лечение изобретательством, большая конструкторская и организаторская работа... Обычное начало биографии передового советского инженера. Мариам помнила первую встречу Гасанова с ее старшей подругой, Саидой. Тогда они вместе работали и общей исследовательской группе. Многого сейчас не могла понять Мариам. "Что же случилось с Саидой?" искренне, с болью в сердце за своих друзей спрашивала она себя и не находила ответа. Неужели Саида настолько увлечена работами Васильева, что больше ничего не видит? Мариам казалось, что такое чрезмерное увлечение вызывает у Ибрагима недовольство, вполне естественное в его положении. Он ждет от нее усовершенствованных приборов, которые очень нужны. Саида ему совсем не помогает. Правда, вся автоматика на опытной вышке Гасанова была поставлена Саидой. Но это она сделала еще до своей командировки. Мариам помнила, как дружно тогда они работали. "Нет, так нельзя! - думала она. - Сейчас, как никогда. Саида должна поддержать Ибрагима. Неужели она этого не чувствует?" Холодом и влагой пахнуло от двери. В комнату заглянул Григорян: - Такого шторма никогда не видал! Надо лодки готовить, пояса надевать. Он прихлопнул дверь и скрылся в темноте. Мариам встревожилась: "Как-то будут вести себя ребята?" Сильный порыв ветра распахнул дверь и ударил о дощатую стенку. Мариам бросилась к двери, но закрыть ее не могла. Вырываясь из рук, дверь, как живая, в отчаянье билась о стену. Через порог перекатилась волна. Гасанов бросил чертеж и подскочил к Мариам... Справившись с дверью, инженер выбежал на мостик. Григорян и моторист проверяли крепления лодок. Стальные трубы вздрагивали при каждом ударе волны. Всем были розданы спасательные круги. - Ребята очень боятся? - с тревогой спросил Гасанов, всматриваясь в лицо Григоряна: в слабом свете фонаря блестели капли, ползущие по его щекам и подбородку. Мастер медлил с ответом. Затем вытер лицо платком и с наигранной веселостью воскликнул: - Чтобы такие ребята испугались! Как можно? - и тут же похвалил свои "молодые кадры": - Понимаешь, они уже хорошо работают. Записи аккуратные. Сам смотрел. Электрический фонарь, подвешенный у вышки, казался молочно-белым призрачным шаром. Он освещал мокрые доски, по которым перекатывались пенистые волны. Лодки были перевернуты. Опытные установки закрыты брезентовыми чехлами. Григорян и моторист спрятались от ветра под вышку: внизу она была защищена от непогоды. Ребята забрались повыше на стальной переплет и оттуда с любопытством всматривались в темноту. Они ничего не видели, кроме растрепанных волн, блестевших в свете фонаря, и крупных, тяжелых брызг, падавших на звенящий настил, точно стеклянные орехи... Все остальное скрывала темнота. - Жизнь интересная у нас получается, - начал Степунов, крепко держась за стальную решетку. - Вот я, например, всегда хотел быть моряком, думал, что нет на свете ничего лучше, чем служить на корабле. И вдруг я сегодня попадаю на корабль... Разве не похоже? Сейчас я вроде как на капитанском мостике. - Он неслышно рассмеялся. - Хочешь капитаном быть? Да? - ехидно спросил Али, посматривая вверх. - Хорошее желание, но только... - он прыснул от смеха, - если бы да верблюду крылья!.. - Ну и ладно, - смутился "капитан". - А разве быть матросом плохо? Или, скажем, штурманом? Вот, предположим, наш корабль в море... - Совсем похоже, - кто-то пробасил снизу: - берег далеко, и мачта есть, и шлюпки к борту пришвартованы... - Даже матросы есть, - добавил из темноты другой голос. - На нашем неплавающем корабле и мы с их работой справимся! - Капитан тоже есть, - заметил Али, - Без этой должности не обойдешься. - Уж не ты ли в капитаны просишься? - насмешливо спросил Степунов. - Зачем я, - с подчеркнутой скромностью ответил Али. - Тут есть замечательный капитан. - Кто же? - Ясно, что Гасанов. Здесь ему такие права положены. - А кто же, по-твоему, адмирал? - опять раздался голос из темноты. - Конечно, сам директор. Когда он приезжал сюда, парадный трап спускали, - убежденно ответил Али. - А Григорян кто, по-твоему? - не отставал все тот же настойчивый парень. - Боцман! - со смехом ответил Степунов. Приложив руку к глазам и как бы стараясь что-то разглядеть в кромешной темноте, он на минуту замолчал, затем восторженно крикнул: - Ну и шторм! Двадцать баллов! - Зачем врать, скажи, пожалуйста? Такого никогда не бывает, - укоризненно сказал Али. - Мало ли что! И корабля такого не бывает. Так даже интереснее... А что, ребята, здесь на вышке тоже здорово! Мне кажется, лучше, чем на корабле. Вот только надо все видеть по-интересному. - Это как в бинокль или телескоп? - послышался насмешливый голос. - Зачем так говоришь? - вступился за своего друга Али. - Бинокли-минокли... Совсем не понимаю! Обыкновенно надо смотреть. Я раньше думал: никогда не буду работать на заводе или на буровой. Все ребята хотят быть летчиками или моряками. Говорят, на буровой неинтересно, на заводе скучно - точи разные гайки-майки, болты-молты... А теперь я узнал: если хочешь хорошо работать, везде интересно. - В самую точку попал, Али! - оживился Степунов. - У меня брат есть, он в мореходном училище учится. Задается - не подходи! В плавании был, про шторм рассказывал... А потом и говорит: "Ты, сухопутная крыса, знаешь ли ты, что такое шторм? Это, дорогой мой, урок мужества... Важно "не сдрейфить"! Теперь я ему расскажу про этот урок. Пусть бы он здесь посидел!.. Высокая волна с ревом ударилась о вышку и обдала ребят, как дождем. - То-то! - удовлетворенно заметил Степунов, вытирая лицо. - Даже сюда достает. Ребята придвинулись к нему вплотную и, крепко держась за железный переплет, смотрели в черную морскую даль. - Ребята, а ребята, - испуганным шепотом проговорил маленький Али, - она качается... - А как же ты думал? - солидно заметил Степунов. - Мачта, она всегда должна качаться, если шторм... Вы только, ребята, спасательные круги не упустите! - Слыхали, - отозвался Али. - Боцман Григорян приказывал. - Может, и ни к чему они? - успокаивающе рассуждал Степунов, поправляя сползающий круг. - Что поделаешь, на корабле - как на корабле!.. Вахтенный журнал тоже надо вести. Он наклонился над клеенчатой тетрадью, достал из кармана карандаш и начал что-то записывать... Шторм постепенно утихал. Уже показались на горизонте береговые огни. - До чего же интересная жизнь раньше у моряков была! - мечтательно рассказывал все тот же Степунов. - От книжки не оторвешься! На каждой странице - приключения. Плавали в океанах и острова искали, всякие там жемчужные бухты... - Подумаешь! - презрительно отозвался до этого молчавший Рагим. - Я вот что, ребята, слыхал... - Он понизил голос и почему-то оглянулся по сторонам. - В нашем море ходит по дну необыкновенный корабль... Только говорю я вам, ребята, под честное комсомольское слово. Мы в институте работаем, и о том, что у нас делается, никто не должен знать... Да вы и сами понимаете. Не в первый раз!.. Так вот, - чуть слышно продолжал он, - корабль этот ведет знаменитый капитан... - Выдумываешь! - дернул его за рукав Али. - Это ты в книге прочитал про капитана Немо. - Ну вот, стану я врать! - обиделся Рагим. - А белый шар? - Ну и что ж? - Откуда же он мог выскочить, как не из подводного корабля? Рагим с достоинством замолчал, как бы прислушиваясь к возможным возражениям. Но ребята тоже молчали, видимо стараясь представить себе таинственный корабль, ползущий по морскому дну. - Нет, я все-таки этого не пойму, - задумчиво сказал Степунов. - Даже не верю... Корабль - и вдруг ползет по дну!.. В книжках все получается по-другому. Ну вот, скажем, о нас как бы написали... - Слышите, ребята! Про Петьку Степунова, геройского моряка, скоро книжки будем читать, - крикнул кто-то со смехом и закашлялся. - Да я не о себе, - оборвал товарища Степунов. - Ребята, кто там поближе сидит, стукните Генку по спине! Говорить мешает... Значит, так бы написали, - продолжал он, как бы читая "с выражением": - "Шторм застиг смелых моряков недалеко от берега. Кругом - рифы, подводные скалы, волны ревут. Выбегает из штурманской рубки сам капитан Гасанов и кричит: "Свистать всех наверх! Спустить бомбрамсели!" Матросы - сразу на мачты, и вдруг..." Степунов не успел закончить своего рассказа. Резкий толчок потряс всю конструкцию подводной башни... Вышка закачалась и склонилась к воде. Ребята изо всех сил вцепились в железный переплет. Первым опомнился от испуга Али. Он ухватил Степунова за плечо и прохрипел: - Рифы?.. Рассказчик посмотрел на него расширенными от страха глазами и утвердительно кивнул головой. Будто опомнившись, он взглянул на часы и что-то быстро черкнул в тетради. Гасанов выскочил из домика и, не дыша, в каком-то странном оцепенении остановился на мостике. Невидящими глазами он смотрел на вышку, которая, как на кинокадре, остановилась в момент падения. Втянув голову в плечи, словно ожидая удара, инженер прислушался... Сейчас, сейчас будет конец! Взметнется вверх дощатый настил, повиснет над водой и скроется в бушующих волнах... Гасанов вздрогнул, как от резкого толчка, и широко раскрыл глаза. Сильно наклонившись, вышка застыла в своем падении. Раскачивался призрачный шар фонаря, и метались по мокрым доскам черные тени. x x x Ветер стихал. Над морем взошла луна, мерцали звезды, и усталые волны уже еле-еле поднимались на дощатый островок. Мариам стояла в тени за вышкой, стараясь не выдавать своего присутствия. Она ничем не могла помочь Гасанову. Говорят, что в такие минуты человеку нужно хоть немного побыть одному. "Может быть, сообщить Саиде? - подумала Мариам и хотела сразу же броситься к радиотелефону. - Нет, напрасно... Где искать ее? В каких далеких глубинах?.. Рустамов? Вот кто нужен здесь!.. - решила Мариам. - Сейчас же, сию минуту. Она побежала к радиостанции. Дрожащей рукой повернула переключатель. Вспыхнули лампочки, освещающие шкалу. Парторга дома не оказалось, он только что выехал. Куда? Неизвестно. Мариам как-то сразу поникла и снова вышла на мостик. Скользя на мокрых досках, к мостику спешил Григорян. Участливо заглядывая Гасанову в лицо, он заговорил: - Все благополучно, Ибрагим Аббасович. Одна стойка поломалась. Какой шторм выдержала, а как ветер стихать стал, вдруг лопнула. - Что с ребятами? - прежде всего спросил Гасанов. Мариам затаила дыхание. - Орлы! - с нескрываемой гордостью ответил Григорян. - Сейчас механизмы крепят, чтобы в воду не скатились. Мариам смотрела на приподнявшийся конец площадки, на вершину наклонившейся к воде сорокаметровой конструкции, где раскачивался от ветра фонарь, и ей стало искренне жаль Гасанова. Она глубоко верила и его талант, в его возможности. "Но что же случилось? Где ошибка?" спрашивала себя Мариам и бессознательно сжимала мокрые и холодные поручни. Вглядываясь в темные фигуры, она прислушивалась. Гасанов молчал. "Что-то будет теперь с его новыми работами? - думала Мариам. - Неужели никогда ему не удастся построить свою стометровую конструкцию? Нет, этому поверить нельзя!.." Ветер почти совсем стих. Волны начали отступать. Осада кончилась, враги уходили. Как всегда под утро, еще ярче заблестели звезды. Мариам распахнула плащ и жадно вдыхала свежий ветер. Он был сухим, насыщенным запахом виноградников и цветов. И, может быть, впервые за все эти тревожные дни Мариам подумала о том, что глубоко пряталось в тайниках ее сердца, о том, что она скрывала даже от себя... Нет, это были не чертежи и, к стыду ее, не горести Гасанова, не заботы о друзьях... Нет! Вновь она представила себе шумный праздник на крыше института, тихий, спокойный голос... Всего лишь несколько обыкновенных фраз... Она думала о том, что все слова и каждое из них она помнит, будто заученные, отчетливо и точно. Это непонятно, страшно... Почему слова?.. Тщетно Мариам пыталась восстановить облик человека, который говорил их: он сразу исчезал, как отражение на встревоженной воде. Глава тринадцатая "ДВАДЦАТЬ ТРИ ЧАСА СОРОК МИНУТ" Давно не заходил Агаев в свой кабинет. Несмотря на то что он был директором научно-исследовательского института, где занимаются только новыми проблемами, связанными