рты, только начали догадываться, что у них ничего не вышло, а куафер уже начал действовать. Он пропал всего на секунду-полторы, но за это время переместился и необычайно активизировался, от этой самой активации чуть было сам не задохнувшись. Став снова видимым, он оказался как бы сразу в двух разных местах - рядом с Норой и рядом с остальными амазонками. Короткое движение - и вот все террористки оказались в сетках. Точно так же, как и петля, сетка непростая. Это некая сетчатая субстанция наподобие паутины, быстро обволакивающая того, на кого она попала. Она такая страшная, как петля, не убивает жертвы, а только связывает, лишая возможности двигаться. Очень полезная для куаферов штука. После этого Андрон отключил наплечники и расслабился. Злобно ощерившись, не до конца поняв свое положение, Нора с трудом направила на Андрона фикс-ружье, с трудом выстрелила - и только чудо спасло ее от смерти или немыслимых мучений. Заряд, отразившись от внутренней поверхности сетки, ушел почему-то не обратно в фикс-ружье, а несколько в сторону. Ружье поэтому не взорвалось в руках Норы, а всего лишь нагрелось и обожгло ей ладони. Основная же часть заряда рассеялась внутри сетки, лишь немного подморозив Норе кожу. Сетка! Нора взвыла от ярости и тут же, не удержав равновесия, упала на спину. Остальные среагировали раньше и просто застыли на месте, ибо понимали, что сетки бывают разные по эластичности - глядишь, какая и удушит. Дальше началась экзекуция. Андрон вспомнил все их издевательства над ним и словно с ума сошел. Он как бы и не одобрял свое сумасшествие, но и вины явной за собой не чувствовал - дескать, так уж вышло, ну и что уж тут. Сначала он, приветливо улыбаясь, подошел к своей главной насмешнице Норе, достал из-за пояса что-то вроде плети, называющейся у куаферов сапой, и спросил: - Ну как? - Нормально. Он не услышал ее, конечно, но по губам понял. Нора при этом попыталась героически улыбнуться, но улыбка у нее получилась совсем жалкой. Хрясь! Размахнувшись, Андрон ударил ее сапой по лицу. Сапа, как ей и положено, при движении из змеевидной палочки превратилась в жесткий хлыст и свернула Норе челюсть. Ее лицо исказила жуткая гримаса, но она молчала. Хрясь! И, словно по клавишам, прошла по ребрам сапа, не задевая чудесных грудей, и превратила грудную клетку в месячное вместилище непереставаемой боли. Хрясь! Хрясь! Хрясь! Хрясь! Хрясь! Хрясь! Вот тут Нора наконец заорала от боли, а куафер захохотал. Крик, правда, не был слышен, сетка звуков не пропускает и оглушает только того, кто внутри, но Андрону приятно было видеть распяленный рот амазонки. Так тебе, так тебе! - Подожди! - крикнул он и, отвернувшись от нее, приблизился к остальным пленницам. Здесь уже сапа была отброшена, в ход пошли ноги и кулаки... Потом всю оставшуюся жизнь, постанывая и морщась от омерзения к самому себе, будет вспоминать он ужасные подробности этого избиения. Потом - но сейчас... Он шел оттуда к себе в гексхузе, уже не опасаясь никакого нападения. Мамуты, встреченные им на пути, просто шарахались от него в сторону. Уже на другой день он заметил, как изменилось к нему отношение амазонок. Они его больше не задевали, смотрели ненавидя, но с уважением. Мамуты тоже старались его не задевать. Одно время он очень опасался новых ловушек, но их не было. Свои же сделали вид, что ничего не произошло, только издеваться перестали над его былой эскападой с фамильными мечами. Один Федер подошел к нему и заметил, словно бы в шутку: - А как же! Только так. А ты думал! И, похоже, Благородному Аугусто об инциденте никто доложить не удосужился. Во всяком случае, встретившись с Федором в тот же день по какому-то пустяку, он ни словом, ни взглядом не показал, что знает об избиении, попросил только: - Знаете, Федер, у вас, как мне сказали, есть просто удивительный лечебный аппарат. Не могли бы вы подлечить на нем пару-тройку моих "родственниц"? А то садисты тут у меня нашлись, в играх с ними перестарались. Федер, естественно, согласился и через минут двадцать три еще бесчувственных женских тела были перенесены в распоряжение "второго врача". 19 Напряженный, тяжелый, полный неожиданных и, в общем, для обеих сторон нежелательных стычек, пробор между тем подходил к концу. После долгих месяцев изнурительной гнилостной вони, непременно сопровождающей каждый пробор, после крови, болотной жижи, кошмарных хищников и паразитов, в нормально отрегулированной среде не имеющих права на существование, "затравочная" зона наконец-то приобрела что-то похожее на человеческий вид. Вокруг защищенной зоны - территории лагеря, - теперь перенаселенной просто до невозможности (Аугусто привез на Ямайку несколько тысяч головорезов, появились леса - нечто среднее между северными земными рощами и полюсными уальскими палиандами. Пространство между стволами заросло кустарником, в который искусно были вкраплены папоротники - носители второго, латентного пробора. Животные, заселенные в эту местность, исправно пищали, завывали, совокуплялись, пожирали друг друга и что есть мочи отбивались от неисчислимых полчищ "затравочных" насекомых, которые ускоряли, направляли и корректировали темп их мутации. Насекомые же, в полном соответствии с проборным планом, уже начали потихоньку завоевывать окрестности "затравочной" зоны. Шла последняя, пятая стадия прочистки зоны - та стадия, на которой куафер почти не требуется и может себе позволить небольшой отдых. Это при обычном проборе. Как правило, на этой стадии куаферы предаются доступному в конкретных условиях разврату - отсыпаются, опаиваются наркомузыкой, ведут длинные, занудные беседы под напиток, выгоняемый из местных трав по методу некоего Ула Бжздуренко, когда-то в давние годы с позором изгнанного из куаферства за алкоголизм, и, наконец, устраивают невыносимые по изобретательности сексуальные игры с имеющимися в зоне доступности женщинами и даже педерастические оргии, причем почти в открытую. В этом проборе накатившиеся сексуальные потребности реализовывались у куаферов через нарко и, в случаях нарконевосприимчивости, через элементарную мастурбацию, которая в куаферской среде презиралась и потому практиковалась исключительно втайне. Все остальное было недоступно - ни на что другое просто не хватало ни сил, ни времени, так как пятая прочистка из-за сложности самого пробора была такой же, если не более напряженной, как и прочие стадии. Замороченность куаферов и массовое равнодушие к мамутам теперь всерьез волновали Аугусто. Он тормошил своих академиков, он часами сидел у интеллектора, пытаясь разгадать планы Федора, но все впустую. К тому же интеллектор Аугусто не располагал профессиональной мегабазой проборов. Все что у него было - это стандартный набор информационных и художественных стекол, а с таким информационным вооружением к пробору лучше и близко не подходить. Интеллектор Аугусто предлагал слишком много равновероятных вариантов, чтобы на каком-нибудь из них можно было остановиться. Аугусто прекрасно понимал, что Федер готовит ему какой-то неприятный сюрприз. Слабость позиции Аугусто заключалась в том, что его собственный план сюрпризом не являлся - даже ребенок понял бы, что, как только пробор будет закончен, вся команда Федера и он сам будут немедленно ликвидированы. Это значило, что главные события должны будут произойти непосредственно перед приемкой пробора - процедурой, которая неумолимо приближалась. Аугусто бесился еще и оттого, что интуиция, его хваленая интуиция, позволявшая ему выжить в ситуациях, в которых выжить практически невозможно, здесь почему-то отказывала. Наверное, думал Аугусто, виной всему незнакомая обстановка и непонятные люди. Люди эти были грубы и во многом походили на его мамутов. Но если мамутов в представлении Аугусто можно было считать людьми лишь в приблизительной степени, если мамутов он воспринимал как машины для насилия или для какого-нибудь примитивного строительства, причем машины всегда крайне разрегулированные и надежные только тогда, когда им грозит смерть или физическая боль, то в куаферах его привлекала, буквально завораживала внутренняя устремленность - словно бы работали они не за деньги, не ради удовольствия (какое уж тут может быть удовольствие!) и даже не для того, чтобы лишний раз доказать себе, что ты настоящий мужчина. Ему казалось, что куаферами движет вера в свое предназначение, некая глобальная идея, подчинившая себе всю их жизнь. Ощущение миссии, одним словом. - Не обольщайтесь и не завидуйте, - сказал ему как-то Федер в ответ на такой панегирик куаферам. - Возможно, это даже хуже, чем пустота ваших мамутов. По крайней мере, уж точно не лучше. Если ваши мордовороты просто не стали людьми, то фанатики вроде как бы перестали ими быть, при этом сохранив опыт, свойственный людям. И потому они намного страшнее. Человек, переставший быть человеком, куда опаснее того, который человеком не стал. Я всегда изо всех сил стараюсь, чтобы мои люди ничем таким не заражались. Кое-что удается, но я не волшебник. Их очень греет мысль о том, что они спасают человечество. Чертовы идиоты. Аугусто совершенно точно знал, что к концу пробора он должен уничтожить Федера и его команду. Иного выхода у него просто не было - Федер не скрывал, что ему не нравится расстрел полицейских и что перспектива работать на убийцу его мало радует. Он не скрывал, что работает на Аугусто исключительно из-под палки и в первый же удобный момент попытается отомстить. То есть он не говорил "отомстить", но так старательно избегал этого слова, что не надо было быть детективом, чтобы сделать соответствующие выводы. Федер был опасен, и всегда останется опасен, пока жив. Но, черт побери, он был именно тем человеком, которого Аугусто хотел бы считать своим другом. Благородный Аугусто, интеллигентный прирожденный убийца, боролся с собой. Аугусто родился на планете Ла-Пломба, получившей известность из-за того, что она была одной из первых заселяемых планет, подвергшихся процедуре пробора. Говорят, сейчас это нельзя ни подтвердить, ни опровергнуть, что именно на Ла-Пломбе появилось это слово - "пробор". Пробор на Ла-Пломбе оказался неудачным, непродуманным, непрофессиональным, но что-то, минимально пригодное для жизни людей, он сделал. Из нескольких тысяч первых поселенцев выжили в первые годы лишь несколько сотен, однако в конце концов все пришло в относительную норму и в дальнейшем Ла-Пломба пережила четыре волны переселений, что увеличило число ее обитателей до ста пятидесяти тысяч человек, которые основали несколько колоний и даже город, через два десятка лет, правда, опустевший. Жизнь на Ла-Пломбе представляла собой постоянную борьбу за существование. Отдаленность от основных трасс лишала пломбиан многих достижений человеческой цивилизации: скваркохиггс и экстрапространственное зеркало соседствовали здесь со скотоводчеством, рыболовством и даже в некоторых колониях рабовладельчеством. Книг на Ла-Пломбе не читали, стекла смотрели столетней давности - главным образом порнографию. С юности Аугусто, паренек очень честолюбивый и очень склонный к правонарушениям, больше всего на свете мечтал о том, как вырваться из мира Ла-Пломбы, засасывающего, усыпляющего, невероятно примитивного, мира, где драка на дубинах - главное развлечение мужчин. Ему противно было, что отец его погиб, услушавшись нарко и по своей собственной воле отправившись на схватку с рыбой-ремнем. Ему отвратительна была мать, плохо соображающая, невероятно быстро постаревшая и ко всем пристающая с идиотскими обвинениями. Он хотел другой, интересной жизни. Где угодно, только не на Ла-Пломбе. И нашел. Удрав со "Странствующим музеем Земли", не имеющим к Земле никакого отношения, кроме разве старых фотографий нью-йоркских развалин и первого марсианского города, он умудрился попасть на Метрополию, осесть там и даже получить два образования. Он изучал живопись, музыку и философию, ни в чем из них не преуспел, однако в богемных компаниях сумел завоевать авторитет. После чего переключился на кражи интеллекторов и в высшей степени профессиональную расшифровку их второго подсознания. Был пойман, получил предложение поступить на секретную межгосударственную службу, естественно, его приняли, но, не выдержав начальственного гнета, сбежал и в