Александр Шепиловский. На острие луча --------------------------------------------------------------- Фантастическая повесть Иркутск, Восточно-Сибирское книжное издательство, 1974. OCR: Александр Симаков ║ http://www.drycleaner.ru http://www.shepilovsky.narod.ru/ ║ http://www.shepilovsky.narod.ru/ --------------------------------------------------------------- ОТ АВТОРА Фантастика многолика, многогранна. Автор имеет право ставить своих героев в самые невероятные условия. И я воспользовался этим правом. Герои повести Фил - человек одаренный сверх всякой меры. Он специалист во всех науках. С какими бы головоломными проблемами Фил ни сталкивался, он их легко решает и осуществляет грандиозные проекты. Кто не знает барона Мюнхгаузена? Достопочтенный барон вытащил сам себя за волосы из болота. Фил не может этого сделать, но зато он может получить твердый свет и повернуть вспять ход биологических процессов своего организма. Фил имеет смелость оперировать точными цифрами и ссылаться на последние научные достижения. В этом его главное отличие от знаменитого враля. Тем не менее, родство их оспаривать невозможно. Насколько мне удалось серьезные научные достижения сочетать со сказочными событиями - пусть судит читатель. И если читатель улыбнется, я буду рад. А если у него взыграет воображение и появится интерес к затронутым вопросам - буду рад вдвойне. ГЛАВА ПЕРВАЯ Хитрое учреждение. Спор. Исчезновение профессора. Поиски помощника. Заказ мумии. Когда я родился, счастливые родители дали мне такое имя, что я даже в раннем детстве стеснялся произносить его. Не знаю - в каком справочнике они его выкопали. Безусловно, согласиться с этим я не мог и всегда представлялся сокращенно, ФИЛ, одними инициалами. Казалось бы, сотрудники должны это понять и не вгонять человека в краску. Так нет же! Упорно ломают собственный язык, выговаривая имя, данное мне при рождении, и вообще почему-то считают меня пустозвоном. Это они вслух не стесняются сказать, а что про себя думают, можно только догадываться. Мы не только научные работники, мы также и кладовщики, и лаборанты, и мастера-универсалы. Мы трудимся неплохо, добросовестно, лодырей нет, но я уже разочаровался: за стены учреждения пока ни один чертеж не вышел, ни один винтик не вылетел, ни одна мысль не выскочила. Мы не принесли пользы даже букашке, а уж о людях я помалкиваю. На редкость минус-продуктивное предприятие с оригинальной, но бестолковой вывеской: "Все из всего". Не нравится мне такая бесперспективная работа, и я уже понял, что рано или поздно уйду отсюда. Я даже своей должности толком не знаю. Несмотря на это, у меня есть свой начальник, такой худенький - не буду говорить плюгавенький, чтобы не обидеть его. Однако голова у него массивная и похожа на кокосовый орех. Зовут его Марлис. С мнением Марлиса считаются все, с моим - никто. А почему? Я не считаю свои проекты дерзновенными, идеи - сногсшибательными, а размах - колоссальным. Я не хвастун. Но что-нибудь новенькое у меня всегда в запасе есть. Беда в том, что мне не верят, все отворачиваются: "Ах, это неосуществимо! Чего не может быть, того не может быть, это бред, абсурд!". А чем сами занимаются? И что мне поручают? Я только что отполировал молотой рыбьей чешуей подкову. Это называется научный эксперимент, Ко мне подошел Марлис, выхватил из рук подкову, покрутил ее, потер пальцем. - Сколько времени убил? - Около двадцати часов. Чешуя не годится. - Попробуем высушенной, толченой змеиной кожей. А сейчас настоящая работа есть. Достали штучку тонны на четыре. Прямо, с завода. Пошли, - и, не глядя, швырнул подкову в распахнутое окно. Мы прошли в вестибюль, где стояла новая сверкающая свежей краской и поблескивающая стеклом приборов электронная вычислительная машина. Вокруг нее с отвертками, ключами и клещами бегали сотрудники. Пятеро из них чуть не рвали на части описание машины. Вооружившись монтировкой, Марлис сунул мне в руки зубило: - Срубай тот колпак. Ничего не поделаешь, надо подчиняться. Я ожесточенно рубил железо и твердил про себя: "Уйду, уйду". Рядом со мной одухотворенно трудился недавно поступивший в учреждение юноша. Он, пожалуй, единственный относился ко мне с доверием. Никогда он не позволял себе никаких насмешек и осуждающе смотрел на сотрудников, когда те вдруг обрушивались, на меня. - Поднажмем! Поживей! - призывал Марлис. Мы поднажали, и к вечеру машина превратилась в кучу транзисторов, диодов, лампочек, проводов, кусков железа. Перед нами встала задача, как из этой огромной кучи сконструировать и построить другую вычислительную машину, которая была бы экономичнее и производительнее разобранной. Посовещались, поспорили и распределили обязанности. Мне поручили подумать, в какой цвет выкрасить будущую машину, замерить ее габариты и по ходу дела подтаскивать кому чего потребуется. Я пробовал возразить, но меня и слушать не стали. А Марлис утешил; - Не всякому это доверят. Ответственное дело. Гордись! Чаша терпения была полна. Еще одна капля, и я взорвусь. А пока стерпел. В последний раз. Работали с энтузиазмом и скоро от большой кучи остались лишь две медные штанги, кромка панели, срубленный мною колпак и полмотка проволоки. Остальное все ушло в дело. Настроение у меня было мрачное. Я уже предвидел финал и, воспользовавшись правом выбора цвета, покрыл готовую уродливую машину черной матовой краской. - Ну и вкус у тебя, - покачал головой Марлис. Остальные только вызывающе улыбнулись. К машине подключили питание, испытали, и, убедившись, что она пожирает энергии в два раза больше разобранной, постановили не мешкая утащить ее в объемистый подвал, уже наполовину загруженный подобной продукцией. Никто не унывал. Как будто так и должно быть. Марлис даже повеселел, и смахнув верстака обрывки изоляционной ленты, с победоносным видом уселся на него. Хорош пример для подчиненных. Зазвонил телефон. Начальник "второй" снял трубку и, послушав, прикрыл микрофон ладонью. - Это Бейгер. Спрашивает точное время. Говорит, все часы вышли из строя. Марлис вскочил. - Подожди. Я сам побегу и предложу ему свои ручные часы. Бейгеру без них нельзя. Он быстро-быстро засеменил к дверям. Замечу, что профессор Бейгер - человек со странностями. Конопатый, вечно в меховой шапчонке, он до невозможности серьезный, такой серьезный, что не умеет шутить и радоваться. Лишь раз я видел его слабую усмешку, это когда Марлис в глубоком раздумье вместо своего затылка почесал затылок подвернувшейся уборщицы и у него тут же родилась какая-то идея. Профессор - человек необщительный. К нему не подступишься. Все знали, что у него могучий, цепкий ум и что он работает над изобретением экстра-класса. А вот над каким именно - никто не знал. Даже директор. Лишь я один смутно догадывался о работе Бейгера по нечаянно оброненным скупым словам его, по смятым выброшенным эскизам, в общем, по разным мелочам. Необходимые узлы и детали изготовляли по его заказу в нашей мастерской. Бумаги свои он хранил в личном сейфе, с ключом от которого никогда не расставался. Вот с ним бы я наверняка отлично сработался, но подружиться, да что там, даже поговорить и то не мог. Скала, а не человек. Ему верят, его ценят, создают все условия для работы. А мне? Как беспризорник в чужой квартире - всем мешаю. Только и слышу: "Куда полез? Не трогай! Тебя не спрашивают". Тяжело. Профессора даже за глаза зовут уважаемый да почитаемый, а меня в глаза пустозвоном. За что, спрашивается? Может, я ничуть не глупее его. Может, пустозвон-то не я, а они все. Венулся Марлис и торжественно поднял руку, показывая рубцеватый след от браслета часов. - Взял! И даже спасибо сказал. По-древнегречески. - По древне? - переспросил Кнехт, помощник Марлиса. - По древне. Это слово зацепило всех, и зашел разговор о минувших столетиях. Побывали в каменном веке, заглянули в Вавилон и остановились на второй Пунической войне. - Да, - сказал Марлис, поглаживая соленоид, - интересно все это. Не пожалел бы своей индийской вазы, чтобы взглянуть, как великий Ганнибал переправлялся через Рону. Но, - он сморщил нос, - человечество никогда не увидит свое прошлое, м-да... О нем можно судить лишь косвенно по археологическим находкам, да по сохранившимся документам. Я не мог удержаться и чрезвычайно вежливо спросил: - Вы серьезно, Марлис, в это верите? Он пренебрежительно усмехнулся: - Разве можно увидеть сейчас живого... ну скажем, Ганнибала, от которого, неизвестно, остался ли прах? - Почему бы и нет, - ответил я. - При желании можно увидеть настоящего неподдельного питекантропа. - Уж не машину ли времени ты изобрел? В словах его зазвучала неприкрытая издевка. Но я хладнокровно ответил: - Машина времени - это чистейшая фантазия и никто изобретать ее не собирается. Увидеть прошлое можно другим способом. - Интересно, каким же? Все открыто смеялись мне в лицо, но я невозмутимо продолжал: - Мы свыклись с мыслью, что путешествовать разрешено природой только из настоящего в будущее. А я утверждаю, что путешествие возможно и в обратном направлении, то есть можно увидеть самого себя в годовалом возрасте, и бабушку свою, когда она еще плакала в пеленках, и переправу Ганнибала через Рону и если хотите, пещерных людей. Почему я вижу всех вас? Волны света разных длин и частот, отразившись от ваших тел, воспринимаются моими глазами. Энергия волн дает импульс в зрительный центр головного мозга и воспринимается моим сознанием, то есть я вижу ваше изображение. Видит вас также и вон та порхающая птичка. Гляньте в окошко. Не надо, улетела уже. Этот же отраженный свет уносит в пространство, в бесконечность и ваш образ. Настроившись на эти волны специальной аппаратурой, которую можно создать - да, да, можно и сообщив себе колоссальную скорость, намного превышающую скорость света, я буду преспокойно путешествовать в пространстве, и для меня время как бы потечет в обратном направлении. Обгоняя свет, я тем самым буду обгонять ваше изображение, излучившееся когда-то в космос, и улавливать его своей аппаратурой. Вы на земле будете стареть, а для меня молодеть. Сообщая себе все большую и большую скорость, я буду видеть жизнь такой, какой она была хоть год, хоть тысячи лет назад. Правда, люди будут бестелесны и немы, но я буду их видеть. - Фу, какая чушь! - поморщился Марлис. Остальные улыбнулись: "Ну и загнул?" - Не чушь, а строгий математический расчет и железная логика физики, - вскричал я. - Какая здесь физика, вдруг строгим голосом сказал Марлис. - Каждый школьник знает, что скорость света - предел и никакое материальное тело, будь то ракета или простая молекула, не достигнут этой скорости, ибо в противном случае масса их станет бесконечной, что определенно .