хорошее, - взволнованно сказал он. - Я сейчас говорил с Агаевым. Он считает, что надо кончать испытания, там ничего нет. Неправда, я знаю - есть! Я почти на пятьдесят метров опускался. Я своими глазами видел нефтеносные пески, видел выходы газов... Надо дальше искать! Хочешь, я с тобой пойду? - Спасибо, спасибо! - проговорил растроганный Васильев. - Я рад тебя видеть рядом... Но мы очень далеко. Тебе сейчас не добраться до нас... Потом... аппарат все-таки не видит нефтяных пластов... - Он слепой, твой аппарат! - раздраженно крикнул Гасанов. - Я уже говорил Саиде. Брось его к черту и попробуй смотреть своими глазами. Ты знаешь, как выглядят нефтеносные пески? Сам смотри!.. Нет, ты не увидишь... - Он досадливо поморщился. - Надо хорошо знать дно, чтобы различать их. Я предлагал взять специалиста-геолога, да нет, вы на технику понадеялись!.. Саиду не всегда надо слушать... Как хочешь, Александр, я все-таки тебя найду. Конструктор подводного танка быстро встал и, словно на что-то решившись, хлопнул ладонью по столу. На самом деле, почему он так верит аппарату ультразвуковой разведки? А вдруг, действительно, Гасанов прав? Слепым может быть аппарат на таких глубинах. Его в этих условиях никогда не испытывали. - Слушай, слушай, Гасанов! - закричал он в микрофон. - Со мной Нури, он часто спускался с аппаратами и знает морское дно. Признаки нефти ему известны. Попробуем... Мы, наверно, еще не успели выбраться с глубоких мест. - Скорее, дорогой, скорее!.. Позови Нури, я ему все как следует объясню. Васильев пошел к двери и по пути взглянул на показания прибора глубины. Может быть, еще есть сто метров?.. Что такое? Он в изумлении остановился перед прибором. Стрелка застыла на цифре "300". Как это могло случиться? На обратном пути морское дно должно постепенно повышаться... Неужели потерян курс? x x x Торопливо вбежал Васильев в комнату с зеркальным окном. В черной воде он увидел длинный светящийся конус лучей прожектора. Навстречу ему медленно полз песчаный холм. Подводный дом двигался. Застучали каблуки по железной лестнице: Васильев взбежал по ней не переводя дыхания. В штурманской рубке - полумрак. Свет проникал только из иллюминатора. Недалеко от аппарата ультразвуковой разведки, с которым сейчас возились Саида и Синицкий, была пристроена широкая доска, вроде крышки от стола. На ней лежали, вытянув ноги, Нури и старый мастер Ага Керимов. Прильнув к стеклу, они рассматривали движущуюся поверхность морского дна. Опанасенко стоял рядом, следя за глубиномером. - Саида! - тихо позвал Васильев свою помощницу. Она встрепенулась, оставила Синицкого у прибора и неслышно подбежала к начальнику. - Что все это значит? - сурово спросил Васильев, указывая на Керимова и Нури. - Они хотят попробовать без нашего прибора, - сказала, несколько смутившись, Саида, - просто на глаз: может быть, заметят просачивание... Нури не верит, что здесь ничего нет. Да и Керимов тоже... Говорят, что надо бурить... Но, Александр Петрович, аппарат должен нормально работать! - заглядывая ему в лицо, настаивала Саида. - Как я могу ему не верить? Вот и Синицкий то же говорит. Он еще раз решил измерить усиление. - Приказано было возвращаться, - сказал Васильев, скрывая под внешней суровостью радостную взволнованность и нетерпение, - а вы спускаетесь еще глубже... - Он бросил взгляд на прибор глубины. - Да нет же, Александр Петрович! - возразила Саида. - Мы идем обратно, как приказано, только... - она посмотрела на компас, - другой дорогой, южнее. - Здесь надо бурить! - Нури вдруг вскочил со своего места и что-то по-азербайджански спросил у Керимова. Тот утвердительно кивнул головой. Нури подбежал к Саиде и, не замечая Васильева, скрытого полумраком рубки, быстро заговорил: - Скажи, скажи ему: надо пробовать! Здесь нефть! - Не горячись, Нури, - перебил его Васильев, выходя на свет. - Идем к телефону, там тебя ждут... На экране видеотелефона отражалось лицо Гасанова. Он прислушивался к звуку шагов. Нури, волнуясь, подошел к аппарату: - Я здесь, Ибрагим Аббасович. - Вот какое дело, Нури, - обратился к нему Гасанов. - Ты бывал в разведке, наверное замечал выходы песчаника. Сейчас ты их видел? - Нашел... Думаю, что здесь должна быть настоящая "антиклиналь". - Уверен, что пласты изогнуты дугой? - Есть предположение. Надо, хотя бы примерно, составить профиль и... - Александр Петрович, - сказал, оживившись, Гасанов, - мы сейчас кое-что подсчитаем... Вбежала Саида. Она задыхалась от волнения и никак не могла убрать с лица рассыпавшиеся волосы. - Что там? - быстро спросил Васильев. - Нашли... Скорее! - почти закричала Саида и, бессильно опустившись в кресло, тихо добавила: - Аппарат работает. Видимо, ей дорого далось это волнение за честь своего дела, своих аппаратов... - Саида! - позвал репродуктор. Но она не слышала его голоса и несвязно бормотала: - Синицкий сделал переключения в аппарате, поднял напряжение... увеличил усиление почти в два раза, так как надо было принимать отражение от самых глубоких пластов. Оказывается, нефть там... Кто же мог предположить? Мы искали ее ближе. - Саида! - надрывался репродуктор. Васильев и Нури выбежали из кабинета. Нельзя было терять ни одной минуты! - Это ты, Ибрагим? - Саида наконец подошла к видеотелефону и, будто у зеркала, поправила растрепавшиеся волосы. - Поближе, поближе! - Лицо Гасанова в улыбке застыло на экране. - Дай я тебе на ушко скажу. Саида наклонилась над видеотелефоном. - Опять твой аппарат ослеп! - неожиданно строго сказал Гасанов, но не выдержал и рассмеялся. - Я бы на месте Васильева тебя выгнал отсюда... Честное слово, как он только тебя терпит! Вот приедешь домой - посмотришь, что будет. Я тебе не Васильев! - Прости, хороший мой, дорогой, золотой! Видишь, какие слова я тебе говорю... - Саида закрыла уставшие глаза. - Я ни чуточки не виновата. Аппарат не мог обнаружить нефть на такой глубине: он на это не был рассчитан. - Она заморгала ресницами и ласково посмотрела на мужа. - Как ты там без меня, наверху? Да, я хотела тебя спросить: ты не позабыл... - Она смущенно улыбнулась. - ...платок, - подсказал Ибрагим. - Знаю, знаю! Думаешь о всяких пустяках... Тут своя беда! - Ну довольно, родной... Нас сейчас разделяют триста метров воды, а ты... меня отчитываешь! - А как же? Я тебя и на дне морском найду. Заметив, что Ибрагим улыбается, Саида поцеловала его в лоб. Губы прикоснулись к холодному стеклу. Она шутливо поморщилась и рассмеялась... x x x Когда Саида прибежала в рубку, там уже заканчивались последние приготовления к бурению. Нури, выпрямившись по-военному, обратился к Васильеву: - Начинать? Все ожидали команды. Васильев, как бы спрашивая у каждого совета, всматривался в лица. Он прочел в них искреннее одобрение, готовность и нетерпение. - По местам! - прозвучала краткая команда. Загрохотали сапоги на железной лестнице, и в рубке остались только два дежурных техника за приборной доской да у иллюминатора молчаливый штурман подводного корабля. "Здесь она может быть", думал Васильев, разглядывая знакомые как бы вспучившиеся пласты каменистого дна. Он посмотрел вправо, куда не достигал луч прожектора. Вода была черна и казалась маслянистой, как нефть. Глава семнадцатая ПОДВОДНЫЙ ПЛЕН Заканчивались первые сутки бурения. Вращалось, вгрызаясь в породу, долото электробура, дрожали трубы под потолком, постепенно сползая вниз. Радостно шумела буровая. Казалось, что все это происходит ярким днем, на поверхности зеленого плещущего моря, где носится ветер Апшерона, где пахнет свежестью и виноградом, и никто не думал о том, что от солнечного мира их отделяют триста метров воды над головой. Ага Керимов следил за наращиванием труб. По тонкому железному мостику, под самым потолком, ходил Опанасенко. Пахомов, наклонись над бурильным станком, прислушивался к жужжанью мотора, одним глазом поглядывая за движением раствора в прозрачной трубе. Синицкий чувствовал себя героем. Ну как же! Если бы он не догадался увеличить усиление в аппарате примерно так, как он сделал однажды в магнитофоне, то, вероятно, пришлось бы закончить испытания, даже не приступая к бурению. Что бы сказали наверху, на земле, узнав о его находчивости? Может быть, это станет известным даже в Москве, в его комсомольской организации... Впрочем, нефть нашли бы и без него. И нечего хвастаться своей изобретательностью! А все-таки приятно... Даже Нури, и тот убедился, что Синицкий может быть полезен в подводных испытаниях. Студент, довольный собой, подошел к щиту, где Саида и Нури следили за приборами. Васильев что-то подсчитывал на линейке. - Александр Петрович, - обратился к инженеру Нури, указывая на стрелку прибора, - смотрите: напряжение аккумуляторов сильно падает. Очень большая нагрузка. Электробур работает на пяти тысячах оборотов. - Это почти предел, по расчетам Мариам, - заметил Васильев. - С такой скоростью мы уже много прошли... Хорошо, что попалась мягкая порода, но... - Насколько хватит энергии аккумуляторов? - отрывисто перебил его инженер, смотря на часы. - Часа на два, и то, если мы используем ее всю, даже предназначенную для ходовых моторов. - Что ж, потом придется всплывать, - сказал Васильев после краткого раздумья.- Сейчас останавливать бурение нельзя. Будем экономить энергию... Выключить прожектор, отопление, сократить регенерацию воздуха! Он вздохнул, как будто бы ему уже сейчас становилось тяжелее дышать, и посмотрел на Синицкого. Инженеру не хотелось, чтобы этот юноша представил себе их положение хуже, чем оно есть на самом деле. - А я думал, что вы уже побледнели, - сказал Васильев, весело наблюдая за выражением лица Синицкого. - Однако признаю свою ошибку. Понимающему человеку нечего беспокоиться: и энергии хватит и тем более воздуха... Потерпите еще немного, мы скоро всплывем на поверхность... - Нет-нет, Александр Петрович! - испуганно сказал Синицкий, смотря инженеру в глаза. - Я никуда отсюда не хочу... "Только бы оставаться с вами!" чуть было не добавил он, но это ему показалось чересчур сентиментальным, и юноша замолчал. Нури подошел к кабельной коробке, погладил ее рукой, затем скользнул пальцами по проводам, идущим к высокочастотному агрегату, дотронулся до его поверхности и сразу отдернул руку. - Перегрузка! - хмуро заметил он, обращаясь к Васильеву. - Не выдержит. Надо дать охладиться... но ждать нельзя: всю энергию заберут воздухоочистительные установки... - Выключайте! - сказал инженер и медленными, тяжелыми шагами направился к выходу. Нерешительно, как бы ожидая отмены приказания, Нури подошел к щиту и, вздохнув, потянул к себе рубильник. Погасла зеленая лампочка у бурильного станка, и сразу настала необычайная тишина... Казалось, что за стальными стенами подводного дома слышится шелест водяных струй. Все как бы окаменели. Вот еще немного - и покажется нефть. Ни у кого в этом не было сомнения... Керимов бросился к мотору, но, увидев выключенный рубильник на мраморном щите, остановился и вопросительно взглянул на Васильева, задержавшегося в дверях. - Александр Петрович, - хрипло проговорил он, - зачем так?.. Надо совсем немного пройти... Я знаю! - Он подбежал к трубе, по которой ползла из скважин выбранная порода с раствором, открыл клапан и, подставляя ладонь, закричал: - Смотри породу, скоро будет нефть! Рыжая грязь шлепалась на белый пол и, отскакивая, брызгала на свежий, тщательно выглаженный халат Керимова. Старик не замечал этого, набирал в пригоршни жидкий раствор и, подбегая к каждому, показывал его. - Вот она! - кричал Керимов. - Скоро... скоро!.. Васильев стоял в нерешительности. Может быть, Керимов прав: нефть появится скоро? Но можно ли так рисковать? Выдержат ли его друзья такое напряжение? Как душно!.. К нему быстро подошел Синицкий: - Простите... Вы можете меня совсем не слушать... Ведь для вас я просто случайный человек... - Студент раздраженно откидывал волосы с мокрого лба. - Я понимаю, насколько сейчас важно экономить энергию. Я все понимаю... Но можно ли сейчас, когда решается вопрос о существовании "золотого дна", когда есть