с разведкой нефти, его можно было встретить всюду: и на промыслах, и на море, и в различных организациях, так или иначе связанных с его институтом. Директор хорошо знал людей и все то, что они делали. Нередко многие из его друзей удивлялись, как только он успевает обо всем узнать, поговорить с инженерами и рабочими и, главное, всегда безошибочно сделать именно так, как нужно. Но сегодня Агаев чувствовал себя не совсем уверенно, будто не на своем месте. Он бросил портфель на стол и грузно опустился в кресло. Торопливо закурил свою зеленую трубку, часто затягиваясь; заставил себя терпеливо ждать и думать только об одном. Директор ждал людей, которых ценил в институте больше всех: Гасанова и Васильева... Правда, Васильев был прикомандирован к институту, но все равно директор считал этого инженера своим, а его дело общим. "Странный он человек, какой-то неулыбчивый, - думал Агаев, поглядывая на часы. - С ним и разговаривать неловко... Нелюдимый! Сидит, как отшельник, в своем подводном доме, и больше его ничто не касается. Отказался даже сделать для сотрудников института доклад о своем изобретении. Сослался на занятость. Будто бы уж нельзя уделить для такого важного дела каких-нибудь два часа! Непонятно, что это: чрезмерная скромность или просто пренебрежение к товарищам? Во всяком случае, трудно разобраться в характере этого приезжего инженера... Надо сегодня попробовать вызвать его на откровенный разговор, - продолжал размышлять директор. - Любопытно, как он воспримет идею Рустамова о совместной работе с Гасановым?.. Но что делать с Ибрагимом? В душу не залезешь, но, видно, ему дорого обошлась авария на вышке". В кабинет просунулась голова секретарши и тут же исчезла за дверью. Вошел Гасанов. Лицо его, несмотря на темный загар, было бледно. Директор указал инженеру на кресло. Тот молча сел и, широко расставив колени, стал рассматривать рисунок ковра. - Что-то Васильев запаздывает, - сказал Агаев, не выпуская изо рта трубки. Гасанов, не поднимая глаз, спросил: - Значит, с сегодняшнего дня вы направляете меня к нему на работу, как... - Он помолчал, подыскивая слова, затем махнул рукой: - В общем, что говорить... как чертежника? - Нет, - с подчеркнутым спокойствием ответил Агаев. - Мы решили, что для этой работы нужен по-настоящему талантливый конструктор, каким мы и считаем инженера Гасанова. Ибрагим нервно повел плечами. Агаев разбирал бумаги, что-то записывал в блокнот и незаметно наблюдал за Гасановым. - Джафар Алекперович! - вдруг обратился к нему Гасанов. Он как будто спокойно смотрел на директора, но нельзя было не заметить, как у инженера слегка дергались брови. - Я не верю, что подводное основание... не выдержало шторма, - размеренно и четко говорил он. - Понимаете?.. Не верю! - Я тоже, - сказал Агаев, не поднимая головы от бумаг. - Но, видимо, чего-то мы не учли... - Саида могла бы своим локатором посмотреть место поломки, но она еще не возвращалась. - Ничего, я уже послал водолазов. Они все обследуют. - Салам, Джафар! Салам, Ибрагим, - Рустамов быстро вошел в кабинет. - Сейчас только от Васильева. С самого утра сидел у него... Поздравь жену, Ибрагим, - с теплой улыбкой обратился парторг к инженеру. - У Саиды прекрасно работали аппараты. При первых испытаниях это редко бывает. Он увидел расстроенное лицо Гасанова и замолк. - Прости, Али... - стискивая зубами мундштук, начал директор. - Ты ночью ездил по промыслам, и я не мог сообщить тебе... Во время шторма сломалось основание вышки... Рустамов бросил взгляд на Гасанова и, скрывая охватившую его тревогу, спокойно проговорил: - Может, мы вовремя приостановили работу над новой конструкцией. Еще раз нужно просмотреть чертежи. Что-то здесь не так... - Парторг прошелся по комнате, затем подошел к Гасанову и положил руку на его плечо: - Видишь, Ибрагим, пожалуй хорошо, что не начали строить новую вышку. Как ты думаешь? Гасанов молчал. Директор вынул трубку изо рта и с нетерпением ждал, что скажет инженер. - Понятно, - нарушив затянувшееся молчание, сказал парторг. - Я думаю, что сейчас придется восстановить пятидесятиметровое основание и... - Подождать шторма, - иронически заметил Гасанов. - Видимо, так. Снова повисла тишина. Рустамов рассеянно ходил по кабинету, иногда поглядывая на Гасанова. - Разрешите, Джафар Алекперович?.. - У двери стоял Нури. - Заходи, заходи, пожалуйста, - приветствовал директор молодого помощника инженера Васильева. - А что, самый главный подводный житель задержался? - Не может сейчас, придет позже, - извиняющимся тоном сказал Нури. Гасанов удивленно взглянул на Агаева и пожал плечами. - Ничего не понимаю... - Рустамов подошел к Нури. - Я же был у него. Но не в этом дело... Его давно ждет Ибрагим, чтобы начать работу. Где сейчас Александр Петрович? - Там, - махнул рукой Нури, - у себя внизу, дома. Александр Петрович, конечно, здоров, - добавил он, увидя хмурое лицо Рустамова. - Но вы же его знаете: он никогда не выйдет на берег, пока не исправит неполадки. Сейчас у нас авария с электробуром... Разве в этот момент он может уйти?.. Ни за что в жизни! Говорит: "Передай извинения, что задержался. Очень большие извинения". Он никогда не обижает людей, но так случилось... Он очень ценит ваше внимание... и... - Ну хорошо, ясно, - прервал его Рустамов. - Оттого, что будешь говорить "халва, халва", во рту сладко не будет. - Обращаясь к Гасанову, он добавил: - Вот видишь, Васильев один не справляется, мы и просили твоей помощи. Наверное, придется заново переконструировать бурильную установку... - И как можно скорее! - поддержал Агаев. - А потом... тебя ждут новые работы. Нам утвердили очень большой план. Людей не хватает. Гасанов хмуро взглянул на директора. Парторг перехватил этот взгляд. - Я думаю, ты, Ибрагим, договоришься с Васильевым. Конечно, не все гладко пойдет. Будет о чем поспорить. Как это у нас говорили старики: "Не поспоришь - не подружишься". А главное - у вас общие интересы. Как можно не понимать друг друга? Вы оба замечательные инженеры! - Парторг прошелся по кабинету и остановился перед Гасановым. - Когда ты собираешься посмотреть его установку? Видишь, помогать надо. Гасанов не отвечал. Постукивая бронзовым ножом по мраморной доске чернильного прибора, он, словно его ничего не касалось, прислушивался к легкому мелодичному звону. - Чтобы не задерживать товарища Гасанова, Александр Петрович просил меня передать... - как бы только сейчас вспомнив о самом важном, вдруг заговорил Нури,- просил передать, что у него уже есть чертежи усовершенствованной бурильной установки. В конструкторском бюро он нашел подходящий проект для его работ. Поэтому... - Он замялся, неловко взмахнул рукой и, уже как бы от себя, добавил: - Поэтому он считает, что может обойтись без помощи инженера Гасанова... Он также думает, что инженеру Гасанову еще много предстоит работы над его собственными проектами... - Трогательное великодушие! - сдержанно улыбнулся Гасанов. - Передайте ему мою благодарность и уверения... - Он не закончил фразы, приподнялся и уронил нож на мрамор. Рустамов вздрогнул и поморщился, как от фальшивой ноты. Нури смущенно вышел из кабинета. Он почувствовал, что его присутствие становится лишним. x x x В это же время в другом крыле здания Научно-исследовательского института нефти, у огромной стеклянной стены конструкторского бюро, стояла Мариам. Она бесцельно смотрела на белый переплет окна, на колыхавшиеся от ветра полупрозрачные занавеси, на чертежные столы. Солнечные лучи вычерчивали на бумаге свою немудрую геометрию. Все это было так привычно и знакомо! Над головой скрипнула рама... Мариам подошла к столу, взглянула на тонкие, уверенные линии. Это ее последний чертеж - гасановская вышка. Таким должно быть стометровое основание... Мариам вздохнула и закрыла чертеж чистым листом бумаги. Быстро вошел Нури. - Товарищ Керимова, - сказал он с подчеркнутой официальностью, - это вы делали чертежи электробура? - Я, - рассеянно ответила Мариям. - Что-то вы там натворили! Идите-ка на расправу к Александру Петровичу. - Какому Александру Петровичу? - удивилась Мариам. - Какому?.. - протянул Нури. - Васильева не знаете? Прямо скажу - не ожидал! - Что ж тут особенного? - Мариам небрежно передернула плечом. - Я многих не знаю. Где его искать? - В домике на острове. Только сию минуту! Лодка у причала... Погодите, Мариам, - остановил ее Нури, быстро открыл неожиданно появившуюся в его руках коробку, на минуту задумался и вытащил оттуда звездообразную головоломку. - Это специально для вас, Мариам, самая трудная! Надо кольцо снять. Ни за что не отгадаете! Он сунул ей в руку проволочную звездочку и побежал вперед. Проходя мимо зеркала, Мариам невольно остановилась и поправила косы. Затем, как бы спохватившись, сразу помрачнела и быстрым движением откинула их назад. У выхода девушка столкнулась с Гасановым. - Скорее, Мариам, чертежи! - задыхаясь, как от быстрого бега, проговорил он. Вслед за ним возвратился Нури и тут же сказал: - Ибрагим Аббасович! Если можно, не задерживайте Мариам. Ее срочно ждет Васильев. Гасанов бросил недовольный взгляд на девушку, молча подошел к чертежной доске и торопливо, поддевая ногтями тугие кнопки, начал откалывать чертеж. Мариам растерянно посмотрела на него и нерешительно вышла из комнаты. Ей было неловко и стыдно, будто она оставляла друга в беде. "Нет, неправда! Что я могла сказать? - думала она. - Разве нужны Ибрагиму слова утешения?.. Надо сегодня же поговорить с Саидой, чтобы она как-то его успокоила. Но где ее искать?.." Садясь на скамейку маленького катерка, Мариам была занята этими мыслями и потом всю дорогу, несмотря на веселость Нури, который рассказывал ей что-то смешное, не могла ни о чем думать, кроме вчерашней аварии... Вот уже близок островок. Мариам здесь никогда не была. С непонятным волнением она открыла дверь в лабораторию Васильева. Прежде всего ей бросился в глаза большой макет установки с белыми шарами. Рядом, за письменным столом, низко наклонившись над бумагами, сидел человек. Быстро откидывая листки блокнота, он писал. Остановившись у входа, Мариам сказала: - Меня вызывал товарищ Васильев. Человек за столом поднял голову: - Я Васильев. - Вы? - невольно вырвалось у Мариам. Она мгновенно вспыхнула, смутилась. Пронеслись, как обрывки киноленты, картины веселого праздника в институте... Вдруг вновь зазвучали слова, которые она почему-то помнит, как стихи. Помнит она и свои ужасно глупые замечания. Она тогда смеялась над проектом Васильева... Как же она называла эту идею? Феерия?.. Трудно было, но Мариам все-таки овладела собой и холодно заметила: - Мне сказали, что дело касается чертежей электробура. - Значит, это ваша работа? - спокойно и равнодушно спросил инженер, указывая на чертеж. - Моя. - Садитесь... Нет, вот сюда... Прежде всего, зачем здесь такой запас прочности? - Мне казалось, это даст возможность увеличить скорость вращения электробура, - уже в тон ему, так же равнодушно ответила Мариам. - Все изложено в моей докладной записке. - Эта? - Васильев показал на листки бумаги. Мариам узнала выписки из своих расчетов: - Да. - А вы знаете, что это значит? - строго спросил Васильев. - Я не догадываюсь, о чем вы говорите, - сдержанно заметила Мариам. - Если этот вариант вам не подходит, я могу переделать. - Обязательно! Но... Как вы думаете, если еще несколько усилить основание и заменить вот эти подшипники, - он указал на чертеж, - то можно ли увеличить скорость вращения ротора до четырех тысяч оборотов без перегрузки машины? - До четырех тысяч? - удивилась Мариам. - Ну конечно... Вы же понимаете, что в вашем предложении все это есть... Подумайте! Если... - Постойте, постойте! - Мариам сделала протестующий жест. Она словно постепенно представляла себе всю конструкцию во всех деталях, появляющуюся на чертеже. - Если удлинить систему, - медленно продолжала она, - то... можно. С алмазной коронкой, мне кажется, можно достигнуть еще большей скорости... Впрочем, извините, тут все еще надо пересчитать и проверить. - Я прошу понять, как это мне нужно! - с легким