вичу и все узнать. Но академик Андрюхин снова был в Москве, говорили - получал раз- решение на Центральный эксперимент. С ним выехали Крэгс и Хеджес; предполагалось, что они вернутся на несколько суток в Майск и по окон- чании эксперимента немедленно вылетят в Биссу. Среди различных толков о характере задуманного академиком опыта не было, пожалуй, ни одного правдоподобного. Женя уже пыталась выве- дать что-нибудь у Юры. Он пообещал рассказать ей все, как только вер- нется Андрюхин. Эти дни до возвращения Андрюхина они провели чинно, тихо, сонно. Но им не было скучно. Часами они могли разговаривать, стоило только начать. Женя с ее критическим, насмешливым умом охотно слушала немногословные реплики Юры, твердые, как морские камешки. Иногда среди разговора Юра вдруг замолкал, хмурился и даже гру- бил, если Женя пробовала продолжать беседу. Он принадлежал к тем, кто все время думает о своей работе. Он мог танцевать, играть в хоккей, спорить о кино или восхищаться строительством тоннеля через Берингов пролив, но его мозг продолжал днем и ночью неотступно преследовать на- меченную цель. Академик Андрюхин вернулся быстрее, чем его ждали. Неясные слухи ходили уже перед приездом Андрюхина. Научные работники, возвращаясь из лабораторий или с лыжной прогулки, взволнованно обсуждали: неужели возможен тот невероятный эксперимент, на который якобы получил разре- шение академик Андрюхин? - Досужие слухи! - горячились одни. - Авантюра! Фантастика! Сказ- ки! - А сибирские гиббоны? - отвечали другие. - А появление грибов, улитки и воробья на острове Южного океана? Наконец, опыт с Деткой? - Речь идет о человеке! - кричали противники эксперимента. - В Космос тоже сначала проникали собаки и обезьяны! - наступали защитники эксперимента. Но и сторонники эксперимента и скептики замолкали, едва показыва- лись Юра или Женя. Юра и Женя, занятые собой, не замечали возбуждения, охватившего ученых. Юре было не до этого. В нем самом в эти дни шла нелегкая внут- ренняя настройка на эксперимент, вырабатывалось то сначала внешнее, а потом и внутреннее спокойствие, которое потом поражало окружающих. Лишь иногда Юру удивлял чей-либо жест или поступок, который выражал какую-то необычную сердечность по отношению к нему, какое-то взволно- ванное внимание, непонятное желание в чем-то уступать ему, чем-то ус- лужить, сделать хоть что-то приятное... В день приезда Андрюхина Женю остановила Анна Михеевна Шумило и, необычно ласково глядя на нее поверх очков, спросила: - Скажи, девочка, у тебя с Сергеевым что-нибудь серьезное? - Мы любим друг друга, - помолчав, хмуро сказала Женя. Анна Михеевна поправила очки и, опустив глаза, долго водила паль- цем по столу. Лицо ее стало строгим и нежным. Она как будто помолоде- ла. Потом, вздохнув, подошла к Жене и крепко обняла ее за плечи: - Все будет хорошо, дружок! Крепись! Ты ведь мужественный чело- век, настоящий... - Анна Михеевна! - закричала Женя. Но профессор Шумило была уже в дверях и, уходя, лишь приложила палец к губам, призывая к молчанию. После разговора с Анной Михеевной Женя, взволнованная, встрево- женная, вернулась в лабораторию и сидела одна, механически заканчивая опыт по выделению культуры загадочного вируса, который легко обнаружи- вался в крови детей, но никогда не появлялся у взрослых. Зазвонил внутренний телефон. Женя замешкалась и не сразу взяла трубку. - Позовите Козлову, - пропел чей-то старушечий мягкий голосок. - Я Козлова, - сердито бросила Женя. - Вас просят в главный корпус, к академику Андрюхину. - Что? - крикнула Женя. Но ее собеседница уже положила трубку. Андрюхин? Но ведь он должен приехать только завтра! Женя бегом преодолела полкилометра, отделявшие лабораторию от главного корпуса. Отдышалась немного в лифте. Но в приемную вбежала, тяжело дыша. - Я Козлова! - крикнула Женя седенькой секретарше. Та поднялась и молча открыла перед Женей массивную дверь. Женя переступила через порог и остановилась. В небольшой комнате сидели в креслах друг против друга академик Андрюхин и Юра. Они оба встали, как только она вошла. - Здравствуйте, Женя, - ласково проговорил Андрюхин, подошел к ней и усадил в третье кресло, рядышком с собой. - Очень рад вас видеть в добром здоровье... А погодка-то! - бодро сказал он. - Прямо весна! - Только не тяните, - жалобно попросила Женя, так сжав кулаки, что было слышно, как хрустнули суставы. Юра встал и положил руку ей на плечо. - Ничего особенного, - сказал он, заглядывая в Женины глаза и медленно краснея. - Очередная работа... Ты ведь знаешь, риск всегда есть... И в твоей работе риск есть... Андрюхин тоже встал. - Это не совсем так, - сказал он хмурясь. - Ничего подобного ни- кому никогда не приходилось испытать... Да вздор все, не то мы гово- рим! - вдруг закричал он. - Лучше скажите, Женя, вы верите в науку? Он спросил это так требовательно и серьезно, что Женя, взглянув на него, тотчас честно ответила: - Да. В науку я очень верю, Иван Дмитриевич. - Юра первый вступает на дорогу, по которой не ходил еще ни один человек. В Москве, в академии, некоторые романтики окрестили наш замы- сел так: "Человек-луч"... - Человек-луч?.! - Женя испуганно-вопросительно посмотрела на Юру. - Что это значит? - Все выверено, - не слушая ее, продолжал ученый, - все предус- мотрено. Неудача исключена. - Ты ведь сама готовила подобные опыты, - утирая пот, проговорил Юра. - Вспомни Детку. - Детку? - Женя резко отступила назад, прижимая к груди все еще крепко сжатые кулаки. - А теперь это будешь ты?.. - Я! - ответил Юра. - Кто-то первый поднялся на воздушном шаре... Кто-то первый испробовал парашют... Кто-то первый сел в реактивный са- молет... - Юрка! - задыхаясь, крикнула Женя, бросилась к нему и крепко обхватила за шею. Ее лицо почти касалось его лица, ее губы старались улыбнуться, а из глаз катились медленные слезы. - Юрка! Она порывисто поцеловала его, а потом, прижимаясь лицом к его плечам, к груди, зашептала что-то невнятное, не то жалуясь, не то сер- дясь. - Ну-ну, Жень... не надо... - бормотал Юра. - Я знал, что ты пой- мешь, что ты все поймешь... - Он наклонился и медленно и неловко поце- ловал ее волосы. - Ведь вот ты какая! Спасибо тебе... Он гладил ее, как ребенка, по сбившимся черным кудрям. Академик Андрюхин, довольно, улыбаясь, кивнул головой и незаметно выскользнул из комнаты. К вечеру в Академическом городке стало достоверно известно, в чем сущность подготовленного Андрюхиным эксперимента. Человек-луч! Перед этим бледнели и антигравитационные стержни и атмовитамины... Хотя было известно, что многочисленные опыты с различ- ными предметами и живыми организмами - с обезьянами в Сибири, с карто- фелиной и Деткой в Академическом городке - дали положительные резуль- таты, но ведь теперь дело шло о человеке! Этим человеком должен был стать Юрий Сергеев. При этом поговаривали, что сейчас готовится лишь репетиция, а настоящий опыт, Центральный эксперимент, еще впереди. Репетиция же заключалась в том, что Юра должен был превратиться в пучок энергии, мгновенно преодолеть расстояние в двадцать километров и снова стать самим собой. Самый процесс должен был занять ничтожные доли секунды, но подготовка к опыту шла долгие годы... Тем не менее Андрюхину и Паверману было ясно, что еще далеко не все готово... ...Весь аппарат Института кибернетики засел за круглосуточную ра- боту. Десятки сложных электронных счетно-решающих машин, каждая из ко- торых занимала целый большой этаж, вычисляли, запоминали, анализирова- ли миллионы задач и условий. - Они великолепны... великолепны! Они не хуже моих черепах! - восклицал в упоении Крэгс. - Только не могут размножаться... Рядом с этими удивительными существами я испытываю то же, что ощутил в детстве около старинного парового молота! Ничтожная человеческая силенка, его руки пигмея, - и тяжелая, страшная сила парового молота. То же и здесь. Никакой силач не остановит своей силой паровой молот. Даже ге- ниальный человеческий мозг не сравнится с мозгом наших машин. - И все же без нас они ничто! - весело подмигнул Андрюхин. - Ни- какой машине никогда не "придет в голову" новая - понимаете? - совер- шенно новая идея, как будто даже противоречащая предшествующим знани- ям... Вот Анне Михеевне Шумило, нашему директору Института долголетия, захотелось, чтобы люди "питались воздухом". В дальнейшем, когда ей пришлось выяснить, как лучше решать тот или иной вопрос, машины оказа- ли неоценимую помощь, но сама идея - найти новый способ питания - мог- ла прийти в голову только человеку... Институт долголетия, готовясь к историческому опыту, работал не менее напряженно. Юру положили на десять дней в специальную палату, и потом, спустя много времени, он вспоминал эти десять дней как самые несносные в его жизни. Ему казалось, что его выворачивают наизнанку. Юру кололи, просвечивали, заставляли глотать тоненькие и толстые рези- новые шланги с какими-то бляхами на конце и без блях, его мяли, щупа- ли, требовали бесконечное количество раз вставать, ложиться, присе- дать, подпрыгивать, он должен был глотать светящиеся порошки и миксту- ры, через нею пропускали токи различной частоты, подвергали действию каких-то лучей и только что не истолкли в порошок... Неожиданно Юра обнаружил, что отношение к нему многих людей в чем-то изменилось. Как-то утром, когда его только что извлекли из чре- ва очередной исследовательской медицинской машины (он просидел в этом шкафу минут сорок, весь опутанный проводами, утыканный, как еж, игла- ми), в палату зашел Борис Миронович Паверман. Он сунул Юре огромный апельсин и уселся на постели в ногах. Заглянувшая в палату сестра тот- час велела профессору пересесть на стул и отобрала апельсин. - О, свирепая медицина! - возмутился Паверман. - Маги! Чародеи! То нельзя, а то можно! Живут, черт возьми, до сих пор, как во времена Парацельза! Несколько отведя душу, он незаметно сам принялся поедать прине- сенный апельсин и, еще не глядя на ухмылявшегося Юру, спросил: - Ну как? - Нормально. - Хочешь апельсин? - Так ведь нельзя... - Плюнь ты на них! - По-воровски оглянувшись, профессор Паверман быстро сунул ему в рот дольку. - Они тебя вообще-то кормят? - Атмовитаминами. Нюхаю атмосферу, насыщенную какими-то витамина- ми и питательными микробами. - Вот гадость, должно быть! - Паверман сморщился. - Нет, ничего... Сыт... - Тебе все ничего. Ну, а как вообще? - Нормально. - Да? Слушай, ты все-таки подумай... Я пришел тебе сказать, что еще не поздно передумать... - Чего передумать? - удивился Юра. - Вообще, я ничего не понимаю! - Паверман вскочил и забегал по комнате. - Рихман, изучая молнию, погиб, но погиб сам, никого не подс- тавлял! Менделеев сам поднимался в воздушном шаре! Пикар сам взлетал на стратостате! Ру и Павловский себе первым привили новые сыворотки! Биб сам спускался в батисфере! Потехин сам летал на Луну. Почему же я должен уступать риск и честь первого испытания? Я написал письмо в ЦК! Это нарушение научной этики! Юра молча смотрел на него и улыбался. Эта улыбка вывела профессо- ра Павермана из себя. - Ах, вы улыбаетесь... Вы не хотите со мной разговаривать! - Нео- жиданно он перешел на "вы". - Откуда-то приходит молодой человек, и почему-то именно он должен сделать то, что я готовил всю жизнь. Это справедливо? Я вас спрашиваю, это справедливо? Юра как можно мягче, конфузясь, сказал: - Ведь нужен молодой и очень здоровый испытатель, Борис Мироно- вич... А вы не годитесь, совсем не годитесь... - Конечно, я просто старый дурак, - сказал Паверман, быстро нак- лонился, крепко сжал Юрины плечи и ушел, почти убежал... Потом пришли несколько человек из хоккейной команды долголетних во главе с тем, который так ловко помог Юре забрасывать шайбы в знаме- нитом матче со Степами. Его звали Смельцов, ему шел сто двадцать вось- мой год, но коренастый, медлительный, с легкой проседью в густых, вол- нистых волосах, он выглядел сорокалетним. - Скажите, вы представляете нашу жизнь, жизнь так называемых дол- голетних? - заговорил Смельцов. - По условиям, которые заключены с на- ми, мы обязаны находиться постоянно на территории Академического го- родка. Вам, например, за несколько дней надоели бесконечные анализы и исследования, а представляете, как они за много лет осточертели нам? Среди нас есть, конечно, и такие, кто просто радуется прожитым годам и тянет жизнь из какого-то спортивного интереса. Но большинство уполно- мочило нас переговорить с вами и