сомнения в необходимости вашего изобретения... можно ли сейчас прекратить бурение? Вот этого я не понимаю. Он стоял перед Васильевым задыхающийся и бледный, словно сейчас решалась его собственная судьба. Как будто это он выдумал подводный дом, он - его конструктор, как будто в последний раз испытывается его изобретение. Васильев удивленно смотрел на Синицкого. Нури недоумевающе пожал плечами. Вон он, оказывается, какой смелый! Самому Васильеву - и вдруг говорит такие вещи! Ай да студент! Все обступили Васильева. Подошли Пахомов и Саида. За ними, грохоча сапогами по железной лестнице, быстро спустился Опанасенко. Пахомов внимательно рассматривал пригоршню жидкой грязи, затем молча протянул ее Васильеву. Инженер осторожно взял небольшую щепотку, растер ее на пальцах и понюхал: - Хорошо, - решил он. - Еще десять минут. Мастера мгновенно стали на свои места. Нури рванул рубильник. Загудели агрегаты. Снова вгрызалось алмазное долото в недра морского дна. Васильев подошел к машине, как и в прошлый раз наклонился над ней, с тревогой ощущая на своем лице ее лихорадочный жар. Он думал о том, что скоро будет готова новая машина, рассчитанная на сверхскоростной бур, который так остроумно усовершенствовала Мариам. А этот генератор пока и должен работать с перегрузкой, потому что столь огромная скорость бурения не для него. Васильев в раздумье стоял у машины. Выдержит ли она? Хватит ли энергии аккумуляторов?.. Он заметил, что освещение буровой стало тусклым. Лампы горели желтым накалом... Становилось жарко. Воздухоочистительные аппараты работали уже слабо. Инженер искоса взглянул на Синицкого. Тот сидел на корточках у двери и, положив шляпу на пол, поминутно вытирал лоб. Сомнения мучили капитана подводного танка. Имеет ли он право так рисковать? Он не один. Об этом предупреждал его директор. Ради решения большой научной и практической задачи ему позволили ставить на карту миллионы, но рисковать жизнью людей никто не позволит. Он знал это и с тревогой смотрел на темнеющие лампочки... Драгоценная энергия уходит... Вот уже восемь минут идет бурение, а результатов пока еще нет... Две минуты... и все. Две минуты решают... А вдруг аппарат Саиды опять ошибся?.. Вот она стоит рядом, прижав стиснутые кулаки к подбородку, и смотрит то на часы, то на стрелку амперметра. Она, наверное, думает о том же: почему так долго длится бурение? Как томительно ждать! Васильев смотрел на кабель телефона, ползущий по стене. Эта тонкая нить связывает его с миром... Вот уже осталась одна минута... Сайда закрыла глаза, замерла, прислонившись к углу мраморного щита. Ей тоже трудно дышать. Или это просто от волнения?.. Десять минут! Васильев поднялся и хотел сказать, чтобы прекратили бурение, но это было выше его сил. А может быть, на одиннадцатой минуте алмазная коронка дойдет до пласта?.. Если бы он был один, то, ни минуты не задумываясь, продолжал бы свою работу до тех пор, пока хватит воздуха, пока хватит сил держаться... Он посмотрел на приборы. Давление раствора падало. Насосы не могли больше его поддерживать. "Это опасно, - думал инженер, - но где же выход?.." Шла двенадцатая минута... тринадцатая... четырнадцатая... Нет, он не может прекратить бурение. Откуда взять силы поднять руку, крикнуть: "Довольно!.." Он видел, как люди часто и порывисто дышали. Ему казалось, что из труб воздухоочистительных аппаратов уже не тянется живительная струя. Стоит только сказать одно это слово: "Довольно!" - и сразу станет легко дышать, выключится буровая установка, энергия утомленных аккумуляторов устремится в воздухоочистительные аппараты, пахнет свежим ветром... Шла пятнадцатая... шестнадцатая минута... Васильев не мог идти на преступление. Он понял, что больше рисковать нельзя. Конец!.. Вдруг, как реактивный снаряд, с оглушительным шипеньем взвился вверх и ударился в потолок электробур. Весь дом задрожал от этого взрыва. Выплеснулась из скважины рыжая струя раствора. Но это было только началом... Послышалось злобное клокотанье, снова что-то хлопнуло, и в потолок захлестала черная сверкающая струя. Все бросились к скважине. Закрыть ее! Скорее, скорее!.. Тревожная, но радостная минута... В черном тяжелом дожде было трудно добраться до штурвала привентера. Свистела и визжала струя нефти... В далеких каспийских глубинах найдена нефть! Раскрыта тайна морских недр. Буровая скважина вошла в золотое дно!.. Наконец фонтан закрыли. Керимов восторженно протянул Васильеву черные липкие руки: - Александр Петрович, смотри, пожалуйста! Чистая. Песка нет, воды нет... Словно в полусне, смотрел Васильев на черные ладони и не мог осознать: что же произошло? Неужели настала счастливая минута, о которой он мечтал, свершилось все то, к чему стремился он долгие годы?.. Неужели это уже случилось?.. Причем так просто, будто открыли бутылку шампанского и пробка вылетела в потолок! Он вытер забрызганное нефтью лицо и взглянул на купол. Там темнело пятно, как огромный черный зонтик. Нефть дождевыми потоками сбегала по стенам. Длинная труба электробура лежала неподалеку от моторов. "Если бы не ослабло действие насосов, поддерживающих высокое давление раствора в скважине, то фонтанирования никогда бы не произошло, - сразу, будто очнувшись, подумал Васильев. - Видимо, аккумуляторы совсем разрядились, насосы еле работали..." Мастера суетились. Они все выбежали в коридор за ведрами, лопатами, швабрами. Им хотелось, чтобы "белая буровая" снова оправдывала свое название. Саида со слезами радости на глазах размазывала по лицу капли нефти. Подбежал Синицкий, тоже весь грязный, и с хитрой усмешкой показал Саиде зеркальце. Она прыснула, как девочка, и, схватив студента за руку, потащила его умываться. x x x Войдя в свой кабинет, Васильев с наслаждением откинулся на спинку кресла. Минутный, но действительно по праву заслуженный отдых. Перед ним лежала открытая тетрадь его технического дневника. Он снова увидел страницу с датой "30 сентября"... Какая тишина в его подводном кабинете! Она наступает всегда, когда чувствуешь, что заканчиваешь большую, особенно любимую работу... "Итог последних лет..." читал он в дневнике. Может быть, впервые за все эти годы Васильев по-настоящему отдыхал... Он спокоен, лень пошевелить пальцем. Ни о чем не хотелось думать, и только мысль, что ты оказался правым, сладко дремала в мозгу. Сколько было непрерывных споров, обид и бессильного отчаяния, когда Васильев не мог и не умел доказать преимущества своего проекта! Даже в те далекие годы, когда еще не было приборов ультразвуковой разведки, Васильев понимал, что движущийся по дну танк мог с успехом решить задачу поисков нефти. Танк должен ползти по грунту для того, чтобы непосредственно исследовать его. Приборы электрической и сейсмической разведки, применяемые для обнаружения нефтяных пластов, по мнению Васильева, было нерационально использовать на подводной лодке. В этом случае лодка должна ложиться на грунт при каждом измерении. Только подводный танк позволяет вести разведку, почти не останавливаясь, на ходу, особенно с применением ультразвукового локатора. Наблюдение за выходами газов в виде пузырьков, поднимающихся со дна, также удобнее производить непосредственно у грунта. Васильев доказывал, что подводная лодка не может следовать за всеми неровностями дна, как гусеничный танк, а поиски ультразвуком нефтяных месторождений сквозь толщу воды неэффективны, как вскоре показали опыты Саиды. Конструктор также считал, что буровая разведка с помощью передвижной буровой, то есть специально приспособленного для этой цели агрегата, каким является подводный танк, несравненно более удобна и совершенна, чем буровая разведка с подводной лодки. Ему пришлось это упорно доказывать при защите своего проекта. И только сегодня он мог вздохнуть свободно. Задача теперь решена! Инженеру казалось, что ему не хватит слов рассказать о такой большой радости... Он протянул руку к кнопке видеотелефона. Как обычно, вспыхнула лампочка... светлел экран. На нем появилось усталое лицо директора. - Я слушаю, Александр Петрович... Васильев медлил. Все слова казались не теми, чужими. Он молчал, будто желая продлить счастливые минуты... Страна ожидала его ответа... Он теперь может сказать... - Где ты сейчас? Добрался до берега? - спросил Агаев. - Нет, на глубине трехсот метров. Мои координаты... - Васильев наклонился к своим записям и, стараясь быть спокойным, передал цифры. - Почему не вернулся? - удивился Агаев. Но тут не выдержал суровый "капитан подводного танка". - Слушай, Джафар Алекперович! - закричал он в микрофон. - Нашел! Фонтанирует!.. Можешь сообщить всем. Понимаешь, всем!.. Рустамову телеграфируй! - Поздравляю, дорогой! Обнимаю крепко... У нас все готово, сейчас направляемся к тебе... Постой, постой! Гасанов хочет с тобой говорить... И вот другой взволнованный голос идет издалека, летит над морем десятки километров, проникает сквозь толщу воды, доходит до самого сердца: - Как я этого ждал, Александр Петрович! Мои самые горячие чувства с тобой... Привет всем твоим друзьям. От меня Саиду не забудь поздравить. Координаты записали. Будем над вами в двадцать два часа... Погоди, не торопись... Тут Мариам за свои машины беспокоится. Изображение Гасанова расплылось и утонуло в глубине экрана. Как сквозь аквариум, видел Васильев приближающееся к нему другое лицо. Вот она, Мариам! Все до мельчайшей подробности - волоски между широкими бровями, темный пушок на верхней губе, которая сейчас почему-то вздрагивала, остренький подбородок, - все это видел Васильев отчетливо и ярко... Напрасно говорили придирчивые инженеры, что опытные модели видеотелефона имеют недостаточную четкость - более низкую, чем у нормальных телевизоров. Не мог сейчас поверить этому Васильев... Он и сам не знал, что образ Мариам с такой ясностью отражался не на экране, а в его сознании и воображении. - Радость моя не знает границ, - взволнованно и словно читая стихи говорила Мариам. - А вы счастливы? - спросила она. - Очень, Мариам!.. Два дня назад я делился с вами горем, а теперь принимайте тонны счастья в ваши маленькие руки. - Инженер протянул ей ладони и рассмеялся. - Смотрите не уроните! - Тут вас все ждут с нетерпением, - сказала девушка потупившись. - А вы? - затаив дыхание, спросил Васильев. Она подняла на него лучистые глаза. По экрану побежали косые полосы и, как дождем, смыли изображение. В репродукторе послышался треск, все смолкло. Васильев в сердцах стукнул кулаком по столу. Нажал кнопку, пытаясь вновь вызвать кабинет директора, но ответа не было. Он подвинул к себе аппарат, постучал по нему, открыл заднюю крышку, но в это время странные звуки, напоминающие шум ветра, привлекли его внимание. Они доносились из коридора. "Неужели снова свистит скважина?" подумал инженер. Распахнулась дверь, и на пороге показался задыхающийся Синицкий. Он прислонился к стене и, широко раскрыв глаза, смотрел на Васильева. Инженер вскочил с кресла: - Что в буровой? - Ничего... Только не беспокойтесь, Александр Петрович! - прерывающимся шепотом сказал студент. - Там... пожар... Не помня себя бежал Васильев по коридору. Из двери буровой вырывалось пламя. Горящая нефть ползла ему навстречу... Люди бросались на нее с огнетушителями, засыпали песком, топтали ногами тонкие огненные струйки. К двери буровой нельзя было подойти - пламя охватывало ее со всех сторон... Черные клубы дыма поднимались к потолку... Кроме огненных языков, люди ничего не видели. Они задыхались, но не могли оставить это страшное место... Кто-то метнулся к пожарному крану. - Назад! - закричал Васильев. - Нельзя водой! Но человек уже открыл кран и бросился под струю... Было непонятно, зачем он купается под краном, как под душем. Но вот мокрая фигура сквозь огонь подбежала к двери буровой... Тяжелая дверь медленно преградила путь огню... Человек упал. По его одежде метались огненные струйки. Синицкий первым кинулся на помощь, сорвал с себя пиджак и быстро закутал горящего. Все, словно опомнившись, бросились к нему. - Нури, не надо так... не надо! - беспомощно