сообщить о своих подозрениях на наши планеты.
     Сделал ли  он  это? Не  знаю...  Я подобной  фонограммы  не  передавал.
Впрочем, я освоил связь уже после принятия решения.
     На  всех  совещаниях  и  советах  Оор отмалчивался.  Он только  слушал.
Особенно  главного физика, который предложил выбрасывать за борт все отбросы
в  открытых контейнерах, а  потом,  после жестких  облучений, возвращать  их
обратно и использовать как ядерное горючее  - ведь  они подвергались адскому
воздействию кварковой звезды. Так мы запаслись горючим.
     Физико-химики предложили принципиально  новый метод атомного уплотнения
корабля, и  им  удалось  провести  свое  предложение.  Создавая  сверхмощное
внутриобшивочное ней-тринное давление и резко разворачивая корабль навстречу
наиболее  мощным  потокам  частиц, идущих  от  невидимой звезды,  они сумели
спрессовать  оболочку  корабля  до  мыслимых пределов,  что  позволило почти
полностью избежать проникновения  в  корабль  жестких из-дучений.  Все стали
снимать предохранитель-цуе скафандры. Но командир своего скафандра не снимал
и категорически запретил делать это и мне.
     -  Мучься,  малыш, - говорил он, - они слишком  верят  в расчеты,  а  я
считаю, что тут может оказаться нечто такое, чего мы не знаем. Поэтому давай
побережемся. В то время я  не слишком верил  ему -  ведь я уже  сомневался в
нем, - но приказ есть приказ, и я мучился в своих двух скафандрах, снося еще
и шутки по этому поводу старших товарищей.
     Когда и расчеты, и наблюдения показали нам, что взрыв кварковой звезды,
а вместе  с ней  и взрыв всех ее невидимых  спутников неминуем и  произойдет
довольно скоро, собрался общий Совет, чтобы решить судьбу корабля. И вот что
удивительно: весь  экипаж требовал  от командира остаться в Черном мешке еще
некоторое   время,   чтобы   до   конца   разгадать  его   законы,   постичь
закономерности,  взять  пробы  -  словом,  проделать  огромную и  безусловно
полезную  научную   работу,  Ценность  которой  для  будущего   трудно  было
предугадать.
     А он  был против. Он, который привел  их сюда и убедил, что они обязаны
рисковать собой, теперь был против продолжения полета.
     -  Наука важна только тогда, когда ею есть кому заниматься и  когда она
необходима  другим. Сейчас речь идет  о самом существований нашей Галактики.
Если мы опоздаем с тем, что у нас есть, кому потребуются ваши знания?
     Конечно, он был прав и  в  то же время не прав. В чем - не  знаю. В  то
время  мне казалось, что есть в его рассуждениях неправота, Но  я опять стал
понимать, что на его месте поступил бы точно так же.
     После  Совета  он  долго  беседовал  с  группой   врачей,  биологов   и
биохимиков. Они первыми  согласились  уйти в безводный анабиоз. Естественно,
за ними согласились и другие. По установившейся традиции первыми вступают  в
анабиоз, а тем более в безводный, самые молодые члены экипажа - их организмы
лучше  переносят неминуемые при этом  расстройства. Самым молодым был  я. Но
именно мне Оор запретил вступать в анабиоз.
     - Мы будем  последними, малыш, - сказал он. - Занимайся своей  связью и
готовься к самому страшному.
     Пока  биологи  готовились  к  этой ответственной операции,  он приказал
физикам  и  электронщикам оборудовать камеры абсолютной лучевой защиты.  Они
сразу  ответили,  что  готовы  -  такие  убежища всегда  находятся  в полной
готовности. Но командир приказал утроить надежность.
     - Они ведь и так с тройным запасом мощности! - ответили физики.
     - А я настаиваю, - сказал он, - чтобы у них появился десятерной запас!
     Пока  шла  эта  работа, он  потребовал  от группы  механиков  установки
дополнительных автоматов для вывода людей из безводного анабиоза.
     - Причем независимых и более надежных, чем у нас есть.  И  поместить их
следует  не  в  отсеке  общего   управления,  а  непосредственно  в  камерах
абсолютной   лучевой    защиты   с   подключением   к   автономным   атомным
часам-будильникам. Не забудьте, может случиться так, что именно эти автоматы
выведут людей цз анабиоза.
     Вообще Оор отдавал столько приказаний, вызывающих вначале недоумение, а
потом уважение к его мудрости  и дальновидности, что экипаж подчинялся ему и
с  охотой,  и  в  то  ясе  время  со  все  возрастающей  тревогой. Командир,
по-видимому, знал нечто такое, чего не знали другие.
     Но этим он нарушал закон наших космонавтов - то, что знает один, должны
знать  все.  Иначе  нельзя  летать.  Ведь   если  кто-то  утаит  знания  или
информацию,  страдать будут  все. И наоборот, чем скорее будут знать все то,
что знает один, тем быстрее  знания или информация  пойдут в жизнь, обрастут
новыми  знаниями  и  помогут  принять  правильные  решения, развивать  науку
дальше. Вот почему впервые на корабле был собран Совет без командира. Только
после  того  как Совет  обменялся  мнениями  и  принял  решение,  он  вызвал
командира.
     Оор выслушал  решение. Его  обвиняли в превышении власти, в отступлении
от правил полетов.
     Он выслушал и засмеялся:
     - Послушайте, ребята, а что я, собственно, Могу знать? Разве кто-нибудь
когда-нибудь попадал в такую же переделку? Вы об этом слышали?
     Об этом никто не слышал.
     - Все  расчеты  делаю не я, а вы.  Все работы  и  решающие машины,  вся
информация не в  моих, а  в ваших руках. Что же я  могу зна  такого, что  не
проходило бы через ваши руки?
     Совет молчал. Все было правильно. Решение повисло в воздухе.
     И тогда Оор сказал:
     - Вы  правы  в  одном  -  вас смущают некоторые  мои  распоряжения. Вам
кажется,  что  я  слишком  перестраховываюсь.  Но  именно  кажется. Хотя  по
временам мне кажется совсем иное  - что я недостраховываюсь. Поймите  меня -
ни я, ни вы, ни кто другой из  нашей Галактики не знает,  что нужно делать в
нашем положении. Поэтому  я только фантазирую, составляю  прогнозы.  Кто или
что мне подсказывает  решения,  помогает фантазировать? Не знаю... Интуиция,
сумма   знаний   и   наблюдений  плюс   умение   оторваться   от   изученной
действительности и мыслить  в отрыве от нее, по иным законам. Каким? Об этом
вам лучше расскажут наши психологи...
     Оор говорил долго,  объяснял, почему он принимает то  или иное решение,
на каждый случай  приводя  несколько  вариантов  пока  что  не  существующих
причин, требующих этого  решения. В конце  концов  Совет опять  был вынужден
согласиться с ним.
     Биологи и врачи приступили к делу. Они подсоединяли к телам космонавтов
разделительно-физиологические насосы и  медленно  выкачивали  из космонавтов
все, что можно было  бы выжать из каждой  клетки организма.  Одновременно  с
этим они вводили жидкий азот и охлаждали тела извне.
     Два часа работы - и человек  превращался в обезвоженную и промороженную
мумию. Если не сделать этого, то кровь, лимфа, желудочные соки - все жидкое,
что  есть в теле человека, - при неудачном замораживании может  расшириться,
прорасти  кристаллами льда и  тогда  организм возвратится к жизни  с большим
трудом. Обезвоженное  тело сохраняется безукоризненно. В нужный час автоматы
включат приборы, и человек постепенно вновь возвратится к жизни.
     Один за другим космонавты  погружались в анабиоз. Последнего - главного
врача - вводил в это состояние сам Оор.
     - Ну вот мы и остались одни, малыш, - печально улыбнулся он. - Теперь я
скажу  тебе, почему  я поступил так, а не иначе. Мы не вырвемся отсюда, если
не  разовьем  по   крайней  мере  световую  скорость:  слишком  велики  силы
гравитации. Теоретически это возможно, практически для нашего корабля - нет.
Но я придумал одну штуку  и надеюсь, что мы сделаем это.  Однако это породит
такие перегрузки, которые не испытывало еще ни одно живое тело. Так вот, я -
самый старший. Если я погибну, потеря не так уж велика. Ты самый молодой и с
самым меньшим  запасом  знаний, но зато и самый  здоровый;  если  погибну я,
выживешь  ты.  Выживешь и  расскажешь, что  с тобой  произошло. Если корабль
вырвется даже ценой  наших  с  тобой жизней, останутся  живы они.  Тогда они
найдут  или нашу Галактику, или что-либо более подходящее. Ну а если корабль
не вырвется?  Тогда  мы  еще поживем  немного,  чтобы встретиться со смертью
лицом к лицу. У нас нет теперь Совета. Говори прямо, что  думаешь. Мы должны
верить друг другу во всем.
     Я долго  молчал, обдумывая положение, и пришел к  выводу, что Оор прав.
Во всем.
     Я  так  и  сказал ему. Он взял меня за плечи, встряхнул и долго смотрел
мне в глаза.
     - Значит, одобряешь?
     - Да?
     - Значит, не боишься ни смерти, ни забвения?
     - Нет!
     - Тогда к делу. Готовь сразу три фотонных бомбы, а я разверну корабль.
     Он  сел на  место главного  навигатора, соединил его  пульты с пультами
всех остальных  главных  специалистов и  некоторое  время  изучал  показания
приборов, словно привыкая к ним.
     В  это  время  я возился  с подачей  фотонных  бомб  в  запасные  люки.
Манипуляторы   слушались  плохо,  работали   с   натугой,  люки  также   еле
открывались, и я доложил об этом командиру. Он довольно улыбнулся:
     - Так, малыш, и должно быть. Мы давно уже на пределе. Мы где-то рядом с
барьером.
     Я не спросил его, с каким именно барьером, потому что наконец справился
с поставленной задачей и ждал команды взорвать фотонные бомбы-ускорители.
     Командир крикнул:
     - Держись,  малыш!  Выключаю  внутреннюю  гравитационную систему и  даю
последний разворот.
     Держаться стало трудно. Меня швырнуло об  стену, потом подняло в воздух
и бросило об пол. Корабль  дрожал  мелкой и противной  Дрожью  и,  казалось,
останавливался, стараясь пробиться через какую-то невидимую стену. А  она не
поддавалась, и наши двигатели, как говорят инженеры, могли пойти вразнос, цц
командир,  по-видимому,  все-таки  совершал  разворот,  потому  что  крикнул
сдавленным голосом:
     - Разовый взрыв!
     Я нажал сразу  на  три кнопки,  и  корабль  рванулся  как бешеный:  три
бомбы-ускорителя - это действительно страшно.
     Впрочем, об этом  я подумал, вероятно, позже. Через какое именно время,
я  не знаю, но,  наверное, много позже, потому что, когда  корабль рванулся,
меня словно швырнуло на стену и я потерял сознание...
     Ану выключил лингвистическую цепь, сказав:
     - Нужно сделать перерыв. Невыносимо трудно слушать такое...