скором времени превратился в одного из криминальных пап. Статус криминального папы устраивал его лишь до тех пор, пока он не расплатился со всеми своими обидчиками - обычно он это делал чужими руками, но пару раз использовал и свои. Личное участие в кровопускании ему не понравилось, но эффективность такого образа действий он по достоинству оценил. Далее, через контрабанду, потом наркотики, он свой статус повысил и одновременно пропал из поля зрения служб охраны спокойствия - Аугусто был в этом смысле очень изобретательным человеком. Занятия пиратством, информационным рэкетом и контрабандой волей-неволей привели его к мысли о создании собственной империи - такой примерно, как Империя Белого Волка или Эдем Зарьяна. И у него получалось. Получалось! "Человек, переставший быть человеком, куда опаснее того, который человеком не стал" - так сказал ему Федер. При этих словах Аугусто даже дернулся, вздрогнул. Про меня сказано, про меня, подумал он тогда, вот где моя опасность. Для врагов моих, для друзей, для меня самого. Человек, переставший быть человеком. Аугусто хорошо понимал, что это значит. Он долго не мог разобраться, почему последние годы он так на все обозлен, почему ему ничего не нравится из того, что вокруг него происходит. Почему победы его, так дорого дающиеся, требующие от него не только жестокости, не только грубой мощи его мамутов, но и определенного изящества, даже гениальности решений, - почему они не приносят ему почти никакой радости? Почему он, отлично образованный человек, обожавший когда-то интеллектуальное наслаждение от беседы с каким-нибудь умницей, всех умниц от себя отстранил и окружил себя питекантропами? Ну, это-то, пожалуй, яснее ясного - из вполне объяснимого и полностью оправданного недоверия к умникам. Но почему он, всегда считавший себя ценителем прекрасного, в том числе - особенно в том числе - ценителем женской красоты и всех своих наслаждений, с этой красотой связанных, с молодых лет очень в этом вопросе разборчивый, вдруг все свои прежние пристрастия и увлечения отбросил и заменил их очень сомнительным удовольствием в виде "родственниц"-амазонок, предпочитающих наиболее грубые виды коитуса, а сам коитус воспринимающих как жестокий поединок из-за того, что противником здесь был мужчина, существо, ненавидимое амазонками на уровне подсознания? Словом, Аугусто был не так прост, как те бандиты, которых чаще всего можно увидеть в полицейских вестях. Он, понимаете ли, мучился. Он делал то, к чему стремился, но чего совершенно в глубине души своей не хотел. Сонмы убитых и замученных им или по его приказу никогда не нарушали его сна - чего не было, того не было. Совесть его не тревожила ни в малейшей мере. Но и садистской радости не испытывал Аугусто при виде крови, им проливаемой, при виде пыток, иногда жесточайших, был равнодушен ко всему этому. Однако вот не нравилось ему то, что он делал, не нравилось и даже пугало. "Я в угол загоняю себя", - сказал он раз, читая в одиночестве какое-то особо мудреное философское стекло, а потом вдруг отбросив его в сторону и мученически скривившись. Последние месяцы перед концом пробора он часто призывал к себе Федера. Тот злился, говорил, что некогда ему, что не до пустых визитов, что пробор на грани провала, но все-таки каждый раз шел в надежде прояснить ситуацию. На самом деле Федеру нравилось там бывать. Нравилось ему прежде всего то, что в доме Аугусто было по-настоящему уютно - то есть было бы по-настоящему уютно, не будь в нем мамутов. И, главное, не будь там самого Аугусто. Старинный камин с огнем, питаемым с помощью самого допотопного электричества, современные мягкие кресла, снующие туда и сюда, запрещенные законом об искусственном разуме слуги размером с белку-перчатку, долгие безмятежные паузы, заполненные тихой ненавязчивой человеческой музыкой, от которой, если вслушаться, можно поплыть куда сильней, чем от нарко, стены с рисунком, настраивающимся на твое настроение... Все это настолько не вязалось с излишне спартанскими привычками куаферов, настолько вроде бы должно было отталкивать - но ведь нет же, тянуло! Даже иногда возникала у Федера мысль завести и у себя что-то подобное, правда, тут же пресекалась деловыми соображениями: обстановка на проборе, тем более таком напряженном, ни в коем случае не должна способствовать расслаблению. Работа, сон, работа, сон, работа, сон - и в определенное время оттяжка. Оттяжка жесткая, с перебором, даже с допустимым насилием - все что угодно, только не такой вот безмятежный покой. Не вязалось все это, не вязалось, но так притягивало! Имелся в этих визитах один минус, который Федеру был понятен и влияние которого он старался уменьшить. Он никак не мог совместить образ хладнокровного убийцы, санкционировавшего расстрел космополовцев, готовящего массовое уничтожение всей куаферской команды во главе, надо думать, с самим Федером, и того человека, с которым он то и дело был принужден встречаться и беседовать, порой на самые отвлеченные темы. Аугусто не просто не вязался с образом хладнокровного убийцы - он был, как убедился Федер после долгих сомнений, нервным интеллектуалом, место которому в каком-нибудь высшем колледже или Инженерской ложе. Он разбирался в музыке и любил ее, у него был хороший художественный вкус. "Я - очень многообещающий человек, который своих обещаний не выполняет", - сказал как-то он про себя в разговоре с Федером. - Где вы врете? - спросил однажды его Федер в минуту максимальной откровенности. Аугусто сделал вид, что не понял. - То есть? - На каком уровне вы врете? На уровне разговора со мной или глубже - на уровне разговора с собой? Аугусто ответил, сразу же посерьезнев: - И вам, и себе я обычно говорю правду. Но почему вы думаете, что я на каком-то уровне лгу? - Не может человек, убивающий других ради собственной выгоды, быть таким, как вы. Это неестественно. Так не бывает. Аугусто заметно обиделся. - Я считал вас тоньше, дорогой Федер. Мне именно тонкость ваших суждений импонирует. Значит, вы всерьез считаете, что человек, способный на такие вещи, как я, уже и не человек вовсе? - Да нет, вы не поняли, я... - Что он уже и чувствовать не может, и сострадать, и что там еще? Любить. Говорить правду. Вроде как убийца уже недочеловек. - Аугусто, не заставляйте меня говорить прописные истины. - Ах, да подите вы со своими прописными истинами куда подальше! Аугусто так резко вспылил, что Федеру стало страшно. Ему довольно часто бывало страшно в компании этого человека, но это был страх провала, может быть, страх смерти. Подобное давно не испытываемое чувство было известно Федеру лишь по детским воспоминаниям да первым шагам в куаферстве, когда всякая опасность непонятна, непредсказуема, когда окружающий мир чужд, агрессивен и неизвестен и кажется, что все твои приборы, все защиты твои, все приемы, разученные во время бесчисленных тренировок, - все это не то, все чушь сплошная, не способная защитить даже на десять процентов. Страх насилия, которое ты не знаешь как отразить. Не смерти, не боли, но именно процесса, неотвратимо несущего тебе и то и другое, оскорбительные и унизительные боль со смертью. Аугусто вскочил с кресла, запахнул серый гладкий халат, подошел к пейзажу Карла Амбрабаладентры-Коральского, уставился на него, разглядывая не пейзаж, а какую-то незримую пустоту. Потом со слабой улыбкой обернулся к Федеру. - Все в порядке. Я опять собеседник. Но мы с вами, дорогой Федер, подошли к барьеру непонимания. Я отказываюсь понимать вас, вам противно понимать меня. Но я попробую что-нибудь с этим барьером сделать. Это даже интересно - попробовать. Смотрел я когда-то, уверен, что и вы тоже смотрели, стекло по рассказу одного французского, кажется, писателя. Не помню, как его звали, но имя очень известное. Еще времен монопланетной цивилизации. Там речь шла об одном молодом студентике, который себя вообразил гением, которому все можно, а чтобы доказать себе, что все ему можно, взял да и убил какую-то бабушку. А потом очень долго шел к пониманию, что то ли он не гений, то ли что даже гениям других людей убивать нельзя. Очень впечатляющее стекло. - Помню, да. Только рассказ был, кажется, не французский, а скандинавский. Там все время были снега, льды и торосы. - Ну, это не важно. Я тогда был почти такой же молодой, как тот студентик. И так же как и он, размышлял я в те времена с большим усердием на эту самую тему - как и когда человек может позволить себе убийство. - Почему вас так волновала эта тема? Вы уже тогда готовились стать убийцей? - Не знаю. Думаю, причина намного глубже. Меня всегда раздражали запреты, даже самые обоснованные. В какой-то момент я понял вдруг, что этот француз прав... - Он был точно не француз... - Не важно. Я понял, что к гениям, ниспровергателям по природе, запрет на убийство относится точно в той же мере, как и ко всем остальным людям. Вообще нет людей, которым этическим запретом на убийство разрешено пренебречь. Запрещено всем. Но за все тысячелетия существования цивилизации вы не найдете и десятка лет, года не найдете, чтобы кто-нибудь кого-нибудь не убивал на узаконенных основаниях. И тем не менее цивилизация существует, развивается и в известной степени процветает. Правила человеческого существования, дорогой Федер, - не важно откуда они к нам пришли, сложены ли они опытом всех предшествующих поколений или продиктованы самим Господом Богом, - направлены, сколько я понимаю, на то, чтобы человечество не вымирало как вид. Потом придумали слово "цивилизация". Никто не знает точно, что оно означает, однако выяснилось, что для сохранения цивилизации нужно соблюдать кое-какие правила, которых в скрижалях нет. И каждый раз на первом месте в этом избыточном и одновременно неполном списке всеобщих правил на первое место ставился моральный запрет на убийство. Сначала мне казалось, что люди или Бог в чем-то ошиблись. Не может быть самым первым, самым великим, самым из всех наиболее категорическим тот запрет, который нарушается массово, повсеместно, при этом не приводя к гибели ни человечество, ни эту вашу, как вы ее называете, цивилизацию. - То есть убивать все-таки можно? - Нет, нельзя. Но если самое главное правило признать абсолютным, то все остановится. Жизнь замрет, подавленная множеством неразрешимых конфликтов. Вам бы нечего было делать на проборе, если бы запрет на убийство не имел исключений. - Я не нарушаю запрета на убийство. Я убиваю только тогда, когда ничего другого... - Вот-вот. Получается "Не убий, если...". Получается, что, если нет необходимости убивать, не убивай. А так - пожалуйста! Запрет не абсолютный, а условный. Причем условие заранее никогда не оговаривается. Условие человек формулирует сам. Что это? Недостаток опыта человеческого, ошибка Господа Бога - что? Не пытайтесь с ходу ответить, ответ непрост. Я сам вам скажу. Больную струнку в душе Федера затронул этим разговором Аугусто. Сам не замечая того, он следом за хозяином кабинета вскочил с кресла, да так решительно, что оно восприняло это за приказ убраться, свернулось в мягкий кубик и убралось. Федер напряженно посмотрел в глаза Аугусто, нервно сцепив пальцы. - Хо-хо! - весело удивился Аугусто. - Эк вас разобрал мой вопросец. Садитесь, садитесь, пожалуйста, сделайте одолжение, я хочу наконец выговориться на этот предмет перед кем-нибудь умным и совестливым. Я буду вам признателен, если вы просто выслушаете меня, не пытаясь вцепиться мне в глотку или поспорить каким-нибудь другим образом. Послушайте! Моя главная мысль настолько проста, что даже не гениальна, я вообще не из гениев. Эти самые великие правила есть не что иное, как защита от дурака, способного по своей глупости поставить под сомнение такой важный вопрос, как сохранение человечества. Я, во-первых, такими отвлеченными предметами, как сохранение человечества, не интересуюсь. Это мое дело. А вот вы, например, интересуетесь, и тем не менее ежедневно эти самые великие правила нарушаете. - Я не... - Ох, не спорьте, прошу вас, мы ведь договорились! Нарушаете, нарушаете, дражайший мой оппонент. Вы, например, занимаетесь массовым истреблением живых организмов, а ведь это все убийства. Но я даже не об этом, это - формальная придирка для антикуистов. Ради каких-то идиотских целей типа