очень смелый и совершенно необыкновенный мальчик. -- В конце концов, это ведь не так важно, сколько ты там замерзал, -- сказала она, -- важно, что ты отмерз и даже приручил мамонта. Он вместе с тобой отмерзал? Вася кивнул головой. -- По-моему, это тоже неважно, -- с завистью сказал Женька. -- Это даже интересно -- пятьдесят лет пролежать замерзшим, а потом вдруг оттаять и сразу же приручить мамонта. Слушай, а как же ты замерзал? Вася понял, что его положение не такое уж безнадежное, и мысли о родителях отошли на задний план -- ведь еще ничего не известно: может быть, они и живы. Теперь они, конечно, старенькие, но все-таки... и Вася рассказал все, что с ним случилось пятьдесят лет назад. Кстати он спросил: -- А почему вы говорите "пятый", а не две тысячи пятый год? -- Видишь ли, это просто удобней. Ведь каждый знает, что две тысячи лет уже прошло, -- ответила Лена. -- А Сашка Мыльников все-таки плохой товарищ, -- твердо сказал Женька. -- Почему? -- нахмурился Вася. -- Ну, что же это за товарищ, если он бросил тебя в яме? Я бы обязательно разыскал. -- Метель была... пурга. -- Ну и что ж! Разве это оправдание? Вот когда первые межпланетные летчики потерялись на Марсе, так их и то нашли. А тут, на Земле, он не мог разыскать... Лена вздохнула и почему-то очень твердо сказала: -- Ты ничего не знаешь, Женька, и поэтому не болтай. -- Сама ты болтаешь! -- очень своевременно и остроумно ответил Женька. -- Разве это товарищ?! -- добавил он с презрением. Они помолчали. К машине приблизился Тузик и стал обнюхивать ее хоботом, шумно вздыхая и опасливо косясь своими маленькими глазками. Вскоре пришел дедушка и сказал: -- Тузика мы оставим в старом лесничестве. Там есть загон -- в нем когда-то приручали лосей. Вот он и погуляет. -- А разве лосей приручили? -- уже откровенно удивился Вася. И дедушка, тоже уже не таясь, ответил: -- Да, уже лет тридцать, как они домашние животные. Их разводят, как коров, из-за мяса, молока и хорошей кожи. А в лесных районах лосей используют как лошадей. Ну, взбирайся на своего мамонта и веди в загон. -- Я тоже сяду! -- закричал Женька. Но Лена презрительно сжала губы: -- Так он тебя и возьмет! -- Вася ему прикажет. Польщенный Вася взобрался на Тузика и, покрикивая на него, заставил посадить Лену и Женьку. Дедушка шел впереди, показывая дорогу. Вскоре они подошли к заброшенному деревянному зданию фермы. Оно было ограждено высоким и крепким забором с хорошими воротами. Ничего не подозревая. Тузик спокойно прошел во двор и стал обнюхивать хоботом постройки. Они не понравились ему, поэтому он фыркал и сопел. Ребята наносили в корыто воды, нарвали травы и ветвей и простились с мамонтом. Он стоял посреди двора, слегка раскачивая свою большую лопоухую голову. -- До свиданья, Тузик! -- сказал Вася. -- Мы скоро приедем. Ворота закрылись, и все четверо пошли к машине. Сзади раздался трубный рев, ворота затрещали... Все остановились. Но рев затих, и слышно было, как Тузик, тяжело ступая, пошел обследовать свои владения. -- Ничего, -- сказал дедушка. -- Привыкнет... Глава тринадцатая. ВУЛКАН НА КОЛЕСАХ Переваливаясь на кочках, электронка выбралась на шоссе, и дедушка чуть прибавил скорость. Сделать это было нетрудно -- стоило только нажать на педаль и, значит, направить в электромотор немного больше тока из аккумуляторов. На повороте, где несколько часов назад Тузик испугался автопоезда, на щитке электронки зажегся красный сигнал. Дедушка поправил зеркальце и увидел, что сзади его догоняет новый автопоезд. Красный сигнал зажег специальный аппарат, который зорко наблюдал за всем, что делается позади, и заранее предупреждал водителя об опасности. Электрбнка прижалась к самой обочине шоссе. Мимо промчался автопоезд. Его вагоны были окрашены в светлую краску, в них было множество широких окон, возле которых сидели пассажиры: вагоны-прицепы мелькали со скоростью курьерского поезда. -- Атомка промчалась! -- с завистью сказал Женька. "Ах, вот что такое атомка! -- подумал Вася. -- Это, видно, автопоезд, работающий на атомной энергии. Да, такие атомки делать гораздо лучше, чем те, что делали когда-то". Воспоминание о тех далеких днях, когда атомками называли атомные бомбы, заставило Васю опять вспомнить о своем странном положении, и он снова загрустил. Лена тоже задумчиво ответила Жене: -- Это пассажирский экспресс порт Уэлен -- Ужгород. -- А не московский? -- ревниво спросил Женя. -- Нет, московский проходит раньше. -- Вот вырасту, -- мечтательно протянул Женька, -- и стану водителем атомных поездов! -- Не очень-то интересно, -- заметила Лена. -- Все время в дороге. Они же могут вокруг света без остановки проехать. -- Мало ли что могут! -- возразил Женька. -- А водителей-то все время на станциях меняют. Сменился -- и кати куда хочешь! Красота! -- Да! -- почти с завистью сказал дедушка. -- Атомки -- хорошее дело. Недаром железные дороги перестали строить. Атомка ведь везде пройдет. Пока выяснялись все преимущества безрельсовых атомных поездов, электронка вдруг замедлила ход и остановилась, хотя Вася ясно видел, что дедушка при этом даже пальцем не шевельнул. -- Перекресток, -- сказал дедушка. -- Что ж, подождем. -- Вот, "подождем"!.. -- обиженно протянул Женька. -- Меня так за руль не пускаете. А ведь вот сами заговорились, и автотелефонотормоза за вас сработали -- остановили машину. А то б наверняка нарушили правила уличного движения. -- Ладно тебе! А фотоэлементы у нас на что?! Из дальнейшего разговора дедушки и Женьки Вася сделал вывод, что и дороги и машины устроены так, что даже при всем твоем желании совершить аварию, сделать это не позволят особые устройства -- фотоэлементы. Они установлены на всех машинах, и на всем протяжении шоссе на перекрестках и поворотах полосами нанесена особая краска, посылающая невидимые простому глазу лучи. Их-то и ловят установленные на машинах приборы и автоматически помогают водителю, предостерегая от опасности и аварий. И сейчас же вспомнился случай на шоссе: бешено мчащийся прямо на Тузика автопоезд, растерянный водитель. Да, крушение тогда было неизбежно. Его предотвратили умные приборы. Как тогда вильнула атомка! Как понеслась! Вот теперь ясно: полосы вдоль обочины шоссе -- это своеобразный фотоэлементный барьер, который не позволяет машине выезжать за его предел. Пожалуй, Женька-маленький прав: при такой технике машину может водить не то что третьеклассник, а даже первоклассник. И Вася посмотрел на него уже дружелюбней. "А Женька Маслов-старший стал таким вредным! Просто смотреть на него не хочется", -- подумал Вася. Шоссе пересек автопоезд, и электронка свернула. Сквозь ветровое стекло перед Васей открылся вил на родной городок. Как он вырос, как повзрослел! То там, то здесь из-за высоких деревьев высились разноцветные, а чаще всего серебристые крыши многоэтажных домов. Вася догадался теперь, что они также покрыты фотоэлементом, перерабатывающим солнечную энергию в электрическую. Надо думать, летом солнечные лучи с помощью специальных аппаратов охлаждали воздух в домах, а зимой помогали обогревать их. Теплица, что была на окраине города, стала чуть побольше; но обогатительная фабрика осталась такой же. Зато неподалеку от нее высились новые фабричные здания. Но сколько ни искал Вася родную школу, он так и не мог ее увидеть. Не нашел он и своего маленького, одноэтажного, деревянного дома. Улицы были застроены многоэтажными зданиями самых различных цветов и оттенков. Среди них преобладал тот же странный зеленовато-блестящий материал, которым было покрыто шоссе. Однако Вася не обращал внимания на эти странности, потому что больше всего думал о родителях. Живы ли они? Ведь прошло пятьдесят лет! Целых полвека... Взволнованно посматривал он по сторонам, заглядывая в лица встречным людям, надеясь увидеть родных или знакомых. Лена видела Васино волнение и ласково шепнула ему: -- Ты не беспокойся... По-моему, они живы, и ты их найдешь... -- Ты думаешь? -- обернулся Вася. -- Ну конечно, -- убежденно сказала Лена, и глаза у нее смотрели так твердо, что Вася невольно поверил девочке. Электронка опять остановилась, и дедушка пробурчал: -- Придется объезжать. Прямо перед электронкой стояли люди и смотрели в переулок, вливающийся справа в улицу, по которой двигалась электронка. Блестящая загородка красиво очерчивала ярко-зеленые газоны, на которых росли деревья и аккуратно подстриженные кустарники. Между загородками, занимая всю проезжую часть дороги, стояла огромная машина. По бокам ее плоского тела с прозрачной кабиной впереди выдавались чуть вздрагивающие выступы. Под кабиной беспрерывно и стремительно вращался архимедов винт, по которому скользила слегка дымящаяся серовато-зеленая масса. Над ней струился раскаленный воздух. Человек в блестящей кабине все время посматривал на архимедов винт и иногда касался блестящих рычажков, во множестве разбросанные на щите перед ним. И тут только Вася заметил, что машина не стоит на месте: она движется медленно, ровно, как корабль на тихой воде. Позади машины остается блестящее, как зеркальное стекло, зеленоватое, искрящееся на ярком солнце шоссе. -- Вот это и есть дорожная машина, -- сказал дедушка. -- Она тоже атомная. Сзади в специальном котле беспрерывно выделяется тепло в несколько сотен тысяч градусов. В этот огонь попадает грунт, который машина сама выбирает по бокам дороги -- видишь, выступы по бокам. Они роют канавы по бокам будущего шоссе, а землю подают в атомный котел. Понятно, что земля не выдерживает такой невероятной температуры и плавится, превращаясь в лаву. Она подается вперед и по архимедову винту равномерно разносится по всей площади будущего шоссе. Вся машина катится на огромных, тяжелых валках, которые уплотняют лаву. Позади остается только готовое шоссе -- каменное, почти базальтовое. Прямо-таки настоящий вулкан на колесах! -- улыбнулся дедушка. Вася с уважением обошел пышущую жаром, могучую машину. Она неумолимо ползла все вперед и вперед. Пока дедушка рассказывал, а Вася осматривал машину, она успела выложить несколько метров нового, еще тепленького шоссе. -- А где же она берет атомное топливо? -- спросил Вася, чтобы показать себя солидным, думающим человеком. -- В этом-то и вся штука! -- оживился дедушка. -- Помнишь, как на уроках физики нам доказывали, что построить "перпетуум-мобиле" -- вечный двигатель -- невозможно. А вот эта машина, в сущности, вечный двигатель. Ты не удивляйся! Конечно, и она не вечна, но... дело в том, что для нее не требуется горючего. Вначале, когда ее построят на заводе и запустят в ход атомный котел, ей, конечно, горючее требуется. А потом она сама добывает горючее из той земли, которую она же и расплавляет. Ты, конечно, знаешь, что многие редкие элементы рассеяны в земной коре -- в песке, земле, камне -- в таких ничтожных количествах, что добывать их раньше было просто невыгодно. А вот при такой машине стало выгодно. У нее есть специальный атомный сепаратор, который сортирует всевозможные элементы. Ненужные атомы сепаратор выбрасывает, и они идут на строительство шоссе. А редкие, нужные элементы сепаратор сортирует по своим кладовочкам-полочкам. Так что эта машина, строя шоссе, добывает еще и химически чистое железо, медь, серебро, золото, кобальт и многие-многие другие элементы. Некоторые из них сами служат атомным горючим. Понимаешь? Машина сама добывает себе энергию, сама перерабатывает ее и сама дает столько и такой продукции, как в прошлом целая группа заводов. Вот, брат, какая это умная и дешевая машина! Лена, скромно слушавшая дедушку, вставила: -- И знаешь, Вася, на таких машинах водителями работают наши ученики-старшеклассники. -- Почему? -- удивился Вася. -- Неужели им доверяют? -- Управлять-то ею не очень сложно, -- сказала Лена, -- а вот регулировать, готовить к работе, -- ужас до чего сложно! Но зато, знаешь, несколько дней поработаешь и сразу поймешь, как в лаборатории, какие элементы существуют, чем они отличаются друг от друга и в каком соотношении они встречаются в земной коре. Потом мы ходили на экскурсию в парк таких машин, когда опоражнивали их бункера, -- каких там слитков только не было! Всякие-всякие! -- И