а разбегись и стукнись своим зародышем мозгов о гранитную скалу, -- ехидно посоветовал Жомову кинолог. -- Может быть, тогда желания махать кулаками и думать местами поменяются. -- Так я же не нарочно, -- оправдывался омоновец, привыкший сам применять различные отравляющие газы на правонарушителях, но совершенно не приспособленный к обратному процессу. -- Это же рефлекторно получилось. -- Поглядите, какие слова Ванечка знает, -- фыркнул Рабинович. -- И что теперь прикажешь с Горынычем делать? В чувство как его приводить? -- А ну, разойдись! -- рявкнул откуда-то сзади Андрюша Попов. Все удивленно обернулись. Оказывается, криминалист, на которого дыхание Ахтармерза не произвело ровным счетом никакого эффекта, после демарша Жомова быстрее всех сообразил, что следует делать. Отыскав среди дорожного инвентаря два кожаных ведра, Андрюша успел сбегать к ближайшей речке, набрать в них воды и вернуться обратно. Теперь оставалось только щедро оросить живительной влагой черепушки Ахтармерза, что Попов и поспешил сделать, попутно окатив волной брызг Немертею, не успевшую вовремя убраться подальше. Девица еще удивленно обтекала, когда Горыныч открыл глаза. -- Если учесть, что насилие -- это единственный способ людей разрешать нетривиальные ситуации, то вполне понятно, почему вы никогда не достигнете вершин цивилизации и не продвинетесь в самопонимании, -- шмыгнув носом, проговорил он. -- С точки зрения более развитого существа, я должен принять издевательства стоически и сделать соответствующие поправки к теории взаимоотношений двух различных цивилизаций. Но с точки зрения несовершеннолетнего индивидуума, каковым я и являюсь в некоторой степени, мне следует просто закричать. Что я сейчас и сделаю, -- и вдруг заорал во всю мощь собственных органов дыхания: -- Па-а-па-а, а меня Ва-анька бьет! Человеческая часть экспедиции на Олимп на несколько мгновений оказалась ошарашена таким переходом в монологе Ахтармерза и изумленно застыла. А затем каждый в меру своих сил и сообразительности принялся утешать обиженного монстра. Немертея вновь стала наглаживать головы Ахтармерза, Попов побежал к колеснице за остатками завтрака, Геракл принялся орать вместе с Горынычем, Жомов извинялся, а Сеня тут же подверг омоновца всеобщей обструкции. Даже Мурзик и тот лизнул хнычущего второгодника в нос, и лишь Гомер стоял в стороне, декламируя во весь голос очередные вновь сочиненные вирши, которые слышали лишь ошалевшие от сутолоки лошади. Первым всеобщие крики не вынес Попов. -- Молчать! -- заорал он во всю свою луженую глотку и, когда наступила мертвая тишина, вежливо поблагодарил: -- Спасибо, -- и тут же засунул баранью ногу в открытую пасть Ахтармерза. -- Пожалуйста, -- сглотнув, ошалело ответил тот и мгновенно уменьшился в размерах до величины комнатной болонки. -- Ну, вот. Так-то лучше, -- обрадовался Жомов и тут же сгреб Горыныча в охапку и спрятал за пазуху. Затем повернулся к Рабиновичу: -- И что дальше? -- С кем хлеб-соль водишь, на того и походишь, -- обреченно вздохнул Сеня. -- Что одна башка, что три, а мозгов нет, хоть умри!.. Хирона ищем, Ванечка. Хирона, -- а затем дернул за хвост проходившего мимо кентавра. -- Эй, потомок Пржевальского, где нам вашего старейшину найти? Поначалу кентавр оторопел от такого нахальства и собрался лягнуть оборзевшего Рабиновича, но, посмотрев на наглые рожи ментов, быстренько передумал. Несколько секунд он задумчиво чесал грязной лапой лохматую маковку, затем перенес нехитрую операцию на лоб, после чего поковырялся пальцем в зубах. Глядя на эти манипуляции, Сеня уже собрался навсегда потерять терпение, но тут кентавр заговорил. -- И-гы-ы-а-му-о-мо-бы? -- поинтересовался он, не вынимая пальца изо рта. Жомов без сурдопереводчика вопроса не понял и дубинкой слегка указал кентавру на его же собственную руку, до неприличия забравшуюся по самый локоть в пасть. -- Вы чего? Охренели напрочь? -- возмущенно завопил тот, пытаясь восстановить кровообращение в конечности, обработанной омоновским учителем хороших манер. -- Не в "трюме" находитесь. И вам тут не тридцать седьмой год! Беспредельничать сейчас никто не позволит. Я на вас найду управу... -- Все сказал? -- поинтересовался Жомов и, не дожидаясь ответа, собрался еще раз приложиться "демократизатором" к кентавру. На этот раз -- к голове. Но Сеня не позволил. Поймал омоновца за руку. -- Я еще раз спрашиваю, урод, где находится Хирон? -- вежливо обратился он к кентавру. -- Снова не ответишь, руку этого добрейшего человека удерживать больше не буду. -- Прекратите издевательство! -- взревела Немертея, мгновенно вырастая между ментами и древней генетической ошибкой о четырех ногах. -- Что вы за аресовцы такие? Неужели нельзя по-хорошему все узнать? -- А затем повернулась к обиженному судьбой в лице Жомова кентавру и почти умоляюще произнесла: -- Скажи им, уважаемый, где же найти Хирона. -- А я и говорю, что в центральной пещере, -- буркнул тот. -- Где еще этот старый скряга может быть? Покрутив пальцем у виска, нервный бракованный конь умчался куда-то по своим парнокопытным делам. Ваня Жомов, обычно добрейшей души человек, в этот раз почему-то оказался больше всех раздосадован неуважительным поведением кентавра. Но, как это водится у воспитанных омоновцев, все же решил пожелать ему счастливого пути, использовав для этого пятикилограммовый кусок мраморной скалы. Однако излишне мнительная Немертея, усмотрев в прощальном жесте Жомова какой-то подвох (во сумасшедшая?!), всем своим весом повисла на руке омоновца и помешала ему выполнить задуманное. -- Ну и ладно. Не больно-то и хотелось, -- буркнул Ваня и забрался на спину своей клячи, не забыв по пути отвесить подзатыльник о чем-то задумавшемуся Попову. -- Чего пасть раззявил, свинюк? Поехали. Дел еще навалом. Андрюша поначалу оторопел, затем решил обидеться, но после некоторых раздумий все же решил проявить благоразумие. Действительно, зачем с дураком связываться? Вместо этого Попов связался с его лошадью. Без телефона. Просто подошел вплотную к коняшке, готовой свихнуться от одного присутствия ненавистного всем парнокопытным существам Попова, и, ласково схватив ее за холку, нежно, так, что вороны с ближайших кипарисов посыпались, рявкнул животному в ухо: -- А ну, пошла отсюда, скотина! Кобылу, косившую на Попова лиловым глазом, упрашивать не пришлось. Даже не проверив состояние барабанной перепонки, коняга резко развернулась в противоположную от Андрюши сторону и, с пробуксовкой, резво рванула с места в карьер. Ваня, не ожидавший такой прыти от меланхоличной животины, свалился с ее хребта, подняв в воздух внушительную тучу пыли. И к тому моменту, когда он смог подняться на ноги, и кобыла, и Попов были уже далеко. Разгневанный Жомов поначалу предпринял резвый спурт за подлым криминалистом, но хитрый Андрюша знал, где следует спасаться. Требуя высшей справедливости, он начал нарезать круги около оторопевшей Немертеи, стараясь изо всех сил не попасться в загребущие лапы омоновца. Правдолюбивая титанида, естественно, тут же вступилась за несчастного Андрюшу, но угомонить Жомова было не так-то просто. Неизвестно, сколько бы километров накрутил он вокруг Немертеи в погоне за Поповым, вопя об измазанной форме и о том, кто за все это будет отвечать, если бы титанида не пообещала самолично исправить эту погрешность и сполоснуть китель Жомова в проточной воде. После такого предложения Ваня, не любивший длительных забегов, остановился и великодушно позволил Немертее помирить их с толстяком, пока остальные члены экспедиции умирали от хохота. После кругового забега менты вместе с греками потратили некоторое время на возвращение в состав каравана сбежавшей жомовской животины и лишь после этого смогли тронуться в путь. Еле протащив колесницу по узеньким дорогам поселения кентавров, менты через полчаса наконец-то добрались до входа в пещеру Хирона. -- Тук-тук, кто в теремочке живет? -- громко поинтересовался Сеня, при этом стукнув резиновой дубинкой о стену пещеры так, что откуда-то сверху посыпались сушеные мухи, пауки и контуженые летучие мыши. -- Я сейчас кому-то постучу по голове! -- раздался из пещеры настолько наглый голос, что даже менты опешили. После такого рискованного заявления пред ясные очи доблестных сотрудников российской милиции показалось и само существо, его издававшее. Раздвинув занавески из шкур какого-то неведомого животного, скрывавшие от чужих глаз содержимое пещеры, наружу выбрался кентавр воистину огромных размеров. Даже великан Жомов, оседлав свою клячу, едва бы мог достать затылком ему до подбородка, а уж об остальных и говорить нечего. Кентавр был сед как лунь. Так, что даже короткая шерсть, покрывавшая его вороную конскую половину, в солнечных лучах отливала серебром. Гигант собирался добавить что-то еще к своей не слишком вежливой фразе, но, увидев необычных гостей, застыл с открытым ртом. -- Так, блин, -- воспользовался паузой Жомов, отстегивая дубинку от пояса. -- Какую ему ногу первой ломать? Однако дождаться ответа на свой вопрос ему было не суждено. Кентавр, увидев Геракла, ковырявшегося пальцем в носу за спинами остальных путешественников, вдруг взревел диким голосом и, расшвыряв всех в стороны, бросился к полубогу, впавшему в детство. Схватив долговязого идиота в охапку, Хирон легко оторвал его от земли и, подняв на уровень своего лица, трижды по-брежневски облобызал, не забывая при этом трижды проорать: "Сыночек мой, как я рад тебя видеть!" В ответ на такое теплое приветствие Геракл завопил истошным голосом и принялся молотить по груди кентавра кулаками, стараясь вырваться из его медвежьих объятий. Первым сориентировался в ситуации Рабинович. Не долго думая, он пнул ботинком по ноге Хирона, спеша прийти на помощь перепугавшемуся Гераклу. Однако маневр не удался. Кентавр обратил на его пинок внимания не больше, чем пикирующий бомбардировщик на идущего на таран комара. На помощь кинологу тут же пришли верный Мурзик и бесстрашный Жомов. Первый облаял обнаглевшего Хирона, а второй, накрутив на кулак конский хвост кентавра, попытался повернуть оного к себе. -- Эй ты, роковая ошибка хирурга, а ну отпусти пацана, -- завопил что есть мочи омоновец, все еще сомневаясь, стоит ли пускать в ход резиновую дубинку. Приказа-то на это не было! -- Геракл, мальчик мой, ты не узнаешь своего учителя? -- не обращая на людей никакого внимания, поинтересовался Хирон у перепуганного сына Зевса. -- Не знаю я тебя, пугало пелопоннесское! -- завопил в ответ Геракл и посмотрел на Жомова. -- Папа, скажи этому уроду, чтобы он меня отпустил. Хирон дожидаться команды омоновца не стал. Поставив Геракла на землю, он обернулся в сторону Жомова и, сграбастав того в охапку, с криком: "Что вы сделали с моим учеником?" -- оторвал омоновца от земли. Ваня на секунду опешил от такого поворота событий, а затем молча стукнул своим кулачищем между глаз кентавра. Тот удивленно хрюкнул и, замерев на мгновение, с грохотом обрушился на землю, так и не выпустив Жомова из рук. Сеня уже начал придумывать, каким образом извлекать омоновца из-под туши, но тот выбрался на свободу сам. -- Второй, -- констатировал Ваня, отряхивая ладони. -- Бог любит троицу. Кто следующий? -- Отдохни пока, -- посоветовал ему Рабинович и повернулся к Попову. -- Андрюша, может, сбегаешь за водичкой еще раз? Тот в ответ фыркнул и, подойдя к поверженному гиганту, начал шлепать его по щекам, пытаясь привести в чувство. После десятого или одиннадцатого удара ему это наконец удалось. Хирон открыл глаза, еще раз хрюкнул и с трудом поднялся на ноги. -- Что это было? -- поинтересовался он, помотав головой. За всех ответил Гомер. Встав в подобающую случаю позу, он во весь голос с восторгом продекламировал: -- Крепкие скалы трещали от поступи мощной древних кентавров, старинных приятелей Крона. Но даже им никогда и нигде не удастся выстоять против сильнейших бойцов из ОМОНа. -- Вот это правильно, -- похвалил его довольный Ваня и собрался что-то добавить от себя, но поэтическим настроениям Жомова не дал реализоваться в сохраненные навечно строки поэтоненавистник Рабинович. -- Заткнитесь оба, -- рявкнул он на гомеро-омоновский дуэт и повернулся к Хирону. -- По сведениям, поступившим из некоего