ла мама и ушла на кухню. - Только собаки мне и не хватало!.. Папа и Бубырь обменялись понимающим взглядом... Вот так в квартире Бубыриных осталась неизвестная собачонка, ко- торую стали называть Мухой. Она не сразу привыкла к этому прозвищу. Не раз в течение вечера мама, вспомнив о ее таинственном появле- нии, останавливалась среди начатого дела и пробовала беседовать с Му- хой. - Непонятная собака, - говорила мама. - Что-то есть в тебе стран- ное. Откуда ты взялась? Сначала картошка, какое-то АГ-181-ИНФ, теперь этот пес... Терпеть не могу секреты! Леня сразу начинал беспокойно вертеться, но Муха только внима- тельно прислушивалась к этим разговорам... Через час, привыкнув, она при первом звуке маминого голоса, если в нем раздавался знакомый воп- рос, опрокидывалась на спину и весело шевелила хвостом, ожидая, когда ее пощекочут по брюху. - Во всяком случае, - заканчивала мама, - ты как будто действи- тельно здорова... Бубыря очень беспокоило, что никак не удается надежно спрятать ошейник, ужасную улику, по которой могли узнать, что это он захватил таксу. Леня прислушивался к каждому стуку, а вид черных окон повергал его в трепет: коварные враги проникнут оттуда, через окно! Спрятать ошейник на глазах у мамы и Оли было невозможно. Бубырь решил, что займется этим, когда все лягут спать. Правда, придется не спать самому, а это будет нелегко. Честно говоря, он не представлял, как это получится. Единственный раз в жизни, когда они ездили в прошлом году к бабушке в Саратов, Бу- бырь поднялся ночью, и то мама будила его почти полчаса... Как же он встанет сам? Лучше всего не ложиться, но это отпадает: в кровать заго- нят обязательно. А стоит ему положить голову на подушку, как он тут же спит. Бубырь отлично знал это ужасное свое качество... Все-таки он попробовал посидеть подольше. Уже около десяти он за- теял выпиливать лобзиком рамочку с очень сложным рисунком, где, по за- мыслу художника, два слона должны были поддерживать хоботами мамину фотографию. Мама не раз огорчалась, что Бубырь, когда-то начав эту ра- мочку, давно ее забросил, и сейчас, принимаясь снова выпиливать, Бу- бырь рассчитал все с математической точностью. Помогло и то, что Оля уже спала, папа сидел над своими переводами с английского, а мама за- теяла генеральную уборку в коридоре. Так прошло около часа, и, когда мама спохватилась, было уже без четверти одиннадцать. Она тотчас начала с шумом загонять Бубыря в пос- тель, но, увидев над чем он пыхтит, оставила его в покое. Он выиграл, правда, немного, всего минут десять, потому что даже рамочка не могла, в конце концов, примирить маму с таким недопустимым нарушением режима. Тогда Бубырь начал тянуть. Каждый чулок он снимал чуть ли не по пяти минут и рассматривал их с таким вниманием и интересом, как будто в них скрывалась потрясающая тайна. Потом он полез в кровать, не помывшись. Лишь несколько секунд он наслаждался мыслью, что мама ничего не заме- тила. Впрочем, пока она сообразила, что произошло, и выдернула его из кровати, прошло еще несколько минут. - Время работает на нас, - пробормотал довольный Бубырь и подмиг- нул сам себе. - Что? - крикнула мама, вталкивая его в ванну. Но он не пожелал отвечать. Уже в ванне Бубырь вдруг содрогнулся от ужаса. Нельзя дольше тя- нуть! Он не рассчитал! Скорее в кровать! И пусть все немедленно ложат- ся! Иначе они не заснут до двенадцати, а тогда все пропало! Тогда он тоже так заснет, что не встанет! Он моментально очутился в кровати, и это вызвало у мамы подозре- ние. Конечно, он не мыл ноги! Леня захныкал, делая вид, что спит на ходу, но вызвал сочувствие только у папы. Мама была беспощадна. Она сама вымыла его толстые, в царапинах и синяках колени, все пыталась смыть синяки, потом удивительно долго вытирала полотенцем, так что Ле- ня, нетерпеливо переступая ногами по коврику, начал возмущенно фыр- кать. В полном расстройстве он нырнул наконец в постель и тотчас при- нялся канючить, чтобы потушили свет. Папа послушно лег, но мама оставила в спальне ночник и продолжала возиться. Бубырь ворочался, скрипел пружинами, дрыгал ногами, так что стонала задняя спинка кровати, и все-таки загнал маму в постель. - Что за противный мальчишка! - ворчала она укладываясь. Но ночник она не потушила. Более того: она зашуршала газетами, собираясь читать. Бубырь знал, что это не опасно, но у него уже иссякли силы. В ту самую секунду, когда он готов был застонать, мама уронила газету на пол и легонько всхрапнула, как будто пробовала какую-то носовую стру- ну. Словно дожидавшийся этого, папа поспешно прошлепал босыми ногами, потушил ночник и улегся, едва слышно покрякивая от холода. Заснули быстро. Лежать в темноте, не спать и слушать храп, пусть даже собственных родителей, не очень увлекательное занятие. Чтобы все-таки не заснуть, Леня начал вспоминать стихи. Он любил стихи про войну, походы и сраже- ния, в крайнем случае - смешные стихи или хотя бы про драку, и сейчас силился вспомнить такие, но почему-то в голове у него завихлялись сов- сем другие стишки, которые он учил еще малышом в детском саду: Плутишка зайка серенький Под елочкой сидит... Леня увидел этого зайчишку, его веселые рыжие глаза, плотно при- жатые уши, похожие на две варежки, и тонкие, прямые кавалерственные усы... Заяц белыми лапами лихо бил по красному барабану и тоже читал какие-то стихи, а рядом стоял черт первого разряда и ядовито ухмылял- ся... Потом исчезли и заяц и черт, а Леню словно кто-то толкнул. Он приподнял голову и