шались в кучу на песке, не разбирая ни пола, ни возраста, ни принадлежности к разным видам. Сделав свое дело, Андрюша быстренько свалился обратно в окоп и предоставил Сене с Жомовым возможность проявить себя. Оба милиционера тут же встали в рост и пустили в ход дубинки. То есть попросту использовали их в качестве бит, а метательными снарядами служили металлоизделия, отобранные Поповым у переселенцев. Рабинович с омоновцем действовали слаженно и вмиг сокрушили фланги гвардейских частей, возглавлявших атаку на бархан. Египтяне в замешательстве попятились и даже попытались бежать, но, упершись в толпу ополченцев, отступление захлебнулось. Бравые египетские военачальники быстро навели порядок в своих подразделениях. А к тому моменту, когда контуженных оттащили в тыл и ряды воинов сомкнулись, кто-то уже успел посадить фараона обратно на его законное место. Тот махнул жезлом, и колесницы помчались вперед, плавно обтекая укрепленный бархан с флангов. -- Все, мужики, змейка запускаем, -- рявкнул Рабинович, и все три товарища кинулись к Ахтармерзу. -- Но я же просил вас никогда не сравнивать меня с рептилиями вашего мира! -- не обращая внимания на вражеские орды, возмущенно завопил Горыныч. -- Сколько раз говорить, что подобные параллели оскорбительны для меня, так как... Договорить он не успел. Трое бравых милиционеров выволокли разбухшего от гнева Ахтармерза на край бархана и безжалостно спихнули вниз. Горыныч взвизгнул и полетел к подножию песчаного холма, но буквально в нескольких сантиметрах от земли смог остановить падение и встал на крыло. Те из египтян, кто не видел его раньше, удивленно ахнули. Возничие колесниц повернули головы в сторону Ахтармерза, наплевав на то, что нужно смотреть, куда они, собственно, едут. Тут же в рядах атакующих повозок возникла сумятица и общая свалка, а Горыныч закончил разгром, пролетев над ними на бреющем полете и слегка прожарив особо ретивых возниц залпами пламени. Перепуганная армия египтян побежала и, может быть, так бы и топала своим ходом до Мемфиса, но какой-то умник додумался метнуть в Ахтармерза каменюку из пращи. -- Ой, чего вы кидаетесь? -- обиженно взвизгнул Горыныч, не ожидавший такого обращения с детьми со стороны диких египтян, и, мгновенно потеряв весь объем, свалился на песок. Солдаты фараона, обрадованные такой эффективной работой своей противовоздушной обороны, дико завопили и прекратили отступление. Часть гвардейских подразделений тут же бросилась вперед, надеясь быстренько затоптать мини-Горыныча подошвами своих сандалий. Пришлось ментам потрудиться во всю силу, плотным огнем прикрывая отход боевого товарища. Даже Мурзик, вырвавшись из объятий Рахили, в этом благом деле поучаствовал. Соскочив с гребня бархана, он злым рыком остановил особо ретивых аборигенов, а назад, в укрытие, вернулся только после того, как Рабинович задолбался звать его к себе. -- Сеня, отходить пора, -- Жомов дернул за рукав кинолога, читавшего нотации вернувшемуся псу. -- Сейчас этих гопников египетских ничего не остановит. Да и позиции для отхода уже готовы. Ваня кивнул головой назад. Рабинович, перестав пилить Мурзика, косо глядя при этом на пристыженную Рахиль, обернулся в указанном омоновцем направлении. Там, метрах в трехстах дальше на восток, на самом большом бархане, стоял Навин и усиленно размахивал руками. Сеня глубоко вздохнул, стараясь успокоиться. -- Все, отходим. Горыныч, прикрывай, -- скомандовал он. Крошечный трехглавый птеродактиль растерянно взмахнул крыльями и беспомощно выпустил три язычка пламени, не способных спалить и рулон туалетной бумаги. -- Мать твою! -- разочарованно выругался кинолог. -- Да что же ты, скотина хладнокровная, не растешь ни хрена. -- Во-во, змеюка ты из-под реактора. Ящерица бракованная, -- тут же пришел ему на помощь Жомов. Горыныч от обиды всегда быстро начинал увеличиваться, что он сделал и в этот раз. Ваня пооскорблял его еще несколько секунд, до тех пор, пока не решил, что трехглавый испепелитель достиг требуемых размеров. Затем все защитники бархана помчались на заранее подготовленные позиции, а Ахтармерз, дав залп из своих природных огнеметов по обнаглевшим египтянам, ковыляя, чуть позже догнал друзей. Примерно по такому же сценарию развивались и следующие этапы обороны. Фараон, правда, пытался варьировать способы атаки, пуская, например, колесницы по центру, а пехоту с флангов, но менты быстро находили этому противоядие и успешно оборонялись, не забывая, естественно, отступать. Египетские лучники, пращники и метатели дротиков, конечно, пытались перестрелять обороняющихся, но менты прятались от огня в окопах и высовывались только тогда, когда египтяне, боясь поранить своих, прекращали огонь. Поселенцы не менее успешно, чем оборонявшиеся милиционеры, драпали "нах остен", и вскоре друзья даже пыли, поднятой их движением, на горизонте уже не видели. Однако для самих ментов ситуация была тупиковая. Армия фараона продолжала наступать, не оставляя надежды расправиться с горсткой наглых чужестранцев, и друзья совершенно не видели способа, как оторваться от аборигенов, вошедших в раж. -- Сеня, придумывать что-то нужно, -- плаксиво потребовал от кинолога Попов, уставший уже метаться с бархана на бархан. -- Подожди, переселенцы еще далеко не ушли, -- буркнул в ответ Рабинович, кивая в сторону клубов пыли на востоке. И тут же замер. -- Не понял. Их же еще пятнадцать минут назад не было видно! Что такое происходит? Назад, что ли, эти бараны решили вернуться? Ситуация прояснилась чуть позже. Поначалу менты недоумевали, отчего, продолжая отступать на восток, они неожиданно стали сближаться с поселенцами. Но затем, поднявшись на очередной бархан, подготовленный к обороне солдатами Навина, все трое ахнули -- впереди открывалось море. Переселенцы толпами метались вдоль берега, и, хотя в этом месте противоположный берег был отчетливо виден, вплавь преодолеть преграду никто не решался. -- Приехали, -- констатировал Попов и плюхнулся на пятую точку, чем вызвал в окрестностях небольшое землетрясение. -- Во-во, -- согласился с ним Жомов. -- Блин, когда пить хочется, воды нигде не найдешь. А когда отступать надо, кто-нибудь непременно джакузей всяких по дороге настроит. Что, Сеня, евреев в воду загонять будем? -- Не получится, -- вместо Рабиновича ответил Андрей. -- Им к фараону попадать хуже ножа острого. Если бы могли, давно уплыли бы все на тот берег и вражеским войскам языки показывали. А так получается, что провалилась наша миссия. Не отбиться нам от египтян. -- Не скули, -- одернул его Сеня. -- Сейчас придумаем что-нибудь. И Рабинович принялся думать. Очень старался. Разве что дым от трения шестеренок в голове из ушей не пошел. Но все остальные признаки мыслительного процесса -- нахмуренный лоб, сведенные вместе брови и старательное расчесывание носа -- присутствовали. Впрочем, додуматься до чего-нибудь Сеня не успел. Как всегда, влез со своими предложениями Горыныч. -- Извините, что отвлекаю вас, но мне кажется, что... -- начал он, но Рабинович махнул на второгодника из иномирной школы рукой. -- Уйди со своими извинениями, -- раздраженно проговорил он. -- Не видишь, люди делами заняты! -- Ну, если вы не хотите узнать, как я могу проложить путь сквозь водные пространства, то я и говорить об этом не буду, -- обиделся Ахтармерз и развернулся, чтобы уйти, но Рабинович поймал его за хвост: -- Что ты сказал?! Горыныч принялся рассказывать о своей идее, но неизвестно, успел бы он закончить свою речь или нет, если бы Рамсес оказался не столь жадным. Фараону следовало бы сразу бросить войска вперед и растоптать перепуганных сынов израилевых, но он, видимо, решив не уничтожать их, как халявную рабочую силу, начал вытягивать свои войска вдоль побережья, явно намереваясь охватить переселенцев полукольцом. Это все его мечты и сгубило. Ахтармерз начал излагать свой план, обосновывая каждое утверждение известными ученым его измерения фактами. Рассказ грозил затянуться на пару дней и превратиться со временем в научный трактат, совершенно непонятный нормальным представителям человечества, но Сеня разглагольствования второгодника оборвал самым бессовестным образом, потребовав сказать точно, "сколько вешать граммов". Пришлось Горынычу свои объяснения конкретизировать. Если отбросить всю научную терминологию, суть идеи Ахтармерза была проста. Он уже не раз демонстрировал ментам, что может генерировать силовое поле, способное выдерживать довольно большие нагрузки. Именно эту свою способность он и собирался применить сейчас, чтобы создать сухопутный коридор в толще воды. -- Нас этому на спортивном ориентировании учили, -- объяснил свое умение Горыныч. -- Правда, такие широкие водные преграды нам преодолевать не приходилось, но я могу попробовать. -- Угу. И всех утопишь, -- мрачно высказал свое мнение Попов. -- У тебя есть другие идеи? -- ехидно поинтересовался у эксперта Сеня. Андрюша отрицательно покачал головой. -- Тогда, Горынушка, приступай! Ахтармерз не заставил себя долго упрашивать. Он проковылял прямо к кромке воды, на несколько секунд замер, а затем закрутился волчком, заплетая поднятые вверх головы одну вокруг другой. Несколько секунд ничего не происходило, а затем во все стороны от Ахтармерза полетели бирюзовые искры. Когда же Горыныч полностью окутался клубом искр, он неожиданно замер и, развернувшись в сторону противоположного берега, уронил головы на песок. По воде пробежала рябь, затем поверхность моря от берега до берега непостижимым образом вдавилась вниз и наконец воды расступились, обнажая дно. Все замерли в изумлении, а Горыныч тоненько пропищал: -- Бегите! Я долго не выдержу. -- А ты как же? -- замер около него Сеня. -- Бегите, я вам говорю! -- настойчиво приказал Ахтармерз. Подгоняемые солдатами верного присяге взвода Навина, переселенцы устремились в образовавший в толще воды коридор. Моисей с Аароном мчались на первой повозке, показывая подчиненным пример храбрости. При этом оба патриарха не переставали вопить, убеждая поселенцев в том, что коридор в море -- это доказательство благожелательности к ним бога. Менты уходили последними. -- Эх, блин, мне бы такой аквариум! -- посреди пути задохнулся от удивления Попов, глядя на то,, как из толщи воды на него пялятся бесстыжими глазами разноцветные рыбки. -- Вот бы где я развернулся... -- Я тебе сейчас развернусь! -- рявкнул на него Сеня. -- Марш вперед, а то сам аквариумной рыбкой станешь. Армия фараона, сначала оторопевшая от бессовестного поведения моря, довольно быстро пришла в себя и, подгоняемая приказами Рамсеса, бросилась вслед за переселенцами, не желая давать им возможности улизнуть. Жрец Сета истошно вопил, предупреждая всех о возможной ловушке, но его никто не слушал. И стать бы египтянам в тот день русалками и водяными, если бы у Горыныча не кончилась энергия. Не в силах больше сдерживать напор воды, Ахтармерз снял с коридора защитное поле, море ринулось назад, стремясь завоевать обратно свою исконную территорию. Из-за большей массы давление воды оказалось наиболее сильным в центре прохода. Там две половинки разделенного моря и встретились, схлопывая коридор от центра к берегам. В результате чего ментов, не успевших выбраться из тоннеля, волной вынесло в одну сторону, а передовой отряд египтян -- в противоположном направлении, соответственно. Ахтармерз, уменьшившийся к тому времени до размеров перекормленного голубя, не дожидаясь того, что разъяренные его неэтичным поведением солдаты Рамсеса примутся выражать свое недовольство и, не дай бог, займутся рукоприкладством, поднялся в воздух и полетел к противоположному берегу. Аборигены попытались сбить его стрелами, но у ближайших лучников намокла тетива, а дальние просто не могли в Ахтармерза попасть. В итоге Горыныч благополучно преодолел почти все расстояние от одного берега до другого, но на подлете к друзьям силы оставили его, и трехглавый чудотворец плашмя плюхнулся в воду. -- Потонет, блин, в натуре! -- сделал вывод Жомов и, не снимая формы (а на хрена? все равно уже промокла), бросился спасать соратника. Едва оба оказались на берегу, как Рахиль устремилась к птеродактилю. Причем остановить ее смогли не сразу. Конечно, девица просто хотела вернуть Горыныча к жизни