источника, имя которого я раскрывать не буду, нам известно, что ты, Хирон, ведешь врачебную практику без лицензии и тайно делаешь скрывающимся от правосудия преступникам пластические операции. Что ты на это скажешь? -- Врут люди, гражданин начальник, -- неожиданно захныкал кентавр. -- Какой из меня доктор? Я даже клизму поставить не умею. О каких тут пластических операциях можно говорить? -- Значит, нет? -- не сдавался Сеня. -- А если я тебе очную ставку устрою? -- Да мамой клянусь, не лечу я! Вот зуб даю, -- упирался Хирон, но, заметив Немертею, тут же сник. -- Ну, если только чуть-чуть. -- Вот и хорошо, -- ласково оскалился Рабинович. -- Значит, сейчас нам Геракла вылечишь, а мы забудем о твоих прошлых грешках. -- А что с моим учеником? -- удивленно поинтересовался Хирон, вновь оборачиваясь к сыну Зевса. Тот, не желая снова целоваться с полулошадью, ужом юркнул за спину Жомову, и Ваня загородил его собой, уперев руки в бока. Однако нового применения Ваниной силы больше не потребовалось. Хирон, наученный горьким опытом, скромно потупил глаза и вновь повернулся к Сене за разъяснениями. Тот коротко вздохнул и принялся рассказывать о постигшей их беде, скромно опустив детали появления ментов в этом мире, заселенном существами из земных мифов Древней Греции, и даже почти не возвысил собственную роль в этой экспедиции. Хирон, разинув рот, так заслушался басней Рабиновича, что даже забыл пригласить гостей в свое жилище. Пришлось Сене ненадолго прервать свой рассказ и намекнуть маразматичному от старости кентавру на то, что неплохо было бы куда-нибудь присесть и чего-нибудь выпить, чтобы смочить пересохшее горло. Насчет первого Хирон ничуть не возражал, а вот, услышав о выпивке, начал недовольно ворчать о том, что и год был неурожайный, и эллинских торговцев давно не видно, да и в недавние праздники много вина выпили. В ответ на эту длинную тираду Жомов деликатно кашлянул и пару раз согнул в руках резиновую дубинку. Кентавр горестно вздохнул и пригласил всех в свою пещеру. Жилище Хирона даже слепой на ощупь не смог бы назвать привлекательным. Кентавр раздвинул занавески из шкур, не доходившие до верха сантиметров на тридцать, что создавало нечто похожее на окно над входом, и пропустил гостей внутрь. Вошли все, за исключением Мурзика, который, принюхавшись к запахам жилья Хирона, категорично отказался воспользоваться кентавровым гостеприимством. Остальные изумленно уставились на внутреннюю обстановку: шкуры на полу в углу пещеры, что-то вроде лекторской кафедры посередине, несколько потухших факелов на стенах, очаг в противоположном от постели углу и ничего больше. Небольшую нишу в одной из стен также закрывали шкуры, и Хирон, махнув рукой гостям в сторону шкур в углу, скрылся в этой нише. Брезгливо пощупав шкуры, менты все же решили сесть и едва успели дать отдых уставшим ногам, как кентавр вернулся обратно, неся в руках бурдюк и несколько серебряных кубков. -- Сами разливайте, -- буркнул он и протянул бурдюк Рабиновичу. Тот передал его Жомову и терпеливо ждал, пока омоновец наполнит кубки вином. -- Фу-у, кислятина, -- поморщился Сеня, пригубив предложенное Хироном угощение. -- Не нравится, отдай мне, -- потребовал пивший буквально все Жомов и тут же протянул вперед загребущую лапищу. -- Перетопчешься! -- отрезал Сеня и, осушив кубок, вернул его на раздачу. Только после второй порции рассказ был продолжен. Рабинович поведал престарелому лекарю о встрече с Телемом, о травме Геракла и последующих попытках ментов восстановить нормальное состояние сына Зевса. Хирон все внимательно слушал, в самых напряженных местах причмокивая губами и качая головой. И, когда Сеня закончил свой рассказ, проговорил: -- Да, удивительные вещи происходят в Элладе. Если бы эту историю рассказали бы мне менее достойные доверия люди... -- кентавр опасливо покосился на Жомова. -- ...я бы никогда не поверил, что такое возможно, а теперь вижу, что дела на Олимпе и впрямь обстоят крайне плохо. И, надо думать, Дионис здорово укрепил там свои позиции. -- Почему именно Дионис? -- удивился Гомер, до сего момента что-то безмолвно бормотавший себе под нос. -- Молодой человек, если бы такой вопрос я услышал от этих почтенных чужестранцев, то мог бы понять их неведение, но вам неприлично не понимать прописных истин, -- назидательно проговорил Хирон, а затем обвел всех присутствующих торжествующим взглядом. -- То, что вытворяют сейчас боги вместе с эллинами для того, чтобы занять пустующий трон Зевса, -- настоящее сумасшествие. То, что произошло с Гераклом, тоже сумасшествие. Да и Громовержец должен был бы сойти с ума, чтобы вот так вот сбежать с Олимпа, -- кентавр сделал паузу и поднял вверх правую руку с вытянутым указательным пальцем. -- Насколько мне помнится, за безумие на Олимпе всегда отвечал Дионис. И я ничуть не сомневаюсь, что это именно он организовал всю суматоху, а сейчас принялся убирать конкурентов. Скоро богам придется совсем плохо, а на Геракле Дионис просто опробовал свои силы. Вот так! -- Интересная теория, -- кивнул головой Сеня. -- Мы ее учтем, когда начнем на Олимпе разбирательство. А пока, чтобы мы все-таки могли туда попасть, не соизволишь ли вылечить Геракла? Скажи только, что не можешь, и я попрошу Ванечку провести с тобой воспитательные работы. -- Ну почему не могу?! -- усмехнулся Хирон и опасливо посмотрел на Жомова. -- Чтобы вернуть разум Гераклу, большого ума не нужно. Ваня вернул кентавру улыбку, оформленную в виде лучшего образца омоновского оскала. Тот зябко поежился и, резко развернувшись, скрылся в нише за занавесью из шкур. Пару минут его не было, а из-за перегородки раздавались шорохи и легкий грохот. Затем Хирон вновь предстал перед любопытными зрителями, увешанный пучками трав, словно белорусский партизан пулеметными лентами. В руках кентавра покоились два небольших глиняных горшочка. Понюхав содержимое одного из них, Хирон перекосился и попросил Гомера развести огонь в очаге. Тот мгновенно исполнил просьбу, заполнив густым сизым дымом внутренности пещеры. Тут же доблестные сотрудники российской милиции, собиравшиеся наблюдать за процессом возвращения памяти блудному сыну Зевса, все как один зашлись кашлем и выскочили на свежий воздух из жилища кентавра. -- Блин, даже когда у меня в лаборатории полка с химикатами свалилась, такой вони не было, -- прокашлявшись, проговорил Андрюша, отходя подальше от смердящей пещеры. -- Не нравится мне все это, -- буркнул Рабинович, не сводя взгляда с занавески, из щели над которой вырывались плотные клубы дыма. -- Не внушает мне Хирон доверия. -- Да вы не беспокойтесь, -- проговорила Немертея, выбравшись следом за ментами из жилища кентавра. -- Хирон знает Геракла с детства и любит его, словно собственного сына. Плохого ему кентавр в любом случае не сделает. -- Может быть, тогда ближайший кабак поищем, пока этот лось педальный Геракла лечит? -- с робкой надеждой в голосе полюбопытствовал Жомов. -- В горле уже два часа как пересохло. -- Да и пожрать бы что-нибудь не мешало, -- мечтательно поддержал его Попов. Сеня хотел было что-то съязвить по поводу бездонных желудков некоторых присутствующих здесь личностей, но в этот момент полог, скрывавший вход в пещеру, раздвинулся и наружу выбрался гигантский кентавр. Слегка поморщившись от яркого света и прочистив горло, Хирон пробасил: -- Все в порядке. Геракл спит. Когда проснется, будет как новенький. Кстати, питейных заведений у нас не водится, но через пару часов мы собирались устраивать праздник в честь счастливого избавления от слепней. Вы все приглашены, так что чистите фраки, подвязывайте галстуки и собирайтесь на главной площади. Я приведу себя в порядок и присоединюсь к вам там. Гомер мне пока поможет... Не добавив больше ни слова, Хирон вновь скрылся в пещере. Сеня подозрительно посмотрел ему вслед. Было заметно, что ему никак не хочется оставлять сразу обоих своих проводников в лапах подозрительного шамана, но остальные его опасений не разделяли. Ваня Жомов бросился ловить ближайшего кентавра, чтобы потребовать проводить людей на главную площадь, а Андрюша тут же забрался в колесницу и, достав из мешка баранью грудинку, принялся тренировать желудок перед праздничным пиршеством. Рабинович беспомощно развел руками и тяжело вздохнул, видимо, приготовившись выдать еще один перл народной мудрости. Озвучить его вновь помешала Немертея. -- Не беспокойся и расслабься, -- ласково проговорила она, дотрагиваясь кончиками пальцев до плеча кинолога. -- Я знаю Хирона. Поверь, все будет в порядке. Сеня расплылся в самой идиотской из доступных ему улыбок. -- Наверное, ты права. Мне нужно расслабиться, -- вздохнул он. -- Пошли приготовимся к празднику. Кстати, нужно придумать, как украсить виновника торжества, -- Рабинович кивнул в сторону Горыныча. Тот пошел бирюзовыми пятнами, что у существ его расы соответствовало высшей степени смущения. -- В нашем мире высшей наградой герою считается чашепестик листогрыза, прикрепленный к... -- скромно потупив очи долу, начал было намекать Ах-тармерз, но Сеня перебил его. -- Листогрызов тут хоть отбавляй, -- он кивнул в сторону кентавров, собиравшихся на площади. -- Только вот сомневаюсь, что они отдадут тебе свои чашепестики. Поэтому обойдешься тем, что Немертея придумает. Все приготовления к празднику не заняли у ментов даже сорока минут. Попов как раз к тому времени успел догрызть грудинку. Сеня умылся в речке и кое-как почистил форму подручными средствами, а Немертея сплела венки из каких-то цветочков и украсила ими все три тыковки Горыныча. От такого внимания трехглавый истребитель мух стал почти полностью бирюзового цвета и напрочь лишился дара речи. Он лишь глупо хихикал и пытался спрятать крайние головы под крылья. А вот Жомов, не отличавшийся спринтерскими качествами, кентавра так и не догнал. Пришлось всем поселением ловить самого Жомова и торжественно провожать его на площадь. Правда, недогадливый Ваня принял попытку вернуть его к друзьям за новый бандитский налет, и, если бы Сеня, забравшись на спину одного из парнокопытных мутантов, не подоспел вовремя, пришлось бы ментам отмечать освобождение кентавров от слепней в полном одиночестве. К тому времени, когда суета, связанная с торжественной доставкой омоновца к месту празднества, улеглась, из своего жилища выбрался Хирон и торжественно прошествовал на главную площадь. Старый гигант успел принарядиться к торжеству, нацепив на шею толстенную золотую цепь и взяв в руки не менее массивную булаву. Его сопровождал Гомер и четверо молодых кентавров, двое из которых шествовали рядом со старейшиной, неся в руках массивные копья, а остальные члены свиты волокли на спине бурдюки с вином. Зрелище последних и послужило главным успокоительным средством разбушевавшегося Ивана. Плотоядно облизнувшись, омоновец наконец позволил усадить себя на одно из почетных мест. Вскоре всем ментам представился шанс убедиться в том, что во все времена и в любых вселенных одна попойка мало отличается от другой. Парнокопытные монстры пили точно так же, как и люди. За одним исключением -- у них не было стульев. Ментам бы тоже пришлось поглощать пищу и алкоголь стоя, но гостеприимные кентавры предложили им свои спины в качестве сидений. Этим воспользовались все, за исключением Попова. Андрюша, так и не сумевший перебороть свое отвращение ко всем созданиям, имеющим копыта, предпочел сидеть прямо на столе, лишь бы не залезать на спину кентавру. Впрочем, он ничего от этого не прогадал, поскольку благодаря такой позиции оказался ближе всех и к выпивке, и к закуске, соответственно. Пир продолжался довольно долго. Было все, как положено: торжественные тосты и приветственные речи вначале, бестолковая болтовня и споры в середине и падение пьяных особей под стол в конце. Правда, на удивление Жомова, кентавры оказались более стойкими к выпивке, чем эллины, но с ментами им было не тягаться. К тому моменту, когда над поселением появились первые звезды, на ногах держалось не более пяти парнокопытных мутантов, все доблестные милиционеры, соответственно, а также непьющие Горыныч и Немертея. Жомов разочарованно потряс последний, почти пустой, бурдюк с вином и осмотрелся по сторонам, выискивая, кого бы послать за