Сын Соправительницы не может не быть принцем, Бриллиант... Но вы недостаточно углубились в суть дела. Сказанное, по сути дела, можно было воспринять как прямое обвинение. Изар хотел было прервать говорившего, но старик предупредил его: - Но все это, Властелин, хотя и сложности, но из малых. Со всем этим можно справиться, не прибегая к каким-то необычайным мерам. - Вы хотите сказать, что... - Хочу сказать и говорю, что есть иная опасность, куда более страшная. И вот о ней вы, государь, пока не знаете еще совершенно ничего... Привычный страх, вызванный неожиданной встречей с Мигратом в нескольких шагах от места, которое можно было смело назвать резиденцией и главным штабом Охранителя, постепенно проходил: все более ясным становилось, что Магистр не намерен убить Хен Гота - во всяком случае, не сию минуту. И когда историк переступил порог дома, куда привел его Миграт, он был уже готов в очередной раз подчиниться и делать то, что ему прикажут. Миграт усадил его в кухне на трехногий табурет и сказал: - Рассказывай. Всю правду. Только правду. Начиная с Инары. Это было трудно: давно уже в привычку историка вошло - не зная подробностей, самому их додумывать: таково было требование его науки. Так что начал он медленно, нередко запинаясь, ловя в памяти какие-то ускользавшие частицы происшедшего; их оказалось больше, чем можно было предполагать. Миграт не перебивал его, слушал внимательно. Лицо его почти все время оставалось неподвижным. Лишь когда историк рассказывал, как удалось ему покинуть Инару на одном корабле с Магистром и Лезой, он едва уловимо усмехнулся. Второй раз губы его на миг растянулись в гримасе, когда он услышал о неудавшейся миссии Композитора Истории в Жилище Власти. Магистр даже пробормотал под нос: - Жаль, не узнал тебя тогда... А услыхав, что Леза находится у Охранителя и ему известно, кто она такая, нахмурился и окинул историка взглядом, который никто не рискнул бы назвать добрым. Когда - примерно через полчаса после прихода в этот дом - Хен Гот закончил изложение последних событий своей жизни, Магистр проговорил - голос его при этом не выражал ни гнева, ни сочувствия: - Теперь вопросы. Значит, архив у тебя? В том числе и все, что касается меня? Историк покачал головой: - Все осталось у Охранителя. Я ведь не думал... - Понятно. Лезу захватили специально? Как к ней относятся? - Захватили ее случайно. Приказ Охранителя - тащить всех, чтобы никто не смог сообщить властям о его делах и о нем самом. Да многие и сами к нему присоединяются, городских властей не видно, не слышно... - Ты - тоже добровольно? Можешь не отвечать, я тебя и так знаю. Почему же ты выболтал, кто такая Леза? Хен Гот пожал плечами: - Для ее же блага. Иначе с ней обращались, как с последней... Как не знаю с кем. А сейчас - вполне пристойно. (Он вовсе не был в этом уверен. Но уж очень хотелось, чтобы дело обстояло именно так.) - Ясно. Теперь сиди и молчи. Буду думать - что с тобой сделать: сейчас съесть или оставить на ужин... Хотя сказано это было как бы шутливо, Хен Гот, достаточно знавший Миграта, воспринял все всерьез и послушно притих. Миграт молчал, не глядя на него. На самом деле размышлял он, конечно, не о судьбе историка, а о себе самом. Значит, сложилось так, что все, нужное ему в первую очередь, находилось у Охранителя. Простая логика требовала - присоединиться к бывшему своему, пусть не хозяину, но командиру, может быть, даже вождю. И на прежних условиях продолжить борьбу против Изара - за власть на Ассарте и за все, что было с нею связано. Однако немало изменилось с той поры, когда Миграт верил представителю Других Сил безоговорочно. Если даже тогда не удалось справиться с Ассартом, то причиной могло быть лишь одно: за Изаром стояли силы, не менее, а более могущественные, чем те, что поддерживали Охранителя. Далее: то, что сам Охранитель сейчас постоянно находился здесь, могло означать лишь одно: своей прежней, неуязвимой, казалось бы, базы - Заставы - он лишился. И, следовательно, был сейчас не более сильным, чем сам Магистр; разве что на сегодня людей у Охранителя было больше. Но относительно людей у Миграта были свои планы и надежды. Он рассчитывал не только на то, что когда он объявит публично о своем возвращении и начале борьбы за права сына Изара и Лезы, а его люди начнут собирать войско, то многие придут к нему, во всяком случае, ассариты, которые знают его куда лучше, чем чужака. Другое дело - что силы их в конечном итоге могли оказаться равными. А неопределенность надоела. Миграт хотел твердой уверенности в победе. Вывод сам собой напрашивался один: привлечь на свою сторону те силы, какие только и могли обеспечить победу: те, что в недавнем прошлом объединил в своем донкалате Самор донк Яшира. Тогда ему удалось отразить нападение войск Десанта Пятнадцати; сейчас о его делах никаких определенных сведений не доходило: донкалат Самор лежал не близко, добираться до него сушей было сейчас сложно, морем же - короче, но не было подходящих судов. И все же без Яширы будет не обойтись. Тем более что изредка замечалось, что в сторону Самора снижались корабли. Что везли они из других миров? Миграт полагал, что оружие и солдат. Те самые лучшие ассартские силы, что, лишившись своих кораблей, так и застряли на чужих планетах. Черт бы побрал придурковатого Изара: вот уж воистину великий стратег!.. Но Яширу надо будет поднимать не против Изара, нет, вряд ли эти люди захотят совершить измену. Против Охранителя: вот такой призыв может найти отклик. С ним они сражались прежде; пусть теперь поверят, что с Мигратом окончательно одолеть этого противника будет куда легче, чем без него. Ну и предварительно оговорить, разумеется, кое-какие свои условия. Значит, сейчас первая задача: вступить в переговоры с донком Яширой. И прийти к согласию нужно быстро, пока Властелина нет в Сомонте. Изар ведь, как бы ни был он (по мнению Миграта) глуп, и сам догадывается о том, что реальная сила сейчас - у донка Яширы; только его можно противопоставить и Охранителю, и всем другим донкам, за которыми такого войска не стоит. Скорее всего именно к Яшире и направился Властелин сейчас, покинув столицу. Из этого следовало: ему нужно воспрепятствовать - не пропустить к Яшире; и во всяком случае - не позволить Изару оказаться в Саморе первым. Потому что в противном случае Властелин, вернувшись, наверняка постарается сделать посторонний доступ к этому человеку невозможным. Это означало, что, во-первых, следовало начать охоту на Изара. Но для этого необходимо точно узнать его маршрут. Он не уехал морем; а по суше туда вели самое малое два наезженных пути: берегом - но там, как доносили Миграту, Охранитель успел уже выставить свои посты для наблюдения и оповещения, - или с отклонением на северо-запад, чтобы пересечь донкалат Калюс и потом уже приближаться к цели. Где можно было выяснить, каков был план Властелина? Похоже, что только там, откуда Изар выехал: в Жилище Власти. Откладывать новую попытку нанести визит к источнику информации не следовало. У Миграта возникло ощущение, что кто-то незримый только что начал отсчет времени. Решено. Миграт сильно потянулся, устав сидеть на одном месте. Для верности - продумаем еще раз... Полчаса прошло в молчании. Час. За час неподвижности и молчания человек, в зависимости от своего характера, либо приходит в себя, успокаивается и начинает мыслить здраво, оценивая положение и ища выход из него, либо же, напротив, взвинчивается до последней степени, когда нервы до того натягиваются, что едва коснись их - и лопнут, и человек начнет вытворять такое, что потом сам не поверит, что способен на подобные дела. Хен Готу, по его натуре, второе было ближе. И когда почувствовал - сейчас сорвется в сумасшедшую истерику, решился нарушить раздумья Магистра: - Мне бы выйти по надобности... Можно? Миграт не отвечал - казалось, и не услышал даже. Тогда Хен Гот встал. Сделал шаг к выходу. За спиной его Миграт проговорил негромко: - Куда же ты? Это там, в доме... И ткнул рукой за спину, указал на противоположную дверь. Историк послушно пошел, куда указали. В узком полутемном коридорчике виднелись дверцы - две, почти рядом. Он отворил одну. Тесная кладовка, одна стена вся в полках, в углу - дрова, с десяток поленьев. Для камина, - понял он. Отворил соседнюю дверь. Там и в самом деле был туалет. Историк воспользовался им, но вернуться к Миграту не поспешил. Какая-то мысль мелькнула. Он напрягся. Мысль вернулась. Нервы затрепетали; он раз и другой глубоко вздохнул, стараясь успокоиться. Снова вошел в кладовку. Нет, ему не почудилось тогда; рядом с дровами к стене прислонился топор на длинном топорище; видно, дрова для камина Миграт колол сам, при его силе - не работа, одно удовольствие... Хен Гот ухватился за топорище, поднял орудие. Топор был как раз по руке, и не такой увесистый, как было подумалось. Судьба послала историку шанс. Будь благословенна судьба. Миграт сидит там спиной к двери. Если даже начнет оборачиваться, когда дверь отворится, - не успеет. Хен Гот стиснул зубы, кровь застучала в виски. Ну что же, Магистр, поговорим на твоем языке, ты сам довел до этого... От двери до Миграта - три шага. Быстро. На первом шаге - занести топор в широком размахе. На втором - бить. Не жалея. Не смущаясь. О своей ведь жизни речь, о будущем... Он вырвался из коридора стремительно, как ветер из ущелья. Воздел топор. Стул был пуст - жертвы не оказалось на месте. Но уже не удержать было удар. Стул простонал, разваливаясь. Следующий стон пришлось издать самому историку: сзади схватили за горло сгибом сильной руки, сразу пресеклось дыхание; топор выпал из перехваченной руки, стукнул об пол. В следующий миг Хен Гота швырнули на пол, ударили - больно - ногой по ребрам. Невольный крик вырвался: - Не надо! Не буду... - Дурак! - только и услышал он в ответ. - Не своим делом захотел заняться? Ладно. Вставай. Я сказал - вставай! (Хен Гот, кряхтя от боли, повиновался.) Сядь, где сидел. Такой стул сломал, придурок, музейный... Историк сел. Он проиграл, оставалось только беспрекословно повиноваться. Миграт нагнулся, поднял топор, тряхнул им, провел ладонью по обуху, большим пальцем тронул острие. Взглянул на Хен Гота: - Значит, так. Ну, что же мне с тобою делать? Историк глядел на него, словно кролик на удава, не моргая и, похоже, даже не дыша: понимал, что сейчас решается его судьба - Миграт ведь не остановится и перед убийством, не побоится окунуть руки в теплую человеческую кровь... Язык словно присох к небу. Но Магистр, казалось, всерьез интересовался его мнением. И Хен Гот с усилием выговорил: - Магистр, отпустили бы вы меня, а? Я бы вернулся в Жилище Власти и больше не стал выходить оттуда... Миграт, словно колеблясь, покачал головой: - Я сперва тоже так подумал: отпустить. На что ты мне - такой... трусоватый? Мне нужны бойцы, не крысы. Но до Жилища тебе не добраться, это пустые предположения. Люди Охранителя тебя перехватят, не успеешь и десяти шагов сделать. И вернут к нему. - Магистр, да я тенью проскользну... - Не получится. У тебя от страха так зубы стучать будут, что любой издали услышит. - Миграт, он же убил бы меня на месте... - И вся история рухнула бы, да? - Магистр ухмыльнулся. - Ничего. Потеря для мира небольшая. В глазах Хен Гота сверкнул мгновенный огонек - он опустил веки и слушал дальше, нахохлившись, с каждой минутой заметно становясь все печальнее. Всем своим видом показывал, что возражать не собирается, готов делать что угодно, только бы не рассердить. Он не стал заканчивать, историку и так все было ясно. - Я все выполню, Магистр. Все, что скажете. Сейчас главным казалось историку - уцелеть, остаться в живых. - Понятно, выполнишь. Куда тебе теперь деваться? Ну, вставай. Пошли. - Куда? - непроизвольно вырвалось у Хен Гота. - Куда поведу. Спать пойдем. Не здесь же оставаться: придут твои дружки от Охранителя - не дадут спокойно отдохнуть... Он обвел взглядом комнатку, прощаясь. Из тайничка вынул запасное оружие, рассовал по карманам. Забрал остатки съестного: жизнь научила все свое носить с собой, по возможности. Все это - не выпуская из виду переминавшегося с ноги на ногу историка. - Иди вперед. Выйдя на крыльцо и внимательно осмотревшись, Миграт тихо затворил за собою дверь, и через