волнением заметил Васильев. - И не только мне! Если это все осуществится на практике, то время проходки скважины будет исчисляться не днями, а часами. Но... не увлекайтесь!.. Иначе я тоже могу сказать, что ваше предложение - фантастика или... что вы еще там говорили?.. Да, феерия! Мариам смущенно опустила голову и машинально стала снимать кольцо с проволочной звездочки. Васильев улыбнулся. Эту улыбку девушка все-таки заметила, причем впервые за время разговора. Инженер встал из-за стола и зашагал по комнате. - Над чем вы сейчас будете работать? - вдруг неожиданно спросил он, останавливаясь возле Мариам. - Заканчивать некоторые узлы в стометровой конструкции Гасанова, - как бы подчеркивая свой особый интерес к этому важному объекту, ответила она. - Да-да, - отрывисто подтвердил Васильев, - у него смелые решения!.. Не хочу вас отрывать от этого большого дела... Я слышал от парторга, что Гасанов согласился мне помочь. Теперь, видите, это не нужно. Вы подсказали новое направление... Перед тем как докладывать директору, я хотел в этом окончательно убедиться. Жаль, что вы заняты! Мы бы сделали очень скоро все изменения в конструкции. А? Мариам не знала, что ответить инженеру. Она очень хотела заняться любимым делом. Среди множества конструкторских задач, которые ей приходилось решать за чертежным столом, ее больше всего интересовало усовершенствование электробура. С этой работой она была связана давно, гораздо раньше, чем с новыми изобретениями Гасанова. Мариам не могла представить себе, что ее скромное предложение по увеличению прочности основания бура вдруг подскажет такому инженеру, как Васильев, новое решение в направлении его дальнейших работ. А как бы хотелось довести свое маленькое дело до конца, чтобы не на чертеже, а в опытной конструкции увидеть новый скоростной бур, потрогать его руками и, может быть, даже самой присутствовать на первых испытаниях!.. Обо всем этом думала Мариам и колебалась с ответом. Ей нужно было сказать, что выполнение чертежей новой стометровой конструкции Гасанова, по решению дирекции, откладывается, что сейчас чуть ли не весь институт будет занят работами Васильева, и она в том числе. Но это казалось Мариам чем-то нечестным в отношении Ибрагима: нельзя оставлять своего друга в беде!.. Что бы там ни случилось, она не может бросить работу над его конструкцией, конечно если не прикажет директор... Васильев не замечал Мариам. Он внимательно рассматривал чертеж, скользя по нему карандашом, и, может быть, совсем позабыл о молодом конструкторе. Новое, еще не испытанное ею чувство, желание сделать что-то очень хорошее и нужное для этого непонятного и в то же время почему-то близкого ей человека заставило Мариам принять решение. - Я сделаю в свободное время... все изменения и... все, что нужно в чертежах, - с трудом, словно выдавливая из себя эти слова, сказала Мариам. Благодарно взглянув на нее, инженер снова наклонился над доской. - Когда я получил ваши чертежи, - задумчиво постукивая карандашом, говорил Васильев, - то сразу почувствовал, что где-то здесь кроется истина... Вы же конструктор - знаете, как иногда малейший намек подсказывает именно то решение задачи, над которым часто сидишь целые месяцы... - Если нужно, я могу очень скоро закончить эту работу, - опустив голову, проговорила Мариам. - Мне кажется, в группе Гасанова сейчас задерживается проектирование его новых конструкций. - Почему? - Это мое предположение, - неохотно ответила Маркам. - Бывают всякие ошибки, неудачи... - Александр Петрович, вас ждет директор, - сказал Нури, входя в лабораторию. - Мне можно идти? - торопливо спросила Мариам. Васильев ее не слышал, застывшим взглядом смотря на крышечку чернильницы. Мариам бесшумно проскользнула в дверь. - Ошибки, неудачи... - как бы про себя повторил Васильев. Он тряхнул головой и подошел к макету кассеты с шарами. - Работа наша такая, Нури... Эта маленькая девушка - конструктор. Сколько раз за свою недолгую жизнь она встречалась с ошибками и неудачами?.. Вот и у нас с цистернами ничего не получилось. Я совсем не того ожидал... Огни плохо видны, иногда совсем гаснут... - Может, еще раз попробуем? - неуверенно спросил Нури. - Трудно искать шары, - продолжал размышлять вслух инженер. - В тот вечер, когда лодка с ребятами проскользнула мимо нашего сторожевого катера, шар долго не находили. Если море неспокойно, их совсем не соберешь... - Будем еще раз проверять, - снова сказал Нури. - Нет, наши шары совсем не годятся! Мы делаем уже четвертую попытку... Ошибка, Нури, ошибка это, не только неудача! Он обеими руками взялся за голову, потом медленно скользнул ладонями по седеющим волосам, словно хотел этим движением освободиться от всех мыслей, связанных и с ошибками и с неудачами. Подойдя к столу, инженер нажал рычажок громкоговорящего телефона. - Я слушаю, - ответил женский голос. - Говорит Васильев. - Он наклонился к микрофону: - У директора кто-нибудь есть? - Да, Гасанов с чертежами. Васильев поблагодарил секретаршу и выключил телефон. - Немного подождем, - сказал инженер, снова смотря на кассету с маленькими белыми шариками. - Впрочем, нет! - Он закрыл ее чехлом. - Проедемся около берега, Нури. Давно я не видел город с моря! Позволим себе короткий отдых. Нури обрадовано побежал к лодке. Васильев медленно шел за ним. "Умница! - неожиданно подумал он о Мариам. - Могла бы быть хорошей помощницей... Как это она здорово решила вопрос с увеличением скорости электробура!.." С тайной тревогой Нури наблюдал за Васильевым. Всю дорогу инженер молчал, лишь изредка окидывая взглядом освещенные заходящим солнцем оранжево-лиловые виноградники. Возле песчаной косы Нури встретил лодку со своими друзьями. - Наши, Александр Петрович! - сказал он, указывая на "плавучую лабораторию". - Подшефные. - Чьи? - не расслышал инженер. - Керимовой Мариам, - пояснил Нури. - Мариам? - рассеянно переспросил Васильев. - Хотите посмотреть? - оживился Нури и тут же крикнул: - Рагим! Давай сюда! Нури, как никогда, хотелось чем-нибудь развлечь усталого инженера и, главное, показаться в обществе знаменитого изобретателя своему другу Рагиму, бывшему копировщику из конструкторского бюро. Васильев с видимым интересом наблюдал за приближавшейся плавучей базой молодых техников. "На самом деле, полезное занятие для ребят, - думал он. - Тоже конструкторы! Построили каюту, развесили антенны, мотор где-то достали. Техника разнообразная... Но что они сделали с мотором? Дикий треск, прямо пулеметный". Ребята от волнения не могли говорить, когда "сам Васильев" пожал каждому из них руку. Он уже успел подробно осмотреть все их сооружение и переделанный мотор, и только тогда у Рагима, виновника всех этих затей, язык отлип от гортани. - Товарищ Васильев, - еле вымолвил он, теребя в руках бумажную трубку, - можете посмотреть один чертеж? - И здесь чертежи? - вздохнул инженер. Нури сурово посмотрел на Рагима: пристает со всякой ерундой! - Ну, показывай, - сказал конструктор. - С этого мы все начинаем. Рагим от волнения никак не мог развернуть лист: он все время свертывался в трубку. Васильев расправил чертеж у себя на колене. Ободренный вниманием конструктора, Рагим успокоился и уже держался с достоинством. Указывая на развернутый лист, он пояснял: - Здесь изображен электрический глиссер в одну десятую натуральной величины. Вот электромотор, аккумуляторы... - Занятно! - заметил Васильев, с интересом рассматривая чертеж. - Электроглиссер?.. Не слыхал о таком. Ну-ка, дальше, дальше! - У нас есть, как бы вам сказать... - мучительно подбирая слова, продолжал Рагим. - Ну, не знаю... техническая линия в жизни. Вы только не смейтесь над нами!.. Думаете, нам глиссер нужен? Совсем нет... Мы разные моторы пробуем... Почему нельзя от любой техники получить в два раза больше нормы? Почему? Да? - Рагим волновался, и в голосе его появились привычные для бакинцев интонации.- На моторе написано, что его мощность один киловатт, а если переделать мотор - два можно получить? Можно!.. А десять? Наверное, тоже можно, только думать надо... Просто к этому делу не подойдешь... Мы с разными автоматами работали и сейчас тоже на опытной гасановской установке... Вот посмотришь на какое-нибудь реле и думаешь, что не так оно сделано, большого тока не выключает, для этого другое надо ставить... А почему тогда Керимова Мариам даже для электробура увеличивает нагрузку?.. Вот мы и хотим тоже к этому подойти своей головой, своими руками. Не было электроглиссера, а мы сделаем и докажем, что даже маленький электромотор будет двигать лодку! - Пот выступил на лице у Рагима. Он вздохнул и робко спросил: - Что-нибудь у нас выйдет, товарищ Васильев? Правильно рассуждаем? Инженер молчал. Рагим и его товарищи старались определить по выражению его лица, что скажет известный конструктор. Как он оценит их планы? - Очень интересно, ребята! - наконец сказал инженер. - Без шуток, правду вам говорю. И мысли, как видно, правильные, и дела. Но еще много будет ошибок и неудач. Только бояться их не нужно... Это самое главное. Правда, Нури? - обратился он к своему юному помощнику. - Вот у меня опыта немного побольше вашего, а без неудач тоже не обходится. Они, к сожалению, знакомы каждому конструктору. - Правда, - вздохнув, подтвердил Степунов. - Вот, например, вчера во время шторма у Гасанова сломалась его опытная вышка. Мы же там работали. - Погодите, ребята... Вы не вспомните, когда это случилось? - Сейчас посмотрим, - ответил Степунов. - Мы там уже начали вести лабораторный журнал. Взяв из каюты тетрадь, он не спеша открыл ее на первой странице, еще раз с сожалением вздохнул и сообщил: - В двадцать три часа сорок минут. - Простите, ребята... - Васильев быстро передал чертеж Рагиму. - Поговорим как-нибудь в другой раз... Нури, скорее на остров! Зарычал мотор. Ребята в недоумении смотрели на удаляющуюся лодку. x x x - Нури, позови Саиду с журналом испытаний! - приказал Васильев. "Двадцать три часа сорок минут... Двадцать три часа... - задумавшись, повторял он про себя. - Нет, это невозможно!.." - Что случилось, Александр Петрович? - спросила Саида, входя в лабораторию. - Посмотрите, когда мы почувствовали толчок. Вы помните... шли по приборам? Время записано? Саида смотрела на него непонимающими глазами. - Ну что? Когда? - нетерпеливо переспросил инженер. Она пробежала глазами страницу: - В двадцать три часа сорок минут. Глава четырнадцатая ТАК НАЧИНАЕТСЯ ДРУЖБА Уже стало темнеть, когда в кабинете директора института закончилось обсуждение чертежей лопнувшей фермы подводного основания. Рустамов молча поднялся и нажал кнопку настольной лампы. Яркий свет упал на чертежи. Парторг на мгновение зажмурился и, снова открыв глаза, повернулся к Гасанову: - Понимаешь, Ибрагим, легче руку себе отрубить, чем сказать тебе: "Подожди, не надо строить". Время не ждет... но если опять авария? Мы и раньше надеялись на точность расчетов... а получилось совсем не то, что ожидали. Сейчас все это дело исправим, заменим лопнувшие трубы или сварим их, а за зиму успеем проверить, насколько надежна твоя конструкция. - Вот тогда и подумаем о стометровом основании, - добавил Агаев, зажигая трубку. - На это дело у нас есть ассигнования. За окном испытывались новые насосы. Бурлила вода. Слышались частые и ритмичные вздохи. Казалось, что какое-то огромное чудовище, тяжело дыша, с чавканьем и всхлипываньем выплевывает соленую, горькую воду. Васильев вошел без стука. За ним почти вбежала Саида. Остановившись у двери, она искала глазами Ибрагима. - Прошу извинения, что я так врываюсь, - быстро проговорил Васильев, направляясь к директору. - Но я должен сказать... Авария на опытной вышке Гасанова произошла по моей оплошности. Как мне кажется, наша передвижная установка во время испытаний задела подводное основание... - Александр Петрович! Что вы говорите? - запальчиво возразила Саида. - Таких случаев не бывает. Мы шли по приборам... - Они слепые, твои приборы! - еле сдерживая себя от гнева, крикнул Гасанов. Он не мог как следует, осознать всего случившегося... Разве можно поверить, что