одион глухо зашумел, как немыслимых размеров раковина, приложенная к уху великана. - К чему это! - недовольно сказал Игин. - Все верно, - произнес Ктор. - В последнее время наметилась неблагоприятная тенденция. Люди начали проявлять к роботам недоброжелательность, даже враждебность. Как будто роботы виноваты в том, что с нами произошло. Эту тенденцию нужно преодолеть. По-видимому, Гюнт пытается переломить се своими средствами. - А не получится ли наоборот? - Посмотрим... После некоторой заминки комментатор разъяснил: - Роботу отводится роль лидера в космическом слаломе. Итак, гонка за лидером! Полиэкраны, словно колоссально увеличенные живые клетки, начали делиться, образуя калейдоскоп изображений. Одни давали в разных ракурсах объемную картину подземного комплекса, другие - укрупненные фрагменты. Действие усиливалось благодаря эффекту Борга: сосредоточив взгляд на том или ином элементе ближайшего полиэкрана, болельщик зрительно переносился внутрь, попадал в окружение изображенных на нем предметов. Осмыслив увиденное, он закрывал глаза, расслаблялся, а затем выбирал новый фрагмент, новый ракурс. Между тем на стапелях подземного комплекса заканчивалась подготовка к взлету. Спортсмены заняли места в кабинах космопланов, окрашенных яркими красками контрастных цветов. Космоплан Ли был алым, с крупной белой единицей на фюзеляже и коротких, косо срезанных крыльях. Рикко достался желтый космоплан, а Пету - насыщенного синего цвета... Последней в очереди готовых к взлету машин, с чуть большим интервалом, подчеркивавшим обособленность, стояла черная "десятка" робота. Прозвучал зуммер. Космопланы, словно детали на конвейерной ленте, поползли к эстакаде. Те из болельщиков, которые предпочитали полиэкранам собственное зрение, и в их числе Игин, увидели, как из чрева эстакады одна за другой появились крошечные стрелы - красная, желтая, синяя, зеленая... Электромагнитное поле разгоняло их и вышвыривало из сопла эстакады, точно ядра из древней катапульты. Хотя мысли Игина были далеко от "ловушки", он вдруг вспомнил о ней. Стремительный взлет космических стрел интуитивно связывался с тем, над чем управитель пока еще безрезультатно ломал голову. Интуиция подсказывала: "Возьми это на заметку!" - Спасибо, что затащили меня сюда, - шепнул он Ктору. Через минуту над космодионом прогремели, слившись в единый вибрирующий грохот, десять взрывов - космопланы преодолели звуковой барьер. Шум включенных на взлете атмосферных моторов, быстро затухая, ушел в зенит вслед за десятью белоснежными инверсионными нитями... ... Мотор гудел басовито и отрешенно, будто жил своей собственной, независимой от космоплана жизнью. Рикко вслушивался краем уха в это невозмутимое гудение и вполглаза созерцал игру светомолекул на информационных дисплеях. Он мог расслабиться и дать волю текучке мыслей: сейчас от него ровным счетом ничего не зависело. Там, на космодионе, был старт для зрителей. Для тех же, кто оспаривает мировое первенство, старт впереди. Смешно, что они, участники чемпионата, самые неинформированные из всех: болельщикам уже известны навигационные параметры орбиты, многие наверняка извлекли карманные компьютеры и увлеченно рассчитывают оптимальный коридор входа. Спортсменам же будут отпущены мгновения. Произойдет это, когда автопилоты выведут их на стартовую орбиту. Они сгруппируются в месте встречи, примут параллельную ориентацию, перейдут на ручное управление и... Остальное будет зависеть от мастерства, мужества, удачи. А пока космоплан в стратосфере. Пройдут минуты, автомат уберет ненужные крылья, вырубит атмосферный мотор, запустит реактивный двигатель. Начнется космический этап полета. "Пусть победит сильнейший!" - традиционно провозгласил Гюнт... Рикко боготворил этого человека, с мальчишеским восторгом упивался его подвигами. Дальний космос... Для Рикко он остался неосуществленной мечтой. Жизнь сложилась иначе - природный дар, исключительной силы и редкого обаяния тенор определили его профессию. Сама Джонамо открыла ему путь на сцену. Так мог ли он ее подвести? Но и став популярным певцом, Рикко мечтал о звездах. Сделался космонавтом-любителем, спортсменом, хотя и не титулованным, однако сумевшим войти в девятку сильнейших, которым предстояло теперь разыграть между собой мировое первенство. Гюнт побывал в нескольких галактиках, первым из людей испытал на себе свертку пространства... А он, Рикко, дальше Утопии не летал, да и туда его пригласили в составе труппы, давшей концерт для утопийцев. "Пусть победит сильнейший..." Рикко понимал, что может стать чемпионом лишь по счастливой случайности. Скорее всего, первые три места займут победители полуфиналов Пет, Ли и Янш, выступавший под номером девять, - его космоплан был фиолетового цвета. Это не вызывало у Рикко ни зависти, ни досады: самый молодой из космонавтов-любителей, он, к общему удивлению, опередил многих маститых спортсменов, шансы которых расценивались гораздо выше. Стать финалистом первого, а потому исторического чемпионата само по себе почетно. Ни золото, ни серебро, ни бронза? Ну и что же! Медаль из легкого сплава, вручаемая остальным финалистам, ему обеспечена! "Пусть победит сильнейший..." Эта формула вполне устраивала Рикко. Вернее, устраивала еще утром. А сейчас... Его сердце, сердце темпераментного певца, не могло смириться с тем, что роль сильнейшего заранее и безоговорочно отведена роботу. Умом, не чуждым техники (иначе он не стал бы космонавтом-любителем), Рикко сознавал, что быстрота реакции робота, безошибочность решений, острота рецепторов, безупречная логика намного превосходят человеческие возможности. Но мысль, что человеку не по силам состязаться с роботом в космическом слаломе, что в лучшем случае можно лишь тянуться за ним, стараясь не слишком отстать, казалась унизительной. Рикко не желал утешиться тем, что речь идет, по существу, о том же автопилоте, которому лишь придали вид серийного робота ТМ-32. Зачем? Неужели Гюнт решил сыграть на самолюбии спортсменов? Ведь можно было бы объявить, что один из космопланов беспилотный. Так нет, за штурвал усадили карикатурное подобие человека! Этого Рикко не мог простить своему кумиру. Большее оскорбление для человека трудно придумать! И с каждой минутой вынужденного безделья, когда его, как горнолыжника на вершину горы, услужливо возносили на орбиту пощечина роду человеческому ощущалась все болезненнее. И вдруг пришло нечто, граничащее - Рикко сознавал это - с абсурдом, бросающее вызов не только инстинкту самосохранения, но и канонам космического слалома. Соблазн, искушение, которые он был не в силах побороть. "Надо бы просчитать варианты", - подсказывало благоразумие. "Все равно не успею, - беспечно отмахнулся Рикко. - Попробую сымпровизировать, я везучий..." И он, во весь своей великолепный певческий голос, затянул стансы о юноше, которого компьютеры разлучили с любимой. На самой верхней, сладчайшей ноте Рикко сорвал пломбу с автомата-ограничителя и выдернул из гнезда предохранительную вставку. В эти минуты Пет оглядел сквозь алмазное стекло кабины шеренгу космопланов, сверкающую на солнце всеми цветами спектра. Автопилоты так точно уравняли скорости, что машины казались неподвижными, словно бегуны, застывшие на стартовой черте в ожидании выстрела. А внизу, серебристо переливаясь, медленно катился Мир... Двигатель умолк, были слышны только привычные шумы агрегатов. Сейчас Пет не походил ни на генного инженера, сотрудника знаменитой Велской лаборатории, ни на известного спортсмена, ни на скромного, отзывчивого парня, каким его знали товарищи. Он был человеком-машиной, составлял целое с системой управления, бортовым компьютером, информ-дисплеями, двигательной установкой - дополнительными органами его тела, рецепторами мозга, могучими и послушными мышцами. Рявкнет стартовый зуммер, на дисплее вспыхнут вереницы цифр - рассекреченные навигационные параметры. И тотчас же, презрев инерцию, включится на полный ход совершеннейшая система "Пет - синий космоплан номер три". Зуммер. Цифровой взрыв дисплея. Мгновенный предварительный расчет в уме. Биоэлектрическая команда тормозному двигателю. Задание компьютеру. Космоплан круто сваливается с орбиты. Щелчок - выпущены крылья. Рука привычно ложится на штурвал... Космические корабли входили в атмосферу по коридору, напоминавшему искривленную наподобие рога воронку, острием наискось вниз. Попадая в нее, корабль соскальзывал по намеченному фарватеру в атмосферу. Спуск неизбежно сопровождался значительной перегрузкой, обгорала обшивка - в иллюминаторы било пламя. Впрочем, верхний слой корпуса специально предназначался в жертву огню. Термопарное охлаждение обшивки для легких спортивных космопланов не годилось. Пришлось разработать иную, более сложную стратегию спуска. Коридор входа в атмосферу напоминал здесь зигзагообразную траекторию лыжника-слаломиста (отсюда и название "космический слалом"). Спуск космоплана можно также сравнить с порханием осеннего листа, падающего с ветки дерева. Войдя в атмосферу с выключенным мотором и выпущенными крыльями, космоплан становится планером. Он ныряет в плотные слои атмосферы и сразу же выныривает, но на несколько меньшей высоте. Снова погружается в атмосферу и опять делает "горку". Так, нырок за нырком, космоплан теряет высоту, не перегреваясь и не испытывая значительных перегрузок. И вот тут-то проявляется искусство пилота: чем меньше порханий совершит "осенний лист" и чем ближе окажется последнее из них к заданному месту приземления, тем быстрее закончится спуск. Пет владел искусством космического слалома в совершенстве. Он выполнял меньше порханий, чем любой из его соперников, рассчитывая и преодолевая коридор входа так, чтобы все время оставаться на грани максимально допустимых перегрузок, но не переходить ее. К тому же Пет приземлялся "в одно касание", планируя до момента посадки. Большинству же спортсменов приходилось дотягивать к финишу на моторе, теряя дорогие минуты. ... Щелчок - выпущены крылья. Рука привычно ложится на штурвал. Взгляд сквозь алмазное стекло. Наперерез, в почти отвесном падении, - желтая молния! "Катастрофа? - обожгло мозг. - Или... Неужели решил напролом? Безумие!" Пет дал сигнал общей тревоги - впервые за свою спортивную жизнь. И тут же увидел черную молнию, сверкнувшую вслед за желтой. ... Ктор посматривал на часы. Близилось к концу ожидание. Болельщики давно закончили навигационные расчеты. Заключали пари, как когда-то на скачках. То, что первой приземлится черная "десятка", ни у кого не вызывало сомнений. Страсти разгорелись вокруг того, кто окажется на втором месте, завоюет титул чемпиона. Из уст в уста передавали шутку, что чемпионская медаль нынче не золотая, а лишь слегка позолоченная, как пресловутая пилюля. Среди присутствующих на космодионе, пожалуй, только Ктор и Игин сохраняли спокойствие. Ктору вовсе не хотелось лететь сюда, он заставил себя сделать это ради Игина, мысленно же поднимался по ступеням беломраморного мавзолея, где по-прежнему непробудным сном спала Джонамо. Что же касается управителя, то вся его страстность принадлежала любимому делу. А сейчас он просто отдыхал, наслаждаясь иллюзией космического полета, сверкающими, как иней, пылевыми облаками в созвездии Доброй стаи, багрянцем Уканы: полиэкраны были щедры на зрелища. Но вот они разом ослепли, пригасли, затем засияли матовой белизной. Невидимый Арго задышал в уши: - Внимание, внимание! Совершает посадку... - Пауза, потом недоуменно: - Совершает посадку Пет, стартовый номер три! С полиэкранов навстречу зрителям несся под разными ракурсами синий космоплан чемпиона. Беззвучно скользнув по пластобетону посадочной полосы, он замер вблизи центральной трибуны. Не прошло и минуты, как приземлился серебряный призер Янш на фиолетовой "девятке". Спустя три минуты стал известен обладатель бронзовой медали - Ли. Его алая "единица", подхваченная тормозящим электромагнитным полем, остановилась в нескольких шагах от синего и фиолетового космопланов. Пилотируемая роботом черная "десятка" запаздывала. Один за другим