золотые? -- недоверчиво спросил Вася. -- Подумаешь, золотые! -- презрительно сказала Лена. -- Они большие, да толку в них мало. Они ведь сейчас почти не применяются в технике. А вот стронций, германий -- вот это да!.. Женьке было скучно слушать эти научные разговоры, и он потащил Васю: -- Брось ты! Тоже мне интерес -- шоссе заливать! Это и первоклассник сумеет. А вот дома строить -- это действительно... Дедушка, поедем покажем! Вот это работа! Как только вырасту, обязательно стану строителем! -- Инженером? -- ехидно сказала Лена и покровительственно улыбнулась. -- Если ты хочешь знать, на той машине, что строит, нельзя работать даже инженеру. Профессор -- он справится. Вот это машина так машина! А кем ты все-таки будешь? -- насмешливо продолжала Лена. -- Водителем атомки, строителем или просто инженером? Женька смутился только на минуту и сейчас же ответил: -- Вот чудачка! Важно стать инженером. А кем я работать буду, это уж мое дело. Может, водителем, может, строителем, а может, и пекарем. Электронка тем временем медленно подъехала к одному из новых искрящихся домов, и дедушка предложил: -- Слезай, приехали. Кажется, ничего страшного в этих словах не было. Но сердце у Васи сжалось. Приехали -- а куда? Как будто и в свой город, но в чужой и незнакомый дом. Ведь вот как иногда складывается жизнь: лег спать, проснулся, и ты сирота -- ни родных, ни знакомых, ни даже дома. Один на всем белом свете. Вася опять еле удержался, чтобы не всхлипнуть. -- Снова зуб разболелся? -- участливо спросил Женька. Васе так захотелось стукнуть его, но ведь нельзя!.. Глава четырнадцатая. "ПРОФЕССОРСКАЯ МАШИНА" Вася Голубев остался в квартире Масловых один (если не считать Женьки-маленького). Лена отправилась по поручению матери отыскивать ему подходящий для времени года костюм, потому что Васина одежда -- шуба, шапка, валенки -- все это было явно не по сезону. Дедушка и Женькина мама тоже отправились по каким-то делам. Один только Женька-маленький решил быть настоящим другом и потащил было Васю показывать свой "конструктор", из деталей которого можно было, по его словам, соорудить все -- начиная от высотного здания и комбайна до подводной лодки и межпланетного корабля. Они устроились в коридоре. Женькины сокровища заслуживали самого пристального внимания. Кроме шурупов, болтов с гайками, медяшек, алюминиевых и пластмассовых обрезков, среди сокровищ были парные и даже тройчатые зубчатые колеса, шарикоподшипники, конденсаторы, лампы и лампочки и еще масса всякой всячины. И хотя многоопытный глаз моделиста и старосты кружка "Умелые руки" без особого труда определил, что не то что межпланетного корабля, но даже комбайна здесь не соорудишь, он все-таки заинтересовался сокровищами. Однако Васю все время не покидали мысли о своем доме, о матери, похожей, понятно, и на Женькину мать, как похожи, наверно, все матери друг на друга. Впервые за свою жизнь Вася решил сознательно соблазнить и обмануть младшего товарища, да еще пионера. Конечно, он понимал, что поступает нехорошо, нечестно, но ничего не мог поделать с собой. Ему очень хотелось увидеть родителей. Поэтому, пряча виноватые серые глаза, стараясь скрыть выступивший румянец, Вася как можно спокойнее предложил: -- Вот если бы посмотреть твою "профессорскую машину", мы бы с тобой из этих деталей сделали такую модель! Сама бы дома строила! -- А можно сделать? -- восхищенно понижая голос и заглядывая в глаза Васе, спросил Женька. -- Не знаю... -- коварно остановился на полпути Вася. -- Нужно посмотреть. -- А ты знаешь что... знаешь... Давай пойдем и посмотрим. -- Так тебя ж мать не пустит! -- почти презрительно сказал Вася. -- Ну и что? Ну и что?.. А мы пойдем и посмотрим. Она, знаешь, куда-то по хозяйству ушла. Пока она вернется, мы уже дома будем. -- Неудобно, понимаешь... Скажут, что я тебя сманил. -- Вот еще! Я что -- маленький? Пойдем. Честное слово, это недалеко. Вася дал Женьке уговорить себя, и они тихонько выскользнули за дверь. Женька потянул Васю к ближайшей стройке, но Вася сразу стал неумолимым: -- Мне нужно найти Ленскую улицу. -- Да зачем тебе Ленская? Она ж далеко. -- Нужно. Я жил на Ленской, понял? В доме двадцать один. Такой деревянненький домик. -- Да на что тебе деревянненький? -- Нужно-и все. Веди! Женька покорился. Они быстро миновали несколько улиц. Вася так волновался, что даже не замечал, что встречные посматривают на его необычный костюм с некоторым интересом. Но ни один из них не остановился, не стал удивляться вслух, а тем более смеяться. Ну, идет человек в зимнем, да еще старомодном костюме, -- значит, ему так нравится. Пусть себе идет. На Ленской, такой знакомой в прошлом, такой родной, Вася не увидел ни одного старого дома. Улица неузнаваемо изменилась. Все было новое, и везде строились новые дома. Он даже растерялся. Старой улицы не было, не было и его дома. Вася подумал вначале, что Женька, по своей легкомысленности, привел его на другую улицу. Но вдруг он увидел старую знакомую: почти черную внизу и все еще нежно-белую вверху раскидистую березу. На всей улице была только одна такая красивая, такая раскидистая и старая береза. И она стояла как раз против Васиного дома. Ошибиться Вася не мог. Правда, береза немного постарела, но почти не изменилась, стала только еще толще и раскидистей. Ее крохотные нежно-зеленые листочки беспрерывно вздрагивали -- рядом проносились самосвалы и грузовики, а чуть подальше, на том самом месте, где стоял когда-то Васин дом, суетились грейдеры и экскаваторы. В шум их моторов смело вплеталась звонкая птичья песня. Пел скворец. Пел самозабвенно, запрокинув черную, будто отлакированную голову назад и прикрыв глаза. Пел весело, словно зараженный общим весельем труда. И только один человек не радовался и не веселился. Он думал о том, что скворечню, на крыше которой пел скворец, мастерил он вместе с отцом. Он вспомнил, как он лазил на дерево, чтобы привязать птичий домик, и как мама кричала снизу: "Слазь! Сейчас же слазь! Упадешь!" И как отец, задрав голову, добродушно посмеивался: "Здоровый парень -- не сорвется. Я в его годы на мачты лазил". Это было в "День птицы", и скворечню ставили не для скворцов, а для синичек, потому что скворцов в Васино время в этих местах не бывало. И вот прошли годы. По-прежнему стоит на своем месте раскидистая береза с маленьким деревянным скворечником на вершине, и в нем уже живут веселые голосистые скворцы, а человек, который делал этот птичий домик, теперь не имеет ни дома, ни родных. Да... Если бы рядом не стоял Женька, который наверняка бы осведомился насчет больного зуба, впору было зареветь. Но делать нечего. Приходилось быть стойким и мужественным. В конце концов, люди переносили и не такие трудности. А тут просто вместо старого дома строят новый. Это ведь даже хорошо. Пока Вася смотрел на скворечник, пока он думал о своей судьбе, Женька уже успел обежать стройку, вернулся и теребил Васю за рукав: -- Идем! Понимаешь ты, там такой дядька отличный есть -- все объяснит. Идем! Вася нехотя пошел за Женькой. Едва они свернули за огораживающий строительную площадку заборчик, Вася увидел, огромную, очень высокую машину с гибким хоботом. Над ней возвышался подъемный кран. Вот он взял прямо с автомашины оконный переплет с подоконником, задвижками и стеклом, поднял его и осторожно установил на нежно-розовую стену. Двое рабочих помогли крану поставить переплет на место. К мальчикам подошел высокий загорелый человек в комбинезоне со множеством кармашков и застежек и спросил: -- Учиться пришли? Хорошее дело! А где же ваш учитель? -- Мы одни, -- замирая, ответил Женька. -- Это хуже. Как бы не попали под кран... -- Да нет, дяденька! Мы тихонько. Мальчик вот приехал... издалека, никогда не видел такой машины. Загорелый человек с интересом осмотрел Васю, его необыкновенную одежду и переспросил: -- Издалека, говоришь, приехал? Даже в телевизор не видал такой машины? На первый вопрос Вася тактично не ответил, а отвечая на второй, сказал честно: -- Никогда не видел. Ни в телевизоре, ни так. -- Да, брат, далековато, видно, живете. Ну ладно, поможем. Раз такое дело, возьмусь за работу экскурсовода. В это время подъемный кран поднимал второй оконный переплет, третий... десятый и наконец начал устанавливать двери, тоже совсем готовые -- с ручками, электрическими звонками и почтовыми ящиками. Рабочие в это время подвели железные стены и закрепили их болтами. Дом сразу вырос на целый этаж. -- Заметили, что сделано? -- спросил прораб. -- Теперь смотрите дальше. В огромной машине что-то зашуршало, загудело, и длинные хоботы опустились над металлической стеной, в которую одновременно уперлись небольшие, мелко дрожащие брусья с резиновыми набалдашниками-вибраторами. Из хоботов полилась пенистая огненная масса. Брусья задрожали еще сильней. -- Видел, как вибраторы работают! -- сказал восхищенно Женька. Через минуту хоботы и брусья присосались к другой стене, и опять полилась огненная жидкость. -- Что же это такое? -- немножко испугался Вася. Раскаленный поток был слишком необычен. -- А вот это они стены делают, -- пояснил, блестя глазами, раскрасневшийся Женька. --Туда воздух нагоняют, и они становятся такими... пузырчатыми. -- Куда нагоняют воздух? Кто становится пузырчатым? -- Ну, Вася, какой ты непонятливый! Это стены, значит. А воздух в них нагоняют... -- Ничего не понимаю, -- честно признался Вася. -- И не мудрено, -- вмешался инженер. -- Тебе, парень, -- обратился он к Женьке, -- нужно как следует заняться русским языком. Даже рассказать толком ничего не умеешь. -- А чего ж тут такого? -- удивился Женька. -- Воздух же нагоняют туда? Нагоняют. -- Послушай-ка лучше меня, Вася, -- начал рассказывать инженер. -- Давным-давно, кажется еще в 1950 году, в одной из лабораторий было получено удивительное стекло -- оно не тонуло в воде, не разбивалось от ударов молотка. Это было пеностекло. Делали его так. В расплавленную стеклянную массу вводили газ. Стекло застывало не сплошным куском, а мельчайшими порами, клеточками, как губка. В порах был заключен воздух, газ, и стекло поэтому не тонуло. Если его ударяли молотком, то разбивалось только несколько клеточек, а весь кусок оставался целым. Кирпич из такого пеностекла очень удобен: он легок, хорошо сохраняет тепло, почти не пропускает звук, его можно окрасить в любой цвет. Из таких стеклянных кирпичей уже пробовали строить дома. Но тогда пеностекло было очень дорого. Так вот... А в наше время для строительства зданий применили почти такой же метод -- атомная машина плавит минеральную массу, отделяет от нее полезные примеси и окрашивает в нужный цвет. Когда масса готова, специальный вентилятор насыщает ее воздухом и гонит по трубе-хоботу к месту заливки. Масса выливается в нужное место и застывает, как пеностекло. Не нужно ни каменщика, ни цемента -- стены домов сразу же льются из минеральной массы. А чтобы она застывала ровно, плотно, ее встряхивают, уплотняют. Пока что лучшего строительного материала у нас не придумано. Но тут еще одно затруднение: дома-то бывают разные. Один -- с маленькими окнами, другой -- с большими, третий -- с какими-нибудь особыми выступами. В помощь машине существуют специальные заводы. Раньше они были железобетонными или домостроительными, теперь они несколько переоборудованы, но занимаются тем же делом, что и прежде, -- изготавливают части домов: окна, двери, потолки, полы и т. д. Что тебе нужно, то они и изготовят. Привезут такие детали на строительную площадку, установят, как это ты только что видел, а промежутки между ними, то есть стены, зальют пеномассой. Потом покроют крышей, и дом готов. Пока инженер рассказывал, машина уже повернула за угол дома -- целая стена была готова. Ребята пошли вслед за машиной, но инженер остановил их: -- Посмотрите, что будет дальше. На только что залитую стену кран уже подал сложное соединение резервуаров, решеток и труб. -- Это устанавливают систему искусственного домашнего климата, -- сказал инженер. -- Она будет регулировать в этом этаже температуру и влажность воздуха. А когда будут готовы другие стены, на них положат балки, укрепят пол и потолок и начнут возводить следующий этаж. Неделя -- и трехэтажный дом будет выстроен без каменщиков, плотников и штукатуров. Вот так, брат, и строят теперь! -- Сколько же нужно учиться, чтобы управлять такой машиной? -- вслух подумал Вася. -- Ну, теперь только покрасят внутри -- и все в порядке! -- восхищенно сказал Женька. -- Нет, брат, теперь в домах ничего не красят. На внутреннюю отделку идут или пластмассы, или чаще всего специально обработанное под высоким давлением дерево. Благодаря такой обработке дерево становится намного крепче, почти как металл, не горит и окрашивается в любые цвета -- оранжевый, красный, какой угодно. С нашим замечательным деревом, только специально обработанным, никакие другие отделочные материалы не сравнишь! Женька хотел задать еще один вопрос, но вдруг съежился, схватил Васю за рукав и торопливо стал благодарить инженера. Тот несколько удивился такой поспешности, но задерживать ребят не стал. А Женька прошептал: -- Ленка нас ищет. Бежим! Но убежать им не удалось. Лена подошла к ним и сейчас же напала на Женьку, но тот стал оправдываться давно известным способом: -- А я что? Ничего... -- Сбежали из дому без спросу, ребятки? -- улыбаясь, спросил прораб.