несколько секунд оба скрылись за недалекими кустами. Даже будь поблизости соглядатай, он никак не уследил бы за ними. Ночлег Миграт нашел неподалеку, он и в самом деле прекрасно знал город и все его пригороды. То был старый винный погреб, на первый взгляд - уже дотла разграбленный, зато - теплый и без сквозняков, без окон, только с отдушинами под самым потолком, с единственным входом, обезопасить который не составило бы труда. Впрочем, Миграт даже не стал этим заниматься: найти ночью вход и спуститься по крутой лестнице без шума мог только опытный человек. Магистр ограничился тем, что подкатил к двери одну из пустых бочек, что поменьше: - Кто сунется в темноте - обязательно налетит... Из своей сумки вытащил обрывок бельевой веревки: - Уж прости, но руки я тебе свяжу. Вдруг тебе опять взбредет в голову чем-нибудь благословить меня, спящего... Веревку, однако, наложил не очень туго: чтобы не нарушить кровообращение. Сам же и объяснил историку: - Это я не в наказание, а для моей же безопасности. Да и твоей тоже: во второй раз попытаешься - не пощажу. - Поверьте, я ни за что... - Что же ты такого сделал, чтобы я тебе верил? Нет уж, уволь... Магистр выключил фонарь после того, как они устроились на каких-то тряпках под соседними козлами, на которых покоились бочки объемом без малого в цистерну. Перед тем как убрать свет, сунул, покосившись на историка, пистолет под тряпки - так, чтобы одним движением достать, если понадобится. Стало темно, хоть глаз выколи. Миграт уснул быстро. Густо храпел. Храп этот мешал историку успокоиться, хотя, наверное, и мысли не позволяли забыться. Сегодня он выжил. А как повернутся дела завтра? Миграт не простит ему покушения, никогда больше не станет доверять ему - но и не отпустит от себя. Наверное, все еще лелеет в мыслях надежду добраться до нужных архивных бумаг. И Лезу, конечно, захочет вернуть, вместе с ребенком; и для этого непременно постарается использовать самого Хен Гота - против Охранителя. Даже и не скажешь, кто из них опаснее, страшнее. Оба несут гибель. Но даже если не так - надолго ли хватит Миграту терпения, да и позволят ли обстоятельства постоянно таскать за собой пленника, каким Хен Гот по сути дела стал? Нет, вернее всего, сегодня Миграт пощадил его потому лишь, что не хотел оставлять следы там, в доме, а возиться с телом у него не оставалось времени. Убить же его Магистр обязательно убьет. Когда? Очень скоро... И вдруг совершенно ясно стало: именно затем Миграт и привел его сюда, в глухой подвал, чтобы убить. Тут можно будет и оставить его, мертвого: вряд ли в скором времени сюда кто-нибудь заглянет. Кругом - пустые развалины, звать на помощь бесполезно... Да, именно этой ночью, когда историк забудется наконец тяжелым сном... Бежать. Только бежать. Конечно, если поймает - убьет. Но ведь это он все равно сделает, даже если никакой попытки к бегству не будет. И даже если когда-нибудь потом пересекутся их пути - все равно не пощадит. Хотя бы потому, что оба добиваются одной и той же женщины. Значит, выход один: предупредить его. Ударить первым. Очень не хотелось рисковать. Но иного пути не было. Только вот руки связаны. Хен Гот попробовал пошевелить кистями рук. Это удалось. Жалость Миграта на этот раз обернется против него. Только не спешить, не волноваться. Попробовать освободиться от веревки... На это ушло, пожалуй, не менее получаса. Все это время историк не переставал прислушиваться к дыханию Миграта под соседними козлами. К очень громкому дыханию. С ним просто невозможно спать в одном помещении... Освободив руки и потерев кисти, чтобы совершенно восстановить кровообращение, Хен Гот решился окончательно. Он выполз из-под козел. Подниматься не стал, медленно пополз, прижимаясь к полу, к соседним козлам, откуда доносился храп. Если Миграт вдруг проснется, осветит его ложе и увидит, что историка там нет, он наверняка схватится за оружие. Но вряд ли станет искать беглеца на полу... Перед каждым движением историк рукой обшаривал пространство перед собой, и лишь убедившись в том, что препятствия нет - продвигался еще на полметра. Такая тактика помогла ему без шума подобраться вплотную к спящему. Столь же медленным движением Хен Гот вытянул руку, коснувшись тряпок, - позволил пальцам углубиться под них. Коснулся рукоятки пистолета. Двумя пальцами ухватил. И потянул - по миллиметру, не быстрее. Сердце так грохотало в груди, что удивительно было - как это Магистр не проснулся от его стука. Наконец извлек. Снял с предохранителя. Хотел было нащупать рукой Миграта, но побоялся. Стрелять решил на звук. Храп рокотал, как морской прибой. Историк медлил, успокаивая дыхание. Потом поднялся на колени. Оружие придавало смелости. Навел, держа обеими руками. Еще секунду-другую обождал. Убивать оказалось страшно. Но все же он нажал. Ему показалось, что бочки разлетятся от выстрелов - такой резонанс возник, когда пистолет, не останавливаясь, один за другим изверг девять узких факелов пламени, каждый раз на долю секунды освещая взметнувшиеся тряпки, скорчившееся тело под ними... Наконец все умолкло. Хен Гот обождал. Больше не было храпа. Тонко прохрипело - и наступила полная тишина. Оставалось только достать фонарик. Но историк не смог заставить себя засунуть руку в тряпье: не хотел пачкаться кровью. К тому же ноздри уловили запах гари: наверное, тряпье где-то затлело от выстрелов в упор. Да ведь можно было обойтись и без фонаря... Теперь бояться было нечего. Но Хен Гот и к выходу почему-то направился ползком - так же, как приближался и к постели Миграта. Осторожность позволила бесшумно обогнуть бочку перед дверью. С трудом подсунув под дверь ладонь, Хен Гот потянул ее на себя. Безрезультатно. Подумав - вспомнил, что дверь отворялась наружу. Попробовал, медленно усиливая нажим, готовый каждое мгновение прервать действие - если скрипнет хоть самую малость. Миллиметр за миллиметром дверь отворялась, не производя никакого шума. Наконец стало можно выбраться. Хен Гот не замедлил воспользоваться открывшимся просветом. По лестнице он поднимался тоже с великой осторожностью, но уже быстрее. Когда выбрался на поверхность - сам не поверил себе. Впервые вздохнул полной грудью. И кинулся бежать: в свете великого множества звезд, украшавших ассартское небо, можно было двигаться быстро, вовремя замечая препятствия. Он чувствовал себя заново родившимся. Миграт обождал немного. Фонариком осветил место, куда Хен Гот выпустил все заряды. Холостые, разумеется. Дураки все вымерли - кроме историка, надо думать. Ладонями погасил затлевшую тряпку. Усмехнулся. "Теперь ты - покойник, - подумал он. - Для всех: историк никак не удержит такую новость. Для Охранителя, для Изара - скончался..." Выполз из-под козел, стараясь не удариться головой о бочку. Проверил карманы - не выпало ли что-нибудь. Все было при нем. На всякий случай выждал еще несколько минут. Потом покинул подвал. И уверенным шагом направился знакомым ему кратчайшим путем к тому месту, где обязательно должен был пройти историк, спеша к ближайшему из выходов из лабиринта, которые были известны ему, но не известны Миграту. Магистр знал, что Хен Гот в этой части города ориентируется плохо и, чтобы определиться, должен обязательно добраться до ближайшего известного ему приметного места. Таким наверняка окажется сохранившаяся коробка многоэтажного гаража - на одноэтажном фоне она была заметна даже отсюда. Миграт оказался прав. До гаража он добрался первым, и лишь минуты через три услышал хруст битого бетона и громкое сопение пробиравшегося по бывшей улице историка. Обождав, пока Хен Гот не прошел мимо, отпустив его метров на пятнадцать, Магистр двинулся за ним, не очень таясь, понимая, что за шумом своего дыхания и собственных шагов историк не услышит преследователя, даже если Миграт будет топать изо всех сил, как делают, когда танцуют северный танец ара-га. 9 Мне все-таки не удалось безмятежно проспать те немногие часы, что были отпущены обстоятельствами. Снова что-то застучало в виски - настойчиво, в тревожном ритме. Кто-то требовательно звал: - Капитан Ульдемир! Капитан... У ль! Еще не проснувшись как следует, я уже понял, кто это. И постарался ответить как можно более бодро, хотя в горле пересохло, как это бывает после сна, крепкого, как спирт. Так что несмотря на усилия я все же похрипывал: - Это ты? Ты? Где ты? Я рад тебя слышать, Эла! - Я вблизи. На Ассарте. И тоже рада. У тебя все в порядке? - Более или менее. Почему ты сейчас не здесь? Тебе ведь так легко... Она ответила не сразу. Но если бы я мог сейчас слышать ее голос, он наверняка звучал бы решительно. При прямом обмене мыслями о выражении голоса можно только догадываться, но я был уверен, что не ошибся. - Думаю, Уль, это не нужно. К тому же у меня другое задание. - Зачем же ты вызвала меня? Тебе нужна помощь? Я произносил все это вслух, хотя она воспринимала, конечно, только мои мысли. И на слух голос мой сделался еще более хриплым. - Нет. Хотела лишь предупредить тебя. Наши друзья... Я не вмиг понял, что она имела в виду экипаж: ту четверку, что осталась с людьми Ястры, когда меня, как говорится, полетели сюда. - Мои ребята в порядке. Совсем недавно мы разговаривали. - Очень хорошо. Нужно, чтобы все вы как можно быстрее заняли свои позиции. События развиваются стремительнее, чем ожидалось. Постарайся повторить их. Обстановка на планете сейчас, в главных чертах, такова... Несколько минут она вводила меня в курс дела: что, где и как. - Исходя из этого, и размести экипаж. - Понял. Послушай... - Желаю удачи. Всего. И она исчезла из мысленного пространства. Я еще минуты три пытался молча докричаться до нее; она не слышала, а скорее - просто не пожелала больше разговаривать. Нет, не дают человеку отдохнуть как следует. Да и вообще... Я сидел на постели, свесив ноги на пол, и в голову лезли всякие не относящиеся к делу мысли - вроде того, что все проходит и нельзя дважды утопиться в одной и той же ложке воды. А впрочем - что я, планетарное существо, знаю о людях космической стадии - пока сам еще не стал таким? И снова вкралась пронзительная мысль: а не пора ли? Что, в самом деле, осталось мне в этом мире? Человека удерживают в этой жизни два чувства: любопытство относительно того, что еще не было пережито, и желание продлить или повторить то хорошее, что уже было. Но любопытство мое иссякает, его осталось уже на самом донышке, а хорошее почему-то имеет свойство не повторяться. Продлевать же то, что происходило со мной в последнее время, совершенно не хотелось. Так что я вроде бы мог уйти хоть сейчас. И что мне за дело до того, кто будет править на Ассарте и каким путем пойдут все семнадцать планет скопления Нагор? Все тем же самым пойдут - по прежним расчисленным орбитам... Однако, кроме двух уже названных чувств, существует и еще одно: ощущение долга перед другими. Кто-то и в чем-то полагается на тебя и надеется, что ты выполнишь то, чего от тебя ждут. Мои товарищи. И - Ястра. Я ведь месяцами приучал - и в конце концов приучил себя к мысли, что с нею - все, инцидент закрыт, все унес ветер. Но, выходит, даже самого себя никогда не познаешь до конца. Есть в тебе такие уголки, куда тебе вход воспрещен. Во всяком случае, до поры до времени. Может быть, там, в космической жизни, нас и ждет бесстрастие вечного наблюдателя. Но пока я здесь... Ну что же, пусть ребята выходят на свои стартовые рубежи. Докричаться до Рыцаря мне удалось не сразу. Да и когда он откликнулся, восприятие оставалось нечетким, кое-что приходилось просто угадывать. - Рыцарь, я капитан. Срочно. Ответа не было, и пришлось собрать все силы, чтобы усилить сигнал. - Рыцарь, я капитан... Мне в ответ пробормотали что-то неясное. - Где вы сейчас? - ...Пути. Миновали... Что они миновали, понять не удалось. - Как скоро сможете прибыть? Срочное дело. В ответ до меня донеслись звуки, в которых я скорее угадал по интонации, чем разобрал доброе немецкое ругательство. И еще несколько слов: - ...докла ...мение ...ели будет ...зволено ...дировать конвой, сможем быс... Над ответом я раздумывал недолго: - Нет. Нам пока не нужно терять законное положение. А если вы окажете сопротивление... обойдитесь без крови, иначе... Уве-Йорген не стал дожидаться окончания фразы: - ...нятно ...колько часов ...