опускались на космодион финалисты. Последней приземлилась зеленая "четверка" Слока. Ни "десятка", которой прочили фактическую победу, ни желтая "двойка" Рикко так и не появились... ... На следующий день Ктор, Игин и Гюнт посетили реанимационный центр, куда сразу же после аварии был доставлен Рикко. - Ну как он? - встревожено спросил Председатель, обводя взглядом уставленную множеством приборов и аппаратов комнату, в центре которой на антигравитационном ложе лежал юноша. Его прикрытое полупрозрачной простыней тело было опутано сетью проводов и трубок. - Теперь будет жить сто лет, - сказал профессор Макул. - Поразительно крепкий организм! После такой перегрузки... - Глупый мальчишка, - с огорчением проговорил Гюнт. - Ради золотой медали чуть не поплатился жизнью! - Кто прилетел первым? - зашевелил спекшимися губами Рикко. - Робот? - Нет, первым был Пет. - Молодец, утер нос роботу! Как я рад! - неожиданно окрепшим, звонким голосом воскликнул Рикко. - Вот как?! - не смог скрыть изумления Гюнт. - А я-то думал, ты просто тщеславный юнец! Выходит, ошибся... Знаешь, кому обязан жизнью? - Кому? - Не догадываешься? - Неужели... роботу? - Вот именно. Лишь робот с его феноменальной реакцией и филигранной точностью движений способен состыковать космопланы в беспорядочном падении. - А знаешь, роботы совсем неплохие ребята, - добродушно произнес Игин. - Не надо противопоставлять их людям! - Полетишь со мной на Гему? - Вы... серьезно? - попытался приподняться Рикко. Трубки и проводники на его теле колыхнулись. - Лежать! - прикрикнул профессор Макул. - Не слишком ли рано ожил? - Конечно, серьезно, - подтвердил свои слова Гюнт. - Буду счастлив... А как же Пет и остальные? - Не беспокойся, не забуду твоих друзей. И робота тоже. Вчера он воистину победил всех вас! 4 Оэл Хотя Стром был жестоко обижен на Игина, но в душе не мог не признать резонности сделанного им выбора. Ведь при всей важности происходящего на Утопии центром событий оставался Мир. Утопия сыграла роль затравки, вызвавшей бурный процесс кристаллизации на Мире. Сама же затравка превратилась в одну из ячеек растущей вглубь и вширь кристаллической решетки, ее неотъемлемую составную часть. Только вздорный характер препятствовал Строму признать правоту друга, помириться с ним. А упрямство не позволяло футурологу возвратиться на Мир, куда его настоятельно звал Председатель. Впрочем, дело было не только в упрямстве. Сплотившийся вокруг Строма коллектив инженеров и ученых сейчас, в отсутствие Борга, требовал со стороны Строма отеческой заботы. Столь мощного и в то же время легко ранимого коллективного мозга не существовало и, скорее всего, не могло существовать на Мире: под крылом Строма собрались не просто выдающиеся интеллектуалы, но люди, по тем или иным причинам морально надломленные (иные, за редким исключением, и не переселялись на Утопию). Стром не был ни математиком, ни физиком, ни инженером, зато профессия футуролога наделила его энциклопедическими знаниями и умением говорить с каждым из "узких" специалистов на его языке. Конечно же, "мозговой трест" Строма жил, в первую очередь, проблемами Мира. А самая жгучая проблема заключалась в преодолении нависшего энергетического кризиса. Стром выступал против неограниченного развития ядерной энергетики. Это отнюдь не безотходное производство не просто ставило на грань каждодневного риска население расположенных поблизости городов и поселков, главная беда состояла в том, что риск неуклонно возрастал, принимая глобальный характер. В неконтролируемом использовании расщепляющихся материалов Стром видел одно из наиболее веских подтверждений своей теории дисбаланса. Создание энергокосмического индустриала, попытка овладеть энергетическим потенциалом Светоча, не могли его не радовать. Но он, подобно Игину, не представлял, как это сделать. "Ловушка для Светоча" пробудила в нем интерес и надежду. Но если Игин начал с того, как эта "ловушка" должна сообщаться между Миром и Светочем, то Стром пытался ответить на вопрос, какой она будет. Среди членов "мозгового треста" выделялся Оэл, еще довольно молодой человек, перебравшийся на Утопию несколько лет назад, когда его бывшая жена, послушавшись совета компьютеров, вышла замуж за другого. Банальная история! Впрочем, истории большинства нынешних утопийцев были не менее банальны. Еще будучи на Мире, Оэл прошел тесты наивысшей трудности по разделу физико-математических наук, удивив ученых открытием многомерных оэловых гиперфункций и теорией нестационарного квазиоэлова поля. Математики еще доказывали сформулированные им теоремы, а физики-экспериментаторы азартно охотились за предсказанными псевдочастицами оэлронами, а сам Оэл уже обретался на Утопии. Вскоре его начала тяготить пассивная жизнь, заполненная воспоминаниями о былом и переживаниями, и когда Стром, еще при Борге, попытался вовлечь молодого ученого в "мозговой трест", он согласился без уговоров. Борг отнесся к Оэлу с впечатляющим почтением. Его он никогда не называл "юношей", хотя тот более, чем кто-либо, подходил под это определение: румяный, утонченный, с гладкой кожей, пушком на щеках и обманчиво простодушными светло-голубыми глазами, Оэл и впрямь выглядел неоперившимся юношей. - Мгм... Гении вне возраста, говорю я вам, - как-то проворчал Борг в ответ на вопрос, почему он именует Оэла не иначе как "коллега". Стром был убежден, что решение энергетической проблемы не сдвинется с места до тех пор, пока не будет создан сверхмощный накопитель, емкость которого превысит суточную потребность Мира в энергии. Конечно, этот накопитель может иметь многозвенную или ячеистую структуру, содержать любое практически реализуемое число элементов. Главное, чтобы он позволял аккумулировать и затем канализировать по сетям энергетические океаны. - Ничего подобного в современной технике не было и нет, - делился футуролог с Оэлом. - Нужен принципиально новый, революционный подход. Возьмитесь за это дело, а? Оэл обещал подумать и через некоторое время представил "мозговому тресту" теорию вакуум-компрессора. - Я исхожу из представления о вакууме, как о всепроникающей материальной среде, - пояснял он собравшимся на совещание коллегам. - Эта среда способна при определенных условиях поглощать энергию и затем переизлучать ее в виде вакуумных волн. - Вы излагаете азы теории Борга, - нетерпеливо перебил председательствовавший Стром. - Даже я, неспециалист, знаком с ними! - Тем лучше, - невозмутимо сказал Оэл. - Итак, под воздействием облучения, иначе говоря, накачки, происходит энергетическая поляризация вакуума... - Положительный и отрицательный вакуум? - Или вакуум и антивакуум. По аналогии с электрическим зарядом Борг ввел понятие вакуумного заряда. Как известно, носители этого заряда получили название оэлронов. - Они еще не обнаружены экспериментально, не так ли? - Да, оэлроны остаются невидимками, но их существование подтверждено косвенным путем. - Вы упомянули о вакуум-компрессоре. Что это такое? - торопил Стром. - Суть предложенной мною вакуумной компрессии такова. Допустим, межзонная рекомбинация оэлронов происходит таким образом, что закон сохранения импульса... - Нельзя ли попроще? Здесь ведь не одни лишь физики! - Вы же не захотели довольствоваться азами, - невинно проговорил Оэл. - Впрочем, ими уже не обойтись. Иначе придется принять на веру мои доводы. - Их правильность докажете знатокам. А сейчас, пожалуйста, самую суть. И покороче. - Мне удалось теоретически доказать, что возможны поликристаллические структуры, способные накапливать оэлроны. В известном смысле, это равносильно компрессии, то есть уплотнению вакуума, причем образуется две зоны, разделенные энергетическим барьером. В одной скапливаются плюс-оэлроны, в другой - минус. Остается добавить, что, сняв барьер, можно высвободить заключенную в вакуум-компрессоре энергию в виде импульса вакуумных волн. - А откуда берется энергия накачки? - недоверчиво спросил Стром. - Разве я не сказал? - удивился Оэл. - Ах да... Так вот, генератором накачки послужит Светоч, хотя возможны и другие источники. Например, в эксперименте... - Достаточно! - снова прервал его Стром. - Если я правильно понял, ваш вакуум-компрессор и есть "ловушка для Светоча"? Выходит, проблема решена? - В теоретическом плане - да, - подтвердил Оэл. - Но мне не нравится само название "ловушка для Светоча". Область применения вакуум-компрессора несравненно шире. Как энергоемкий элемент, он не имеет себе равных. Высокий коэффициент полезного действия, идеальная экологическая чистота, отсутствие агрессивных сред, вроде электролита, компактность... Раздался взрыв изумленных голосов: - Это же революция в источниках энергии! - И в транспортных средствах! - Почему только транспортных? А станки? Роботы? Та же связь на вакуумных волнах! Наконец, длительная консервация энергии! - Да, заманчиво... - согласился Стром. - Но как скоро мы можем... - О практическом использовании моей идеи говорить, к сожалению, преждевременно. Даже экспериментальная проверка, а она необходима в первую очередь, встретит большие трудности, и прежде всего технологического порядка. - Ну что ж, по крайней мере мы теперь знаем, над чем нужно работать. Какие есть соображения? Члены "мозгового треста" один за другим брали слово, спорили, предлагали. - Своими силами мы можем не справиться, - сказал пожилой структуролог Найт. - Нужно подключить промышленность Мира. "Снова Мир, все на нем замыкается, - неприязненно подумал Стром. - Отдать эпохальную идею, отказаться от самостоятельности? Ну нет! Пока речь идет о локальном эксперименте, цель которого - подтвердить принцип. Неужели мы так беспомощны, что не сможем сами создать действующий макет "ловушки для Светоча"? И вот тогда не с пустыми руками можно будет возвратиться на Мир. Какой подарок мы сделаем Игину! И не одному ему - всем людям!" "Вперед, только вперед!" - вспомнил он игинский девиз. - Нельзя терять времени! - возразил футуролог Найту. - На Мире много своих дел. Ну, что решим? - Начнем, а там видно будет! - Сил хватит! - Нужно работать! - А вы что скажете, Оэл? - поинтересовался Стром. - Я теоретик, - неопределенно ответил молодой ученый. К счастью, в "мозговом тресте" были и экспериментаторы. Физики Рут и Биго взялись выполнить практическую проверку теории. Группа инженеров обещала разработать технологию. Никогда еще не чувствовал себя Стром так хорошо. С недоумением вспоминал, каким жалким стариком был недавно. Как он мог опуститься, потерять веру в себя и в людей?! Был близок к тому, чтобы умереть, пусть не физически - духовно. Нет, долой воспоминания! Перед ним будущее. А ведь это главное, когда оно есть. 5 Мысли о немыслимом Борг сидел за письменным столом в своем кабинете. Глаза его были закрыты. Но он не спал. Думал. Сейчас в нем не было ничего от того дремучего, ветхого старца, каким его впервые увидели Игин и Стром. Не походил он и на оракула, к словам которого все прислушиваются с благоговейным трепетом. За столом сидел очень старый, усталый, но одухотворенный живой, деятельной мыслью человек. Борг думал о смерти. Он чувствовал ее приближение. А умереть именно теперь, когда под угрозой его доброе имя ученого, означало бы постыдное бегство. Джонамо все еще покоится в мраморном мавзолее, и молчат датчики, слепы дисплеи, замерли на нулях счетчики... Не означает ли ото неудачу его грандиозного эксперимента? "Неужели я ошибся?" - в сотый раз спрашивал он себя и не находил ответа. И вся сосредоточенная здесь электронная премудрость - компьютер высшего интеллектуального уровня, связанный с его мозгом приемником биоволн, синтезатор решений, линии связи, шифраторы и дешифраторы, другие всевозможные приборы - не могла ответить на этот мучительный вопрос. В представлении Борга изобилие техники, усиливавшей и убыстрявшей мышление, было чем-то вроде удобных домашних туфель или иной привычной вещи, которую перестаешь замечать и воспринимаешь, как часть самого себя. Казалось вполне естественным, не поднимаясь с кресла, войти в контакт с любой организацией и с любым гражданином