при помощи искусственного дыхания, но с присущей ей грацией едва не оторвала перепончатые крылья у представителя иной цивилизации. Спасибо Жомову -- спас. Правда, не успевая придумать что-нибудь умное, он просто ущипнул Рахиль за мягкое место, отвлекая ее внимание от Ахтармерза. За что и заработал сразу две оплеухи от девицы и испепеляющий взгляд от Рабиновича. -- Не бычься, Рабин, это не ухаживание, а превентивная мера, -- добродушно усмехнулся Жомов и поднял вверх вмиг очнувшегося от манипуляций девицы Горыныча. Толпа переселенцев восторженно взвыла. -- Ну, Сеня, теперь только попробуй мне скажи, что такое событие мы обмывать не будем, -- перекрывая шум толпы, заявил омоновец. Как думаете, была ли у Рабиновича возможность с этим предложением не согласиться?.. Глава 3 Мы, псы, как вы, наверное, знаете, спим очень чутко. Не так, конечно, чтобы абсолютно от любого шороха просыпаться, но опасность чувствуем даже вдалеке. Это вон Ваню Жомова после суточного дежурства будить замучаешься. Нормальный омоновец в таких случаях если уж уснет, то только по двум причинам просыпается. Либо если из автомата над ухом пальнут, либо когда кто-то "Рота, подъем!" прокричит. И не думайте, что если я с Рабиновичем, а не с Жомовым живу, то и знать не могу, о чем говорю. Присутствовать пару раз при таких побудках довелось. Не знаю, как в других отделах внутренних дел, но у нас суточные дежурства делятся на два вида -- дабл-мент и облегченные. В первом случае сам Кобелев является ответственным, а в "аквариуме" торчит Матрешкин. В отделении тут же объявляется чрезвычайное положение, на улицу все выходят строго по приказу, а в туалет -- после согласования с начальством. Оружие и "броники" дежурный наряд не снимает всю ночь, и единственной поблажкой является только то, что в участке каску на голову не всегда нужно надевать. Нам, псам, в этом плане, конечно, легче, поскольку касок нам не положено, а ношение бронежилетов патрульными псами уставом и никакими приказами пока не предусмотрено. И слава Полкану! Понятное дело, что облегченным дежурством считается то, во время которого ни одной из составляющих дабл-мента в отделе нет (промежуточные варианты вообще за дежурство не считаются). Так вот во время облегченных дежурств половина личного состава шатается по всяким злачным местам, удовлетворяя естественные милицейские потребности, а вторая половина их отмазывает от шальных звонков начальства. Потом они иногда меняются, но это редко, поскольку ко второй половине обычно относятся примерные семьянины, пусть таковых и подавляющее меньшинство, непьющие -- тоже редкость большая, конечно, но язва желудка и проблемы с печенью даже у ментов бывают -- и прочие милиционеры нетрадиционной служебной ориентации. Никто из моих друзей к таковым, естественно, не относится, поэтому во время облегченных дежурств в участке нас увидеть было практически невозможно. Правда, поскольку Попову как эксперту суточные дежурства полагались только в экстренных случаях, а Ваня и вовсе не совсем мент, он омоновец -- это для тех, кто подзабыл, то и попадали вместе в одну и ту же смену они крайне редко. Но пару случаев я точно помню. Подробно описывать эти дежурства не буду, поскольку мои откровения могут до кого-нибудь из подрастающего поколения дойти. И не делайте, уважаемые, большие глаза, и такое бывает! А я боюсь, что своим описанием похождений моих коллег в кабаках, гостиницах и саунах могу честное имя российского милиционера перед молодежью дискредитировать. Делать этого не стоит, поэтому ограничусь рассказом о финалах. Так вот, когда под утро с нами на связь по рации вышел Егорыч, старлей пенсионного возраста со вставными челюстями, сверкающей лысиной и прогрессирующим маразмом, Ваня Жомов валялся в предбаннике вдрызг пьяный... то есть, я хотел сказать, страшно уставший. Нам с Сеней той ночью на вызов пришлось отлучаться. Ночных бабочек мы по улице гоняли. Не удивляйтесь. Теперь есть у ментов и такая обязанность, как борьба с насекомыми. Обнищавшая санэпидстанция передала. Мучились мы тогда довольно долго, но одну загнали все-таки в какой-то дом, и мой хозяин пошел соответствующую обработку проводить. Меня у дверей оставил, чтобы я поздних прохожих о возможности отравления инсектицидами предупреждал. Ну а когда Сеня свои дела закончил и мы в сауну вернулись, то оказалось, что наши товарищи успели уже напоро... устать, то есть. Вот и получилось в то раннее утро, что мой хозяин среди всего наряда был единственным относительно трезвым человеком. Он на вызов старлея и ответил. -- Тебе чего не спится, Егорыч? -- это мой Сеня всегда такой недовольный, когда сразу два дела делать не успевает. -- Щас, погоди. По бумажке прочитаю, а то забыл, -- я же говорил, что у старлея маразм. -- Санька, -- это он помощнику. -- Ты бумажку не видал?.. Не-а, туалетную мне не надоть... А-а-а, вот она, прыщ ей в промежность! Слухай, Сенька, сюды, -- ну и дальше тирада по поводу безвременного прибытия начальства. Понятное дело, что мой Рабинович принялся товарищей будить. Все довольно быстро проснулись, хоть и сопротивлялись сильно, а вот с Жомовым долгое время ничего сделать не могли. И под душ его совали -- даже не мычит, и в бассейн бросали -- тонет. Даже водку пробовали под нос подставлять. Дескать, почувствует, что без него пьют, и проснется. Обломились! И тут один новенький "АКМС-74У" со столовой вилкой перепутал и в трехлитровую банку стволом прямо за огурцом полез. И ведь схватился, гад, за автомат как ловко, пальцем прямо на курок попал... Нет, застрелить никого не застрелил. Банку только расколошматил да стену изрешетил. Но зато и Жомова разбудил. Ваня после автоматной очереди со скамейки вскочил и приказал всем в атаку идти. Его, конечно, успокоили с трудом, ценой не одного десятка синяков и шишек, но зато поняли, как надо омоновца будить, когда он совершенно ни на что не реагирует. Про второй случай я и вовсе рассказывать не хочу, да и о первом поведал только для того, чтобы вы разницу между мной и Жомовым поняли и не удивлялись, почему я утром первым от шума проснулся, а мои менты спокойно продолжали спать. Просто я чутче на опасность реагирую и водку ни фига не пью. Шуметь начали где-то вдалеке, и я поначалу не мог разобрать, из-за чего, собственно говоря, весь сыр-бор происходит. Прислушиваться было лень, да и выбираться из шатра не хотелось. А все из-за того, что мне пришлось половину ночи не спать, а по барханам бегать. И не от того, что я покой хозяина стерег -- какой дурак его пьяного будить станет? Просто в палатку войти было невозможно, потому что от Сениного перегара у меня не только нюх отбивало, но и уши закладывало. А в пустыне, пусть и на берегу моря, ночевать было слишком холодно. Вот мне и пришлось часть темного времени суток дремать вполуха, а остальное время бегать в четыре лапы, чтобы хоть как-то согреться. Впрочем, об особенностях египетского микроклимата я вам уже рассказывал, поэтому дальше распинаться на эту тему не буду. В конце концов, сами можете попробовать в пустыне без одеяла и с летней шерстью заночевать. Перед рассветом я забрался все-таки в немного проветрившийся от вони Сенин шатер и попытался уснуть. Как выяснилось, тщетно, поскольку с раннего утра в лагере начался кавардак. Это позже понятно стало, почему переселенцы орут, а сначала я решил, что Рамсесова армия как-то сумела форсировать Красное море и пошла на повторный штурм. Как по-вашему, что должен делать правильный сторожевой пес, когда чувствует приближение врага?.. Кто сказал мочиться?.. Это дело над поверженным противником некоторые дегенераты осуществляют, а нормальные сторожевые псы при появлении супостата поднимают тревогу. Чем я и занялся. Причем орал во весь голос, потому как от пробуждения не один я неприятные ощущения испытывать должен. -- Тихо ты, кобель бешеный! -- зашипел на меня Рабинович, выбираясь из-под одеяла. -- Рахиль разбудишь. А я что, по-твоему, хочу сделать? Вы-то с ней всю ночь под одеялом грелись, а я по барханам бегал и скорпионов пугал. Так что не все людям масленица, и теперь ваша очередь страдать!.. -- Тихо, я сказал, -- как всегда, не понял меня Сеня. -- Фу, блин! -- Не нужно, Сенечка, на песика кричать, -- проворковала Рахиль, высовывая наружу немного уменьшенную копию носа моего хозяина. -- Он же умный и нам что-то сказать хочет. Правда, Мурзик? Ой, правда, лапочка моя. Верно, хвостик ты куцый! Ты, кошенция ободранная, даже представить не можешь, сколько всего я хочу вам обоим, каждому по раздельности и тебе персонально сказать... Но тут я заткнулся. Прямо не знаю, что со мной творится. Память дырявая стала. Ну все время забываю, что прежде чем начать орать, нужно у самого себя спросить, а поймет ли твою речь хоть кто-нибудь! Вот и сейчас кричу на них, а сам прекрасно знаю, что моей тирады никто не воспримет. Единственное, чего я смогу добиться своими воплями, так это очередной вспышки альфа-лидерства со стороны хозяина. И мои надежды сбылись. -- Рахиль, не лезь, -- строго выговорил ей Сеня так, как будто щенка за мокрое дело на ковре отчитывал. -- Ты Мурзика не знаешь, поэтому лучше помолчи. Он у меня и так распустился что-то в последнее время, а тут ты еще его баловать надумала. С ним построже нужно быть, а не сюсюкать, как с кутенком, -- и тут же продемонстрировал, как именно, по его мнению, со мной нужно обращаться. -- Мурзик, фу! Сидеть, -- рявкнул он на меня так, что любая шавка бы позавидовала. -- Еще раз без команды голос подашь, я тебя из шатра выгоню, и на завтрак будешь мышей полевых трескать! И этот Куклачев называется "друг"! Хотелось мне, страшно хотелось послать его по материнской линии к родственникам из Биробиджана, но я сдержался. Даже сел для приличия. Дескать, на тебе, подчинюсь, чтобы ты перед этой самкой окончательно не опозорился. Но сел я ненадолго. Едва опустив хвост на ковер, я тут же встал и, обиженно фыркнув, выбрался из шатра. Не больно-то мне, Сеня, и хотелось в твоей вонючей палатке спать. Лучше уж пойду к Попову с Горынычем. Там запах ароматнее, сознание потерять от вони можно. По крайней мере, пару часов спокойно отдохнуть получится! Впрочем, к криминалисту на ночлег я не пошел. Выбравшись на свежий воздух, я увидел, что никакими признаками египетского войска тут и не пахнет. А вот с колонистами явно что-то случилось. Полностью игнорируя указания и запреты руководителей мелкого и среднего звена, сыны израилевы с невероятным упорством пробивались к штабу. Интересно, что им тут понадобилось? Не назад же, в Египет, они идти хотят?! Пока я раздумывал, куда именно следует отправиться, чтобы побольше информации о причинах суматохи получить, Рабинович следом за мной из шатра выбрался. Да, кстати, сразу сообщу, дабы у вас мыслей крамольных в голове не зарождалось, что совместные ночевки моего хозяина в одной постели с Рахилью еще ни о чем не говорят! Того, о чем вы подумали, между ними не было. Нет, Сеня, конечно, как и каждый нормальный кобель на его месте, не попытаться не мог, но девица его отшила. Рабинович тут же удивился такой целомудренности, совершенно справедливо поинтересовавшись, откуда у Рахили появились столь строгие жизненные взгляды, если при первом их знакомстве она в довольно легкомысленном амплуа себя пробовала. Рахиль обиделась. -- Это была ошибка молодости, причем так ничем и не закончившаяся. И с твоей стороны не по-джентльменски напоминать девушке, да-да, именно девушке, о ее необдуманных поступках, -- прокурорским голосом заявила она. -- После знакомства с тобой моя жизнь переменилась, и теперь я даже в мыслях своих не буду с мужчиной до тех пор, пока мы с ним не выйдем из-под венца. Ты ведь собираешься на мне жениться? Я не ошиблась?.. После этих слов на моего хозяина внезапно и вероломно напал приступ злобного кашля в союзе с аллергией, тугоумием, слабослухием и прочими недугами, всегда настигающими мужчин в такие ответственные моменты, как разговоры о женитьбе. Я бы, конечно, мог ответить за хозяина, объяснив наивной аборигенке Сенины жизненные принципы, но делать этого, по понятным причинам, не стал. Просто фыркнул и, глядя на Рахиль, почесал лапой за ухом, показывая, какого я мнения об ее умственных способностях. Впрочем, извините. Я