так. Мы, может быть, и в самом деле нужны зачем-то Грачеву и его таинственному боссу, но зачем же было на нас нападать? Хорошо еще, что мы постояли за себя, а то они могли бы нас и искалечить... - Я думаю, - убежденно замечает Рудаков, - это получилось уже не по сценарию Грачева и его босса. Их подручные, наверное, уже по своей инициативе хотели вас как следует проучить. И, думается мне, из-за Марины. - Да, может быть... - вздыхает Анатолий. - Но от Марины я ни за что не отступлюсь! - Опять ты о ней! - Да, опять, и буду так о ней всегда!.. К замыслам братца своего она никакого отношения не имеет. Ни минуты не сомневаюсь в этом. Между прочим, она собирается на наш завод, в заводское профтехническое училище... - А вот это уже хорошо. - Это очень хорошо! - восклицает Анатолий. Помолчав, он добавляет: - Когда я впервые был влюблен, а было это еще в школьные годы... - В третьем классе, наверное? - смеется Олег. - Нет, в девятом, - не замечая иронии Олега, уточняет Анатолий. - Конечно, та мальчишеская, по существу, любовь не идет ни в какое сравнение с этой. Но тогда я именно по-мальчишески собирал и записывал афоризмы о любви. Память у меня сам знаешь какая. Я их почти дословно и сейчас помню... - Посмотри лучше на часы, видишь, сколько уже? - прерывает его Олег. - Или ты останешься у меня ночевать? - Нет, поеду домой, дед будет беспокоиться. А тебе не мешало бы знать, что от любви к женщине родилось все прекрасное на земле. И сказал это Горький. А Стендаль заметил, что хоть и много страшных злодейств на свете, но самое страшное - задушить любовь. - Твою? - Нет, твою. И не притворяйся, пожалуйста, таким уж равнодушным. Я давно уже заметил, что тебе нравится Таня Грунина. Чего краснеешь-то? - Но ведь никаких надежд, - невольно вырывается у Олега. - Я не записывал никаких афоризмов о любви, но в каком-то из произведений Белинского вычитал, что меркою достоинства женщины может быть мужчина, которого она любит. Разве я для нее такой мужчина? - А какой же? Для меня, если хочешь знать, ты всегда был образцом настоящего мужчины, и я горжусь дружбой с тобой. Да и не только я... - Спасибо, Толя! - порывисто протягивает руку другу Олег. - Но ведь у нее может быть иная мера в оценке достоинств... - Ну, просто противно слушать! - возмущается Анатолий. - Вот уж кого любовь лишила разума, так это тебя! - Хватит, однако, об этом, - устало произносит Олег. - И если ты не хочешь оставаться у меня, то поторопись на метро. 11 На следующий день, встретившись с Андреем Десницыным, Рудаков внимательно присматривается к нему. У него действительно синяк под левым глазом, и выглядит он очень смущенным. Анатолий Ямщиков кое-как замаскировал царапины на своем лице и бодрится больше обыкновенного. Так и сыплет остротами. Но ребят из бригады Рудакова не проведешь, они сразу сообразили, что было какое-то ЧП, однако не подают вида, что догадываются об этом. Зато Грачев невозмутим, как всегда. Деловито склонился над своим верстаком с разметочной и доводочной плитками, тисками и смотровым фонарем. Позади фонаря на специальной площадке аккуратно разложен его рабочий инструмент. "Хороший ведь слесарь. Работает добросовестно и вроде даже с охотой, - думает о нем Рудаков. - Чего еще нужно этому человеку?.." Для Олега это просто непостижимо. А в цеху все идет своим порядком, хотя Рудакову кажется, будто инструментальщики сегодня сдержаннее обычного. Не говорят так громко, как всегда, и, кроме Ямщикова, никто не балагурит. Даже Гурген не ругается по-армянски, когда роняет что-нибудь на пол или не находит нужного ему инструмента. А может быть, Олегу кажется только, что сегодня все полно какого-то особого значения?.. За несколько минут до обеденного перерыва в помещении мастера цеха (Рудаков все еще замещает его) раздается звонок. - Здравствуйте, Олег! - слышит он голос Татьяны. - Это Грунина. Вернулась только вчера, и притом очень поздно, поэтому не смогла позвонить. - Я очень рад, Татьяна Петровна, что вы наконец-то!.. - А я должна сообщить вам кое-что не очень радостное. У Олега сразу замирает сердце от недоброго предчувствия. - Сегодня ночью, - продолжает Грунина, - на Конюховской улице убит ударом ножа в спину некто Бричкин - девятнадцатилетний, нигде не работающий парень. Участковому инспектору удалось установить, что был он до этого в гостях у Грачевых. Выяснилось также, что находились там и члены вашей бригады: Ямщиков и Десницын. Известно ли вам что-нибудь об этом? - Известно, Татьяна Петровна. Ямщиков был у меня вчера, возвращаясь от Грачева. - У вас перерыв через четверть часа? Ну, так я к тому времени буду на заводе. Встретимся у комсорга вашего цеха. - Знаете, как мы все по вас соскучились! - взволнованно говорит Олег, когда они с Татьяной остаются одни в комнате комсорга. Он, конечно, понимает, что время для такого разговора не очень подходящее, но ничего не может с собой поделать и робко смотрит в глаза Татьяны, страшась увидеть в них осуждение. А она спрашивает: - Все или вы лично? - В общем-то, все, а я, наверное, больше всех... Но тут в дверях появляется комсорг, выходивший в соседнюю комнату, чтобы по просьбе Груниной послать кого-нибудь за Ямщиковым и Десницыным. - Сейчас придут, - сообщает он Татьяне. - Однако они тут явно ни при чем. Я представить себе не могу, чтобы это кто-нибудь из них... - Я тоже не думаю, что это дело их рук, - успокаивает его Татьяна. - Кто убил Бричкина, нам пока неизвестно. Бесспорно лишь то, что он был сильно пьян. А напился у Грачева. Его сестра Марина получила аттестат зрелости. Вот они и отпраздновали это событие. Были в тот вечер в гостях у Грачевых и Ямщиков с Десницыным. Прокуратура уже возбудила дело об убийстве Бричкина, а мне поручено произвести неотложные следственные действия. Поэтому придется допросить тут у вас сначала Ямщикова, а потом Десницына. - А Грачева? - спрашивает Рудаков. - Его, конечно, тоже, но уже после них. Но вот и Ямщиков! Вы нас оставьте, пожалуйста, наедине. - О, Татьяна Петровна, наконец-то вы!.. - радостно восклицает Анатолий, но, сообразив, что разговор с нею будет, видимо, официальным, смущенно извиняется: - Простите, пожалуйста... Вы, наверное, будете меня допрашивать о драке с этими подонками, и потому всякие эмоции с моей стороны, конечно, неуместны. - Да, к сожалению, разговор будет официальным, - сдержанно улыбается Грунина. - Что поделаешь - таков закон. Расскажите мне об этой драке поподробнее. Ямщиков теперь уже гораздо спокойнее и обстоятельнее сообщает ей все то, о чем так бурно поведал в минувшую полночь своему другу. - А вы не смогли бы описать внешность напавших на вас? - просит Грунина. - Едва ли это мне удастся, - пожимает плечами Ямщиков. - В темноте не разглядел, да и некогда было рассматривать, пришлось обороняться. Ведь их было четверо. Впечатление о них самое общее - этакие гривастые субъекты в доспехах хиппи. - Но двух вы имели возможность разглядеть получше. Они, насколько мне известно, были гостями Марины. - Да я и там на них не очень смотрел - были более приятные для меня лица, - улыбается Анатолий. - А вот этого вы не узнаете? - спрашивает Грунина, протягивая Ямщикову фотографию парня с худым, длинным лицом и локонами средневекового лучника. Ее раздобыл где-то участковый инспектор, обнаруживший труп Бричкина на Конюховской улице. - О, этого помню! Этот действительно был у Марины. Она сказала мне даже, что он самый нахальный из ее "поклонников". И в драке вчерашней участвовал активнее других. А теперь вы скажите, пожалуйста, Татьяна Петровна... Ох, извините меня, ради бога, что называю вас по имени! На допросе это, наверное, не положено, но язык не поворачивается называть вас гражданином инспектором. Ну, а что, скажите, было нам делать: обратиться в бегство или защищаться? - Никто вас за это и не винит. Я просто уточняю картину происшествия, потому что все гораздо серьезнее, чем вы думаете. Не заметили вы в руках напавших на вас парней ножа или другого острого предмета? - Нет, не