с Иваном Дмитриевичем... Ну не разум- нее разве провести опыт, использовав кого-либо из нас? В случае неуда- чи потеря невелика... Мы просим вас подумать, отбросить всякие личные соображения и помочь Ивану Дмитриевичу решить вопрос по-государствен- ному... Юра рассказал об этих визитах Жене, стараясь ее развеселить. Пос- ледние дни Женя ходила хмурая, делала все рывком и огрызалась даже на замечания Анны Михеевны. - Тебя это удивляет? - Она подняла на Юру огромные сердитые гла- за. - Или смешит? - Скорее смешит, - признался он. - Вы слишком самонадеянны, товарищ Бычок! - заявила Женя. - То есть нет, извините, Человек-луч... Тебя ведь так теперь зовут. И тебе это, конечно, страшно нравится... - А что? Красиво, - согласился Юра. Он не мог ее слушать без улыбки. - Посмотрите только на эту самодовольную рожу! - Они были в пала- те вдвоем, так что призыв Жени был обращен к мебели. - "Красиво"!.. А почему, скажи, пожалуйста, именно ты? Почему не я? У меня тоже здо- ровья не занимать, я тоже молодая! - Не грусти, ты еще пригодишься, - усмехнулся Юра, но, заметив, что Женя дуется, попробовал заговорить о другом: - Когда-то я мечтал, что наша хоккейная команда завоюет первенство мира. - Юра попытался поймать Женину руку, но это ему не удалось. - Нам надо еще выиграть первенство Союза, а для этого - победить "Торпедо". Я думаю о том, как мы его разложим, когда я освобожусь. Иван Дмитриевич обещал мне... Увидишь, добьемся первенства по Союзу, а там и мирового! Представля- ешь, команда из какого-то никому не известного советского городка - чемпион мира! - Ты можешь сейчас думать об этом? - искренне удивилась Женя. - Еще бы! - Он удивился в свою очередь: - А что, разве жизнь ос- танавливается? - Нет, конечно, - поспешно пробормотала она. И вдруг почувствова- ла, как на нее надвигается мутная волна ужаса и захлестывает с голо- вой... Впервые она необыкновенно ясно поняла, что, собственно, прои- зойдет: Юра исчезнет, его не станет, он превратится во что-то вроде солнечного луча, что нельзя ни взять за руку, ни потрогать, и все это готовят сотни людей, сотни машин, готовят нарочно. Он превратится в какую-то светящуюся пыль, даже не в пыль, а в ничто... Как может из ничего, из света, вновь возникнуть человек? Это невозможно, это прос- тое убийство, в котором никто не признается из упрямства, из дурацкого почтения перед своей наукой... - Такой вопрос должны решать врачи, - сказала она вдруг. В ней постоянно жило чувство глубокого уважения к своей профессии. - Только они имеют право... - Мне бы хотелось, чтобы при этом, кроме тебя и академика, были наши ребятки с Химкомбината, - сказал Юра. - Но это невозможно... Хо- рошо бы позвать хоть тех ребятишек, которым попала картофелина, а по- том Детка: Бубыря, Пашку, эту смешную девчонку. А вдруг я тоже попаду к ним в лапы? - И Юра весело рассмеялся. - Никто их не пустит, - пробормотала Женя. - Глупости! Ужас не покидал ее... Утром 10 февраля Академический городок выглядел необычно. Лишь пятьдесят человек получили пропуска на территорию, где была смонтиро- вана установка, с которой производился запуск Человека-луча. И лишь тридцать человек были допущены на аэродром, где луч должен был матери- ализоваться вновь в Юру Сергеева. Но все, кто жил и работал в Академи- ческом городке, ушли в это утро в лес, окружавший аэродром, и нетерпе- ливо выглядывали из-за каждого куста, из-за каждого занесенного снегом пня. Женя была на аэродроме с Анной Михеевной. Невдалеке от них стоял академик Андрюхин со своими старыми друзьями - генералом Земляковым, академиком Сорокиным и профессором Потехиным, первым космонавтом, спе- циально приехавшим на сегодняшнее великое торжество науки. В сторонке, вместе с профессором Паверманом, стояли Крэгс и Хеджес. - Вы сказали, что опыты по передаче живой материи вы начали всего года полтора назад? - вдруг спросил Крэгс, придерживая за рукав Павер- мана, который хотел перебежать к профессору Ван Лан-ши. - Да, да, недавно, - торопливо пробормотал Паверман. - А почему вас это интересует? - Меня это интересует потому, - медленно проговорил Крэгс, - что из всех загадок эта - самая загадочная. Ваша наука достигла потрясаю- щих, сказочных результатов! Я думаю, что и через столетия превращение человеческого организма в луч и восстановление его из луча потребует немалого времени. Нужно изучить организм, причем по программе, объем которой так велик, что его трудно даже осмыслить. Нужно произвести расчеты. Самые быстродействующие машины не справятся с ними менее чем за несколько лет. Вернее, машины могли бы справиться, но потребуется время для программирования... Организм для передачи должен готовиться годами. Вы начали свои опыты значительно раньше... Крэгс еще что-то бормотал, словно разговаривая сам с собой. Вос- пользовавшись минутой, Паверман удрал. Пробегая мимо Ван Лан-ши, Па- верман подмигнул, указывая на Крэгса: - Никак не может поверить, что наши машины лучше его черепах... Рядом с Ван Лан-ши стоял секретарь обкома и тихо разговаривал с прилетевшим час назад президентом Академии наук СССР, который все вре- мя тревожно посматривал то на снежное поле, то на часы. А Женя, казалось, оледенела, не сводя глаз с часов. Шевеля губа- ми, она непрерывно отсчитывала: - Пятьдесят шесть... пятьдесят пять... пятьдесят четыре... Оставалось менее минуты до величайшего мига в истории науки. Теперь уже никто не разговаривал, никто не шевелился, кажется, никто не дышал. Со стороны, человеку непосвященному, было бы странно следить за этими людьми. Не двигаясь, они напряженно, до боли в гла- зах, всматривались в обыкновенное заснеженное зимнее поле... После оттепели ударил небольшой морозец; снег, нетронутый, сереб- ристо-чистый, покрылся нежной голубоватой корочкой, и по ней сейчас завивалась, искрясь зелеными огоньками, снежная пыль. Андрюхин, выста- вив свою бороду, стоял, вцепившись в рукава своих соседей, Землякова и Сорокина, которые даже не чувствовали этого. Слегка приоткрыв крупный рот, вытянув шею, Крэгс всматривался с таким напряжением, что шрам его стал лиловым. - Двадцать восемь... Двадцать семь... Двадцать шесть... - считала шепотом Женя, но шепот ее теперь слышали все. Андрюхин, как во сне, сделал несколько шагов вперед. Вдруг огромная сосна, стоявшая на краю поля, дрогнула, и целый сугроб беззвучно обрушился с ее ветвей в снег. - Вот! - диким голосом вскрикнул Паверман, словно клещами сжимая руку Хеджеса. - Вот он! Смотрите! На том месте, куда показывал Борис Миронович, медленно редел, оседая, белый столб снега. Все, тяжело переводя дух, сердито огляну- лись на Павермана, а он, начав было что-то горячо объяснять Крэгсу, махнул рукой и снова замер. - Десять... Девять... Восемь... - считала Женя и вдруг замолчала. Больше она не могла считать. Почти тут же крупные искры мелькнули по снежному насту в пятиде- сяти шагах от нее. Над снегом в этом месте выросло густое облако пара. - Пар! Он сожжется! - отчаянным голосом крикнул Андрюхин. А Юра, неожиданно возникнув в центре поредевшего облака пара, слабо разводя руками, словно слепой, не то шарил вокруг, не то пытался выбраться из горячей духоты... Впереди всех, проваливаясь по колено в снег, летел к Юре академик Андрюхин. С силой, совершенно необыкновенной, он выдернул Юру из горя- чего облака и, почти подхватив на руки, потащил куда-то в сторону, злобно отпихивая всех, кто пытался помочь. - Иван Дмитриевич... - слабо шевелясь, бормотал Юра. - Оставь- те... Иван Дмитриевич! - Санитарную машину! - заорал Андрюхин, хотя машина была уже в десяти шагах, а Женя и санитар, вооруженные носилками, стояли рядом. Не обращая внимания на пытавшегося сопротивляться Юру, Андрюхин свалил его на носилки. - Ты что, хочешь держать речь? - прыгая рядом, кричал Юре Павер- ман. - Ты хочешь сделать маленький доклад? Слезы градом катились у него из глаз, и он не успевал их утирать. Андрюхин вскочил на подножку отъезжавшей машины и, больно прижав рукой голову Жени к металлическому косяку, шепотом приказал: - Отвези сама. Спрячь. Чтоб никто не знал, где он. Отвечаешь го- ловой!.. Приеду - доложишь. Санитарный вездеход, мягко проваливаясь в сугробы, поплыл полем к дороге в Академический городок. Женя сидела рядом с Юрой и никак не могла заставить себя посмот- реть на него Она не могла поверить, что это он, тот же Юрка, что все уже позади, что он уже не Человек-луч... То есть нет, теперь он дейс- твительно Человек-луч. Она подняла на него глаза, только когда он за- шевелился. - По мне как будто кто проехал, - проворчал Юра. - Как после тя- желой игры, когда выложишься весь... И голова чужая. - Как - чужая? - вздрогнула Женя. - Да моя, моя голова! - Он попытался улыбнуться, но гримаса пере- косила его лицо. Острая жалость полоснула Женю, она обхватила его за плечи, под- держивая. - Может, что сделать? - Да нет. Холодно что-то. И какой то я весь не свой... Как я по-твоему - в порядке? - Как будто все на месте... - Она осторожно улыбнулась, чтобы не зареветь, и шутливо провела по его крутым, тяжелым плечам, по горячей шее. - Ты не обварился? - Вроде нет. Глаза не смотрят... - Не смотрят? - Она с ужасом заглянула в его широко открытые гла- за. - Все вижу, а иногда все плывет... - Он улыбнулся знакомой, Юрки- ной улыбкой. Не удержавшись, Женя улыбнулась ему в ответ, просто так, хотя глаза ее тонули в невольных слезах. - А до чего чудно, Женька! Знаешь, на что похоже? Вот когда ухва- тишься голой рукой за контакт в телевизоре. Кажется, по всему телу электрические искры, даже щекотно... Слушай, я есть хочу. Только че- го-нибудь обыкновенного. Колбасы. Академик разрешил, помнишь?.. - Голоден? - Она растерянно оглянулась, но в машине не было ниче- го. А найдется ли что-нибудь дома? Кажется, найдется... Она решила отвезти его к себе, в свою комнату при медпункте. Там был телефон, откуда можно было позвонить Андрюхину, а главное - по- кой... Когда машина остановилась около домика, стоявшего на отшибе в бе- резовой роще, Женя строжайше предупредила шофера и санитара, чтобы они не проболтались о том, куда свезли Сергеева. Теперь следовало как то обогреть Юру и накормить. Она с восторгом убедилась, что он двигается уже сам, я довольно уверенно. Они вошли в темную комнату, освещенную только голубым снегом за окном. Женя повернула выключатель, и, пока Юра, поеживаясь, стуча зу- бами, подпрыгивал и приседал, она включила чайник и, нырнув под кро- вать, выбросила оттуда свои валенки. - Грейся!.. Сейчас будем чай пить. Юра как будто начал постепенно приходить в себя. Он очень осто- рожно взял валенки, повернул их, приложил было к ноге, но, словно ис- пугавшись, засунул в них руки и принялся стучать валенком о валенок. Женя оглянулась на эту музыку: - Ты что делаешь? - Греюсь, - улыбнулся Юра. - Не лезут?.. Тогда знаешь что? Ты ноги сунь под батарею! - Вско- чив, она довольно наглядно показала, как это делается. - Вот так. - Доходит... Юра аккуратно сложил валенки и нагнулся, чтоб засунуть их под кровать. Женя бросилась помогать, и они тотчас звонко треснулись лба- ми. Минуту они сидели на корточках друг против друга, потирая лбы, и, похоже, не совсем соображали, что произошло. - Ты цела? - озабоченно спросил наконец Юра. - Для одного дня многовато испытаний... На Женю вдруг напал неудержимый хохот. Обхватив колени руками, она повалилась на пол, хохоча, плача, утирая кулаками глаза и не в си- лах вымолвить ни слова. Только гнев вскипевшего чайника заставил ее немного прийти в себя. - Ну тебя! - Она отмахнулась от смирно сидевшего Юры, все еще всхлипывая от смеха: - Давай чай пить. - Гениально! - немедленно поддержал Юра. - Кажется, никогда я так не хотел есть! Поставив сердито бормочущий чайник на стол, Женя полезла в тум- бочку. Заинтересованный Юра поспешно присел рядом: - Что ты тут держишь? Она сунула ему два свертка. - Колбаса. Сыр. - Потрясающе! Мечта! Обыкновенная колбаса?! - Обыкновенная... - Голос Жени звучал несколько глухо, так как голова находилась в тумбочке. Не найдя ничего существеннее, Женя достала сахарницу, масленку и передала их Юре вместе с наполовину опустошенной банкой варенья и единственной чашкой. - Чашка одна, - мрачно сообщила Женя. - И вообще посуды нет. - Но есть колбаса! - Юра не намерен был грустить. - А чего не хватает? - Ни ножей, ни вилок... - Попробуем пережить... Он извлек из брюк перочинный нож и принялся кромсать колбасу и сыр на огромные