дак в четырнадцать-пятнадцать, когда интерес к противоположному полу только-только просыпался, понравившиеся ему ровесницы, понятно дело, неизменно предпочитали кого-нибудь постарше и поопытнее. Закономерности и естественности такого оборота Димыч, несмотря на то, что парнишкой рос неглупым, вовремя понять не сумел. Вместо этого он заподозрил в себе какой-то фатальный недостаток, незаметный для него самого, зато с первого же взгляда бросающийся в глаза окружающим. А подобные умонастроения, надо заметить, ни хрена не способствуют развитию уверенности в себе. Говорят, порой и на психике очень погано сказываются. Если прибавить сюда еще повальный ленинбургский жилищный кризис, картина выходит уж совершенно мрачной. Это ж - подумать только, какими мучениями сопровождается вступление в половую жизнь для большинства ленинбургских подростков! Лестницы, подвалы и чердаки, надо сказать, до обидного мало приспособлены для романтических свиданий. Явный недосмотр со стороны родителей, школы и городской администрации! Короче говоря, до самых аж двадцати шести лет Димычу лишь раз доводилось спать с женщиной - если только какой-нибудь час, проведенный со случайной, из какой-то прихоти соблазнившей его тридцатилетней особой позволительно обозначить словом "спать". Дело, вдобавок, было на природе (то бишь, в кустах возле безлюдного по вечернему времени санаторского пляжа), а посему не стоит и заикаться о том, что впечатления после этого опыта остались самые мерзопакостные. И дама попалась не первой - даже не второй! - свежести, не шибко умелая и не отличавшаяся чистоплотностью, и комары всю жопу съели чуть не до костей... Но влечение, невзирая на памятное по сию пору отвращение к способу его реализации, никуда не исчезло. Вот сейчас как раз снова напомнило о себе - нечего сказать, вовремя! С прерывистым вздохом Димыч привычно потянулся к "молнии" на штанах. С тринадцати лет он регулярно проделывал это и всякий раз, после кратковременного облегчения, бывал мерзок самому себе. И, надо признаться, подолгу. Наверное, Петяша с Елкой успели здорово соскучиться друг по другу: силы их иссякли гораздо быстрей, чем обычно. Мир вновь постепенно, точно некий театральный электрик-осветитель не спеша передвинул ползунок реостата и дал на сцену полный свет, обрел привычные очертания. Так же постепенно унялась и дрожь, сотрясавшая Елкино тело. Полежав сколько-то времени неподвижно, Петяша перекатился набок. Елка тут же пристроила голову к нему на плечо. - Ты совершенно не способен понять, что чувствует женщина, - негромко, с легкой хрипотцою в голосе заговорила Елка, словно продолжая прерванную на середине беседу. - Ты вообще не можешь себе представить, что тебя искренне - а не из какой-то немотивированной злонамеренности - считают неправым в чем бы то ни было. Ты живешь одним-единственным днем - то есть, сроком, оставшимся до намеченной - и даже не тобой намеченной! - где-то впереди, неподалеку, точки. Наподобие срока получения каких-то очередных денег. И даже не думаешь о том, что кто-то может ощущать время иначе. Ты всегда делаешь то, что твоя левая пятка пожелает, а окружающим предоставляешь выбор: либо смириться с этим либо проваливать на фиг. Тебе плевать, что я почувствовала, увидев тебя с этой малолетней дурочкой. Одни взгляды ваши чего стоили... Сначала, когда я ушла, мне не хотелось тебя больше видеть. Никогда. И сразу же, стоило закрыть за собой дверь, что-то такое важное исчезло... Пропала уверенность в себе, понимаешь? А еще дня через два я поняла, что все равно вернусь к тебе, каков бы ты ни был и что бы для этого ни пришлось вынести. Потому, что без тебя - хуже. Я знаю, что ты после этого наверняка уже не будешь относиться ко мне, как раньше. Может, и вообще перестанешь уважать. И все равно... На глазах ее выступили слезы. Резко отвернувшись, Елка уткнулась лицом в подушку. Петяша перевернулся на живот и ласково положил руку ей на голову. Тогда она, извернувшись под его ладонью, порывисто обняла его и долго, крепко поцеловала. - Ладно уж, - сказал Петяша после того, как губы их разомкнулись. - Чего уж теперь-то отношения выяснять... Идем, ежели не лень одеваться, кофе сварим да покурим. А то - Димыч там один... Как; не лень? - Нет. - Елка села на тахте и потянулась за брошенными на пол одежками. - Ну вот; разорвал все, что мог... - Ерунда. Завтра хоть пятьдесят новых блузок тебе купим, - пообещал Петяша. - А что трусиков нет - под юбкой все равно не видать. - Если там хоть от юбки что-нибудь осталось... В чем я по магазинам пойду? И - на какие деньги? Разговор грозил приобрести давно знакомое угрожающее финансовое направление. В голосе Елки уже звучали характерные раздраженные нотки. Ну вот, не успели помириться... Чего это она? - А-а! Ты ж не знаешь... У меня все четыре романа купили. И аванс дали. Там - много. Петяше показалось, что при этих словах во взгляде Елки на миг появилось нечто новое - незнакомое и даже пугающее, но, что бы ни означало сие выражение, оно тут же сменилось вроде бы искренним удивлением и радостью. - Да-а?! Шутишь! С этими словами Елка снова обняла и поцеловала его. - Я знала. Знала, что так и будет, - уже серьезно, однако радостно заговорила она. - Все это, конечно, необычно, н-но... Зачем и писать то, что уже написано до тебя, верно? Здорово, что хоть кто-то из издателей оценил... Слегка обиженный - что ж, его и оценить-то уже нельзя никому? - Петяша изложил Елке историю, начавшуюся с неожиданного телефонного звонка. По ходу действия взгляд Елки делался все более и более удивленным - так, что к концу рассказа удивление переполнило все ее существо. - То есть, ты... Даже не носил им?.. Сами нашли и позвонили?! С запоздалыми испугом и вместе облегчением Петяша отметил, что этот факт заставил Елку напрочь забыть о том, что до получения аванса у него никак не могло иметься денег на восстановление работоспособности телефона. Ну и ладно. Пусть... - Идем кофе пить, - напомнил он. - Да оставь ты свои тряпки; накинь вон - халат. Легко соскочив с тахты, Елка прошлась по комнате, взяла со спинки стула Петяшин махровый халат и уже было совсем собралась надеть его, но внезапно замерла. - Она у тебя тоже в этом халате ходила? - неприятным, напряженным голосом спросила она. Оп-пять - двадцать пять! - Да, ходила! Что теперь - в химчистку нести?! - рявкнул Петяша, охваченный вдруг непонятной яростью, которой тут же сам и устыдился. - Одевайся, - уже мягче добавил он. - Идем. К удивлению его, Елка без звука надела халат, запахнулась, завязала пояс, которого - Петяша помнил - хватало как раз на два с половиной оборота вокруг ее талии... А сколько у Кати выходило? При этой мысли Петяшу вдруг - точно поленом по голове шарахнуло: ведь Катя завтра с утра вернется! И - что тогда? Ведь Димыч говорил... Дальше мысль вышла неизмеримо страшнее: А - что, если НЕ ВЕРНЕТСЯ? Услыхав донесшиеся из комнаты после некоторого затишья шаги и шуршание одежды, Димыч поспешно привел себя в порядок и поглубже упрятал в карман изгвазданный носовой платок. Раньше он, непонятно отчего, принимал интерес, питаемый женщинами к Петяшиной особе, как должное. Теперь интерес этот почему-то раздражал. Вот та же Елка! Насколько помнилось ему, всегда она относилась к безденежному, безработному - бесперспективному вообще - Петяше как-то покровительственно. По-матерински, что ли. Кто б мог вообразить, что она, однажды уйдя и хлопнув дверью, возьмет да вернется, будто побитая собака к хозяину! Взгляд ее, как вошла... это надо было видеть! Впрочем, раздражало не только это. Раздражало вошедшее в привычку отвращение к самому себе (Петяша-то, небось, делает, что хочет и прекрасно с самим собой уживается, без всяких рефлексий!), и пуще того - неразъясненность сверхъестественных событий последних дней. Относительно последнего пункта Димыч понял пока только одно: событийно-временные неувязки совсем сбили его с толку. А этот хрен, вместо того, чтоб помочь разобраться, с бабами трахается! Инстинкт самосохранения, видите ли... Воля к жизни... Инстинкт размножения, черт побери! Скрипнула кухонная дверь. - Ты как тут? - спросил вошедший Петяша. - Кофе, случаем, не сварил? Вопрос этот, в другое время, опять-таки, воспринятый бы, как должное, в связи с содержанием изложенных выше размышлений дико разозлил Димыча. - Нет, - почти грубо ответил он. - Чего это ты? Взгляд Петяши сделался озадаченным и даже, как будто, чуточку виноватым. Это помогло Димычу взять себя в руки. - Н-нет, ничего, - проговорил он, отводя взгляд. - Если вы сюда перебираетесь, я пока позвоню кой-кому из комнаты, ладно? Это удивило Петяшу еще больше. - Куда звонить-то; ночь глубокая на дворе! - Ничего, - понемногу успокаиваясь заверил Димыч. - Туда - хоть под утро можно. 40. Нет, Димыч вовсе не врал, желая остаться в одиночестве, подальше от друга, вызывавшего теперь неприязнь. Он и в самом деле взялся за телефон и, казня себя дураком за то, что не догадался сделать этого раньше, набрал номер старого своего знакомого - Игоря Величко, журналиста, некогда плодотворно сотрудничавшего, в частности, с небезызвестной газеткой под красноречивым названием "Аномалия". На том конце ответили после первого же гудка. - Как здоровье вашей деревянной ноги? - вместо приветствия спросил в трубку Димыч. - У-уо-оу! Возможно, оно - несколько хуже самочувствия вашей деревянной головы... Здравствуйте-здравствуйте, гражданин маршал. Что давно не слыхать было? - Дела, - значительно отвечал Димыч. - Ну, коль раз ты, забросив все дела, звонишь мне, старику, среди ночи... неужто чем по моей части занялся? - Д-да уж. Наклевывается тут кое-чего интересного. Только... к тебе сейчас подъехать - можно? - О чем ты спрашиваешь?! Или мне уже не нужно пить, есть и все остальное? Если у тебя посередь ночи назрела ко мне серьезная беседа, я с этого, определенно, смогу заработать. Верно я понимаю? - Верно. Только - насчет заработков, может, не вдруг... В общем, я сейчас на Съезжинской; минут через двадцать пять до твоей Барочной доберусь. - Давай. В дверь не трезвонь - жена с дитем спят. Входи так - отперто будет. Трубка запищала гудками отбоя. Опустив ее на рычаг, Димыч поправил кобуру под пиджаком (вышло здорово похоже на непристойное почесывание подмышки), заглянул на кухню, суховато простился с Петяшей и Елкой, односложно пресек не шибко-то искренние увещевания на тему ночи на дворе - втроем все одно спать располагаться негде, да и не ко двору выйдет- и покинул квартиру. Надо же - жена, дите... Давненько мы не виделись... На улице, в общем, было спокойно - лишь где-то вдалеке, в районе, похоже, ларьков на углу Блохина, раздавались вопли развлекающихся подростков. В своеобычном ленинбургском мутно-синем темном небе кое-где виднелись крохотные точки звезд. С тоской и вместе омерзением вспоминая яркие огни в черной бездне черноморских курортных небес, Димыч вышел на Пушкарскую, тормознул канареечно-желтый таксомотор, на борту коего было написано что-то о Конюшенной площади, и через пятнадцать минут был у знакомого дома на Барочной. Игорь ждал его на кухне, которая в то же время была и прихожей. При появлении гостя он встал, ловко подпершись костылем, и протянул навстречу широкую, разлапистую - такая и человеку вдвое длиннее ростом вполне подошла бы - ладонь. За два года, что Димыч не видел его, Игорь заметно сдал. Он -низенький, хлипкий с виду, хоть и жиловатый, да еще лишенный левой ноги аж по колено - и раньше не производил на незнакомых особого впечатления, а теперь еще в черных его, густых, курчавых волосьях заметно поприбавилось седины. Неужели ж - женитьба так повлияла? - невольно подумалось Димычу. Кто б мог заподозрить, что калека в очках с толстыми стеклами, так здорово похожий на рано состарившегося гнома, еще лет пять назад был мастером спорта по стендовой стрельбе, не говоря уж о разрядах в дзю-до и рапире! - Здравствуй-здравствуй, молодой и красивый... - Пожав Димычу руку, Игорь легонько ткнул его кулаком в левое плечо. - Чего ствол-то так явно носишь? Или разрешение заимел? Вместо ответа Димыч полез в бумажник и продемонстрировал запаянное в