выпивкой. Единственным, кто попался ему на глаза, был Геракл, выбравшийся из пещеры и сонно потягивающийся прямо перед входом. Ваня помахал ему рукой и свистнул так, что один из пьяных кентавров подскочил с земли и бросился бежать, видимо, приняв свист омоновца за сигнал тревоги. Правда, умчался он недалеко -- встретился лбом с ближайшей стеной и, поцеловав ее, успокоился до утра. Жомов не обратил на этот забег никакого внимания. -- Геракл, захвати там, в кладовой у Хирона, пару бурдюков с вином и тащи их сюда, -- зычно приказал Жомов, и сын Зевса тут же скрылся в пещере, торопясь исполнить просьбу. -- Вот сейчас и проверим, что ты за дохтур, -- заплетающимся языком проговорил Рабинович Хирону, глядя одновременно и на него, и на приближающегося Геракла. -- Ну-ка, чувак, скажи мне, кто твой родитель?! -- Он, -- ответил полубог и ткнул пальцем в сторону Жомова. -- А вы разве не знаете? -- Не по-онял! -- заревел Сеня и, отстегивая дубинку от пояса, повернулся к Хирону. -- Что за ерунда? -- Подождите секунду, -- взмолился тот. -- Геракл еще толком не проснулся. Сейчас он выпьет с нами, и все будет хорошо. -- Ну-ну, -- буркнул Рабинович и, кивнув в сторону принесенных бурдюков, потребовал от сына Зевса: -- Пей. Тот вопросительно посмотрел на Жомова, ожидая подтверждения. Ваня кивнул головой, разрешая, и Геракл тут же приложился к бурдюку, едва не осушив его наполовину. Удивленный омоновец едва успел вырвать емкость с алкоголем из рук полубога и потряс ее около уха, пытаясь определить, сколько же там осталось. Разочарованно вздохнув, он хотел заорать на Геракла, но тут с сыном Зевса вдруг стали твориться странные вещи. Сначала Геракл бешено затряс головой, губами издавая при этом звук работающего миксера. Затем он закружился на одном месте, словно контуженый бегемот на соревнованиях по фигурному катанию. Все присутствующие застыли, удивленно глядя на метаморфозы, происходящие с Гераклом, а тот, прекратив крутиться, подпрыгнул в воздух на три метра, испустив при этом клич подстреленного в пятую точку индейца апача. Едва опустившись на землю, сын Зевса схватил копье одного из телохранителей Хирона и наперевес с ним бросился к своему учителю. Полупьяный Хирон совершенно неожиданно для всех проявил чудеса ловкости и успел отскочить в сторону. Геракл с разбега налетел на стол и всей своей массой опрокинул его на землю. Копье при этом обломилось, оставив в руках взбесившегося сына Зевса лишь тяжелое древко. Однако препятствием это не стало. Геракл, перехватив дубину поудобнее, принялся налево и направо дубасить кентавров, вповалку лежавших рядом с опрокинутым столом. -- Остановите его! -- завопил Хирон и тут же едва сумел увернуться от удара тяжелым древком. -- Правильно. Мочи их, братан, -- радостно поддержал ученика Жомов и влепил дубинкой по маковке ближайшего кентавра. Тот хрюкнул и по-пластунски пополз куда-то в темноту. -- Ты-то хоть не лезь, -- осадил его Рабинович. -- Сами отравили Геракла, пусть теперь сами и разбираются, -- но тут же изменил свое мнение, поскольку Немертея истеричным криком потребовала прекратить побоище. -- Ладно, Ваня. Давай тормознем этого маньяка с дубьем. Впрочем, сделать это оказалось не так просто. Геракл, совершенно ошалевший то ли от зелья Хирона, то ли от выпитого после него вина, оказался просто неудержим. Он легко уворачивался от пьяных ментов, успевая попутно потчевать дубинкой попадавшихся под руку кентавров. Те, совершенно не понимая, что происходит, решили, что на поселение напала огромная банда аресовцев, и бежали кто куда мог. Несчастный Хирон, видя, как любимый ученик гоняет по площади любимых подчиненных, заламывал руки и истошно вопил, не пытаясь при этом вмешаться в побоище. Рабинович и Жомов, кроя его матом, гонялись за Гераклом. Ленивый Андрюша восседал на столе, изредка корректируя траектории возможного перехвата взбесившегося полубога. А когда ему надоела вся эта суета, просто сложил ладони рупором и рявкнул, направив всю силу своей звуковой волны в сторону озверевшего Геракла: -- Лежать, урод! Большего и не требовалось. Сын Зевса оказался сбит с ног мощнейшими поповскими децибелами и покатился по земле. Сеня одним прыжком настиг его и попытался утихомирить, заломив руки за спину. Правда, сделать это оказалось не так уж просто. У выпившего Геракла невесть откуда отыскались излишки сил, и он, непременно сбросил бы с себя Рабиновича, если бы не подоспел Ваня. Вдвоем им удалось нейтрализовать взбесившегося сына Зевса и нацепить на него наручники. Геракл мгновенно успокоился и неожиданно для всех заплакал. -- Вот, всегда так, -- недовольно буркнул Жомов, поднимаясь с земли. -- Буянят, как идиоты, а стоит их арестовать, сразу реветь начинают. Тьфу! -- и повернулся к Хирону, который продолжал завывать, заламывая себе руки. -- Ты чего скулишь, баран мериногий? Чего ты в вино подсыпал? ЛСД? -- Ох, беда на мою седую голову! -- продолжал вопить тот, не обращая ни на кого внимания. -- Ох, не нужно мне было брать подарка Диониса! Ох, что же теперича будет? -- Заткнись! -- рявкнул на него Рабинович, и Хирон послушался. -- При чем тут Дионис этот гребаный? Вместо кентавра Сене почему-то ответил Гомер. До этого спокойно, в виде трупа, валявшийся чуть в стороне от эпицентра событий, он вдруг поднял голову и совершенно трезвым голосом изрек: -- Бойтесь, менты, коммерсантов, дары приносящих, ибо нечисты их помыслы вечно. Если паленой водярой они не отравят, то прокурору ведь тут же доложат о том, что берете вы взятки частенько. -- Ты еще поговори, оракул пьяный, -- рявкнул на него Рабинович, и послушный поэт тут же уронил голову обратно в пыль, а Сеня повернулся к Хирону. -- Я тебя, кажется, спросил, чего это ты во все дыры Диониса пихаешь? -- Я бы его пихнул во все дыры, -- горестно вздохнул старый кентавр, но продолжать фразу не стал, обреченно махнув рукой. Хирон еще раз вздохнул и попытался объяснить ментам, что же пару минут назад произошло с Гераклом. Оказывается, за несколько дней до исчезновения Зевса, двое кентавров -- Силем, лучший друг Хирона, и Мелина -- играли свадьбу, и был на этом пиршестве Дионис. Он-то и преподнес в подарок молодым вина собственного изготовления. Однако подарок передал не Силему, а Хирону, чтобы тот разделил его в соответствии с обычаями племени кентавров, а тот пожадничал. Только унюхав, какой у Дионисова вина чудесный аромат, он решил его спрятать, так сказать, для личного пользования. Так бы и хлестал его Хирон по маленькой рюмочке в день, не отыщи вино Геракл. -- Я во всем виноват, -- снова завопил в конце рассказа замшелый мутант. -- Дионис все здорово рассчитал. Знал, гад, что я по жадности своей спрячу вино, и добавил в него безумия. Он, видимо, уже тогда намеревался свести с ума Геракла и догадывался, что лечить его ко мне поведут. Этот проклятый Дионис всегда знал, что у Геракла исключительный нюх на выпивку, и понимал, что найдет сын Зевса проклятое вино у меня в кладовой. Вот и решил этим вином окончательно его с ума свести, а заодно уничтожить ненавистное олимпийцам племя кентавров. Мы ведь на выборах за титанов бы голосовали. Что мне теперь, несчастному, делать? Ох, погубили-таки олимпийцы племя кентаврово! -- Да, -- коротко подвел итог Рабинович, не ответив на вопрос Хирона. -- Сам во всем виноват, старый дурак, вот теперь и сиди тут, жди, когда твои подданные вернутся. Если вернутся вообще! Лично я от такого начальства держался бы подальше, -- и посмотрел на Геракла, пускавшего пузыри. -- С ним нам что теперь делать? -- Теперь вам может помочь только Зевс, -- обреченно буркнул Хирон и, развернувшись, поплелся в свою пещеру. -- Позор на мою седую голову! -- Вот именно, -- согласился с ним Сеня и повернулся к друзьям. -- Ладно, давайте спать. Утро вечера мудренее... Часть III. Там, где собака порылась Глава 1 Нас утро встречает прохладой... Ой, извините, не заметил, что я уже в эфире. То бишь с вами разговариваю. Это я так, проснулся на главной площади поселения кентавров от того, что продрог. Нет, вы не подумайте, что я неженка какая-нибудь. Могу, между прочим, и в десятиградусный мороз на голом снегу спать. Пробовал однажды, ради эксперимента. Наверное, справился бы и с более холодной температурой, но подобные испытания что-то мне не очень понравились, и я решил их прекратить. Ну а сейчас я продрог просто от резкого перепада температуры. Все-таки вчера вечером плюс двадцать семь было, а сейчас -- градусов пять тепла. Не больше. Горы, знаете ли! Моим-то ментам все по фигу. Пока похмелье не начнется, они даже внутри айсберга спать будут. Я вчера, как обычно, не пил, поэтому и проснулся легко. Впрочем, в мое персональное общество трезвенников ненароком успели затесаться Геракл, проспавший все самое веселое, и Немертея, но они не считаются. Сын Зевса пристроился Жомову под бок, и наш доблестный омоновец, видимо, с перепою перепутав ущербного юношу с собственной женой, так придавил его собственной тушей, что утренней прохладе просто пролезть некуда было. Немертея, понятное дело, приткнулась к моему Рабиновичу. А лежит-то как тихо, паразитка! Головку ему на плечо положила и сопит в две дырочки так мило, что мне даже захотелось подойти поближе, наклониться к уху этой девицы и поинтересоваться, который сейчас час. Причем очень громко. Я уже почти решил осуществить задуманное и даже слюни от удовольствия распустил, словно сенбернар малолетний, но как представил, что за бучу устроит мой Сеня после такого невинного вопроса, так потребность в определении точного времени у меня тут же пропала. От скуки я решил прогуляться по окрестностям -- поискать кентавров да пометить ту территорию, которую не обошел вчера, -- и уже почти осуществил задуманное, как совершенно случайно наткнулся еще на одного члена Общества Трезвенников имени Меня, о котором спросонья совсем забыл. Горыныч, раса которого использует алкоголь в качестве средства для борьбы с вредителями, вчера пить, естественно, отказался. Когда суматоха, вызванная разгоном кентавров и поимкой банды дебоширов в лице Геракла, намеренно троившегося в глазах моих ментов, стихла, все отправились спать. В том числе и наша самонаводящаяся керосинка. Где он лег, я не видел, но сейчас я нашел Горыныча около Андрюши Попова. Да будет вам известно, что Ахтармерз -- существо холоднокровное. То есть не пофигист, а просто очень быстро остывает или накаляется в соответствии с температурой окружающей среды. Когда мы в снежной Скандинавии находились, нам пришлось для Горыныча даже спальный мешок изобрести, чтобы,, не дай пес, не охладить его до температуры обычной сосульки. А тут, в Греции, посреди лета, никто и подумать не мог о том, что наша пикирующая рептилия может замерзнуть. Когда я на Ахтармерза наткнулся, он уже практически не подавал признаков жизни, уменьшившись до размеров отощавшего кота и тщетно пытаясь укрыться под боком Попова от утренних заморозков. Горыныча нужно было срочно спасать, и я, конечно, мог бы попробовать это сделать самостоятельно, но меня взбесила мысль о том, что мои менты, из-за которых невинно пострадал трехглавый второгодник, будут спокойно спать, пока я буду заменять в Греции службу спасения. Именно поэтому я оттащил Ахтармерза подальше от Попова, чтобы тот, проснувшись, не придавил его ненароком, и, встав в позу, поднял такую бучу, что от моих воплей на ближайшем перевале случился небольшой обвал. Конечно, у Попова получилось бы лучше, но, как говорит мой Рабинович, чем богаты, то от вас и спрячем. То, что произошло после того, как я поднял тревогу, было вполне предсказуемо. Первым проснулся мой Сеня, поскольку был соответственно выдрессирован и прекрасно умел освобождаться ото сна по моему первому сигналу. Затем с места вскочил Ваня, спросонья принявший мой голос за утреннюю команду к побудке, поданную дежурным по роте. Жители античной Греции просыпались в следующем порядке: сначала Немертея, которую Сеня, забыв, что спит не один, просто стряхнул с себя; следом пробудился Геракл, правда, по иной причине -- Жомов, увидев, с кем обнимается, так виртуозно выматерился ему в ухо, что я пожалел об отсутствии у меня шариковой ручки, бумаги и способности к правописанию; ну и последним из греков разлепил зенки