невозможно. Сверхсветовых скоростей вообще нет в природе. Ты просто переутомился, нанюхался краски. Иди приляг, отдохни. На сигаретку. А сам прекрасно знает, что я не курю. Я понял, что спорить с этими неучами бесполезно и, отшвырнув в сторону амперметр, направился к выходу. Никто не окликнул меня, только раздался чей-то шепот: - Смотри-ка, распетушился. Не успел я взяться за ручку двери, как она распахнулась и на пороге застыла наша уборщица. Узенькие глазки ее на этот раз заметно расширились, нижняя губа, как в судороге, исказилась. - Вы больны? - спросил я. " Она покачала головой и срывающимся голосом проговорила: - Там, тама... в шестой мертвец. - Какой еще мертвец? - удивился я. - Живой, настоящий. Подбежали сотрудники. - Живой, говорите? - переспросил Марлис. - Значит, это не мертвец. - Да мертвец же, о господи! Сама видела. Мы бросились в шестую. Я был впереди и бесшумно распахнул двухстворчатую дверь. От увиденной картины все отпрянули назад. По комнате медленно вышагивал скелет. На нем были блестящие коричневые штиблеты, а сбоку, у бедра, висела черная расческа. Двери были моментально прихлопнуты. Марлис вытер обмоткой соленоида мгновенно вспотевший лоб, оставив на нем несколько царапин. - Черт те что! - Ерунда какая-то, - пробурчал Кнехт. - Действительно, вздор, - сказал начальник "второй" и повернулся к своему помощнику; - Зайдите-ка, узнайте, в чем дело. - А почему именно я? Ведь не секрет, что у меня больное сердце. Вот вы, дорогой лаборант, молодой еще, зайдите и смело спросите: "Гражданин, что вы тут делаете?" Лаборант побледнел и ткнул пальцем в меня. В это время дверь приоткрылась, и скелет высунул череп и спросил: - Что вы тут как заговорщики шепчетесь? Возмутительно! Молодой лаборант и помощник, громыхая по ненатертому паркету, бросились бежать. - А ведь серьезные люди, научные работники к тому же, - сказал скелет и "цокнул" языком. Языка не было, но звук-то мы отлично слышали. Я посмотрел на его штиблеты, хмыкнул про себя и глянул на остальных. Они гипсовыми изваяниями так и вперились в пустые глазницы черепа. - Что с вами? - дрогнувшим голосом спросил скелет и весь вывалился наружу. Порази меня гром, раздави меня бульдозером, но его был голос необщительного профессора! И штиблеты вот его. Конечно, он! В чудеса я не верю и поэтому спокойно спросил: - Профессор, посмотрите на себя. Вы ничего странного не замечаете? - Что вы имеете в виду? - Ваш облик. Вы же скелет. - Галлюцинации. - У одного - возможно. Но не у всех же разом. Вероятно, ставя эксперимент, вы подверглись какому-то излучению и мягкие ткани организма, а также ваш костюм стали невидимы. Лучи повлияли также на ваш зрительный нерв, и вы видите себя нормальным человеком. Убежден, что притронувшись сейчас к вам, я нащупаю не кость, а тело. И не дав Бейгеру опомниться, я положил ладонь на его плечо. Меня трудно ошарашить, но тут я был потрясен. Пальцы с небольшим усилием, как через студень, прошли сквозь мякоть мышц, сквозь сухожилия, я ощутил твердую ключицу, обхватил ее и непроизвольно сжал в кулак. Профессор чертыхнулся, я убрал руку и, не теряя самообладания, сказал: - Вы и в самом деле скелет! В полном значении этого слова. - Скелет, - подтвердил Марлис. - Скелет, говорите? Возмутительно! Что-то я не предусмотрел. Профессор засопел и пошел в глубь лаборатории. Я за ним. Услышав мои шаги, он обернулся: - Прошу без посторонних, - и скрылся за эбонитовой перегородкой, из-под которой выглядывали его штиблеты с торчащими из них костями ног. Тотчас послышалось монотонное, все усиливающееся гудение. Внезапно оно оборвалось, раздался сухой, как при электрическом разряде треск, и помещение наполнилось желтоватым плотным туманом. Во время гудения я смотрел на штиблеты. Сразу же после треска кости ног вдруг задрожали, потеряли резкие очертания и совершенно растаяли в воздухе. Остались одни штиблеты да упавшая рядом расческа. Я зажмурился и вновь открыл глаза. Картина не изменилась. Я заглянул за перегородку. Скелета не было. - Что с вами? - спросил я и, втайне надеясь встретить профессора, провел рукой над штиблетами: пусто. - Где вы? - уже крикнул я. - Мы здесь, - отозвался Марлис. - Исчез профессор! - Сбежал? - Кругом капитальные стены. Исчез он. Нет его. Нету! Растаял. - Не может быть! - Ищите. Остались только его штиблеты с расческой, а главное бумаги и аппаратура. Я допускаю лишь одно: профессор жив, но для нашего мира его нет. Возможно, он находится в четвертом измерении. - Ну, Фил, ты опять загибать начал. Ты хочешь сказать, что его вообще нет. - Почему же. Вообще-то он есть, но где-то там, нам это ни вообразить, ни тем более объяснить невозможно. Думаю, он вне опасности. Чтобы узнать все, вернуть его, нужно разобраться в бумагах, в формулах, узнать соль, докопаться до всего. Сейф в этой комнатушке. Туда. Интересное явление. На этот раз меня послушались все и дружно двинулись к сейфу. - Ах ты! Ключ-то он взял с собой, - остановился Марлис. - Взломать, - неуверенно сказал вернувшийся из любопытства Кнехт. - А как на это директор посмотрит? - Он в отъезде, - отозвался начальник "второй". - Я за него. Но ломать не разрешаю. Отвечать мне одному придется. Предлагаю изготовить по слепку ключ. Мастера-то мы отличные. Еще не полностью рассеялся желтоватый туман, а начальник "второй" тянул отомкнутую дверцу сейфа на себя. - Батюшки! - проскулил он. - Коллеги, бумаг-то нет. Сгорели они. Толкаясь, мы заглянули внутрь. На полках лежали три пухлые стопки пепла, сохранившие прежнюю форму бесценных бумаг. - Похоже на вредительство, - изрек Марлис. - А по-моему, это проделки профессора, - сказал Кнехт. - Неспроста он бука такой. Все окутал тайной, И сжег-то по-хитрому. Без доступа воздуха. - Никто ничего не сжигал, - возразил я. Марлис махнул рукой. - Ну, Фил опять понес. Хотел я плюнуть на все и уйти, но сдержался. - Послушайте и постарайтесь понять. Профессор держал в тайне свои работы. Вы только знали, что они очень важны, не более. Мне удалось проникнуть глубже, о многом догадаться, почувствовать интуитивно. Профессор работал над передачей человека по радио. - Скажи, как толково объяснил. - Человек, грубо говоря, прежде всего физика и химия. Возьмем вас, Марлис, и используем ваши ткани в этом пространстве как модель, как матрицу и будем посылать информацию об их атомарном и энергетическом устройстве в другой "кусок" пространства, можно в соседнюю комнату, можно и на Юпитер. Там из "местных" атомов будет созидаться такой же Марлис. - То есть робот? - Об этом надо узнать у профессора. - Сказки, - проворчал Марлис. - Расскажи питекантропу о принципе работы телевизора, он обязательно ответит так же. Марлис побагровел, но смолчал. - Профессор допустил ошибку, - продолжал я. Бумаги сожжены, но не огнем. Они истлели в силовом поле, поскольку сейф связан сигнализацией с этим генератором. Штиблеты и расческа синтетические, поэтому в четвертое измерение не попали. Почему именно - загадка. Аппараты помогли бы нам кое в чем разобраться, но боюсь, что они тоже сожжены. Попрошу снять крышки, люки и убедиться в этом. Марлис первым бросился к аппаратуре. Как я и предвидел, все внутреннее оборудование, хаос проводов, печатные схемы, реле, датчики - все истлело. - Дело серьезное, - мрачно сказал начальник "второй". - Профессор исчез, ухватиться не за что. Мы в тупике. Выхода нет. - Выход есть. - Говори, Фил, скорей говори. - Не догадываетесь? Увидеть прошлое. - А! Опять за старое. Я попытался убедить их: - Отраженный свет уже умчал в пространство изображение листков, где есть формулы и схема. Нужно догнать это рассеянное изображение, сфокусировать его и прочитать, переписать, а, проще сфотографировать. И я уверен, эти бумаги помогут нам найти профессора. - Белая горячка! - негромко, но чтобы все услышали, сказал начальник "второй". Захлебываясь, Марлис что-то зашептал на ухо Кнехту. Тот согласно закивал головой. Стоило ли с ними разговаривать дальше? И я правильно сделал, молча покинув лабораторию. Хватит! Я шел и возмущался, раздумывая о недальновидности некоторых людей, не верящих в торжество науки и разума, об их скептицизме и невежестве. Размышляя таким образом, я невольно подумал, а как практически осуществить этот небывалый эксперимент, как обогнать свет? Не погорячился ли я? Не хватало еще оказаться хвастуном. И вот я дома. Просторные светлые комнаты, чистый здоровый воздух всегда располагаю! к работе. В одной наглухо изолированной комнатушке стоит большой, окутанный паутиной проводов агрегат. Для непосвященного человека - океан загадок. Но я-то отлично знаю свое детище - ядерный микроскоп, или, как я его называю, ядроскоп. С детства я мечтал проникнуть в микромир, увидеть эти кирпичики мироздания, отдельные атомы, их ядра и прочие элементарные частицы. Можно все знать, ясно представлять, но, не увидев своими глазами, нельзя в полной мере судить о вещи или явлении. Над созданием ядроскопа пришлось основательно подумать. Сколько было бессонных мучительных ночей - не перечесть. Говорят, что большие задачи под силу организованным, сплоченным коллективам. Согласен. Я не возвеличиваю себя, честное слово, но я не виноват, что мне удается одному справиться с ними. Я знаю, что энциклопедический ум, способный на круп- * нейшие открытия во многих отраслях знания - явление фантастическое. Я ни в коей мере не считаю себя таким и тем не менее занимаюсь медициной и математикой, историей и физикой, ничего не путаю и делаю скромные открытия. Жаль, что их никто не признает. Как однажды возразил Марлис: "Сумасбродные идеи". И что особенно обидно, даже исчезнувший профессор как-то заметил: "Фил или чудо-гений, или обыкновенный чудак. Склоняюсь к последнему". Я постепенно замкнулся в себе и хоть бессистемно, зато увлеченно трудился дома. Совсем недавно моя мечта увидеть атомы превратилась в действительность. Обычные световые лучи и даже гамма-лучи меня не устраивали: как ни коротки их волны, все же по сравнению с атомом они выглядят гигантами. Поэтому я на помощь призвал тяготение, сверхкороткие волны которого мне удалось превратить в видимый свет. Сейчас, после ухода из лаборатории, я остался одинок, но это не очень расстроило меня. Привык уже. Правда, изредка становилось скучновато, хотелось поболтать с кем-нибудь о пустяках, посмеяться и вспомнить детство. С соседями - дядей Кошой и тетей Шашей - я особенно дружбы не водил, да и они ко мне влечения не испытывали. Не спеша, жуя вчерашнюю брынзу, я смотрел в потолок и думал о профессоре. Как быть? В дверь осторожно постучали. Я проглотил брынзу и, накрыв тарелку полотенцем, разрешил войти. Средних лет женщина, прилично одетая, переступила порог. - Я ищу Фила, - робко сказала она. Я подал ей стул, усадил и вдруг заметил, что глаза ее наполнились слезами. В полном недоумении смотрел я, как она вытирает их платочком, и не знал, что делать. Наконец она справилась со своим волнением и сказала: - Я Лавния, супруга профессора Бейгера. Я заклинаю, я умоляю вас! Помогите вернуть мне мужа, а детям отца. - Но почему вы обращаетесь ко мне? - Ах, я в таком состоянии, что цепляюсь за соломинку. Я только что была в учреждении, но там никто ничего не знает. Все в замешательстве. Марлис сказал, что, якобы, вы можете спасти профессора. Помогите! Я так несчастна! Из фарфоровой фляги я плеснул в стакан яблочного сока. - Выпейте. Вы просто не заметили иронии в словах Марлиса. Но я действительно говорил, что Бейгера можно спасти. И знаете, я займусь этим. Да, займусь! Не знал я тогда, какие неимоверные трудности и смертельные опасности возникнут на моем пути. - О, вы благородный человек! - встрепенулась Лавния. - Я просто человек. Скажите, вы в курсе работ профессора? - Нет. Физикой не увлекалась и жалею об этом. Я модельер по части одежды. - Но, возможно, Бейгер что-нибудь говорил? Порой даже одна фраза много значит. - В домашней обстановке он о своих заботах молчал. Подолгу засиживался у себя в кабинете, все писал, чертил. Вот со старшим сыном иногда беседовал, доказывал ему что-то, объяснял, но из их бесед я не понимала ничего. Мой бедный мальчик! Уже две недели, как он сорвался с гимнастического снаряда, с брусьев. В больнице лежит с сотрясением мозга. От него сейчас тоже ничего не узнаешь. Несчастье за несчастьем! Скажите правду, где Бейгер? Его не похитили? - Разумеется, нет. Вы все узнаете, когда я сам .