-- А мне говорили, что вот он приехал издалека и никогда не видел атомной домостроительной машины. -- Ой, нет, нет! Это правда, правда! -- торопливо вмешалась Лена. -- Он действительно никогда не видел. Просто у нас обед остывает... -- А-а, ну тогда все в порядке. Спешите скорей домой. Он усмехнулся и пожал ребятам руки. Вася тоже невесело усмехнулся. Женьке это не понравилось, и он ехидно спросил: -- Опять зуб болит? -- Женька! -- крикнула Лена и топнула ногой. -- Перестань сейчас же! -- А чего он печальный? Нашел мамонта, и ему все мало! -- Ты понимаешь, что он беспокоится о родителях! -- яростно зашептала Лена брату на ухо. -- Какой ты бесчувственный... -- А чего о них беспокоиться? -- искренне удивился Женька. -- Не маленькие -- не пропадут. Лена грозно сверкнула глазами, но промолчала. Глава пятнадцатая. МЕХАНИЗИРОВАННАЯ УЧЕБА Возвращение с "экскурсии по знакомым местам" было не очень веселым. Вася угрюмо шагал по улицам, стараясь не замечать взглядов прохожих и не смотреть на дома. Он уже знал судьбу своего дома, и ему было очень грустно. Правда, старых домов в городе осталось еще немало. Они честно несли свою службу, только стали более опрятными -- выбеленными, с покрашенными крышами. Дом, в котором жили Масловы, был не то чтобы стар, но уж, во всяком случае, не нов. Вместо литых стен -- кирпичные, но крыша была покрашена полупроводниковой краской. Значит, она тоже вырабатывала электроэнергию. Пока мать и дедушка ругали Женьку за его легкомысленное поведение, Вася вынужден был молчать: он прекрасно понимал, что виноват не Женька и что все упреки касаются прежде всего его самого. Но, очевидно, Васю как гостя пока еще щадили. Когда кончилась первая часть второго Васиного вступления на территорию масловской семьи и выяснилось, что Женька ни в чем не виноват, что он только помог Васе найти свою улицу и что, если б он знал, что уходить нельзя, он ни за что бы не ушел без спросу, потому что, это же всякий понимает -- вначале нужно было пообедать, -- после всех этих сложных переговоров Женькина мать тревожно покачала головой и сказала: -- Я понимаю, Вася, что тебе не терпелось повидать родных, но ты должен был спросить о них у меня. Конечно, Женькина мать думала, что она права, как думают об этом все матери. Но она не учитывала, что Вася уже требовал ответа от бывшего ученика, а ныне дедушки, и не получил его. Откуда Вася знал, что о его родных может знать кто-то другой? Но опыт прошлого подсказывал, что в споры с незнакомыми старшими лучше не вступать -- в конечном счете окажется, что они всегда правы. Поэтому Вася промолчал, а Женькина мать сказала: -- Если бы ты спросил у меня о них, я бы тебе ответила, что они... Вася даже чуть подался вперед, не сводя глаз с Женькиной матери. Вся его тоненькая фигурка вытянулась, и на белом, чистом лбу обозначились морщинки, а на носу мелкими бисеринками выступил пот. Он ждал продолжения, он ждал слов и в то же время боялся их -- ведь от них зависело очень многое. Почти все... -- Я бы сказала тебе, мой мальчик, что они живы и здоровы, -- мягко улыбаясь, проговорила Женькина мама. -- А где же они? -- хрипло спросил Вася и вдруг почувствовал, что он очень устал. -- Они сейчас в Средней Азии, на Памире. Видишь ли, Вася, когда с тобой случилось несчастье, твоей маме было очень тяжело здесь жить, и тогда она попросила отца переехать. Вот почему они живут теперь все время там. Но ты не беспокойся: мы с Евгением Алексеевичем уже дали знать в Москву нашим общим знакомым, а они свяжутся с твоими родителями. И тогда они приедут за тобой. Так что ты не волнуйся. Хорошо? Нет, конечно, он не волновался. Он был в том блаженном, расслабленном состоянии, когда все вокруг кажется необычайно милым и приятным. В этом состоянии можно, улыбаясь, пить касторку, решать незаданные задачи или зубрить ненужное правило, можно быть абсолютно послушным и приятным человеком. Вася улыбался и почему-то твердил: -- Спасибо... Вот спасибо! Большей радости он не испытывал еще ни разу в жизни. Но, странно, чем глубже и понятней становилась эта радость, тем быстрее она уходила куда-то вглубь, в самое сердце, и уже спокойно думалось о том, что раз родители живы и здоровы, значит, все в порядке, значит, можно заняться теперь другими делами. С этих минут все окружающее стало по-настоящему интересовать Васю. Жизнь не остановилась. Жизнь идет, и он должен занять в ней свое место. А это место прежде всего в школе. Он теперь ясно представлял себе все трудности, которые придется ему преодолевать. Учиться, наверно, он будет в старой школе, но уж, во всяком случае, с новыми учениками. А так как он и раньше переезжал не раз, то представил, как важно сразу же, с первых дней, завоевать настоящий авторитет среди новых товарищей. Ну, на первых порах пригодится мамонт. Он, конечно, сыграет свою роль. Но этого мало. Учиться! А вот чему теперь учат? Может быть, он забыл все? Ведь как-никак, а пятьдесят лет прошло, целых полвека. Не мудрено порастерять кое-какие знания. Вот почему, когда Вася пришел в себя и утихомирил свою радость, он заговорил с Леной о школьных делах. Выяснилось, что в пятых классах проходят сейчас почти то же самое, что в Васино время -- в шестых. Это заставило его насторожиться. Лена поняла это по-своему, хитро улыбнулась и очень серьезно предложила: -- Тебе обязательно нужно проверить свои знания. Ведь если ты забыл все на свете, тебя же могут перевести в четвертый класс, а то еще возьмут и посадят в третий. Лена говорила без улыбки, и Вася так поверил ей, что даже покосился на несерьезного Женьку: неужели и в самом деле могут посадить рядом с такой мелюзгой? Вот будет позорище! -- Мне кажется, что тебе нужно сделать это немедленно, -- продолжала Лена, и глаза у нее хитро поблескивали. -- Знаешь, чтобы не волноваться. Верно? Пойдем ко мне в комнату. Комнатка Лены оказалась маленькой и очень уютной. Кровать, столик для занятий, над ним -- полочка для книг со стеклянными дверцами, стенные шкафчики для одежды, стулья, несколько картин... На столе, слева от чернильницы, поблескивая никелем и пластмассой, стоял какой-то странный прибор, а рядом с ним -- крошечная пишущая машинка. Под полочкой для книг -- матовый экран телевизора. Лена усадила Васю за стол и достала новую тетрадь в клеточку: -- Давай проверим твои знания по арифметике, а потом уж по математике. -- Она тоже села за стол и придвинула к себе странный прибор. -- Ну-с, вначале -- умножение. Помножь 3475 на 9821. Вася склонился над тетрадью. Лена щелкнула выключателем, и на приборе загорелся розоватый экранчик. Потом она нажала на кнопки, на которых были написаны числа 3, 4, 7, 5 и затем 9, 8, 2, 1; через секунду на экранчике вспыхнуло вздрагивающее розовато-зеленое число: 34 127 975. Вася ничего этого не видел. Он честно писал, считал и наконец сказал с некоторым торжеством: -- 34 127 975! -- Правильно, -- спокойно сказала Лена. -- Теперь проверим деление. Вася решил все примеры, но, прежде чем он произносил результат, на розоватом экранчике прибора перед Леной уже светилась нужная цифра. Потом они перешли к относительным числам, потом попробовали алгебру, и Лена бесстрастно произносила: -- Правильно. Неправильно. Вася наконец не выдержал: -- А откуда ты знаешь, что правильно, а что неправильно? -- А у меня есть проверяльщик, -- ответила Лена и показала глазами на прибор. На его кнопках были написаны цифры и латинские буквы: в стороне рядком стояли знаки, обозначавшие арифметические, алгебраические и тригонометрические действия и значения. -- На этом приборе можно решить любую задачу в несколько секунд -- успевай только на кнопки нажимать. Понятно? -- Ну-у, -- разочарованно и обиженно протянул Вася, -- так вам, конечно, в школе и делать нечего -- только на кнопки нажимай! За вас же машины думают. -- Да... как бы не так! Они только ответ дают. А решать-то все равно самим приходится, чтобы в тетрадях был виден весь ход решения. Видишь ли, в наших задачниках есть только примеры и задачи. А ответов на них нет. Как же мы делаем? Решаем задачу обычным путем, а потом проверяем ответ. А учителю сдаем письменную работу. Теперь Вася разочаровался снова, но уже совсем по другому поводу. -- Ну, это неинтересно... -- протянул он. -- Зачем тогда нужны такие машины? Лучше ответы в задачниках печатать. -- Ой, Вася, какой ты странный! Но нам-то ведь нужно учиться работать на вычислительных машинах? Сейчас без них везде как без рук. И в школе у нас такие же машины, только больше размером. А в институтах -- так там прямо огромные. -- Что же выходит? Попадете вы в поле или в тайгу и без машины не сможете решить ни одной задачки, ни одного примера? Обязательно подавай вам машины? -- почему-то начиная сердиться, спросил Вася. Лена покосилась на него, вздохнула и постаралась ответить как можно мягче: -- Вот как раз поэтому мы и учимся всякую задачу и пример решать обычным путем. Как будто в поле, в тайге, -- добавила Лена и слегка улыбнулась. -- И только ответы проверяем на машине. Зато, когда мы будем работать на заводах или в совхозах, мы уже будем пользоваться этими умными машинами. Они ведь очень экономят время. И потом, на них можно решать такие задачи, которые самому и за год не решить. -- Знаю, -- недовольно ответил Вася. -- Читал. Конечно, Лена была права. Но Васе очень не хотелось попадать в четвертый, а тем более в третий класс только потому, что в школу наконец пришла техника. Разве он виноват в том, что в его время техники побаивались? И, сердясь на свою неудачную судьбу, он спросил: -- Ну, а какие еще машины вы изучаете? -- Мы учимся работать на пишущей машинке. Видишь, и у меня и у Женьки есть свои машинки. Но все равно тетради мы ведем от руки, уроки записываем тоже от руки. А когда нужно, учитель диктует, и мы печатаем на машинке. -- Так... -- протянул Вася и иронически присвистнул. -- Ну, а телевизоры у вас зачем? Чтобы не скучно заниматься было? -- Что ты! Это учебный телевизор. А для развлечения у нас в столовой стоит. -- Нет, это уж слишком! Телевизор и тот приспособлен к школьным занятиям! Такой веселый и интересный аппарат -- и вдруг уроки! Но Лене уже надоело Васино недоверие. Она сказала: -- Послушай, но это, честное слово, нехорошо -- ничему ты не веришь!.. А ты знаешь, что у нас, кроме школьных, есть еще и телеуроки. -- Это еще что такое? -- удивился Вася Лена щелкнула ручкой в стене, и экранчик под полочкой засветился. Вскоре вырисовались цветные картины далекой Антарктики -- зеленовато-белые величественные айсберги, фонтаны китов, колонии пингвинов с белыми грудками. Потом открылась необозримая горная страна, покрытая слоем льда и снега. -- Это повторный дополнительный урок для шестых классов, -- сказала Лена. -- Вот на таких учебных телевизорах дают нам уроки Ты не понимаешь? Ну, видишь ли... программа во всех школах одна и та же. И вот определенные станции передают пособия для уроков. На одной волне -- для одних классов, на другой -- для