говорил Синицкий, положив его голову к себе на колени. Нури не отвечал... Студент вынул из кармана платок и, смочив его водой, положил на лоб товарищу. В дымной полутьме он не мог разобрать, открыл ли глаза Нури, поэтому легким движением провел пальцами по его векам... Нури вздрогнул, проговорил что-то невнятное и снова замолк. Синицкий почувствовал пульс на его виске, неровный и замирающий. Васильев приказал людям перебраться в соседние камеры, куда еще не успел проникнуть дым, а в коридоре поставить химические дымопоглотители. Плотно закрылась непроницаемая дверь. Оглядывая присутствующих, Васильев спросил: - Все здесь? - Все, - ответила Саида, прислушиваясь к шипенью пламени за стеной. Она приблизилась к Васильеву и прошептала: - Надо затопить буровую... Сгорит все оборудование... - Нельзя, - вполголоса ответил Васильев. - Оставшийся воздух в баллонах не сможет вытеснить столько воды... Мы не всплывем... Саида остановившимися глазами смотрела на своего начальника. Она только сейчас поняла всю безвыходность их положения. За стеной гудел пожар, горело все: машины, приборы, звукоизолирующая обшивка. Сплошной огонь! Он может гореть до тех пор, пока хватит кислорода. Воздухоочистители, видимо, все еще работают. А там, наверху, на мостике, десятки кислородных баллонов... - Послушайте, Саида, - подбегая к ней, сказал Синицкий. - Нури уже очнулся, ему нужен свежий воздух. Здесь нечем дышать. Почему мы не всплываем? - Конечно, не потому, что нам здесь нравится! - с горечью ответила она. - Неужели вы думаете, что это зависит от нашего желания? - И надолго это? - осторожно спросил Синицкий. - Пока не закончится пожар. - Он нас задерживает здесь? - Нет. - Тогда, - сказал студент, подчеркивая каждое слово, - еще один вопрос: почему нельзя подняться наверх? - Ну вот! - вздохнула Саида. - Вопрос можно?.. Опять, как дитя, расспрашиваете!.. Ладно, скрывать нечего... - Она замолчала, прислушалась к шуму пожара за переборкой и глухо сказала: - Подводный дом не может подняться. Вы понимаете?.. Мы пришпилены к морскому дну, как жук булавкой. Нас держат на дне трубы буровой скважины. Мы не сумеем от них освободиться, потому что для этого нужно войти туда... - Она кивком головы указала на дверь. Синицкий понимающе посмотрел на нее и отошел к Нури. Саида задумалась. "Что сейчас делает Ибрагим? Знал бы он..." Последний раз видела его только на стекле видеотелефона. О чем его тогда спрашивала? "Да-да... Он так и не ответил... Как он обойдется без меня?.. Ничего в квартире не найдет..." x x x Люди сидели на полу и терпеливо ждали, когда можно будет открыть дверь в буровую, где еще зловеще шипели огненные змеи. Все были спокойны. Опанасенко с сожалением рассматривал свои недавно еще блестевшие сапоги и протирал их куском обгорелой тряпки. Пахомов держал в руке папиросу и оглядывался по сторонам: где бы прикурить? У него невольно мелькнула странная мысль: "Теперь можно, все равно пожар". Керимов тревожно следил за Васильевым. Инженер ходил по коридору, заложив руки за спину. Тускло светились плафоны. От жара раскалившейся перегородки становилось трудно дышать... Никто из людей подводного дома не знал в точности, почему произошел пожар, но они могли предполагать, что пожар возник от искры. О стальную трубу чиркнул камешек, выброшенный вместе с нефтью. Так раньше бывало, когда люди еще не умели уберечь скважину от фонтанирования... Однако пожар произошел совсем по другой причине. Тяжелый цилиндр электробура, ударившись в потолок, упал неподалеку от моторов. При падении он зацепил довольно прочный пластмассовый кожух мотора. В кожухе появилась маленькая трещина. Струйка нефти прошла сквозь нее и попала на коллектор. Коллектор стал искрить, нефть загорелась и горящей выползла из кожуха. Вся буровая запылала почти мгновенно... Только при таком редком стечении обстоятельств мог вспыхнуть пожар. Конечно, если бы не фонтан, то этого бы не произошло... В подводном доме все было предусмотрено против фонтанирования. Однако невероятное давление пласта при ослабевшем противодействии насосов, нагнетающих раствор, привело к катастрофе... "Нельзя было продолжать бурение... Как же я не учел повышенного давления пласта? - думал Васильев. - Видно, слишком понадеялся на расчеты геологов и бурильщиков, которые полностью исключали возможность фонтанирования..." Он шагал по коридору, искоса поглядывая на людей, сидящих на полу. Все как будто спокойно ждали конца пожара. Саида рассказывала Синицкому: - Вы видели на вышке Гасанова автоматическое управление насосами и другими механизмами. Если бы не исследовательские задачи, то люди там совсем не нужны. Я даже думаю, что скоро и на буровых мы обойдемся без людей... - Она прислушалась к гуденью пламени за стеной. - Вы не уснули, Синицкий? Что молчите? Боитесь? - Нет-нет, что вы, Саида! - встрепенулся студент, протирая слезящиеся от дыма глаза. - Это очень интересно, продолжайте. Значит, скоро появятся установки совсем без людей? - Так будет, Синицкий... - Она закашлялась. - Через несколько лет подводные танки станут искать нефть, а доставать ее поручим машинам. - Но ими надо управлять на большом расстоянии? - Ничего, сделаем... - Она опять закашлялась. - Пока - игрушки, открывающиеся краны, управляемые по радио, а потом... Синицкий ее уже не слушал. Он смотрел на Нури, который жадными глотками пил воду. Заметив товарища, Нури благодарно кивнул ему головой: ничего, мол, и не то еще в жизни бывает! "Знают ли наверху, что здесь случилось? - с неясной тревогой спрашивал себя Синицкий. - Неужели нельзя как-нибудь сообщить об аварии?.." Глухой взрыв за стеной прервал его размышления. Будто раздуваемое форсункой, загудело пламя. - Лопнули кислородные баллоны, - прошептал Васильев, как бы не веря своей догадке, и сразу вспомнил, что баллонами заполнена вся верхняя часть буровой. - Ко мне, товарищи! - решительно скомандовал он. Все окружили капитана подводного танка. - Положение серьезное, - говорил Васильев, оглядывая друзей. - Не стану скрывать... Снова один за другим загремели взрывы. - Пожар пока еще будет продолжаться, если не случится худшего. Войти в буровую мы не можем... Значит, нельзя освободиться от труб, они держат нас на дне. Попытаемся вырваться. К подъему! Открыть баллоны! - приказал Васильев. Первым вскочил Опанасенко: - Есть открыть! Сжатый воздух из баллонов ворвался в камеры. Клокотала рассерженная вода, не желая уступать своего места. Подводный дом вздрагивал, как бы силясь приподняться, но надежная стальная труба с закрепляющими устройствами цепко держала его на дне. ...Еле светились плафоны. Под матовыми колпаками словно тлели красноватые угольки. Разряженные аккумуляторы отдавали последнюю энергию. Дышать стало совсем трудно: прекратилась работа воздухоочистительных установок. Наконец погас свет. Васильев зажег карманный фонарик. Синеватый луч скользнул по лицам и побежал по коридору... Глава восемнадцатая "ОГОНЬ С ЛЕВОГО БОРТА!" Тяжелый танкер "Калтыш" шел в район испытаний подводного танка. За ним на буксире тянулся плавучий островок с трубами. Вся эта конструкция была сделана Гасановым для стометрового подводного основания. Сейчас ее решили использовать для установки трехсотметровой трубы. Крутые стальные бока танкера вздрагивали от напряжения. Казалось, что танкер дышит, раздувая и опуская бока, набирая воздух в пустое свое нутро. Сегодня оно должно будет заполниться нефтью, отвоеванной человеком у морских недр. На носу танкера стоял Агаев, попыхивая трубкой. Он смотрел на клокочущие волны, которые, словно испугавшись, разбегались в стороны. Нефть найдена. Значит, оправдались самые смелые предположения геологов: нефть имеется не только в недрах той приподнятости дна, что соединяет Баку с Красноводском, но и в других районах Каспия. И директор по-хозяйски высчитывал, сколько теперь можно добыть этого золота, если пустить по дну десяток ползающих буровых. За какой срок их можно построить? Сколько потребуется ассигнований и, самое главное, какое участие в этом грандиозном строительстве будет принимать Институт нефти? Рядом с директором стоял Гасанов, облокотившись на борт. Уже не о чем было говорить. Все решено, взвешено, намечены пути дальнейших испытаний. Все казалось таким простым и ясным. Успех... большой, настоящий успех! Но этого мало Гасанову. Перед глазами вырисовываются невиданные картины... Впрочем, нет, у инженера они похожи на чертежи, правда пока еще неуверенные, расплывчатые, неясные в своих очертаниях... Видит Гасанов, будто сквозь туманную даль, сотни и тысячи плавучих островов. Архипелаги в Каспийском море. Вопреки всем законам, определяющим течение рек, из моря льются черные реки, скованные стальными трубами. Течет подземная река по стальному руслу - нефтепроводу, придуманному еще Менделеевым... Бежит по трубам горючая кровь в Москву, Ленинград, Свердловск, Киев, Горький... Неисчерпаемы запасы нефти под дном Каспийского моря... - Ты знаешь, что мне вдруг пришло в голову? - прервал мечтания инженера Агаев. - Как-то все странно получилось... Гасанов медленно повернул к нему лицо. - Больше чем странно! - продолжал директор, выколачивая трубку о борт. - Почему связь оборвалась? - Нечего беспокоиться. Это у них иногда бывает. Сложная установка, тоже опытная, как и видеотелефон. Мне рассказывала Саида, как это у них делается... - Гасанов оживился, вспоминая недавнюю лекцию жены, которая, старалась ликвидировать "потрясающую", по ее выражению, неграмотность Ибрагима в области радио. - Так вот она мне и доказывала прямо формулами, в которых я не очень-то разбираюсь, - продолжал он, - что под водой могут проходить только очень длинные радиоволны, но применять их для передачи по воздуху невыгодно. Лучше из-под воды говорить по проволоке. Пришлось делать, как она объясняла мне, комбинированные установки: триста метров под водой разговор идет по кабелю, а уже на морской поверхности - через коротковолновую радиостанцию, установленную в поплавке. Агаев задумался, перевесившись за борт и наблюдая, как длинная черная тень от танкера бежала впереди по ярко освещенному оранжевому морю. - Ну что же, - сказал он, - может быть, и так... Ты стал разбираться в этих делах не хуже жены. Но все-таки подвели твои волны! - директор, прищурившись, взглянул на закат. - Как бы нас не подвели и другие волны - привычные нам, морские... Ветерок поднимается. - Значит, испытаем, как нужно. Ясно будет, насколько устойчива труба с поплавком. Только бы нам успеть! - с некоторым беспокойством вглядываясь в туманный горизонт, сказал Гасанов. - До двадцати двух часов еще глаза вытаращишь, как говорит Пахомов, - сказал директор улыбнувшись. - Уже приближаемся к району испытаний. Думаю, что скоро увидим радиобуй. Они оба замолчали, любуясь картиной вечернего моря, привычной, но всегда по-новому волнующей воображение. Они смотрели на солнечный диск, тяжело опускавшийся в воду. Торопливые, суетящиеся волны были похожи на языки пламени... Гасанову вдруг показалось, что все кругом объято огнем и танкер плывет в фантастическом огненном море, как будто вся нефть, что скрыта в глубине, выплеснулась наружу, вспыхнула и заметалась на морской поверхности. Он невольно закрыл глаза. Вдруг все погасло, и вновь перед ним - черное кипящее море в ту беспокойную и страшную ночь... Падающая вышка... Мог ли он тогда предполагать, как сойдутся его пути с путями Васильева?.. Вот это человек! Каким надо быть разносторонним и знающим инженером, чтобы построить столь необыкновенное сооружение, как подводный танк! Да ведь его мог сделать только Шухов. Гасанов был убежден, что за последние сто лет не существовало в мире более разностороннего изобретателя, чем русский инженер Шухов, несмотря на то что слава его не была столь рекламно блистательной, как у Эдисона. Крекинг и железные башни. Способ компрессорной добычи нефти и постройка больших пролетов в архитектуре. Паровые котлы и мосты. Все это изобретено Шуховым. Весь мир пользуется его изобретениями. Всюду