уверюсь в своих предположениях. Вот еще что. У профессора сохранились его бумаги? - Никаких. Все написанное он уносил в учреждение, а брошенные в корзину черновики я сразу же сжигала после его ухода. Кто же знал, кто? И сегодня вот сожгла. - Да-а! Ну ладно. Оставьте мне адрес. Я зайду к, вам. И будьте спокойны. После ухода Лавнии я доел брынзу, запил соком и прилег на кушетку. Значит решено. В космос. Со сверхсветовой. Работы впереди - я только зажмурился и покачал головой. С чего начинать? И тут я почувствовал острую необходимость иметь близкого друга и помощника. В космосе безусловно веселее вдвоем, а главное, работа по подготовке пошла бы быстрее. Помощник нужен идеальный, беспредельно верящий мне. Но где найти такого? Я вспомнил сотрудника, поступившего в лабораторию незадолго до моего ухода. Утром я его подкараулил у входа в учреждение, отозвал в сторону и для начала поинтересовался, есть ли сдвиги в поисках профессора. - Никаких! - ответил он. Затор! Штиблеты и расческу, после ничего не обнаружившей экспертизы, отдали в музей, корпусы аппаратов и генераторов утащили в подвал. Ну, а сейф пока пустует. Боясь сразу отпугнуть его путешествием в прошлое и сверхсветовой скоростью, я напомнил ему о последней статье в научном журнале и заметил, что атом можно увидеть и что ядроскоп уже построен. Он отшатнулся от меня и замахал руками, будто на него налетел осиный рой: - Что вы! Что вы! Это совершенно невозможно. Не-е-возможно. Как только величина предмета окажется меньше длины световой волны, последняя не в состоянии обрисовать контуры предмета. А размеры атома слишком малы по сравнению с длиной световой волны. - Можно использовать другой принцип, - ответил я. - Волны тяготения, после того, как они обрисуют атом, превратить в видимый свет. - Это, извините, абсурд. Их энергия так неуловимо мала, что практически они нигде не применимы. Другое дело, тяготение в космосе, где огромные массы, а то волны... в этом-то объеме... Он нервно захихикал и даже отказался зайти ко мне вечером посмотреть в ядроскоп, считая его небылицей. "Вы шутник. Фил", - были его последние слова. Почему же люди шарахаются от моих идей и рассуждений? Я сделал еще несколько попыток найти помощника. И все безуспешно. Никто мне не верил. Я было приуныл, но со свойственной мне изобретательностью - учтите, это не хвастовство - быстро нашел выход из положения. Шаг, признаться, отчаянный, но лично я ничем не рисковал. Просто нужно приобрести древнеегипетскую мумию, оживить ее, дать ей в короткий срок должное образование, провести, если потребуется, психологическую обработку и идеальный помощник готов. Уж этот-то египтянин, попав из своей древней жизни в нашу, увидев своими глазами чудеса нашей техники, безусловно поверит мне. Иначе и быть не может. Но не всякая мумия могла меня удовлетворить. Мне нужна была мумия с мозгами и внутренностями, пусть высохшими, но сохранившимися на своих местах. Это непременное условие. Стоит какому-нибудь органу разложиться, и оживление не удастся, а если и удастся, то получишь калеку или парализованного. В успехе я не сомневался, потому что много времени уделял изучению, пожалуй, самой трудной, ответственной и благородной науки - биологии. Человек накопил громадные запасы знаний, проникнув в глубь атома и в мир галактик, а сам себя знает весьма поверхностно. Вся современная медицина лишь первый шаг на длинном тернистом пути познания тайн жизни, которому нет конца. Чтобы заказать мумию, я пришел в "Бюро нужных и ненужных услуг". У окошка стояло двое мужчин. Первый заказал килограмм льда с северного полюса и сразу вышел. Второму понадобился глаз кальмара и обязательно трехтонного. - А если кальмар меньше будет? - спросила девушка в мелких завитушках с припудренным прыщиком на щеке. - Нет, меня устраивает глаз только трехтонного кальмара и никаких "если". - Трудно такого гиганта найти. - Ничего, поищите, я подожду. Если попадется меньшего веса, можно подрастить его в океанариуме, - и он ушел. - Вам что? - спросила девушка, беря чистый бланк. - Вас не удивляют такие странные заказы? - поинтересовался я. - Привыкла. И не то еще заказывают: лунную пыль, повозку скифов, волосок из бороды Магомета или бациллу какую-нибудь. - И всегда выполняете? - Не всегда. Одному захотелось, чтобы мы вырастили в его комнатном аквариуме жемчужину. Это же глупо. Хотя и выполнимо. Зачем ее выращивать, если можно купить готовую. Так что вам? - Мумию. Девушка даже не ойкнула. Действительно, ко всему привыкла. - Такой заказ впервые, - только и сказала она. - Отлично. Запишите, я продиктую ряд условий, каким должна удовлетворять мумия. И ни одно из них не должно быть нарушено. Пусть проверят опытные специалисты. Слушайте. Девушка исписала три бланка. - Все. Да, еще дополните, чтобы подошвы у мумии были целые, а то, знаете, их отрезали, боясь, что умерший загрязнит небо земной пылью. Когда можно узнать о результатах? - Наведывайтесь, - неопределенно пожала плечами девушка. - А поконкретнее? - На-ве-ды-вай-тесь. Следующий! Зашедшая за мной женщина прямо с порога затараторила о скорпионах. ГЛАВА ВТОРАЯ Нуль-пространство. Мумия заговорила. Инциденты, на прогулке. Квинт учится. Сделав этот важный заказ, я свободно вздохнул и вплотную подошел к вопросу: как лететь. Ракеты меня, конечно, не интересовали. На них не то что скорость света не превысишь, а даже и не приблизишься к ней. Я искал принципиально новые пути. И нашел. Для чего же у меня голова? Но для этого требовалось особое вещество, нет, не вещество и не поле, а нечто пока необъяснимое. Где найти это? Не знаю. Но бывает же так, что бьешься над какой-нибудь задачей день, другой, а решить не можешь. И так к ней подступишься и эдак, и ничего не получается. А потом вдруг в самый неподходящий момент, когда о задаче и не думаешь, приходит решение. Так случилось и у меня. Если тебя сверлит беспокойная мысль, уснешь не скоро, а то и вовсе не успеть. Уж как я долго ворочался думая о том, "пока не объяснимом". И, уже засыпая, вспомнил, как однажды разбил стеклянный колпак с приборами на вакуумной камере ядроскопа. Голову мою, будто бумажку пылесосом, сразу притянуло к образовавшейся дыре. Это пустячное воспоминание заставило меня вскочить с постели и задуматься. Как ни глубок вакуум в камере ядроскопа, все же это не идеальный вакуум, хотя бы потому, что он пронизан полем тяготения, он может передавать тепло от одной стенки камеры к другой. Вакуум в космическом пространстве тоже, собственно, не вакуум. Он тоже пронизан элетромагнитным полем, в нем видны звезды, в нем мириады атомов. Какой же, спрашивается, это вакуум? А вот получить бы чистый, физический вакуум, такое нуль-пространство, где царит абсолютный покой, где нет никаких полей. Но я не говорю, что там нет и материи. О, это такая штука! Нуль-пространство является как бы прослойкой между миром и антимиром, энергия одного знака компенсируется энергией другого знака, а плюс на минус - нуль. Так что материя в нуль-пространстве находится не в возбужденном состоянии, К чему я это клоню? А к тому, что эта пустота и была то "пока необъяснимое". Как получить ее? А никак. Нуль-пространство есть всюду, оно непосредственно среди нас и в нас, оно реально, как мир, нужно лишь суметь попасть в него, и тогда бери его сколько хочешь. Я стал деятельно готовиться к проникновению в нуль-пространство. Уже на утро тринадцатого дня я укрепил на груди генератор медленных кси-квази-лучей, открытых мною с помощью ядроскопа, за спину надел баллончик со сжатым воздухом, необходимым для дыхания и для возвращения из нуль-пространства, пристегнул к поясу специальный овальный сосуд с системой рычажков, в рот вставил шланг с загубниками, проверил, хорошо ли дышится, и приготовился к прыжку в нуль-пространство. На какой-то миг шевельнулось чувство неуверенности и страха, но здравый рассудок погасил его и, обозвав себя полушепотом "мямлей", я включил генератор. Он запел, как показалось мне, траурную мелодию. Кси-лучи постепенно очищали пространство вокруг меня, вытесняя не только воздух, но и отгоняя все, какие есть в приводе, поля. По мере распространения лучей тьма сгущалась, и как только степень вакуума сравнялась с пустотой нуль-пространства, оно поглотило меня. Тело потеряло вес. Темнота и тишина. Жутко. Но в жуть вкрапливались всплески радости. Я нажал кнопку вмонтированного в сосуд фонарика. Но, как и следовало ожидать, света не было. Ему просто было не в чем распространяться. Невольно мелькнула неприятная мысль: "А вдруг в расчеты вкралась ошибка?" Тогда я обречен вечно торчать здесь. Космонавту, отставшему от корабля и затерянному в безбрежных просторах космоса, все же легче, он видит звезды и таит надежду на спасение. А тут один как перст. И что за мрачные мысли приходят. Усилием воли я растоптал их, обрел хладнокровие и, закрыв средний клапанчик, дернул за тросик баллончика. Из его направленных отверстий вырвался, обтекая меня, воздух и я мгновенно очутился в своем мире. Но что это? Почему-то полутемно, и я накрыт чем-то мягко-шелестящим. Я толкнул мягкое. Сразу стало светло. Я увидел, что нахожусь у соседей под вешалкой, закрытый плащами и пиджаками. Очевидно, произошел сдвиг по пространственной фазе. Во избежание сдвига нужно в момент выхода в нуль-пространство быть в состоянии абсолютного покоя. А это очень трудно. Соседи сидели спиной ко мне. Дверь находилась рядом. Я вытолкнул изо рта загубник и хотел незаметно уйти, но, когда раздвинул плащи, в их карманах что-то звякнуло и соседи, как по команде, разом оглянулись. Одновременно я сделал боковой шаг к двери. Увидев меня, дядя Коша смутился, снял замызганный фартук - он чистил рыбу - и мизинцем соскреб со лба прилипшую чешуйку. Тетя Шаша закрыла цветастый журнал и, свернув его в трубку, ударила о колено. Она на пол-головы выше мужа и раза в три массивнее его. Напомаженные губы плотно сжались. Соседи уставились на мою амуницию. - Здравствуйте, - без воодушевления сказал я. - Простите, что без стука вошел. Не найдется ли у вас щепотки соли? - Коша, достань, - повелительно сказала тетя Шаша. - Видишь, ему соль срочно понадобилась. Солонку вы, конечно, принесли? - Да я так, в кулаке унесу. - В кулаке... А как вы сумели тихо зайти сюда? Вы же знаете, как скрипит наша дверь. - Я очень тихо открывал ее. - Подслушивали? Я возмущенно кашлянул и крепче сжал подвернувшийся под руку фонарик. - Неужели вы считаете меня... - Не считаю, а вижу. Чего кривитесь? Возьмите соль. Дядя Коша молча отсыпал из баночки "Питательная мука" мне на ладонь горку соли. Я не стал больше ни разговаривать, ни извиняться и вышел. Соль швырнул веером по коридору, а потом подумал, что не следовало бы этого делать: убирать самому придется. Освободившись от амуниции, я хотел было приступить к исследованию заключенного в сосуд нуль-пространства, но в дверь постучали и тут же ввалились двое дюжих парней в стиранных халатах. - Мы из "бюро услуг", - доложил старший. - Посылка вам... Радость какая! Дождался. Мумию свою. Парни осторожно внесли громоздкий длинный ящик, обшитый полотном, с многочисленными печатями, и ушли. Не читая надписей, я содрал печати, сорвал с ящика полотно и принялся за крышку, вкривь и вкось привинченную шурупами к неоструганным доскам. И вот передо мной, наконец, открылась долгожданная мумия, высохшая, желто-серая с морщинистой кожей, туго запеленатая в ткань, пропитанную бальзамом. Кто ты, житель древних, веков?! Фараон, жрец или простолюдин? Ведь в древнем Египте бальзамировали не только знатных людей. Да что там, даже кошек и собак не забывали. Ощущая неприятный холодок задеревеневшей мумии, я положил ее на стол и, переворачивая бревном, аккуратно распеленал. В ящик кинул обрывки полотна, бечевки, широченные зеленые бинты, поставил его на торец, взвалил на спину и, чуть покачиваясь, потащил его в подвал. В конце узкого коридора я покачнулся и стукнул углом ящика о давно не беленную стену. Сзади послышался протяжный скрип открываемой двери и сердитый голос тети Шаши: - Фил! Фи-ил! Имейте порядочность вернуть мне фонарик. Не должна я из-за вас в кладовке в потемках шариться. Слышите! - Зайдите ко мне, сразу слева на тумбочке лежит фонарик ваш. - А куда вы это шифоньер потащили? Я промолчал и стал спускаться. - Гляди-ко! - распылилась она. - Кругом виноват и разговаривать еще не хочет. Когда я отнес ящик и возвращался назад, на лестнице меня поджидала негодующая тетя Шаша. - Вы хотите, чтобы я стала нервнобольной? Да? Психопаткой? Да? Специально посылаете за фонариком? Что у вас за мужчина на столе валяется? Как я мог забыть, что мумию оставил в комнате. - Здесь что, морг? - кричала она. - Или, скажете, он жив? Я не слепая, я вижу, что это давно высохший труп. Вы убийца! - Это просто мумия, - постарался улыбнуться я. - Успокойтесь. Возвышаясь надо мной на две ступеньки, она подавляла меня своей величиной. - Какой такой мумий? - Манекен, - догадался я. - Ма-не-кен? Ни в одном магазине таких худых манекенов не видела. Отдайте мой фонарик. - Тетя Шаша умеет быстро остывать. - Кто же знал, что это всего лишь манекен. Я попросил прощения и вынес ей фонарик. Она проверила, горит ли он, чем сильно обидела меня, и указала на свежую вмятину на стене. - Чтобы сегодня же заделали. - Хорошо, хорошо. Я