ть нельзя, не указав предварительно источник списания. При этих словах Анатоль Максимович несколько погрустнел, потому что очень ему хотелось попасть на Планету, Где Все Можно. А когда Анатоль Максимович впадает в состояние погрустнения, ему хочется выпить (как и во всех других случаях) и он вдобавок пыхтит. Все его знакомые эту привычку знали и не раз смеялись над ней, но препятствовать опасались. Так что пыхтел Анатоль Максимович при полной тишине со стороны присутствующих и при полном их уважении. Проспер Маурисович даже стал подпыхивать в тон ему, мол, ну надо же! - Так! - заключил наконец Анатоль Максимович, пропыхтев минут, может быть, пять. - Не получается - значит не получается. Я никогда не упорствую, если не получается, и, значит, Тим, не твоя это вина, что поход наш сорвался. Все равно, большое тебе спасибо, я рад, что такого уважительного сына себе воспитал. Действительно, как-то все это не слишком. И, значит, дорогой Максим, даю я тебе команду "обратный ход". А мы с тобой как-нибудь в другой раз. - Ну, что ж, - ответил на это вегикел. - Обратный значит обратный. Попрошу приготовиться к проколу пространства-времени! Ничего не поделаешь. И все поглядели на Анатоль Максимовича грустно и виновато. Все, кроме Марии, которая с самого пробуждения находилась в настроении, невозможно стервозном. - Вот он, твой папашечка родименький! - заявила она своему мужу Тиму своим самым вызывающим тоном. - В этом он весь, я тебе давно говорила, а ты не слушал. Ты кого угодно слушаешь, только не меня. - Помолчи, - тихо, но внушительно попросил Тим. Но Мария совсем не собиралась молчать. Глаза ее метали молнии, губы, обычно полные и даже в чем-то влекущие, сузились до размера двух белых линий. - Ты мне рот-то не затыкай, который раз говорю! - ответила она ему тоном, ничего хорошего не обещающим. - Ты на папашу на своего как следует посмотри. - Помолчи об отце, Мария, - попробовал остановить ее Тим. - Не помолчу, - категорически пообещала она. - Папаша твой, Анатоль Максимович, представляет собой ни на что не годное человеческое животное, которое пьет, пьет, пьет, всех куда-то на авантюры какие-то невозможные отвлекает, а потом обманывает. - То есть как это я обманываю? - спросил Анатоль Максимович, который при первом звуке марииного голоса приказал себе терпеть и молчать, но тут не выдержал. - Да ладно, пап, не слушай ты ее, - попробовал урезонить отца Тим. Мария, между тем, демонстрировала намерение войти в раж. - Вот так и обманывает, - ответила она Анатоль Максимовичу, для большей презрительности обращаясь к нему в третьем лице. Всех завел, всех обнадежил, а как только до дела дошло, сразу и в кусты. - То есть как это я обманываю? - переспросил Анатоль Максимович с возмущением в голосе и на этот раз несколько громче. - У него, видите ли, планета, где ему все можно, продолжала Мария идти по пути своего гнева. - Даже Аскольду понятно, что не может быть такой планеты на свете. Потому что если бы была такая планета на свете, то мы все на том свете давно бы уже были. Где ему все можно, ну надо же! - Мария, твоего же здоровья ради прошу, чтобы ты, пожалуйста, помолчала, - воззвал к ней Тим еще один раз. А где-то издалека раздался протестующий возглас Аскольда: - Нет, ну почему если что плохое, то сразу Аскольд? Но вопрос его остался без прямого ответа, потому что снова вклинился Анатоль Максимович. От обиды и возмущения его голос уже гудел. - Я вот все-таки узнать хочу и получить ответ на мой же вопрос, как это то есть я обманываю. И, спрашивается, кого? - Да меня, меня, меня! И мужа моего Тима, его, между прочим, сына обманывает папашечка твой, А-на-толь Мак-си-мо-вич! - возразила на это Мария голосом стервозным до крайности. - Погоди, Мария, - сказал ей на это ее муж Тим. - Очень тебя прошу погодить. Хочу тебе заметить, Мария, что меня никто не обманывал. Просто так сложились жизненные обстоятельства нашей жизни. И если ты еще хоть единый звук... - Значит, получается, - горестно заключил Анатоль Максимович, - что я своего родного сына и обманул, который. Который мне подарил этот вегикел на день моего рождения с риском для своей жизни и, соответственно, свободы поведения. Значит, по-твоему, Мария получается, что я его обманул. - А также его знакомых и родственников его знакомых, которые ему, папашечке твоему, Тим, безоглядно поверили, - в свою очередь добавила ему остервеневшая до ультразвука Мария. Тим, неожиданно для всех присутствуюих и к их общему, глубоко в душе упрятанному, разочарованию, решил не педалировать конфликт, а вести себя в высшей степени увещевающе. - Дорогая моя Мария, - сказал он, прервав ее очередной визг, чему Мария не очень обрадовалась, - моя любимая, можно сказать, жена! Интересуюсь выяснить, неужели ты и вправду не рада, что мы возвращаемся с тобой в наше с тобой гнездышко, чтобы продолжить безоблачное существование на Аккумуляторной Станции? Неужели ты и вправду хочешь направляться на какую-то неизвестную тебе планету, которая называется Планета, Где Все Можно, которая, по твоему глубокому убеждению просто-напросто не существует, а является бредовым видением папы моего, Анатоль Максимовича? - И правда! - со своей стороны добавил к этому Анатоль Максимович. - Нет! - очень решительно ответила своему мужу Мария. - Я на эту планету не хочу совсем. Но мне за общество жалко. Чтоб не обманывали какие-то! Планета, где ему все можно! Ха-ха! Да все бы уже и поумирали, если б ему все можно было! Руки коротки, что все можно! Придумал и другим голову дурит. А как до дела дошло... На что Анатоль Максимович незамедлительно отреагировал: - То есть как это я обманываю! И в голосе его слышалось крайнее возмущение. - Да не обманываешь ты никого, пап! - ответил Тим. - Все же понятно. - То есть как это я обманываю! - еще раз задал свой вопрос Анатоль Максимович, задавая вопрос. На что ему ответили хором все, кроме Марии: - Никак, Анатоль Максимович дорогой. И только одна Мария продолжала стоять на своем. Она стояла там до тех пор, пока Анатоль Максимович, уязвленный до крайности, ответил им всем: - А раз так... Он им ответил всем, до крайности уязвленный, и никто не посмел ему возразить: - А раз так, то хочется вам или не хочется, а вы, черти, увидите Планету, Где Все Можно. Максим! - Й-есть, сэр! - ответил вегикел. - Домой отменяется. Идем по ранее указанному маршруту. И чтоб никаких домой! Всем отчетливо послышалось, что вегикел щелкнул каблуками и отрапортовал в смысле "Яволь, группенфюрер!". Новый поворот дел не слишком обрадовал компанию, если, конечно, не считать Тима, который отреагировал реакцией "Молодец, папка!". Мария, несколько порастеряв изрядно прикопленную стервозность, даже присела от огорчения, хотя там, где она стояла, присаживаться было совсем некуда. Остальные отреагировали хоть без восторга, но послушно, потому что антиалкогольные таблетки вегикел им не предложил. - И прежде чем я уединюсь со своим вегикелом Максимом, чтобы с моей помощью подсказать ему правильный путь к нашей с вами дестинации, то бишь к тому направлению, которое единственно верно, я хочу, дорогие друзья - воскликнул с воодушевлением Анатоль Максимович, злобно, впрочем, глядя на жену своего сына Марию, - я хочу, дорогие мои друзья, объяснить вам, почему вам так повезло, что вы из своего затхлого поселка (слово "поселок" Анатоль Максимович выделил максимально презрительно) вдруг попали в путешествие по Глубокому Космосу! Ни к кому не обращаясь, Боб Исакович издал недовольное ворчание. - Ну как же, - сказал он исключительно себе под нос. - Глубокий космос - это глубокий блев. А неглубокий космос... - Он еще жалуется! - подал свой возмущенный голос вегикел Максим, но Анатоль Максимович продолжить ему не дал. - О, как ты неправ, Боб Исакович, о, как ты неправ! - воззвал он к Бобу Исаковичу, постепенно приходя в экстатическое умиление, что в переводе с научного означает энтузиазм. - Глубокий, как ты говоришь, или как мы говорим, звездонавты-регрессоры, ломовой блев есть всего лишь побочная реакция непривычного к Глубокому космосу новичка. Побочная, легко проходящая и в момент забываемая реакция, потому что увиденное в Глубоком Космосе затмевает, не побоюсь этого слова (во папка дает! - восхитился при этом Тим), чего там в самом деле бояться, затмевает все примитивные, Боб Исакович, физиологические реакции. - А чего там видеть-то? - мрачно возразил Боб Исакович, совсем энтузиазмом Анатоль Максимовича не проникнутый и в глубине души стремящийся поскорей домой. - Видеть-то там чего, спрашиваю? Тьма да точечки-звездочки. Этого добра и на Станции сколько хочешь. Если свет выключить. - Максим! - загадочно усмехаясь, провозгласил Анатоль Максимович. - Очень внимательно слушаю, - отозвался вегикел. - Нет, Максим, - по-прежнему загадочно улыбаясь, заявил Анатоль Максимович, - на это раз внимательно слушать будут как раз тебя, потому что, согласно моей просьбе, ты сейчас прокомментируешь высказывание нашего гостя Боба Исаковича насчет того, что в Глубоком Космосе ничего, кроме, как он выразился, "точечек-звездочек", не видно. Так ли это, расскажи нам, Максим!? - Ну, что же, - ответил вегикел. - Могу заверить вас, уважаемый Боб Исакович, а также и Аскольд (который, по моим наблюдениям аналогичных взглядов придерживается посредством согласительного кивка), что вы не совсем точно представляете себе режимы полета в Глубоком Космосе. Аскольд, который прежде никогда с вегикелами не общался и вообще в этом смысле был чрезвычайно темный мужчина, очень испугался и на всякий случая тихонько скрестил пальцы. - Да я ничего такого не имел в виду. - ответил он, обращаясь к стене, из-за который слышался голос вегикела, доверительный и густой. - Звезды, они, конечно, в разных режимах. Особенно если в Глубоком Космосе. Что ж тут спорить. Боб Исакович, который о режимах полета в Глубоком Космосе знал только то, что от них тянет блевануть, и поэтому считал, что хорошо подкован в вопросе, издевательски хихикнул. Между тем, вегикел продолжал: - Разумеется, уважаемый Боб Исакович, существует и визуабельный режим, когда, как вы выражаетесь, видны только "точечки-звездочки", но он уже давно вышел из моды. Вы, может быть, заметили, что до сей поры ни звездочек, ни точечек на протяжении всего предыдущего полета из соображений спокойствия души вам не демонстрировалось. Из трех наиболее применямых в настоящее время режимов, наиболее известен наиболее применяемый мемориальный режим, поскольку таковой требует минимальных информационных затрат и дает наиболее точное представление об окружении вокруг вегикела. - А, - сказал Аскольд. - Вот оно что! - Демонстрирую, - сказал вегикел. В тот же момент стены вегикела растаяли и друзья оказались на некой такой платформе, с громадной скоростью несущейся сквозь пейзажи. Ничего, правда, глубоко космического в тех пейзажах не наблюдалось. Спереди громоздились черные горы на чистом зеленом фоне, сзади стремительно утекал назад пейзаж внутреннего убранства комнаты с вешалкой и холодильником - тоже почему-то зеленым. Справа одна на другую налезали сиреневые рожи с бессмысленным выражением лиц, слева дралось между собой что-то совсем уже непотребное, а сверху происходил не очень понятный производственный процесс с применением конвейеров и длинных желтых плакатов. Кто-то далекий и заграничный не то горько плакал, не то в состоянии опьянения пел. - Вот-вот! - прокомментировал Анатоль Максимович растроганным голосом. - И картинки, между прочим, все время меняются. - Демонстрируются в таком режиме уже имеющиеся видеозаписи, сделанные нашими регрессорами на ближайших к нам небесных телах. Теперь. Второй по модности режим... - Погоди со своим вторым режимом, Максим, - с некоторым раздражением перебил вегикела Анатоль Максимович. - Все же таки тут какая-никакая, а женщина. - Pardonez moi! - извинился вегикел, хотя никто даже и не подумал его понимать. А если кто и подумал,то все равно ни черта не понял. Поняли только, что Максим извиняется. Народец-то у нас темноват на Аккумуляторной станции. - Тогда... - Да и третьего тоже не надо, не произведет! - несколько усилив раздражение голоса, опять