опять отвлекся. Разболтался что-то сегодня. Пора переходить к проблемам насущным, а они вон все перед барханом (или на берегу моря эти песчаные шишки дюнами называются?) стоят, словно демонстранты перед грузовиком с Зюгановым на борту... Кому не нравится, последнюю фамилию могут заменить на любую другую. Один хрен, между ними никакой разницы нет. И не спорьте со мной! Я на всех митингах в нашем городе бывал и больше вашего о них информации имею. -- Чего это тут за манифестация? -- услышал я позади себя голос Жомова и обернулся. Вот уж не знаю, то ли Ваня вчера мало выпил, то ли, наоборот, опохмелиться с утра сильно хотел, но проснуться он сегодня умудрился без помощи автоматной очереди. Впрочем, не он один. Из своего шатра выбрались Попов с Горынычем, подошли Навин и Нахор. Ну а Моисей с Аароном и вовсе давно были на ногах. Патриархи, сонно потирая глаза, спрятавшись за оцеплением, стояли перед волнующейся толпой, а все остальные на них пялились, словно коты на свежую рыбу. -- Так что тут творится-то? -- не унимался Ваня. И с чего это вдруг он таким любознательным стал? -- Би-еляшей хотят, -- ответил ему Нахор. -- Минога би-еляшей. -- Минога, это ты, -- сообщил персу Жомов. -- И вообще, шел бы со своими беляшами верблюдов кормить, -- Ваня на секунду задумался, а затем обрадовано пообещал Нахору. -- А то в ухо дам! -- Ванечка, ты своим подчиненным затрещины раздавай, а к моим лезть не смей, -- ревниво вступился за ученика Рабинович. -- Нахор, между прочим, уже с самого раннего утра о настроениях переселенцев узнать пытается. Так что не приставай к нему! -- Сеня повернулся к персу. -- В чем там дело? Собственно говоря, мог бы и у меня спросить! Я бы тебе вдвое быстрее обо всем рассказал, чем эта бородатая морда, страшно коверкающая человеческий язык. Пока мои соратники переругивались, я ушами не хлопал, и кое-что в разговорах сынов израилевых разобрал. Нахор, конечно, знал побольше, но кому все эти подробности нужны? Главное -- знать суть проблемы. Терроризировать вас, словно Нахор российскую милицию, подробностями о том, как Исаак Рувимович поссорился с Адой Еноховной, я не буду. Просто скажу о том, что над лагерем переселенцев вдруг дамокловым мечом повисла продовольственная проблема. Началась она с мелочи, но вылилась в глобальную катастрофу. Вы, наверное, помните, что вчера, по случаю чудесного спасения от преследования египтян, вся орда переселенцев устроила большой сабантуй. Сегодня утром особо ретивые личности поспешили опохмелиться и, исключительно для пользы желудка, выпитое закусить. Тут же эти ранние птахи выяснили, что собственных запасов после вчерашнего раздолья у них не осталось, и они полезли к соседям, дабы позаимствовать лекарство и закуску у них. Соседи, хоть и вчера побратались со всеми (а чего с пьяных глаз не сделаешь?!), утром от своих обязательств отказались и поймали за руку страждущих, обозвав их грабителями. Стали они выяснять, что именно из собственного добра пропало, а вместо этого узнали нечто другое. Оказалось, что практически все переселенцы перед отправкой в долгий путь, занимая имущество у египтян, думали не о продовольствии, а о тех средствах, на которые оное можно будет покупать. И, как на грех, никто из сынов израилевых не рассчитывал на то, что в пустыне ни одного супермаркета им не попадется. Вот сегодня утром после ревизий домашнего скарба и выяснилось, что золота у евреев навалом, но есть его нельзя. Странная штука, согласитесь!.. Не знаю, может быть, Сене с Жомовым просто не поверилось, что у сынов израилевых пищи может не быть, но встретили они это известие совершенно спокойно. Ваня даже хитро ухмыльнулся, поглядывая на Рабиновича. Дескать, ну-ну, какие еще сегодня сказки нам расскажете?.. Сеня, что вполне естественно, хотел этой ухмылочкой Жомова накормить, но весь начинающийся концерт испортил Андрюша. -- Это вы что, хотите сказать, что нам теперь придется ящерицами в дороге питаться и саксаул на закуску грызть? -- завопил он. -- Да ни за что на свете! В общем, делайте что хотите, но, пока меня продуктами не обеспечите, я с этого места не сойду. Ясно тебе, Рабинович? -- Жирное брюхо к разумению глухо, -- усмехнулся в ответ мой хозяин. -- И Попову там беда, где не лезет в рот еда... В общем, не урчи раньше желудка. Сейчас узнаем, в чем проблема. В конце концов, море рядом. Рыбой в дорогу запасемся. Оказалось, что как раз с этим все не так-то просто. Кое-кто из переселенцев снасти рыболовные, конечно, захватил (мало ли что на новом месте жительства пригодиться может?!), но здесь толку от них не было практически никакого. Объясню, почему. Насколько я мог понять, опираясь на свое скудное знание географии, почерпнутое из "Клуба кинопутешественников", вчера мы сподобились перейти по дну Красное море. То есть его аналог в этом параллельном мире. Не знаю, то ли тут море было бракованное, то ли рыба в нем принципиально не ловилась, но выудить из воды что-то существенное, способное хотя бы одного человека досыта накормить, с берега не удавалось, а вот рыболовный сейнер, даже в миниатюре, построить было не из чего. То есть материал был -- повозок, слава Полкану, хватало. Но вот хоть какой-нибудь завалявшейся смолы для пропитки лодок никто почему-то не додумался взять. Поэтому парочка наскоро сколоченных посудин, наплевав на людские чаяния, нагло затонула прямо в двух метрах от берега. Отчаявшись дождаться осетров на завтрак, Анд-рюша, позабыв о своем трепетном отношении к рыбкам, попробовал даже поорать в воду, надеясь перепугать морских жителей и заставить их выброситься на берег. Но даже своим мощным баритоном Попов смог добиться только того, что какой-то нахальный краб выполз на мелководье и, посмотрев на криминалиста, покрутил клешней около головы. Дескать, дурак ты, Андрюша, и не лечишься. Впрочем, краб мог бы и без этих комментариев обойтись. Хотя бы цел остался. А так схватил его какой-то шустрый пасынок израилев и мигом засунул в котел. Причем сделал это так быстро, что Попову осталось лишь проводить печальными глазами свой утерянный завтрак. Положение в лагере действительно становилось серьезным. Назревал бунт, и я предпочел держаться поближе к Рабиновичу. Не для того, чтобы за его спиной спрятаться! Меня-то аборигены все равно бы съесть не смогли. А вот на Сене зло бы выместили от души. Даже не посмотрели бы, что он в форме и при исполнении. Пришлось Рабиновича охранять. Все-таки он мой хозяин, причем единственный. Не дай бог, лишусь его, кот знает, в какие руки потом попаду. Впрочем, беспокоился я зря. Моисей с Аароном до нашего появления в Египте такую себе рекламу умудрились среди еврейского населения сделать, что ни один черный пиар теперь поселенцев убедить не мог, что в их бедствии еще кто-нибудь, кроме патриархов, повинен. Нам даже сочувствовали все из-за того, что мы со старцами связались. Даже подкормить старались. Рабиновича, как обычно, -- молодые девушки за красивые глаза. Попова -- старые матроны. Видимо, Андрюша своим несчастным видом у них острый приступ материнского инстинкта вызывал. А Жомова взвод его верных бойцов продовольствием обеспечивал. О нас с Горынычем почему-то никто из аборигенов не подумал. Впрочем, мы от отсутствия внимания и не страдали. Ахтармерз, как вы помните, мог есть практически всю органику и некоторые неорганические соединения тоже, а я скромно столовался у всех трех ментов, поскольку знал, что друга они в беде не бросят. В общем, худо-бедно, но до вечера мы еще дожили. С берега моря никто уходить не собирался, поскольку каждый из переселенцев надеялся хоть что-то себе на прокорм добыть. Когда к вечеру абсолютно все продукты, кроме материнского молока, закончились и общее урчание голодных желудков достигло апогея, сыны израилевы снова потянулись к шатру патриархов. -- Моисей, подлый трус, голова, как арбуз. Выходи! -- завопил кто-то из аборигенов, когда толпа у бархана стала достаточно густой, чтобы скрыть кричавшего от пытливых взглядов охраны. -- Выходи, обманщик и душегуб. -- В натуре, жрать давай. Заманил нас в пустыню, а теперь голодом уморить хочешь? Гибель целой нации на твоей же совести будет. Тебя бог не простит! -- раздались из толпы крики в поддержку неизвестного зачинщика беспорядков. -- Смотри, назад вернемся, тебе же хуже будет. Нас фараон не тронет, а вот для тебя местечко на осиновом колу припасет! -- Г-г-г... -- заблеял патриарх, выходя из шатра. Толпа завопила и рванулась вперед. Пришлось нам вмешаться. Во-первых, работа у нас такая, толпы недовольных разгонять. А во-вторых, нам все-таки Моисея из Египта вывести нужно было, а не его разобранный на запчасти труп. -- А ну назад все! -- завопил Жомов, выхватывая из кобуры пистолет. Еще вчера он вполне достаточно поработал, кровушки египетской попил и сегодня всплесками агрессивности не страдал, убивать никого не собирался. Он просто выстрелил в воздух, но и этого оказалось вполне достаточно. Толпа аборигенов, еще не имевшая счастья видеть, как маленькие огнестрельные железки громом небесным плюются, на секунду замерла, а затем отхлынула от бархана. Жомов удовлетворенно вздохнул и спрятал пистолет обратно, взяв в руки Горыныча вместо оружия: патронов к нему не полагается, поэтому и заряды экономить не нужно. Достаточно покормить Ахтармерза какой-нибудь гадостью, подбросить в воздух и начать называть летающим змеем. Остальное он сделает сам. И в размерах увеличится, и огнем поплюется, да и просто болтовней в гроб загнать может. Вот такой он универсал! -- Кстати, о боге, -- проговорил Аарон, выйдя из шатра только после того, как толпа отступила, а между ней и патриархами организовалась плотная, двухрядная прослойка из гвардейцев и милиционеров. -- Как вы, слабоверные и колеблющиеся, можете говорить, кого осудит бог, а кого вознесет? -- старец прокашлялся и сменил пластинку. -- Вы что, в натуре, думаете, он Моисею просто так велел вас из Египта увести? Типа, прикол у него такой, чтобы вас чисто конкретно голодом в пустыне уморить? Ему чего, больше почумиться не над чем? Моисей что есть силы огрел братца посохом по хребту. Тот поперхнулся, удивленно посмотрел на своего родственничка и, шмыгнув носом, вернул предыдущую пластинку на патефон. -- Так слушайте же, люди, и запоминайте: господь никогда не оставит вас, своих избранников, в беде! -- трубным гласом завопил он. Толпа заволновалась. -- Моисей говорил с богом, и тот заверил, что к утру накормит вас и обеспечит продовольствием на всю дорогу до Земли обетованной, священного Ханаана. Не ропщите и не стенайте. Ложитесь спать. Будет вам и белка, будет и свисток. Аарон замолчал, застыв в позе Сабониса, забравшегося клешнями в баскетбольное кольцо. Аборигены радостно завопили, едва не отбив у меня охоту ходить на митинги, а затем расползлись к своим кострам. А Андрюша подошел к старцу и толкнул его в плечо. -- Ну, до утра я еще потерпеть смогу, -- проговорил он. -- Но утром смотри, чтобы завтрак был! И, минимум, тройная порция. Мне много калорий терять нельзя -- мама расстроится, если узнает. -- А эти вопросы не ко мне, -- пожал плечами Аарон. -- Не понял?! -- угрожающе зарычал Попов. Блин, нашему Андрюше еще чуть-чуть потренироваться, и с породистыми кобелями соревноваться в этом сможет. -- Ты чего, вахлак, лапшу тут на уши развешивал? -- Ничего я не вешал. Просто, что мне Моисей велел, то я людям и сказал, -- буркнул патриарх. -- А откуда мой братец про завтрак знает, лучше не спрашивай. Все равно ни о чем, кроме как о вере в бога, он тебе не ответит, а вот я замучаюсь тебе его проповеди переводить. -- Это что, теперь и завтрака не будет? -- еще больше возмутился эксперт. -- Охренели, блин, совсем, или как? -- Или как, -- вместо старцев ответил мой хозяин, кладя Андрюше руку на плечо. -- Не стони. Утро вечера мудренее. Пошли к себе. Глядишь, с рассветом действительно что-нибудь прояснится... Вы не думайте, пожалуйста, что Сеня с голоду умом двинулся или за один день из атеиста в верующего превратился (как-нибудь потом объясните мне разницу!). Естественно, на чудесное появление пищи мой хозяин не рассчитывал. Просто хотел Попова от мрачных мыслей отвлечь, да и самому о еде перестать думать. Заодно его сиятельство Рабинович-альфа-лидер, клеща