пластик удостоверение. - Фу-ты ну-ты! Кра-со-тааа... - Думаиш, купыл дакумэнт, да-а? Ашибаишься, д-дарагой! Брат ка-дню раждэния п-падарыл! - А-а... Все не соберусь пойти себе такое оформить. То денег нет, то - времени... Ладно. Шутить мы тут до утра можем... Раз ты обо мне два года не вспоминал, а потом вдруг прискакал галопом среди ночи, значит, дело важное. Так? - Так. Кофе-то в доме есть? Аль молодая жена запрещает? А то он, сказывают, по последним научным данным, для потенции не шибко пользителен... - Эк бесцеремонна нонешняя молодежь! - с показным возмущенным удивлением протянул Игорь. - Мне бы, старику, обидеться - ведь вправду два года не появлялся, а тут пришел: кофею ему к порогу подавай, да еще намеки строит ехидные... Э-э; ладно уж. Сейчас будет тебе кофе. - Подшагнув к плите, он зажег газ и водрузил на конфорку роскошную мельхиоровую джезву, заранее, как отметил Димыч, заряженную всем необходимым. - Рассказывай пока, с чем явился. Вынув из кармана сигареты, Димыч неспешно закурил - следовало сообразить, с чего удобнее начинать разговор. - Тебе, - заговорил он, выпуская дым, - такая фамилия: Флейшман, Георгий Моисеевич, - не знакома? Игорь сосредоточенно помешал кофе крохотной деревянной мутовкой. - Был такой. Среди прочих. - В связи с чем - был? - Юрист. Выступал несколько раз в суде, в делах "с чертовщиной". Якобы - и экстрасенс вдобавок. Я об этом писал. Хочешь, могу материалы показать. - Погоди. Ты - подробнее давай. Что за "дела с чертовщиной"? - Да ерунда; жульничество мелкое. Типа возмещения ущерба, нанесенного соседской бабкой путем наведения порчи. Кончались дела, естественно, ничем, но некоторый гонорарий он с них все равно успевал огребать - в канцеляриях теперь, пока заявление хоть прочитают, может и два и три месяца пройти. И противоположными вариантами он баловался, но уж без жульства: брал на себя юридическую защиту разных "колдунов" в случае, если неудовлетворенная клиентура захочет вдруг с ними судиться. На абонементное обслуживание, так сказать, брал. Как еще из коллегии его до сих пор не попросили... А тебя-то он - с чего столь серьезно заинтересовал? Обещал хорошую девочку приворожить, да надул? Димыч едва заметно поморщился. - С этим я бы и сам разобрался. Дело вот в чем: помнишь Петьку Лукова? Я вас знакомил когда-то; ты еще роман его брал читать. Так вот, у него... Внезапно Димыч замолчал, остановив взгляд на двери в комнаты. В кухню - видать, разбуженная голосами и шевелением - заглянула, запахивая халат, сонно протирая глаза, женщина лет тридцати пяти-сорока. Димыч узнал ее сразу. По ноздрям тут же словно бы шибанул мясной, тухловатый запах неопрятного, нечасто подвергающегося мытью тела, на всю жизнь сохранившийся в памяти с того самого, черт знает, какой давности, курортного эпизода. - Это вот - жена моя, Валентина, - пояснил Игорь, а для супруги добавил: - Иди спать. У нас - разговор. 41. Выпив кофе и перекусив тем, что оставалось в холодильнике, Петяша с Елкой все сидели за столом, курили и молча, наслаждаясь вновь обретенным умиротворением, смотрели друг на друга. Впрочем, полностью умиротворен был лишь один Петяша - Елку, судя по всему, что-то слегка нервировало. - Слушай... - заговорил, наконец, Петяша. - Ну, что тебе покою не дает? Сидишь, как на гвоздях... Ответила Елка не сразу - и, в лучших женских традициях, вопросом на вопрос. - Откуда у тебя все это? Ноут-бук, фляжка с портсигаром... Да один костюм, что на тебе сегодня был, таких денег стоит!.. Ладно, у тебя твои романы купили, но ведь сейчас никому из литераторов не платят столько! Фляжка из платины, минимум граммов четыреста, туфли не с конвейера; то, се, да еще на шикарную жизнь, - она кивнула на Петяшину сигару, - хватает. Тебе, выходит, по меньшей мере, Нобелевку должны были дать! Откуда? На такие деньги можно... приличную квартиру купить! Эт-то еще что за новости?! Так-так... До сего момента Петяша как-то не предполагал, что шибко уж явно живет не по средствам. Ладно, Елка - человек свой. Чужим-то, вправду, вовсе незачем бы этого демонстрировать... А историю про Туза Колченогого - лучше не стоит рассказывать даже Елке. Что ж отвечать? И тут лихорадочные размышления перешибла внезапная, мощная вспышка ярости. - "Откуда, откуда"! - рыкнул Петяша. - Нашел! Елка, тихо ойкнув от неожиданности, как-то осела, съежилась на своем стуле. Петяше снова сделалось совестно. - И вовсе не это тебя, по-моему, тревожит, - сказал он, пытаясь по возможности мягче сменить тему. - Рассказывай уж, чего... Некоторое время Елка молчала, точно раздумывая, стоит ли продолжать вызывающие у Петяши столь сильное неудовольствие расспросы, затем, наконец, решилась: - Скажи, эта девушка... Что у тебя с ней, все-таки? Как мало нужно иногда, чтобы полностью разрушить такое, казалось бы, прочное душевное состояние! Если первый ее вопрос был еще туда-сюда, то теперь от умиротворения Петяшина - не осталось даже следа. Еще до того, как Елка договорила до конца, оно прочно сменилось горьким, досадливым неуютом. Совершив над собою усилие, Петяша встал, подхватил Елку на руки и усадил к себе на колени. - Я люблю ее, - тихо сказал он в самое Елкино ухо. - Я люблю тебя. Не знаю, что со всем этим делать; может, я - какой-нибудь там моральный урод; но вы обе нужны мне. Любой другой вариант - он... неполным каким-то получается. Ты только, пожалуйста, постарайся не злиться - не ревновать и не взбрыкивать, а спокойно об этом... Елка, до этого недвижно сидевшая на Петяшиных коленях, шевельнулась и легко, едва коснувшись, прикрыла ладошкою его губы. - Я думала что-то похожее... Вернее, чувствовала. Еще когда пришла и увидела вас вместе. Не знаю, что тебе отвечать. Я люблю тебя; ты нужен мне не меньше, чем я тебе... Потому я сразу и убежала - просто побоялась ставить тебя перед выбором. Испугалась, что, если тебе придется выбирать... Конечно, не стоило бы признаваться в этом, но... Ладно. Пусть все идет, как идет. Пусть мы будем вместе, а все остальное... Там будет видно. Пошли лучше спать: голова у меня совсем не работает. Все это время не могла толком ни спать ни есть... - Идем, - согласился Петяша. Но... Какой там - "спать"! Устроившись под одеялом, подставив плечо Елке под голову, он никак не мог избавиться от мыслей о том, что - вот завтра с утра приедет Катя, с которой тоже придется объясняться, а как - непонятно, и еще неизвестно, что со всего этого выйдет... Однако мерное, теплое дыхание Елки, заснувшей тотчас же, едва она донесла голову до Петяшина плеча, незаметно убаюкивало, и он, сам того не заметив, задремал. Проснулся он неожиданно: показалось во сне, что упругая, набухшая от возбуждения женская грудь щекочет его губы. Не открывая глаз, Петяша поймал губами маленький, твердый сосок. Тут же мягкие, тонкие пальчики знакомо скользнули, легонько царапнув коготками, вниз по груди, животу - и добрались до него. Он, по утреннему-то делу, откликнулся на призыв с завидным энтузиазмом - тем более, что обычной утренней тяжести в затылке, неизменно вызываемой внезапным пробуждением, нынче почему-то не наблюдалось. Некоторое время пальчики нежно играли с ним, щекоча и слегка покалывая кончиками ноготков, однако совсем скоро на смену им явилось нечто горячее, шероховатое и влажное, также до боли знакомое, но все ж заставившее тихонько зарычать от остроты наслаждения... ... крепче сжав губами, лаская языком небольшую, упругую грудь. Это - как же это?.. Вздрогнув, Петяша открыл глаза - и увидел Катю. Он целовал ее грудь, а она, устроившись поперек его груди, ласкала Елку, которая, оказывается, успела перевернуться ногами к изголовью и теперь, в унисон Катиным ласкам, щекотала его кончиком языка. 42. Разговор затянулся надолго. Уже жена Игорева, Валентина, так и не проявившая никаких признаков узнавания своего когдатошнего случайного любовника, позавтракала и ушла на работу, захватив с собою четырехлетнего сына, которого надлежало отвести в детский сад, а Димыч до сих пор не чувствовал усталости. Игорь, видимо, также не собирался пока прощаться с гостем -очень уж занимательные вещи тот рассказывал. - Насчет этого Туза, Колченогого... Не сочиняет? Оно ведь - явно с "Хромого Беса" срисовано. С поправкой на эпоху. Димыч пожал плечами. - Зачем он будет мне врать? Он же напуган был до... не знаю, чего. Вдобавок фляжка с портсигаром - не реклама, а факт. Игорь с сомнением прищурился: - Знал бы ты, сколько мне всяких шизиков попадалось. Да такие изобретательные случались - я-те дам! Их бы энергию - да на мирные цели... От-т ведь бл-лин-то горелый, с досадой подумал Димыч. Если уж этому никак не объяснить, - что бы было с кем другим... Именно по этой причине он поначалу - пока не прошли первые истерические страхи и не включился здравый смысл - хотел было добраться через знакомых до кого-нибудь настолько ответственного, кому не позволил бы сослаться на тотальное неверие сам характер должности. Очень уж велико было искушение свалить все тревоги на кого-нибудь другого, сильного, умного и облеченного властью. Игорь, правда, не слишком-то удовлетворял этим требованиям, однако для Димыча он с давних пор неизменно был кем-то наподобие "старшего товарища", наставника, каких частенько описывали в своих романах писатели-соцреалисты. Димыч надеялся, что Игорь, осмыслив его рассказ, смог бы хоть облечь в слова причину этих тревог - странное дело, но самому ему это покуда не удавалось. Ему просто было страшно. - Допустим, - терпеливо, точно профессор, в четвертый раз объясняющий неучам-студентам теорему, заговорил он, - он умудрился-таки ограбить кого-нибудь. Допустим, попался ему такой человек, что, с одной стороны, может позволить себе иметь подобные вещи, а с другой - настолько глуп, чтобы с ними в одиночку шляться по улицам. Но сигары и коньяк -точно, не убывают! Что за гибрид Фаберже с царевной-лягушкой поблизости объявился? Может, ты мне этого ювелира порекомендуешь? - Значит, и посмотреть можно? И попробовать? - А чего - нельзя-то? Поехали, попробуешь. - Подожди, не так сразу. Должен тебе сказать, без смехуечков ежели, я почти всю сознательную жизнь мечтал на что-нибудь похожее посмотреть. На чудо - и чтоб правдашное, а не из ящика с надписью "Кио". Потому и подался экстрасенсов с инопланетянами освещать в прессе, после... после того, как тренерствовать больше не мог. И именно поэтому - в силу, так-скыть, вынужденного профессионализьма - я на такие фляжки-портсигары время тратить не могу. Понимаешь? Не поверят. Отмахнутся, скажут: "ня может быть!" - и даже не станут утруждаться проверять. Очень уж получается привычная сказочка о скатерти-самобранке. А те, кому по роду занятий такие вещи проверять положено, слишком много неприятностей могут доставить своими проверками... Контактерство с разными логосами, информационными биополями вселенной и прочими зелеными человечками - еще туда-сюда, поди его проверь до конца. Хотя - и тут я до сих пор не могу вызнать, не предпринимают ли чего по поводу означенных человечков наши разведслужбы. Похоже, что всерьез - не предпринимают. А вот если эти человечки начнут оставлять за собой подобные штуки... Та-акой тарарам может подняться!.. Как бы, к примеру, ты воспринял существование таких явлений, занимая, скажем, хоть сколь-нибудь ответственный пост в какой-нибудь разведке-контрразведке? Димыч озадаченно почесал подбородок. О таком обороте дела он уже думал - и в поле зрения помянутых Игорем служб попадать никак не желал. Без них, в самом деле, поспокойнее: если нужно справиться с собакой, волка на помощь звать не стоит. Себе дороже может выйти. А как насчет собаки против волков? - появилась вдруг темная, непонятно откуда вытекшая мысль. - А уж если, - продолжал Игорь, - широкая публика, наконец, дорвется до веских доказательств существования чего-либо волшебного... Это ж - мама дорогая, что начнется! Если уже сейчас находятся идиоты, готовые подавать в суд на соседних старух, потому что те, якобы, наводят на них порчу, тратить бешеные деньги на экстрасенсов, привораживающих неверных мужей и жен, - что будет, когда суды взаправду станут подобные заявления