заметил. Да и не было, наверно... - Почему так думаете? - А потому, что они были страшно разъярены, особенно тот, которого вы мне показали. Даже камень пытался схватить, к счастью, камень этот оказался слишком тяжелым. А будь у парня финка, он бы не задумываясь пустил ее в ход. Его прямо-таки силком уволокли от нас приятели, когда решили ретироваться, видя, что мы за себя умеем постоять - я ведь боксер и самбист, а у Десницына, хоть он и бывший богослов, чертовски увесистый кулак. - Ох, Толя! - вздыхает Татьяна. - Я тоже должна бы вас гражданином Ямщиковым называть, но и у меня язык не поворачивается... А дело-то очень серьезное. Убит ведь этот "самый нахальный поклонник" Марины Грачевой. Всадил ему кто-то нож в спину на той самой улице, где вы дрались. - Что вы говорите! - изумленно восклицает Ямщиков. - Выходит, что подозревать теперь могут и меня и Десницына?.. - Формально - да. - Эти подонки - дружки Бричкина - с удовольствием, конечно, покажут на меня! Двое из этих "дружков" уже находились в отделении милиции за ночной дебош. Они разбили окна в одном из домов на соседней с Конюховской улице и пытались избить прохожего. К тому же оказали сопротивление доставившим их в отделение работникам милиции. Допрашивая их, Грунина не задавала им прямых вопросов, но по косвенным заключила, что об убийстве Бричкина им ничего не известно. Могло оказаться, конечно, что убили его они сами в пьяной драке и потому помалкивали, но, скорее всего, это не их рук дело. Не похоже, чтобы и Грачев имел к этому отношение. Ему не следовало бы тогда приглашать Бричкина в гости, чтобы потом не привлечь этим внимания к себе следственных органов. А не замешан ли здесь Туз?.. Чем больше думала Грунина о причастности Каюрова к убийству Бричкина, тем тверже укреплялась в своей догадке. Но даже если это не Туз и не его подручные, все равно он не упустит теперь случая обвинить в этом Ямщикова и Десницына, а скорее всего - запугать их возможностью такого обвинения... С какой целью, однако? Это Татьяне было не очень ясно, но весьма возможно, с целью шантажа. И ему очень может пригодиться для этого бесследно исчезнувший четвертый участник ночной драки. Все попытки работников милиции обнаружить его были пока безуспешны. Допросила Грунина и Марину Грачеву. Девушка произвела на нее хорошее впечатление. Об убийстве Бричкина ей тоже ничего не было известно. О самом Бричкине она сказала: - До седьмого класса мы учились с ним вместе. Он и тогда не давал мне житья своим ухаживанием. И даже когда его исключили из школы за вечную неуспеваемость и хулиганство, продолжал ко мне приставать и отвязался только после того, как я пригрозила пожаловаться на него брату. Задала Грунина Марине несколько вопросов и о брате. - Знаете, - задумчиво ответила ей Марина, - по-моему, он кое-чему все-таки там научился. Я исправительную колонию имею в виду... Не то чтобы совсем уж, но и не тот теперь, что был. Во-первых, пить бросил. Работа, говорит, у меня такая, что либо кончай пить, либо переходи на другую, по меньшему разряду и не с тем заработком. С микронами ведь дело имеет, а с ними нужна твердая рука. - Так совсем и не пьет? - не очень поверила ей Грунина. - В сравнении с тем, что было, так почти совсем. И вообще стал, по-моему, над многим задумываться... Вот если бы только не дружки его прежние! - тяжело вздохнула Марина. - А что за дружки? Собутыльники? - Если бы только собутыльники! - снова вздохнула Марина, но чувствовалось, что ничего больше об этом не скажет, и Грунина решила пока не настаивать. Начиная допрос Десницына, Грунина не смогла удержаться от того, чтобы не сказать: - Вот уж никак не ожидала этого от вас, бывшего богослова... - А я более всего удручен, - с неожиданной для Груниной решительностью восклицает Десницын, - тем, что мне постоянно напоминают о моем духовном прошлом. Разве не ясно вам, что с ним все кончено? А за свой поступок, совершенный прошлой ночью, а готов нести ответственность по всей строгости закона, хотя нисколько в том не раскаиваюсь, ибо поступил, по-моему, как подобает гражданину. К тому же просто не имел права оставить своего товарища в беде. - Вас в этом никто не обвиняет. - Тогда я вас, простите, не понимаю. Чего же вы от меня не ожидали? Того, что обороняться буду, а не уговаривать напавших на нас подонков разойтись с миром? Или в соответствии с учением Христа, когда они ударили меня по левой щеке, я должен был подставить им правую? Нет, гражданин старший инспектор, я вполне сознательно дрался с ними и очень горжусь, что мы с Ямщиковым обратили их в бегство... - А я повторяю, - теперь уже весело улыбаясь, прерывает его Татьяна, - что ни в чем вас не обвиняю. И если хотите знать мое личное мнение - действовали вы, как настоящие мужчины. - Правда? - улыбается теперь и Десницын. - Но я обязана выяснить у вас, как все это происходило. Один из напавших на вас хулиганов был ведь найден минувшей ночью убитым. - Так вот оно что! Тогда я постараюсь вспомнить все поподробнее. В какое время, кстати, произошло это убийство? Примерно около двенадцати? Ну, а мы с Ямщиковым сели в такси в половине двенадцатого. Нет, номера его я не запомнил. Вернее, просто не обратил на него внимания. Но Анатолий разговорился с шофером, которого, как и меня, звать Андреем. Потому, наверное, и запомнилось его имя. В разговоре выяснилось еще и то, что мы были последними его пассажирами. Работа его кончалась в двенадцать. - А не сказал он вам случайно, из какого автопарка его такси? - Нет, этого мы у него не спрашивали... Хотя, позвольте, он, помнится, сам сказал, что ему по пути с Анатолием, который хотел заехать на Автозаводскую улицу к Олегу Рудакову. Пригодится вам это? - Пригодится, Андрей Васильевич. Скорее всего, это такси из девятого таксомоторного, который находится под Автозаводским мостом. Записав все показания Десницына в протокол и подписав его вместе с ним, Татьяна, прежде чем отпустить Андрея, говорит: - А теперь я хочу дать вам совет: если вас будут шантажировать, уверять, что есть свидетели, которые докажут ваше соучастие в убийстве Бричкина, немедленно дайте мне об этом знать. И ничего не бойтесь. - А я и так ничего не боюсь. 12 Рудакову сегодня нелегко проводить политбеседу. Отвлекают тревожные мысли о Ямщикове и Десницыне. Он не сомневается, что они ни в чем не виноваты, но все-таки немного волнуется за них: как-то они там отвечают на вопросы Татьяны Петровны? А беседа становится очень горячей, и больше всех задает ему вопросы Грачев. Он уверяет, что один его знакомый был недавно за границей и, вернувшись, рассказывал, будто там теперь никакой разницы между буржуазией и рабочими не существует. И у тех и у других собственные машины, загородные дома и кое-что иное. Многие инструментальщики только посмеиваются над этими баснями, а он стоит на своем: - Рудаков агитатор, пусть он и объяснит мне, как же все-таки обстоит там с этим дело, чтобы я потом сам мог разоблачать эту брехню, если, конечно, это брехня. - Да при чем тут брехня? - ворчит кто-то. - В Америке действительно многие рабочие на колесах, почти у всех машины. - А почему? - спрашивает Рудаков. - Вот ты и ответь! - выкрикивает Грачев. - Да потому, что положение современного пролетариата, занятого на поточно-конвейерном производстве, требует высокой профессиональной и территориальной мобильности, - отвечает Рудаков. - А ты попроще! - снова подает голос Грачев. - Тут люди грамотные, - усмехается Рудаков, - сами понимают, что прежний фабрично-заводской пролетариат имел дело с универсальным оборудованием, требовавшим большого стажа работы. На таких предприятиях не только рабочие дорожили местом, но и сами их хозяева опасались потери уже обученных кадров. Рабочие этих заводов и фабрик обычно концентрировались вокруг территории своих предприятий и не нуждались в быстром и дешевом массовом транспорте. - А сейчас у них разве не так? - Современному поточно-конвейерному производству крупных капиталистических