        Глава четырнадцатая. ЧЕРНЫЙ СВЕТ



     Вездеплав скользил по темной реке.  Сверху, снизу и по бокам лучились и
переливались звезды.
     Ни стен джунглей, ни черного неба, ни темной воды как не существовало -
были только вот эти разноцветные звезды и ощущение, будто машина летит не то
в космосе, не то под водой. На сердце было тревожно и грустно.
     - Вот это приключение так приключение, - завистливо вздохнул Юрий, - не
то что наше.
     - Как сказать, -  возразил  Ану. - Все, что рассказывает он о  строении
вещества, несколько неточно.  Он не учитывает преобразований частиц материи,
их способностей переходить из одного состояния в другое.
     - А  может, это и не важно?  - задумчиво спросил Вася. - Может, он  это
знает, но считает не важным?
     - Да,  но  тогда события разворачивались бы иным образом, - авторитетно
заявил Ану.  -  В  конце концов,  достичь  скоростей  выше скорости света  и
распространения магнитных волн - триста тысяч километров в секунду  -  можно
лишь экспериментальным путем, иначе... ни один корабль не выдержит.
     - Почему?
     -  Понимаешь,  Вася,  существовал  звуковой  барьер.  Первые реактивные
самолеты, достигая полета со скоростью  звука,  как  бы разбивались об  этот
барьер, натыкались на  ими  же созданный  звук и разваливались.  Потом  стал
открываться   так  называемый  тепловой  барьер.  Машина  могла  лететь   со
скоростью, например, десять тысяч километров в час, а материал, из  которого
она  была сделана, разогревался  в  результате трения  о  воздух  уже  после
четырех тысяч километров. А  на пяти тысячах - взрывался, как  метеорит, как
космический корабль  или спутник, когда  они входят в  атмосферу, не погасив
скорости.  Наша  цивилизация  сумела   создать  такие   материалы,   которые
отодвинули тепловой  барьер на  десятки тысяч  километров. А потом  появился
световой  барьер, когда  скорость корабля приблизилась к  скорости  света. В
этом случае световые волны (а свет -это прежде всего волны, как и  звук) как
бы спрессовываются и разуют непроходимый барьер.
     Ану  вдруг  задумался  и  долго молчал,  припоминая  то  многое, что он
когда-то знал или слышал и забыл. И то, что он жалел обо всем это было видно
по его грустному, усталому лицу.
     - А вот фотонные  бомбы-ускорители  - это интересно. До  этого у нас не
додумались. Но в целом история с Черным мешком кажется мне хоть и  несколько
невероятной, но крайне интересной и важной.
     -  Давайте не будем решать заранее,  -  предложил  Юрий, - дослушаем их
историю.
     - Мы подходим к Андам. Вот  перевалим хребет, выйдем  к океану, и тогда
-- пожалуйста, - ответил Ану.
     Машина  и в самом деле,  петляя между поблескивающими стенами джунглей,
начала подниматься  все выше к встающим вдалеке  белеющим снежным  вершинам.
Было нечто тревожное и прекрасное в  этой темной громаде, над которой горело
бело-розовое пламя снегов, еще освещенных уходящим солнцем.
     Ану  решительно  взял  управление  машиной  в  свои  руки. Прижимаясь к
вершинам  деревьев, он повел ее прямо к  этой мрачной  стене, точно повторяя
все извивы предгорий, постепенно поднимаясь все выше и выше.
     Потом  машина  влетела  в  ущелье,  попетля-ла  между  скалами в полной
темноте и стремительно взмыла  вверх, так что  ребята не то что прижались, а
прямо-таки легли на спинки сидений,  а  дремавшие Шарик  и крокодил обиженно
заворчали.
     Когда машина взобралась к самому перевалу, укрытому выутюженными ветром
снегами  в невообразимой, теряющейся  в ночной дымке дали блеснул  океан. Он
даже  не  блеснул,  а как  бы  проступил  сквозь эту дымку,  величественный,
темный, загадочный - истинно Великий, или Тихий океан.
     Машина  юркнула  отвесно  вниз,  так  что  всем пришлось  ухватиться за
предохранительные ремни,  и  долго  неслась  вдоль скал  и  осыпей,  а когда
выровнялась, то оказалось, что волны  океана почти  касаются ее  днища.  Ану
вздохнул посвободней, щелкнул тумблерами и кнопками, установил  курс и режим
полета.
     -  Теперь  мы будем  лететь все время за солнцем со  скоростью вращения
Земли. Засечь нас над водой очень трудно, почти невозможно, поэтому мы можем
просто отдохнуть.
     -Зачем отдыхать? - встрепенулся Вася. - Давайте слушать голос.
     Ану снова включил свою лингвистическую  цепь, и в машине опять зазвучал
певучий голос издалека.
     ...Я очнулся  оттого,  что голова  у меня стала какой-то  необыкновенно
звонкой, а тело - легким и невесомым.
     Невесомость  знакома  каждому  космонавту,  но  эта   оказалась   очень
странной. Я ощущал и тело<i>,</i> и тяжесть руки или ноги, но это было совсем  иное
ощущение, чем прежде. Все  шло Как бы  изнутри  меня,  словно во  мне  вдруг
объявились некие странные весы или приборы,  которые действуют сами по себе,
без  моего  вмешательства, -  взвешивали  и  определяли каждую  часть  моего
невесомого тела и все окружающее.
     Очень странное, неповторимое ощущение! Я как бы раздвоился - сам себя я
чувствовал невесомым, бесплотным, живущим как бы вне времени и пространства,
а в то же время во мне жило нечто, что все еще действовало и существовало по
старым  законам. Оно  сурово и скрупулезно  проверяло  мое  состояние и, как
строгая мать капризному ребенку, указывало:
     "Это  твоя нога.  Она вовсе  не  невесома, как это тебе  кажется. У нее
прежний объем, прежний вес  и даже обувь того же веса. А вот - рука. Подними
ее, а  теперь брось как неживую...  Видишь, тебе кажется, что она опустилась
легко, невесомо, а на самом деле ты чувствуешь, что в ней прежний вес и этот
вес даже слегка рванул ее в плече".
     Открывая все  новые и новые  особенности  этих  странностей  в  себе, я
случайно  посмотрел  на  часы.  Они   шли.  Стрелка  равнодушно  прыгала  по
циферблату.  Но  что-то  почудилось  мне в  ее размеренном движении,  а  что
именно, я  не  успел решить,  но  механически  отметил время своего  первого
взгляда.
     Потом я стал вспоминать, что же со мной произошло.
     Голова слегка  побаливала,  и  мысли  были отрывистые,  скачущие... Они
рассердили меня, и я опять невзначай посмотрел на часы. На этот раз они меня
поразили. Выходило, что прошло не более двух-трех секунд, хотя я ощущал, что
прошло  по  крайней  мере  несколько  десятков  минут.  А  часы  бесстрастно
показывали - прошло всего-навсего две-три секунды.
     Теперь,  когда  я  смотрел  на них и  только  на цих, я видел,  что они
передвигались с обычной скоростью - скок, скок, скок...
     Но  стоило мне отвернуться и начать думать, вспоминать, как часы словно
останавливались,  тормозились.  Мысль  двигалась явно по  иным законам,  чем
раньше.  И  мне стало страшно. Так страшно, как  никогда  в жизни.  Нет,  не
потому, что я боялся смерти. Каждый из нас знает, что смерть - всегда рядом,
и привыкает к этому, умеет смело смотреть в глаза любой опасности. Наконец я
вполне сознательно  согласился  с командиром  и пошел на  то, чтобы в случае
неудачи умереть. И все-таки, несмотря  на все это, мною  овладел страх, даже
ужас.
     Я был тем же, чем был всегда, жил в тех же, кажется, условиях корабля и
космоса, и в то  же время  я был уже  не тот, что всегда. Я уже понимал, что
живу  как бы  в двух  временных измерениях, в двух состояниях.  Это было так
противоестественно, что мне захотелось закричать.
     Я вскочил  на ноги и огляделся  - все  в рубке управления было на своих
местах, ничто не нарушилось, ничто не изменилось.
     Я  прислушался:  корабль  дышал  так,  как  он  дышал всегда, во  время
спокойного, запрограммированного  полета, когда экипаж  месяцами может жить,
работать,  учиться и отдыхать, не прикасаясь к приборам, - роботы делают все
сами.
     Корабль  тихонько  гудел  двигателями,  и где-то  явственно  пробивался
тоненький, дребезжащий  звучок - он  мне показался необыкновенно желанным  и
добрым.  Ведь  этот  Дребезжащий  звук  мог  исходить  только  от  какого-то
ослабленного  крепления,  развинтившейся гайки. Словом, это  был добродушный
привычный звук. Он показал, что все идет как нужно. Именно он успокоил меня.
     Постепенно я становился  самим собой,  хотя состояние раздвоенности  не
проходило. Но  я уже начинал привыкать к нему и,  как всякий человек на моем
месте,  стал исследовать  собственное  состояние и все  окружающее. И тут  я
увидел  лежащего под  пультом  Оора.  Вернее,  не самого  командира,  а  его
беспомощно  вытянутые  ноги, торчащие  из-под  стульев.  Я  бросился к нему,
вытащил из-под пульта. Глаза его были закрыты, дыхания не было. С трудом мне
удалось нащупать пульс на его руке. Как говорят врачи, пульс был нитевиден и
очень плохого наполнения.
     Когда в опасности товарищ, человек забывает о  себе. Так случилось и со
мной.  Я  притащил противошоковый аппарат,  сделал  командиру  впрыскивание.
Наконец  он  вздохнул  полной  грудью  и  пошевелился.   Пульс   наполнялся,
становился ровным, хотя  еще и слабым. Я посмотрел на  часы. С тех пор как я
увидел его и стал приводить в чувство,  прошло  около часа: часы бесстрастно
отсчитывали истинное время моей работы.
     Но стоило мне задуматься, вспомнить  все, что я делал,  как часы как бы
останавливались.  Действия,  поступки, обычная жизнь  шли своим  чередом,  а
мысль - по иным законам. Я задумался над этим явлением - ведь теперь,  когда
я установил  его, мне уже было не так  страшно. Меня лишь  заинтересовало: а
что же это такое? И  я довольно быстро понял,  что происходит с моей мыслью.
Ведь всякая мысль это в конечном счете результат электромагнитных колебаний,
бесконечно  малых,  слабых,  но  все-таки  колебаний  электромагнитных  волн
определенной частоты и  силы. И вот  эти  колебания развивались  по каким-то
новым законам, значит, и я находился в новых условиях.
     Словом, я увидел следствие, уловил его закономерность, но еще не открыл
причины. Помог это сделать командир.
     Он приоткрыл глаза и  медленно  осмотрелся,  потом опять смежил веки  и
долго думал  о чем-то. Я  молча сидел возле него и  не  мешал ему думать.  И
когда он опять открыл глаза и посмотрел  на часы, на его лице  отразился тот
же ужас, как и у меня, когда я впервые ощутил новые условия жизни.
     Но  это выражение быстро сменилось обыкновенным серьезным, озабоченным,
а потом Оор улыбнулся и заговорщически подмигнул мне:
     - А все-таки мы живы, малыш. Это уже кое-что значит.
     Я понял - Оор осознал полностью все, что с нами произошло, - и спросил:
     - Перескочили световой барьер?
     -Да.
     - Сделали невозможное?
     - Н-ну... С точки зрения нашей науки, но не с точки зрения природы.
     - Послушайте, командир, но как, почему?
     - Все это неудивительно, малыш. С помощью фотонных  бомб-ускорителей мы
преодолели  притяжение  кварковой  звезды,  а  далыде  нас  подхватил  поток
энергии,  поток частиц,  и  понес. Понес с большей  скоростью,  чем скорость
света. Я давно понял, что  Черный мешок может быть только в том случае, если
на этом участке Вселенной существуют потоки частиц, двигающиеся со скоростью
выше  скорости света. Вот и все, малыш.  Вот и все... -  Он замолк, а  потом
вдруг спросил:  -  А  все-таки  страшно, когда  ты  чувствуешь себя  как  бы
двойным, а?
     - Страшно.
     -  Сейчас,  малыш, будет страшнее,  -  сказал  он,  поднялся  и, тяжело
переступая, подошел к шторам, закрывающим люки внешнего обзора.
     С  того момента,  когда мы  подошли к  Черному  мешку,  мы  ни разу  не
открывали  их. Оор  не сразу нажал на  кнопки: он не знал, выдержали или нет
линзы внешнего обзора удар о световой барьер. Но, вероятно, по его расчетам,
линзы все же должны были уцелеть.
     Он  нажал  на  кнопки.  Люки,  прикрывавшие  линзы,  медленно  поплыли.
Сверкнули абсолютно целые линзы - и мы увидели черный свет.
     Да,  он  был  действительно черный  -  не  фиолетовый,  не багровый или
темно-синий, а именно черный. Совершенно черный свет.
     Вы -  те, кто не видел этого, - не можете поверить, что свет может быть
черным.  Ведь  белый  свет  слагается  из  нескольких  цветов  --  красного,
оранжевого, желтого... ну и  так далее. Заметьте - слагается. И только в том
случае,  если  носители этого  света  -  фотоны  --  движутся  с постоянной,
присущей им скоростью.
     А если  фотоны  превысят эту скорость? Если  они вдруг вступят в  новое
состояние,  они  дол-ясны  изменить, и они  изменили  свой цвет.  Они  стали
черными.
     И в этом черном свете все чаще виделись далекие или близкие планеты.
     Они, как  и  в  обычном  небе,  были  разноцветны:  багровые,  голубые,
фиолетовые и еще каких-то совершенно непонятных,  великолепных цветов, и все
они  казались  прекрасными и  страшными  -  так  они  были  величественны  и
необычайны.
     Наш  мозг уже  привык  к  состоянию  раздвоенности,  тело освоилось  со
странным ощущением "весомой невесомости". Все становилось на свои места - мы
были живы, мы мчались сквозь черный свет, прорезали глубины Черного мешка, и
это было прекрасно. Сколько времени прошло, как мы увидели черный свет, я не
знаю.
     Оор спросил:
     - Ты заметил, малыш, как путается время?
     -Да.
     - Что ты думаешь об этом? Докладывай!
     -  Раз  мы движемся быстрее  скорости света, в  силу  вступают  законы,
отличающиеся чем-то от  общей теории относительности. Время по этим  законам
течет совсем не так, как при обычном движении.
     - Правильно. Но ты знаешь, как оно течет?
     - Нет.
     - И предположений по этому поводу нет?
     - Нет.
     Командир вздохнул и признался:
     -  Самое  неприятное, что  у меня  тоже нет  никаких предположений. Мне
известно,  и  это  проверено  на  практике,  что,  приближаясь  на  световой
скорости,  время  на корабле течет по обычным  законам, но на  той  планете,
которую мы оставили, оно как бы ускоряется в два, а то  и в  несколько  раз.
Это  значит,  что  мы,  пролетав  год  и постарев  на  год, на своей планете
встретимся с лкуьми, которые в это время постарели на два года, на три и так
далее -  чем ближе скорость  корабля к световым скоростям, тем больше разрыв
во времени с оставленной планетой. А как пойдет время,  когда мы двинемся со
сверхсветовыми скоростями?
     -  Не  знаю... Каждый день нашего полета  должен  стоить,  может  быть,
несколько десятков лет жизни на обыкновенной планете.
     - А может быть, наоборот? Может  быть, время пошло вспять? Может  быть,
его нужно теперь отсчитывать в обратном направлении?
     - Этого не может быть! - запротестовал я. - Это уже даже не фантастика,
а просто какая-то нелепость!
     - А разность времени возможна? - сурово спросил Оор. - А путешествие на
сверхсветовой скорости возможно? А черный свет возможен? Нет,  малыш. Вопрос
этот  не  праздный, и,  уж конечно,  это  не нелепость.  В  том состоянии, в
которое  мы попали, возможно всякое - мы просто еще ничего не знаем. И нужно
думать... думать  прежде всего о тех, кто остался на  наших планетах и живет
сейчас по старому, доброму времени, не ощущая никаких временных парадоксов.
     Я  молчал, не понимая,  куда он клонит. - Пойми,  малыш, если временной
парадокс  в  сверхсветовой скорости  положителен,  то есть если  он обгоняет
время планет, мы рискуем, что  наши сигналы попадут к ним только через сотни
лет. Но если он отрицателен? Тогда они просто не сумеют его принять. И  еще:
а по  каким  законам, по  какому  времени  развиваются явления  в этом самом
Черном мешке? И  наконец, самое главное: с какой скоростью  мы  летим? Может
случиться так, что мы вырвемся из Черного мешка  и  не будем  знать, что это
нам удалось, и будем идти со сверхсветовой скоростью.
     Все, что  он  говорил,  было действительно  важно, но  я  ничего не мог
придумать. Я все-таки многого не понимал.
     И командир оценил мое состояние. Он усмехнулся:
     - Ладно, малыш, не ломай голову. Во всяком случае, мы летим не  вспять,
иначе наверняка встретили бы на своем  пути  уже  не  черный, а какой-нибудь
другой свет. А раз так, то  нам  нужно просто  поручить  роботам подсчитать,
сколько мы пролетели от границ Черного мешка, а потом уж дать им задание  на
подсчет горючего. Сможем  ли мы выбраться из этого  невеселого местечка? Мне
кажется, что на  это  нам потребуется около двух  месяцев.  Потом  мы начнем
тормозить и вновь пробивать световой барьер, но  уже в обратном направлении.
А это время мы затратим с тобой на подсчет  временного  парадокса. Попробуем
математически решить проблему времени, пока летим в Черном мешке.
     Работали  мы с командиром до изнеможения,  спали  по три-четыре  часа в
сутки  и  считали,  считали,  считали.  Вычислительные   машины   гудели  не
переставая. Миллиарды  уравнений, миллионы  программ. И все напрасно.  Закон
поведения времени  в  сверхсветовых скоростяу  мы не открыли. Это предстоит,
очевидно, сделать тем, кто меня слышит сейчас.
     В сущности,  пока  еще  никто  не знает,  что такое время, не знает его
закономерностей, его поведения и его влияния на Вселенную.
     Оор  считал и думал, я помогал  и одновременно учился. Наших товарищей,
застывших  в  камерах  абсолютной  защиты, мы  не трогали  -  им  нужно было
экономить время жизни.
     Кто знает, если бы  мы ускорили события,  если бы вернули их к жизни  и
воспользовались не только нашими  двумя, а коллективным умом всех, того, что
произошло, могло бы и не случиться. Но мы не сделали этого. Мы были увлечены
работой,  убаюканы  относительным  покоем этого странного и страшного уголка
Вселенной  и  не  предполагали,  что  катастрофа наступит  так скоро  и  так
беспощадно.  Мы  опять не  учли  скоростей  и  связанного с  этим  парадокса
времени.  Нас можно  было  бы и не обвинять в  этом - мы еще не  знали  этих
законов, мы только стремились их открыть и, кажется, кое-что нащупали...