рассматривать? Когда простые граждане поймут, что могут сделать с ними другие, способные к какому-нибудь колдовству, и перепугаются всерьез? Представляешь себе новую охоту на ведьм? В компьютерном, мать его еби, веке? Полный пиздец! Вот об этом Димычу пока что не приходило на ум. Весело выйдет, нечего сказать! Конечно, подобные перспективы смотрелись не шибко-то реально, но... Разве реальнее выглядит фляжка, в которой никогда не убывает коньяк? - Ну, а делать-то тогда - что? - почти с отчаянием спросил он. - Флейшман этот... А - Катя?! Мы же с ним совсем по-разному день, когда она появилась, помним; я тебе рассказывал уже... А по телефону, который она оставила, мне вообще заявили: умерла, говорят, два года назад... Может, мы с Петькой на пару все это выдумали? Или разом с бороздки съехали? Да еще не только мы! Елка, подруга его, выходит, тоже: она эту Катю видела и даже Петьку приревновала!.. Что делать-то?! - Ты погоди, - неторопливо, рассудительно оборвал его Игорь. - Погоди, молодой-горячий... Прекрати истерику. Тут надо - техниц-ски. Прежде всего: ты говоришь, товарищ твой вовсе ничего активного не может и не хочет предпринимать "во избавление свое"? За счет инстинкте самосохранения, говоришь, собрался преуспеть? Так? - Ну... - Ну и - странно получается, ты не находишь? Если этот Флейшман - столь уж могущественный маг и волшебник, как вам тот - Борис, да? - поведал... Что ему стоит у такого слабенького, ничтожного Петьки просто прийти и забрать, что требуется? Просто взять да сказать: отдай, мол, тебе все равно ни к чему, и существуй впредь спокойно. Иначе - сокрушу, мол, на хрен, и поминай, как Петькой звали... Но нет! Что мы имеем? Два непонятно чем вызванных обморока со странными видениями; девочку, которая зачем-то хочет создать у поклонника впечатление, что она на самом деле - мертва... Ты ведь не можешь с полной уверенностью утверждать, что она - вправду оживший мертвец, зомби? Девочки, что помоложе, вообще здорово склонны к театральности. Телефон она сама ему оставила; кто мешал попросить хозяйку телефона помочь вас разыграть? А может, они попросту - вместе с твоим Петькой - тебя разыгрывают? Слушая Игоря, Димыч мысленно клял себя за глупость. Ведь, в самом деле, можно было и дальше еще маленько покопать в эту сторону самостоятельно. Легче было бы убедить, что не просто так явился занятого человека от дел отрывать. Но страх, равного которому Димыч раньше не мог и представить себе, внушал такое стойкое ощущение правдивости собственных ощущений... - Ладно, - заговорил он, когда Игорь сделал паузу и поднес к губам чашку с кофе. - Смерть этого Бориса на глазах у Петьки, и что я, по его словам, при том присутствовал, хотя в Москву мотался в это время, тоже легко в рамки розыгрыша укладывается. Громоздкий, правда, выходит розыгрыш и не шибко смешной... И я для них получаюсь совсем уж до обидного предсказуемым... Ладно. Но все же фляжка-то с портсигаром - настоящие! - Да. Очевидное отрицать трудно, - признал Игорь. - Тем более, что я не понимаю, зачем бы тебе разыгрывать меня. Ты, пожалуй, уже вышел из того возраста... Хорошо. Предлагаю вот что: допустим для простоты, что все происшедшие с вами обоими странности - действительно чудесного происхождения. Тогда проще всего начинать с этого Туза Колченогого. Демон он там, или сгусток чистой информации... Пошарю я по своим каналам на предмет специалиста по таким существам - давай, кстати, для краткости, звать его демоном, очень уж похож... Так, о чем бишь я? Да! С какого боку браться за подобного рода расследования, все едино всегда непонятно. Скажем, придем мы к господину Флейшману с расспросами, а он нам наплюет в бельмы и заявит, что знать ничего не знает. И правильно сделает, промежду прочим... Вот с этим Колченогим - пообщаться бы лично, а! Это ж наиболее ценный источник информации - ему, скорее всего, нет резона нас бояться. Петька твой, говоришь, таки не знает, как сделать, чтобы он появился, когда захочешь? Эх-х, дилетанты нас погубят! Вообще-то у контактеров есть правило: первым делом договорись о позывных или хоть определись в конце беседы со следующим свиданием... Ладно. Если газетных материалов из всего этого не получится, роман фантастический про вас напишу. Авось какое-нибудь издательство и купит... - А чего? - подтвердил Димыч. - Не одному же Петьке на литературе бабки зашибать... Слушай, а чего мы ждем? Поехали, попробуем его раскрутить! Успеешь ты еще залезть в свою картотеку... Может, и не понадобится она. Может, он, зараза, просто не все мне рассказал. А? - Знаешь, - поразмыслив, сказал Игорь, - давай лучше договоримся на послезавтра, хорошо? Мне бы - все ж слазать в картотеку, да переговорить кое с кем... Понимаешь, я только сейчас вспомнил: должен у меня там быть один серьезный товарищ. Вот он, говорили, как раз на изучении демонов специализировался. Даже, по слухам, какие-то контакты с бывшим ка-ге-бе имел по этому поводу. - Слу-ушай, - зачарованно протянул Димыч, - хочу! Давай, если это возможно, вдвоем его навестим, а? Комитет, значит, -вправду таким штуками баловался? - Посмотрим. Если вообще согласится с нами беседовать. И если вы, молодой человек, "поперэд батька в пекло нэ полизэте". 43. Утомленным играми втроем Петяше, Елке и Кате оказалось, понятно дело, не до выяснения отношений. Умостившись на тахте, они лениво попивали кофе с принесенным Катей солоноватым хворостом. Тахта, хоть и называлась по фабричному паспорту двуспальной, шибко много простору все ж не обеспечивала; потому Елка с Катей сидели в уголке, прижавшись друг к другу, точно пара котят -причем Елка, обняв Катю за плечи, рассеянно поигрывала ее грудью. Петяша никак не мог оторвать взгляда от бледно-розового, крохотного соска, набухавшего под Елкиными пальцами. Мало, что зрелище никак не давало рассеяться туману в голове. Удивительно, но - после полутора-то часов всевозможных развлечений! - он снова почувствовал знакомое леденящее напряжение внизу живота. Он завозился, придвигаясь к девушкам ближе. Уловив его настроение, Елка потянулась к нему, а коготки Кати, оставляя за собою приятную дрожь по коже, скользнули по спине снизу вверх. Тут-то, словно только и дожидавшись подобного момента, в прихожей пронзительно заверещал звонок. Да ебись вы все конем, пидоры гнойные! Звонок не умолкал, снова и снова заходясь в переливчатом, пронзительном взвизго-посвисте, от которого хотелось съежиться и зажать покрепче уши. Первым желанию съежиться поддался, конечно же, он. - Кто это? - слегка испуганно спросила Елка. - С-час посмотрим, - не предвещающим ничего хорошего для незваных гостей тоном отвечал Петяша. - Накиньте пока что-нибудь... Влезши в брюки и рубашку, он вышел в прихожую. Звонок заливался хулиганскими, соловьино-разбойничьими трелями. Медленно, в такт набухающей под рубахой злобе, подняв руку, Петяша покрепче взялся за торчащий из пластиковой белой коробочки на стене провод и рванул, вложив в рывок все разочарование, накопившееся после назревавшего было, но в самый интересный момент обломанного кайфа. Свист прекратился. Тогда Петяша, резко, одним движением крутанув замок, распахнул дверь. За дверью обнаружились два еле успевших отскочить, дабы не быть ушибленными тяжелой обдерматиненной створкою, мясистых, двухметровых - не шибко-то на таких досаду выместишь! -незнакомых обормота, годов по тридцати каждый. Но Петяше все было уже "по барабану". - Дверью ошиблись, м-молодые люди? - негромко, с тяжкой, медленной яростью проговорил он. - Это... А Эдик - где? - малость растерянно спросил тот, что был поплечистее и почище одет. Недоумение его, пожалуй, можно было назвать искренним. Пожалуй, он и вправду ожидал, что дверь на его звонок откроет кто-то другой, а вовсе не незнакомец, который вдобавок, невзирая на то, что явно младше и слабее, вот так напористо называет его "молодым человеком". - Нету здесь никаких пЭдиков, - не меняя интонации, устремив неподвижный выжидательный взгляд в глаза собеседника, отвечал Петяша. "Молодой человек" как-то осел и словно бы сделался пониже ростом. - Это... извините, ради бога, - вдруг сказал он - и, уцепив товарища за локоть, поспешно поволок его прочь, вниз по лестнице. Петяша аккуратно запер дверь. Колени его внезапно завибрировали, так что он еле устоял на ногах. Оххх-ты-е-ооо!.. Это ж надо... Да ведь он бы одним щелчком меня мог выключить, а тут - девчонки... Сделалось крайне неуютно: показалось, что вот сейчас эти двое, сообразив, что их ни за что ни про что грубо послали, вернутся, дабы страшно отомстить обидчику и тем поднять свое реноме в глазах друг друга... Но прошло несколько минут, а на лестнице все было тихо. Переведя дух с облегчением, Петяша отчего-то вспомнил, как испугался его человек, подошедший попросить сигарету, - тем самым вечером, когда имел место до сих пор памятный поход за провизией... Что же это?.. Может, и тут?.. Ежели так - то почему? Впрочем - какая разница! Наоборот - хуже было бы. - Петь, где ты? Кто у тебя там? - раздались голоса из комнаты. - Если какая-нибудь третья, мы - против!!! - Так просто... дверью ошиблись! - отвечал Петяша, стараясь не дрожать голосом. Это-то, впрочем, удалось легко: у него, как говорится, точно гора свалилась с плеч. Как-то, еще до знакомства с Елкою, он уже имел опыт "любви втроем", но тогда все вышло совершенно неожиданно и кончилось не шибко приятно. Текущая подруга жизни, искренне желая помочь приятельнице, у которой ломило от усталости спину, и зная о массажистских талантах Петяши, опрометчиво попросила его поправить приятельницыно самочувствие. Приятельницу для этого, конечно же, пришлось раздевать. Вид ее обнаженного тела неожиданно возбудил и Петяшу и его сердобольную подругу, а массаж привел в то же настроение приятельницу последней, мигом забывшую о ломоте в спине. Все было здорово - до первого расставания. Оказавшиеся без присмотра дамы, вероятно, принялись-таки "делить" Петяшу, потому что тут же рассорились и с ним и друг с дружкой - словом, вышло настолько непрезентабельно, что даже сейчас вспоминать не хотелось... А тут стало окончательно ясно, что с Катей объясняться не придется. Ишь ты! Уже - "мы"... - Знаем мы, как они дверьми ошибаются! С этими словами из комнаты появилась Елка, так и не надевшая на себя ничего - а, может, заслышав звук запираемой двери, успевшая уже раздеться снова. - Иди к нам! - нетерпеливо позвала она. - Тут как раз только тебя не хватает! - Только сначала - неплохо бы в душ, - заметила показавшаяся за ее спиною Катя. - Идея! Сейчас мы его, изменщика... Поволокли! Петяшу разобрал абсолютно идиотский, на его взгляд, смех. Подхваченный и ввергнутый в ванну, под прохладный душ, он все никак не мог остановиться. Смех словно бы вязал по рукам и ногам, лишая воли к сопротивлению - пусть даже шутейному, ради "поддержать игру" - и напрочь забивая все прочие ощущения. Вначале его в четыре руки терли мочалками, затем Катя тоже прыгнула в ванну и сделала воду потеплее, а Елка сказала: - Я сейчас! - и выскользнула в прихожую. Разом утихомирившись, словно бы поняв, что всякие игры хороши в меру, Катя крепко прижалась к стоящему под душем Петяше и поцеловала его - долго, как только можно было задерживать дыхание (вода заливала ноздри и совершенно перекрывала кислород). - Здорово, правда? - спросила она затем, слегка отстранившись. - Ага, - сияя взглядом, подтвердил Петяша. - Понравилась тебе Елка? - Ой, замечательная! - улыбнулась Катя в ответ. - Почему она раньше не приходила? Действительно, почему бы это? - По незнанию, наверное... - с легкой иронией ответил Петяша. - Кстати, куда она удрала? - А-а! Мы, пока тебя не было, решили, что в магазин идти, да еще готовить - времени жалко... Она в "Пиццу-Риф" звонит, обед заказать. Я-то ничего такого не знаю... А она сказала, что у нас праздник сегодня, и цены у них не такие уж дорогие. Интересно, откуда бы это Елке про цены в разных пиццерифах знать? мельком подумал Петяша. - Ты не сердишься? - Нет, конечно, - ласково отвечал он. - Жалею, что сам до этого не додумался. У нас ведь нынче и вправду праздник... Но вдруг в черепушку