применяется его способ переработки нефти, пришедший к нам обратно из-за океана под названием "крекинг". Гасанов вспомнил, что из-за этого изобретения спорили два американца - кому из них оно принадлежит. Американский суд вынужден был признать, что данное изобретение сделано ни тем, ни другим, а русским инженером Шуховым еще в 1891 году... Всюду применяются паровые котлы Шухова. Везде можно видеть ажурные водонапорные башни системы Шухова. Каждая из них напоминает миниатюрную радиобашню в Москве. Новая конструкция стальной башни изобретена Шуховым не для выставки и рекламы, вроде эффектной постройки французского инженера Эйфеля. Башня Шухова стала необходимостью. Огромные пролеты Киевского вокзала в Москве построены также Шуховым. Архитекторы всего мира строят металлические сооружения, пользуясь его изобретениями и расчетами... Гасанов прислушался к шуму на буксируемом танкером острове-поплавке и вспомнил, что во многих работах ему приходилось применять расчеты Шухова, особенно когда он проектировал свои подводные основания. "Вот таким надо быть инженером, - думал Ибрагим, - такой огромной широты, такого размаха! Это в традиции русского народа и идет от Ломоносова, который впервые в мире создал теории газов, света, электричества, атома. Менделеев был и химиком, и физиком, и метеорологом, и воздухоплавателем, и экономистом; он интересовался многими большими проблемами. Сколько с тех пор мы узнали новых имен ученых и изобретателей, продолжающих традиции русской научной мысли! Много их и среди советских инженеров... Наверное, в первых рядах - Васильев". Вспомнил Гасанов и о другом: знакомый директор радиозавода как-то рассказывал об американских инженерах, присланных к нему на завод в порядке технической помощи еще до войны. "Удивительный народ! - недоумевал директор. - Один из них - инженер по переключателям, другой - по катушкам, третий - по винтам. Каждый из них хорошо знает только свою область, а что касается другой - лучше и не спрашивай: никакого понятия. На нашем советском заводе - и вдруг такие, с позволения сказать, инженеры! К счастью, мы от них скоро освободились..." "Да разве в нашей необыкновенной жизни, когда человек меняет лицо земли, можно представить себе таких узколобых инженеров? - думал Гасанов. - С ними не построишь подводного танка. Васильеву пришлось хорошо изучить и геологию и нефтеразведку, бурение, не говоря уже о дизелях, машинах, электрооборудовании. Правда, танк строил огромный коллектив, но он был подчинен единой направляющей идее основного конструктора". На плавучем островке загудели моторы, послышалось чавканье насосов. Эти привычные Гасанову звуки вывели его из задумчивости. Начиналась подготовка к испытаниям. Впереди мигал, словно бакен на реке, красный огонек. Над ним в лиловом небе вырисовывалась тонкая стальная мачта с флажком. Она покачивалась на волнах, и казалось, что кто-то размахивает ею из-под воды. Гасанов перешел на правый борт, чтобы лучше рассмотреть антенну на поплавке. Здесь уже хозяйничал директор. - Ну как, "радиобог", есть связь с Васильевым? - обратился он к вышедшему из рубки радисту. - Мы сейчас рядом, дорогой. Молодой специалист смущенно развел руками. - Возможно, какой-нибудь провод оборвался, - сказал директор и тут же мысленно закончил: "Завтра же надо послать к Васильеву инженера для исправления... Кстати разобраться как следует, а если нужно, то и взгреть кое-кого за допущенную аварию. Наверное, перед испытаниями плохо проверили радиоаппараты". Поднялся ветер. Вода сразу заклокотала, над морем поднялась водяная пыль. Она клубилась, как пар над огромным кипящим котлом. - Идем в каюту, Ибрагим, - сказал Агаев, разглядывая светящиеся стрелки на циферблате часов. - У нас еще много времени... - Огонь с левого борта! - крикнул кто-то с мостика. Все разом повернули головы налево. Словно ракета, вырвался из-под воды красный сигнальный фонарь, блеснул над волнами и погас, скрывшись в воде. Но вот он вынырнул опять, торжественно сияя в радужном ореоле водяной пыли. Агаев в недоумении смотрел на часы. - Ничего не понимаю! - Гасанов развел руками. - Васильев говорил, что шары больше испытывать не будет... - В его голосе послышалась обида. - Зачем же я тащил сюда свои установки? - Огонь с правого борта! - снова раздался крик с мостика. Опять вспыхнула подводная ракета. - Они решили начать испытания прямо с цистерн, - спокойно сказал директор, не замечая раздражения Гасанова. Он вытер голову платком и добавил: - Предупредить не смогли... Связи нет. - А если бы нас здесь еще не было? - вспылил Гасанов и запустил пальцы в свою курчавую шевелюру. Она его раздражала: волосы путались от ветра и щекотали лоб. - Шары пошли бы гулять по всему Каспию, - говорил он. - Честное слово, не понимаю такого безрассудства! - Полный назад! - скомандовал Агаев, подняв голову к мостику. - Надо отойти, Ибрагим, - с усмешкой сказал он Гасанову, который вдруг заметался вдоль борта, - иначе одна из васильевских торпед продырявит наш "Калтыш". Цистерны продолжали появляться на морской поверхности. Это было феерическое зрелище. Из глубины моря вырывались красные ракеты, невысоко подпрыгивали над водой, падали, затем плыли по волнам не угасая. Можно было рассмотреть, как огонь летит из глубины: среди волн появлялось сначала чуть заметное красноватое пятно, оно светлело и расширялось до тех пор, пока из воды не выскакивала огненно-красная звезда. Затем снова светлела морская глубина, опять появлялось, расширяясь, красноватое пятно, и вот уже новый шар, мерцая, прыгал на волнах. - Один, два, три, четыре... - считал Гасанов выскакивающие огни. - Как будем транспортировать? - спросил он. - Перекачаем или цепочкой? - Конечно, цепочкой, - решил Агаев, внимательно следя за новыми вспыхивающими звездами. - Пять, шесть, семь... Ну и молодец! Кучность какая! Подскакивая на волнах, шары вытягивались в одну линию и напоминали мерцающую гирлянду иллюминации, раскачивающуюся от ветра. Яркий луч мощного прожектора скользнул по морской поверхности, медленно подбираясь к шарам. Вот он осветил их. И тогда глазам, привыкшим к ночному мраку, представились необыкновенные огромные жемчужины. Именно с жемчугом можно было сравнить белые шары, окрашенные сверху розовым отблеском сигнальных фонарей. Они плавали, будто связанные невидимой нитью в гигантское ожерелье. Танкер медленно приближался к шарам. Покачиваясь на волнах, они словно вырастали. Гасанов уже видел их живой блеск. - Смотрите: как жемчужины! - воскликнул он. - Жемчужины? - удивился Агаев и с улыбкой взглянул на восторженное лицо инженера. - Счастливый ты, Ибрагим! - сказал он. - Умеешь видеть в этих простых нефтяных цистернах то, что люди называют прекрасным. - Сознаюсь, Джафар Алекперович... Со мной это случается. Но еще большее счастье делать и выдумывать такие жемчужины. Их создатель, я думаю, большой романтик. Пусть это опыт, первые, еще очень робкие шаги, но он делает то, о чем мы часто мечтали: из тяжелого; будничного труда он создает вдохновенную поэму. А ведь совсем скоро на нашей земле таким будет любой труд... - Будет, Ибрагим, будет! - убежденно сказал Агаев. - Все мы живем и работаем ради этого. Ты молод, дорогой, ты многое не помнишь... Может быть, тебе рассказывали о таком же, как и ты, молодом инженере Агаеве, который перед войной работал у нас в институте. Это был мой младший брат. Думал он тогда о подводном нефтепроводе на поплавках, считал, делал опыты... Был такой же, как ты, горячий, и мир казался ему полным жемчужин... Добровольцем ушел в сорок втором году с нашей Азербайджанской дивизией... Директор остановился, по привычке полез в карман за трубкой, но потом, как бы опомнившись, вытащил руку обратно и слегка поправил козырек фуражки. - Письмо мы получили, - продолжал Агаев: - пал смертью храбрых... Я помню эту ночь, когда мне на пристань принесли письмо. Хорошо, дорогой, помню, как сейчас... и ветер и волны... Мы тогда отправляли в Красноводск транспорт с нефтью. Путь через море был единственным путем для доставки нефти из Баку. От этого тогда многое зависело. Сколько горючего нужно было фронту! Ты можешь понять это, Ибрагим? Никак не могло хватить судов. Подводного нефтепровода не было: опыты молодого инженера остались незаконченными. Кто-то вспомнил о его поплавках, и мы стали тогда применять плавучие цистерны. Мы отправляли их, как поездные составы, прицепляя цепочкой к пароходам. Летчики рассказывали, что сверху им казалось, будто поезд с нефтью догонял пароход прямо по морю... - Агаев положил руку на плечо инженера и задумчиво продолжал: - Вот почему я прежде всего увидел в этих шарах не жемчужины, а цистерны военных лет... Этого я никогда не забуду! Во время ленинградской блокады через Ладожское озеро проходила по льду "дорога жизни". В сорок втором по нашему морю тоже шла "дорога жизни". Она была артерией, по которой текла черная кровь, питающая технику нашей армии... И вот, чтобы никогда не повторились эти годы... чтобы никогда и никто не получал таких писем, как я в ту черную ночь, нам нужны и цистерны Васильева и подводные башни Гасанова... Гасанов молча пожал руку директору и почувствовал что-то новое и еще пока не осознанное в своем отношении к окружающему. - Странно, очень странно! - словно издалека донесся голос Агаева. - Ты не находишь, что цистерны очень неглубоко сидят в воде? Инженер рассеянно взглянул на шары: он все еще думал о рассказе директора. - Почему они не наполнены как следует? - спросил Ибрагим. - Васильев говорит, что скважина фонтанирует. Однако по количеству нефти в цистернах это незаметно: в каждой из них и тонны не наберется, - определил директор. Он наклонился за борт и следил, как коренастый матрос, оставшись в одной тельняшке, ловко орудовал тяжелыми цепями, прикрепляя их к поручням шара. - Возьмем цепочкой, - решил директор и уже готов был отдать распоряжение матросам. Гасанов неожиданно запротестовал: - Нет, так нельзя! У нас пока еще нет связи с подводным домом. А я полагаю, что мы все-таки должны испытать установку трубы с поплавка? - Да, если восстановится связь. - Может пройти много времени. Не думаете ли вы, что в одном из шаров лежит записка? В ней Александр Петрович должен сказать, опускать трубы или нет. - Посмотрим, - согласился Агаев. Матрос с широкими угловатыми плечами подтянул шар к борту, затем его подняли лебедкой повыше, чтобы не доставали волны. Над шаром, словно черный слоновый хобот, повис шланг. Раскачиваясь от ветра, он будто бы искал скобы у завинченной накрепко крышки люка. Метнулся луч прожектора и остановился на шарообразной цистерне. Она была такой белой и блестящей, будто светилась изнутри. Все столпились у борта, с нетерпением ожидая, когда первая тонна "черного золота", добытая из самых сокровенных морских глубин, потечет в железное чрево танкера. Два молодых матроса спустились по цепям на цистерну и, усевшись у фонаря, стали осторожно отвинчивать люк. Гасанов взволнованно наклонился над бортом. Он в нетерпении. Он ждет первого подарка с морских глубин. Неслышно приподнялась крышка. В люк соскользнул черный хобот. Где-то засопел насос, со свистом втягивая воздух. Хобот опустили еще ниже. Агаев приложил ухо к шлангу и недоуменно развел руками. - Пустой? - прошептал Гасанов. Матрос, сидевший на шаре, опустил голову в люк и, всматриваясь в темноту, прислушался. - На дне тоже нет? - сдерживая досаду и нетерпение, спросил директор. - Возьми фонарь. Может быть, там записка? Из люка послышался сдавленный голос, затем показалась темная жилистая рука, цепляющаяся за шланг, и наконец голова старого мастера Пахомова. Все будто онемели. Первым опомнился Агаев. - Что случилось? Почему ты здесь? - спросил он и крикнул: - Скорее трап! Вниз по цепям уже спускался Гасанов. Он протянул руки мастеру: - Ну, что там? Что? Скажи! Пахомов молча оглядывал окружающих, словно кого-то искал среди них. - Где Александр Петрович? - вдруг хрипло спросил он. Гасанов и директор переглянулись. Пахомов подбежал к борту. - Где еще