васильевский танк разрушил его конструкцию? До этого у него не было надежды на то, что ему, незадачливому инженеру, когда-нибудь разрешат строить новое подводное основание... Однако Васильев сам об этом говорит... А Саида? Почему она его защищает?.. Чтобы скрыть свое волнение, Гасанов резко повернулся и отошел к окну. Саида смотрела только на Васильева. Может быть, всю эту сцену она воспринимала, как личное оскорбление?.. Ей не доверяют... и кто же? Сам Александр Петрович! Почему он сомневается в аппаратах, если она, опытный инженер, своими руками готовила эти аппараты к испытаниям?.. - Можете со мной не соглашаться, - горячо доказывала Саида, - назначайте любую экспертизу, но в приборах я абсолютно уверена. - Зачем так говоришь? - спокойно сказал Рустамов и не торопясь подошел к ней. - Уверенность в своих приборах еще не дает тебе права сомневаться в надежности конструкции Ибрагима. Как ты думаешь? А? Сайда растерянно взглянула на директора. Тот, казалось, не замечал ее, рассматривая в трубке гаснущий под пеплом огонек. Она вновь перевела взгляд на Васильева, как бы спрашивая у него совета, но лицо его оставалось по-прежнему спокойным и, как ей казалось, ничего не выражающим. - При последних испытаниях приборы хорошо отмечали скалы и подводные камни, - будто читая лекцию, начал Васильев, - но, видимо, тонкие трубы основания вышки нами не были замечены на экране. Это, конечно, не вина аппаратов Саиды, - сдержанно и убедительно говорил он. - Это моя вина. Я разрешил идти без прожектора, хотя знал, что приборы еще недостаточно проверены. И вот в результате... - Инженер замолк, постукивая пальцами по столу. - Я не знаю, нужны ли товарищу Гасанову мои извинения, но пусть он поверит, что мне очень тяжело... Директор бросил трубку на стол и сказал: - В этом вопросе придется детально разобраться. Мы еще не знаем, что скажут водолазы. Придется назначить комиссию. Ты не возражаешь? - спросил он Рустамова. - Нет. Но у меня есть еще одно соображение. Я думаю, Джафар Алекперович, после этого мы сможем продолжать работу на плавучем острове Гасанова, тем более что Александр Петрович считает, что помощь Ибрагима ему не потребуется... - Об этом я уже сказал, - подтвердил Васильев. - Работы Гасанова, с моей точки зрения, настолько важны, что использование такого конструктора для решения частных задач в подводном танке просто нецелесообразно. Вы простите меня... - несколько смущенно добавил он. - Я не могу в данном случае оспаривать мнение руководства и, кроме того, готов принять любую помощь от кого угодно, тем более от товарища Гасанова, но... Получилось так, что конструктор Керимова подсказала нам новое техническое решение, поэтому я считаю возможным обойтись сравнительно небольшими переделками в электробуре. - Мы вам не хотим навязывать своего мнения, - сухо заметил Агаев, поднимаясь с кресла и давая этим понять, что разговор закончен. - Инженер Гасанов, видимо, скоро приступит к своей новой работе по утвержденному годовому плану. Он вынул из кармана цветной платок и вытер им бритую голову. Гасанов поднялся, молча поклонился присутствующим и направился к двери. За ним пошел Рустамов. - Послушай, Ибрагим... - Парторг остановил его у порога. - Ты устал... Сам понимаешь, сколько неприятностей! Ну, да не будем об этом говорить. В общем, тебе надо отдохнуть и главное - ни о чем не думать. Я скажу Саиде, чтобы она тебя уговорила. Инженер отрицательно покачал головой и вышел из кабинета. Оглянувшись на Рустамова, Саида неслышно проскользнула в дверь. Мужа она догнала в коридоре. Ибрагим, рассеянно подбрасывая на руке связку ключей, направлялся к выходу. Саида бережно взяла его под руку. Гасанов молчал. Он предупредительно распахнул перед женой двери на лестницу. Не говоря ни слова, они спускались вниз по ступенькам. У балюстрады широкой мраморной лестницы стояли огромные вазоны с цветами. Был вечер. В блеске фонарей цветы казались неживыми, фарфоровыми, с глубокими тенями у лепестков. Саида сорвала бледную астру и надкусила горький стебель. Гасанов, не оборачиваясь, молча шагал по ступенькам. Лестница казалась необыкновенно длинной. - Я не права была, Ибрагим? - не выдержала молчания Саида. - Мне до боли стало обидно, когда ты мои приборы назвал слепыми! - Она выжидательно замолчала. - Ты же веришь в то, что делаешь? - спрашивала она, стараясь вызвать Ибрагима на разговор. - Я тоже верю и в свои локаторы и в подводный танк Васильева... Поговори с Александром Петровичем, Ибрагим! Почему ты не был у него в лаборатории? Гасанов молча усадил ее в машину. Саида нерешительно заглянула ему в лицо. - Ты не забыл дома платок? - спросила она, словно это было самым важным. Машина зашелестела шинами по асфальту. x x x Рустамов стоял у окна. Море было темным и почти гладким, как уснувший пруд, и только мелкая беспокойная рябь на зеркальной поверхности, где отражались береговые фонари, говорила о неведомой силе, таящейся в глубинах. Железные силуэты вышек поднимались из воды. Они напоминали Рустамову о никогда не прекращающейся борьбе человека за торжество над природой. Далеко она прячет свои богатства, тяжелых и упорных усилий стоит человеку борьба с ней... "И вот, - думал Рустамов, - вместо того чтобы всеми имеющимися у нас силами отвоевывать у природы, у этого с виду спокойного моря его богатства ради счастья и славы нашей земли, мы сами никак не можем между собой сговориться! Васильев и Гасанов очень далеки друг от друга. Как это может быть? У них ведь общее большое дело". Рустамов был недоволен собой: ему не удалось соединить вместе этих двух изобретателей. Правда, сделать это было трудно: один работает на воде, а другой - под водой. Парторг пытался направить Гасанова в подводную лабораторию, но Васильев отказался от его помощи. Прекрасно знал Рустамов людей, особенно на промыслах. С ними было просто и хорошо... Главное - все ясно. А тут два таких необыкновенных человека... Рустамову казалось, что большие ученые и изобретатели - это люди не совсем обычного склада. С ними и разговаривать надо иначе. Может быть, действительно он, Рустамов, и не умеет этого... Неслышно подошел Агаев и протянул ему письмо. - Заключение министерства по поводу всплывающих цистерн Васильева, - сказал он. - Только сейчас получено. Рустамов обернулся и взял письмо. Тут он заметил, что в комнате, кроме них двоих, никого не было. Все уже ушли. Не глядя на бумагу, парторг спросил: - Положительное? - Нет, они считают этот способ нерациональным. Однако предлагают провести еще несколько испытаний для окончательного выяснения его практической пригодности. А самое главное не это: они запрашивают нас о результатах последней разведки. Это, конечно, внеплановое задание, но что я им отвечу? - Подождать надо, - потирая затылок, словно чувствуя головную боль, сказал Рустамов. - Васильев в последний раз шел уже на глубине ста метров... - Шел-то шел, - тяжело вздохнул директор и взялся за сердце. - А что нашел? Скажи, пожалуйста? - Тебе, Джафар, это лучше меня известно. - Понимаешь, Али, - осторожно начал директор, зажигая потухшую трубку, - я никак не могу поверить в то, что на этих глубинах под морским дном нет мощных нефтяных пластов. Я привык верить геологам. Помню, еще в тридцать седьмом году, студентом, я случайно попал на семнадцатый Международный конгресс геологов в Москве. Выступал Молотов. Он говорил, что у нас в стране ценят геологию как великую науку. Понимаешь... великую! - Агаев высоко поднял палец. - Навсегда запомнилась мне эта замечательная речь... С тех пор я по-настоящему занялся геологией. Мне она казалась одной из самых практически необходимых нам наук. Конечно, я в нее верил... - Он помолчал и задумчиво потрогал темные пятнышки усов. - Как я могу согласиться, что геологи ошиблись?.. Все-таки я думаю, что васильевская разведка не годится. Она пока еще очень несовершенна. - Проверим, - сказал Рустамов, остановившись посреди комнаты. - Всякие могут быть ошибки. Васильев понадеялся на локатор, а он подвел. Вот и налетел танк на вышку! Как будто в море очень тесно... Так-то, Джафар!.. Каждый день у него неудачи... Нехорошо! - Я тоже об этом думаю, Али, - озабоченно говорил директор, посасывая потухшую трубку. - За такие фокусы нас по головке не погладят. Сколько средств государство истратило! Скажи, пожалуйста, ведь если, не вдаваясь в подробности, кто-нибудь подумает об этих делах, то получается странная картина: бродит под водой слепой танк, торпедирует белыми шарами мирные лодки, сокрушает опытные морские буровые, а толку никакого нет... - Ну, это ты зря! - возразил Рустамов, и в голосе его почувствовалась тревога. - Так сразу нельзя. Мы должны пойти на определенный риск. Кстати, ты не думаешь, что можно обойтись без васильевских шаров? - Пока не представляю... В его проекте предусмотрено, что нефть должна подаваться наверх в цистернах - шарах из пластмассы. Они взлетают, как пузыри. Нефть легче воды, к тому же шары наливаются не полностью... Но, дорогой мой, главное не в этом. Наливать-то нечего... Он помолчал немного, затем повернулся к окну и, указывая на огни дальних буровых, добавил: - Конечно, на небольших глубинах и Васильев нефть находит, но, между нами говоря, я думаю, что когда-нибудь нас спросят: за каким дьяволом городить ползучий корабль, если найдена нефть только у берегов, где можно ставить простые гасановские вышки?.. - Что еще там, в письме? - спросил Рустамов. Он не совсем был согласен с мнением директора. - Спрашивают, когда подводный дом будет предъявлен государственной комиссии. А что я им скажу? Зазвонил телефон. - Хорошо, докладывайте. - Агаев закрыл микрофон рукой и негромко сказал Рустамову: - Сейчас узнаем, что там под водой увидели водолазы. Если окажутся крупные поломки, то просто не знаю, что нам с планом делать. Людей не хватит... Слушаю, - снова проговорил он в микрофон. - Правильно, вышка стоит в котловине... У места поломки нашли?.. Камень?.. Так, так... понятно... Сколько дней на восстановление?.. Четыре?.. Не дам! Составьте план из расчета трех дней. Директор положил трубку: - Слыхал? - Непонятная случайность! - удивился Рустамов. - А я так думаю, что никакой случайности нет. Танк проходил по верху котловины, это точно: водолазы там обнаружили следы гусениц. Васильевский танк задел обломок скалы, который находился на краю котловины. Этот огромный камень сорвался вниз и ударился о трубу подводного основания... Рустамов потянулся к телефону: - Надо сейчас же об этом сообщить Гасанову и Саиде. Бедный Ибрагим думает, что во всем виноваты его жена со своими локаторами и, конечно, Васильев. - Его тоже обязательно предупреди, - попросил директор, выколачивая трубку над пепельницей. Парторг звонил по всем телефонам, где бы он мог застать трех инженеров, но никого из них не было ни в лабораториях, ни дома. - Почему так иногда бывает, Джафар? - с усмешкой спросил Рустамов, вешая трубку. - С радостной вестью не достучишься, а дурная весть сама на пороге стоит! - В пути, наверное, наши друзья, не успели домой доехать. - В пути? - рассеянно переспросил Рустамов. - Далекий путь у них, Джафар! x x x Гасанову не хотелось идти домой. Он долго бродил по парку. Наконец вернулся к зданию института, подошел к лестнице, но в нерешительности остановился. Мелькнуло отражение фонаря на зеркальной двери. Появился Васильев. Рассеянно застегивая пуговицы пиджака, он стал неторопливо спускаться по лестнице. - Нам не по дороге? - спросил Васильев, заметив Гасанова. - Сейчас специально заходил в конструкторское бюро. Керимова показывала чертеж вашего нового проекта... Искренне позавидовал!.. Но не сердитесь: есть серьезные замечания... Идемте! Повинуясь какому-то внутреннему порыву, Ибрагим крепко сжал протянутую ему руку. ...В этот поздний вечер, когда светит луна и волны скользят вдоль гранитного барьера набережной, бродят по Приморскому бульвару, взявшись за руки, будто юноша и девушка, два известных, умудренных опытом инженера. Несмотря на столь знакомое многим необыкновенное настроение южной ночи, когда люди поверяют друг другу сердечные тайны, эти два человека говорят совсем об ином. - ...