стран требуется теперь такая рабочая сила, которую можно быстро переподготовить и перебросить с одной работы на другую. Нынешнему капиталистическому конвейеру уже не нужна высокая профессиональная подготовка. Ему необходима лишь устойчивая интенсивность труда, физическая выносливость, способность быстро переключаться на новую работу, внимательность, готовность переносить большие нервные нагрузки. - А при чем же тут автомобили? - все еще недоумевает Грачев. - Вот тебе и раз! - невольно восклицает его сосед. - А как же он без собственного автомобиля приедет свежим на такую работу? - И не в том только дело, - уточняет Рудаков. - Это рабочий уже нового типа, он не очень квалифицирован, но лучше образован. И живет не всегда рядом с производством, а часто за десятки километров. Но так как частный и государственный транспорт обслуживает уже сложившийся, в той местности поток пассажиров, хочешь не хочешь, приходится приобретать собственную машину. В таких условиях это уже не роскошь, не комфорт, а первая необходимость. - А деньги на машину где же взять? - Их приходится с боем вырывать у хозяев поточно-конвейерного предприятия. Да и сами условия такого производства понуждают его хозяев повышать заработную плату своим рабочим, чтобы они имели возможность получать лучшее образование, лучше питаться и отдыхать. Без этого им не выдержать бешеного темпа конвейерного производства, а хозяевам - конкуренцию других предпринимателей. И как ни парадоксально, но именно предприятия с самой высокой зарплатой оказываются ареной наиболее острых классовых столкновений. - А я снова хочу вернуться к машинам, - шумит Грачев. - Выходит все-таки, что не все там нуждаются в машинах. Те, кто работает не на поточно-конвейерном производстве, например. Для них это все же не первая необходимость, а комфорт. - Конкуренция делает свое дело во всей капиталистической промышленности, - отвечает на его вопрос Рудаков. - Более высокий уровень интенсивности труда поточно-конвейерных предприятий постепенно распространяется и на другие отрасли капиталистического производства, перестраивая потребности рабочей семьи. И одна из этих потребностей - мобильность, необходимость иметь свой автомобиль, чтобы не быть привязанным только к ближайшему заводу. - И все-таки не у всех, наверно, такая нужда. - Однако приходится покупать автомобили почти всем. Ведь стоит только одной трети жителей какого-нибудь пригорода купить собственные машины, как местная автобусная линия становится нерентабельной, и компания снимает ее. И тогда две трети населения оказываются вынужденными покупать себе собственные машины (большей частью, правда, уже подержанные), чтобы было на чем вовремя добираться до своего завода или службы. - Там не напишешь жалобу в "вечерку" на плохую работу городского транспорта, - смеется кто-то. - Не пожалуешься в райисполком или Моссовет. В "свободном мире" всех интересует лишь собственная выгода. А Рудаков, заключая беседу: - Вот почему в Америке никого не удивляют безработные, приезжающие за даровой похлебкой на собственных автомобилях. И конечно же, ни о каком обуржуазивали рабочего класса там и речи быть не может. ... - Вот и снова встретились мы с вами, гражданин следователь, - добродушно улыбаясь, говорит Груниной Грачев, вызванный ею на допрос. - Не послушались, значит, моего совета, не пошли в актрисы? Стало быть, работа эта вам по душе. А вот зачем снова допрашивать меня собираетесь, не пойму что-то. Не дозволяется разве отмечать в семейной обстановке такое событие, как получение родной сестрой аттестата зрелости? Компания, не скрою, была веселой. Попели, потанцевали - молодежь ведь. Ну и выпили малость, однако в пределах нормы. Это раньше позволял я себе переборы, а теперь... - О том, каким вы стали теперь, говорить, по-моему, рано, - прерывает Грачева Грунина. - Это "теперь" только еще начинается, и от вас зависит, как оно сложится. Но допрашивать я вас буду не о том, как вы отметили получение аттестата зрелости. - Так в чем же дело тогда? - А дело в том, что один из ваших вчерашних гостей убит этой ночью неподалеку от вашего дома. - Убит?.. - слегка дрогнувшим голосом переспрашивает Грачев. В глазах его растерянность, значит, это новость для него. - Вот уж чего никак не ожидал. Все ведь было очень мирно, никто не перепил. Разве вот только Васька Бричкин? Так он вообще оболтус, несерьезный малый... - Зачем же вы тогда пригласили его на праздник сестры? - Учился он с Мариной в одной школе и был в нее влюблен еще со школьной скамьи, как говорится. Так это с ним, наверное, случилась беда? Его это убили?.. - Да, его. - Но кто? Кому этот жалкий забулдыга мог стать поперек пути? - С вашей помощью я и хотела бы это выяснить. Когда он ушел от вас? - Около одиннадцати... В общем-то, я сам его выпроводил. Решил, что ему уже хватит. Со своим корешем Филькой Паниным он и ушел. Этот Панин может вам, пожалуй, больше моего теперь помочь. Они с Бричкиным закадычные друзья. - А когда разошлись остальные гости? - Примерно через четверть часа. Перечислить, на верное, нужно, кто был у меня? Пока Грачев называет фамилии своих гостей, Грунина торопливо думает: "Похоже, что он действительно ничего не знает об этом убийстве. Чистая случайность, что оно произошло, или, может быть, Каюров решил избавиться от такого "неуправляемого" помощника, как Бричкин? Скорее всего, было у них в ту ночь бурное объяснение. Не так, видно, вел себя Бричкин у Грачева, и особенно потом, на улице, как ему предписывалось. А Каюров вспыльчив... Может быть, и не хотел убивать, а только проучить. Ну, а теперь сложившуюся ситуацию он, наверное, постарается использовать для запугивания Ямщикова и Десницына..." - Вот и все, что я могу вам сообщить, гражданин старший инспектор, - заканчивает свои показания Грачев. - И совершенно чистосердечно, безо всякой утайки. А что касается убийства Бричкина, то ни малейшего представления не имею, кто бы мог это сделать. Безобидный был малый... - И никогда ни с кем не дрался? - Ну кто же из мальчишек не дерется? Дрался, конечно. Это ведь у них почти спорт. - Мальчишке этому было, однако, уже около двадцати. К тому же за подобный вид спорта, как мне достоверно известно, он имел несколько приводов в милицию. Не мог он подраться с кем-нибудь, покинув ваш дом? - Был навеселе, и потому не исключено... - А приревновать Марину вашу к кому-нибудь у него не было оснований? - Какие же основания? Она вообще ухаживанием его пренебрегала. Помнится, даже просила меня как-то шугануть его от нее. - Ну, тогда вопросов к вам больше не имею, - заканчивает допрос Татьяна, а сама думает: "Значит, нет у него пока желания набросить тень подозрения на Ямщикова. Напротив, выгораживает вроде. Не упомянул даже, что Бричкин пытался схватиться с Анатолием из-за Марины у него в доме". 