шары? - испуганно закричал он. Директор торопливо подошел к мостику и крикнул: - Свет, скорее! Луч прожектора скользнул по палубе, осветил согнувшуюся фигуру старого мастера, на мгновение задержался на нем и пробежав по волнам, указал на скрепленные вместе белые цистерны. Около них уже колыхались лодки... Глава девятнадцатая КАПИТАН ОСТАЕТСЯ ПОСЛЕДНИМ Темно и душно в торпедном отделении подводного дома. Луч фонарика пробежал по мокрым стенам. Молчаливый техник влез в шар-цистерну. Ему помогали оставшиеся члены экипажа. Васильев стал у рубильника. - Прошу меня понять, - быстро проговорил он. - Воздухоочистительные установки уже не работают. Мы здесь задохнемся. В цистерне хватит воздуха на полчаса. Этого достаточно. "Калтыш" уже наверху, шум его винта слышит наш звукоулавливатель. Поэтому еще раз повторяю: это единственный выход. Васильев осветил лица последних обитателей подводного дома. Это были Керимов, Нури, Синицкий. - Закрыть люк цистерны! - скомандовал инженер. Нури бросился выполнять приказание и плотно завинтил крышку. Все вышли из торпедного отделения. Оттуда раздался троекратный стук: человек в цистерне готов к подъему. Медленно двигался тяжелый шлюз, закрывая отсек. Проверив замки шлюза, Васильев на мгновение прислушался и включил рубильник. Вода с шумом наполняла камеру. Люди настороженно ждали, когда шар выскользнет из торпедного отделения. Глухой стук: это цистерна вырвалась на свободу. В черной воде шар стремительно мчался вверх, как пузырек воздуха со дна стакана. Синицкому представилось, что шар уже выскочил на поверхность и сейчас качается на волнах. Человек свободен... Еще немного, и воздух, свежий морской воздух ворвется в душную цистерну. - Теперь ваша очередь, Синицкий, - спокойно сказал Васильев. Луч фонарика заставил студента зажмуриться. Он машинально поправил галстук и по привычке спросил: - Вопрос можно? Васильев недовольно передернул плечами. - Мне кажется, что кто-то должен остаться здесь, - смущенно проговорил студент. - Надо замкнуть рубильник, выпуская последний шар?.. Так я понимаю? - Не ваше дело, - неожиданно резко ответил Васильев. - Выполняйте приказание! Обиженно закусив губу, Синицкий медленно направился к шару. Луч фонарика побежал вдогонку за студентом. Потом он заметался по потолку. Может быть, это у Васильева дрожит рука?.. Нет, луч спокойно опустился на распределительную доску. Васильев внимательно осмотрел рубильники и спросил, повернув голову в сторону торпедной камеры: - Приготовились? - Нет, Александр Петрович, одну минутку... Я тогда постучу... - Быстрее! - недовольно заметил Васильев. Глухой троекратный стук послышался из торпедного отделения. - Нури! Завернуть люк! Техник, как тень, проскользнул в открытый шлюз. Послышался плеск воды под ногами и скрип завинчиваемой крышки. - Готово! - доложил Нури, выходя из отсека. Блеснула медь рубильника, забурлила вода... И снова побежала вверх светящаяся точка... Возле шлюза осталось трое... Минутное молчание. Видимо, каждый думал об одном: чья очередь? Впрочем, для Васильева этот вопрос был уже решен. - Теперь вы, Александр Петрович, - хрипло проговорил Керимов, словно откликаясь на мысли инженера. - Нет уж! - силясь улыбнуться, возразил Васильев. - Капитан покидает корабль последним, ты это знаешь, Ага Рагимович. Он прислушался и, убедившись, что наружный шлюз автоматически закрылся после того, как сжатый воздух вытеснил воду из торпедного отсека, открыл внутренний шлюз: - Прошу, товарищ Керимов! - Не пойду, - неожиданно спокойно проговорил старый мастер. - Какое мне дело до капитанов! Я старый человек, свое отработал. А тебе еще надо много строить... - Он закашлялся и, еле переводя дыхание, прошептал: - Послушай меня, старого, Александр Петрович! Мы с тобой большевики... Ты же понимаешь, кто из нас нужнее... - Правильно, Керимов! Мы большевики. Так будь дисциплинированным, как того требует партия. Тебе сейчас приказывает начальник... - Он помолчал. - Ну?.. Я жду! Керимов растерянно стоял перед Васильевым, затем, как бы решившись, обнял Нури, прошептал ему что-то и медленно вошел в торпедное отделение... Тихо плескалась вода под ногами. Один за другим покидали люди подводный дом... Нури стоял, прислонившись спиной к холодной стальной перегородке. Он раскинул руки в стороны, как бы в последнем усилии стараясь удержаться на этом месте, остаться здесь и ни на один шаг не сдвинуться с места. Нет, будь что будет, он не может покинуть Васильева! Вот уже задрожал луч фонарика на лице Нури. Юноша молчал. Инженер выжидательно смотрел на него. - Кто-то должен остаться, - наконец проговорил Нури, широко раскрыв глаза. Он, не мигая, смотрел на свет фонаря. - Вы были на войне, а я не был... Но я знаю, как наш солдат берег жизнь своего командира. Это был его долг... Почему вы отнимаете у меня это право? - Нури выпрямился во весь рост. - Оно мое!.. И я не уйду отсюда, пока вы здесь! - Ты слышал мое приказание? - шепотом спросил Васильев. Нури оглянулся по сторонам, как бы ища выхода, затем ринулся в сторону, стараясь выбежать из светящегося круга. Васильев схватил его за руку. Нури вырвался и побежал по коридору. Заметался луч фонарика... x x x Луч прожектора "Калтыша" ощупывал чуть ли не каждую волну: он искал белые цистерны. Лодки с большим трудом ловили прыгающие шары и подтаскивали их к борту танкера. - Открыть люки у всех цистерн! - приказал Агаев. Шары качались около бортов. Гасанов, стиснув зубы, бегал по палубе. Где же Саида? Где? В какой она цистерне?.. Уже открывали четвертую, а ее все не было. Молодой техник в кожаном костюме вылез из люка и невидящими глазами посмотрел по сторонам. Гасанов спросил: - Где Саида? - Там... - Техник взмахнул рукой и молча опустился на пол. Отвинтили крышку пятого шара и вытащили оттуда старого мастера Ага Керимова. Он щурился от яркого света и нетвердыми шагами ступал по палубе. Из люка вылез молчаливый штурман подводного корабля. Он деловито огляделся, сосчитал шары и беззвучно что-то прошептал. Кто то нетерпеливо стучал каблуками в стенки шара. Матросы начали торопливо отвинчивать крышку люка. Что там случилось? Стук не прекращался до тех пор, пока не сняли крышку. Из люка показалась голова Опанасенко. Он презрительно оглядел сидящего на шаре матроса с квадратными плечами, подтянулся на руках и недовольно проговорил: - Вырос, як бугай, а добрую годыну гайку виткручивал. Треба швидче робыть! Бисова дытына! - Затем примирительно добавил: - Закурить есть? - Огонь с левого борта! - крикнул вахтенный. - Это девятый! - всматриваясь в темноту, сказал Агаев и спросил у Гасанова: - Людей там десять? - Да, - не отрывая взгляда от прыгающих цистерн, ответил инженер. "Может быть, в этом шаре Саида?.. - думал он, и ему казалось, что сердце его не выдержит. - Почему ее не выпустили раньше? Она женщина". Ибрагим уже обвинял всех, кто был там, внизу... Мысли путались, он ничего не понимал, мучился и ничему не верил. - Ибрагим Аббасович, - как сквозь шум ветра, услышал он голос Керимова, - Саида раньше всех была отправлена. Она здесь... Успокойтесь. Гасанов спустился по трапу вниз и, держась за цепи, старался помочь матросам открыть люк еще одной цистерны. Крышку отвинчивали нестерпимо медленно - так казалось Гасанову. Наконец открыли люк. Оттуда в полуобморочном состоянии вытащили Саиду. Ибрагим, не помня себя, бросился к ней, взял на руки и со слезами радости осторожно опустил на палубу. Саида открыла глаза. - Все? - спросила она, оглядывая каждого по очереди. Никто не решился ответить. Еще три шара с открытыми люками бились о борт танкера. Пустая железная коробка судна гудела, как колокол. В ближайшей цистерне нашли Нури. Руки его были крепко связаны ремнем. С помощью матроса он вылез из цистерны, оттолкнул плечом протянутую ему кем-то руку и поднялся на палубу. Здесь он встретился глазами с Керимовым. - Прости... Видишь... - Нури не закончил и бессильно опустился на колени. - Синицкий поднялся при мне, - помолчав, прошептал он, указывая головой на оставшиеся шары. - А он? - спросил Гасанов, поддерживая Саиду и все еще не веря тому, что там, внизу, остался человек, который уже никак не может спастись. - А он? - повторил Ибрагим. Нури уронил голову на грудь. Люди застыли в тяжелом молчании... Гасанов навсегда запомнил эту страшную минуту... Белая палуба, словно покрытая снегом: она блестит под холодными лучами прожектора. Сидит на этой палубе человек, опустил голову и молчит. Вокруг него стоят молодые и старые: инженеры, матросы, рабочие... Они тоже молчат. Никто из них не может произнести ни одного слова. Слова будто замерзли на губах. У каждого из них еще есть надежда. Но об этом нельзя говорить. Кто решится потерять ее?.. Ветер свистел над головой, срывал с волн крупные клочья белой, словно мыльной, пены и бросал на палубу. Нури развязали руки. Он медленно поднял голову, посмотрел вокруг непонимающими глазами и приподнялся. Рядом с ним стоял Агаев. - Товарищ директор... пожар начался в буровой, - задыхающимся шепотом говорил Нури. - Нефть фонтанировала... Пламя появилось сразу, как взрыв... Закрыли дверь, пожар не утихал. Сгорели провода связи, потом провода от аккумуляторов. Всплыть нельзя: держат трубы буровой... Он решил спасти всех в цистернах. Выпускали по очереди. Хотели спасти его тоже, но... - Нури задыхался, боясь, что не успеет сообщить самого главного. - Он не соглашался... Мы остались вдвоем... Стена раскалилась, дышать нельзя... В торпедном аппарате надо было включить рубильник. Кто-то должен был остаться... Мне он не позволил... Потом... Он наклонился над водой, словно пытаясь что-то увидеть в морской глубине. Голова его опускалась все ниже и ниже. Саида бросилась к Нури. - Не надо, Нури, милый, родной! Не нужно... - Она обнимала его за плечи и повторяла: - Не нужно, не нужно, родной... Он был для всех нас... - Саида не выдержала и закрыла лицо руками. - Зачем так говоришь? - вдруг вскрикнул Нури. - Он жив еще! Он еще там! Ведь правда? Ну, скажи, скажи? - с отчаянием и мольбой спрашивал он, словно одна Саида могла ему ответить. - Да, да... Он жив, жив, Нури... - Товарищ Гасанов, товарищ директор!.. Послушайте меня... Почему мы здесь? Скажите, почему? - Нури спрашивал то одного, то другого. - Спасать надо!.. Я знаю... Нет, не отвечайте мне... Я знаю, это очень трудно - триста метров глубины. Я сам спущусь в скафандре... - Он всматривался в суровые лица Гасанова и Агаева, стараясь прочесть в них ответ. - Ну что же вы молчите? Ведь там такой человек... такой человек!.. Налетел резкий порыв ветра. Волны загрохотали по железной коробке танкера. Оставшиеся у борта шары ударялись о верхнюю обшивку. Один из них накренился, словно стараясь зачерпнуть открытым люком разбегавшуюся кипящую пену. Матросы удерживали прыгающие шары, но волны, словно играя, били ими в борт "Калтыша". Вдруг одна из открытых цистерн оторвалась от борта и, подгоняемая волнами, поплыла в сторону. За ней погналась шлюпка. Все бросились к борту и с отчаянием смотрели за исчезающим шаром. Шлюпка почти совсем скрылась в волнах, наконец нагнала цистерну. Матросы закрепили канаты за поручни и взяли шар на буксир. Шлюпка медленно приближалась к танкеру. Ветер со свистом носился по палубе. Волны поднимались все выше и выше. Из последней цистерны вытащили моториста. Синицкий, видимо, остался в шаре, который сейчас буксировала лодка. Все как будто спасены, кроме капитана подводного дома. Но никто не хотел верить в гибель Васильева. - Ибрагим. Ты слышишь меня, Ибрагим? - заглядывая мужу в глаза, со слезами в голосе кричала Саида. - Ты все можешь. Я верю в это, верю!.. Неужели спасения нет? Нури говорит, надо спустить водолазов, поднять дом... Гасанов отвернулся. Он молчал. Молчали и другие. Агаев стоял с обнаженной головой, в его руках дрожала фуражка. Наклонившись над бортом, Пахомов и Керимов смотрели в темную глубину. - Ты молчишь, Ибрагим? - прошептала в отчаянии Саида. - Ну, скажите вы, Джафар Алекперович! Скажите! Я не верю, что нельзя этого