монте ...чнее не могу ...место. Я уже хотел бросить бесполезные попытки, когда связь вдруг установилась, как если бы включился дополнительный канал. Вероятно, все четверо объединили свои усилия и дали Уве-Йоргену возможность передавать и принимать сообщения, не слишком напрягаясь. А может быть, они, находясь в движении, вышли из теневой зоны, какую могло создать какое-то большое сооружение или источник поля. - Капитан, я Рыцарь. Слышу хорошо. Прости за промедление: был очень приятный сон. Теперь внимательно слушаю. - Какова обстановка? Объясни членораздельно. - Я уже докладывал: мы усыплены и нас везут на тяжелой машине - видимо, в столицу. Да, судя по четкости, расстояние между нами было небольшим. - Ты все еще спишь? - Для конвоя - сладко грежу. Чувствую себя как после месяца на курорте. - У вас есть шансы стряхнуть конвой без большого шума, как я уже говорил? - Думаю, это не потребует труда. Скоро? - Сразу же, как только я договорю. Программа действий такова... И я изложил ему ту часть плана, которая касалась их непосредственно и которая успела за эти минуты у меня сложиться. Впрочем, в ней не было ничего сложного. Дело техники. - Ясно, - услышал я в ответ. - Сделаем на эфэф. Он иногда ввертывал такие вот словечки времен своей молодости. Не открывая глаз, мерно дыша, Уве-Йорген слушал и запоминал, стараясь не выругаться вслух при каждом новом толчке. Только один раз он переспросил - по той же безмолвной связи, разумеется: - А это-то зачем? - Есть предположение, что... Капитанский монолог продолжался еще несколько минут. В заключение было передано: - Я, видимо, буду оставаться в этих же местах. Как только все займут новые посты - докладывать независимо друг от друга. - Все понял. Я пожелал друзьям доброго пути и успехов, на этом разговор иссяк: - Вопросы? - Не имею. - Конец связи. - Конец. Миграт с удовольствием убедился в том, что в расчетах своих был прав: Хен Готу известны были и такие входы-выходы, о которых сам Магистр представления не имел. Что тут удивительного: парень был, хотя и непродолжительное время, но весьма и весьма доверенным лицом Властелина: они вместе мечтали, а это почти всегда ведет к взаимной откровенности. Вот и сейчас, когда историк вдруг исчез из виду, даже тени не осталось, Миграт не смутился: просто понял, что еще один тайный вход где-то совсем рядом и Хен Гот успел скрыться в нем. Остановившись, Магистр внимательно осмотрелся. Пока он крался, стараясь не упустить историка, он не старался точно сориентироваться в пространстве, откладывал на потом, лучшим ориентиром являлся сам Хен Гот. Сейчас пришла пора привязаться, как говорят военные, к местности. Первым заметным строением, на которое наткнулся в темноте его взгляд, оказалась старая знакомая: древняя и потому неизносимая башня Тонг. Та самая, с вершины которой он днем наблюдал за подходами к Жилищу Власти - и не только за ними. А впереди - там, где минуту назад исчез Хен Гот, - тоже маячило что-то, своей упорядоченной структурой отличавшееся от окружавших Миграта развалин. Дальше возвышались уже дома уцелевшего Первого пояса. Мысленно Миграт вернулся на Тонг, на свой наблюдательный пункт. Место, где он сейчас находился, днем располагалось в поле его зрения. Сейчас надо было как бы увидеть его сверху. Он и увидел. И даже более того: понял, что в нескольких шагах перед ним находится тот самый пятачок, на который днем сел маленький частный аграплан, высадивший, в числе прочих, и пресловутого Советника Жемчужины, Ульдемира. А маячившее впереди сооружение было не чем иным, как старинной аркой, под которой и скрылись днем прилетевшие люди. Получалось, что ход, использованный сейчас Хен Готом, не был таким уж неизвестным Магистру; но оставался, однако, неисследованным. Что же: всему свое время. Сейчас это время - решил он - наступило. Все это - и процесс привязки, и сопутствующие ему размышления - заняло едва ли больше минуты. Историк за это время не мог уйти далеко: Миграт успел уже убедиться в том, что в темноте Хен Гот ориентируется плохо. К тому же шаги в таком ходе, если их не скрадывать, слышны на немалом расстоянии. Было у Магистра и еще одно преимущество: с вечера до утра он не расставался с "филином" и сейчас мог видеть происходящее в туннеле лишь немногим хуже, чем при дневном свете. Благодаря полезному прибору, он быстро разыскал вход. Тот самый, куда несколькими часами раньше проскользнул Ульдемир вместе с его скромной свитой и только что - Хен Гот. Не колеблясь, Миграт двинулся тем же путем. Он рассчитал правильно: историк не успел уйти далеко. Шаги его отчетливо звучали, отражаясь от стен, потолка, пола длинного, узкого хода. "Филин" позволял Миграту продвигаться куда быстрее, не натыкаясь на стены на изгибах туннеля, и расстояние между выслеживаемым и догоняющим быстро сокращалось. Магистр шел, не поднимая шума, потому что тот же прибор давал ему возможность обходить то и дело попадавшиеся на пути камни, полуистлевшие куски дерева и прочий мусор, накопившийся тут за кто знает какие времена. Это получалось у Миграта само собой, внимание же оставалось сосредоточенным сперва лишь на звуке шагов, а потом уже и на достаточно четких очертаниях фигуры шагавшего историка. Хен Гот часто оглядывался, но заметить державшегося в отдалении преследователя он не мог. Миграт же вовремя заметил, как Хен Гот вдруг остановился. Казалось, он сделал это без всякой причины: тут не было ни ответвлений, ни лестницы, уводившей бы куда-то вверх, ни даже простой ниши. Туннель оставался по-прежнему гладким, лишь впереди справа, у самой стены, виднелось несколько аккуратно сложенных длинных досок, неизвестно как и зачем тут оказавшихся. Остановившись, Магистр продолжал наблюдать. Сперва он подумал было, что именно доски и были тем, что заставило историка остановиться. Ничуть не бывало: Хен Гот не обратил на них никакого внимания. Он остановился, не дойдя до них пары шагов, повернулся лицом к левой стене и, вытянув перед собой руки на уровне плеч, принялся шарить ладонями по камням. Не сразу, но через минуту-другую он нашел, похоже, то, что ему требовалось. Кажется, то был камень, внешне ничем не отличавшийся от всех, окружавших его. Хен Гот положил на камень левую ладонь, поверх нее - правую и, судя по движению, изо всех сил нажал. Почти секунду все оставалось неизменным. Потом Миграт услышал шорох и легкое поскрипывание. Звуки эти донеслись, однако, не из стены, на которую нажимал историк; скорее, источник их находился чуть в стороне - где-то под полом. А еще через несколько секунд часть пола пришла в движение: ближняя сторона этой ясно обозначившейся части - там, где кончались доски, - начала быстро опускаться, противоположная - метрах в четырех - подниматься, перегораживая проход и одновременно открывая путь куда-то в глубину. Если бы на этой части пола находился человек, он никак не мог бы удержаться на ногах и отпрыгнуть назад, но непременно заскользил бы вниз - неизвестно куда. Открывшийся провал был совсем рядом с Хен Готом. И Миграт ясно видел, как историк опустился на колени, нашарил руками край, сел на пол, спустив ноги в провал, лег на спину, перевернулся на живот и начал медленно сползать туда, вниз. Миграт сделал несколько шагов вперед, намереваясь, как говорится, на плечах отступающего противника проникнуть в секретный лаз, служивший, видимо, одновременно и ловушкой. В следующий миг он остановился. Лишь в последнее мгновение он, зажав себе рот ладонью, удержался от невольного возгласа. Он увидел: в то время, как Хен Гот сползал вниз, пытаясь, видимо, нашарить ногами ступени внутренней лестницы или же просто сокращая расстояние, какое надо было бы пролететь, спрыгнув, - одновременно с этими его движениями оттуда, снизу, одна за другой начали подниматься странные фигуры. Странным в них было прежде всего то, что это были не современные люди. Они - их было трое - нарядились, словно для маскарада, в какие-то средневековые костюмы. Это сразу бросалось в глаза. Но тут же Миграт понял и другое, куда более странное и даже страшное. В общем, они напоминали людей, конечно. Но контуры их были несколько размыты, словно бы каждая фигура была покрыта слоем тумана. А кроме того, они, похоже, были прозрачны или полупрозрачны: сквозь них виднелась все та же, ставшая вертикально плита. И наконец, поднимались они хотя и медленно, но ни на что не опираясь. Как бы всплывали в воздухе. Хен Гот, конечно, заметил их раньше, чем это удалось Миграту. И теперь видно было, как голова его, еще видневшаяся над открывшимся провалом, медленно поворачивалась, следя за фигурами, и Миграту было отчетливо видно, как историк даже глаза прикрыл пальцами одной руки (другой, наверное, за что-то удерживался там, внизу), а рот его распахнулся в беззвучном вопле ужаса. Значит, то не иллюзия была, не привиделось это все Магистру, но существовало и на самом деле, необъяснимое и оттого страшное. Но вот голова историка скрылась внизу. Фигуры неподвижно висели над провалом, они слегка колебались, словно состояли из нагретого воздуха. Затем плита вновь пришла в движение, и ближний ее край начал подниматься, дальний - опускаться. Когда - менее чем через минуту - она заняла свое обычное место и ни следа не осталось на монолитном, казалось, полу - фигуры тоже пришли в движение. Перебирая ногами - но не опираясь ими об пол! - они направились в ту сторону, где, прижавшись к стене, затаился Миграт. Не рассуждая, он бросился бежать к выходу. Сейчас в нем жил только инстинкт самосохранения. Он испытал страх - редкое для него чувство, возникавшее лишь тогда, когда он совершенно не понимал происходящего. Сейчас был как раз такой случай. Если бы в эти секунды он был способен анализировать происходящее, то сказал бы себе, что фигуры, увиденные им, больше всего напоминали привидения. Ему, как и большинству живущих, не приходилось сталкиваться с привидениями. И тем не менее он - опять-таки как и большинство живущих - представлял себе, как они должны выглядеть. Но сейчас ему было не до размышлений. Промчавшись со скоростью, какую только мог развить, два поворота, он замедлил бег и оглянулся. Его не преследовали, коридор был чист. Возможно, фигуры даже не восприняли его, как вряд ли восприняли и Хен Гота, хотя едва не задевали его, поднимаясь из провала. Или же - что было еще вероятнее - люди просто не интересовали их. Магистр перешел с бега на широкий шаг. Но о том, чтобы вернуться и хотя бы тщательно исследовать ту часть стены, где помещался управлявший плитой камень, он сейчас не хотел и думать. Ему показалось, что он задыхается, хотя воздух в туннеле - как и во всех других частях лабиринта, в которых Миграт когда-либо бывал, - был достаточно свежим, без всякой затхлости. В лабиринте наверняка работала какая-то система вентиляции, такая же древняя, как и сами эти подземелья. Если бы он все же преодолел себя и вернулся - или хоть выглянул из-за угла на первом же повороте, - то напугавших его фигур больше не увидел бы. Они скрылись. Зато он заметил бы другое: женщину, которая точно так же просвечивала и могла передвигаться, не опираясь на пол, но, в отличие от тех, принадлежала, безусловно, к людям. Мало того: Миграт, быть может, вспомнил бы даже, что в конце битвы за Сомонт - или примерно в то время - он где-то видел ее, а еще больше о ней слышал от офицеров с некоторых кораблей Десанта Пятнадцати. И еще увидел бы, как она без усилия уходит в стену, нимало не нарушив ее целостности. Но Миграту было не до возвращений сейчас. Только появившись на поверхности - под аркой, а потом и в развалинах, где можно было укрыться от всей и всяческой чертовщины, он, почувствовав, что силы совершенно оставляют его, уселся на обломок бетонного перекрытия, чтобы отдохнуть и как следует поразмыслить. Информации за последнее время накопилось немало, и надо было пропустить ее сквозь частое сито. Изар и Охранитель - вот о ком нужно было думать. Если бы, предположим, удалось столкнуть эти две силы между собой и обождать, пока они не ослабят, а еще лучше - вовсе обескровят друг друга, можно было рассчитывать на то, чтобы в решающий миг появиться в качестве третьей силы, свежей, - и решить спор в свою пользу. Охранитель формировал свою силу сам: было из чего. Изар мог