вернулся к мумии. Я не суетился, за что попало не хватался. Все было давно рассчитано и предусмотрено. Сначала я мумию просветил, нет ли где изъянов, на месте ли сердце, печень, легкие и остальные органы, целы ли кости, в особенности череп. Потом накрыл ее простыней: мне показалось, что она за мной подсматривает. Из чуланчика принес бутыль со специальной клейкой жидкостью, наполнил ванну холодной водой и вылил туда эту жидкость. После перемешивания у меня получился питательный раствор, в котором мумия должна будет набухать, прибавлять в весе, восстанавливать утерянные атомы, одним словом, "доходить до кондиции". Негнущуюся, легкую мумию я взял обеими руками под мышки, вошел в ванную и осторожно погрузил ее в раствор. Пока мумия созревала, я приналег на древнеегипетский язык, заучивая фразы и обороты, которые могли мне пригодиться для первого разговора. Все вопросы, связанные с подготовкой к полету в космос, пришлось временно отложить. Когда раствор из желтого стал прозрачным, я подогрел его до температуры человеческого тела, еще сутки выждал и приступил к оживлению. Смерть этого египтянина наступила в результате потери крови. На шее у него была рана, очевидно, нанесенная кинжалом. Рану я сразу же надежно зашил. Всецело положась на интуицию, ввел в тело вторую группу крови и не ошибся. Вообще меня интуиция часто выручала и я всегда доверяюсь ей. Принято считать, что клиническая смерть, то есть остановка сердца и дыхания может продолжаться не более двадцати минут. Но после этого происходит полный распад белковых структур, высшие отделы мозга погибают и наступает смерть биологическая. Это, как утверждает современная, еще несовершенная медицина - явление необратимое. У меня на этот счет, как я уже говорил, имеются свои соображения. Раз организм не разложился, значит, он цел, органы, кровеносные сосуды, мозг хоть и высохли, но они есть. И вот я даю органам желудочный сок и всякие другие жидкости, артериям кровь и довожу таким образом мумию до состояния клинической смерти. Интересно, как-то поведет себя мой египтянин? Нагнетая в артерии по направлению к сердцу кровь, я стал массажировать его и одновременно делать искусственное дыхание. Вскоре надобность в этом отпала. Мумия приятно порозовела и посвежела. Появился пульс. Грудь ритмично поднималась и опускалась. Теперь это была уже не мумия. Эго был спящий крепким сном усталый человек, а мне оставалось лишь сидеть и ждать, когда он проснется. Сняв с него мерку, я убедился, что мы с ним примерно одинакового роста. Мое нательное белье и почти новый темный костюм египтянину подойдет. С таким пустяком, как одевание, я провозился минут двадцать. Застегнув пуговицы и расправив складки брюк, я уселся у изголовья спящего египтянина и начал его разглядывать: он был молод и довольно симпатичен, лишь слегка истощен. На ровном носу я заметил несколько веснушек. И тут (поневоле бога вспомнишь) меня вдруг обуяли какие-то животные страхи, в голову полезла всякая чертовщина. Вот лежит человек, убитый веков сорок назад, сейчас он встанет, заговорит. Начнется его вторая жизнь. Жуть напала на меня. Хоть я к этому и готовился, все понимал и сознавал, что ничего здесь сверхестественного нет, что все это обосновано научно, а вот подошла развязка и, пожалуйста, захотелось встать и как мальчишке удрать подальше. Я мобилизовал всю волю и остался сидеть на месте. "Да оживай же скорее, не тяни", - торопил я. И он будто услышал меня. Веки его дрогнули, тело слегка шевельнулось и египтянин, видимо, с усилием, открыл глаза. Пустым, невидящим взглядом он уставился в потолок. Взволнованный до предела, я тем не менее, следил за каждым его движением. Сознание медленно возвращалось к нему. Тело же долго оставалось неподвижным: затекли все члены. Все же не шутка пролежать тысячи лет, не меняя позы. Но вот зрачки его задвигались, он глубоко, хрипловато вздохнул и увидел меня. Испуг и удивление я прочел в его широко раскрытых глазах. Не знаю, что он в моих глазах прочел. Я уже хотел обратиться к нему, но взгляд его потускнел, глаза закрылись, и он опять уснул. Я терпеливо сидел и ждал. Прошел еще час. Страхи мои потихоньку улетучились. Я почти успокоился, как вдруг египтянин дернулся, запрокинул голову, разинул рот и оглушительно захрапел. Честное слово, я чуть не свалился со стула. Как он храпел! "Все хорошо, - подбадривал я себя. - Ему просто неудобно. Надо поправить подушку". Я наклонился к нему, но не успел прикоснуться к подушке, как ресницы его дрогнули, он стал потягиваться и кулаком шаркнул по моей щеке. Не помню, каким образом я очутился у двери. Схватившись за ручку, я начал себя успокаивать. "Кого испугался? Он, может, нуждается в. помощи. Ах, как не стыдно!" Я овладел собой и повернулся. Египтянин в упор смотрел на меня. - Ну, дружок, довольно спать, - с выжатой улыбкой сказал я по-древнеегипетски. Он сдвинул густые черные брови, весь напрягся и, болезненно крякнув, сел. Для него тысячи лет пролетели, как одна ночь и потому непривычная обстановка и вид современного костюма явно ошеломили его. Держась за рану рукой, он встал. Вид у него, несмотря ни на что, был надменный и гордый. Неожиданно громовым голосом он заорал: - Кобхт! Хирам! Ко мне! Что и говорить, голосовые связки у него сохранились превосходно. "Пожалуй, он фараон, - подумал я. - Где то сейчас твои Кобхты и Хирамы". А вслух сказал: - Тише, дружок, ты не в Египте. У тебя никого нет. Ты один. Ты был убит несколько тысяч лет тому назад. Я вернул тебе жизнь. Меня зовут Фил. Мое фамильярное обращение очень не понравилось фараону. Он так сверкал глазами, что было ясно: окажись здесь Кобхт и Хирам, искать профессора Бейгера было бы некому. Но Кобхт и Хирам не появлялись, и фараон, видимо, понял, что ждать их бесполезно. Ему не оставалось ничего другого, как снизойти до разговора со мной. - Где я?! - Сядь и терпеливо выслушай меня. Твои жестокие времена прошли... но договорить я не успел. Бросив на меня странный взгляд (боюсь, что он принял меня за сумасшедшего), египтянин бросился к окну. Раздался звон разбитого стекла. Это его испугало и удивило. Но у него хватило смелости пощупать острые выступающие кромки. "Великолепно, - отметил я про себя, - он довольно любознателен". Глядя на скользящие машины, на дома, на народ, он что-то зашептал и продолжал стоять неподвижно, уничтоженный увиденным. Я спокойно наблюдал. Прошло минут пять. Потом он поднял с пола осколок стекла и, глянув сквозь него на улицу, повернулся ко мне. Что он хочет делать с этим стеклом? - Сядь и выслушай меня, -повторил я, указывая на стул. Поколебавшись,- он положил стекло на подоконник и сел. Я старался говорить как можно проще. Изложил историю древнего Египта, перешел к Риму и так постепенно, в общих чертах обрисовал весь путь, который прошло человечество до наших дней. Не знаю, много ли понял он из моей лекции и за кого меня принял, но, когда я предложил ему выйти на прогулку, он вдруг низко склонился передо мной и проделал целую серию каких-то странных жестов. Потом вытянул вперед ладонь и замер неподвижно. Как сильны в человеке всякие верования и предрассудки! Даже в высушенных мозгах они продержались тысячелетия. Город ошеломил его. Он потерял дар речи и испуганно жался ко мне при виде быстропроносящихся автомашин. Держась за мой рукав, он чувствовал себя, вероятно, козявкой. Прохожие с любопытством оглядывались на него. От пронзительного воя сирены пожарной машины он шарахнулся в сторону и налетел на пожилую даму, шедшую с покупками из магазина. На асфальт полетели свертки, смачно шлепнулось сливочное масло, бумажный кулек лопнул и из прорехи посыпался рис, а большая консервная банка "Лосось", сверкая этикеткой, скатилась на проезжую часть улицы, попала как раз между двумя шинами заднего колеса другой пожарной машины, заклинилась в них и уехала к месту пожара. - Ой-ой! - завизжала дама и всхлипнула. Как всегда в таких случаях, собралась толпа. - Хулиган, - твердила женщина, тыкая в египтянина пальцем и подбирая свертки. - Он пьян, граждане. Появился милиционер. - А ну, дыхни! - вытаскивая записную книжку, грозно сказал он египтянину. - Он не понимает, - вмешался я, - и за свои поступки не отвечает. Я веду его в больницу. - Психический? - спросил милиционер. - Буйный? - и опасливо отступил назад. - Что-то такое похоже. Но не буйный. - В таком случае следите за ним внимательнее. - Лосось мой, - хныкала дама. - Такую очередь отстояла!.. - Я за все заплачу, - сказал я. - Не расстраивайтесь. Что с него, с больного, возьмешь. А в магазин нужно с собой сеточку брать. Вот, пожалуйста, вам за масло. Дама взяла деньги и пошла своей дорогой. Мой египтянин стоял, понурив голову. Что он думал - не знаю. Я взял его под руку и, боясь, чтобы он не получил психического расстройства от чрезмерных впечатлений, хотел повернуть к дому, как вдруг египтянин упал на колени, задрал голову кверху и, обращаясь ко мне, проговорил: - Господин мой! Земля в твоих руках такая, какой ты ее создал: когда восходишь - все живет, когда скрываешься, все замирает, ибо благодаря тебе люди живут, глядя на твое совершенство. - Но, но, - я бесцеремонно поднял его за воротник, - не глупи, пошли, - Артисты, - заметила какая-то старушка, - спектакль разыгрывают. Дома мой египтянин стал поразительно кроток и послушен. Я усадил его в кресло, однако он бесшумно соскользнул с него, воззрился на меня и заговорил: - Как многочисленны творенья твои! Ты создал землю по воле своей. Людей, животных, все, что на земле ходит ногами, все, что в воздухе и летает на крыльях. Я снова усадил его в кресло. И тут от перенесенного нервного потрясения он стал буквально на моих глазах засыпать. Закачался, засопел. Я отнес его на диван, а сам занялся приготовлением к обучению спящего. Для этого, прежде всего, требовалась полная изоляция от окружающего мира. Любое электромагнитное излучение, даже атмосферные разряды могли помешать мне. Для изоляции у меня были припасены свинцовые листы, и я вставил их в готовые пазы на стенах и потолке. Лишь в двери остались небольшие щели. Электрическая активность нервных клеток головного мозга проявляется в виде особых волн, колебания которых можно записать-то есть мне необходимо было получить своего рода электроэнцефалограмму. Чтобы расшифровать ее, я поставил на стул автоматический анализатор частот. С его помощью любая кривая на электроэнцефалограмме получает точную цифровую характеристику. Я ее обрабатываю и уже знаю, какие именно волны нужно посылать в мозг спящего. Иными словами, я начинал мысленно его учить. Я настроился, - еще раз проверил исправность аппаратуры и включил ее. Но электроэнцефалограмма прерывалась, ломалась, прыгала и исчезала. Мешали помехи. Откуда бы они? Я вышел в коридор и сразу все понял. У соседей есть радиоприемник, и они регулярно раз в сутки включают его. Выждав минут пять, я постучался к соседям, два раза извинился, и в самой вежливой форме попросил выключить приемник. - А почему мы, собственно, нашу личную вещь должны выключать? - поинтересовалась тетя Шаша и выразительно посмотрела на дядю Кошу. Тот немедленно до отказа прибавил громкость. Комната содрогалась от громовых звуков симфонии. А уж я-то знаю, как соседи ее терпеть не могут. - Вы мешаете мне работать. Прошу вас! - крикнул я. - А вы своим вторжением мешаете нам культурно отдыхать! - прокричала в ответ тетя Шаша. - Заткните уши ватой! - проорал дядя Коша. - Да мне не звук, мне работа приемника мешает; он создает электрическое поле. - Не мешайте нам наслаждаться музыкой! - крикнула соседка и как бы от восторга, закрыла, глаза. - Ах, какая музыка! - Прелесть! - крикнул дядя Коша и вздрогнул от мощного аккорда. Не зайди я к соседям, они бы давно выключили приемник. А своей просьбой я вынудил их в течение трех часов "наслаждаться" музыкой. Я едва не стал неврастеником. Но и им пришлось не легче. Я видел, как дядя Коша побежал в аптеку. Но ничего, через недельку соседи остынут, и мы будем в прежних отношениях. Не раз проверено. С исчезновением помех я, наконец, получил электроэнцефалограмму "мумии" и, проанализировав ее, надел