выживания человечества вы ставите своих подчиненных, куаферов этих, порой в очень рискованные ситуации, в результате время от времени они погибают. Что это, как не убийство? И не свирепейте вы так, я вовсе ни в чем вас не упрекаю. Вы ведь и другие правила нарушаете то и дело, да вы сами же мне рассказывали. То есть то, что я вам скажу, вы великолепно знаете сами, вы этим сами пользуетесь постоянно. Перед сводом великих правил, дорогой мой Федер, следует поставить еще одно: КАЖДЫЙ ИЗ НИЖЕСЛЕДУЮЩИХ ЗАПРЕТОВ, ВКЛЮЧАЯ И ЗАПРЕТ НА УБИЙСТВО, МОЖНО НАРУШИТЬ. НАДО ТОЛЬКО ЗНАТЬ, ИЗ КАКИХ СООБРАЖЕНИЙ ВВЕДЕН ЭТОТ ЗАПРЕТ, К ЧЕМУ МОЖЕТ ПРИВЕСТИ ЕГО НАРУШЕНИЕ, ПОЧЕМУ ВЫ ИДЕТЕ НА НАРУШЕНИЕ ЗАПРЕТА, КАКИЕ УГРОЗЫ ОНО НЕСЕТ ВАШИМ ПЛАНАМ И КАКИЕ ВЫГОДЫ ПРЕДОСТАВЛЯЕТ. - Это все, конечно, так. Многие правила и впрямь для тех, кто не знает, в чем дело. Но нарушаю я совсем не те правила. Я нарушаю инструкции. - В чем разница? - Разница в том, что инструкции писаны обычными людьми, я понимаю, о чем они и почему введены в действие. А заповеди, как вы сами только что сказали, либо от Бога, либо плод многих тысячелетий человеческого опыта. - Либо и то и другое вместе. - Либо и то и другое вместе. Мир непознаваем даже для нас и наших интеллекторов, и... Федер замолчал, подыскивая слово. - Вот тут вы осеклись, дорогой мой Федер, потому что сами замысливаете убийство. Меня и моих людей. Федер мрачно кивнул. - Да. Я бы с удовольствием взял на душу этот грех, потому что, подозреваю, вы замышляете то же самое. Несмотря на свои клятвенные уверения в обратном. К сожалению, моих возможностей для этого недостаточно. Аугусто хитро погрозил ему пальцем. - Но кое-какие возможности все-таки имеются, а? В ответ Федер холодно улыбнулся. - Тут как в покере, правда? Отрицательному ответу вы бы не поверили, а положительный могли бы расценить как блеф. Никакой ответ никому ничего не дает. На подобный вопрос можно ответить только молчанием. Аугусто рассмеялся. - Хорошо бы это молчание перевести с вашего языка на мой. Мы можем уважать друг друга, можем самым искренним образом желать ничего друг против друга не замышлять, и в то же время для каждого из нас смертельно важно придумать контрход на возможное нападение. И, стало быть, кто-то из нас кого-то уничтожит, вопреки даже собственной воле. Скорее всего, мне думается, что я. У вас действительно не слишком много реальных возможностей противостоять целой армии хорошо натренированных, хорошо обученных бойцов. - Не бойцов - убийц. - Милый мой, дорогой Федер. Вы все-таки усматриваете между этими словами какую-то разницу? 20 Мамуты похитили Веру Додекс за десять дней до приемки пробора. Федер ничего подобного не ожидал. Интеллектор и тот такого развития событий не предусматривал в своих расчетах. Воистину человек для интеллектора непознаваем. Есть очень много на свете труднопознаваемых вещей, и человек в этом смысле - венец всего сущего. По крайней мере для интеллектора. Тот может просчитать практически любое мыслимое событие с участием любого разумного количества компонент. Термин "разумное" очень удобен - определяется он техническими возможностями того или иного интеллекторного комплекса, но вообще-то настолько всеобъемлющ, что трудно представить себе ситуацию, которая в этот спектр не входит. Однако человек, даже один, всегда останется для него фактором высшей непредсказуемости и сводит предсказания интеллектора лишь к очень слабовероятным прогнозам. Конечно, Федер представлял себе, что Аугусто предпримет какие-то меры против возможного куаферского мятежа. Казалось, были просчитаны все варианты сколько-нибудь вероятных действий Аугусто; просчитан был, кстати, и вариант похищения Веры, но вероятность этого события представлялась интеллектору настолько незначительной, что он даже не включил его в список версий, весьма, к слову, обширный. Оправдание было обычным и таким, что не придерешься - за короткое время интеллектору помимо основной работы по пробору нужно было просчитать чертову уйму самых идиотских возможных реакций взбудораженного Аугусто и соответственно действий огромного числа его сторонников. - Если бы ты только намекнул мне на такую возможность, железка ты твердокаменная! - бушевал впоследствии Федер. - Да я бы уж точно, даже и при нулевой вероятности, что-нибудь предпринял! - Увы! - сокрушенно сетовал интеллектор, про себя думая, что такую версию сам бы Федер пусть и учитывал. - Дьявол их разбери! - бормотал униженный, оскорбленный в лучших чувствах матшеф Антон. Когда интеллекторы ошибались, их ошибки он по праву считал своими, поэтому чувство вины было у него в крови и всегда готово к немедленному применению. Хотя ошибки, надо признать, у его интеллекторов случались редко. Может быть, здесь следует сказать "тем более" вместо "хотя"? Удивительно то, что незадолго до похищения Веры Антон даже упрекнул Федера в том, что тот стал мало уделять времени своей возлюбленной. Почему он так сказал, можно было только гадать. В последние недели Федер изредка появлялся в домике Веры лишь в вечернее время ямайских суток, длившихся сорок четыре стандартных часа. Антон считал, что Федер плохо обращается с Верой - взял ее зачем-то на пробор и забыл. Федер считал, что с ним плохо обращается Вера. Ни он, ни она, похоже, не знали, как себя вести в данной обстановке. С самой юности Федер постановил для себя, что он не понимает слова "любовь". Жить с таким непониманием было вполне удобно. Можно любить звезды, можно любить смотреть на огонь, можно любить родителей, можно любить женщину, можно любить своих детей - и все это совершенно разные чувства. Но в случае с Верой все было иначе. После первой же встречи он постоянно о ней думал, хотя совсем не боготворил, даже считал зазнавшейся пустышкой. А на то, что тянуло его к ней, злился. Засыпая в одиночестве, представлял себе ее волосы, ее походку, ее глаза, у него проснулась отличная осязательная память - он помнил каждую складку ее тела. Он действительно любил ее и не мог понять, почему она так часто на него злится. Первым обнаружил исчезновение Веры сам Федер. Видимо, специально было так подгадано, что Веру похитили буквально минут за десять до его обычного визита. Он шел не спеша к ее домику и уже готовился к привычному разговору с ней, состоящему из длительных пауз между холодными репликами, предвкушал обычный, хотя с каждым разом все более трудно достигаемый взрыв взаимной страсти, объятия, шумное дыхание, торопливое сбрасывание одежд, забвение всех прошлых и будущих ссор... Дверь открылась при его приближении, он молча вошел, кашлянул перед входом в гостиную, где она обычно коротала время со стеклами или нарко, вошел... и увидел пустоту с попорченным, отброшенным в сторону креслом. И тогда дом вежливо сказал: - А Веры сегодня нет. Он все понял с самой первой секунды, но сам себе не поверил и глупо спросил: - Ничего не передавала? А потом он начал лихорадочно действовать. Федер заорал, созывая своих, готовый плюнуть на все планы, думая лишь о том, как освободить Веру. Суперсвязь почему-то не сработала, слава Богу, услышал его только Антон, прибежал к дому Веры. Через несколько минут они оба уже были в интеллекторной. Федер задал вопрос машине о своей пропаже. Интеллектор подумал и дал на экран изображение Веры. - Информация от обычных "стрекоз", - раздалось сообщение. Вера полулежала в кресле в углу знакомой комнаты, но Федер поначалу никак не мог узнать это помещение. Вера выглядела расстроенной, но была определенно жива. - Где это? - спросил Федер. - Дом Аугусто, - ответил интеллектор и повторил: - Информация от обычных "стрекоз". И тут тренькнул телефон. Федер автоматически ответил: - Да! - Вы, кажется, уже поняли, что Вера у меня? - вкрадчиво спросил Аугусто. - По-моему, нам есть о чем поговорить. Зайдите-ка! - Да-да, конечно, сейчас! - крикнул Федер, огляделся в панике, страдальчески взглянул на Антона, рванулся к выходу. - Подождите, Федер! - Ну что еще? - Ничего не изменится, если вы придете к нему на полчаса позже. Надо разобраться сначала. Хотя бы приблизительно. Да и успокоиться вам надо, а то такого натворите... - А пошел ты... - Нет, прежде давайте подумаем. Одной из привлекательных черт Федера было то, что он чрезвычайно быстро поддавался разумным доводам. Стоя у двери, он подумал немного, кивнул, прошел обратно в комнату и уселся на диван. - Ну? Что ты предлагаешь? - Сначала бы почистить местечко надо, - выразительно сказал Антон. - Чисть. Антон порылся в своих многочисленных ящиках и наконец извлек на свет темно-коричневую палочку с шаровым утолщением на одном из концов. Это была собранная им самолично так называемая "погудка". Использование погудки предусмотрено самой схемой "стрекоз", причем всех конструкций. Вещь это не то чтобы особенно секретная, но в настоящее время напрочь забытая. Это довольно простой прибор, экстренно отключающий всех "стрекоз", попавших в поле его действия. Погудки нигде не производятся. Но когда Федеру понадобилась защита от шпионажа, Антон с помощью своих интеллекторов раскопал архивные базы и там нашел профессиональную схему погудки со всеми необходимыми пояснениями. Собрать ее уже было парой пустяков. Это было очередной маленькой победой над Аугусто, не имевшим таких приборов. Антон включил погудку, шарик на ее торце слабо засветился, потом потух, и еле слышным, искаженным голосом произнес: - Четырнадцать. Мамуты-техники, припавшие к экранам в штабе Аугусто, зачертыхались. - Что это он за херовину такую включил? Ослепил их, что ли? - Ослепил не ослепил... Тебе-то какая разница? - озабоченно проворчал второй мамут. - Десятник все равно морды начистит нам, а не ему. А у меня сегодня свидание с одной амазоночкой, черт их всех дери... Между тем Антон, оказавшийся в роли человека, указывающего Федеру, пресек очередную попытку командира вскочить и бежать сломя голову к Аугусто и спросил: - Давайте не нервничать и подумаем вместе, зачем Аугусто это сделал? - Он сволочь, он гадина, он не человек, вот зачем он это сделал! В это время один из интеллекторов вызвал Антона на связь, и тот не прореагировал. - Он, дрянь такая последняя, чуть не в любви мне признавался... - продолжал причитать обезумевший от горя Федер. - Он ваш враг! - Господи, какой же я идиот, нужно было ее срочно отослать отсюда! Я его сейчас убью! - И всех наших погубите. - Все равно я его убью! Немедленно! Такого шока Федер не испытывал никогда, он даже и сам не понимал, что с ним происходит. - Все нутро трясет, Антон, все нутро! Я заболел, что ли?.. Отвлекшись на несколько секунд, Антон что-то забормотал интеллектору. - Послушайте, все очень просто, - сказал после этого матшеф, точно чему-то обрадовавшись. - Даже непонятно, как мы могли до этого не додуматься. Аугусто боится, что вы его опередите. Что вы что-то такое - он не знает что - сделаете и вдруг одолеете его. Он боится вас, Федер. Он страшно вас боится, и в этом тоже наш шанс. Он захватил Веру для торга. - Господи, но почему Веру?! Я о ней и вспоминал-то не очень. Нашел тоже рычаг, сволочь. - Вы ее просто любите, и Аугусто это знает. - Да. Наверное, - совсем опустил голову Федер. - Идите к нему. Торгуйтесь. Бушуйте. Возмущайтесь. Но только протяните время. Мы что-нибудь придумаем. - Кто это "мы"? Ты с ума сошел? Ты собираешься об этом раззвонить всем и каждому? - Мы - это я и мои интеллекторы. - Ох, сволочь, гадина паразитская! Я сейчас с этим подонком побеседую! Пьяно мотая головой, Федер встал с дивана и поплелся к выходу. В доме Аугусто его уже ждали. Два холодных, как космос, мамута торжественно провели его наверх. Федер поднимался, сжав зубы и еле сдерживая желание перескакивать через ступеньки. "Я хочу видеть, как они умирают!" - неожиданно для себя рявкнул он переполошенному Антону, выходя из интеллекторной. Антон что-то крикнул ему вслед в том смысле, что ничего еще не готово, что рано, что может не получиться, Федер не разобрал, да и не собирался вслушиваться. "Я хочу видеть, как они умирают!" Командир куаферов и сам прекрасно понимал, что это только взрыв эмоций. Но он, может быть, первый раз в жизни был настолько разъярен и хотел именно того, о чем говорил. "Я хочу видеть, как они умирают". Фактически он имел в виду одного Аугусто, ибо мамутов