испуганно оглянулся, не в силах сообразить, почему он проснулся, но смутно чувствуя, что он обязан что-то сделать. Леня посмотрел на тусклые в свете уличных фонарей стенные часы: без пяти час. И тотчас все вспомнил. Он подскочил на кровати; она жалобно всхлипнула, и он, вздрогнув, оглянулся на кровать родителей. Нет, спят... Сопя, почесываясь, он оделся довольно быстро, но, натягивая штаны, понял, что забыл надеть лифчик и чулки. Подумав, он махнул рукой и сунул в валенки голые ноги. Еще вечером он решил, что прятать ошейник в квартире опасно. Лучше всего было схоронить его в сарае. Дверь в коридор была открыта. Он вышел, гордясь тем, как ловко у него все выходит, и сожалея, что никто этого не видит. Он надел паль- то, шапку и шагнул было к двери, но замер, понимая, что сейчас чихнет. Это было ужасно. Он ничего не мог поделать и чихнул... С перепугу Леня сел на пол. Храп на кровати прекратился. Леня не дышал, ему сразу ста- ло так жарко, что он безнадежным жестом снял шапку. Пружины заскреже- тали, это заворочался папа. Он словно прислушался, но через мгновение снова принялся подсвистывать. Леня вытер со лба пот, тяжело поднялся и вышел в коридор, осторожно закрыв за собой дверь. Это было сделано как раз вовремя, потому что Муха, спавшая в кух- не, с радостным визгом выскочила в коридор, явно мечтая принять учас- тие в необычайной прогулке. Она так старательно терлась о Ленины ва- ленки, так умильно виляла хвостиком, что он решил поскорее ее выпус- тить и взять с собой. Беззвучно сняв цепочку, он открыл тугой английский замок и потя- нул дверь. Муха вырвалась на лестницу, вильнув между его ног. Леня вы- шел следом и осторожно запер дверь. Все. Выбрался. Слегка подсвистывая Мухе и радуясь, что захватил ее с собой, Леня спустился в сонный подъезд и, стукнув дверью громче, чем следовало, вышел в холодный, темный, очень тихий двор. Он окончательно проснулся, и теперь все казалось легким и веселым. Пока Муха металась где-то у чужих сараев, Леня открыл дверь своего сарая и остановился, жалея, что не захватил фонарик. Пробираясь меж сложенных поленниц в угол, он ре- шил, что запрячет ошейник в один из старых противогазов. Присев и положив на колени противогаз, Леня достал ошейник и сно- ва стал его рассматривать. Подумав, что на свету удалось бы, пожалуй, разобрать и другие буквы, Леня решил сделать это завтра же вместе с Пашкой, а пока сунул ошейник на самое дно сумки, под коробку, и, пое- живаясь, выскочил из сарая. Запирая дверь, он осторожно свистнул Мухе. Она не откликалась. Тогда он посвистел громче, потом тихонько позвал: - Муха... Муха! Ее нигде не было. Леня прошел вдоль сараев, заглянул за угол, посвистел и позвал громче, но Муха не отзывалась... Во дворе было все так же тихо и темно, но теперь казалось опаснее. Вобрав голову в пле- чи, Леня перебежал двор. За каждым углом будто кто-то таился; Бубырь окликал Муху голосом, дрожащим и от волнения и от холода. Из-под одно- го сарая ему в ноги метнулось что-то черное, но это промчалась потре- воженная кошка. Мухи не было... Не могла же она исчезнуть! И Бубырь, чувствуя все большую трево- гу, метался по двору, звал, даже умолял Муху отозваться... Как было бы хорошо, если бы она выкатилась сейчас к нему, ласково повизгивая, и у самых ног кувырнулась на спину! Честное слово, он не стал бы ее ру- гать. Они поскорее побежали бы домой... Бубырь метался так до тех пор, пока родители, вне себя от трево- ги, полураздетые, не выскочили во двор и от радости, что нашли сына, принялись тут же шлепать его и справа и слева. Мама ухватила Бубыря за ухо, а папа, сопя и кряхтя, подталкивал свое чадо, не слушая его воп- лей. - Муха пропала!.. К его удивлению, родители остались почти равнодушны. Мама сказа- ла, что пропажа Мухи ее не удивляет. Собака, сумевшая так таинственно появиться, должна была и исчезнуть необыкновенно. Лене стало ясно, что Муху искать не будут. Он вспомнил об ошейнике и даже застонал от огор- чения, что снял его. Пусть бы уж пропадал вместе с Мухой! - Что еще? - свирепо крикнула мама, дергая его за ухо. Ну что можно было ей ответить! - Холодно, - простонал Бубырь первое, что пришло ему в голову. - Я без чулок... - Боже мой! - Мама в полном отчаянии подхватила его на руки, а папа бежал сзади и уверял, что она надорвется... Никто, конечно, не знал, что пропавшую Муху прежде звали Детка, что она прожила необыкновенную и очень важную жизнь, что ее ищут и за ней охотятся... Глава десятая. ПОИСКИ В Академическом городке в эту ночь все были на ногах. Детка про- пала! Андрюхину не сразу разрешили вести открытые поиски Детки. Слишком серьезно было все, что связывалось с проведенным опытом, результаты которого и даже организацию не следовало разглашать. Но делать было нечего: выбившись из сил, став похожим на сумас- шедшего, профессор Паверман за двое суток обшарил каждый кустик на трассе - и без всякого успеха. Следовало искать таксу в городе. С семи утра диктор местного ра- дио через каждый час оповещал жителей о пропаже собаки и призывал дос- тавить беглянку за большие вознаграждение на стадион. Майск немедленно стал похож на огромную выставку собак. Никто и не предполагал, что в городе их так много. Фотографии с изображением пропавшей таксы появи- лись только к двенадцати дня, но и после этого вели псов всех мастей. Вой стоял над городом. Наверное, среди собак прошел слух о грозящем поголовном истреблении, и они, рыча и огрызаясь, отказывались идти. Их тащили чуть ли не волоком, везли