прервал Максима Анатоль Максимович, а далее изобразил благостный вид и обратился уже ко всем: - И дело, дорогой мой Боб, хоть ты и дурень первостатейный, но это строго между нами, дело, дорогие мои совегикельники, не только в том состоит, чтобы интересными пейзажами созерцаться, дело в цели, к которой мы все с вами сегодня договорились идти. Ид. Ти. - О чем это мы договорились? - хмуро спросил оскорбленный Боб Исакович, тогда как Аскольд энергично внимал, Тим слушал, Мария смотрела, а Проспер Маурисович подозревал. - О цели, дорогой мой Боб, щенок ты паршивый, которую я ранее наметил себе одному. Которая снилась мне моими одинокими без сына ночами, к которой даже на самый короткий дюйм я уже даже и приблизиться не мечтал - о Планете, дорогие мои, Где Все Можно! - Ну, поехал, - сказал на это Проспер Маурисович, не столько потому, что ему было что сказать исключительно умное, а сколько потому, что по его мнению, настала именно его очередь выражать мнение вслух. А то все какие-то Бобы да Аскольды. - Опять снова-здорово! Ты уже рассказывал про эту свою планету. Раз этак шестьсот восемьдесят четыре! - Ты прав только отчасти, Проспер, взятый мною, кстати, по твоей же просьбе в наше рискованное путешествие. - Рискованное? - в свою очередь переспросил Аскольд. - Что ж ты раньше-то... - Тебе-то откуда знать, по чьей просьбе, Анатоль Максимович, - хмуро и одновременно возразил Проспер, совершенно не оказавшись услышанным. - Но я не рассказывал об этой планете, - невозмутимо продолжал Анатоль Максимович свою речь, - в тот момент, когда мы уже мчимся к ней со всеми реакторами наизготовку (Кстати, еще не мчимся, - как бы про себя поправил его вегикел). Ты послушай, Проспер! Ты ни с чем не спутаешь приближение к этой планете. Сначала - если в первом режиме - впереди все покрывается белым. Потом чернеет. Потом ты оказываешься перед Черной Дырой, нигде на картах галактик не обозначенной - потому что те, кто ее находили, или погибали, или скрывали от других свое знание о Планете, Где Все Можно. Скрытая такая, понимаешь, Дыра. - А дальше бесконечный разрыв! - восторженно вставил Тим, который всю эту историю слышал с детства с регулярностью отцовских запоев. - Именно, Тимочка, именно! - подтвердил Анатоль Максимович. О Черной Дыре Анатоль Максимович рассказывал обычно самым близким родственникам, то есть Тиму, а другим знакомым по причине их невежественого недоверия предпочитал умалчивать. Он и сам толком не понимал, что это такое, хотя спрашивал многих и прочитал множество по этому поводу научных и околонаучных статей. Дело в том, что Анатоль Максимович, при всей своей профессиональной квалификации, в теории элементарных частиц, причем даже в элементарной их теории, которую обычно называют "приготовлением к введению в основы", разбирался безбожно слабо. У Анатоль Максимовича было неприятие математики, близкое к содроганию. Он не смог бы объяснить этот эффект так, как, я извиняюсь, попытаюсь вместо него объяснить я. Вот, предположим, вы приближаетесь к Черной Дыре, которая, как известно, захватывает все живое и в себя втягивает, стоит только приблизиться к ней на опасное расстояние. Вот вы начинаете на нее падать. Это происходит очень быстро; вы, конечно, ничего такого, о чем я дальше раскажу, просто не замечаете, но если б вы замечали, происходило бы так. Великий Ньютон учит - чем дальше вы от Черной Дыры, тем вас к ней тянет слабее, но все равно сильно. Когда вы на нее падаете, например, головой вниз, то голову вашу к ней притягивает сильнее, чем ноги, которые наверху, потому что они от Дыры, которая вовсе не дыра, А просто так называется, немножечко дальше. Немножечко - это сначала. Но по мере того, как вы на Черную Дыру падаете, разница в притяжении между ногами и головой начинает сказываться все сильней и сильней. И наступает момент, вы уж извините, когда вам стало бы больно, если б только вы не падали так быстро - вас растягивает, а потом разрывает напополам. Казалось бы, прости-прощай, дорогая жизнь, здравствуй, Петя. Но дальше, поскольку вы потери осознать еще не успели, происходят дальнейшие события в нижеследующем порядке. Ваши две половинки тоже разрываются, и тоже напополам. Потом разрываются четвертинки. Потом - и так далее, до теории элементарных частиц, которая, как нам известно из слегка информированных источников, гласит: есть минимальный размер, меньше которого никакого размера нет. И, соответственно, ваша частичка, которая этого размера достигла, разорваться уже просто никак не может - по законам физики, утвержденным и должным образом проголосованным Межгалактическим законодательным собранием, которое мы с вами каждые восемь стандартных лет с таким трудом переизбираем. Ну вот никак не может эта частичка еще раз напополам разорваться - а вы, то есть ваши бренные, все еще падаете на эту дыру. И потому должны разорваться еще раз напополам, потому что иначе нарушатся физические законы. Разорваться вы, кстати, тоже не можете, за это уж пожалуйста, извините - и опять-таки все из-за тех же законов, очевидно неправильных. Но закон есть закон. Особенно физический. И если он в любом случае нарушается, то нарушаются тогда уже все абсолютно законы, в том числе и Закон об Ипотеке. Но это к слову. А когда нарушаются все физические законы, утверждает теория, может случиться все, что угодно. В том числе вы можете встретить дьявола и ожить - тем более, что умереть вы к тому времени не успели. Как рассказывал неоднократно (и, конечно, не так наукообразно) Анатоль Максимович, попав однажды по недоразумению в Черную Дыру, встретил он не дьявола, а самого Бога. Тот сидел посреди заштатной такой планетки, в небольшом таком кафе за рюмкой местной водки и приветливо улыбался. Увидев такое, Анатоль Максимович просветленно спросил: - Скажи, приятель, уж не ты ли, сотворивый сие? На что существо, упорно называемое Анатоль Максимовичем самим Господом Богом, ответило утвердительно и спросило в свою очередь: - Чего тебе надобно, Анатоле? И тогда Анатоль Максимович, настрадавшийся перед тем и вообще склонный к спиртному, вместо счастья для всего человечества попросил рюмку. Дальше Анатоль Максимовчи помнил то, что оказался посреди черт знает какого Глубокого Космоса, но уже не в Черной Дыре. И с той поры, натурально, обуреваем мечтой. - Что ж ты, Анатоль Максимович, такой дурак? - поинтересовался Проспер Маурисович. - Вот неужели трудно было спросить, какое первое место в мире занимает Комкон-2, и где ему искать Странников, для поиска которых он предназначен? На что ответили ему несколько человек, числом два - Анатоль Максимович и сын его Тим Анатолич, - однако Проспер Маурисович успел закрыться так называемым "блоком" и попало ему совсем чуть-чуть. - Скажу тебе после того, - сказал ему после того Анатоль Максимович, отдышавшись и успокоившись, - что из чистого любопытства спрашивал я про Странников, не упоминая, впрочем, Комкон-2, который, как тебе известно, есть организация сугубо секретная и не подлежащая разглашению. И ответил мне Бог, что Странников, если не трогать, то и они тебя тоже не трогать будут, а далее перевел разговор на темы, которые я не помню. И отстань, пожалуйста, Проспер Маурисович, подонок, сволочь, подлец, и радуйся, что тебя к этому путешествию допустили. - Не хочется прерывать вашу беседу, - подал вдруг голос вегикел, - но мы приближаемся к точке бифуркации. Причем очень эсхатологической точке. * * * Никто и виду даже не подал, что чего-то там не недопонял насчет эсхатологической точки бифуркации - все как-то так встрепенулись и разволновавшись спросили, что же, мол, в таком случае прикажете делать? Один Анатоль Максимович чего-то там в своем мозгу себе отложил, но, признаться, мы так и не удосужились полюбопытствовать у него, чего именно. Вот теперь жалеем. Анатоль Максимович сделал многозначительный вид, произнес: "Момент!", - и спешно удалился в комнату управления. По забывчивости он не отдал вегикелу распоряжения выйти из режима номер один и наши друзья остались пребывать в окружении диких рож, джунглей и унитазов. Анатоль Максимовича причем не видя. - Видал, как? - спустя немного погодя сказал Проспер Маурисович. - Бифуркация! - Да уж! - с уважением в голосе отозвался Боб Исакович. - Не хухры-мухры! Тут по этому поводу анекдот интересный имеется. В одном модном салоне встретились тут как-то Странник и комконовец. Вот сидят они, смотрят, как перед ними бабы в голых платьях моды новые представляют, а комконовец вдруг и говорит. Тут Боб Исакович стал усиленно вспоминать, что же именно сказал комконовец Страннику и вспомнил только конец анекдота, где было что-то насчет баньки и еще чего-то, такого же неприличного, и когда Проспер Маурисович понял, что больше на этот раз из анекдота ничего не предвидится, то он глубокомысленно заключил: - Вот такова вся наша жизнь! Тим, которого анекдоты и рожи совсем не веселили, пошел к себе доругиваться с Марией. Остальные тоже были не прочь разойтись, но только вот они не знали, в каких направлениях им следует расходиться, потому что в связи с некоторой потерей памяти они не помнили, где находятся их комнаты и есть ли таковые (то есть их комнаты) вообще. - А вот интересно, какая она, эта планета на самом деле? - еще одну паузу спустя начал разговор Проспер Маурисович. - Я думаю, Проспер Маурисович, - опять-таки отозвался Боб Исакович, - что планеты такой нет в природе нашей Вселенной. Природа таких планет не делает - они ей противны. Да еще чтоб сквозь черную дыру. Это уж, Проспер Маурисович, совсем, я думаю, сказки. - Видишь ли, Боб, - пояснил свою мысль Проспер Маурисович, - меня лично в такой планете интересует ее такая, знаешь ли, странность. Как это можно - Где Все Можно? А странности нас, комконовцев, привлекают профессионально. - Думаешь, Странники там? - А где ж им быть-то еще? - Где? Где угодно. Например, совсем нигде. На эту реплику Проспер Маурисович оскорбился и решил временно замкнуться в себе. Там, по крайней мере, никто вслух не подвергал сомнению существование Странников. В конце концов, сказал себе Проспер Маурисович, если на той планете Странников нет, то ведь можно их там и изготовить. Если все можно. Между тем, разобравшись с эсхатологической точкой бифуркации, Анатоль Максимович решил для разнообразия наконец-таки понять, в какую часть Глубокого Космоса занесло Максима неправильное толкование такой элементарной команды, какая перед сном была ему произнесена, и попробовать добраться до Планеты, Где Все Можно наиболее коротким путем. И быстро выяснилось, что задачу Анатоль Максимович поставил перед собой не такую простую. Постоянное и неумеренное потребление спиртных напитков, как выяснилось, притупило его память, умерило сообразительность, но Анатоль Максимович очень рассчитывал на то неуловимое нечто, которое у регрессоров Комкона-2, так же, как и вообще дальних звездопроходцев, называется пространственным или почему-то "глубинным" чутьем. Если кто не знает, глубинное чутье - это такая штука, без которой звездонавт не звездонавт. Если он не чует, где именно и в какой конкретно точке пространства времени следует совершить прокол, ему остается поставить свой вегикел в режим автопилотирования и ждать себе, ничего не предпринимая, куда вегикел его вывезет - и совсем не факт, что обязательно туда, куда нужно. Потому что вегикел, со всеми его громадными массивами памяти и прочими сверхинтеллекторными штучками-дрючками, чутьем совершенно не обладает. Другие злятся и говорят, что это обыкновеный человеческий расизм, что никакого такого чутья у человека нет, точно так же, как не может быть у человека ни одного преимущества перед интеллекторным существом, а вовсе даже и наоборот, но я вам скажу - чушь! Есть оно у человека, это чутье, и вегикелы, кстати, его намного больше ценят, чем те же самые люди, вот оно как. Чутьем своим Анатоль Максимович ужасно гордился и всегда был уверен, что оно не покинет его до самой смерти. Это совершенно неважно, что находясь как бы в изгнаниии на Аккумуляторной Станции, Анатоль Максимовичу негде было свое чутье применять - хватало и того, что оно просто было и делало его королем