ему под мышку, большой совет решил собрать и обсудить насущные проблемы. В частности, возможно ли сорок лет ходить в пустыне голодным и на хрена нам вообще такие путешествия нужны. Мы в родственники к Туру Хейердалу не записывались, чтобы эксперименты из жизни древних над собой ставить! -- Сеня, ты, похоже, на самом деле умом слегка двинулся с этими путешествиями, -- буркнул Попов, усаживаясь на ковер внутри нашей с Рабиновичем палатки. -- Что тебе с утра, кроме неба на востоке, проясниться может? Совсем сбрендил? Или в сказки веришь? Добрую фею ждешь? -- Вот именно, добрую фею, -- самодовольно усмехнулся мой хозяин. Вот кобель, а я и не сразу понял, зачем он всю орду сюда притащил. -- Андрюшенька, вынь свои свиные мозги из духовки, что у тебя черепом называется, и раскинь их здесь, по палатке. Может быть, проветрившись, они у тебя лучше соображать станут. Мы же тут не с одним придурочным Лориэлем, у которого если и были мозги, то от старости атрофировались, работаем. У него еще напарник есть с блатом в отделе фей. Сечешь?.. ХЛО-ОП!!! -- Во, блин, чудеса, да и только, -- усмехнулся Ваня, уставившись под потолок. -- Ты что, все время подслушиваешь, что ли? -- Конечно! Делать мне больше нечего, -- пискнул эльф, а затем чуть приблизился к Рабиновичу. -- Ты кого, лох ментовский, придурочным назвал?.. Я замер, с любопытством ожидая дальнейшего развития событий. Вот уж не знаю, заметил Сеня это или нет, но каждый раз после того, как он Лориэля какой-нибудь обидной кличкой назовет, тот непременно появляется. Я даже лапой за ухом почесал, задумавшись над этим вопросом. Почесал и понял, что знает мой хозяин об этом фактике точно. И котом буду, если Рабинович сейчас не специально маленького наглеца оскорблять начал. Если честно, то даже догадываюсь, ради чего именно Сеня этот балаган затеял. Я даже по сторонам посмотрел, чтобы удостовериться, что я один в шатре такой умный. Не ошибся! Про Рабиновича с Поповым говорить не буду, поскольку Сеня был зачинщиком, а сообразительный Андрюша ухватывал все на лету. Особенно, когда ему разжуют и в рот положат. Ну а у остальных вид был совершенно обалделый. Рахиль глупо улыбалась, и мне прямо виделось, как сильно она хочет нашего маленького хама пальчиком потрогать, но из вежливости сдерживается. А зря! Если учесть, что все, к чему эта мымра прикоснется, тут же ломается, калечится и приходит в негодность, стоило бы ей, пожалуй, позволить, например, свои медицинские навыки на Лориэле применить. Может быть, после этого он нам меньше бы надоедать стал. Нахор тупо пялился на эльфа и, следуя завету Рабиновича -- в каждой ситуации искать возможность получения выгоды, -- шлепал губами, шепотом просчитывая, сколько прибыли можно было бы получить, показывая эльфа на ярмарках. Навин с Жомовым, ставшие удивительно схожими в выражениях лиц за последние пару дней, не спускали с Лориэля совершенно одинаковых взглядов, явно не суливших наглецу ничего хорошего. Я даже опасаться за эльфа стал. Может, все-таки к нему действительно Рахиль подпустить? А то, не дай Полкан, эти два живодера до перепончатокрылого задиры доберутся, так его потом ни один любитель пазлов не соберет! -- Чего ты ухмыляешься, урод педальный? -- не унимался Лориэль, не сводя сердитых глазенок с Рабиновича. -- Думаешь, на эльфов щериться безнаказанно можно? Нимроэль! Ну-ка свяжись со своей теткой. Пусть она его навозом засыплет. -- Это неэтично, -- раздался в ответ знакомый гнусавый голос близорукого эльфа, хотя его самого снова нигде видно не было. -- К тому же и непрактично. А ты сам знаешь, как Оберон относится к тому, что его подчиненные в служебное время тешат собственное тщеславие... -- Ах ты, предатель хренов, тролля тебе в спарринг-партнеры! -- заверещал летающий прыщ, не дав своему напарнику возможность закончить фразу. -- Без тебя обойдусь. Сам все сделаю. -- Навозом, что ли, засыплешь? А откуда его в тебе столько? -- ехидно поинтересовался мой Сеня, а зря. Маленький наглец, истошно заверещав, вошел в штопор и врезался головой прямо в переносицу моего хозяина. От неожиданности Рабинович рухнул на спину. Эльф, кувыркнувшись в воздухе, пошел на следующий заход, но его неожиданно остановил Горыныч, дав упреждающий залп из всех своих горелок. Лориэль едва увернулся от пламени и завис перед Ахтармерзом. -- Не понял, блин? -- опешил маленький задира. -- Ты-то куда, детеныш игуаны, лезешь? -- Извините, пожалуйста, -- тут же проворковал Ахтармерз. -- Я вас в темноте с крупным слепнем спутал. Хотел немножко поесть... -- Поесть, говоришь? -- возмутился эльф. -- Да я тебя сейчас самого на корм нелюдям отправлю. Думаешь, орки летающих тритонов не едят или я свое обещание не выполню? Ошибаешься! Сожрут они тебя за милую душу, а я им всячески поспособствую. Сказав это, Лориэль для наглядности принялся чавкать, изображая плотоядную оркскую ухмылку. Вышло это комично, и я даже фыркнул, но тут же поперхнулся, потому что произошло невероятное -- наш неустрашимый летающий газоперерабатывающий завод и всемирно известный тоннелепрокладчик разревелся. Впрочем, почему невероятное? Это я позабыл совсем, что Ахтармерз всего лишь во втором классе учится, а вот эльф это отлично помнил, вот и отыгрался, подлец, на маленьком, вдобавок еще и сделав вид, что отгрызает у себя руку. Честное слово, я очень хотел ему в этом помочь, но не успел. Сначала Ахтармерз взвыл в голос, требуя вызвать маму, а затем Жомов истошно заорал. -- Ты чего, мухрен планирующий, детей пугаешь? -- завопил омоновец. -- Страх совсем потерял? Так я тебе его быстро по фотороботу найду. Только не обижайся, если случайно анфас с профилем местами поменяю! -- А ну, тихо все! -- рявкнул Рабинович. Все, кроме Горыныча, затихли. Впрочем, и он уже не ревел, а только всхлипывал. -- Вот так-то лучше. Давайте все вместе успокоимся и обсудим наши дела. Успокаиваться каждый принялся по-своему. Жомов заставил Навита под счет отжиматься от пола, и нервы в порядок они дуэтом приводили. Рабинович чесал свой длинный нос, Попов с горестными вздохами рылся в общих запасах, надо полагать, он заранее что-то там припрятал. Рахиль принялась наглаживать Горыныча, и эта ручная зверушка, явно обделенная женской лаской, тут же присмирела -- вот и гладь все время его чешую, а мою нежную шерсть немытыми руками не трогай. Кстати, о шерсти. Пора бы на всякий случай проверить, чешусь я от того, что пару дней не мылся, или потому, что блохи завелись. Должен сказать, что это занятие здорово успокаивает. Попробуйте на себе. Очень рекомендую. Правда, идти на такие процедуры следует только тогда, когда существует полная уверенность в отсутствии оных насекомых. В противном случае будете орать, материться и дуст себе под хвост сыпать. Тут уж, понятное дело, ни о каком успокоении речи быть не может. В общем, приведением в норму расстроенной нервной системы занялись все. Причем каждый -- в меру своих способностей. Но Оскара за лучший способ успокоения я бы все-таки отдал Нахору. Перс несколько секунд смотрел на нас задумчивым взглядом, а потом широко ухмыльнулся, так, что борода на затылок уползла, и, хлопнув себя ладонью по лбу, куда-то умчался. Вернулся он через минуту и принес... что бы вы думали?.. Три расплющенных застарелых беляша, усыпанных какой-то непонятной крошкой! В отрубях, что ли, их прятал? -- Кто би-елящи будит? -- бодрым голосом поинтересовался он. -- Я-а-а!!! -- сорвался с места Попов раньше, чем кто-либо другой сообразить хоть что-то успел. -- Три меры золота штука! -- обрадовано оповестил его Нахор. -- Несвежие, зато с мясом. Попов словно на стену каменную наткнулся. С разбегу, и головой о кирпичи. Хорошо, что на ногах устоять смог, но в предынфарктном состоянии все равно оказался. Жомов от удивления забыл сказать "два", и Навину пришлось пару минут тужиться, пытаясь удержать тело на согнутых руках. Даже мой Рабинович застыл, открыв от удивления рот -- что, Сеня, съел? -- и лишь Рахиль с Горынычем никакого внимания на выходку перса не обратили. То ли пригрелись рядом друг с другом, то ли в коммерции ни кота облезлого не смыслили. Зато эльф, примостившийся на балке под потолком, оторвался на всю катушку. -- Что, съели, козлы трюмные, мать вашу?! -- истерично захохотав, завопил он. -- Допрыгались, бараны, до того, что вам собственные подчиненные жратву продавать стали? Ничего, это еще цветочки! Посмотрите, он еще однажды утром вам ваши же штаны по сниженным ценам продавать будет. -- Ни фига себе, -- к Андрюше наконец вернулся дар речи. Видимо, не полностью, поскольку он замолчал, не закончив фразы. А Нахор будто и не заметил всеобщего удивления. -- Чего "ни фига сибе"? -- поинтересовался он. -- Цена не нравится, иди диругой би-еляш найди. -- Сеня, он у тебя охренел, -- заявил Жомов. -- Это же надо до такого додуматься, чтобы нам какие-то поганые беляши продавать?! -- А что, имеет полное право, -- Сеня уже вышел из ступора, а когда он приходит в себя, то своих в обиду обычно не дает. Это я давно на себе проверил. -- Так мы же его всю дорогу кормили, -- жалобно взмолился Попов. -- Во-первых, кормили его не мы, а переселенцы. Причем отрабатывал свою еду Нахор с лихвой, -- начал загибать пальцы мой хозяин. -- А во-вторых, пока мы в Мемфисе жили, первые дни он и вовсе за нас в трактире платил. И вообще, давайте замнем этот базар для ясности. Хочешь жрать, Анд-рюша, так покупай. Золото у тебя есть. Не хочешь, садись на задницу и не мешай людям серьезные вопросы решать. Ох уж этот мне Сеня! Жить не может без того, чтобы не уверить всех в своей значительности, хотя что бы он без меня делал? Можно было бы, конечно, попробовать объяснить ему всю роль пса в формировании характера одного, отдельно взятого кинолога, но не буду даром свое красноречие растрачивать. Через пару лет попробую, может быть, побеседовать с ним по душам, если к тому времени он хотя бы нормальным языком говорить со мной научится, ну а пока помолчу. То есть не совсем помолчу. Для вас-то я свой рассказ продолжу, а вот от разговоров с Сеней воздержусь. Кстати, и Попов предпочел с Рабиновичем не дискутировать. Скрепя сердце наш криминалист раскошелился на все три лежалых беляша. Я думал, что он сожрет их сразу, а Андрюша, хоть и истекал слюной, но жлобствовать не стал и предложил поделиться мизерным ужином с желающими. Таковых, кроме меня, почему-то не оказалось. Ну, а я не привередничал. Что я, в конце концов, болонка директрисы оперного театра, чтобы книксены задними лапами выписывать? Нет уж, у меня свои жизненные принципы есть: дают -- бери, бьют -- кусайся, а гладят -- руку отгрызи. Не всегда они, конечно, срабатывают, но в данном конкретном случае я принципами поступаться не стал и спокойно сожрал половину беляша, которую мне выделил криминалист. Спасибо, Андрюша. Твоя доброта тебе зачтется. Кем-нибудь... Впрочем, я опять что-то много о себе болтаю, словно кошка сиамская на соседской крыше. Пора и к делу переходить. Сеня, добившись, наконец, внимания всех присутствующих, обратился с речью к частично отсутствующему. К Нимроэлю, то есть. Собрав в кучу все свое красноречие, Рабинович потребовал от невидимого застенчивого полукровки спасти переселенцев от голода, еще раз обратившись к троюродной тетке из ФСБ. Просьба была встречена овациями присутствующих в лице одного Попова (я тоже помахал хвостом), а против высказался лишь один член общего собрания. И то не член, а мини-членик. Впрочем, вопил он, как настоящий. -- И думать забудьте, мать вашу, козлы безмозглые! -- узнаете? -- Как вы не поймете своими ментовскими башками, что запреты недаром существуют! Вмешательство фээсбэшников в иномирные дела всегда строго дозируется и обязательно согласуется с МЧС... -- Во пургу гонит! -- серьезно возмутился Иван. -- Это когда такое было, чтобы ФСБ у МЧС разрешение спрашивало? Ты скажи, что они еще с сантехниками консультируются. -- Ванюша, у эльфов эти аббревиатуры имеют какое-то другое значение, -- напомнил другу умный криминалист. А что, зря, что ли, он техникум легкой промышленности заканчивал? -- ФСБ это Феи Служат Быдлу. -- А МЧС -- это Моделирование Чудесных Ситуаций, -- раздался из ниоткуда голос Нимроэля. -- Обычно каждое вмешательство ФСБ в дела