     <b>4</b>

     Когда  наши  организмы  относительно  освоились  со странным  ощущением
сверхсветовой раздвоенности, командир необычно грустно сказал мне:
     - Ну вот, малыш, пришла пора рисковать в обратном порядке.
     Я не стал его расспрашивать, в чем дело, и  так было  понятно, что  Оор
решил преодолеть световой барьер в обратном направлении.  Как это делается и
можно  ли это совершить в наших условиях, я решительно не представлял и, что
хуже  всего, все  это время  спокойного полета  даже  не думал  об  этом.  А
командир,  видимо, думал, и ему, кажется, не понравилось, что я не спросил у
него ни о чем и ничего ему не сказал.
     - У тебя нет ни предложений, ни вопросов?
     -  Вопросов бездна, но на них  и вы не ответите - нет опыта. А какие же
предложения?.. Пожалуй, лишь одно - прорываться.
     - И снова рисковать?
     - Да. Иного выхода  я не вижу. Оор долго с улыбкой  наблюдал за  мной и
мечтательно, но с грустью в голосе сказал:
     - Хорошо быть молодым - даже опасности не кажутся такими уж страшными.
     Я промолчал.  Дело  не в том, что опасности не кажутся  страшными, а  в
том, что другого выхода, в обход опасностям, я не видел. Да и Оор тоже.
     -  Тогда начнем торможение, - сказал  Оор. И мы  начали его.  Двигатели
постепенно  меняли  режим  работы, пока наконец  не  прекратили  многолетнюю
деятельность.
     За линзами  внешнего  обзора медленно и постепенно менялись цвета - они
как бы стушевывались, растекались и сливались в один  густой черный цвет. Но
вовсе не  тот, который  озарял  все  вокруг  своим мрачным и  фантастическим
светом,  а  именно в  непроницаемую,  знакомую  каждому нормальному человеку
черноту.
     Первые часы  мы прямо-таки упивались полной тишиной и покоем, но, когда
за  смотровыми  линзами черный свет стал  почти черной мглой,  корабль вдруг
стал едва заметно  вздрагивать, словно натыкаясь на  невидимые  препятствия.
Приборы  начали отклоняться от нормального режима работы, что-то разлаживало
их  обычную  деятельность, и  командир не  отлучался  от пульта  управления,
беспрерывно  корректируя   их.   Он   давал  все   новые  и  новые   задания
математическим машинам и машинам  логического  мышления.  Он пытался  решить
возникающие перед ним задачи и, по-видимому, решил их.
     - Положение  у нас  такое -  силы тяготения  так  и  не увиденной  нами
кварковой  звезды  явно  ослабели.  Но  нас  все  еще  несет  как  бы  вихрь
выбрасываемых ею частиц. Мы как лодка в море - куда ее гонит ветер, туда она
и  плывет.  А  вот  эта  вибрация  корабля  -  провалы  в  волновой  системе
необыкновенного галактического ветра. Я думаю, что нас может нести  довольно
долго  - сила кварковых  излучений  все еще огромна. Попробуем затормозиться
фотонной бомбой-ускорителем.
     Вначале я  только  кивнул.  Мне не  следовало объяснять,  что для этого
требовалось взорвать" ее  не  позади  корабля, как это мы  делали  обычно, а
впереди него. Это решение казалось примитивно простым, но... если бы я знал,
как его выполнить.
     Я задумался.  Во-первых, у нас не было приспособлений для выстреливания
бомб-ускорителей вперед, по курсу корабля. А во-вторых, фотоны-то движутся с
меньшей  скоростью,  чем двигался  корабль. Следовательно, если  бы  даже мы
придумали и установили такое приспособление, фотонная бомба в конечном счете
разорвалась бы в самом корабле - она была бы загнана туда скоростью.
     - Не  понимаю, - решился произнести я, - как это мы можем затормозиться
именно ускорителями?
     -  Вначале  не   понимал  и  я,  но  ты  подумай.  Когда  мы  выстрелим
бомбу-ускоритель, на какую-то долю  мгновения позади нас образуется  как  бы
плотина  из фотонов. О них ударится галактический ветер кварковых частиц,  и
корабль как бы прикроется этой  плотинкой. А так как он движется только  под
влиянием  галактического  ветра, то на это  мгновение позади  него создастся
пустота, энергетический  вакуум. А  с боков и впереди  неминуемо  образуются
вихри  -  природа  не  терпит  пустоты. Все эти  вихри,  обрушиваясь  на наш
корабль, будут тормозить его.
     - Сколько же потребуется создать таких...фотонных плотинок?
     - Если считать, что  мы уже  находимся  где-то перед световым барьером,
то, думается, немного. Расчеты показывают - три-четыре. Приготовь  на всякий
случай  шесть.  И вот  что,  давай  наденем  предохранительные  скафандры  и
приготовим вакуумные  подушки-тормоза.  Мне  больше не  хочется биться седой
головой об уплотненную обшивку. Это не слишком приятно.
     Я выполнил приказ, подготовил огромные эластичные подушки и прикрыл ими
стены рубки, а потом уж сам, без приказа, привел  в полную боевую готовность
все средства связи  и  поставил  ее  на  автоматическое  повторение.  Теперь
сколько бы  ни  летел  корабль,  пока  на нем будет  хоть  капля энергии, он
беспрерывно будет излучать в космос отчет о наших путешествиях, нашу научную
информацию и  самое  главное - предупреждение о  коварной  сущности  Черного
мешка, о том, какую опасность он представляет для окружающих галактик, в том
числе и для нашей.
     - Ну что ж, начнем! - сказал командир.
     Не без опаски я нажал кнопку.
     Корабль  тряхнуло, гул  прокатился  по всем отсекам,  и черный свет  за
смотровыми линзами резко сгустился.
     Оор крикнул:
     - Рви вторую!
     Все  повторилось,  хотя на  этот раз  корабль  тряхнуло еще  сильнее, и
встряска уже не прекращалась - по-видимому, мы  находились у  самого  порога
светового барьера, и командир уже молча махнул мне рукой: "Рви дальше".
     Мы  очнулись  в тишине. За смотровыми линзами  расстилался привычный  и
такой милый фиолетово-черно-зеленоватый  мрак обыкновенного космоса, кое-где
прочерченный черными  языками  вихрей  - это было  последнее дыхание Черного
мешка.  Необыкновенно  тепло светились неизвестные планеты, и где-то  совсем
недалеко багрово и недобро сверкала огромная, как будто вспухшая звезда.
     Едва  увидев эту  недобрую  соседку, которая могла  притянуть корабль к
себе, командир ползком подобрался к пульту управления  и  включил двигатели.
Звезда поползла куда-то вправо.
     Я, естественно, прежде всего бросился к автоматам связи и убедился, что
они  работают  четко,  и  по  количеству   передач,  засеченных  счетчиками,
установил, что  мы были  без сознания  несколько часов. Теперь я мог  помочь
командиру, который взялся за ориентацию корабля.
     - Попробуй перейди на прием, - сказал он.
     Я  не  удивился  приказу  Оора,  меня  лишь слегка насторожил его тон -
отрывистый, тревожный, почти грубый.
     Но когда я включил системы на прием и сразу  же поймал сигналы разумной
связи и, что самое главное,  понял их, я ужаснулся, как, вероятно, ужаснулся
и командир.
     Это был наш язык.
     Наш и не наш. В нем как будто присутствовали все те  слова,  которыми я
говорю сейчас с вами, но в то же время все  они  были иными - все они  стали
длиннее. Изменилась и сама интонация  речи. И, что самое удивительное, резко
изменилось к лучшему по устойчивости и звучанию само качество передачи.
     Но  не  это  оказалось главным.  Самым  удивительным  явилось  то,  что
передавалось предупреждение о Черном мешке.
     "Всем космическим кораблям, всем цивилизациям! Предупреждаем, что взрыв
ядра  Черного  мешка,  а  возможно,  и  всей  системы,  по  нашим  расчетам,
приближается. Черный мешок на пределе..."
     Они передавали то, ради чего мы рисковали собой.
     Первые  минуты мы  испытывали  не столько  недоумение,  сколько  горечь
разочарования и  в  то же время  радость от свершившегося чуда - значит, они
знают!
     -  Послушай,  малыш, по-видимому,  они  поймали  наши  первые  сигналы,
которые мы давали на входе в Черный мешок, - растроганно сказал командир, но
тут же задумался.
     Я молчал - в конце  концов, не так уж важно,  каким образом и когда они
узнали о  грозящей опасности, и  не важно от кого...  Важно,  что узнали. Но
горечь все-таки  оставалась  -  обидно,  что  они не узнали наших  последних
данных, наших сегодняшних передач...
     И тут меня словно  осенило - я  вдруг почувствовал, что наши люди, наша
Галактика  получили извещение о Черном мешке давно,  очень давно.  Ведь сама
связь  показывает,  что  наша  цивилизация  находится  на   какой-то   иной,
незнакомой  ступени развития.  Когда  и как  это произошло?  Сколько  прошло
времени? Для нас - несколько месяцев. А для них?
     -  Послушай,  малыш,  парадокс  времени  на   сверхсветовых  скоростях,
кажется, сыграл с нами плохую шутку.
     -Да.
     - Похоже,  что нас-уже  давно не  ждут и  считают,  что мы давным-давно
обратились  в ничто - столько времени прошло там, на нашей планете,  пока мы
сражались со световыми барьерами.
     - Кажется, да...
     Мы долго молчали, понимая, что, оставшись  живыми и невредимыми,  мы, в
сущности,  стали мертвецами для  всей нашей цивилизации. Там уже  нет людей,
которые бы нас ждали, которые бы думали о нас.
     И  только сознание, что мы все-таки живы, как-то успокаивало - в  конце
концов, мы честно выполнили  свой долг, и не наша вина, что время и скорость
сыграли  с нами такую  злую шутку.  Но когда мы  вернемся домой, мы все-таки
сделаем доброе дело для наших людей -  потомков наших  родных и близких: они
узнают о путешествии на сверхсветовых скоростях, они получат наши расчеты, и
для них откроются другие галактики и другие Черные мешки.
     - Я вот о чем  думаю, малыш, - задумчиво  произнес командир. - Когда-то
на уроках  истории я изучал происхождение  нашего языка.  Ученые установили,
что развитие языка шло  от  отрывистости  к  плавности,  музыкальности и  от
длинных слов  к  усеченным, более коротким. Тебе  не кажется, что  в связи с
этим...
     Оор умолк и  испытующе посмотрел на меня. Мы долго вглядывались в глаза
друг другу, и я как-то сразу уловил ход рассуждений командира.
     - Вы думаете?..
     -  Да,  боюсь,  что  это именно так. Световой  парадокс времени  как бы
движет время, а сверхсветовой, возможно, задерживает. Ведь  язык, на котором
нам  сообщили  о Черном мешке, как раз такой, какой  был еще до того, как мы
улетели в экспедицию.
     - Не может быть! - запротестовал я. - А новые приемы связи?
     -  Кажется, они  стары, малыш.  Может быть, это всего лишь обыкновенная
связь. Но, усиленная потоками кварковых обломков,  она звучит громче и чаще.
Это возможный вариант, а, малыш?
     Конечно, все это могло быть - ведь чего не бывает в глубинах Вселенной!
     - Но послушайте, Оор, откуда в то время они могли знать о Черном мешке?
     -  Если  знал я,  знали и  другие.  Вспомни,  что  он  отмечен  во всех
космонавигаторских картах. И если  нам не разрешалось приближаться к - нему,
то как раз потому, что и ученые прошлого боялись взрыва неведомого небесного
тела.  Оно не  взрывалось, прогнозы ученых не оправдывались. Вполне понятно,
что такие  прогнозы попросту  забывались.  И разве  не может быть так  -  мы
наткнулись на заблудившуюся в космосе радиоволну. На ту волну, которая  была
подана задолго  до нашего рождения.  Ведь она летит  всего лишь со скоростью
света. А мы  мчались во много раз быстрей. Вот чего я боюсь. Потому что если
это  так, то  наши с тобой сигналы  могут  быть не приняты.  А  если  они  и
приняты,  то не расшифрованы. Ведь если мы перескочили во временной парадокс
с отрицательным знаком, с минусом, и  мчались назад, на нашей планете еще не
могут принимать те сигналы, которые ты им передал. Но допустим, - сказал он,
останавливая меня жестом, - допустим, что  они  приняли  эти сигналы  и даже
расшифровали их  -  уже  в те далекие  времена  у наших ученых  были хорошие
головы. Что произойдет тогда?
     Я молчал.  Да  и  что  сказать?  Ведь каждому  понятно,  что,  если  мы
действительно улетели в прошлое и если наши сигналы получили  и расшифровали
ученые наших планет, они все равно ничего не смогут поделать - у них еще нет
техники,  которая могла бы защитить от предполагаемого взрыва Черного мешка.
Это было еще страшней - знать, что тебе грозит опасность, и не иметь ни сил,
ни средств предотвратить ее. Обреченность - вот что самое ужасное!
     Мы долго молчали, пока командир не решил:
     - Мы не знаем, куда мы вылетели - в прошлое или в будущее. Но будущему,
так или иначе, мы передали свои сигналы об опасности. Давай дадим информацию
прошлому -  настраивай  обычные рации,  которыми мы  пользуемся для  связи с
нашими цивилизациями.
     Мы снова взялись за работу, давая сигналы и старыми, и новыми методами.
А во время работы, как известно, для печальных мыслей не остается времени.
     Никто не мог нам помочь, ибо еще никто не знал,  как поведет себя время
на тех скоростях, которые  испытали мы. Мы сообщили загадку, и теперь кто-то
должен ее разгадать.
     Вот почему командир предложил:
     - Пора выводить из анабиоза наш экипаж. Пусть работают.
     Но я не успел выполнить этого приказа - нас подхватила  неведомая сила,
смяла  и  разбросала  по  рубке.  Корабль  теперь явно  не  управлялся, хотя
двигатели   все   еще   работали.   В   смотровых  линзах  творилось   нечто
невообразимое. Крутились  смерчи и  вихри,  свет, обыкновенный  белый  свет,
перемежался с черным  светом, с багровым и еще  каким-то невероятным светом.
Мы то теряли сознание, то вновь на какое-то мгновение приходили в себя.
     Трудно сказать, сколько  времени продолжался этот невообразимый ералаш,
но,  когда мы окончательно  обессилели,  командир добрался до  меня,  и  мы,
преодолевая  беспорядочное  вращение и  несусветные  броски нашего  корабля,
кое-как добрались вместе до кладовой.
     Мы страдали  от  голода и  жажды,  нас  кру-ясило и  бросало.  Сознание
постоянно  отключалось, на  тело наваливались то гигантские силы перегрузок,
то, наоборот, невесомость.
     Именно невесомость беспокоила  нас больше всего, потому что лампочки на
пульте управления, которые мы видели издалека, постепенно меркли - двигатели
прекращали работу. Почему? Мы не знали. Нас  волокла по Вселенной гигантская
сила, и мы не в состоянии были с ней бороться...