13 Олегу Рудакову очень хочется встретиться с Груниной, но об этом нечего сейчас и думать. Убийство Бричкина добавило ей хлопот, и она, конечно, не располагает свободным временем. Однако после допроса Грачева Татьяна сама заходит в комнату общественного конструкторского бюро, надеясь встретить там Пронского. Ей все еще не верится, что он всерьез предложил инструментальщикам сконструировать механическую ищейку. Увидев Виталия в окружении инструментальщиков, она отзывает его в сторону. - Здравствуй, Виталий! Ты, значит, решил окончательно заморочить им головы электронной собакой? - Почему заморочить? Я с ними об этом совершенно серьезно. К тому же не обещаю, что соорудить кибернетическую ищейку будет легко. И все-таки Татьяна не верит в серьезность его замысла. - А вы как к этому относитесь? - спрашивает она подошедшего к ним инженера-электроника. - Я имею в виду фантастическую идею Пронского. - Замысел Виталия Сергеевича, конечно, очень смелый, - осторожно отвечает на ее вопрос электроник, тоже еще довольно молодой человек. - Боюсь даже, что слишком... - Я отвечу вам на это вот какими словами, - самодовольно улыбается Пронский. - "Нужно иметь храбрость поверить в свои убеждения, иначе самое интересное, что могло прийти вам в голову, у вас из-под носа заберут другие, более отважные духом". Хоть это и не мои слова, но я их вполне разделяю. Так как Пронский говорит довольно громко, к нему подходят инструментальщики, члены конструкторского бюро, окружая его и Татьяну тесным полукольцом. Анатолий Ямщиков иронически произносит: - Еще бы вам не согласиться со словами основателя кибернетики Норберта Винера! - А почему все здесь говорят только о кибернетике и электронике? - спрашивает Пронского Друян. - Вашу синтетическую овчарку, как я это себе представляю, можно создать лишь по законам такой молодой науки, как бионика. - Какой молодой науки, Гурген! - восклицает Ямщиков. - Академик Капица сказал: "Бионику часто называют молодой наукой. Это неверно. Ведь еще господь бог занимался бионикой, создавая людей по образу и подобию своему". - Я вижу, вы все тут большие эрудиты, - теперь уже не столь самоуверенно улыбается Пронский. - Э, какие там эрудиты! - пренебрежительно машет рукой Гурген. - Просто почитываем кое-какую научную и техническую литературку. - В "Творце и роботе" у Винера много остроумных мыслей, - замечает молчавший до сих пор Рудаков. - Он считает, что бог создал дьявола, чтобы было с кем вести увлекательную игру с риском проиграть - дьявол ведь, как известно, искусный мастер интриг. Отсюда Винер делает вывод, что человек, конструируя машины, с которыми он тоже ведет игру, соперничает с богом, становясь почти таким же творцом. - Станем и мы с вами творцами, если нам удастся сотворить самообучающуюся, а вернее самоусовершенствующуюся собаку, - продолжает мысль Рудакова Пронский. - Которая будет совершать свой поиск методом проб и ошибок? - спрашивает Гурген. - Этот способ перебора возможных вариантов хоть и приводит в конце концов к правильному решению, - уточняет Пронский, - не очень, однако, эффективен. Поэтому мы будем вести перебор вариантов не постепенным приближением к верному решению, а скачками. - Кажется, это называется эвристическим программированием? - замечает Ямщиков. - Но не это сейчас главное, - вмешивается в их спор электроник. - Главное - это принципиальная возможность осуществить замысел Виталия Сергеевича... - С этого мы и начали в прошлый раз наш разговор, - поворачивается к нему Пронский. - Я, помнится, привел вам слова автора книги "Проблема узнавания" Бонгарда, который сказал, что создание роботов, сколь угодно близко имитирующих поведение человека (а я добавлю от себя: тем более животного), не противоречит никаким известным в настоящее время законам природы. Так что никакой мистики и несбыточной фантастики в замысле моем нет. Он бросает испытующий взгляд на Татьяну, но она, уже не слушая его, направляется к выходу. До ее слуха доносятся лишь слова Ямщикова, обращенные к Маврину: - Что-то ты, Вадим, понурый какой-то сегодня? Не блеснул, как всегда, остроумием, ни единого слова даже не вымолвил... Да, Маврин сегодня действительно озабочен чем-то. Это заметила и Татьяна. Чего бы это? С тех пор как он женился на Варе Кречетовой, с лица его редко сходила блаженная улыбка. А поженились они сравнительно недавно, как только получили квартиру. Выйдя с завода, Татьяна останавливается возле кафе, построенного заводскими комсомольцами по собственному проекту и названного очень просто - "Наше кафе". Обслуживается оно тоже комсомольцами на общественных началах. А так как помещение его очень маленькое, всего на пятьдесят человек, то пользуются им различные цеха завода по очереди, и главным образом по пятницам, соревнуясь друг с другом в придумывании оригинальных программ. На одной из таких "пятниц" Татьяна уже побывала. Пригласили ее комсомольцы инструментального цеха. Кафе хоть и считалось комсомольским, гостями его были и пожилые рабочие. Однако право быть приглашенным требовалось заслужить. К заслугам же относились не только выполнение производственной нормы, но и "праведный образ жизни", как в шутку говорили заводские комсомольцы. И уж конечно, в "Наше кафе" не проникал ни один любитель выпить. Кстати, спиртных напитков в нем вообще не было, лишь чай и кофе разнообразнейших сортов и способов приготовления. На первом таком вечере все пили чай и кофе под органную музыку Баха, записанную на магнитофонной ленте Олегом Рудаковым с его краткими пояснениями. И хотя они не всегда соответствовали замыслам Баха или той трактовке его замыслов, какую давали им знатоки органной музыки, зато были по-своему интересны и оригинальны. Заглянув в широкие окна "Нашего кафе", Татьяна замечает там Варю Кречетову. Она, правда, теперь уже Маврина, но все по-прежнему называют ее Кречетовой. - Здравствуйте, Татьяна Петровна! - увидев Грунину, радостно кричит в открытое окно Варя. - Заходите, пожалуйста! Торопливо распахнув стеклянную дверь, она выбегает на улицу и берет Грунину под руку. - Вы очень-очень мне нужны, Татьяна Петровна! Давайте присядем вот тут в уголке, чтобы нам не мешали. - Похоже, что у вас что-то интересное затевается? - спрашивает Варю Грунина. - Вон и Валя Куницына, и еще девушки из инструментального. - Готовим вечер. Нам в этом кандидат философских наук Боярская помогает. Помните, я вам о ней рассказывала? Это та самая, которая помогла Андрею Десницыну от бога отречься. Вечер назначен на пятницу. Хорошо бы, если бы и вы чего-нибудь подсказали. Но об этом потом. Вы моего Вадима сегодня не видели? Каким он вам показался? - Случилось разве что-нибудь? Почему вы так встревожены? - Ох, боюсь я, что может что-нибудь случиться! - грустно вздыхает Варя. - Видно, тот жуткий мир, из которого он вырвался, снова его... Нет, нет, пока ничего! Но со вчерашнего вечера он уже не совсем тот... - Да не волнуйтесь вы так, Варя. Расскажите-ка все, как говорится, по порядку. - Никакого тут порядка - все перемешалось! Но, в общем-то, началось, видимо, с того, что Вадим отказался пойти в гости к Грачеву. И тогда тот ему сказал: "Это не я, это Туз велел тебя пригласить". А вы ведь сами, наверное, знаете, кто такой этот Туз. - И Вадим сам вам все это рассказал? - уточняет Татьяна. - Я имею в виду разговор его с Грачевым. - Ну да, как же! Силком я это из него вытянула. Слово, однако, пришлось дать, что в милицию об этом не заявлю. - Но ведь я тоже из милиции... - Вы для меня не милиция, вы мой друг. И не сомневаюсь, что подскажете, как нам быть. Похоже, что этот Туз не оставит теперь Вадима в покое. Зачем-то он ему понадобился... - А почему Вадим не решился мне сам об этом рассказать? - Считает, что такого опытного бандита вам не просто будет поймать. Если же Туз дознается, что Вадим вам о нем рассказал, то тогда... Не думайте, однако, что это он за себя так испугался. Опасается, как бы Туз или дружки его чего-нибудь мне не сделали... - А чем Вадим объяснил Грачеву свой отказ пойти к нему в гости? - Тем, что не пустила. - Не думаю, чтобы это объяснение удовлетворило Туза, - задумчиво покачивает головой Татьяна. - Что же Вадим собирается делать дальше? - Не знаю... Наверно, и сам еще не решил. Но я его одного теперь ни на минуту не оставляю. Из конструкторского бюро он зайдет за мной сюда. Домой мы поедем вместе. - Ого, какая вы храбрая! - улыбается Татьяна. - Уж во всяком случае, в обиду его никому не дам! - решительно вскидывает голову Варя. - Мы ведь сегодня должны были пойти в гости к дяде. Он пригласил нас к себе еще на прошлой неделе. Вадим был так счастлив, с таким нетерпением ждал этого дня... И вот вдруг объявил мне утром: "Знаешь, Варюша, лучше нам не ходить к нему пока".