параллельных вселенных МЧС прогоняет на рабочей модели и выдает свой прогноз на предстоящую операцию... -- Молчать! -- взвизгнул Лориэль, бессовестно перебиваемый уже не только чужими, но и своим напарником. -- К делу это не относится. И так ясно, что, привлекая тетку этого долговязого придурка, мы здорово рисковали тем, что своим вмешательством не уменьшим, а усилим диссонанс вселенных... К моему удивлению, Лориэль минут пять говорил нормальным человечьим языком. Я даже считал, сколько раз он моих друзей за это время обзовет. Насчитал шесть случаев: трое "козлов", двое "идиотов" и "чешуйчатый недоучка" -- это уже в адрес Горыныча, когда он с Лориэлем дискутировать попытался. Приводить их болтовню здесь не имеет никакого смысла. Скажу только, что Лориэль был абсолютно уверен в том, они с Нимроэлем наживут большие неприятности, если кто-то узнает о работе фээсбэшницы в этой вселенной. В таком случае самой мягкой карой, грозящей обоим эльфам, будет ссылка в какую-нибудь вселенную в качестве кураторов отсталого поселения тупых гоблинов. Ну а о самых страшных карах, описанных Лориэлем, я и вовсе говорить не хочу. Сударыня, не улыбайтесь! Это совсем не то, что вы со своим мужем после очередного его загула сделать хотели... -- Нет, нет и нет, -- закончил свою пространную речь маленький болтун и посмотрел куда-то в потолок. -- Ни о каких чудесах больше и речи быть не может, а если какой-нибудь идиот думает иначе, то я ему быстро глаза местами поменяю. Все поняли, идиоты? -- Блин, когда-нибудь я тебя пристрелю за твой длинный язык, -- пообещал эльфу Ваня, не привыкший позволять кому-то безнаказанно обзываться. -- Не думай, я не злопамятный. Просто злой, и память с детства хорошая. Поэтому попасть я в тебя очень постараюсь, а от пули даже ты убежать не успеешь. -- Чего это ты там вякаешь, помесь быка с баобабом? -- изумленно завопил Лориэль, зависая над жомовской макушкой. -- Забыл, как по зубам от меня получал? -- Тихо вы, скаженные! -- рявкнул мой хозяин, пытаясь унять разгорающийся скандал. -- Лориэль, ты же не думаешь, что люди голодными сорок лет по пустыне ходить будут? -- Какие сорок лет? -- эльф от изумления даже выругаться забыл. Завис на месте на пару секунд, а затем хлопнул себя маленькой ладошкой по крохотному лбу. -- А-а, вот вы о чем! Книжек всяких начитались?.. Так, могу вас поздравить с повышением звания. Теперь вы не идиоты. Вы -- полные дебилы. Свиномордые, бычьешейные и длинноклювые. Остальную фауну в расчет не берем. Если честно, я и сам за "фауну" наехать на Лориэля хотел, но меня Попов опередил. Пока Лориэль с Жомовым ругался, Андрюша так незаметно к эльфу подкрадывался, что даже я не сразу его замысел раскусить смог, а крылатый наглец и вовсе в последний момент эксперта заметил. Жалко, конечно, но эльф снова увернуться от удара успел. -- Все, блин, козлы!.. При всех тут клянусь, что приложу все свои силы и использую каждый контакт в правительстве, но к гоблинам вас отправлю! -- и, зашипев, как потухающий бенгальский огонь, Лориэль растворился в воздухе. -- Эй, так как быть с едой? -- запоздало поинтересовался криминалист. Ответом ему было молчание. -- Нимроэль, хоть ты козлом таким не будь. Слышишь, чучело? -- Извините, но на вашей телефонной карте ноль единиц, -- раздался затихающий голос потомка неравного брака. -- Время контактов ограничено. Спасибо, до свидания! Нимроэль замолчал, и пару минут в палатке висела гнетущая тишина. Надо же, зашла в наглую, намылила веревку и повисла. Может быть, так бы и провисела до утра, но Рабинович своим болтливым языком ей всю малину испортил. Не пожалел несчастную -- прогнал. -- Что же, все равно стоило попытаться, -- проговорил он, имея в виду неудачу переговоров с эльфами. -- По крайней мере, нам себя теперь упрекнуть не в чем, и если утром переселенцы начнут возвращаться в Египет, это уже будет не нашей проблемой. -- Ага, щас! -- сердито фыркнул Попов. -- Думаешь, Оберона волнует, отчего проект провалился? Он же, гад, и крылом не пошевелит, чтобы нас из этой дыры вытащить. Ему же, как и нашему Кобелеву, абсолютно не важно, как ты будешь поставленную задачу решать. Главное, чтобы результат был, -- Андрюша поднялся с ковра. -- Ладно, как хотите, а я спать пошел. Говорят, сон от голода помогает. -- А топор -- от перхоти, -- согласился с ним Рабинович, но удерживать в шатре никого не стал. Я, как и положено вежливому кобелю, пошел проводить гостей до двери. Именно поэтому я и стал свидетелем того, как Попов, выйдя из нашей палатки, во весь рост растянулся на песке. Просто сделал шаг за порог и тут же упал, будто в самом эпицентре гололедицы оказался. Я удивленно тявкнул и принюхался: вокруг стоял мощный запах подгоревшей манной каши. Кто же это, кроме Попова, мог додумать втихаря, пока все спят, кашу трескать? Оказалось, что никто. Едва мне удалось привыкнуть к темноте, как я обнаружил, что вся земля вокруг усыпана круглыми белыми шариками, запах манки исходил именно от них. Я принялся обнюхивать эти шарики, а Андрюша попросту собрал малую толику россыпи странного града и помчался обратно, к нам в шатер. -- Сеня, это что такое? -- удивленно поинтересовался он, пихая шарики под нос моего хозяина. Сеня принюхался, пощупал находку пальцами. Даже языком шарики лизнул, а уж потом радостно провозгласил: -- Мужики, жить будем. Андрюша только что манну небесную нашел. Теперь, пожалуй, никто голодным не останется... -- Ну раз так все запущено, то это дело надо обмыть, -- заявил Жомов. -- И без пол-литры тут не разберешься, да и, если честно, задолбали вы все меня уже со своей простотой! Честное слово, принюхиваясь к шарикам и пробуя их на язык, а по вкусу они поразительно напоминали намешанную в одном котле с хлебом и медом манную кашу, я уже не знал, заржать мне, как лошади, от счастья, или взвыть, будто волку, от тоски. Глава 4 То, что творилось утром в лагере переселенцев, праздником назвать было никак нельзя. То есть сыны израилевы, конечно, радовались, что нашлось, чем на завтрак набить животы, при этом не заплатив ничего совершенно, но не хлебом же единым люди живы. Хотелось бы и мяса к столу. И от самогонки, остатки которой самым бессердечным образом вылакали вчера менты, никто из переселенцев тоже бы не отказался. Да и очередь за чистой водой, что длинной лентой выстроилась у единственного в окрестностях родника, тоже утомляла изрядно. В общем, евреи страдали, но ради великой цели молча терпели все. А те стенания, что устроили они своим непосредственным начальникам с утра и до следующего бархана, не отставая от десятников даже в дороге, в расчет можно не принимать -- издержки переезда и не более. Менты тоже больших восторгов по поводу изменения рациона не высказывали. Более того, у некоторых (читай -- "у Попова") появились крамольные мысли отблагодарить обоих эльфов хорошим куском гранита по желудку. И все же утешало одно -- Лориэль вчера отчетливо дал понять, что никакого сорокалетнего похода по пустыне не будет. Все можно уладить намного раньше. Конкретных сроков маленький паршивец, к сожалению, не назвал, но и командирскому верблюду Жомова было ясно, что, чем быстрее пойдешь, тем скорее устанешь... То есть, к конечному пункту путешествия прибудешь. Вот менты и торопились. Особенно если учесть, что смесь манной каши, хлеба и меда, вываленная вдобавок в песке, приелась им после первого же употребления внутрь. -- Перловка в армии и то приятней на вкус была, -- недовольно пробурчал Жомов, с трудом пропихнув в желудок во время завтрака несколько кусочков манны. -- Сеня, блин, труби общий сбор, иначе я так от этой дряни озверею, что мало никому не покажется. Рабинович был полностью согласен с тем, что переселенцев следует поторопить с выходом из лагеря. Иначе они могли бы возиться у своих костров до утра, дожигая остатки дров. А потом начнется новый бунт и подстрекатели потребуют от Моисея еще каких-нибудь благ. Божьей росы в глаза, например. Кинолог себя упрашивать не заставил. Он быстро съел столько манны небесной, сколько желудок согласился принять, и отправился искать Моисея с Аароном. Старцы, похоже, встали раньше всех и успели не только покончить с завтраком и утренним туалетом, но и собрать вокруг одного из барханов всех тысячников. Старший офицерский состав сынов израилевых сидел на песке и благоговейно внимал речам патриархов. Те вовсю старались оправдать надежды благодарных слушателей и ярко расписывали особенности того, как теперь должны проходить ритуалы поклонения богу. В некоторых особо важных местах старцы даже представления в лицах разыгрывали. В частности, в тот момент, когда Сеня патриархов наконец-то нашел, оба объясняли тысячникам, как следует приносить в жертву богу агнца. Аарон, как верховный священник, изображал сам себя, а Моисей играл роль ягненка. Во-первых, потому, что все равно нормально говорить не мог, зато бекал и мекал преотличнейшим образом. Ну, а во-вторых, подобное согбенное положение верховного правителя сынов израилевых должно было олицетворять всю ничтожность власти светской перед лицом господа. При этом Аарон так вошел в роль, что, не успей Сеня подоспеть вовремя, точно бы своему братцу в горле от уха до уха лишнюю прорезь бы сделал. Ни к чему она! Язык еще, не дай бог, вывалится, да и легкие наружу торчать будут. А это -- первый шаг на пути к пневмонии. -- Я тебе поиграю с холодным оружием! -- рявкнул Рабинович, подбегая к старцам. Мурзик хозяина опередил и, прежде чем Аарон лишил сынов израилевых предводителя, схватил его за руку. Сильно и больно. Старец завопил. -- Фу, Мурзик. Сидеть, -- тут же включил свою вечную манию величия кинолог, а затем посмотрел на Аарона. -- Я же предупреждал, чтобы не игрались ножами в лагере. Мурзика однажды едва штыком не убили, и он с тех пор просто звереет, когда видит холодное оружие у кого-то в руках. Поэтому нож брось на песок и стой спокойно. Верный пес приказ хозяина выполнил. То есть выплюнул из клыкастой пасти руку Аарона и уселся рядом с ножом на песок. Моисей, сообразив наконец, что его только что едва раньше времени не отправили экспрессом к праотцам, сердечно поблагодарил спасителей, а братца привычно огрел клюкой по хребту. Тот хрюкнул, но стерпел. -- Г-г-гы!.. -- завопил Моисей, тыкая своим посохом в сторону Рабиновича. -- Да пошел ты, -- буркнул Аарон, расстроенный тем, что ритуал принесения агнца в жертву так и не удалось довести до конца. -- Раз ты такой умный, сам с этими идиотами и разговаривай. -- Ну-ка, переводи. Не отлынивай, -- наставил его Рабинович на путь истинный. -- Что Моисей сказал? -- Ничего умного, -- пуще прежнего заворчал старец, но свою интерпретацию пространной речи брата все же выдал "на гора". -- Благодарит он вас за спасение и спрашивает, какого хрена вы на занятия приперлись. В нашу религию обратиться желаете? -- Ничуть, -- хмыкнул Сеня. -- А пришел я сюда только для того, чтобы вы поторопили переселенцев. Из лагеря давно пора выходить. Иначе я боюсь, что с такими темпами передвижения вы сами до пришествия в Землю обетованную точно не доживете. Особых возражений у старцев не возникло. Оба патриарха дураками не были и понимали, что в данной ситуации, как и у большевиков в октябре семнадцатого, промедление смерти подобно. Моисей быстренько свернул занятия, восхвалив напоследок бога за ниспосланную сверху манну. Сеня усмехнулся, но промолчал -- нечего было народ крамольными мыслями развращать. Тем более что в скором времени такая пища сынам израилевым надоест и еще неизвестно, на ком они за подобный рацион свою злобу вымещать надумают. Моисей что-то слишком сильно растянул свою хвалебную прощальную речь, и Сене пришлось снова вмешаться. На этот раз еще более бесцеремонно. Рабинович просто сгреб старца в охапку и потащил туда, где дежурные уже снимали штабные палатки. Моисея-то Сеня утащил, а вот за Аароном пришлось возвращаться. Совершенно не заметив того, что переводить уже нечего, старец продолжал вопить с вершины бархана, пугая аборигенов всемогуществом господа. Рабинович вздохнул, оставил Мурзика стеречь Моисея и, вернувшись за его старшим братом, притащил оного с собой. -- Это милицейский беспредел! -- всю дорогу вопил возмущенный патриарх. -- Не смейте душить свободу слова. Я