в автобусах, в грузовиках; мальчишки принесли столько щенят, что город пропах ласковым запахом псинки и мо- лока. Весь этот собачий базар проходил на большом футбольном поле. Зи- мой поле стало малым, хоккейным, и вокруг оставалось много места, что- бы разместить собак, их хозяев и бригаду из Института научной фантас- тики, возглавлявшую поиски пропавшей таксы. Руководил этой бригадой профессор Паверман. Голова его все еще была забинтована. Сквозь сильные очки глаза казались маленькими и злы- ми. Профессор ни на мгновение не оставался в покое. Он бегал по наско- ро сколоченной трибуне, мимо которой проводили собак, то и дело соска- кивал на поле и кричал, хватая хозяев собак за рукава и отвороты паль- то: - Вы что, издеваетесь, да? Разве это собака? Это теленок! Зачем мне ваши овчарки? Такса! Понимаете? Маленькая, черная, веселая, доб- рая, умная такса! На него не обижались: видели, человек не в себе. А собак привели, чтобы хоть чем-нибудь помочь: может, пригодятся. По радио передали короткое выступление академика Андрюхина с об- ращением к жителям Майска и окрестных колхозов: - Дорогие товарищи! От имени всего коллектива наших ученых прошу вас оказать всяческую помощь в поисках пропавшей собаки! С ней связано важное для нашей страны открытие. Собаку необходимо отыскать срочно, в противном случае поиски станут бесцельными... В середине дня над стадионом повис вертолет. К трибуне, где бегал Борис Миронович Паверман, сбросили вниз лесенку. По ней, словно боль- шой темный жук, быстро перебирая ступеньки, спустился незнакомый боль- шинству человек с отличной бородой и веселыми, яркими глазами. Это был Андрюхин. - Ничего? Паверман отчаянно махнул обеими руками, едва не задев Андрюхина по шапке. - ...Вообще ни одной таксы! Конечно, были и таксы, правда немного. Каждый раз, когда среди визжащих, рычащих, старающихся мимоходом цапнуть кого-нибудь псов по- являлась приплюснутая, с висячими до земли ушами раскоряка такса, словно карикатура на настоящую собаку, вся бригада ученых сбегала с трибуны и мчалась ей навстречу, наступая на разнообразные лапы и хвос- ты... Впереди всегда оказывался Борис Миронович. Хотя руки у него, много раз перевязанные бинтами и даже просто носовыми платками, были все изгрызаны неблагодарными псами, он первый хватал таксу на руки. Но все было напрасно. Вертолет, сделав круг над стадионом, ушел вертикально вверх и ис- чез. Профессор Паверман не бросал и не опускал очередную таксу: он ро- нял их так небрежно и одновременно с таким отчаянием, что, даже слыша визг своей собаки, ее хозяин только расстраивался, что и этот пес не тот... Папа еще затемно уехал в командировку на кирпичный завод, но мама узнала все рано утром, когда ходила в магазин за молоком. В магазине все говорили о пропаже ученой собаки. Мама обрадовалась, что ее Бубырь в школе, и про себя решила строго его предупредить: она ничего не же- лает слышать ни о каких собаках! Пусть ищут где хотят, у них собак не было и нет. Незачем путаться во всю эту историю... и слушать бесконеч- ные расспросы: ведь помочь уже все равно нельзя! Мама не знала, какие испытания в эти первые утренние часы выпали на долю ее Бубырю. Обраще- ние Андрюхина, текст объявлений, расклеенных по городу, - все это было сообщено школьникам на уроках. Никто, правда, не заметил, как побагро- вел и вспотел Бубырь, хотя ему казалось, что все мгновенно уставились на него и даже обличающе вытянули в его сторону указательные пальцы... Пашка и еще несколько мальчишек удрали с уроков, искренне уверен- ные, что, пока они не возьмутся за это дело, собаку не найти. Бубырю тоже очень хотелось удрать, но куда? Куда удерешь от ошейника? Это был ужасный день, который к тому же не обогатил Бубыря знани- ями, хотя он, трепеща, просидел все уроки. Потом он поболтался на школьном дворе, чтобы только не слышать всех этих разговоров о Мухе, и наконец нерешительно поплелся домой... Он совсем забыл о встрече на лестнице с Нинкой Фетисовой... Когда Бубырь подходил к дому, Нинка выскочила и помчалась к нему во главе знакомых мальчишек. Бубырь похолодел. Она летела к нему со всех ног, зажав в кулаке содранное с забора объявление с фотографией черного пе- сика. На фотографии Детка казалась старше, крупнее, но Леня сразу ее узнал. - Муха! - простонал он горестно, вырывая у Нинки фотографию. - А где же она? - тотчас затараторила Нинка. - Где? А? Я все ви- дела, я все помню! Ты теперь не отвертишься! Я все равно от тебя ни- когда не отстану... Лучше давай вместе сдадим, вдвоем. Так и понесем! Сначала ты, потом я. Хочешь?.. Знаешь, какие мы станем известные? На весь город! Могут даже в газетах написать: "Пионеры-отличники Бубырин и Фетисова вернули академику Андрюхину его замечательную научную соба- ку..." - Заткнись! - диким голосом заорал Бубырь, не в силах дальше тер- петь. - Нет ее у меня! Нинка не сразу поверила, что собаки действительно нет. Не поверил и Пашка и другие ребята. Бубырю пришлось рассказать всю историю, но все окончательно убедились в его правоте, только когда он, сопя и не- заметно слизывая слезы, открыл сарай и, добыв из дальнего угла проти- вогаз, вынул ошейник. Леня совершенно правильно предположил, что днем удастся разобрать все буквы. Он первый прочел: "Просьба дать знать о собаке по адресу: Горьковская область, п/я 77" Пашка хмуро проверил и, не глядя на Бубыря, осведомился: - Сообщил? - Ночью... ничего не видно было, - дрожащими губами выговорил Бу- бырь. - Дураки! Ах, дураки! - закричала