- "Да ты что!" - изумилась я. "Не могу, говорит, честно смотреть ему в глаза. Опять у меня такое состояние, как тогда, когда должен был проникнуть к Леониду Александровичу по поручению Корнелия. Был я, правда, в то время простой пешкой в его руках, но и теперь меня не покидает предчувствие, что снова придется выведывать что-то в доме твоего дяди". И вы знаете, может быть, он и прав... В общем, я не стала настаивать, дядя сразу бы заметил его испуганные глаза... Вся надежда теперь только на вас, Татьяна Петровна. - Я постараюсь сделать все возможное, - обещает Татьяна, - нужно только, чтобы Вадим ставил меня в известность обо всех заданиях Туза, если тот от него что-либо потребует. - Я обязательно постараюсь его уговорить. А как нам сообщать вам об этом? Татьяна быстро записывает номера своего служебного и домашнего телефонов на листке блокнота и протягивает Варе. А к ним уже подходит Валентина Куницына, невысокая, худенькая, миловидная - одна из лучших разметчиц инструментального цеха. Создание этого кафе - в значительной мере ее заслуга. В те дни, когда переходит оно в распоряжение инструментальщиков, Валя не покидает "Нашего кафе", пока внутреннее убранство и все детали замысла не достигнут почти такой же микронной точности, как и разметка деталей, которые проходят через ее руки в инструментальном цехе. - Ну, что вы тут уединились? - укоризненно говорит она Татьяне Петровне и Варе. - Нам так нужен ваш совет, Татьяна Петровна. Хотим серьезно поговорить в нашу "пятницу" о модах и их причудах. Попытаться найти закономерность в их стихии. Валя учится в заочном художественном институте и очень начитанна. Грунина имела возможность убедиться и в ее хорошем вкусе. - А о каких модах? - спрашивает ее Татьяна. - О дамских, конечно. - Ну, тут я вряд ли чем-нибудь смогу помочь вам, - беспомощно разводит руками Грунина. - Они, по-моему, вне всякой логики и здравого смысла - сплошная стихия. - А мы хотим все-таки попробовать обуздать эту стихию, - задорно вскидывает голову Валя. - И вы могли бы нам в этом помочь, Татьяна Петровна. - Ох, боюсь, что вы переоцениваете мои возможности, - вздыхает Татьяна. - Но я постараюсь оправдать ваши надежды, только не сегодня. Если вас устроит, я заеду к вам завтра. - Да, пожалуйста, мы очень вас просим, и хорошо бы в это же время. Мы все после работы - прямо сюда. - Постараюсь, - обещает Татьяна. Оставшись вдвоем с Валей Куницыной, Варя спрашивает ее, понизив голос: - Ну, а с Анатолием у тебя как? - А никак. - Даже в кино не ходите? - Даже... Варя вздыхает. - Ты-то чего так переживаешь? - удивляется Куницына. - Было разве у меня с ним что-нибудь? - Но ведь могло же... - Могло, да не было, и очень тебя прошу, никогда больше не спрашивай меня об этом. 14 Профессор Леонид Александрович Кречетов плохо чувствует себя в последние дни. Ничего вроде не болит, а настроение подавленное. Наверное, оттого, что не ладится работа. Хотел популярно изложить некоторые свои научные идеи для молодежного журнала, но без формул и математических расчетов ничего пока не получается. Все выглядит упрощенно, примитивно... Да и статью для научного журнала тоже придется переделывать, хотя в ней не нужно ничего адаптировать. Тем, кому она адресуется, язык чисел и формул понятнее образных сравнений и метафор, лишь бы только расчеты были точными, безошибочными. Он ведь не Эйнштейн, который мог сказать, что заслужил право совершать ошибки. Вспомнив эту шутку великого физика, Кречетов откладывает в сторону рукописи и по давней привычке начинает торопливо шагать по своему кабинету. Наблюдая за ним в такие минуты, кто-то из его друзей сказал однажды: "Это похоже на попытку сбежать от самого себя". А Леонид Александрович, вспомнив Эйнштейна, уже не может не думать о нем. Как мудр и остроумен был этот человек! Да, он ошибался в своем отношении к квантовому принципу, но разве еще кто-нибудь из противников этого принципа мог с таким чувством юмора, как Эйнштейн, заявить одному из творцов квантовой механики Максу Борну: "Ты веришь в играющего в кости бога, я - в полную закономерность в мире объективно сущего". А бог, которого Эйнштейн нередко поминает в своих статьях и беседах, разве это тот всевышний, которому поклоняются религиозные люди? В отличие от слепо верующих в предначертанность всего сущего, Эйнштейн чувствовал себя пронизанным ощущением причинной обусловленности происходящего. Для него будущее было не менее определенно и обязательно, чем прошедшее, а религиозность великого физика, по глубокому убеждению Леонида Александровича, состояла лишь в восторженном преклонении перед гармонией законов природы. Сказал же он как-то, что самое непонятное в мире - это то, что он понятен. - Мир, правда, не очень-то понятен, однако безусловно познаваем, но ох с каким трудом даются эти познания! - невольно вздыхает Леонид Александрович. Сегодня ему трудно сосредоточиться на какой-нибудь одной мысли. Раздумье о научных проблемах то и дело перемежается воспоминаниями о разных мелочах, незначительных происшествиях минувшего дня. Вот опять пришел на память дверной замок, который безотказно служил ему многие годы и закрылся сегодня утром легко и бесшумно, как всегда, а вечером, когда Леонид Александрович вернулся из института, долго не хотел открываться. Скорее всего, испортилось в нем что-то... Какие, однако, имеются детали в таком бесхитростном замке? Тот, что в двери Леонида Александровича, называется врезным - это профессор Кречетов знает точно. Ему известно также, что врезные бывают пружинными и, кажется, сувальдными. У него - пружинный. А вот какие же в нем детали? Спросили бы профессора Кречетова, специалиста по тончайшей физике нейтрино, об устройстве сцинтилляционного счетчика или водородной пузырьковой камеры, он без запинки перечислил бы все основные детали сложнейшей их аппаратуры, но простейший, элементарнейший в сравнении с ними дверной замок, пользоваться которым приходится ежедневно, для него почти загадка. А ведь в сопоставлении со счетчиками элементарных частиц он как одноклеточное против млекопитающего... Нужно будет все-таки вытащить как-нибудь этот заартачившийся замок из двери и заняться его анатомией. А сейчас следовало бы, пожалуй, пригласить слесаря из домоуправления, пусть бы он посмотрел, что там с ним такое. Похоже, что пытался кто-то открыть его другим ключом или отмычкой. Ну, а кто же мог это сделать - грабитель?.. Сама мысль об этом кажется Леониду Александровичу нелепой. Сколько он тут живет, ни разу ни у него, ни у соседей не было оснований тревожиться за свое имущество. Никто на него не покушался. Да у профессора Кречетова и не было ничего такого, что могло бы привлечь воров. Разве только библиотека, но такие ценности не для рядовых грабителей. Ну, а если серьезно, то вора могла бы, пожалуй, заинтересовать его коллекция иностранных монет. Но не специалиста нумизмата, однако. В ней ведь лишь современные монеты всех социалистических и многих капиталистических стран. Главным образом тех, в которых Кречетов побывал. Он и создал-то эту коллекцию лишь потому, что она как бы воскрешала в памяти многочисленные его поездки по Западной Европе, Азии, Африке и Америке. К концу пребывания в каждой из стран он специально подбирал комплекты монет, от самой мелкой до самой крупной. И лишь в этом отношении его коллекция могла представлять некоторый интерес. Ему вдруг вспомнилось почему-то, с каким интересом и даже, пожалуй, с восхищением рассматривал когда-то эту коллекцию Вадим Маврин. Но это было в ту пору, когда он был еще невежествен и дик, когда племянница профессора Варя еще только начинала обращение этого "неандертальца", как называл тогда Вадима Леонид Александрович, в "гомо сапиенс". - Ого-го! - воскликнул он тогда, алчно сверкнув глазами. - Это же черт те какой капиталец! Сплошное золото небось. - В основном, железки, - охладила его восторг Варя. - Сплавы различных металлов, и притом далеко не благородных. Но для человека любознательного тут почти вся история "звонкой монеты" двадцатого века. Она повторила его, профессора Кречетова, шутку, в которой слово "история" было, конечно, не очень точным. Тогда, однако, польститься на такую коллекцию мог, пожалуй, сам Вадим или его шеф Корнелий Телушкин, а теперь смешно даже вспоминать об этом. Леонид Александрович хотя и посмеивается над своими теперешними подозрениями, однако чувство смутной