Вот и я тоже не понимал вашей идеи шаров-цистерн, - возбужденно говорил Гасанов. - А сейчас уверен, что далеко не всегда нужно ставить вышки. В этих же самых цистернах можно перевозить нефть... Но я хочу сказать, Александр Петрович, что ваши цистерны должны быть значительно больше, в несколько раз, причем... - Ничего не выйдет, - перебил его Васильев. - Тогда придется увеличивать объем подводного дома, а это дорого и невыгодно... - Так же, как и у меня. Говорят, что нецелесообразно строить стометровые основания, если нет абсолютной убежденности, что скважины не окажутся сухими... Шуршал под ногами песок. Где-то вдали, на верфи, вспыхивал и угасал голубой огонек электросварки. Васильев, замедлив шаги, всматривался в темноту. - Послушайте, Гасанов, - вдруг оживившись, сказал он и взял его за руку. - Мне кажется, что наша подводная установка может производить для вас разведочное бурение. Гасанов остановился и застыл на месте, как бы не веря своей простой и в то же время удивительной мысли, которая сразу же после слов Васильева мелькнула в его сознании. - Тогда мне совсем не нужно строить сложное основание. Никаких ферм... В пробуренную вами скважину будет ставиться только одна гибкая труба, - быстро заговорил он, как бы стараясь поспеть за ускользающей мыслью. Он боялся потерять ее, словно она явилась ему во сне, а не здесь, на Приморском бульваре. - Я давно об этом думал, мечтал, видел по ночам на чертеже! - восторженно продолжал Гасанов. - Никаких вышек над водой, никаких башен внизу... - Плохо понимаю, - нетерпеливо бросил Васильев - Смотрите! - Гасанов подвел его к парапету, вынул из кармана кусок мела и стал чертить на шершавом граните. - Вот стальная полусфера на дне, - пояснял он, - этот колпак закрывает устье скважины. От нее идет гибкая труба... дальше поплавок... или, вернее, плавучий остров... Из-за кустов вышел сторож в белом фартуке. Он решительно направился к инженерам. "Взрослые, вполне приличные люди, а весь парапет мелом измазали!" Сторож в отчаянии развел руками, хотел было пристыдить безобразников, но ему показалось не совсем обычным и даже странным поведение этих нарушителей порядка. Он подошел ближе и прислушался. - ...Труба нужна только для подачи нефти наверх, - не замечая присутствия сторожа, продолжал тот из "вполне приличных людей", который был помоложе. - Специальными захватами из подводного дома ее направляют в пробуренную скважину... Он снова начал чертить на парапете. Сторож постоял, послушал и, осторожно ступая на носках, удалился, не желая нарушать серьезного разговора инженеров. "Значит, надо, зря чертить не станут! Всякое может быть... Зачем им мешать". По набережной изредка проходили смеющиеся юноши и девушки. Вначале они с удивлением смотрели на людей, которые что-то чертили на граните, но затем понимающе переглядывались между собой и проходили мимо. Город заснул. Наступила тишина. Только изредка слышны были далекие гудки. Бульвар опустел. Сторож мел набережную. Вот он увидел чертеж, с улыбкой покачал головой и аккуратно стер его мокрой тряпкой. Уже погасли фонари, а инженеры все еще продолжали беседу. - Вы ошибаетесь, Ибрагим Аббасович! - доказывал Васильев. - Я не думаю, что при такой длине трубы... ну, скажем, триста метров... - Он взял у Гасанова мел и написал на камне: "300-м" - ...при ее диаметре в десять сантиметров... - продолжал инженер и опять написал: "10 см", -...труба могла бы выдержать такую огромную нагрузку на разрыв. - Выдержит! - Гасанов отобрал у него мел. - Смотрите по формуле... На горизонте светлела полоска зари. Сторож не спеша, в перевалку шел с метлой к парапету. Опять он увидел исчерченный и исписанный формулами парапет, ставший похожим на классную доску. Вздохнув, сторож возвратился за тряпкой и снова стер чертежи и цифры... Казалось, не будет конца этой необычайной ночной прогулке. Здесь, на гранитной набережной, рождалось новое решение, новый план наступления в боевом содружестве двух инженеров... Васильев, наклонись над парапетом, убеждал Гасанова: - Шары у нас остаются для опытной проверки дебита скважины. Затем, если это выгодно, ставится твоя труба с плавучим островом. Ты понимаешь меня, Ибрагим? В этот вечер рушились все стены, все перегородки, когда-то разделявшие инженеров. Еще бы! Общий план, единая цель заставили инженеров и мыслить вместе и, может быть, долгие годы идти рядом, взявшись за руки, как сейчас, на Приморском бульваре... Ибрагим думал, что этот человек, который уже называет его просто по имени, отныне навсегда ставший другом в жизни, в самом главном, что есть в ней, - в труде, не мог бы говорить так горячо и искренне, если бы у него за душой было что-то нечестное и тайное от всех и особенно от него, Ибрагима. Значит, Саида тут ни при чем... Он ей по прежнему верит, так же как и этому инженеру с далеких берегов Невы... А Васильев продолжал говорить: - Для того чтобы твой остров не чувствовал волн, его диаметр должен быть... Он задумался, затем стал писать ряд уравнений, постепенно опускаясь на корточки. Решение было найдено и рассмотрено. Договорились на следующем. Танк Васильева будет разведывать, затем бурить. После этого на морской поверхности появится плавучий остров, закрепленный только на одной гибкой трубе. Никаких подводных оснований строить не надо, кроме стальной полусферы, которая будет служить как бы будкой над скважиной. В нее можно заходить из васильевской буровой для осмотра и ремонта. Подойдет подводный танк, выдвинет переходной тоннель, наглухо соединяющийся с будкой. По этому переходу в будку войдет мастер, проверит все, что нужно, и снова поползет васильевский дом, к следующей полусфере. Наверху будут только плавучие острова - цистерны. Вот примерно и все. Но как можно расстаться, если есть еще неясные вопросы?.. Наступило утро. Два инженера, перепачканные мелом, сидели на корточках перед исписанным донизу парапетом. - Ведь это мы уже проверяли, - удивленно заметил Гасанов, приподнимаясь и подавая Васильеву руку. - Помнишь, еще там, у скамейки? - Да, как будто бы... Сейчас посмотрим. Они торопливо пошли вдоль берега. Вот первая скамейка. Здесь они сидели. Вторая, третья... - Записей никаких. - Может, мы не здесь ищем? - нерешительно сказал Ибрагим. - Они остались в другой стороне? Все объяснилось просто. Навстречу им шел сторож с тряпкой: он уже искал новую запись. Ничего не поделаешь, к утру здесь должно быть чисто! Инженеры посмотрели друг на друга и рассмеялись. - Ну как? Совещание закончено? - стряхивая с костюма песок и мел, спросил Васильев. - Пожалуй, пора, - потягиваясь и протирая глаза, словно спросонья, ответил Гасанов. - Но все-таки ты не совсем прав. Ты считаешь, что трубу без особой сложности нельзя будет закрепить в скважине. Недооцениваешь наших конструкторов. Отсталое, дорогой, у тебя понятие! Что делать бедному Ибрагиму? - Он притворно вздохнул. - Как часто говорит наш парторг: "Кто ищет друга без изъяна, совсем останется без друга". Вот оно, утро! Легким бризом вздохнуло море. Белый парус скользнул над волнами. Из репродуктора вместе с маршем вырвался бодрый голос: "Начинаем утреннюю зарядку..." Гасанов удивленно посмотрел на часы. Не может быть!.. Семь часов! Он протянул руку Васильеву и, улыбаясь, проговорил. - Ну что я теперь скажу Саиде?.. Уже не оглядываясь, он почти побежал к воротам. Васильев еще долго стоял у каменного парапета. x x x Инженер Гасанов жил недалеко от института. Вот и его дом, подъезд... Прыгая через несколько ступенек, он взбежал на второй этаж. Ему хотелось сейчас же обо всем рассказать Саиде. Да, конечно, это он был слепой! Оскорбленное самолюбие, обида и, как ни стыдно в этом признаться, что-то вроде глупой ревности заслоняли ему ясную и чистую дорогу. Сквозь этот густой и липкий туман он не мог рассмотреть ни самого Васильева, ни его большие дела. Только сейчас он понял увлечение Саиды. Ради этих смелых дел можно и дом свой позабыть и все на свете... Чувство безраздельной нежности и вместе с тем своей вины перед Саидой овладело Ибрагимом... Он виноват перед ней не за поступки - в этом его нельзя упрекнуть! - он виноват за свои мысли, за свои сомнения и перед ней и, что особенно неприятно, перед своей совестью! Это как зубная боль, что ни на минуту не оставляет тебя в покое. Тщетно старался Ибрагим заглушить это чувство всем, чем только мог: мыслями о своем разговоре с Васильевым, думами о новых делах. Но все было напрасным... Он остановился у двери своей квартиры. Где же ключ? Инженер порылся в кармане. Впрочем, он совсем позабыл о причудах Саиды. Она решила придуманные ею приборы телеавтоматики поставить на длительную эксплуатацию в своей квартире. Сделала какие-то радиореле и расставила в разных местах, чтобы удобно было наблюдать их работу. Вместо ключа она вручила мужу коробочку, вроде спичечной, но только из пластмассы и с кнопками. Гасанов вынул ее из кармана и улыбнулся. "Бедный Ибрагим! Ты до сих пор не можешь к ним привыкнуть... Какую же нажимать?.. Кажется, вот эту красную?" подумал он, нажимая кнопку. Дверь медленно распахнулась. Он вошел в прихожую, нажал эту же кнопку еще раз. Дверь беззвучно захлопнулась. "Ну и фокусница!" усмехнулся он и осторожно, стараясь не шуметь, пошел по коридору. Саида придумала упрятать в коробку импульсный радиопередатчик. Он настроен на волну приемника у двери. Этот аппарат принимает сигнал, после чего через реле автоматически открывает и закрывает дверь. Гасанов вошел в столовую, нажал еще одну кнопку и услышал, как в ванной комнате зашумела вода. "А все-таки четко работает ее телеавтоматика, - подумал он. - Сейчас ванна наполнится, и кран автоматически закроется. Саида говорит, что все эти фокусы ей нужны для дальнейшего... Посмотрим, когда потребуются ей автоматически открывающиеся и закрывающиеся краны, - с теплой усмешкой рассуждал инженер-конструктор. - Я могу, конечно, признавать всю эту радиомеханику, больше того - по темноте своей, верить во все чудеса... Мало ли на что способны такие универсальные специалисты, как моя Саида! Но из-за чего же я должен страдать?" Плохо приходится Ибрагиму. Он часто путает кнопки и наполняет ванну водой, вместо того чтобы открыть дверь. Он гасит все лампы в квартире, когда приходит, и включает их, когда уходит. Ему просто невозможно существовать в такой "переавтоматизированной" квартире. Но что поделаешь? Если эти опыты нужны, придется потерпеть. В столовой было темно. На окнах висели тяжелые портьеры. Гасанов в темноте ощупал коробочку и снова нажал кнопку. На этот раз правильно: вспыхнул свет. Он лился широким потоком сверху, сквозь стеклянный бордюр, где были искусно замаскированы люминесцентные трубки. Посреди комнаты, на голубом ковре, стоял круглый стол, сделанный из полированного ореха и полупрозрачного молочно-белого стекла. В нише блестели хрустальные графины, бокалы, тарелки. Они светились фосфоресцирующими узорами восточных орнаментов, затейливо спрятанными в толще стекла. Откуда Саида достала эту экспериментальную посуду, Ибрагим до сих пор не знал. Он шел на цыпочках, стараясь не шуметь. Остановился возле спальни, снял ботинки, взял их в руку и тихо открыл дверь. Окна были завешены. Сверху лился слабый свет, словно светилось ночное небо: это фосфоресцировала синяя краска потолка. Саида лежала одетая на диване. Тонкий лучик, проникший сквозь щель в портьерах, дрожал на ее лице. Гасанов осторожно закрыл дверь. С грохотом упал ботинок. Ибрагим подошел к Саиде и виновато заглянул ей в лицо. - Я не спала всю ночь и думала, - сдерживая волнение, начала Саида.