сделать... - Пожар скоро кончится. Не вечно же будут работать кислородные установки! Огонь задохнется. Васильеву тогда удастся пройти в буровую, - неуверенно проговорил директор. - А водолазы на такую глубину опуститься не могут. Вот... Больше я ничего не могу сказать, Саида... Он уронил трубку, нагнулся и долго искал ее на палубе. Какое-то странное клокотанье послышалось у левого борта. Прожектор осветил кипящую воронку. Из глубины выскакивали блестящие пузыри и с шумом лопались на поверхности. Вдруг вода закипела, образовался водоворот, пузыри помчались по стенкам воронки, как бы догоняя друг друга. - Он затопил буровую, - прохрипел Нури. Саида широко раскрыла плачущие глаза: - Теперь... подняться нельзя... Матросы вытянулись, как по команде "смирно", и сурово смотрели на крутящуюся воронку... Она постепенно успокаивалась, исчезли пузыри, и только радужная пленка нефти дрожала, переливаясь в лучах прожектора. Шлюпка с цистерной на буксире подошла к борту танкера. Матросы в мокрых робах закрепили цепи на поручнях шара и подняли его вверх. Нури пробрался к люку и крикнул: - Синицкий! Глухо, как в бочке, прозвучал голос. Никто не отвечал. Быстро спустившись в шар, Нури вытащил оттуда мокрую шляпу. Синицкого там не было. Глава двадцатая ЧТО НАЗЫВАЕТСЯ ПОДВИГОМ? Васильев чувствовал, что задыхается. Он слышал грохот падающих камней, словно лавина неслась с горы... Темнота. Тускло светит лампочка электрического фонарика, словно и ей не хватает воздуха. Неумолчный грохот и плеск... Неужели все еще заполняется водой буровая?.. Он помнит, что повернул рычаги и сам открыл краны, для того, чтобы впустить воду. Это было необходимо, так как в буровой взорвались новые баллоны с кислородом и начавший уже постепенно затухать пожар стал разрастаться еще сильнее. Помнит он, как зашипел выпускаемый воздух, заклокотал пар, вода с ревом ворвалась в изолированный отсек буровой. Теперь отрезаны все пути, дом не сможет всплыть наверх... Тусклый луч фонарика осветил почерневшую от огня стену буровой. На ней дымилась краска. Васильев приложил руку. "Постепенно остывает", подумал он и пошел по коридору, освещая путь желтоватым лучом. Это последнее прощанье... Через несколько минут он откроет все кингстоны. Ворвется вода, и все будет кончено... Васильеву казалось, что лучше встретить смерть мужественно, сразу, не мучаясь, не задыхаясь, как суслик в заваленной норе. Но в сознании еще теплилась далекая, неясная надежда. Инженер вошел в комнату с зеркальным окном черного иллюминатора, потушил фонарик и стал смотреть, как светится фосфоресцирующими огнями подводный мир. Проплывали, словно призраки, диковинные глубоководные рыбы; чешуя их светилась... Одна подплыла к окну и уставилась на Васильева немигающими глазами, похожими на зеленоватые виноградины. Васильев поднялся вверх по винтовой лестнице и зашел в штурманскую рубку. Здесь было все, как и прежде. Стояли приборы, покрытые чехлами, светилась в темноте стрелка большого компаса... Инженер поймал себя на невольном движении: ему захотелось поправить завернувшийся край чехла у локатора. Он по привычке проверил, выключены ли все приборы, провел пальцем по стеклу компаса - нет ли пыли... Не верилось, что через несколько минут подводный дом станет склепом в морских глубинах... Дышать становилось тяжелее. На сколько же времени хватит воздуха? Васильев боялся об этом думать. Вот он снова у себя в кабинете. Сел за стол, положил фонарик. Развернул тетрадь на последней странице, посмотрел дату: "30 сентября", взял карандаш. "Что можно сейчас написать?.. Кто это прочитает? - мелькнула мысль. - Однако тетрадь с записями найдут, если когда-нибудь поднимут подводный дом. Записи, наверное, пригодятся тому, кто станет восстанавливать его. Здесь указаны все недостатки конструкции..." Можно, не задумываясь, отдать всю свою жизнь только затем, чтобы на один день придти в институт и сказать: "Дорогие друзья, вот здесь ошибки, здесь я не додумал, здесь я не учел. Надо их исправить, и тогда подводный дом станет тем, чем он должен быть..." "Пусть моя тетрадь хоть в какой-то мере этому поможет", подумал Васильев и встал. Он знал, почти был уверен, что тетрадь обязательно найдут... его тоже. Что при нем останется? Он осмотрел карманы своего костюма, выбросил ненужные записки, застрявшие в уголках билеты московского метро, пригласительный билет на праздник в институт... Бледный луч, отраженный от раскрытой тетради, слабо освещал экран видеотелефона. Совсем недавно на этом стекле Васильев видел живую и, как теперь ему стало ясно, бесконечно близкую Мариам... Может быть, только сейчас, когда Васильев один на один остался со всей прожитой им жизнью, он мог признаться самому себе, что в жизнь эту неожиданно и властно вошла Мариам. Он не слышал ее ответа, когда спросил, ждет ли она его, но, кажется, прочел этот ответ на смущенном девичьем лице. Васильеву захотелось написать ей несколько строк. Это будут его последние слова... Последние?.. Ему показалось невероятным, что он сам, собственной рукой расписывается в своем бессилии. Как будто он добровольно прощается с жизнью... Она недаром прожита. И если погиб его подводный дом и сам он скоро задохнется в этой стальной коробке, то останется "золотое дно" открытое инженером Васильевым и его друзьями. Скоро с плавучих островов опустятся вниз гибкие трубы - высасывать нефть из подводных недр... "Что же написать в последней записке?" думал капитан подводного дома. Он скользнул по столу рукой, чтобы найти карандаш и неожиданно нащупал пластмассовую коробочку. "От куда она здесь?" подумал инженер и поднес ее к свету. Это оказался магнитофон Синицкого. Васильев повернул рычажок. Послышалось легкое жужжанье, затем шипенье... - ...Итак, продолжаю свой дневник... Инженер узнал голос Синицкого. Из крохотного репродуктора слышались слова, записанные в дневнике студента: - ...Теперь мне кажется, что я узнал Васильева. Что мне в нем особенно нравится?.. Из-за спины инженера просунулась рука и потянулась к аппарату. "Нет, это мне только чудится, - решил Васильев. - А может быть, это конец? Уже галлюцинации?" Рука спокойно повернула рычажок. Магнитофон замолчал. Инженер схватил фонарик и вскочил с кресла. В дрожащем, мигающем свете, словно на экране старого кино, он увидел улыбающееся лицо Синицкого. Васильев зажмурился и снова открыл глаза. - Простите, пожалуйста, - робко проговорил студент. - Я бы не хотел, чтобы вы слушали дальше... - Как вы сюда попали? - не помня себя от изумления, закричал Васильев. - Вы же были в цистерне! - Не пришлось. Нури завернул люк и отправил вверх только мою шляпу... Я сначала вылез из шара, а потом уже постучал... Чуть было не застрял в шлюзе! - Зачем вы остались? - негодовал Васильев. - Уж не думаете ли вы, что мне доставит удовольствие смотреть на вас, как вы будете здесь задыхаться?.. - Да что вы, Александр Петрович! Я вовсе не хотел этого, - возразил Синицкий, машинально вынимая гребенку из бокового кармана. Руки его дрожали. Заметив гребенку, он хотел было положить ее обратно, но смущенно улыбнулся и стал быстро причесываться. Ему казалось, что этим он сможет скрыть волнение... Он здесь вдвоем с Васильевым. Неужели инженер опять будет упорствовать? - Александр Петрович, шары еще остались, - умоляюще прошептал студент. - Я прошу вас... Очень прошу! "Ну что сделаешь с этим парнем? - с чувством горечи и невольной теплоты подумал Васильев. - Ради меня он обманул Нури, хотя тот всегда говорил, что человек, который его обманет, дня не проживет... А может быть, он и прав? Сколько времени этот юноша может прожить без воздуха?.. Как назвать его поступок? - спрашивал себя инженер. - Подвиг? Нет. Не таким мы привыкли представлять его, вспоминая светлые образы людей, отдавших жизнь за счастье Родины..." Так думал Васильев. А перед ним стоял простой парень со взъерошенными волосами, стоял, приглаживая непослушные вихры, и улыбался... Он никогда не видел ни бомбежки Севастополя, ни битвы под Орлом. Он не жил во время блокады в Ленинграде и не был комсомольцем Краснодона. В те суровые годы в далекой деревушке на Урале, сидя на полу в заснеженной избе, он складывал из кубиков слово "Родина"... но слова "подвиг" он еще не знал. И только позже о значении этого слова ему рассказали люди и книги. Васильев смотрел на юношу, думал о нем и почему-то вспоминал о сыне, который сейчас дышит чужим воздухом, запертый в стальную клетку, тоже пленник, как и Синицкий в затонувшем подводном доме. Студент же считал, что задумчивость конструктора объясняется просто: Васильев сейчас сообщит свое решение. Возможно, и согласится на то, чтобы все-таки он, Синицкий, замкнул рубильник. "Да, комсомольцу Синицкому было у кого учиться, - продолжал размышлять Васильев. - Но если бы я ему сейчас сказал, что его поступок, правда по-юношески сумасбродный, можно назвать подвигом, он бы со мной не согласился. Ему кажется, что все это очень просто... Какой же это подвиг?.." - Александр Петрович, - услышал он голос Синицкого, - о чем вы задумались? Честное слово, лучше всего будет, если я замкну рубильник... А там, наверху, вы что-нибудь придумаете, как меня отсюда вытащить. - Послушайте, мой друг... - Инженер крепко обнял его. - Я понимаю ваше благородство, но и вы понимаете, что я не покину дом, если вы останетесь здесь. А погибать вместе, когда один из нас может спастись, по меньшей мере, глупо. - Александр Петрович, но так тоже нельзя! - запальчиво возразил Синицкий и предупредительно протянул руку, чтобы его не перебили. - Вы меня простите, только капитаны из приключенческих романов вот уж сотни лет гибнут вместе с кораблем. А ведь вы... - Он хотел что-то сказать, но не нашелся и смущенно замолчал. Васильев сел в кресло и закрыл глаза. По его лицу бежали тяжелые капли пота. Уже совсем было трудно дышать. Синицкий, опустившись на стул рядом с инженером, старался рассмотреть выражение его лица. - Не теряйте времени, Синицкий, - стараясь вздохнуть возможно глубже, проговорил Васильев. - Идемте! - Очень прошу подождать, - умоляюще прошептал студент. - Мы должны выбраться отсюда вместе... Держась за стены, он вышел из кабинета. x x x ...Жадно глотая воздух, Васильев пытался не думать о том, что будет с ним через несколько часов. Он стал перебирать последнюю почту, газеты и письма, которые по его просьбе вынули из ящика на двери его квартиры. Много дней он там не был. В газетах были напечатаны фотографии с мест, где сейчас строились каналы и плотины. Васильев влажными глазами смотрел на радостные лица молодежи, на человека в рабочем костюме, который, видимо, что-то объяснял им, склонившись возле машины. Писем было немного. Инженера заинтересовал плотный белый конверт без марки. Он вскрыл его, и на тетрадь упала фотография. На ней был снят молодой человек в форме солдата американских войск. Лицо его показалось Васильеву очень знакомым. Он развернул письмо и стал читать: "Дорогой сэр! По предложению Ваших коллег, виднейших американских инженеров, работающих в области подводной нефтеразведки, мы заранее обращаемся к Вам с просьбой опубликовать в нашем вновь создаваемом журнале Вашу последнюю работу, касающуюся нового метода нефтеразведки. Мы надеемся, что Ваше сотрудничество в новом журнале будет способствовать укреплению дружеских связей между учеными всех стран. Мы хотели бы получить Вашу работу через нашего представителя, который в ближайшие дни постарается связаться с вами лично. Только искреннее стремление внести свой скромный вклад в развитие мировой науки заставляет нас, дорогой сэр, просить Вас поддержать новый журнал своим благосклонным вниманием. Пользуемся также случаем сообщить Вам радостную весть, что сын Ваш, фотографию которого мы посылаем, жив. Он высказал желание вступить в ряды американских войск. Сейчас храбрый мальчик проходит специалькую подготовку и будет рад сражаться под флагом Объединенных наций. Мы понимаем это благородное стремление, но также разделяем и Вашу тревогу. Мы будем счастливы помочь Вам и приложим