как одушевленных существ он не воспринимал. Но тех, кто исполнял приказы Благородного Аугусто, - тех он тоже хотел увидеть в предсмертных корчах. Дверь в кабинет бесшумно открылась. Аугусто сидел за мраморным рабочим столом, абсолютно пустым, сложив перед собой руки с нервно переплетенными пальцами, с напряженным выражением лица. - Здравствуйте, Федер! Сядьте, пожалуйста. - Вы что, с ума сошли? За каким чертом вы похитили Веру? Она-то здесь при чем? - Сядьте, пожалуйста. - Пожалуйста! Чего вы хотите? Неужели вы думаете, что... - В полной безопасности ваша Вера. Небольшой психологический шок, но это пройдет. - Вы отдаете себе... - Нам надо поговорить. Федер сел так резко, словно пытался проломить кресло, но только ушиб копчик, в ярости этого не заметив. - Ну? - Вера у меня, и сегодня это моя гарантия. - Не понимаю. Гарантия чего? - Гарантия того, что вы не начнете бунт куаферов против меня и моей армии. В противном случае ваша возлюбленная умрет очень мучительной смертью. - Но я не собираюсь подбивать своих куаферов на бунт против вас. Вы же сами понимаете, что это безумие. - Понимаю, но не знаю наверняка, что у вас на уме. Я буду с вами откровенен, дорогой Федер. Дело касается не чего-нибудь, а моей собственной жизни. Я не первый раз попадаю в опасную ситуацию, каждый раз выходил из опасных ситуаций живым, намерен выйти живым и на этот раз. - Господи, да при чем тут... - Я, видите ли, дорогой Федер, очень себя люблю. И очень дорожу своей жизнью. Могу вам совершенно искренне признаться, что другого выхода в данной ситуации, кроме вашего уничтожения вместе со всей вашей командой, я в настоящей ситуации просто не вижу. Постойте, помолчите! - Он предостерегающе поднял руку, белый рукав до локтя сполз. - Посмотрите мне в глаза, Федер. Помолчав, тот ответил: - Ладно, смотрю. - Мы так часто, так подолгу, так порой откровенно с вами беседовали, что вы уже достаточно узнали меня и поняли, что я плохой актер. Давайте будем абсолютно откровенными друг с другом и тогда мы сможем найти взаимоприемлемый выход. - Для этого сначала надо отпустить Веру. Никаких разговоров без этого условия просто и быть не может. Она не участвует. Вы понимаете? Она-не-участвует! Аугусто усмехнулся - слабо и как бы нехотя. - Вы прекрасно понимаете, что участвует, раз она может быть использована в качестве фактора давления. С этим ясно. Неясно с другим. Что вы собирались против меня предпринять? Мне это интересно. - Этот разговор мы уже вели. Сейчас разговор о Вере, - каменно сказал Федер, начиная наконец понимать резоны Аугусто. Аугусто снова слабо улыбнулся. - Этот разговор, дорогой Федер, мы вели в других обстоятельствах. Сейчас Вера у меня. - И поэтому вы думаете, что такой факт снимает барьеры, сдерживающие мою откровенность? - Ваша беда, дорогой Федер, - и это беда всех мне знакомых провинциалов, - состоит в том, что, когда вы хотите говорить умно, вы начинаете говорить сложно. А это не одно и то же. Федер нетерпеливо потряс головой: - К делу! Он не любил, когда его называли провинциалом. - Но я вас понял. - Аугусто несколько картинно вздохнул. - Ну что ж. Я, в общем, и не настаиваю. Не хотите - не говорите. Мне просто было интересно, что вы собирались против меня предпринять. Но на самом деле это не так уж важно. Главное, что вы теперь этого не предпримете. - Не вижу логики, - соврал Федер. Совершенно непонятно почему он начал успокаиваться. Шок проходил. - Помилуйте! Я ведь что думал. Я думал - нет, просто уверен был, и сейчас тоже уверен, - что у вас в загашнике какой-то козырь. Не уверен, что большой, потому что против такой армии, как у меня, может помочь только очень большой козырь. Найти такого козыря, какой вы могли бы использовать, я не смог. Умники мои штатные - да вы знаете, наверное, и такие есть у меня, с метровыми лысинами - тоже ничего путного не обнаружили. Но вы могли придумать что-нибудь простое и эффективное - например, убить меня. Хотя меня хорошо охраняют. И все же есть у вас что-то! - Аугусто сорвался на крик. - Есть! Мне поэтому страшно, Федер, я поэтому нервничаю, я не могу понять, что там такое вы замыслили со своими куаферами. Уж слишком спокойно ведут себя перед лицом смерти ваши люди. - Даже если мы что-то и замыслили, - осторожно сказал Федер, - мы не действуем такими отвратительными методами, как вы. Но, как говорили русские, - понять, но не простить. Аугусто скорчил гримасу, точно надкусил что-то кислое. - А не пошли бы вы, Федер, к черту с вашей нравственностью. У вас простая задача. Я требую откровенности в обмен на жизнь Веры. - Я все-таки попробую взять вас логикой, - спокойно возразил Федер и даже улыбнулся. - Есть два варианта: я что-то против вас замышляю и я ничего против вас замыслить не могу. Я хочу, чтобы вы поверили во второй, но вы упорно настаиваете на первом. Так вот, предположим, я что-то против вас замышляю, то это я и исполню, и тогда, каковы бы ни были мои к Вере чувства, я вынужден буду ею пожертвовать, ибо, сдавшись и не начав против вас того, что якобы против вас замышлено, я проигрываю и неизбежно погибаю. Вы можете многое, но вы не можете дать мне гарантий моей собственной безопасности и безопасности Веры, я уж не говорю о своей команде. Если же принять второй вариант, то есть тот, по которому я не имею против вас козырей, то в таком случае Вера из заложницы становится просто вашей гостьей, с которой ничего не может случиться. Ибо, случись с ней что-нибудь, я тут же выкину свой козырь. - Которого у вас якобы нет. - Которого у меня нет без всякого якобы, но вы-то в это не верите! Таким образом, я убежден, что Вера находится сейчас в полной безопасности, большей даже, чем если бы она сидела у себя дома, потому что вы о ней вынуждены изо всех сил заботиться. - Вы оптимист, - вежливо улыбнулся Аугусто. - Я реалист. Так что зря вы рассчитывали спровоцировать меня на что-либо необдуманное. Страх, конечно, хороший советчик, я понимаю... Аугусто улыбнулся так, что можно было поверить - зубов у него не тридцать два, а по меньшей мере штук восемьдесят. Все это было Федеру очень странно. Он, еще с минуту назад охваченный всеразрушающей яростью невиданной силы, вдруг ощутил совершенное успокоение. Он как бы сам поверил своим словам. Именно как бы. "Шок? - подумал он. - Да нет, не похоже. Уверенность в собственных силах? Не знаю". Еще ему было странно, что он так быстро добился того, что задумал в спешке, в состоянии растерянности, - вывести Аугусто из себя. Того буквально взорвало от последних слов Федера, словно все нервное напряжение, владевшее Федором, вдруг с последними словами перешло к нему. Лицо его посерело, губы, все еще разведенные в торжествующем оскале, сморщились, словно у старика, глаза сузились в щелочки, сквозь которые посверкивал лед, руки превратились в клешни. Федер просто не знал, хотя интуитивно мог понять без труда, что с самого детства Аугусто не переносил насмешек. В десять лет был толстым и вынужден был очень убедительно доказывать кулаками своим одноклассникам, что полнота - это признак силы. Без всякого страха перед вспышкой Аугусто - причем необычной вспышкой - Федер встал. - Вынужден откланяться. Дела с пробором. Много, знаете ли, недоделанных заключительных штрихов - очень необходимых. К приемке хотелось бы все по высшему разряду. Если Веру сейчас не отпустите, а я так понимаю... словом, передайте ей от меня привет. Скажите ей, что я ее люблю. Это ей будет приятным сюрпризом и поддержит... Аугусто улыбнулся еще шире и с такой силой грохнул кулаком по столу, что Федер испуганно отскочил. Еле контролируя дыхание, Аугусто вышел из-за стола, вплотную подошел к Федеру. - Обязательно передам. Но только мне бы... ммм... не хотелось... я еще не закончил нашу беседу, дорогой Федер. Мне еще кое-что надо вам сказать. Ваша приверженность к логике - она умиляет. И... сейчас, пожалуйста... и, вероятно, поэтому вы не учитываете вариантов, при которых... при которых хоть кто-нибудь из действующих лиц - например, я - может повести себя нелогично. - Это невозможно, - холодно бросил Федер, отворачиваясь к откуда ни возьмись возникшим мамутам-телохранителям. - Логика этого просто не допускает. - В качестве примера, - уже в спину Федеру прошипел Аугусто, - например, такое. Я, как заказчик, требую, чтобы приемка состоялась не... Через сколько там? Десять дней?.. Не через десять дней, а завтра. - В качестве заказчика, - не поворачиваясь, отчеканил Федер, - вы на это не имеете права. - Ага... да... это верно. Однако в качестве заказчика... вам следует изучить наш с вами контракт еще раз... в качестве заказчика я имею право на не помню сколько, но на несколько дополнительных экспертиз. Поэтому вместо приемки мы с вами завтра, дорогой Федер, устроим ревизию сделанного! Федер замер по пути к выходу. - Но сейчас нельзя! - возразил он как можно убедительнее. - От этих, как я выразился, штрихов зависит будущее вашей Ямайки. Или придется сильно увеличить время пробора. - Что ж, - согласился Аугусто. - Мы на это пойдем. Итак, завтра? - Вы заказчик, - пожал плечами Федер и вышел. 21 Войдя в интеллекторную, Федер немедленно отдал Антону приказ о включении второго специального дождя для активации опасных зародышей на подготовленных папоротниках. Так же он приказал рассчитать временную задержку для основного дождя этой программы и запрограммировать его автоматическое включение. Поскольку разговор мог все-таки прослушиваться, несмотря на все меры предосторожности, разговор командира и матшефа велся исключительно в малопонятных для непосвященного терминах. Антон не спросил командира о причине такой спешки. Причина, впрочем, была прозрачной. Он просто озабоченно покачал головой и передал приказы дежурному интеллектору. Тот только хмыкнул, однако промолчал - ему было стыдно, что он не просчитал вариант с Верой, и спеси у него несколько поубавилось. Тут же приоткрылись специальные пазы в крыше первого вивария и пустили в небо прозрачные струйки дыма. Дым потянулся по небу косыми полосами и растворился в облаках. Федер плюхнулся в контактное кресло и надолго затих. Выдержав паузу, Антон наконец спросил: - Все хорошо? - Все хорошо? Не знаю. Может, и хорошо. - А... Вера? Ее отпустят? - Нет, наверное. Но это не имеет значения. Завтра ночью мы ее сами освободим. - Завтра? Почему завтра? Ведь ничего еще не готово. - Потом поправим. Сейчас уже времени нет. Назавтра Аугусто хотел назначить приемку. Я пытался его отговорить, сказал, что рановато еще для приемки. Он тогда потребовал немедленной ревизии. Что в данном случае практически одно и то же. То есть завтра он собирается устроить нам небольшую экзекуцию. А мы ему - небольшой дождь. - Федер, хрустнув суставами, потянулся. - Боже, как я устал. Неужели завтра все кончится? - А Вера? - Что Вера? - сонно спросил Федер. - Она так и будет до самого конца там сидеть? Вы понимаете, чем она рискует? Федер открыл глаза, пристально посмотрел на Антона. - Риску на самом деле немного. Посоветуйся со своими игрушками. Они подтвердят. - Но он все-таки есть? - Есть, родимый. Куда от него денешься? Риск всегда найдется в нашем деле. Тем более в таком. Мы сейчас с тобой, Антон, в последний раз все проверим, хотя это и лишнее, а потом немножечко отоспимся. Я просто падаю от усталости. - То есть этот риск для Веры мы заранее закладываем в план? Федер не врал про усталость. Он ее просто немного преувеличивал. Он и сам до конца не понимал, почему делает это. Просто ему хотелось побыстрее закончить с Антоном все объяснения. - Ты можешь предложить что-нибудь другое? - Я не знаю, но что-то же нужно делать. Не оставлять же так. - А мы и не оставим. Ты включил дождь? - Включил. Сразу же. Но с дождем можно опоздать, он ведь не сразу срабатывает... Веру-то тем временем могут и уничтожить. - Не уничтожат. Побоится наш Благородный. Ему есть что терять. Мы его загнали в тупик. Он это понимает, но думает вырваться. Он не знает, что мы ему готовим. Это у него такой предупредительный выстрел - Вера. На самом-то деле он не знает, куда ее девать. Он, наверное, сейчас жалеет, что умыкнул у меня женщину. Антон задумался - подняв голову, прищурившись, чуть скривив губы. - Все-таки я не понимаю. С вами что-то случилось, командир. Я никак не