ломти, стремясь поскорее закончить все подготовитель- ные операции. - А как мы будем пить чай? - Женя все еще держала единственную чашку. - Ты пьешь чай с вареньем? - Юра смахнул в ладонь почти невидимые обрезки сыра и колбасы и забросил их в рот. - Ну, и что? - Все гениальное - просто. Он взял банку с вареньем, перевалил половину остатка в Женину чашку и, приложив лезвие ножа к стеклянной стенке банки, наполнил ее кипятком из чайника. Обжигаясь, они с наслаждением принялись пить чаи с огромными бу- тербродами. Женю вдруг тоже обуял голод. И ей было очень приятно, что Юра сидит, пьет чай, ест колбасу, как самый обыкновенный человек, как будто с ним ничего не происходило. Быть может, действительно все обой- дется и он будет здоров? - Ну как? - спросила она, жуя и не сводя с него глаз. - Очень мило. - Правда? Тебе хорошо? - Она не могла отвести глаз от его лица. И он поглядывал на нее улыбаясь. - Неужто будет так, - помолчав, спросила Женя, - что люди забудут самое слово "война"? Юра тщательно слизал с пальцев варенье. Потом его рука медленно сжалась в кулак. - Да, - сказал Юра. - Вот об этом я и думал, всходя на фотонную площадку. В такую минуту человек должен себя укрепить. Если бы выстре- лы, взрывы, хоть музыка или чтоб идти с кем-нибудь вместе... А то - один. И - тишина. Я все думал: хоть бы все пели, что ли! А тут только гул, как из-под земли. Я смотрел на профессора Ван Лан-ши. У него очень хорошее лицо. И, знаешь, вспомнил, как еще до нашего с тобой рождения их страна об руку с нашей страной, сцепив кулаки, сжав зубы, стояли вместе со своими друзьями против сил войны, спасая человечест- во, спасая нашу планету. Я вспомнил далекую войну, когда громили фа- шистов... Все это промелькнуло, как одна мысль, но, видно, было силь- нее любого пучка энергии, потому что позволило преодолеть страх. Мне показалось, я иду в атаку. Понимаешь? - Но теперь - все? - Женя подвинула ему хлеб. - Это была только репетиция. - Он выскребал из масленки остатки масла, намазывая их на половину батона. - Она показала только, что все расчеты правильны и можно ставить основной эксперимент. - Основной?.. - Она отложила еду и смотрела на него с ужасом. - Ну да. То же самое, но только на мировой арене... Ничего осо- бенного. То "Химик" играет на стадионе в Майске, а то где-нибудь в Стокгольме, на розыгрыше первенства мира. - Оставь дурацкий хоккей! - Глаза Жени грозно сверкнули. - Зна- чит, ты еще раз будешь Человеком-лучом? - Боюсь, как бы это не стало моей профессией. - Он засунул огром- ный кусок батона в рот и аппетитно откусил, облизнувшись. - А ты, как верная жена, будешь каждый раз переживать. Привыкай! - Больше у меня ничего нет. - Она притворилась, что не слышала и видит лишь, как Юра глазами обшаривает стол. Но не удержалась: - Не лопни, муженек... - В самый раз. - Он потянулся, едва не перевернув стол. - Вино- ват!.. Теперь бы, знаешь, подремать - лихое дело... - Ну что ж, ложись... Она торопливо сняла со своей строгой, белоснежной кровати покры- вало, под которым обнаружилось желтое, верблюжье одеяло, сложенное по-солдатски. - Хочешь, ложись сверху, только сними ботинки. - А как же ты? - Он уже почти спал. - Я посижу в кресле. Буду привыкать, - снова не удержалась она, но он ничего не заметил. Юра кое-как выбрался из-за стола, потрогал постель, слегка подп- рыгнул на сетке и уже совсем вяло поднял руку: - Поступило предложение храпануть... Кто - за? Единогласно. Едва освободившись от лыжных ботинок, он завалился боком на кро- вать и мгновенно заснул... Женя, выключив верхний свет и оставив ноч- ник под коричневым грибком, забралась в кресло с ногами. Она долго просидела так, глядя на него... Лицо у него было блед- ное, волосы спутались и прилипли ко лбу. Теперь, когда он спал и ему не надо было притворяться, гримасы боли то и дело морщили его лоб и щеки. Женя не чувствовала, что сейчас ее лицо также дергается... Вдруг она с ужасом вскочила и, как была, в чулках, выбежала в соседнюю ком- нату, где стоял телефон. - Иван Дмитриевич? - пролепетала она, не узнавая собственного го- лоса и откашливаясь. - Строгий выговор в приказе! Объявляю завтра же! - грохотал в трубку Андрюхин. - Вы что, издеваетесь? - Все хорошо, Иван Дмитриевич, - поспешила она сообщить. - Он ел. Сейчас спит... - Ел? Спит? - Голос его моментально смягчился. - Так это же очень хорошо! Отлично! Он где? - На медпункте, - выговорила она запинаясь. - Ага. Так-так. Ну что ж... Пусть побудет там. Он вас не стеснит? Жене показалось, что она видит, как подмигивает Андрюхин. Глава шестнадцатая. ПОСЛЕДНЯЯ ИГРА Жители Майска так и не узнали, что произошло на поле заброшенного аэродрома Академического городка. Наиболее осведомленные говорили, что там испытывался не то новый парашют, не то какой-то особый летательный снаряд. В испытаниях участвовал Юра Сергеев, и его прямо с поля увезла карета скорой помощи. Майчане решили, что опыт не удался, и, хотя были огорчены этим, гораздо более интересовались здоровьем Юры. Ведь близи- лась вторая встреча между "Химиком" и кировским "Торпедо". После про- игрыша "Химиком" первой игры команды набрали равное количество очков. Страдания и нетерпение болельщиков дошли до предела. Пока Юра не вернулся в Майск, сигнализаторы, установленные на всех границах Академического городка, ежедневно сообщали о нарушите- лях, и охрана сбилась с ног, вынужденная метаться по огромной террито- рии, чтобы своевременно задерживать нарушителей. Все это были самые отчаянные болельщики и горячие почитатели талантов Бычка, то есть Юры Сергеева. Сидя в кабинете начальника охраны и получая свою порцию нра- воучений, они одинаково объясняли, что хотели сами видеть Сергеева, передать ему привет, узнать, как он жив-здоров... - Сергеева!.. Товарища Сергеева! - Начальник охраны делал многоз- начительную паузу. - Ишь, чего захотели!.. У вас нездоровое любопытс- тво, друзья... Зачем он вам? - Так игра же через неделю! - ныли доставленные под конвоем нару- шители. - Финал! - Игра! - Начальник становился все недоступнее. - Нам здесь не до игрушек... Товарищ Сергеев теперь к стадиону, может, и близко не по- дойдет... В Майске началась паника. Все шире распространялись слухи, что Бычок отказался от последней игры. Непрерывно дребезжали телефоны в городском совете физкультурных обществ, в областных физкультурных ор- ганизациях... Болельщики шли в атаку. Первые телеграммы с воплями из Майска легли на столы ЦК Союза химиков и залетели даже в ВЦСПС... От- туда, в свою очередь, недоуменные голоса названивали в Майск: "В чем дело? Что произошло с Сергеевым?" Никто ничего не знал. В разгар этой суматохи Юра появился в Майске. Он спокойно соско- чил с автобуса, помахивая своим чемоданчиком хоккеиста и не подозре- вая, что городские болельщики нагородили вокруг него кучу всякого вздора. На углу улицы на Юру налетел Пашка Алеев и замер, остолбенев. - Не узнаешь? - спросил Юра. Лицо Пашки расползлось в неудержимой улыбке. - А я гляжу и думаю, - начал он с необычайным оживлением, - неуж- то правда?.. Здравствуйте! - поспешно добавил он и замолчал, приняв свой всегдашний насупленный, суровый вид. Из магазина к ним бежала, горланя на всю улицу, Нинка: - Здравствуйте, здравствуйте! - Но тотчас она испугалась своего крика и, оглядываясь исподлобья по сторонам, забормотала: - Вы осто- рожнее ходите. Прячьтесь... Чтобы вас не узнали... А то что будет! Между тем по городу уже полетел слух, что Бычок приехал и идет от автобусной остановки к Химкомбинату. Толпа вокруг Юры росла с невидан- ной быстротой. Он уже не успевал отвечать знакомым, малознакомым и совсем незнакомым людям. Сначала Пашка пробовал толкаться, защищая Юру от наиболее рьяных болельщиков, но Пашку скоро оттерли. Толпа все рос- ла, и с еще большей стремительностью рос ее энтузиазм, подогреваемый неясными слухами о подвигах Юры в Академическом городке и хорошо из- вестными, доподлинными его победами на хоккейных полях. Юра пытался превратить все в шутку и подумывал уже нырнуть в первый попавшийся подъезд, когда кто-то крикнул: - Качать! - Да вы что, товарищи! - бормотал Юра, отталкивая десятки рук и уже не на шутку сердясь. - А ну брось! Оставьте же, черт возьми! К-ку- да... Но тут надо было или драться, или сдаваться. И первый раз в жизни Юре пришлось сдаться. - Во мне девяносто килограммов, а в пальто и прочем перевалит за сто... - честно предупредил он болельщиков. Но они все-таки взвалили его на плечи и с триумфом протащили до общежития хоккеистов. На следующий день Юра со всей командой уехал в заводской дом от- дыха. Там они, расчистив на льду поле, соорудили легкие ворота, кото- рые отличались тем, что от любого толчка откатывались чуть ли не на сто метров, и начали тренировки. Андрюхин разрешил Юре вести подготовку к игре, полагая, что это будет отличной проверкой координации движений, общего самочувствия и что, если большая физическая нагрузка, которую испытывает хоккеист, не повредит ни в чем Юре, это будет лишним доказательством блестящей уда- чи эксперимента. Болельщики не оставляли в покое Юру и в доме отдыха. Берега пруда чернели от зрителей, и няням приходилось напоминать отдыхающим то о завтраке, то об ужине. Женя вела теперь наблюдения и исследования по новой, усложненной, специально разработанной Анной Михеевной программе, и у Юры не остава- лось ни часа свободного времени. Им не удавалось даже походить на лы- жах, а наедине они оставались только во время процедур. - Это ты сама придумала? - недоверчиво и без особого восторга спросил Юра, когда в первый же день Женя извлекла целый набор кинжаль- чиков для проведения сеанса акупунктуры. - Нет, Анна Михеевна... Ей профессор Ван Лан-ши посоветовал. Под- нимает общий тонус организма... - Женя вытащила кинжальчик подлиннее. - "Тонус"!.. - проворчал Юра, покорно подставляя шею. Ну можно ли было в такой обстановке поговорить серьезно о жизни? В остальном все шло хорошо. Юра чувствовал себя с каждым днем лучше, а друзья по команде уверяли, что он давно не был в такси отлич- ной спортивной форме. Анализы, исследования и измерения, которые Женя делала не разгибая спины, показали, что Юра должен чувствовать себя неплохо. Было все же неясно, разрешит ли Юре академик Андрюхин участ- вовать в последней игре, в боевой схватке с кировскими торпедовцами. Иван Дмитриевич Андрюхин был все эти дни крайне занят. Он, Паверман, Ван Лан-ши, а иногда и Анна Михеевна Шумило вели кропотливые перегово- ры с Крэгсом, на которые не допускался никто, даже Хеджес. Премьер-ми- нистр Биссы был вне себя от такого унижения. Сначала он заявил, что немедленно покидает неблагодарного Крэгса и эту забытую богом страну, и даже начал собирать чемоданы. Вскоре, однако, он прекратил это заня- тие и остался. Вместо этого Хеджес принялся обхаживать Крэгса, ныть, вздыхать или начинал шуметь, пробовал напоить Крэгса, и все это ради того, что- бы вытянуть из него хоть слово о таинственных переговорах, которые ве- лись с Андрюхиным. Но Крэгс, немногословный и ранее, теперь был молча- лив, как мумия. Он и внешне стал походить на мумию, все больше утрачи- вая сходство с пиратом. Втянулись щеки, шрам совсем побелел, нос пе- рестал блестеть и стал еще хрящеватей, так что казалось, что кожа на носу вот-вот лопнет. Глаза из-под густых ресниц смотрели все так же остро, но в них мелькало иногда не то смущение, не то сожаление... В эти дни в жизни Лайонеля Крэгса произошли два очень важных со- бытия: он испытал потрясение при знакомстве с работами академика Анд- рюхина и впервые в жизни неожиданно и стремительно привязался к двум чужим малышам - Бубырю и Нинке Фетисовой... Крэгс был человек со странностями. К религии он относился с усмешкой человека, знающего несравненно больше, чем господь бог, от суеверий его тошнило, но он твердо верил в свои ощущения и предчувствия, в некий таинственный внутренний голос. И этот голос сразу же подсказал ему, что смешные ма- ленькие человечки - толстенный Бубырь и худющая Нинка - обязательно принесут счастье глубоко несчастному, тяжело переживавшему свои неуда- чи Лайонелю Крэгсу. Для того чтобы чаще их видеть, он стал ездить на хоккей, которым увлекался куда меньше, чем бухгалтер торгпредства на Фароо-Маро Васи- лии Иванович... И как только Крэгс, несколько заискивающе улыбаясь и не зная, что сказать, усаживался на теплую скамью между Бубырем и Нин- кой, он становился дедом, обыкновенным