тревоги не покидает его. Чем-то оно напоминает ему то время, когда подручные мистера Диббля охотились за его портфелем с научными материалами. И ведь одним из них был Вадим Маврин, фамилию которого носит теперь его любимая племянница. Разве поверил бы он в ту пору, что Варя может стать его женой? Вадим был тогда простым шалопаем, подпавшим под влияние авантюриста Телушкина, и, не попадись на его пути такая девушка, как Варя, неизвестно еще, как бы сложилась его жизнь. Едва ли исправило бы его одно только наказание. И уж во всяком случае, он не стал бы тем, кем сделала его она. И не в том вовсе дело, кем он работает и сколько получает, - мыслит теперь по-иному, мир видит в других красках. Сам же ведь признался как-то: "Это она, Варя, превратила меня из "неандертальца" в "гомо сапиенс". А теперь у этого бывшего "неандертальца" отличное чувство юмора, начитанность, незаурядное мастерство слесаря-инструментальщика. Варя уверяет даже, будто во всем инструментальном цехе выше его по классу точности только Ямщиков с Рудаковым, которых она вообще считает чуть ли не "эталонными" во всех отношениях и очень гордится дружбой с ними ее Вадима. Размышляя о судьбе Вадима и Вари, Леонид Александрович бросает взгляд на настольные часы. Ого, уже девять! Значит, они скоро должны прийти. Вот пусть Вадим и посмотрит замок. Ему можно будет сказать и о своих подозрениях, а то слесарь из домоуправления еще смеяться станет... Но тут мысли профессора Кречетова прерывает телефонный звонок. - Это я, дядя Леня, Варя, - слышит он в трубке голос племянницы. - Извините вы нас с Вадимом, пожалуйста! Не можем мы к вам сегодня... - А ведь обещали. - Да, правда, обещали, но Вадим сегодня дежурит по штабу заводской народной дружины. Мы не знали, что так случится, потому что сегодня не его очередь. Заболел, оказывается, тот дружинник, который должен был сегодня, и вот Вадим за него... Вы только не обижайтесь на нас, пожалуйста. Я бы могла и одна к вам, но мне хотелось с Вадимом... - Я тоже хочу видеть вас обоих. И в любой день, когда только будет у вас свободное время и желание. - Я передам это Вадиму, он ведь к вам всегда с удовольствием... Так вы не обижаетесь, значит? Леонид Александрович хотя и успокоил Варю, заявив, что из-за таких пустяков смешно было бы обижаться, но чем-то ему этот разговор с племянницей не понравился. Было в голосе Вари какое-то смущение, будто говорила она не совсем то, что хотела бы сказать. Слишком хорошо знал он прямую, не умеющую хитрить натуру Вари, чтобы не почувствовать этого. И на душе его стало еще неспокойнее... 15 Перед тем как попрощаться с Ямщиковым, Олег просит его: - Постарайся, Толя, не ходить пока к Грачеву. - А я и не собираюсь к Грачеву, я к Марине. - Но ведь она тоже Грачева... - Для меня фамилия Грачева - совсем иной мир. Во всяком случае, не тот, в котором живет Марина. В мире Грачева живет в том доме один только Павел Грачев... - Ты цитировал мне в прошлую ночь Стендаля, - прерывает его Олег. - Я потом снял с полки один его томик и стал читать. И знаешь какую мудрую мысль вычитал? Вот послушай-ка, я ее наизусть запомнил: "Полюбив, самый разумный человек не видит больше ни одного предмета таким, каков он на самом деле... Женщина, большей частью заурядная, становится неузнаваемой и превращается в исключительное существо". - Ну, во-первых, Марина не такая уж заурядная. А во-вторых, Стендаль преподал всем нам очень мудрый совет - любить так, чтобы даже самые заурядные из наших возлюбленных всегда представлялись нам исключительными существами. - С этим я целиком согласен, - порывисто протягивает ему руку Олег. - Это и ты мудро сказал. Но будь же мудрым до конца - не ходи сегодня к Марине... - Как же ты, после того что мы только что сказали друг другу, можешь мне это предлагать! - восклицает Анатолий. - Ее уже допрашивала сегодня Татьяна Петровна в связи с убийством Бричкина, и она, конечно, тревожится за меня. Убили ведь парня, который вчера только в ее доме разыграл дурацкую сцену ревности. Знает она, наверное, и о драке его со мной. Легко себе представить, какие мысли теперь у нее в голове... Нет, мне непременно нужно пойти к ней и успокоить! А у Марины в это время происходит бурный разговор с братом. После работы он не пришел домой, как обычно, значит, заходил еще куда-то. Явился часа на два позже, чем всегда, и явно в плохом настроении, однако бодрится. - Ну-с, как у тебя делишки, сестренка? - спрашивает с напускной беспечностью. - Это ты сначала расскажи, как твои-то, - мрачно отзывается Марина. - Что ты имеешь в виду? - настораживается Павел. - Сам не догадываешься? Тебя не допрашивали разве в связи с убийством Васьки Бричкина? - Тебе-то откуда это известно? Тоже, значит, допросили?.. - А как же ты думал? Парень провел у нас весь вечер, и это не было ни для кого секретом, а потом его нашли зарезанным неподалеку от нашего дома. Должно это было заинтересовать милицию или не должно? - Ну, положим, нашли его вовсе не возле нашего дома... - Но ведь всего в двухстах метрах от нас! - Тогда нужно было бы допросить вообще всех, кто проживает поблизости. - Не знаю, как насчет всех, это милиции виднее, а то, что меня допросили, вполне естественно. И все это по твоей милости... - То есть как это по моей? - А зачем ты этого подонка на мой праздник пригласил? - Так он же друг твоего детства... - Враг он моего детства! Сколько горя мне причинял своим идиотским ухаживанием. Знаешь ведь - ревела я от него, заступиться даже просила. Так зачем же нужен был мне этот человек в такой для меня день? Должен же был ты это сообразить? - Я думал... - Да ничего ты не думал! Другие за тебя думали и велели, наверное, пригласить его для каких-то свои целей. - Что ты несешь, дуреха! Кого имеешь в виду? - сердится Грачев. - Будто сам не знаешь? Повелителя твоего Леху. Чует мое сердце, его это затея. Не совсем ясно только - зачем убивать кретина этого понадобилось? Для того, может быть, чтобы потом всю вину на Толю Ямщикова свалить. - А что ты думаешь - вполне ведь могло случиться... - Что могло случиться? - почти кричит Марина, вскакивая со своего места. - Да успокойся ты, ради бога! Чего ты так? Рассуди, однако, сама: не была разве вчера тут, у нас в доме, стычка Васьки с Ямщиковым из-за тебя? А потом на улице между ними, оказывается, настоящая драка произошла... - Какая еще драка? Васька ведь раньше Анатолия ушел. - Поджидал его, стало быть, Василий на улице, и они схватились там. Я сам об этом только что узнал. Конечно, Анатолий порядочный парень и первым ни за что бы за нож не взялся, но в порядке самообороны... - Мерзавцы! - стучит кулаками по столу Марина. - Специально, значит, все подстроили! И сцену ревности этого болвана, и драку на улице... Но я все равно не поверю, чтобы Анатолий, даже защищаясь, мог ударить кого-нибудь ножом! - Да пойми ты, дурья голова, ведь на них... на Анатолия и этого бывшего батюшку Десницына, четверо ведь напали. Тут не то что за нож, за оглоблю схватишься. - Да уж за оглоблю он скорее бы, наверное, чем за нож, - теперь уже ревет Марина. - Не мог он его ножом... - Ну, Десницын тем более не стал бы хвататься за нож, а больше некому же... - А Леха твой не мог разве? Сам же говорил, что от него всего можно ожидать... - Ты, я вижу, совсем спятила? - Ничего я не спятила - его это бандитских рук дело! Больше некому! - Да зачем ему?.. - Уж не знаю зачем, но это его работа, и если ты не разоблачишь его и не спасешь Анатолия... - Да никто пока твоего Анатолия ни в чем не обвиняет, хотя обстоятельства явно против него. Спасибо еще, что расследование ведет пока Грунина, но могут ведь передать кому-нибудь другому, более опытному. - Но что же делать... что делать?.. - снова заливается слезами Марина. - Я так полагаю: все теперь будет зависеть от свидетелей этой драки. Что они покажут... - Что покажут? Да то и покажут, что Леха им прикажет, не ясно разве? - Опять ты за свое! Ни при чем тут Леха. Ну, а если и имеет какое-нибудь отношение, то, может быть, это и к лучшему даже... - То есть как это к лучшему? - А так. Сможет спасти, пожалуй, Толика твоего. - Не пойму что-то... - Смогла бы ты уговорить Анатолия, чтобы он оказал одну услугу Лехе?.. - Да ты что! - снова яростно стучит кулаками по столу Марина. - Сам у него во власти и Анатолия хочешь?.. Нет, не сделали из тебя в колонии человека, Павел! Знать я тебя больше не хочу, не брат ты мне!.. - Ну, как знаешь, только я ведь не о себе беспокоюсь, а об Анатолии твоем. Ты не бегай так по комнате, сядь, успокойся и послушай меня повнимательней. Два свидетеля стычки его с Бричкиным уже арестованы милицией. Об убийстве Василия они, может быть, и не знают еще и без команды Лехи ни на кого пока не покажут. Но о том, что Анатолий дрался с Васькой, они на допросе Груниной, конечно, уже сообщили. А вот четвертый участник этой драки, видимо, по совету Лехи исчез до поры до времени. Он-то и может в свое время показать следствию то, что посоветует ему Леха. Вот ведь какая ситуация! И ты не решай пока ничего сама, посоветуйся сначала с Анатолием. Не о твоей - о его ведь судьбе идет речь. - И о моей тоже... - чуть слышно произносит Марина. 