-Так дальше жить нельзя!.. Мне кажется, что между нами стоит стальная стена подводного дома. Да-да, именно стена! Гасанов стоял смущенный и растерянный. - Нет-нет, не говори мне ничего! - Саида ударила рукой по подушке. - Я понимаю тебя. Ты хочешь, чтобы я бросила работы Васильева и занялась приборами, которые нужны тебе... Но не сейчас... Не знаю... Пойми меня... Может быть, не скоро, но я это сделаю... Спрошу Али Рустамова. Он поймет... он скажет... Второй ботинок выскользнул из рук Гасанова. Он посмотрел на Саиду непонимающими глазами, затем обеспокоено положил ей руку на лоб: - Ты здорова? - Не отговаривай меня. Не смей отговаривать! - уже со слезами на глазах чуть не кричала Саида. - Я ночь не спала... - Откуда ты взяла, что я буду тебя отговаривать! - Ибрагим рассмеялся и сел на диван. - Я просто ничего не слыхал. Поняла? И для того, чтобы тебе и особенно мне не было стыдно, никогда об этом не будем вспоминать... Теперь послушай меня... И Гасанов рассказал ей обо всем, что случилось в эту знаменательную для него ночь... Он говорил о силе творческой дружбы, о плавучих островах и о том, как легко разрешаются все сомнения, если глубоко веришь в свое дело и в чистую совесть человека. - ...Но были минуты, когда я не верил, - говорил Ибрагим, вглядываясь, словно после долгой разлуки, в дорогое лицо. - Не верил ни тебе, ни Васильеву... Вот за это прости... Саида спрятала заплаканное лицо на плече мужа. Ибрагим ласково приподнял ее голову и поцеловал мокрые от слез ресницы. Вместе подошли к окну. Гасанов отдернул шторы. Солнечные лучи ворвались в комнату. Они словно плескались под ногами, потоками сбегали по стенам. Голубым светом вспыхнул потолок, будто над головой открылось бездонное, прозрачное небо. Распахнулись рамы. Свежий морской ветер поднял вверх трепещущий шелк занавесок. Запели медные басы теплоходов, зашелестели шины автомобилей. Гулко отдавались шаги первых утренних пешеходов... Ибрагим и Сайда стояли у окна и слушали песню просыпающегося приморского города. Глава пятнадцатая ПЕРЕД ЭКЗАМЕНОМ Прошло две недели. Подготовка к испытаниям подводного дома проходила успешно. На опытном заводе был переделан электробур - примерно так, как предлагала Мариам. В этом ей очень помог Гасанов. Девушка робела. Еще бы! Первое рационализаторское предложение, да притом такой важности... Мариам чуть ли не каждый час бегала на опытный завод и на ходу пыталась внести в чертежи все новые и новые изменения. Только твердая воля Гасанова и его многолетний конструкторский опыт спасли электробур, иначе он никогда не был бы готов. При проверке усовершенствованный бур показал многообещающие результаты. Завтра Рустамов должен уехать в район Кировабада для испытаний этого электробура на опытной буровой института. Там за короткое время прошли уже скважину глубиной в шесть километров. Электробур может еще больше ускорить проходку. На завтра же были назначены новые испытания подводного танка в средней части Каспийского моря. И кто знает, не найдутся ли там неисчерпаемые нефтеносные пласты, существование которых предсказывали геологи?.. Поздним вечером в кабинете директора сидели за столом Агаев и Рустамов. У окна, наклонившись друг к другу, тихо беседовали Васильев и Гасанов. Должно было начаться совещание перед ответственными испытаниями. На диване, совсем рядом, сидели Саида и Мариам. Мариам часто взглядывала на Васильева, смотрела подолгу, не отрывая глаз. Конструктор подводного дома казался ей необыкновенным человеком; за его внешней суровостью она чувствовала большее человеческое сердце. Ей приходилось не раз встречаться с этим молчаливым инженером. Когда она подходила к двери его кабинета в подводном доме или на острове, то сердце почему-то сразу останавливалось, как маятник испорченных часов, и тогда ей с большим трудом, соединенными усилиями воли и рассудка, удавалось подавить волнение. Сейчас Мариам злилась на себя. Уже не сердце, а глаза вели себя совсем неподобающе. Куда бы она ни захотела посмотреть, глаза ее останавливались на лице приезжего инженера! В кабинете таял спокойный полумрак. Настольная лампа освещала карту, над которой склонились Нури и Керимов. Рядом, утонув в низком мягком кресле, сидел, опираясь на палку, пожилой академик. Только что приехали представители ЦК партии республики и министерства. Директор привычным жестом вытер бритую голову, обвел присутствующих внимательным взглядом и заговорил: - Завтра решающие испытания. Большой день для всех нас. Готовы ли мы к тому, чтобы с честью выполнить это задание?.. Не скрою от вас, товарищи, задача очень трудна, но сколь она благородна... В кабинете было тихо. Казалось, что настольные часы стучат очень громко. Мариам хотелось их остановить. Свет лампы из-под абажура падал на Васильева. Он был спокоен. Гасанов казался равнодушным. Ничего особенного: испытания как испытания! Он тоже внешне был спокоен. Однако Саида видела другое: на виске мужа чуть дрожала беспокойная и такая знакомая ей, родная жилка. - ...Впервые в истории человечества, - продолжал Агаев, - мы пытаемся проникнуть в недра морского дна в далеких глубинах моря. Оправдаются ли предположения ученых? Найдем ли мы там нефть? Все это решится завтра... Да, завтра!.. Можно ли рассказать о том, что думал каждый из присутствующих в этом кабинете?.. Все думали по-разному. Но все они ждали этого "завтра". Говорили немного. Докладывали начальники цехов о готовности механизмов и аппаратов. Представитель приемочной комиссии прочитал акт об исправлении замеченных недоделок. Саида рассказала о последних испытаниях локаторов. Вместе с молодым изобретателем Синицким, который предложил усовершенствованную схему усилителя ультразвука, ей удалось повысить точность локации. Теперь танк не заденет скалу, как это было недавно, когда сломалась гасановская конструкция. Геологи наметили желательный путь подводного корабля. Они говорили о своей непоколебимой уверенности в том, что нефть должна быть в указанных ими местах. Совещание закончилось. - Разрешите мне взять с собой студента Синицкого, - сказал Васильев, подходя к Агаеву. - Он хорошо освоил приборы нефтеразвгдки, как здесь говорила Саида, и очень ей будет полезен. Кстати, он сам просил об этом! Подошел Рустамов, прислушался к разговору. - Не возражаю. Если нужен, возьмите, - согласился директор. - Но на всякий случай еще раз предупредите студента, что испытания секретные. - Это он, конечно, понимает, - заметил Рустамов. - Обидно... Но время сейчас такое, что часто приходится напоминать нашим людям, что за рубежом немало любителей чужих открытий... Да вот и сейчас, если бы узнали, например, в Америке о подводном танке Васильева, то незамедлительно в их журнале появилась бы статья: "Проект мистера Пупля". Из нее мы узнали бы, что этот мистер думал о подводном изобретении еще в детстве... Да, немало таких джентльменов, которые бродят вокруг нашего дома с отмычками! - Я даже считаю, что зря мы разрешили опубликовать статью о подводном основании Гасанова, - заметил Агаев. - Она может привлечь внимание... вообще к работам института... Ну, не хмурься, Ибрагим! Пока еще ничего не случилось. Да... - Он помолчал, взглянул на Васильева и сказал: - Ну, а слава изобретателя все-таки придет, и придет вовремя. - Кто из нас об этом думает? - глухо проговорил Васильев. Взглянув на часы, он вышел из комнаты. За ним постепенно покидали ее и другие участники совещания. - Значит, завтра? - прощаясь с Агаевым, спросил академик. - Да, Мирза Кафарович, завтра... А сейчас поедемте вместе. Мне еще нужно успеть в Совет министров. x x x Кабинет опустел. Рустамов остался один. Он подошел к выключателю и погасил люстру. Холодные лучи настольной лампы падали на карту Каспийского моря. Парторг наклонился над ней и задумчиво обвел карандашом самые синие места, по которым завтра должен пройти танк Васильева. Кто-то осторожно постучал в дверь. Рустамов задумался, он ничего не слышал. Дверь тихонько отворилась. Синицкий стоял на пороге и смущенно мял в руках шляпу. - Простите, пожалуйста, товарищ Рустамов! Я хотел спросить, получено ли разрешение на мое участие в испытаниях. И потом у меня... - Заходи, дорогой, заходи! - Рустамов оторвался от карты. - Садись. Синицкий робко сел на краешек кресла. - Мне говорил Александр Петрович, - улыбаясь, начал парторг, - что Синицкий - настоящий изобретатель. Студент покраснел и неловко провел рукой по взъерошенным волосам. - Понимаешь, дорогой, - продолжал Рустамов, - откровенно скажу, не хотели мы допускать студента к таким большим испытаниям, но... Как отказать молодому изобретателю? Нельзя! - Парторг с ласковым прищуром посмотрел на юношу. - Молодежь со смелой мыслью, новаторов воспитывает наша страна. Надо помогать им! Вот, смотри... - Он широким жестом скользнул по карте. - Перед тобой все, даже каспийское дно, где никто никогда не бывал. Сияющими глазами Синицкий смотрел на парторга. Значит, решено! Завтра он уже на правах техника по приборам будет участвовать в испытаниях. Ведь это первое в мире путешествие по дну моря, и главное - на таких глубинах... - Али Гусейнович, - волнуясь, заговорил Синицкий, - это такая большая честь для меня... Я еще, конечно, не изобретатель. Таких у нас очень много... Вот, например, даже в вашем институте - ребята, которые сейчас работают на опытной вышке... Изобретателю надо очень много учиться! - Обязательно, - улыбнувшись, согласился Рустамов. - Ты это не хуже меня понимаешь. Вся страна училась в годы пятилеток, хотя не все среди нас назывались изобретателями. Понимаешь, дорогой, - парторг наклонился к Синицкому, - каждый советский человек воспитан строителем и созидателем. Он заново создавал свою технику сразу после революции и в годы пятилеток. А во время войны как трудно было строить! Ты этого, конечно, не испытал... Но советский человек, несмотря ни на что, выдумывал и строил... А потом новые пятилетки... Да, если вспомнить всю нашу жизнь, то можно с уверенностью сказать: каждый из нас что-нибудь строил и выдумывал. А так как все нужно было делать заново и часто на голом месте - многого нам не хватало! - то каждый из нас был неплохим изобретателем... Мы, конечно, не брали патентов и, тем более, не продавали их частным фирмам. Наши изобретения были совсем другими... Помню, как во время войны меня назначили главным инженером тут, на один завод. Надо было рассчитывать в основном на местное сырье. Из Москвы все детали не привезешь. Производство я в то время плохо знал, опыта не хватало... Клянусь, что тогда я почувствовал, будто меня плавать учат. Отвезли от берега и в море бросили: "Вот теперь плыви! Научишься!" - Он хитро улыбнулся. - И что же? Научился! Из цехов неделями не выходил, все хотел знать... А вот когда все, что нужно, узнал, начал искать, выдумывать, как делать детали из того материала, что был на заводе. Вот когда я изобретателем стал!.. Понимаешь, одно за другое цепляется. Одно придумаешь - другое не подходит... Рустамов помолчал и задумчиво стал разглаживать морщины на лбу. - Потом все хорошо получилось, - снова заговорил он. - Переделали некоторые узлы, и деталь из местного сырья, как это ни странно, стала даже лучше, чем была раньше, когда мы ее делали из привозного материала... И все так работали. Все придумывали, изобретали... Ты понимаешь, дорогой, советский человек, если можно так сказать, воспитан творчески. Он воспитан на примерах великих русских ученых и изобретателей. Нас с малых лет приучали к действенному восприятию окружающего. Мы очень смело обращаемся с техникой, мы не привыкли перед ней раболепствовать. Мы же сами делаем машины! Мы смотрим на них особыми глазами, глазами их созидателей: нельзя ли, мол, их усовершенствовать?.. И очень хорошо, дорогой мой! - Рустамов встал и прошелся по комнате. - Очень хорошо, - повторил он, опять садясь рядом с Синицким, - что живет в тебе эта беспокойная жилка - переделывать, перестраивать. Мне рассказывала Саида, что точность локации ее аппарата повысилась, потому что ты изменил схему... Молодец, дорогой! Ты же понимаешь, что каждая новая мысль, помогающая облегчить труд человека, приближает нас к тому времени, о котором мы всегда мечтали... - Рустамов задумался и тихо добавил: - Никто не смеет остановить нас на этом пути!.. Ну, желаю успеха! - Он встал и протянул руку Синицкому. - Заговорился я с тобой. Это тоже бывает... - Али Гусейнович! - торопливо обратился к нему студент, стараясь достать из кармана магнитофон: он застрял в подкладке и, как нарочно, не вынимался. - Я посоветовался с членом вашего комсомольского бюро, с Керимовой, а она направила меня к вам. Надо было бы раньше, но я не выходил из подводного дома... Вот, наконец-то! - облегченно вздохнул он и положил на карту Каспийского моря пластмассовую коробочку. - Слыхал, слыхал, дорогой! - Парторг рассмеялся. - Но эти штуки не по моей части... - Нет-нет, товарищ Рустамов! - заторопился Синицкий, уже оправившись от смущения. - Мариам сказала, что именно по вашей. С кем же мне посоветоваться? Он нажал кнопку, и из коробочки, будто из тесной клетки, вырвались на свободу два голоса: они спорили и перебивали друг друга. Синицкий невольно вспомнил, как. Тургенев в шутку сказал об англичанах, что они говорят так, будто бы у них во рту горячая картошка. "Удивительно похоже!" думал Синицкий, наблюдая за выражением лица Рустамова: тот внимательно прислушивался к словам, торопливо вылетающим из коробочки. "Опять какая-то "сигма", Вильям... О чем же это?" размышлял студент, улавливая знакомые слова. - Откуда эта запись? - наконец спросил парторг, когда шум удаляющейся машины, будто звуковая концовка в радиопередаче, совсем затих. Синицкий рассказал. - Спасибо, Николай Тимофеевич! - Рустамов пожал ему руку. - Очень полезное предупреждение! - Он вдруг нахмурился. - Оставь здесь пленку и... сам понимаешь, об этом не следует рассказывать. Когда Синицкий ушел, Рустамов еще раз прослушал запись на стоящем в кабинете большом магнитофоне, затем положил пленку в сейф и подошел к окну. Вдали горели огоньки морских буровых. x x x Васильев догнал Мариам на лестнице и по-дружески взял ее под руку: - Итак, Мариам, завтра мы проверим новый электробур в подводном доме. Вы настаиваете на максимальной скорости? Основание у ротора выдержит? Мало ли какой попадется грунт... - Почему вы сомневаетесь? - спросила Мариам с обидой. - Ну вот! - Васильев улыбнулся. - Опытный конструктор, а ведет себя, как дитя... Расчеты я проверил, но мне нужна была еще и ваша уверенность. Теперь за эту часть дела я спокоен. - А за остальное? - с тайным волнением спросила Мариам. - Это первое испытание, - уклончиво ответил инженер. - Все может быть. Мариам чуть слышно повторила: - Все... может быть... Она вздрогнула. Ей стало страшно. Неужели опять могут быть неудачи? Теперь она чувствовала, что какая-то, пусть даже маленькая частичка ее труда осталось там, в подводном доме - "фантастической затее" Васильева. Лестница неожиданно кончилась. Молча пошли дальше по асфальтовой дорожке, Мариам немного впереди. Она прислушалась. Ей показалось, что издалека прилетела ее любимая песня - песня, о которой не расскажешь словами. - Мне вспомнилась ваша бакинская пословица, - задумчиво говорил Васильев, тоже прислушиваясь к песне: - "Тот, кто ел голову рыбы кутум и пил шоларскую воду, обязательно вернется обратно"... Я был здесь во время войны... - А вас не тянет обратно в Ленинград? - В Ленинграде я начал работать конструктором. Я очень люблю этот город, но с ним у меня связаны тяжелые воспоминания... Во время войны я потерял там семью... Васильев замолчал. Вспомнилось туманное зимнее утро. Он возвратился из Баку в Ленинград. Перед глазами - разбитый шестиэтажный дом: бомба прошла сверху донизу. На втором этаже знакомые обои, сорванная с петель дверь, случайно повисшая на свернутой в штопор водопроводной трубе рамка из красного дерева... В ней был портрет... в светлом платье. Это он хорошо помнил. Портрет висел в кабинете над его столом... На разорванных обоях остался только темный, еще не успевший выцвести прямоугольник... Прошло уже много лет, а Васильев и сейчас помнит эту картину до мучительных подробностей. Бомба была сброшена ночью. Никого не удалось спасти из-под развалин... Песня звучала все громче и громче. Где-то близко звенела она в репродукторе... Шуршал под ногами песок, будто снег... Как тогда в Ленинграде хрустел под ногами. - Я не знаю, может быть вам и не очень приятны мои сетования... - глухо заговорил Васильев. - Не знаю, зачем я решил поделиться с вами моим горем... Но поймите, Мариам, долгие годы я молчал, никто и никогда не слыхал от меня ни жалоб, ни вздохов... И вот сегодня, перед самым большим днем в моей жизни, я вдруг захотел пожаловаться вам... Дайте руку! - резко сказал он. Мариам робко повиновалась. Васильев взял ее маленькую ладонь и прижал к щеке. - Простите меня, - сказал он, бережно опуская ее руку. - Я кажусь вам смешным... Но когда я вспоминаю о том, что узнал совсем недавно, мне просто недостает человеческого тепла... Мне кажется, что я сплю и мне не хватает воздуха... Мариам чувствовала, что ему трудно говорить. О, как бы она была счастлива, если бы смогла подольше задержать свою ладонь на его холодной щеке! - Есть такое слово: ненависть, - тяжело дыша, говорил Васильев. - Наши люди могут и любить и ненавидеть. Ненависть к врагам Родины - благородное чувство... Но мне иной раз кажется, что нет в мире такого слова, такого понятия, которым можно было бы определить то, что я чувствую за последнее время... - Он помолчал и, смотря прямо перед собой широко раскрытыми глазами, продолжал: - Я вам сказал, что в Ленинграде у меня никого не осталось в живых... Думал о сыне - он в это время был в Эстонии, куда еще летом его вывезли в лагерь вместе с другими пионерами. Но что я мог узнать, когда Прибалтика уже давно была занята... Лагерь не успели эвакуировать. После войны мне стало известно, что сын мой жив и находится в американской зоне Германии, в каком-то приюте для сирот. Как и многих других советских детей, его заставляли навсегда забыть свою родину, свой язык, даже имя... - Мой Алешка превратился в забитого американского раба. По данным советской комиссии, которая занималась возвращением детей на родину, сына моего там называли почему-то Вильямом... Никакие протесты не помогали. Американцы не возвращали наших детей... - Васильев замолчал, затем, взглянув на Мариам, снова заговорил, как бы вспоминая: - Алешка сейчас уже совсем большой... ему семнадцать, и он здесь недалеко... на чужом берегу. - Недалеко? - спросила Мариам очень тихо, боясь прервать инженера, будто от громкого слова могла разорваться тонкая ниточка, что тянулась от нее к его сердцу. - Узнал я об этом в Москве... Подросших советских ребят американцы зачем-то отправили на Ближний Восток, а не на родину... Совсем неподалеку отчаянно взвизгнул гудок проходящего катера. Мариам от неожиданности вздрогнула и невольно прижалась к своему спутнику. - Маленькая вы моя! - Васильев неловко поправил завернувшийся воротник на ее плаще и, словно застыдившись этой несвойственной ему нежности, сказал: - Вы, наверное, клянете меня на чем свет стоит. Совсем расчувствовался... Нечего сказать, приятная прогулка! - Я не знала, Александр Петрович, что вы так обо мне думаете... - Голос Мариам задрожал. - Постойте, Мариам! - Инженер остановился и осторожно приподнял ее голову. В уголках глаз блестели слезинки... - Я вас обидел?.. Ничего не понимаю... - Ну, и не надо!.. Пустяки! - Девушка старалась казаться веселой. - Девичьи слезы - ночная роса... - Я, наверное, очень нелепо устроен. Плохая человеческая конструкция! Не могу видеть, когда плачут дети. - Это обо мне? - Да, Мариам... когда я увидел слезинки в ваших глазах, я вновь вспомнил о детях, у которых погибли родители... Это было сразу после войны. Я отправился в детский дом, где воспитывались сироты. Хотел взять себе какого-нибудь мальчугана, чтобы усыновить... Меня долго расспрашивали, кто я и откуда, а когда узнали, что я один и нет у меня никакой семьи, вежливо отказали. - Он глубоко вздохнул. - И здесь не повезло мне, Мариам! Если бы вы знали, с какой завистью я смотрел на одного майора, который приехал с женой и просил отдать им в дочери крохотную девочку! Но чувство зависти съело меня окончательно, когда майор взял троих ребят... - Как же так? - удивилась Мариам. - Наверное, это получилось потому, что майор, вроде меня, не мог выносить детских слез. Насмотрелся за войну... Девочка - совсем маленькая, с черными глазенками - сразу понравилась майору. Он и его жена решили взять именно ее. Но тут они заметили, что два мальчугана стоят рядом и кулачками размазывают слезы. Оказалось, что это братья девочки. Не выдержал майор: взял всех троих! Васильев замолчал, прислушиваясь к далекой незнакомой песне. Мариам, вытирая слезы, приложила платок к глазам. - Такая-то вот жизнь, Мариам! - Инженер глубоко вздохнул, в сердце кольнуло, и он долго не мог вымолвить ни слова. - Не знаю... может быть, легче станет, когда выговоришься, - наконец сказал он и тут же продолжал с еле сдерживаемым волнением: - Теперь вы понимаете, Мариам, какая ненависть кипит во мне. Она как горячая смола! Она жжет меня изнутри... Я никому не могу простить детских слез: и слез моего далекого сына и горя маленьких корейцев... Я не знаю, с какой стороны прилетит самолет... Может быть, с американской базы на турецком берегу?.. Но я знаю: если это допустить, то в такую же тихую ночь снова мы услышим взрывы и плач детей. Это страшно, Мариам!.. Я никогда не забуду одного маленького немца. Он и сейчас стоит перед моими глазами... Это было накануне дня победы. Когда американцы узнали, что город, куда мы вскоре должны были войти, отойдет к русским, они начали нещадно бомбить его. И вот на одной из улиц, среди убитых и раненых, я увидел пятилетнего ребенка. У него была оторвана рука. Он ничего не понимал и только тихо плакал, смотря в яркое, солнечное небо... - Инженер прошел несколько шагов, крепко сжимая локоть Мариам, и снова заговорил: - С тех пор я понял, что самым большим сокровищем человек должен считать мир. А если кто этого не понимает... - он протянул руку к черному, как в дыму, горизонту, - то надо заставить их понять... любыми средствами, любыми путями! Ради этого стоит спуститься не только на дно Каспия, а если нужно, то и в самую преисподнюю! Песня вдруг оборвалась, и шорох шагов стал неожиданно громким. - Простите за откровенность... - Васильев как-то сразу обмяк и устало сказал: - Вот вы и дома... Пожелайте мне спокойной ночи... Я и сейчас, наверное, кажусь вам совсем спокойным, даже после нашего разговора. Но вы не верьте этому, Мариам!.. Он остановился, взял руку девушки в свои большие ладони и просто заглянул ей в лицо. Мариам широко раскрыла глаза, но ничего не видела, будто сквозь сетку дождя. Она опустила голову и долго молчала. - Вам надо крепко уснуть перед завтрашним днем, Александр Петрович! - наконец сказала она. - Я всегда так делала перед экзаменом... - Нет, Мариам! - Васильев наклонился к ней совсем близко, она чувствовала движение его губ. - Перед таким экзаменом нельзя уснуть... - Он прислушался к шелесту волн. - А у нас в теплые ночи всегда кричат лягушки... Глава шестнадцатая РЕШАЮЩИЕ ИСПЫТАНИЯ С тех пор как подводный танк начал свое путешествие, прошло два часа. Синицкий сидел неподалеку от иллюминатора и смотрел на освещенное прожектором морское дно. Приборы отмечали полтораста метров глубины. Лучи прожектора казались зеленовато-голубыми, как свет луны. Вот в такую же лунную ночь Синицкий вылезал из воды и встретил на берегу человека, наблюдавшего за испытаниями белых шаров... "Зачем это было нужно охотнику? - вспоминал юноша, не отрывая глаз от светящейся воды. - "Спасибо за предупреждение", сказал Рустамов. Что бы это значило?.. Впрочем, так и должно быть. Наблюдательность нам не помешает, - решил Синицкий. - Немало в мире охотников за чужими изобретениями! Многие из них без всякого стеснения приписывают себе изобретения давно умерших русских специалистов. Удивительно, как это получается! - рассуждал студент. - Каждому грамотному человеку в мире известны заслуги русских нефтяников. Еще в двенадцатом году с бакинских промыслов брали мастеров на работу в Америку, потом в Индию и в разные другие страны... Известно, что первое бурение на нефть сделал Семенов, а вовсе не американец Дрэк: этот Дрэк бурил через одиннадцать лет после Семенова... Первым по-настоящему