торкнулась изнутри неуютная, беспокойная мысль. - Катькин... ты вчера - где была? Димыч пробовал тебе звонить, и такое в ответ услышал... Будто ты... Выразительное, живое Катино личико сделалось образцовым воплощением недоумения. Если б взбрело кому на мысль изваять аллегорическую фигуру "Недоумение", наподобие тех, что украшают собой Летний Сад, а на зиму запираются в ящики, столь похожие на известные дачно-сельские строения, лучшей модели ему бы не найти. - Как - "где"... С родителями. Они к вечеру приехали; я еле-еле успела с приборкой. Кстати, и про тебя им рассказала. Они очень с тобой познакомиться хотят - им понравилось, что ты старше, да еще писатель... А он - точно по тому номеру, что я оставляла, звонил? - Ну да. Бумажку взял и... - Я, может, не так записала? Пойдем посмотрим. Тебя это так беспокоит - даже страшно... Наскоро вытершись, они отправились в комнату. - Ну-у, - разочарованно протянула вышедшая навстречу Елка. - А меня, значит, одну бросают? - Иди, залезай, мы сейчас вернемся. Ты им сказала, что звонок не работает; стучать надо? Чмокнув ее в щеку, Катя потащила Петяшу в комнату. Листка с номером телефона нигде не обнаружилось. - Наверное, Димыч с собой уволок, - с не шибко-то искренним неудовольствием констатировал Петяша. Катя, приблизившись к нему сзади, обняла его, ощутимо прижалась грудками к спине. Тело ее было теплым, мягким, живым... - А это - важно? Что ему сказали такого? Я, кажется, вообще никаких звонков вчера не помню. И родители у меня - люди вежливые... - Да, в общем, ерунда собачья это все, - резюмировал Петяша, подумав. - Идем, устроим Елке подводный массаж, пока она совсем не соскучилась. По дороге в ванную радужное настроение - до самой аж ванной двери - затмевала веселая, агрессивная ярость. Это... Это он, сука, пошутил, что ли, так?! С-сокрррушу! 44. Водными процедурами забавлялись до самого приезда пиццерифовцев - тем пришлось довольно долго колотиться в дверь, пока стук их сквозь шум воды донесся до ушей счастливой троицы. Накинув на мокрое тело халат, Елка умчалась принимать заказ и оценивать качество его исполнения. Петяша с Катей снова остались вдвоем: Петяша начал - праздник так праздник! - насвежо бриться, а Катя, никогда не видевшая, как оказалось, подобного процесса вживе, с интересом наблюдала за ним, нежась в теплой воде.. С неторопливой тщательностью обрабатывая подбородок стареньким безопасным станочком и следя за ходом операции посредством зеркала, Петяша благодушно обозревал в уме череду нежданных удач. С голоду не помер, денег заработал, тщеславие удовлетворено, и - надо же! - даже с Елкой и Катей все так здорово само собою вышло... Благодать! Может, к морю куда-нибудь теперь втроем махнуть, недельки на две? А что; денег - хватит... Но мысль о деньгах тут же скомкала, смяла в комок все наработавшееся за последние дни благодушие. Пришло на ум, что невиданная удача с деньгами свободно может оказаться первой и последней, снова вспомнился Борис со всеми его странными байками, всплыл на поверхность неприятный, надо сознаться, осадок, оставленный последней беседой с Димычем... А самым неприятным было то, что теперь ему, Петяше, нельзя просто так отмахиваться от возможной таинственной угрозы: теперь он отвечает не только за себя, но и за Катю с Елкой. Если и с ними начнет твориться что-нибудь этакое... М-дааа... Покуда дело касалось только его самого, Петяша с легкостью мог плюнуть на все и всяческие опасности: чему - быть, того - не миновать; коль пошла такая пьянка - режь последний огурец. Лень суетиться, и все тут! А вот ежели опасность через него грозит и близким, любимым людям - не шибко-то тут поплюешься. Вмиг слюна пересохнет. От таких мыслей - внутри, где-то около солнечного сплетения, словно бы возник холодный и тугой сгусток; так бывает, когда с нетерпением ожидаешь развязки некоего важного дела, но сам никак не можешь повлиять на его исход. Кабы, например, спортивным болельщикам в случае проигрыша любимой команды грозило поголовное - здесь же, на стадионе - физическое уничтожение, они бы наверняка как следует прочувствовали, что ощущал в данный момент Петяша. - Что с тобой? - спросила Катя, точно почувствовав Петяшино беспокойство. - Что не так? Но Петяша не отвечал - он, не отрываясь, глядел в зеркало. Там, в глубине, за видавшей виды мутноватой стекляшкой вдруг замаячила чья-то совсем не та физиономия! Отражение дрожало, дробилось: благородное полноватое лицо русского просвещенного барина в пенсне, с клинообразной седой бородкой, возникши на долю секунды, тут же уступало место неопрятной небритой харе в обрамлении черных кудрей, из-под которых сверкали белками разбойничьи, жгучие, безумные глаза. Трудно было разобрать из-за мелькания, но глаза-то как раз, казалось, не менялись вместе со всем прочим - они точно принадлежали попеременно к двум разным лицам. Мельтешня в зеркале создавала впечатление крайней неустойчивости -казалось, вот-вот амплитуда колебаний перейдет за некую границу, и все взлетит, к черту-дьяволу, на воздух...Оба лица были Петяше смутно знакомы, однако все то же дрожание не позволяло вспомнить, откуда. Вспомнилось неожиданно другое: лестничная площадка; тряские, стекающие из глазниц по скулам глаза Бориса; струящаяся из них темная, засасывающая сила; страх... Вот! Это страх помог в тот раз избавиться от наваждения! И тут Петяша вспомнил, где видел лицо "барина". Именно он появлялся перед ним на миг в том лестничном кошмаре и именно ему тогда - вроде бы, хотелось бы надеяться - крепко досталось. Шарахнуло, будто бы, болезного, чем-то не совсем понятным -после того, как он, Петяша, перепугался чуть не до смерти... На сей раз - ведь в прошлый-то все сошло без последствий! - страха почти не было. Разве что, может, вздрогнул Петяша от неожиданности, увидев в зеркале вместо собственной намыленной личности хер знает, что. Вместо страха откуда-то проснулся не свойственный, вообще-то, Петяше исследовательский азарт - тот самый, примитивный, который заставляет маленьких детишек сосредоточенно, не щадя сил, отковыривать утащенными у мамы маникюрными ножницами черепашкин панцирь: что там у такой милой зверушки внутри? Если страх действует на этого типа, - может, он и еще на что-нибудь реагирует? Может, с ним объясниться как-то можно? С этой мыслью Петяша попристальнее сосредоточился на видении в зеркале и принялся как бы подманивать, притягивать его к себе, вызывать на осмысленное общение. Но лица тотчас же замелькали еще шибче, совсем уж слившись в мутном, однородном мареве; мелькнул на мгновение яростный оскал зубов среди черной щетины недельной давности - и тут Петяшу пронзила дикая боль, словно бы кто-то, сидящий внутри его черепа, решил проделать окошко наружу и вонзил в бровь тупое, толстое сверло. Тело разом обмякло, сделалось ватным и непослушным. Едва удерживаясь на ногах, не помня себя от боли и ярости, Петяша автоматически, судорожно ткнул в зеркало, в самую середину мерцающей мути, зажатым в руке бритвенным станком. От резкого движения глаза заволокла темная пелена - но, видимо, лишь на какую-нибудь секунду. Боль немедленно угасла. Перед глазами понемногу развиднелось. Встряхнув головой, чтобы поскорее прийти в себя, и изготовившись сопротивляться до последнего, Петяша увидел в зеркале -всего-то навсего - отражение своего собственного лица, наполовину покрытого подсыхающей мыльной пеной. Поверхность стекла была перечеркнута наискось тонкой, глубокой царапиной. Неужто - станком? Вот это да! Умудриться надо; так - и алмазом сложно сделать... Только сейчас он почувствовал на плечах пальцы Кати - та, стоя в ванне, крепко держала его, точно боясь, как бы не упал. - Что случилось?! Что?! Плохо?! Голос ее, исполненный тревоги, доносился - словно откуда-то издалека. - Да нет, ничего, - через силу ответил Петяша. - Ничего... - Ты же чуть не упал; что с тобой? Что со мной? Как бы самому-то понять, что такое со мной... Оборотившись к Кате, Петяша изо всех сил постарался изобразить бодрую улыбку: - Ничего. Ерунда собачья. 45. День, полный ничем более не омраченной радости, сменился вечером, а после, ежели верить показаниям стрелок будильника -впрочем, стрелкам-то на кой хрен врать? - наступили следующие сутки. Тогда все трое улеглись, наконец, спать. Некоторое время поворочались, отыскивая каждый для себя наиудобнейшее положение, и затем Петяша, провалившись на миг в черноту, вдруг обнаружил себя стоящим на высокой, дикой горе. Вокруг возвышались и еще горы, но те - все были пониже. Внизу пространство меж ними сплошняком заполняли густые, мохнатые, темно-зеленые вершины сосен - или, может, кедров. Откуда-то сзади и снизу доносился рокот. Но, прежде чем обернуться, Петяша взглянул под ноги - и увидел, что стоит по щиколотку во влажном, искрящемся на жарком июльском солнце снегу. Возле самого носка левого ботинка из вдавлины в сугробчике, пружинно распрямившись, выскочил на волю свежий, упругий подснежник. Позади, далеко внизу, бурлила, грохотала река - неширокая, но норовистая. Ей тесно было среди огромных, - метра по два в поперечнике, - даже отсюда различимых докругла окатанных валунов, навалом облегавших берега. Курумники, вспомнил Петяша. Похоже, то были верховья одной из речушек Горной Шории. Мрас-су. Или... Что там еще было, в тех краях? На Мрас-су ему случалось бывать - давно, еще до отъезда в Ленинбург, хаживали с друзьями на байдарках. Тогда дикая, нетронутая до поры тайга, чистая, громкая вода и всеобщая основательная, величественная прочность пейзажа неизменно внушали ни с чем не сравнимое ощущение покойного единства с миром. Теперь же окрестный вид, скорее, тревожил; общее настроение тайги и гор, пронизывая все Петяшино существо, вызывало расходящиеся откуда-то изнутри волны зябкой дрожи. Прижмурив глаза от слепящего снежного сияния, Петяша повернулся против солнца и только теперь заметил, что он - не один. По левую руку от него, прямо в снегу, сидел, поджав калачиком ноги, желтолицый седой старик в кепке, дешевом рябовато-буром пиджачишке и синих рабочих штанах, заправленных в аккуратные, хотя и далеко не новые кирзовые сапоги. Старик был знакомым. Едва увидев его, Петяша тут же вспомнил, как они с товарищами, без малейших затруднений пройдя верхнюю треть реки, которой в турклубе его родного города неизменно пугали "салажат", остановились перед первым взаправду серьезным порогом - осмотреться, в первый и последний раз за ходку облачиться в полное снаряжение туриста-водника и заодно сфотографироваться в солидных касках при толстых, вроде кирас, спасжилетах. Тут-то из-за излучины вывернула длинная, узкая "ветка" с подвесным "Вихрем", и из нее совсем по-молодому выпрыгнул на берег вот этот самый старик. Подхватив со дна своей "ветки" косу, он немедля встрял между замершими уже в картинных, с веслами наперевес, позах Петяшей и его боцманом Саней Рыжим. Юрий Георгиевич, самый старший из четверых, ко всеобщему удовольствию запечатлел живописную троицу своим "Зенитом". Засим старик, на основательно ломаном русском языке выспросив имена всех четверых, но сам так и не назвавшись, поинтересовался, не найдется ли у кого крючков для взаимовыгодного обмена на свежий, домашний хлеб. Лишних снастей не оказалось, не предполагали на этот раз вплотную заниматься рыбалкой, и потому Петяша - во всей компании курил один он - выделил занятному аборигену из своих запасов две пачки "Беломора" и еще, шику ради, одну - кишиневского "Marlboro". Старика подарок обрадовал - он-то, как выяснилось, пробавлялся исключительно бийской махрой, а после нее, родимой, и "Беломор" сойдет за деликатес. Проявившему, таким образом, неслыханную щедрость Петяше он посулил сделать так, "что никто в тайге не тронет". По возвращении же Петяши домой старик и вовсе брался "присмотреть, чтобы вырос, как надо" - ему, мол, отсюда, из тайги, видно все. Слова его звучали не более правдоподобно, чем трескучая, распевная болтовня привокзальных цыганок, охотящихся за кошельками тех, кто имеет глупость довериться им. Однако, ежели вслушаться повнимательней, становилось ясно: старик вполне уверен в