стать сильным, только склонив донка Яширу выступить на его стороне. И с этой точки зрения, быть может, вовсе не следовало мешать Изару в его поездке: пусть доберется до Самора, пусть договорится с Яширой - и на равных вступит в борьбу с Десантом Пятнадцати. А сам Миграт будет, стоя в стороне, наблюдать за событиями, - чтобы в нужную минуту провести кулаком по доске, сметая с нее и те и другие фигуры. Такой образ действий был бы, разумеется, самым выгодным. Вот только... Одна малость мешала: откуда же возьмется тот кулак, которым Магистр сметет фигуры? Кулака не было. И - совершенно ясно - не было даже времени, чтобы собрать его, разыскивая людей в лесах и деревнях даже и соседних донкалатов. Вывод возникал сам собой: отдавать донка Яширу Изару никак не следовало. Донка надо было уговорить самому. Чтобы воспользоваться и его людьми, и - если понадобится - теми кораблями, что, судя по донесениям, время от времени снижались где-то в Саморе. Тогда Изар, как сила, отпадает, и тягаться с Охранителем придется Миграту самому. Ну что же, союзник всегда рано или поздно становится противником. Ничего нового в этом нет. И сложного - тоже. И преимущество будет на стороне Миграта: Охранитель и его люди здесь - чужаки, а он, Миграт, какую бы ни занимал позицию, - свой, и люди донка Яширы тоже - коренные ассариты. Значит - все правильно... Миграт почувствовал, что отдохнул достаточно. И, соблюдая нужные меры предосторожности, зашагал в старую усадьбу - туда, где находился отряд. И с каждым шагом в нем крепла уверенность в том, что он хорошо разобрался в игре с противостоящими ему сторонами. При этой мысли Миграт невольно ускорил шаги. Прошло не менее двух часов, пока он добрался наконец до расположения отряда. Подойдя к калитке, связанной из затейливо изогнутых стальных прутьев, он остановился и внимательно осмотрелся. Никого не было видно. В том числе и охраны, но ее здесь и не было: людям незачем было маячить около дороги, вход же на территорию усадьбы был и так уже - после визита людей Охранителя - надежно прикрыт. Миграт не сомневался в том, что сейчас находится на прицеле "урагана", расположенного в мезонине третьего, верхнего этажа, и что у этой установки дежурит, как и полагалось, один из лучших его стрелков. Любой чужак, попытавшийся бы войти без позволения, был бы уничтожен. И не обязательно пулеметным огнем. Миграт ступил за калитку. И тут же сошел с замощенной дорожки, что вела, описывая полукруг, к портику и колоннаде главного подъезда. Он двинулся параллельно дорожке, на расстоянии трех шагов от нее. Не сделай он так - уже на втором шаге подорвался бы на первой же из заложенных и на дорожке, и под газоном по сторонам ее мин. Мины нажимного и натяжного действия не делят людей на своих и чужих, для них чужие - все. И даже идя на безопасном расстоянии, Миграт внимательно поглядывал под ноги. Вообще его люди этим путем не пользовались, это была дорога для незваных. И сейчас Миграт избрал такой вариант лишь потому, что устал и спешил и ему вовсе не хотелось тратить чуть ли не полчаса на обход парка по периметру до тылового выхода. Он благополучно достиг подъезда и вошел. Дежурный стрелок находился на месте и приветствовал Магистра. То был Кармол - один из лучших профессионалов отряда, чья верность была испытана. Кивнув в ответ, Миграт спросил: - Вернулись? Стрелок отрицательно покачал головой. - Что сообщали? - Миграт перевел взгляд на карманную рацию, лежавшую перед дежурным на столике. Достаточное количество такой техники Магистр вывез с Инары, куда эти аппараты были завезены с Цизона. Миграт был заранее предупрежден о том, что из-за глушащих спутников обычная связь на Ассарте не работала, эти же коробочки со встроенными компьютерами позволяли отсеять текст от помех. - Кстати, замени мою. Не повезло. Он вытащил и бросил на стол пострадавшее при нападении историка устройство связи. - Ага, - сказал Кармол. - А мы уже беспокоились. От вас ни слова. В отряде Миграта порядки внешне не соответствовали воинским; обращение было свободным. Пока не доходило до дела. Из старинного шкафа с треснувшей сверху донизу дверцей Кармол достал новую рацию в фирменной упаковке. Миграт тут же воспользовался рацией, чтобы вызвать отряд. Откликнулись незамедлительно. - Что у вас? Они говорили открытым текстом: слишком мала была вероятность, что их услышит посторонний. В первую очередь он обычно слушал донесения, приходившие от той части его людей, что была заранее выслана на дороги для контроля и разведки и успела уже установить посты достаточно далеко от Сомонта. Но только сейчас с удовольствием узнал, что караван Изара - три машины - был не только замечен, но и прослежен вплоть до усадьбы, куда Властелин приехал и до сих пор оттуда еще не выезжал; даже приготовлений к отъезду не было заметно. Миграт без особого напряжения вспомнил, кому принадлежала усадьба, и кивнул: Изар явно хотел воспользоваться помощью всеми уважаемого старого Советника - скорее всего в переговорах с тем же донком Яширой. Но таким образом Властелин терял время, и возникла реальная возможность обогнать его. Он подтвердил свое приказание - контролировать дорогу, по которой, выехав из усадьбы Советника, направится Властелин: свернет ли он к побережью или изберет путь через Калюск. Но в любом случае, если это произойдет до прибытия самого Миграта с остальными силами, - попытаться задержать и перехватить. Зная, каким транспортом и охраной располагал Изар (а Миграт видел их своими глазами), нетрудно было разработать план задержания, а затем и реализовать его. Время выполнения задания зависело от поведения самого Властелина: он мог пробыть и у Советника, и у Яширы день, два - но (полагал Миграт) никак не более трех; не такой уверенной чувствовала себя Власть, чтобы глава ее мог отлучаться из столицы слишком уж надолго. Первые сутки уже истекли. И как знать - может быть, Изар уже вот-вод снова появится на дороге? Он передал на посты, чтобы были внимательны. Предупредил, что вскорости прибудет и сам. Ему ответили: - Ждем. Остальное в порядке. Он выключил рацию. И напрасно. Не сделай он этого, уже через несколько минут он услышал бы из динамика звуки ожесточенной перестрелки и обрывистые команды. Но он выключил; а радист группы на дороге не смог передать сообщение, потому что старший группы решил доложить Магистру о случившемся, когда все будет кончено: он не сомневался в успехе. Но в самом начале боя радист был убит, а остальным стало не до разговоров. Миграт спросил у Кармола: - Смена где? Сейчас только четверо стрелков несло караул в усадьбе: вторая пара менялась наверху, у пулемета. - Спит. - Вот и я пойду, - Миграт сладко потянулся. - Приустал немного... - Как семья, шеф? В порядке? - В полном, - сказал Миграт, не желая ничего объяснять. Начальник не должен терпеть поражений. Даже временных. Он уверен был, что это все - ненадолго. Чувствовал в себе силу. Сперва возьмем Изара, а потом настанет очередь и крутого разговора с Охранителем. И Леза с ребенком будет выкупом его, Охранителя, жизни. С четырьмя захваченными в плен, вернее - перехваченными у Горных Тарменаров Ястры почти что в самый разгар вечеринки на лоне природы, обходились строго, но без обид. Повезли их в длинном, как товарный вагон, бронированном вездеходе, где кроме них находилось еще с дюжину Черных Тарменаров - хорошо тренированных ребят с холодными глазами, в непроницаемых для пули, осколка или кинжала комбинезонах, оснащенные всякими, попроще и похитрее, средствами для захвата или уничтожения любого противника, включая ловчие сети и лазерные излучатели; ранец-ракеты для индивидуального полета и внезапной атаки с воздуха занимали левый передний угол фургона и надежно охранялись тремя воинами, чьи "циклоны" были недвусмысленно направлены на задержанных. Это, впрочем, было даже лишним: когда нимало не сопротивлявшихся людей укладывали в машину, в лицо каждому из них еще дополнительно брызнули усыпляющим газом. Так что теперь - всю дорогу - четверо безмятежно спали, никак не отзываясь на нередкие толчки: дорога была не из лучших, да и тяжелый транспортер слишком уж отличался от правительственного лимузина, но спящим было хоть бы что. И тем не менее, тарменары оставались начеку: слишком уж убедительно показали себя эти четверо совсем еще недавно в рукопашной схватке, так что были все основания ожидать от них каких-то неприятностей. Однако расстояние до столицы все сокращалось, а никаких попыток освободиться схваченные не предпринимали. Они продолжали мирно спать. Да, собственно, то, что они при задержании сложили оружие, даже не пытаясь сопротивляться, говорило о том, что они признали превосходство ассартских гвардейцев над собой. Итак, все развивалось наилучшим образом. После окончания сеанса с капитаном, выждав еще с полминуты, Уве-Йорген просигналил мощно - благо, все трое адресатов находились тут же рядом: - Тревога. Немедленная готовность. Пятиминутная задержка дыхания. Всем отвечать: как поняли? Ни один не шевельнулся, не издал ни звука. Но три ответа возникли в сознании Рыцаря почти одновременно. - Начинаю, - предупредил он. - Стоп дышать. Каждый - по одной дозе. Дальше по обстановке. Я первый, через три секунды. И, мысленно отсчитывая, языком передвинул во рту первую крохотную, с водяную капельку размером, ампулу. Сжал зубами, раздавил, резко выдохнул и задержал дыхание. Каким бы слабым ни был звук лопнувшего шарика, но он был непривычным - и ближайший тарменар настороженно повел взглядом. Но все оставалось спокойным. Пленники спали. Тарменар тоже зевнул. Голова словно налилась свинцом. Шея отказывалась держать ее. Оружие выпало из разучившихся сжиматься пальцев. Он попытался перевести взгляд на ближайшего из товарищей, глаза не повиновались. Уже не чувствуя этого, он съехал на тряский пол, задышал редко и глубоко. То же самое произошло и с остальными. Те четверо, что только что сладко спали, через мгновение оказались уже на ногах и были готовы к действию. - Берем машину? - спросил Питек деловито. Рыцарь покачал головой: - Ни к чему. Нам сейчас - в разные стороны. Выходим. Вот разве что ранцы захватим - для скорости могут понадобиться. Ранец-ракеты разобрали без суеты, но надевать пока не стали. Задние двери отворили без труда. Снаружи светало. Серая полоса дороги убегала назад. Скорость была не очень большой; наверное, водитель приустал за ночь и не хотел рисковать. Питек выглянул из задней двери, чтобы лучше осмотреть окрестности. И едва слышно присвистнул. - Что там? - немедленно спросил Рыцарь. - Боюсь, - проговорил Питек, - что мы немного поторопились с этими ребятами. И он кивнул в сторону обездвиженных тарменаров. - Пожалуй, они могли бы еще пригодиться. - Короче! - Дорога впереди перегорожена. Груда валунов. Уве-Йорген выглянул и сам. - Умело, - оценил он. - Дорога как раз идет в выемке. На кривой не объехать. - Водитель что - тоже уснул? - пробормотал Георгий. - Пора бы и... Он не закончил: словно услышав его, водитель нажал на тормоза. Одновременно его голос прозвучал из динамика: - Парни, засада! Если нет других мнений, я разворачиваюсь, пока по нам еще не стреляют. - Бесполезно, шофер! - громко ответил ему Рыцарь. - Позади уже городят баррикаду. Останови. Мы выйдем. - Кто там? Кто говорит? - Свои, парень, - ответил уже индеец. - Не бойся, тут все в порядке. Виляй по дороге и стреляй - когда увидишь куда. Только не останавливайся, сразу станешь целью. Водитель выругался. Но послушался: машина завиляла из стороны в сторону. - Оружие проверили? - спросил Рыцарь. - Рожки, гранаты? Тогда - пошли. В воздух, и огонь сверху, кто бы там ни был. Прыгнули, Рыцарь - последним. Встали, отряхиваясь. Сразу же включили ранцы-ракеты. Взвились. - Видите их? - Видим и слышим, - усмехнулся Питек. И в самом деле: внизу уже заиграли огоньки автоматных очередей. Прерывистые звуки проникали сквозь свистевший в ушах ветерок. - Разошлись! - скомандовал Рыцарь. - Огонь со всех румбов! И, легкими движениями стоп, управлявших рулями, изменив направление, первым зашел для атаки. Засевшие в глубоком кювете вели огонь по машине и никак не ожидали нападения сверху. Пока они сориентировались, семеро из двадцати засевших тут уже выбыли из строя. С опытом поражения