Гомер. Ему приснилась Троянская война, и он вскочил на ноги с криком: "Спасайтесь, люди, данайцы в городе!" Затем, видимо, для иллюстрации своих слов, поэт схватил вместо меча обглоданную берцовую кость и пару минут отбивался ей от невидимых врагов. Ровно до тех пор, пока случайно не зацепил своим необычным оружием Жомова, и Ваня, естественно, чисто рефлекторно не стукнул его по лбу, отправив обратно, досматривать крайне интересный сон. Последним пробудился сильно перебравший вчера Андрюша и тут же принял участие в общем гвалте. Правда, в этот раз обошлось без порванных барабанных перепонок, разрушенных зданий и горных обвалов. И спасло нас от всех этих несчастий только то, что с похмелья у Попова пересохло в горле, и он скорее не орал, а просто хрипел. Через пару минут прослушивания этой оперы для психов с оркестром, я начал жалеть о том, что вообще затеял всеобщую побудку и собрался самолично заняться спасением тела и души нашего летающего мерзлявого друга, но тут Сеня проявил чудеса сообразительности. Он наконец понял, что я от него хочу, и, заставив всех замолчать, бросился ко мне. -- Е-мое! Про Горыныча все забыли, -- заорал он и, сорвав с себя китель (воистину благородный поступок!), укутал им замерзавшего Ахтармерза. -- Тащите сюда все теплое, что найдете. Его приказ исполнили, пожалуй, излишне буквально. Все члены экспедиции, за исключением Гомера, по мановению Жомова, вернувшегося на стены Трои, бросились врассыпную искать теплые вещи. Пока Сеня баюкал Горыныча на груди, Немертея принесла конскую попону, Андрюша вернулся с грудой полотняных мешков, Жомов ограничился экспроприацией шкур со входа в жилище Хирона, а догадливый Геракл попробовал использовать меня в качестве теплой вещи. Пришлось клацнуть зубами около его правой руки, после чего в коллекции Горыныча стало одной "теплой вещью" меньше. Правда, благодаря усилиям остальных, он и без этого через минуту стал похожим на комок вторсырья для текстильной промышленности с аккуратно вкрапленными в центр рептильими черепушками. И знаете, что сказала эта летающая балаболка после того, как слегка отогрелась? Ни за что не догадаетесь!.. -- Извините за беспокойство, -- смущенно пропищал Горыныч, шмыгая сразу всеми тремя носами. -- Да ладно, чего уж там, -- хмыкнул в ответ Жомов, а мой Сеня поинтересовался: -- Ну, что? Отогрелся? Наружу будешь вылезать? -- Если позволите, я пока воздержусь, -- раздался в ответ писк Ахтармерза. -- Просто забросьте меня в колесницу. Я погреюсь еще пару минут. Вот тут я, в буквальном смысле, от удивления чуть хвост себе не отгрыз. Нет, конечно, Горыныч и раньше отличался от всех нас повышенным вниманием к культуре речи, но такой версальской вежливости даже я от него не ожидал. Честное слово, я тогда подумал, что, может быть, если и моего альфа-лидера хорошенько поморозить, он тогда со мной нормальным языком разговаривать научится? Идея показалась мне очень хорошей, и я пару минут с наслаждением смаковал ее, но в итоге все же был вынужден отказаться. Дело в том, что его светлость Рабинович уже неоднократно морозил себя без посторонней помощи во время ежегодных осенне-зимних пиков сексуальной активности, но к кардинальным изменениям его манер это ни разу не привело. Либо мой Сеня был морозостойким, либо для того, чтобы перевоспитать его, требовались средства посильнее обморожения. Гильотина, может быть? Пока я размышлял, мои боевые товарищи, вместе с очнувшимся Гомером и Немертеей, погрузили Горыныча на борт колесницы и собрались поблизости держать военный совет. Собственно говоря, предметом обсуждения была лишь одна тема: отправиться в дальнейший путь сразу или поначалу пойти проститься с Хироном. Последнее, естественно, могло прийти в голову только нашей ненаглядной, чуткой, добросердечной правдолюбице. Остальным до старого кентавра, сгубившего себе жизнь и заодно осложнившего нам задачу поисков Зевса, было столько же дела, сколько глухому кобелю до мелодий Шопена. -- Вы к нему несправедливы, -- с жаром проговорила Немертея после того, как Сеня поинтересовался, а не послать ли Хирона в экскурсию по лесоповалам Колымы. -- Поймите, что каждого из нас грызут свои пороки -- стремление к власти, жажда славы, потребность в любви -- любые! И чем старше мы становимся, тем труднее противиться искушениям. Нам кажется, что с каждой минутой мы упускаем последний шанс попробовать что-то, ранее нам недоступное, и из-за этого совершаем ошибки. Хирон не виноват в том, что произошло. Он уступил своей слабости, совершенно не представляя того, к каким страшным последствиям она может привести. -- Во-во, -- хмуро кивнул головой Рабинович. -- Так одна излишне нервная жена и заявила на допросе у следователя: "Я же не знала, что топором убить можно!" -- Да как вы не понимаете?! -- возопила не менее нервная титанида. -- Хирон оказался просто орудием в руках коварных олимпийцев, давно мечтавших разделаться с кентаврами, этими наивными детищами титанов. Вы же не будете обвинять меч, поранивший вас, а лишь станете порицать руку, его державшую. -- А что, руке отдельно от тела обвинение выдвинуть можно? -- тупо поинтересовался запутавшийся в казуистике Жомов. Немертея оторопела, Попов фыркнул, изо всех сил стараясь не рассмеяться, я спрятал морду, сделав вид, что у меня чешется нос, а Сеня уничижительно посмотрел на друга. -- Ваня ляпнет, как в воду сморкнется, -- ехидно прокомментировал он жомовский вопрос и махнул рукой, признавая свое поражение перед титанидой. -- Ладно. Пошли проведаем старого копытного дурака. Я раздраженно гавкнул, но никто не обратил на меня внимания. Да я и не надеялся. Просто никак не пойму, почему у любого спора Рабиновича с каждой отдельно взятой женщиной финал получается одним и тем же? Вам не кажется, что все это наводит на одну совершенно определенную мысль? А именно, что мой Сеня -- потенциальный подкаблучник? Вот сказал и сам ужаснулся. Я как только представил, что мой Рабинович когда-нибудь надумает жениться, а его благоверная тут же заявит, что "собаке дома не место, выбирай: или я, или этот блохастый", как у меня сразу шерсть на загривке дыбом поднялась, а из горла вырвалось совершенно непроизвольное рычание. Рабинович обернулся. -- Ну, что еще, Мурзик? -- раздраженно поинтересовался он. Ну, зачем ты, мозговую косточку бульдог у тебя отбери, меня спрашиваешь? Все равно, что тебе ни говорю, понимать ничего не желаешь! Вот и сейчас он меня не понял. Посмотрел умными человеческими глазами и не нашел ничего лучшего, чем скомандовать мне "фу" и "рядом". Вот и поговори после этого с ним! Пришлось перестать возмущаться и, изобразив из себя послушного пса, последовать за хозяином. А какая мне разница? Все равно в ту же сторону иду. Так почему бы не сделать хозяину приятное, показав, что беспрекословно подчиняюсь его приказам? Поднявшись к пещере Хирона, мои спутники сразу прошли внутрь, а я остановился на пороге и с высоты оглядел поселение, надеясь найти хоть какой-нибудь признак присутствия кентавров. Однако вокруг не было даже малейшего намека на движение. Даже характерный терпкий запах этих парнокопытных мутантов начал выветриваться! Похоже, перепуганные Гераклом кентавры действительно разбежались по окрестностям и вряд ли в ближайшем будущем решатся сюда вернуться. Придется Хирону по крайней мере некоторое время побыть мэром города с населением численностью в одного человека... То есть я хотел сказать, в одного кентавра! Тяжело, понимаю. Но если ему мама в детстве не объяснила, что жадничать и прятать чужое плохо, пусть сейчас этому учится. Сделав такие глубокомысленные выводы, я поспешил войти в пещеру к Хирону и, похоже, умудрился пропустить начало разговора. Когда я приспособился к полумраку, то увидел, что мой Сеня и Немертея снова застыли напротив Хирона, валявшегося на шкурах и жалеющего самого себя. Все прочие члены нашей экспедиции старались держаться от них подальше. Жомов потому, что знал, чем заканчиваются споры с женщинами, а остальные просто интуитивно понимали: лучше к бранящимся милым не подходить. Это в поговорке они только тешатся, а в жизни такие потехи часто заканчиваются нанесением тяжких телесных повреждений. Вот, помню, у нас случай, однажды был. В отдел поступил вызов от соседей. Они сообщали, что за стенкой творится что-то ужасное... Ой, извините, потом расскажу. Похоже, начинается самое интересное! -- Я тебе еще раз повторяю, что нельзя упрекать Хирона в том, чего он не совершал, -- повышая голос, заявила Немертея, совершенно не обращая внимания на то, что предмет их спора меланхолично жует пучок травы, даже не слушая спорщиков. -- Лживые олимпийцы просто подставили его, чтобы прикрыть свои махинации. Разве не видишь, что великий Хирон безмерно страдает, переживая очередное предательство? -- Да мне по барабану его страдания. Пусть берет горн в зубы, флаг в руки и возглавит колонну вечных страдальцев, -- завопил в ответ мой Рабинович. -- Из-за этого старого плода греховной жизни хозяйской кобылы с пьяным конюхом, пристрастившегося к халявной выпивке, судьба нескольких миров висит на волоске. -- И пусть они сгинут в преисподней, эти миры, если в них живут такие бессердечные, бесчувственные и жестокие существа, как ты! -- с жаром выпалила титанида, ткнув пальцем Сене в грудь. -- Ах, это я бессердечный и жестокий?! Правильно, хозяин, туг она переборщила... -- Заткнись, Мурзик! -- заорал в ответ Рабинович (вот она, людская благодарность!), а затем, сделав небольшую паузу, твердо заявил: -- Хорошо. Пусть я жестокий и бессердечный. Тогда скажи мне, кладезь добродетелей, что же ты так много времени проводишь в моем обществе? -- Это я провожу время в твоем обществе? -- изумилась Немертея. -- Да это ты увиваешься за мной с того самого момента, как в первый раз увидел. -- Я?! -- Сеня изобразил еще большую степень изумления. -- Нужна ты мне, как собаке "томагочи"! -- Не нужна? -- можно было подумать, что титанида обрадовалась. -- Хорошо. Больше ты меня не увидишь! -- и, круто развернувшись, бегом бросилась из пещеры. -- Скатертью дорога! -- пожелал ей вслед Рабинович, и после этой фразы на несколько долгих секунд в пещере повисла тишина. Первым ее, то ли по глупости, то ли из-за отсутствия мозгов, решился нарушить Жомов. -- Сеня, ты все правильно сделал, -- с чувством проговорил он. -- С бабами только так, построже нужно быть. -- Да пошел ты... в школу, этику семейной жизни преподавать! -- рявкнул на него неблагодарный Рабинович. -- Уйдите, люди. Я в печали, -- неожиданно подал реплику обездоленный Хирон. -- И ты иди туда же! -- приказал мой Сеня и, видимо для того, чтобы показать дорогу, выбрался из пещеры. Хирон сначала решил последовать совету моего хозяина и, вскочив на ноги, бросился следом. Но, не сделав и пяти шагов, кентавр неожиданно вспомнил о печали, грызущей его душу, и вернулся назад, всем своим видом показывая, как должна играть молодую жену на похоронах семидесятилетнего мужа-миллионера актриса из мексиканских телесериалов. Неодобрительно посмотрев на него, Андрюша Попов покачал головой и поспешил догнать Рабиновича. Остальные потянулись следом, предоставив Хирона мне. Я же, в свою очередь, пожелав кентавру порепетировать сцену вселенской грусти в драмкружке ближайшей средней школы, бросился догонять ушедших вперед спутников. Когда я добрался до колесницы, выяснилось, что Немертея действительно ушла, забрав свои вещи. Ее запах все еще витал в воздухе, и мне, наверное, не составило бы труда взять след, но команды не последовало, а сам я не рвался на поиски этой взбалмошной девицы. Надеюсь, вы понимаете почему? Конечно, Немертея, как и все прочие пассии моего хозяина, нравиться мне не могла, но мое нежелание отправляться на ее поиски объяснялось не только этим. В первую очередь я был рад, что Сеня проявил наконец твердость характера, ну а мои пристрастия можно смело расположить следом. Однако мой Рабинович почему-то не выглядел счастливым. Вместо того чтобы гордиться собой, он угрюмо сидел на большом валуне и швырял мелкие камешки в стену покинутого кентаврами жилища Я остановился посреди дороги, удивленно уставившись на хозяина. Нет, у Рабиновича определенно проявляется синдром подкаблучника. Иначе с чего бы он стал