     <b>6</b>

     После того как двигатели окончательно отключились, корабль еще какое-то
время  швыряло  и  бросало,  но  постепенно  его  полет  более   или   менее
стабилизировался. Было такое чувство, словно он стал щепкой, которая наконец
попала на стрежень потока, и его несло, не задерживая и не переворачивая.
     Несколько недель, а может быть, и  месяцев  мы просто отдыхали и спали:
нам  нужно было восстановить  силы  и прежде  всего запас нейронов - нервные
клетки  пришли в полный  упадок. Потом мы  восстанавливали  поврежденные  во
время  катастрофы  системы  внутри-корабельных  связей   и,  только  получив
информацию, начали разбираться в том, что с нами произошло.
     О  главном  мы  догадались  еще  раньше  -  кварковая  звезда  все-таки
взорвалась,  и  нас,  как  песчинку,  поглотил  поток  раскаленных продуктов
взрыва.  По-видимому, благодаря работающим  двигателям мы не  раз переходили
световой  барьер,  а  потом,  когда   последний  двигатель  прекратил   свою
деятельность,  возвращались  к  обычным  скоростям  - ведь  на  пути  потока
сверхсветовой энергии постоянно встречались уже обычные фотонные потоки. Они
образовались в  результате  взрывов  обычных планет и  звезд.  И эти  потоки
гасили немыслимую скорость. Но корабль лишился главного - энергии.
     Теоретически это  не  могло случиться, потому что  после  путешествия в
Черном мешке запас расщепляющегося атомного топлива у нас был огромен. После
выхода из него - тем более. А между тем энергия исчезала. Кое-что поставляли
аварийные  солнечные,  вернее,  фотонные   батареи,  питающиеся  от  обшивки
корабля,  но  их  работы  было  недостаточно;  кроме  того,  она  нарушалась
сопровождавшими  корабль "останками"  Черного  мешка  и тех планет и  звезд,
которые взрывались  и распадались  на  пути  чудовищного потока  разложенной
предматерии. Только изредка  сквозь мерцание разноцветного света пробивались
лучи какой-нибудь  заблудшей звезды-солнца, которые едва достигали солнечных
батарей, и они лениво впрыскивали в наш корабль крохотную порцию энергии.
     Я  уже  говорил, что  человек  привыкает  ко всему,  его организм  тоже
приспосабливается к самым невероятным  условиям. Так случилось и с  нами. Мы
постепенно  приходили  в себя.  И самой страшной  мыслью  была мысль о наших
товарищах, о  возможности возвращения  их к жизни. Ведь если корабль лишился
энергии,   автономные   атомные   автоматы   не   могут   включить   систему
восстановления, систему возврата из состояния обезвоженного анабиоза.
     Сознание, что рядом  лежат товарищи, которые могли бы жить, мучило нас.
Мы напрягали  последние силы,  чтобы разобраться  в  создавшейся обстановке,
придумать что-нибудь, чтобы спасти товарищей.
     Обстановка складывалась ужасающая.  Командир пытался установить причины
исчезновения ядерного горючего на корабле.  Все  чаще передавал он мне часть
расчетов, даже не объясняя,  для чего  они нужны. Просто я при нем  выполнял
роль простейшей вычислительной машины -  делал то, что скажут, но  не думал,
для  чего  это  нужно.  Хотя  постепенно  во  мне  тоже  накапливался  запас
информации и я стал мыслить в том же направлении, что и командир.
     В конце концов Оор сумел справиться с необыкновенно сложной задачей. Но
это его не обрадовало. Он хмуро сказал мне:
     - Малыш, я  ничего не хочу скрывать от тебя. Дела наши плохи. Я бы даже
сказал, что очень плохи.
     Я спросил:
     - Безнадежно?
     -  В  мире  нет  ничего  безнадежного  и  неизменного.  Все изменяется.
Возможно, изменится обстановка и наше положение тоже... Но в той обстановке,
в которой находимся мы, наши дела почти безнадежны.
     - Почему?
     Оор невесело усмехнулся.
     - Безнадежны потому, что помощи нам ждать неоткуда. Почти - потому, что
именно это  сознание  невозможности получить  помощь заставит нас  думать  и
работать более настойчиво  и продуктивно, чем  прежде,  и все-таки придумать
такое, что позволит выкарабкаться из нашей беды.
     - Она действительно велика?
     -  Очень!  Взрыв  кварковой  звезды  принес  какие-то  неизвестные  нам
проникающие излучения. От  них не спасла даже  уплотненная  обшивка корабля,
хотя она и ослабила их, но ведь бункера с горючим не прикрыты такой обшивкой
- в  прошлом в этом не было  необходимости. Вот почему эти излучения сделали
страшное  дело  - они выбили из ядерного  и  атомного горючего  по нескольку
элементарных  частиц и превратили  их  в обычные элементы. Понимаешь, малыш,
бункера полны, но  уже не горючим. Оно потеряло свои качества. Возможно, нам
помогла бы посадка на какой-нибудь планете, где есть радиоактивные вещества,
которыми можно было бы  пополнить бункера. А ты знаешь  - не будет  горючего
для наших реакторов, не будет и энергии. Ну а без энергии...
     - Да, без энергии мы только игрушка в руках Вселенной.
     - Но это не самое страшное, малыш. Ты  молод,  ты был надежней укрыт от
неизвестных излучений, а главное, ты не  принимал таких облучений в прошлом,
какие пришлись на мою долю. Последняя вспышка, по-видимому, меня доконала.
     - Командир! - закричал я.
     - Не ори,  малыш. Мы - космонавты!  Мы  должны, обязаны уметь  смотреть
правде в глаза. Какая бы она ни была. Поэтому слушай внимательно и спокойно.
Если бы корабль обладал энергией, я  бы,  пожалуй,  спасся.  Но энергии нет.
Следовательно, я обречен...  Тише, тише, малыш. Значит, сделаем так - имей в
виду" я уже принял решение и властью, данной мне планетарным Советом, я  уже
не  прощу  - ты  знаешь, что  за  все  время  наших  полетов я  ни  разу  не
воспользовался этим правом, - я приказываю: дальше ты полетишь один!
     - А вы?.. - только и смог я пролепетать.
     - А я сделаю то, что велит моя совесть. Я выйду в  открытый космический
люк  в легком костюме. Вполне  понятно, что  неведомые излучения сделают мое
тело  еще  более  радиоактивным.   В   корабле  меня  прикрывали  обшивка  и
специальный костюм. Там, за обшивкой, этого не будет, и мое тело превратится
в настоящее радиоактивное горючее. Тогда  я сам  -  понимаешь это, сам: тебе
уже нельзя будет прикоснуться  ко мне,  иначе  погибнешь  и  ты, - пройду  в
бункера...
     Я молчал, еще не совсем понимая, что задумал командир. Но мне было ясно
- я  лишаюсь его,  я  остаюсь один. Один-единственный,  где-то в неизвестных
безднах Вселенной, без энергии и,  что  самое страшное, без знаний. Пожалуй,
впервые за всю свою жизнь я понял:  главный  недостаток молодости - нехватка
знаний. Ах, как нужны знания., как необходимы они как раз тогда, когда о них
меньше всего думаешь...
     Командир словно прочел мои мысли.
     - Ничего, малыш.  Ты крепкий парень. По-ясивешь один, перечтешь все мои
записи и многое  поймешь.  Но помни-  ни одного дня  без труда.  Пока у тебя
молодой мозг - учись.
     Учись  и  думай.  Думай и учись.  И  я  верю, что ты  сумеешь  победить
навалившуюся на нас беду.
     - А если нет? - робко спросил я.
     - А если нет, поступи так, как я. Отдай все тем, кто придет после тебя.
Отдай все - себя, знания, жизнь, потому что настоящий  человек отличается от
всех  остальных только  одним  - он умеет жить для других. Если же  он живет
только для себя, он еще не  человек.  Лишь  жизнь для других делает человека
человеком...
     Он говорил это так спокойно,  с таким сознанием  высшей  правоты  своих
слов, что мне вдруг стало нестерпимо жаль его, и у меня сами по себе впервые
в жизни полились слезы.
     - Перестань, малыш,  - сказал он ласково и  обнял  за плечо.  -  Это не
занятие  для  космонавтов.  Будь  стойким  парнем  - впереди  слишком  много
всякого. Береги силы!
     - Но почему именно вы? Ведь у вас знания и опыт. А у меня?..
     -  У тебя - молодость, а знания  и опыт - дело наживное. И давай кончим
разговор об этом. Это - приказ!
     - Я подчиняюсь, но я еще не понимаю...
     - А это просто, малыш. Очень просто. Когда излучения в открытом космосе
сделают  меня  радиоактивным  и я пройду в бункера,  я  сам  стану  для тебя
горючим.  Ты  видишь - мы  несемся  неизвестно куда,  потому что нас волочит
поток  взрыва. Но ведь рано или поздно он потеряет свою силу и тебя притянет
какая-нибудь планета.  Да,  хорошо  бы  планета,  а ну  как  звезда? Значит,
гибель? Вот  на этот  случай  и пригодятся мои  радиоактивные  останки -  ты
сможешь запустить  двигатели,  вырваться из силы притяжения и спокойно сесть
на  выбранную  тобой или  случайную планету. Кроме того, я надеюсь, что  мои
останки  вызовут цепную  реакцию в бункерах и постепенно, может быть слишком
постепенно, горючее  восстановится. Тогда  ты  сможешь  спасти  товарищей  и
начать с ними новую жизнь.
     Я молчал.  Да и что  я мог сказать. Если  рассуждать логически, Оор был
прав.  Может  быть,   он  выбрал  себе  самую   прекрасную  смерть  из  всех
существующих. Он  отдавал  себя  общему  делу,  до конца  растворяясь в нем,
делаясь его частицей. Но ведь сердце,  чувства не всегда подчиняются логике.
И я не мог остановить слез.
     - Ладно, малыш, я же  не  говорю, что сделаю это  завтра. Помучимся еще
вместе,  поищем  выхода,  подождем случая. Но  помни -  приказ  мой остается
приказом!
     Мы  то  спокойно летели в потоке  взрыва,  то  кувыркались  и  падали в
неизвестность. Но  постепенно  окружающее  приобретало  все  более  знакомые
очертания.  И  именно  в это время  мы все чаще и чаще  словно проваливались
куда-то, теряя сознание и волю. И именно в это время Оор привел в исполнение
собственный приказ - он исчез.
     Ни  тогда, ни сейчас, в эти последние  часы своей жизни, я ни на минуту
не забывал его молчаливый, расчетливый подвиг, его умение  отдать всего себя
людям своей или иной галактики...
     Корабль  приостанавливал  свой  беспорядочный  полет,   и  наконец  его
потянуло в одну определенную сторону. Я сел за пульт управления. Мне удалось
избежать  притяжения  дальних от  солнца  планет и ворваться  в  самый центр
системы. Без особого труда я определил, что именно в этом районе примерно на
двух-трех планетах возможна жизнь.
     И когда солнце явственно потянуло корабль к себе, я включил  двигатели.
Они заработали - натужно, вполовину, а может быть, и в треть своей мощности,
но все-таки  заработали.  И  я благополучно  пробил  облачный покров планеты
Земля.  Посадка  тоже  прошла  спокойно  -  удалось сесть на краю огромного,
кажется, единого для  всей Земли  материка, и, что меня особенно обрадовало,
при этом оставался еще некоторый запас горючего.
     Естественно,   двигатели  были   немедленно  выключены   и  произведена
визуальная разведка.  Судя  по  всему,  на  материке  существовали  довольно
высокоорганизованные формы жизни, хотя разумные существа еще не появлялись.
     Я  вывел   вездеход  и   сделал   первую   рекогносцировку  в   поисках
радиоактивных  материалов,   но  ничего  не  нашел.  Пышная  растительность,
влажность воздуха, настоящая,  текучая вода -  все было для  меня, скитальца
Вселенной,  настолько  желанным,  настолько заманчивым, что я  не выдержал и
вышел из машины.
     Как будто бы и респиратор работал вполне  исправно,  и обеззараживающие
устройства  не  были  повреждены,   и  я  с  наслаждением  дышал  чистейшим,
насыщенным кислородом воздухом, так что легкие, кажется, даже надрывались от
радости. Но уже  к  вечеру  я почувствовал недомогание и понял, что вместе с
потоком  воздуха ворвались какие-то бактерии, а  скорее всего, фильтрующиеся
вирусы.
     Сейчас мне  очень  плохо!  Очень! Я все чаще впадаю  в  беспамятство  и
диктую  это, уже яе выходя из машины. Все,  что я хотел  сказать,  я сказал.
Расчеты привел. Тот, кто найдет наш корабль, поймет, что  со мной произошло.
Я не хочу прощаться с вами, люди Вселенной,  но помните, мы сделали все, что
могли...
     Сейчас я  соберу последние силы и пойду в рубку  управления.  Я отключу
автоматы  и  роботы  и поставлю реакторы на предохранительный режим.  Если я
умру, образовавшаяся затем энергия не повредит  корабль. И  еще  -  я задраю
выходные люки, но не закрою  задвижек.  Тот,  кто  сумеет  войти  в корабль,
войдет в него.
     На всякий случай прощайте, люди Вселенной!..