том, что говорит. Уверенность его была столь абсолютна, что внушала даже некоторую тревогу. Посмеявшись бесплатному представлению - надо ж: шаманы, экзотика! - распрощались, расселись по байдам, прошли пороги без сучка и задоринки и после всю дорогу наслаждались теплой, солнечной погодкой. Как-то во время дневки близ стоянки, километрах в пяти, разразилась зверская гроза, но на товарищей не упало ни капли, хотя стихийное бедствие, по наблюдениям Сани Рыжего, совершило вокруг их лагеря аж полных четыре оборота. - Видишь, - сказал тогда Саня, - дед-то - правда, шаман! - а после, посерьезнев, объяснил, что такие причуды погоды в горах случаются запросто. А через полгода Петяша, сам не шибко-то понимая, за каким рожном, взял да сорвался в Ленинбург... - Крючков, мольч, не привез мне? - спросил старик. Вздрогнув от такого неожиданного вмешательства человечьего голоса в своеобразный звуковой фон тайги и гор, Петяша отрицательно покачал головой. Но старик продолжал выжидающе, с прямо-таки ленинской портретной хитрецою глядеть на него, и тогда Петяша сообразил, как тут требуется поступить. Хлопнув себя - в наказание за тугодумство - по лбу, он достал из кармана новый платиновый портсигар и угостил старика сигарой. Тот, одобрительно повертев презент в узловатых, коричневых, будто старая дубленая кожа, пальцах, спрятал ее в нагрудный карман. - Подрос, - удовлетворенно констатировал старик, смерив Петяшу взглядом. Русский язык его с прошлого раза стал заметно лучше. - Скоро, мольч, совсем большой вырастешь. - Куда ж мне еще расти-то, дед? - с легкой, неизвестно чем вызванной грустью спросил Петяша. - Некуда - дальше-то... - Пустое говоришь, - нахмурился старик. - Вырастешь; я пригляжу... Теперь, мольч, совсем легко приглядывать будет -вернулся ты, и впредь здесь останешься. Грусть сменилась испугом - уж слишком серьезно звучали слова старика, словно он и в самом деле имел власть навечно оставить Петяшу на вершине вот этой самой горы. - Что ж мне здесь делать? - жалобно спросил Петяша. - Холодно тут. А там - дом у меня, друзья... и враги, пожалуй, тоже... Черт знает, какую хрень несу, подумалось почти тотчас же. Враги-то тут при чем? - Пустое, мольч. - Взгляд узких щелочек-глаз старика, казалось, пронзал насквозь. - Ты должен вырасти. Только помни крепко, парень: нет друзей. Нет врагов. Друзья - руки твои, ноги твои... Враги - пища твоя... Да только с этим, мольч, охота плохая. Не защитит. Игрушка... - Старик кивнул на правую руку Петяши, который только сейчас заметил, что сжимает в пальцах свой пластиковый бритвенный станочек. - Возьми вот. Тут Петяша моргнул. Всего-то на полсекунды сомкнул на пересохших от яркого солнца глазных яблоках веки - но, когда снова раскрыл глаза, старика уж не было. Зато в руке - удобно лежала рукоять ножа, очень похожего с виду на те, охотничьи, что продаются в любом спортивном магазине только по охотничьим билетам. Петяша поднес клинок к глазам. Глубокий кровосток по обеим сторонам был украшен мельчайшим затейливым узором, а рукоять оказалась сработанной из снежно-белой кости, отшлифованной едва не до зеркального глянца. Блеск раздражал и без того побитые сверканьем снежных кристалликов глаза. Все тело гудело, словно бы сотрясаемое бешеным пульсом гор, сосен и воды внизу. Голова точно выросла до огромных размеров и приобрела странную, пустотелую звонкость; любое движение, казалось, непременно должно сбросить его, Петяшу, в бесконечную бездну под ногами. Охваченный ужасом, он снова зажмурил глаза, а когда открыл их - мир вдруг сделался совершенно иным, чем прежде. Мир сделался маленьким.  * ЧАСТЬ ВТОРАЯ. КОГДА МИР СДЕЛАЛСЯ МАЛЕНЬКИМ... *  Гармония мира не знает границ. Но субъективная справедливость здесь абсолютно ни при чем. (Это, уж точно, мое собственное. По крайней мере, лично мне так кажется.) ... Разве я - сторож брату моему? (А вот это - наверняка не мое. Но откуда - напрочь не помню.) 46. С того самого момента, как Димыч впервые после долгого перерыва набрал Игорев номер, его постоянно мучило, не давая покою, всепоглощающее, неугомонное нетерпение. Казалось, вот-вот произойдет нечто непоправимое - а между тем это "нечто" могло бы быть предотвращено, найди он, Димыч, верное решение раньше. Непрекращающееся, этакое подмывающее беспокойство заставило его снова позвонить Игорю уже на следующий день после расставания, поутру. - Слушай, как у тебя там? Я бы подъехал к тебе вечером, если не возражаешь... - Подъезжай, я вроде никуда не собирался, - помолчав, согласился Игорь, понимавший, видимо, что Димыч должен сейчас испытывать - а, может, и сам чувствовавший примерно то же самое. - Побеседуем. - Супруга-то - дома? - на всякий случай (очень уж не хотелось новых напоминаний) поинтересовался Димыч. - Нет. Я их с пацаном к матери ее отправил. Так что - никто нам не помешает. Прибыв на Барочную уже часам к пяти, что можно назвать "вечером" лишь с известной натяжкою, Димыч застал хозяина в необычайном, совершенно не свойственном ему возбуждении. - Хорошо, что ты - пораньше, - вместо приветствия бросил Игорь. - Я уж звонить тебе собирался... Словом, сейчас - быстро - пьем кофе и отчаливаем. На такси у тебя деньга найдется? - Найдется, - отвечал Димыч, слегка сбитый с толку такой стремительностью. - А - что такое? Где горит?.. Э-э; ну, на хрена - столько?! - Вчера, - объяснил Игорь, устанавливая на плиту джезву и невозмутимо всыпая в кофейную смесь едва ли не пол-ложки молотого красного перцу, - я после твоего ухода порылся в своей картотеке, затем сел на телефон и нашел-таки выход на того мужичка. Помнишь, говорили? - И - что? - И - он нас ждет. Сегодня, к девяти вечера. - А для какого ж тогда - торопиться? Времени - всего шестой час! - Для такого, что живет он аж в Петергофе. Точнее, возле - на Гостилицком шоссе, где частные дома... Или ты согласен до самого Петергофа машину финансировать? - До самого... - Димыч мысленно пересчитал наличность в бумажнике. -В принципе, можно, но лучше - не стоит. За кофе и в электричке, по дороге в Петегоф, больше молчали, как следует переживая, смакуя ожидание встречи с невиданным, непонятным, от коего - еще неизвестно, чего следует ожидать. Димыч - нет-нет да поглаживал тайком, сквозь пиджак, кобуру: весомость пистолета подмышкой, что ни говори, малость снимала общую напряженность. - Я - тоже взял, - тихонько сказал Игорь, приметив, чем развлекается его спутник. - Сам не знаю, зачем. Там - вряд ли понадобится... Так просто. Домой придется поздно возвращаться, и вообще... Что - "вообще", так и осталось неуточненным. - Этот товарищ, к которому едем, - продолжал Игорь после некоторой паузы, - когда-то, давно еще, до перестройки, учеников имел. После - довольно долго пропадал непонятно, где. Ходили слухи, будто сидит... Так вот, ученики у него были, все до одного... Как бы лучше объяснить... Знаешь, бывают такие: неопрятные, немытые, без всяких уже претензий на что-либо в жизни. И глаза - тусклые, нечеловеческие. Скотские какие-то. Только посмотришь, сразу ясно: конченый человек. Ни за что -даже за самого себя - не способен нести ответственность. И поэтому верить такому нельзя ни в чем. Нет, он не подлец там, не жулик; он - животное. Бессмысленное этакое, как корова. И даже еще бессмысленнее. Ничего, кроме примитивного, на уровне простейших ощущений, прагматизма, в нем не осталось. Вот такие у него были ученики - да много, человек семь. - На хрена ж ему такие были нужны? - дождавшись очередной паузы, поинтересовался Димыч. - Неужто на таких нажиться можно? - Не знаю, на хрена нужны. Но не для наживы, это точно. Не разживешься на таких. Хотя, по слухам, именно за мошенничество его и посадили... Долгонько, надо сказать, он отсутствовал. Я и забыть о нем успел. Только с месяц, как узнал, что он снова появился. - Ага... А к чему ты его учеников вспомнил? - Да! Вот к чему: он среди них выглядел, как вожак в стае. Словно бы человек - да, уже превратился в такое вот животное, но у него глаза осмысленные. Живые. По опыту жизни скажу: таких-то и нужно пуще всего опасаться. Хотя бы оттого, что сразу не распознать. А животные эти - хищные, как правило. У них все подчинено не простым инстинктам, а идее. Любой, какая в голову втемяшилась. И ради такой идеи - в данном случае, изучению магии - они на все готовы. Понадобится, скажем, свежее человечье ухо для очередного эксперимента - ни на секунду не задумаются... В общем, с ним нужно осторожнее. Хотя... Хорошо хоть, на беседу-то согласился время потратить. Димыч кивнул в знак того, что все понял, и против воли поежился. С одной стороны, привычное его материалистическое мировоззрение не способствовало вполне серьезному восприятию разных колдовских трюков. С другой - недавние события... Впрочем, от событий-то можно бы и отмахнуться, найдя всем им неукоснительно материалистическое объяснение. Но тут мешал все тот же страх. Вернее, сильное предчувствие чего-то недоброго впереди - да такого, что никакая сила во вселенной не в состоянии предотвратить это недоброе... Непроизвольно Димыч снова потянулся к кобуре под пиджаком, но теперь от ощущения твердости подмышкой стало только тревожнее. Если интенсивность предчувствия вправду соразмерна грядущей беде, пистолет наверняка не поможет. И снова Игорь подметил его движение. - Не мандражируй. Все - путем. Пробьемся. 47. Маг, чародей и демонолог, как оказалось, жил примерно в пятнадцати минутах езды от станции, в приличном шлакоблоковом домике с сиренью в палисадничке и спутниковой "тарелкой" по соседству с трубой. Близ крыльца кусты сирени образовывали нечто наподобие естественной беседки, в которой хозяин и ожидал гостей, покуривая на свежем воздухе простенькую - долларов этак за триста - вересковую трубку. Он как-то очень хорошо совпадал со своим обиталищем - такой же солидный, крепкий (хоть и пожилой) мужик в хорошем спортивном костюме и футболке с некрупной надписью: "A LOADED .357 ALWAYS BEAT A FULL НOUSE", с коротким ежиком седоватых волос на округлом, массивном черепе -и трубка, так же лениво, как и печная труба на крыше, курящаяся дымком, еще усиливала это сходство. - Здравствуй, Дамир, - окликнул его Игорь, остановившись у калитки. Тут же на песчаную дорожку, ведущую от калитки к крыльцу, молча выскользнул огромный, непонятно откуда возникший, черный волкодав. - Место, - негромко сказал хозяин, и пес - все так же бесшумно и стремительно - исчез. - Заходите. Внутреннее убранство дома, под стать хозяину, также отличалось неброской солидностью и основательностью. Димыч, до сих пор находившийся под впечатлением жутковатого Игорева рассказа, был удивлен: он ожидал увидеть неопрятную бревенчатую хибару с удобствами на дворе, а владельцем ее непременно должен был оказаться испитой мужичонка с жидкою бородкой, в засаленной фуфайке и с лихорадочным блеском в глазах. Кроме того; в доме не наблюдалось ни единого необычного, "колдовского" предмета. И даже книг - почти не было! - Это, - сказал Игорь, делая широкий указующий жест свободной от костыля рукой, - Султангареев Дамир Султангареевич. Или, для простоты, Дмитрий Сергеич. А это, - прибавил он, обращаясь уже к хозяину дома, - без отчества по младости лет, Дмитрий Аксенов. Тезка твой, в некотором роде. Кофе у тебя имеется? -И тут же несколько картинно хлопнул себя по лбу: - Э-э, совсем забыл, ты же... - Ай, бред собачий все эти "просветляющие диеты", - отвечал Дмитрий Сергеич. - Имеется и кофе и все остальное. Гоша! На негромкий оклик хозяина явился (так же бесшумно и быстро, как и сторожевой пес на дворе) парнишка лет восемнадцати, смуглый, плосколицый и раскосый. - Организуй нам... В кабинет. Выслушав сие краткое распоряжение, похожий на монгола (либо - бурята) паренек беззвучно исчез. Хозяин же провел Димыча с Игорем в комнату со старым кожаным диваном, несколькими стульями, низким "журнальным" столиком и массивным письменным столом. Книг и колдовских атрибутов, как отметил Димыч, не оказалось и в кабинете. Зато на столе располагался дорогущий, видать, компьютер со всеми мыслимыми примочками, а несколько книжных полок близ стола были до отказа забиты