горевать об ушедшей женщине, которая только тем и занималась, что всячески его третировала? Беда с ним. -- Ладно, сидя на заднице до Олимпа не доберешься, -- наконец поднялся с валуна мой Сеня, умудрившись при решительном тоне сохранить на лице угрюмое выражение. -- Гомер, теперь вся надежда на тебя. Веди нас к Олимпу, а там сами как-нибудь разберемся. Речь, достойная не кинолога, а самого породистого кобеля немецкой овчарки! Услышав ее, все члены экспедиции заметно оживились, собираясь в дорогу, и лишь один Попов заупрямился, не желая никуда трогаться не позавтракав. Подумав, я присоединился к его требованиям. Чуть позже к демонстрации протеста, отвергающей любую попытку сдвинуться с места на голодный желудок, подключились остальные, и Рабиновичу пришлось уступить. -- Господи, какие же вы все проглоты, -- сердито пробормотал он и демонстративно отказывался присоединиться к трапезе ровно до тех пор, пока до его ноздрей не добрался запах жареной баранины и разогретых пшеничных лепешек. К моему великому удивлению, завтрак проходил "на сухую". То бишь абсолютно без каких-либо признаков присутствия алкоголя, хотя, по моим наблюдениям (а глаз у меня наметан!), четыре седьмых нашей дружной компании должны были помирать со страшного похмелья. Однако никто не стонал от головной боли и не просил бутылочку-другую пива. Лишь Ваня, прислушавшись к своим ощущениям, с каким-то совершенно не свойственным ему сомнением предложил друзьям выпить по паре глоточков вина. Однако, встретившись с ледяным взглядом Рабиновича, потупил глаза и больше о выпивке не заикался. А я, сколько ни пытался придумать объяснение этому паранормальному явлению, так и не смог изобрести ничего вразумительного. Оставалось только списать сей факт на общее расстройство психики, связанное с долгим отсутствием в помещении нашего отдела внутренних дел, и выкинуть странное поведение ментов из головы. Завтрак уже почти заканчивался, когда я вдруг почувствовал какой-то странный зуд за ушами. Первой моей мыслью, и самой ужасной при этом, было то, что я докаркался на свою голову и где-то стригущий лишай подцепить умудрился. Пытаясь рассмотреть загривок и понять, правдивы ли мои подозрения, я чуть голову себе передними лапами не открутил. Но, немного успокоившись, я вдруг осознал, что зуд этот вызван не какой-нибудь заразой, а чем-то другим. И, скорее всего, это было предчувствие... Что вы смеетесь? Значит, если у вас рука чешется, то это к деньгам, нос -- к выпивке и так далее, а у нас, у псов, такого быть не может? Еще как может. Конечно, раньше такого со мной не было, но, пошатавшись по всем этим параллельным мирам, можно и не такую паранормальную заразу подхватить. В общем, я понял, что сейчас что-то должно случиться. И это "что-то" не заставило себя долго ждать. ХЛО-О-ОП!!! Всего в каких двадцати сантиметрах от моего носа, как всегда, из ниоткуда возникла уменьшенная человеческая копия, оснащенная перепончатыми мушиными крыльями. Эльф завис в воздухе неподвижно. Несколько секунд он просто висел, старательно моргая глазами. Видимо, бедолага пытался привыкнуть к здешнему освещению. Ну, я и клацнул зубами, пытаясь его поймать. Честное слово, случайно вышло. Просто рефлекс, как у Вани Жомова, когда его кулаком нечаянно задевают. А эльф этого не понял. -- Да что же это, мать вашу козлиную, творится такое?! -- заверещал он, отскакивая от моей морды. -- Значит, уроды, опять ваши дурацкие ментовские шуточки вытворять удумали? Вчера морду набить пытались, а сегодня пса своего озверевшего на меня натравливаете? Так, клянусь матерью Оберона, это вам с рук не сойдет! Естественно, после этого истошного писка не заметить эльфа было просто невозможно. Все остальные члены экспедиции одновременно, словно по команде, повернулись в сторону маленького нахала. Первым заговорил Рабинович. -- А, горевестник прибыл, -- горько усмехнулся он. -- Только в этот раз ты опоздал. Все самое страшное уже случилось. Так что можешь перестать стонать и уматывай отсюда хоть на хрен, хоть в гости к Оберону. -- Ах, так?! -- возмутился крылатый дебошир. -- Значит, мне мучайся, а вы еще и грубить будете? Все. Прощайте, козлики, тролль вас укуси. Я умываю руки... -- Эй, подожди! -- рявкнул Попов, но эльфа уже и след простыл. Андрюша зло посмотрел на Рабиновича. -- Дурак ты, Сеня, -- рявкнул он. -- Мы же узнать хотели, кто может набрать столько энергии, чтобы умудриться контролировать врата в пространство мертвой пустоты. -- Плевать я хотел на это пространство, -- огрызнулся в ответ Рабинович. -- И вообще, хватит жрать, свинья перекормленная. Пора в дорогу собираться. Попов обиделся и решил долго не разговаривать с Сеней. До тех пор, пока тот не извинится! А сборы в дорогу много времени не заняли, поскольку практически все вещи, исключая Горыныча, присоединившегося позже, со вчерашнего дня так и не покидали внутренностей колесницы. Жомов голодным взглядом посмотрел на бурдюки вина, подаренные Дионисом, но тащить их в наш античный автобус не решился. Тяжело вздохнув, он взобрался на свою лошадь и попытался, как и вчера, возглавить караван, но Сеня остановил его. -- Ваня, мы поедем сзади, -- почти командным тоном приказал он. -- Пусть Гомер показывает, куда ехать. -- Без проблем, -- пожал плечами омоновец. -- Только, если они меня пыль глотать заставят, я из них голенищ для кирзовых сапог наделаю. Сеня великодушно согласился с этим предложением, и лишь тогда процессия тронулась в путь. Описывать нашу дальнейшую поездку я не буду, поскольку если мне скучно о ней говорить, то я представляю, какой пыткой для вас будет слушать. Вы когда-нибудь пробовали читать милицейские протоколы допросов или объяснения участковых?.. Вот и не пытайтесь. Либо сойдете с ума, стараясь уяснить для себя хотя бы общий смысл большинства фраз, либо скончаетесь от тоски, не прочитав и половины. Те же из вас, кто обладает извращенным чувством юмора, к середине второго протокола умрут от смеха. В любом случае вариантов останется не так и много: либо психушка, либо страшная смерть. Я вам этого не желаю, поэтому и избавлю от подробностей нашего передвижения и сути диалогов, звучавших во время пути. Впрочем, только до того момента, когда начало темнеть. Мой Сеня, после того как его пассия испарилась с нашего горизонта, словно одержимый стал. Он нас весь день гнал по направлению к Олимпу с таким остервенением, словно мы были армией Наполеона, а он Кутузовым, не опохмелившимся после совета в Филях. Мне-то что, я пес -- к пробежкам привычный, а вот остальные члены нашей экспедиции явно были не готовы к такому марафонскому забегу. Кстати, оказывается, эти самые забеги дремучие эллины придумали. Не скажу точно, как у них это получилось. То ли они с кем-то подрались, а потом бежали от врага, то ли наоборот. Мне лично больше Андрюшина версия понравилась, подредактированная Сеней. Он заявил, что после победы над врагом греки такую гулянку устроили, что вылакали абсолютно все запасы алкоголя, имеющиеся в наличии у маркитанток. А утром проснулись и ужаснулись. Да и немудрено -- головы с похмелья трещат, а выпить нечего. Тут же, как это водится в любом цивилизованном обществе, скинулись по червонцу и послали гонца в ближайший ларек за "Клинским". Как назло, кто-то из греческих богов в это время устроил борьбу с торговыми точками на остановках и посносил все ларьки. Вот несчастному гонцу и пришлось плюхать до ближайшего работающего в это время магазина. Хоть некоторые и говорят, что в Греции все есть, но, похоже, это "все" появилось немного позже. А тогда с торговлей спиртным в Элладе был явный перебой. Ну, посудите сами, разве это дело, когда мужику, чтобы опохмелиться, приходится идти аж на сорок с лишним километров? Мой Сеня и ста метров бы в таком состоянии не прошел, но гонец, видимо, очень сильно выпить хотел. Вот и ковылял потихонечку, пока до торговой точки не добрался. Понятное дело, назад он возвращаться не стал. Зато напился сам и гусарить начал: на войсковые деньги всю деревню напоил. Окрестные жители, ранее таких щедрот не видевшие, совершенно от счастья ошалели и решили с тех пор ежегодно праздники в честь этого события устраивать. То есть попросту выбирали одного "добровольца", поили его до потери сознания, а утром гоняли вокруг деревни, пока он сорок два километра сто девяносто пять метров на спидометр не наматывал. Догадываюсь, что большой радости он от такого праздника не испытывал. Хотя, кто его знает?! Может быть, после такого способа избавления от похмелья и глоток прокисшего пива ему дикое наслаждение доставлял. Сразу хочу оговориться, предвидя ваши возможные расспросы, что я и понятия не имею, что стало с тем войском, которое так и не дождалось гонца с выпивкой. Да и о том, в каком состоянии нашли этого гонца после того, как до него обманутые вкладчики добрались, тоже сказать не могу. Тут уж догадывайтесь сами. Особенно легко это будет тем, кто хоть раз в подобной ситуации оказывался. Ну а непьющих отсылаю за консультацией к специалистам. Впрочем, я отвлекся. Сеня весь день экспедицию терроризировал, почти не давая времени на отдых. Ни разу не возмутились этим только я, Горыныч, да железный Жомов. Геракл один раз попробовал начать хныкать, но его "папа" тут же провел воспитательную работу, использовав резиновую дубинку в роли кнута, а свой кулак в качестве пряника. Геракл умолк и больше о своей усталости не заикался. Тем более и занятие себе для развлечения нашел -- всю дорогу выискивал способ надувания Горыныча при помощи соломинки. Гомер оказался несколько более терпелив, в отличие от своего соотечественника. Довольно долго поэт стоически выносил все тяготы и лишения милицейской службы, но затем и он сломался -- упал па дно колесницы, искусно изобразив голодный обморок вперемешку с эпилепсией, кататонией, пониженным уровнем гемоглобина, катарактой и слабоумием. На период его исключительно зрелищного театрального представления колесница стала неуправляемой, поскольку Попов, задолго до Гомера объявивший забастовку, к вожжам подходить наотрез отказался, а больше античным транспортом управлять было некому. Вот и пришлось Сене, как он ни кривился, объявить привал и дать возможность слабосильному поэту как следует отдохнуть. -- Зацепился за пень, да и стоит весь день, -- проворчал Сеня, сползая со своей клячи. А затем, чтобы все поняли, о ком это он так ласково, добавил: -- На дела Попу плевать, лишь бы было, что жевать! -- А ты, между прочим, можешь и отказаться от обеда, -- великодушно предложил Андрюша, но мой Сеня такой щедрости не принял. Встроенное благородство не позволяло. Раньше, чем через полтора часа, тронуться в путь у нас не получилось. Сеня бесился и бегал кругами, но сделать ничего не мог. Зато он отыгрался позже, заставив нашу экспедицию двигаться вперед почти до самого наступления темноты. Может быть, Рабинович и спать бы нам не позволил, но Гомер вновь решил проявить свой артистический дар, и пришлось моему хозяину клятвенно пообещать, что спать мы непременно будем. Вот только нужно было забраться на ближайший холм и выбрать место для ночлега. Что мы и сделали, на свою беду! -- Это что там за сборище? -- удивленно поинтересовался Ваня, едва наш караван застыл на вершине холма. Ему никто не ответил. Все стояли молча, напряженно пытаясь рассмотреть, что происходит внизу. А там горели костры, около которых двигались какие-то фигуры. Я, как вы знаете, отличным зрением не обладаю, но нюх меня еще никогда не подводил. Едва до нас донесся первый ветерок от подножия холма, как я сразу уловил запах меди, жаркого, конского табуна и еще чего-то не совсем понятного. Поначалу я решил, что мы догнали сбежавших от Хирона кентавров, но, разобрав недостающую часть ароматической гаммы, с удивлением понял, что внизу, у подножия холма, лагерем расположились женщины. И не просто женщины, а вооруженные женщины... Та-ак! Похоже, пришел конец нашему спокойному путешествию. Сеня, у которого был исключительный нюх на слабый пол, тоже это понял. -- Блин, да там целый батальон телок, чтоб мне премии лишиться! -- заявил он, а поскольку все знали, что подобное пожелание было самым страшным, что только мог представить себе Рабинович, оспаривать его утверждение