        Глава пятнадцатая. ДОРОГА ЧЕРЕЗ ОКЕАН



     Вездеплав легко  несся  над волнами Тихого океана, который вспыхивал по
временам светящимися полями, оставленными фосфоресцирующими рыбьими стаями.
     Ребята молчали, не обращая внимания  на эту  быстро меняющуюся красоту.
Они  все  еще  кили  рассказом  человека,  останки  которого  (а  их  глазах
превратились в пыль за пультом .управления корабля.
     - Трагическая история... - задумчиво сказал Ану. - Но  они сделали свое
дело  -  наша история донесла до нас  известие о взрыве <I>Ч^.</I>  ного  мешка. Он
натворил немало бед,  но, кажется, некоторые цивилизации уцелели, потому что
успели перебазироваться на другие галактики.
     -  Послушайте, -  ни к  кому  особенно  не  обращаясь, спросил Вася,  -
выходит,  на корабле  по-прежнему  лежат люди? В этом самом...  обезвоженном
анабиозе.
     - Почему вы так думаете? - встрепенулся Ану.
     - Но ведь  голос  издалека  подчеркнул, что их  не  вернули  к жизни. А
потом, наверно...
     Вася вдруг вспомнил что-то свое и поперхнулся.
     - Значит, они в корабле!
     -  А где тот корабль? -  каким-то  неестественным голосом вдруг спросил
Ану. - И как можно  установить, что погруженные в обезвоженный анабиоз члены
экипажа корабля все еще способны вернуться к жизни?
     - Не знаю... Со мной, например,  был  случай, когда  мамонт ожил  через
несколько тысяч лет.
     - А это - миллионов.
     -  Но мамонт не обезвоживался... И тут впервые в разговор вступил Юрий.
Он сказал торжественно и громко:
     - Вот это были люди!
     - А если бы нашли корабль, - опять вмешался Ану, - и оживили членов его
экипажа, мы бы сказали: "Вот это будут люди!"
     Юрий недоверчиво посмотрел на него, но смягчился и усмехнулся.
     - До чего же все странно - прошлое,  оказывается, может быть будущим, а
будущее -- прошлым. Все может перепутаться. А вот как распутать?..
     Все трое  замолкли,  раздумывая о тех  событиях, которые произошли  и с
ними, и с теми, историю которых они только что услышали. Таинственно лучился
блестками  океан,  горели яркие  звезды, ворочались  и  посапывали  Шарик  и
крокодил.
     Внезапно Шарик проснулся, тревожно поставил уши торчком и застыл. Вслед
за  ним  по  каким-то своим законам тревогу уловил крокодил и тоже приподнял
голову и прислушался.
     Машина  неслась над водой, почти прижимаясь к ней. Шарик приблизился  к
окну, заглянул в него и нетерпеливо, испуганно взвизгнул. Юрий обернулся.
     - Ты чего?
     Собака опять ткнулась носом  в окно, к ней  подполз  крокодил.  Оба они
заглядывали в окно и ерзали.
     - Послушайте, в океане что-то происходит... - сказал Юрий.
     - Что  тут  может  происходить -  такая тишина и  такой покой! - махнул
рукой Вася. - Давайте лучше обсудим...
     -  Подожди!  -  властно  остановил его Ану.  -  Мне  тоже  не  нравится
поведение крокодила. Он  взглянул в окно  и  вдруг вскрикнул. Там, за окном,
медленно  и неотвратимо как бы набухал и  поднимался  ввысь темный горизонт.
Это было необыкновенно, странно и,  должно быть,  поэтому страшно.  Горизонт
несся   навстречу  машине,  растекался  по  сторонам  и  тянулся  к  недобро
изменившимся, словно поблекшим звездам.
     - Черный свет! - в ужасе шепнул Вася.
     - Ерунда... - не совсем уверенно процедил сквозь зубы Юрий и тут только
заметил, как крепко он вцепился в сиденье.
     Машина  тоже  среагировала  на  приближение  опасности.  На  ее  пульте
вспыхнула и пробежала россыпь огней-сигналов, потом они погасли.
     Машина приостановила свой размеренный лет и заплясала над волнами.
     - Ану! - закричал Юрий и бросился к пульту.
     Ану тоже наклонился над пультом. Его  тонкие длинные пальцы  неуверенно
прошлись  по кнопкам и тумблерам, но нигде не  остановились. Он не знал, что
нужно  предпринять в таком случае. У него не было роботов, с помощью которых
он решал все сложные вопросы. И он растерялся.
     Горизонт уже поднялся вверх -  беззвучный и могучий - и заслонил  собой
сияющие  в  вышине звезды. Черная, неотвратимая, матово поблескивающая стена
неслась на везде-лет, и теперь требовались мгновения, чтобы спастись от нее.
     Но этих мгновений не нашлось. Машина ударилась  об упругую черную стену
и запрокинулась. Соскользнули  со своего заднего сиденья крокодил и с испугу
заскуливший Шарик. Ребята повалились друг на друга. И длинные смуглые пальцы
Ану невольно, чтобы  уцепиться хоть за что-нибудь и удержаться,  прошлись по
всему пульту.
     С этого мгновения все пошло кувырком.
     Черная неотвратимая стена  навалилась на машину, поглотила  ее и  стала
швырять из сто я роны в сторону. Сквозь прозрачные стекла и верх машины было
видно,  как мимо  проносятся какие-то странные светящиеся предметы. Иногда о
стенки что-то стукалось и билось.
     Разобраться в том, что происходит и куда летит кувыркающаяся машина, не
представлялось никакой возможности. Люди, Шарик и крокодил то  сталкивались,
то разлетались  в  разные стороны,  то  опять  сплетались клубком..  Сколько
длилось это беспорядочное падение, так никто  никогда и не установил - не до
этого было.
     Постепенно машина выровнялась.

     <b>2</b>

     Поначалу никто не понял,  где они находятся и что с ними происходит. За
окном была жуткая фосфоресцирующая темнота.
     Первым догадался Юрий:
     - А ведь мы идем ко дну...
     И в  самом деле, машина не  спеша, но  неукоснительно скользила в  этой
жуткой  черноте  вниз  и вниз.  Чернота вокруг  становилась  все  плотней  и
нестерпимей. Океанская вода казалась плотной и маслянистой.
     - Похоже...  - глубокомысленно  протянул Вася  и  вдруг  стал  зевать -
неудержимо и сладко.
     В  перерывах между зевками  он судорожно глотал воздух и пытался что-то
сказать, но произнести ничего не мог.
     - Тебе плохо? - бросился к товарищу Юрий.
     Вася пожал плечами, хотел было что-то сказать, но вместо этого промычал
нечто несуразное и развел руками.
     Шарик подполз к нему по сиденью,  обню. хал и из сочувствия лизнул Васю
в щеку. Наверное, вкус щеки ему не понравился и, возможно, даже испугал его,
потому что Шарик задрал мохнатую морду и стал тихонько и безнадежно скулить.
     - Что с ним делается? - тревожно спросил Юрий.
     Но Ану тоже был растерян и ничего не понимал.
     - Может быть, это от страха?
     Однако Юрий не мог представить, чтобы Вася мог испугаться до зевоты. Он
не такой  человек, чтобы струсить до такой степени. Но есть Шарик.  Шарик-то
старый,  испытанный в космических путешествиях  друг.  Почему же  и он вдруг
стал зевать и завывать?
     Только один крокодил устроился на  полу между  сиденьями, свернул хвост
на сторону, голову положил на пол и опять задремал.
     - Нет,  Ану,  это не от страха, это  от чего-то другого. Может,  у  них
кислороду не хватает, может, у них начинается азотное отравление?
     - Это  еще что  за  отравление?  -  почему-то рассердился  Ану.  - Азот
содержится в воздухе, которым мы дышим, но мы же не отравляемся.
     -  А на морской глубине бывает как раз азот-* ное  отравление, - упрямо
сказал Юрий. -
     Я читал. Азот растворяется в этом... в крови... И вот...
     Но что именно происходит с водолазами и аквалангистами на глубине и что
такое азотное отравление, он так и не вспомнил, и Ану сказал:
     -- Но мы ведь тоже дышим тем же воздухом и... не зеваем.
     Против этой очевидности  спорить не приходилось, и Юрий рассердился. Он
посмотрел на воющего Шарика и вдруг закричал:
     - Ты-то чего развылся? Тебе-то чего нужно? Шарик  недоуменно  покосился
на хозяина и уже набрал воздуха, чтобы завыть снова, но Юрий прикрикнул:
     -  А ну замолчи,  тумус несчастный!  Что такое  тумус на  языке голубых
людей, Шарик знал отлично.  И поэтому обиделся - ни дураком, ни ненормальным
он не хотел быть. Да и никогда не бывал. Поэтому он укоризненно посмотрел на
Юрия, словно хотел сказать: "Неужели тебе не жаль товарища? Он же зевает.  А
я хоть чем-нибудь да помогаю ему. Ты же только орешь. Да еще и оскорбляешь".
     Конечно,  в другое  время  и  в другой обстановке  Юрий понял  бы  этот
укоризненный собачий взгляд, и ему,  как и всякому хорошему  человеку, стало
бы  стыдно  перед  собакой.  Но  сейчас   Юрий  был  возбужден  и  деятелен.
Происходило нечто невероятное, и ему приходилось думать  за всех и решать за
всех: Вася зевал. Шарик выл, а  Ану  явно растерялся.  Поэтому он не обратил
внимания на этот собачий укоризненный взгляд и крикнул:
     - А ну, марш на место! Не крутись под ногами!
     Шарик покорно спрыгнул на пол, устроился рядом с крокодилом. Все это он
сделал так, будто хотел сказать, что он очень обижен в самых лучших чувствах
и если Юре захотелось сорвать на нем свою злость, так пусть он теперь пеняет
на себя. Лично он, Шарик, никакого отношения к происходящему иметь не хочет.
Его дело собачье: заставят - будет лаять.
     Но Юрий уже не мог сдерживаться. Он откровенно рассердился  на Васю  и,
собрав всю свою волю, закричал:
     -  А ну, прекрати зевать! Нашел время!..  Вася как  раз растянул рот  в
сладкой  зевоте. И когда Юра закричал, он вздрогнул, возле уха у него что-то
тихонечко хрустнуло, и некоторое  время он смотрел на товарища,  все еще  не
закрывая  широко открытого рта. Потом  закрыл рот и вполне внятно и спокойно
сказал:
     - Сам не пойму, что со  мной случилось. - И тут  же икнул: - И спать...
ик... не хочется... ик... А все равно... ик...
     Вася  примолк, словно  прислушиваясь к  самому  себе, и поднял на  Юрия
растерянный взгляд. Посмотрел и беспомощно, обреченно икнул. Юрий взглянул в
его  глаза и вдруг резко ударил  друга по плечу. Вася вздрогнул и  прекратил
икать.
     -  Ничего  не  понимаю,  - сокрушался  он. -  Может,  это оттого, что я
когда-то замерзал? Может, у меня с нервами не все в порядке?
     - Слушай, брось ты эти нервы, не думай о них! Тут такое дело...
     -  Да я и  сам понимаю, но  мне  кажется...  Вася  снова замолк,  опять
прислушиваясь к самому себе, словно ожидая, что он опять начнет или  зевать,
или икать. И это ужасно не понравилось Юрию.
     - Слушай, ну, прекрати! - взмолился он. - Тебе кажется, а мы врежемся в
океанское дно.
     - Нет, и в самом  деле прошло,  - облегченно вздохнул Вася. - Так  вот,
мне кажется, что Ану выключил всю аппаратуру ма-щины.
     - Послушайте, Вася... - возмущенно начал было Ану и стал приподниматься
с сиденья.
     -  Нет-нет, это не нарочно. Просто, когда нас тряхнул  черный свет,  вы
невольно провели рукой по пульту и разладили всю систему. Сами посмотрите.
     И они посмотрели на пульт, на россыпь тумблеров, выключателей и кнопок.
Они и в самом деле были включены и выключены в полном беспорядке.
     Ану побурел - таким становилось его смуглое лицо, когда он краснел, - и
стал   быстро  восстанавливать   сбившееся  управление.  В   машине   что-то
сдвинулось,  что-то загудело, и она  замедлила свое безостановочное движение
все вниз и вниз.
     - Послушайте, а что это было? - спросил Вася.
     И все поняли его, вспомнив жуткую черную стену, надвигавшуюся на них.
     Юрий не совсем уверенно предположил:
     - Может быть, цунами...
     - Чего-чего?
     -  Цунами. Это  когда  в  океане  случается  землетрясение  или,  можно
сказать,   моретрясение.  Словом,  когда  в  океане  происходит   извержение
вулканов,  по воде идет огромная и Могучая волна. Японцы называют ее цунами.
Она может смыть целые острова и даже го-Рода.
     Ану покивал:
     -  Я  слышал  о цунами по  радио.  Это дей.  ствительно жутко -  полная
тишина, и вдруг
     неизвестно почему и откуда взявшийся вал океанской воды.
     - Особенно ночью.
     - Да... И в самом деле похоже на черный свет. Видишь что-то черное, и в
то же время оно как будто светится.
     -  Так это  оно  светится,  -  поморщился  Юрий. -  А  черный  свет сам
освещает.
     - М-да... Возможно, в этом разница.
     - А ты можешь себе  представить, какой  на самом деле может быть черный
свет? - спросил Вася.
     Юрий  ответил не сразу. Он вспомнил все, что видел  в прошлом, и твердо
сказал:
     -  Могу. Это  когда  посмотришь  на солнце, а  потом  вокруг. В  глазах
черным-черно, а в то же время все вокруг  невероятное: трава не  зеленая,  а
красная, вода не синяя, а радужная. Ну и все такое...
     - Ну,  так это когда  на солнце... И  вообще довольно рассуждать. Нужно
действовать. А то мы и в самом деле врежемся в океанское дно.