пойму, что. Час назад вы были кандидатом на изоляцию для буйно помешанных. И все из-за Веры. Я боялся, что вы тут все вверх дном перевернете. А сейчас... - А сейчас не переверну. - Это, конечно, здорово. Но все-таки никак не пойму... Его перебил интеллектор. - Извините, тревожная информация из штаба Аугусто. Оба вскинулись. - Что там? - Насилие против Додекс. Показать? Федер сквозь зубы простонал. Справедливо приняв молчание за знак согласия, интеллектор передал на главный экран, где до того красовалась карта пробора, изображение Веры. И тут же пояснил: - Местонахождение комнаты, где все происходит, установить пока не удалось, поскольку сигнал не наш и датчики там только чужие. Предположительно первый или подвальный этаж дома Аугусто. Комната была та же, что и в первый раз. Вначале Федер увидел только шикарную мебель, которой была обставлена комната. "Стрекоза", передававшая изображение, медленно вращалась, создавая панораму. Потом в поле ее зрения попал огромный мамут, склонившийся над низкой кроватью. На кровати лежала Вера. Тихий голос Аугусто осведомился у кого-то: - Смотрит уже? Секунды на две или три наступила полная тишина. И за эти секунды Федер с Антоном успели как следует рассмотреть происходящее. Вера была без сознания. Кровоподтек на скуле ясно показывал причину этого. Одежда с нее была сорвана, лишь кое-какие обрывки Ткани прикрывали живот. Она была без сознания, и ее распинали прямо на кровати. - О господи! - выдохнул Федер. Антон в ужасе окаменел. - Итак, дорогой Федер, - раздался мягкий баритон Аугусто, - теперь вы можете убедиться в слабости вашей логики. Такого развития событий в ваших вариантах не учитывалось, ведь правда? Мамут - видны были только его мощная спина и татуированный затылок - закончил приковывать Верины руки специальными стенолазными хомутиками, и тогда Вера очнулась. Она дико повела глазами, забилась и пронзительно завизжала. Мамут довольно хихикнул и позвал напарника, до тех пор в кадр не попадавшего. Федер запомнил его лицо - худющий горбоносый уалец с вислыми ушами. - Определи их через свои списки, - хрипло бросил Федер, не отрываясь от экрана. Интеллектор немедленно отозвался: - Уже. Назвать сейчас? - Смотрите, дорогой Федер, смотрите! Это, конечно, пока не убийство, а так - увертюра к любовным играм. Лично я, должен признаться, подобного обращения с женщинами не одобряю, но поймите же и меня - я сражаюсь за свою жизнь, за свое дело, которое оказалось под угрозой, а в таких случаях применимы любые методы. Смотрите, они приковывают ей ноги. Эй, там! Раздвиньте ноги пошире. Чтоб впечатляло. Пусть расставят как можно шире, но не до боли. Боль мы ей сделаем по-другому. О-хо-хо! Вера пыталась вырвать ноги из цепких рук мамутов, выгибалась во все стороны, разметав с себя последние клочки одежды, но мамуты, радостно хохоча, без всякого труда растянули ей ноги почти в шпагат и припечатали их к постели. Дужки захватов с чмоканьем окончательно приковали Веру. Вера завыла почти басом. Уалец звучно хлопнул ее ладонью между ног - она вновь вскрикнула. Не отпуская руки, тот повернулся лицом к экрану. - Эй, Федер, она так любит? Второй мамут начал скидывать брюки. - Что мы сидим?! Что мы сидим?! - закричал Антон. - Мы будем на все это смотреть? - Ты что-то предлагаешь? - Федер не отрывался от экрана, но выглядел спокойным. Правда, спокойствие было больше похоже на отрешенность. - Да что тут можно еще предложить?! Поднять всех ребят, врезать им так, чтобы... так, чтобы... Федер ничего не ответил, просто перевел взгляд на Антона. - Ну да, я понимаю, они как раз этого и добиваются. Но ведь есть же шанс? Хоть какой-то? - в отчаянии спросил матшеф. - Ты не у меня спрашивай, ты у своего интеллектора спроси, он тебе в точности все рассчитает. Как вот это, например, рассчитал. - Он махнул рукой. Вмешался Аугусто. Казалось, хоть это и невозможно было, что он слушает их, присутствует при их разговоре и терпеливо ждет своей очереди вставить веское слово. - Вам, конечно, тяжело на все это смотреть, дорогой Федер, - соболезнующим тоном сказал он. - Я понимаю, вам хочется отвернуться. Но вы все-таки взгляните. Вера даже сможет менять позы во время коитусов, к сожалению, минимально менять, но все-таки. Чтобы хоть как-то уменьшить боль в бедрах, Вера умудрилась повернуться почти на бок. "Зад что надо!" - немедленно прокомментировал огромный мамут. От этого ее правая рука неестественно выгнулась за спину. Пытка, настоящая жестокая пытка. И это было только ее началом. Обе кисти женщины, крепко схваченные хомутами, побагровели. Федер не узнавал лица своей возлюбленной, искаженного от боли - так родственники в первый момент не узнают утопленника. Ее крики разрывали сердце. Господи, подумал Федер, да когда же она потеряет сознание? И тут же догадался, что не сейчас, что ее специально чем-то напоили, чтобы не теряла сознание от боли, - и это значило, что она скоро умрет. Только вот как скоро? Мамуты между тем принялись демонстрировать возможности изменения позы - Федер и Антон зарычали от злобы при виде этого зрелища. У этих хомутиков, еще именуемых склизерами, есть одна милая и очень полезная для лазания по вертикальной стене особенность - не теряя прочности контакта с любой поверхностью, даже такой, как постель, они могут немного вытягиваться. Мамуты крякнули и стали передвигать ножные склизеры так, чтобы колени у Веры согнулись, а расстояние между пятками осталось неизменным. Казалось, невозможно заорать истошнее и мучительнее, но Вере это удалось. - Ну все, точно, все кости ей переломали, ублюдки! - сказал Федер. А Антон, резко отвернувшись, спросил: - Так, значит, ты не идешь? - Я ничем не могу ей помочь. Это безнадежно. - Тогда пойду я. И выключи этот ужас, я уже смотреть не могу! Федер отключил только звук и нахмурился. Он явно не знал, как успокоить эту истерику своего матшефа, и не понимал, как он сам не впадает в истерику. - И как же ты собираешься ее освободить? Силой? Тут и вся наша команда ничего сделать не сможет. - Я давно хотел тебе сказать. О, черт! Я вообще ничего тебе говорить не собирался, но постоянно в мыслях с тобой об этом говорил... Время от времени они вскидывали взгляды на молчащий экран и в ужасе передергивались - Веру имели по полной программе сексуального садиста, только что на жизнь ее пока посягать не собирались. - Ну-ну, дальше! - Времени уже больше нет! - Время есть, хоть до самого утра. Уж не думаешь ли ты... - Да, я понимаю. Но смотреть на это... Послушай, Федер! Вся команда на выручку пойти, конечно, не может, даже интеллекторов спрашивать незачем... - Да уж, вероятность успеха в данной ситуации ноль, можно и не спрашивать, - встрял дежурный интеллектор. - Они там сейчас все настороже, вокруг дома Аугусто собрали лучшие силы. Они ждут как раз нападения. Могу дать полный... - Отстань и замолчи! Вся команда пойти не может, и ты тоже пойти не можешь, я же ведь понимаю! - Антон... - Дай сказать! Ни все вместе не могут пойти, ни ты, ни я, потому что это верная гибель. Единственное в чем есть смысл - если пойду я один. Что я сейчас и сделаю. Я давно уже такие вещи просчитал. - Не понимаю, - стараясь не глядеть на экран, сказал Федер. - Почему ты, почему именно ты, и с чего бы это тебе в голову пришла идея пострадать за общество? - Может, это и не самое главное, но так уж получилось, ты извини, я не хотел об этом вообще заикаться - Федер, прости, но... ну я не знаю, так уж получилось, но я твою Веру люблю. - Что? - Федер не поверил своим ушам. Для Федера это прозвучало так, как если бы во время землетрясения ему вдруг напомнили, что он забыл закрыть форточку в рушащемся доме. Огромный мамут беззвучно трахал разевающую рот женщину, с энтузиазмом вбивал ей между ног свою бетонную сваю. - Ну все, некогда, - вскричал, вскакивая, Антон, - мне пора. - Нет, подожди! Что ты хотел сказать и на что ты надеешься, милый?! - Федер явно стал нервничать. Так никогда и не поймет Федер, не примет того, что двигало его матшефом, его первым помощником. Даже в то, что Антон любил его Веру, до конца не поверит. И это недоумение не слишком будет мешать ему жить дальше. Так, одна из многих загадок мира, куда ты попал ненадолго и, по всей вероятности, по ошибке. Потому что Антон не стал вдаваться в подробности объяснения в своих чувствах и разъяснения своих поступков. Одно понял Федер из нескольких маловразумительных слов своего матшефа - Антон есть на данный момент единственный человек, который без ущерба для общего дела может попытаться спасти Веру. Потому что, даже если это ему и не удастся, люди Аугусто не смогут свалить вину на всех и потому всех покарать. Как ни странно, только Антон имел хоть очень маленькие, но все-таки реальные шансы попасть незамеченным в дом Аугусто и вытащить Веру оттуда. Тут надо понять Антона, понять так, как, может быть, не понимали его интеллекторы, обязанные понимать его лучше всех. Тут надо понять его преклонение перед Федером и скрытое под ним тайное сопротивление, его безусловное приятие всего, что говорит Федер, и безусловное желание возражать всему, что тот ему говорит. И, наконец, Антоном двигало чувство, что он непременно когда-нибудь совершит настоящий подвиг. И хваленые коррект-куаферы преклонятся перед мужеством обыкновенного математика. Именно поэтому в редкие минуты отдыха Антон насиловал интеллекторы, пытаясь понять, как можно проникнуть в дом Аугусто, пусть даже полностью мамутами заблокированный, с целью убить этого Аугусто. Он планировал этот шаг с той тщательностью, с какой взломщик планирует проникновение в охраняемый банк и, естественно, безопасный выход из него. Именно поэтому втайне от всех по расчетам и указаниям интеллектора Антон соорудил некое приспособление, которое назвал "иллюзиопроизводитель". Эта штука представляла собой весьма жесткую конструкцию, надеваемую прямо на голое тело и сковывающую движения лучше всякого медицинского корсажа. Действуя под постоянным контролем одного или нескольких интеллекторов, этот прибор так искажал и преломлял падающий на него свет, что создавал у наблюдателя иллюзию какого-то совсем другого объекта, сходного с одетым в него человеком только габаритами. Мог иллюзиопроизводитель создавать даже иллюзию полной прозрачности, только для этого требовалось много "стрекоз" и контролирующих интеллекторов. Почему подобные устройства, более грамотно и менее громоздко сделанные, не производились промышленным способом, почему даже куаферы, невидимость для которых чуть не повседневная необходимость, даже не подумали о чем-то более надежном, чем собственная психологическая невидимость, далеко не на всех животных действующая, - загадка и великая тайна. Неизвестно, кто изобрел иллюзиопроизводитель, в архивах сохранилось лишь самое общее изложение идеи. По всей видимости, это был побочный продукт какой-то совсем другой разработки, несомненно, куда более скучной - побочный и многие сотни лет никем не востребованный. Помимо этого технического устройства, сделанного чуть ли не из обыкновенного любопытства, у Антона имелся и тщательно разработанный план проникновения в дом Аугусто, для чего там в нужных местах постоянно дежурили именно для этого предназначенные "стрекозы". Антон, побывавший в куаферах лишь очень малое время и понявший, что куафером-исполнителем ему никогда не стать - реакция не та, интуиция и еще что-то, чего Антон определить то ли не мог, то ли не пытался, но без чего было просто бессмысленно выходить за пределы защищенной территории, - очень быстро после этого попавший в первый десяток матшефов экстра-класса, не переставал втайне мечтать о полевом куаферстве. Не имея возможности познать тайны куаферского искусства в реальности, он скоро привык познавать их хорошо знакомым способом - с помощью интеллекторов. В часы досуга он моделировал различные ситуации, искал различные способы их разрешения, иногда, к огромной своей радости, находил их. Способы порой были совершенно уникальными, порой даже невозможными, но срабатывающими как надо. Антон постоянно тренировал свои рефлексы, которыми природа его обделила. Он понимал, конечно, что никогда не выйдет с настоящим заданием из защищенной зоны, полностью экипированный, полностью готовый к любой неожиданности, никогда не