летящих целей у людей Миграта было не совсем благополучно. Но, конечно, главная ошибка их заключалась в том, что этот боемобиль они приняли за машину Изара. Правда, и та и другая были одного типа, различались только в деталях, но издали разглядеть это никто и не смог бы. Две разорвавшиеся на их позициях - по обе стороны полотна - гранаты завершили разгром. Четверо или пятеро уцелевших бросились кто куда, бежали зигзагами, падая, вскакивая и продолжая убегать. Может быть, если бы они укрывались там, где еще уцелел лес, им повезло бы больше. Однако там - как без труда установила их разведка - уже расположились люди Охранителя. Для отряда Миграта они были просто неизвестными конкурентами. Вступать с ними в бой ради более выигрышной позиции было бессмысленно: противник явно превосходил численностью. Но перехватить Властелина люди Миграта должны были первыми. Они привыкли точно выполнять приказы. Вот и пришлось подстерегать Властелина не в самых удобных условиях. Будь сам Миграт среди них, он бы такой ошибки, конечно, не допустил. Но его-то с ними и не было. - Добьем? - спросил Питек, когда все четверо вновь сблизились на расстояние нескольких метров. - Они не вернутся, - ответил Рыцарь. - Пусть бегут. А мы спокойно приземлимся - посидим на камушках... Они плавно снизились. Скинули с плеч ранцы не без облегчения: тяжеловаты все же были аппараты, куда проще было летать без них. Однако преждевременно засвечиваться не было нужды. - Продолжаем так, - сказал Уве-Йорген. - На всякий случай ты, Рука, проводи их сверху, этих партизан, - только не очень маячь. Выпусти облачко. Установи - кто, чьи, где, сколько - ну, не мне тебя учить. Остальным: слушайте задачу. Сразу предупреждаю: каждый додумывает все для себя, выбирает маску, я даю только ожидаемый результат. Первым - Георгий... Все слушали внимательно, уяснив задачу, каждый кивал. Все заняло не более пяти минут. Под конец Рыцарь сказал: - Капитан - на своем прежнем месте. В случае чего - связь через него. Как только определитесь - дайте ему свои координаты. - А потом? - не утерпел Питек. - Разговоры, - сказал Рыцарь строго. Но, подумав, добавил: - Об остальном знаю не больше вашего. Надо полагать, обстановка покажет. Значит, так. Сейчас мы все скрытно - по местам. Там сориентируемся: что мы - в первый раз, что ли, с трубкой на крыше? - А с этим что? - спросил Питек, протянув руку в сторону машины. Боемобиль стоял в полусотне метров, едва не уткнувшись бампером в валуны. - Пусть постоит, - сказал Рыцарь. - Команда скоро проснется, сами и поработают. Нам недосуг. Вперед - марш. Лишь через час на дороге появились прибежавшие из города, из Жилища Власти, на помощь тарменары. Но поиски бежавших ни к чему не привели. Четверо словно сквозь землю провалились. Успевшие прийти в себя Черные Тарменары в разговоры особо не вступали, прятали глаза: подоспевшие на помощь были горцы, войско Жемчужины, и оказаться перед ними в таком положении было по меньшей мере унизительно. Только позже выслали следопытов, но ничего полезного обнаружить не удалось. Капитан Горных Тарменаров с тяжелым сердцем шел докладывать Жемчужине Власти о том, что распоряжение ее осталось не выполненным. Трудно сказать, что услыхал бы он в ответ; но, к его счастью, Властительницы ни в жилых ее покоях, ни в трапезной (где уже вовсю шла подготовка к предстоящему приему донков) не оказалось, и никто не смог (или не захотел) сказать, где же сейчас ее найти. Впрочем, тарменар не очень-то и старался. 10 Хен Гот едва не закричал в голос, когда - как бы в ответ на попытку углубиться во второй нижний уровень лабиринта - оттуда поднялось и полетело прямо на него несколько слабо светящихся и к тому же еще почти совершенно прозрачных фигур примерно в человеческий рост. Он сжался в комок на самом краешке провала, ожидая немедленной гибели, потому что решил, что наткнулся на какое-то новое, ему не известное средство охраны нижних ярусов (он не столько знал, сколько догадывался, что существовало их там не два и не три), и сейчас он, не приняв мер предосторожности (да он и не знал их), будет уничтожен - сожжен, размазан по полу или разорван в клочья. Голова вдруг стала - почудилось ему - совершенно пустой, просторной, ни одной мысли не осталось в ней - только страх, да и то не в голове он был, а где-то под желудком. Только и мог он, что смотреть на приближающиеся привидения и что-то непонятное, содержания не имеющее вышептывать вмиг посиневшими губами. Обошлось, однако. Как воздушные пузыри, поднимающиеся с илистого дна, фигуры проскользнули мимо него со странным шорохом, походившим на легкое потрескивание, - пролетели без последствий. Один только из них - последним двигавшийся, - проплывая вверх, чуть замедлился, поравнявшись с его головой и (показалось на одно лишь мгновение) вдруг заполнил ее, так что застучало в висках - но тут же ощущение прошло, фантом же, пахнув на историка холодом, пустился догонять своих; они поднялись примерно на метр над уровнем пола, на миг замерли - и плавно двинулись по коридору в сторону, откуда пришел сам Хен Гот: к выходу, значит. Почти сразу же оттуда послышался сдавленный возглас и торопливые, убегающие шаги. Но это историка уже не волновало: раз уж сейчас с ним ничего не стряслось, то чего еще оставалось бояться? Тем более, что механизм, приведенный им в действие, продолжал исправно работать. Хен Гот терпеливо обождал, пока плита над его головой не опустится на место, восстанавливая непрерывность пола. Как он и ожидал, здесь не было полной темноты; существовал свет, хотя и очень слабый, однако его было достаточно для постепенно адаптировавшихся глаз. То не было, разумеется, электричество; но в этой части хода, как было известно историку, с древних времен жили, размножались (хотя и ограниченно) светящиеся бактерии. В верхних, открытых для сухого воздуха ходах они давно уже вымерли: для жизни этому штамму требовалась влага. А тут, в первом нижнем ярусе, ее было достаточно: невдалеке протекал подземный ручеек. Правда, дышать в чересчур влажном и теплом воздухе было труднее, чем на верхнем, пусть и подземном, но хорошо вентилировавшемся ярусе, откуда он только что спустился. Но зато не приходилось брести совсем уж вслепую. Прежде он бывал здесь только один раз: за неделю, пока незадолго до Десанта Композиторы Истории приводили в порядок привезенные с других планет родословные чужих вельмож, перетягивая их на Ассартскую колодку, Хен Гот, получив разрешение самого Властелина, успел если не разобраться в планах Лабиринта (просто потому, что таковых не существовало), то во всяком случае исследовать несколько ходов из числа тех, которыми совсем или почти не пользовались. Тогда, в числе прочего, он наткнулся и на этот скрытый переход и при первом знакомстве чуть не погиб: он шел по верхнему туннелю - и вдруг пол под ногами начал быстро опускаться, и историк заскользил вниз, в открывающуюся пустоту. К счастью, в последнее мгновение он увидел, что кроме колодца, в который он вот-вот упадет, внизу существует окружающая жерло провала кольцевидная площадка, почти в метр шириной, и на ней-то возможно было удержаться. Уже падая, он перевернулся в воздухе, грудью и животом упал на плоскость и, судорожно дергаясь, на нее вылез. Несколько придя в себя, стал оглядываться - и обнаружил, кроме прочего, систему рычагов, при помощи которой - как он, хотя и не сразу, сообразил - можно было ловушку использовать и в качестве входа в нижние ярусы. Потом, наверху, ему пришлось повозиться, пока он не обнаружил свободно лежавший в кладке камень, который и приводил в действие систему рычагов и противовесов. Правда, в тот раз ему довелось поблуждать, пока он не нашел нормального выхода в верхний ярус и оттуда - в само Жилище Власти; зато сейчас Хен Гот мог действовать вполне уверенно. Он хотел лишь одного: предупредить Изара о тех опасностях, что грозили Властелину и со стороны Охранителя, и из лагеря Миграта; хотя Магистр и погиб (неприятно было вспоминать, что погиб именно от его, историка, руки, но уж такой, видно, была их общая судьба), люди его остались, а раз есть люди, то найдется и кто-то, кто их возглавит - из той же среды скорее всего. И, разумеется, сообщить о том, где находится его любимая женщина и - самое важное - его сын и Наследник. А за все это Хен Гот собирался просить очень немногого: возможности спокойно жить, не думая о куске хлеба и об ударе из-за угла, и по-прежнему заниматься историей; пусть даже не Новой (Хен Гот почти совершенно охладел к ней, увидев, к каким страшным результатам приводит борьба за новую науку), но той, истинной, какую можно было - он успел ясно увидеть эту возможность - построить на основании документов никем не изучавшегося Архива Властелинов. Ту малую его часть, что он смог, убегая, забрать с собой, он разобрал уже довольно основательно. Но - помнилось ему - в тесных комнатках оставалось еще очень много важнейших подлинных бумаг, от которых и сегодня немалое могло зависеть в жизни Ассарта и его правителей. Еще массу услуг смог бы историк оказать Властелину - и не ему одному; только бы согласились выслушать его, дав время высказаться спокойно и обстоятельно... Пока что ему вроде бы везло. Наверное, такой нынче выдался день, хотя скорее - ночь. Узкая, с низким потолком крутая лестница, заключенная в каменную трубу, вывела его прямо на третий этаж. Судя по толстому слою пыли, ею давно не пользовались; Хен Гота это не удивляло: всяких ходов-переходов в самом Жилище и под ним накопилось за века столько, что на каждого обитателя, если сосчитать, их приходилось по два, а то и по три - что же удивительного в том, что многие давно уже выпали из обихода? О них забыли - оттого и постов никаких не стояло. К счастью. На третьем этаже их и не должно было быть. Власть охраняют, но так, чтобы не очень-то наступать ей на пятки: Власть чувствительна и обидчива до крайности. Поэтому Хен Гот решил в первую очередь добраться до бывших своих апартаментов. Ему очень хотелось по-человечески отдохнуть. Места в Жилище Власти всегда было куда больше, чем людей, его населявших, даже считая со всею челядью: некогда ведь в этих стенах квартировало и все войско, не такое уж, кстати сказать, малочисленное. Так что вряд ли можно было ожидать, что в отсутствие историка кто-то польстился на его две комнаты - далеко не самые удобные или престижные. Однако где-то в коридоре благосклонная судьба потеряла, видимо, его след, и везение кончилось. Начать с того, что в прежде безлюдных переходах оказалось неожиданно много вооруженных людей. Не штатной охраны и не тарменаров. Они стояли у дверей, за которыми прежде пустовавшие комнаты были сейчас - судя по доносившимся оттуда голосам, звуку шагов и звяканью металла - плотно заселены. Завидев их, Хен Гот в первое мгновение хотел юркнуть в люк, из которого только что вылез. Но большим усилием воли заставил себя двинуться, порой даже отодвигая людей с пути, с таким видом, словно делом его жизни и было - шататься по Жилищу Власти с утра до ночи и с ночи до утра. Но на него никто и не обращал особого внимания - быть может, потому, что он не носил оружия ни поверх платья, ни под ним (проталкиваясь, он чувствовал ненавязчивые прикосновения; нащупай кто-нибудь на нем хотя бы маленький пистолетик - вряд ли его пропустили бы без объяснений). Таким образом - без препятствий, но полный недоумения - что это за люди и почему их оказалось тут вдруг так много (судя по многим диалектам, на которых они объяснялись, народ этот собрался тут со всех краев Ассарта), Хен Гот добрался наконец до своего дворцового жилья. Но от былого уюта в недавно - при нем - отремонтированной и обставленной комнате не осталось ничего. Здесь валялись старые матрасы и одеяла, сумки и кожаные заплечные мешки, солдатские куртки и штаны, - какая-то казарма учинилась там, где ему так хорошо думалось и отдыхалось. Это было прежде всего обидно. Стоило ему ненадолго исчезнуть - и все, начиная с Властелина, о нем забыли. Словно и не было у него никаких заслуг перед Властью и перед всем Ассартом... Увиденное настолько испортило историку настроение, что он и думать перестал о каком-то везении. Вслед за обидой пришел гнев. И Хен Гот, выпрямившись и выпятив грудь, двинулся