никто не стал. -- Ну что же, вот сейчас и отдохнем. -- То ли позабыв о Немертее, то ли решив таким образом отомстить ей, Сеня потер руки и направил свою клячу к подножию холма. -- Де-еву-ушки-и-и! Радуйтесь. У вас гости. Они и обрадовались. Несказанно. Едва наш караван, возглавляемый сластолюбцем Рабиновичем, который по совместительству еще считается и моим хозяином, спустился вниз, как тут же оказался окруженным толпой ликующих женщин. Одеты дамочки были самым разнообразным образом -- от туник и кожаных жилеток до купальных костюмов и пучков травы в интимных местах -- но в то же время у них было много общего. Во-первых, половая принадлежность. Во-вторых, выражение дикой радости на лицах. И, в-третьих, наличие натянутых луков в отнюдь не нежных руках. -- Мать наша, Гера, благодарим тебя за подарок к ужину! -- разом завопили они, а затем самая наглая из женщин заявила, явно обращаясь к ментам: -- Спешиться и сдать оружие, если у таких идиотов, какими являются мужчины, оно имеется. Сопротивление бесполезно, хотя можете попробовать. Мы получим просто божественное удовольствие, начиняя вас стрелами. У вас пять секунд на раздумье. Время пошло. -- Будь я проклят! Это амазонки, -- обреченно выдохнул Гомер и, выругавшись в жомовском стиле, чему я несказанно удивился, швырнул свой меч на землю. -- Вы не имеете права применять ко мне насилие. Я тиринфско-подданный и требую вызова консула! Женское воинство дико захохотало. Причем часть его, видимо, наиболее смешливая, даже выронила из рук луки, за что тут же заработала огромное количество нарядов вне очереди. Мои менты растерянно переглянулись, пытаясь найти какой-нибудь выход из создавшегося положения. Но поскольку против лука нет ответа, если нет бронежилета, пришлось и моим ментам сдаваться, а такой позор даже Сене перенести было трудно. Не говоря уже о Жомове. Тот от стыда, наверное, руки себе бы по локоть отгрыз, если бы амазонки их вовремя за спиной омоновца не связали. Впрочем, участь быть связанным постигла не одного Жомова. Одуревшие су... Извиняюсь, самки рода человеческого опутали, в буквальном смысле этого слова, всех членов экспедиции, не исключая меня и Горыныча. Причем у последнего оказались связанными не только конечности. Амазонки собрали в аккуратный пучок и три головы Ахтармерза. Он принял пленение стоически, а вот я попытался сопротивляться. Даже укусил пару дамочек. Но Сеня, побоявшись, что меня пристрелят, приказал мне прекратить сопротивление. Я послушался и вскоре оказался привязан к ближайшему дереву. Причем привязан конкретно, поскольку амазонки дело знали и в качестве поводка использовали настолько толстую дубину, что перегрызть ее раньше, чем через пару недель, я просто не мог. Обездвижив таким образом всю нашу экспедицию, дамочки, не стесняясь в выражениях, принялись обсуждать наше дальнейшее будущее. Вариантов было предоставлено великое множество, а самым мягким из них можно было считать принудительную кастрацию без применения наркоза. Про остальные и говорить не хочется! -- Ну, спасибо тебе, Сенечка, за ужин, отдых и ночлег, -- наслушавшись ужасов, простонал Андрюша. -- Моли бога, чтобы они выполнили хотя бы одно из своих обещаний. Потому что, если мы выберемся, я сделаю с тобой то же самое, но намного больнее! -- Я-то тут при чем? -- изумился мой Рабинович и хотел добавить еще что-то, но не успел. -- В натуре, Сеня, лучше заткнись! -- поддержал криминалиста Жомов, и это был, пожалуй, первый случай, когда мой хозяин остался один против двоих своих друзей. На Рабиновича сразу стало страшно смотреть. Он поник головой, осунулся и даже как будто уменьшился в размерах. Таким я его еще никогда не видел. Даже в самые страшные дни на моей памяти, когда Рабинович неделю не мог понять, в каком именно магазине ему недодали полтора рубля сдачи, он и то выглядел лучше! Честное слово, хотя я и злился иногда на хозяина, но сейчас мне так стало его жалко, что захотелось взвыть на греческую луну или перегрызть глотку двум-трем террористам, вооруженным автоматами. Впрочем, не мне одному! -- Ладно, Сеня, не обижайся, в натуре, -- извиняющимся тоном попросил Рабиновича Ваня. -- Мы не со зла, а просто от расстройства. Ты не виноват. Мы сами тоже, как дураки, пожрать, выпить и отдохнуть с холма ломанулись. Правда, Андрюха? -- Угу, -- буркнул тот себе под нос. -- Сеня, ты только придумай, как нам отсюда выбраться, а уж я чмошником буду, если тебе дома после этого ящик пива не поставлю! Мой Рабинович хотел ответить что-то язвительное, но, посмотрев на друзей, передумал. Вместо этого он улыбнулся им и наморщил лоб, видимо, пытаясь силой мысли разорвать путы или разметать бешеных женщин по белому свету. Сомневаюсь, что это у него бы получилось, но кое-что Сеня придумал. -- Слушай, Андрюха, давай, пока нас под прицелом не держат, рявкни во всю глотку, -- предложил он. -- Часть контузится, часть разбежится, а мы затем как-нибудь от веревок избавимся... -- Не получится, -- буркнул Попов. -- У меня уже полдня маковой росинки во рту не было. Глотка пересохла. Сейчас я не то что орать, нормально разговаривать не могу. -- Ну, может быть, попробуешь какую-нибудь присказку свою произнести, -- попробовал Сеня еще один вариант. -- Помнишь, как ты тогда с викингами лихо разобрался? Может, и сейчас получится... Однако не получилось! Уж не знаю от чего, то ли из-за неподходящей атмосферы, то ли из-за особенностей греческого климата или из-за чего-то другого, но приобретенный в странствиях Андрюшин дар не срабатывал. Сколько он ни произносил всевозможных поговорок, прибауток и матерных пожеланий, ничего нового в окружающей нас обстановке не появлялось. Лишь Горыныч принялся дергаться и мычать. Но из-за того, что пасти были связаны в букетик, разобрать его мычание оказалось невозможным. Мы все поникли и поняли, что обречены на какую-нибудь ужасную гибель. Сеня еще пытался хорохориться, предлагая различные бредовые варианты, вроде Божьего суда в Англии, но было очевидно, что и он выдохся. Ну, не было у нас возможностей для спасения! А амазонки тем временем закончили обсуждение нашей участи. Правда, к единому мнению они не пришли и решили отложить вынесение окончательного вердикта до утра, но нам от этого легче не стало. Тем более, отправляясь спать, феминиствующие дамочки выставили поблизости караул из трех особ непередаваемо грозного вида. Решив хотя бы хорошо выспаться перед казнью, я улегся на мягкую траву и уже закрыл глаза, как вдруг уловил позади себя едва заметный шорох. Следом за ним до моих ноздрей донесся хорошо знакомый аромат и столь же узнаваемый голос прошептал на ухо Сене: -- Не двигайся и не подавай вида, что меня слышишь. Сейчас я постараюсь вас освободить! Это была Немертея. И уж о чем я совершенно не мог подумать, так это о том, что я когда-нибудь обрадуюсь ее возвращению! Глава 2 -- Сидите тихо и не подавайте вида, что меня слышите, -- шепотом проговорила Немертея. -- Сейчас я разрежу ваши путы, но вы не двигайтесь. А когда я подам знак, сразу бегите в лес. Там дриады, они вас спрячут. Титанида действовала быстро и бесшумно, словно профессиональный диверсант. Три воинственные дамочки, сидевшие напротив арестантов, за костром, даже и не заподозрили, что их добычу кто-то собрался отнять, и продолжали свой бесконечный спор о том, что следует сделать с мужчинами вообще и с пойманными экземплярами в частности. Сеня, если бы раньше не знал Немертею, ни за что бы не поверил, что она существо из плоти и крови. Но по-настоящему ее мастерство смог оценить только Жомов. Ваня застыл, как статуя, тщательно соблюдая правила игры, и весь обратился в слух, пытаясь разобрать хоть какой-нибудь звук, выдающий присутствие титаниды. А когда, так ничего и не услышав, почувствовал, как нож в ее руках освобождает его от веревок, так удивленно выпучил глаза, что стал похож на чернобыльского рака -- огромного, бесцветного и от избыточной дозы радиации навсегда забывшего, где ему зимовать положено. Немертея исчезла так же бесшумно, как и появилась. Менты сидели, не шевелясь, ожидая обещанного сигнала. Секунды, прошедшие с момента исчезновения титаниды, растягивались в года, превращаясь в бесконечность. Жомов первым начал терять терпение, собираясь плюнуть на все и самостоятельно заняться своим спасением, но в этот момент Немертея вышла из леса на противоположной стороне лагеря амазонок и встала в позу адвоката, готовящегося сразить наповал своей речью присяжных заседателей. -- Сестры! -- громко провозгласила она, привлекая к себе всеобщее внимание. -- Ужели забыты вами законы чести и справедливости? Ужели люди, пусть и противоположного пола, но не причинившие вам зла, из-за простой прихоти должны становиться презренной добычей и подвергаться страшным и жестоким карам? Одумайтесь! Своей жестокостью вы породите только ответную жестокость и навсегда запятнаете свои имена. Потомки проклянут вас за изуверства, а матери станут пугать вами своих дочерей. Вы этого добиваетесь?.. -- Фуфло! Не слушайте эту сумасшедшую, -- раздались в ответ выкрики, а одна из охранниц и вовсе заорала на вес лагерь: -- Скажи спасибо, что ты баба. Иначе бы сейчас вместе с этим уродами сидела. -- Иди отсюда и не вводи нас во искушение! -- поддержала ее товарка. -- А то ведь мы можем и забыть, что ты с нами одного пола. -- Ну что же, -- с пафосом ответила Немертея, обращаясь к последней. -- Если ты, Ипполита, не хочешь слушаться голоса разума и нести в мир справедливость и доброту, то когда-нибудь амазонки лишаться всего -- родины, крова и "тампаксов". А ты, жестокая, вдобавок и своего волшебного пояса. Это будет позже, а пока же вы лишитесь своей добычи. -- И повернулась к ментам: -- Бегите, мужчины! Бегите. Ваши мучительницы не получат ничего и будут прокляты! Повторять дважды свой призыв Немертее не пришлось Мужчины вскочили на ноги, хотя их взгляды на дальнейшее развитие событий тут же разделились. Греки что есть силы помчались в спасительную темноту леса, прямо в заботливые руки маленьким дриадам. Сеня бросился отвязывать Мурзика, Попов подхватил на руки Горыныча, пытавшегося что-то сказать, и застыл на месте, нерешительно переводя взгляд с улепетывающих греков на своих друзей, а Ваня Жомов не спеша отстегнул от пояса дубинку. -- Нет, хоть они и бабы, но мозги им вправить нужно срочно, -- со знанием дела проговорил он. -- Иначе потом мужики намучаются, когда кого-нибудь из этих мегер в жены возьмут. -- А стрелы? -- растерянно поинтересовался Попов. -- Не боись, -- успокоил его омоновец. -- Сейчас дистанцию сократим и выстрелить по нам они не смогут -- Ну и ладно, -- кивнул головой Андрей. -- Тогда дайте мне чем-нибудь горло промочить. Однако сделать это оказалось не так просто. Амазонки, до этого оторопело смотревшие на чудом освободившихся пленников, завопили, как стая одуревших от воздержания кошек, и бросились вперед, спеша вернуть ментам на руки веревки. Первыми, естественно, около бывших пленников оказались их незадачливые стражницы. Ваня долго не церемонился, отбив удар бронзового меча дубинкой так, что холодное оружие вылетело из рук взбесившейся амазонки и птицей унеслось выше деревьев, доставшись спящей в гнезде вороне в качестве сувенира. Та от такого подарка совершенно ошалела и, трижды каркнув, от счастья потеряла чувства, вывалившись из гнезда. Ну, а Ваня одной рукой развернул незадачливую воительницу и стукнул по мягкому месту так, что та против своей воли помчалась следом за мечом. Правда, на бреющем полете. Следующую стражницу омоновец нежно усыпил при помощи удара резиновой дубинкой по девичьему темечку, ну а третьей амазонкой занялись Рабинович с Мурзиком. Первый лишил ее чести, отобрав меч, а второй навсегда опозорил парочкой укусов в филейные части и заставил плача бежать через весь лагерь. -- Держи, Андрюша, -- Жомов подобрал у костра брошенный амазонками бурдюк с вином и, хорошенько к нему приложившись, бросил Попову. Тот промочил горло и, облегченно вздохнул, готовясь к аудиоатаке. -- А ну, стоять, мать вашу! -- рявкнул он навстречу волне разъяренных женщин, накатывавшейся на ментов. Эффект он произвел как раз тот, который от него и ожидали. Часть амазонок оказалась сбита с ног, часть схватилась за