еще не все сказал, и вы горько пожалеете, что посмели применить ко мне карательные методы! Жаловаться буду. Прямо в министерство... -- старец замолчал, поскольку бессердечный Жомов, уставший слушать душераздирающие вопли, стукнул его в лоб кулаком. -- И на хрена ты его так? -- поинтересовался Рабинович, опуская вниз бездыханное тело старца. -- Пенсионер все-таки. -- А орет, как пионер, -- отмахнулся омоновец. -- Да не расстраивайся ты. Ничего с твоим Аароном драгоценным не случится. Полежит пару минут, и даже голова потом болеть не будет. Что я, бить не умею? Сам прекрасно знаю, когда кости нужно ломать, а когда ласково с человеком обращаться. -- Ни хрена себе, вот это ласка, -- хмыкнул кинолог, глядя на бесчувственного Аарона. -- Ну да ладно. Может, это ему и на пользу пойдет. А то, как стал первосвященником, так что-то в буйство впадать начал. Вещи уже собрали?.. -- А чего мне собирать? -- удивился Ваня. -- Все мое при мне. Я-то тут стяжательством не занимался. Не то что некоторые. -- А я, можно подумать, только для себя старался, -- Сеня вспыхнул, как бездымный порох. -- Скажи еще, что тебе небольшая прибавка к зарплате помешает. Жомову возразить на столь веский аргумент было совершенно нечего. Ему оставалось только смиренно потупиться, тем самым признавая заслуги Рабиновича перед отечеством. А Сеня, посчитав, что времени на споры и нотации не осталось, просто махнул на омоновца рукой и помчался к своей палатке, но опоздал. Шатер уже свернули, а Сениных котомок нигде не наблюдалось. Лишь счастливая Рахиль, радостно улыбаясь, вышла ему навстречу из-за бархана. -- Ты не видела, куда мои вещи делись? -- испуганно оглядываясь по сторонам, поинтересовался у девицы Рабинович и тут же махнул на нее рукой. -- Мурзик, а ну ко мне. Ищи! -- Сенечка, не мучай со... песика, -- вспомнив строжайшие инструкции, поправилась Рахиль. -- Я уже о твоих вещах позаботилась, -- Рабинович оторопел. -- И не смотри на меня так изумленно. Все-таки мы готовимся к совместной жизни и поэтому сразу должны научиться распределять обязанности, беречь общее имущество и заботиться друг о друге. Что, не так? Или ты жениться на мне не собираешься? -- И куда же ты мои вещи дела? -- проигнорировал кинолог последний вопрос. -- Надеюсь, не закопала в песок, как тетя Мириам свой вчерашний мусор? -- Ой, Сенечка, ты такой шутник! -- хихикнула Рахиль, а Рабиновича от этого передернуло. -- С тобой так весело, что мне все время смеяться хочется... -- Каску надень и кругами по двору с улыбкой бегай, дура!.. -- Мурзик, фу! -- рявкнул на своего не в меру остроумного пса Сеня. -- Помолчи, пожалуйста. Не видишь, люди разговаривают, -- а затем посмотрел на Рахиль. -- Так где мои вещи? -- Ой, не беспокойся, я обо всем позаботилась, -- девица начала загибать пальцы, считая. -- Бурдюк с водой я отдала Нахору. Пусть хоть вещи носит, а то ты его совсем бесплатно учишь. Самый большой мешок я дяде Самсону вручила. У него семья большая и все сыновья сильные. Так что не надорвутся, а заодно и украсть никому не позволят. Два средненьких мешочка у бабушки Циллы. Она на телеге едет и небольшая прибавка к грузу ее кобылу ничуть не утомит. А самый маленький я отдала двоюродной сестренке сына папиного свата. Ей уже одиннадцать, а она все, дурочка, в куклы играет... Вот тут-то Рабинович и не выдержал. До этого он, конечно, багровел с каждым словом, слушая имена тех, кому Рахиль доверила его бесценное имущество. Однако Сеня до последнего момента надеялся, что у девицы хоть хватит ума оставить себе самый маленький, но самый ценный баул -- Рабинович в нем в давно нестиранных носках все свои сокровища прятал. Поэтому и взорвался, когда узнал, в какой именно компании его бесценный сейф дальше путешествовать будет. -- Двоюродной сестренке сына папиного свата, говоришь? -- злобно прошипел он. -- Да ты просто... Рабинович запнулся, увидев, что Рахиль меняется на глазах. Сначала у нее удивленно вскинулись брови, затем покраснел нос, затряслись губы и слезы навернулись на огромные коровьи глаза. Не теряя ни минуты, дабы окончательно не утратить слегка упущенной инициативы, девица разревелась в три ручья, принявшись от отчаяния делать вид, что рвет на себе кудрявые волосы. Сеня тут же растерял весь апломб и бросился утешать несчастную. -- Ну не обижайся. Перестань реветь. Я же просто так спросил, -- растерянно бормотал он. -- Нет-нет, это я во всем виновата, -- не забывая рыдать в паузах между словами, возразила Рахиль. -- Снова хотела как лучше, а получилось безобразно. Я не могу быть хорошей женой, -- Рабинович едва сдержал облегченный вздох. -- Я тебя всегда расстраиваю. Но я обещаю, что исправлюсь. Я ничего-ничего без твоего повеления в жизни больше не сделаю. Ты же не отменишь из-за моей маленькой ошибки нашу свадьбу? -- Пошли-ка сначала вещи назад вернем, -- поперхнулся Сеня и торопливо потащил Рахиль в сторону снимавшегося с места лагеря поселенцев. Аборигены, приучаемые начальством к порядку, устроили страшную суету, пытаясь занять соответствующие росту, весу и материальному благополучию места в своих десятках. А поскольку после успешного форсирования Красного моря на ночлег сыны израилевы располагались там, где свалились на берег, совершенно не соблюдая штатное расписание, то сейчас на восстановление порядка у них уходила масса времени. Сеня с Рахилью тоже внесли свою лепту в общую суету, гоняясь по лагерю в поисках счастливых хранителей движимого имущества Рабиновича. Искали они долго, но нашли всех и все, за исключением небольшого переносного сейфа. -- Не знаю, -- пожала плечами одиннадцатилетняя девочка с внешностью среднестатистического гиппопотама и соответствующим уровнем интеллектуального развития. -- Там никаких нарядов для моей куклы не было, и я его кому-то подарила. Сеня застонал и хотел покрыть одним большим гимнастическим матом всю окрестность, но вовремя вспомнил, что рядом находятся ребенок и легко ранимая Рахиль. Горестно вздохнув, Рабинович оставил мат при себе и попытался привлечь к поискам пропавшей казны Мурзика, но пес, хоть и честно попытался, след взять не смог -- уж слишком много вокруг куда более крепких ароматов витало, чтобы среди них Сенино нестиранное имущество можно было по запаху отыскать. Мурзик фыркнул пару раз, повертелся на месте и, сев на песок, беспомощно посмотрел на хозяина. Дескать, прости, босс, тут я бессилен. Сене только и оставалось, что разочарованно вздохнуть. -- Вот тебе, Ваня, и скромная прибавка к зарплате, -- вспомнив недавний разговор, вздохнул кинолог. -- С чем уходили, с тем, похоже, и назад вернемся. -- Куда это, назад? -- насторожилась Рахиль. -- В Караганду, -- проинформировал девушку Сеня о своем любимом месте на земле. А затем просто взял, гад, и поплелся к штабному бархану, оставив девицу в неведении относительно географического положения этого чудного места. Все руководство стада переселенцев уже собралось в путь, выстроившись строгой колонной в сторону норд-оста. Жомов вновь, на лихом верблюде, был в авангарде и, как мог, объяснял Навину принцип работы обычного компаса. Иисус старательно кивал головой, делая вид, что все понимает, но только Ваня мог не рассмотреть, что на лице Навина заглавными буквами было написано: "Все это -- колдовство, и от него я буду держаться подальше!" Рабинович с расстроенным видом безмолвно прошел мимо повозок и забрался на свой "корабль пустыни", и Жомов, увидев его, пристроился рядом на своем вьючном животном. -- Сеня, короче, дело одно есть, -- с серьезной миной на лице проговорил омоновец. -- Я тут подумал и решил, что пора армией немного заняться. Вчера, блин, из-за неподготовленности этих баранов к обороне нас фараон бежать десятка два километров заставил. Больше я таких ужасов видеть не хочу. Мало ли что впереди встретиться может, -- Жомов запнулся, удивившись длине собственной тирады, и конкретно закончил: -- Короче, дрессировать солдат надо. Ты веди баб с детьми вперед, а я немного войска помуштрую и вас к вечеру догоню. -- А-а, делай что хочешь, -- махнул рукой убитый безвременной утратой Рабинович. -- Только смотри не отстань от общей колонны. -- Не отстану. Я этих рохлей за вами марш-броском погоню. Для физического развития полезно будет, -- заверил друга Жомов. -- Кстати, ты чего грустный, словно у тебя Андрюша водку из-под носа стащил? -- Бабушка умерла, -- меланхолично буркнул в ответ Сеня. -- А-а, сочувствую. Крепись, -- омоновец собрался похлопать Рабиновича по плечу, но в последний момент, фыркнув, задержал руку. -- Ну-ну, умник. Прикалывайся дальше, -- и, развернув верблюда, направился к хвосту штабного каравана, свистом приказав Навину следовать за собой. Сеня подождал, пока Жомов с Навином отделят от общей массы переселенцев подчиненных Иисусу мужчин, а затем махнул рукой, приказывая колонне отправляться в путь. Омоновец с первым полководцем зародыша израильской армии подождали, пока сыны израилевы уйдут вперед и после них хотя бы часть пыли вернется на свое прежнее место жительства, а затем повернулись к ожидавшим их аборигенам. -- Эх, Попова нужно было с собой оставить, а то орать задолбаюсь, -- вздохнул Ваня, орлиным взором осматривая колышущиеся ряды новобранцев. -- Хотя командирский голос тоже тренировать надо... Армия, равняйсь! Смирно!.. -- Жомов еще раз обвел взглядом толпу. На этот раз почти застывшую. -- И что же мне с вами со всеми делать? Я такие кучи народа разгонять привык, а не в боеспособные подразделения организовывать. Навин посмотрел на своего кумира с таким откровенным недоумением в глазах, что тут же заработал вполне заслуженный подзатыльник. Действительно, на старших по званию полагается смотреть раболепно всегда. За исключением тех случаев, когда с ними водку пьешь. В такие моменты на начальство смотреть и вовсе не рекомендуется. Секунду поколебавшись, Ваня отвесил Навину еще одну затрещину, помогая намертво усвоить это неписаное правило, а затем задумался, обводя взглядом неровные ряды доисторических воинов... Действительно, проблема. Тут одной строевой подготовкой и физзарядкой не обойдешься! Жомов, конечно, солдат бывалый. И в десанте послужил, и в ОМОНе немало попрактиковался. Да и во время путешествий по всяким нерусским мирам повоевать успел. Но до сего момента, как ни крути, больше взвода бойцов в своем подчинении не имел. Да и взводом-то один раз лишь командовал, когда на учениях старлея водкой убило и он все маневры в кустах под овражком проспал. А тут целая армия на его голову свалилась, причем слабо вооруженная и не имевшая никакого представления о том, что называется воинским искусством. Поди научи их чему-нибудь. Впрочем, Ваня перед трудностями пасовать не привык, он вздохнул и приступил к обучению войска. Научить человека можно чему угодно. Да и не только человека -- вон в цирке медведи на велосипедах катаются, главное -- знать, чему учить. У Жомова с этим сразу возникла проблема. Оглядев толпу аборигенов, Ваня страшно пожалел, что не догадался захватить с собой в путешествие из своего мира хотя бы пару вагонов с автоматами. Тогда бы все было просто и понятно: хочешь научить солдат защищаться, заставь копать окопы и строить укрепленные точки, ну а в атаку пусть идут цепью, короткими перебежками и под прикрытием артиллерии. А тут бардак какой-то получается. И в дотах прятаться не от чего, и когда перебежками в атаку идешь, мечом рубить не очень сподручно. Единственным знакомым омоновцу видом боя, который можно вести без применения огнестрельного оружия, был разгон демонстраций. Но стоило Жомову представить, что его бойцы, растянувшись в цепь, идут разгонять плотный строй какой-нибудь древнеегипетской армии, как Ване сразу стало дурно. Жомову оставалось одно -- вспоминать историю. А с этим у Вани всегда было плохо. В смысле, и с историей, и с памятью. Пока омоновец, сидя верхом на верблюде, меланхолично плюющемся в новобранцев, раздумывал, чему именно аборигенов следует обучать, те потихоньку стали терять терпение. Ближайшие к нему бойцы еще сохраняли какое-то подобие стойки "смирно", несмотря на то, что жомовский и присоединившийся к нему навинский верблюд уже обхаркали их с ног до головы, превратив в подобие бракованных огнетушителей, а вот задние ряды