дальше - чтобы не кому-нибудь, а самому Властелину высказать свои чувства. Но вместе с тем, конечно, все же предложить свои услуги. В глубине души историк всем прочим силам предпочитал законную власть - раз уж она уцелела в таких передрягах, пусть правит и дальше, а за ним-то дело не станет. Таким образом Хен Гот быстро и однозначно разобрался в том вопросе, для решения которого собралось сюда множество людей со всей планеты. Не те, конечно, кого он видел в коридорах, но другие - кого эти, коридорные, сопровождали и охраняли. Нахмурившись, чувствуя себя оскорбленным в лучших чувствах, историк даже не стал заходить в бывшую свою комнату и двинулся дальше, мысленно еще и еще раз произнося те слова, с которыми собирался обратиться к Властелину, чтобы сразу заинтересовать его. Нет, не с жалобами, конечно; это было бы самой большой ошибкой. "Бриллиант, в знак своей преданности Власти я принес вам самые точные сведения о том, где находится Жемчужина Леза и ваш милый сын и Наследник..." Однако везение, видимо, покинуло его окончательно. Вместе с хорошим настроением. В зале, служившем приемной, рядом с которым располагался кабинет самого Изара, солдаты дежурили всегда. Вот и сейчас он завидел их еще издали. И даже обрадовался. Но, приближаясь и вглядываясь, тут же разочаровался. И не зря. Оба охранника вели себя так, как ни за что не осмелились бы, будь Властелин тут, за стеной. Один развалился на диване, другой - в кресле, задрав ноги в грубых башмаках на бесценный столик эпохи Амоз. Оба курили корешки, и дым в приемной стоял столбом. А кроме солдат в помещении не было ни души - ни даже какого-нибудь мелкого секретаришки, каким положено днем и ночью ожидать в приемной высочайших поручений. Например, вызвать кого-то из вельмож или просто принести чашку кофе... Нет, Властелина тут не было. Хотя, собственно, - опомнился Хен Гот - а что ему тут делать, когда до конца ночи осталось еще изрядно? Это только так говорится, что Власть бдит днем и ночью. На самом деле ночами она спит - если только не развлекается. Решимость не исчезала. Как добраться отсюда до личных апартаментов Властелина, историк помнил. Пришлось только переходами обойти приемную - коридор, закуток, снова коридор - и он оказался в нужном месте. Здесь охраны вообще не оказалось. Вокруг была тишина. Лишь из-под одной двери пробивался свет. Но то не были покои Властелина. Свет горел в комнатах, которые занимал Эфат, бессменный камердинер. Едва ли не бессмертный. Историк помедлил. Потом решительно нажал на ручку двери. Потянул ее на себя. Вошел, заранее улыбаясь. Эфат всегда относился к историку хорошо. Старый камердинер сидел в кресле перед холодным камином, откинув голову на мягкую спинку. Спал. Историк неслышно приблизился. Глаза спящего были открыты. И в них застыло выражение ужаса. То был не сон, понял Хен Гот. Он испугался. Он вообще не любил мертвых. Тем более - умерших по неизвестной причине. И еще более - находящихся близ него. С теми, кого застали около тела, обычно - он знал - не очень-то церемонятся. Так же беззвучно ступая, историк направился к выходу. Дверь распахнулась, когда он еще не успел коснуться ручки. За нею стояло двое. Он помнил их: люди эти были из специальной Службы Неприкосновенности Царственных особ, головорезы генерала Си Лена. Люди, не нуждавшиеся в огласке. Оба одновременно шагнули вперед. Хен Готу пришлось отступить. Больше всего ему хотелось в этот миг исчезнуть, оказаться где угодно - только как можно дальше от этой комнаты, от Жилища Власти вообще. У Охранителя. У Миграта даже... Ах да, Миграт убит. "Это я, я сам убил его, - почему-то вспомнил Хен Гот. - Зачем я это сделал? Правда ли, что убийц всегда находят?" Двое, медленно наступая, уже оттеснили историка почти к самому креслу, к все еще сидящему в нем Эфату. Одновременно - словно глаза их управлялись единым механизмом - посмотрели на мертвеца. Разом уперлись взглядом друг в друга. - Готово дело, а? - сказал один. - Чистая работа, - согласился другой. И четыре глаза вмиг перепрыгнули на Хен Гота. Каждая пара их, казалось, притягивала историка к себе. Они стояли по разные стороны - и ему вдруг почудилось, что взгляды эти сейчас разорвут его пополам. Или совершат что-то другое, столь же страшное... Хуже всего было то, что он не мог смотреть на обоих одновременно. Обращаться приходилось к кому-то одному. Хен Гот повернулся к правому. Собрал все силы, чтобы улыбнуться. Улыбка получилась (он сам чувствовал) неестественной, как бутерброд с песком. Он все же проговорил - даже с претензией на безмятежность: - Проходил по коридору, вижу - свет, дай, думаю, зайду к камердинеру Эфату... Тот, к кому он обращался, сказал напарнику: - Ты слушай внимательно. Он, видишь ли, дай, думает, зайдет на огонек к старику Эфату... - Дай, думает, - продолжил второй, - замочу старика. Старичок ведь не бедный был, верно? - Столько лет при Властях, да чтобы бедный, - сказал другой. - Да я и сам помню. Значит, замочу, думает, и пошарю по шкафам да шкатулкам. Как-никак, старик всеми регалиями власти ведал - не подделками, для улицы, а подлинными, что больших-больших денег стоят... Теми, что называют Сокровищами Ассарта. - Что вы говорите! - изо всей силы крикнул Хен Гот. - Как вы смеете!.. Тот, что стоял справа, как-то неуловимо-легко ткнул историка щепотью в поддых. Не очень больно даже, но дыхание пресеклось, и не до речей стало. - Но не успел, мы вспугнули, - сказал правый, не обращая на скорчившегося историка ни малейшего внимания. - Убить успел, а вещички взять мы не дали. - Придушил старика, - дополнил левый. - Глаза выкачены, как только не выпали, и лицо вон какое - нездорового, прямо сказать, цвета. - Как говорится, краше в гроб кладут, - согласился правый. Посопел носом. - Воздух тут какой-то... не тот. Тебе не кажется? - А этот обосрался, - сказал левый, кивнув в сторону историка. - Не утерпел. Сфинктер слабый. - Неожиданно он круто повернулся, схватил Хен Гота за рубашку под самым горлом, скрутил, мешая дыханию полностью восстановиться. - Или ты, может, скажешь, что вообще никого не убивал, а? Хен Готу впору заплакать было - от совершенно идиотского положения, в какое он попал. Отвечать он не стал: нечего было. - Вот так-то, - сказал правый. - Ладно. Побудь ты тут. Я его сдам страже, потом станем здесь разбираться. Ну-ка, ты! Руки за спину! - Сноровисто наложил наручники. - Шагай! Да не туда, вправо. Нынче Жемчужина правит - ее ребята станут с тобою разбираться. Вдвойне не повезло тебе, парень. Горцы - народ крутой, они из тебя понавьют веревочек... Ты сам кто такой, а? Ответил - с хрупкой надеждой, что слышали, что поймут: не мог он, никак не мог: - Хен Гот, Главный Композитор Истории при Властелине Изаре. На это никакого отклика он не дождался. Словно в яму сказал. Его запихнули в какую-то каморку. Единственно, что хорошо оказалось - что при ней был и туалет. Не совсем, но пользоваться можно было. На душе сразу хоть немного, но полегчало. Тем более, что наручники сняли. Вволю же погоревать о своей кривой судьбе он даже не успел: пришли и снова выволокли в коридор. Не очень вежливо, но и без битья. И заковывать не стали. Последнее обстоятельство его несколько воодушевило, так что он осмелился даже спросить: - Это куда же меня сейчас? Сейчас историк удовлетворился бы любым ответом, кроме одного лишь: "Казнить ведем". Ему же было сказано: - Куда ведено. И шли, пока сам он не стал узнавать: ба, да они уже на половине Жемчужины! Вокруг и правда были только Горные Тарменары. Хмуро поглядывали на него, но не задевали. Он же был подведен к самой большой тут, двустворчатой двери, в которую постучали весьма бережно. На откликнувшийся оттуда голос старший из конвойных не доложил даже, но проворковал: - По приказанию Жемчужины Власти задержанный доставлен. Изнутри послышалось повелительное: - Сюда его! Створки двери распахнулись. И его чуть ли не внесли под локотки. Ястра смотрела на него взглядом, не выражавшим любезности. Хен Гот попытался в ответ глядеть независимо. Но трудно сказать, что из этого намерения получилось. Слишком многое мешало. Во-первых, то, что перед ним была женщина. И не просто, но красивая женщина. По его представлениям, даже очень красивая. Он мог бы сказать даже - прекрасная. Трудно сказать, где здесь для него кончалось впечатление от собственно женщины и начиналось другое - от ее туалета; но вряд ли вообще он мог провести грань между одним и другим - как и большинство мужчин. Хен Гот боялся женщин, хотя и любил их - но издали, вблизи он терялся, переставал быть самим собой. Будь это не так - может быть, и добился бы успеха у Лезы; этого, как известно, не произошло. Вторым обстоятельством, мешавшим историку чувствовать себя нормально, было то, что не просто женщина оказалась перед ним, но как бы само олицетворение Власти. То есть - силы. Перед силой, как опять-таки уже известно, он пасовал сразу. Третье же заключалось в том, что он, ни сном ни духом никогда не желавший ни малейшего зла камердинеру Эфату, невольно чувствовал себя не только обвиненным, но и действительно виновным в смерти старика - потому что не видел способа тут же, на месте доказать свою невиновность. Таков был его характер. Ему, конечно, и в голову не могло прийти, что будь он и на самом деле убийцей Эфата, Жемчужина Власти была бы ему только благодарна; знать бы ему, что у нее самой давно уже созрело намерение нейтрализовать - как принято говорить - камердинера, который, кроме услуг, связанных с гардеробом, выполнял и другую службу: именно к нему сходились, как известно, данные наблюдений и прослушиваний всех "жучков" и "клопов", которыми Изар позаботился населить все отведенное Ястре крыло Жилища Власти. Смерть, от чего бы она ни приключилась, вряд ли опередила людей, которым нейтрализация старика была поручена. Горцы, как он уже слышал, народ при необходимости жестокий. Но он не знал этого, и уже чувствовал себя обвиненным, осужденным и даже казненным. И всем, на что он сейчас был способен, было - не сводить глаз с Жемчужины Власти, ожидая решения своей судьбы. Может быть, историк пытался взглядом передать Жемчужине свое отчаяние, а возможно - уверить в своей непричастности к убийству. Но похоже, что ничего из этих стремлений не получилось. Впрочем, и не могло получиться: Ястра уже через несколько секунд отвела от него глаза и сказала конвоирам: - Выйдите. Ждите за дверью. И лишь когда они вышли - ему: - Кто ты? Во рту у него было сухо, и он ответил не сразу: - С позволения Жемчужины... Я - Хен Гот, Главный Композитор Новой Истории при Властелине, Бриллианте Власти Изаре. То есть был... Теперь в ее глазах мелькнула искорка интереса: не исключено, что она его узнала. - Ах, вот как! - проговорила она протяжно и недобро. - Главный виновник войны прибыл собственной персоной. Угрызения совести замучили? Или просто захотелось уничтожить одного из тех, кто очень много знал о твоем преступлении перед Ассартом? - Клянусь, Жемчужина, я самый мирный человек, я не имею отношения к войне!.. - Вздор! Если бы ты не затуманил мозг Властелина своими сказками, он бы еще сто раз подумал прежде, чем пуститься на авантюру, что привела цветущую страну к полному краху. Да ты наглец, любезный историк! Смеешь оправдываться? - Но я ведь не думал... не ожидал такого результата! - Сядь! (Кивком указав - куда сесть.) Рассказывай все. С самого начала. Только не об истории: это не ко времени. О вине твоей в том, что Властелин пошел на такую войну, тоже известно достаточно. Начинай со времен послевоенных. Где был, с кем, что видел, что слышал, что знаешь, а что предполагаешь. Зачем явился сюда во время сбора всех донков (он невольно поднял брови, но вымолвить хоть слово не решился)? Словом - если хочешь голову сохранить на плечах - кайся пооткровеннее, чем самой Рыбе. Уяснил? Историк дернулся было - припасть к ногам. Она вовремя предупредила: - Говорить можешь все: здесь больше не слушают. Но резко двигаться не советую: тебя хорошо видно в прицел. При этом подняла глаза куда-то вверх, словно видя нечто за его спиной. Историк, напуганный, не стал оглядываться. - Прекраснейшая Жемчужина Власти, сестра-на-тверди Великой Рыбы, затмевающая своим ликом... Она поморщилась: - Если останется