голову, защищая уши, а остальные, совершенно одурев от счастья, бросились бежать в противоположном направлении. Вскоре на лесной опушке никого, кроме абсолютно невредимых ментов и контуженых амазонок, не осталось. Попов допил вино и принялся развязывать пасть Горынычу, Жомов обиженно смотрел по сторонам, чуть не плача от того, что вся драка так быстро закончилась, а Сеня вместе с Мурзиком направился разыскивать в куче девичьих тел невинно пострадавшую титаниду. Прекрасная спасительница вскоре была обнаружена, опознана и приведена в чувство двумя ласковыми оплеухами. -- Тело, погруженное в жидкость, вытесняет такой объем оной, каковым обладает само, -- бессмысленно глядя на Рабиновича, произнесла Немертея, а затем, придя в себя, испуганно закрыла рот ладошкой. -- Ой, что же я наделала?! -- пролепетала она. -- Это же Архимед должен придумать и немного позже. -- Затем умоляюще посмотрела на Рабиновича: -- Пожалуйста, не говори никому, что я сейчас сказала. Да и вообще забудь мои слова. -- Ладно, -- милостиво согласился Сеня. -- Да я физику никогда и не любил. Мир между ними был восстановлен. К тому времени как контуженая Немертея пришла в чувство, пристыженный Гомер вернулся из леса, таща за руку упирающегося Геракла. Сын Зевса, решивший, что они играют в прятки, никак не хотел возвращаться назад и обижался на поэта. -- Не ты водишь! -- кричал он, брызгая слезами во все стороны. -- Меня те тетеньки должны искать. А ты -- предатель! -- Заткнись! -- рявкнул на него Жомов, но на Геракла это не подействовало. Он стал орать еще громче, и тогда Немертея проявила завидное материнское чутье: сорвав пояс с Ипполиты, она сунула его в руки сыну Зевса, и он, увлекшись новой игрушкой, забыл о "предательстве" Гомера, который, в свою очередь, тут же решил в стихах увековечить сей факт для потомков, занеся его в собственные анналы. Естественно, ночевать в лагере амазонок, ожидая, пока они придут в себя, снова соберутся вместе и придумают очередную гадость, никто не собирался. Сеня отдал распоряжение Гомеру с Гераклом набрать съестного и вина из запасов воительниц, а сам повел к колеснице Немертею, аккуратно поддерживая ее под руку. Жомов от безделья принялся приводить амазонок в чувство, надеясь, что кто-нибудь из этих прародительниц Орлеанской девы решится с ним подраться. Однако, вместо того чтобы доставить омоновцу удовольствие, воительницы, едва увидев его ухмыляющуюся физиономию, тут же разбегались в разные стороны. В итоге Ваня еще больше расстроился и оставил амазонок в покое, отправившись помогать Попову разгонять их лошадей. Ну а когда и с этим было покончено, греко-милицейский караван отбыл из становища амазонок и растворился в ночи. Впрочем, ехали они не долго. Во-первых, была ночь, а фары для транспорта еще никто не придумал, что явно не способствовало успешному продвижению вперед. Во-вторых, все, не исключая Немертею, устали и страшно хотели есть. Ну а в-третьих, дриады от своего обещания, данного титаниде, не отказались и каким-то одним им ведомым способом устроили так, что расположившихся на лесной опушке людей найти никто не мог. Сеня проверил -- со стороны даже костра видно не было! Насытившись, все завалились спать и почивали почти до полудня, а затем продолжили свое путешествие. Немертея с Рабиновичем больше не ссорились и мило ворковали всю дорогу, рассказывая друг другу такую сущую ерунду, что утомившемуся от их болтовни Попову пришлось ласковым матом попросить обоих заткнуться. Сеня обиделся и хотел съездить другу по уху, но титанида не позволила. Ласково улыбнувшись Андрюше, она перебралась из колесницы на одну из запасных лошадей и поехала рядом с Сеней, немного отстав от каравана. Так они и двигались до тех пор, пока Гомер не попросил Жомова, возглавлявшего пелетон, остановиться. Омоновец замер, удивленно оглядывая окрестности из-под ладони, отчего сразу стал похож на Илью Муромца с картины, написанной каким-то сумасшедшим художником, питавшим не совсем понятную слабость к милицейской форме. Рабинович с Немертеей быстро нагнали караван. -- Что случилось? -- обеспокоено поинтересовался Сеня. -- Не знаю, -- повел широкими плечами омоновец. -- Этот хрен с бугра, -- от ткнул пальцем в сторону Гомера, -- говорит, что мы приехали. -- Что-то я гор никаких не вижу, -- оторопел Сеня, поворачиваясь к поэту, застывшему в колеснице с несчастным видом. -- Ну, и куда ты завел нас, Сусанин Гомер? -- Не знаю. Раньше тут Олимп был, -- развел руками оскорбленный таким сравнением поэт. -- Вон, видите, даже табличка стоит. У дороги действительно красовалась табличка с надписью: "Олимп. Жилище богов. Вход -- 3 обола. Детям и ветеранам Второй Пунической войны -- скидки!" Рабинович снова растерянно посмотрел по сторонам, тщетно пытаясь увидеть хоть намек на присутствие какого-нибудь холма, способного оказаться Олимпом, а затем горестно вздохнул и слез с кобылы. -- Все, приехали! -- заявил он. -- Распрягайте лошадей, хлопцы, и садитесь в круг. Думу думать будем... Греки, уже приученные своей агорой сидеть кружочком, мгновенно выполнили пожелание Рабиновича и расположились на траве, почему-то выбрав центром собрания запыленную колесницу. Сене, издавшему еще один тяжкий вздох, пришлось Геракла с Гомером усаживать так, чтобы они все время находились перед глазами. Попова удалось выманить из античного транспорта только после того, как ему было позволено захватить с собой баранью грудинку. Жомов с отвращением посмотрел на него. -- Ну и сколько можно эту проклятую баранину жрать? -- простонал он и мечтательно улыбнулся. -- Эх, тушенки бы сюда соевой. У меня жена с ней так вкусно макароны делает. Или картошечку жареную! -- Да-а, картошки бы я сейчас, наверное, ведро сразу бы съел, -- поддержал его Андрюша, не забывая уплетать баранину за обе щеки. -- В следующий раз куда-нибудь отправимся, надо будет с собой мешочек взять. А то сиди тут и жди, пока Колумб в Америку поплывет. -- Может быть, вы заткнетесь или вам нужно помочь? -- вспылил Рабинович. -- Как вы вообще о брюхе своем можете думать, когда у нас абзац полный?! Геракл отупел, Гомер заблудился, Немертея на Олимпе никогда не была. Где мы это гребаное жилище богов теперь искать будем? Или вам все по хрену и вы готовы в этой дыре еще на пяток тысяч лет остаться, чтобы потом при помощи посольства домой вернуться? Естественно, подобная перспектива никого из друзей не устраивала, но особо бурные протесты по поводу такого предположения Рабиновича выразили Мурзик и Горыныч, Первый разразился таким злобным рычанием, что Попов от неожиданности едва не подавился куском мяса, а Геракл заревел и попытался забраться на руки к Жомову. За что и был поставлен в угол. Между двух деревьев. Горыныч высказал свой протест несколько тактичнее. -- Я, конечно, понимаю, что задача перед нашей спасательной экспедицией стоит архисложная, но не думаю, что усилием коллективного разума ее нельзя разрешить, -- слегка воспарив над травой, проговорил он. -- Если устроить мозговой штурм, с точностью до пятого знака после запятой определив математические вариации направления дальнейшего развития событий, то... -- Что этот урод сказал? -- прервав его, удивленно поинтересовался омоновец у окружающих. -- Нет, если мы опять переходим на личные оскорбления, то я вести дискуссию отказываюсь! -- обиделся Ахтармерз. -- Не желаю выслушивать ваши грязные инсинуации по поводу моей внешности и расистские выпады на тему... -- Заткнитесь все, -- ласково попросил Сеня. Жомов пожал плечами и, плюнув, для успокоения собственной души сломал парочку деревьев. Горыныч демонстративно отвернулся, а остальные стали ждать, какие предложения выдвинет самоназначенный караван-баши. Рабинович выдержал надлежащую случаю паузу и задал единственный уместный в этой ситуации вопрос: -- Как теперь найти дорогу на Олимп? После чего над поляной повисла гнетущая тишина. Собственно говоря, ситуация действительно была тупиковой. Единственным, кто мог бы помочь решить проблему попадания в жилище богов, был Геракл. Но у того, как известно, после некорректного поведения Телема память отшибло. Поэтому сын Зевса выбывал из кандидатов на должность проводника. До последнего момента Сеня рассчитывал на Гомера, надеясь, что рассказы о пропаже целой горы окажутся либо вымыслом, либо небольшим преувеличением. Рабинович был твердо уверен, что у греков просто отшибло память и они забыли, какая из гор довольно большого массива между Пенеем и Алиакмоном называлась раньше Олимпом. Однако, наткнувшись на плоскую равнину вместо высокогорной гряды, Сеня свою уверенность растерял, и теперь в окрестных лесах ее не смог бы отыскать даже Мурзик. Андрюша выдвинул предположение о том, что горы спрятали дриады. Точно так же, как совсем недавно они укрыли их от воинственной клики амазонок, спешащих на выборы верховного бога в Афины. Однако Немертея тут же отмела это предположение. По ее словам, дриады, дальние родственницы титанов, ни за что не стали бы мешать ей в поисках, а все они как одна отрицали свое участие в организации побега Олимпа с места его постоянной дислокации. -- Я думаю, что к укрытию жилища богов приложил руку тот же чародей, который устроил нам ловушку на дороге к Хирону, -- заявила титанида, но ее слушать никто не стал. Во-первых, сейчас никого не интересовала технология исчезновения горы с лица земли. А во-вторых, этого неизвестного чародея вряд ли удалось бы найти до того, как олимпийские боги выдадут ментам необходимую для поисков информацию. Жомов тут же предложил "припахать" самих богов показывать дорогу, и за неимением лучшего варианта было решено опробовать этот. Для начала, помня появление быстроногого и ехидного Гермеса во время знакомства доблестной российской милиции с мужеподобной Зеной, Ваня с выражением безмерного сожаления на лице дважды выстрелил в воздух из пистолета. Все долго ждали какой-либо ответной реакции, но либо олимпийские боги оглохли, либо Гермес уже растрепал всем и каждому, кто именно теперь вместо Зевса производит гром на планете. Истошные крики Жомова с угрозами в адрес богов тоже не сработали, как и не помогла молитва, наспех сконструированная Поповым. Боги остались глухи, немы и, видимо, на время заработали себе полный паралич. Поняв тщетность всех усилий, менты поникли головами. Греки тоже не выглядели веселыми, и даже Геракл, увидев хмурую физиономию своего "папочки", едва не разразился вновь горючими слезами. Попов, предвидя, чем все это может закончиться, пожалел несчастное дитя и заткнул ему рот почти нетронутой бараньей ногой, а затем посмотрел на Рабиновича. -- Сеня, есть идея, -- несмело проговорил он. -- Я где-то читал, что погруженные в транс люди часто вспоминают такое, чего ни за что не могли бы вспомнить в нормальном состоянии. Может быть, попробуем загипнотизировать Геракла? Глядишь, поможет. -- И кто это у нас тут дипломированный психиатр? -- ехидно поинтересовался в ответ Рабинович. -- Ты, что ли, Андрюша, будешь его гипнотизировать? -- Ну, а что? Давай я попробую. Видел уже, как это делается, -- скромно потупил очи криминалист. -- Меня даже самого один раз гипнотизировали. -- Флаг тебе в руки, -- Сеня разрешил начать эксперимент. Первым делом Андрюша принялся искать какой-нибудь блестящий предмет, который можно будет использовать в качестве маятника. Таковым оказалась потускневшая серебряная ложка. Гомера тут же заставили чистить ее до зеркального блеска, и, пока он этим занимался, Попов расхаживал по поляне взад-вперед, зачем-то разминая руки и что-то бормоча себе под нос. Наконец, к начищенной ложке была привязана веревка, и Андрюша остановился напротив Геракла, приготовившись пробовать себя в новой роли -- внештатного гипнотизера-любителя Олимпийского районного отдела внутренних дел. -- Ты засыпаешь. Твои мышцы расслабляются. По твоему телу разливается тепло, -- утробным голосом провинциального Калиостро провозгласил он, раскачивая ложку перед носом Геракла. -- Тебе хочется спать. Твои глаза слипаются. Ты не можешь сопротивляться сну... Попов бубнил не переставая, продолжая махать своим импровизированным маятником, больше похожим на кадило. Все члены экспедиции внимательно наблюдали, вполголоса строя предположения о том, получится