компакт-дисками. Пока Игорь с Дмитрий Сергеичем обменивались ритуальными фразами на предмет здоровья, количества утекшей воды и прошедших лет с зимами, явился Гоша со складным столиком на колесиках. Сноровисто сервировав "кофе" (состоявший, помимо собственно кофе в изящном фарфоровом кофейнике, из какого-то непонятого, без этикеток на бутылках, коньяка, огромной коробки конфет и вазы с фруктами) на журнальном столике, он молча, по-азиатски сложив руки лодочкой при груди, поклонился и бесшумно исчез. Тут как раз и Игорь с Дамиром Султангареевичем закончили выяснять, кто чего за все прошедшие годы достиг. Димыч, молча вслушивавшийся в их треп, решил, что эти двое наверняка когда-то знали друг друга очень неплохо. Однако излишне конкретных вопросов о житье-бытье давнего знакомца Игорь явно избегал. - Ну что ж, - дождавшись, когда гости устроятся на диване, заговорил хозяин, - рассказывайте. Только не забывайте: я с вас денег за консультацию не прошу - вообще-то гонорар за такие беседы я беру повременно, - но... уж постарайтесь не слишком пространно. Только самое нужное; чтоб мне понять, что вам посоветовать. Пригубив кофе, Димыч, как условились загодя, еще в электричке, рассказал Дмитрию Сергеичу примерно то же, что и Игорю. Сделал лишь поправку на то, что от этого человека не нужно добиваться доверия к несусветным, на первый взгляд, байкам - что, кстати, заставляло чувствовать себя как-то чудно и непривычно, точно и в самом деле чуточку обманываешь нового знакомого. Впрочем, по второму-то разу рассказывать было куда как легче, так что все получилось достаточно сжато. Поначалу маг и волшебник слушал молча, затем вскользь задал по ходу повествования несколько уточняющих вопросов, а вот пересказ Петяшина приключения с Тузом Колченогим и смысловые неувязки насчет Кати пожелал услышать во всех возможных подробностях. К концу Димычева рассказа Дамир Султангареевич снова кликнул своего Гошу, и тот - все так же беззвучно - принес ему набитую и раскуренную трубку. Затянувшись несколько раз, хозяин дома хотел было что-то сказать, но Игорь опередил его: - Погоди, Дамир. Что ты нам, неучам, можешь посоветовать - я себе примерно представляю. Обычные контактерские правила поведения, схему общения... Больше мы, как неквалификанты в твоей области, все равно ничего полезного не сможем. Лучше -вот что: говорят, будто тебе, минимум однажды, удалось целенаправленно вызвать почти такого же... Тузика. Как это, вообще, сообразуется с предположением, будто демоны - якобы существа из чистой информации? Каким образом на такое существо можно повлиять? Раз он тебя послушался и явился, ты должен знать, как. Я уж напоминал нашему юному другу: информация без носителя с точки зрения современной физики - бред сивого мерина в темную сентябрьскую ночь. Да юный друг и сам это понимает не хуже моего. Потому мы, собственно, и решились обеспокоить тебя. Ежели физика бессильна, приходится обращаться к... альтернативным дисциплинам. Некоторое время Дамир Султангаревич продолжал молча дымить трубкою, оценивающе меряя гостей взглядом. Затем - видно, решив для себя что-то этакое - установил прибор на специальную подставочку красного дерева. - Прежде, - заговорил он, - я тебя, по старой памяти, попрошу... Ты знаешь, наверное: я сейчас завязан в очень крупных делах. Значу многое, могу многое; отсюда - и масштаб ответственности. Могу вот с Гошей общаться совсем без слов. Удобней, кстати: он по-русски не знает, я - по бурятски ни бельмеса... Нежеланных визитеров отвадить - могу, рубцы эти от твоих инфарктов убрать - могу... Разве что новую ногу тебе не выращу. Так вот; на всем этом я делаю очень солидные деньги. Нам с тобой в те времена такое даже не снилось... А то, что я сейчас скажу - для меня очень суровая антиреклама. Я и говорю-то откровенно лишь потому, что считаю: столкнулись вы, ребята, с чем-то потрясающе мощным и страшным - страшным хотя бы оттого, что оно непонятно... Словом, откровения мои не используйте, пожалуйста, ни в какой журналистике. Он помолчал, дождался от Игоря утвердительного кивка и продолжил: - Конечно, с точки зрения классической магии, информация без носителя - еще больший бред. Скажем так: носитель-то у этой информации должен наличествовать, но "демоны" - либо сами о нем ничего не знают либо очень тщательно берегут тайну своего носителя. Я в эту тайну никаким боком не посвящен. Верно; практиковался в... э-э... summoning'е, но ровным счетом ничего не добился. - Сделав паузу, он испытующе взглянул в глаза Игоря. Тот молчал. - Потому что так и не понял, отчего опыт в тот - единственный - раз удался. Повторы такого же результата не дали. Возможно, повлиял некий неучтенный фактор. Однако ж... Знаешь, было у меня при беседе с этим демоном такое неприятное и нелестное для меня ощущение, что это не я его вызвал. Что он явился к вызывающему по доброй воле. Из любопытства, например. Или - позабавиться. - Как же это..? - Игорь даже привстал. - Ведь я о тебе слышал... - Вот именно, - веско обронил Дамир Султангареевич. - И я тебя прошу: не способствуй, пожалуйста, умалению моей... г-хммм... неофициальной репутации. Игорь в досаде сильно хлопнул ладонью о колено. - Э-эх-х, я-то надеялся... Ладно. Расскажи хоть, о чем с ним беседовал. - О ерунде, - несколько смущенно сознался хозяин. - Я, если помнишь, одно время очень интересовался проблемой так называемого конца света... и, в общем, попросил его помочь с толкованием Апокалипсиса. - Ни больше ни меньше? - невесело усмехнулся Игорь. - Что сказать; молодой был, глупый... - Ну и - как? Растолковал он тебе? - Растолковал. Если желаешь, могу изложить. Захочешь - статью в какой-нибудь журналишко сделаешь. Без ссылок, понятно, на источник. - Желаю, конечно! Это ж - какой материал выйдет... Давай. - Растолковал он мне, невеже, что все, написанное в Апокалипсисе - ничего ровным счетом не стоит. А потом изложил... э-э... собственную гипотезу на сей счет. Представь себе для начала этакую огромную, вселенского масштаба, осу. Осиные ее дела нас не интересуют - кроме того, что размножается она так же, как и наши, обычные, осы: роет норку, откладывает туда яйца, обеспечивает будущих личинок пищей на первое, пока не подрастут, время, и летит себе дальше. Так вот, "норка", ею отрытая, - не что иное, как весь наш мир. И все, что в мире ни есть - информационная, скажем так, пища для ее личинки. Развившись, личинка начнет питаться, пока не пожрет все. Вот тогда-то и наступит нам конец света... - А-ар-ригинально... - протянул несколько ошарашенный услышанным Игорь. - Гипотеза - уже даже и не космоцентристская... Под миром ведь, я так понял, имеется в виду вся наша Вселенная, или как? Дамир Султангареевич молча кивнул. - Тогда - что выходит? Получается, она, личинка эта, просто переработает весь мир на свое информационное говно? - Игорь зло, коротко рассмеялся. - Таков будет конец света? - Не знаю уж, каков там будет этот конец света... - Дамир Султангареевич как-то сник; устало, старчески-обреченно зазвучал его голос. - Возможно, никто ничего и не заметит. А может быть, все мировые беды, начиная с семейных скандалов и заканчивая умиранием звезд, - оттого, что эта пакость растет и сжирает припасы... - Какой же эта личинка должна быть? - вдруг тихо спросил доселе молчавший Димыч. - Распознать ее - можно? В контакт с ней - можно вступить? - Неизвестно, - отвечал Дмитрий Серегич. - Может, она ничем не отличается с виду от обычного человека. Или - атома водорода. Или камня на дне морском. А, может, вся наша Земля, или вся Солнечная система, или система, наоборот, альфы Центавра - есть эта самая личинка. А в общем... э-э... не все ли нам равно? А насчет контакта дело такое: личиночная аллегория ведь не случайна. У личинки нет ничего, кроме инстинктов, и даже еще не все инстинкты сформированы окончательно. - Договоришься, пожалуй, с этакой-то тварью, - согласился Игорь. - Когда по этой теории должен наступить конец света - демон, надо понимать, сообщить не соизволил... Ладно. Переходим к следующему вопросу повестки дня. Не знаком ли тебе, случаем, - по работе, так сказать, - некто Георгий Моисеевич Флейшман? Дамир Султангареевич раскрыл было рот, чтобы ответить, но ничего не сказал. Вместо этого он вдруг посунулся лицом вперед - и медленно, точно все тело его разом обмякло в параличе, повалился на пол. 48. Вздрогнув, Димыч поднял взгляд к окну за спинкою кресла хозяина. В стекле обнаружилась аккуратная, круглая дырочка. Что же это? успел подумать Димыч. Ведь выстрела не было... - Йо-о! Гляди! Повинуясь возгласу Игоря, Димыч опустил взгляд долу. Из затылка Дамира Султангареевича Султангареева, известного демонолога, преуспевающего мага, практикующего целителя и телепата торчал короткий и толстый стальной пруток с куцым оперением на конце. - Из арбалета... Оконный переплет, перебив недоуменную реплику Игоря, лопнул со страшным звоном. Ворвавшееся в кабинет существо мягко упало на все четыре лапы и тут же встало прямо, вполне по-человечески. Впрочем, существо и было человеком. Точнее, было бы, кабы не единственная, однако решавшая все, деталь. Глаза существа не принадлежали человеку. Такие неподвижные, бессмысленные буркалы бывают лишь у животных в крайней степени сытости либо у чучел, сработанных руками неумелого или нерадивого таксидермиста. Это Димыч успел подметить за долю секунды до того, как в лапах существа, из ниоткуда, совершенно как карта в руках шулера, появился компактный, но весьма убедительный с виду арбалет. Падая под ударом Игорева костыля на пол, под какое-никакое, но все ж - прикрытие - журнального столика, Димыч узнал ворвавшееся в дом существо! Кабы не взгляд, то был бы не кто иной, как закадычный петергофский приятель Петяши, студент-биолог Володька Бабаков. Все втроем они, бывало, не раз расписывали пульку... - Вовка! - окликнул Димыч, чуть приподнявшись с пола. В ответ раздался короткий, похожий на резкий сипловатый выдох, свист рассекаемого сталью воздуха. Короткая металлическая стрела ушла в кожаный диван по-над маковкой Димыча. В диване взвизгнула лопнувшая пружина. Увидев, что выстрел вышел неточен, существо взвело рычаг арбалета, зарядило смертоносный механизм невесть откуда добытой стрелой и неторопливо двинулось вперед - чтобы дальше уж бить наверняка. Казалось, все тело существа-убийцы порядком онемело, как бывает, скажем, после долгой неподвижности: двигалось оно, словно деревянная кукла. В панике Димыч неловко завозился на полу, пытаясь добраться рукою до наплечной кобуры. С пистолетом он упражнялся в стрельбе по мишеням в небольшом частном тире, да и то - хорошо, если раз в две недели, и совсем не был подготовлен к подобным ситуациям. Справа, над самым ухом, оглушительно грохнул выстрел. Существо явственно, точно лошадь, ожженная плетью, вздрогнуло, но продолжало идти вперед. Зато из оконной рамы за его спиною со звоном посыпались остатки стекла. Это... оторопело подумал Димыч, как? Его - пули не берут? Тут ему удалось, наконец, нащупать рукоять собственного пистолета и выдрать оружие из перепутавшейся при падении ременной сбруи. Игорь тем временем всадил в существо еще несколько пуль. - Б-больно... - медленно, глухо прохрипело существо, остановившись посреди комнаты. - Что тебе нужно? - спросил Игорь, полагая, что контакт - хоть на каком-то уровне - да налажен. - Ты!!! С пронзительным криком существо прыгнуло через комнату, пытаясь достать Игоря. Обычно ужас действует на человека сковывающе. Однако стремительность, выказанная столь похожей на Вовку Бабакова страхолюдиной, так страшно хлестнула Димыча по нервам, что он в тот же миг вскочил на ноги и несколько раз выстрелил - почти в упор, с обеих рук. Пули, не нанеся жуткому существу серьезного вреда, все же сбили направление его полета. Существо с грохотом рухнуло на пол о бок со столиком, за которым укрылся Игорь, и заворочалось в узком промежутке между ножками столика и стеною, пытаясь встать. Димыч, окончательно стряхнувший с себя оцепенение, метнулся к Игорю и схватил его за плечо, помогая подняться. Но Игорь грубо оттолкнул товарища, перекатился на