выйдет ни на отлов, ни на прочистку, ни на взятие проб в агрессивных биосредах - никогда никому даже и в голову не придет взять его на такое, потому что матшеф - мозг пробора, неизмеримо ценнее, чем целая исполнительская группа. Для него, конечно, подобные занятия с интеллектором были игрой, но игрой из тех, к которым прикипаешь куда прочнее, чем к собственной профессиональной деятельности. - Ты с ума сошел! - сказал Федер, попытавшийся задержать Антона. - Ведь это мое личное горе, и мне бы надо идти, но я не могу вас всех подставить. Зачем, Антон?! У тебя нет ни единого шанса, ты погибнешь, причем напрасно. Это полный идиотизм, которого я от тебя не ожидал! - Я жить не смогу, если останусь здесь, когда там такое с ней делают... - При чем тут ты, я не понимаю? - Нечего понимать, я люблю твою возлюбленную! Очень крепко она меня зацепила. На-это-же-невозможно-смотреть! - Подожди! - резко сказал Федер. - У тебя что с ней было? - Ничего у меня с ней не было! Даже словом не обмолвились никогда. И он убежал. Федер понял, что ему уже никогда не остановить этого обезумевшего парня, любившего, оказывается, Веру сильнее, чем он. Федер был уверен, что Антон не вернется, и втайне даже желал этого. Он сидел перед экраном и тупо, бесчувственно смотрел, как к ней пристраивается второй уалец, а Вера уже не кричит. Она не теряла сознания, лежала, выпучив глаза, до крови закусив верхнюю губу, напрягая все мускулы. А тощая, бугристая задница уальца все ерзала меж ее широко расставленных ног. В Федере будто что-то заморозилось. Оставшись один, он еще некоторое время молча сидел и смотрел, как насилуют Веру. Одно и то же, в сущности, действие, устало думал он, одно и то же действие может быть и небесно прекрасным, и отвратительным до омерзения. И запредельная радость, и запредельная боль - странно. Наверное, этот тип сам никакого удовольствия не испытывает, разве можно от такого получать удовольствие? Он сидел и смотрел, как насилуют женщину, которую он живой наверняка уже не увидит, женщину, которая была его возлюбленной, но к которой он порой бывал холоден и безразличен. А она не изменяла ему, хотя рядом был тоже сильно и так безнадежно любивший ее Антон, который пошел на верную смерть ради нее. Не простившись с ним, своим командиром. И, похоже, не простив. Нет, это не ревность, сказал он себе. Это - простая человеческая трагедия. - Выключи! - сказал он интеллектору, не узнав собственного голоса. - Держи их на контроле, сообщай о ее состоянии, а мне покажи Антона. 22 План Антона заключался в сложном использовании иллюзий и "мертвых зон". Поскольку и Аугусто располагал "стрекозами", предполагалось, что он, как и куаферы, в первую очередь покроет ими всю защищенную территорию, чтобы следить за передвижениями куаферов и фиксировать их разговоры. Интеллекторы не знали, насколько плотна эта сеть, но по приказу Антона за последнюю неделю ухитрились установить множество мертвых зон, в которых микрошпионы Аугусто ничего не фиксировали. Мертвые зоны были небольшими, в десяток-два квадратных метров. Чаще всего эти зоны находились на границе участков наблюдения. Войдя в такую, человек на несколько мгновений пропадал из поля зрения одной "стрекозы" до того, пока не появлялся в поле зрения другой. Поскольку мощность интеллекторов Аугусто была не слишком велика, постоянное наблюдение за территорией с использованием всех "стрекоз" включалось техниками только в экстренных случаях, когда в отношениях мамутов и куаферов наступал очередной кризис. Судя по данным разведки, далеко не каждый куафер становился объектом непрерывной слежки мамутов. И, что удивительно, к таковым относился матшеф Антон, второй по значимости человек в куаферской команде, в стычках с мамутами, однако, личного участия не принимавший. Но сейчас и Антон, и Федер понимали, что с похищением Веры ситуация стала критической, поэтому операторы и интеллекторы Аугусто будут особенно внимательны и никого без наблюдения не оставят. План Антона состоял из трех позиций: выйти из гексхузе незамеченным, перебегая от одной мертвой зоны к другой и одновременно меняя обличья, добраться до дома Аугусто и проникнуть в дом. Каждая из этих задач была крайне сложна, но беда заключалась в другом - Антон не очень представлял себе, каким образом, попав в дом, он будет действовать дальше. Он очень надеялся на подсказку интеллектора и его "стрекоз", работающих в самом доме. Но больше оставалось надеяться на удачу. Проблема выхода из гексхузе была самой простой. Уже после того, как Аугусто потерял возможность наблюдать за тем, что происходит внутри гексхузе, куаферы, соблюдая величайшую осторожность, соорудили дополнительный черный ход, снаружи совершенно незаметный и расположенный в глухой стене, вдали от окон. Это было одно из мест, которые вражескими "стрекозами" не контролировались - интеллекторы Антона установили это с полной достоверностью. Использовать этот ход всем было строжайше запрещено; даже вести разговоры о нем было нельзя - по распоряжению Федера его держали на самый крайний случай. И вообще - далеко не все куаферы знали, где он точно находится и как открывается. Антон же, естественно, знал. - Ах чертенок! - сказал Федер, наблюдая за матшефом при помощи специально посланной "стрекозы". Антон даже перестраховался - и в такой экстремальной ситуации он хорошо помнил о том, что черный ход может пригодиться в дальнейшем. Просто что-то темное мелькнуло в глухой стене здания, а потом из пустоты возник человек. Сначала с очень неопределенными, смазанными чертами, фигурой и одеждой, а потом Антон превратился во вполне определенного человека, одного из аугустовских интеллекторных операторов, Гида Станцо, в этот момент проходившего неподалеку, мимо четвертой оранжереи метрах в сорока от гексхузе, и как раз остановившегося в мертвой зоне. Дальше Антон остановился на четыре секунды в своем обличье - ему необходимо было дождаться украденных им из федерового загашника специальных "стрекоз", которые должны были следовать за Антоном и обеспечивать его связь с интеллектором. Они темноватыми облачками вылетели из двух вентиляционных отверстий в стенах гексхузе и стремглав помчались к нему. Гид Станцо не должен был пересечься с Антоном. Он не знал о состоянии чрезвычайной готовности, объявленном Аугусто за четверть часа до похищения Веры, потому что как раз тогда отдыхал в своем личном тайном укрытии, опоенный музыкой нарко. Теперь, еле очухавшись, он плелся, воображая, что несется во весь опор, чтобы малость прийти в себя перед дежурством. Антон рассчитывал, что Станцо задержится в мертвой зоне, но тот покачнулся, изменил направление и неожиданно пошел прямо навстречу приближающемуся Антону. В результате Гид Станцо, сосредоточенный на попытках идти ровно и не шатаясь, увидел вдруг перед собой... самого себя. Оторопели оба, только Гид больше. Он сначала даже подумал, что встретил кого-то из своих, и начал решать, что бы такое сказать, дабы встреченный не заложил его начальству за такой нетрезвый вид. Но потом глаза его выпучились, губы растянулись в попытке связно произнести: "Эй, что это еще там за шутки такие?" И тут подрастерявшийся Антон узнал от интеллектора, что он опять в мертвой зоне и может поэтому делать с Гидом все что угодно, не боясь привлечь внимание "стрекоз" Аугусто. Антон издал специальный гипнотизирующий шип, который куаферы часто применяли при встречах с мелкими, но агрессивными представителями незнакомой фауны, процентах в семидесяти это срабатывало. Сработало и сейчас. Гид обмяк, завороженно глядя на своего двойника. - Умри! - тихо приказал Антон. И Гид вдруг действительно умер. Антон не ожидал, что так получится. Он даже не осознал, что впервые в жизни убил человека. Идя на свою верную гибель, превратиться в убийцу очень легко. Иллюзиопроизводитель еще несколько секунд держал Антона в облике Гида Станцо, но дальше нужно было придумать что-то новое, потому что Гид не имел права свободного входа в дом Аугусто. Управляющий интеллектор начал лихорадочно подыскивать другую иллюзию. Это удалось сделать быстро. Антон вышел из мертвой зоны и попал в поле зрения противника в виде двойника Галлагеда Дебрикса, мамута, находившегося в ста метрах отсюда. Галлагед, грузный и коротенький амброзиец с необыкновенно большими глазами и востреньким носиком, был в это время занят оправлением большой нужды в укромном местечке, которое, как он прекрасно знал, "стрекозами" не просматривалось - он был очень чувствителен к подколкам приятелей из своей службы наблюдения. Этот мамут имел свободный проход в дом Аугусто. Но было неизвестно, сколько он просидит в туалете. Поэтому управляющий интеллектор был наготове, чтобы подать команду сменить облик в любую секунду. Федер внимательно следил за Антоном, забыв на время о Вере. Он послал в поддержку Антону еще несколько сотен "стрекоз", задействовал все, в том числе и неизвестные матшефу точки контроля за территорией. - Уалец в оргазме, - внезапно сообщил интеллектор. - Додекс вскрикнула. По ее тону с вероятностью семьдесят шесть процентов можно заключить, что у нее вывих бедренного сустава. Похоже, есть повреждения в вагине, не очень значительные, но болезненные, - помолчав, он добавил: - В комнату вошли еще четыре идентифицированных мамута. Один из них - Сандро дю Пье - начал снимать брюки. У каждого интеллектора свой голос. У этого был глубокий артистический баритон. Федер возненавидел этот голос до конца жизни. Он сидел, крепко сжимая виски, полный отвращения и ужаса к самому себе; он молился Богу, в которого, в отличие от многих куаферов, не верил. Он хотел было начать подсказывать Антону, как действовать. Но это ничего не меняло. Что бы Антон ни делал, и матшеф, и Вера, считал Федер, были стопроцентно обречены. Между тем Антон, меняя обличья, перебегая от одной мертвой зоны к другой, иногда пережидая в них, все ближе и ближе подходил к дому Аугусто. Вот он оказался в последней мертвой зоне, в двадцати семи метрах от ограды дома. Дальше каждый квадратный миллиметр контролировался и мамутами, и "стрекозами" Аугусто. Антон невольно замедлил шаг. - Вперед! - подсказал интеллектор. - Только неторопливо и сонно. Ты в облике проверяющего, которого только что разбудили. Тебя зовут Борнео Гуадиласкит-Шимачи, или просто Борнео. Антон неторопливо продефилировал вдоль ограды, внимательно разглядывая часовых мамутов. Настоящий проверяющий в это время шел к дальним постам по самой длинной из мертвых зон. В поле зрения очередной "стрекозы" он должен был появиться через одиннадцать секунд. Ровно столько времени было у Антона, чтобы приблизиться к лазейке. Лазейка находилась в торцевой стене дома и мамутам была неизвестна в этом качестве. Для всех, кроме командира пробора и его матшефа, это было технологическое отверстие, необходимое для выращивания дома, заткнутое специальной пробкой. В качестве способа проникнуть в дом его мог использовать разве что трехлетний ребенок. Антон и Федер секрет этой лазейки открыли давно. Дело в том, что ткань В-5, из которой был выращен дом Аугусто, - живая, как ей и положено. Она способна сама заращивать разрушения, если не поступит специальной запрещающей команды. В обычном состоянии она по твердости не уступает самым крепким минералам. Однако вещество пробки - В-11 - по структуре несколько отличается от вещества ткани В-5. Лет через пятнадцать после того, как выращивание домов из ткани В-5 превратилось в стандартную практику, исследования показали, что контакт веществ В-5 и В-11 приводит к нарушению молекулярных связей в обоих и размягчает их. По идее материал пробки следовало повсеместно заменить, но этого не произошло - по той простой причине, по которой очень многое в этом мире делается не так. Таким образом, дома из В-5 продолжали выращивать с технологической пробкой из В-11. Но только не на проборах. Здесь обязательны многократные проверки каждой мелочи для уменьшения риска человеческой жизни. Поэтому выращивание таких домов было на проборах запрещено. Только Аугусто и его люди не знали об этом. Хотя и приняли меры безопасности против проникновения внутрь через это уязвимое место, скажем, вредного для здоровья газа. Служба охраны ограничилась тем, что посадила внутри дома Аугусто