других. Я вот смотрю программу для пятого класса. Вот мы, например, изучаем по истории техники доменный процесс. Передача покажет и старые домницы, и более поздние, еще сохранившиеся сейчас домны, и заводы, на которых добывается металл без помощи домен. Так зубришь, зубришь -- ничего все равно толком не поймешь. А посмотришь передачу, книжку прочтешь -- и все в порядке: сразу на пятерку отвечаешь. Лена увлеклась. Она достала с полочки катушку с тонкой ленточкой, открыла ящик в столе, вставила катушку в приборчик и переключила ручку. Экранчик засветился сильнее. На нем появился класс, доска, учитель возле нее. Вот он обернулся, и начался самый настоящий урок по русскому языку. -- Это повторные уроки. Понимаешь? Если ты отстаешь по какому-нибудь предмету, берешь в школьной картотеке повторный урок и вкладываешь пленку, на которой он записан, в проигрыватель. Он соединен с телевизором, и тогда слушаешь и смотришь урок, пишешь диктант, решаешь задачи и все, что хочешь. -- Да, -- восхищенно протянул Вася, -- с такой техникой можно учиться не то что на пятерки, а даже на десятки! Лена не поняла шутки, и Вася это заметил. Но как ни великолепна была техника, пришедшая на помощь школьнику, он все-таки считал, что теряться ему перед ней не приходится. И поэтому он заговорил с Леной несколько снисходительно: все таки что бы там ни говорили, а она девчонка и слишком уж расхвасталась. Нужно поумерить ее пыл. -- Вот вам теперь во всем машины помогают, -- сказал он и усмехнулся, -- а ты бы поучилась в наше время, тогда бы знала, как пятерки достаются! -- Подумаешь -- "в наше время"! Конечно, теоретически теперь стало легче учиться. Так ведь теперь теория -- это еще не все. Если ты не умеешь все делать на практике, все равно пятерки не получишь. -- Так-таки и все? -- так же покровительственно улыбаясь, спросил Вася. -- Все-все? -- Ты не веришь? -- рассердилась вдруг Лена. -- А знаешь, что в седьмом классе у нас будет экзамен по вождению трактора и комбайна? Ты знаешь, что всю пахоту проводят школьники и студенты? А об уборке и говорить нечего! -- Не знаю, но думаю, что ты уж слишком загибаешь -- никто ведь этого не разрешит. -- "Не разрешит!" Почему не разрешит? Ты знаешь, что пшеницу теперь сеют сразу на три -- четыре года. Один раз вспашут, посеют, а потом три или четыре года подряд урожаи снимают. -- Ну, этого я не видел, но такую пшеницу выводили. -- "Выводили"!.. -- насмешливо протянула Лена. -- Если ты хочешь знать, она теперь по всему земному шару растет. И тракторы теперь тоже -- будь уверен! -- все автоматически делают: поставишь плуг на нужную глубину и включаешь ток... А там сиди и следи только, чтобы все в порядке было. Даже скучно... Учитель и инструкторы из совхоза все время на мотоциклах разъезжают и проверяют. Вася смотрел на Лену и начинал ей верить -- так горячо она говорила, так ярко горели ее темные глаза, что не верить ей было невозможно... -- А убирают урожай как? -- А так же... Приезжаем в совхоз на производственную практику, нам дают комбайны. Опять установишь визир, включишь мотор -- и пошел. Вот тут дело сложное: нужно следить за бункером, за высотой среза. А на полегших хлебах обязательно инструктор рядом. -- Видишь! А говоришь -- все ребята: и пашут и убирают. -- Ну, конечно, не все, -- немного поостыла Лена, -- но все-таки большинство работ мы делаем. В программе так и записано: две недели производственной практики в поле. Вот и работаем. Ох, как хорошо в поле!.. Я, наверно, агрономом стану. -- Две недели, -- задумчиво сказал Вася. -- За год этого мало... -- Ты, честное слово, странный! Конечно, в совхозе и взрослые работают, ну и мы помогаем. -- Видишь! То -- все делаем, то -- помогаем. -- Конечно, все!.. Что нам скажут, то все и делаем... И потом, визир контролирует! Тут и младенец все сделает. -- Что это еще за визир? -- А такой прибор... Ну, вот дедушка тебе рассказывал, что на автомашинах установлены такие приборы, что не позволяют ей съехать с шоссе. А на тракторе, на комбайне, сеялке и других машинах установлены такие приборы, которые не позволяют им свернуть с прямой линии. Как наведешь визирный прибор на какой-нибудь предмет, так хоть бейся не бейся, а трактор ровнехонько пойдет на этот предмет. Такие квадратики делаем -- закачаешься! -- Скажешь, вы и на заводе работаете? -- недоверчиво спросил Вася. -- Ясно! У нас три недели производственной практики на заводе. У станков стоим. Управляем ими. Потом на животноводческих фермах бываем, тоже работаем. Если ты в теории силен, а на практике ничего сделать не можешь, все равно пятерку не получишь, в институт не примут. -- А... а в школе мастерские есть? -- срывающимся голосом спросил Вася, мгновенно вспомнив свою школу, товарищей и все, что с ним произошло. -- Конечно есть! Там и учатся вначале, а потом на фабриках, рудниках, заводах, в совхозах. В восьмом классе сдают вождение автомашины, а в девятом уж выбирают основную профессию... -- Лена! -- крикнул дедушка. -- Мама беспокоится: куда ты нашего гостя дела? -- Сейчас, сейчас! -- откликнулась Лена и потащила за собой Васю. -- Пойдем обедать. А вообще, когда я читаю старые книги про школу, так мне кажется, что у нас лучше. Вася уже не слушал Лену. Он опять задумался над своей судьбой. Теперь она казалась не такой уж мрачной. Техники он не боится. И еще он подумал про Лену, что она толковая девочка, толковее многих мальчишек. Ничего не боится. Технику любит. Все понимает. Это здорово... Но в следующую секунду Вася спохватился, что думать о ней слишком долго было бы не совсем серьезно. Ведь он все-таки мужчина. С какой стати думать о девчонке! И, чтобы заставить себя не думать о ней, хоть ему все время думалось, он тихонько вздохнул и сурово нахмурил свои выгоревшие, редкие брови: ему казалось, что, когда хмуришься, сила воли прибавляется. А сейчас ему прежде всего нужна сила воли. Без нее не оправишься с трудностями в каком угодно году и в какой угодно обстановке. Глава шестнадцатая. БИОМЕХАНИКА Сила воли помогла Васе Голубеву в первые же минуты обеда. В столовой собралось все семейство Масловых: дедушка, жена его сына Валентина Петровна, Лена и Женька. Их отца -- техника автобазы Александра Евгеньевича -- дома не было: он уехал на завод за новыми автомобилями. Взрослые спокойно, даже равнодушно показали Васе свободный стул. Вася вспомнил, что мама учила его никогда не садиться до тех пор, пока не сядут взрослые. Вася так и сделал. Он скромно стоял, слегка нахмурив брови, у своего стула и старался ни на кого не смотреть. Лена и Женька, конечно, немедленно уселись на свои места и потянулись к тарелкам с салатом и селедкой. Валентина Петровна немедленно отметила это. -- Лена! Женя! -- сказала она укоризненно. -- Ну когда вы научитесь вежливости? Дедушка еще не сел за стол, а вы уже за салат. Нужно быть более сдержанными. Вот поучитесь у Васи. Да, как это ни удивительно, хоть и через пятьдесят лет, но Васино поведение все-таки было поставлено в пример. Вот что значит сила воли! Взрослые сели, и тогда уселся и Вася, сжав ладони коленками. Валентина Петровна спросила: -- Ты салат любишь? А селедки тебе положить? Честно говоря, Вася, конечно, хотел и селедку и салат. Да что там салат! Хоть бы до хлеба добраться... Но он понимал, что находится в гостях. А мама не раз учила его, что в гостях не следует набрасываться на еду, и поэтому он промычал что-то такое, что можно было понять и как "Да, пожалуйста" и в то же время как "Нет, благодарю вас". Валентина Петровна сразу же поняла Васю и взяла его тарелку. Женька ехидно и в то же время как будто бы невинно сказал: -- Мама, он же не будет есть морской салат. -- Почему? -- удивилась Валентина Петровна. -- У него же очень своеобразный вкус. -- У салата, конечно? -- спросил Женька. -- Да, разумеется. Ведь я еще не знаю Васиных вкусов. -- Ну вот видишь! А предлагаешь морской салат... Ты знаешь, что это такое? -- наклонился Женька к Васе. -- Это всякая морская трава: водоросли, морская капуста, морские огурцы, морские помидоры -- их недавно вывели. И всякое такое... С непривычки никак не лезет. -- Не говори глупостей! Китайский салат -- очень вкусное и полезное блюдо. -- Ну, смотри сама, мама, -- скромно потупил глаза Женька. -- Морской салат нравится не всем... Валентина Петровна пожала плечами и, постучав ложкой по тарелке, спросила у Васи: -- Ну как? Положить или не нужно? Вася растерялся. Салат, конечно, всегда был вещью вкусной. Но морской? Из водорослей? Он никогда не слышал, чтобы водоросли ели, да еще какие-то там морские огурцы и помидоры. Но раз едят все... Впрочем, дедушка не положил себе салата. Он привык к старой пище и морские салаты, видно, недолюбливает. Значит, и Васе стоило бы вначале присмотреться, а то съешь какой-нибудь ерунды, а потом хорошего, знакомого не захочется. -- Так положить или нет? -- опять спросила Валентина Петровна. Дедушка хитро щурился. Лена молчала. Женька беззаботно ковырялся в тарелке. Надо было решать самому. Сила воли еще не оставила Васю. Он взял себя в руки и решил схитрить: -- Скажите, а это действительно китайский салат? -- Ну конечно! В Китае очень любят различные съедобные морские водоросли, Они очень полезны. Это был опасный ответ. Многолетний опыт подсказывал Васе, что, как только взрослые начинают говорить о полезности какого-нибудь блюда, оно наверняка невкусное, а порой даже противное. Но китайцы... Если они любят, то почему это может быть невкусно? Ведь нельзя же поверить, что в Китае вместо компота подают касторку или рыбий жир... А ведь они полезны. -- Да, -- твердо, но все-таки ощущая, как екнуло сердце, сказал Вася. -- Положите мне немного... -- Он подумал и добавил: -- Пожалуйста. Дедушка удивленно посмотрел на Васю, слегка крякнул и покачал головой. Лена едва заметно улыбнулась -- поощрительно и ласково. Женька сделал вид, что Васино решение его не касается. Китайский салат на первых порах показался Васе странным -- от него чуть-чуть пахло йодистым простором южных морей. Он был слегка кисловат, чуть-чуть сладковат, немножечко отдавал перцем и еще чем-то таким необычным, что Вася даже жевать перестал. Это немедленно заметили сидящие за столом. Дедушка хитро улыбнулся. Женька довольно ухмыльнулся. Лена тревожно нахмурилась. Но, прежде чем окончательно разобраться, чем все-таки пахнет салат из морских водорослей и овощей, Вася решил: салат просто вкусный. Он молча доел свою порцию и, уже понимая, что попытки Женьки поставить его в трудное положение не удались, решил отомстить ему. Он поднял свою тарелку и обратился к Валентине Петровне: -- Будьте добры, положите мне еще немного морского салата. Он, оказывается, не только полезный, но и вкусный. -- Ну что! -- торжествующе воскликнула Лена и толкнула Женьку. -- Съел? Вечно всем настроение портишь! Если не считать этого происшествия, то обед в семействе Масловых проходил спокойно. На первое были отличные щи из свежей капусты, а на второе -- оленье мясо по-турецки: с перцем, с черносливом и прочими вкусными приправами. Но когда наконец на столе появилось третье -- фрукты, -- Вася удивился. Какие тут были плоды! И желтоватые изогнутые бананы, о которых Женька сейчас же сказал, что они мыльные, и огромные, как хорошая слива, вишни нового сорта "Полярная", и покрытый коричневыми чешуйками ананас, и еще какие-то необыкновенные, не виданные Васей фрукты. Как ни странно, но больше всех обрадовался вкусным плодам дедушка. Он довольно потирал руки, щурился и наконец сказал: -- Это ты все ел, наверно, а вот мангуса ты еще не пробовал. -- Он протянул Васе круглый, чуть побольше яблока, зеленовато-розовый плод. -- Только кожуру очисти. Вася с некоторой опаской взял невиданный фрукт. Кто его знает, этого дедушку: морской салат ему не нравится, но ведь он вкусный. А может быть, этот самый мангус какая-нибудь кислятина... Но мангус оказался очень вкусным -- нежным, сладким и в то же время с приятной кислинкой. Он так и таял во рту, освежая его, словно во рту сразу вырос целый цветник, -- таким оказался мангус душистым. -- Во-от, брат! Нравится? Это у нас в оранжерее не оплошали и вывели новый сорт -- мангус "Арктический". А