     <b>3</b>

     Внезапно машина  остановилась и словно  затанцевала на одном месте.  По
окнам,  по  ветровому  стеклу,  по  прозрачной  крыше  быстро,  извиваясь  и
переплетаясь, заскользили какие-то странные не то змеи, не  то водоросли. На
их  живых отростках то сужались, то раскрывались, как мелкие  цветы, жадные,
нервно вздрагивающие присоски.
     - Осьминоги! - прошептал Вася.
     - Или кальмары! - ответил ему тоже ше-дотом Юрий.
     Опять стало  жутко,  и  Юрий  подумал,  что  Ьася  снова начнет икать и
зевать. Но ничего родобного с ним не произошло.
     Казалось, что машина запуталась в бесконечном скопище морских хищников.
Они  подплывали строем, ощупывали машину, заглядывали  в  стекла  страшными,
странными,  круглыми, ничего не  выражающими глазами и снова отплывали. А на
их  место становились  другие.  И каждый раз новые  пришельцы  были побольше
ростом и щупальца у них были длиннее, а присоски на них мощнее.
     Было  в   этом   их  медлительном,   безмолвном  скольжении   нечто   и
отвратительное и в  то  же время смешное -  такими важными  и самоуверенными
казались эти существа, так строго они соблюдали старшинство.
     Но неожиданно  кальмарья степенность исчезла.  Они  заметались и  стали
исчезать в слабо  фосфоресцирующей  массе воды.  Машина  вздрогнула. На  нее
легли огромные, толстые щупальца. Они охватили  машину, их присоски накрепко
впились в  стекла.  В  ветровое  стекло заглянули немигающие  глаза,  взгляд
которых заставил людей невольно опасливо отодвинуться от ветрового стекла.
     И  почему-то именно  в  эту секунду заворочался  крокодил. Он неуклюже,
царапая   когтями  сиденье,  выполз  вначале  на  заднее  сиденье,  а  потом
перевалился на переднее.
     Делал  он это медленно, неторопливо и не всегда удачно - несколько  раз
соскальзывал.
     В это же время гигантский, в несколько тонн а может быть, и в несколько
десятков тонн весом, кальмар все давил и давил  своими  страшными щупальцами
на  машину.  Присоски расплющивались и  выделяли липкую,  вероятно ядовитую,
жидкость,  но,  естественно, сделать хоть что-нибудь  с машиной не могли.  И
хотя каждый  видел, какие огромные усилия прилагал кальмар, чтобы  раздавить
своего врага, глаза его были спокойными и совершенно бесстрастными.
     И все-таки  машина  медленно, вначале  незаметно,  но поддалась усилиям
кальмара. Она стала  скользить  в глубину.  Вероятно, морской хищник этого и
добивался - он хотел увлечь ее  как  можно  глубже, чтобы страшное  давление
толщи воды раздавило его врага.
     - Что он делает? Чего он добивается? - шепотом спросил Ану.
     - Не знаю... - тоже шепотом ответил  Юрий. - Читал,  что кальмары живут
огромными стаями на определенной глубине и киты, особенно кашалоты, ныряют в
глубину  как раз за кальмарами. Ведь есть  киты, которые питаются в основном
кальмарами.  Ну  ясно,  кальмары  тоже   борются   со  своими  врагами.  Они
обхватывают китов и стараются увлечь их на глубину и там подержать подольше.
Кит  не может долго жить без воздуха. Ведь он животное, а не рыба. И если он
не вырвется из щупалец вот такого кальмарища, он погибнет - задохнется.
     - Значит, ты думаешь, что кальмар принял нас за кита?
     - А за кого же еще? Космические везделе-ты он наверняка не видал.
     И  пока  они  обсуждали  сложившуюся  обстановку,  машина  все  быстрее
скользила  вниз.  Следовало  что-то  предпринять,  но что именно, еще  никто
толком  не представлял.  Ану  все еще Дазбирался  в  том  беспорядке, что он
случайно сотворил на пульте управления.
     И вот тут-то крокодил наконец взобрался на переднее сиденье, утвердился
и уперся передними лапами в  пульт управления. Сидевшие справа Юрий и Вася и
колдовавший слева Ану с недоумением покосились на крокодила. А он не обращал
на них внимания. Он уставился в огромные, бесстрастно жуткие  глаза кальмара
и стал медленно разевать свою зубастую пасть.
     Что-то  дрогнуло   в   глазах  кальмара.  В  них   мелькнуло  выражение
недоумения, а может быть, даже страха. Клюв дернулся, и щупальца заскользили
по обшивке машины. Крокодил не двигался. Он только смотрел в страшные  глаза
кальмара и то разевал, то прикрывал пасть.
     Представить себе, что кальмар испугался такого  крохотного по сравнению
с  ним крокодила,  казалось невозможным. Однако кальмар отступил. Он оторвал
щупальца от стекла и медленно "растворился" в темной толще воды. Может быть,
в  клетках его огромного тела еще жила  память  о тех временах, когда предки
кальмаров боялись  огромных  бронированных предков крокодилов?  Кто знает...
Ведь никто так и не узнал, почему совсем не испугавшийся Вася то зевал, а то
вдруг икал...
     Много еще не разгаданных учеными тайн существует вокруг нас.

     <b>4</b>

     Но времени разгадывать загадки  у ребят не было. Они  спешили домой.  А
для этого им требовалось вырваться из подводного плена.
     - Ну положение! -  с облегчением вздохнул Юрий. - У вас как, Ану, все в
порядке?
     - Роботы независимого управления сделали все необходимое... - не совсем
уверенно сообщил Ану. -  А я, кажется, нашел систему  управления  машиной  в
подводном положении. Так что можно начинать всплытие.
     - Может, может... - мечтательно  протянул Вася,  - может, мы поплывем в
подводном положении? Ведь такое когда увидишь...
     Юрий  посмотрел через  стекла машины. В темноте слабо лучились  неясные
очертания не то животных, не то рыб, иногда вырисовывались силуэты кальмаров
и других незнакомых им обитателей подводного  царства. Они то медленно плыли
вокруг, то  стремительно проносились  мимо.  И Юре тоже отчаянно  захотелось
подольше побыть в этом неведомом  большинству живущих на Земле мире.  Но тут
он заметил странное движение.
     Впечатление было такое, словно в черной  толще воды появилась какая-то,
новая,  еще более черная и потому  не  столько видимая,  сколько угадываемая
струя. Она как бы обтекала машину по эллипсу и пропадала в черноте.
     - А много ли здесь увидишь?.. - ощущая смутную тревогу, протянул  Юрий.
- Может быть, поднимемся повыше?
     -  Можно, -  согласился  Ану и, переключив тумблерок,  нажал на  педаль
подачи энергии.
     Машина стала медленно подниматься вверх. Никто бы не сказал, что вокруг
посветлело,  все  та же чернота, но в  ней стало  больше просветов, световых
пятен - смутных и размытых. Все чаще мимо проплывали и проносились подводные
жители, не  обращавшие  особого внимания  на  странную машину: плавает, ну и
пускай  плавает.  Мало  ли что бывает в  океане. На все не насмотришься.  Но
смутное ощущение тревоги  все сильнее овладевало Юрием, и он все пристальней
вглядывался в толщу воды А когда вгляделся, то снова увидел ту черную струю,
которая однажды почудилась ему.
     Пожалуй, впервые ему  стало страшно. Почему, он  не  знал.  Он  даже не
знал, откуда взялась эта странная черная струя, что медленно, могуче огибала
машину по эллипсу. И он робко спросил:
     - Послушайте, а почему бы нам не включить свет?
     - Можно, - согласился Ану и повернул тумблерок.
     Яркий луч света  врубился в океанскую толщу и высветил окружающее.  Оно
сразу стало огромным и плотным. Стаи разноцветных рыб, клубящийся  планктон,
морские змеи и  коньки, медузы  и кальмары и  еще  сотни неизвестных жителей
морских глубин закружились и заплясали в резком свете прожектора.
     - Смотрите!  - вскрикнул  вдруг Ану и указал  рукой туда, где луч света
как бы растворялся в толще зеленоватой воды.
     Там, на  границе света и  тьмы,  медленно  и важно двигалось гигантское
тело морской змеи. Плавно  извиваясь, оно как бы окружало собой и луч света,
и машину.
     О длине  змеи можно было только гадать, потому что ни головы, ни хвоста
ее  никто  не  видел  -  они  пропадали в темных, неосвещенных  слоях  воды.
Отчетливо виднелись  лишь не то гребни, не то  шипы  на спине да  бахрома на
более    светлом,   розовато-блеклом    брюхе.   А    само   тело   казалось
буровато-зеленым, но  иногда  на  нем вспыхивали и  гасли недобрые  алые или
багровые  огоньки. Впрочем, это  могли  отсвечивать всякие морские паразиты,
путешествующие на огромном теле морского чудовища.
     В тот момент, когда ребята гадали, во сколько раз - семь или в десять -
тело  змеи  толще самого  толстого  дуба,  до  сих пор  медлительное  чудище
неуловимо и стремительно дернулось всем телом и исчезло, чтобы через секунду
навалиться на машину.  Она  дрогнула и подалась в  сторону. Змея  обвила  ее
кольцом и стала давить, как давила анаконда  свою жертву.  И тут  впервые за
все  время  необыкновенных  происшествий  ребята  и  Ану  услышали,  как  их
великолепная,  ничего  не  боящаяся, летающая, бегающая  и плавающая  машина
жалобно "запищала".  А  ведь гигантское тело морской змеи, закрыв собой  все
боковые  стекла  и нависнув еще и по бокам,  кажется, и не  напрягалось  как
следует. Что же произойдет, если змея нажмет изо всех сил?..
     В одно мгновение мелькнула у Юрия мысль: настал тот самый случай, когда
они обязаны обороняться от злой и нерассуждающей силы.
     - Плазменная  защита! - заорал Юрий и бросился  к тумблеру со снопиками
молний.
     И его никто не  задержал, потому что каждый понимал - их жизнь  решают,
быть может, доли секунды.
     Юрий щелкнул тумблером,  и машину  залил  зеленовато-багровый, зловещий
свет  плазмы.  Вокруг  заклокотало  и забурлило,  как  в  перегретом  котле.
Огромное  тело змеи  распалось, а машина, подхваченная  могучим,  как взрыв,
потоком мгновенно  выделившегося и все время выделяющегося перегретого пара,
как пробка, помчалась вверх и взлетела высоко над водой.
     Юрий не растерялся. Он выключил плазменную защиту и нажал на те кнопки,
которые переводили машину из состояния вездеплава в состояние везделета.
     Машина  послушно рванулась  из  океанской  пучины  и  понеслась  ввысь,
подальше от воды,  по которой подводный взрыв гнал волну - новое,  вызванное
ребятами цунами.
     Спустя  некоторое время газеты и  журналы многих стран мира сообщили  о
сильном извержении  подводного вулкана в ранее спокойном центральном  районе
Тихого океана. Позднее ученые спорили об этом явлении и даже утверждали, что
рождается очаг вулканической деятельности с высокой радиоактивностью.
     Но все  это произошло значительно позднее, а в тот момент, когда машина
наконец  вырвалась  из водяного  столба и  помчалась на запад, никто  из  ее
пассажиров не успел  как следует ни о чем подумать. И только через несколько
километров,  когда Ану осторожно  перевел  машину в горизонтальный полет над
волнами, в машине раздался странный звук:
     "А-а-о-оу-уууа".
     (Ребята оглянулись назад  и увидели  широко  аскрытую  пасть крокодила.
Окончив   свою   не-еселую   песню,   он   звонко  клацнул   зубами.  Ребята
переглянулись, а  крокодил,  повозившись, пять задрал  морду, широко  открыл
пасть и ропел:
     "А-а-о-оу-уууа".
     Потом помотал башкой и клацнул пастью.  - Он зевает! - удивленно и в то
же  время  адостно,  словно  именно в крокодиле он нашел  своего  сообщника,
сказал Вася.
     - Не может быть,  -  не совсем уверенно  возразил Юра, -  крокодилы  не
зевают...  -  и вдруг  ощутил непреодолимое желание зевнуть. Еще  мгновение,
может  быть секунду, он  сдерживался,  но потом не выдержал и зевнул. Зевнул
сладко, безудержно, почти с ужасом ощущая, что зевать, а тем более спать ему
не хочется, но ничего с собой он поделать не мог.
     Ану покосился на него и встревоженно спросил:
     - Что с тобой? Не можешь сдержаться? И вдруг неожиданно для себя зевнул
сам безудержно и  болезненно.  Вася  растерянно  и в  то  же время с улыбкой
смотрел на них, пока не вспомнил,  что он перестал зевать только после того,
как  Юра  напугал  его.  А чем пугать их,  которые  уже все  пережили?  Вася
посмотрел в ветровое стекло, потом округлил глаза и закричал:
     - Цунами!
     Ану  и  Юра повернулись  к  стеклу,  всматриваясь в  окружающее,  потом
оглянулись на хитро улыбающееся лицо Васи и расхохотались.
     - Надо же! - сказал Юрий.  - И спать  не хочется, а  зеваешь...  Почему
это? Ану поморщился:
     -  Ладно,  ребята, поспите-ка вы  лучше, а я посижу у  пульта, подумаю,
разберусь в схемах.
     И  удивительно:  когда каждому  стало  ясно, что  можно  спать,  ребята
поняли, что  больше всего они хотят  именно спать.  Даже есть не хотелось. И
впервые за все время знакомства они почувствовали настоящую симпатию к Ану -
он заменял  их,  он давал им отдых. Они  устроились  на  сиденьях  и  быстро
уснули.
     Ану достал  схемы и стал их рассматривать, сверяясь с  тем, что было на
пульте.