добродушным дедушкой. Когда он смотрел в большие птичьи глаза Нинки или в блестящие влажные глаза Бу- быря, исчезала тоска о зря прожитой жизни, а уверенность, что мир бу- дет жить и цвести, становилась необходимой, как эти теплые детские ру- ки... Андрюхин ежедневно справлялся о Юре. Как-то, в конце очередного совещания с Крэгсом, он кивнул профессору Паверману и Анне Михеевне, чтобы они задержались. Диспетчер связал их по телефону с заводским до- мом отдыха, вызвал Женю. Она в это время делала Юре массаж. - Это Иван Дмитриевич, - сказал Юра, услыхав, что Женю зовут к телефону. Он оделся и побежал следом за ней. Женя подробно докладывала день за днем итоги своих исследований. Акдрюхин, видимо, передал трубку Анне Михеевне. Юра слушал, ничего не понимая. Обилие медицинских терминов и то, что о нем можно так долго говорить по-латыни, привело его в ужас. - Слушай, что ты врешь? - горестно шептал он, дергая Женю за ха- лат. - Ну давай, давай, доколачивай... Но она, не обращая на него ни малейшего внимания, строгим и даже несколько торжественным голосом продолжала свое. Наконец последний бе- лый листок, испещренный медицинской абракадаброй, был перевернут, и Юра вздохнул с облегчением. В это время Женя отвела трубку от уха. - Ты что? - испугался он. - Велели подождать, - шепнула Женя. - Анна Михеевна советуется с Иваном Дмитриевичем... - А как ты думаешь? - Отстань! - попросила Женя. Она тоже волновалась. Трубка молчала довольно долго, а потом в ней послышался чей-то ворчливый голос, и хмурые Женины глаза вспыхнули счастьем. - Да? - сказала она задыхающимся, звонким голосом, совсем не так, как говорила обычно. - Да? Передам! Спасибо! Большое спасибо! Глядя на неуверенно ухмылявшегося Юру, Женя медленно прижала пальцем рычаг и вдруг, швырнув трубку, бросилась ему на шею. - Здоров! Понимаешь, дурак? - Она смеялась и плакала, и прозрач- ные слезы висели на ее длинных ресницах. - Совершенно здоров... Да ну тебя к лешему! И она дубасила по широкой Юриной спине своим довольно увесистым кулачком... В этот вечер они убежали на лыжах в лес. Снег был тяжелым, нали- пал, звенела капель, как весной, и, когда они целовались под старой, мохнатой доброй елкой, рыхлый снег валился с веток за шиворот, таял и щекотливой струйкой стекал по спине между лопаток. Юра брал ее лицо в горячие, твердые ладони и, сгибаясь в три погибели, искал ее губы, и все-таки ей, чтоб целоваться, приходилось становиться на цыпочки. Но они твердо договорились мириться со всеми трудностями. Потом они попы- тались идти на лыжах обнявшись. Им не хотелось ни на секунду расста- ваться друг с другом. Молодые ели хватали их черными руками в серебря- ных обшлагах, словно молча просили остаться... И они остались. Навалили хвои, разожгли на поляне костер и долго сидели молча, обнявшись и глядя на огонь. - Хорошая штука костер! - вздохнул Юра. - Я очень жалею, что не умею говорить, - голос Жени звучал хрип- ло, как будто спросонья; она откашлялась. - Вот если б умела, нашла бы такие слова о людях, о солнце, воздухе и деревьях, вот об этом костре и о нас, чтоб всем стало понятно... Ведь нам сейчас все понятно, прав- да? - Ага, - уронил Юра. - Ты понимаешь, я знаю... ну, вообще чувствую, что все люди могут жить необыкновенно счастливо. Все! Правда, Юра? - Вообще конечно... - Юра деловито подбросил в огонь сухую ме- лочь. - Нет, правда!.. Вот снег, огонь - ведь до чего хорошо! Наверное, эта любовь к огню у нас от первобытных людей или от обезьян. - Твоим предком была макака, - оживившись, сообщил Юра. - Почему? - Не знаю. Но это точно. - А какие они были? - Славные ребята, - решил Юра. - Только любили философствовать... Помолчав, Женя спросила: - А мечтать ты любишь? Он медленно, молча сгреб ее и обнял так, что она едва не задохну- лась. - Ты меня понимаешь, - сказал он тихо. Она счастливо засмеялась: - Костер, елкой пахнет, снег... - И ты, - сказал он серьезно. - И ты, - отвечала она так же серьезно, положив ему руку на пле- чо. Он медленно, едва касаясь, провел рукой по ее холодным кудрям, припушенным снежной пылью, черным даже на фоне ночи. - У тебя такие волосы... Их всегда хочется потрогать, зарыться в них лицом... - Знаешь, какие жесткие? - Она поймала его руку и держала. - Я злая... - Когда ты говоришь, каждое твое слово падает мне в сердце... - Юрка, это нечестно! - шепнула она задыхаясь... Бронзовая заря торжественно возникала за серебряными ветвями елей, когда они уходили из леса. Похожее сквозь седую дымку на манда- рин, выкатывалось неяркое солнце, обещая морозный день. Как прошел этот день и начался следующий, воскресенье, они не за- метили. А на двенадцать часов была назначена финальная встреча по хок- кею... Вряд ли в Майске оставался к двенадцати часам хоть один человек, не пораженный вирусом хоккея. Стадион мог вместить тридцать тысяч человек, сегодня туда втисну- лось не менее пятидесяти тысяч, но это была только часть жаждущих знать, как пройдет игра, как решится затянувшийся спор между "Химиком" и "Торпедо". Задолго до начала игры трибуны были забиты так, что если один че- ловек, отдавая дань морозу, покачивался из стороны в сторону, то пока- чивался целиком весь ряд. Тот, кто мог вытащить руку, помогал соседу достать папиросу. Мальчишки сидели на крыше над ложей и на деревьях, поднимавшихся над забором стадиона. Там сидел и Пашка. А Леня Бубырин и Нинка влезли на статую дискобола, и Нинка уже спорила с кем-то, не пуская на постамент. Одна щека у Бубыря подозрительно отдувалась, и, когда Нинка очень уж увлекалась спором, он незаметно делал несколько быстрых жевательных движений. Сегодня был один из тех сверкающих зимних дней, когда потоки зо- лота, которые щедро льет солнце, разноцветными драгоценностями перели- ваются на серебре снега, и лед, и коньки игроков вспыхивают ярко, до режущей боли в глазах... В такой день кажется, что нет людей с тусклы- ми глазами, вялой походкой и трусливыми желаниями, что здесь у всех горячая кровь, никто не боится жить и люди способны скорее на безрас- судные поступки, чем на мелочную расчетливость и бесконечные опасе- ния... Игроки вышли на последнюю тренировку, приветствуемые радостным ревом замерзших зрителей. Юры среди вышедших на лед не было. Женя ог- лянулась и увидела у входа академика Андрюхпна, профессора Павермана, профессора Ван Лан-ши, Крэгса и вздрагивающего плечами Хеджеса. Они остановили Юру, и Андрюхин что-то очень серьезно ему наказывал, а Юра, улыбаясь, весело кивал головой. Женя пожалела, что не слышала этого разговора. Неужели у Андрюхина сохранились какие-нибудь опасения? - Бороду с поля! - заорал какой-то непочтительный болельщик. И Андрюхин, спешно прервав свои наставления, зажал бороду в кулак и бодро взбежал по лесенке в ложу. Юра, стараясь, чтобы его появление было как можно менее эффект- ным, быстро соскользнул на лед и нырнул в самую гущу игроков. Но разве можно было ускользнуть от ста тысяч глаз, которые с не- терпением ждали этой минуты! Оказывается, все было подготовлено к тому моменту, когда Бычок ступит на лед родного стадиона. Медными глотками взревели трубы духового оркестра. Перекрывая их, орали пятьдесят тысяч человек: - Бычо-ок! Нетерпеливые мальчишки выпустили первых голубей. Потом сразу же прозвучали сигналы колокола, приглашающие окончить разминку и очистить поле. На трибунах притихли, закурили. На лед вые- хали два человека в черном; один из них поднял руку ко рту, и звонкая трель судейского свистка, взвинчивая нервы болельщиков, пригласила ко- манды. Под ногами выезжавших на лед игроков, как всегда, путались фотог- рафы, ибо истинный фотограф должен почему-то снимать обязательно при- седая и едва не ложась на лед. Девочки, которых громко за что-то осуж- дала Нинка Фетисова, преподнесли капитанам цветы. Капитаны и судьи об- менялись рукопожатиями, разыграли ворота. Болельщики немедленно про- комментировали этот важный факт, сообщив друг другу, что во втором пе- риоде "Химику" придется играть против ветра. Наконец вратари, медленно отъехавшие к воротам, приняли более напряженные позы, и судья, спасая свои ноги от нацеленных клюшек, бросил шайбу в игру... Торжественно и томительно, возвещая шестьдесят минут боевых схваток, шестьдесят минут надежд и разочарований, шестьдесят минут страстного напряжения, проз- вучал судейский свисток. Команда "Химика" с места бросилась в яростную, неудержимую атаку. Затрепетавшим от восторга зрителям показалось, что химиков не пятеро, а гораздо больше. Защита кировцев растерялась, не выдержав такой бури, была смята на первой же минуте. Юра, с радостью чувствуя, что сейчас он хоть немного отплатит за любовь к нему тысяч ценителей хоккея, заб- росил первую шайбу... Мигнул красный глазок лампочки - 1:0. Ведет "Хи- мик"! От рева, который потряс стадион, с окрестных деревьев взмыли потревоженные галки. Мальчишки, сидевшие на деревьях, среди них и Паш- ка, крича во всю глотку, уцепились покрепче, опасаясь, как бы и их не смел этот великолепный рев... Команде кировцев пришлось начать с центра... Трибуны успели от- пустить по этому поводу несколько десятков шуток, и, хотя шутки не от- личались особой новизной и разнообразием, все хохотали так, как будто услышали их впервые... Однако похоже было, что неудача вовсе не обес- куражила гостей. Кировцы ворвались в зону "Химика". Попытки Юры вновь начать атаку не удались... В холодном пламени вспышек от коньков и свежих порезов льда сшибались, падали, вскакивали, снова мчались, ору- дуя клюшками, игроки "Торпедо" и "Химика"... В один из моментов игры в зоне кировцев вратарь, не рассчитав, выскочил на Юру, который продвигался с шайбой вперед. Юра отбросил шайбу в сторону, и один из игроков "Химика" с дальнего расстояния пос- лал шайбу в пустые ворота "Торпедо". Счет стал 2:0 Стадион ликовал! С этим счетом команды ушли на перерыв... Начался второй период, тот самый, когда химикам приходилось иг- рать против ветра. Теперь, словно ощутив могучую поддержку ветра, энергично насели кировцы. Вратарь "Химика", знаменитый Васин, отбил несколько труднейших шайб, вызвав аплодисменты всего стадиона. Но иг- рокам "Химика" никак не удавалось вырваться из своей зоны. Вдобавок случилось несчастье: рикошетом отскочив от клюшки вывернувшегося некс- тати Юры, шайба неожиданно влетела в ворота "Химика". В первый раз над их воротами загорелась красная лампочка... Невольно вскрикнув. Женя с ненавистью глядела то на шайбу, то на Юру, который, вцепившись в волосы, с перекошенным лицом медленно отъ- езжал от ворот. Товарищи старались не смотреть на него... Но эта неудача, казалось, влила новые силы в начавших несколько вяло второй период химиков. Сухой треск клюшек, глухие удары шайбы о борта, искристое сверкание льда, яркие костюмы хоккеистов, пляска вра- тарей, которые выделывали такие па, каких не увидишь и в балете, - все это создавало великолепную картину и для непросвещенных зрителей. Но знатоки, затаив дыхание, следили за смелой комбинацией, которую вели- колепно разыгрывал "Химик"... Вторая пятерка, еще молодая, не очень обстрелянная, без Юры и других признанных снайперов хоккея, но, видно, хорошо усвоив их мастерство, дружно рвалась к воротам противников и завершила удачную комбинацию красивым голом. В третий раз над воротами кировцев вспыхнула красная лампочка... На этот раз даже ребята, окружавшие Пашку, старые болельщики, не выдержав, швырнули в небо трепещущих голубей. Вслед за голубями едва не улетел и Бубырь, так восторженно размахавшийся на своем пьедестале, что только объединенные усилия не менее десятка все-таки взгромоздив- шихся туда же ребят и девчонок удержали его на месте! - Давай!.. - единым дыханием горланил весь стадион. Сорвав шапочку, Женя радостно размахивала ею над головой, но пос- тепенно движения шапочки замедлились, и Женя даже нацепила ее на куд- ри, так как на льду творилось снова что-то непонятное. Кировцы явно не желали сдаваться. Иногда знатокам начинало ка- заться, что кировцы играют все увереннее, напористее, злей и, пожалуй, переигрывают... В команде "Торпедо" подобрались рослые, плечистые ре- бята, под стать Юре; остальные игроки "Химика" рядом с ними казались хлипкими. Кировцы все решительнее применяли силовые приемы, все нас- тойчивее продирались к прыгавшему в воротах Васину, и вот, несмотря на его отчаянные попытки спасти ворота, вверху снова загорелась лампочка - 3 : 2. Почти одновременно