ведь раньше он рос только в тропических странах и был настолько нежным, что его даже перевозить было трудно: портился. А мы вот сумели вывести свой сорт. Дедушка говорил с такой гордостью, что Вася не мог не спросить у него: -- В какой это вашей оранжерее? -- Ну, в нашей, где я работаю. -- Так ты... -- изумился Вася и поэтому слегка ошибся. -- Так вы работаете садовником? -- Да нет... Видишь ли... ну, когда тебя перевели в женскую школу, кружок "Умелые руки" почти совсем заглох. Но зато у нас появилась такая учительница биологии, что мы сразу все записались в юннаты. Вот, брат, понимаешь, биология так захватила, что в результате я и работаю теперь механиком по искусственному климату в нашей оранжерее. -- Что же вы там делаете? -- Как -- что? Создаю искусственный климат. Теплый или холодный, тропический или умеренный. Полярный день или экваториальную ночь -- все, что хочешь. Потом, конечно, электронное воспитание растений -- это тоже на моей ответственности. Вообще очень интересно. Тут тебе и физика, и химия, и механика, а все вместе -- биология. Меня так и называют: биомеханик. Вот для мангусов я климат разрабатывал. И теперь видишь -- весь район снабжаем. А бананы или ананасы -- так это для нас просто чепуха. Высадили их из оранжереи в грунт, создали вокруг посадок микроклимат, поливаем их особыми растворами -- ростоувеличителями, облучаем всякими лучами, и растут они лучше, чем в Мексике. Понимаешь, недавно мы новый сорт вывели -- так за саженцами из Канады прилетали! Вот, брат, что такое биомеханика! -- Папа, -- сказала Валентина Петровна, -- но ведь дело не только в механике. -- Знаешь, Валя, я не люблю возражений. Никакая современная биология без механики быть не может. -- Ну хорошо, хорошо. С тобой спорить нельзя... Но тебе, Вася, я скажу, что дело, конечно, не только в механике. -- Нет в ней! -- упрямился дедушка. -- Вот пойдем в оранжерею -- сам увидишь. Вася не стал спорить. Впервые ему показалось, что бывший Женька Маслов, а ныне биомеханик, прав. Все-таки выращивать ананасы или вот эти мангусы на вечной мерзлоте -- дело не легкое. Главное в этом деле, наверно, не биология, а механика. Впрочем, об этом стоит подумать... Начиная думать, Вася взял огромную вишню и, забыв, что в ней, в отличие от мангуса, есть косточка, стал ее жевать и сейчас же вскрикнул: вишневая косточка попала на больной зуб. Он невероятно заныл. Из глаз сами выскочили две слезинки. Женька немедленно вмешался: -- Что, опять зуб? Вася не ответил. Он сморщился и схватился рукой за щеку. Валентина Петровна и дедушка переглянулись. -- Знаешь что, Вася, все равно тебе нужно обязательно показаться врачам. Они, по-моему, уже поджидают тебя. Так что поедем в поликлинику и сразу же решим вопрос с зубом. Что ни говорите, а хождение к врачам во все времена и у всех народов не считалось самым долгожданным удовольствием. А тем более -- к зубным врачам. В другое время и в другой обстановке Вася, конечно, отказался бы от этой прогулки. Пусть лучше болит этот чертов зуб -- поболит, поболит и перестанет. Но зато его не будет лечить врач, который, когда боль станет такой, что хоть к потолку прыгай, не преминет сказать: "Ну вот, молодец! Настоящий мужчина. Еще немного -- и конец". Но вся беда в том, что Вася был не в той привычной далекой обстановке, а в этой новой и еще не совсем разгаданной. Кроме того, рядом сидела сочувствующая Лена и ехидно-торжествующий Женька. В этих условиях нужно было сразу же показать всем, что ты настоящий мужчина, что ты не боишься ничего на свете. Даже зубного врача. Обо всем этом Вася, конечно, ничего не сказал, но при мысли о зубном враче его светлые и безгрешные глаза несколько затуманились. И дедушка, кажется, понял его грусть: -- Ничего не поделаешь, брат. Нужно -- значит, нужно. Тут Вася окончательно понял, что зубного врача ему не избежать, но выхода у него не было... Глава семнадцатая. НОВАЯ РОЛЬ СТАРОГО ЗНАКОМОГО Поликлиника как поликлиника -- стены белые, блестящие. Чистота, сложные запахи лекарств, озабоченные и неприступные на вид врачи, сестры и прочие медицинские работники. И кабинет зубных болезней, куда вначале попал Вася Голубев, наивно полагая, что на этом и окончится его посещение поликлиники, был тоже обычным и несколько скучным: блестящие шкафы из никеля и стекла, тяжелые кресла, сложные машины с опасно длинными, гибкими шлангами. Зубной врач сейчас же воспользовался одним шлангом, и Вася, уже по опыту зная, к чему приводит знакомство с ним, вцепился в поручни кресла и мысленно решил: "Будь что будет, а я не крикну". Но решительности хватило ненадолго. Чернявый толстенький врач поковырялся в зубе и, обращаясь к дедушке, сказал: -- Зуб у него, конечно, неважный, но, думается, удалять его не следует. Эмаль в основном цела, так что лучше запломбировать. Как вы думаете? Дедушка кашлянул и не совсем решительно ответил: -- Да, конечно... Хотя, знаете, на эмаль надейся... -- Ничего, -- успокоил врач, -- мы ее укрепим... Ну-с, молодой человек, -- обратился врач к Васе, -- сейчас мы приступим к операции. Постарайтесь думать о чем-нибудь приятном. Например, о мороженом. С этой минуты Васина решительность исчезла. Если уж врач рекомендует думать о приятном, значит, впереди только неприятное. Вася хотел было сказать, что лучше вырвать зуб, чем пломбировать его, потому что во все времена не было неприятней минут, чем те, когда вам сверлят зубы. Но Вася не успел сделать этого: врач уже засунул ему в рот новый шланг. Внутри зуба что-то мелко-мелко затрепетало. Этот странный трепет распространялся все глубже, но он не вызывал ни боли, ни даже неприятного ощущения, а, наоборот, как будто успокаивал. Но Вася стойко не поддавался успокоению и ждал момента, когда сверло поглубже врежется в зуб и с противным скрежетом доберется до нерва. Тогда придется подскочить, замахать руками и ногами и, конечно, замычать. Но время шло, врач то и дело менял шланги, потом стал что-то делать с зубом с помощью иголок, лопаток и еще каких-то инструментов. Уже давно ныли скулы, уже много раз приходила и уходила решительность, а боли все не было. Даже мелкий трепет исчез давным-давно. Вася все ждал неприятности, но врач неожиданно сказал: -- Ну-с, вот и все, молодой человек. Ввиду того что вы так долго думали о мороженом, запрещаю вам употреблять его целых два часа. Выдержите? Еще не вполне веря своей удаче, Вася кивнул головой, но все-таки спросил: -- И это все? Уже запломбировали? -- Да, разумеется. Вы, конечно, ждали худшего? Вася чистосердечно признался, что он ждал много худшего. Врач рассмеялся: -- Ах, молодой человек, молодой человек! Вы же почти взрослый, а живете все еще старыми представлениями... Вот к чему приводит несовершенство школьной программы! -- обратился он к дедушке. -- Ребята боятся зубных врачей, не ходят к ним вовремя и портят из-за этого зубы. А почему? Потому, что в школе уважаемые преподаватели физики не растолковывают им практического применения ультразвука... Вы понимаете, молодой человек, что мы теперь действуем с помощью ультразвука. Он не только сверлит зуб лучше, чем любое сверло, но он одновременно и совершенно безболезненно убивает больной нерв. Происходит, так сказать, обезболивание. Я теперь представляю, как вы, ничего не зная о наших методах лечения, волновались! И, как видите, напрасно. Прощаясь с зубным врачом, Вася не знал, чему удивляться: уже старому знакомому -- ультразвуку, который ловит рыбу, лечит зубы и, вероятно, делает еще немало иных дел, или неожиданно хорошему настроению дедушки. Он улыбался, часто потирал руки, похлопывал Васю по плечу. Можно было подумать, что это ему вылечили больной зуб. -- Ну вот, теперь тебя осмотрят другие врачи -- и все будет в порядке. -- Какие еще врачи? -- опешил Вася. -- Так, видишь ли... ты все-таки вроде бы как воскрес, и им, знаешь ли, очень интересно посмотреть на тебя. Заметив нетерпеливый жест Васи, дедушка вдруг рассердился. -- Ты не задавайся очень! Нужно уважать старших -- им это для науки требуется. И вообще, если удалось тебе воскреснуть, так это не значит, что ты уже от врачей избавлен. Спорить не приходилось -- не потому, что Вася не мог не подчиниться дедушке: в конце концов он все-таки только Женька Маслов и с ним еще можно поспорить, -- но дело касалось науки... Вася вздохнул, искоса посмотрел на дедушку и согласился. Глава восемнадцатая. УЧЕНЫЙ СОВЕТ Они прошли по чистым коридорам и наконец попали в небольшой зал. От невысокой не то сцены, не то просто настила вверх полукругом уходили ряды полированных столиков. За ними уже сидели какие-то люди. Когда Вася и дедушка вошли в зал, люди эти примолкли и уставились на мальчика. Он слегка смутился, но, призвав на помощь всю свою выдержку, стал внимательно присматриваться к окружающему. Над сценой-настилом висел экран. Возле него стояли какие-то странные машины, свешивались шланги и лампы. Окон в зале не было, а мягкий, приятный для зрения свет струился неизвестно откуда. Васю медленно, но настойчиво окружал целый взвод седовласых, русых, лысых, черноволосых, худых и толстых людей в белых шелковистых халатах и белых шапочках, которые придавали людям очень ученый и даже несколько устрашающий вид. Среди них выделялся смуглый старичок с пронзительными глазами. Он первый пожал Васину руку и с легким, чуть сюсюкающим акцентом представился: -- Меня зовут Ли Чжань. А тебя -- Вася?.. Очень хорошо... Еще не совсем понимая, что же в этом хорошего, Вася решил, что перед ним китаец, и подумал: "Какой он? Наш, русский, китаец или оттуда, из Китая?-- Но, поразмыслив логически, решил: -- Нет, наверно, китайский китаец. Он уже старенький. Если бы он жил все время у нас, он бы говорил по-русски без акцента". Потом Вася знакомился с другими учеными-докторами и с удивлением отметил, что многие из них говорили по-русски с большим трудом. Но задуматься над этой странностью он не успел, потому что в зал вошли высокие смуглые люди в легких развевающихся одеждах. Вася без труда отгадал, что это пришли индусы. Их сейчас же окружили другие врачи, и они стали оправдываться: -- Пришлось делать крюк. Над Тибетом сильные магнитные бури. Кроме того, мы залетали за бирманскими товарищами. -- Да, что-то в этом году слишком много всяких бурь! -- покачал головой Ли Чжань. -- Наши австралийские и американские коллеги задержались в Индонезии. Ну, я думаю, что мы не будем откладывать конференцию? Я думаю, что можно организовать им телепередачу. Самый молодой из всех присутствующих на конференции -- высокий, белокурый, подчеркнуто аккуратный и чистенький врач, -- как бы в знак одобрения наклонил голову. В то же время в его глазах мелькнула искорка превосходства, точно он знал нечто такое, чего не знал никто. И эта чистоплотность, и это сознание собственного превосходства показались Васе странно знакомыми. Уже наученный горьким опытом, он подумал было, что перед ним еще один из его выросших соучеников, но потом отбросил такие мысли: аккуратный врач был слишком молод для того, чтобы учиться с Васей. Молодой врач едва заметно улыбнулся и ответил Ли Чжаню: -- Хорошо. Я организую телепередачу. Он собрался было уйти, потом озабоченно посмотрел на Васю, подумал и улыбнулся. -- А вам, наш юный гость, придется заняться делом: заполнять анкеты. Вы... вы умеете писать? -- спросил молодой врач совершенно серьезно. Ну, всего ожидал Вася, только не такого по меньшей мере странного вопроса. Неужели этот белокурый красавчик думает, что полвека назад жили только дикари, которые даже писать не умели? Вася хотел было возмутиться, но потом подумал: заполнять анкеты -- дело не очень интересное. Может быть, это лучше сделают другие?.. Но врать он не стал, а только скромно наклонил голову. Врач кивнул головой, и на его красивом, тщательно выбритом лице опять мелькнула улыбка превосходства. -- Ну ничего, -- сказал он, -- это дело поправимое. Я сейчас организую заполнение анкет. Он ушел, и вскоре в зал вошла регистраторша в белом халате. Поджав тонкие губы, она так сердито посмотрела на ученых-докторов, точно они уже мешали ей работать. Она села за стол, подозвала Васю и громко, как учительница, которая