        Глава шестнадцатая. ВОЗВРАЩЕНИЕ



     Когда  ребята  проснулись,   они   увидели   белесое  небо,  свинцовую,
отливающую зеленью воду и редкие льдины на ней. Юрий потянулся и мечтательно
сказал:
     - Поесть бы сейчас.
     - Ну  что ж, - улыбнулся Ану и стал доставать из-под сиденья  свертки,-
используем наши запасы.
     Они ели  холодное мясо  дикой  свиньи,  заедали тропическими фруктами и
вспоминали пережитое.
     -  Слушайте! - испуганно воскликнул  Вася.  - А вдруг нас опять засекут
локаторы? Ведь будут неприятности.
     - Н-ну знаешь, это все-таки свои. Достанется, конечно, но...
     - Нет, Юрка, достанется здорово.
     - Ну мы же не по своей вине.
     - Отчасти и по своей, - настаивал Вася. - Д что нас засекут локаторы, а
потом заставят сесть и... начнется воспитание...
     - Исключено! - рассмеялся Ану.
     - Почему?
     -  А  потому,  что все земные приборы обнаружения  работают на принципе
подслушивания или  приема отраженных сигналов. Те, кто  построил эту машину,
учли  это.  Шума  мы  не  издаем,  вернее,  издаем,  но  специальный  прибор
превращает  его,  трансформирует, в  инфразвуки,  которые  не воспринимаются
имеющимися  на этой планете  приборами. И  мы  не отражаем  чужих  сигналов.
Машина, оказывается, может их поглощать. Вот почему нас никто не увидит и не
услышит.
     -  Послушайте,  Ану,  а  как  же  нас засекли в  прошлый раз  на других
границах? - спросил Юрий.
     - Просто  тогда я еще не  знал  вашей машины,  всего ее оборудования. А
теперь я разобрался в схемах и включил все  защитные  системы. Они обеспечат
наши невидимость и неслышимость.
     -  Но  ведь вы сами  говорили, что нас  засекли и у ракетоносителя, и в
океане и что поэтому к вам пожаловали парашютисты.
     Ану смутился:
     - Так я думал тогда, а теперь думаю по-Другому.
     - Как же?
     -  Я  думаю, что  вас никто  обнаружить  не мог  - на Земле еще  не  та
цивилизация,  а  вот  мою  приводную  станцию  засекли и ради  нее  сбросили
парашютистов.
     - Ану, но ведь это!.. - возмутился Юрий, но Ану перебил его:
     - Не нужно упреков. Ведь я  ошибся,  а за ошибки не  судят. Важно,  что
сейчас  никто нас  не  засечет и  не  обнаружит. На  всякий  случай я  решил
заходить  с  севера.  Мало  ли  что  может  случиться.  Лучше  обойтись  без
неприятностей.
     Ану не ошибся. Их  никто не заметил, и они пронеслись над тяжелой водой
и  белыми  льдами. Когда машина оказалась неподалеку от  устья большой реки,
Ану смело развернул  ее и пошел прямо по реке. Парнишки примолкли. Справа  и
слева мелькала уже родная  земля.  Суровая, хмурая, но... родная.  Некоторое
время машина неслась как раз над  стрежнем, все дальше и дальше углубляясь в
разлив  великого Азиатского материка. Когда по  расчету всем показалось, что
они ушли достаточно далеко от побережья, решили сесть отдохнуть.
     Выбрали заросший тальником островок и осторожно сели на него,  вспугнув
целую  стаю диких  гусей.  Они обиженно погоготали  и уселись  в  заливчике,
обсуждая случившееся - до машины доносился их гортанный говор.
     По  обоим  берегам  огромной  полноводной  реки  тянулись  всхолмленные
просторы тундры. В  неверном свете тускло  поблескивали озерца, покачивались
на легком ветру исковерканные ветрами и морозами кедры и карликовые березки.
Покрикивали невидимые птицы, и даже в этом тундровом безмолвии где-то далеко
стучал мотор.
     Подышали свежим воздухом, посовещались, попили прохладной речной водицы
- сладкой и вкусной, может быть потому, что это была своя, родная водица.
     И Вася, узнав знакомые картины, мечтательно вздохнул:
     - Порыбачить бы теперь...
     -  Не  время, -  сухо  ответил  Ану.  Он заметно волновался, все  время
испытующе поглядывая на мальчиков. Вася примолк, потом вздохнул:
     - Интересно все-таки, а что тогда было со мной и куда делся мой  верный
мамонт Тузик?
     - Какой это еще Тузик?
     Пришлось заново пересказывать  собственную невероятную историю, и  Ану,
подумав, сказал:
     - Куда  делся твой Тузик, я не знаю.  Может  быть,  снова замерз и ждет
очереди, чтобы оттаять.  Но  если  принять  во  внимание,  что происходило с
каждым из нас и особенно с теми, кто побывал в Черном мешке, то лично я тебе
полностью  верю.  Вполне  вероятно,  что  здесь,  в  тундре,  ты  попал  под
какие-нибудь особые излучения,  может быть,  даже с какого-нибудь еще никому
не  известного  космического  корабля, и  с их помощью,  даже  сам  того  не
замечая, воспользовался парадоксом времени.
     - Так для этого обязательно нужно двигаться.
     - Ты в этом уверен?
     - Н-ну, во всяком случае, все так считают.
     - Не  знаю! - отрезал Ану. -  Я  теперь ни  в чем не уверен. Хотя  нет,
уверен в одном - мы все-таки слишком  мало знаем. Прямо-таки катастрофически
мало. Вот почему я  и верю тебе.  Заметь  - я не объясняю, не  придумываю, а
просто верю. То, что произошло с тобой, вероятно, могло произойти с каждым.
     -  Выходит,  машина  времени  может  существовать?  -  спросил  Юрий  и
почему-то  застеснялся   -  ведь  все  теперь   знают,  что  машина  времени
существовать не может.
     -  А  почему  бы  и  нет!  -  дерзко  ответил  Ану.  -  Что  ей  мешает
существовать?   Только  людское   незнание,   неумение  использовать  законы
окружающей материи и  времени.  Ведь,  рассуждая логически,  если  мы  можем
обгонять  время,  то мы можем и отставать от него  и,  значит, уноситься  то
вперед живущего, то назад.
     - Логически, конечно... - вздохнул Вася.
     - Ну  да,  а тебе  обязательно хочется,  чтобы  все  было  сразу  же  и
практически и чтобы все на свете ты сам понимал?
     - Хотелось бы, - серьезно ответил Вася.
     -  Вот и познавай. А само по себе  ничто не узнается. А я лично о  том,
чего не знаю,  теперь не сужу, но, думая обо  всем, что  я услышал и увидел,
мне кажется: то, что ты рассказывал о себе, вполне вероятно.
     -  И все-таки, все-таки все эти превращения времени не очень понятны, -
вздохнул Юрий.
     -  Ну и  что, мало ли чего еще  не  знают люди? Узнают! И если  ты даже
убедишься,  что машины времени не может быть,  это тоже хорошо.  Полезно!  -
сказал Ану.
     - Что же тут хорошего, а тем более полезного?
     -  А то,  что ты убедишься в ошибке, докажешь ее и ни ты, ни другие  не
будут потом  тратить на  нее  время. А  время, сам  видишь, самое главное  в
жизни.
     - Значит, вы думаете, что мой Тузик  все  еще лежит замороженный  вот в
такой тундре и ждет, когда его разморозят?
     - А почему бы и нет, что этому мешает? Жил мамонт, попал в беду, морозы
его  заморозили целенького, а  потом при хорошем  стечении обстоятельств  он
разморозился и ожил.  Что здесь особенного?  Ведь  вам  же объяснили, что  в
некоей прошлой или  будущей цивилизации - теперь  нам  с вами в этом  трудно
разобраться  -  замораживаются,  а потом  возвращаются  к  жизни  не  только
мамонты,  но  и  люди. Сами  ведь  слышали...  Да, уважаемые  мои командиры,
совершенно ясно пока что  одно  - знаем  мы страшно мало.  - Ану вздохнул  и
предложил: - Ну что ж, не будем терять времени - нужно взлетать.
     Странно было слушать  этого  прожившего более двухсот лет человека иной
цивилизации. Уж если он жаловался, что мало  знает  и мало видит, так что же
говорить им? Ребята только вздохнули и переглянулись.
     В легких сумерках все  еще длинного полярного вечера машина поднялась в
воздух  и  помчалась  к  юго-западу.  Чем  дольше они  летели,  тем  быстрее
сгущались сумерки. И вскоре внизу и по сторонам замелькали огоньки неведомых
поселков и городков, словно проклюнувшиеся среди темной массы тайги, могучих
рек и высоких гор. Потом пошли  степи, потом снова леса и горы.  И казалось,
что никогда не закончится этот стремительный  и бесшумный полет над огромной
землей. Но все приходит к концу. Пришел к концу и  этот полет. Неподалеку от
того самого карьера, в который было так приятно скатываться с кручи вместе с
потоками белейшего песка, они встретили грозовой фронт. Он шел с юго-востока
- темная, клубящаяся  стена,  беспрерывно  подсвечиваемая  злыми торопливыми
молниями.  Они  обогнали  его  сверху, нырнули вниз и тихонько,  незаметно и
скромненько приземлились у самого входа в оставленный ребятами корабль.
     Ану  нервно  позевывал.  Руки  у  него  вздрагивали, и  почему-то стало
дергаться левое веко. Ребята и  видели и не видели все это. В тот момент они
не  могли понять, почему волнуется  Ану перед встречей с  незнакомой жизнью.
Ведь  сами-то  они  ждали  встречи  с  хорошо  знакомой  им  жизнью  и  тоже
волновались. Как-никак, а им могло достаться от родителей.
     Не спеша они вышли  из машины и взглянули в темное предрассветное небо,
на котором лучились тусклые звезды. Сама гроза полыхала зарницами где-то еще
очень далеко.
     - Что  же будем делать?  - спросил  Ану, осматриваясь  по  сторонам. Он
вздрагивал от приречного холодка и потирал голые коленки.
     - Дождемся рассвета и полетим заявить о своем прибытии.
     - А зачем ждать  - можно лететь и  сейчас, -  предложил Вася. - Время и
еще раз время!
     - Нет, пожалуй, нам все ж  таки лучше подождать, - сказал Ану. - Больше
того, мне кажется, что вам вначале  стоит прийти в  город одним, без  меня и
без машины, и, рассказать о том, что произошло.
     - Так нам и поверят, - усмехнулся Юрий.
     - Вот если не поверят, тогда вы пришлете Щарика, и я прилечу сам.
     - Мне непонятно, - сказал Вася, - зачем это нужно? Лучше уж все сразу и
все честно.
     - Так кажется на первый взгляд. А если  я просто  побаиваюсь? - спросил
Ану. - Если мне нужно успокоиться, привести себя в порядок?
     Ребята не поняли Ану и недоверчиво переглянулись. Это рассердило Ану:
     - Неужели вы  не можете понять  - я  волнуюсь  перед встречей  с вашими
людьми!  Ведь я  столько лет был, в  сущности,  один. И  потом...  Потом мне
просто неудобно являться в  таком виде. - Он похлопал себя по голым ногам. -
И наконец, подумайте  о  тех,  кто  лежит сейчас в  состоянии  обезвоженного
анабиоза. Вы  открыли двери в корабль, пропустили в него воздух. Вы уверены,
что бактерии и вирусы не проникли в камеры повышенной защиты -  ведь корабль
пролежал миллионы лет? Опускался вместе с сушей на дно морское, его заносило
песком, и он  снова  поднимался.  Так неужели вы не можете предположить, что
металл, даже  уплотненный  во время путешествия в  Черном  мешке,  претерпел
кое-какие   изменения?   Это  значит,  что  те,  кто  столько  времени  ждет
воскрешения,  подвергаются  новой  смертельной  опасности!  А  ведь  если вы
подумаете,  кроме меня,  хоть  немного  разбирающегося  в  системе  подобных
кораблей, вернее, способного разобраться в них, никто не сможет им помочь.
     Этот  довод  Ану  оказался   таким  убедительным,   что  ребята  совсем
примолкли. О тех, кто лежал в корабле и ждал решения своей участи, и в самом
деле они не подумали. А подумать стоило. Они  сразу  вспомнили  ту согбенную
фигуру у пульта управления, которая рассыпалась  при одном только  дуновении
свежего ветерка, при одном только вздрагивании пола под ногами ребят.
     -  А если я  сейчас  же,  не  теряя времени,  начну  изучение  корабля,
принципов возвращения  из обезвоженного  анабиоза  и  если  у меня получится
что-нибудь, мы  возвратим людей к жизни. Мне не  нужно говорить, что получит
ваша цивилизация  от  возвращения к  жизни специалистов  целого космического
корабля.  Таких знаний,  какие есть  у  них,  нет  во всех  академиях  вашей
планеты, а возможно, и  всей Галактики. Вот почему я считаю, что  вам  нужно
делать свои дела, а мне - свои.
     Как это ни  печально,  а  Ану  все-таки прав: следовало  действовать, и
действовать быстро и продуманно.
     Ребята попрощались с Ану и стали карабкаться по склону карьера. За ними
понуро брел Шарик, то и дело оглядываясь назад,  за Шариком поковылял было и
крокодил, но Ану остановил его.
     - Не  следует  сразу  выдавать то, что  произошло.  А  крокодил вызовет
лишний интерес у тех, кому до поры до времени не нужно знать ничего.
     И ребята ради сохранения тайны оставили "рокодила вместе  с Ану, а сами
собрали пожитки, взвалили их на себя и поплелись домой.
     Неожиданно Вася остановился и решительно сказал:
     - Как хотите, а черную орхидею я возьму с собой.
     Он вернулся к машине и взял цветок...
     Даже в лесной таинственной  и  тревожной  темноте  этот  необыкновенный
цветок светился  необыкновенно теплым,  ласкающим  светом, и потому,  должно
быть, на душе мальчиков стало спокойней.
     Светало.  Посверкивала зарницами приближающаяся гроза, и поэтому в лесу
было тихо и жутко. Ребята прибавили шаг.
     Было уже светло, когда они добрались до опушки и увидели свой городок -
мирный,  тихий,  с  редкими столбиками дымков,  со  снующими  автомашинами и
автобусами.
     - А где же наши грибы? - невесело пошутил Юрий.
     - Придется что-нибудь придумать.
     - Придумаем, а потом?
     - А что ж потом? Ведь здесь корабль и Ану; что и кто нам может сказать?
     - Все равно. Неприятно  возвращаться  после  таких приключений  и сразу
начинать врать.
     -  Ну а если ты сразу расскажешь то, что  произошло, тебе поверят?  Так
что иди и придумывай, почему мы не нашли грибов.
     Они  расстались  у  Васиного  дома,  договорившись встретиться часов  в
десять,  чтобы  сразу  идти  в милицию  и  сообщить о  своих  необыкновенных
находках.
     Вероятно,  все  произошло бы именно так как они и предполагали, если бы
не  ряд об! стоятельств.  Прежде всего оказалось, что Васиных родителей дома
нет  - они  ушли еще с вечера на плотину. Вот  почему  Вася  отделался очень
легко - никто не  поинтересовался причинами задержки и  почему он пришел без
грибов. Он поел и прилег отдохнуть.
     Труднее   пришлось  Юре.  Бабушка   прежде   всего   обрадовалась   его
возвращению, а потом, узнав, что грибов он не принес, возмутилась:
     -  Да что  же  вы  там  делали  столько времени! Шлендали, шлендали,  а
вернулись с пустом!
     Тут  проснулись  родители, и мама, конечно,  немедленно набросилась  на
отца:
     -  Вот  видишь, к  чему  приводит твое  воспитание!  Мальчик  пропадает
неизвестно где" опаздывает и, главное, врет.
     И  хотя  Юрий  еще ничего  никому  не  соврал  и, значит,  имел  полное
моральное  право  возразить  и даже  обидеться,  он  промолчал,  потому  что
понимал:  в  таком  огромном деле, как их, настоящий мужчина обязан проявить
терпение и выдержку.
     Отца заинтересовала фактическая сторона дела.
     - А  почему  вы пришли на рассвете? Честно  говоря,  вот этого варианта
Юрий не продумал -  объяснения такого раннего прихода у него не было. Но как
всегда в трудных случаях, его немедленно выручила бабушка:
     - Да ты посмотри, что на дворе делается.  Там такая гроза  идет,  такие
ужасти...
     - Грозы испугались? - строго спросил отец.
     - Не в том дело, что испугались, а в том...
     - Да кто же грибы в грозу ищет? - опять вмешалась бабушка. - Они только
через несколько дней после нее пойдут.
     Но отца не очень удовлетворило бабушкино объяснение.  Он  поморщился и,
процедив сквозь зубы: "Струсил", слегка шлепнул сына по затылку и сказал:
     - Приводись в  порядок. Скоро  завтрак. Незадолго перед  завтраком  дом
неожиданно  вздрогнул.  И вздрогнул так, что между досок потолка просочилась
древняя труха. Бабушка перекрестилась и с пониманием дела пробормотала:
     -  Страсти-то  какие,  ба-атюшки!  Над  городком прокатился  запоздалый
ворчливый гром. Потом, когда все сели за стол, дом вздрогнул  снова, и снова
издалека  докатились раскаты грома.  И  в  то  же время  вдруг,  по каким-то
непонятным  законам, все поняли - это  был не  гром,  а  нечто другое.  Отец
подумал и сказал:
     - По-видимому, взрывают перемычку плотины и заполняют водохранилище.
     Юрий насторожился: какую перемычку, какое водохранилище? Но спросить об
этом не успел - опять вмешалась бабушка:
     -  Боюсь  я этих водохранилищ!  Вода  в  погребах поднимется. Опять  же
комары разведутся.
     -  Да  полно, мама, - улыбнулся отец. -  Наоборот, климат станет мягче.
Водохранилище его смягчит.
     - Дай бы бог, -  сказала бабушка, но, видимо, не  очень поверила своему
сыну.
     В  это время дом  задрожал снова, издалека  донесся не  гром, а  словно
Подземный гул.
     Казалось,   он  идет  откуда-то  из   подземелья   -тяжкий,  могучий  и
непонятный. Всем стало не то что страшно, а скорее не по себе, тем более что
в комнате стало быстро темнеть от надвигающейся грозовой тучи.
     За  окнами  пронесся первый  порыв  ветра, потом  второй,  третий...  В
коридорчике хлопнула  дверь,  вошел  Шарик, которому  совсем не  хотелось  в
одиночестве встречать грозу.
     Грохотал  гром, сверкали  молнии,  с  шумом и  клекотом  лились  потоки
спорого  теплого  дождя.  Постепенно светлело, и  бабушка,  приготовившись к
самому страшному, облегченно отметила:
     - Кажется, пронесло.
     - Кого пронесло? - спросил Юрий.
     - Грозу. Стороной, видать, прошла, нас только крылом задела. Вот теперь
жди грибов. Теперь грибы пойдут.
     Родители ушли на работу, и Юрий осторожно спросил у бабушки:
     - Какую перемычку рвали? Какое водохранилище?
     - А ты будто не знаешь? - подозрительно покосилась бабушка.
     - Откуда же мне знать? Меня же не было. Бабушка что-то прикинула в уме,
отчего у нее на носу пошевелились очки, и наконец решила:
     -  Правильно.  Это без тебя  было. Милиция  тут ходила  и  строители со
станции,  с  энтой...  -   бабушка  кивнула   куда-то  через   плечо,   -  с
электрической.  Ну вот, предупреждали, что  будут взрывы, чтоб не  пугались,
дескать. Будут заполнять энто самое... - бабушка  опять кивнула через плечо,
- водохранилище.
     По крыше стучал неторопливый дожди-цек, и Юра вдруг понял, насколько он
устал. Болела каждая жилка и каждый мускул, а  глаза слипались. Он присел на
диван, облокотился  на  валик и сразу же уснул. И кто  его обвинит, если все
это произошло после грозы, под убаюкивающий шум летнего дождя.