начали откровенно роптать. Кто-то из толпы даже посоветовал Иисусу ткнуть в Ваню палкой, чтобы проверить, не заснул ли он. Навин, естественно, был не дурак и следовать совету не собирался. Ну а поскольку был еще и дисциплинированным солдатом, то тут же приказал вытащить из строя непрошеного советчика и набить ему морду. Что с удовольствием и сделали уставшие стоять на одном месте аборигены. Причем били нахала со смаком и радостными криками, чем вывели Жомова из оцепенения. Ваня рявкнул, приказывая всем вернуться в строй, а когда подобие порядка было восстановлено и невольно спасенный им солдат благодарно помолился портрету омоновца, самолично нарисованному на песке за две секунды, Жомов провозгласил: -- Короче, слушай все сюда. Сейчас будем учить строй фаланги. -- А фаланги строем не ходят, -- во всеуслышание посмел перечить высокому начальству все тот же умник. -- Что ты сказал? -- оторопел Жомов, глядя поверх людских голов на говорливого сына израилева. -- Два наряда вне очереди. Аборигены, за исключением первоначального состава взвода Навина:, с армейской терминологией были еще не знакомы, поэтому наивно решили, что два наряда вне очереди переводятся, как два тумака от каждого, причем очередь можно не соблюдать. Именно поэтому, а не из природной жесткости все новобранцы бросились к излишне умному призывнику и начали его пинать по второму кругу. При этом особо усердствовали те, кто в первый раз не успел до крикуна добраться. Поначалу Жомов от такого толкования его приказа оторопел и пару секунд лишь тупо смотрел на происходящее, ничего не предпринимая. Затем потихоньку озверел и потребовал прекратить безобразие, использовав совершенно недоступные аборигенскому уму непарламентские выражения. После того как его не поняли, Ваня озверел еще больше и самолично принялся наводить порядок, используя все доступные средства: кулаки, дубинку и берцы. Применение последних, может быть, и было излишней жестокостью, но зато позволило восстановить порядок почти мгновенно. Потерявших сознание бойцов отнесли в тенек бархана, позволив самостоятельно возвращаться к жизни, по пути осознавая всю тяжесть последствий нарушения армейской дисциплины. -- Товарищ старшина, а мы действительно никогда не видели, чтобы фаланги строем ходили, -- вполголоса проговорил Навин, когда успокоившийся омоновец вернулся на своего верблюда -- Чего? -- Ваня удивленно уставился на своего лучшего ученика, не желая верить услышанному -- И ты, Брут? -- Я не Брут, я Иисус, -- в свою очередь удивился тот, а затем показал Жомову насекомое, похожее на скорпиона, которого Навин наколол на кончик копья. -- Вот это фаланга, и у нас в Египте никто не видел, чтобы они строем ходили Может быть, в вашей стране они и передвигаются по пустыне в пешем строю, но мои сородичи этому никогда не поверят. -- Тьфу ты! Идиоты, -- рявкнул Ваня. Он, конечно, мог бы объяснить евреям, что не фаланги строем ходят, а просто строй называется так, и не в честь ядовитого насекомого, а потому, что ряды солдат напоминают плотно сжатые в кулак фаланги пальцев, но тогда бы это был не Жомов, а Ахтармерз Гварнарытус Омоновец трепать языком не любил, поэтому просто стукнул Навина в лоб Несильно, а лишь в качестве помощи для лучшей концентрации внимания. Иисус чудом удержался на верблюде и оторопело посмотрел на командира. -- Блин, если я говорю что-то, значит, вы будете это делать, -- крайне убедительным тоном заявил омоновец. -- И если еще какой-нибудь идиот меня перебьет, то я перебью всех, кто ему вовремя рот не заткнул, -- Жомов обвел взглядом притихшие ряды. -- Короче, слушай все сюда. Ваня приступил к обучению аборигенов. Главным тематическим пособием для него стали картинки из учебника истории о войнах Александра Македонского, которые он вовремя вспомнил. Воспоминания были отрывочные и все время норовили куда-то сбежать, оставив вместо себя память о первой сломанной головой парте или о последней выбитой плечом стальной двери, но Жомов вовремя успевал поймать их за хвост и водворить на место. Процессу обучения это крайне мешало, поэтому первая фаланга, построенная Жомовым, выглядела несколько коряво. Ваня просто заставил всех сбиться в кучу и получил толпу вместо первобытного организованного войска. Пришлось омоновцу напрягать мозги. С третьей попытки это удалось, и на песчаном берегу Красного моря возник шедевр воинского искусства. Конечно, то, что получилось, отчасти было плагиатом, но Жомова это устраивало. Тем более что ничего более интересного Ваня придумать и не мог. Не тевтонскую же свинью, в конце концов, из евреев строить! Перво-наперво омоновец разделил новобранцев на шесть неравных частей. Из первой, самой большой, он и построил вполне приличную фалангу, вооружив задние ряды заточенными оглоблями вместо копий. Две следующие, примерно равные части, превратились в конницу и выстроились по флангам. Тут, правда, возникли сразу две большие проблемы. Во-первых, аборигены наотрез отказывались садиться верхом на коней, поскольку совершенно не представляли себе такого средства передвижения. Оседлать верблюдов они еще были согласны, хотя и считали подобные выходки уделом низших рас, но тут и возникла вторая проблема -- "кораблей пустыни" на всех не хватило. Скрепя сердце Жомов согласился переделать конницу в верблюдницу и восполнить недостаток животных после того, как бойцы нагонят основную часть переселенцев. Ну а пока, дабы не замедлять процесс обучения, Жомов посадил всадников на палки и приказал скакать по барханам. Четвертая часть бойцов была преобразована в стрелковое подразделение. В него попали те, кто имел луки или хотя бы когда-нибудь из них стрелял. Этот отряд неровной цепочкой Жомов выстроил позади фаланги, прикрываемой с флагов подразделениями верблюдницы. Пятую часть воинства, наиболее хорошо экипированную, омоновец вооружил короткими бронзовыми мечами, щитами и с ног до головы заковал в доспехи. Естественно, обозвал ее гвардией и поставил позади всех, намереваясь бросать в бой только в самых критических ситуациях. Последнюю, самую малочисленную часть Жомов посадил на колесницы, наскоро состряпанные из гужевого транспорта. Эти войска стали элитным резервом и их задачей было преследование отступающего врага, дабы не дать тому возможность успокоиться за ближайшим холмом, перестроиться и снова попытаться лезть на рожон. Разбив наконец армию сынов израилевых по подразделениям и выстроив ее в боевом порядке, Жомов удовлетворенно вздохнул. Конечно, то, что получилось у омоновца, ничем не напоминало мотострелковую дивизию на марше и было далеко от совершенства, но все же это был уже не разношерстный сброд, а вполне симпатичная воинская часть. Теперь дело оставалось за малым -- научить аборигенов взаимодействию в бою. Что Жомов и сделал. При первой же попытке сдвинуть войска с места получилось то, чего и следовало ожидать: аборигены сбились в кучу, словно стадо баранов. Причем каким-то невероятным образом именно лучники оказались впереди планеты всей. Гвардию такое положение дел не устроило и, раздавая тумаки направо и налево, хорошо вооруженные солдаты быстро пробились вперед. Впрочем, лидирующие позиции они держали недолго. Улюлюкая и свистя, их обошли бойцы на колесницах и устроили конное ралли на пересеченной местности. Его результатом стала поломка подавляющей части боевых единиц и фонарь под глазом у победителя заезда, великодушно подаренный Жомовым. Впрочем, это еще цветочки. Сынам израилевым следовало благодарить бога за то, что разъяренный омоновец до всех сразу добраться не мог. Иначе еще до первого сражения сама идея о еврейской армии была бы навсегда дискредитирована. В общем, Жомову пришлось помучиться. Для начала Ваня обучил каждый из родов войск по отдельности в движении сохранять строй. Потом заставил двигаться одновременно те подразделения, которые друг с другом не соприкасались, и лишь через три часа после начала учебы ему удалось заставить наступать все войско одновременно, пусть и двигаясь при этом со скоростью беременной улитки. Жомов, боясь безнадежно отстать от ушедшего вперед каравана, не стал даже пытаться усовершенствовать эту технику передвижения. Единственное, что он сделал напоследок, -- это провел боевые учения, где роль противника фаланги играл гвардейский отряд. Фаланга, конечно, задавила его численным превосходством и гвардейцам изрядно досталось, но Ваня, как мудрый стратег, был удовлетворен: солдаты поверили, что кого-нибудь могут победить. Ну, гвардейцы не умрут. Им, в конце концов, положено закаляться тяготами и лишениями. Синяки и ссадины лишними тоже не будут. Решив, что на сегодня сделано более чем достаточно, Ваня построил бойцов в походную колонну и погнал ее вдогонку за ушедшими вперед солдатскими семьями. Марш-бросок получился на славу. Жомов гнал солдат усердно, не щадя ни себя самого, ни своей резиновой дубинки. Правда, пару раз он в горячке забывал о ее чудесных свойствах и закованных в броню гвардейцев после его удара приходилось по двадцать минут откапывать из песка, но общий темп передвижения это не снижало, поскольку после досадных заминок Ваня принимался подгонять бойцов с удвоенным усердием. В итоге, набравшее приличную скорость войско едва с ходу не разнесло в щепки лагерь переселенцев, раскинувшийся позади целой гряды высоких барханов. Воины с трудом, но сумели затормозить, а Жомов, с сожалением прицепив к поясу резиновую дубинку, удивленно посмотрел на множество горящих костров и расставленные в беспорядке палатки. Затем он придирчиво осмотрел солнце из-под ладони и поехал искать Рабиновича. Тот вместе с остальными членами штаба отыскался на одном из барханов, и Ваня, даже не поднявшись наверх, с ходу заорал: -- Сеня, какого хрена вы остановились? Времени, блин, не больше пяти вечера, а ты к отбою приготовился. Если такими темпами передвигаться будем, то, в натуре, сорок лет по пустыне плюхать придется! -- Кто словом скор, тот в делах редко спор. А у Вани все не так, потому что он му... -- вспомнив о Рахили, стоящей рядом, Рабинович оборвал себя на полуслове. -- Дурак ты, Ваня, одним словом. Прежде чем вопить, поднимись наверх да посмотри, что происходит. Жомов спрыгнул с верблюда и широкими шагами взобрался на бархан. То, что увидели его бесстыжие глазищи с вершины песчаного холма, омоновца не удивило. И не потому, что он такой прозорливый оказался, а от того, что удивляться с детства плохо умел. Стоял на холме, пялился из-под ладони вдаль и ухмылялся. А любой вежливый человек на его месте, между прочим, хотя бы ойкнул для приличия. Прямо перед ментами, на неровной песчаной равнине огромной толпой стояло вражеское войско. То самое, к встрече с которым так радостно готовился утром омоновец и каковое расхотел видеть в ближайшие сто лет после того, как понял, какими доблестными вояками являются сыны израилевы. Жомов еще раз задумчивым взглядом обвел застывшую внизу орду и почесал затылок. -- Интересно, блин, кто мне скажет, как это Рамсес мог успеть море обойти, да еще и впереди нас оказаться? -- задумчиво хмыкнул Жомов. -- Что-то тут не так. -- Конечно, не так, Ванечка. И я даже могу сказать, что именно, -- ехидно отозвался Рабинович. -- С головой у тебя не так. Где ты тут египтян увидел? Это же амаликитянская армия... -- А что, у них это на лбу написано? -- удивился омоновец. -- Что эти твои китяне, что египтяне -- один хрен, черномордые. Урюки, одним словом. И чего этим твоим маликам китянским надо? -- А ничего особенного, -- меланхолично пожал плечами Сеня. -- Требуют выплатить контрибуцию за то, что по их земле без спроса ходили. Ну а после этого мы должны обратно в Египет убираться, -- И где это вы по земле умудрились походить?.. -- удивился омоновец. -- Тут же один песок кругом. -- Это ты пошутить попытался, или у тебя просто шарики из черепной коробки по дороге высыпались? -- поинтересовался кинолог и, увидев Ванин взгляд, кивнул головой. -- Понятно. Первый вариант исключается. Давай лучше о чем-нибудь прекрасном поговорим. Например, о водке. Ты хоть тупить поменьше будешь. -- Сам ты баран, -- обиделся Жомов и швырнул камешком в ближайшего к нему амаликитянина. Тот остановился и, удивленно посмотрев на небо, потер макушку и погрозил