спрашивает правило у неуспевающего ученика, окликнула Васю: -- Мальчик, как твоя фамилия? Имя? Отчество? Национальность? Место рождения?.. Вася Голубев терпеливо и довольно вежливо отвечал на эти привычные вопросы, и регистраторша, не глядя на него, строчила вечной ручкой по бумаге. Все шло как по маслу. Но вот регистраторша задала новый вопрос: -- Год твоего рождения? Вася несколько помедлил, и она подсказала: -- Ну, возраст? Сколько тебе лет? -- Год моего рождения тысяча девятьсот сорок второй. Мне... тринадцать лет... -- Голос у Васи чуть дрогнул. Регистраторша сначала написала ответ, потом задумалась, недоверчиво покосилась на анкету, потом на Васю, потом снова на анкету. Наконец она убрала одну из многих прядок седеющих волос под белый колпачок и сердито сказала: -- Нужно отвечать точно: не тысяча девятьсот сорок второй, а тысяча девятьсот девяносто второй. Не маленький. -- Видите ли... я действительно родился в тысяча девятьсот сорок втором, -- как можно спокойней и вежливей ответил Вася. -- Послушай, Василий Голубев, я работаю, а не разгадываю вопросы из школьной математической викторины. Если тебе тринадцать лет, то ты мог родиться только в тысяча девятьсот девяносто втором. -- Но, видите ли... -- Не морочь мне голову, я все вижу отлично! -- Да я вовсе не морочу! -- обиделся Вася. -- Если в вашей анкете нужно писать правду, тогда вы запишите, что я родился в тысяча девятьсот сорок втором. А если в анкету все равно, что записывать, -- тогда пишите хоть тысяча девятьсот девяносто второй год, хоть какой сами хотите. Мне все равно. Я от этого не помолодею. -- Ты просто невоспитанный мальчишка, который не уважает старших! А еще, наверно, пионер! -- сердито сказала регистраторша. "Ну что ж... -- подумал Вася, услышав знакомую присказку. -- Ведь многие взрослые, когда они не хотят понять ребят, обязательно обвиняют их во всех страшных грехах и прежде всего в невоспитанности, причем обязательно прибавляют: "А еще пионер!" И возмущенный Вася ответил: -- Вот потому, что я пионер, я и говорю правду! Регистраторша стала багроветь, и, вероятно, Васе пришлось бы туго, но ему на помощь пришел дедушка. -- Он действительно родился в тысяча девятьсот сорок втором году, -- сказал он регистраторше. -- Послушайте, гражданин, не морочьте мне голову! Если вы знаете арифметику, так вы сами поймете, что если он действительно родился в тысяча девятьсот сорок втором году, то, значит, сейчас ему шестьдесят три года. А вы посмотрите на него разве ему можно дать шестьдесят три года?! Ведь каждый скажет, что Вася Голубев -- ребенок! Да он и сам не отрицает этого. Он же сам говорит, что ему тринадцать лет. Дедушка потер лысину, покачал головой и на всякий случай осмотрел Васю. Нет, никто бы не сказал, что мальчику уже идет седьмой десяток. -- Все это верно, конечно, -- протянул Маслов. -- Но вы понимаете, что случилось... Дедушка вкратце попытался рассказать Васину историю. Но она не взволновала регистраторшу. Она думала не о Васиной судьбе, а о правильном ответе на анкетный вопрос. По этому она сказала: -- Ну и что же? Все правильно. Даже если он и не жил пятьдесят лет, так ему все равно тринадцать лет. Так мы и запишем тринадцать! Но... но, позвольте... тогда, как же быть все-таки с годом его рождения? Регистраторша первый раз растерялась и почти с ужасом посмотрела на Васю. Смотрели на него и многие ученые, которых невольно привлек громкий и строгий голос регистраторши. Она сказала: -- Я действительно ничего не понимаю Ведь если он родился в сорок втором году, значит, по всем правилам ему шестьдесят три года. Но ему тринадцать. Значит, он родился в девяносто втором, но в этом году он даже не жил. Ничего не понимаю! -- Позвольте, -- вмешался один из ученых врачей. -- Здесь, видимо, нужно применить не арифметику, а алгебру... Я, правда, не занимался ею уже лет сорок, но все-таки попробуем. Запишем условия задачи. Вася Голубев прожил тринадцать лет. Так. Это, значит, его актив. Плюс тринадцать. Положительное, так сказать, число. Потом он не жил целых пятьдесят лет. Поскольку он не жил эти годы, то логически это будет отрицательное число минус пятьдесят. Понимаете? Теперь мы складываем, сколько он жил и сколько он не жил... Та-ак... Плюс тринадцать плюс минус пятьдесят... Итого получается... -- Ученый-врач вдруг покраснел, побледнел и почти закричал: -- Так ведь получается нечто необыкновенное -- человек с отрицательным возрастом! Оказывается, Васе Голубеву в данный момент минус тридцать семь лет. Но ведь этого не может быть! Ученые-доктора, конечно, поняли, что человека с минусовым возрастом быть не может. Таким образом, не только арифметика, но и алгебра оказалась бессильной перед задачей, которую невольно задал Вася ученым. Доктора некоторое время глубокомысленно молчали, потом вдруг зашумели. Случай этот непосредственно не касался их специальностей, но он все-таки заинтересовал их. Одни рассуждали так: -- Голубев родился в тысяча девятьсот сорок втором году, Значит, арифметически ему шестьдесят три года. Но мы все видим, что ему тринадцать лет. Арифметика зачеркивается. Алгебра результата не дает. Значит, на помощь нам может прийти только логика... Другие возражали: -- Какая же здесь может быть логика? Раз он жил на земле, значит, ему шестьдесят три года. Это же очень просто. -- Нет, не так просто. Жить -- это значит расти, стариться, словом жизнь -- это движение. А Вася Голубев не рос, не старился, не двигался. Значит, он не жил. Ведь так, если рассуждать логически? А если это так, то нужно признать, что алгебра права. Но та же логика не позволит нам признать возможным появление человека с минусовым возрастом. Так что и логика отказывает. Ученые-доктора думали. Вася молчал. Дедушка краснел так, славно он был виноват в том, что Вася невольно задал всем такую невероятную задачу. Не растерялась только регистраторша. -- В конце концов, меня это не касается, -- решительно сказала она. -- Раз он действительно родился в тысяча девять сот сорок втором году, так мы и запишем. А потом кому нужно -- разберутся. Мудрое решение пришлось всем по нраву. Ученые-врачи облегченно вздохнули: -- И в самом деле. Нам ведь важно выяснить не его возраст, а установить те изменения в его организме, которые могли возникнуть в результате длительного пребывания на морозе в течение определенного периода времени, а также установить, по возможности точно, причины его... ну... так сказать, оживления, или, точнее, возвращения в нормальное состояние... Вася упрямо молчал. Он еще не мог понять: с каких пор относительные числа перенесены в алгебру? Может быть, так требует новая программа? А может быть, настоящая алгебра поможет ему установить собственный возраст? И он, кажется, в первый -- но, как потом выяснилось, не в последний -- раз пожалел о том, что так мало и так поверхностно знает математику. О логике он почему-то не вспомнил... Вопрос как-то сам по себе несколько отодвинулся, и Вася подумал: "Поскольку я отстал от этих людей на полвека не по моей вине, я обязан учиться, чтобы догнать их. А для того, чтобы учиться, нужно спрашивать..." Однако ему показалось не совсем удобным задавать вопросы таким серьезным и таким ученым людям. Трудно сказать, как они посмотрят на это. Ведь врачи никогда не отвечают на вопросы. Они всегда только сами спрашивают: "Не болит ли горло? Покажите язык. Вдохните, выдохните. Здесь болит?.. А вот так больно?" И на все нужно отвечать. Но когда врачу задаешь совершенно ясные вопросы: "А когда я выздоровею?" или "Когда мне можно будет выйти на улицу?" -- следует покровительственный ответ: "Все в свое время. Полечитесь, молодой человек, полежите, а там будет видно. И зачем вам спешить? Разве дома плохо? Книги есть, чего вам еще нужно?" Попробуй растолкуй, чего еще нужно! И сразу станет понятным, что только глупый человек может задавать такие дурацкие вопросы. А перед Васей сидели не какие-нибудь, а ученые-врачи. В такой обстановке, прежде чем задать вопрос, подумаешь и подумаешь. Но пока Вася думал, он все сильнее хмурил свои светлые брови. Чем ближе они сходились над переносицей, тем больше в Васе накапливалось силы воли. В таком состоянии Вася долго находиться не мог. Он вначале покраснел и попыхтел от напряжения, а потом очень вежливо и не слишком громко спросил: -- Простите, пожалуйста, но меня интересует один вопрос. Не могли бы вы ответить мне на него? Первым с живостью обернулся Ли Чжань: -- Пожалуйста, мой друг. Мы охотно ответим тебе на все твои вопросы. -- На чем летели товарищи индусы, если им помешали магнитные бури? И почему не могли прилететь американцы? Среди ученых-докторов прокатился шумок. Они задвигались на местах, как ученики в классе, когда учитель наконец прочел условие задачи. Послышался приглушенный шепот, странные, оканчивающиеся на "ус" слова. Ученые переглядывались с Ли Чжанем, а он -- с ними. И в эту очень неприятную, напряженную минуту к Васе подошел дедушка и, заикаясь от уважения к ученым-докторам, сказал: -- Мне кажется, что ему... -- дедушка ласково обнял Васю за плечи, -- ему нужно рассказывать все так, как есть на самом деле. -- Вы уверены? -- строго и в то же время заботливо опросил Ли Чжань. -- Вы проверяли? -- Видите ли... -- Дедушка от волнения прижал к груди руки. -- Видите ли, раз он живет в современном обществе, он не может быть отгорожен от его влияния. А он совершенно нормальный человек, и ему все интересно. Значит, ему лучше всего сразу все объяснить. Тем более, что многое он и так знает -- ведь он в свое время был старостой кружка "Умелые руки" и занимался вопросами техники будущего. Это сообщение дедушки ученые-доктора восприняли несколько настороженно, но все-таки с должным вниманием. Шум, движение и шепот в их рядах стали утихать. Тогда один из индусов спросил: -- А вы уверены, что преждевременное раскрытие всех особенностей техники нашего общества не нанесет ему психической травмы? Вася опять насторожился: ему попалось совершенно новое слово -- "травма". Видимо, и дедушке это слово было не совсем знакомо. Он на мгновение задумался и пробормотал: -- Травма... травма... Ах, да это же повреждение или потрясение организма. Так что же они боятся, что Вася испугается до смерти? Ну нет! Он не из таких. И он уже твердо ответил ученым-врачам: -- Да, я уверен, что никаких нервных потрясений, или, как вы говорите, психических травм, не предвидится. Он парень крепкий. -- Ну что ж... -- сказал Ли Чжань. -- Я думаю, что мы проведем первый опыт и разъясним Василию Голубеву его вопрос. Вы не возражаете? (Ученые не возражали.) Индусы, как и многие другие из присутствующих, прилетели на эту нашу научную конференцию на специальных, очень быстрых самолетах. Вас удовлетворяет этот ответ, молодой человек? -- Нет, -- честно и немного обиженно ответил Вася. -- Не удовлетворяет. -- Почему? -- удивился Ли Чжань. -- Потому что самолеты бывают разные, -- твердо сказал Вася. -- Я знаю, что были самолеты, которые летали со скоростью, превышающей скорость звука. Я читал -- и мне рассказывал папа, и потом на вечере в нашей школе летчики, -- что звуковой барьер преодолеть было очень трудно. Но его преодолели. И тогда реактивные самолеты с газовыми турбинами, нагнетающими воздух, полетели быстрее звука. Но летели они все-таки не очень высоко. Не дальше начала стратосферы. -- А-а!.. -- радостно улыбнулся Ли Чжань, и вместе с ним улыбнулись все ученые-доктора. А дедушка засмеялся. -- Теперь мне понятно, что мой ответ вас действительно не может удовлетворить. Ну хорошо. Я исправлю свою ошибку. Видите ли, Вася Голубев, ракетные самолеты есть и до сих пор -- правда, они несколько изменились. Но сейчас основным видом воздушного транспорта являются атомные самолеты. Они бывают грузовые, пассажирские, скоростные. Каждый тип самолетов используется по назначению и каждый по-своему хорош. Я надеюсь, что вы избавите меня от подробного изложения всех достоинств и недостатков атомных самолетов? Вася милостиво избавил ученого-доктора от этого изложения, хотя и пожалел об этом, но потом подумал: "Понятно. Когда доктора спрашивают, им обычно подробно отвечай. А когда им задаешь