Нинка, с невыразимым презрением глядя то на Бубыря, то на Пашку. - "Мы, мальчишки! Мы самые умные! Все можем!" Тьфу! Дурачье! Упустили такую собаку... - Что же теперь будет? - тоскливо спрашивал всех Бубырь. - Ох, и попадет... - А ты думал! Ясно, попадет, - отрезал Пашка. - Ну, и что? Пошли. Он вскочил со скамейки и потащил за собой упирающегося Бубыря. - Ждите нас! - Куда мы бежим? - испуганно пискнул Бубырь. - На стадион!.. Ты слышал, они там... ну, эти, ученые... Сейчас мы им все выложим. Пусть ищут!.. Будь уверен, найдут!.. - Попадет... - простонал Бубырь, сморщившись. - За это ничего. Можно... - Пашка деловито на ходу высморкался. - Пусть даже выдерут, не обижайся. Чего там! Даже легче станет. Правиль- но Нинка тебя ругала. Она бы не упустила собаку, хоть девчонка... Мо- жет, эта собака такая, что через нее люди будут жить вечно. Павлов, тоже был когда-то академик, на ком все свои самые знаменитые опыты ставил? На собаках! И в Космос первыми собаки летали. Ученые им верят. И Андрюхин тоже. Собака выдержит, тогда на человеке пробуют... - А может, Пашка, не надо? - просительно произнес Бубырь. - Будем молчать, а?.. Или потом скажем потихоньку... Кто его знает, как оно все получится... Пристально поглядев на трясущегося Бубыря, Пашка сморщился, как от боли, энергично и выразительно сплюнул, толкнул Бубыря в снег и, вытащив у него из кармана ошейник, еще быстрее помчался по улице. Бу- бырь посидел в сугробе - удивительно уютный был сугроб! - вытер нос и с лицом сосредоточенным, сумрачным и торжественным медленно тронулся к стадиону. Среди батальонов нетерпеливо воющих псов и их замерзших, но упря- мо не уходивших хозяев он выбрался к трибуне как раз в тот момент, когда Пашка, виновато хмурясь и тыча пальцем в ошейник, отвечал како- му-то рыжему высоченному дядьке в очках: - Не у меня она была. У одного там, со двора... фамилия Бубырин. - Как - Бубырин? Опять?! - завопил рыжий, как будто ему наступили на ногу. - Тот Бубырин, к которому попала картофелина? - Тот самый, - вздохнув, подтвердил Пашка. - Подожди! Подожди! - кричал профессор. - Так ведь это я вас тог- да остановил на улице? Вы убежали! Меня задержал милиционер! Безобра- зие! Пашка молча наклонил голову. - Немедленно ведите нас туда, - нетерпеливо вскричал Паверман. - Немедленно покажите этого Бубырина! Вздыхая и не поднимая глаз, Леня протискался к Пашке. Раз их все равно ждала гибель, то погибать вместе было не так страшно. - Да вот он! - обрадовался Пашка и чуть не обнял Леню, словно не он две минуты назад толкнул его в сугроб. - Кто? - спросил рыжий, наклоняясь. - Бубырин! Тот самый! У которого ваша собака была! - Это Бубырин? - сказал рыжий, отступая на шаг и всплескивая ру- ками. Готовясь к самому худшему, Леня соображал, пора уже реветь или еще рано. - Но ведь он мальчик! Ребенок! Боже мой!.. - Хм!.. - презрительно фыркнул Леня. - Нашли ребенка... - Нет, он ничего... - Пашка строго посмотрел на Леню. - Сообража- ет... - Простите, что? Что именно он соображает? - стремительно подхва- тил Борис Миронович Паверман. - Соображает ли он, почему именно в этот дом номер три по улице Карла Маркса дважды попадали лучи с наших фо- тонных площадок? Картофелина! Детка! И все в ваш дом, вопреки точней- шим расчетам. В чем дело? Крайне интересное и пока абсолютно загадоч- ное явление... Впрочем, все это мы выясним. Где у вас ближайшая комна- та со столом, которую можно запереть? Юра Сергеев, который тоже был здесь ("Гляди, Бычок!.." - подтолк- нул Пашка Бубыря), провел их под трибуну, в помещение, где перед игра- ми обычно переодевались хоккеисты. Потом Бычок ушел, а Пашка увязался за ним. Леня остался один на один с ученым. Они сидели за столом друг против друга, и Паверман, ломая голову, с какого бока ему подступиться к этому юноше, энергично затачивал карандаш так, как будто точил нож. При этом он непрерывно говорил, протягивая в сторону Лени то карандаш, то нож таким решительным жестом, что бедный Леня невольно шарахался в сторону. - Ты должен вспомнить все, что знаешь о нашей собаке. Все! Любая мелочь может иметь громадное значение... Сейчас я буду задавать тебе вопросы. Приготовься отвечать. Помни, если ты что-нибудь забудешь, на- ука тебя не простит! Не простит!.. Но будет еще хуже, если ты что-ни- будь присочинишь. Ты ведь врунишка, а? Ну конечно!.. Лишь крайнее возмущение поддерживало силы Бубыря. Он не ответил своему собеседнику, только фыркнул. Но тот ничего не заметил. - Только правду! Только правду! - Профессор звонко щелкнул очи- ненным карандашом о стол. - Внимание!.. Слушай первый вопрос. Где, когда, при каких обстоятельствах ты встретил впервые нашу Детку? - Это Муху, что ли? - неохотно проворчал Леня. Паверман несколько нервно поправил очки и еще раз стукнул о стол карандашом. - Мальчик, нам необходимо договориться о терминологии. Собака, о которой идет речь, носила кличку Детка. Детка, и только Детка! Иногда, в веселые минуты, ее называли наш Страшный Большой Черный Пес, но это было неофициальное прозвище. Ты мог ее назвать Мухой, Комаром, Стреко- зой или Кузнечиком, от этого ничего не меняется. Она Детка!.. Точ- ность! Точность!.. Итак? - Чего? - не понял Леня. - Я спрашиваю, где, когда и при каких обстоятельствах ты увидел нашу собаку? - Вечером... - Совершенно неопределенное понятие! Чему только учат в наших школах! В котором часу? - Не знаю... Что у меня, часы на руке, что ли? - Леня несколько рассердился. Уже захотелось есть от всех этих