все усилия, чтобы уговорить Вашего сына прислушаться к голосу благоразумия, и, если Вы того пожелаете, сын возвратится в родной дом. Еще раз примите уверение в искренности наших чувств..." Васильеву вдруг показалось, что все рушится: трещат перегородки подводного дома, потолок стремительно опускается вниз, морское дно уходит в пустоту, и ноги уже не чувствуют опоры... Он схватил фотографию и жадно впился в нее глазами. Да, это Алешка... сын! На него смотрело худенькое мальчишечье лицо с чуть приподнятой верхней губой. Из широкого воротника торчала тонкая, будто цыплячья, шея. Отчаяние, гнев и ненависть горячим клубком подкатывались к горлу. Воздух казался раскаленным, как в топке... В эти последние минуты, когда в сознании человека проносится вся его жизнь, Васильев видел только плачущие ребячьи лица: ребенка на улице немецкого городка, сирот из детского дома и, наконец, вот оно - последнее лицо - его он видит на фотографии... Этот юноша не плачет, но кто знает, сколько слез им было пролито, когда вдали от родной земли, с побоями и унижениями из него постепенно делали солдата американской армии. Может быть, через несколько дней его повезут в далекую страну, где снова будут плакать дети... Ненависть сжимала сердце. Васильев никак не мог поверить столь чудовищной подлости: там, за морем, люди, потерявшие человеческий облик, готовят из советских детей убийц по своему образу и подобию! Он понимал, что стал жертвой привычного для этих людей шантажа. Никакого нового журнала не будет, это только предлог. В обмен на сына они хотят получить описание подводного танка... Письмо составлено осторожно и не может вызвать дипломатического скандала. Кроме того, "представители журнала" надеются, что оно останется известным только инженеру Васильеву, который ради сына пойдет на их предложение... Инженер заметался по кабинету. О, если бы он сейчас был наверху! Надо все рассказать... Может быть, еще удастся вырвать сына из этих грязных, окровавленных рук?.. Алешка, мой Алешка!.. Остановившись возле стола, Васильев вновь схватил фотографию и долго смотрел на родное лицо. - Александр Петрович, - сказал Синицкий, входя в кабинет, - цистерна готова, а я... - Он протянул руку, пытаясь удержаться за кресло, и соскользнул на пол. x x x Две одинокие фигуры стояли на палубе танкера. За кормой метался луч прожектора. Вот он осветил плавучий остров, где краны изогнули свои гусиные шеи, затем спущенные шлюпки у борта, и побежал дальше... - Нельзя больше ждать, - сказал, вздохнув, Агаев стоявшему рядом Гасанову. - Придется возвращаться... Может, все-таки удастся спуститься водолазам? - продолжал он, как бы говоря с самим собой. - Конечно, в глубоководных скафандрах... Сейчас же запросим Ленинград. - Если не будет поздно... - сказал Гасанов и отвернулся. Откуда-то сквозь шум волн донесся крик. Гасанов прислушался. Крик повторился. На палубу выбежали Нури и матросы. Луч прожектора перекинулся через левый борт, побежал по волнам и вдруг замер. В ярком, ослепительном свете прыгал рыбачий баркас. На палубе лежал человек, размахивая рукой. Он что-то кричал. Казалось, еще немного - и волны, перекатывающиеся через палубу баркаса, утащат за собой рыбака. "Может быть, остальные уже погибли?" подумал директор и быстро скомандовал: - Шлюпку! Баркас уносило в сторону. Нури и матросы отчаянно работали веслами. Волны ударяли в борт и окатывали гребцов с ног до головы. Крики становились громче... Наконец шлюпка поравнялась с баркасом. Около него, судорожно уцепившись за руль, болтался человек с искаженным от страха лицом. Другой остервенело отрывал его скрюченные пальцы от руля. О борт бился бинокль, висевший на шее рыбака. Баркас, потерявший управление, мог перевернуться каждую минуту. Нури никак не мог понять, что же тут происходит. Почему человек на палубе не спасает своего товарища? Нет, это невероятно: он ударил его ногой! Странный блестящий цилиндр со стальными крючками, похожими на крючки "кошки", которой достают ведра из колодца, зацепившись за одежду тонущего, тянул его на дно. Человек всеми силами старался освободиться от цилиндра, но ему нельзя было отпустить руки, бросить руль. Матрос ловко метнул утопающему спасательный круг. Тот мгновенно вцепился в него, разорвал на себе одежду и тем самым освободился от тяжелого груза. Цилиндр блеснул в волнах и скрылся под водой. Человек на палубе внимательно следил за всем, что происходит. Увидев, что груз затонул, он повернулся спиной к борту и, держась за поручни, пробрался на нос баркаса, где, придавленный связкой каната, скулил мокрый, взъерошенный пес... А в это время с другой стороны танкера, всего лишь в сотне метров от него, вылетела из-под воды светящаяся точка. Вахтенный матрос наблюдал за спасением рыбаков и не видел цистерны. Подскакивая на волнах, она уплывала в сторону. Уже совсем далеко в последний раз блеснул ее красный огонек и пропал. ...Спасенных рыбаков принесли в каюту. Их положили на диваны и стали приводить в чувство. После всего пережитого они не могли говорить. Видимо, им дорого далась штормовая погода. Приподняв голову одного из них, Саида влила ему в рот рюмку коньяку. Человек открыл глаза, привстал, вынул из мокрого кармана очки, надел их и огляделся по сторонам. Саида с удивлением узнала в нем пассажира, с которым летела из Москвы. В каюту быстро вошел морской офицер в дождевом плаще. Он только что прибыл на сторожевом пограничном катере. Сняв плащ и аккуратно повесив его у двери, офицер мельком взглянул на рыбаков и, потирая руки от холода, проговорил: - Хороший ход у вашей "яхты"! Нам пришлось поторопиться. * * * Танкер направлялся к берегу. Шторм постепенно стихал. Гасанов стоял среди цистерн, закрепленных на палубе, и в сотый раз пересчитывал их. Там, где затонул подводный дом, оставили плавучий остров. Люди ждали: а вдруг еще один шар поднимется из глубины?.. Нет, исчезла всякая надежда... Некому замкнуть рубильник, чтобы освободить капитана подводного дома. Разве знал Гасанов, что Синицкий не утонул, когда перевернулась цистерна, а остался внизу вместе с конструктором, остался с трепетной надеждой, что ценой своей жизни он спасет его. Никто об этом ничего не знал... Плыл танкер к берегу... Торопились теплоходы вовремя прийти в свои порты. На палубе теплохода "Азербайджан" под парусиновым тентом светились желтые абажуры, как цветы огромных подсолнечников, склонившиеся на изогнутых никелированных стеблях. За столами оживленно беседовали и смеялись люди. А в темноте, у самого борта теплохода, проплывал белый шар с потухшим фонарем... Глава двадцать первая ЧАСЫ ОТСЧИТЫВАЮТ СЕКУНДЫ Был воскресный день. Из репродуктора неслась веселая музыка. После тяжелой штормовой ночи настало утро, безоблачное и радостное. На улицах слышались звонкие голоса, смех, возгласы. Люди торопились на поезда и автобусы: они направлялись к морю. В кабинете директора института все окна были затянуты тяжелыми темными портьерами. Агаев взволнованно ходил по кабинету. Вот он остановился у магнитофона, включил кнопку и стал говорить в микрофон, укрепленный на блестящем изгибающемся шланге: - Ленинград. Эпрон. Вторично прошу. Немедленно сообщить возможность доставки скафандров... - Он замолчал. По невидимым строчкам коричневого целлулоидового квадратика бегал блестящий рекордер. Директор продолжал: - ...скафандров для глубины триста метров... Точка... Он нажал кнопку. Рекордер мгновенно остановился, словно действительно поставил точку. - Немедленно отправьте! - сказал директор, передавая секретарше блестящий листок. Маленькая темноволосая девушка в ослепительно красном платье мгновенно исчезла, словно погасший огонек. Подойдя к окну, директор откинул портьеру. У причала стоял "Калтыш". Вновь в воображении Агаева промелькнули белые шары, освещенные прожектором, - отвинчивающиеся люки... последний, пустой шар. Он пошарил на столе спички и закурил свою трубку. Дым медленно полз по стеклу, словно обволакивая туманом силуэт танкера. Резко загудел сигнал вызова видеотелефона. Агаев быстро подошел к столу и включил этот опытный прибор. На экране постепенно проявлялось лицо человека средних лет, с седой блестящей прядью волос, спадающей на лоб. - Слушаю, товарищ министр, - сказал директор. - Что ответил Севастополь? - С такой глубины подъем невозможен. - Одесса? - Предлагают спустить батисферу. Но ее нельзя доставить самолетом. По лицу человека на экране пробежала тень: - На сколько ему хватит воздуха? Подсчитали? - Не больше чем на сутки. Экран потемнел. Вспыхнула красная лампочка и погасла. Задребезжал звонок буквопечатающего телеграфного аппарата, установленного в кабинете. Агаев подошел к нему. Медленно тянулась лента. Выскакивали буквы, группировались слова: "Ленинград... скафандры... испытываются..." Директор машинально мял ленту, выползающую из аппарата. Трубка давно потухла. Надоедливо и монотонно стучали рычаги букв, ползла бесконечно длинная лента... Мысли тянулись вслед за ней, бесцветные и ненужные. В них не было ни малейшего проблеска, никакой надежды. Остаются одни сутки... Может быть, даже меньше, часы... Как за это ничтожное время поднять затонувший дом? Как спасти Васильева?.. Снова он вспомнил пустой шар, шляпу, которую вытащил из люка Нури... Надо дать телеграмму о гибели Синицкого. Знал бы этот юный изобретатель, как пригодились его опыты с маленьким магнитофоном и случайная запись на берегу! Она подкрепила подозрения, бывшие у Рустамова и у людей, призванных охранять нашу науку, наши изобретения, тайны, принадлежащие советскому государству, - охранять их от врага, который в любую минуту может использовать их как оружие, направленное против нас самих. Сегодня рано утром Агаева вызвали к следователю, от которого он узнал, что "рыбаки" полностью отрицают какой бы то ни было практический интерес к испытаниям неизвестной им техники. Да, действительно, один из них видел белые мины, о чем и беседовал со своей знакомой - преподавательницей курсов иностранных языков. Английским он занимается давно. Вот, пожалуйста, есть справка об окончании курсов. А вообще он работает под Москвой председателем артели, которая делает шпильки, заколки и тому подобную галантерею. "Кстати, не угодно ли ознакомиться с нашей продукцией? Она у меня в чемодане" - и "председатель" указал адрес квартиры, где он остановился. "Что такое "сигма"? Это мы между собой так называем особый вид дамской брошки из прозрачной пластмассы с блестящим наполнителем... Вы спрашиваете, кто такой Вильям? Ну, это шутка! Так мы прозвали нашего общего знакомого Васю. Обыкновенный перевод с русского на английский. Василий - значит, Вильям..." Следствие продолжается, но особых улик против любопытных "рыбаков" пока еще не обнаружено. "Странно! - подумал Агаев. - А что это за блестящий цилиндр, который исчез под водой? О нем вчера говорил Нури... Впрочем, сейчас не до этого..." Лента кольцами спадала на пол. Агаев стоял с потухшей трубкой, и снова он видел: пустой шар, мечущийся луч прожектора, рыбачий баркас... В комнату быстро вошел Рустамов. Он был одет в дорожный светлый плащ. В руках - чемодан, на ремне - охотничье ружье. - Уф, жарко! - Рустамов снял фуражку, бросил ее на стол и упал в кресло. - Извини, я прямо с дороги. Что значит твоя телеграмма? От самого Кировабада мчался без остановки. Отчаянный шофер Мардан! Решил прокатить "с ветерком". На спидометре все время сто семьдесят... Он это любит!.. - Парторг перевел дух. - Испытания скоростного электробура после усовершенствования его Мариам прошли, я тебе скажу, замечательно! Ну, а как здесь? Как васильевские испытания? Я же просил тебя вчера сообщить... Где он сам? - Пока еще в... подводном танке... На глубине... трехсот метров, - с трудом проговорил Агаев и тяжело опустил голову. После минутного молчания он рассказал все, что случилось этой страшной ночью. Бесшумно вертелись лопасти вентилятора, дрожащего под потолком. Собеседники склонились друг к другу. Они сидели в мягких кожаных креслах, около письменного стола. Громко