прозвучал свисток судьи: кончился второй период... - Великолепно играют! - говорил Крэгс Андрюхину, приплясывая в директорской ложе. - Я расскажу об этом одному вашему земляку на Фа- роо-Маро... Вы были правы - эти мальчики могут рассчитывать на успех в Канаде... - А ведь я думал совсем о других мальчиках! - засмеялся Андрюхин. - Я, знаете, у себя тоже сформировал команду... Не позорно проиграл этому вот Бычку, то есть Сергееву... Третий период начался серьезной неприятностью. За грубость судья удалил на две минуты напарника Юры - Савосина. Его вина была не совсем ясна, с таким же успехом можно было удалить и столкнувшегося с Савоси- ным кировца. Пока стадион свистом, криками и даже снежками выражал свое недовольство судьей, оставшиеся вчетвером игроки "Химика" ушли в глубокую защиту... Атаки кировцев следовали одна за другой, но химикам удавалось отбивать все попытки сравнять счет. Две минуты истекли, Са- восин уже выезжал на лед, и в это мгновение после нескольких секунд свалки у ворот "Химика" кому-то из кировцев все же удалось пропихнуть шайбу... Васин схватился за голову, но это не могло изменить счет - 3:3. Все знали, что это вполне устраивает "Торпедо". Соотношение шайб у кировцев было лучшим, чем у химиков, и ничья обеспечивала им победу. Но их не устраивала такая победа! Кировцы лавиной шли в атаку. Даже первая пятерка во главе с Юрой с трудом сдерживала их натиск. Они неудержимо приближались к воротам, в которых, приготовив клюшку, замер Васин... Бросок! Гол! Нет, в акробатическом движении Васин отбил шай- бу... Но все-таки "Химик" не выигрывал, а проигрывал встречу!.. Игроки обеих команд медленно двигались навстречу друг другу, ме- няясь местами. Катили, расставив ноги, неуклюжие сейчас вратари... Ос- тавалось десять последних минут! И едва началась игра, как из-за непростительной оплошности Васина четвертая шайба влетела в ворота "Химика"! Стадион замер в трагическом молчании. Все было ясно: "Химик" на этот раз окончательно проиграл все свои надежды, все мечты... Дальней- шая игра уже не представляла интереса. Кировцы ушли в защиту: у них в запасе были две шайбы. Игра у химиков, которые пробовали атаковать, явно не клеилась... Глухой удар гонга предупредил, что до конца оста- лось всего пять минут... Кажется, гонг разбудил хоккеистов! И стадион, почувствовав это и вдруг уверовав в свою безнадежно проигравшую команду, подбадривающе завопил: - Дава-ай! Прервав неточную передачу кировца, Юра, на огромной скорости вле- тев в зону противника, бросил шайбу Савосину, и тот точно срезал в угол ворот. 4:4! Словно порыв шторма пронесся над стадионом. Люди, хохоча, ожесто- ченно лупили друг друга. Кто-то целовался, кто-то визжал... А Бубырь все-таки свалился со своего пьедестала и теперь никак не мог снова вскарабкаться... Нет, рано кировцы ушли в защиту! Правда, осталось всего две мину- ты, даже почти полторы... Что можно сделать за полторы минуты? - Юрка! - услышали на стадионе чей-то отчаянный вопль. И в то же мгновение все увидели, как, прыгнув с трибуны вниз, в кучу снега, незнакомая девушка вскочила на барьер. Это была Женя. Черные волосы ее разметал ветер, глаза горели, крупные губы запеклись. Она крикнула так, что весь стадион оглянулся на ее голос: - Юрка! - Бычок! - заорали на трибунах. Оказавшийся рядом милиционер, взяв под козырек, принялся было урезонивать Женю. Но она ничего не слышала. Он, кашлянув, осторожно взял ее за руку. Но Женя, не глядя, оттолкнула его, и не ожидавший та- кого внушительного толчка милиционер удивленно сел в снег. Когда он поднимался, лицо его не предвещало для Жени ничего хорошего. Но в этот момент восторженный вопль всего стадиона заставил даже милиционера за- быть об исполнении служебных обязанностей... Юра прорвался к воротам! Вся команда "Торпедо" осталась в нес- кольких метрах позади. Перед ним метался только один защитник. Сделав движение, как будто собирается брать его на корпус, Юра бросился впра- во и вышел один на один с вратарем... Бросок! Красный свет! 5:4! Ведет "Химик"! И, пока стадион сходил с ума, пока музыканты, задрав в небо реву- щие жерла своих музыкальных орудий, подогревали это безумие, пока Женя плясала на барьере и, кажется, даже визжала от восторга, пока Бубырь, изнывая у пьедестала, молил ему рассказать, что произошло, а на него никто не обращал внимания, Пашка медленно полез за пазуху и достал своего голубя... Сейчас он его пустит... Сейчас можно... Но голубь, уже трепыхнувшийся было из рук, не взлетев, остался в Пашкиных ладонях... Игра продолжалась, и, хотя истекала последняя минута, кировцы, обыграв защиту "Химика", вышли к воротам. На мгновение Васин нерасчет- ливо выскочил. Шайба летела в пустые ворота. Весь стадион от ужаса закрыл глаза... И поэтому никто не увидел, как вывернувшийся из-за ворот Юра са- моотверженно упал, далеко вытянув руку с клюшкой... Вздрогнувшему от негодования академику Андрюхину послышался какой-то треск. Шайба, пущенная кировцами в пустые ворота, бессильно ударилась о Юрину клюшку... Никогда еще скромный заводской стадион не видел такого столпотво- рения! Сплошной стеной валили болельщики с трибун, крича, размахивая шапками, кашне, платками, сумочками. Мальчишки плясали на барьерах... Бубырь наконец взобрался на постамент и, переполненный восторгом, це- ловался с невозмутимым гипсовым дискоболом. Застоявшиеся музыканты, топоча, как кони, вырвались на лед и побежали к победителям, скользя, падая и все-таки успевая играть что-то бравурно-победное... Извиваясь, прыгали со всех сторон фотографы. Девчонки высоко подбрасывали Женю, пока она не вырвалась на лед. Болельщики уже подхватили на руки побе- дителей и, вопя во всю глотку, тащили их неведомо куда. Впереди огром- ной толпы, над которой колыхались бедные хоккеисты, выступал ор- кестр... Зажмурив от счастья глаза, музыканты изо всех сил дули в тру- бы, и Леня Бубырь, маршируя впереди, успешно им подражал, играя марш на собственных щеках... И над всей этой радостной суматохой медленно кружил Пашкин го- лубь... Пашка следил за ним счастливыми глазами. Так закончился этот знаменитый хоккейный матч, великий поединок, положивший начало невиданному взлету команды "Химик". Глава семнадцатая. Л. БУБЫРИН С ДРУЗЬЯМИ ПОСЕЩАЕТ КОРОЛЯ БИССЫ Последнее таинственное совещание с Крэгсом происходило между ним и Андрюхиным с глазу на глаз. Стало известно, что в дар от советских ученых король Биссы полу- чил несколько громоздких, тщательно упакованных ящиков, которые были отправлены на аэродром в день отъезда Крэгса. Их сопровождали четверо коренастых парней. Это были Мальчики, последний выпуск, также препод- несенные в дар Крэгсу. Крэгс просил, чтобы с экспедицией, которая должна была вскоре отправиться на Биссу, прибыли в качестве его личных гостей Бубырь, Нинка и Пашка. - Мне очень совестно, - говорил Крэгс в этот последний вечер, не решаясь поднять на Андрюхина глаза, - но я решился признаться вам... Десятилетиями я копил силы и средства для своего эксперимента с чере- пахами. Люди мне опротивели, я изверился, стал черств, нетерпим. Людям было плохо со мной, а мне было плохо с ними. Но с этими ребятишками мне хорошо. Я о многом забываю, когда они со мной... Пусть они погос- тят на Биссе! На проводах, выступая перед дипломатами, представителями печати и советскими учеными, Крэгс заявил: - Двадцать лет назад я был учеником академика Андрюхина. Потом я вернулся на родину, и мне удалось кое-что сделать. Это было нелегко, потому что я наотрез отказался работать на войну. Обстановка безнадеж- ности, широко распространенная на Западе, захватила и меня. Я решил, что мой долг - как-то сохранить человеческие знания. На это ушло почти двадцать лет моей жизни. Теперь я понял, что не только растерялся, но сдался силам войны. Человеку становится горько и страшно, когда он сознает, что часть своей жизни прожил зря. Ученому это особенно страш- но. Меня поддерживает только одна мысль: сейчас я снова ученик Ивана Дмитриевича Андрюхина, величайшего ученого нашего времени. Я уезжаю, чтобы принять участие в самом грандиозном эксперименте... В этот же день в кабинете академика Андрюхина собрались его бли- жайшие сотрудники. - Настало время, - сказал Андрюхин, когда приглашенные расселись в настороженном молчании, - взять на себя великую ответственность. Правительство требует ясного ответа на совершенно ясный вопрос: гаран- тируем ли мы безусловную удачу эксперимента? Анна Михеевна, ваше сло- во. - Все последние опыты с животными приносили стопроцентный успех, - задумчиво постукивая крепкими пальцами по ручке кресла, заговорила профессор Шумило. - Увенчались полным успехом передачи в Среднюю Азию и на Дальний Восток... Особое значение для нас имеет удача опыта с Деткой. Состояние здоровья Сергеева не вызывает ни малейших опасений. Никаких отклонений. Конечно, одно дело двадцать - тридцать километров и совершенно другое - более десяти тысяч. Но это уже не мой вопрос. Андрюхин молча взглянул на профессора Ван Лан-ши. - Ни один опыт за все существование Академического городка не был так тщательно подготовлен, - сурово блестя очками, сдержанно сказал Ван Лан-ши. - Поведение всех элементов луча на протяжении трассы выве- рено и подтверждено расчетами высочайшей точности. Что касается нашего института, мы гарантируем успех и настаиваем на эксперименте. - Ясный ответ! - Андрюхин довольно улыбнулся. - Что скажет про- фессор Паверман? - Я не понимаю одного, - упрямо начал Паверман. - Профессор Пав- ловский на себе ставил эксперименты с клещами, профессор Потехин сам полетел на Луну, а профессор Паверман... - К делу, к делу! - сердито перебил его Андрюхин. - Экспедиционное судно - атомоход "Ильич", - хмуро заговорил Па- верман, выдержав солидную паузу, - будет готово к выходу в рейс через две недели. Экспедицию поручено возглавлять мне. Наш торговый предста- витель на Фароо-Маро взял на себя хозяйственные заботы, связанные с размещением на берегу экспедиции. Мы будем в районе Биссы не позднее двадцатого марта. Считаю, что испытание должно быть проведено между пятым и десятым апреля, о чем и следует доложить правительству. - Это подходящий срок, - заметил Андрюхин, делая какие-то пометки в своем блокноте. Он встал и подошел к сидевшему в глубине комнаты Сергееву. Тот поднялся ему навстречу, смущенно и вопросительно улыбаясь. - Ваше последнее слово, мой друг. - Андрюхин крепко обнял его за плечи. - Я знаю, что вы скажете, но не торопитесь... Послать луч за десять тысяч двести восемьдесят километров... - Десять тысяч двести восемьдесят семь километров четыреста трид- цать метров шестьдесят три сантиметра, - негромко уточнил Ван Лан-ши. - Вот видите, еще дальше... это совсем не то, что послать луч за двадцать километров... - Андрюхин сгреб Юру за волосы, отодвинул его лицо и несколько секунд сердито и растерянно всматривался в его глаза. Юра спокойно выдержал взгляд ученого, и Андрюхин, оттолкнув его, забегал по комнате. - Этот опыт мы проводим перед лицом всего мира. За неделю до свершения опыта все страны мира будут о нем официально предупрежде- ны... Огромная ответственность! При этом необходимо постоянно учиты- вать те особые трудности, которые возникают при передаче клеток, опре- деляющих высшую нервную деятельность человека... Для удачи эксперимен- та совершенно необходимо, чтобы в установленном квадрате размером пятьдесят на пятьдесят километров не было ни одного судна и, самое главное, чтоб ни один самолет не смел даже приблизиться к границам квадрата... Иначе может произойти непоправимая катастрофа... Ты будешь в антигравитационном костюме и в момент восстановления из луча ока- жешься на высоте пятисот метров над океаном... - На высоте пятисот метров четырнадцати сантиметров двадцати трех миллиметров, - мягко уточнил Ван Лан-ши. - Иван Дмитриевич, ну чего вы волнуетесь? - для убедительности прижимая широкие руки к груди, спросил Юра. - Все будет в порядке. - Помолчи! - рявкнул Андрюхин, так сверкнув глазами, что Юра опустил растерянно руки. - Знаем, ты храбрый парень, готов рискнуть собой... Да кто из нас не сделал бы того же? Профессор Паверман стал мне врагом из-за того, что идешь ты, а не он!.. Дело не только в твоей жизни. Мы еще и еще раз должны себя проверить, потому что при удаче никто не посмеет и подумать о войне! Мир поймет, какая сила в наших руках, а мы никогда не употребим во зло эту силу... Но наша