передряг. - Может, в полседьмого, а может, и в семь. Меня мама загонять шла... - Да! Да! Да! - Профессор Паверман неожиданно вскочил и, сжимая ладонями виски, быстрой рысцой пробежал из угла в угол. - Совпадает!.. Совпадает!.. Ты видел эту собаку восемнадцатого февраля, в восемнад- цать часов сорок шесть минут семь секунд! Запомни это, мальчик! Насту- пит момент, когда тебе будет завидовать все человечество! Ты первый и единственный из людей... - Тут он сильно дернул себя за рыжие кудри и круто повернулся к Лене: - Итак? Леня недоумевающе смотрел на него, но страх постепенно улетучи- вался. - Я спрашиваю, где произошло это всемирно-историческое событие? - У нас во дворе... - нерешительно выговорил Леня, присматрива- ясь, не смеется ли ученый. - Точнее!.. Точнее!.. На этом месте воздвигнут памятник. - Я сидел у стенки, около двери с нашей лестницы во двор... Было скучно. И вдруг что-то как упало мне на валенки!.. - Не торопись! Не торопись! Подумай хорошенько! Вспомни! В это мгновение было совершенно тихо или... - Словно бы что-то щелкнуло, - задумчиво произнес Леня. - Или треснуло... И ярко так мигнуло... - Ага! Ага! - карандаш ученого быстро забегал по бумаге. - Звук был громкий? - Нет... Я еще подумал, что это у бабушки с нижнего этажа перего- рел предохранитель. - Не путай меня! Бабушка здесь ни при чем... Припомни теперь как можно лучше, в каком состоянии была собака в то мгновение, когда ты увидел ее. Это необычайно важно! Это самое важное! - Я ее не увидел, - честно признался Леня. - Было так темно, что я и себя не видел. Она вся черная! Понимаете? Когда она прижалась к моему валенку, я от неожиданности валенок отдернул, и она повалилась, как мертвая... - Боже мой... Бедный пес! - Паверман приподнялся за столом и впился глазами в Леню. - Ну? - Я потрогал ее... Знаете, я сначала подумал, это щенок. Потрогал за уши, за ногу, потом попал ей в нос, и вдруг она меня лизнула! Чест- ное слово! - Это очень важно! - Ученый торопился записать каждое слово Бубы- ря. - Чрезвычайно важное, сенсационное сообщение! Не мог бы ты припом- нить - постарайся! подумай! не спеши! - не мог бы ты припомнить, сколько времени прошло от того мгновения, когда ты увидел собаку, до того, когда она тебя лизнула? Резким жестом он сорвал с носа очки и уставился на Леню невоору- женными глазами, от нетерпения слегка приоткрыв рот. Глаза его без оч- ков были большие, очень добрые и растерянные. Он умоляюще смотрел на Леню. Усмехнувшись, Леня совсем расхраб- рился. - Сколько времени?.. Да совсем немного! Может, пять минут, а мо- жет, десять. - Пять или десять? - Ученый снова надел свои страшные очки, и добрые глаза спрятались. - Не знаю... Может, и десять. Паверман в отчаянии бросил карандаш: - Это невозможно! Ты был в самом центре событий! На всем земном шаре ты один-единственный можешь дать важнейшие для науки показания! Но ты совсем не вел наблюдений! Такая небрежность! Здесь необходимы точные данные! От тебя зависит колоссальный триумф науки! Бубырь растерянно опустил голову. - Нет у меня триумфа науки... - пробормотал он упавшим голосом. - Плохо! Очень плохо, дорогой товарищ! - Паверман снова вскочил и пробежался по комнате. - Из-за твоей ненаблюдательности в поступатель- ном движении науки произойдет крайне нежелательная задержка! - Он плюхнулся на стул против Лени. - Итак? Леня поднял на него умоляющие глаза: - Ну не знаю я... Паверман решительно постучал карандашом: - Дальше! Дальше! Незачем мусолить ваше незнание... Что было дальше? - Я схватил Муху на руки... - Детку! - сердито перебил Паверман. - Ну, Детку... Схватил на руки и побежал домой. Тут еще Нинка подвернулась. Предлагала поделить собаку напополам... - То есть как это - напополам? - Ученый перестал писать и уста- вился на Бубыря: - Ты что?.. Живодеры! - Ну что вы! - Леня покровительственно улыбнулся. - Конечно, не разрывать ее, а коллективно владеть, сообща... Но сразу вышла мама, а Нинка наврала и убежала... - К Детке это не имеет отношения. - Как раз имеет! Нинка сказала, будто я украл собаку в чужом са- рае! Будто она сама видела! - В каком сарае?.. Мальчик, не путай меня! Когда ты нес Детку, она шевелилась? - Да! Она уже была совсем живая! Только как будто больна... Мама еще не хотела пускать ее в квартиру. - Как - не хотела пускать? Возмутительно! Неужели можно было до- пустить, чтобы собака замерзла на улице? - Но папа сказал, что она уже здорова. И правда, пока мы говори- ли, она развеселилась. Может, она просто смущалась сначала? Это бывает даже с людьми! - Возможно! Возможно! - рассеянно согласился Паверман. - Значит, тебе и твоим родителям показалось, что не позднее чем через полчаса после того, как ты увидел собаку, она уже полностью пришла в себя? И больше она не болела? - Нет, ей у нас было хорошо! Даже мама примирилась с ней и корми- ла. - Кормила? Отлично! - задумчиво пробормотал ученый. - Но почему и Детка и картофелина отклонились к вам во двор? Причем, заметь, до это- го наши лучи не попадали к вам. - Мы ничего такого не делали, - двинул плечами Бубырь, решительно отклоняя обвинение. - Видимо, здесь возникло случайное поле, - размышлял ученый. - Скажи, у вас не проходит где-нибудь близко кабель? - Проходит! - обрадовался Леня. - Только он глубоко, не доста- нешь... - Тогда можно предположить, что кабель был пробит... - Ясно, пробит! - подхватил Леня. - Его и сейчас ремонтируют. - Все это необходимо проверить, - пробормотал Паверман, думая опять о другом. - Послушай, - начал ученый