Мира, мгновенно получить нужную информацию, присутствовать при событиях, происходящих на другом континенте. Борг ни сейчас, ни прежде не впадал в зависимость от техники, полагался только на свой интеллект. Да он и не всегда располагал таким изобилием электронных помощников. Вернее, обзавелся ими уже после Утопии. И успел привыкнуть. Как настойчиво, наперебой, навязывали они ему свою помощь, когда можно было обойтись без нее, и как мало от них проку теперь, в часы сомнений... Образ Джонамо не покидал его сознания. Перед закрытыми глазами стояла хрупкая женская фигурка, сияли люстры концертного зала, а в ушах не умолкали органные аккорды рояля. "О чем она сейчас думает?" - прошептал он. Ему неожиданно захотелось промоделировать мысли Джонамо, как моделировали при разговоре Утопии с Миром версию отдаленного космическим пространством собеседника. Он сознавал, что это бессмысленное желание. Ведь вероятностная модель в столь экстремальных обстоятельствах может разительно отличаться от действительности. Да и само слово "думает" в приложении к Джонамо теряло смысл, если его мрачные опасения оправданы. И все же Борг не нашел в себе сил отбросить навязчивую идею. - Вправе ли я считать себя человеком? - проговорил голос "Джонамо", и его трагические интонации поразили Борга до глубины души. - Пожалуй, нет... - Неправда! - непроизвольно воскликнул Борг. - ... Я всего лишь репродукция человека, бесплотный двойник, средоточие энергетических полей, доведенное до совершенства и наделенное чужим разумом... Несусь, вернее, распространяюсь во Вселенной, оторванная от своей основы - Джонамо... Мыслящая волна не имеет права на собственное "я", не должна мнить себя личностью! Интересно, понимает ли это Борг, представляет ли меру моего одиночества. - Представляю... - простонал старик. - ... Я боюсь, по-человечески боюсь, - продолжала "Джонамо". - Все время спрашиваю себя: не ошибся ли Борг в расчетах? Вдруг пронесусь мимо Гемы, напролет, в пустоту? Без возврата! И буду вечно наедине со звездами, без надежды, с единственным, неосуществимым желанием погасить себя, выключить поддерживающий мое движение источник. Но не дотянуться до выключателя, нет кнопки, которую я могла бы нажать! - Казалось, я предусмотрел все... Глупец! Как я смогу искупить ее страдания!. Найду ли мужество взглянуть ей в глаза, когда она вернется? А если... Он представил себя в беспредельных глубинах Вселенной, в толще непостижимого, лишенным собственной воли, способности хоть как-то влиять на происходящее, ни над чем не имеющим власти, даже над своей жизнью. Представил ничтожную пылинку в безмерной простертости мироздания и сказал себе: "это я"... И беззвучно закричал, исходя отчаянием: "что я наделал!" Горечь пронизывала все его существо. Он физически жаждал смерти, но знал, что не может, не имеет права умереть в неведении о судьбе Джонамо. - ... Неужели Борг не знал, что волна может страдать? Не знал... Джонамо была готова пожертвовать собой. Но она спит, а жертвой стала я... И вот выполняю ее долг. Ее, а не мой! Борг отключил компьютер и, съежившись, сник в кресле. То, что он только что пережил, было не просто потрясением. Потрясений он знавал немало. И последнее загнало его на Утопию. Когда-то, в незапамятные, но золотые для науки времена, ее делали гениальные одиночки. Они копошились в поверхностных слоях Знания, добывая его драгоценные зерна. Однако эти плодоносные слои были исчерпаны; продвижение вглубь требовало усилий уже не ученых-одиночек, а научных коллективов. Возник клан "организаторов науки". Их имена входили в историю наравне с именами завоевателей и вождей. Исполнительская же масса оставалась безымянной. Со временем коллективная форма науки перестала себя оправдывать. Как оказалось, компьютер лучше посредственного исполнителя. "Организаторы науки", по крайней мере, те из них, которые были не столько предприимчивыми, сколько талантливыми, вновь превратились в ученых-одиночек, но теперь за плечами каждого из них стояла электронная премудрость в виде компьютеров и роботов. В ученой среде произошел своего рода естественный отбор: предприимчивые, но не талантливые "организаторы" нашли применение своим силам и способностям в управленческой сфере, а исполнители меньшей частью приобрели творческую самостоятельность, большей - покинули науку, благо она в них уже не нуждалась. То время было для Борга золотым, ибо именно в таких условиях мог по-настоящему расцвести его гений. Но, увы, оно продолжалось недолго даже по сравнению с человеческой жизнью. "Организаторы" исподволь возвращали утраченные позиции. Будучи людьми по-своему не глупыми, они понимали, что потеснить истинных ученых так просто не удастся. Да и не собирались занять их место. Простить им гениальность - вот чего не могли "организаторы". И они экстраполировали компьютеризацию науки с исполнительской массы на саму личность творца. Если компьютер может претворять идеи, то почему не может творить? Итак, ученым-одиночкам, чья интеллектуальная мощь поддерживалась компьютерами, а экспериментально-техническую базу составляли роботы и автоматы, противопоставили чисто компьютерную систему науки. При этом направления научно-технического прогресса задавали "организаторы", остальное возлагалось на электронику. Борг пытался сопротивляться. Тогда ему вежливо, но весьма определенно дали понять, что при всех его крупных и несомненных заслугах перед наукой он, как ученый, изжил себя, что практикуемые им методы - вчерашний день, и что, дескать, прогресс остановить нельзя, да и никто ему этого не позволит... Боргу ничего не оставалось делать, разве что в знак протеста покинуть Мир. Так он и поступил, унеся с собой в добровольное изгнание горечь обиды и никому, по-видимому, не нужные знания... Это было потрясение разрушительное. Оно деморализовало ученого, если не подорвало, то пошатнуло веру в свои далеко еще не исчерпанные возможности. Борг начал вести жизнь затворника, на Утопии этим никого нельзя было удивить. Вмешательство Строма и Игина вновь сделало его самим собой, когда Борг уже спрашивал себя: "Не сон ли мое прошлое? Неужели я, действительно, что-то сделал в науке? Или все придумал долгими вечерами, изнемогая от одиночества? Был ли я на самом деле?" Сейчас Борг перенес потрясение совершенно другого рода. Оно не парализовало его волю, не лишило мужества. Он испытал нечто похожее на электрический шок. Словно импульс высокого напряжения пронзил его готовое остановиться сердце, и, испытав мучительный спазм, оно застучало с прежней силой. Борг умел когда надо взять себя в руки. Сейчас это означало одно: умом, свободным от эмоций, скрупулезно перепроверить все этапы, все звенья осуществляемого им грандиозного эксперимента, начиная с основополагающей теории, фундамент которой был заложен еще полвека назад, а здание завершено перед отлетом на Мир, и кончая техническим обеспечением опыта в завершающей стадии. Проделать все с нуля, придирчиво, даже предвзято, как бы задавшись целью опровергнуть. Искать зацепки для сомнений, учесть величины, сочтенные в свое время пренебрежимо малыми. Вывести формулы иными способами и посмотреть -- совпадут ли? Такую программу поставил перед собой Борг. Сейчас ему положительно не хватало атмосферы "мозгового треста". Он был готов отдать на растерзание свое детище Оэлу, чей интеллект ценил вровень с собственным. Но Оэл далеко, а время не терпит... Несколько суток титанического труда, который оказался бы физически непосильным и для молодого, потребовалось Боргу, чтобы провести это беспримерное расследование. Лишь нервный подъем, стимулированный перенесенным потрясением, позволил ему, глубокому старику, выдержать такую сверхнагрузку. Он знал, что выдержит. И выдержал. И вздохнул с облегчением: все подтвердилось. Все совпало. Различными математическими путями, преодолевая нагроможденные им же самим запутанные лабиринты, он упорно приходил в один и тот же конечный пункт. Борг признавал ограниченность человеческого разума, но вместе с тем - диалектика! - был убежден в его всесилии. Все в природе поддается расчету, от мельчайших частиц вещества до его гигантских скоплений - галактик. Надо лишь четко представлять границы применимости той или иной теории, выбрать соответствующий математический аппарат, а если его нет, - разработать. И, пожалуй, главное: учесть все до единого факторы, которые могут повлиять на ход процесса. Их может быть множество, непостижимое для человеческого мозга (сам по себе он все-таки ограничен!). Ну что ж, тогда нужно присовокупить к мозгу компьютер. Но лишь присовокупить, не более того, потому что человеческий мозг это светило, вокруг него должны вращаться электронные спутники, и никак не наоборот! Единственно, что теперь продолжало беспокоить Борга, - все ли факторы удалось учесть. Нет ли среди них фактора-невидимки, о существовании которого он, Борг, не догадывается и догадаться не может, коль природа неистощима на выдумки... Борг рассчитал вероятность такого сюрприза. Она оказалась мала. Правда, не равна нулю... Оставалось ждать - терпеливо и невозмутимо, если, конечно, он хочет дождаться. Борг этого хотел со всей силой, на которую способен человеческий разум, прошедший через горнило эмоций. 6 Искушение В один из дней Инта попросила Корлиса навестить ее. - Мне нужно поговорить с вами, как со старым другом, - сказала она. Вечером Корлис пришел к ней в недавно построенную лечебницу, где Инта обычно засиживалась допоздна, ожидая больных, которых почти никогда не было, ведь и всего-то на Геме насчитывалось меньше ста человек, если не считать "призраков". Он вошел незамеченным - Инта задумалась - и долго со стесненным сердцем рассматривал ее грузную, бесформенную фигуру, расплывшееся, в коричневых пятнах, лицо, устало свесившуюся руку. Но вот она увидела его, глаза ожили, на щеках появился румянец. - Мне нужна ваша помощь, - проговорила Инта нерешительно, словно все еще колеблясь, сказать или нет. - Я готов! - охотно откликнулся Корлис. - Боюсь, вы поспешили согласиться. Вам приходилось когда-нибудь принимать роды? - Принимать роды? Мне? Нет, конечно. Не хотите ли вы... - Угадали, Корлис. Нелегко женщине преодолеть естественный стыд, но у меня нет выбора, вы же знаете. Так что готовьтесь стать акушером. - А скоро? - Ну, надеюсь, что не завтра. - Не лучше ли обратиться к "призракам"? - посоветовал Корлис. - Среди них есть медики, и я думаю... - Нет, нет! - наотрез отказалась Инта. - За полтора века они все перезабыли. И потом... Вспомните, что произошло с их детьми! Я не хочу, чтобы и мой ребенок... - Зря вы так... - произнес Корлис огорченно. - Поверьте, что "призраки"... - Не будем больше об этом говорить! - попросила Инта. - Как вам угодно... А что думает Кей? - Я не хочу взваливать на его плечи еще и эту ношу. Он ведь так увлечен своим делом. Догадываетесь, каким именно? - Догадываюсь, не более того! А желал бы знать в подробностях. И от него самого. Или я не имею на это права? - Неужели вы до сих пор не разобрались в Кее? Он же всегда был таким, и когда мы впервые спустились на Гему... все брал на себя! Так и теперь. Если скрывает что-то, значит, хочет оградить нас от опасности. - Не боитесь за него? - Я верила и верю в звезду Кея. - А он? Он не боится за вас, не переживает? - Еще как! Но я его успокаиваю. Напоминаю, что первого сына родила шутя, а повторные роды обычно легче. - И все же Кей должен... - Ну, довольно! - рассердилась Инта. - Я пригласила вас не для того, чтобы обсуждать с вами, что должен и чего не должен Кей. В последний раз спрашиваю: согласны помочь? - Что еще мне остается делать? - вздохнул Корлис и тотчас спохватился: - Но это же безумие! Я не справлюсь. Ну подумайте, какой из меня акушер?! Ведь ничего не смыслю в подобных делах! Инта улыбнулась. - Куда уж вам, вы и к женщине-то, наверное, не прикасались! Но не беда: научитесь. - Не научусь, - покраснев, замотал головой Корлис. - Когда-то я слушала ваши лекции, а сейчас поменяемся ролями. - Все равно ничего не выйдет! - Выйдет. Еще как выйдет! Ну, долго