время - в конце исполнишь весь ритуал. И не заставляй торопить себя: это будет больно. - Итак, в последние дни войны... Ястра выслушала все до последнего слова. Правда, Хен Гот - надо отдать должное - умел, когда нужно, излагать сжато и емко. Так и было рассказано им - о Миграте (правда, об убийстве его, спящего, как-то было историком упущено), об Охранителе с его войском, что собирается в скором будущем взять Жилище Власти приступом, и наконец - о Лезе с ребенком... Может быть, докладывая о Лезе, историк руководствовался принципом: не мне - значит, никому; не мог же он не понимать, что вовсе не пирогами встретит Жемчужина мать конкурента на престол - не говоря уже о чисто женских эмоциях, в которых историк никогда не разбирался: не хватало опыта. Ястра вопросов не задавала, только слушала с неподвижным лицом. Хен Гот уверен был, что где-то крутится машинка, сказанное записывается; в этом он прав был, конечно. И вот пришло ему время заключить свое повествование словами: - Я рассказал все, что знаю. Без утайки. - Если это так - хорошо для тебя, - уронила Жемчужина холодно. - Однако не все мне ясно в твоей повести. Хен Гот внутренне сжался. "Повесть" - это что же значит: что все, им чистосердечно изложенное, на деле - всего лишь сочинение, вымысел? Это просто обидно было бы, не говоря уже о том, что - опасно. - Жемчужина Власти, клянусь Великой Рыбой! Она поморщилась: - Теперь только слушай - и отвечай, кратко и точно. - Я всегда... со всей преданностью! - Зачем ты пришел сюда? Не ко мне же! Ты искал Изара? Или скорее всего просто ведешь разведку в пользу Охранителя, высматриваешь слабые места в защите Жилища Власти? И наконец: зачем ты убил Эфата? Чем угрожал тебе старик? Хотел тебя выдать? Отвечай! Ничего, наверное, и не было бы страшного, признайся он: да, именно к Властелину я шел, ваша высокая политика - не для меня, я - всего лишь его служащий и стремился уверить его в своем желании служить и дальше верой и правдой... Но ему хотелось именно ее убедить в том, что он ей нужен и что появление его здесь - большая удача для нее. Уж очень хотелось сохранить не только жизнь, но и положение при Власти: однажды отведанная, пища эта потом всю жизнь будет тянуть к себе почти каждого - за исключением разве что немногих философов. Историк боялся, конечно; но страх - чувство двуличное: у одних он связывает всякую волю к сопротивлению, у других же, напротив, мобилизует все способности. У Хен Гота на сей раз - мобилизовало: он сообразил вдруг, что должен сказать, чтобы не только сохранить жизнь, но и укрепиться в ней. Надоело ведь, в конце концов, скакать с планеты на планету, шарахаться от одного атамана к другому, поминутно оглядываться - не целят ли тебе в спину... Порядок и определенность нужны ему; может быть, именно сейчас он оказался на пути к их обретению? Ястра не Ястра - какая, в конце концов, разница? - Великая Жемчужина... Но она не дала историку продолжить: - Помолчи. Я думаю... А думать и в самом деле было о чем. Если Охранитель действительно пойдет на приступ, Жилище Власти продержится недолго. Или все же выстоит? - Ты сказал - у Охранителя крупные силы. Какие именно? Сколько у него людей? - На его нерешительный жест тут же возразила: - Я понимаю, что ты их не считал. Но должен иметь хоть общее представление! Ну, круглым-то дураком Хен Гот никогда не был. Конечно, представление у него было. - Если судить по числу офицеров - а он принимал каждого из пришедших к нему лично, - то может быть до восьми тысяч солдат. Ястра чуть вскинула голову - словно ее ударили снизу в подбородок, не сильно, но достаточно ощутимо. Однако тут же совладала с собой. Лишь медленно, негромко повторила, стараясь, чтобы волнение не прозвучало в голосе: - Восемь тысяч... Она не ожидала, что их будет так много. Было известно, что есть солдатские банды, что кто-то их объединяет. Но чтобы дело зашло так далеко... - Они хорошо организованы? - Насколько я могу судить - там все, как в армии. Есть даже склады - оружия, продовольствия... На стадионе - то есть на бывшем стадионе - занимаются - шагают, бегают, схватываются друг с другом врукопашную... - Вот как. Она снова задумалась. Сейчас в Жилище Власти - считая всех прибывших донков с их челядью и охраной - до четырехсот пятидесяти человек. Запасы есть. Стены достаточно крепки. Какое-то время сопротивляться, наверное, можно, хотя она (пришлось признаться себе) в этих делах понимает мало, тут нужен профессионал. Но сопротивляться хорошо, когда ждешь откуда-то помощи. Откуда может она прийти? Изар, вероятно, надеется собрать еще имеющихся на планете солдат, что расползлись по своим норам, лишившись командования. Но авторитет его среди военных сейчас на нуле. После такой войны это естественно. Так что если ему и удастся собрать хоть кого-нибудь - это произойдет очень не скоро. А кроме того... А кроме того - не хочет она помощи от Изара. Наоборот. Ему не место во Власти. И чем хуже у него пойдут дела - тем лучше. Сильным человеком был Миграт. Не очень-то дружественным, конечно, однако в качестве временного союзника пригодился бы. Жаль, что в тот раз, когда он предлагал союз, она, не подумав как следует, отказалась. Еще одно осложнение: эти четыре с половиной сотни людей здесь, в ее доме, - ненадолго. Ну три дня, ну - четыре. А когда они разъедутся по своим донкалатам, у нее останется всего сотня ее тарменаров. Есть еще челядь, но из них не более тридцати способны носить оружие... Что же делать? Внезапно она почувствовала - как-то странно, всем своим существом: ей необходимо остаться одной. Хоть на несколько минут. И не только одной в четырех стенах; сделать так, чтобы никто, ни одна душа ее не видела. Почему, зачем? Ей самой это было непонятно. Однако, словно выполняя чей-то приказ, она позвонила, вызывая конвой: - Выведите его. Пусть обождет в приемной. Не спускайте с него глаз. Он еще понадобится. Ястра сидела, опустив глаза. Слышала, как затворилась дверь за историком и сопровождавшим его конвоем. Пыталась понять: что же с нею происходит? Но не успела. Снова пришел беззвучный приказ: - Смотри на меня! Ястра взглянула, чуть повернув голову, как бы уже зная, куда нужно смотреть и кого именно она увидит. Женщина сидела у противоположной стены, удобно устроившись на широком диване, вольно раскинув руки. Непривычный для глаза наряд как бы переливался, скрывая тело и ноги, - и в то же время вроде просвечивал: спинка дивана неясно виднелась сквозь него. Правда, это длилось менее секунды; потом гостья как бы овеществилась и стала нормальной женщиной - может, Ястриного возраста, но, пожалуй, все-таки постарше. "Что же это за ткань? - мелькнуло у Жемчужины в голове. - Шелк? Непохоже. Синтетика? Нет, вряд ли станет такая носить химию... У нас такого не делают, это точно. Да и фасон..." Женщина прервала ее размышления: - Здравствуй, Ястра. - Мы знакомы? - спросила Жемчужина, чтобы выиграть время. И тут же поняла: да. Встречались. В последние дни, даже часы войны. Тогда женщина эта возникла так же неожиданно и сидела у постели раненого, умиравшего Изара. - Вспомнила? - Да. И тут же не удержалась от упрека: - Лучше бы ты тогда его не вылечила! Женщина не осудила ее за искренность. Сказала лишь: - Тогда сегодня тут был бы Миграт. А ты? Ястра покачала головой. Пробормотала: - Не знаю... Но и сейчас плохо. - Я знаю. Потому и решила навестить тебя. Ястра ощутила вдруг приступ гнева: эта женщина - она же... - Пришла полюбоваться на мою гибель? Ты все еще ревнуешь? Женщина покачала головой: - Нет. Хочу, чтобы ему было хорошо - пока он среди вас. И лишь прошу тебя: береги его. Ястра в упор смотрела на гостью: верить ли ей? - Верь мне, - кивнула та. - И еще пойми: обстоятельства сложились так, что мы должны сейчас защитить тебя. - Вы? - Те, кто в силах сделать это. Ястра усмехнулась - скорее горько, чем весело: - Тогда дайте мне армию. Или хотя бы несколько полков. Мне нужны солдаты, офицеры, генералы. А у меня - только вздорные донки. Вокруг же - враждебное войско... - Знаю. Но у нас нет солдат. Сейчас нет. Они будут. - Тогда - хоть денег. Чтобы я могла перекупить часть вражеского войска. Казна Ассарта опустела, все, что у меня есть, - это еда, которую можно растянуть на месяц, запас топлива в подземных резервуарах - чтобы в крайнем случае спастись на моем аграплане, и боеприпасы - не так уж много. Что ты можешь дать мне? Конечно, есть еще Сокровища Ассарта, хотя их и мало - но кому их можно доверить с пользой? Украдут, и дело с концом... - Я смогу помочь тебе. Но не сию минуту. Помощь придет. Но до того тебе необходимо продержаться. - Сколько я могу держаться, если они пойдут на приступ? День, два... - Нет, этого мало. Самое малое - две недели. Да, никак не меньше. Раньше нам не успеть... И не просто продержаться, но сделать это без выстрела. Если начнется стрельба - проиграешь не только ты. Рухнет весь мир. Ястра сочла это всего лишь метафорой. Но что сама она падет - было совершенно реальной угрозой. И смогла лишь беспомощно сказать: - Посоветуй это им. Охранителю. Не я ведь начну... Гостья покачала головой: - С ним разговаривать я не стану. Он питается другим разумом и не поймет меня. Его гибель мира не пугает, она ему - как он считает - скорее на руку. Нет, продержаться - это твоя работа. Ты слабее, но ты ведь женщина - значит, умней и хитрей. Используй того человека, с кем только что разговаривала. Перехитри донков - заставь помочь тебе, если даже они этого не хотят. И попроси Ульдемира и его людей. Они не смогут одолеть в бою тысячи вражеских солдат, тем более - не применяя оружия; но сделать так, чтобы солдаты оказались телом без головы, - это, думаю, в их силах. А главное - верь в свои силы и не теряй надежды. Нельзя сдаваться заранее, нужно заранее побеждать. Прощай. Ястра хотела было спросить еще что-то; возможно - о том, собирается ли женщина встретиться сейчас с Улем и что ему скажет. Но не промолвила ни слова - потому что обращаться было более не к кому: диван опустел, женщина исчезла без движения, без звука, ветерком не повеяло... Жемчужина Власти глубоко вздохнула, на несколько секунд закрыла глаза, расслабилась, чтобы прийти в себя. Продержаться две недели. То есть сделать что-то, чтобы Охранитель не пошел на приступ еще полтора десятка дней. Как? Как? Легко сказать - но не просто - выполнить... И вдруг она рассердилась. Нет, не на себя. На эту женщину. Это всякая дура сумеет: порхать и давать советы, самой не подвергаясь совершенно никакой опасности. (Она не желала думать о том, что прежде, живя на планетах, и эта женщина, надо полагать, не раз находилась под угрозой, а если бы не так - то и сейчас жила бы во плоти, а не...) Ладно, мы, горные донки, тоже на что-то годны, покажу тебе, что наши женщины не глупее и Ассарт - не самый дремучий из миров... И позвонила нетерпеливо - раз, другой, третий: - Пленника ко мне! А он, сидя в приемной под дулами двух автоматов, тоже успел кое до чего додуматься. Выстроил, как говорится, систему своей защиты. - Так что ты хотел мне сказать, Композитор? Понял ли, что тебе нужно во всем признаться? Нашел ли способ искупить свою вину? - Я повергаюсь к твоим стопам, Правительница... - Оставь это! Хочу услышать: зачем ты пришел сюда? Быстро! - Жемчужина, я ведь прежде всего ученый. И мною руководил лишь научный интерес. Я боялся, что в нынешнюю пору неопределенности кто-нибудь, по незнанию, может нанести непоправимый вред великому сокровищу, что хранится здесь, в твоем Жилище, никем не охраняемое, - потому что никто о нем и не догадывается. Кроме меня. Он заметил, что при слове "сокровище" Ястра насторожилась. Он же сделал намеренную паузу, ожидая дополнительных вопросов. И не ошибся. - Сокровище? Что ты имеешь в виду? - То, что копилось здесь поколениями и веками... - Деньги? Драгоценности? Тайная казна Властелинов? Так ты за ними явился? О, какую стойку она сделала! Не перегнул ли ты палку, историк? Не собрался ли взять на себя еще одну вину? - Нет, Жемчужина. Нечто большее. Деньги, потраченные и потерянные, можно так или иначе вернуть. Но то, о чем я говорю... - Короче! - Это, Жемчужина, - Архив Властелинов. Драгоценные документы, единственные в своем роде... Он видел, как потухают ее глаза, ярко вспыхнувшие