осторожно, глядя на Леню сбоку и нерешительно покашливая. - А ты ничего не замечал потом в по- ведении Детки такого... необыкновенного? - Нет, - ответил Бубырь оживившись. - А что? - И твои родители тоже? Впрочем, я их расспрошу. Детка всегда те- бя узнавала? - Ну конечно! - Леня даже обиделся. - Она визжала за дверью, как только я подходил к кухне. И она сама попросилась со мной гулять. Это обстоятельство Леня подчеркнул очень выразительно, но, к со- жалению, ученый пропустил его мимо ушей. - А не случалось ли ей лаять так просто, ни с того ни с сего? Или вдруг что-нибудь рвать, грызть? Узнавала ли она пищу, воду? - Вы думаете, если больная, так сумасшедшая? - От возмущения Леня встал. - Она понимала все на свете! Паверман снял очки, и Леня удивился, какие у него нежные глаза. - Это была необыкновенная собака, - сказал он растроганно. - Тон- кий аналитический ум! Если б среди собак попадались ученые, Детка за- няла бы ведущее положение... Честное слово, иногда мне казалось, что она умнее некоторых наших сотрудников... Впрочем, это совершенно не относится к делу, - спохватился профессор. - Итак?.. Леня сумрачно пожал плечами. - Ну, ну! - Паверман неловко потыкал его карандашом. - Ну, ну!.. Ты же мужчина! - При этом ученый попытался выпятить тощую грудь и раз- вернуть сухие плечи. - Богатырь! Детку, то есть твою Муху, мы оты- щем... А ты молодец, ты умнее, чем кажешься с виду. Смотри, как хорошо все запомнил! Ты помог нам. Понимаешь? Помог науке! Это большая честь. И если когда-нибудь ты станешь ученым, то свою научную биографию мо- жешь начать с сегодняшнего дня. Леня не успел даже восхититься этой блестящей перспективой, как никем не охраняемая дверь с треском распахнулась, и вездесущая Нин- ка-пружинка начала прямо с порога: - Он станет ученым? Ха! Бубырь несчастный! Он будет поваром! Он будет все сам съедать! Вон у него какое пузо! С таким пузом ученых не бывает! И собаку эту он украл! Никакая она не ваша, ни из какого инс- титута, а жила такая черная злющая собачонка у одной старухи из нижне- го этажа и все время гадила в комнатах. Да-да! - Нинка отчаянно разма- хивала руками, даже чуть приседала для убедительности и все повышала голос, не давая оторопевшему Бубырю вставить хоть слово. - И старушка выбросила ее в сарай. А этот Бубырь несчастный подобрал такое сокрови- ще, никто об нее руки не хотел марать, а он подобрал и расхвастался, расхвастался: вот у меня собака необыкновенная, с неба свалилась, и сам я тоже такой необыкновенный!.. Пораженный этим налетом и словоизвержением, ученый не заметил, как Бубырь, с силой оттолкнув стол, рванулся к двери, как, тоненько пискнув, исчезла, словно и не появлялась, Нинка-пружинка и тяжело хлопнула наружная дверь, пропуская самого Бубыря... - Безобразие! - сказал ученый, покинутый так неожиданно. - Вот вам современная молодежь! Никакого чувства ответственности! Неизвестно, какой страшной казни была бы подвергнута Нинка, если бы только удалось Бубырю ее догнать, но, когда он мчался мимо рынка, откуда-то из-за пивной вывернулась тощая рыжая собачонка с веселым хвостиком, завинченным крючком... Она прыгнула в сугроб всеми четырьмя лапами и оглянулась через плечо, насторожив уши. И тотчас следом за ней выскочила Муха. Хвост у нее тоже был заверчен вверх, глаза радост- но поблескивали. - Муха! - заорал Леня во весь голос. Рыжий песик шарахнулся в сторону, и Муха вильнула было за ним, но тотчас остановилась, тявкнула и оглянулась на Леню. Он бросился к ней. Муха отбежала на несколько шагов и присела. Леня снова рванулся к ней, скользя и едва не падая. Муха отскочила еще на несколько шагов, виляя хвостиком и приветливо улыбаясь. - Муха, Муха... - взмолился Леня, едва не плача и подманивая ее рукой. Муха наклонила голову направо, потом налево. Ее толстые, теплые уши свешивались до земли. Наконец она вежливо улыбнулась и неторопли- вой рысцой подбежала к Лене. Он едва не упал, подхватывая ее на руки. Теперь следовало лететь на стадион и немедленно вручить ученым эту не- обычайную, такую важную для науки собаку. Леня так и сделал. Он опро- метью кинулся было к стадиону. Но почти наперерез ему вильнула широкая черная машина. В ней сидело несколько человек, и среди них тот, с бо- родкой, который спускался с вертолета, и главное - профессор Паверман. Леня что-то закричал, протягивая им Муху, но машина проскочила мимо. Леня побежал следом. Окраина Майска незаметно переходила в поле, отделявшее город от ближайшей деревни Высоково. Но машина, миновав последний дом, свернула не на разъезженную дорогу в Высоково, а на проселок, который через ближайший лесок и холмы выводил на шоссе Майск - Горький... Глава одиннадцатая. В ЛЕСУ Тропинка шла в гору. Под снегом сухо, по-мертвому шелестели опав- шие листья. Ноги то и дело проваливались в притрушенные снежком рытви- ны. Было очень тихо. Так тихо, что становилось даже неприятно. Давно где-то далеко внизу остались огни города. Тропинка перешла в дорогу. Она ползла вверх, накручивая петлю за петлей, а узловатые корни сосен и елей подступали все ближе. Похоже было, что они приглядывались к Бу- бырю, молча чего-то выжидая. Леня помнил самое главное: Муху следовало доставить срочно, иначе научное открытие может пропасть. И он шел по следам машины в Академи- ческий городок. Он достал ошейник. Муха радостно приветствовала его, даже лизнула и с удовольствием позволила надеть на себя. - Узнаешь? - пробормотал Бубырь. Он рассчитал: что бы ни случи- лось, по ошейнику