на голову спящего эластичный обруч с отходящими серебристыми нитями антенн. Усевшись против мыслеизлучателя и отрешившись от всего обыденного, я приступил к обучению. В коре головного мозга египтянина начали перемещаться очаги возбуждения, образовываться прямые и обратные связи, комплексы рефлексов высших порядков и цепные. Мозг впитывал уйму знаний. За одну ночь фараон получил представление об устройстве нашего общества, о различных сторонах нашей жизни и много других полезных сведений. Особый упор я делай на изучение моего родного языка. Утром его словно подменили. Он горячо, долго и как-то неумело тряс мне левую руку, а потом воскликнул: - Великий из великих! Руководитель всего того, чего нет и что есть! Ты руль неба, ты столп земли! Тобой... - Замолчи! - строго сказал я. - Или ты ничего не понял, чему я тебя во сне учил? Он прижал руки к груди и воскликнул: - О, Владыка вечности! Подумать только, какими глупцами были фараоны, считая себя владыками мира. И я среди них, невежа. Стыдно вспомнить, как жесток я был в общении с людьми - стадом бога! А рабы! Я считал ниже своего достоинства даже глядеть на них. Я преклоняюсь перед вами, Фил. Возвысил вас бог перед миллионами людей. Спасибо, что ли?! - Называй меня на ты, - сказал я и спросил его имя. - Квинтопертпраптех. - О, слишком длинно. С сегодняшнего дня ты будешь Квинтом. Так вот, Квинт, присядь-ка сюда, давай выясним, сколько тебе лет и откуда ты. Знал ли ты фараонов Тефанахта или Псамметиха? - Господин мой... - Опять за старое? Я тебе просто друг, и мы вместе обсуждаем один вопрос. Так знал ли? - Не знал я. - А фараона Аменхотепа или Тутмоса? - Не слышали мои уши. - Ну, а Хеопса? У которого самая большая пирамида? - Не знаю Хеопса. И пирамиды тоже. А что это такое? - Огромное каменное сооружение. Вы же считали, что тело, превращенное в мумию при помощи определенных, должно быть, тебе известных молитв, овладевает вашей мудростью и становится нетленным. Так это? - Ты говоришь, как главный жрец. Да, оно становится Саху. Но молитв нам, фараонам, знать не положено. - Вы верили, - продолжал я, - что каждый человек обладает неким духом Ка, покидающим после смерти тело. Вы делали статую умершего, которая после особых церемоний получала способность принять Ка, и вместе с мумией помещали ее в гробницу, не забыв положить туда пищу и предметы домашнего обихода. Не окажись статуи или мумии на месте, а также, в случае их разрушения Ка навсегда оставался бесплотным. Вот поэтому и строили пирамиды-гробницы. Запутанные ходы, ловушки... надежно прятали. Пирамид много, а Хеопс переплюнул всех. - Переплюнул? - Ну, превзошел. Самую большую пирамиду себе возвел. Ее строили триста тысяч человек в течение двадцати лет. - Он, должно быть, терпеливым был, этот Хеопс. А жесток ли он был? - Суди сам. При постройке его пирамиды люди гибли тысячами. Умершего от усталости или побоев раба просто бросали у подножия пирамиды, и коршуны раздирали его тело, а шакалы разносили кости по всей пустыне. - Хоть он и мой соотечественник, но большой негодяй. Его место в Месте Таинственном. Не жили бы ноздри его вообще. Мы пирамиды не строили, мы скромнее были. Я улыбнулся. - Ну, конечно, вы были великими скромниками. - Квинт иронии не понял и, довольный, согласно закивал головой. - Хорошо. А фараона Джосера ты не знаешь? - Не слышали уши мои. - Ну, а про фараона первой династии Мину, того что объединил царство Верхнего и Нижнего Египта, слышали они? - Нет и про такого не слышали. - Так ты совсем древний! Тебе около шести тысяч лет. - Да, да. Фил. Ты разумен уже с рождения. Ты мудр... Я нахмурил брови. Квинт сразу осекся. Молодчина. Понимает меня. o - Теперь скажи, откуда ты? - Не скажу точно я. Из Клахторуфия. - Ра-ау тебе знакомо? - Каменоломни? Видел, знаю. По соседству дворец мой стоял. - Вот и отлично! Мы кое-что выяснили. Можно и позавтракать. Много ночей я учил его нашему языку. Он понимал значение многих слов, но с произношением было сложнее, и мы этим занимались днем. Практиковались даже во время обеда. Квинт оказался дотошным учеником. - Какая разница между картошкой и картофелем? Или спрашивает; - Борода - это волосы, усы тоже волосы, и бакенбарды - волосы, а волосы на голове как называются? Порой заберемся в такие дебри, что я сам начинаю, путаться в словах не хуже его. Гуляя по городу, Квинт больше не испытывал страха. Он восхищался и задавал мне массу вопросов. Квинт уже разбирался во многих проблемах современной науки, но иногда запутывался - в самых простых вещах. Хорошо объяснив устройство транзистора, он тут же мог задать вопрос: "А что такое баня?" И на выдумки он не был способен. Это меня несколько огорчило. И воспринимал он все слишком прямолинейно, как ребенок. Так, я однажды сказал, что природу трудно провести, трудно утереть ей нос. Он это понял в буквальном смысле и искренне удивился, неужели у нее есть нос? А то спросил, как человек может вылететь в трубу. Но я уверен, время устранит эти недостатки, и уж во всяком случае твердо знал, что помощником Квинт будет отличным. ГЛАВА ТРЕТЬЯ Ядроскоп. Квинт в больнице. Лавния беспокоится. Зловредное насекомое. Генераторы включены. Хорошо помню тот влажный теплый вечер, когда я впервые включил ядроскоп. В вакуумную камеру для большей оригинальности я поместил тогда обыкновенный ржавый гвоздь. Для чего-то, помню, закатал рукава и подсел к окуляру гудящего ядроскопа. Так и хотелось взглянуть на атом, но я не торопился, я предвкушал удовольствие и растягивал его. Другой бы на моем месте сказал, что сидел с замирающим или колотящимся сердцем. У меня этого не было, я не больной и стометровку перед включением не пробегал. Волнение - другое дело. Я волновался и, не дождавшись успокоения, еще выше закатал рукава и прильнул к окуляру. Тут же гудение ядроскопа прекратилось, и он вышел из строя. Раздосадованный, я вскочил и проверил блоки питания с трансформатором. Все исправно. Значит, поломка внутри. Всякий понимает, как трудно найти маленькую неисправность в большой сложной машине. Я снял боковые люки, верхнюю крышку и для начала сделал беглый обзор. Все в порядке. И контакты целы. Частичная разборка тоже ничего не дала. Наступила ночь. Моросил нудный противный дождичек, под стать моему настроению. Пришлось начинать полную разборку, и лишь глубокой ночью я нашел причину. Но что это была за причина! Виновником моих мучений оказался клоп. Да, да! Клоп! Зловредное насекомое вползло в щель и замкнуло собой два крохотных волоска проводки... С рассветом сборка была закончена, дождь прекратился, и я уже без всякого волнения приник к окуляру. Признаться, сначала я разочаровался, хотя этого и следовало ожидать. Ведь атом по существу пуст. Если его увеличить до объема шара диаметром четыре метра, то в центре будет находиться ядро в четверть просяного зернышка, а на периферии несколько незримых пылинок - электронов. Поэтому в первый раз я ничего не увидел. Но я сумел сфокусировать волны тяготения так, что объем уменьшился до кубического сантиметра, атом кажуще уплотнился, и только тогда, добившись предельного увеличения, я увидел его, как вижу яблоко на столе. Он выглядит как туманное, не имеющее резких границ слабосветящееся чарующим зеленоватым светом пятно, в центре которого выделялся неподвижный, но уже более четко очерченный комок - ядро. Бешено вращающиеся вокруг ядра электроны сливаются в сплошное облако. С помощью специального механизма я как бы замедлил время вращения в двести миллиардов раз. Ох, и заманчивая картина открылась взору! Величаво и грациозно плывут по орбитам электроны. Впрочем, даже не плывут, а как-то размываются по ним. Электрон - вовсе не шарик. Он не твердый и не мягкий. Его не надуешь и не сожмешь, не разорвешь и не продырявишь. Это что-то хитрое и непонятное, но ясно видимое - вроде размытого пятна, которое постепенно расплывается и, наконец, затухает совсем. Формы электрона я так и не рассмотрел: мельтешит перед глазами. Покажется вроде круглым и только я отмечу про себя этот факт, а он уже огурец не огурец, сапог не сапог. Даже мне однажды показалось, что электрон был похож на мою физиономию, рассматриваемую сквозь мокрое стекло. Мало того, эта физиономия состроила мне гримасу и стала отворачиваться. Глядя на атом, я забывал об окружающем меня мире. Взорвись в комнате бомба, я бы и бровью не повел. Не удивительно, что, когда физиономия стала отворачиваться от меня, я не выдержал: - Погоди, погоди! Эй, приятель, как тебя там! Я сделал попытку протереть несуществующее стекло, но "приятель" исчез и вместо него появилась какая-то смятая рваная шина. Тут я оторвался от окуляра и, вернувшись к действительности, обругал себя. Опять увлекся! Вот какая занятная штука - электрон. Часами можно наблюдать и не иметь никакого представления об его истинной форме. А ведь он имеет вес. Я считаю, себя человеком среднего роста и средней упитанности и без труда высчитал, что во мне содержится пятнадцать граммов электронов. А ядро, в котором практически сосредоточена вся масса атома, непрерывно пульсирует. Там властвуют могучие ядерные силы, крепко цементирующие между собой частицы - протоны и нейтроны. Они по сравнению с электронами очень массивны, все равно что орел по сравнению с колибри, но и об их форме ничего определенного сказать нельзя. Отличие, конечно, есть. Протон расплывчат и внутри него, в сердцевине, периодически возникают неясные блики молний. Нейтрон же, лишенный заряда, имеет постоянную не меняющуюся форму, но и о ней воздержусь что-нибудь сказать, дабы не навлечь на себя нареканий. Будь на моем месте Мюнхгаузен, он бы тут такого наговорил! Но я человек правдивый и чего не разглядел, о том и врать не буду. А кому интересно узнать поточнее, пусть сам себе сделает ядроскоп и любуется, сколько душе угодно. В общем очень забавные частицы. Понятно, рассматривал я атом в полной темноте и у меня мелькнула мысль, а нельзя ли увидеть частичку света - фотон? С этой целью я включил в камере крохотную лампочку, и свет мгновенно заполнил пустоту. Но для меня он распространился чересчур медленно. Прошло около минуты, прежде чем я увидел первую партию фотонов. Я напряг зрение, но ничего примечательного в них сначала не нашел. Просто, слегка пульсирующая прозрачная масса, в которой невозможно различить границу между соседними фотонами. Одна ко приглядевшись, я заметил едва уловимые пляшущие вихорьки. Они отдаленно напоминали пружинящие спиральки. Это и были фотоны, неделимые наименьшие порции света или просто световые кванты. Я мог часами рассматривать свет, он притягивал меня к себе. Квинт уже штурмовал ядерную физику. Пора было приступать к работе по спасению профессора Бейгера. Но Квинту я ничего не говорил. Рано пока. Пусть обживется и войдет в непривычные для него рамки жизни. В завершение учебы я подвел Квинта к ядроскопу. - В этой штуке ты увидишь атомы. - Таких маленьких и увижу? - Непременно. Какой атом хочешь? - Хочу увидеть один из атомов молекул моего ногтя. - Давай. Квинт отрезал серпик ногтя. Я поместил его в камеру, включил питание и, настроив фокус, пригласил - Квинта. Он пригладил волосы, принял серьезный, деловитый вид и только наклонился к окуляру, как гудение прекратилось. Ядроскоп вышел из строя. - Тьма, - сказал Квинт, - не вижу атома. - Ядроскоп отказал, - огорчился я. - Где-то неисправность. Неси ключи. Когда агрегат наполовину разобрали, я опять нашел клопа. Да-да! Клопа, опять замкнувшего цепь. Коротко ругнувшись, я всей силой легких сдул пепел с контактов. - Что ты сказал, не понял? - спросил Квинт. - А... так, ничего. Собираем машину. Откуда клопы берутся? Я хорошо знаю, что их у меня нет. Водились поначалу, но я с ними живо расправился. В аптеку за пиретрумом, за хлорофосными карандашами и аэрозольными баллончиками не бегал. От них, говорят, мало толку. Я сам приготовил яд. Предлагал его по доброте своей и соседям, а тетя Шаша на меня же и накричала: "Что вы мне эту заразу суете и какое вам дело до нашей живности?" Значит, клопы переползали от соседей и почему-то именно в ядроскоп. Чем-то он их притягивал. Сборка