пространства-времени. А теперь, ткнувшись раз, ткнувшись два, Анатоль Максимович почувствовал, что извините. Причем с вегикелом вообще конфуз получился - Анатоль Максимович никак не мог сообразить, какие это такие координаты ему его Максим называет. - С вами, - обратив внимание на такое дело, заметил после долгих разбирательств Максим, - истощится даже интеллекторное терпение. Я, Анатоль Максимович, вам на чистейшей интерлингве уже битый час твержу одни и те же координаты, а вы все спрашиваете: "А где это?". - Нет, правда, а где это? - недоуменно спросил Анатоль Максимович. - Ты мне какую-нибудь привязку скажи. - Какую я вам могу сказать привязку, когда сюда еще ни одна нога человека не вступала! - ответил Максим. - Откуда мне вам взять привязку, когда ее здесь отродясь не было. Девственные, вам же говорят, места! И не знаю я, какая галактика, что вы ко мне все с названиями пристаете. Нет здесь никаких названий. - А если в первом режиме посмотреть? - Нет, ну вы все-таки не очень понятливый, Анатоль Максимович. Если привязок нет, названий нет, нога не вступала, то откуда же взяться здесь первому режиму, странный вы человек! - При Проспере такое не говори. Обоих сгноит. Ты все-таки покажи мне первый режим. - Ну, пожалуйста, если вам так хочется. Хозяин - вы! - оскорбленно ответил вегикел и комната управления погрузилась во тьму. - Это что? - спустя после паузы спросил Анатоль Максимович. - Это вот и есть твой первый режим? А где рожи? - Очень я на вас удивляюсь, Анатоль Максимович, - так прокомментировал вегикел заданный ему вопрос. - Вы разве не поняли, что с рожами это был демонстрационный режим, утрированный. Не темноту же им показывать. Я в том смысле вас понял тогда, чтоб проняло. - Ну, пронять-то оно... Постой-ка, постой-ка! - вдруг сказал Анатоль Максимович, вглядываясь во тьму. - А вот это там что, светленькое такое? - Где? - сказал вегикел. - Хороший вопрос от вегикела! - похвалил Анатоль Максимович. - Я вижу, а он не видит. Он "где" спрашивает. Да вон там же, погляди хорошенько! - А. Это там, что ли? Такое светленькое? - А какое же еще оно может быть здесь, - возмутился Анатоль Максимович, - посреди этой сплошной черноты? - Я думаю, Анатоль Максимович, - ответил вегикел, - что следы какого-то мелкого и древнего события, случайно зафиксированного астрономами. Что-нибудь типа Сверхновой или ну я не знаю. - Во-во! - гордо сказал Анатоль Максимович. - Вот тем-то вы и отличаетесь от нас, от регрессоров, что не чуете, куда надо соплы направлять. А я чую - оно! Туда давай. Вегикел направил соплы, куда ему было сказано, и сделал такой жесткий прокол, что Боба Исаковича чуть не вывернуло наизнанку - очень потом ругался. Однако их снова постигла неудача и они забрались еще дальше вглубь Глубокого Космоса. - Так недолго и заблудиться, - осторожно посетовал вегикел, на что Анатоль Максимович отреагировал очень бурно. После пяти или шести дополнительных попыток выбраться не то что к Планете, Где Все Можно, но и просто хотя бы куда-нибудь поближе к Обитаемому Ареалу, вегикел сказал: - Мне-то вообще-то что, Анатоль Максимович, я механизм, мне не больно, я таким галопом хоть тысячу лет скакать могу. Но мне вас и гостей ваших до слез жалко. Я вас, Анатоль Максимович, христом богом предупреждаю: еще один такой скачок - и я тогда точно заблужусь. Анатоль Максимович был от всей этой ситуации очень нервен, в душу к нему начало закрадываться страшное подозрение, что неумеренное потребление спиртных напитков дурного качества может сказываться не только на памяти или, там, скажем, уме, но и на глубинном чутье также. И он после такого неуважительного замечания со стороны Максима совсем уже был готов с ним очень крупно поговорить, чтоб не вмешивался, железяка такая, в творческий процесс проникновения в пространство и время, но в этот момент в комнату управления, размахивая бутылками и руками, ввалились Боб Исакович, Проспер Маурисович и Аскольд - каждый из них чрезвычайно пьяный. - Новый анекдот! - закричал Боб Исакович Анатоль Максимовичу, который на которого при этих словах посмотрел грустно. - Возвращается комконовец из командировки домой, а жена лежит в постели со Странником... Или нет, не так! Наоборот! Приходит жена из командировки домой, а в постели муж со Странником. Забыл. Но очень смешно! - И вот так вся наша жизнь, - мрачно отрезюмировал Проспер Маурисович, на что Аскольд захихикал. В который раз за этот тяжелый день Анатоль Максимовичу пришлось немного выждать спустя после многозначительной паузы, после чего он заорал: - Во-о-он! Все сразу подошли к Анатоль Максимовичу и стали его сильно жалеть. И от их жалости обмяк Анатоль Максимович, и отхлебнул из бутылок, и пожаловался им на полную потерю глубинного чутья. Анатоль Максимовича успокоили, сказав, что это от абстиненции и что надо ему еще из бутылок немножечко отхлебнуть. Что он тут же, из желания восстановиться, и отхлебнул. Тут вегикел сказал: - Анатоль Максимович и его гости, - сказал он тут, - Еще раз хочу известить вас об угрожающей нам опасности затеряться в необозримых глубинах Глубокого Космоса и потому не производить больше экспериментов по быстрейшему достижению цели, в которую, кстати, я не очень-то и верю. Я предлагаю вам всем, во имя вашей же безопасности, передать все управление мне, а я, в свою очередь, включу реверсивный режим и пойду по нашим же следам, пока мы не попадем на Аккумуляторную Станцию или, если уж вам так заблагорассудится, в границы Обитаемого Ареала. Потому что еще один такой скачок и я за последствия не ручаюсь. - О, времена, о, ндравы! - воскликнул на это Анатоль Максимович, предварительно из бутылок еще разок отхлебнув. - Нас учит автомобиль! Он говорит нам, чистокровным людям, что нам делать, а мы покорно следуем его приказаниям из-за нашей собственной немощи. А? Я говорю на это! Включай еще раз первый режим, вегикел, подло тобою выключенный и строго следуй моим приказам, возражениями меня не гневя! И снова в комнате управления воцарилась полная темнота. На этот раз темнота была действительно полная и даже в чем-то страшная, но Анатоль Максимович вглядывался очень старательно и преуспел, увидав слева какие-то плавающие круги. - Туда, вегикел! - приказал он, для верности показывая рукой. - Здесь! Шесть - один - ноль - пять - восемь и попробуй только не понять то, что я тебе приказал! - Здесь?!! - акцентируя невероятное удивление, спросил вегикел. - Но здесь же ничего нет. - Исполняй! - Ну, - умывая руки, сказал вегикел, - раз вы так хотите... - Однако на середине фразы он вдруг был прерван Аскольдом. - Ой, простите меня, пожалуйста, ой, вы подождите немножечко, - сам своей смелости изумляясь, сказал он, - но вот вы, пожалуйста, если можно, спасибо, чуть-чуть правее подайте. Мне кажется, я вот просто так чувствую, что это будет вернее. При этих словах вегикел хмыкнул с явственным оттенком презрительности, а Анатоль Максимович приготовился как следует возразить, но тут на сцену выходит Тим, который, помирившись с Марией и для большей верности ее за плечи обняв, как раз в этот момент появился в комнате управления. - Нет, - своим глубоким голосом сказал и даже провозгласил он. - Надо не просто чуть-чуть правее, а еще чуть-чуть и самую капелечку на запад, я сам скажу, когда надо произвести манеувр. И если на слова Аскольда Анатоль Максимович собирался интенсивно возражать, то на желание своего сына Тима самолично провести манеувр ответил полным согласием и восторгом. - Скажи, Тим, у тебя что - чутье? - спросил он. - Папа, да. - опять же глубоким голосом ответил ему Тим, гордо обнимая Марию, почему-то молчащую безо всякой злобы. - У меня чутье. Я так чувствую. - Вот кем мой сын будет - звездонавтом первого класса! - заявил в качестве реакции Анатоль Максимович и еще раз отхлебнул из бутылок. - А я? - поинтересовался Аскольд. - Буду ли я тоже звездонавтом первого класса, как вы думаете, Анатоль Максимович? Но Анатоль Максимович не обратил внимания на его вопрос. - Максим! - провозгласил и даже приказал он. - Этот манеувр проведет мой сын Тим. И Тим скомандовал Максиму совершить прокол пространства-времени, и когда оно прокололось, Максим произнес: - Хм! Ваш сын, Анатоль Максимович, очень удачно произвел манеувр. Вот так, случайно и невзначай, находят свое место в жизни большие таланты. Вместо полной темноты первого режима пространство вокруг них тускло поблескивало разноцветными, хотя и довольно бледными, пятнышками. Тим переполнился чувствами и еще крепче обнял Марию, отчего та немножечко хрустнула, ни слова, впрочем, не возразив. В обстановке полного восторга и обожания Тим, который очень много от отца знал о проколах, провел еще три-четыре манеувра, в результате которых вегикел наконец выбрался в пространство, сплошь обступленное ногой человека. Максим сообщил координаты, Анатоль Максимович, сильно прищурившись, обнаружил несколько хороших привязок и сообщил: - Вот теперь добраться до Планеты, Где Все Можно - сущий пустяк. Максим, я передаю тебя в хорошие руки, которые за считанные проколы приведут нас к желанной цели. Значит так, Тим. Доберешься вон до того облачка, за ним налево два прокола по шестьдесят, а потом ищи во втором режиме рыжую майку. Это мой тайный и очень секретный знак. А я пойду отдыхать, потому что сегодня я уже утомился. * * * Допив из бутылок, Анатоль Максимович отправился в свою спальню на заслуженный отдых, однако отдохнуть ему так и не удалось. Во-первых, из-за того, что хотя Тим и обладал ярко выраженным глубинным чутьем, однако практических навыков управления вегикелом у него не было и он нуждался в мудром руководителе. Вегикел же, со своей стороны и одновременно в свою очередь, на что-то, совершенно никому не понятное, обиделся и со своими советами к Тиму не приставал. Мол, пожалуйста, Тим Анатольич, распоряжайтесь, а мое дело выполнять и мне глубоко наплевать, Тим Анатольич, на то, что у вас получится в результате. А в результате Боб Исакович при каждом проколе (их на самом деле получилось не три-четыре, а больше десятка) изводил килограммы антиблевательных таблеток, предупредительно вегикелом ему предлагаемых. Анатоль Максимович таблеток не просил, потому что считал, что таблетки на него не действуют, однако всякий раз в груди у него что-то глухо и болезненно екало, после чего он мучительно просыпался. И чтобы уснуть по новой, Анатоль Максимович дополнительно отхлебывал из бутылок. При полном и неодобрительном молчании со стороны вегикела. Поэтому на следующем проколе Анатоль Максимович просыпался еще более мучительно и стонал. Когда же Тим добрался наконец до желтой майки, указанной Анатоль Максимовичем в качестве ориентира (она оказалась не то чтобы желтой, а скорей красноватой, но на ней большими буквами было написано: "Секретный знак"), Тиму пришлось бежать к отцу за дальнейшими указаниями. Анатоль Максимович к этому времени был уже значительно отхлебнувши и перестал очень хорошо оценивать окружающую действительность. Также и его речь стала недостаточно разборчивой для четкого понимания, поэтому Тим вынужден был, даже после консультаций с невероятно официальным вегикелом, вновь и еще раз вновь обращаться к Анатоль Максимовичу за указаниями и для того его еще раз мучительно пробуждать. Анатоль Максимович такому отдыху был не слишком-то рад и в конце концов распрощался с мыслью хоть немножечко отоспаться. Он был очень зол, но никак не мог определиться с тем, на кого. Для начала он немного поругался с Марией, которая ругалась с ним молча, но от того еще оскорбительней. Потом он попробовал пристать к Тиму, но Тим только отмахнулся, потому что ему куда интересней было с вегикелом, пусть даже и таким официально настроенным. Перепробовав по очереди конфликтные беседы с Аскольдом (изгнанным из комнаты управления за неуместные хихикания при виде оставленных Анатоль Максимовичем секретных знаков) и Бобом Исаковичем, но не преуспев по причине их моментального испуга и убегания, Анатоль Максимович остановился на тоже очень нетрезвом Проспере Маурисовиче, который грозно выражал свое неудовольствие тем, что на нем остановились, и пытался из-под Анатоль Максимовича без