Муху доставят к профессору Паверману. Бубырю давно уже следовало передохнуть, а кстати поправить сбив- шийся носок, который натирал пятку, но он все не решался остановиться. Было уже часов шесть, стемнело; только туманная белизна позволяла раз- личать ближайшие кусты и деревья. Так далеко в лес Леня не заходил ни разу. Бывают ли здесь люди?.. Сначала он нес Муху на руках; потом спустил ее на землю. Она бежала впереди, часто оглядываясь, словно спрашивая, куда идти. Леня присел, рассматривая колею. Нет, здесь про- езжали как будто недавно... Иногда ему казалось, что кто-то молча кра- дется сзади. Он оглядывался: никого не было. Все чаще он чувствовал чье-то неясное и угрожающее присутствие в кустах. Но ведь Муха зарыча- ла бы на незнакомого... Проверять было страшно, и Бубырь уверял себя, что все это глупости и в кустах никого нет. Хорошо, что рядом бежала Муха. Чтоб идти веселее, он прикинул, как давно они вышли из города. Выходило, около двух часов назад. Несколько раз ему казалось, что они сбились с пути. Идти станови- лось все тяжелее. Дорога словно бы расползлась среди проплешин в сне- гу, непонятно было, куда ступать. Ноги скользили, застревали в капка- нах корневищ. Раза два он падал, хватаясь руками за слежалые, черные груды листьев. Муха сидела рядом и виляла хвостиком, глядя на него. От этого становилось легче. Мороз крепчал, зябли коленки. Когда деревья отодвигались, стано- вилось совсем холодно; уныло и зло посвистывал ветер. Потом деревья сходились плотней, ветер смолкал. Бубырь заметил, что в чаще куда теп- лее, и с благодарностью покосился на деревья. "Деревья поглощают угле- кислоту и выделяют кислород, - вспомнилось ему, и впервые он почувс- твовал, что это очень хорошо устроено. - Молодцы деревья. Дышат... По- тому, наверное, и теплей..." Он осторожно улыбнулся деревьям, которые стояли поближе, и пошел уверенней, тверже, словно вокруг были друзья. Потом он услышал свист, неразборчивый голос и, проваливаясь в глубокий у кустов снег, присел за толстой черной густой елью. Колючая ветка мазнула его по лицу, осыпав острыми снежинками. Мягкий перестук, посвистыванье и монотонный, заунывный крик ста- новились все ближе, и вот мимо него, подскакивая на ухабах, сползая в ближние елочки, вихляясь, как пьяные, показались сани; пахнуло соломой и еще чем-то домашним... Парень примостился в санях на коленях, присев на пятки; ласковый огонек папиросы, вспыхнув, осветил его худое, за- думчивое лицо. Леня не решился его окликнуть. Он обнял Муху и притаил- ся; он не знал, почему не окликнул парня. Леня дождался, когда смолкли и негромкий свист, и мягкий перестук полозьев о корни и замерзшую зем- лю, и снова побрел вверх. Бубырь пересек небольшую поляну, серебристую и грустную в метал- лическом, прохладном свете луны, и едва не свалился в канаву, где ва- лялись кое-где громадные ржавые пни, на корнях которых примерзла гли- на. За канавой гладкой белой лентой уходило в черноту ночи шоссе. Тишина здесь была еще настороженней, чем в лесу. Узкая лента шос- се торопливо убегала от черного леса, стеной вставшего по обеим ее сторонам. Луна холодно и пристально рассматривала что-то в кустах. Незаметно посыпал легкий снежок. Он сеял все гуще и гуще... Но Леня стоял у елки и не двигался, ожидая попутной машины. Муха, навер- ное, тоже устала: хвостик ее повис, она встряхивала ушами, будто отго- няя снег, и недоуменно поглядывала на Леню. Шоссе словно вымерло; никаких машин не было. Бубырь давно не чуял замерзших коленок; снег завалил его так, что он слился с пеньком, словно большой сугроб. Ни света фар, ни знакомого домашнего урчанья машины не рождалось на дороге. И Бубырь, бесшумно всхлипывая от жалости к Мухе и к себе самому, поплелся наконец по узкой тропке, которая бежала параллельно шоссе, лесом... Путь оказался долгим. Ночь давно вошла в лес, холодные звезды вздрагивали, пытаясь отцепиться от верхушек сосен. Бубырь еле волочил ноги. Ему было больно и страшно. Он боялся, что замерзнет вместе с Му- хой. Ныли коленки и все кости. Луна быстро катилась по небу. И Муха волочила хвост по земле, иногда жалобно тявкая. Леня теперь старался не ступать, а скользить, чтобы валенки не ерзали по стертым, остро саднившим пяткам. Но все равно, едва он под- нимал ногу, как задник въедался в пятку, а по подъему ступни проезжал как будто не войлок, а наждак... Казалось, что, если лечь где угодно, даже просто в снег, все сразу пройдет и будет так славно, что хоть пой песни. Но ни ложиться, ни петь песни Бубырь себе не разрешал. Он уже не плакал. Он только уговаривал себя держаться. "Держись, Бубырь!.." - шептал он дрожащим голосом. Потом он придумал игру. Как будто их было двое: Бубырь-командир и Бубырь-солдат. "Получите боевое задание, - приказывал командир: - все перетер- петь, раны не считать, идти сколько потребуется, а если придется - и на брюхе ползти, а доставить Муху на место..." "Есть доставить!" - отвечал солдат. И шел. "Наряд вне очереди, - распоряжался Бубырь-командир, когда Бубырь-солдат спотыкался, едва не ныряя носом в жесткий снег. - Чистить картошку..." А хорошо было бы сейчас попробовать горячей вареной картошки! Пусть даже без всего, без соли... И Леня вспомнил, как они осенью ходили в колхоз помогать на уборке картофеля, пекли ее в тлеющих, едко дымящих кострах, потом вы- катывали горелой веткой и, обжигаясь, хватали в черные ладони. Он чуть не закашлялся, глотая густую слюну... "Два наряда! - рассердился ко- мандир. - Чистить