16 Утром следующего дня Грунина встречается с выделенными ей в помощь оперативными работниками райотдела. С одним из них, старшим лейтенантом Крамовым, она работает уже не первый год. Он не очень молод, ему около сорока, но его энергии мог бы позавидовать его молодой коллега лейтенант Сысоев, хотя человек, плохо знающий их, пришел бы, пожалуй, к противоположному заключению. Крамов показался бы ему медлительным, может быть даже нерасторопным, а Сысоев очень деятельным. Однако лейтенант расходует много сил впустую, и к. п. д. его невелик, тогда как старший лейтенант не делает ничего лишнего. Тратя много времени на раздумье, он экономит на исполнении верно принятого решения. Работая вместе, они как бы дополняют один другого, заимствуя друг у друга сильные стороны. Старший лейтенант Крамов и внешне производит впечатление не столько оперативного работника уголовного розыска, сколько спортивного тренера, терпеливо выжимающего из своего подопечного все его возможности, вдохновляющего на разумный, сулящий победу риск. С ним Татьяне не только легко, но и приятно работать. - Ну как, Аскольд Ильич, удалось вам что-нибудь? - спрашивает Крамова Татьяна, встретившись с ним в райотделе. Ей не нужно уточнять, что именно ему удалось, они понимают друг друга с полуслова. - Удалось, Татьяна Петровна. Нашелся тот самый таксист, который привез Ямщикова и Десницына с Конюховской на Автозаводскую. - И время совпадает? - Совпадает. Они сели в его такси в одиннадцать тридцать. Около двенадцати он высадил Десницына на Низовой у дома номер сорок один, в котором у своей родственницы обитает бывший богослов, а Ямщикова повез на Автозаводскую, где живет Рудаков. Было это уже в начале первого. - А в том, что в его машине были именно Ямщиков и Десницын, у вас, значит, никаких сомнений? - Абсолютно. Таксист довольно точно описал их внешность. К тому же запомнил, что дорогой они очень возбужденно говорили о схватке с напавшими на них хулиганами и многократно повторяли при этом имя Марины и фамилию Грачева. - К убийству Бричкина они, вне всяких сомнений, не имели, да и не могли иметь никакого отношения, - задумчиво произносит Татьяна, - но почему вы так уверены, Аскольд Ильич, что убийство его произошло как раз в то время, когда Ямщиков с Десницыным находились в такси? - Нам удалось найти свидетеля, который хотя и не видел убийцу, но слышал чей-то предсмертный крик и голос, раздраженно произнесший: "Век будешь теперь помнить, как своевольничать!.." - Но эти слова могли относиться и не к Бричкину. - Скорее всего, однако, к нему. Все происходило ведь на Конюховской улице и примерно в то самое время, когда, по заключению судебно-медицинской экспертизы, произошло убийство Бричкина. - Но на Конюховской могла происходить и еще какая-то драка, не имевшая отношения к Бричкину. - В том-то и дело, что не было. Задержанные нами приятели Бричкина были в это время уже на другой улице. - А кто такой тот человек, который дал вам столь туманные показания? - Инженер Хмелев. Он возвращался домой с дежурства на фабрике, работающей в две смены. Лейтенант Сысоев проверит сегодня, так ли это. Предсмертный крик, или, как выразился Хмелев, "жуткий вопль", он услышал неподалеку от своего дома примерно около двенадцати часов ночи. - И он не поинтересовался, кто так "жутко вопил" возле его дома? - Честно признался, что струсил. Его однажды уже избили "за излишнее любопытство". Это подлинные его слова, записанные в протокол участковым инспектором, которому он рассказал об услышанном ночью "жутком вопле", как только узнал, что неподалеку от его дома убили человека. - Вы его еще не допросили? - Я думал, что вы захотите сделать это сами. - Какие же у вас возникли соображения в связи с этими новыми данными? - В том, что показания Хмелева достоверны, у меня нет никаких сомнений, - убежденно произносит Крамов. - Похоже, что человек он честный и не такой уж трус. Другой на его месте мог бы подумать: "Стоит ли вообще вмешиваться в это дело? Еще самого могут заподозрить - убийца ведь пока неизвестен..." - Я не об этом, - прерывает его Грунина. - Я о том, кто же мог убить Бричкина? - Скорее всего, Каюров. - Какие основания для такого подозрения? - Ну, во-первых, задержанные нами приятели Бричкина показали, что, прощаясь с ними, Василий заявил: "Будет мне теперь от шефа большая взбучка". - А то, что его шеф - Каюров, уверены? - Скорее всего, именно он. И если это действительно он, то не исключено, что в гневе, а точнее, в ярости он мог ударить его и ножом. Нам известно, что он плохо владеет собой, приходит в бешенство из-за пустяков. Наверное, он не хотел убивать Бричкина, а лишь как следует проучить, да, видимо, не рассчитал удара... - А теперь постарается использовать это для шантажа Ямщикова и Десницына? - Да, весьма вероятно. - Но с какой целью? - Похоже, что они зачем-то нужны Каюрову. А это даст ему возможность держать их в своих руках. Грунина некоторое время задумчиво смотрит в окно на застывший у светофора поток автомобилей, а Крамов, решивший, что разговор окончен, спрашивает: - Какие будут указания, Татьяна Петровна? - Надо бы, Аскольд Ильич, побеседовать не только с жильцами дома, возле которого произошло убийство, но и с теми, которые живут по соседству. - Этим и занимается сейчас лейтенант Сысоев. Если я вам больше не нужен, то пойду помогу ему. - А как мне найти Хмелева? Крамов дает ей адрес и телефон инженера. Грунина набирает нужный номер. К телефону подходит сам Хмелев, и она договаривается с ним о встрече. Он сегодня снова в вечерней смене и готов явиться к ней хоть сейчас. - Лучше, пожалуй, я к вам сама заеду, если не возражаете, - предлагает ему Татьяна. Ей небезынтересно, как живет Хмелев, это тоже поможет ответить на некоторые вопросы. - О, пожалуйста! - охотно соглашается инженер. Грунина приезжает к нему через полчаса. - Я не то чтобы закоренелый холостяк, - улыбаясь, говорит Хмелев, приглашая Татьяну в свою однокомнатную квартиру, - но в этом деликатном деле, женитьба имеется в виду, мне упорно не везет. Это я к тому, чтобы вы не осудили меня за отсутствие домашнего уюта... - У меня по этому вопросу нет к вам никаких претензий, - улыбается и Татьяна. - А теперь я бы хотела... - Понимаю вас! - торопливо перебивает ее Хмелев. - Присаживайтесь, пожалуйста. Я расскажу вам все, что видел и слышал... - Видели, значит, тоже? - настораживается Татьяна. - Да как вам сказать?.. Темно было так, что, пожалуй, только слышал. Но какую-то тень можно было все-таки различить. Показалось мне, что это был среднего роста, очень плотный мужчина. Он возился некоторое время над чем-то, лежащим на земле, видимо над убитым им человеком. Потом выругался очень нехорошо и торопливо ушел в сторону автобусной остановки. - Почему же вы не сообщили этого участковому