потерь выбраться, в результате чего оба свалились на диван и продолжали беседу там, крепко обнявшись. Во время этой беседы их потревожил Тим, который вышел из комнаты управления чем-то необычайно взволнованный. - Отец! - необычайно взволнованным голосом воскликнул он. - Там, впереди, Черная Дыра, очень похожая на ту, о которой ты говорил! Не сразу ему удалось прервать увлекательную, но не очень разборчивую беседу отца с Проспером Маурисовичем, который почему-то настойчиво называл Анатоль Максимовича женским именем Сгалуфа. Но если человек упорен в достижении цели, у него получается все. Анатоль Максимович туманно посмотрел на своего сына и спросил: - Ты меня звал, сынок? - Да, папа, - в который раз воскликнул Тим с волнением уже несколько попритихшим, но зато раздраженно. - Я хотел сказать тебе, что впереди находится Черная Дыра, похожая на ту, о которой ты говорил. - Дыра? - переспросил Анатоль Максимович. - Дыра, - подтвердил Тим. - Черная Дыра? - переспросил Анатоль Максимович. - Черная, - подтвердил Тим. Анатоль Максимович немного помолчал, затем задал сыну свой следующий вопрос. - Скажи, Тим, - произнес он довольно внятно и с подозрительным выражением глаз, - эта Дыра, она что, совсем черная? - Нет, папа, она черная не совсем, - ответил Тим с нарастающим торжеством в голосе. - Она похожа на ту, о которой ты мне столько раз говорил. Она с теми самыми кружавчиками по ободку. - С кружавчиками? - еще подозрительнее спросил Тима его отец Анатоль Максимович. - С ними, - провозгласил Тим и протянул своему отцу руку - мол, пошли, покажу. И бросив Проспера, Анатоль Максимович резво вскочил на ноги, будто и не пил совсем, а только чуть за компанию пригубил. Лицо его, правда, было той же безобразной для глаза мордой, какую он имел всегда после неумеренного приема спиртных напитков, хотя взгляд, только что безжизненный и тусклый, стал реактивен и устремлен. - Пошли, сынок, - сказал он Тиму еще не совсем податливыми губами. - Мне надо посмотреть самому. И они торопливо скрылись. - Что это они про дыру? - тревожно спросил Аскольд. - Я что-то не понимаю. Проспер Маурисович в ответ прохрапел мелодию, а Боб Исакович в качестве ответа на вопрос Аскольда начал рассказывать новый анекдот. - Встречаются в баре комконовец и Странник, - сказал Боб Исакович. - Тут Странник и говорит: "Послушай, комконовец, а почему ты такой дурак?". Нет, он не то начал спрашивать. Это в конце про дурака было... - Вот такова вся наша жизнь, - очень внятным голосом зареагировал Проспер Маурисович и собрался было прохрапеть еще одну мелодию, как вдруг из комнаты управления раздался хриплый и страшный рев. - Что еще там такое? - встревоженно спросили друг друга друзья и пошли смотреть, что там такое. Зайдя в комнату управления, они быстро поняли, что ревел Анатоль Максимович в качестве радостного возгласа. - Она! - топая ногами, ревел Анатоль Максимович. - Сынок, это она самая! Я уж и не ждал увидеть ее! Тимка, сейчас мы с тобой увидим самую настоящую Планету, Где Все Можно! Ты не верил, а теперь вот она тебе, прямо перед твоим носом! - Ну, - со скепсисом в голосе заметил на это Тим, - пока передо моим носом Черная Дыра. Простая Черная Дыра, пусть даже и с твоими кружавчиками. А это значит, папа, что нам следует незамедлительно провести еще один манеувр, чтобы ненароком не попасть в смертельное поле ее невозможно сильного притяжения. - Ничего ты не понимаешь, Тим, - очень громко и взволнованно проревел в ответ Анатоль Максимович. - В нашем деле ты еще, хоть и талантливый, но совсем-таки новичок и потому не понимаешь, что никаких манеувров производить не надо, а надо просто переть на нее и все. Только с умом переть, потому что штука эта очень опасная. - Экхм! - сказал в этот момент вегикел. - Я бы вам все-таки не советовал, Анатоль Максимович, кончать со своей жизнью подобным образом. Я-то ладно, однако оглянитесь - вокруг нас люди. - Какие люди! - отмахнулся от вегикела Анатоль Максимович, - Ты давай прямо! - Прямо я, конечно же, дам, но вокруг вас, Анатоль Максимович, люди, которые, в отличие от вас, еще пока немножечко хотят жить. И в те несколько минут, когда еще возможно провести манеувр, я бы вам настоятельно посоветовал... - Советуй, дорогой Максим, что тебе вздумается, - горячим и страстным ревом ответил ему Анатоль Максимович, - но только никуда не сворачивай, а я тебе скажу, когда и чего. Посторонний наблюдатель немало, наверное, подивился бы чудесной метаморфозе, в считанные мгновения происшедшей с Анатоль Максимовичем при виде этой странной Черной с кружавчиками Дыры. Только что он, как уже было сказано, имел вид безобразный и умопомрачительно пьяный, с трудом связывал между собой глаголы и существительные, причем из глаголов использовал в основном только один, а прочие части речи полностью игнорировал. Однако зрелище неумолимо приближающиейся Черной Дыры совершенно Анатоль Максимовича отрезвило. О недавнем приеме спиртных напитков свидетельствовало лишь некоторое порозовение кожи лица, причем более всего пористых частей носа. Движения его стали экономными и четкими, дыхание равномерно вздымало грудь, взгляд сиял и даже как-то все у него лет на двадцать помолодело. Вот что наделала с Анатоль Максимовичем обыкновенная Черная Дыра со смешными оранжевыми кружавчиками по ободку и компактной надписью в правом верхнем углу: "Та самая черная дыра. Секретный знак". Однако посторонних наблюдателей в вегикеле не было никого. Из непосторонних же никто особенно не взволновался таким неестественым превращением. Ни для кого из них Анатоль Максимович не стал сколько-нибудь красив. Наоборот, он стал для них невыразимо ужасен, ибо воплощал в себе очень скорую смерть. - Мы сейчас умрем, да? - робко спросил Аскольд. Никто ему не ответил. - Пап, - сказал Тим. - Я все понимаю, ты всерьез думаешь, что это неопасно, что там, в этой самой... с кружавчиками... и вправду что-то живое есть... - Ой, да подожди, не мешай! - резко осадил его Анатоль Максимович. - Здесь надо максимум концентрации, а тут ты со своими глупостями! Анатоль Максимович пристально и с жаром следил за передним экраном и время от времени чуть-чуть покачивал управляющий набалдашник, крепко и уверенно сжимая его в руке. - Да что ж ты смотришь, Тим! - возмутился Боб Исакович. - Я совсем не хочу умирать из-за твоего сумасшедшего папочки. Дай ты ему как следует, отними ты у него управление. Ведь ты посмотри, он ведь прямиком на Дыру прет! Одна Мария, всеми забытая в углу комнаты управления, сидела на самом краешке кресла и энергично кивала, как бы говоря всем присутствующим: "А я говорила! Я предупреждала!". И странное молчание ее в такую тяжелую минуту так и осталось загадкой для рассказчика этих слов. Анатоль Максимович произвел наконец все необходимые, но почти незаметные глазу манипуляции с набалдашником, шумно перевел дух, отчего в комнате остро запахло спиртом и сказал каким-то сдавленным и непривычно спокойным голосом: - Кажется, все. Теперь, Максим, по команде "стоп" резко сбавляй... скажем, на двадцать, можно двадцать два, а больше, наверно, не надо. Ты меня понял, Максим? Максим, который уже зарекся вступать с Анатоль Максимовичем в ненужные увещевания, четко ответил: - Что ж не понять? Сделаем, Анатоль Максимович. До вхождения в зону мгновенного и безудержного падения остается две с половиной минуты. После чего нас, в полном соответствии с теорией мгновенно и безудержно разорвет. Анатоль Максимович благосклонно кивнул и в ожидании замер. - Да сделайте же что-нибудь кто-нибудь! - в панике закричал Боб Исакович. - Тим, Мария, Аскольд, вегикел, где этот комконовец, пьяная его харя! - Я здесь, - слабо пропищало от двери. - Пап, - сказал Тим. - Ты бы и вправду... - Нет, а что, мы сейчас действительно все умрем? - все тем же робким голосом спросил Аскольд непонятно кого. И тогда Анатоль Максимович яростно ко всем обернулся. - А как же, милый, а как же! - загремел он. - Ты ведь хочешь туда, Где Все Можно! Ты ведь к Богу на прием хочешь, так это называется! А к Богу со смирением не пробьешься, к нему с боями прорываются, через смерть! Если он есть, Бог, то как же к нему иначе? Через все бросить, через боль, через бесконечное разрывание, через смерть! С этими словами он также яростно отвернулся к переднему экрану, почти уже полностью покрытому пугающей чернотой. - Вот такова наша жизнь, - слабо пропищало от двери. В комнате управления остро пахло перегаром и наезжающей смертью. Никто, кроме Анатоль Максимовича, не дышал. Всех словно парализовало тяжкое ожидание - глаза расширены ужасом, мускулы от напряжения сведены, хочется сказать что-нибудь такое прощальное, да только в голову ничего не приходит и горло перехватило... Такой настал миг - всего один, а после него должно было начаться действие по нейтрализации сумасшедшего пьяницы. Этот именно миг и спас Анатоль Максимовича от неминуемой смерти, или по крайней мере, жестоких увечий со стороны его же собственных пассажиров. Потому что в этот именно миг он и завопил как резаный: - Стоп, Максим, стоп, безмозглый вегикел, шесть проколов тебе в разные стороны!!! И повел куда-то в сторону набалдашник. Вот так у нас делается всегда - кое-как и безо всякой техники безопасности. Нет бы Анатоль Максимовичу предупредить, что ожидается экстренное и сложное торможение, глядишь - и вообще ничего не произошло бы. А так - всех бросило вперед и в Анатоль Максимовича кое-кого впечатало. Мария упала с краешка своего кресла и сильно расшибла нос, отчего сразу вспомнила своего любимого мужа. Тим стукнулся обо что-то головой, да так, что у него потом часа два в голове гудело. А больше ничего летального ни с кем не произошло. Правда, Боб Исакович потом часто рассказывал, что он почувствовал как его какая-то очень сильная сила разрывает напополам в точном соответствии с теоретическими предсказаниями Анатоль Максимовича, которому, кстати, как и Просперу, не сделалось ровно ничего. Но это Боб Исакович говорил неправду - падение на Черную Дыру происходит мгновенно, во всяком случае, за такие короткие времена, что никто ничего не может почувствовать. Или, в некоторых режимах, чувствует вечно - что, как говорят физики, на самом деле одно и то же, что и мгновенно. Словом всех сильно разорвало, но никто ничего еще у почувствовать не успел, что умер, как снова их склеило и оказалось, что они снова летят себе по пространству-времени как ни в чем не бывало. А когда все маленько очухались от полученной ими встряски и первым делом обратили взгляд на экран, то на экране никаких Дыр с кружавчиками не увидели, никаких загадочных надписей не прочли, потому что ничего не было на экране - только чернота, да посреди черноты красивое плетеное кресло, а на том кресле дядечка с необычайно симпатичной сигарой и сам в свою очередь тоже симпатичный необычайно. Дядечка этот приветственно улыбался и рукой при этом приветственно им махал. - Все, приехали, - усталый, но счастливый, сказал Анатоль Максимович окружающим его людям. - Максим сам совершит посадку, а после ее совершения вы меня разбудите, потому что сейчас я пойду спать, предварительно отхлебнув немного спиртного. И тяжелым, пьянеющим шагом Анатоль Максимович пошел к выходной двери. Из своего угла на него с большим удивлением глядела во все глаза Мария с раскровяненным носом. * * * На Планете, Где Все Можно, стоял великий галдеж. Стоял он, главным образом, на небольшой такой, ровно подстриженной лесной полянке. Если бы галдеж не стоял, то из окружающих ее рощ можно было бы услышать приятные уху звуки, а также увидеть приятные глазу виды. Сразу стало бы понятно, что рощи вокруг полянки переполнены какой-то приятной живностью. То что-то прошелестит и мелькнет между деревьев - самых, между прочим, обычных, темно-зеленых, с большим обилием огромного количества мелких листьев - какая-нибудь определенная часть почти что женского тела; то зацвиркает кто-то, то загулькает, то что-то такое нежное забормочет; а то хихикнет влюбленно и крыльями затрещит... И пахло там хорошо, и погода стояла прекрасная, и все бы как на самой Земле, как ее в кино показывают, с солнцем, с небом и кучерявыми облаками - только солнце поярче, только небо потемнее, словно контрастности прибавили метропольной нашей планете. Вот такая картина открылась бы наблюдателю, если бы, повторяем, не стоял на той лужайке галдеж. Поднятый, между прочим, нашими собственными героями во главе с Анатоль Максимовичем. Поначалу-то Анатоль Максимовича не присутствовало, потому что он спал, устав от напряжений полета и приняв существенными глотками спиртные напитки. Без него был посажен на планету вегикел, без него Тим немножко поскандалил с вегикелом насчет разных контрольных проверок атмосферы, микробной фауны и прочих опасностей, подстерегающих звездонавта на только-только открытой планете. Но Максим твердил, что снаружи все хорошо и Тим, ухватившиись вместо отдыхающего отца за его бразды правления, позволил, наконец, скрепя сердце, "открыть все люки" (а люк был один, точней, дверь такая герметическая с герметической же прихожей) и выйти подышать свежим воздухом. Выйдя подышать, друзья обнаружили себя стоящими на указанной выше полянке, где все, как уже говорилось, цвиркало, шептало, хихикало и т. д. Очень уютная такая оказалась полянка. А посредине увидели они уже знакомое по экрану первого режима плетеное кресло, на которой сидел неопределенного возраста, но не старый еще мужчина в белом костюме с бабочкой и приветливым взглядом на них смотрел. Только теперь он уже не махал им руками и сигару симпатичную не курил, а потягивал себе какой-то напиток из разукрашенного бокала. Приветливый дядечка и глаз хороший, и вид высокопоставленный, вот только что на кресле сидел. Друзья тоже заулыбались и подошли к нему поздороваться. - Здравствуйте, - сказали они. - Приятная какая сегодня у вас погода! Дядечка на это промолчал, все также приветливо улыбаясь и потягивая свое драгоценное пойло. Друзья немного покряхтели в недоумении и решили, что они что-то не так сделали, не зная местных порядков. Никто из них никаких других языков не знал, кроме простой фрахтовой интерлингвы, а то бы они, конечно, попытались и на других языках тоже. Но раз они языков не знали, то и пытаться не стали, а вместо этого Тим со своими браздами правления вылез вперед и задал мужчине нижеследующий вопрос: - А вот, например, скажите, пожалуйста, какая это планета? Я имею в виду - не Планета ли это, Где Все Можно? После того, как мужик в кресле и на это ничего не ответил, а только улыбнулся куда-то мимо, приветливое выражение лица сменилось у Тима на неприветливое. И он, наверное, что-нибудь бы грубое произнес, если бы за мужика в кресле не вступился Боб Исакович: - Может, он глухой? - предположил Боб Исакович. - Может, он из тех, кто мозгами разговаривает? Тим, ты попробуй на всякий случай мозгами. Я это говорю тебе по дружбе, во избежание межпланетных конфликтов. А то кто его знает, чему он там улыбается? Тим немножко подышал через нос и попробовал поговорить с незнакомцем мозгами, как посоветовал ему Боб Исакович, но только все равно ничего не вышло. Тогда Мария стала дергать Тима за рукав и кивать куда-то в сторону в том смысле, что кончай-ка, Тим, это дело, а то как бы на неприятности не нарваться. Тим вообще-то никогда не был против насчет нарваться на неприятности, но в данном случае совет жены показался ему уместным. Потому что уж раз даже Мария не хочет ссориться, то это что-то серьезное. Поэтому он сказал: - Отец все это заварил, пусть теперь сам с ним и разговаривает. После этих слов он обернулся к мужику в кресле (тот как раз отпивал из бокала и брови поднимал в выражении крайнего удовольствия), заставил себя еще один раз приветливо улыбнуться, но не сумел, и остановившись на том лице, которое у него получилось, сказал мужику: - Вы извините, мы сейчас. И потопал что было мочи обратно к вегикелу, где спал неразбуженный Анатоль Максимович. Неразбуженным Анатоль Максимович остался не потому, что про его просьбу разбудить, как только совершится посадка, забыли, а потому, что сделать этого просто-напросто никто не смогли. Да, честно говоря, и не очень-то хотели его будить - потрясли, покричали в ухо, полили на голову воды, поднесли к носу стакан спиртного, да на том свои попытки и приостановили, потому что пусть человек поспит. Теперь Тим взялся за него настолько всерьез, что через пару минут Анатоль Максимович неразборчиво мычать перестал и сел посидеть на своей космической койке. Он посидел, мотая в разные стороны головой, а потом спросил Тима: - Послушай, как тебя, Тим, ты не знаешь, кто это меня так оглоушил? На что Тим с интонациями Марии и почти голосом Марии ответил: - Оглоушили тебя, папа, спиртные напитки, употребляемые тобой в неумеренном количестве. - Да нет, - не заметив просквозившего упрека, заметил Анатоль Максимович, - сегодня меня оглоушило совсем не так. Оглоушило меня примерно так, как оглоушивает, когда мы с тобой предварительно подрались и ты победил. Мы, случайно с тобой не подрались, Тим? - Нет, папа, мы с тобой не дрались. А разбудил я тебя вот по какой причине. Мы уже совершили посадку на Планете, Где Все Можно, и встретили одного субчика в белом костюме. - В белом костюме? - пытаясь сообразить, что к чему, переспросил Анатоль Максимович. - В каком белом костюме? - Ну, в таком, с бабочкой. В мало что понимающем взгляде Анатоль Максимовича мелькнула хмурая заинтересованность - обычно с таким вот взглядом он разыскивал по карманам забытые дома ключи от входной двери. - С бабочкой, говоришь? - задумчиво спросил он. - А где это мы сейчас? После того, как Анатоль Максимович, к своему громадному изумлению, уяснил, что находится он на Планете, Где Все Можно, в командирской спальне собственного вегикела по имени Максим, после того, как он даже что-то такое смутное вспомнил, после того, как ему с помощью Тима и вегикела было впихнуто в рот сразу три отрезвительные таблетки, образовалась в нем энергичность, то есть неуемная жажда действовать. - Так это тот же самый, которого я в прошлый раз видел! И молчит? И молчит, грубиян? Ну нет, сейчас этот номер у него не пройдет. И не успели Тим с вегикелом слова сказать, как Анатоль Максимович с койки спрыгнул и убежал на полянку к "тому же самому". Который все так же приветливо улыбался, иногда, невпопад совсем, кивал головой, а в основном потягивал свое питье, выражая лицом наслаждение крайней степени. Тогда и начался тот галдеж, о котором читатель был выше предупрежден. Анатоль Максимович ворвался на полянку, как разъяренный носорого-тахорг. Он разметал своих попутчиков, скорбно, словно у могилы покойника, сгрудившихся вокруг плетеного кресла с выпивающим человеком, схватил того человека за грудки белого костюма с бабочкой и попытался одним мощным движением его за эти грудки из кресла подобно редиске выдернуть. Но, наверное, для достижения таким образом поставленной цели необходимы были не мощности Анатоль Максимовича, а мощности, по крайней мере, десятка сверхновых звезд. Того же самого, то есть отрицательного, эффекта добился Анатоль Максимович, попытавшись свалить человека на землю (дивными, кстати, усыпанную цветамии) вместе с его плетенкой - кресло, такое на вид воздушное, весило, оказалось, многие мегатонны. Воскликнув что-то вроде: "Ты так, значит?", - Анатоль Максимович принялся человека за те же грудки с бабочкой остервенело трясти. Надо сказать, что у остальных пассажиров вегикела, в том числе и у Марии, человек в кресле вызвал очень сильные подобострастные ощущения - они бы и сами затруднились объяснить, по какой причине, но наверняка не только из одного высокопоставленного вида этого человека. Буйное поведение Анатоль Максимовича по отношению к нему произвело среди них натуральный шок и тут же подвигло на на произнесение претензий, упреков и требований немедленно прекратить. Они заговорили одновременно, на одну и ту же тему, но не очень-то в унисон, отчего и произвелся галдеж. Вообще в произведении галдежа жители Аккумуляторного Поселка равных себе в ближайших окрестностях не имели. Всеми было признано, что галдеж у них получается громкий, пронзительный и очень сильно действующий на нервы. Как-то даже приезжал в Поселок один композитор, все это дело фиксировал, а потом, у себя в Метрополии, доказывал, что это у них такое народное творчество, вроде пения. Некоторые, впрочем, совместное произведение галдежа не одобряли и свой голос в общие хоры старались по мере возможности не вплетать, за что сами неодобряемы были. К числу подобных относился и Тим, который от галдежа только морщился и предпочитал в таких случаях действовать молча. Поэтому, едва выбежав из вегикела и обнаружив совершаемое Анатоль Максимовичем буйство, он не стал упрашивать отца прекратить свои действия, а просто подбежал к нему, обхватил поперек корпуса и стал трясти так же, как Анатоль Максимович в то самое время тряс человека в плетеном кресле. Сам же тот человек, трясомый теперь двояко - Анатоль Максимовичем и вдобавок через посредство Тима, отреагировал на ему причиняемое беспокойство тем, что перестал отпивать из своего раскрашенного бокала и некоторой нахмуренностью, наложившейся на приветственную улыбку. Некоторая эта нахмуренность привела к большим возмущениям в окружающей поляну природе. Цвирикание из беззаботного превратилось в испуганное, бормотание стало угрожающим, по глубине рощ и по небу прокатился тяжелый далекий грохот - словом, все вокруг передернулось от гнева. Наконец и человек в кресле подал свой голос. Голос оказался обычный, баритонистый и опять же приветливый. - Анатоль Максимович! - сказал человек, все еще пока почти приветливо улыбаясь, - Почему ты меня тревожишь? Почему ты меня трясешь и одновременно ревешь так же бешено, как хаос начала времен? И почему, если уж на то пошло, издают такие неприятные звуки все эти люди? Неужели хоть на минутку нельзя оставить меня в покое? И так спокойно он эти вопросы задал, что испугался даже сам Анатоль Максимович. Виду, впрочем, не показав. - Видишь ли, незнакомец, - ответил он человеку в плетеном кресле, - в прошлый раз от тебя так же, как и сейчас, трудно было добиться хоть чего-нибудь, кроме маханий рукой и приветственных улыбок. Чтобы не вызвать насмешек, мне пришлось лично придумывать некоторые детали задушевного с тобой разговора, которого, как ты помнишь, никакого на самом деле не происходило совсем. Уже покинув тебя, что само по себе чудо, учитывая проблемы с выходом из Черной Дыры, я подумал, что, может быть, ты чем-нибудь болен и следует вернуться к тебе, чтобы провести какой-нибудь курс лечения. И вот я прибываю на своем новом вегикеле, который подарен мне на день рождения моим сыном Тимом - это Тим, будьте знакомы, - и обнаруживаю тебя в том же непонятном и маловменяемом состоянии. Поэтому я решил прибегнуть к интенсивной терапиии. Человек в плетеном кресле поднес к губам свой драгоценный бокал, в который раз отпил из него глоток, по малой величине своей просто недостойный мужчины (так оценил это сам Анатоль Максимович), выразил еще одно необычайное наслаждение, отчего сразу все зацвирикало, зашелестело, забормотало и запело в окружающих рощах, и сказал следующее: - Врать, уважаемый Анатоль Михайлович, очень нехорошо. А мне так и просто бессмысленно. Я ведь хорошо знаю, что ты не за тем сюда приехал, и тряс меня, применяя грубую силу, только из-за того, что, по твоему мнению, иначе со мной ни о чем нельзя договориться. Ведь так? - Угу, - мрачно подтвердил Анатоль Максимович, который и сам не любил врать, а особенно не любил быть пойманным на вранье. - Но ведь я как думал-то... - И знаешь ли что, Анатоль Максимович, - продолжал человек в плетеном кресле, - здесь ты, пожалуй, прав. Я с уважением на тебя гляжу (и действительно посмотрел с уважением) и истинно говорю тебе - чтобы достучаться до меня, нужна немалая сила. Я как бы и не очень виноват. Мы, существа такого ранга, как я, так уж устроены, мы иначе, по-видимому, просто не можем. Но сейчас хотел бы я услышать от тебя - с какой целью вы меня посетили, а? Анатоль Максимович откашлялся в кулачок и соответственно приосанился. - Ну как же, - сказал он человеку в плетеном кресле. - Мы, это... Тут он с некоторым подозрением на собеседника своего посмотрел. - Только