неудача подтолкнет головорезов... Неудача и гибель Сергеева будут означать не только гибель Сергеева... Ты готов? - оборвав, сердито спросил Андрю- хин Юру. - Давно готов, Иван Дмитриевич... - Юра спокойно облокотился на ручку кресла, но не спускал с Андрюхина напоминающих глаз. - Да, да, да, - так же сердито кивнул Андрюхин. - Об этом уже просил Крэгс, и я рад, что тебе это также будет приятно. Я передал твою просьбу профессору Паверману. Он ее уважит. Удивительное дело, какая популярная личность этот Бубырь! - И Нина Фетисова, и Пашка Алеев, - усмехнулся Юра. - Это меня Женя очень просила! Да я и сам буду рад, если на этих островах, в ка- ком-то королевстве, встречу своих ребятишек... - Это решено! - перебил Паверман. - Они едут со мной! Я сделаю из Бубыря ученого! У него талант наблюдателя... - А я сделаю ученым Пашку, - улыбнулся профессор Ван Лан-ши. - А я - Нинку-пружинку! - заявила басом Анна Михеевна, вставая. Так решена была судьба ребят, хотя об этом ничего пока не знали не только они, но даже их родители. Не знал об этом и Пашка, потому что наутро он исчез. Ребята были уверены, что он осуществил свою мечту и сбежал в Балтийский флот. Все гордились, что флот получил такое цен- ное пополнение. Первое известие о Пашке пришло только через неделю. Он написал матери и Юре Сергееву, что устроился в ремесленное училище, живет хо- рошо и просит о нем не беспокоиться. На открытках стоял штамп Вышнего Волочка. Ребята не поверили ни одному слову в этих открытках. - Вышний Волочок где? - шумела Нинка. - По дороге на Ленинград. Понятно? Там и надо искать Пашку! Но, пока искали Пашку, подходил срок отъезда экспедиции под руко- водством профессора Павермана. Наибольшее беспокойство это обстоятельство вызывало в семьях Бу- быриных и Фетисовых. У Бубыриных волновались папа и мама, а сам путешественник сохра- нял полное спокойствие. Его волновало только одно: Муха. Знаменитая черная такса академи- ка Андрюхина после тщательного изучения в различных лабораториях была подарена Лене. - Насовсем? - спросил он тихо, когда ему вручали Муху. - Насовсем, - тяжело вздохнул Андрюхин. Нечего было и думать отправляться в Южные моря без Мухи. Но вы- держит ли она тропический климат? Ведь она такая черная... - С ней может случиться солнечный удар, - бормотал Бубырь. К со- жалению, все попытки приучить Муху ходить в белом платочке кончались неудачей. - Может, ей нужна шляпка? - удивлялся Бубырь. - Смотри, какая модница!.. Про себя он решил, что стащит у Нинки подходящий для Мухи голов- ной убор. Папа бегал по книжным магазинам и библиотекам, доставая всевоз- можную литературу о королевстве Бисса и других странах Южных морей. Это были книги о флоре и фауне, об истории и археологических находках, об экономике и обычаях, наконец, просто описания путешествий, но ни в одной из книг не говорилось, в чем должен быть одет мальчик двенадцати лет, отправляясь с берегов Волги на остров Фароо-Маро. - Трусы, - говорила похудевшая от хлопот мама, - это ясно. Тапоч- ки, две пары. Ботинки. Парадный костюм под галстук. - Быть может, ему придется представиться ко двору, - вставил па- па, делая очень серьезное лицо. Но мама не способна была даже слышать кого-нибудь, кроме себя, не то что понимать шутки. - Дюжина носовых платков. Если ты хоть раз вытрешь нос пятерней, я оборву тебе уши!.. Но что он наденет на голову? - Тюбетейку, - сказал папа, и впервые его совет был признан ра- зумным. - Но только ты отвечаешь за то, чтобы ребенок вернулся целым, - тут же вставила мама. И папа был уже не рад, что вспомнил о существовании тюбетейки. В квартире Фетисовых родители, наоборот, сохраняли полное спо- койствие, но зато Нинка шумела и волновалась за троих. - Что ты кладешь? - бросалась она к матери, делая огромные глаза и всплескивая руками. - Что ты кладешь в чемодан? При этом один глаз Нинки косил в зеркало: в новом платье, на фоне чемодана она выглядела настоящей путешественницей. - Сарафанчик, - неторопливо отвечала мама, сохраняя полное спо- койствие. - "Сарафанчик"! - У Нинки было такое лицо, точно с ней сейчас случится разрыв сердца. - Но кто в королевстве Бисса и тем более на Фароо-Маро носит твои сарафанчики? - Они свое носят, а ты свое, - улыбалась мама и, не слушая прихо- дившую в отчаяние дочку, советовалась с отцом, а не положить ли вале- ночки с калошами. Говорят, правда, что в тех краях жарко, но ведь надо еще доехать, да и то сегодня жарко, а там, гляди, мороз ударит. - Да не бывает там морозов! - вопила Нинка. - Там всегда лето! Это тропики! Там люди совсем голыми ходят! - А если дождь? - спросила мама и калоши все-таки положила. В эти же дни Женя, которая никак не могла решить, что ей делать, уже дважды складывала свой чемодан, собираясь ехать, и дважды его рас- паковывала, приходя к выводу, что лучше остаться. - Я хотел бы, чтоб ты была и здесь и там, - сказал Юра. Но как это сделать, оставалось неизвестным. Она и сама хотела этого! Разве можно было представить, чтобы пос- ледний взгляд Юры, перед тем как он исчезнет и с фотонной панели блес- нет ослепительный луч, не встретился с ее взглядом? Но точно так же дико и недопустимо не быть там, в океане, когда луч, мгновенно потем- нев и сжавшись, станет снова Юрой. Она хорошо помнила его лицо, когда он заснул после той репетиции полета на старый аэродром... А это было всего на двадцать километров! Теперь же предстоит преодолеть более де- сяти тысяч! Борис Миронович Паверман несколько раз объяснял ей, что это непосредственно для Юры не имеет значения и его ощущения после преодоления десяти тысяч километров должны быть примерно такими же, как были после двадцати километров... Должны быть! Это все теория, а в жизни еще никто не проделывал того, что предстоит совершить Юре... За два дня до выезда экспедиции из Майска в Ленинград Женю вызвал к себе академик Андрюхин. Он встретил ее так ласково, что Женя совер- шенно неожиданно разревелась, громко, басом, судорожно всхлипывая и не успевая вытирать глаза и безобразно распухший нос. - Ага! Вот и отлично! - неожиданно обрадовался академик. - Знае- те, иногда пореветь всласть - великолепная штука! Первоклассная раз- рядка организма! Вообще лучше всего, когда человек не подавляет свои эмоции и проявляет их немедленно и в полной мере... Кажется, он готов был долго распространяться на эту тему, но Же- ня, проклиная себя за малодушие, уже вытерла и глаза и нос и, сердито посапывая, ждала, зачем ее позвали. - Но и держать себя в руках тоже, знаете, неплохо! - совсем раз- веселился Андрюхин. - Так вот, причин для рыданий нет. Решаем так: ос- танетесь здесь, со мной. Вместе провожаем Юру в его нелегкий путь. И немедленно на "ТУ-150" вылетаем на Биосу. Через пять-шесть часов уви- дим вашего Юрку... Идет? И тут академик Андрюхин, немало повидавший на свете чудес, увидел еще одно чудо... Только что удивительно некрасивая, с заплывшими, бесцветными глазами, почерневшая от горя, с раздувшимся, бесформенным носом, неуклюжая Женя не то чтобы изменилась, нет, она стала совсем другой... Открылись огромные глаза, сверкнувшие черными алмазами, дрогнули в неуверенной улыбке яркие губы, темное лицо порозовело... И жестом, полным бесконечной благодарности, Женя обняла академика Андрю- хина и спрятала просиявшее лицо в зарослях его великолепной бороды... Майск торжественно провожал экспедицию профессора Павермана. Гре- мели оркестры, что очень волновало Бориса Мироновича. Он то и дело наклонялся к кому-нибудь и тревожно спрашивал: - Слушайте, а зачем музыка? Ему казалось, что это накладывает на его экспедицию какие-то до- полнительные обязательства. Нинка Фетисова едва не отстала, подравшись около вокзальной па- рикмахерской с какой-то девчонкой, которая принялась передразнивать Нинку, когда та любовалась собой в огромном зеркале. Зато Бубырь, по- лучив на прощание пачку мороженого от мамы и пачку от папы, был вполне доволен судьбой и, откусывая то от одной, то от другой пачки, с легким сердцем отправлялся в Южные моря... Не было только Пашки, которого до сих пор не могли нигде отыскать... Поезд Майск - Ленинград приходил ночью, поэтому переезд через го- род и прибытие на атомоход "Ильич" ребята частью проспали, а частью не рассмотрели... Утром, открыв глаза, Бубырь увидел, как профессор Паверман, ра- достно ухая, приседает в одних трусах перед открытым иллюминатором. Обрадованный Бубырь толкнул Нинку, и они с наслаждением принялись рассматривать огненно-рыжего профессора, на носу которого прыгали оч- ки, когда он, разбрасывая руки, подставлял свою тощую грудь под легкий морской ветерок. Профессор страшно сконфузился, натянул штаны и майку и отправился умываться. Вскоре ребята узнали, что "Ильич" простоит в порту еще два дня, но на берег их уже не пустят. Умывшись и позавтракав, они пустились в разведку. Ни Бубырь, ни Нинка не предполагали, что можно долго бегать по различным закоулкам атомохода и по палубе и все-таки не видеть ни моря, ни города... Ато- моход был таким огромным, что они никак не могли выбраться даже к бор- ту судна. Путаясь в коридорах, гостиных, салонах и служебных помещениях судна и боясь думать о том, смогут ли они найти теперь дорогу в свою каюту, Бубырь и Нинка, пробегая каким-то полутемным коридорчиком, ус- лышали вдруг голос, до того знакомый, что ноги их сами приросли к по- лу, а в животе отчего-то похолодело. Они молча, глядя друг на друга, постояли так с минуту, затем ос- торожно сдавали еще шаг навстречу голосу. - Нет, Василий Митрофанович, - говорил голос. - Письмо я опущу, как в море выходить будем... А назад мне дороги нет! Старпом обещал после рейса в мореходное училище отдать... - Пашка! - взвизгнула Нинка, бросаясь к окошку, из-за которого шел голос. - Пашка! - диким басом взвыл и Бубырь. Через мгновение не замеченная ребятами дверь отодвинулась, и они увидели огромного, очень толстого, с очень красным, лоснящимся от пота лицом человека в белой куртке и белом колпаке. За ним, в такой же куртке и колпаке, держа в одной руке нож, а в другой картофелину, сто- ял Пашка. Толстый дядька сгреб в охапку Бубыря и Нинку. От него пахло чем-то очень знакомым, почти родным... "Борщом!" - догадался Бубырь. - Это чьи такие? - грозно рявкнул толстый дядька. - Мы свои, мы вот с ним, с Пашкой, - поспешно залопотала Нинка, - мы здешние... - С Пашкой?.. А мне больше на камбуз не требуется! - заявил дядь- ка, отодвигая их от себя. Аппетитный запах борща рассеялся. - Они с экспедицией, - хмуро догадался Пашка. - Паш, так ведь и ты с нами, - заторопилась Нинка. - Знаешь, как тебя все искали? Пойдем! Дяденька, вы его отпустите? - Нет, я тут, - сказал Пашка, начиная чистить картошку. - Паш, чего тебе тут делать, а? - Нинка не думала отставать. - Тогда лучше определим сюда Бубыря... Он согласен, - она больно дернула Бубыря за штаны, и тот поспешил выразить согласие. - Не хочешь?.. Ну, давай тогда по очереди. Дяденька согласится. Вы согласитесь, дядечка? - Нет, я один, - решительно сказал Пашка, бросая классически отс- кобленную картофелину в блестящий, нарядный бачок. И, сколько ни уговаривали Пашку, он не согласился. Даже когда в дело вмешался сам профессор Паверман и вдвоем с капитаном "Ильича" пробовали объяснить Пашке, что им хочет заняться профессор Ван Лан-ши, что Пашку ждет карьера ученого, сердце Пашки не дрогнуло. - Нет, я здесь, - сказал он, неловко, но решительно обводя рукой корабль. Капитан кашлянул и, не глядя на профессора Павермана, разрешил Пашке уйти. Неизвестно, как договорились профессор и капитан, но в те- чение всего рейса вопрос этот больше не поднимался. Нет нужды описывать весь путь "Ильича"... Последним крупным пор- том на пути к островам Крэгса был Сидней на юго-восточном берегу Авс- тралии. Отсюда "Ильич" взял курс прямо на королевство Бисса. Была темная, особенно влажная после дождя ночь, когда с атомохода увидели огни Фароо-Маро. На горизонте таяла бледно-зеленая полоска сумерек. Из-за сильного прибоя пришлось бросать якорь вдалеке. С берега плыли сладкие запахи, как будто там в огромном тазу варили варенье. Потом порыв ветра донес до борта дикий вопль, от которого у Бубы- ря словно холодная змея проползла по спине... - Сигналят в раковину, - сказал матрос. Бубырь ничего не понял, но серьезно кивнул головой. Далеко по берегу протянулась едва заметная цепочка огней, часть из них как будто перебралась в воду... Прошло не менее получаса, и, когда