вопросы, они освобождаются от изложения подробностей". Китайский ученый искоса посмотрел на снисходительного пионера и, улыбнувшись, продолжал: -- Так вот, молодой человек. А самолеты летают теперь со скоростью в три -- четыре тысячи километров в час. Они снабжены такими приборами, которые дают им возможность садиться на любом аэродроме в любую погоду и в любое время года и суток. Но в силу некоторой несовершенности современной техники и на приборы, и на их моторы влияет не погода, а не видимые простому глазу магнитные бури, иногда возникающие в атмосфере. Еще больше влияют и мешают космические бури. Дело в том, что в межпланетных пространствах то и дело происходят атомные катастрофы и взрывы. Кроме того, на космические бури все еще очень сильно влияет солнце, на поверхности которого также все время происходят атомные взрывы. На поверхности земли магнитные и космические бури не так страшны, потому их порывы разбиваются о различные слои атмосферы. А так как атомные самолеты летают на очень большой высоте: тридцать -- сорок -- шестьдесят километров, где сопротивление воздуха ничтожно, то они испытывают на себе удары всех этих бурь. Вам теперь понятно, Вася Голубев? -- Да, благодарю вас. Теперь почти понятно. -- Только почти? -- удивился доктор. -- Но, честно говоря, я не смогу вам сообщить большего. Для этого потребовался бы специалист. -- Ну хорошо,--сказал Вася. -- Главное-то я понял. В зал вошли люди в нежно-голубых халатах и вкатили какой-то сложный аппарат. На нем стояли мощные осветительные приборы -- юпитеры и похожие на громкоговорители большие трубы. Люди в голубых халатах подключили этот аппарат к толстым проводам, зажгли юпитеры и направили их яркий режущий свет на Васю. Потом они нацелились на мальчика трубами-громкоговорителями. Покрутив какие-то ручки, медицинские радиотехники бодро доложили: -- Двусторонняя телерадиосвязь с Индонезией установлена! Молодой врач, который тоже пришел с радиотехниками, предложил: -- Давайте начнем конференцию! Начались скучные разговоры. Васю крутили во все стороны, выслушивали, выстукивали, и он, озадаченный и даже слегка испуганный новым и, пожалуй, самым неприятным и сложным происшествием за все последнее время, покорно вздыхал, ложился, вставал, показывал язык и говорил "а". В это же время он успевал отвечать на десятки самых невероятных и, с его точки зрения, пустых, порой даже и неприличных вопросов. Дедушка -- Женька Маслов мужественно отражал натиск ученых, добросовестно рассказывал всю прошлую жизнь Васи, хвалил его за то, что он был самым лучшим конструкторам в школьном кружке "Умелые руки" и даже отлично учился. Надо сказать, что здесь Маслов покривил душой: как известно, Вася Голубев имел и тройки и даже двойки, которые, правда, не определяли оценок в четвертях, но тем не менее в тетради попадали. Но дедушку можно было извинить: ведь каждому пятикласснику кажется, что в шестом классе все учатся замечательно и стоит ему перейти в шестой класс, как и он, конечно, станет отличником. И еще нужно сказать: Васе Голубеву показалось, что дедушка употребил не вполне приличное слово -- "фантазер". Ведь в переводе на язык нормального школьника оно звучит, как "враль", или "врун", или (когда этого не слышит учительница русского языка) "трепач". Но ведь это могло и показаться... Кажется, дело подходило к концу. Но молодой врач безжалостно предложил: -- Приступим к внутреннему осмотру! "Как же это они начнут осматривать меня изнутри? -- не без робости подумал Вася. -- Ведь не вздумают же они меня резать?" Но резать его никто не собирался. В комнате погас свет, и экран на стене вспыхнул мерцающим розовато-синим светом. Молодой врач навел на Васю один из шлангов. Из репродуктора вдруг раздался голос: -- Свейтить бронхи! Вася вопросительно посмотрел на дедушку, и тот шепнул ему: -- Это, видно, американец просит. Он же по телерадио все видит и слышит. Васю попросили повернуться спиной. Перед его глазами оказался экран. Он посмотрел на него и обмер. На экране светились, дышали, бились, двигались все его внутренности. Он видел, как сжимается и разжимается его сердце, видел, как вздыхают сероватые легкие, как бежит в жилах ярко-красная кровь. Он видел все в красках, в цветах и не просто в натуральную величину, а в значительно увеличенном виде. Так вот почему ученые даже не поднялись с мест! Они пользовались цветным рентгеновским аппаратом, который просвечивал тело насквозь, позволяя видеть невидимое, скрытое. Кто-то попросил по радио: -- Включите сердечные шумы. О, это было что-то совершенно невероятное! Вася услышал, как стучит его сердце, стучит так, что его можно было услышать даже за сто метров. Ученые в зале и ученые в далекой Индонезии изучали состояние Васиного организма с такой точностью, что ошибок в их оценке быть не могло. И все-таки, когда длительный внутренний и внешний осмотр окончился, ученые вдруг стали спорить. В спор вмешивались и те, что были за океаном, и, как потом оказалось, африканские ученые, которые просто не успели прилететь, но были извещены о конференции. Все забыли о Васе, и он присел на диванчике. К нему подошел дедушка, крякнул и присел рядом. Прислушиваясь к спору ученых, он с уважением сказал: -- Вот, брат, как разговорились! И, понимаешь, все по-латыни! Подумать только -- ведь кроме врачей и аптекарей теперь уж, наверное, никто не знает латинского языка. А они на нем, как на родном, разговаривают. Вася следил за молодым врачом, который почти не участвовал в споре. Он стоял на сцене, заложив руки за спину, выпрямившись, и на его лице играла легкая улыбка собственного превосходства. Она почему-то показалась Васе такой неприятной, что он спросил: -- А кто этот задавака? -- Это? А ты не знаешь? -- хитро улыбнулся дедушка. -- Не-ет... -- Это, брат ты мой, сын Сашки Мыльникова. Да... Вот стал врачом. -- Сын... Сашки Мыльникова?.. Значит, он жив?! -- Ну как же! Известный поэт. -- Он и сейчас пишет? -- А как же?.. Товарищ Мыльников! -- окликнул дедушка молодого врача. -- А что пишет сейчас ваш отец? Мыльников-младший выпрямился и с гордостью, отчеканивая слова, ответил: -- Мой отец пишет сейчас новую поэму! Называется она "Космос". В ней будет двести тысяч строк. И Вася подумал, что этот Мыльников-младший не столько сам "воображает", сколько кичится своим папашей. Однако Вася невольно ощутил прилив уважения к поэту Александру Мыльникову. Подумать только -- двести тысяч строк! Это ж надо высидеть! Между тем ученые-врачи как будто окончили свой спор, и Мыльников-младший обратился к Васе очень официально: -- Мы вам очень благодарны, товарищ Голубев, но вам придется еще потрудиться. Нам нужно съездить с вами на то место, где вы замерзали и отмерзали. Прежде чем Вася успел что-нибудь сказать, дедушка решительно запротестовал: -- Нет! Я не разрешу этого. Человеку нужно отдохнуть. У него и так слишком много впечатлений. Ли Чжаяь первый согласился с дедушкой, и все порешили, что экскурсию на место Васиного "воскрешения" нужно отложить до следующего дня. Глава девятнадцатая. ЧТО ТАКОЕ СЧАСТЬЕ? В машине Васю ждали Лена и Женька. Солнце скрылось за ближними домами, и над сопками в зеленоватом небе показалась бледная, пятнистая луна. Она была едва заметна и казалась заплутавшимся обрывком облака. В домах зажглись разноцветные огни. Слышались звуки музыки. Бесшумно проносились сияющие мягким светом электронки. В небе, освещенные последними отблесками розовой зари, почти бесшумно проплывали вертолеты -- маленькие, похожие на жучков, индивидуальные и побольше -- семейные или общественные. Много было и пешеходов в легких красивых одеждах. У иных модников одежда была отделана цветной светящейся тканью, которая мягко и загадочно мерцала в сумерках. И Васе почему-то стало грустно... Он устал во время врачебного осмотра и сейчас, вспоминая его, не мог не думать и о Сашке Мыльникове. Значит, он жив! Значит, он не сумел сделать все для того, чтобы спасти его из занесенного снегом шурфа! Разве он, Вася, смог бы успокоиться, если бы знал, что его товарищ погибает или даже уже погиб! Да он бы сам лучше замерз! А Сашка, оказывается, смог и даже не расстроился. Он, наверно, окончил школу отличником. Ведь не мог же человек, окончивший школу кое-как, стать известным поэтом, который пишет космические поэмы в двести тысяч строк! Потом он, наверно, окончил какой-нибудь литературный институт и вот теперь пишет себе свой поэмы по всем правилам, и все его уважают. А то, что этот уважаемый человек оставил в беде товарища, никто и не знает. Но тут впервые Васе показалось, что он ошибается. Ведь не может быть, чтобы Сашка -- пусть парень и положительный, хотя порой и вредный, самолюбивый и все такое прочее, но все-таки пионер, советский школьник, Васин товарищ, -- поступил так подло! Не мог он так поступить! И стоило Васе начать оправдывать Сашу, как он немедленно вспоминал, что ведь и родители тоже не нашли его. Так чего же ждать от Сашки Мыльникова? Значит, были какие-то особенно серьезные причины. И узнать о них он может только тогда, когда повидается с Мыльниковым. Словом, почти все выяснилось, но ощущение грусти все-таки не пропадало. Может быть, еще потому, что Вася как будто даже завидовал и Женьке Маслову, и Сашке Мыльникову. Подумать только! Один -- биомеханик, второй -- известный поэт. А что он, Вася! Что из него еще выйдет! Ох, неизвестно... Вокруг столько интересного... -- Нужно спешить, -- сказал дедушка, -- сейчас самая лучшая видимость межпланетных телевизоров. -- Да, -- подтвердила Лена, -- а то начнутся служебные переговоры -- не настроишься на волну. И, несмотря на то что Вася чувствовал себя немного несчастным, он все-таки заинтересовался этим разговором и спросил: -- Это что ж, можно будет посмотреть, как живут люди на других планетах? -- Да, конечно, -- безразлично ответила Лена и едва заметно зевнула. Вася был неприятно удивлен таким равнодушием. -- И что же, служебные переговоры очень мешают настраиваться на волну? -- Да как тебе сказать... Не так чтобы очень... Лунные еще ничего, а вот те, что работают на наводке межпланетных кораблей, и особенно те, что связаны с Марсом и Венерой, -- вот эти очень мешают. Они же очень сильные! Шутка сказать -- послать радиоволну сначала на Луну, оттуда передать на промежуточный искусственный спутник, а потом уж оттуда на Марс или на Венеру! Вот эти-то служебные станции и мешают... Да и вообще-то мы уже не смотрим Марс или Венеру, а уж Луну тем более! Ничего интересного! -- капризно закончила Лена. Вася очень удивился: не интересоваться тем, что делается на Луне или Марсе? Да если бы в его время появился кинофильм "На Луне", так к кинотеатру нужно было бы пробиваться сквозь сплошную толпу. А тут -- неинтересно! Подумаешь, какая умная... Лена заметила, как у Васи сначала удивленно расширились глаза, потом они стали узенькими и между бровями прорезались тоненькие, упрямые морщинки. Она поняла, что сказала что-то не так. Чтобы исправить впечатление, она разъяснила: -- Видишь ли, вначале это, может быть, и интересно, а по том все одно и то же: машины, красивые картинки лунной природы, потом опять машины и машины... А людей почти не видишь. Ну разве может быть что-нибудь интересное без людей? Это объяснение только рассердило Васю. Вот они -- девчонки! Во все времена одинаковы. А ведь что может быть интересней машин? Женька как будто понял Васины мысли. Он неожиданно хмыкнул и сказал: -- Конечно, стишков там никто не читает, песенок не поет и даже никто ни за кем не ухаживает... Конечно, ей неинтересно. Вот если бы там про записочки что-нибудь рассказывали, тогда да! Тогда бы она от экрана не отходила. Лена неожиданно покраснела, быстро покосилась на Васю и вдруг накинулась на Женьку: -- Что ты говоришь? Болтун! Как тебе не стыдно! Но чем больше она кричала и возмущалась, чем настойчивей старалась ударить Женьку, который привалился в самый угол сиденья и, отчаянно хохоча, прикрывался от Лены не только руками, но и коленями, -- тем больше Васе казалось, что Лена краснеет неспроста. Записочки, вероятно, были... "Ну, а мне что за дело? -- спрашивал себя Вася. -- Мало ли кто пишет записки