прежде уточнить хочется, - сказал он человеку в плетеном кресле с полным уважением, но настырно. - Мы хоть по адресу-то правильному попали? Это Планета, Где Все Можно? - Она самая, - прииветливо улыбаясь, ответил тот. - Так. И значит, здесь любое желаниие можно загадать и оно исполнится? Человек в плетеном кресле скучно вздохнул и, чтоб поправить настроение, отпил еще немножечко из своей баклажки. - Да, - изобразив бровями блаженство, ответил он Анатоль Максимовичу, - в общем, ты прав. Только хочу заметить тебе, Анатоль Максимович, что вообще-то название происходит не от того, что здесь любое желание исполняется. Совсем не от того. Здесь все можно в том смысле, что здесь принципиально нет никаких запретов. Я могу здесь делать все, что мне только заблагорассудится, да и то при условии, что я здесь один. Присутствие других, к сожалению, налагает на меня обязательства. Но это в принципе. Так-то оно никаких обязательств не налагает, а то я бы заметил. - Но насчет исполнения желаний мы правильно попали, я так понимаю? - Правильно, правильно, - заверил его человек в плетеном кресле и опять прибегнул к питью. - И с заявками, стало быть, к тебе следует обращаться? Человек в плетеном кресле кивнул и в сторону отвернулся. Анатоль Максимовичу стало ужас как неудобно. - Нет, ты не подумай, мы все понимаем, загруженность и так далее, а я тут к тебе со всякими для тебя мелкими вопросами пристаю... - Это точно, - сказал человек в плетеном кресле в сторону рампы. - Так что извини, если можешь, за нахальство, но прежде чем к заявочному процессу приступать, хотелось бы мне знать - ты-то вообще кто будешь? От неожиданности человек в плетеном кресле икнул. Одновременно в окружающих рощах наступила полная тишина. - То есть... что значит кто? - спросил он, не улыбаясь ни приветливо, ни неприветливо. - Летели через весь космос, в Черную Дыру, понимаешь, сунулись и сами не знаете, к кому на прием? Анатоль Максимович не любил также, когда его выставляют дураком. - И не знаем, друг дорогой, и откуда бы нам это знать? - с обидой в голосе произнес он. - Слухи разные ходили, что да, то да, но вообще-то нас друг другу не представляли. Ты мне прямо скажи - ты Бог или ты не Бог? - Никаких комментариев, - ответил человек в плетеном кресле и надолго приник к своему раскрашенному бокалу. - То есть так-таки никаких? - решил уточнить Анатоль Максимович. - Так-таки никаких. Этого вам знать не дано. Тут голос, ко всеобщему удивлению, подала Мария. Причем подала самый наиядовитейший из всех своих наиядовитейших голосов. - Если попросту, то слишком много для нас чести знать, кто ты есть? Человек или, даже так скажем - субстанция в плетеном кресле, которую такой мелочью, как ядовитый голос Марии, пронять невозможно, самым благодушным тоном ответила: - Ну-у, что-то в этом роде. В общем, граждане, мы не знаем, Бог это был или не Бог. Нам вообще непонятно, что оно там такое сидело в плетеном кресле. Мы просто-таки с возмущением констатируем, что если это был Бог, то Анатоль Максимович обращался с ним слишком по-хамски и мы бы на месте Бога, если это был Бог, вмазали бы ему как следует какой-нибудь там молнией, метеоритом, заразили бы его, ну мы не знаем там, какой-нибудь падучкой, трясучкой, превратили бы в пакостную гадину какую-нибудь, а то ведь это додуматься надо - на самого Бога руку поднять, если это, конечно, был Бог. С другой стороны, если это все-таки был не Бог, то вел он себя по отношению к своим гостям прямо-таки не очень культурно (если это был не Бог) - с ним люди здороваются, добром его на вопрос просят ответить, а он себе пойло свое посасывает и вообще как бы никого вокруг него нету. Некоторая разозленность при таком некультурном поведении с его стороны (если это был не Бог) нам очень даже понятна. - Значит, не скажешь? - окончательно решил покончить с этим вопросом Анатоль Максимович. - Нет, - ответил человек в плетеном кресле. - Не скажу. И даже не проси. Приветливо улыбаться - пожалуйста, но на такие вопросы отвечать не буду. - Тогда как же нам тебя в разговоре по имени называть? Этот вопрос тоже почему-то огорчил человека в плетеном кресле, но огорчение свое он привычно подавил глотком из раскрашенного бокала и ответил: - Зови меня просто - О'Ты. С большой буквы. - С большой, так с большой, - покладисто согласился Анатоль Максимович. - Но ты-то... а, да, извини... я хотел сказать, О'Ты-то хоть точно все желания исполняешь? - Да точно, точно, - с досадой ответил О'Ты. - Только не исполняю, а обладаю способностями исполнять. Я вам не бюро добрых услуг. Я тут на отдыхе и приема никому не назначал. Вы сами сюда приехали, добро, конечно, пожаловать и все такое. Анатоль Максимович угрожающе посопел, прежде чем задать свой следующий вопрос. - Я так понимаю, О'Ты, что ты никаких наших желаний исполнять не намерен, а просто так здесь сидишь, чтоб поиздеваться над нами. Правильно ли я тебя понимаю, уважаемый О'Ты? - Ох, как это скучно! - в качестве ответа ответил О'Ты. - Что ж это всем так надо, чтобы кто-то их желания за них самих исполнял? Вам мало, что весь мир соткан из реализованных желаний. Это не только глубоко философская истина, но и физическая подоплека всего сущего во Вселенной. Истинно говорю вам - нет желания, достойного того, чтобы его исполнял за вас кто-то другой. Вот, например, ты, Анатоль Максимович, вот какое ты желание хочешь, чтоб я исполнил? Анатоль Максимович был пойман врасплох и в этом расплохе несколько растерялся. - Ну это... Ну как же... Чтоб, значит, опять в Глубоком Космосе ходить, дальние миры познавать, - ответил он недоуменно. - Что еще я могу желать? - Но ты это уже и делаешь - без всякого моего на то вмешательства. - Тебе помощь моя не нужна, Анатоль Максимович, а ведь ты, именно ты и был главным инициатором полета на мою планету. Ты даже на смерть пошел, лишь бы сюда попасть. Зачем? Немного поразмышляв, Анатоль Максимович решил на этот вопрос не обижаться, поскольку издевку он в нем уловил, но не усмотрел. Он решил ответить честно, однако для этого, так уж оказалось впоследствии, необходимо было еще немножко поразмышлять. Но О'Ты времени на это ему не отвел. - Вот видишь, Анатоль Максимович, желаний-то у тебя по-настоящему-то и нет. - Ну как так нет, - вяло возмутился Анатоль Максимович. - Есть такие желания. Я только не знаю... - Ты до этих своих желаний, Анатоль Максимович, еще не дорос, -констатировал О'Ты, - и это несмотря на твой уже значительный для твоего биологического вида возраст. Ты просто хотел еще раз сюда добраться - вот и все твое желание. Я тебя с этим поздравляю, но больше ничем тебе помочь не могу. Я тебе не золотая рыбка и в сети еще ни к кому не попадал. Читателю стоит заострить внимание на том, что в этот самый момент Проспер Маурисович очень как-то ехидно и исподлобья на О'Ты взглянул. - Далее, - сказал О'Ты, - мы перейдем к дамам. Вот ты, Мария, что бы ты хотела у меня попросить? - Еще чего, - ответила ему Мария. - С чего бы это я кого-то о чем-то просить стану? - Уважаю, - с приветливой улыбкой и уважительно ответил ей О'Ты. - Пойдем дальше. Вот, например... - Я! - воскликнул Аскольд проявляя все признаки нетерпения. - Спроси меня, О'Ты! - Тебя? - удивленно спросил О'Ты, хотя чего тут удивляться, ну совсем непонятно. - Ну что ж, заявляй свое желание. Аскольд несколько так немного засуетился, стал быстро в разные стороны оглядываться, потом выбрал местечко посвободнее, но и к О'Ты поближе, возвел руки горе (то есть к небу), туда же возвел лицо и громко воскликнул: - Хочу, чтобы всем народам было много счастья по самое некуда и, главное, поровну! Хочу, чтоб у каждого было все, чего ему хочется без всяких черных дыр, а просто так! В этом месте О'Ты нетактично хихикнул. Он отпил немножко своего зелья, переждал приступ наслаждения и заявил следующее: - Я так и знал. Аскольд, я тебя умоляю, извини, что ты меня рассмешил, но ты меня рассмешил. О'Ты еще раз хихикнул как бы про себя, потом еще раз хихикнул, совсем уже для себя, потом погрустнел (сразу все стихло и набежали страшные тучи), потом опять хихикнул, открыто и добродушно, и после этого объяснил свою точку зрения. - Я тебя, Аскольд, совсем не хочу обидеть, потому не мрачней (отчего Аскольд сразу посветлел). Я просто хочу тебя спросить: как мне быть, если, скажем, твою жену захочет кто-то другой? - Хоть я ему не завидую, если он ее получит, - подумав, ответил Аскольд, - но он, гад, ее не получит. Ишь чего захотел! - Значит, закрыли тему, умный ты человек, - подвел итог О'Ты, приязненно глядя на Аскольда, которому почему-то показалось, что его здесь оскорбили, только вот непонятно чем. - Кто еще? - Я, - негромко ответил Проспер Маурисович, на долю секунды опередив Боба Исаковича, который этим очень оскорбился и решил в отместку замолкнуть на этой планете навсегда, раз они так. - Я хочу заявить свое желание. И очень хочу, уважаемый О'Ты, поглядеть, как ты это мое желание исполнять будешь. - Ну, я не золотая рыбка, я просто спрашиваю, - уточнил свою позицию О'Ты, до невероятия приветливым взглядом приглашая Проспера раскрыть свою позицию, - но все-таки, Проспер Маурисович, открой мне, в чем заключается твое сокровенное желание? Мрачно ухмыльнувшись, Проспер Маурисович начал так: - Я хорощо понимаю, кто сидит передо мной на этом плетеном кресле. Я - представитель Комкона-2, который целью своей поставил разных там Странников из обращения изымать. А ты, О'Ты, именно к ихнему племени и относишься. И не надо мне возражать, ты раскрыт, Странник. Никаких, конечно, желаний ты исполнять не можешь, в этом мои товарищи уже убедились, а я так и раньше подозревал, но одно ты исполнишь или я за себя не ручаюсь. Дай мне вызвать из твоей Черной Дыры подкрепление в виде четырех типовых отрядов Комкона, и если ты это сделаешь, я, так и быть, подумаю о том, что, может быть, ты не Странник, а это, уверяю тебя, может сказаться при вынесении тебе приговора. - Это интересно, - заметил О'Ты. - Ну, а предположим, при расследовании выяснится, что я не Странник, а сам господь Бог? - Суд решит, - уверенно заявил Проспер Маурисович. - Но я лично думаю, что это не склонит чашу в твою пользу. Странник - это все, что странно. А ты, О'Ты... Тебе не поможет даже прозуменция невиновности, не надейся. только полное и публичное признание может смягчить твою участь. Но это мы устроим. - Совсем интересно, - откомментировал О'Ты. - Вот желание, действительно достойное исполнения. Звони, дорогой Проспер Маурисович. Твои эскадроны будут пропущены без всякого промедления. Проспера Маурисовича несколько смутил термин "эскадроны", но он себя перемог и протянул недрогнувшую руку к уже падающему с неба транскосмическому телефону. - Але! - сказал он туда. - Але! - Ты что делаешь, скот? - воскликнул Тим, начиная понимать, что Проспер собирается делать, поскольку раньше не понимал. - А ну, немедленно положь трубку! Ты же не только нас всех подставляешь, ты же подставляешь этого человека, к которому мы приехали в гости! - Ха-ха! - ответил Проспер Маурисович, сопровождая ответ сарказмом. - И еще раз ха-ха. Посмей только. Але! Але! Первый пункт Комкона, пожалуйста! - Да он же всех нас заложит, этот Проспер! - проявил беспокойство и одновременно возмущение Тим. - Мы его, как человека, с собой пригласили, а он нас закладывает! - Тим, я вас прошу, - попросил О'Ты, - пожалуйста, ему не мешайте. Человек исполняет свое желание. Мне еще никогда таких желаний не загадывали. Все вуалировали. А Проспер Маурисович не вуалирует и этим мне интересен. Проспер Маурисович между тем задергался самым гальваническим образом. - Але! Але! - закричал он так, что О'Ты поморщился. - Вторая? Это Вторая? Это с вами разговаривает Восемьсот четырнадцатый по НДП Второго главного фрахта. Такой Кандалык, Пэ Эм. Вторая буква "а"! Срочное сообщение! Да какой там завтрак, я Странника поймал! Послушайте, вы меня слушаете или вы меня не слушаете? Я говорю! Что я! Поймал! Странника! Какие шутки, совсем от безделья сбрендили! Что? Ладно, только быстро! На Проспера Маурисовича было неожиданно и приятно смотреть. Это был какой-то совсем не такой Проспер Маурисович, к которому