снова под самым бортом они ус- лышали тот же дикий, ни с чем не сравнимый вопль, Бубырь едва не сва- лился на палубу. - Эге-эй! - тотчас донесся до них знакомый голос Крэгса. - Ало-о-оха! Ало-о-оха! И через минуту над бортом показалась его голова, более чем ког- да-либо похожая на голову пирата... Глава восемнадцатая. Л. БУБЫРИН С ДРУЗЬЯМИ ПОСЕЩАЕТ КОРОЛЯ БИССЫ (продолжение) С Крэгсом не успели даже поздороваться. Едва он ступил на палубу, как над бортом показалась еще одна голова... В светло-желтый шар слож- нейшей прически был воткнут большой красный цветок, а на плече сидел ручной какаду. На руке незнакомца видны были обыкновенные часы на ме- таллическом ремешке, а глаза скрывались под темными очками. За ним на палубу прыгнули еще три таких же красавца, весь костюм которых состав- ляла ситцевая повязка на бедрах, но зато прически то в виде шара, то в виде треугольника, или веера, или перьев, выкрашенные в любые цвета, были верхом искусства. У одного на блестящей косичке была подвешена металлическая ручка от двери. Все трое что-то радостно горланили, с любопытством оглядываясь по сторонам. - Кино снимают! - восторженно пискнула Нинка и ринулась было к посторонившимся от нее незнакомцам. Но Пашка удержал ее за плечо. - Настоящие, - сказал он негромко. - Здешние жители. - А чего они кричат? - шепнул Бубырь - Рады нашему кораблю... Они ведь недавно колонизаторов сбросили. - Пашка с некоторым сомнением взглянул на Бубыря, потом на Нинку. - Вы тут правильную политику проводите... Это ничего, что у них в ушах и ноздрях понавешено, работают все равно они, угнетенные. Между тем один из островитян, тот, у которого на плече сидел ка- каду, поднялся на площадку для катера, привычным жестом пригладил свою прическу в виде желтого шара, поправил очки и неожиданно сказал по-русски: - Дорогие друзья! Меня звать Тобука. Мы очень рады. Сегодня боль- шой день. К нам приехали очень хорошие люди. Фароо-Маро и все острова кричат вам: "Алоха! Добро пожаловать!" Он говорил по-русски не очень хорошо, но понять можно было. У Бу- быря даже сердце заныло от радостного волнения: вот куда забрались, но и здесь знают язык Ленина!.. И Бубырь и Нинка с восторгом поглядывали на бело розового, как нежнейшая роза, какаду с огненным хохолком. То- бука заметил их взгляды и, сбросив с плеча сердито застрекотавшего по- пугая, протянул его ребятам. Нинка уже ухватила было птицу, но расчет- ливый Бубырь отвел ее руки и вежливо отказался. Ведь надо отдаривать - а вдруг Тобука захочет Муху?.. Муху Бубырь не согласился бы отдать и за сотню какаду. Тобука объяснил, что он будет сопровождать молодых друзей мистера Крэгса, большого ученого Тобука сообщил, что и он надеется стать боль- шим ученым. - И вы тоже будете учеными, правда?.. - Он весело посмотрел на Бубыря, Пашку и Нинку. Они потупили голову и только спустя целую минуту решились взгля- нуть друг на друга. - Ну что ж, - шепнул Бубырь Нинке, - придется, видно, быть уче- ным. А мне так хотелось стать вратарем! Утром началась выгрузка. Матрос с "Ильича" взял под мышки Нинку, спустился по лестнице вдоль наружного борта "Ильича" почти до самой воды и вдруг швырнул Нинку, как котенка. Она не успела даже вскрикнуть. Сильные, нежные руки мягко приняли ее внизу и посадили на скаме- ечку. Нинка открыла рот от изумления. Она сидела в ялике Крэгса, рядом с Тобукой, на плече которого нетерпеливо перебирал лапками хохлатый какаду. Бубырь, который наблюдал все это, прижимая к животу Муху, пробур- чал было: "Я сам", - но матрос уже бросил его в ялик... Белая пена на- бежавшей сине-зеленой волны обдала Бубыря, Нинку, матросов, но сильные черные руки заботливо подхватили Бубыря и усадили его ближе к Крэгсу. Муха то фыркала и чихала, то неуверенно лаяла на океан, словно понима- ла, что вряд ли он испугается. От страха слегка одичав, Бубырь и Нинка не увидели, когда ялик оторвался от высоченного, как небоскреб, борта "Ильича" и запрыгал по волнам к берегу. Жаркий, сладко пахнущий воздух крепко обнял их, словно хотел ус- покоить. Летающие рыбы, вспенивая воду, подскакивали с замершими, от- ливающими радугой плавниками, неистово били хвостами, словно желая до- лететь до красного флага "Ильича". Океан сверкал под тропическим солн- цем, переливаясь грудами изумрудов, но ребята пока ничего не видели... Впереди ревели буруны прибоя, и Бубырь, судорожно вцепившись по- белевшими толстыми пальцами в борт ялика, вспоминал все, что ему при- ходилось читать о кораблекрушениях. На всякий случай он проверил: пач- ка жестких, как фанера, сухарей была на месте, в кармане... С оглушаю- щим ревом прибой бросился на прыгавший ялик, Бубырь, прижимая Муху, в ужасе пригнул голову, и в тот же момент какая-то сила оторвала его от скамьи, бросила вверх, и он не успел даже вскрикнуть, как увидел, что сидит на широких черных плечах; его руки сами вцепились в роскошную прическу одного из матросов Крэгса, который бегом прорывался сквозь линию прибоя... Рядом, на плечах Тобуки, тряслась Нинка с вытаращенны- ми от любопытства глазами... Третий матрос нес за шиворот Муху и, хо- хоча, заглядывал в ее тоскующие глаза. Они уже были на берегу, когда появился Крэгс, Он шел почти на четвереньках, лицо его стало ярко-розовым и пылало нездоровым жаром. - Будь она проклята, чертова лихорадка! - едва выговорил он, сту- ча зубами. Нестерпимая жара струилась кверху зыбкими потоками воздуха. Бу- бырь и Нинка невольно оглянулись, словно соображая, куда бы укрыться от этой жары, но уходить было некуда. На ослепительно белом, раскален- ном небе трепетали черно-зеленые лапы пальм... - Сейчас же спрячьте ваши головы в шляпы! - пробормотал трясущий- ся Крэгс. И Бубырь с Нинкой необыкновенно послушно тотчас натянули: Нинка - белоснежную панаму, а Бубырь - тяжелую, негнущуюся тюбетейку, красный цвет и яркие блестки которой привели в восторг матросов Крэгса. Бубырю очень захотелось подарить им тюбетейку, и, сорвав ее с головы, он су- нул эту драгоценность матросу, который перенес его через прибои. Мат- рос завопил от радости, нахлобучил тюбетейку на синий треугольник при- чески и, сунув руку в свой мешок, извлек оттуда огромную красную рако- вину. Улыбаясь и что-то бормоча, он преподнес раковину Бубырю. - Красный цвет - хороший цвет, - перевел Тобука. - Ты дал мне красную шляпу, я тебе - красную раковину. Нинка страшно жалела, что ее панамка не пользуется таким успехом. По берегу тянулись длинные склады, крытые волнистым железом; на вершине горы в жарком мареве словно дрожала антенна радиостанции, а по скатам виднелись сквозь густую зелень белые домики... Там же, на горе, стоял дом побольше, который теперь занимал его величество король Бис- сы. Города Фароо-Маро Бубырь и Нинка почти не увидели, потому что до- рога в резиденцию Крэгса шла стороной. Вдоль дороги рос кустарник, а над его плотной стеной тянулись в небо полчища кокосовых пальм. Машина Крэгса, темно-оливковая сигара с поднятым парусиновым верхом, сквозь который солнце проходило так же легко, как вода сквозь сито, бежала по ослепительно белому коралловому песку; на нем, извиваясь, плясали бе- лые тени качающихся пальм. Дышать было нечем; от зеленого тоннеля, по которому шла машина, тоже веяло зноем... Дом Крэгса был полон чудес! Из всех углов на Бубыря и Нинку угро- жающе скалились темные лица деревянных фигур, изображения, нарисован- ные на щитах и барабанах, огромные и страшные маски. Три большие ком- наты были наполнены туземным оружием, украшениями и предметами домаш- него обихода. Здесь были луки и стрелы, копья и наряды колдунов и мно- го таких предметов, поглядев на которые даже Крэгс пожимал плечами и недоумевающе почесывал свой лысый череп. Впрочем, Крэгс скоро занялся с профессором Паверманом и другими учеными неотложными делами по подготовке встречи Юры Сергеева, а ребя- та были поручены Тобуке, которому Крэгс особенно доверял. Мускулистый, темно-коричневый Тобука даже во сне улыбался; Бубырь и Нинка прониклись к нему полным доверием. У Тобуки был только один недостаток: он ежедневно красил волосы, так что они у него были то ог- ненно-красные, то синие, то зеленые, то желтые, и в первое время ребя- там было трудно его узнавать. Зато, привыкнув, они, укладываясь спать, гадали, какого цвета будут волосы у Тобуки на следующее утро. Заметив, что его волосы, его наряд, какаду вызывают постоянный интерес у ребят, Тобука, поправляя очки, объяснил: - Я знаю три языка: малаитский, русский и английский. Я жил в Джакарте и Сиднее, пас скот в Южной Австралии, учился в Мельбурнском университете, пока меня не выгнали... Но всегда я носил свой костюм, назывался своим именем и помнил о своем народе! Среди нас есть такие, которые торопятся назвать себя Гарри или Джеком, натянуть штаны белого человека и остричься, как джентльмен. Но я и мои друзья нарочно носим свою древнюю прическу, свою повязку на бедрах... Чем она хуже штанов? Даже удобнее... Бубырь и Нинка пришли в восторг от этой речи; Нинка расцеловала смущенного Тобуку, а Бубырь тут же ухватился за свои трусики и предло- жил Тобуке сменить их на повязку. Тобука обещал непременно поменяться, как только кожа Бубыря немного привыкнет к тропическому климату. По мнению Бубыря, меняться можно было немедленно. Все они - Пашка на "Ильиче", Бубырь и Нинка на суше - чувствовали себя отлично. Даже Муха довольно весело переносила жару; впрочем, язык у нее свешивался до земли и при каждом удобном случае она забиралась в холодок. На второй день после высадки Муха к вечеру исчезла. - Удивительная собака! - возмущался Бубырь. - Она вечно исчезает! Даже здесь, в тропиках, в гостях... Было ясно, что он считает это верхом неприличия. - Может, она пошла от жары купаться, а ее съела акула или кроко- дил? Нинка произнесла это свистящим шепотом, oт испуга выкатив глаза. Леня дрогнул было, но прибежал один из приятелей Тобуки и что-то ему рассказал, то и дело гулко хлопая себя по бедрам твердыми ладонями. - Он говорит, - объяснил Тобука, - что ваш веселый пес гуляет по русской земле. Ребята ничего не поняли, но Тобука жестом пригласил их идти за собой. Через несколько минут Бубырь и Нинка остановились, переглядыва- ясь. Вместо кораллового песка под ногами мягко пружинила трава. Из нее выглядывали желто-синие иван-да-марья, колокольчики, ромашки. Рядом, между березами, желтела полоска овса. А по траве, мелькая черными ло- пухами ушей, носилась за воробьем одуревшая от восторга Муха. - Все это прислали сюда ваши ученые, - объяснил Тобука. - Как это они сделали? - спросил Бубырь, с удовольствием поглажи- вая колокольчик. Ни за что на свете он бы не сорвал цветок из этой ро- щи. - Не знаю, - засмеялся Тобука. - Очень хотел бы знать! Узнаю! Следующий день был воскресеньем, когда на Фароо-Маро, как и на всех островах, не принято работать. В этот день продолжали работать только ученые и советское торгпредство. Позавтракав, Бубырь и Нинка пошли бродить под присмотром Тобуки, волосы которого на этот раз пылали ярко-оранжевой краской. В тени рабочих бараков сидели, отдыхая, местные жители, как гово- рил Пашка, - те самые дикари, о которых в старых книжках рассказыва- лись всяческие ужасы. Нет, они не варили человечину, не играли черепа- ми, не мазали кончики стрел настоем таинственных ядов... Сидя прямо на земле, зажав между коленями плохонькие зеркальца, они мужественно бри- лись раковинами, огромными ножами-мачете, а самые изнеженные - старыми безопасными лезвиями, зажав их между большим и указательным пальца- ми... Другие при помощи трехзубого гребня, сделанного из бетелевого орешника, расчесывали свои волосы, готовясь соорудить из них еще более причудливую прическу. Наконец, третьи, уже побрившись и утвердив вели- колепные прически, заканчивали туалет, черня сапожной мазью порыжевшие на макушке волосы... При этом они непрерывно очень весело беседовали, дурачились, хохотали; особенно отличался один весельчак с серьгами из спичечных коробок, пропущенными в три дырки уже бесформенной мочки уха. Спичечные коробки привлекали восторженные взгляды его товарищей. Бубырь тоже позавидовал: таких картинок у него не было... Потом Бубырь и Нинка попали на плантацию кокосовых пальм, где громады холодно-серых стволов с полосами колец на месте опавшей листвы стремились вверх почти на двадцать метров... Гроздья коричневых оре- хов, каждый величиной с футбольный мяч, с ярко-рыжими хвостами древес- ного