дополнительную "стрекозу" возле пробки и заготовила рядом материал для мгновенной установки заплаты. Антон знал об этой "стрекозе" и немедленно нейтрализовал ее с помощью специальной погудки. Но вот проникнуть внутрь ему можно было только одним способом - лишившись защиты иллюзиопроизводителя. Антон ничего другого вместе со своими интеллекторами придумать не смог. Специальным приспособлением, закрепленным на раме иллюзиопроизводителя, математик моментально выдернул пробку. "Стрекоза", наблюдающая за пробкой изнутри, естественно, не прореагировала. Но это не могло продолжаться долго, так как энергии нейтрализующей погудки могло не хватить. Необходимо было действовать быстро. И проникновение Антона внутрь заняло всего четыре секунды. И уже в собственном облике. Конструкция иллюзиопроизводителя автоматически соскочила с него и кинулась в отверстие. Попав туда, рама ощетинилась четырьмя сотнями сверхпрочных игл, вонзившихся в размягченную ткань В-5. Ткань, пораженная самым для нее болезненным ядом, мгновенно отреагировала и инстинктивно сжалась. Отверстие ненадолго расширилось. Иллюзиопроизводитель, действуя теперь уже как робот, выдернулся из отверстия и освободил его для Антона. Он прыгнул внутрь. Вслед за ним в дом проскользнуло примерно двадцать процентов из всего сонма "стрекоз", сопровождавших его в пути от гексхузе, - остальные остались с иллюзиопроизводителем. Тот сымитировал одного из мамутов, охраняющего в этот момент ограду, и стремглав кинулся прочь. Когда интеллекторы Аугусто смогли прийти к выводу, что герметичность здания нарушена и подали команду заделать отверстие, Антон уже находился внутри. Началась самая опасная стадия его последнего приключения. Здесь он уже не скрывал своего присутствия, поскольку все равно был бы быстро обнаружен, но даже его подчеркивал. Как только Антон встал на ноги после падения с полутораметровой высоты, он включил свою последнюю погудку и отправился вперед. Федер был уверен, что Антон в этой операции непременно погибнет. Антон полагал так же. Он не то чтобы не боялся смерти и не то чтобы не думал о ней совсем - он с ней примирился. Безглазая бежала с ним рядом, он был готов отдаться ей после того, как сделает все, чтобы спасти Веру. Правда, он совсем не знал, как ее хотя бы найти. Он рассчитывал на своих "стрекоз", но они пока передавали на его ручной интеллектор, что поиски безрезультатны. Сначала он побежал на второй этаж, но на лестнице интеллектор его остановил, получив сообщение, что Вера находится где-то внизу. Тогда он бросился вниз. Антон уже слышал громкое топанье мамутов в соседних коридорах, на него уже начиналась охота, но пока его никто не заметил. Антон даже не подозревал, что выращенные дома могут иметь настолько сложную систему ходов. Это был просто какой-то лабиринт. Уже совсем заблудившись, Антон в панике метался по подвальным переходам, шепча, точно заклинание, имя Веры, которую должен, просто обязан спасти. Федер, не замечая собственных слез, молча за ним следил. На него уже не действовали убийственные сообщения интеллектора о том, что происходит с Верой. Федер впал в какой-то ступор. Любовь - странное явление. Наука за тысячи лет не смогла его понять. Это не чувство, это не болезнь, это спектр чувств, спектр болезней, порой совсем не связанных между собой. Федер в его состоянии тоже ничего понимать не собирался. Он поймал себя на одной только мысли: "Я не люблю Веру, люблю Антона - и Бог с ней, с Верой, пусть ее мучают, но Антон пусть останется. Я хочу, чтобы он выжил". Веру с вывихнутыми бедрами, измученную, но все еще сознания не потерявшую, насиловал одиннадцатый мамут, серенький такой, вовсе не гнусный парень, которому очень хотелось женщину, но не хотелось вот так. Его заставили в этом участвовать под страхом смерти. Молоденький такой, нецелованный парнишка неумело входил в Веру. Именно в этот момент в эту комнату, превращенную в пыточную, ворвался Антон и тут же начал стрелять из скваркохиггса. Он успел застрелить парнишку, взобравшегося на Веру, уальца, хлопавшего в ладоши от радости, и еще одного, ждущего своей очереди, когда вдруг услышал: - Тебя-то я и ждал, милый Федер... простите, милый Антон. Это было сказано очень громко, звук шел изо всех углов комнаты. Антон затравленно огляделся в поисках Аугусто и не увидел его. - Прощай, Антон, - грустно сказал Федер. - Прощай, Антон. Я ждал не тебя и я тебе не сделаю больно, - послышался голос Аугусто, и тут же множество испепеляющих лучей ударило по Антону. Он вспыхнул и исчез, оставив после себя лишь небольшие кусочки обугленной плоти. Ему действительно не сделали больно. Вот здесь Федер не выдержал. Вот здесь он сорвался. Здесь он оставил в стороне все свои рациональные планы, встал с кресла и вышел из интеллекторной. Он очень хорошо понимал, что идет в ловушку, но ему сейчас на все ловушки было наплевать. Он шел мстить за Антона и освобождать Веру. Он шел решительным шагом, не разбирая дороги. Он совершенно не представлял, как собирается мстить и освобождать. Он даже не помнил, есть ли у него с собой оружие. Можно даже сказать, что в этот момент Федер сошел с ума. Он ничего не знал, ничего не думал, он очень плохо понимал, что происходит с ним и вокруг него. Он просто шел туда, где была Вера. Которую неудачно попытался спасти его матшеф. Естественно, его сразу засекли и, естественно, передали информацию Аугусто. Тот поначалу несколько удивился, потом понимающе кивнул головой и собрался было отдать приказ об уничтожении командира куаферов, но задумался, прикусив губу. - Что-то я немножечко чересчур, - сказал сам себе Аугусто. - Смерть Федера мне сегодня невыгодна. Она мне выгодна завтра. Он даже боялся сейчас убивать Федера. Он совсем не на то рассчитывал, когда похищал Веру Додекс и когда учинил над нею насилие. А Федер шел. Вопреки всякой, даже им самим прокламируемой логике. И когда он подошел к ограде дома Аугусто, когда он приготовился умирать - потому что именно за этим шел, - вдруг оказалось, что никто его не задерживает. И этому тоже Федер не слишком удивился - он вообще ничему в тот момент не мог удивляться. Только где-то в подсознании отметил это странное обстоятельство. И пошел дальше. Он быстро добрался до дома Аугусто, перепрыгнул ограду, ловя на себе хищные взгляды мамутов, и у входа увидел Веру. Сначала Федер подумал - она мертва. Он остановился метрах в четырех перед ней, тупо разглядывая свою возлюбленную и не узнавая. Вера, одетая в чужую рабочую, большую куртку, полностью распахнутую, сидела у двери, широко расставив ноги. Один глаз у нее заплыл, другой был дико вытаращен, рот разорван. Она судорожно вздохнула, искривив от боли лицо. Жива. Никакого облегчения по этому поводу не испытав, Федер медленно приблизился к ней и осторожно поднял на руки - Вера вскрикнула и обмякла. Мамуты не понимали своего шефа. Они часто его не понимали, но за это еще больше уважали, потому что каждый раз, когда Аугусто делал что-то не совсем ясное и даже совсем не то, чего требовала ситуация, и когда каждый прочил ему провал, а он все равно выигрывал - причем выигрывал куда больше, чем можно было ожидать. Но теперь они не понимали его совсем. Устроить ловушку главному врагу, поймать и вот так, за здорово живешь отпустить... Они глядели, как легко, без напряжения и спешки уносит Федер свою возлюбленную, и злились. Теперь у Федера было куда больше причин ненавидеть Аугусто и всех его людей. Теперь он становился вдвое, втрое опаснее. Его следовало убрать сейчас, но Аугусто его отпустил и даже Веру отдал, что уже совсем нелепо. На самом деле до конца не понимал себя и сам Аугусто. То есть логическое-то объяснение у него было, его недавно пытался подсказать сам Федер, как будто у Аугусто мозгов нет, - нельзя было начинать ликвидацию куаферов до приемки пробора. Нет, Федер ничего в жизни не понимал, если так надеялся на свою логику. Нет, говорил себе Аугусто, глядя в окно на фигуру куаферского командира - высокого, излучающего силу. Просто образец героя из массовых стекол - несущий на руках свою изувеченную подругу. Нет, дорогой Федер, пошел бы ты куда-нибудь подальше со своей логикой, не логика заставила меня отпустить тебя вместе с твоей девкой. Не логика, а то, чем я отличаюсь от других, - интуиция. Так часто бывало с ним. Принимал в последний момент невозможное, а главное, необдуманное решение, и оно оказывалось самым верным. Аугусто гордился своей интуицией. Правда, та же самая интуиция подсказывала ему, что лучше бы ее не слушаться, что лучше бы довести дело до конца прямо сейчас. Где-то, совсем уже в глубине души, Аугусто пытался оттянуть тот момент, когда он ликвидирует Федера. Потому что, ликвидировав Федера, он потеряет последнего человека, с которым ему хочется разговаривать. 23 Федер пришел в себя быстро. Войдя в гексхузе и все еще держа Веру на руках, он сообщил сбежавшимся куаферам о смерти Антона. Быстро окружившая его толпа еще не вполне проснувшихся мужчин ждала объяснений. - Это провокация, - тихо сказал Федер. - Это попытка вызвать нас на ответные действия, чтобы расправиться с вами. Наше спасение сейчас - в спокойствии. Спокойствие пугает его. Он понимает, что за этим кроется какой-то наш план, но плана не понимает. И бесится. За Антона и за то, что они сделали с Верой, мы отомстим. Но только ради Бога, не сию секунду. Завтра назначена ревизия заказчика, равнозначная приемке, завтра они что-то замышляют, мы должны их опередить. Подготовьте "второго врача". Сегодня для Веры, а вот завтра - кто знает. Кто-то взял у него уснувшую женщину и унес в медицинскую комнату. Его засыпали вопросами об Антоне. - Потом, потом, не сейчас. Завтра будьте наготове, как договаривались. - Тело надо будет потребовать. - Потребуем. Сейчас спать. Эх, матшефа нет! Сейчас самая для него запарка была бы. Завтра, как по заказу, встретило их плотной облачностью и моросящим дождем. Было немного холодно, но никто даже и не подумал надеть плащи. Дождь был их союзником. Не все куаферы знали, что именно несет этот дождь, но догадывались и на небо поглядывали с надеждой. На рассвете Федер связался с домом Аугусто. Ему сказали, что Аугусто спит, но просил передать, что сожалеет о случившемся и признает свою вину. Позже он лично принесет официальные извинения, пока же просит считать случившееся ужасным недоразумением. Работа ревизионной комиссии началась через два часа. Аугусто встретил Федера в меру скорбным выражением лица, начал какие-то соболезнования по поводу Веры и Антона со своим непременным "дорогой Федер", но Федер холодно прервал его: - К делу! Вопреки подписанным контрактам им удалось быстро договориться считать эту ревизию полноценной приемной и, в случае ее положительного исхода, совершить финансовый расчет в тот же день. На нескольких бесколесках члены комиссии, у каждого из которых, в соответствии со стандартными правилами приемки, была электронная карта района с увеличением вплоть до квадратного микрона, отправились в путь. Каждый также располагал к тому времени отчетом о проборе в пятьсот сорок восемь гигабайт - отчетом, подвергнутым тщательному интеллекторному контролю. Предстояло им от восьми до шестидесяти восьми выборочных посадок со взятием и анализом определяемых заказчиком проб. Куаферов ко времени окончания приемки по правилам должен был ждать полностью подготовленный к переходу вегикл, деньги и банкет. Аугусто еще с самого начала оговорил, что ко всему прочему он проведет с Федором переговоры о дальнейшем сотрудничестве. По протоколу эта встреча должна была состояться в доме Аугусто. Но все это предполагалось лишь на словах. После всего, что случилось, и куаферы, и мамуты ждали от этого дня одного - развязки. Дождь, ливший с утра, был сверх всякой меры начинен умиротвориксом - причем особым, действующим на всех, кроме команды Федера. Специальные реагенты, поднятые по приказу командира Антоном еще с вечера, благополучно опустились на подготовленные папоротники, вызвали необходимые испарения, те, в свою очередь, напитали собой облака. Одновременно служба ветров сработала таким образом, чтобы дождь над защищенной и обработанной территориями пролился, а точнее - проморосил в точно заданное время. Незаметная, страшная месть