мне вас уговаривать? - Хорошо, - согласился наконец Корлис. - Сделаю все, что в моих силах. - Давно бы так, - кивнула Инта. В хранилище информации, уцелевшем благодаря "призракам", были микрокопии монографий и практических руководств по родовспоможению, учебные видеофильмы, специализированные программы для компьютеров. Как бы далеко не отстояли друг от друга отрасли знания, их объединяет единая методология науки. Корлис владел ею, и это помогало осваивать новое для него дело. Он моделировал с помощью компьютера как нормально протекающие роды, так и патологические, с разными осложнениями. Ему уже приходилось попадать в такой переплет, когда он вживался в роль главного диспетчера Базы... Немало дали Корлису и "лекции", обещанные Интой, - яркие, образные, увлекательные рассказы. Под конец она придирчиво проэкзаменовала его, как сделал Кей перед их отчаянным прыжком с Базы на Гему. И подумалось, что предстоит не менее трудное испытание. - А вы, действительно, способный ученик, - похвалила Инта. - Боюсь только... - Что не справлюсь? - обиделся Корлис. - Я тоже этого боюсь. Но вы же сами меня искушали. Можно сказать, силой заставили. А теперь вселяете неуверенность. Разве так можно? - Дело не в вас, - печально произнесла Инта. - Ситуация такова, что даже опытный акушер оказался бы здесь новичком. Посмотрите на меня внимательно. Ну! - Хотите сказать, что... - Ни одна женщина не сможет разродиться таким гигантским ребенком. Если так будет продолжаться, то мы оба погибнем. Корлис побелел. - Что же делать? - Подождем несколько дней, а потом... Вам придется меня оперировать. - Ни за что! Я не смогу, слышите?! - Другого выхода нет. - А "призраки"? - Я уже говорила, что не желаю к ним обращаться. - Скажите, а вы могли бы разрезать... самого дорогого для вас человека? - Если я и впрямь дорога вам, то вы это сделаете! -- Как хотите, но я должен обо всем рассказать Кею, - нервно воскликнул Корлис. - Если... Если операция окажется неудачной, то как я взгляну ему в глаза? - Испугались? - с презрением спросила Инта. - За меня или за себя? - Как вы жестоки! - А ведь раньше вы не были малодушным... Ну вот что. Уходите. Обойдусь без вас. - Каким образом? - Не ваша забота! Но знайте: если проговоритесь Кею... Тогда вы перестанете для меня существовать. Раз и навсегда. Вам все ясно? Прощайте! 7 Цена жизни Пришло послание Строма. Игину оно показалось нарочито сухим и бесстрастным. О "прощении" не было и речи. Сугубо деловое письмо футуролога, представляющего "мозговой трест" Утопии, управителю энергокосмического индустриала. Ничего личного, словно не только дружбы, но и простого знакомства между ними не существовало. Стром вкратце сообщал об открытии Оэла, "которое может заинтересовать руководимый Вами индустриал, поскольку содержит решение интересующей Вас проблемы". Он упомянул, совсем уже вскользь, что на Утопии ведется подготовка к эксперименту. Его осуществят в ближайшее время. О результатах Игин будет информирован дополнительно. И последняя строка телекомпьютерного бланка: "По поручению "мозгового треста" - Стром". Игин повертел перед глазами листок, будто хотел что-то прочитать между строк, потом отложил его и придвинул к себе сопроводительную документацию. Он тотчас убедился, что разобраться в нагромождении формул и символов ему не по силам. Здесь нужен специалист. И сразу же, как само собой разумеющееся, высветилось имя Борга. Почему именно Борг, разве на Мире нет других специалистов? Добротно квалифицированных, вдумчивых, способных разобраться в открытии Оэла и трезво оценить его? Конечно же, есть. Но Борг это Борг. Он обладает уникальной способностью мыслить парадоксально, улавливать суть в том, что другой сочтет второстепенной мелочью. Была еще одна причина, подтолкнувшая Игина к кандидатуре Борга. Управитель знал по собственному опыту, как томительно ожидание. А Борг ждал. И томился выше всякой меры. Надо было отвлечь его от ожидания. А это могла сделать только задача высочайшей важности. И снова, как тогда на Утопии, старый ученый встретил Игина словами: - Мгм... Чем могу быть полезен? Тон был официальный, но глаза Борга под нависшими бровями светились приязнью, как будто договаривали: "Рад вас видеть. Помогу всем, что в моих силах". - Вы нужны нам, учитель... - начал Игин и запнулся, вспомнив: с этими же словами он пришел к Боргу в день их первого знакомства. И Борг, похоже, тоже вспомнил, потому что улыбнулся, сразу утратив неприступность, и стал похож на самого обыкновенного, домашнего старичка. - Рассказывайте. Игин протянул материалы, полученные от Строма. - Вот. Для меня это темный лес. Стром утверждает, что здесь решение энергетической проблемы. Если так, то в самый раз. Мы никак не выберемся из тупика. - Из тупика... Мгм... Легких путей ищете... - пробурчал Борг с преувеличенным недовольством. - А их не бывает, легких-то путей. Говорите, тупик? Это хорошо, что тупик... - Чего уж хорошего! - не удержался Игин. И удостоился насмешливого взгляда. - Через тупики открывается дорога к звездам. Если же путь кажется легким, значит, он... мгм... не приведет ни к чему новому. Получится очередной перепев старого, очередная пустышка. Вот так-то. Усвоили, молодой человек? - Усвоил, - со вздохом кивнул Игин, точно ученик, которому только что растолковали азбучную истину. Читать нравоучения Борг страсть как любил. Но этим он как бы взимал плату за воистину мудрые советы, какими щедро одаривал любого, обратившегося к нему с просьбой о помощи. - Узнаю Оэла. Его рука, - просматривая выкладки, приговаривал ученый. - Интересно... Мгм... Очень интересно. Весьма даже оригинально! Изящно, говорю я вам. Потом Борг замолчал, покряхтывая, вылез из кресла, подошел к компьютеру, долго колдовал над ним. - Что-нибудь не так? - не выдержал Игин. - Не так, не так... - сердито передразнил старик и, не обращая больше внимания на растерявшегося управителя, заговорил сам с собой: - А ведь слукавил Оэл, право слово, слукавил... мгм... Конечно, если снять гамбринус под стоксом, то, пожалуй, пройдет... А что тогда? Мгм... Это уж слишком... Игин скрипнул креслом. - А? Что? - вздрогнул Борг. - Я зайду завтра, хорошо? - Да-да. Завтра. Интересную задачу мне задали, молодой человек, О-о-чень интересную. А сейчас идите... Игин вышел на цыпочках и осторожно, стараясь не шуметь, прикрыл за собой дверь. Даже здесь, в пригороде, улицы были заполнены гонарами. Они летели нескончаемой стаей в несколько рядов и ярусов, обдувая дорожное полотно поддерживающими их струями воздуха. Игин шел не спеша людной пешеходной галереей. В глубоком голубом небе ярко сиял Светоч. Управитель запрокинул голову и помахал ему рукой, как доброму знакомцу. Идущие навстречу девушки в цветастых платьях-комбинезонах переглянулись и весело фыркнули. Игин улыбнулся им и заговорщицки подмигнул. Впервые за много дней у него было прекрасное настроение. Ни завтра, ни послезавтра он не решился побеспокоить Борга, интуитивно чувствуя, что "тупик, ведущий к звездам", потребует от великого ученого куда больше времени, чем представлялось вначале. На третий день Борг вызвал его по информу. - Мгм... И долго я буду вас ждать, юноша? - Простите, учитель, но я думал... - Думал, думал... Это вы все умеете! Вот додумывать до конца вас не хватает. Мгм... Потому что спешите слишком. Нетерпеливы больно уж, говорю я вам! И не спорьте со старшими. Не спорьте, а то... мгм... рассержусь. - Да я и не собираюсь спорить, учитель, - промямлил Игин. Даже в разговоре по информу он робел перед Боргом. Это никак не вязалось ни с его характером, ни с привычками. Знающий себе цену, с молодых лет привыкший чувствовать себя руководителем, Игин становился совсем другим человеком - застенчивым, даже беззащитным, когда имел дело с теми, кого считал гениями. В наибольшей степени он выделял Борга и, обращаясь к нему со словом "учитель", произносил это слово как бы с большой буквы. Похожие чувства Игин испытывал и к Джонамо, но мужское самолюбие не позволяло ему выражать их столь открыто. В прозаическом смысле слова Борг не был учителем Игина. Управитель осознал себя его учеником уже на Утопии, в одно мгновение подпав под обаяние личности великого изгнанника. Вначале он принял это за жалость и, успевший уже подняться на ноги после сокрушающего удара, почувствовал нечто вроде превосходства, как ему показалось, над вконец опустившимся стариком. Но очень скоро жалость уступила место преклонению. Борг стал для него символом того, на что способен человеческий разум. Грандиозный эксперимент с участием Джонамо, проведенный по сценарию Борга, не вызвал в душе Игина того всплеска противоречивых чувств, которого можно было ожидать. С почти религиозным фанатизмом Игин верил в успех. Там, где сплелись воедино два гения, не должно быть неудачи. О том, что сам Борг вовсе не чужд сомнений, Игин, разумеется, не подозревал, и если бы кто-нибудь сказал ему об этом, не поверил бы... И сейчас управитель вслушивался в слова великого Борга со всем вниманием, на какое был способен, не придавая значения старческому брюзжанию и тем более не обижаясь на него: ведь за этими назидательными "говорю я вам" последует не подлежащий обжалованию приговор теории Оэла. От того, каков он, зависит будущее энергетики. - Так вот, - торжественно произнес Борг, - Оэлу удалось сделать эпохальное открытие... мгм... Иного я от него не ожидал. Гигант, право, гигант! Молитесь на него, юноша. Да. - Значит, теория верна? - обрадовался Игин. - Кто сказал, что верна? - неожиданно вспылил старик. - Во всяком случае, не я! Перебиваете... мгм... Куда-то спешите! Вот и прошлый раз... - Не сердитесь, учитель. Буду слушать не перебивая. - Верна - не верна, главное в другом. Какой полет мысли, какая дерзость... мгм... Слышали, что я сказал? Почему молчите? - Боюсь нарушить ход ваших мыслей... - А вы не бойтесь! Хотите знать, правильна ли теория Оэла? И да, и нет. В основе своей - правильна. Но при выводе обобщающей формулы Оэл допустил ошибку. Перепутал знак в одном из членов. Мгм... С кем не бывает! - И как это повлияло на результат? - Смотрите, юноша: вот формула Оэла. Видите диссипативный член? Из него следует, что нестационарный процесс должен затухать. А теперь взгляните на скорректированное мною выражение. Все то же, кроме вот этой фитюльки. Мгм... И что же получается? - Дополнительный член неограниченно возрастает? - предположил Игин, вдумавшись в смысл формулы. - Но что же получается... Процесс неустойчив? - Мгм... недурно мыслите, юноша! - похвалил Борг. - Выходит, в вакуум-компрессоре энергия будет накапливаться до определенного предела, а затем мгновенно высвободится? - Да, если не преобразовать кристаллическую структуру таким образом, что... - Но Оэл об этом не знает, так ведь? Значит, эксперимент... - Закончится взрывом! - тревожно подхватил Борг. - Нужно немедленно предупредить Строма! Не-мед-лен-но, говорю я вам! Не попрощавшись, Игин отключил информ от борговского канала и по экстренной связи вызвал Ктора. Председатель долго не отвечал. Наконец послышался его сдавленный голос: - Это вы, Игин? - Я. Дело чрезвычайной важности. Необходимо как можно быстрее передать на Утопию. Эксперимент с вакуум-компрессором проводить нельзя. Произойдет катастрофа. Поспешите, Ктор, иначе будет поздно! - Уже поздно, Игин, - с трудом проговорил Председатель. - Только что сообщили: несколько часов назад в результате взрыва экспериментальной установки погиб Стром... 