перед тем. И поспешил продолжить, пока она не прервала его: - Там, кроме всего прочего, старинные Установления о наследовании Власти. Я понимал, что они очень заинтересуют Жемчужину, они нужны ей именно сейчас, как никому. И если - убереги Рыба - с ними что-то произойдет - а многие, начиная с самого Властелина, прознай они об этих бумагах, не пожалели бы ничего, чтобы их уничтожить - сжечь и пепел развеять по ветру... Нет, взгляд ее не погас совсем: искорка интереса вновь затлела в нем. - Яснее, историк. Что ты имеешь в виду? - Я помню ясно: в числе прочих, имелось в Архиве Уложение об изменениях в порядке наследования Власти. Принято оно было пятьсот Кругов времени тому назад: в сорок третьем году правления Великого донка Вигара Мармикского, прозванного в народе Объединителем. И в сем Уложении было сказано и записано ясно: сын Правящей Матери наследует Власть в донкалате Мармик и во всех иных донкалатах и территориях, как честно завоеванных, так и добровольно присоединившихся, а равно и тех, что впредь будут завоеваны, или иными путями приведены к покорности, либо же присоединятся по своей доброй воле. Наследует сын Матери, а не Отца! Не знаю, кто уж там чем насолил Вигару Объединителю, только именно он это Уложение подписал и Большую Печать свою приложил. Ясно ли разобралась Жемчужина в сути дела? Сын Матери, а не отца! По тому пламени, каким заполыхали вдруг очи Правительницы, любому стало бы понятно: поняла до последней мелочи. И оценила. - Но ты сказал - пятьсот Кругов времени тому назад? Какой же толк от этого - сегодня? "Какой толк _мне_? - так следовало понять ее вопрос. - _Мне_ - и моему сыну". - В том-то и дело, Жемчужина, что Уложение это - иными словами, Закон, но в то же время и не совсем Закон, правильно будет назвать его волеизъявлением, приравненным к закону, - с тех пор никем не было оспорено, опровергнуто или отменено. А следовательно - продолжает действовать и по сей день. - Уложение... - Ястра как бы попробовала это слово на вкус, медленно, по звуку, произнеся. - Но не лучше ли говорить о нем просто как о Законе - если уж они, как ты говоришь, равны по значению... - Не совсем так, Жемчужина. Тут историк оказался в своей стихии: истолкование исторических документов не просто было его коньком, но страстью, едва ли не оргазм он испытывал, делая неясное - понятным, якобы ненужное - драгоценным и нужным. - Дело в том, Правительница, что в последующие времена наследование происходило главным образом все же по отцовской линии. Ничего удивительного: у правящего донка, а потом и Властелина, было куда больше средств, чтобы настоять на своем, чем у прекрасных Жемчужин. В истории известны лишь два случая, когда применялось Уложение. - Дважды за пятьсот Кругов? - Жемчужина совершенно права. Так вот, если бы это был Закон, то все донки и Властелины, наследовавшие по отцу, оказались бы не законными правителями, а людьми, захватившими Власть, не имея на то законного права. И таким образом, ныне правящая династия оказалась бы с начала и до конца незаконной. Но отменить Уложение тоже не представлялось возможным, пока о нем помнили: как лучше меня знает Жемчужина, все, что касалось личности и деятельности великого Объединителя, и по сей день неприкосновенно и не подлежит никакому сомнению: такова великая традиция, одна из основополагающих. - Это верно, - согласилась Ястра. - Таким образом, самым простым оказалось: забыть. Как будто его никогда и не было. Не напоминать. Не публиковать ни в одном Своде Законов Великого Ассарта. Так и делалось на протяжении сотен Кругов времени. Она кивнула. - В то же время, - продолжал Хен Гот, - уничтожить сам документ, само Уложение, никто, вероятно не осмеливался - это было бы едва ли не святотатством, поступком строго наказуемым; ну, а потом - потом, осмелюсь предположить, об этом архиве - ну, не то чтобы забыли: специалисты вроде меня помнили, что такой существовал, но просто утеряли его след: он ведь хранился там, где и сейчас находится: в комнатке в нескольких шагах от апартаментов Жемчужины Власти. И вот о существовании и местонахождении этого документа я и стремился сообщить Правительнице. Он умолк, перевел дыхание. Ястра смотрела на него, словно пыталась проникнуть в мозг историка, разобраться во всех, до самой последней, мыслях его и мыслишках. Потом сказала медленно: - Если я верно поняла - этот документ можно увидеть и прочитать? Историк пожал плечами - едва заметно, в строгом соответствии с приличиями: - Я сегодня не успел заглянуть в архив: меня задержали. Но если за истекшие месяцы никто там не хозяйничал... - Кто бы мог? - Люди Властелина, например... - Ты сказал - Архив в моем крыле Жилища? - Тут, рядом. - Его люди не имели сюда доступа. Впрочем... - Ястра нахмурилась. - Нет. Надеюсь, что нет. - Осмелюсь заметить: сегодня в Жилище Власти такое множество странных людей, и они заняли, похоже, все свободные помещения, может быть, и комнаты Архива... - Разве он не был заперт? - Был. Но один из ключей, во всяком случае, хранился у камердинера Эфата, ныне блаженствующего... - Ты убил его, чтобы получить ключ? - Я не убивал его, Жемчужина. Клянусь Великим Океаном, в коем все мы пребудем вечно. Мы с ним были в прекрасных отношениях. Когда я вошел, он был уже мертв. Полагаю... - Хорошо, - отмахнулась она. - Сейчас это не важно. Отвечай: этот документ, если он существует, - не подделка? - Жемчужина!! Весь мой опыт, все мое... - Можно ли будет, если потребуется, предъявить его авторитетной комиссии для установления подлинности? - Лишь бы она состояла из специалистов и они были честными людьми. Да и кроме того - ссылки на это Уложение имеются и в других источниках, куда более известных, имеющихся в других архивах, музеях, библиотеках... - Довольно. - Ястра встала. - Прекрасно. Идем. - Я готов, Правительница. Если я правильно понял - в архив? - Куда же еще? Она позвонила, вызывая солдат. Даже в своем крыле она сейчас не рисковала передвигаться без охраны. - Возьмите ключи у старшей горничной, - приказала она старшему охраны. Комнатка была и в самом деле в нескольких шагах, слева по коридору. Но ключ не понадобился: дверь была уже распахнута, и внутрь втаскивали старую разобранную кровать. Похоже, здесь собирались кого-то поселить. Из прибывающих донков. - Ла Мара! - крикнула Ястра - и, похоже, даже с легким привизгом. - Старшую горничную немедленно ко мне! Запыхавшаяся дама подбежала через минуту. - Жемчужина?.. - Что здесь происходит? - Но, Жемчужина... Согласно распоряжению Правительницы, мы используем все помещения, в каких можно разместить донков и их сопровождающих. Я подумала, что эти две заброшенных комнатки... - Это ваше дело - думать? - Простите... - Отвечайте немедленно: где то, что находилось здесь, когда комнаты открыли? - Да просто ничего, Жемчужина. Старый диван, несколько стульев - ничего больше. - А бумаги? - не выдержал историк, хотя никто не позволял ему говорить. - Картонные и дощатые ящики и коробы с бумагами? - он даже не выкрикнул это, но провизжал. Ла Мара перевела взгляд на Ястру. Жемчужина нетерпеливо кивнула: - Отвечайте! - Тут и в самом деле, Жемчужина, было сколько-то старых бумаг. Довольно много. - Где они? Старшая горничная беспомощно пожала плечами: - Но, Жемчужина... Полагаю, что их выбросили; что еще было с ними делать? - Выбросили? Куда? - Надо спросить у уборщиков. В котельную, вероятно. Истопники жаловались, что топить снова приходится дровами, да и тех мало, и они сырые к тому же... - Всех уборщиков немедленно сюда!.. - Если бы по-прежнему подавали газ, - хмуро заявил первый истопник, - тут было бы куда больше порядка. А сейчас пришлось расконсервировать старые котлы - те, что топили углем; но угля тоже нет. И они пожирают столько дров! Правда, из развалин привозят не так уж мало обломков, но они успели отсыреть. Так что я не удивлен, если наверху бывает прохладно... Я не виноват. Мы все стараемся, как можем. - Бумаги, Вилир! - Да, мы пользуемся бумагой - при разжигании, а также иногда - когда очень уж плохо горит. Кстати, пора чистить дымоходы... - Помолчите, Вилир! Где бумаги, старые бумаги, что сегодня снесли сверху - из моих покоев? Истопник махнул рукой в сторону. - Где-то там, думаю, в дальнем углу - туда свалили недельную сдачу из канцелярии Властелина и, кажется, еще что-то. Ястра схватила историка за рукав: - Идемте! И уже на бегу - истопнику: - Пока не растапливать! Ни малейшего огонька! Лишь минут через сорок безуспешных поисков Хен Гот закричал - в полный голос, не в силах сдерживаться: - Стойте, вы! Стойте! Что вы там несете? И кинулся к ближайшему из младших истопников. Вырвал у него из рук тяжелый картонный короб. Бумаги всегда тяжелы. Заглянул. - Ах ты, незадача! Снова счетоводство... Вытащил несколько документов. Пробежал глазами. - Не то, совершенно не то. Но не мог же пропасть весь архив, такое количество документов! Старинных! Неужели вам не попадались на глаза? Истопник кивнул в сторону: - За той кучей дров таких полно. Может, и найдете то, что ищете... - Нет этих документов, Жемчужина! Ни одного! Весь архив исчез. То есть не совсем весь. Столетней и трехсотлетней давности счета остались, сохранились как были - в архивных коробках. Но государственной важности документы кто-то забрал подчистую. Не может же быть, что тут их жгли именно в таком порядке: сперва история, потом все остальное. Загадка - или преступление... Не знаю, что делать. Впору хоть вешаться! Ястра осторожно, словно к хрупкой драгоценности, коснулась кончиками пальцев руки историка. Внимательно посмотрела на него. Нет, он не лгал, похоже, не играл комедию. Сказала: - Ты был прав, Композитор. Благодарю тебя. Ты все же помог мне решить несколько важных проблем. И государственных, и моих. Документы, я надеюсь, найдутся. Мы с тобой поищем более основательно - только не сейчас: сам видишь, какой кавардак творится нынче в моем доме. Хен Гот нерешительно, слабо улыбнулся: - Я рад, Жемчужина, безмерно рад. - Готов ли ты служить мне и дальше? - Всегда! - В таком случае, тебе придется ответить еще на несколько вопросов. И затем - выполнить одно мое поручение. - С восторгом и радостью! Слушая ее дальше, Хен Гот почувствовал, как его энтузиазм ощутимо убавляется. - Ты возвратишься к этому... Словом, туда, где находится, по твоим словам, эта женщина - ну, ты понимаешь - с ее ребенком. Я хочу постоянно знать, где она и что с ней. Ты понял? - Я вряд ли смогу приходить сюда так часто, Жемчужина... - нерешительно пробормотал он. - Этого не понадобится. Мои люди будут регулярно навещать тебя там - не бойся, их никто не опознает. Но это - не единственное из того, что я намерена тебе поручить. - Внимательно слушаю, Правительница... - Это объяснит тебе человек, более меня сведущий в военных делах. И, повысив голос: - Пригласите моего Советника! Вызванный вошел через минуту: находился, стало быть, поблизости от Жемчужины. Хен Гот узнал его. Но предпочел об этом промолчать: может быть, узнавать его и не следует?.. Советник же без предисловий заговорил: - Тебе следует понять раз и навсегда: этот ваш предводитель бандитов ни в коем случае не выиграет - что бы он там ни задумывал. Но цена его поражения может оказаться разной. - И я заинтересована в том, - перебила его Жемчужина, - чтобы мои люди понесли как можно меньше потерь. Ты понимаешь? - Разумеется, Жемчужина. Это очень благородно... - И в этом ты мне тоже поможешь. - Если бы я знал, как... Снова заговорил Советник: - Охотно объясню. Ты вернешься в этот ваш лагерь и, конечно же, там пожелают услышать твой доклад. Я не ошибаюсь? - Я с волнением думаю - что скажу ему. Он очень проницателен, и всякую ложь может распознать очень быстро. - Скажи: от него действительно так много зависит? - Вряд ли преувеличу, Советник, если скажу: зависит все. Он - это голова и сердце всего войска. Это ведь тот самый человек, что командовал и всем вторжением на Ассарт Десанта Пятнадцати... - Гм. Да, я его вспоминаю. Но тебе и не придется лгать ему. Все, что ты скажешь ему, будет правдой. Только правдой. Ястра улыбнулась и подала реплику: - Но, конечно же, не всей правдой. - Если бы Советник мог объяснить подробнее... - Именно это я и намерен сделать. Итак, ты сообщишь, что беспрепятствен