     <b>4</b>

     Проснулся он оттого, что бабушка трясла его за плечо и шептала:
     - Милиция к тебе пришла. Милиция... Слышишь! А ну, вставай!
     Юра вскочил, освободился  от  старенького  одеяла,  которым  неизвестно
когда его накрыла бабушка, и вскрикнул:
     - Ану пришел?!
     -  Милиция,   говорю,  пришла.  Натворил  небось   что,   тогда   лучше
признавайся.
     -  При чем  здесь милиция? - ничего не  понимая, почему-то растерялся и
рассердился Юра.
     Бабушка нахмурилась:
     - А это уж тебе виднее, к чему милиция.  На пороге показался участковый
милиционер.  А  вслед  за  ним вошел совершенно незнакомый пожилой, лысеющий
человек со слегка кривым носом.
     - Проснулся? А  мы к тебе,  -  сказал милиционер,  протягивая  руку.  -
Здравствуй!
     - Здравствуйте, - не совсем уверенно ответил Юра, поднявшись с дивана и
поправляя свой костюм.
     -  Вот, знакомься, тоже заядлый грибник А я, понимаешь, выяснил, что ты
тут  самый главный следопыт - все грибные места знаешь.  А тут как раз гроза
прошла,  дождичек хорошо помочил, - значит,  грибы  будут.  Вот  мы  к тебе.
Может, возьмешь нас с собой?.. В напарники...
     Юра  помолчал  -  он все еще не мог  понять,  зачем к  нему  пришли два
взрослых  человека.  Особенно смущал тот,  у  кого  был  слегка кривой  нос.
Милиционер угадал это Юрино смущение и представил ему своего товарища:
     - Ты не бойся. Он из редакции. Пишет. Ему все интересно.
     Вообще-то, когда дело  касается рыбалки,  ловли птиц или грибной охоты,
возраст или положение значения не имеют.  В  этих случаях все равны.  А если
человек из редакции - тем более.
     Юрий молча смотрел то на  милиционера,  то на товарища из газеты. Мысли
путались, он вдруг страшно заволновался.
     - Знаете что, товарищ милиционер, - сказал Юрий, - я вам все  расскажу.
Только вы слушайте - это очень и очень важно, - заторопился он.
     Юрий  до  того  разволновался,  что  его  даясе  стала  бить  дрожь.  И
милиционер, заметив это, сделался строже и внимательней.
     - Да ты  сядь, сядь... И расскажи все  по  порядку. По порядку, говорю,
расскажи.
     - Вот  в том-то все  и дело, что мне  как  раз и нужно все по  порядку.
Тогда вы поймете. Бабушка ахнула и раньше всех села на стул.
     - Батюшки, - взмолилась она, - ну не иначе как натворил что-то!
     Юра махнул на нее рукой  и  попятился к дивану. Там  они  и сели:  Юрка
посредине, а двое гостей по бокам.
     Уже когда Юрий  стал  рассказывать, почему Шарик  понимал некоторые его
команды,  милиционер переглянулся  с  бабушкой  и  потрогал  Юрин  лоб,  тот
отмахнулся  от него,  как  от мухи, а человек  из газеты  вынул  из  кармана
пиджака красный блокнот, а из внутреннего кармана - шариковую ручку. Он  все
время смотрел на Юрия, а ручка так и летала по бумаге, и он, почти не глядя,
только перелистывал страницы блокнота.
     Потом, когда  Юрий рассказал о находке, милиционер  тоже посерьезнел  и
ловким, привычным  движением передвинул с бока свою полевую сумку и, тоже не
глядя, достал из  нее бумагу и карандаш. Но когда Юра стал  рассказывать обо
всем,  что с  ними произошло  в джунглях и потом, на обратном пути,  оба - и
милиционер, и товарищ  из газеты - перестали  писать  и  только смотрели  на
него, а бабушка время от времени беззвучно всплескивала коричневыми руками и
приоткрывала рот.
     - А где же этот твой Вася? - вдруг строго спросил милиционер.
     - Так он же сосед. Пойдемте к  нему, пойдемте! - вскочил Юра и  потащил
за собой милиционера.
     Милиционер посмотрел  на газетчика,  газетчик  - на  милиционера, и они
пошли  за Юрой. За  ними, конечно, увязался  очень  скромный, Даже как будто
скучающий Шарик. Его-то можно было понять - после стольких приключений опять
конура, вдоль и поперек знакомая улица.
     Вася, оказывается, тоже спал,  и его  разбуди. ли не без труда. Он тоже
спросонья  вспомнил   Ану,   а  потом  вскочил  и  растерянно  посмотрел  на
милиционера.
     - Слушай, я рассказал им все.
     - Рассказать-то  рассказал,  - схитрил милиционер, - а вот вещественных
доказательств нету.
     - Как - нету? - обиделся Вася. - Как это - нету? А черная орхидея?!
     И  он  показал  на  окно,  где в  стакане  с водой стоял необыкновенный
цветок.
     Милиционер  протянул  было руку,  чтобы  дотронуться до цветка,  но  не
решился  сделать  это - такой красивой  была  орхидея. Человек из редакции с
завистью посмотрел и на цветок, и на ребят и наконец решительно сказал:
     -  Нужно  немедленно  действовать. Пошли!  И  они не то  что  пошли,  а
побежали к лесу. Солнце уже стояло высоко, сильно парило, дышалось тяжело, и
все  вспотели. Но  в  лесу  дохнуло прохладой, промытой хвоей и  цветами.  И
главное, уже пробивался грибной запаха Когда оба взрослых вдохнули его,  они
приостановились  и  стали шарить глазами  по сторонам, но  потом  вспомнили,
зачем они пришли и помчались дальше.
     Юрий  и  Вася  первыми  выбежали  на  берег карьера, и  оба  растерянно
остановились.  Карьер  был залит  мутной,  медленно  и лениво переливающейся
водой, на  поверхности  которой  плавали  деревья, пена  и  мусор.  Все  это
кружилось  и  неторопливо передвигалось.  И  на  том  месте,  где они  нашли
корабль, тоже  была вода. Хуже того,  те  кусты,  возле которых они когда-то
складывали свою поклажу, плавали  в  воде. И те сосны, что обрамляли вырубку
перед обрывом в карьер, плавали в воде и шевелили разлапистыми корнями.
     И Вася и Юрий  почему-то посмотрели вверх. И милиционер и газетчик тоже
посмотрели  вверх. Там шумели кроны мачтовых сосен. Но какие кроны! Они были
ободраны, местами расщеплены и опалены каким-то страшным огнем. Он бил в них
как  бы  сверху,  потому что внизу,  у подножия,  сосны оказались совершенно
целенькими.
     - Улетел! - выдохнул Юра.
     Ноги  у него  подкосились, и он сел на опаленную  жесткую  траву.  Вася
поморгал, поморгал и стал вытирать навернувшуюся слезу.
     Милиционер походил, потрогал сосны и,  вынув из своей сумки  протоколы,
стал их заполнять.
     Газетчик  поднял обломанный неведомой силой сук и острым концом с силой
швырнул его в  воду,  как, должно быть, б