8 ... И все за одного Сознание расширилось, и не было ему границ. Никогда еще Кей не испытывал ничего подобного. Приподнятое, пьянящее чувство переполняло его. Что это - эйфория? Нет, скорее, окрыленность. Невидимые крылья, казалось, подняли его ввысь, и с запредельной вышины он охватил взглядом непостижимую для других человеческих существ бесконечность бытия. Сейчас в нем объединили свою мудрость сотни личностей. В его мозгу поселились и сдержанно философичный Сарп, и рассудительный Угр, и знаток машин Зур, и бывший врач Эрт, и, конечно же, Горн. Кей мог сказать себе: - Привет, Горн! И ответить: - Здравствуй, дружище. Мог одновременно говорить со всеми "призраками", причем с каждым в отдельности, и слушать порознь их голоса, вернее, воспринимать мысленные образы, не давая им слиться в хаотический гул, бесформенное пятно. Еще недавно он не представлял, что человек способен на такое. Компьютер - тот враз решает тысячи задач, параллельно ведет тысячи диалогов, не сбиваясь и не путаясь. Но человек... Почему у него столь невысокий предел способностей? И почему у разных людей он различен? Почему наряду с умными, талантливыми рождаются тупицы и бездари? Разве это справедливо? Такие вопросы захлестывали Кея, и он не находил на них ответа. Но понимал, что природа совершила двойную несправедливость и не приходится рассчитывать на ее милости, Эволюция закончилась, и теперь все зависит от самого человека. Как никогда прежде, Кей осознал правоту "призраков". Они бросили дерзкий вызов природе, сумели преодолеть ее извечные ограничения. А что если обобществить интеллект? Интеллектуальный коммунизм - не следующая ли это ступень в совершенствовании общества? Кей поделился мыслями с Сарпом. В последнее время они еще более сдружились. Частое мыслеобщение высветило их друг для друга. Между ними не существовало недомолвок. - Замечательная идея! - одобрил Сарп. - Странно, что мы до этого не додумались... По сути дела, вы предложили модель принципиально нового общества, где интеллектуальный потенциал каждого принадлежит всем и личность обладает интеллектом коллектива. Философы мечтали о гармонии отношений между личностью и обществом, о всеобщем равенстве. Но какое могло быть равенство при различии способностей! "От каждого по способностям, каждому по потребностям". Вы развили эту формулу, уравняв возможности индивида! - Меня одолевают сомнения, - признался Кей. - А не получится ли вместо равенства уравниловка, как бывало в прошлом. Ведь мало провозгласить: "С сегодняшнего дня все люди равны!" - Понимаю, что вы имеете в виду. Опасаетесь, не угрожает ли интеллекту стандартизация, - копий множество и ни одного оригинала? Да, такое "равенство" стало бы катастрофой. Даже гениальная одинаковость означает распад личности. Так? - Вот именно. Допустим, мой интеллект вобрал в себя интеллекты всех людей. И то же произошло с остальными. Не появятся ли сотни, а впоследствии миллионы, миллиарды совершенно одинаковых Кеев, Сарпов, Горнов? И зачем тогда общаться друг с другом, если каждый может сказать о себе: "Я это они"? - Ваши опасения беспочвенны, - возразил Сарп. Мочь вовсе не означает быть. Боюсь, вы все еще в плену прежних представлений. - То есть? - Рассматриваете коллективный мозг как усовершенствованное подобие мозга отдельного человека. И арифметически складываете интеллекты индивидов в интеллект системы. - А разве не так? - удивился Кей. - Увы, здесь нужна не арифметика, а векторная алгебра в самом сложном виде. Мозг человека содержит один информационный канал, не так ли? Никто не в состоянии одновременно читать стихи, петь, разговаривать, отдавать распоряжения - это делается поочередно. Коллективный же мозг - система с множеством параллельно действующих каналов. Однако, став ее частью и получив возможность информационного обмена с остальными частями, вовсе не обязательно разом задействовать все каналы. Теоретически вы можете так поступить. Только зачем? - Но если я все же захочу воплотить в своем сознании личности всех людей? - Воплощайте сколько угодно! Ручаюсь, это быстро вам надоест! - А если все пожелают стать, скажем, Сарпами? - Пожалуйста! Только вероятностные законы вряд ли допустят такое. Другое дело, когда вам понадобится воспользоваться знаниями, опытом или мировосприятием Сарпа, Зура, Эрта, взглянуть на окружающее их глазами. Тогда вы присоедините их личности к своей. Но в основе останетесь самим собой. И они будут связаны не только с вами. Возникнет множество перекрестных связей, живое, динамичное, непрестанно изменяющееся. - Значит, если возникнет необходимость в помощи... - ... То десятки, сотни Кеев, Горнов, Угров окажут ее любому, кто в ней нуждается. - А сохраним ли мы при этом свободу личности? - продолжал сомневаться Кей. - Вас смущает возможность позаимствовать чужую личность, не испросив согласия? - уточнил Сарп. - А вас нет? - Коллективное мышление несовместимо с психологией собственника. Тут уж или - или. Но неужели вы... - Нет, нет! - поспешил оправдаться Кей. - Я затеял этот диспут, чтобы до конца разобраться во всем. Итак, коллективный мозг имеет множество личностных воплощений. И эти воплощения столь же разнообразны, как и сами личности. Так? - Я бы еще подчеркнул вероятностный элемент воплощений, устраняющий угрозу стандартизации интеллекта. - Теперь вопрос, как отнесутся к нашему замыслу остальные... - "Призраки"? С людьми вы уже не считаетесь? - поддел Сарп. Кей смутился. - Вы нащупали мое больное место. Я и сам ловлю себя на том, что отвыкаю от общения с людьми. Даже с Интой. А я ведь по-прежнему люблю ее. - Так поделитесь с людьми электронным подсознанием! - Людей слишком мало, чтобы подвергать их опасности. Где гарантия, что все сойдет благополучно для психики? Вот испытаю на себе как следует, и тогда... - Похвальная осторожность, - с едва уловимой иронией отозвался Сарп. - Не зря вы как-то упомянули, что избегаете ненужного риска. - Корлис однажды обвинил меня в трусости... - Нет, вы не трус, - со странной интонацией заметил "призрак". Вы человек отчаянной смелости. И все же... Есть в этой отваге что-то граничащее с трусостью. Не пойму, что именно... ... До обидного просто и буднично осуществилась задумка Кея. "Призраки" приняли ее так, словно она уже давно вызревала в их собственных умах, и вот теперь пришло для нее время. Никаких технических новшеств не потребовалось. Серия экспериментов в ускоренном масштабе времени, несколько проб на добровольцах, среди которых, разумеется, были Кей с Сарпом, затем первое опытное включение в полном объеме, и коллективный интеллект начал действовать! Кей наслаждался обретенной им интеллектуальной мощью. Повторилось то, что он испытал, впервые подключив к мозгу электронное подсознание, но уже на новом, неизмеримо более высоком уровне. И опять он заново узнавал себя, сначала робко, а затем все более уверенно примеряя к себе многочисленные воплощения коллективного интеллекта. Это превратилось в своего рода игру ума, игру увлекательную и даже азартную. Она поглотила его, оторвала от реального мира. И Кей забыл, ради чего он предпринял дерзкую попытку перестроить человеческое мышление. Забыл о самом человеке. Инстинкт исследователя, первооткрывателя на время, пусть исчисляемое днями, вошел в противоречие с нравственностью. Обретя недоступную ему прежде дальнозоркость мысли, он выпустил из поля зрения близкое, не смог разглядеть приблизившуюся вплотную беду... 9 Отзовись! В задумчивости стоял Ктор над хрустальным саркофагом Джонамо. Смерть Строма вызвала в его душе трагический резонанс. Она ассоциировалась и с тоской по непробудно спящей Джонамо, и с мрачными раздумьями о почти уже прожитой жизни. Ктор вглядывался в безмятежное, нестареющее лицо жены. Неужели за его дорогими чертами - пустота, бездумность, холод небытия? Книга со стертыми строками, погасший огонь, оборванная струна... Он был близок к отчаянию. Больше не верил Боргу. При мысли об этом чванливом старце его охватывала злоба. Как можно столь безответственно распоряжаться чужой жизнью?! К тому же жизнью женщины - красивой, чистой, любимой, которая могла бы стать матерью, взрастить трепетный стебелек, устремленный в будущее. И это человек, провозглашенный великим ученым? Нет, маразматик, утративший остатки ума! Игин тоже вызывал у него неприятное чувство, хотя Ктор и старался пересилить себя. Как ловко он притворялся, что приехал на их свадьбу, а сам выжидал момент, когда можно будет действовать наверняка... Бедная, доверчивая Джонамо! Игин косвенно виноват и в смерти Строма: если бы не обида на изменившего ему друга, тот не стал бы действовать так опрометчиво. Не стал бы? Вот здесь Ктор не мог кривить душой. Поступок Строма вполне соответствовал его импульсивному характеру. Что-то подобное уже произошло с ним в молодости. Тогда, кажется, взорвался хроно-компрессор: Стром экспериментировал с полем времени, хотя его предупреждали об опасности. Сложное чувство испытывал Председатель к покойному футурологу. Не забылись ни его граничивший с хулиганством демарш, ни собственная близорукость. А ведь все могло сложиться иначе. Они могли бы стать друзьями - полярное различие характеров не помешало бы этому. А что помешало? Не соприкоснулись их судьбы, а пересеклись под прямым углом, и в этом повинен сам Ктор. Стром погиб. Его больше нет. Но есть планета Строма. Так переименовали Утопию утопийцы. Теперь уже стромийцы... Так они увековечили имя человека, который при всех неприятных чертах своего характера сумел стать их лидером. А Ктор навсегда останется безымянным Председателем. Да и имеет ли он моральное право занимать этот пост? Ктор мысленно восстановил свой жизненный путь. Детство - безмятежное, как и у других. Юность с ее неизбежными поисками и метаниями. Неудавшаяся любовь... О ней он вспоминал с недоумением. Что привлекло его в недалекой девице с заурядным складом ума и красивым кукольным личиком, не имевшей собственной воли, жившей по подсказке компьютеров? И как она могла сохранить над ним власть на долгие годы, вплоть до встречи с Джонамо? Прихоть судьбы, уготовившей ему любовь самой прекрасной и мудрой женщины Мира? Кто знает... Он ведь и сам был зауряден. Зауряден во всем - образе жизни, взглядах, пристрастиях. Выбрал заурядную профессию младшего воспитателя. Не помышлял о престижных постах и потому не участвовал в конкурсах. Был добр и внимателен к людям - этого не отнять. Так бы и прожил жизнь в необременительном труде и общедоступных развлечениях. Но случилось непредвиденное: его избрали Председателем Всемирного Форума. Избрали не люди - компьютеры, хотя и считалось, что они руководствуются единым желанием граждан Мира видеть на высшем общественном посту именно такого человека, как он. Ктор воспринял свое избрание без малейшего восторга: не хотелось обременять себя столь огромной ответственностью, но, с другой стороны, нельзя было и отказаться, долг есть долг. Не станешь же доказывать: не гожусь, не достоин. Компьютеры знают, что делают. И никогда не ошибаются. Значит, и здесь нет ошибки. Просто он что-то не разглядел в себе, не оценил... Годы, проведенные на посту Председателя, наложили отпечаток на его личность. Это была серьезная школа и он учился с присущим ему прилежанием старательного, но не слишком способного ученика. За ним прочно закрепилась репутация мудрого и дальновидного деятеля, и одно время он сам верил в это. Сейчас же осознал, что никогда не был ни мудрым, ни дальновидным, а всего лишь осторожным. Вел свой корабль не по правильному, а по казавшемуся наиболее безопасным пути. А курс вычисляли компьютеры... Да, он соответствовал стандарту Председателя. Но это уже отмененный стандарт. На Мире воцарились совсем иные критерии, и главный из них - стремление к духовному величию человека. Джонамо разбудила общественное сознание, а сама спит, отрешена от жизни, которая становится с каждым днем все динамичнее и все интереснее. Если прежде во главу угла ставили независимость индивида от общества, обернувшуюся на самом деле общественной пассивностью, мнимым единодушием в управлении Миром, то теперь все осознали человеческую общность, коллективную ответственность за будущее, поняли, что эту ответственность нельзя не только всецело возлагать на компьютеры, но даже разделять с ними. Пусть этот бурный расцвет инициативы натолкнулся на серьезное предприятие, проявившееся в энергетическом кризисе, оно, безусловно, будет преодолено. Ктор ясно представлял, что продолжает занимать свой пост по инерции. В нем не разобрались. Его ошибочно принимают за одного из лидеров происходящей на Мире революции. Но какой он лидер! Самое честное - отказаться от