пальцем стервятнику, болтающемуся в вышине, как отходы пищеварительной деятельности человека в одной, отдельно взятой проруби. Рабинович хмыкнул. -- Это надо же так суметь, чтобы первым же камнем попасть в единственного во всей вражеской армии идиота, -- удивился он. -- Видно, рыбак рыбака видит издалека, -- и тут же, прежде чем Ваня успел обидеться, сменил тему. -- Что делать будем? Амаликитяне нам точно пройти мимо не дадут. -- А чего тут думать, -- фыркнул Жомов. -- Скажи им, пусть уматывают, иначе мы им седалищный нерв с головным мозгом местами поменяем. -- Да? -- удивился Сеня. -- И кто этим займется? -- А эти у меня на что? -- самодовольно хмыкнул омоновец, кивая головой в сторону отдыхавших солдат. -- Это вчера они от врага драпали, а сегодня будут биться, как миленькие! -- Ну-ну, посмотрим, -- кивнул головой Сеня и ткнул Жомова кулаком в бок. -- Чего стоишь тогда? Строй своих орлов. У нас до истечения срока ультиматума не больше получаса осталось. Потом амаликитяне на лагерь нападут. Упрашивать Жомова не потребовалось. Не дожидаясь окончания тирады Рабиновича, он повернулся и побежал к войскам. Под Ваниным чутким руководством армия сынов израилевых построилась у подошвы барханов ровно за двадцать минут. Рабинович с Поповым удивленно посмотрели на эти маневры и были вынуждены признать, что Ване кое-чего удалось добиться. Оставалось теперь проверить, как эти войска себя в бою поведут. Однако перед руководством переселенцев тут же возникла серьезная проблема. Матери, жены, сестры и многочисленное потомство новобранцев ни за что не хотели отпускать их на войну одних. Все горели страстным желанием оказаться рядом с любимыми и помогать им советами. Или, в крайнем случае, просто наблюдать, как их мужчины проявят себя в бою с наглым врагом. На меньшее они были не согласны! Ну а для того, чтобы начальство от их требований не отвертелось, женщины захватили войско переселенцев в заложники. Для переговоров с ними менты отрядили Рабиновича. Дескать, ты у нас, Сеня, спец по бабам, вот и рули всем сам. Кинологу пришлось изрядно постараться, чтобы успеть освободить солдат к моменту истечения срока амаликитянского ультиматума. Один Мурзик знает, как дорого обошлись Рабиновичу эти переговоры, но Сеня своего добился: женщины выпустили армию из своего плотного кольца и согласились узнавать новости о ходе сражения, не поднимаясь на барханы. Дочери израилевы должны были оставаться внизу, а патриархи с гребня станут информировать их о перипетиях битвы. -- Орать они не станут. Все равно не услышите, да и охрипнуть старцы могут, а им еще молиться перед сном, -- закончил переговоры Рабинович. -- Просто смотрите, если у Моисея подняты руки, значит, мы побеждаем. Если же руки висят вниз, значит, у бойцов неприятности. Женщины, которых Сеня сумел за десять минут заболтать почти насмерть (тетя Соня им непременно бы гордилась!), безропотно с этим смирились, а довольный Рабинович побежал обратно к представителям штаба. Там они решили, что на всякий случай ментам лучше находиться вместе с гвардейскими частями, в непосредственной близости от театра боевых действий, чтобы приободрить солдат в случае каких-то плохо предвиденных обстоятельств. Ну или надавать бойцам "демократизаторами" по головам, если они надумают отступать без приказа. Когда наконец все приготовления были закончены, армия сынов израилевых двинулась навстречу врагу. К тому времени срок выполнения амаликитянского ультиматума закончился и их войска тоже двинулись с места. А потом, едва увидев друг друга, двинулись и те, и другие. Но на этот раз по фазе -- переселенцы, после жомовских боевых учений рассчитывавшие сразиться с небольшой горсткой противника, были поражены численным превосходством амаликитян, а те, вообще не ожидавшие увидеть хоть какую-нибудь армию у сынов израилевых, считавшихся тогда самым миролюбивым народом, впали в ступор, узрев прущий на них строй. Пару минут противники удивленно разглядывали друг друга, а потом с истошными воплями бросились в паническое отступление. Понятно, что такое поведение войск начальству не понравилось. Причем и менты, и царь амаликитян орали одно и то же: -- Куда вы ломитесь, идиоты?! Ваш противник струсил и отступает!.. После долгих уговоров при помощи дубинок, клыков Мурзика и Горынычевских огнеметов доблестным российским милиционерам удалось-таки остановить отступавшие израильские войска. Жомов, используя Попова в качестве мегафона, восстановил боевой порядок в подразделениях и вновь повел переселенцев в атаку. Навин, решивший порисоваться перед начальством, лично возглавил фалангу. Моисей, наблюдавший за всем этим с вершины холма, всплеснул руками, переживая от того, что один из членов руководства так необдуманно рискует своей головой. В ответ на его жест женщины сначала радостно закричали, а потом и завыли в голос. Так и не замолкали, пока Аарон не объяснил женам и матерям, что ничего еще не произошло, а патриарх махал руками исключительно для репетиции. Царь амаликитян в своем войске таким авторитетом, как Жомов у сынов израилевых, видимо, не пользовался и остановить свою отступающую армию смог намного позже. К тому моменту, как ему это удалось, войско переселенцев уже спустилось вниз с холмов и вольготно расположилось на равнине. Пришедшие в себя амаликитяне ошалели от такой наглости врага и толпой бросились в атаку. Сыны израилевы, по команде Жомова, встретили их выстрелами из луков. Залп, конечно, получился впечатляющий -- из всех выпущенных стрел в цель попала только одна. Но зато куда! В мягкое место наследника амаликитянского престола. Враги сразу прекратили наступление и всей толпой понесли раненого царевича в лазарет. Там все выстроились в очередь и стали приносить свои соболезнования пострадавшему и клятвы отомстить коварным евреям. Моисей все это время держал руки поднятыми и к тому времени, когда амаликитяне третий раз пошли в атаку, жены переселенцев уже вовсю танцевали ламбаду. Второй залп лучников был точной копией первого, с той лишь разницей, что в этот раз раненым оказался кто-то рангом ниже царевича. И сколько он ни бился в истерике, требуя от наступающей армии прекратить заниматься дурью и отнести его в лазарет, так ничего и не добился. Амаликитяне внимания на пострадавшего не обратили и вплотную подошли к войску переселенцев. -- Ну и что? Драться будем? -- грозно спросили они. -- Нет! -- единодушно ответили сыны израилевы (голоса Навина и ему подобных в расчет не принимались) и начали беспорядочное отступление. Моисей руки беспомощно уронил -- вой и стенания тут же раздались за холмами. -- Вот уроды, мать их!.. -- рявкнул Жомов. -- Назад! Андрюша передал этот приказ, и отступавшее войско звуковой волной развернуло в обратную сторону. Переселенцы невольно продолжили бег и оказались нос к носу с удивленными таким способом ведения войны амаликитянами. -- Так я, блин, не понял, вы отступаете или деретесь? -- ошалело поинтересовался командир амаликитянского авангарда. -- А куда, блин, деваться? -- поинтересовался Навин и, не давая фаланге возможность придумать еще какой-нибудь повод для бегства, врезал вражескому сотнику кулаком в нос. Тот от такой наглости поначалу оторопел, а затем дал сдачи. Тут же вокруг дерущихся образовался круг из амаликитян вперемежку с переселенцами и все принялись делать ставки, а Моисей задолбался махать руками, показывая женщинам, кто кого в данный момент лупит. Менты, горестно вздохнув, бросились наводить порядок в своей фаланге. А из-за того, что все трое друзей плохо знали подчиненных в лицо, возникла небольшая путаница -- менты загнали в фалангу и треть амаликитянского войска. Пришлось выгонять их обратно, и разъяренный Жомов завопил: -- Блин, вы когда-нибудь нормально воевать начнете? -- а затем принялся дубасить амаликитян "демократизатором". Те, кто получил по мордасам, бросились бежать к своему царю жаловаться на жестокое обращение. Моисей вновь оповестил дам об очередной победе, а избитый-таки Навином сотник спросил у своего спарринг-партнера: -- А чего этот старикан руками машет? Колдует, что ли? -- Сам ты дурак, -- ответил Иисус, они снова подрались. А когда их растащили, военачальник сынов израилевых объяснил врагу то, как патриарх ведет трансляцию битвы для мирного населения. -- Умно! -- согласился тот и пошел к своим соплеменникам, чтобы поведать об очередной хитрости, придуманной евреями. Амаликитяне возмутились тем, что у них нет такого чуда инженерной мысли, и решили отобрать Моисея у переселенцев. Дескать, пусть транслирует ход битвы и на их страну. Фаланга переселенцев стойко встретила новую атаку врага, но подавляемая численным преимуществом, стала медленно отступать. Жомов бросил в бой верблюдницу, но сыны израилевы, прекрасно скакавшие на палочках, так и не смогли освоиться с управлением "кораблями пустыни". В итоге разрозненно помчавшиеся в битву наездники были разбиты и побежали. Войско амаликитян стало охватывать фалангу с боков, стремясь зайти в тыл и оттуда прорвать ее плотный строй. Горыныч из своих естественных огнеметов, и Попов бесподобным голосом фланговый охват пресекли, но фаланга продолжила пятиться даже тогда, когда амаликитяне остановились поспорить о том, кто виноват, что переселенцы до сих пор не разгромлены в пух и прах. -- Г-г-г... -- взвыл Моисей и вскинул руки кверху. -- Вот именно, боже, вразуми этих идиотов, -- согласился с ним Аарон, но наверху, видимо, поняли эти слова по-своему и вразумили не этих, а тех. -- Эй, мужики, смотрите, старикан руки поднял! -- завопил не раз битый Навином сотник. -- Значит, мы проигрываем. Давайте отступать! И армия амаликитян стала пятиться назад, ожидая, когда Моисей опустит руки. Не дождались! Во-первых, Рабинович услышал эти слова и приказал двум бойцам схватить патриарха за руки и держать его в таком положении. А во-вторых, Жомову вся эта кутерьма надоела, и он бросил гвардию в бой. Бронированные воины, помятые в недавних учениях, горели желанием отыграться хоть на ком-нибудь и резво бросились отвешивать тумаки амаликитянам. Те ускорили отступление, недоуменно поглядывая на Моисея. Дескать, пора бы руки опустить, старичок! Патриарх уже и сам был бы этому рад, но справиться с двумя бойцами просто не мог. Ну, а Ваня и вовсе поступил с амаликитянами подло, бросив в атаку колесницы. Те тоже асами вождения не были и поехали вперед прямо по ногам врага. А тут еще и Мурзик ни с того ни с сего кусать воинов за икры начал! Такого издевательства амаликитяне терпеть уже не могли и побежали прочь от колесниц. Резво так побежали. И до Земли обетованной намного раньше сынов израилевых добрались. -- Победа! -- ликующе завопил Навин, и этот вопль поддержали все. Действительно, победа. -- Сеня, надо бы это дело обмыть, -- хитро прищурившись, проговорил Жомов. -- Только не говори, что мы давно все вино на самогонку извели, а ее еще в прошлый раз допили. Я у тебя бурдючок припрятанный видел. -- Твои бы глаза да скотчем заклеить, -- буркнул Рабинович, но вынужден был уступить. Знал, что Ваня от него сегодня точно не отстанет. До самого позднего вечера в лагере переселенцев царило всеобщее веселье. Сыны израилевы вместе с дочерьми этого же типа вовсю праздновали победу. К удивлению Рабиновича, считавшего себя самым хитрым, спрятанный алкоголь оказался не только у него, а практически в каждой семье переселенцев. Сеню бы непременно хватил инфаркт оттого, сколько вина ему не удалось экспроприировать на нужды правительства, если бы переселенцы, отдавая должное заслугам ментов перед их народом, не стали вереницей таскаться в штабные шатры и приносить с собой вино, поднимая тосты за "великих чужестранных воителей". Сеня пил далеко не с каждым, да и друзьям напарываться запретил, но принять в дар вино отказываться не собирался. В итоге, переселенцы, сами того не ведая, передали Рабиновичу не менее половины припрятанного ранее алкоголя. Эта акция самолюбие кинолога несколько удовлетворила, и к тому времени, когда в лагере все перепились, настроение у него было очень хорошим. Чего нельзя сказать о Попове. Андрюша был мрачен. -- Э-ех, мяса бы сейчас, -- горестно вздохнул Попов, швырнув в стену шатра шариком манны. -- Что это за праздник, когда приходится