бок и, упершись ногою в пол, с силой двинул столик, еще плотнее прижимая квази-Вовку к стене. - Помогай! - рявкнул он. - Видишь - стрелять без толку! Вдвоем они придвинули в помощь легковесному столику и диван - слава богу, массивное сооружение подалось достаточно быстро. Существо вроде бы затихло. Игорь с Димычем перевели дух. - Что теперь? - спросил Димыч. Словно бы в ответ на его вопрос, дверь в кабинет распахнулась. На пороге стоял тот самый парнишка, которого Дамир Султангареевич называл Гошей. Глаза его, и без того узкие, были почти полностью прикрыты желтоватыми, в ранних морщинках, веками. - Что тут у вас творится? - едва не сорвавшись на крик, спросил с возмущением Димыч. Тут же Игорь дернул его за пиджак, одновременно выхватывая спрятанный было в карман пистолет: - Гляди, идиот! Только теперь Димыч увидел на Гошином горле долгий, темный, явно очень глубокий разрез. А... почему же крови-то - нет? О бок с Гошей в дверном проеме возник огромный черный волкодав со двора, и тут Димыч уже самостоятельно приметил запекшуюся кровавую вспухлость на месте правого глаза собаки. Позади тяжко заскрипели о пол ножки дивана. - К окну, - негромко скомандовал Игорь. - Если пропустят. Лезь первым, потом меня вытянешь. Время словно бы понеслось раз в десять быстрее положенного. Секунды казались короткими - убийственно короткими. Не раздумывая, Димыч метнулся к окну, вскочил на широкий, основательный подоконник и - лишь в последний миг сумел удержаться от прыжка вниз. Там, внизу, путь к отступлению перекрывали еще две огромных собаки. Брюхо одной было распорото так, что кишки ее совершенно вывалились наружу, у другой же вся шерсть на боку слиплась от крови, запекшейся до черноты. Чуть позади собак находился молодой - лет двадцати трех - крепко сбитый человек. При виде Димыча он молниеносно вскинул такой же, как и у существа, ворвавшегося в дом первым, арбалет. Тогда Димыч шарахнулся назад, упал, больно ударившись плечом об пол, - как раз вовремя, чтобы направленная в живот стрела лишь малость чиркнула по бицепсу, разорвав пиджак и оставив после себя глубокую царапину. Рукав тут же сделался мокрым от крови. - Что там? - напряженно спросил Игорь, продолжавший тем временем спиною вперед продвигаться к окну и держать на мушке медленно надвигающегося на него Гошу. - Там - тоже, - отвечал Димыч, поднимаясь и занимая позицию у оконного проема, напротив баррикады из журнального столика и дивана, под которой шумно возился, пытаясь высвободиться, квази-Вовка Бабаков. - Значит, все, - спокойно констатировал Игорь. - Стрелять - бесполезно. В тот же миг мебельный завал в углу кабинета словно бы взорвался под напором изнутри. Ошметок кожаной диванной обивки угодил Димычу в лицо, на время ослепив. Инстинктивно он несколько раз нажал на спуск, и тут же рядом грохнул выстрел Игоря. Раздалось сдавленное злобное рычанье; что-то сбило Димыча на пол, лицом вниз, рвануло из рук пистолет и жестоко притиснуло к твердому паркету. Он не слышал звука падения - скорее ощутил содрогание пола, за которым последовал болезненный вскрик Игоря. Сквозь затуманившую разум безысходную тоску пробилась удивительно равнодушная - едва ли не раздраженная! - мысль: Что там с ним такое? На какое-то время возникла боль от проволоки, перехватившей и стянувшей запястья. Димыч не знал, сколько времени пролежал ничком на полу; мог лишь сказать, что времени этого - хватило, чтобы запястья онемели до бесчувственности, а боль из них, тупая и монотонная, разлилась по всему телу. Потом его вздернули кверху и поставили на ноги. Оказалось, за время, что Димыч пролежал лицом вниз, ничего не видя и не слыша (уши его - точно заткнуты были ватой), в кабинет успели подтянуться и те, кто перекрывал пути к отступлению снаружи. Непонятно отчего, Димычу вспомнилось, что стрелявшего в него молодого человека он как-то мельком встречал в городе, в обществе того же Володьки Бабакова, и звали этого молодого человека Шурой. Отметил он и то, что видимых телесных повреждений на теле Шуры не наблюдалось. Затем в кабинете появились новые лица. Первым вошел ужасно худой и довольно высокий человек, примерно одного с Шурой возраста. Давно не стриженые прямые, темно-русые волосы немного липко облегали внушительных размеров череп и впалые щеки, совершенно скрывая от посторонних взоров уши. Большие серые глаза почти совсем сливались с серой же, пепельной какой-то, кожей лица, однако в то же время выглядели невообразимо живыми - и жизнь их была куда как страшнее мертвой стеклянистости глаз Володьки с Шурой. Сопровождал его схожий с Шурой сложением чубатый парень с растянутыми в застывшей улыбке губами, очень похожий на деревенских гармонистов, какими изображают их иллюстраторы детских книг. В горле его, чуть левее кадыка, зияло аккуратное четырехугольное отверстие. Подробно осмотрев Димыча с Игорем, серолицый наклонился над мертвым Дамиром Султангареевичем, без видимых усилий вырвал из его черепа стальную арбалетную стрелу и жестом опытного хирурга протянул ее назад, за плечо. Тут же подскочивший Шура перенял у него стрелу и взамен ее вложил в пальцы серолицего... Димычев пистолет! Не разгибаясь, серолицый приставил ствол почти вплотную к оставленному стрелою отверстию и нажал на спуск. Грохнул выстрел. Зазвенела о паркет стреляная гильза. Димыч словно бы очнулся от кошмарного сна. Бывают такие пробуждения, когда, едва продрав глаза, обнаруживаешь, что действительность - гораздо страшнее любых кошмаров. - Ты... что ж делаешь, гад?! - закричал он. Серолицый, точно и не слыша его, полюбовался на свою работу, удовлетворенно хмыкнул и пошел к дверям. На пороге он обернулся: - Грузите этих и - поехали! 49. Наутро Петяша проснулся в странном каком-то, непривычном настроении. Памятная из сна легкость в голове не оставляла его и наяву; это было, с одной стороны, приятно, но с другой -почему-то малость раздражало. Вдобавок он еще и выспался плоховато: сон втроем на одной не шибко просторной тахте - дело не столь уж простое. Надо бы кровать попросторнее купить... Осторожно, дабы не разбудить мирно спящих Елку с Катериной (от удобств и приятностей полного одиночества отвыкаешь вовсе не вдруг), он выбрался из-под одеяла, - от которого ему, впрочем, и достался-то лишь самый край, - и, прихватив из кармана пиджака дареный портсигар, отправился откушать кофею. Утренняя тишина в квартире, нарушаемая лишь едва уловимым шипеньем горящего под джезвою газа, приятно разливалась по телу. Благодать-то, надо же... Внезапно Петяша почувствовал, как не хватало ему в последние дни простого покойного одиночества. Не хотелось ни о чем думать; мысль о неизбежной надобности с кем-либо общаться повергала чуть ли не в панику. Сняв джезву с плиты, он принялся за кофе. Однако дамы-то - проснутся скоро... Внезапно в голову Петяше пришла давно не посещавшая его идея: сейчас он допьет кофе, приведет себя в порядок и, пока дамы еще не проснулись, отправится гулять. Вот именно - прогуливаться. К Двенадцати Коллегиям. То было его любимое место для безмысленного отдыха. И от дома недалеко, и публика там не запруживает тротуары, и машин - более чем умеренное количество, и деревья растут... При каждом факультете - кофейня, да пиво, да книжные магазинчики с нестандартным ассортиментом, да туалеты (не шибко опрятные, зато дармовые)... Словом, лучшего места для этаких раздумчивых, неспешных прогулок - во всем городе не сыскать! Стараясь не шуметь, Петяша наскоро ополоснулся под душем, оделся, оставил на кухонном столе записку подобающего содержания - и отправился дворами да переулками к Биржевому мосту. Возле исторического факультета - в десять утра, да по летнему-то времени - не было ни души. Только в отдалении, при входе в главное университетское здание, колбасились туда-сюда какие-то юные личности. Залитый солнцем, лениво качающийся на волнах покоя мир, казалось бы, в точности сохранил прежние масштабы. И все же мир был маленьким... Поразмыслив, Петяша решил, что ему хочется еще кофе, и пошел в знаменитый "Тараканник" - или, для краткости, "Таракан" - что на первом этаже Двенадцати Коллегий. Здесь тоже было почти пусто; лишь за угловым столиком у окна сидел спиною к двери длинного росту человек в старенькой стройотрядовской курточке и красных спортивных трусах. Подле ноги его стоял огромный и неудобный с виду рюкзачище цвета хаки. Ну надо же! Куда ни сунься... - с некоторой досадою подумал Петяша. Человек этот был не кем другим, как старым его, около году не виданным знакомым, бывшим соучеником Димыча, страстным любителем баскетбола, писавшим порою непонятного качества стихи. (Согласен, сочетание странноватое, но тем не менее так оно и было.) Именовался он Олегом Новиковым, а жил недалече от "Приморской", на улице с труднопроизносимым названием - "Кораблестроителей". - Здравствуй. Человек под названием Олег Новиков обернулся. - У-ы-ы, ка-ккие лю-уди! Сказано это было так, точно Олег желал бы показать, будто преувеличивает радость от встречи. - Да - выглядит-то как шикарно! - продолжал он. - Неужто богатым, наконец, стал? - Подожди, я себе кофе возьму, - отвечал Петяша. - Ты сюда надолго забрел? - Да мне, в общем, делать особенно нечего, - нажимая на отдельные слова так, словно каждое предварительно обдумывалось со всех сторон, и непомерно растянув ударную гласную в последнем "нечего", сказал Олег. - Я тут ходил насчет зала договариваться, чтобы игру провести. - Э-э; кто про что, а вшивый - про баню... Ладно, погоди. Я - сейчас. В "Тараканнике" просидели минут сорок. За это время Олег успел поведать Петяше о различных приключениях их немногочисленных общих знакомых, а Петяша, в свою очередь, рассказал в общих чертах, чего интересного за последнее время произошло с ним. Опустив, понятное дело, сверхъестественные явления -выкладывать такие вещи постороннему, это ж страх подумать!.. - Я-а-асно, - протянул Олег, выслушав повествование о неожиданной Петяшиной удаче на книгоиздательском рынке. - А помнишь, обещал меня в каком-нибудь романе вывести, если я тебя пивом напою? - Ну, было дело. - И - как? Неужто вставил? - Не-а. Забыл. - Ну-у, вот так - всегда! - возмутился Олег. - Вставлю еще, - заверил его Петяша. - Надеюсь, эти четыре были не последними... Да? Верно ли? Непонятно откуда взявшееся сомнение на миг вселило в Петяшины мысли некоторый неуют. Ведь вправду: вот не станут люди его книжек покупать, и издавать его тогда больше не будут. И, значит, снова - прощай, свободная, приятная, обеспеченная жизнь... Олег заговорил что-то о своей работе - вернее, о полном отсутствии таковой. Вполуха слушая, как он жалуется на полное безделье на рабочем месте, недоумевает, за что ему платят какие-никакие, но все же деньги и сетует на опасения, что не сегодня-завтра его с этой работы по вышеуказанным причинам попрут, Петяша пил кофе и смотрел в окно. Он был занят собственными мыслями. А мир за окном был непривычно маленьким... - Фигня это все, - неожиданно сказал он, перебив на полуслове Олеговы излияния. - Гармония мира не знает границ... Олег, поперхнувшись очередною фразой, озадаченно и возмущенно уставился на Петяшу. - Ка-кая там, на хер, гармо-ония!.. - негодующе, качая голос, заговорил он. - Тут, понимаешь, томатный сок охеренно подорожал; денег второй месяц не платят, а Виноградов, мерзкий пруль... Петяша остановил его легким мановением ладони. - Чудак ты. При чем тут мировая-то гармония? Она же, подлая, вовсе не подразумевает, что каждому конкретному олегу новикову должно быть все по кайфу, - с этакой наставительной иронией сказал он. - Несправедли-и-иво-о! - изобразил Олег капризного ребенка, которого родители злодейски лишили конфеты. - Мало ли, что где несправедливо... Знаешь, айда уже наружу. Покурить хотца. Олег, обозначив голосом старческое тяжкое кряхтенье, водрузил на плечи свой рюкзак. Тем временем Петяша, уже на полпути к выходу, раскрыл свой портсигар - плотно занятый с самого пробуждения своими ощущениями, он даже изменил своему обычаю "сигаретки с утра пораньше". Там, под солидной платиновой крышкой, в стройной шеренге сигар наблюдалась брешь. Одной сигары - не хватало. 