председательского поста, передать его человеку новой формации, смелому, энергичному, молодому. И в то же время мудрому, по-хорошему осмотрительному. Неужели нельзя такого найти? Но правильно ли он поступит, покинув пост именно сейчас, в разгар трудностей, когда дело, за которое отдал жизнь Стром, еще не завершено? Нет, это было бы бегством! "Подскажи мне, Джонамо, родная моя. Отзовись!" Ему захотелось откинуть хрустальную крышку саркофага, коснуться губами высокого лба жены. Невозможно... Глядя на мраморное лицо любимой, Ктор не мог даже подумать, что за этой прекрасной ледяной маской скрывается живая мысль, замкнутая в непроницаемый кокон и в то же время волнообразно пронизывающая Вселенную... Как далеко была компьютерная модель Джонамо, причинившая столько страданий Боргу, от действительности! Мыслелетчица пребывала одновременно в двух комплексно сопряженных мирах. Тело не принадлежало ей, но в мозгу происходила напряженная, хотя и остававшаяся за порогом чувствительности датчиков работа. Подобно впавшим в летаргический сон, она воспринимала происходящее вокруг нее, но не могла подать знак об этом. До нее доносились звуки, сопровождавшие нескончаемый людской поток, который впадал в мавзолей, огибал полупетлей саркофаг и вытекал наружу. Сквозь сомкнутые веки Джонамо не могла видеть скорбно-торжественные лица людей, проплывавшие над головой, но волны их мыслей оставляли в ее мозгу рой образов, почти всегда туманных и лишь изредка четко очерченных. Джонамо чувствовала приход Ктора, а он приходил, не пропуская ни дня. Представление о времени было у нее утрачено, однако наступал миг, и над ней склонялось лицо близкого человека. Волну его мыслей она воспринимала особенно отчетливо. Но и в эти мгновения, возвращавшие ее к прошлому, Джонамо продолжала движение в нескончаемом пространстве, с его мирами и антимирами, черными дырами и белыми карликами, пустынями межзвездного вакуума и скоплениями звезд. Словно две разные проекции на один экран, налагались друг на друга мысленные образы, индуцируемые Ктором, и космические фантасмагории, чуждые обычному человеческому восприятию, но доступные мироощущению Джонамо. И эти два ее столь разных сознания не противоречили одно другому, не создавали в мозгу хаоса. Джонамо жила феноменальной двуединой жизнью, к которой были и боль, и страх, но не оставалось места сомнениям, сожалениям, колебаниям. Как ни парадоксально, великий Борг, предвосхитивший это особое состояние и в отличие от Ктора знавший, что понять его суть, не прибегая к абстракции, невозможно, попытался все же перехитрить самого себя тривиальнейшим образом - с помощью компьютера, которому доступны лишь конкретные представления, к тому же базирующиеся на аналогиях! ... Пронзая кривизну пространства-времени, несется к Геме живая волна. Что ждет ее, не ведают ни Борг, ни Ктор, ни сама Джонамо. Но сроки их неведения истекают... 10 Расставание На следующий день после размолвки с Корлисом у Инты начались роды. Их принимала ее юная ученица и помощница Мио. Когда Корлис, срочно вызванный ею, вбежал в палату, его встретил басовитый крик ребенка. Мальчик выглядел, как все новорожденные: красное, немного одутловатое личико, слипшиеся редкие волосики, сморщенный носик. Никакой патологии, только рост был едва ли не вдвое больше обычного. Поразительно, как Инта родила такого богатыря! С одного взгляда на нее Корлис понял, что дело плохо: ее осунувшееся лицо побелело, глаза ввалились и потухли. Все признаки сильного внутреннего кровотечения! Мио, также бледная, но от страха, смотрела на Корлиса умоляющими глазами. - Спасите ее, доктор! "Какой я доктор!" - с горечью подумал он. Из головы вдруг вылетело все, что, казалось, было прочно усвоено. На него словно напал столбняк. Вспомнилась их первая вылазка на Гему, охватившее его тогда чувство обреченности, приступ отчаяния во время исчезновения Инты и такое же, как сейчас, состояние растерянности. Неужели ему так и не удалось закалить характер? - Делайте же что-нибудь! - всхлипнула Мио. Волевым усилием Корлис заставил себя собраться. - Стимулятор! Антишок! Давление! - бросал он отрывистые команды, и Мио, точно автомат, бессознательно выполняла их. Наконец взгляд Инты стал осмысленным. По телу пробежала волна дрожи. Рука протянулась навстречу Корлису, но тотчас упала. - Пришел... - зашевелились серые, искусанные губы. - Простите меня, Инта! - Жизнь прошла, Корлис. Это мой последний день. - Все будет хорошо, держитесь! - Нет, - прошептала она надломленным голосом. Корлис был в смятении. - Не говорите так, - сказал он быстро. - Я все сделаю для вас. - Поздно... Я все равно должна была умереть. - Лед! Кровь! Коагулятор! - закричал Корлис. - Будем делать операцию, Мио! - Бесполезно, - качнула головой Инта. - Я не выдержу. Из уголка ее полуприкрытого глаза скатилась слеза. Запас консервированной крови таял. С отчаянием следил Корлис за тем, как падает ее уровень. Казалось, влитая кровь тотчас покидает внезапно исхудавшее тело Инты. "Все. Больше ничего нельзя сделать. Остается последнее средство. Не поможет, умру вместе с ней!" - подумал Корлис. А вслух сказал: - Переливайте мою кровь, Мио. И не смейте отсоединять до конца. Вы поняли? До конца! Он впервые признался себе, что любит эту женщину, которая никогда больше не встанет с пропитанной кровью постели. Любит светло и безнадежно. И жить без нее будет незачем. - Хочу проститься с Кеем, - шепнула Инта. ... Тревожный импульс потряс сознание Кея. И вместе с ним в мозг ворвался образ Инты. Как можно было забыть о ней, оставить без поддержки в такое время! Кей хотел сорвать шлем с датчиками, но руки не слушались. Обычно возвращение из "призрачного" состояния занимало около часа. Это было потерянное время, но с ним приходилось мириться. Сейчас же он не имел права мешкать. С Интой произошла беда! И Кей метнул свое силовое поле туда, к Инте. Она еще жила, кровь Корлиса поддерживала ее силы. Но глазами Эрта он увидел, что спасти Инту невозможно. - Сарп, Угр, Горн! Да придумайте же что-нибудь! - воззвал Кей к коллективному мозгу и ответил себе: - Мы можем лишь сохранить ее личность. - Обними меня, Кей, - услышал он шепот жены и с тоской подумал, что и это не в его силах. - Ты никогда не был нежен со мной. Но я тебе благодарна за все. Я полна любовью к тебе, и поэтому мне трудно умирать. Мы расстаемся, как жаль... - Не думай об этом. Тебя ожидает бессмертие. Мы будем вместе, пока... - Нет, родной. Ты не сделаешь этого против моей воли. Не могу быть "призраком"! Уж лучше умереть сейчас, когда я так хочу жить, чем дождаться, пока захочется умереть. - Не говори так! - Пообещай мне, что я не стану "призраком". Ничего хорошего... из этого... не вышло бы... - Обещаю. Лицо Инты вдруг просветлело. - Какая чудесная музыка... Кей замер. В его сознании, вытесняя ужас и боль, нарастали никогда не слышанные им звуки. В них сплелись любовь и жажда добра, светлая скорбь и сила разума, которую он должен передать сыновьям. - Дружище, любимый мой дружище, - сказал он голосом Горна. И не дождался ответа. 11 Человек Был еще один свидетель трагедии, о чем Кей не подозревал, а впрочем, это и не имело бы для него значения, поскольку ни на что не могло повлиять. Два Сарпа склонились над смертным ложем Инты. Один в самом Кее, в его сознании, другой вне его. И этот последний, убрав свое голографическое изображение, невидимый и неощутимый чувственным восприятием, до самого конца находился рядом с Интой, изнемогая от бессилия и душевной боли. То, что он может испытывать боль, стало для него неожиданностью, если не откровением. Сарп привык к рассудочности своих чувств и даже не был уверен, можно ли называть их чувствами. Думал, что, подобно всем "призракам", лишен способности переживать. Временами это огорчало его, вселяя сознание собственной неполноценности, даже ущербности. Вообще же он был доволен: неподвластность чувств рассудку, присущая большинству людей во плоти, осложняла и драматизировала существование. "Мне же, - с горьким удовлетворением думал Сарп, - не угрожают ни стрессы, ни вспышки страстей, ни бесконтрольные порывы. Я свободен от зависти и обид, пороков и... наслаждений". И вот бастион душевной неуязвимости рухнул, оказавшись на поверку хрупкой декорацией, которая лишь создавала видимость крепости, но первый же шквал поверг ее, подхватил, отбросил, словно и не было ничего там, где она только что высилась. Смерть Инты вызвала у Сарпа приступ лютой тоски. То, что Инта отказалась от бессмертия, породило у него смятение. Значит, бессмертие вовсе не так привлекательно, как он был убежден, если от него отказываются на краю могилы! Отказываются чуть ли не с отвращением, наотрез. И кто? Если бы так поступил Кей, в этом не было бы ничего удивительного. Хотя... теперь Кей рассуждает иначе и не преминет продлить существование в информационном двойнике. А вот Инта этого не пожелала... И Сарп понял: бессмертие, которое и прежде было не более чем гиперболой, образным преувеличением, ибо ничто не вечно во Вселенной, навсегда скомпрометировано в его глазах. Посмертное существование утратило для него смысл, лишилось стержневой основы. Хорошо, что он властен в любой миг прекратить его, уйти в небытие, как это, не дрогнув, сделала Инта! Ни бывшие орбитяне, ни "призраки" не догадывались, что необрывная нить связывала Сарпа с мужественной, гордой женщиной. Он сумел изолировать от мыслеобщения потаенную зону памяти, хранящую образ Веллы. Велла погибла от взрыва бомбы во время одного из так называемых локальных конфликтов - быстротечных, изощренно жестоких войн, в которых не было ни фронта, ни тыла. Обмен мстительными ударами то и дело нарушал неустойчивое состояние мира, множа жертвы. И возвратившись в очередной раз с орбиты, Сарп не застал жены в живых. Долго стоял в душевном опустошении у ее могилы, сжимая кулаки, проклиная все на свете. Со скромного памятника смотрели на него насмешливо-нежным взглядом зеленые глаза любимой. Полтора столетия спустя в них изумленно вглядывалась Инта, прапраправнучка женщины, которой уступил место в космическом корабле Сарп, пораженный ее необъяснимым тождеством с Веллой. Инта узнала в Велле себя. Сарп узнал в Инте Веллу, полюбив ее так, словно это и впрямь была Велла, обретшая подлинное, а не условное, метафоричное бессмертие. И это живое, единственно оправданное бессмертие обернулось жестоким, бессмысленным разочарованием... Как тогда, над могилой Веллы, ставшей теперь последним пристанищем и Инты, Сарп устремил взор в жуткую, непостижимую бездну, именуемую небом, исходя беззвучным отчаянным криком, воплем души, которая, оказывается, есть и у него, "призрака", еще недавно мнившего себя то ли сверхчеловеком, то ли недочеловеком - бесстрастным, машиноподобным, неподвластным чувствам. А он - по-прежнему человек, сохранивший присущие людям слабости, смертный по самой своей природе, обреченный на вечные поиски смысла жизни... 