закончилась, я включил питание, и Квинт приник к окуляру. Он смотрел сосредоточенно, плотно сжав губы. Иногда вздрагивал и подергивался. - Ну как? - я похлопал его по плечу. - Неужели все это в кусочке моего ногтя? Это вот... не поймешь что, то как саркофаги, то финики, а то... не знаю. И крутятся. Это и есть электроны? - Они самые. - Но почему такие разные? - Электроны все одинаковые, но природа хитра. Нельзя увидеть электрон конкретно, какой он есть: он волна-частица. Эта волна и сбивает нас. А мозг услужливо подставляет нам давно привычные образы. Электрон скрывает свой истинный лик. Поэтому тебе и мерещатся саркофаги да финики. - Вот не думал, что он такой забавный. И все это в ногте. Я поставил реле времени ядроскопа на отключение через три минуты и спустился в подвал, чтобы разбить ящик, в котором принесли мумию. Квинту неприятно было бы увидеть его. Ящик разбил быстро и заодно решил навести порядок в подвале. Я давно это собирался сделать. Времени потратил довольно много, но торопиться мне было некуда. Меня увлекает любая работа и, даже, уборкой я занимаюсь с удовольствием. Часа через два поднимаюсь наверх и останавливаюсь в недоумении: дверь настежь. Квинта нет. Я к соседям - они ничего не знают. Неужели он отправился разыскивать меня? Ему еще рано общаться с людьми и опасно гулять одному по городу. Нужно срочно найти его! И я бегом пустился в единственное место, где он мог против воли оказаться, - в психиатрическую больницу. Так и есть. За дверью приемной я услышал приглушенный голос Квинта: - Постою, не устал. Я набрался смелости и потянул дверь на себя. Звуки стали отчетливее и разборчивей. - Хорошо. Стойте, - ответил Квинту простуженный мужской голос. - И постою, - заверил Квинт. - Значит вы - мумия? - Был. Сейчас уже нет. - И давно вы э... воскресли? - Только не воскрес. Я не Христос. С вами трудно разговаривать. Я был оживлен. - Давно? - В четверг третьего месяца. - А до этого были мумией? Подумайте. - Да, мумией. И думать не надо. - Уж не египетской ли? - Да, да. Вы совершенно правы. Египетской. - А не фараоном ли вы случайно были? - Вы угадали. Фараон. А что, похож? - Настоящим? - А как же. Сначала наместником, а потом и им. Но я был слишком жecток и меня убили. Между прочим, даже не знаю кто. - Ваш адрес? Адреса Квинт не знал. Я ему не говорил. - Я спрашиваю адрес? - Понимаю. Адрес. Но я его не знаю. - Фамилия, имя. - Квинтопертпраптех. - Имя, отчество? - Я же сказал. Квинтопертпраптех. Все вместе. - Говорите по слогам. Так, так. Год рождения? - Точно не знаю. У нас упорядоченного календаря не существовало, но запишите примерно четырехтысячный год до новой эры. - Родные, близкие есть? - Были когда-то. А где их мумии не знаю. - С кем в настоящее время проживаете? - С Филом. Очень хороший человек.. Он меня оживил, и если бы не он, быть мне во веки веков мумией. Страшно подумать. - Кто такой Фил? - Как кто? Фил. Не знать Фила, величайшего ал-алкоголика нашего, то есть вашего, а в общем, сейчас уже нашего времени. - Специальность? - Фил всему научит. Мастер я. - Чем занимаетесь? - Сшиваю ядра. - Как понять? Какие ядра? - Атомные, конечно, и, конечно, не иголкой. - Так. Все ясно. Проводите его. Палата 8. - Куда? Зачем? Мне Фила искать надо. - Не беспокойтесь. Это ненадолго. За дверью раздались шаги и я услышал властный голос: - Дать снотворное. Полный покой. Бедняга! Я было рванулся вперед, но остановился. Своим появлением я не помогу Квинту. Увидев меня, он обязательно скажет: "Вот Фил. Он подтвердит сказанное". А если я расскажу правду, нас уложат вместе. Нет, действовать надо иначе, и скорей действовать, пока не дали снотворного! Палата 8 на втором этаже. Взобравшись по водосточной трубе до карниза, опоясывающего здание, я дошел до окна и заглянул в него. К счастью, Квинт был один. Я буквально выстрелил в него потоком слов, но он меня прекрасно понял. Едва я успел дать ему инструкцию, как вести себя дальше, щелкнул дверной замок. Я быстро присел. Раздался женский голос: - Выпейте, пожалуйста. Вам это необходимо. - В ответ послышался самоуверенный смешок Квинта. - Отлично! Значит все мне поверили. Позовите доктора. Сидеть на карнизе было очень неудобно, но я не уходил. Немного погодя послышался голос доктора: - Что случилось? Вспомнили адрес? - Мне нет нужды вспоминать его, - ответил Квинт. - Я очень благодарен вам и приношу свои извинения. Я - артист. Мне поручено сыграть душевнобольного человека в трудном спектакле. Я сомневался, сумею ли оправдать оказанное доверие, и поэтому решил проверить себя у вас. Еще раз прошу прощения за причиненное беспокойство. Вы вернули мне веру в мой артистический талант. До свидания! Доктор что-то неопределенное промычал в ответ. Хлопнула дверь. Квинт ожидал меня у входа. Пришлось слегка пожурить его. - Разве можно так? Ты был наивен, как ребенок. Ты же знаешь, что медицина еще не в силах оживить человека, умершего хотя бы полчаса назад. А тут тысячелетия, прошли. Безусловно, тебе никто не поверит. - Но ты же это сделал. - А ты на меня не смотри. И давай не будем говорить об этом. Да, ты знаешь что такое алкоголик? - Н-нет. Слово-то красивое. Звучное, поэтическое. - Сначала узнай, потом называй. И запомни, если я в следующий раз удалюсь куда, не пускайся на поиски. Тебе еще трудно общаться с людьми. - Как же я мог не искать тебя! Ты ушел. Я ждал, сидел, ходил, лежал. Я переживал. Беспокоился. Взял и вышел на улицу и спрашиваю у человека - он в очках, с портфелем под мышкой, представительный такой и в манекен... макинтоше, - куда Фил, великий алкоголик ушел, тот, который меня, мумию, оживил. Человек внимательно выслушал меня и согласился показать, да и привел в то заведение и говорит: "Иди в ту дверь, там спроси". Обманщик он великий, вот он кто. Не в Египте он живет в мои времена, а то бы... Фараона обмануть! На обучении Квинта я поставил точку, и мысль моя заработала в другом направления. Прежде всего нужно заняться нуль-пространством. В сущности оно есть ничто, и это ничто должно обладать удивительным свойством, не присущим веществу и полям. Если его, образно говоря, струю направить на какое-нибудь тело, то нуль-пространство мгновенно обволокет его. Значит, по отношению к земле этого тела как бы существовать не будет, оно может от первоначального толчка переместиться куда угодно, хоть в центр земли, хоть в космические дали. Так говорили первоначальные расчеты. Но чтобы убедиться в этом, я спустился в подвал, где в углу испокон веков валялся ржавый чугунный утюг. Поскольку он ничей, я объявил себя владельцем и принес его в комнату. Квинт с мокрой головой вышел из ванной и критически осмотрел утюг. - Фил, если ты им будешь гладить, то поверь мне, ты испачкаешь штаны. - Спасибо за предупреждение, но я хочу отправить его в никуда. В этом литровом сосуде нуль-пространство. Я говорил тебе о нем. Сейчас продемонстрирую. Направив одно из отверстий сосуда на утюг, я на мгновение нажал на рычажок выпуска нуль-пространства. Так же мгновенно угюга не cтало. - Где он? - всполошился Квинт. - Возможно, проходит плотные слои атмосферы. В оболочке из ничто он навсегда покидает Землю. - А в потолок он не врезался? Дыры не вижу. - Нуль-пространство всепроникающе. - Наши жрецы рядом с тобой, Фил, это неразумные личинки скорпиона. - Когда ты забудешь о жрецах? - Уже забыл. Какие такие жрецы? - Не дурачься. Приведи-ка лучше ядроскоп в надлежащий вид. Конечно, проверить свойства нуль-пространства следовало бы не в домашних условиях, а в более широком масштабе. Но главное сделано - ничто, эта опора - есть. И еще одно немаловажно: нужны скафандры. Из чего же их сделать? Из атомных ядер, что ли? Стоп, стоп, а почему бы и нет? Чего испугался? Ведь ткань, если ее можно так назвать, из ядер, уложенных один к другому вплотную в одной плоскости, будет вечной, устойчивой против любых механических, химических и температурных воздействий. Наряду с этим она будет необычайно мягкой, как вода. В скафандре из такой ядерной ткани можно, не боясь поджариться, заночевать на солнце, порезвиться в жидком гелии или помечтать в котле атомного реактора, где мощное излучение в момент убивает все живое. Да разве все достоинства перечтешь. Никакая фантазия не сможет предугадать свойств ядерного вещества, кубический сантиметр которого будет весить сто миллионов тонн. Да, да, не меньше. Судя по всему, скафандр должен получиться невероятно тяжелым. Но это неверно. Вес скафандра составит всего четыре килограмма. Довольно сносно. Ведь толщина ткани всего в одно ядро. В одно! Это трудно представить. Я бы сказал - это непредставляемо. Ядра положительно заряжены, вследствие чего они взаимно отталкиваются. А... нет, не пойдет. Скафандр-то получится положительно заряженным в нашем нейтральном мире. Хорошего от этого не жди. Значит, крах идеальному материалу? Кто сказал? Ни в коем случае! Я глянул на ядроскоп и вспомнил, как в камеру влетела космическая частица большой энергии и проникла в ядро. Вот и ответ. Нужно все протоны в ядре превратить в нейтроны. Тогда ядра станут обеззаряженными, электроны не смогут удерживаться на орбитах и ядра сомкнутся. Ядерная ткань, которую я тут же мысленно, хоть это и не совсем точно, назвал ядронитом, станет нейтральной. У Квинта еще не высохли волосы, а я уже знал, что делать. Мы принялись за разрешение новой проблемы. Над ядроскопом постепенно сооружалась замысловатая конструкция, главную часть которой составляла ловушка космических лучей, собирающая их в пучок и направляющая в переоборудованную камеру на сырье - ленты алюминиевой фольги. Не буду вдаваться в тонкости, они могут увести нас слишком далеко. Поскольку я пышных названий не люблю, то всю эту махину скромно назвал станком. Квинт загорелся желанием получать ядронит, ему понравилось сидеть за пультом управления регулировки рассеивания и скорости космических частиц и орудовать манипуляторами. После наладки станка он пробно занял место оператора. Я только радовался. Пусть! У меня были другие задачи. За всеми этими хлопотами я почти забыл о Лавнии. Но она сама напомнила о себе, снова пришла расстроенная, недоверчивая. И сразу начала с упреков. - Я вижу о моем муже забыли все - и его сослуживцы, и вы, Фил, хоть вы и обещали найти его. Конечно, мне обидно было слышать это. Но женщина вне себя от горя и ее можно понять. - Что вы, дорогая Лавния! Я же сказал, что займусь профессором. Я слов на ветер не бросаю. Уже кое-что сделано. * * - Вы уверены, что он еще жив? - Абсолютно. Мало того, ему вообще ничто и никто не угрожает. Все упирается во время, тут часами не отделаешься. Возможно, понадобятся месяцы. - Но где же он, где? - Это трудно объяснить. Область даже для физики довольно туманная. - Понимаю... - У-у, какая назойливая! - раздался из комнаты, где стоял станок, раздраженный голос Квинта. Лавния покраснела и покосилась на дверь. - Это не к вам относится, - сказал я. - Там помощник мой работает. Дорогая Лавния, вы должны набраться терпения и ждать. Поверьте, мы найдем профессора. Ну а сына, как только он выздоровеет, непременно посылайте ко мне. Успокоенная Лавния ушла. Я проводил ее и, вернувшись в комнату, услышал голос Квинта: - Да отстанешь ли ты от меня! Я зашел к нему. - Чего разоряешься? - Да, муха! Я работаю, а она... Замучила фараона. Липнет и липнет. Истребить их поголовно! - Послушай, чем у тебя здесь пахнет? Он осмотрел себя, вывернул карманы и успокоился. - Нг горю. Я заметил, что из щели панели индикаторов ядро-станка ниточкой, выползает сизый дымок. - Как ты умудрился? У тебя же станок горит! - крикнул я. - Не поджигал я его. Может, муха... Она так мешала, отвлекала меня. Станок я отключить не успел. Он сам выключился с сухим треском; В воздух полетели искры. - Что за дьявол! - взревел я. - Опять авария. Тащи инструмент, разбирать будем. Квинт с виноватым видом на цыпочках тенью выскользнул из комнаты. Через минуту он вошел, разложил на скамеечке отвертки и ключи, да так, что ни один из них не звякнул, и смиренно застыл в выжидающей позе. Я всегда уделял особое внимание надежности работы системы машин и механизмов. Это