стучали большие настольные часы, отсчитывая секунды... Каждая секунда - глоток воздуха. Сколько их осталось, этих глотков, там, внизу, в подводном доме?.. - Нет, Джафар, ты не прав, - сказал Рустамов вставая. - Я не верю, что мы бессильны! - Он энергично зашагал по комнате. - Пойми, что сейчас никакая техника не поможет... Мне стыдно в этом сознаться, но это так... - тихо, с какой-то затаенной обидой заговорил Агаев. - Я глаз не могу закрыть... Все вижу, как крутится воронка и лопаются пузыри там, где был подводный дом... Я как неживой... Режь мне руку - кровь не выступит... Он замолчал, словно прислушиваясь к голосам за окном; затем, не глядя на стол, раздраженно похлопал по нему рукой, отыскивая коробку с табаком, быстро набил трубку, закурил... Вдруг он отбросил ее - трубка ударилась о бронзовую пепельницу. Агаев вскочил с кресла и заговорил хрипло и отрывисто: - Не могу об этом думать!.. Я брата в бою потерял... Но давно уже закончилась война на нашей земле... - Он подошел к окну, прислушался к веселым голосам, доносившимся с набережной, и продолжал: - Слышишь, Али, они смеются... Они счастливы! Все давно осталось позади... Кто из них может подумать, что сейчас, в дни мира, командир Агаев потерял самого лучшего из своих людей и единственную машину, стоящую не один десяток миллионов... - Неправда, Джафар, борьба пока еще продолжается... За этот мир и самое большое счастье на земле: за то, что мы, большевики, называем коммунизмом. Рустамов замолчал, подошел к Джафару, по-дружески обнял его и спросил: - Что ответил Ленинград? - Для такой глубины скафандров, как правило, не существует. Однако ленинградцы будут испытывать новую конструкцию специальных скафандров, рассчитанных на очень большое давление... Но время... понимаешь, время! Рустамов уже ходил по комнате и, казалось, не слушал директора. Вот он остановился у стола, повернул к себе часы и, медленно шевеля губами, словно что-то высчитывая, взглянул на Агаева. Директор бесцельно смотрел на стрелки часов и думал только об одном: как решить задачу, которая ему казалась невероятно сложной, почти невозможной. Триста метров глубины... Тысячи тонн нагрузки... - Сложнейшее оборудование... Глубоководные скафандры... - как бы дополняя свои мысли, уже вслух проговорил он. - Ничего похожего не существует нигде... Нельзя подвести понтоны... Водолазов, имеющих опыт работы на такой глубине, нет... Я помню одного из таких, еще до войны: он спускался в специальном скафандре на девяносто метров... Но ведь это редкость... Я не знаю, что покажут испытания в Ленинграде... Батисферу из Одессы, даже если бы мы и сумели срочно ее доставить, все равно нужно специально переоборудовать, иначе ничего не получится... Нет, Али, я не вижу выхода. - Не согласен! - резко сказал Рустамов. - Почему ты думаешь, что только Эпрон или какая-нибудь другая мощная организация может поднять танк, спасти Васильева?.. Вот камень, кусок породы... - Парторг взял со стола черную, обточенную волнами гальку и продолжил: - Каждый смотрит на этот камень по-разному... Мариам видит в нем осколок твердой породы, которую не скоро пройдешь даже ее сверхскоростным электробуром. Саида думает, насколько прозрачен он для ее локаторов. Гасанов смотрит, как крепко будет держаться его труба в такой породе... И в то же время они смотрят на него одинаково - глазами людей-новаторов. - Он со стуком положил камень на стол и опять взволнованно зашагал по комнате. - Можно ли надеяться на другие организации, когда времени осталось так мало! Ты прав, Джафар: у нас нет выхода... Только дерзкая, смелая мысль может решить эту задачу... совсем иным путем - без скафандров и батисферы. Я верю в наш коллектив. Верю, что именно здесь родится эта мысль... - Что же ты хочешь? - Посоветоваться с нашими инженерами, больше ничего... Они уже, конечно, думали над этим вопросом... Надо их собрать вместе... Понимаешь, вместе! Агаев молча нажал кнопку звонка. x x x В этот воскресный день все были в институте. Никто отсюда не уходил с тех пор, как к причалу подошел "Калтыш". Каждый ожидал, что он будет нужен в любую минуту, чтобы плыть к тому месту, где качается поплавок с антенной. Гасанов стоял около гранитного барьера и смотрел на море. Казалось, что оно течет спокойно, как река. Тупорылые баржи замерли на якорях. Он вынул из кармана кусок мела и сразу вспомнил... утро, набережную и исчерченную формулами стену. Неподалеку, тоже у барьера, остановился Нури. Его окружали мастера из подводного дома. Разговор шел о возможности спасения Васильева. - Только в стальной броне может спуститься человек на такую глубину, иначе вода его раздавит, - объяснял Нури, - Там на тело человека давят десятки тонн воды. - Он взглянул на напряженные лица слушателей и замолчал. - А если стальными канатами... зацепить?.. - нервно потирая лоб, спросил Керимов. - Невозможно... Тут же, у скамейки, разговаривали Саида и Мариам. - Невозможно, - упавшим голосом сказала Саида, словно соглашаясь с замечанием Нури. - Невозможно подвести понтоны... Триста метров... - Не верю, Саида!.. Не верю! - со слезами на глазах возразила Мариам. - Смотри, сколько нас! - Она резким движением указала на работников института, одинокими группками бродивших по дорожкам, стоявших у барьера, на лестнице. - И не только здесь, - продолжала она. - Везде, всюду... За решетчатой изгородью территории института проносились вереницы машин. Скользили в небе самолеты. На морском горизонте таяли в молочной дымке суда... Да, не только здесь, как говорила Мариам, люди пришли бы на помощь человеку, оставшемуся в морской глубине... В институтах Ленинграда, Одессы, Севастополя инженеры и ученые уже начали решать эту сложную задачу. Все можно сделать! Нет для нас неразрешимых проблем! Но как остановить время?.. ...Саида и Мариам ходили по пустынным дорожкам институтского парка. "Сегодня праздничный день, - слышался веселый голос из репродуктора, установленного на крыше института. - С самого раннего утра тысячи людей направляются к морю..." - К морю, - словно эхо, повторила Мариам. - Знали бы они, Саида-джан! - вдруг неожиданно заплакала Мариам и спрятала лицо у нее на груди. - Нет-нет, не обращай на меня внимания! - Она быстро вытерла слезы. - Так просто... Я не о том... Когда я в последний раз видела Александра Петровича, - стараясь быть спокойной, продолжала Мариам, держа Саиду за руку, - он просил обязательно проверить электробур с долотом конструкции Зейналова. Он очень ценил это предложение и хотел сам пробовать его при следующих испытаниях... Я должна это сделать! - Подожди, - остановила ее Саида. - Нет, это для него, - упрямо сказала девушка и направилась к воротам. x x x В кабинете директора собрались инженеры, изобретатели, опытные мастера - весь творческий коллектив большого института. Сегодня им нужно срочно, буквально считая минуты, изобрести, да, именно изобрести, технический способ спасения человека... Каждый знает, что изобретения так не делаются. Они долго вынашиваются в тиши кабинетов и лабораторий... Разве можно выдумывать или изобретать вместе, всем институтом, смотря на часы и считая про себя, сколько еще глотков воздуха осталось человеку, которого завтра может не быть в живых, потому что ты - именно ты! - как инженер не мог решить техническую задачу?! Но Рустамов верил и знал, что даже подчас капризную и своевольную изобретательскую мысль можно заставить решить любую задачу, если этого требует священный долг советского человека. Не выдавая своего волнения, парторг подошел к столу и рассказал о сложной задаче, которую предстоит решить. Агаев сообщил о том, что в других организациях сейчас предпринимается для спасения Васильева. Все слушали с затаенным дыханием. Казалось, что и часы на столе директора, слегка поскрипывая, учащенно и жадно дышат. - Теперь скажите: можем ли мы что-нибудь сделать? - спросил Рустамов, подчеркивая слово "мы". Никто пока не решался ничего сказать. Молчание длилось долго... Стучали часы. - Мне кажется, можно опустить балласт на крышу подводного дома, - послышался робкий голос молодого инженера. Все сразу повернулись к нему. Его здесь мало кто знал. Он только что кончил местный индустриальный институт и лишь месяц назад стал членом этого научно-исследовательского коллектива. - Это дало бы возможность просверлить броню... - сказал он, смотря себе под ноги, будто видел на ковре чертеж. - Зачем? - спросил Рустамов, чувствуя, что в словах инженера есть какая-то, пока еще неясная техническая идея. - Тогда можно было бы закрепить... - начал тот и замолк. - Правильно! - воскликнул Гасанов. - Надо опустить прямо с нашего плавучего острова трубу с подшипником, закрепленным в балласте... Ее отрезки постепенно наращиваются, пока она не коснется крыши подводного дома. - Я об этом и говорю, - оживился молодой инженер. - Можно ли так точно угадать? - с сомнением покачал головой Агаев. - Можно! - убежденно подчеркнула Саида. - Я укажу ультразвуковым локатором. Все будет видно на экране... Ну, а дальше? Говори дальше, Ибрагим! - На конце трубы бурильная коронка... - со все более возрастающей уверенностью рассказывал Гасанов. - Понятно! Только - алмазная, - нетерпеливо добавил Рустамов. - Ее продолжением служит метчик... Он сделает нарезку в крыше подводного дома. Теперь труба будет надежно соединена с ним, как раз над буровой... - Верно, Ибрагим Аббасович!.. Верно! - не отрывая от Гасанова глаз, восхищенно заметил молодой инженер. - Это в центре? - спросил директор. Он держал зажженную спичку, но забыл поднести ее к трубке... Спичка догорела и погасла. - Нет, не совсем, но центр тяжести... - Гасанов быстро вынул из кармана карандаш и схватил со стола лист бумаги. Уверенной рукой он вычертил на листе перпендикуляр, опущенный на крышу подводного дома, - ...прямо здесь, - сказал он, поворачиваясь к директору. - Теперь понимаете? - продолжал он, вычерчивая деталь соединения. - Труба плотно соединена с куполом. Под ним - затопленная буровая. Вот она... Внутренний разрез подводного дома я смотрел сегодня на чертеже. Из буровой выкачивается вода по этой трубе. - Он показал ее на рисунке. - Васильев смог впустить воду в буровую только из затопленных камер, которые автоматически закрываются при наполнении... Затем надо освободиться от трубы в грунте, после чего дом всплывет без всяких понтонов, подведенных водолазами, - закончил инженер, вытирая на лице выступивший от волнения пот. - Ну, что вы думаете, товарищи? - обратился ко всем Агаев. - Мне кажется, что из этого что-то выйдет. - Предположим, - согласился Рустамов. - А как ты освободишься от трубы в грунте? Ведь ты знаешь, она держала дом, когда еще в буровой не было воды. По существу, из-за этой трубы они не могли подняться... Девушка-секретарь принесла свернутый в трубку чертеж. Его повесили на стене. - Вот, смотрите, - указал Гасанов на разрез буровой камеры. - Если поднять рычаг, удерживающий шестерни, то освободится канат на лебедке, отчего сработает вот этот механизм и труба также станет свободной. Когда из буровой будет выкачана вода, надо попробовать через установленную нами трубу магнитными ловильными приспособлениями поднять этот рычаг... - Он увидел протестующее движение Рустамова и быстро добавил: - ...конечно, предварительно опустив в буровую специальный фотоаппарат с лампой или даже телевизионную головку, чтобы все видеть... Саида нам устроит. - Нет, Ибрагим, этого ты не додумал, - укоризненно и в то же время разочарованно сказал парторг. - Бурить навесу, с плавучего острова, очень трудно, но все-таки можно, сделав упором большой балласт на крыше подводного дома, как предложил инженер Мамедов. К тому же пробурить надо всего десять сантиметров... А вот искать рычаг сквозь трубу... - Он развел руками. - Здесь нужно что-то другое. Гасанов смотрел на чертеж. Молодой инженер, которого Рустамов назвал Мамедовым, подошел к столу и, по примеру Гасанова, начал чертить на уголке листа. Саида приподнялась, хотела что-то сказать, но, подумав, опять села на