12 Большое из малого Смерть Строма обрушилась на Игина, как внезапный обвал. Она свела воедино множество болевых точек. И самой жгучей, самой личностной из них было так и не снятое обвинение в предательстве. Неужели Стром ушел, не поняв и не оправдав его? Подавленное состояние управителя объяснялось и пошатнувшейся надеждой на то, что "ловушка для Светоча" будет осуществлена в ближайшее время. Да, Борг нашел ошибку в изысканиях Оэла, исправил ее и предложил свой структурный вариант накопителя энергии. Но где гарантия, что новый вакуум-компрессор будет безопасным? Во всяком случае, Борг считает, что такой гарантии нет и быть не может. - Любой энергоемкий элемент... мгм... таит в себе угрозу взрыва, - сказал он. - И вакуум-компрессор не исключение. Стоит его разрушить, и запасенная в нем энергия мгновенно высвободится. Вот так, юноша! Чем не приговор? Но энергокомплексы на расщепляющихся материалах неизмеримо опаснее, достаточно вспомнить угрозу радиоактивного заражения! Какой же вывод должен сделать Игин? Или даже не вывод, а выводы, потому что их наверняка несколько... Во-первых, как ни жаль, придется отказаться от использования вакуум-компрессора в транспортных средствах - гонарах, дисколетах, баллистических лайнерах. Пока отказаться, а там видно будет... Во-вторых, нельзя размещать "ловушки для Светоча" непосредственно на поверхности Мира, как это предлагают некоторые. Даже если не учитывать падения эффективности за счет потерь лучистой энергии в атмосфере, такой вариант неприемлем опять же по соображениям техники безопасности. А вот выведенная на орбиту "ловушка" не представит ни малейшей опасности для Мира и в случае взрыва, ведь при запуске она еще пуста, а на орбите достаточно удалена. В-третьих, связь "ловушки" с энергетической сетью Мира должна быть бесконтактной. Иная просто невозможна. И отбирать энергию нужно в момент, когда "ловушка" проходит нижний, наиболее близкий к Миру участок траектории. Желательно, наконец, чтобы "ловушка" имела ячеистую структуру. При этом вероятность уничтожения "ловушки" шальным метеоритом окажется намного меньше... Разумеется, это лишь предварительные выводы, черновые наметки, которыми Игин поделится со специалистами: решение должно быть только коллегиальным. А уж потом понадобится помощь компьютеров: черновую работу предстоит выполнить именно им. Ни сам Игин, ни его ученые помощники не думали, что компьютеры, словно вымещая накопившиеся обиды, докажут несостоятельность принятого решения. И дело теперь было уже не в ошибочности теоретических выкладок, и не в опасности эксперимента, - ее все равно не избежать, - и даже не в трудности практического осуществления вакуум-компрессора, а совсем в другом. Дело упиралось в размеры "ловушек". Компьютеры неопровержимо доказали, что "ловушки", обладающие емкостью, достаточной для разрешения энергетической проблемы Мира, имели бы такие габариты, что о запуске в космос не могло быть и речи. Проще вывести на орбиту целый город с высотными домами, многоярусными путепроводами и сетью заглубленных коммуникаций. Это было, конечно, преувеличением, но не столь уж далеким от истины. Каков же выход из положения, и есть ли он? А что, если собирать "ловушку" прямо на орбите из множества модулей, еще лучше из ячеек. Структура была бы оптимальной, вопрос: возможна ли она? Связавшись с Боргом, Игин выяснил, что возможна. Более того, усовершенствованный вакуум-компрессор имеет именно такую структуру. И снова исходные данные переданы компьютерам, но ответ по-прежнему неутешителен: строительство на орбите займет десятилетия, а к тому же ускорит наступление энергетического кризиса. Итак, опять тупик... Нелегка дорога к звездам! Надоедать Боргу Игин больше не решился. Нет, в своей проблеме он должен разобраться сам! Теперь Игин думал лишь об одном: каким образом забросить на орбиту "ловушку". Временами он готов был впасть в отчаяние, махнуть на все рукой, отступиться. Даже сбежать обратно на Строму, которая - так уж устроена человеческая память - обрела в его воспоминаниях романтический ореол. Его преследовала мысль, что он забыл деталь, способную дать иное, перспективное направление поискам. Так иногда бывает после пробуждения, когда не можешь вспомнить сон, но испытываешь необъяснимую уверенность в том, что за его гранью осталось открытие, решение задачи, не дававшееся наяву. Оно твое, надо лишь его восстановить в памяти, зафиксировать в сознании... Нечто подобное происходило сейчас с Игином. Нужна была зацепка, толчок. И он начал методично анализировать события - большие и малые, - в которых участвовал после возвращения на Мир. Что-нибудь связанное с Джонамо? Нет. Со Стромом? Тоже нет. Может быть, с Председателем? Игин почувствовал, как в нем нарастает беспокойство. Похоже, Ктор имеет к этому отношение. Что значит "к этому"? К чему именно? Так, разложим по полочкам... Ктор и Джонамо... Нет, Ктор был уже один. Они встречались по делу? Интуиция молчит, стало быть, не то... Разговаривали по информу? Тоже не то... "Думай, думай, напрягись!" Стоп! Вспомнил! Космодион. Крошечные стрелы космопланов одна за другой вырываются из электромагнитного жерла. Словно песчинки. Одна за другой... Струйка частиц... Но ведь такой электромагнитный ускоритель может придать частице космическую скорость. Вывести ее на орбиту. А если частиц множество, что будет тогда? Они равномерно распределятся по эллиптической орбите? Конечно же нет: скорость спутника по мере приближения к наивысшей точке постепенно падает, в самом верху он на миг зависает и, миновав "перевал", уже с ускорением движется вниз... А это значит, что на восходящем участке эллипса последующая частица будет нагонять предыдущую. Модуляция частиц по скорости вызовет их модуляцию по плотности. И в верхнем участке орбиты возникнет сгусток частиц! Дрожа от нетерпения, Игин ввел задачу в компьютер. Взглянул на дисплей и облегченно вздохнул. Умозрительная модель оказалась правильной! Отсюда следует... Увы, еще ничего не следует! Сгусток частиц - это всего лишь совокупность хаотически ориентированных "микроловушек". Чтобы получить одну большую "ловушку" их нужно "организовать", собрать воедино так, чтобы получилась та ячеистая система, о возможности которой говорил Борг. Радость открытия оказалась кратковременной. Для Игина снова начались трудные дни. И бессонные ночи. На этот раз интуиция молчала. Не было подсознательного чувства, что успех вот-вот придет. Возобновилась депрессия. И бороться с ней Игин устал. В самый критический момент прилетел Оэл. - Я, и только я, виноват в смерти Строма, - сказал он во время первой встречи. - Не могу простить себе ошибки. - С кем не бывает, - повторил Игин слова Борга. Еще час назад он чувствовал себя глубоко несчастным. Как ни удивительно, необходимость утешить Оэла придала ему сил. Собственная неудача отошла на второй план. - Мы все ошибались, и по многу раз. Я тоже чувствую себя виноватым перед Стромом. Но причина его гибели не во мне и не в вас. Как ни больно это говорить, виноват он сам. Всегда спешил, пытался приблизить будущее. Рисковал, шел напролом... Впрочем, не нам его осуждать. - Вероятно, вы правы, - задумчиво проговорил Оэл. - И все же до конца дней своих буду ощущать бремя вины. - Работа избавит вас от этого бремени. - Я и приехал, чтобы работать. - Ваша помощь была бы неоценима. - Располагайте мной! - Ловлю вас на слове, - обрадовался Игин. - И давайте сразу же примемся за дело. Вот на чем оно застопорилось... Игин рассказал Оэлу о своих поисках и, казалось, непреодолимых затруднениях, с которыми столкнулся. - И дальше ни шагу, - посетовал он. - Принцип формирования орбитальных сгустков остроумен, - с похвалой отозвался Оэл. - Очень изящное решение! Таким способом вы избавились от необходимости выводить на орбиту гигантский вакуум-корректор или монтировать его там из модулей меньшего размера. Не забудьте только о фокусирующей электромагнитной линзе. Ее нужно будет предварительно подвесить на стационарной орбите. Поток частиц, выбрасываемых с космической скоростью ускорителем, будет, проходя через линзу, сжиматься в узкий пучок. - Это мысль, - в свою очередь похвалил Игин. - Но остается нерешенной главная задача: как превратить сгусток частиц в закономерно ориентированную структурную систему, в одно целое? - Задача не из трудных, - успокоил Оэл. - Вы не учти одно обстоятельство: под действием электромагнитных волн частицы слипнутся, такой эффект был известен еще нашим предкам. Игин побагровел от смущения. - Стыжусь своего невежества! - И напрасно, - заверил Оэл. - Я сам не знал об этом до недавнего времени. Копался в ученых архивах и натолкнулся... Был поражен не меньше вашего. Новая технология опровергает старую, так мы привыкли считать. Но в недрах сколь угодно старой технологии таятся истинные сокровища. Отсюда мораль... - Надо вовремя оглянуться! - Без этого не может быть взгляда вперед, - добавил молодой ученый. 13 Реквием И снова Ктор стоял у саркофага Джонамо. Холодный хрусталь отделял его от жены. Борг уверяет, что она жива. - Вы что, не верите мне? Мгм... Терпите, говорю я вам! Будьте мужчиной, вы же Председатель! - сказал старик прошлый раз. - Я отчаялся ждать. Мне кажется, что прошло бесконечно много времени. - Так нельзя, нужно взять себя в руки. Ну ладно... мгм Обещаю, что не умру, пока... Словом, пока все не выяснится. Сами понимаете, я не проживу слишком долго. Да. Не меньше часа простоял Ктор у саркофага, но видел вовсе не усыпальницу. Под хрустальной крышкой, на теле Джонамо, миллионы датчиков. Саркофаг герметичен, вентилируется смесью инертных газов и кислорода. Температура и давление в нем поддерживаются с высокой точностью. Это лишь кажется, что здесь мавзолей. На самом же деле - храм науки. И все в нем преисполнено ожидания. Ждут матрицы счетчиков, медленно ползущие ленты самописцев, дисплеи компьютеров. Ктор так часто и подолгу всматривался в них, что они стали для него давними знакомцами - у каждого свое лицо. Лица с замершими чертами... Когда они дрогнут, заулыбаются, заговорят? Как всегда, пожелав Джонамо доброй ночи, Ктор направился в соседнее помещение. Всмотрелся и замер: все жило, перебрасывалось цифрами, светилось, жужжало, щелкало. Поток информации ворвался в храм электроники. А следом за ним появился Борг. Оставалось гадать, как он мог проявить такую оперативность. Не караулил же поблизости? Ошеломленный Председатель даже не понял: до него или уже после, а может, одновременно с ним возник здесь старый ученый. Впрочем, сейчас он не казался старым: порывистые движения, осанка юноши, зоркий взгляд. Ктор не замечал ни всклокоченной бороды, ни мшистых бровей, ни густой сети морщин. Борг был молод! Исчезла даже стариковская медлительность речи, ее не прерывало больше излюбленное "мгм...", голос был звонок и совсем не похож на стариковское бормотание. - Это победа! - бросился навстречу Ктору Борг. - Голубчик вы мой, поздравляю! Недолго вам ждать, совсем недолго. Видите, - обвел он рукой приборы, - работает наша Джонамо, работает. Через нее откликнулась Гема. Все это сейчас записывается, обрабатывается, расшифровывается. Изобилие информации, и какой! Цены ей нет! Вот разберусь в ней, тогда и умереть можно... - Что вы! Вам еще жить да жить... - ошеломленно проговорил Ктор. - Я вижу, вы и не стары вовсе, каким-то чудом помолодели... - Дорогой мой юноша! Увы, эта моя "молодость" скоро пройдет. Просто в такие минуты нельзя быть старым. Нельзя быть старым, говорю я вам. Краска залила лицо Председателя. Как он был несправедлив к Боргу, приписывая ему безответственность, самонадеянность, чванливость. Все это время старик переживал не меньше, чем он сам. Прав Игин, Учителю можно и нужно верить. - Ведь правда, она вернется? - как-то по-детски, не решительно спросил Ктор. - Обязательно вернется, - подтвердил Борг. - Теперь уже скоро. Вот что, молодой человек. У меня мало времени. Совсем мало времени. А я должен успеть. Да. Прощайте! И не приходите сюда, говорю я вам. - Как? Вообще не приходить? - Вообще. Впрочем... Придете, когда позовут. Прошло несколько дней. Известий от Борга не было. В свою очередь Ктор сдерживал себя, чтобы не надоедать ему. И вот однажды вечером информ-компьютер предупредил, что по глобовидению передают сообщение особой важности. Ктор распорядился включить канал. И сразу же понял: случилось непоправимое. Его окружило море цветов. Трепетные, полупрозрачные, напоенные влагой лепестки казались живыми. Нежное благоухание разлилось по комнате... Головки цветов едва заметно вздрагивали в такт могучим и мрачным аккордам. Ктор узнал "Реквием" в исполнении Джонамо. Вскоре музыка стихла, и голос за кадром с торжественной печалью произнес: - Только что скончался великий Борг... И Борг сошел с экрана. - Друзья мои! - воскликнул он, просветленно взглянув в глаза Ктору (так, ему показалось). - Я предчувствовал, что не доживу до встречи с вами, и приготовил эту запись. Забудьте на время, что меня нет. Воспринимайте меня, как живого. Разделите с собой мою радость! Да, мне посчастливилось достойно завершить жизнь. Самое большое мое открытие я сделал в последние дни. С помощью Джонамо, ее глазами, умом