наипервейшее требование. Иной раз из-за неразведенного шплинтика может погибнуть космическая ракета. В надежности своего ядростанка я не сомневался, и вот, нате, на глазах сгорел. Я злился на самого себя. Разбирали молча, пересмотрели все узлы и подгоревшие детали и на одной самой маленькой и задымленной, но зато самой ответственной, на трех микроскопических контактах я увидел его... Конечно, вы догадались. Опять клопа! Я не швырнул в сердцах деталь и не ударил кулаком по корпусу станка, я был так зол, что оставался неподвижным и только, как от зубной боли, тихо застонал. До чего паршивое насекомое! Создала же природа. От комаров и то польза есть: они служат кормом для птиц и поддерживают какой-то баланс в биосфере Земли. А от этого ничего. Один вред. Может, из-за клопа сгорела и аппаратура профессора Бейгера и он исчез. Я интуитивно почувствовал, что клоп мне еще нагадит. Ладно еще, если здесь, на земле. А вдруг там, в космосе! Там он может такого натворить, что не мы Бейгера, а ему нас разыскивать придется. А интуиция меня ни разу не подводила. Я положил деталь на станину и решительно сказал: - Довольно! Хватит! Я не потерплю этой мрази на Земле! - Какой мрази? - робко спросил Квинт. - Несносных насекомых. - Правильно, - обрадовался Квинт. - Я же говорил, истребить их, этих мух, поголовно. Всех. - Можно и их заодно. Ты еще не знаешь, как отравляют человеку жизнь мошкара да разные паразиты, вроде клопов, вшей и тому подобной дряни. И человек до сих пор терпит эту мразь и ничего с ней поделать не может. А гнус в тайге - это же пытка. Что касается клопов, они меня окончательно из себя вывели. Во избежание дальнейших неприятностей, мы просто обязаны их уничтожить. Да и людям вздохнется свободнее. Как, по-твоему, можно с ними справиться? - О, Фил, мне трудно ответить тебе. Ведь я никогда не видел клопа. Как с ним бороться? Это очень большой зверь? - Не зверь, а насекомое, и познакомить тебя с ним не долго. - Познакомь. Хочу его видеть. Конечно, дома я ни одного клопа не нашел. Этим следовало гордиться, но в данный момент я опечалился. Ведь обещал. И для исследования клоп необходим. Где же его достать? Разве что у соседей. Ох, как не хочется идти к ним, но надо. Я робко постучался и попросил у тети Шаши хотя бы на время одного клопа. Она сначала не поняла, но потом обрадовалась: -- Клопов, голубчик! Да хоть целую пригоршню. Она полезла за картины и насобирала несколько штук. Я в таком количестве не нуждался, но не счел нужным отказываться. У порога она меня окликнула: - Фил! Неужели у вас клопов нет? - Ни одного не мог найти. Поэтому и пришел. - А ну-ка посмотрите на меня! В глаза смотрите, не отворачивайтесь. Не верю. Все клопы от вас бегут к нам. Только от вас. - Вы смеетесь? - Не до смеху мне. Со света сжили. И я вам заявляю протест. Принимайте меры, чтобы больше ни один клоп не переполз к нам. Доказать что-либо тете Шаше невозможно, и я ответил: - Хорошо, примем. Едва взглянув на насекомого. Квинт расхохотался. - И с этим-то не можете справиться? Смешные люди. "Хорошо", - подумал я и ночью тайком подбросил клопов ему в постель. Безобразно, конечно, поступил. Но очень уж хотелось мне проучить фараона. Утром, как бы невзначай, я спросил, хорошо ли он спал. В ответ он закричал: - Беспощадно истреблять! Не жалеть ни старых, ни малых! Травить, давить, рубить, топить, колоть, молоть, шпарить, жечь! Чего еще?! Ду-у-ушу вытрясу! Я рассмеялся. А Квинт сразу осекся и умолк. - Предоставь это мне, - сказал я и, оставив его одного, ушел в темный чуланчик, чтобы обдумать, как избавить землю от насекомых. Я частенько уединяюсь здесь. В темноте плодотворнее думается. А то при свете бывает так: начнешь о чем-нибудь размышлять и безучастный взгляд невольно останавливается на каком-нибудь предмете. И я уже незаметно для самого себя перекидываюсь с одного на другое. Например, увижу булавку и началось: ага, сталь, а какая? Сколько в ней процентов углерода? А сколько полезных и вредных примесей? Где сталь выплавляли, кто выплавлял? А месторождение руд? В какую геологическую эпоху она образовалась? И когда я кончал выдвижением гипотезы о происхождении Земли, а то и Галактики, только тогда замечал, что думаю не в том направлении. В темноте же я никогда не сбиваюсь с намеченного русла. Мысль моя быстро созрела, я вышел из чуланчика и посвятил Квинта в тонкий, всесторонне обдуманный план. - Надеюсь, ты понял, что этих паразитов поодиночке не возьмешь. И опрыскивание ядом не поможет. Мы сделаем умнее. Построим специальные генераторы и, настроившись на слабые импульсы биотоков клопов и мух, то есть, воздействуя, на них излучением таких же, только мощных импульсов, мы заставим их собраться в определенное место. Все мухи земного шара слетятся туда. То же самое и с клопами, которые со всех деревень, стран и континентов, движимые слепым инстинктом, соберутся в отведенное им место. Они будут двигаться к источнику излучения. - А как же они переберутся через океаны? - спросил Квинт. - Будут населять все торговые и пассажирские суда, не побрезгуют попутным военным кораблем, на самолетах, да мало ли как. Не наша забота. Найдут способ. Основная их часть погибнет в пути, но они будут упорно преодолевать все препятствия, идя навстречу собственной гибели. - Хорошо, - допытывался Квинт. - Допустим, они собрались в одну кучу. Но ведь их будет так много, что они съедят нас. - Не торопись. Квинт, не торопись. Я еще не все сказал. Из всех прилетевших мух мы сделаем одну исполинскую муху, из всех клопов - гигантского клопа, и одним ударом покончим с ними. Таким образом мы сделаем два полезных дела: испытаем нуль-пространство и заодно избавим человечество от мух и клопов. Окутанные нуль-пространством насекомые покинут наш славный мир. - Они могут к другому пристать. И расплодиться могут! - Мертвые-то? - Что же мы тогда стоим? - воскликнул возбужденный Квинт. - За дело. Несколько дней мы увлеченно занимались разработкой и постройкой генераторов, а когда опробовали и убедились в пригодности их к эксплуатации, я повел Квинта в подвал. Там стояла сконструированная и сделанная мною скоростная. самоуправляющаяся машина, работающая за счет энергии батарейки карманного фонарика, которая питала гравитопреобразователь. Батарейка выполняла ту же функцию, что и запальная свеча в простом автомобиле. Гравитопреобразователь черпал энергию из поля тяготения земли и двигал машину. Я вынужден был держать ее в подвале и пользоваться ею только в исключительных случаях. Каждое изобретение должно быть детищем своего времени, а у меня, как назло, так не получается. Обгоняю время. Машина двигалась, не касаясь поверхности земли и поэтому в колесах не нуждалась, но чтобы она не бросалась людям в глаза, я приделал их и придал кузову форму легкового автомобиля. Погрузившись, мы тронулись в путь. В городе я придерживался обычной скорости, а потом развил ее до предела. Мы остановились в самом глухом уголке тайги, вокруг сплошные болота, гиблое место, но оно нас как нельзя лучше устраивало. В спешке мы забыли взять маски против гнуса и теперь за это жестоко расплачивались. Квинт выделывал сложные акробатические номера, я не уступал ему, и все же от мошки не было спасения: она лезла в уши, в нос, а глаза вообще хоть не раскрывай. Несмотря на это, мы настроили генераторы и включили их. Перед этим я вытащил из коробки заранее приготовленных муху и клопа, которым дома сделал соответствующую биологическую обработку, благодаря которой муха или клоп при соприкосновении с представителями своего отряда вступали в смертельную схватку. Сильный пожирал слабого. А затем начинался высокоорганизованный саморегулирующий процесс превращения получившейся особи в более крупную единицу. Все приползшие и прилетевшие насекомые пожирали своих собратьев. Теперь я их выпустил и они кинулись каждый к своему генератору. Гнус мгновенно исчез, будто его и не было. В нашу сторону со всех концов тайги потянулись мухи. Через каких-нибудь полчаса муха достигла размеров крупного орла и неистово резвилась над генератором, излучение которого цепко держало ее в своих объятиях. Непрерывный поток прилетевшей мошкары пожирался ею. Муха росла на глазах, бешено колотила крыльями, оглушая окрестности жужжанием. Смеркалось, когда приполз первый клоп. Нет, он не полз. Он бежал. Худой, высохший, выбившийся из последних сил. Вслед за ним потянулись его родичи, и все они ужасно торопились. Квинт не находил себе места от бурного веселья. Он злорадствовал, он увивался мыслью о предстоящем мщении за беспокойно проведенную ночь. Окаянная муха не давала покоя. Она раздражала меня своим жужжанием и вынудила поторопиться с отъездом. Раскидывать лагерь и ждать, пока вся пакость соизволит собраться в гиблое место, мы не собирались, и поэтому, положившись на четкую безотказную работу генераторов, благополучно возвратились домой. Надо ли говорить, что в районе созревающих насекомых я уменьшил напряжение поля тяготения, иначе бы клоп с мухой при все увеличивающейся массе раздавили бы сами себя. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Ядерный скафандр. Призрак. Квинт в опасности. Конец мухам и клопам. Теперь мы спокойно приступили к изготовлению скафандров. Станок больше не перегорал. Но работа продвигалась медленно, хотя мы и просиживали у ядростанка по шестнадцать часов в сутки. Квинт получал лоскутки ядронита, я был в роли ядерного портного. Работа эта довольно" нудная. Только необходимость и заставляла нас выполнять ее. Мы потеряли счет дням, и нам было безразлично, какой идет месяц, какая на улице погода. Ожили мы только тогда, когда подошел долгожданный примерочный день. Вчерне готовый скафандр я надел на Квинта. Долго возились, прежде чем удалось вдеть руки в рукава. Скафандр, разумеется, был без подкладки, он будто лился с плеч и был совершенно черным, как раскрытое окно чердака на фоне белой стены. Он зиял, как дыра. Создавалось впечатление, что толкни Квинта - и рука пройдет сквозь него куда-то в темноту. Ничего похожего на объем. Лишь на ощупь можно было убедиться в наличии отвислых продольных складок и почувствовать человеческое тело. Ядронит был идеально черный, без оттенков, без переливов, он не отражал ни единого луча света. Вместо видимых лучей он отражал инфракрасные. Я взял тюбик белил и помазал краской скафандр, но она тут же, не оставляя следов, стекла вниз. Потер его пудрой - бесполезно. К нему ничто не приставало. В форточку влетел комар и попытался сесть на скафандр, но тщетно. Он беспомощно тыкался и тоненько пищал. - Дай! срок, - громко сказал Квинт, - доберемся и до вашего брата. Кинув скафандр на стол, где он разлился словно тушь, приняв неопределенные очертания, я сложил его вдвое, и потом еще, и перегибал до тех пор, пока площадь его не достигла одного квадратного миллиметра. Скользнув меж пальцев, скафандр, смачно шлепнувшись, кляксой распластался на полу. - Не похоже на одежду, - сказал Квинт, поднимая скафандр. Я на минутку вышел в соседнюю комнату, чтобы принести пузырек, куда хотел поместить скафандр. А вернувшись, застал Квинта ползающим по полу. На мой вопросительный взгляд он виновато ответил: - Скафандр ищу. Перекинул его через руку, а он возьми, да и сорвись. Упал - и нет его. Ногу мою из-за него свело. Мы усердно ползали, исследуя все закоулки и выбоины, заглядывая куда надо и не надо, но скафандр бесследно исчез. Тогда мы вооружились восьмикратными лупами и, разбив комнату на квадраты, вновь принялись за поиски. Тут ничего неправдоподобного нет. Ядерное вещество в четыре килограмма занимает ничтожно малый объем. От нашего взгляда не ускользнули даже малейшие царапины. Внезапно без стука - что за дурная привычка - вошла тетя Шаша. - Что-нибудь потеряли? - полюбопытствовала она. - Да, - неохотно ответил я. - Комбинезон вот запропастился. Ищем. - В щелях ищете? С лупой? -- Это особый комбинезон. Хоть он и сорок восьмого размера, без лупы не обойтись. - Ядерный, - поддакнул Квинт. Забыв, зачем пришла, соседка выкатилась из комнаты, торопясь поделиться услышанным с дядей Кошей. Вечерело, когда была осмотрена