привыкли жители Аккумуляторного поселка. Взгляд его был светел и за километр отдавал героизмом. В свой звездный час, в час Великого Свершения Всей Своей Жизни Проспер Маурисович Кандалык предстал перед земляками, а также перед никому не понятным О'Ты, в виде непобедимого бойца за счастье всех прошлых, будущих и настоящих народов, хотя, надо признать, в то же время немного проскваживало в нем что-то идиотическое. В обстановке гробового молчания (даже цвириканье прекратилось) Боб Исакович попробовал было рассказать анекдот о том, как комконовец поймал Странника, но не рассказал, потому что запутался во второй фразе и смолк. Проспер Маурисович начал было комментировать анекдот и даже пробормотал слово "такова", но далее предпочел наступить тишину. - Проспер Маурисович, - тихо и уважительно сказал наконец О'Ты (тот недовольно дернулся в том смысле, что не мешайте). - Вы им скажите, Проспер Маурисович, чтобы шли по пеленгу, а про Черную Дыру не говорите. Не будет для них никакой Черной Дыры. Почетные, что и говорить, гости. * * * Почетные гости появились очень быстро - через какие-то считанные часы. К тому моменту О'Ты и компания Анатоль Максимовича успели подружиться, хотя никакого другого желания, кроме проспериного, О'Ты так и не исполнил. Сам Проспер, обществом за свой поступок отторгнутый, в разговоры не вмешивался и сидел себе под деревом на самом краю полянки, что-то там такое себе быстро нашептывая и с невозможной обидой поглядывая на веселящихся земляков. Бойкотом в свой адрес Проспер Маурисович был оскорблен по самое некуда. В глубине, может быть, и не очень глубокой, но все же таки души, Проспер Маурисович ожидал за свой поступок неумеренных демонстраций всеобщего восхищения и собирался эти демонстрации скромно, достойно, однако решительно пресечь, как только всеобщее восхищение перейдет в славословия, способные, как известно, испортить самого благородного и самоотверженого героя. Проспер Маурисович не собирался портиться под дифирамбы расчетливых льстецов. Он был бы не прочь и дальше совершенствоваться в смысле величия духа (хотя - опять же в глубине души - искренне подозревал, что дальнейшее усовершенствование попросту невозможно), но портиться он не хотел. Мысль об испорченном Проспере Маурисовиче приводила его в содрогание. "Нет! - собирался он категорически заявить своим землякам, когда они перейдут грань допустимого восхваления. - Прошу вас, друзья мои, остановитесь! Не надо вот этого, вот это лишнее. В том, что я свершил, пожертвовав даже не своим личным счастьем, а много страшнее - счастьем дорогих моему сердцу товарищей, - есть и ваша собственная заслуга. Ведь я вырос среди вас и только благодаря общению с вами привык больше думать о других, нежели чем о себе. На моем месте так поступил бы каждый." Но восхвалений не последовало. Последовало совсем наоборот, и теперь оскорбленный до глубины своей не очень глубокой души, низвергнутый в одиночество, Проспер Маурисович молча страдал. Он не мог хотя бы взреагировать своим обычным "Вот такова наша жизнь" на очередной анекдот Боба Исаковича, ко всеобщему удивлению, дорассказанный до конца и даже где-то немножко смешной. Поэтому появление в темносинем небе крылатых силуэтов комконовского патруля послужило для него поводом к необыкновенной радости и даже злорадства. Проспер Маурисович вскочил на ноги, заорал, как сумасшедший и от возбуждения стал приплясывать. Его несколько удивило, что и О'Ты, тот самый мужик в плетеном кресле, провалиться на этом месте, самый что ни на есть настоящий Странник, тоже вроде бы обрадовался - во всяком случае тоже рукой замахал и опять принялся за свое приветливое улыбание. Все это на фоне очень мрачного молчания просперомаурисовичевых земляков. "Улыбайся, улыбайся! - думал про себя Проспер Маурисович, искоса поглядывая на свою жертву. - Пей свое пойло, пока наши тебя в оборот не взяли. Вот там мы и посмотрим, кто из нас приветливей улыбаться будет!" Между тем комконовские вегикелы быстро и слаженно сели в рощи вокруг полянки. Оттуда сейчас же выскочили бойцы и, не теряя ни секунды, взяли всех присутствующих в плотное кольцо окружения. Вслед за бойцами из грузовых люков поползли всякие страшного вида фиговины с огромными дулами, с самого начала прецезионнейшим образом направлеными на кресло. - Что они собираются делать? - спросил Аскольд неизвестно кого и тот сразу ответил: - Они арестуют О'Ты, а нас, наверное, отправят в какой-нибудь карантин или как это у них называется. В общем, тоже арестуют. Хотя бы за кражу комконовского вегикела. - А разве они не собраются стрелять в О'Ты? - спросил Аскольд. - Смотрите, они все в него целятся. - Это потому, что они меня очень боятся. - миролюбиво ответил О'Ты. - Они думают, что я начну их убивать. Но они ошибаются. И прошу вас, мои друзья, продолжать ваши увеселения, потому что без моего ведома никто никому ничего плохого не сделает. Между тем бойцы Комкона заняли все свои позиции и грозно замерли в ожидании следующего приказа. И вот что непонятно - птицы и прочая живность, населяющие рощи вокруг полянки, продолжали мирно чирикать, свиристеть, шептать, бормотать и далее по списку. Им прилет комконовских вегикелов вовсе даже и не помешал вести беззаботный образ жизни. Они даже еще веселей зачирикали и пр., когда от темной массы окружающих полянку специальных космических войск отделился высокий такой мужчина в офицерской хамелеонке и строевым шагом направился к О'Ты. Откуда ни возьмись подбежал к нему Проспер Маурисович и начал что-то поспешно докладывать, на что офицер кивнул, сделал знак рукой, дескать, обожди пока, и зашагал далее. Подойдя к О'Ты почти вплотную, офицер остановился и начал пристально О'Ты разглядывать. Наглядевшись, он рявкнул: - Документы! О'Ты в который раз за этот день приветливо улыбнулся и помахал офицеру руой - опять же приветливо. Офицер еще маленько выждал и предложил О'Ты альтернативу. - В общем, так! - сказал он. - Или ты без лишних разговоров предъявляешь документы, или я без лишних разговоров тебя арестовываю и увожу в нашу тюрьму. Для дальнейших выяснений, а также по обвинению в странничестве. Считаю до трех. Когда офицер досчитал до трех, О'Ты отпил маленький глоточек из своего раскрашенного стакана и попросил (само собой, приветливо улыбнувшись): - Если вас не затруднит, я бы попросил вас посчитать еще немного. Хотя бы до ста. Но вообще-то я предпочел бы миллион. Мне очень понравилось, как вы считаете. Офицер кивнул и уже открыл рот, чтобы исполнить просьбу О'Ты, но тут опомнился и очень рассердился. - Послушай-ка, ты! - взревел он и подчиненные ему бойцы энергичноо заклацали затворами своих чудовищных орудий человекоубийства. - Я тебя... - О'Вы, - не очень вежливо, но очень приветливо прервал его О'Ты. - Не понял? - сказал офицер. - Я говорю - О'Вы, - объяснил О'Ты. - Это мое имя такое - О'Вы. Меня так зовут. Просто О'Вы, без всяких церемоний. Если вы ко мне обращаетесь, то, пожалуйста, вот вам мое имя - О'Вы. - Понял, - сказал офицер. - Насчет твоего имени все понятно. А вот как насчет документов? Или. может, препроводить? - А, собственно... - в этом месте О'Ты (или О'Вы?) надолго замолк, потому что вновь прибегнул к маленькому глоточку и последующему проявлению внеземных восторгов по поводу качества напитка, им потребленного. - А, собственно, зачем вам мои документы, добрый человек? Я ведь иностранец, существо инопланетное и даже не человекоподобное. Вы, милейший, собственные уставы нарушаете, когда в такой последовательности ведете со мной беседу. - Э... Мммм... Уййййооо! - так ответил на обвинения офицер, и видно было, что дальше отвечать ему затруднительно. Я вам скажу, если вы еще не поняли. Это самый О'Ты или О'Вы - никто не знает, что оно было такое, - но кем бы он ни был, он умел внушать к себе самое почтительное отношение. Очень трудно было хотя бы в чем-то ему перечить. И офицер Комкона, хоть и был ну совсем вне себя от злости, все равно ничего не мог сделать. Поэтому он даже почувствовал несколько облегчения, когда О'Ты (или О'Вы) начал давать ему более конкретные рекомендации о дальнейшем. - Офицер, - сказал О'Ты, - Вы на вид такой бравый, инициативный, такой надежный, а вот инструкции забываете. Ведь вам на чистой интерлингве говорят, что перед вами инопланетное существо. Что вы должны осуществлять, если вам встретится инопланетное существо неизвестной принадлежности? - Если это Странник... - начал было офицер, но опять был безжалостно прерван. - У вас нет решительно никаких доказательств того, что перед вами Странник. У вас есть только инопланетное существо неопознанной принадлежности, а если таковое лицо у вас есть, то вы должны, следуя букве Устава, устанавливать с ним - что? - А? - сказал офицер, выражая лицом заинтересованность. - Устанавливая с ним... ну-ка, ну-ка? - А! - сказал офицер, просветлев взглядом. - Я должен устанавливать с ним первичный контакт. - Ну вот, - радостно заключил О'Ты. - Вот мы и добрались до того самого. Ведь вы, офицер, должны установить со мной контакт. И вы даже знаете, каким образом. Офицер наморщил лоб, вспоминая Устав, затем рявкнул: - Иакименко! - Ага, вашскродь! - как чертик из коробочки выскочил откуда-то солдатик, расхристанный и, кажется, немножечко пьяный. - Немедленно! - закричал на него офицер. - Набор шестнадцать! Нет, Семнадцать! Нет - точно, двадцать четыре! Набор двадцать четыре немедленно сюда! Якименко изумленно оглядел офицера с головы до ног, обернулся к оцеплению, все еще пребывающему в состоянии боевой готовности номер ноль, потом опять посмотрел на офицера и недоверчиво хихикнул: - Двадцать четыре? Да где ж я вам его найду-то сейчас? - Тебе помочь? - угрожающе спросил офицер - Ага, вашскродь! С этими словами Иакименко отдал под козырек и умчался прочь. Спустя очень короткое время он появился снова с громадной коробкой с большой красной надписью "24". На лице его было написано такое же изумление, с которым он отправлялся исполнять поручение. - Нет, ну надо же, вашскродь! - задушевно воскликнул он. - Ну никогда бы не подумал, что она еще на месте! - Давай сюда! В ящике оказалось множество всяких никому не нужных вещей. Офицер задумчиво наморщил лоб, пошептал себе под нос, вспоминая дух и букву соответствующих статей устава, затем просветлел и достал из ящика свернутый в трубку плакат. Офицер передал плакат Иакименке, тот развернул его и показал О'Ты. О'Ты с большим интересом посмотрел. На плакате был изображен треугольник с надписью: А2 + В2 = С2 - Вот, - сказал офицер. - Теорема Пифагора. - Очень интересно, - заявил О'Ты. - Что у нас там дальше? Площадь окружности? - Она, - ответил офицер и полез в ящик за следующим плакатом. За площадью окружности последовала то ли планетарная модель атома, то ли очень условная карта Солнечной системы (офицер точно не помнил и никак этот плакат не откомментировал). Потом была формула кислорода с красивой картинкой, потом голая женщина, которой О'Ты вежливо поаплодировал под яростное хмыкание Марии, а также под гыгыкание Боба Исаковича. После картинки с формулами дезоксирибонуклеиновой кислоты и вируса холеры О'Ты вежливо поинтересовался у офицера, много ли у него в запасе осталось плакатов для контакта. Офицер заглянул в ящик, после чего ответил, что примерно столько же, сколько уже показано. - Ну, тогда в другой раз докончим, - решил О'Ты. Офицеру это почему-то не понравилось и он стал упрашивать О'Ты посмотреть еще немножко. - Да я бы с удовольствием, - ответил на его просьбы О'Ты, - потому что очень познавательный у нас контакт получается, но у меня гости. Неудобно как-то. - А что ж, что гости, - возразил офицер. - Им тоже, может быть, интересно посмотреть, как завязываются контакты. Ну, может, хоть немножечко, а? Я бы быстро показал. Минут за пятнадцать точно бы уложился. - Вали-вали! - сказал ему Тим, не очень приветливо улыбаясь. - Помолчали бы, Тим Анатолич, - ответил на это офицер, не улыбаясь совсем никак. - Разговор наш с вами еще впереди. - Это насчет чего разговор? - грозно поинтересовался Тим. - Какие там еще у Комкона претензии ко мне могут иметься? - Да уж могут, - ответил офицер с