началась. - Эй, что-здесь?! - вскричал вдруг Аугусто крайне встревоженным тоном, указав пальцем на какую-то точку "затравочной" зоны. Его интеллектор заподозрил что-то нехорошее. - Где? - безмятежно спросил Федер. - Да вон там, вон там! Мы так не договаривались, дорогой Федер! Я думал... Ну-ка, давай мы сделаем посадку! По информации от дежурного интеллектора куаферов Федер знал, что в той точке ничего такого криминального нет. Поэтому удивление его оказалось совершенно естественным. Но это, он знал по опыту, часто встречается у приемщиков - когда слишком велика ответственность, чудится черт-те что. - Что ж, сядем. - Нет, нет, нет! - в голосе Аугусто слышались несвойственные ему нотки то ли истерики, то ли паники. - Так не пойдет. Сначала я вызову туда подкрепление. Вы, дорогой Федер, извините, но мало ли что. Сами понимаете... И стал вызывать подкрепление испуганным, совсем незнакомым Федеру тоном. Федер про себя усмехнулся. Подкрепление - сто пятьдесят бойцов на субкосмической технике, в спецкостюмах, со спецоружием - прибыло в точку посадки через пятнадцать минут. Все это время бесколески на безопасной высоте кружили над местом посадки в полном молчании. Как ни странно, Аугусто был прав. То ли по недосмотру, то ли просто по невозможности совсем незаметно совместить двойной пробор с обычным, именно там, куда указал палец Аугусто, флора чуть-чуть отличалась от представленной в акте сдачи. Именно это "чуть-чуть" дало Федеру понять, что здесь сработал не столько интеллектор мамутов, сколько потрясающая по тонкости интуиция Аугусто. По счастью, интуиция не обладает точным зрением. Приемщики приземлились не совсем там, где был замечен подвох. Да и в чем подвох состоит, они так и не поняли. А сверху на них все моросил отравленный дождь. По прибытии подкрепления Аугусто со своими помощниками, как ищейка, ринулся искать криминал. Смешно было смотреть, как они, лихорадочно раздвигая мокрые плети кустов, вынюхивают невесть что. Одного в спецкомбинезоне хлестнул хвостом клегоудав, безобидный только в период любовной тяги, но все окончилось благополучно, лишь переломом ноги. И спустя полчаса Аугусто начал успокаиваться... и успокоился даже сверх меры. Вместе со всеми, кто его сопровождал. Умиротворикс начал действовать несколько преждевременно, что вовсе Федера не смутило. Когда умиротворикс начинает на вас действовать, первые десять - пятнадцать минут вы не чувствуете его. Наоборот, вы ощущаете подъем, бодрость духа, вы предельно собранны, ваши движения кажутся вам быстрыми и точными. Однако все это вам только мерещится: движения на самом деле постепенно замедляются. И Федер, заметив первые признаки умиротворения, не смог скрыть от Аугусто мимолетной победной усмешки. И это чуть не стоило жизни ему и многим его куаферам. Аугусто, все время бывший настороже, предполагал начать резню раньше, чем мог рассчитывать противник, - не после того, как его люди и интеллекторы убедятся, что пробор в порядке, а до того, сразу же после первой, в крайнем случае второй посадки. Федер вместе со своим матшефом и его многомудрыми интеллекторами слишком были уверены, что Аугусто, человек по натуре крайне осторожный, недоверчивый и обстоятельный, вряд ли положится на свою интуицию и еще до полной приемки заключит, что с пробором все хорошо, а потому можно развязать себе руки. Они не учли этого странного козыря в руках Аугусто - его непредсказуемости. Аугусто, человек умный, хорошо знал, что ни один пробор не обходится без недочетов, главное, чтобы они не могли принести серьезных неприятностей. Он был убежден, что с удалением недочетов, если такие обнаружатся, он прекрасно справится сам - и был, в сущности, прав, но для режима обычного, а не двойного пробора. А еще он запланировал проверить по реакции Федера на приемку, не приготовил ли тот каких-нибудь серьезных ловушек на Ямайке, которые могут сработать много времени спустя. Реакция Федера оказалась странной. С одной стороны, легкое недоумение. Это значило, что ловушки нет и Федер не понимает, что такого странного Аугусто нашел. Но промелькнуло во взгляде Федера и тщательно скрываемое замешательство. Будь Аугусто хоть чуть менее внимателен, он бы его не заметил. А замешательство, тревога могли значить только одно - куафер что-то замышляет. И надо было понять, насколько это серьезно. А затем Федер позволил себе легкую победную усмешку. Аугусто запаниковал, решил, что ловушка вот-вот сработает, и дал сигнал к нападению. На том приемка и закончилась. Мамуты принялись вынимать оружие, но делали это как-то очень задумчиво. Один, сунув руку за пазуху, вдруг сел на землю и принялся стаскивать ботинки. Другой начал напевать. Третий, бессмысленно улыбаясь, стал приговаривать: "А вот кого я сейчас испепелю?! А вот кому я сейчас бо-бо сделаю?! А, ребятки?" Сам Аугусто быстро перестал соображать, что происходит. Он с сожалением сказал: - Все-таки не надо вас убивать. Потому что, - тут он безуспешно попытался поднять вверх указательный палец, - это нехорошо! А мне так нравится Федер, я так хорошо с ним разговаривал. Федер, ты где? Федер ни разу не видел, как умиротворикс реагирует на человека в агрессивном состоянии, и поначалу даже оторопел. Мамуты двигались медленно, с большой грацией. Можно было подумать, что они танцуют. Присюсюкивая, напевая, умильно улыбаясь, все больше и больше замедляя движения, все сильней склоняясь к земле, с необыкновенной нежностью в конце концов к ней приникая. Он ухмыльнулся, еще не осознав, что находился в секунде от смерти. - Надо же. Как бы не простудились парнишки. Дождь все-таки. А им спать на мокром часов двадцать. Если не больше. Та же картина наблюдалась и в защищенной зоне. Продуманная, тщательно подготовленная резня так и не началась. То ли в дожде над поселком концентрация умиротворикса была выше, то ли никто из мамутов сигнала к атаке не услышал. Вскоре все они мирно спали, полностью готовые к бою. Куаферы, к умиротвориксу нечувствительные, быстро начали эвакуироваться. Продукты, оружие, одежда, личные вещи - все это было уже по большей части упаковано. Оставалось все, включая ценное оборудование, погрузить, законсервировать содержимое вивариев. Над уснувшим поселком забегали бесколески. Скоро вернулся Федер с сопровождавшими его куаферами. Победного вида у командира не было и в помине, он был деловит, собран, в нем, как и во всех куаферах, сейчас только тихо напевало облегчение: "Удалось!" Отдав необходимые приказы, напомнив об Антоне и Вере, он бросился к интеллекторам. Но те уже и сами знали, что им делать - ведь весь план ими и разрабатывался. Все эвакуационные процедуры они знали досконально. - Извини, Федер, - сказал дежурный интеллектор. - Чуть не сорвалось. - Да, - буркнул он. - Что со "стрекозами"? Он еще возился в интеллекторной, когда ему сообщили: - Антона привезли. Выйдешь? Федер кивнул и вышел. Перед гексхузе в молчании толпились куаферы. На импровизированных носилках лежало то немногое, что осталось от их матшефа. Куаферы, к проявлению чувств не склонные, сейчас явно ждали от Федера каких-то слов. Федер почувствовал их настроение и хотя за секунду до того никаких слов произносить не собирался, все же сказал: - Прощай, Антон. Прощай, милый. Глупо как-то получилось, честное слово. Но, может быть, ты всех нас спас своей смертью, - помолчав, он вдруг хмыкнул и добавил понятное ему одному: - Любил ее... Надо же! Останки запаять в гроб. Когда вернемся, здесь похороним со всеми почестями. В конце концов, он на Ямайке и за Ямайку умер. Куаферы ждали еще чего-то, но Федер громко хлопнул в ладоши: - Время! Время! Вся эвакуация под бдительным контролем дежурного робота-интеллектора, поставленного на специальную бесколеску, заняла не больше полутора часов. Как и обещал Аугусто, вегикл, отведенный для них, был полностью подготовлен к старту. Он стоял, растопырив крылья, среди вольготно разлегшихся мамутов. - Его не берем! - так Федер решил еще загодя. - Берем командирский. Он самый быстрый, самый вместительный и лучше всех вооружен. Подлетев к командирскому, дежурный робот подключился к какому-то разъему на днище. Минуты через две сообщил - все нормально, можно начать погрузку. На самом деле было еще не все нормально, и Федер об этом знал. Как и все прочие вегиклы мамутов, этот был начинен хорошо запрятанной взрывчаткой. Интеллекторная разведка, проведенная Антоном, давно доложила об этом сюрпризе, приготовленном Аугусто на случай своего поражения. Взрывчатку следовало найти, но розыски надо было вести так, чтобы зря не волновать команду. Кому охота после всего лететь на бомбе, готовой взорваться в любую секунду. Робот хорошо знал этот тип вегикла, хорошо понимал логику минеров, давно просчитал наиболее вероятные варианты, поэтому многопалубность, лабиринты коридоров его не смущали. Он юркнул в распахнутый люк и деловито помчался по давно намеченному маршруту, минуя одни двери, заглядывая в другие. Куаферы еще и погрузку не закончили, как он уже сообщил Федеру откуда-то из отсеков пилотажа: - Есть! Вариант "утепленная стена". Приступаю к отключению. По правилам следовало бы погрузку остановить, но Федер не хотел терять времени, да и верил он роботу - интеллектору. - Приступай! Всем куаферам занять места в командирском! Через пятнадцать минут, давя спящих мамутов, вегикл пробежался по ровному, как скварковый срез, полю и с торжествующим визгом взмыл в обложенное темными тучами небо. Через два с половиной часа они уже подходили к точке встречи с Соленым Уго. Точка эта находилась на расстоянии двух коротеньких переходов - "дрожаний", как называли их в дальнем космофлоте, - которые, однако, забросили их в глушь, ни с каких сторон не просматриваемую. Уго, в юности несколько лет якшавшийся с контрабандистами, знал массу таких местечек, знал, как находить новые, и хвастался, что ни один космополовец никогда его не найдет, пусть даже рядом скользнет, боком чиркнет. Над ним посмеивались, но в общем верили - и сейчас он свои заявления прекраснейшим образом оправдал. - Ох, парни, как же я соскучился по нормальной человеческой речи! Федер, хорошо кончилось? - послышался в динамиках его голос, искаженный помехами. - Хорошо. Ты где? Не вижу тебя. - Да вот он я. Вращаюсь вокруг осколочка, треугольного! Вегиклы состыковались, вновь забегали грузовые тележки. - Быстрей, быстрей, парни, времени совсем в обрез, - отчего-то заторопил всех Федер. - Уго, кончай трепаться, где урожай? Соленый Уго, окруженный приятелями, что-то рассказывал, размахивая руками, кивал головой, сиял блаженной улыбкой - даже тогда, когда ему поведали в двух словах о Вере и Антоне. Но, услышав про урожай, деловито сморщил брови. - Ну да, конечно. Парни, вас ждет приятная встреча! Все в порядке с урожаем, командир. Ждет, собран, упакован и бантиком перевязан. Он привел командира и десятерых куаферов в физкультурный зал. - Б-р-рр! Ну и холодище у тебя зд... Куаферы от неожиданности замерли, полезли за оружием. Они увидели, что зал переполнен людьми. Одни расслабленно сидели вдоль стен, другие лежали ровными рядами. - О Боже, что это? - Знакомьтесь, парни! Это вторая смена! - радостно гаркнул Уго. - Кто они? Что с ними? Почему лежат... - Да вы вглядитесь, олухи! Вы глазки-то разуйте и посмотрите. Может, кого знакомого встретите? - О Господи! Ни хрена себе шуточки! У тебя с головкой-то все в порядке? Да за такие вещи... Ибо это были сами они - вся куаферская команда в полном составе. Федер с Антоном сидели отдельно, прислонясь к какому-то тренажеру: Федер хмурился и смотрел злобно, а матшеф скалился в зловещей ухмылке и почему-то держал в руках примитивную гитару, на которой, при полном отсутствии музыкального слуха, играть никогда не умел. Сам же Соленый Уго возвышался над всем собранием, распятый на шведской стенке. Он, как и Антон, скалился и совсем не напоминал Христа. - Что за шутки, Уго? Это на тебя одиночество так действует? - Нет, - весело отвечал Уго. - Это у меня такой приказ от Федера был. Я вас целый месяц выращивал, водичками разными поливал. Бо-бо, самый тихий, самый сильный и самый тупой из куаферов, подал голос: - А они что, живые у тебя? Кто ж тогда я? Я или вон тот? - Бо-бо, ну ты что, в самом деле? Какие они живые? Как бы я смог их сделать живыми, да и