волокна, грозили свалиться вниз. Такой орех мог не только набить здоровую шишку, но, пожалуй, проломить голову. Впрочем, это опасение тотчас покинуло Бубыря, так как он вспомнил, что сок и мякоть кокосо- вых орехов необыкновенно вкусны, а легкий, на английский манер завтрак совершенно не удовлетворил нашего путешественника. Тобука очень старался хорошо говорить по-русски, но ребята не всегда его понимали. Еще хуже было то, что Тобука совсем не понимал их. Сколько бы ни говорили Бубырь и Нинка, как бы они ни коверкали слова, ни шептали и ни орали, Тобука только улыбался и, сверкая удиви- тельными зубами, повторял: - Иес, беби... Иес, бой... Это было ужасно! Но тут же выяснилось, что жесты и мимика могут заменить и русский, и английский, и малаитский языки... Через минуту Тобука добыл два великолепных ореха, прорубил в каждом небольшое от- верстие и протянул один орех Бубырю, а второй - Нинке. Бубырь с сожа- лением заметил, что Нинкин орех побольше, но из отверстия капал сок, и поскорее, чтоб ничего не потерялось, Бубырь потянул из дырочки это не- обыкновенное кокосовое молоко. Тут же они с Нинкой растерянно переглянулись. Им показалось, что они наглотались мыла, той самой мыльной пены, которая обязательно по- падает в глаза и в рот, когда моешь голову... Может, вкуснее сам орех? Но когда Тобука ножом-мачете ловко отсек толстые ломти ореховой скор- лупы и они попробовали белые куски ядра, то стало ясно, что они пыта- лись раскусить мягкое дерево... Зато веселый Тобука, хохоча, показал им, как играют орехами, бро- сая их под ноги друг другу. Чтоб орехи не отдавили ноги, надо было подпрыгивать как можно выше и что-то кричать... Этому Бубырь и Нинка обучились быстро и веселились вовсю, пока Нинка, спасаясь от ореха, не налетела на паутину, висевшую, как занавесь, меж листьев пальм. Паути- на была такой крепкой и липкой, что сначала Тобука целых полчаса выс- вобождал из нее Нинку своим страшным ножом, а потом, уже в доме Крэг- са, Нинку два часа оттирали скипидаром от липких и толстых, как верев- ки, прядей паутины. Ребята скоро узнали, что в океане купаться нельзя, что спать надо только под сеткой от москитов, что песчаная муха легко прокусывает лю- бую кожу, кроме кожи крокодила, и что именно крокодил жил в ручье, над которым стояла уборная. Все это, впрочем, их мало смущало. Но не успе- ли они познакомиться со всеми чудесами, как в один прекрасный день около веранды белоснежного дома Крэгса остановилась старенькая "Чай- ка". Оттуда вышел молодой, но уже толстый человек, чем-то неуловимо схожий с Бубырем, и, растянув улыбкой свое пестрое от веснушек лицо, гаркнул: - Здорово, ребята! Это был бухгалтер торгпредства на Фароо-Маро Василий Иванович. Он приехал, чтобы свезти ребят в дом директора. Но прежде он не отказал себе в удовольствии походить за Крэгсом, выясняя, что ныне мистер Крэгс считает бесполезным и как теперь решается вопрос о гибели чело- вечества и всеобщей бессмыслице... Белозубая мисс Нугу и жена торгпреда так восторженно встретили приехавших ребят, что сердце Бубыря болезненно екнуло: он сразу вспом- нил всех маминых знакомых, которые любили почему-то хватать его за ще- ки, за подбородок, даже за уши, тискать и мять так, что он после никак не мог отдышаться. Все его опасения полностью подтвердились. Мисс Нугу подбрасывала вверх Нинку, страшно озабоченную тем, чтобы не уронить подаренную мистером Крэгсом сумочку, а жена торгпреда, как изголодав- шаяся тигрица, набросилась на Бубыря. Пока она его тискала, мяла исце- ловала, он с ужасом думал, долго ли придется прожить в этом доме, и вспоминал Тобуку, с которым было так хорошо! Даже Муха, как она ни вертелась, как ни лаяла, не могла спасти Бубыря. Его выручил Василий Иванович. Пока женщины возились с радостно визжащей Нинкой, наряжая ее во всевозможные туземные одежды, Леня дол- жен был дать Василию Ивановичу по возможности полный отчет о необыкно- венных подвигах команды "Химик" и обо всех выдающихся играх хоккейного чемпионата. Мисс Нугу, которая иногда присутствовала при этих поучи- тельных беседах, до сих пор не разобралась в том, что такое снег, коньки, клюшка, шайба, и ее замечания вносили разнообразие в академи- ческие разговоры о хоккее. Не успели ребята прожить в доме консула и двух дней, как появился мистер Хеджес. Он изнывал от безделья и просто взмолился, чтобы с ним отпустили ребят посмотреть знаменитых черепах Крэгса. - Я их терпеть не могу, - тут же заявил он. - По-моему, нет ниче- го более гнусного! Но ведь нельзя побывать в королевстве Бисса и не посмотреть эту гадость. Тем более, - сказал он, когда они уже садились в оливковую сигару Крэгса, - что вас будет сопровождать сам премь- ер-министр Биссы... Ведя машину вверх, к радиостанции, он принялся жаловаться, что его не принимают ни в какую игру. - Крэгс с утра до ночи занят с Паверманом и другими вашими учены- ми, и они гонят меня, как собаку. Что ж, это справедливо: за всю жизнь я научился только делать деньги, а это, кажется, никому не нужно... торгпред не разрешает мне помочь ему в закупках снаряжения и продо- вольствия. Меня отстранили даже от строительства аэродрома для самоле- тов, которые ожидаются со всех концов мира... - А зачем они прилетят? - поинтересовался Бубырь. - Парень! - удивился Хеджес. - Ты ничего не понимаешь в бизнесе! Было совершенно очевидно, что тайны бизнеса незнакомы ни Бубырю, ни Нинке. Тогда Хеджес снизошел до объяснений: - Ко дню, на который будет назначен Великий опыт, - кстати, вы не слышали, кажется, на второе апреля? Ребята не слыхали. Хеджес недовольно хмыкнул, но продолжал: - Так вот, к этому дню в королевство Бисса, где сейчас проживает около двухсот белых, ожидается приезд гостей со всех пяти континентов, не менее шестидесяти тысяч человек! Вы представляете себе этот размах? Сейчас в различных районах Фароо-Маро, а также на трех других островах сооружаются аэродромы, легкие сборные отели, отдельные домики, ресто- раны... Подсчитано, что одной жевательной резинки здесь сжуют почти на десять тысяч долларов! На этом можно потрясающе заработать, но мне не дают развернуться! Только виски потребуется больше двадцати тысяч ящи- ков! Скажу вам по секрету, что я зафрахтовал два парохода, и, если они не опоздают, Хеджес тоже прославится! На темном фоне джунглей ребята увидели низкие строения, над кото- рыми безвольно повисла мягкая бахрома пальмовых крыш. Казалось, здесь не было ни одного живого существа. Но, когда ма- шина остановилась у дома, к которому строения сходились, как лучи звезды, на веранду пулей вылетел туземец с розовой раковиной в руках. Он повернулся на восток и, напрягая жилы на висках и шее, протрубил сигнал. Оглушительный звук был похож на долгий, протяжный зов охот- ничьего рога. Где-то внизу, под перистыми лапами верхушек пальм, ему ответил рокот барабана... - Теперь смотрите, - шепнул Хеджес, выключая мотор. Лицо его исказилось в брезгливой гримасе, он не вылезал из маши- ны. Глядя на него, Бубырь и Нинка подобрали под себя ноги и с очень тревожными лицами оглядывались по сторонам. Муха, ворча, жалась к Бу- бырю. Сначала ничего не было видно... Потом Бубырю показалось, что сами по себе задвигались кокосовые орехи, валявшиеся в зарослях травы. В следующее мгновение и он и Нинка с ужасом увидели, что на них надвига- ются сплошные ряды черепах. Их было не сто, не тысяча, не десять ты- сяч... Казалось, что сама земля, морщась, ползет куда-то... Рокот ба- рабана приближался, и черепахи ползли быстрей. Сухой шелест, произво- димый ими, иногда заглушал удары барабана... Они были всего в пятиде- сяти метрах, когда барабан внезапно стих. Ряды черепах тотчас замерли. Бубырь и Нинка испуганно уставились на Хеджеса. Тот поднял палец, призывая к молчанию. Спустя мгновение сухой рокот барабана возобновил- ся, удары звучали с лихорадочной быстротой. В бескрайних рядах черепах началось движение. Сначала было непонятно, что происходит. Но спустя минуту черепахи разбились на пять колонн. Каждая из колонн, подчиняясь музыкальному рокоту барабана, двигалась к одному из пяти строений. Ши- рокие двери распахнулись сами, словно тоже повинуясь ритму барабана, и ряды черепах стали втягиваться в зеленоватый сумрак, скрываясь в стро- ениях... - Они строят аэродромы, собирают дома, - негромко, словно боясь, что черепахи услышат, объяснял Хеджес. - Вернувшись от вас, Крэгс пе- рестал начинять их знаниями. Но все равно каждая из них знает страшно много, больше, чем любой человек... В ближайшее к ним строение втягивались с такой же быстротой, с какой беззвучно несется поток воды, последние ряды черепах. Шествие замыкала черепаха огромного роста, с подвижной маленькой головой на шее змеи... - Скотина Крэгс, - не удержался Хеджес, - назвал эту черепаху мо- им именем... Она откликается, когда ее зовут Хеджес. Услышав это имя, черепаха проделала нечто удивительное, совершен- но несвойственное настоящим черепахам. Она поднялась на задние лапы, так что сквозь плотную пластмассу сверкнули детали ее сложного меха- низма, приложила лапу к брюшному панцирю и церемонно раскланялась. - А она может решать задачи? - умирая от любопытства, спросила Нинка. - Она? - Хеджес презрительно усмехнулся. - Она величайший матема- тик! Рядом с ней сам Крэгс просто баран! - А можно я ее спрошу? Хеджес нехотя открыл дверцу. - Ничего не поделаешь, - проскрипел он морщась, - придется проде- лывать всю эту чепуху, иначе она не послушается. Ребята выпрыгнули следом за ним. - Лучше я спрошу! - жарким шепотом уверял Бубырь. - Ты только на- путаешь! - Все равно она не понимает по-нашему! - сокрушалась Нинка. - Ни- чего не будет... - Мистер Хеджес, - громко сказал Хеджес по-английски и сплюнул с негодованием, - прошу вас сюда. Черепаха, поводя головой на змеиной шее, с достоинством приблизи- лась. - Неплохо держится, черт возьми! - осклабился Хеджес. - Я думаю, там, среди своих, она тоже премьер-министр. Ну, так что вы хотели спросить? Нинка замялась, и, пользуясь этим, Бубырь торопливо заговорил: - В саду пятьсот восемьдесят шесть яблонь. Это на сто тридцать восемь больше, чем груш, и на девяносто пять деревьев меньше, чем ви- шен. Сколько всего деревьев в саду?.. Вот, пусть решит, - добавил он, с нескрываемым недоверием поглядывая на черепаху. - Только-то? - Хеджес присвистнул. - Я не успею перевести, как она даст ответ. - А как это будет? - спросила Нинка. - У нее там, внутри, - барабан с бумагой... Лента с ответом вый- дет изо рта... Внимание! - торжественно провозгласил Хеджес. - Я начи- наю! И он, иногда запинаясь, но все же довольно быстро справился с пе- реводом. Черепаха продолжала пристально, без единого движения смотреть на них блестящими глазами, но никакой ленты не появлялось ниоткуда... - Может, она не поняла? - спросил Бубырь. - Мне так всегда надо прочесть несколько раз... - "Не поняла"! - фыркнул Хеджес. - Это исключено... Он быстро, брезгливо морщась, пробежался пальцами по черепахе от головы до панциря, но, видно, действуя наобум. Ничего не произошло. Тогда Хеджес, пожимая плечами, все же повторил условие задачи. Черепа- ха безмолвствовала, не сводя с них глаз. - Я говорил - трудная задача, - сочувственно вздохнул Бубырь. - Вот несчастный Бубырь! Все у него не по-человечески! - возмути- лась Нинка и присела перед черепахой, почувствовав прилив нежности. - Ах, какая цыпа - черепашка! Но Хеджес не мог смириться с таким ударом. Он влетел в дом, и че- рез секунду все услышали, как он кричит в трубку телефона, вызывая Крэгса. Пользуясь его отсутствием, Нинка попробовала было обнять черепаху за длинную, мягкую шею, но Бубырь отвел ее руки. - Ты что? - испугался он. - Черепаха вся электрическая! Нинка не поверила, передернула плечами, но руки на всякий случай убрала, тем более что уже показался сияющий мистер Хеджес. - Черепаха не занимается арифметикой! - гордо провозгласил он. - Высшая математика - вот ее пища! А на арифметику она и смотреть не хо- чет! Бубырь и Нинка в гостях всегда помнили о вежливости и не стали спорить. К их приезду было приготовлено угощение. Мистер Хеджес сам любил покушать, и поэтому обед собрали на славу. Правда, сначала лица у Бу- быря и Нинки вытянулись: они узнали, что основной едой будут уже зна- комые им кокосовые орехи и бананы. Но, когда перед ними поставили по цыпленку, фаршированному тертыми кокосовыми орехами и запеченному в кокосовом тесте, когда в центре