50. Поначалу Петяша ощутил лишь разочарование: что за хрень такая, был портсигар всегда полон, а теперь одной сигары недостает... Может, он вообще перестал работать, и сигары отныне убывают, как им от природы положено? Это ж - если дальше так пойдет, и сам портсигар может взять да исчезнуть! А что, вполне; мало ли, как оно все там устроено... Портсигара было жалко - Петяша уже успел привыкнуть к обладанию такой солидной и полезной вещью. Не говоря, что дармовое высококачественное курево никогда не помешает... Да, попервости портсигар, конечно, напоминал о том, о чем хотелось бы, наоборот, забыть, но к этому он, Петяша тоже уже привык. Настолько, что почти перестал воспринимать портсигар, как напоминание о... Тяжко вздохнув - эк не вовремя, мол, такие превратности жизни! - Петяша достал себе сигару из оставшихся, скусил кончик и защелкнул платиновую крышку. Жалко, блллин, вещь-то... Машинально, точно заранее прощаясь с чудесным портсигаром, он снова надавил кнопку. Крышка отскочила с легким щелчком... Портсигар был полностью укомплектован. Не хватало лишь одной сигары. - Ты чего там возишься? - спросил Олег, уже с порога кафе. -Мы идем? Или ерундой страдаем? - Идем, - отвечал Петяша. - Сейчас покажу, чего. Устроившись на скамейке близ выхода, он вкратце поведал Олегу историю своей встречи с Тузом Колченогим и продемонстрировал возможности дареного портсигара, вынув из него, одну за другой, несколько сигар и переложив их в карман. Портсигар каждый раз оказывался почти полон - в ряду сигар недоставало только одной. - Ишь ты... - недоверчиво хмыкнул Олег. - Это - фокус такой, что ли? - Нет, конечно, - устало ответил Петяша. - Если бы фокус, то - какой интерес? В нем, правда, сигары никогда не кончаются... Олег задумался. - Ну, что значит - "какой интерес"... Может, тебе зачем-то надо, чтобы я в твою историю с этим, из бутылки, поверил! А, может, так просто над людьми прикалываешься... - Не до приколов мне сейчас, - тяжко вздохнув, сознался Петяша. - Не до приколов. Я, честно говоря, рассчитывал, что ты своим глазам поверишь, если что-нибудь подобное попадется. Ты же сам, - помнишь? - хотел, помимо стишат твоих, фантастический роман писать; про человека, которому этак ненавязчиво, вроде бы совершенно естественно, везет; правильно я помню? Вот тебе; пожалуйста. Чем не фантастика? Я - знать не знаю, откуда этот портсигар пополняет содержимое. И еще у меня такая же фляжка с коньяком есть. - С этими словами Петяша вынул из кармана упомянутую фляжку и наглядно продемонстрировал ее возможности. - На! Попробуй! Хоть ты коньяка и не любишь... - Не знаю, - сказал Олег, сделав солидный (на халявку-то даже уксус, говорят, сладок) глоток и убедившись, что жидкость по-прежнему плещется под самым горлышком посудины. - Может, там такой баллон резиновый внутри? Давление жидкости уменьшается, а баллон раздувается, и выходит, будто уровень жидкости -постоянный. - Я из этой фляжки уже сколько дней пью, - возразил Петяша. -Никаких баллонов не хватит. И потом - в портсигаре, значит, тоже... баллон? И - для чего нам вообще понимать, как оно работает? Один хрен - наверняка не поймем. Важен результат. Завершив эту вульгарно-материалистическую сентенцию, Петяша, как и всякий вульгарный материалист, не преминул тут же воспользоваться упомянутым результатом - добыл себе еще сигару, вставил ее в янтарный мундштук и прикурил от остатка первой. - Знаешь, - помолчав, заговорил Олег, - по-моему, не это тебя угнетает. Не чудеса эти, в смысле. Что-то еще с тобой стряслось, иначе - знаю я тебя - чудесам ты бы только обрадовался до усеру... Расскажешь? Петяша, на которого уже начал действовать принятый на пустой почти желудок коньяк, внимательно, долго взглянул в его глаза. - Расскажу. Хрен с тобой; пользуйся. 51. Очнувшись от короткого, до болезненности беспокойного сна, Димыч нашел свое самочувствие до отвращения безобразным. Перетянутая кое-как носовым платком раненая рука совсем занемела. Все тело ныло, точно одна огромная, свежая ссадина. На общем фоне выделялась еще боль в суставах. Такая, словно вчера весь день разгружал вагоны (эта работка была знакома Димычу по стройотряду). За окном сияло солнце. Было тихо; лишь Игорь, спавший рядом, на нечистом линолеумном полу, слегка постанывал во сне. Давеча их, связанных, бросили в грузовичок-фургон и довольно долго возили по каким-то кочкам да буеракам - наверное, путали следы. Хотя - без толку: едва очухавшись вот в этой комнате, Димыч сразу узнал университетские высотные общежития, что в Темяшкине, совсем неподалеку от Гостилицкого шоссе. Поди спутай с чем-нибудь такую планировку! Вид из окна с небрежно - прогалинки для обзору все же остались - замазанным белой нитроэмалью стеклом только подтверждал его правоту. Под содержание пленников отвели целый "блок" из двух комнаток, коридорчика и сортира с душем. Мебели не было никакой, однако дверь в блоке была не казенной - солидная стальная конструкция, и вся дверная коробка заменена. Хрен из гранатомета прошибешь, не то, чтоб вынести голыми руками... Окно, впрочем, не было никак защищено, но - что с него толку, четырнадцатый этаж. Последний... Накануне они с Игорем, пока были еще силы, обдумывали варианты с выкидыванием из окна записки, либо - разбить стекло и позвать на помощь. Но писать было не на чем и нечем, а при первой же попытке подойти к окну из "двойки" явилось все то же подобие Володьки Бабакова. Видимо, старый знакомец крепко запомнил нанесенную ему обиду: в стеклянном, неживом взгляде его образовалось нечто этакое неопределенное, однако делавшее квази-Володьку еще жутче прежнего. После этого уж ничего не оставалось, кроме как ложиться и спать по мере возможности - на попытки установить хоть какой-то контакт существо по-прежнему не поддавалось. Теперь Димыч подошел к дверям "тройки" и осторожно высунулся в крохотную прихожую. В соседней комнате стояла мертвая тишина. Может, вот сейчас окно разбить попробовать? Словно в ответ на риторический мысленный вопрос, в наружной железной двери заскрежетал ключ. В блок, придержавшись на пороге и пропустив вперед "Володьку", вошел серолицый. Остановившись сразу же у двери, он принялся молча, не шевелясь и не моргая, разглядывать Димыча. Отчего-то захотелось замереть и обязательно выдержать, не сморгнув, холодный, точно у змеи, рассматривающей посетителей сквозь стекло террариума, взгляд... Едва Димыч успел осознать это желание и подивиться его нерациональности, серолицый заговорил: - Осваиваетесь... Голос его удивительно не подходил к мерзкой, расхлябанной, нечистоплотной какой-то внешности. Подобный голос - глубокий, хорошо поставленный, приятный на слух и вызывающий невольное доверие - сам по себе сделал бы карьеру любому политику, не говоря уж о теле- и радиодикторах. Но Димыч продолжал стоять неподвижно, изо всех сил стараясь не моргать. Это, по крайней мере, помогало избежать какого-нибудь неподходящего, невыгодного для сложившейся ситуации поведения. Тогда "Володька" без видимого усилия взял его за плечо - да так, что кости хрустнули - и, прежде, чем Димыч успел хоть инстинктивно оказать какое ни на есть сопротивление, вдвинул назад в "тройку". Следом за ними и серолицый вошел в комнату. - Я должен принести вам и вашему другу извинения, - сказал он. Вы... э-эммм... совершенно не нужны мне; я напрасно доставил вам столько неудобств. Интересно, подумал Димыч. Он - что же, отпустит нас сейчас? А как же пистолет мой? Пуля из него - в черепе Дамира Султангареевича... Станут наши власти с экспертизами да дактилоскопиями заморачиваться, с-час... Он раскрыл было рот, чтобы выразить серолицему все возмущение его давешним поступком, но тот продолжал: - Вас следовало ликвидировать там же, на месте, избавив тем самым от дискомфорта, связанного с... э-эммм... переездом сюда. Но мне показалось... Впрочем, неважно. Владимир, прошу вас. Конечно, этого не могло быть, однако Димычу показалось, что мертвяк при этих словах едва заметно дрогнул уголком рта, словно бы довольно ухмыляясь. Затем ему стало уже не до мертвяковых эмоций и внешних проявлений оных: "Володька", не спеша, двинулся вперед. Димыч судорожно попятился к окну. Удивительно, но именно сейчас, перед лицом надвигающейся смерти, в голове возникла мысль: А почему же от них мертвечиной не воняет? Ответ, правда, прийти в голову не успел: пятясь, Димыч зацепил пяткой ногу Игоря, спавшего до сих пор на полу - или же делавшего вид, что спит. Споткнувшись, он грохнулся на спину, едва сумев хоть как-то сжаться в комок, чтоб не слишком ушибиться. И тогда Володька прыгнул. Несущаяся к Димычу смерть, вопреки всем литературным байкам о том, что в подобный момент дОлжно чувствовать и переживать, не вызвала в нем никаких определенных эмоций. Он просто-напросто моргнул. Моргнул, и ничего более. Смежил на долю секунды веки, и все тут, а, открыв через эту самую долю секунды глаза, увидел, что... Жуткий мертвяк словно бы застыл на миг в воздухе и рухнул на пол, растекшись по грязному линолеуму неопрятной тряской грудой. По ноздрям немедленно резануло нестерпимой вонью. У двери медленно оседал на пол, скорчившись чуть не вдвое, серолицый. Дыхание перехватило. Зажав пальцами нос и совладав с забастовавшими на миг легкими, Димыч скосил глаза влево: - Игорь! Что ты с ними... Но Игорь явно не предпринимал ничего. Он, сидя на полу, во все глаза глядел куда-то за спину Димыча, в сторону окна. На подоконнике, покачивая ногой и играя солидной, дорогой с виду тростью, восседал просто-таки до жути необычный маленький человечек в прекрасной серой, английской шерсти "тройке". Штаны его на колене были измазаны чем-то наподобие известки. Из-под шляпы - углями полыхали пронзительные, жгучие глаза. Кожа лица и рук невесть откуда возникшего на подоконнике карлика имела странный изжелта-черный оттенок. - Ну что ж... - проговорил Игорь. - Его, по-твоему, твой Петька описывал? - Меня, меня, уважаемый мой господин Величко, - подтвердил карлик. - Если вы, конечно, Лукова Петеньку имеете в виду. - А... - Димыч указал взглядом на зловонную желеобразную груду на полу. - Это вы, дорогой мой Дмитрий Валентинович, не беспокойтесь. О них отныне и впредь беспокоиться - нет никакого резону. Спускайтесь скорее вниз, я вас там подожду. 52. Кое-как приведя себя в порядок и ополоснув лица в раковине, Димыч с Игорем спустились на лифте вниз. Как Димыч и предполагал, держали их в петергофском студгородке, в общежитии номер 12, формально принадлежавшем матмеху. Нежданный спаситель ожидал их на лавочке при входе. - Раз уж Петенька вам обо мне рассказывал, - заговорил он, едва Димыч с Игорем приблизились, - представляться нужды нет. Что касается друга вашего, господина Султангареева; я ведь и с ним был знаком... Сожалею, но ничего не мог поделать. Опоздал. Я все-таки могу, хоть и многое, но - далеко не все... - Это, стало быть, вы Дамиру Апокалипсис толковали? - скорее утвердительно сказал Игорь. Вот человек! восхитился мысленно Димыч. Игорь не только выглядел свежайше, точно и не провел ночь, последовавшую за столь насыщенным событиями днем, одетым на голом полу. Его еще хватало на то, чтоб, поддавшись исследовательскому азарту, задавать отвлеченные вопросы! Но Туз Колченогий, несмотря на всю отвлеченность вопроса, отчего-то помрачнел. - Было дело, - коротко ответил он. - Но это неважно. Он был молод, наивен... Словом, я тогда счел возможным слегка пошутить. Надеюсь, вы-то не станете просить меня о той же услуге? - А вот вы Петьке говорили... - начал было заразившийся от Игоря любопытством Димыч, но был тут же оборван: - Я ему, молодой человек, прежде всего, говорил, что в общении с людьми вынужденно пользуюсь крайне грубыми и приблизительными аллегориями. Димыч набычился. Столь резкое указание на незначительность его места во Вселенной, несмотря на всех читаных в отрочестве Бертранов Расселов и Тейяров де Шарденов, зацепило его за живое. - Ладно, - вмешался Игорь, заминая неловкое положение. - В конце концов, все это - не принципиально. Потому и объяснений природы напавших на нас... существ, я так понимаю, тоже