и сердцем, я не только разгадал тайну Гемы, но и углубил наше представление о мироздании. То, что вы сейчас увидите и услышите, может показаться парадоксом. Но это более чем парадокс. Это крушение аксиом, ниспровержение постулатов. Найдите в себе силы воспринять его без предубеждения. Борг исчез, и перед Ктором распростерлось звездное небо. Звезды ринулись навстречу метеорным потоком. Среди них обозначилась и начала расти планета. - Вы видите Гему глазами Джонамо, - продолжал голос Борга. - Смотрите же, она совсем близко! - Но это же Мир, наш Мир! - недоуменно воскликнул Ктор, словно Борг мог его услышать. - Не подумайте, что я вас мистифицирую... мгм... Вам кажется, перед вами Мир. Но это Гема. Те же материки, океаны, моря, горы, реки... Конечно, найдутся и различия, ведь и Мир не всегда был одинаков. И все же сходство столь велико, что нельзя объяснить его случайностью. Я предположил, что существует вероятностная Вселенная и в ней множество реализации одной и той же планеты. Мир и Гема - две из них. Идя по незнакомой дороге и встретив развилку, мы раздумываем, куда свернуть. Свернув налево, выберем одну судьбу, направо - другую. Мир и Гема - две судьбы. Судьба обитателей Гемы, таких же людей, как мы, воистину трагична. ... И снова сменился кадр. Теперь Ктора окружала одичавшая, изуродованная природа. Корявые деревья, заросли кустарника. На всем печать запустения. Высоко в хмуром безрадостном небе парила птица. - Это летающий ящер, - услышал Ктор комментарий Борга. - Наследие радиоактивной катастрофы, постигшей Гему. Мгм... Я неверно сказал, не постигшей, а подготовленной самими людьми. Но не сигнал бедствия приняли мы! - Борг снова появился в кадре. - Компьютеры неверно расшифровали обрывки сообщения. Не о помощи взывали к нам, а хотели предупредить. Да, предупредить, говорю я вам! То, что произошло на Геме, не должно повториться нигде. Не стану перегружать вас подробностями. Благодаря Джонамо мы знаем о Геме если не все, то многое. И это многое принадлежит вам. Вы познакомитесь с поучительной историей Гемы, сопоставите ее с историей Мира. И опять поразитесь совпадениям и возрадуетесь различиям. Мгм... Итак, отныне мы должны рассматривать мироздание не только как пространственную, но и как вероятностную категорию. Вероятностное мироздание, вероятностная Вселенная... - вдумайтесь в эти слова. Представьте себе непредставимое - бесчисленное множество миров, населенных людьми. Все они - различные воплощения одного и того же мира. С парадоксальной точки зрения Мир и Гема, действительно, одно и то же. Две капельки в вероятностном океане человеческого разума, две искры звездного света, нашедшие друг друга в безмерной простертости бытия. И пусть одна из них здесь, а другая, образно говоря, по ту сторону Вселенной, они едины. Едины, говорю я вам! Пройдут годы, и армада звездных кораблей отправится на Гему. Не спасать, не учить - утверждать единство. И это только начало. Вселенная озарена разумом. Берегите же его и на Мире, и на Геме, и везде. А пока... Ждите Джонамо. Скоро она вернется. Совсем скоро. Передайте ей мою отеческую любовь. Жаль, что я не смог ее дождаться... Все, что мне удалось сделать в жизни, завещаю вам. Будьте счастливы! Устал... Ухожу... 14 Встреча миров Пока Инта была жива, Кей мог обходиться без нее и порой не замечал ее отсутствия. Знал, что она есть, и этого оказывалось достаточно. Они даже не были духовно близки так, как он сблизился с "призраками", впустив их в свое сознание. От Инты же многое скрывал и не потому что не доверял ей - просто не хотел взваливать на нее лишнюю тяжесть. Умолчал не только о коллективном мышлении, но и об электронном подсознании. Только сейчас Кей понял, какую непоправимую совершил ошибку... Инта не могла не ревновать его к "призракам", это было бы свыше ее сил. Ревновала и чисто по-женски, и как уязвленный невниманием человек. Ее терзала мысль, что Кей все больше удаляется от нее, что он стал еще более немногословен, чем прежде, что разговоры с ней его тяготят, что в нем появилась отсутствовавшая ранее черта - рассеянность. Однако Инта никогда, ни единым словом, не обмолвилась ему об этом, но к "призракам" наверняка начала испытывать неприязнь, какую испытывала бы к удачливой сопернице. А Кей ничего не замечал! И лишь теперь понял, почему Инта отказалась от бессмертия. Ее равно страшило и то, что Кей может ее разлюбить, и то, что он предпочтет живой Инте Инту-"призрака". И вот сейчас Кей тосковал. Вместе с Интой ушла часть его собственной жизни. Он вспоминал, как незаметно подкрадывалась к нему любовь. Поначалу Кей не замечал ее. И под конец тоже перестал замечать. И безжалостно казнил себя за это. "Зачем я исполнил волю Инты?" - мучился он, хотя знал: по-иному поступить было нельзя. "Нас ничто бы не разлучало. Мы зашли бы в сознание друг к другу, слились бы в одно целое. Я стал бы ею, она мною..." Думая так, Кей сознавал, что ничего из этого не получилось бы. Инта превратилась бы в свою тень. Ему бы хотелось обнять ее, но руки прошли бы сквозь пустоту. Он не чувствовал бы в ней женщины, жены. Она сделалась бы бесполым призраком, одним из многих - Сарпом, Угром, Шулем... Нет, Инта поступила мудро, хотя какую жертву пришлось ей принести в подтверждение этой мудрости! Теперь коллективное мышление тяготило Кея, он предпочитал одиночество. И "призраки", понимая его состояние, не навязывали ему своего общества. Кей на время как бы отделил себя непроницаемым экраном и от них, и от Корлиса, которого с трудом удалось вернуть к жизни, и от остальных членов их маленькой колонии. Словно дух изгнания, оставляя взаперти бессильное тело, парил над планетой - то уносился в космос, насколько позволяли волны Беслера, питавшие энергией сгусток плазмы и полей - "плоть" Кея-"призрака", то, подобно птице, сложившей крылья, камнем падал на Гему, зная, что не разобьется и не погибнет, хотя временами жаждал этого. Впрочем, Кей не утратил чувства долга и не помышлял о самоубийстве. Он никогда не унизился бы до позорного бегства. Кей подолгу летал над местностью, где они с Интой и Корлисом совершили первую высадку. Часто опускался на старинное кладбище. Здесь, согласно когда-то высказанному Интой желанию, которое Кей счел шуткой, она была похоронена под камнем с портретом девушки-двойника, ставшим теперь ее изображением. Как много успело измениться за то недолгое время, что они на Геме. Окрестности мегаполиса расчищены, растения культивированы, выстроен поселок. В самом мегаполисе ведутся работы, отчасти археологические, отчасти восстановительные. Старший сын Кея постигает азы науки под руководством Корлиса, а младший, первый абориген новой Гемы, рожденный такой дорогой ценой, отдан на попечение Мио, которая рада была бы заменить ему мать. С того дня, когда Кей лишился Инты, в его сознании поселилась музыка. Абстрагироваться от нее, как абстрагировался от коллективного мышления, не удавалось. Да он я не стремился к этому. Ему нравились необычные, берущие за душу звуки. Постепенно их стали сопровождать расплывчатые образы. Кей не принял эти рождающиеся в мозгу картины за галлюцинации, ни на миг не усомнился в своем рассудке, возможно оттого, что и музыка, и образы появлялись лишь в "призрачном" состоянии, а оно само по себе было достаточно противоестественным, чтобы удивляться чему-нибудь. Но считать видения за объективную реальность тоже не решался. Между тем образы утрачивали неопределенность, становясь все более четкими и яркими. Кей узнавал и не узнавал в них Гему. Из мнемотеки "призраков" он извлек немало знаний о том, какой была планета до катастрофы. Видел видеофильмы о ее городах, технике, быте. Многое восхищало его, а еще больше раздражало и даже вызывало возмущение. В голове не укладывалось, как можно силой оружия утверждать правоту, а тем более неправоту. Пышные парады, напыщенно тупые лица военных, их маскарадные мундиры казались неправдоподобно нелепыми. Но чего стоили человечеству эти игрища! С чувством почтения смотрел Кей на изощренно умные машины, а вот создавшие их люди вовсе не казались ему умными. Неужели они не сознавали, во что выльется неуправляемое буйство, именуемое ими прогрессом? Да, он не спутал бы Гему ни с какой другой планетой, даже если бы у нее появился двойник. То, что представлялось ему в его видениях, не было Гемой, хотя и походило на нее. Красочные толпы людей, которые и толпами нельзя назвать, потому что их отличал основанный на взаимном уважении порядок. Причудливые машины, действующие по какому-то особому, не известному Кею, но целесообразному принципу. Ажурные, кажущиеся невесомыми, здания. Нет, это не могло быть Гемой! Но почему так узнаваемы созвездия в ночном небе, почему люди, при всем различии в одежде, нравах, поведении, ничем не отличаются от жителей Гемы? В сознании Кея постоянно присутствовал образ хрупкой черноволосой женщины с высоким матовым лбом, пунцовыми губами и выразительным, пронизывающим, полным сострадания взглядом. Она существовала как бы независимо от других, сменявших друг друга образов, не смешиваясь с ними. Это от нее исходила волшебная музыка. Это ее глазами смотрел Кей на странный мир, казавшийся ему таким добрым и счастливым. Он не помнил матери, но сейчас думал, что мать была именно такой, как эта женщина. Материнским теплом веяло от нее. Своим постоянным присутствием она нисколько не нарушала его одиночества. Наоборот, он попробовал мысленно разговаривать с ней, как разговаривал с "призраками", и, к его удивлению, это получилось с первой попытки. Для них не существовало языкового барьера. Ничего удивительного: мысли, которыми они обменивались не требовали слов. - Как ваше имя, кто вы? - спросил Кей. - Меня зовут Джонамо. Я обыкновенный человек, - ответила женщина. - Но имя у вас необыкновенное. - И на моей родине его считают необычным. Вообще же имена людей у нас и у вас схожи. - Вы издалека? Может быть, из будущего? - Нет, я просто из другого мира, - ответила женщина. - Он так и называется: Мир. - Я наблюдал его вашими глазами. Похож на Гему, но... Почему я не видел среди ваших людей военных? - Мы уже давно не воюем. Раньше и у нас были войны, но мы вовремя остановились. - Счастливый мир, - вздохнул Кей. - Я не назвала бы его счастливым. Но верю, что он станет таким. - А мы не сумели остановиться. - Знаю. Мы приняли ваш сигнал на вакуумных волнах. - Вы хотели сказать: на беслеровых волнах? - У нас не было Беслера, - мягко улыбнулась женщина. - И вы откликнулись на наш сигнал? - Да. Поэтому я здесь... Не сразу понял Кей, что их диалог вовсе не плод воображения, что он происходит в действительности. А поняв, решил: посол далекого Мира должен войти в систему коллективного мышления. Но не рано ли? Пожалуй, сначала надо связать Джонамо с Сарпом! Сарп... Погруженный в пучину горя, Кей забыл о нем. Попытка восстановить мысленный контакт с ним оказалась безрезультатной. Неужели произошла еще одна беда? 15 Неугасимое пламя Слово "призрак", вошедшее в их обиход с легкой руки Кея, раздражало Сарпа. И не только своей смысловой нелепостью. Было в нем что-то полупрезрительное, обидное. Слово-плевок, намекающее на человеческую неполноценность, псевдосущность, мнимость. Сарп принял его, иронизируя над собой, сознательно уничижая себя. Он не мог примириться с мыслью, что рациональная, упорядоченная, казалось бы, до мелочей правильная, целомудренная "вторичная жизнь" уступает в полноте, динамичности, яркости тому противоречивому, порой сумбурному существованию, которое вели обычные "плотские" люди. Волею судьбы его жизнь раскололась надвое. И все сохраненное памятью тоже поделилось на две разновеликие части - "до" и "после". Сарп невольно сопоставлял их, взвешивал утраты и приобретения, пытался слепить воедино "первичное" и "вторичное". Это ему не удавалось. И все же он до поры сохранял душевное равновесие. Оно рухнуло со смертью Инты. Сейчас Сарп, подобно Кею, прекратил мыслеобщение, предпочитая неоглядным горизонтам коллективного мышления замкнутый мирок собственных переживаний. И не потону