инспектору? - спрашивает Грунина. - Он предупредил меня, чтобы я говорил лишь то, в чем был совершенно уверен, и не вводил органы милиции в заблуждение смутными догадками. "Нам нужны только факты", - заявил он мне очень грозно. Ну, я и решил, что сообщу в таком случае только то, что мне действительно известно совершенно точно. А вам вот решил добавить еще и то, что, может быть, лишь показалось. Задав Хмелеву еще несколько вопросов и оформив его показания протоколом, Татьяна возвращается в свой отдел. Доложив подполковнику Лазареву, что ей удалось сделать сегодня, она уже из своего кабинета звонит старшему лейтенанту Крамову: - Есть что-нибудь новое, Аскольд Ильич? - Ничего существенного, Татьяна Петровна, если не считать заявления старушки, сообщившей нам, что под ее окном два каких-то типа сквернословили в полночь. Она живет на первом этаже и потому очень боялась, как бы они не разбили ей окна. Со страха даже не глянула ни разу, кто же это там ругался. - Но хоть несколько слов расслышала же она? - Расслышала, говорит, многие их слова, однако почти все они нецензурные! Вот разве только то, что сказал чей-то очень злой, властный голос: "Разве тебе это было велено делать, подонок?" После чего обозванный подонком страшно зарычал и, видать, куснул обидчика, да так, что тот аж вскрикнул от боли и пригрозил: "Ну, погоди, зараза! Я тебе покажу, как кусаться! Век будешь помнить, как своевольничать!" Это все доподлинные слова той старушки, - поясняет Крамов. - А предсмертного вопля Бричкина (я все-таки думаю, что это был Бричкин) она не расслышала разве? - спрашивает Грунина. - "Взвыл, говорит, потом кто-то диким зверем, и все утихло, если, конечно, не считать, что нехорошо ругнулся все тот же властный голос напоследок". Ну, а у вас каковы успехи, Татьяна Петровна? Можем мы сделать какие-нибудь выводы? - Из всего того, что нам уже известно, все очевиднее становится, что с Бричкиным расправился Каюров. Вспомнив обещание, данное вчера Варе Мавриной и Вале Куницыной, Татьяна приезжает в заводское молодежное кафе. - Вот хорошо-то, что вы сдержали слово! - радостно восклицает Варя, бросаясь ей навстречу. - Я, правда, и не сомневалась, что вы придете. - А вы, значит, твердо решили, что с макси-юбками нужно бороться? - спрашивает Татьяна Варю и Валю, усаживаясь за столик, к которому еще одна знакомая ей девушка приносит кофе. - Железно! - смеется Куницына. - Ребята ведь устраивали уже дискуссию о мужских модах. Пригласили всех наших "волосатиков", тех, кто поинтеллигентней, и выложили им свою точку зрения об их гривах, бакенбардах и бородах. Ты помнишь тот вечер, Варя? - О, это было просто побоищем "гривастиков"! - смеется Варя. - Олег Рудаков здорово их разделал. "Куда, говорит, вы идете? Неужели ничего нового не можете придумать, кроме слепого копирования..." Я уже не помню сейчас, к какому веку отнес он нынешнюю мужскую моду. - К девятнадцатому, - подсказывает Куницына и продолжает рассказ о той "пятнице": - Хоть и тогда, говорит, непонятно было, как возникла мода на бакенбарды, бороды и длинные волосы, но они не мешали их повседневным делам. А сейчас бешеный темп, культ спорта и туризма, все под девизом: "Давай-давай!" Взмокаешь ведь и на работе, и на спортивной площадке. Да и на танцплощадках тоже не менуэты нынче в моде, а разные ча-ча-ча, в темпе пляски святого Витта. В общем, все время в поту. Чистоплотному человеку такую гриву нужно бы мыть по три-четыре раза в день. Как еще девушки вас терпят?.. Ну да ладно, говорит, не будем корить наших девушек, тем более что их следует даже похвалить. Женские моды хоть и чересчур уж инфантильны для нашего интеллектуального века, где-то даже за пределами здравого смысла, но зато это действительно ново. Мини-юбок еще не было ни в одну эпоху, и, если хотите, они ближе к духу нашего времени, к стремительному темпу современной жизни. Вот примерно какую речь произнес тогда Олег, - заключает Валентина свой рассказ о выступлении Рудакова. - Ну, а каков практический результат этой дискуссии? - интересуется Татьяна. - Я же сказала, что приглашены были не ваньки из подъездов или безмозглые шалопаи, а ребята неглупые, просто бездумно поддавшиеся подражанию бородатости Эрнеста Хемингуэя, кубинского периода его жизни, бакенбардизму бондарчуковской киноэпопеи "Война и мир", а может быть, даже и пещерному облику западноевропейских хиппи. Многие из них на другой день пришли на завод бритыми. - Ну, а девушек и женщин как же вы теперь будете вразумлять? - Рудаков прав, - отвечает на вопрос Груниной Валентина. - Мини-юбки в какой-то мере в духе времени, но тоже ведь не находка. А макси мы раскритикуем с помощью старых журналов... - Раскритиковать-то, конечно, проще, чем предложить что-нибудь новое, - грустно вздыхает Варя Маврина. - А мы покажем и новое. Пригласим модельеров, продемонстрируем и свои модели. - Только дамские? - Будут и мужские. Толя Ямщиков предложил, например, "распашонку" для молодых физиков... - Кандидатов физико-математических наук, - смеясь, добавляет Варя. - На общем темном фоне такой "распашонки" будут искриться яркие звездочки распада атомных ядер, пунктирные и штриховые, прямые и зигзагообразные треки - следы ядерных частиц. По-моему, все это очень красиво, а главное - на самом высоком уровне нашего времени. - Любопытную безрукавку предложил и Вадим, - напоминает Куницыной Варя. - Да, оригинальную, но вряд ли кто-нибудь решится носить ее. Вадим Маврин, правда, рекомендует свою безрукавку криминалистам, так как она будет покрыта дактилоскопическими оттисками... - Отпечатками папиллярных узоров пальцев, - улыбаясь, уточняет Грунина. - Но это, как я понимаю, "в порядке юмора", конечно. - Вадим Маврин вообще у нас шутник, - смеется Куницына. - Почему же шутник? - обиженно переспрашивает Варя. - Просто у него хорошо развито чувство юмора, вот он и... - А с этим никто и не спорит, - поспешно соглашается с нею Куницына. - Но такую безрукавку предложил он, конечно же, в шутку. А в основном у нас будут модели строгой современной дамской одежды. Вы обязательно приходите, Татьяна Петровна, будет, наверное, интересно. - Непременно приду! - обещает Грунина. - Вы себе представить не можете, Татьяна Петровна, как мне тут интересно, - провожая ее к выходу, торопливо говорит Варя. - Вы знаете, я ведь в техническом отделе нашего завода работаю. У меня там много знакомых, но тут, с этими заводскими девчатами, честное слово, мне гораздо интереснее. И не только мне, многие наши молодые инженеры с удовольствием проводят время в их кафе. Да это и не кафе вовсе, а настоящий молодежный клуб, в котором мы и гости и хозяева. 17 Прежде чем позвонить Груниной, Олег Рудаков долго ходит возле уличной телефонной будки, не решаясь набрать номер домашнего телефона Татьяны. Повод вроде веский, но ведь поздно уже, она устала за день и, наверное, отдыхает от своих нелегких служебных дел. Да и вообще зря, может быть, поднимает он тревогу. Что там, в конце концов, может случиться с Анатолием? Но Олегу очень хочется позвонить ей, услышать ее голос, и он решается наконец снять трубку. А как только начинают звучать длинные гудки, кажется, что конца не будет этому неторопливому гудению... И вдруг на другом конце провода ему отзывается голос, от звука которого сердце Олега начинает биться еще чаще. - Извините, пожалуйста, Татьяна Петровна, - слегка запинаясь, говорит он. - Это Рудаков вас беспокоит... - Ну что вы извиняетесь, Олег, я ведь всегда вам рада. Почему, однако, голос у вас такой встревоженный? Не случилось ли чего?.. - Нет, Татьяна Петровна, ничего пока не случилось. А тревожусь я вот почему: снова пошел сегодня Анатолий к Грачевым. Не смог я его отговорить. Никакие доводы на него не подействовали... - Что поделаешь - любовь, - почему-то вздыхает Татьяна, будто завидует Марине и Анатолию. - А я все-таки боюсь, как бы с ним чего-нибудь там не случилось. Может быть, мне с кем-нибудь из наших дружинников походить возле дома Граче