последняя царапина у порога. Безрезультатно. Квинт смущенно посматривал на меня: - Вот так скафандр. Он не улетел никуда, он вниз падал. Ногу даже парализовало. - Сядь, посмотрим. Я надавил пальцем на сухожилие. - Больно? А так? Тоже больно? Положи ногу на ногу. Да не эту, а парализованную. Квинт с усилием приподнял ее и, помогая рукой, положил на здоровую ногу. Я ребром ладони ударил по коленной чашечке. Нога не дрогнула. Я расшнуровал туфель. Он сам с глухим стуком упал на пол и опрокинулся. - Нога вылечилась, - сказал Квинт. А из туфля вылился скафандр и, перекатываясь амебой, потянулся к окну. - Держи, убежит! Квинт бросился за ним, схватил, для чего-то отряхнул, обдул и крепко зажал в руке. Вылив скафандр в пузырек и завинтив пробку, я поинтересовался, какое же сегодня число. К календарю мы все это время не прикасались. К соседям заходить не хотелось и я, выглянув на улицу, спросил у первого прохожего: - Скажите, какой сегодня день? - Понедельник. - Я спрашиваю число! - Тринадцатое. - А месяц? - Месяц? Июль. А год вам не нужно? Или век. - Спасибо, это мне известно. О, так уже порядком времени прошло. Клоп и муха, вероятно, созрели. Пора их уничтожить. Не откладывая операцию в долгий ящик, мы сразу приступили к ее осуществлению. Прежде всего нужно заключить в баллоны орудие уничтожения - нуль-пространство. Квинт помог мне снарядиться. К запястьям рук за цепочки мы пристегнули два объемистых пустых баллона, чтобы вместе с ними я составлял единую систему. - Через пару минут буду здесь, - сказал я и взяв в рот загубник, включил генератор кси-лучей. Нуль-пространство поглотило меня. Как и в первый раз в голову полезли неприятные мысли, но уже по существу. У меня, должно быть, расширились зрачки когда я подумал, что в результате сдвига по пространственной фазе в момент возвращения назад окажусь в капитальной кирпичной стене. Стена, конечно, треснет или развалится, а во что я превращусь - неизвестно. Да, я рисковал. В следующий раз проникнуть в нуль-пространство надо обязательно за городом, где-нибудь в степи. В свой мир я вернулся удачно. Правда, почему-то оказался метрах в пятидесяти от дому за старым забором. Минут пятнадцать с передышками я волочил баллоны по земле. В передней отстегнул цепочки и поспешил к Квинту. Он уже, наверное, переволновался. Захожу в комнату, где оставил его... Что такое? Час от часу не легче. В углу, перед шкафчиком с колбами, ретортами и прочими склянками, настороженно, будто боясь шевельнуться, стояло привидение. Полупрозрачное, бледное, неясное, оно имело объем и тяжело дышало. Что бы это могло значить? Ведь призраков не существует. Значит это материальное тело из плоти и крови. Я тихо, вызывающе кашлянул. Привидение не шевельнулось. Лишь через минуту оно сделало шаг назад. Но какой шаг! Это был медленный, плавный прыжок назад и в то же время вверх. Привидение слегка коснулось головой потолка, по самые плечи вошло в него, потом вынырнуло, пересекло по диагонали комнату и пушинкой опустилось рядом со мной, причем ноги, чуть не до колен погрузившись в пол, снова вышли из него. Я отскочил от призрака. Он повернулся ко мне, и я узнал размытые черты Квинта. Выцветшие глаза его смотрели на меня, как показалось мне, с укором и недоумением. - Квинт, ты ли это? - вскричал я и меня ужалила страшная мысль: неужели это осложнение, связанное с оживлением? - Что поделаешь, Фил, но это я, - ответил он. - А ты принес нуль-пространство? Это был его голос, но слышался он откуда-то издалека, слабый и тихий, как в плохом телефоне. - Да, да, все в порядке. Баллоны заполнены. - А мне дышать тяжело. Воздух разряжен и с глазами что-то неладное, все погрузилось в густой туман. Слух дрянной, стену протыкаю, порхаю - не хуже бабочки. - Присядем-ка, - сказал я. Мысль лихорадочно работала. - Давно в таком состоянии? - Погромче, Фил. Минут так пять. - Погромче, Квинт. Расскажи по порядку. - И рассказывать нечего. Был человек как человек. Ты задержался, я забеспокоился, потом стал таким. Сразу. Без всяких переходных состояний. - Громче, Квинт! - Сначала я не придал этому значения. Бывает же такое, что в глазах потемнеет. Но взлетев к потолку, испугался. Проткнул потолок и увидел чердак. Опустился вниз, а дыры на потолке нет. А ведь я продырявил его. Думал, может это сон, и щипал себя, и кусал. Больно. Скажи, я не сплю? - К сожалению, нет. - Я себя чувствую каким-то получеловеком. Бедный я. Наказанный я. - Успокойся, Квинт. Ничего страшного нет. Веришь мне? Он себе так не верил, как мне. Я старался внимательно рассмотреть его. Такие мелкие детали, как швы костюма, волосы, рисунок кожи - вообще были невидимы. Особенно неприятное впечатление производили безжизненные, пустые, как у скульптуры, глаза. Сквозь туловище просматривалась спинка стула. По мере сгущения сумерек, Квинт, казалось, все более растворялся в воздухе. Я включил свет. - Попрошу тебя в коридор не выходить. Соседей можешь напугать. - Я так страшен? - Нет, просто неприлично выглядишь. Соседи - люди пожилые. С физикой дела не имеют, а ты просвечиваешь. Как они на этот иллюзион среагируют, неизвестно. - Выходит, я дырявый? - Почему - дырявый. Не выдумывай. Мы, очевидно, столкнулись с новой формой болезни. Мне нет нужды обманывать тебя. Ложись-ка, Квинт, в постель, забудься сном и положись на меня. Неизлечимых болезней нет. Я усиленно соображал. Болезнь болезнью. Но причем здесь полуневесомость? Уже третий час ночи. Квинт перевернулся в постели, вздрогнул и от слабого толчка приподнялся вместе с простыней сантиметров на тридцать, секунду повисел, потом, так и не проснувшись, опустился на край кровати, чуть побалансировал и свалился на пол. Я не стал будить его и, напрягшись, приготовился поднять. Каково же было мое изумление, когда я его совершенно без усилия оторвал от пола. Тело весило не больше полукилограмма. Держать на руках взрослого человека и не чувствовать его веса - ужасно. Кроме того, руки мок, как в густой строительный раствор, погрузились в тело Квинта. Во мне заговорила страсть исследователя, и я ладонью со значительным сопротивлением разрезал Квинта пополам. И ничего. Он спокойно спал. А уж не сплю ли я сам? Нет, это явь. А может, все вещи в комнате потеряли вес? Я схватил графин с водой, но он был куда тяжелее Квинта. Признаться, я растерялся. Но длилось это какой-то миг. Я решительно направился думать в чулан и, мимоходом взглянув в шкафчик, обнаружил, что сосуд с нуль-пространством, тот, который помог мне избавиться от утюга, разгерметизирован. Догадка сразу осенила меня. Квинт, видно, нервничая, передвигал для успокоения содержимое шкафчика и нечаянно сдвинул рычажок на сосуде. Пружина открыла крышку, и высвободившийся остаток нуль-пространства мгновенно обволок Квинта. Но поскольку его было мало, оно окутало Квинта лишь тоненькой пленкой и он больше чем наполовину оказался в нуль-пространстве. Будь сосуд повместительнее, мне пришлось бы заказывать другую мумию. Как помочь Квинту, я не знал. А он безмятежно спит, надеется. Однако помощь пришла сама. Утром он стал более заметен и самочувствие его улучшилось. "Эге, - сказал я, - значит, со временем нуль-пространство рассеивается, если, конечно, не плотно окутает тело". После обеда Квинт пришел в нормальное состояние. Погрузив баллоны в машину, мы, не мешкая, отправились в тайгу. Прибыв на место, мы просто не поверили своим глазам. Зрелище, не скрою, было мерзкое и отвратительное. Муха заняла четверть неба, и невозможно было охватить единым взглядом ее контуры. Редкие, сухие сосны, стоявшие ранее здесь, она разнесла в щепы. Ураганный ветер от взмахов крыльев едва не валил нас с ног, тем более что притяжение в этом месте было слабым. Временами жужжание оглушало нас. Клоп был невелик, всего лишь с трехэтажный дом. Он топтался над генератором и издавал неприятные свистящие звуки, заставляющие холодеть кровь в жилах. Кожные пахучие железы источали специфический запах. Членистый хоботок, а точнее целый хобот, подогнутый под голову, содрогался, пульсировал, а два длинных с наростами уса, давно уж разворотили близстоящие деревья. Кружилась голова. Я с содроганием подумал, а что если перегорят генераторы? Тогда свободная от притягательной силы излучения эта отвратительная пара бросится в разные стороны в поисках пищи. А ближайшая пища - это мы. Глядя выкатившимися глазами на клопа. Квинт попятился и споткнулся о трухлявый пень. - Вот так клоп! И он меня кусал. Не поверю, "Фил! Смотри! Этот нахал растопчет генератор. Только тут я заметил, что стальной навес, прикрывающий генератор, уже наверное не первый день как сброшен клопом. Генератор лежал на боку и постепенно скатывался в неглубокую выемку, куда то и дело ступала нога клопа. Вместо того чтобы взяться за баллоны, я, повинуясь не знаю какому инстинкту, пренебрегая опасностью, ринулся под волосатые ноги клопа. Впрочем, волосинки были не тоньше оглобли. Но опоздал. Раздался хруст, и от генератора остались жалкие обломки. Теперь клоп был предоставлен самому себе и не замедлил этим воспользоваться. Я, как ошпаренный, вылетел из-под его ног. Клоп мгновенно почуял наш запах, с секунду потоптался, и лавиной двинулся на нас. Спасение было только в скоростной машине, но он преградил к ней дорогу. Пришлось волей-неволей спасаться бегством. Массивная туша клопа ломала деревья, словно соломинки, земля гудела и дрожала. Преследователь настигал нас. Глупо и обидно погибнуть так, от какого-то несчастного клопа. Мы бросились в разные стороны. Клоп остановился, круто развернулся, поднял в воздух тонну грязи и кинулся за Квинтом. Как мне было жаль бедного моего фараона! Как он ни вилял, а это чудовище догоняло его. В самый критический момент, когда колюще-сосущая трубка почти касалась Квинта и вот-вот должна была вонзиться в него, он вдруг взмахнул руками и исчез. Клоп застыл на месте. Убедившись, что он не собирается бежать, я, поборов отвращение и страх, осторожно приблизился к нему. Рискуя быть раздавленным, пополз между согнутых членистых ног по направлению к голове и увидел Квинта. Он с разбегу угодил в узкий, но глубокий овраг и теперь живой и невредимый лежал на дне. - Крепись, Квинт! - крикнул я. - Ты же фараон, не забывай. Я бросился к баллону, чтобы покончить с клопом, боялся, что нуль-пространство охватит и Квинта. Ничего не поделаешь, надо мчаться домой за запасным генератором. Заверив Квинта, что он будет спасен, я вскочил в машину и развил предельную скорость. На подступах к городу машина внезапно остановилась. Тьфу! Такая мелочь. Разрядилась батарейка карманного фонарика. А без нее машина мертва. Всегда у меня так: как начнутся срывы, так и потянутся цепочкой. Дальше я мчался за счет мускульной энергии собственных ног. Удивляюсь, как мне повезло. На дороге, шедшей под уклон, меня бесшумно обогнало такси с выключенным мотором. Я вовремя спохватился и зычно крикнул: "Стой!" Крик был услышан, такси остановилось и шофер, добродушно улыбающийся дядя, доставил меня до дому. Велев ему обождать, на что он сразу согласился, я метеором влетел в комнату, обмотал сорокакилограммовый генератор ремнями, раскачал его, закинул за плечи, выскочил в коридор и пронесся мимо ошеломленных соседей. Дядя Коша при этом приставил указательный палец ко лбу и выразительно им повертел. Пусть вертит. И тут я вспомнил, что не взял фонарик. Пришлось возвращаться, и снова пронестись мимо соседей. Дядя Коша больше пальцем не вертел. Он просто бессмысленно округлил глаза. Шофер меня ждал. Есть же хорошие люди! Через десять минут я был у своей машины. Заменив батарейку, включил двигатель и скоро увидел клопа. Он все еще не терял надежды достать лежащего в овраге, уже побелевшего Квинта. Подрыв лапами землю, клоп приблизился к нему, трубка почти касалась несчастного. Квинт старался не дышать, боясь, что при вдохе грудь подымется и жало вонзится в нее. Я настроил генератор. Клоп повернулся и, влекомый излучением, кинулся на меня. Я этого ожидал и, положив генератор, отбежал в сторону. Теперь клоп был не опасен. Он бестолково затоптался на месте. Квинт с моей помощью выбрался из оврага и сел на ж