у Андрюши что-нибудь или нет. Минуты две Геракл сидел неподвижно, усиленно кося глазами вслед движению ложки, а затем захихикал и принялся ловить самопальный маятник руками. Попова это взбесило и, чтобы вернуть сыну Зевса надлежащую процедуре неподвижность, пришлось Жомову садиться позади своего подопечного и мертвой хваткой прижать его руки к телу. Криминалист-гипнотизер продолжил обрабатывать Геракла. Бормоча всевозможную ерунду по поводу различных фаз сна прямо в лицо хихикающего Зевсова отпрыска, Попов неистово размахивал ложкой у его носа, но эффект эти манипуляции дали лишь один -- Горыныч жалобно пискнул и, сделав оборот вокруг своей оси, плюхнулся на траву. -- Перестаньте, пожалуйста, -- жалобно пролепетал он. -- Я еще маленький. У меня вестибулярный аппарат плохо развит. Если продолжите махать ложкой, то меня стошнит. Сами ведь потом пожалеете. Пришлось Андрюше, из сострадания к ближнему, на время прекратить свои попытки погружения Геракла в транс. Правда, он не отказался от мысли их продолжить, но тут в спор Попова с Рабиновичем вмешался омоновец. До смерти уставший смотреть на летающую перед носом ложку и нюхать запах баранины, мощными волнами вырывавшийся у Андрюши изо рта после каждого произнесенного слова, Ваня отпустил Геракла и поднялся на ноги. -- Все, хватит. Задолбали, -- проговорил он, обращаясь к друзьям. -- Посмотрел я на вас, теперь по-своему с Гераклом разберусь. Мой тесть, а он, между прочим, мужик умный, всегда говорил, что от чего заболел, тем и лечись. Вот сейчас я этого Зевсиного сына и вылечу одним махом, -- и, прежде чем кто-нибудь успел возразить, Жомов, что есть силы заехал в ухо ничего не подозревавшему Гераклу. Тот закатил глаза и рухнул на траву. -- По-моему, Ваня, ты дурак, -- обреченно проговорил Рабинович, даже не потрудившись покрутить пальцем у виска. -- Превышение служебных полномочий тебе, конечно, тут никто не пришьет, но труп одной из ключевых фигур греческих мифов будет на твоей совести. Жомов недоверчиво посмотрел на друга, а потом нагнулся над поверженным сыном Зевса. Рядом в ту же секунду оказалась Немертея и, не обращая внимания на ревнивые взгляды Рабиновича, расстегнула застежку туники Геракла. Припав ухом к груди, титанида попросила тишины, пытаясь прослушать сердце полубога. Как ни странно, но оно билось! -- Ну, я же вам говорил, что с ним ничего не случится, -- принялся врать Жомов, но фразу докончить не успел. Прямо посреди ясного неба грянул гром, и поляну осветила молния. Гомер свалился ниц, Попов втянул голову в плечи, а Сеня с Жомовым удивленно уставились вверх. Там, прямо посреди ветвей опаленного дерева сидела громадная птица с женской головой и торсом, не прикрытым даже перьями. Науке неизвестно, куда смотрел Жомов, а вот Рабиновича голова не интересовала. Помесь птицы и девушки удивленно осмотрелась, а затем во все горло хрипло провозгласила: -- Будь я проклята, если еще раз соглашусь работать на полставки не по своей специальности. Вечно отправляют меня ко всяким уродам и при этом даже надбавки за моральный ущерб не начисляют. Затем помесь прокашлялась и продекламировала уже совсем другим, удивительно мелодичным голосом: -- Если б имели мозги, вы бы их поломали, думая, как результата добиться в исканьях. Было же сказано: "Слушайте голос сердца!" Многих проблем удалось избежать вам тогда бы! После этого странное существо на секунду застыло, а затем поинтересовалось у самой себя: "Ничего не забыла?" И, утвердительно ответив на свой же вопрос, тут же проделало фокус с громом и молнией, добавив дереву опаленных ветвей и растворившись в воздухе. -- Нет, я еще мог понять, когда тут кому-то удалось людей с лошадями скрестить, но чтобы женщину с птицей... -- удивленно пробормотал Рабинович. -- Интересно, а продукт получился живородящий или яйцекладущий? Слушай, Поп, а может быть, это твоя работа? Типа свистящего рака? Андрюша открыл рот, собираясь приложить Рабиновича матом, но сказать ничего не успел, потому что в этот момент зашевелился и застонал Геракл. Все внимание тут же было обращено к сыну Зевса и Немертее, заботливо помогавшей ему принять вертикальное положение. Геракл сел и помотал головой, стараясь очнуться после нокаута. -- У кого-нибудь есть сотовый? Папе позвонить нужно, -- деловито поинтересовался он, окончательно приходя в себя, а затем удивленно замер и, обведя присутствующих испуганным взглядом, растерянно поинтересовался: -- А что я сейчас такое сказал? -- Неважно, -- махнул рукой Рабинович, подходя поближе к Гераклу. -- Ты помнишь, как тебя зовут? -- Тот кивнул головой, продолжая удивленно смотреть в обеспокоенные лица вокруг, -- А кто твой отец? -- Ну вот, и вы тоже издеваться надо мной начали, -- меланхолично констатировал Геракл. -- Сами же знаете, что мой папа -- большая шишка на Олимпе. Что, мне теперь из-за этого и на людях показаться нельзя? -- Свершилось! -- радостно завопила Немертея, подбегая к Жомову и восхищенно глядя ему в глаза. -- Ты, как и положено настоящему герою, не только доблестный воин, но и великий врачеватель! -- Да ладно, чего уж там, -- смутившись, покраснел Ваня. -- Это не я. Это тесть... -- Жомов, у тебя жена дома, -- ревниво посмотрев на них, напомнил другу Рабинович. Тот обреченно кивнул головой и пошел проверить лошадей. Сеня облегченно вздохнул и повернулся к Гераклу. -- Что тут вообще происходит? -- удивленно поинтересовался тот. -- Где мы и зачем вы меня сюда притащили? Рабинович удивленно посмотрел на него, решив, что сын Зевса помешался окончательно, но все оказалось намного проще. Видимо, удар Жомова, поменявший полярность контактов в голове Геракла, заодно и отключил все воспоминания, связанные с путешествием. То, что было до встречи с Телемом, сын Зевса теперь помнил, а вот оставшийся промежуток с того момента до сегодняшнего дня -- совершенно забыл. Сеня посчитал, что пытаться подробно рассказывать Гераклу о всех приключениях, выпавших на их долю, будет нецелесообразно. Пообещав изложить всю историю в деталях позднее, Сеня кратко ввел полубога в курс дела и потребовал немедленно проводить всю экспедицию на Олимп. -- Не могу, -- буркнул в ответ Геракл. -- Простым смертным свободный вход туда запрещен, а после исчезновения папы даже экскурсии отменили. -- Может быть, попросить Ваню, чтобы он тебя еще разок стукнул? -- оторопев, поинтересовался Рабинович. -- Или давай я тебе в другое ухо дубинкой заряжу?! -- Спасибо, не нужно, -- немного подумав, отказался Геракл и встал с земли. -- Ладно, пошлите. Только, если вас с Олимпа выгонят или в каких-нибудь жаб превратят, на меня потом не жалуйтесь. Я вас предупредил! Возражений не последовало, если, конечно, не считать возражением фразу Жомова о том, что еще неизвестно кто, кого и откуда выгонит. Геракл грустно посмотрел на членов экспедиции и в присущей ему манере, от которой менты уже успели отвыкнуть, опустив голову и ссутулив плечи, поплелся прямиком в лес. Лошадей и колесницу брать с собой он запретил, объяснив, что они просто не смогут пройти на Олимп -- таможня не пропустит. А вот рассказать, куда же пропала сама гора, кто ее спрятал и почему ее никому не удается найти, он толком так и не смог. Менты устроили сыну Зевса перекрестный допрос, но тот либо еще не отошел от контузии, либо с детства был кретином, либо действительно практически ничего не знал. Иначе одного жомовского поигрывания дубинкой хватило бы для того, чтобы заставить говорить даже Зою Космодемьянскую. В общем, доблестные российские милиционеры, хорошо натасканные на выбивании признаний у подозреваемых, пытали Геракла долго, но добились немногого. По словам полубога выходило, что даже сами обитатели Олимпа никак не могли понять, что происходит с их домом и с окружающим миром. Просто, проснувшись однажды утром, они обнаружили, что Большой Босс исчез. Значения этому не придали никакого, поскольку Зевс любил ходить налево, а вот пропаже Олимпа с лица земли удивились здорово. Первым подобное чудо обнаружил персональный враг Жомова в данной вселенной -- Гермес. Ему, как обычно, не сиделось дома. К тому же в то утро Гефест отдал ему модернизированные парой новых клепок крылатые сандалии, вот бог плутов и решил их быстренько обкатать. С Олимпа он выбрался довольно легко, пробежал пару сотен километров, а вот когда возвращался назад, тут и офигел -- Олимпа на месте не оказалось! Поначалу Гермес ударился в панику и стал истерично вопить, призывая проклятье на головы всех, кто посмел умыкнуть гору и тем самым лишить его крыши над головой. Но затем, устав орать, закрыл глаза и тут же почувствовал, как сандалии, натянутые на его тощие ноги, сами понесли его в нужном направлении. Так он и шел, не решаясь разлепить буркалы, пока не уткнулся носом в стену собственного дома. А затем, радостно завопив, бросился рассказывать остальным богам о происшествии. Те, естественно, не поверили и бросились самолично убеждаться в том, что бог плутов не врет. Убедиться-то они убедились, но вот Гермес не сдержался и повытаскивал из их квартир честно нажитое за счет эллинов добро. Пропажу обнаружили, Гермесу набили морду (дважды Арес, затем Гефест и после этого снова Арес) и, поспорив немного о том, на фига Зевсу понадобилось устраивать такие приколы, разбрелись по своим делам. -- Ну а затем началась предвыборная кампания, и все перестали интересоваться тем, как Зевсу удалось спрятать целый горный массив, -- меланхолично закончил долговязый Геракл свой рассказ. -- Да и мне это, собственно говоря, по фигу. Я все равно на Олимпе редко бываю. Только за зарплатой прихожу, -- Геракл остановился и принюхался. -- Ага, нектаром пахнет. Значит, пришли. Отвернитесь, я код введу. Смертным его знать не положено. Жомов, как и полагается образцовому сотруднику милиции, от которого свидетели пытаются скрыть важную информацию, собрался заехать в ухо обнаглевшему сыну Зевса, но Рабинович остановил его. Более того, только благодаря усилиям Сени Жомова удалось развернуть спиной к Гераклу. Остальные это сделали самостоятельно и пару минут внимательно разглядывали ближайшие деревья, пока полубог наконец не разрешил повернуться. Рабинович, первым увидевший, что совершенно ничего не изменилось и Геракл по-прежнему стоит посреди леса, хотел было потребовать объяснений, однако застыл, открыв рот. Неожиданно откуда-то сверху раздался громкий скрежет, и абсолютно из ниоткуда появился открытый лифт. То есть вход в лифт был, и совершенно осязаемый. Но, если смотреть чуть сбоку, где стоял Рабинович, никакого лифта уже видно не было. Удивленный Сеня даже попытался обойти кабину сзади и, оказавшись нос к носу с Гераклом, застывшим посреди леса, и не найдя даже следов присутствия лифта, растерянно присвистнул. -- Ни фига себе, -- удивленно пробормотал он, с опаской возвращаясь назад. -- На что только ни насмотрелся, но невидимых лифтов еще не встречал. -- Да ничего сложного, -- малолетний второгодник из школы трехглавых керосинок презрительно хмыкнул, помогая кинологу разобраться в ситуации. -- Обычное изометричное использование проекции четвертого измерения. Конечно, все сделано примитивно. Даже подстраховывающих хорд Ляпсуса нет, но для цивилизации приматов это уже серьезное достижение. Впрочем, может быть, тут не обошлось... -- Я не понял, вы лифт вызывали или нет? -- прерывая разглагольствования Горыныча, раздался слегка нагловатый, певучий голос, и лишь тогда путешественники, зачарованно рассматривавшие необычное сооружение, заметили, что внутри его кто-то есть. Этим "кем-то" оказалась маленькая, худенькая девушка, ростом около полутора метров. Одетая в темно-серый хитон, такого же цвета накидку и серебристые сандалии, она стояла около боковой стенки, уперев руки в бока. Девушку можно бы было назвать привлекательной, и вполне вероятно, что бабник Рабинович начал бы с ней заигрывать, если бы не несколько дефектов, сводящих на нет всю ее красоту. Во-первых, из-под коротко стриженных пепельных волос лифтерши отчетливо выступали маленькие рожки. Во-вторых, ее уши были, пожалуй, излишне велики для такой миниатюрной головки. Ну, и в-третьих, серые зрачки ее глаз были настолько огромны, что казалось, будто белки совсем отсутствуют. И теперь, когда девушка подала