перегнал нефть Шухов... Парафин, вазелин, мылонафт, асфальт первым добыл из нефти Петров... А кто придумал газовую съемку, которую сейчас везде применяют американцы? - спросил себя Синицкий и тут же неожиданно вспомнил: - "Собака спит в тени дерева, а думает, что это ее тень". До чего же хороша эта чудесная азербайджанская поговорка! Ее привел как-то Рустамов, говоря о забывчивых ученых, чья совесть куплена долларами... А кто сделал турбобур? Кто впервые применил наклонное бурение? Наши, советские инженеры! Да, пожалуй, все основные открытия и изобретения, связанные с нефтяной техникой, родились в России..." Синицкий наклонился к иллюминатору и увидел свое изображение в блестящем стекле. Ему вдруг захотелось, как в детстве, прижать нос к стеклу и смотреть, смотреть расширенными от удивления глазами на чудесный мир, открывающийся перед ним. "Ползет по дну невиданное сооружение, - восхищался Синицкий, прислушиваясь к гуденью мотора. - Шлепают гусеницы по песку. Танк движется с грузом аккумуляторов огромной емкости. Они заряжаются от нескольких динамо, приводимых в движение дизелями. Для их работы нужен воздух, поэтому зарядку можно производить только наверху. Это, конечно, недостаток, - решил Синицкий. - И, пожалуй, его никак нельзя устранить. Невозможно выставлять из-под воды трубу для подачи воздуха, - рассуждал он. - А если шланг с поплавком? Тоже не совсем подходяще: он оборвется во время движения..." Молодой изобретатель задумался. Подводный дом сейчас двигался в направлении на юго-восток. Пока что нефть обнаружена в морском дне только вблизи берегов. Рядом с Синицким сидел Васильев. Напряженно смотрел он на зеленый экран ультразвукового прибора, привезенного Саидой для разведки нефтяных пластов. Инженер не верил ни ей, ни Синицкому. Не может быть, чтобы аппарат до сих пор не обнаружил ни одного нефтеносного месторождения!.. Но это было так. Бегающий луч показывал разные плотности грунтов, будто нарочно минуя деления, соответствующие плотностям нефтеносных пластов. Побелевшие губы Васильева были сжаты до боли, широко раскрытые глаза жадно ловили движения беспокойной черты. Синицкий с тревогой смотрел на конструктора и так же, как и он, верил, что подводный танк должен открыть "золотое дно". Но молодой изобретатель не мог сомневаться и в надежности аппарата, который так хорошо изучил за эти недели... Многокаскадный усилитель, на тех же пуговичных лампах, как и в его магнитофоне. Пьезоэлектрический микрофон... Как же Синицкому не знать аппарата Саиды, не понимать его "душу", если ему знаком каждый винтик в нем, если он умеет строить такие приборы, как крохотный магнитофон! Стрелка глубиномера приближалась к цифре "250". Около приборов стояли, не шелохнувшись, Саида и Нури. У пульта управления замер молчаливый штурман. Перед ним светилась, как на большом экране, карта глубин Каспийского моря. Где-то посредине медленно ползла яркая точка, указывая, в каком месте сейчас находится подводный дом. - Может быть, пойти немного южнее? - робко предложила Саида, нарушив молчание. - Должен же где-нибудь быть нефтеносный пласт! - Уже пройдено восемьдесят километров. Ничего нет... - отрывисто сказал Васильев, в последний раз взглянув на светящуюся карту, и вышел из штурманской рубки... В кабинете он сел за стол и, отодвинув в сторону видеотелефон, посмотрел на приборы скорости и глубины. Приборы слились в одно черное пятно: глаза устали, они уже не различали полутонов. Всюду легли глубокие контрастные тени... Казалось, что веки удерживаются от смыкания тонкими стальными пружинками. Выскочат они - и веки сомкнутся. Настанет необыкновенная тишина и сон... В вазе колыхались темно-красные, почти черные пионы. Их принес Нури. Говорит, кто-то прислал... Инженер попробовал пальцами мягкий бархатный лепесток. Такие цветы любит Мариам... Может, это она напомнила о себе?.. Подойдя к стене, инженер уперся лбом в приборный щиток. - Двести пятьдесят метров... - прошептал он. - Остановок нет... значит, и нефти тоже нет... Неужели ничего не найдем?.. Васильев вздрогнул... Это решающее испытание. Может быть, скоро все кончится. Все убедятся, что в далеких морских глубинах нефти нет. Тогда поставят у берегов забор из вышек, а подводный дом вытащат на сушу. Он закрыл глаза и представил себе маленькую железнодорожную станцию. Рельсовый тупик. Около него врос в землю вагон с ржавыми колесами... Деревянная лесенка. Веревка с бельем, колышущимся от ветра. На окнах - горшки с цветами. В вагоне живут. У него отняли возможность путешествовать... "Так будет и с подводным домом, - подумал инженер. - Он врастет гусеницами в землю. На вышке развесят белье, и босая женщина будет выходить по утрам на деревянную лесенку, спускающуюся из иллюминатора, и сладко зевать... А может быть, танк используют для разведки других ископаемых? - промелькнула мысль. - Нет, зачем мечтать? Что найдет этот ползучий корабль, если он не обнаружил нефти, которая должна быть здесь..." Гудок видеотелефона вернул Васильева к действительности. Зажглась контрольная лампочка, замерцал экран. На вызов телефона в кабинет вбежал Нури, но, увидев инженера, остановился в нерешительности. - Васильев у аппарата, - сказал инженер, прикрывая рукой красные от бессонницы глаза. - Александр Петрович? - послышался из репродуктора знакомый голос. - Чем порадуешь? На экране появилось озабоченное лицо директора. На его бритой голове дрожал солнечный луч. Казалось, что Агаев старается согнать его платком - так усиленно вытирал он потный лоб. - Идем на глубине двухсот пятидесяти метров, южнее основного направления, - спокойно сообщил Васильев. - Результаты прежние. - Да... Что будешь делать! - вздохнув, сказал Агаев. - Значит, на этих глубинах нефти нет... Москва ждет сообщений. Придется так и доложить... Надо кончать испытания. Сам понимаешь, аккумуляторы разрядятся. Воздуха не хватит. Дальнейший риск считают бессмысленным. Помните, Александр Петрович, что вы не один! - Я это помню. - Васильев протянул руку к кнопке, выключил аппарат и устало обратился к Нури: - Скажи там: пусть... обратно... Нури на минуту задержался у двери, хотел что-то возразить, но безнадежно махнул рукой и на цыпочках вышел из комнаты. Оставшись один, Васильев долго сидел с закрытыми глазами. Потом выдвинул ящик стола, прислушался... Гудели машины, шлепали гусеницы по морскому дну, где-то плескалась вода. В тарелке на столе лежала ветка винограда; она слегка раскачивалась в такт движению подводного дома. Итак, все кончено! Все неудачи позади... Какое ему теперь дело до неполадок в электрических бурильных установках, в локаторе Саиды, в тысячах конструктивных мелочей... Все это теперь никому не нужно, если нечего искать. Ошиблись геологи. Нет нефти на этих глубинах, она прячется там, где мелко, где ее можно доставать, установив тонкие ножки буровых Гасанова... Конструктору, как никогда, хотелось услышать теплое, ободряющее слово именно сейчас, в эту минуту... Джафар Алекперович?.. Но что скажет ему директор? Он уже принял решение: надо возвращаться. Позвонить Рустамову? Но где он? Как его найти? В каких горах Кировабадского района?.. Государство дало Васильеву все, что только может пожелать любой изобретатель. Его подводный танк строили тысячи людей, на разных заводах. Мог ли об этом мечтать создатель первого в мире танка, мастер Пороховщиков? От советского инженера Васильева страна ждет ответа: есть ли нефть в далеких глубинах Каспийского моря?.. Что он может сказать? Васильев оторвался от тяжелых дум и в открытом ящике стола нащупал толстую клеенчатую тетрадь. Это был технический дневник. На его страницах он записывал все свои мысли, так или иначе связанные с подводным домом, чертил схемы, детали конструкций к новым вариантам. Здесь было все, чем он жил многие годы. На последней странице инженер прочитал: "Завтра решающие испытания! Проверить..." Дальше шел перечень вопросов, требующих особого внимания. В конце приписка: "29 сентября. Итог работы последних лет. Что-то будет?" С горькой усмешкой он перелистал последние страницы, достал из кармана ручку, медленно отвинтил колпачок, всматриваясь в последние строки, и аккуратно написал на чистой странице: "30 сентября". Долго он смотрел на эту дату. Цифры вдруг начали расплываться, темнеть. И неожиданно для себя Васильев почувствовал отвращение ко всему: к этой тетради, цифрам, чертежам, к самому себе... к этому стальному, холодному дому, ползущему по морскому дну, к тому, что делал инженер многие годы, чертил, строил... "Зачем? - спрашивал он себя. - Чтобы в один из самых обыкновенных дней убедиться, что все это не нужно никому... ни директору, ни Рустамову, ни другим работникам института. Для них это один из экспериментов в научной работе. Не удалось? Будут искать другой способ разведки и добычи нефти..." На мгновение перед инженером мелькнуло лицо Мариам, улыбающееся и смущенное. "Ей тоже не нужно, - с тоской подумал он. - Девушка была права, когда считала меня просто автором фантастической затеи..." Ему захотелось вновь увидеть Мариам. Вчера так много осталось недосказанного... Сегодня утром она просила разрешения присутствовать на первых испытаниях. Васильев убедил Мариам, что нет никаких оснований беспокоиться за электробур, а поэтому он считает ее просьбу недостаточно веской. "Я говорил с ней прямо, искренне, но как будто суховато, - подумал он. - А вчера рассказывал о сыне..." Обо всем этом вспоминал инженер, испытывая такое щемящее одиночество, такую невыносимую горечь несбывшихся надежд, такую острую душевную боль, что не выдержал - закрыл лицо руками и уронил голову на стол... От толчка вздрогнула и соскользнула на раскрытую тетрадь тонкая ветка винограда. Васильев провел рукой по лбу, покрывшемуся холодной испариной. О чем это он сейчас думал?.. Нет... Ничего этого не было! Впервые за всю жизнь его охватило ни с чем не сравнимое чувство тяжелого стыда. Ему было стыдно собственных мыслей. Можно ли так поддаваться настроению? "О, как были бы рады враги, если бы вдруг они смогли узнать о нашей бесцельной разведке!" сжимая кулаки, подумал Васильев. Он встал и прошелся по комнате... Родная страна ждет от него ответа! И, может быть, далеко отсюда, за Кремлевской стеной, в скромном своем кабинете стоит человек у карты и смотрит на темно-синие глубины Каспийского моря... Страна ждет! Стараясь успокоиться, инженер шагал по кабинету и вспоминал рассказы старых нефтяников о том, как впервые советские люди начали использовать золотое каспийское дно. Это началось с приезда Кирова в Баку. С именем Сергея Мироновича навсегда связана история первого морского промысла в Биби-Эйбате, где отгородили бухту от моря плотиной, выкачали из нее воду, для того чтобы на этой отвоеванной у моря земле поставить первые буровые... Сколько было неудач! Вода прорывала плотину. Отказывали насосы. Не хватало механизмов, транспорта, людей... Киров не сдавался, он упорно стремился к цел, которую перед ним поставила партия... Васильев вспоминал рассказ Ага Керимова о том, как на первой буровой, кроме грязи и газа, ничего не оказалось. Как тогда зашевелились враги! Они пользовались каждой неудачей, разжигали недовольство среди отсталых рабочих. Они делали все, чтобы сорвать работы в бухте. Но не сдавался Киров. Он был уверен, что в бухте есть нефть, и тогда же приказал заложить еще несколько буровых. Он верил... Фонтаном вырвалась нефть из сухого дна, с героическим упорством отобранного у моря. Человек победил! Об этом сейчас думал инженер Васильев. Пример Кирова стоял перед глазами. Разве ему было легко? Разве он опускал руки перед неудачами?.. Не может сдаться и Васильев. Он тысячу раз пройдет по дну только затем, чтобы в тысяча первый найти в далеких глубинах то золото, которое когда-то, впервые в мире, достал из морских недр большой и простой человек!.. Послышался протяжный и назойливый сигнал из репродуктора. Конструктор, как бы опомнившись, встряхнул головой и нажал кнопку. На экране показалось лицо Гасанова. - Понимаешь меня, Александр Петрович, дело не очень