нехорошим выражением взгляда. - У Комкона ко всякому претензии могут иметься. Например, по поводу некоторых списанных вегикелов, а то и по поводу вот таких вот пикничков очень странных с очень странными инопланетянами неопознанного происхождения. С этими словами офицер надулся и собрался уходить, даже ни с кем совершено не попрощавшись. О'Ты, однако, остановил его заданием вопроса. - А скажите-ка мне, офицер, вы так-таки действительно хотели меня арестовать? Тот круто развернулся и посмотрел на О'Ты очень строго. Такое у всех собравшихся сложилось единодушное впечатление, что чары О'Ты немножко ослабли и у офицера, соответственно, появилось небольшое непослушание. В беззаботном свиристеньи и чирикании, наполнявшем рощи, тут же появились тревожные нотки. - Да, - отчеканил офицер. - Еще вопросы есть? - Вопросов-то у меня не так чтобы очень много. Просто любопытно. Вы, по-моему, принимаете меня за Странника, не правда ли, офицер? - ну очень приветливо улыбаясь, задал свой следующий вопрос О'Ты. - Еще как принимаю, - согласился офицер. - Вот, думаю сейчас вас штурмом взять. Заодно там и контакты положенные установим. В рощах кто-то истерически взвизгнул. - Вот-вот, я так и думал, что принимаете, - радостно сказал О'Ты, опять прикладываясь к своей баклажке. - Нет, все-таки замечательный напиток. А скажите-ка мне, офицер, почему это у вас на Странников такой зуб? - Они угрожают безопасности Объединенного Человечества, - с готовностью объяснил офицер, снова подпадая под чары О'Ты и проявляя предупредительность, отчего в рощах все сразу приуспокоилось. - Мы не можем ни на секунду забыть об угрозе, которую они нам источают. Мы, комконовцы, все как один, каменной стеной станем на пути их кровавых поползновений. Мы не позволим каким-то там Странникам порабощать нас, угнетать, шантажировать и убивать направо-налево и что там еще они делают с другими цивилизациями. - Так-так, любопытно. А... А вот скажите-ка еще, офицер, а какие у вас есть основания считать меня Странником? - Да Странник он, Странник - донесся издали взволнованный голос Проспера Маурисовича. - Какие там еще основания? И так ясно! Офицер недовольно мотнул головой и Проспер Маурисович немедленно прекратил. - У нас, уважаемый О'Вы, на Странников всякие там прозуменции невиновностей не распространяются, - заявил офицер. - Для нас достаточно подозрения, что Странник, потому что угроза Объединенному Человечеству серьезнее, чем всякие там ихние юридические штучки-дрючки. И вот сотрудник наш региональный, Проспер Эм Кандалык, правильно мне подсказал - странно вы себя ведете, инопланетянин, а других оснований нам уже и не надо. "Странный - значит Странник". - Так-так-так-так-так... Совсем интересно, - разулыбавшись просто до невозможности, просто даже до того, что сам офицер чуть было не улыбнулся. - А знаете ли, любезнейший, вот эти вот мои гости заподозрили во мне Бога. Я не говорю, что они правы, но ведь в принципе и такое возможно. На этой планете все может быть, любезнейший, в том числе и Бог. Почему бы, собственно, нет? И стало быть, получается, что Комкон идет против самого Бога. Правильно ли я вас понял? - С Богами и женщинами не воюем, - ответил на это офицер. - Они не представляют угрозы для безопасности Объединенного Человечества. Но пусть они нашей борьбе со Странниками не препятствуют, иначе всякое может быть.. Если странно ведешь себя, так уж не пеняй, что тебя Комкон по ошибке за Странника примет. Будь ты хоть Бог, хоть расперебог. И добавил с мрачной угрозой: - Мы еще, кстати, разберемся, какой вы Бог. - Очень интересное рассуждение, я над ним подумаю на досуге. - перестав улыбаться, ответил на это О'Ты и зевнул. - А сейчас извините меня, что-то я утомился. До свидания, любезнейший, как-нибудь наезжайте, поболтаем, напиточек разопьем, а? - Как это до свидания? - недоуменно возразил офицер. - А штурм? Даром я, что ли, оцепление тройное вокруг поставил? - Честное слово, давайте перенесем на другой раз! - с некоторой шутливостью в голосе взмолился О'Ты. - Для одного раза слишком много впечатлений, а я человек пожилой. Как видите, на одних только лекарствах, можно сказать и держусь? Истинно говорю вам - мне требуется отдых от утомления. Договорились? Офицер вздохнул. - Ладно. В другой, так в другой. Любите вы, штатские, откладывать на потом. В общем, ждите, приедем. Адресок, как-никак, имется. - Вот-вот, - снова заулыбался О'Ты. - Ниночке с детишками приветы передавайте! - Непременно, - буркнул офицер и пошел снимать свое оцепление. Когда же подбежал к нему Проспер Маурисович и стал ему пенять, что, мол, что ж вы Странника отпускаете, офицер мрачно, одурманенно на него посмотрел и строго-настрого приказал: - С нами поедешь, Кандалык, разговор разговаривать. Проспер Маурисович так и просиял. - Это что же, значит, за обнаружение Странника к награде меня предоставят? Или, может, к повышению по служебной линии? - Не предоставят, а привлекут, грамотей деревенский, - возразил ему офицер. - И не к награде или повышению, а к ответственности, причем строгой. Немного померкнув радостью, Проспер Маурисович нашел в себе силы переспросить, уже и без того угадывая страшную правду: - За что же... к ответствености-то? Ведь верой и правдой, без единого замечания... - Стратегический траспорт Комкона преступно разбазаривает направо-налево и еще спрашивает, - сам себе сказал офицер и отдал солдатам приказ немедленно Проспера Маурисовича арестовать и чтоб не визжал больше, потому что и без него башка раскалывается от этой планеты. Но Проспер Маурисович визжать не перестал, а напротив того, завизжал еще громче, да еще вдобавок стал отбиваться ногами и чем только можно, когда солдаты принялись его арестовывать и к одному из своих вегикелов препровождать. - Вот такова вся наша жизнь, - еле выкомментировал из себя очень ошеломленный Боб Исакович, глядя на трагическое препровождение Проспера Маурисовича. - Хоть и скотина он, конечно, порядочная, а все-таки жалко. - Жалко ему, - тут же взвилась очень обозленная Мария. - Ему жалко, он сейчас всех нас тут обрыдает! А не жалко тебе, Боб, что у нас вегикел отняли, законным, между прочим, образом, подаренный на день рождения Анатоль Максимовичу, отцу моего супруга? Тебе не жалко, что нам теперь не на чем до дому добираться? Тебе не жалко, что он, скотина такая, продал нас всех и под расследование комконовское подставил? - Да ладно тебе, Мария, - сказал Тим, тоже не без грусти наблюдая за препровождением Проспера Маурисовича. Мария тут же набросилась на Тима со словами, полными горькой злобы. Между тем к О'Ты, безмятежно развалившемуся в своем плетеном кресле, подошел Аскольд и обратился к нему со следующей просьбой. - Слушай, О'Ты, - сказал он. - Бог ты или не Бог, это нам все равно, но ведь ты же действительно все можешь? Если можешь, пожалуйста, предотврати арест Проспера Маурисовича, хоть и действительно нехороший он человек. На что О'Ты ответил Аскольду туманной и к делу не очень относящейся фразой. - Может ли Бог, - спросил сам себя О'Ты, - если Он действительно всемогущ, создать такой камень, который сам понять не может? - Поднять, а не понять, - машинально поправил его Аскольд. - Да нет, вот именно что понять, - возразил О'Ты. - Поднять как раз штука не сложная. - Нет, правда, нехорошо как-то, - поддержал Аскольда Тим. - Он же ведь сам помогал доставать этот вегикел. И вообще помогал часто. - С прожекторами, например, - подтвердил Аскольд. - Во-во. А то, что дурь у него в голове, так у кого что-то иное? - Хороший вопрос, - похвалил О'Ты. - Но ведь с другй стороны. он предал вас. Он, больше того, попытался предать меня... - Так он же предупреждал! - возразил Тим. - А я его, может, испытывал. - в свою очередь возразил О'Ты. - Ведь если стать на точку вашего зрения, согласно которой я Бог, то получается, что Проспер ваш Маурисович самого бога предал. Факт сам по себе распространенный, но от этого не менее неприятный. И, кстати, наказуемый очень сильно. Ох, расстроил меня ваш Проспер Маурисович, и поэтому я немножечко отопью. - Но ты хоть вегикел-то им не отдавай, - продолжал Тим. - О'Ты посмотри на отца, ведь лица нет на человеке! Здесь Тим был неправ. Лицо у Анатоль Максимовича какое-никакое, но было. Правда, перекошенное и с бесконечной тоской обращенное в сторону вегикела Максима, возвышающегося над деревьями рощ, в который уже гурьбой забирались гвардейцы Комкона. У Анатоль Максимовича тоже было что сказать в адрес безмятежного О'Ты, но от огорчения голос у него куда-то пропал. Услышав свое имя, Анатоль Максимович, машинально, не думая, приблизился к О'Ты и взял из его руки раскрашенный бокал с напитком. Точно так же машинально, он поднес этот бокал ко рту, жадным глотком осушил его до дна и тут же с отвращением сплюнул. Не отрывая при этом взгляда от любимого своего Максима. О'Ты несколько нахмурился, но тут за отца вступился Тим. - Прости ты его, О'Ты. Он же от огорчения не соображает, что делает. - Бог простит, - ответил ему О'Ты и снова отпил глоточек, пердварительно из рук Проспера Маурисовича свой бокал извлекя. Между тем приготовления к отлету закончились, люки захлопнулись, двигатели взревели и серебристые комконовские машины с победной легкостью взмыли в воздух, чтобы через несколько секунд исчезнуть в темно-синем космическом далеке. Но вот что самое интересное - вегикела Максима среди отлетавших машин не было. Вегикел Максим как возвышался над деревьями рощ, так и продолжил это свое возвышение, ни на миллиметр над деревьями не поднявшись. Вместо него в воздух взлетели занявшие его гвардейцы Комкона. Летели они в дурацких и неестественных позах, рядком и словно бы на воздухе сидя. И прежде чем они последовали за своими коллегами в темно-синее космическое далеко, начали они испуганно оглядываться и руками при этом страшно размахивать. А от одного комконовского вегикела, прежде чем тот сгинул в то самое темно-синее, отделился вдруг Проспера Маурисовича силуэт и с несвойственной ему медлительностью в рощи упал, сопровождаемый усиленным цвириканием и веселыми трелями. - Вот и все, - сказал О'Ты, когда громы двигателей окончательно стихли. - Вы этого хотели, вы это и получили. А я, пожалуй, еще разочек к бокальчику-то прильну. * * * Проспер Маурисович, совсем уже было простившийся с жизнью, обнаружив себя без кресла и привязных ремней на высоте где-то около ста, а то и двухсот метров, сдержал желание жутко заорать и покорно попадал вниз. Если в тот момент и пролетела перед его внутренним взглядом вся его автобиография, то это произошло так быстро, что Проспер Маурисович ничего такого просто-напросто не заметил. То, что пролетало перед его внешним взглядом, было куда интересней. Настолько интересней, что Проспер Маурисович как-то вдруг обмяк и приготовился к нелицеприятной встрече с твердью. Однако вместо жесткого, костоломного земляного приема он испытал совсем другое. Перед самым приземлением он вдруг мягко затормозил и подобно осеннему листу нежно спланировал на травяной покров очень темно-зеленого цвета. Вот тут-то Проспер Маурисович чуть-чуть опомнился и заорал самым жутким из своих наиболее жутких голосов. Поорав некоторое время, Проспер Маурисович увидел себя лежащим на чудно пахнущей травке, под, извините, сенью кущ и кустов. Что-то над ним такое ласково цвирикало и даже вроде с нежным аханьем какие-то голые женщины пролетали сквозь листву перед ним. К голым женщинам Проспер Маурисович всегда относился с очень большим почтением. Без преувеличения можно сказать, что голых женщин Проспер Маурисович обожал. Его кожный покров наэлектризовывался, когда Проспер Маурисович хотя бы даже просто думал про голых женщин. Волосы и все остальные части тела у него просто дыбом вставали, когда он про голых женщин позволял себе думать. И вот тебе пожалуйста - упасть с такой высоты и вместо костоломства узреть целые грозди голых женских телес - да еще каких! - Хе-хе! - сказал себе Проспер Маурисович. - Прокляни меня Комкон, сисечки! В кущах что-то польщенно и вместе с тем призывно забулькало, однако момент неземного блаженства тут же и кончился, сменившись моментом прибытия группы эк