или переписывает для девчонок стихи... А я-то тут при чем?" Но чем больше он убеждал себя, тем грустнее становилось у него на сердце. Лена все-таки... смелая девочка. Вон как она решительно познакомилась с Тузиком. Наконец, она просто сильная и ловкая девочка. Как она лихо справлялась с тайменем! Потом она, конечно, еще и... добрая девочка -- даже заплакала, когда плакал Вася. И чем больше думал Вася, стараясь не сказать самого главного -- что Лена просто красивая девочка, которая ему понравилась с первого взгляда (теперь-то он понимал это очень хорошо), -- тем больше самых великолепных качеств он отыскивал в ней и тем грустней ему становилось. Он надулся и отодвинулся от Лены как можно дальше. А она, стараясь достать до Женьки, все ближе придвигалась к нему. Женька, отбиваясь, все время подзуживал сестру: -- Сказать, от кого записка? Сказать? Лена яростно визжала и все сильней наваливалась на совсем загрустившего Васю. Женька не унимался: -- А про стишки рассказать? А как песенками переговаривались, рассказать?.. Слушай, Вася... -- начал было он. Но Вася только безнадежно отодвинулся подальше от Лены. Он с горечью думал: "Ну и пусть записочки... Пусть песенки... Пусть даже стихи... Сашку бы Мыльникова сюда -- он на любую тему любой стишок состряпает". Ему казалось, что он должен быть совершенно безразличным и строгим, как настоящий мужчина. Но в то же время Вася понимал, что он вдруг стал очень несчастным, даже несчастней, чем в масловской машине, когда он понял, что пролежал замерзшим целых полвека. Он даже подумал, что не стоило и отмерзать только для того, чтобы узнать, какая замечательная и, без всякого сомнения, самая лучшая из всех девочек, которых он встречал за... за... Это окончательно обило его с толку. За сколько же лет он впервые встретил такую замечательную девочку, как Лена? За тринадцать, за тридцать семь или за шестьдесят три? Вот дурацкое положение! Даже не знаешь, какой у тебя возраст. Вася немного успокоился и почувствовал себя менее несчастным, чем секунду назад. Тем более Лена так натурально кричала на Женьку, что он все врет, что он все выдумывает, что стоило только захотеть, и можно было поверить, что Женька действительно говорит неправду. Когда она искоса, почти умоляюще посматривала на Васю, в ее красивых -- больших и темных -- глазах сверкали самые настоящие светлые и чистые слезы. Ее ресницы сами по себе стали склеиваться стрелками, а лицо раскраснелось, и от этого светлые выбившиеся из-под тюбетейки кудряшки были еще красивей. Вася не выдержал. Он поверил ей и почувствовал, что он скорее счастливый, чем несчастный. "Все-таки, как-никак, а еще никто не может похвалиться, что он приручил мамонта, -- думал он. -- Еще ни один мальчик из нашего города не может похвастаться, что ради него съехались ученые со всех концов света. И вообще, поживу месяц в двадцать первом веке -- еще поглядим, кому записочки будут писать!" Он уже так уверился в невиновности Лены, в собственной неотразимости, что даже сам не заметил, как у него появилась сила воли, решимость и даже, кажется, способность мыслить логически. Он уже решил, что нужно одернуть Женьку, довольно вредного третьеклассника, который явно не умеет вести себя в приличном и солидном обществе. Но Женька на конец добился своего. Он закричал: -- Валька Башмаков тебе записочки писал! И ты ему писала! Я сам видел. Он тебе и стишки переписывал. И провожать ходил... Вася обмер. Ну ладно -- записочки, стишки там, песенки.. Ну, бывает. Ну, кто не поскользнется... Но -- провожать! Да, тут все понятно. Все исчезло -- и сила воли, и убеждение в невиновности Лены. Осталось одно презрение к этой девчонке, которая так натурально умеет врать. Вася был горд и неприступен, и Лена, взглянув на него, поняла это. Она вдруг бросилась в дальний угол машины, закрыла лицо руками и заплакала. Еще минуту назад Вася попытался бы ее успокоить, но сейчас он отвернулся. В его глазах еще светилось презрение. Женька понял это по-своему. Он опустил свой исцарапанные, в коричневых, подживающих рубцах колени и не очень уверенно сказал: -- Разревелась... Пусть не задается... Машины ей не нравятся! Вася молчал. Он сложил руки на груди и независимо смотрел в окно. И тут только он заметил, что электронка стоит на месте, дедушка обернулся и, улыбаясь, посматривает на них. Он улыбался так хитро, так понимающе, что Васе опять показалось, что перед ним когда-то знакомый круглолицый Женька Маслов. И он невольно испугался, что тот Женька обязательно отмочит какую-нибудь шутку, после которой придeтся краснеть. Поэтому Вася покраснел заранее и предупреждающе сказал: -- Ладно, Женька, брось... Он обращался к дедушке, но откликнулся маленький Женька: -- А чего бросать? Я правду сказал... -- Врешь! Врешь! -- Лена сорвалась с места и мокрой от слез рукой залепила Женьке звонкую оплеуху. -- Все врешь, противный мальчишка! Прежде чем Женька смог опомниться, щека у него побагровела, нос стал розовым. А Лена, выпрыгнув из машины, убежала в дом. Вася посмотрел ей вслед. Конечно, Валька Башмаков -- неприятность, но нужно признать, что затрещину Лена залепила звонкую и умелую. "Можно сказать, со знанием дела", -- с уважением подумал Вася и вдруг опять понял, что он очень несчастный человек. Глава двадцатая. ЛУННЫЙ РУДНИК Вечернее освещение масловской квартиры поразило Васю. Ему показалось, что в комнатах каким-то невероятным образом застряли разные кусочки дня. В прихожей был яркий, но не резкий летний полдень, когда тонкие облака покрывают небо и оно едва голубеет. И глаза можно не щурить. В другой комнате остался вечерний час -- свет был золотистый, богатый и какой-то весомый. Кажется, что его можно набрать в руки и подержать. Обстановка словно выступила вперед, стала красивее. Даже в углах комнаты, как при закате, переплетались багровые, синие и оранжевые тона, незаметно для глаза дополняя друг друга. В третьей комнате стоял рассвет. Но не южный -- быстрый и буйный, больше похожий на закат, а северный, летний. В нем преобладали нежно-зеленые и едва розовые тени Свет был такой спокойный, такой радостный и добрый. Вася заглянул в темный кабинет Женькиного отца и удивился еще сильнее. В кабинете стояла настоящая, живая ночь. Было очень темно. И все-таки в кабинете был свет -- тихий и успокаивающий, как летней ночью у моря или реки, когда яркие звезды мерцают над головой и их лучики перекрещиваются и едва заметно вздрагивают и в воздухе и на воде. И кажется, словно света нет, неоткуда ему взяться, и все таки все светится, все живет своей особой, таинственной жизнью. Пораженный этой тихой необыкновенной темнотой, Вася постепенно стал понимать, что в комнатах нет ни одной лампочки, ни одного источника света. Лучилось все -- стены, потолок, вещи, карнизы, двери, рамы окон. И каждый из этих предметов светился по-своему, едва-едва отличаясь от окружающих, а все вместе образовывали этот общий необычный свет. "Но ведь этого мало для освещения", -- подумал Вася и снова пошел по комнатам. Оказалось, что лампы были, но они прятались в углах, за вещами, в карнизах, и незаметно лили свой необыкновенный свет. Снова и снова переходя с вечера в полдень, а с полудня в раннее утро, Вася думал, что как было бы красиво жить в его время, если бы люди по-настоящему занялись освещением. Как красиво, сказочно красиво стало бы в комнатах и домах, на улицах и в парках... Пока он думал об этом, возившийся возле стены Женька удовлетворенно сказал: -- Ну вот! Луна поймана! Вася даже вздрогнул -- так неожиданно было восклицание. Он подошел к Женьке и увидел, что матовый экран в стене уже светится и слегка вздрагивает. В его глубине стояли какие-то странные машины. Поразило не то, что они двигались, а то, что они были в ясно осязаемой глубине экрана. -- Странно... Даже не как в кино, -- сказал Вася. -- Ну, в кино и не такое увидишь! -- беспечно ответил Женька. А Вася подумал, что отстал он здорово: полвека назад в кино можно было увидеть только то, что было давным-давно. Но то, что будет когда-нибудь, -- этого он не мог бы увидеть ни за какие деньги. Сзади неслышно подошел дедушка, повертел круглые ручки под экраном, и пульсация исчезла. Удивительные машины словно приблизились. -- Почему кажется, что они в глубине? -- спросил Вася. -- Просто как живые... -- Так, видишь ли, теперь телевизоры не только цветные -- они еще и объемные, или, как говорят, стереоскопические. В твои годы даже стереокино создать как следует не могли, а сейчас даже телевизоры стереоскопические. Дедушка придвинул поближе кресло. Женька и Вася уселись рядом и уставились в экран. -- Перед тобой, -- откашлялся дедушка, -- лунный пейзаж сегодняшнего дня. Несколько десятков лет назад люди послали на Луну автоматические межпланетные самолеты. С помощью специальных приборов, в том числе и спектрографов, -- это, знаешь, такие приборы, которые по свечению, или, иначе, спектру, определяют присутствие всяких элементов в каком ни будь расплавленном или нагретом материале не только на Земле, но даже на звездах, -- так вот с помощью спектрографов они открыли... Дедушка не успел закончить. Там, на Луне, возле домика, что стоял у машин, показался человек в прозрачной оболочке, как будто его упаковали в целлофан. Сквозь эту поблескивающую на солнце оболочку была видна даже его одежда. В руках он держал чемоданчик и самый обыкновенный раздвижной гаечный ключ. Лунный человек шел осторожно, выбирая место для своих сапог с необыкновенно толстой подошвой. -- Что это он так? Словно он слепой идет? -- спросил Вася. -- Чудак, у него ж сапоги на свинцовой подошве? -- ответил Женька. -- Как у водолазов. -- А зачем? -- удивился Вася. -- Так на Луне же человек весит в шесть раз легче, чем на Земле. А сила у "его остается прежняя. Значит, если он шагнет, как на Земле, так он, знаешь, как подпрыгнет? А потом шлепнется: тоже радости мало. А когда на сапогах подошвы свинцовые, он ходит почти как на Земле. Человек обошел домик и стал осматривать самую большую машину. Он по очереди снимал огромные кожухи, легко перекладывал их с места на место, как будто они были сделаны из бумаги. Вася сразу догадался, что лунному человеку делать это было нетрудно: ведь на Луне все весит в шесть раз меньше, чем на Земле. Значит, алюминий наверняка, весит столько же, сколько бумага. -- Понятно... Работать ему не так уж трудно. И Женька и дедушка посмотрели на Васю с некоторым сожалением. -- "Не так уж трудно"! -- передразнил Женька. -- А ты попробуй поработай возле металла в воздухонепроницаемом скафандре! Там же температуры какие? Климат, в общем... То жара, как в печи, то холод, какого на Северном полюсе нет. Скафандр то размягчается, то, наоборот, становится хрупким. Чуть заденешь за что-нибудь, порвешь или повредишь скафандр -- и пожалуйста, в безвоздушном пространстве. На Луне же воздуха нет... Лунный человек все так же осторожно продвигался вдоль машины, снимая кожухи и проверяя детали машин. Из домика вышел второй человек в прозрачном розоватом скафандре с голубыми разводами и, приплясывая, пошел вдоль машины. Этого кокетливого, пляшущего человека так и мотало из стороны в сторону, но он не падал, как не падает ванька-встанька: ведь и у того на ногах были свинцовые подошвы. --Вот, -- презрительно сказал Женька, -- сразу видно, что девчонка. Растанцевалась... Но в это время первый человек наклонился, и на его затылке сквозь скафандр все ясно увидели две темные косички, уложенные самыми домашними и скучными крендельками. А у второго в коротко подстриженных волосах был пробор. Вася покосился на Женьку. Тот промолчал. Из домика вышел третий человек, большой и грузный, посмотрел на человека в розовом скафандре и, легко подпрыгивая сразу на пяток метров, подошел к нему. Даже на экране лунного телевизора было видно, что третий ругает второго и руками показывает, что танцевать во время работы не следует. Даже на Луне. -- Да, -- усмехнулся дедушка, -- не дотанцевал Лунный вальс. Попало? И правильно! Подумаешь, разукрасился! Скафандр -- розовый, канты -- зеленые, отвороты -- голубые... Как попугай. Оказывается, любители помодничать и позадаваться пробираются