нужник!" Зато, став внимательнее, Бубырь-солдат лов- ко прополз между черными шубами елочек, даже не потревожив их, и зас- лужил благодарность. Но еще через десяток шагов, преодолев канаву ("Взять штурмом ру- беж врага!"), Бубырь остановился в полной растерянности. Муха сидела рядом с ним, мелко дрожа не то от холода, не то от страха. Впереди раскинулось бескрайнее черно-серебристое поле, и дорога словно растворилась в нем. Леня не понимал, куда же идти. От растерян- ности он даже присел и пощупал под ногами. Да, здесь пока была дорога. Но дальше она исчезала. Словно понимая, что его смущает, Муха вывернулась из-за валенка и неторопливой рысцой побежала вперед, к чему-то принюхиваясь. Леня шел за ней, иногда присаживаясь и щупая землю. Нет, все было правильно, они двигались по дороге. Ну и Муха! Молодец! Поле, казавшееся бесконечным, пройдено... В лесу стало еще тем- нее, и Лене ни с того ни с сего так захотелось спать, что заболела го- лова. Он снял шапку, тряхнул волосами, но в голове все равно тупо гу- дело. Они брели лесом еще больше часа. Впереди начало светлеть, и Лене показалось, что он заснул и спал так долго, что проспал всю ночь. Нет, просто перед ними было новое поле... Внезапный резкий, тревожный звон наполнил лес. Муха тотчас прыг- нула вперед, захлебываясь визгом и лаем и проваливаясь в снег... Леня невольно поднял голову. То, что он увидел, сначала испугало его, зато на всю жизнь отозвалось в сердце счастливым восторгом... Над невысокими голыми кленами, над белотелыми, в крапинках, бере- зами, примерно на высоте пятнадцати - двадцати метров, по воздуху, без всяких приборов или приспособлений, шел человек!.. На нем были простая черная телогрейка, ватные брюки и валенки; на голове - ушанка. Иногда он помогал себе, помахивая руками, словно от чего-то отталкиваясь. Его черные валенки уверенно ступали по белесому, туманному воздуху, как по сугробам снега. У него было знакомое, но не- обыкновенное лицо. Леня не сводил глаз со сказочного человека. Заметив путников внизу, воздушный путешественник постоял, всмат- риваясь, над елочками и потом, сунув руки в карманы ватника, быстро спустился. Увидев, что человек идет к нему, твердо переступая по снегу свои- ми черными валенками, Бубырь, не выдержав, бросился навстречу, хохоча от счастья. Это шел Юра Сергеев, Бычок, сам Бычок, а с ним ничего не было страшно! - Бубырь? - ахнул Юра. - Ты как здесь? И, не дождавшись ответа, присел около Мухи, которая, виляя всем телом от восторга, бросилась к нему на руки, не лая, а ласково фыркая, словно пытаясь что-то рассказать. - Да ведь это Детка! - закричал Юра. - Это наш пес! Ты привел ее? Леня, тяжело вздохнув, кивнул головой. От усталости он даже не понимал, стоит он или лежит. Какие-то искры мельтешили перед глазами. Словно сквозь сон, он слышал голос Юры: - Ты же геройский парень! Это же черт знает, как удачно! Постой, постой, ты что же, идешь от Горьковского шоссе? - Нет, от Майска... - вздохнул Бубырь. Тогда Юра сделал непонятное и совсем не мужское движение. Он взял Бубыря под мышки, легко приподнял его, так что Бубыревы глаза оказа- лись на уровне глаз Юры, и так долго всматривался, что Леня, не выдер- жав, слабо задрыгал ногами. Юра медленно опустил его на землю. Бубырю казалось, что он улыбается, даже смеется: так ему было хорошо! Он не чувствовал, как тело его отяжелело, как Юра подхватил его на руки, как взмыл в воздух... Потом еще долго Бубырь не мог без острой злости на себя припоми- нать эту историю, не мог понять, как это он упал в обморок и летел с Юрой над лесом, как мертвый, ничего не видя и не чувствуя. ...Он очнулся в обыкновенной больничной палате, где стояли две кровати и две тумбочки. Вторая кровать, аккуратно прибранная, была пуста. Леня попробовал повернуться и поморщился: ломило все тело, а ноги кололо, словно он шел по стерне. Но голова была свежей и очень хотелось есть. Он не знал, как позвать кого-нибудь, и было как-то со- вестно, что он больной, а очень хочет есть. Опять этот аппетит! Потом он решил заглянуть в тумбочку. Там стояла бутылка кефира, а на тарелке лежали два яблока. Через минуту Леня убрал в тумбочку пустую посуду. Он чувствовал себя немного лучше, но не возражал бы против настоящей еды. В это время дверь слегка приоткрылась, и неуверенный женский го- лос пробормотал: - Спит... Это была Женя. Рядом с Женей стоял Юра Сергеев. - А вы правда по воздуху ходили? - неуверенно усмехаясь, спросил Леня. - Мне не приснилось? - Правда, - серьезно подтвердил Юра. Леня хотел что-то сказать, но только вздохнул... Глава двенадцатая. КОРОЛЬ И ПРЕМЬЕР-МИНИСТР БИССЫ ПОСЕЩАЮТ АКАДЕМИКА АНДРЮХИНА Кроме сотрудников Академического городка во главе с Иваном Дмит- риевичем Андрюхиным, Крэгса встречали на аэродроме десятки советских и иностранных журналистов. Самолет бесшумно возник далеко в небе и через мгновение, снижа- ясь, уже взревел над аэродромом. Вскоре появились пассажиры. Впереди шагал, принужденно улыбаясь, костлявый, долговязый Крэгс; за ним, ста- раясь сохранять величие, семенил Хеджес; он прихрамывал, опираясь на плечо какого-то молодого великана в шляпе набекрень. Этого услужливого русского атлета, с лица которого не сходила улыбка, Хеджес приметил еще в баре Пражского аэропорта. Они сразу понравились друг другу и в самолете уселись рядом. Во всяком случае, Хеджес был очень доволен своим новым знакомым, носившим, правда, чертовски трудное имя - Степан Степанович. На вопрос о профессии Степан Степанович коротко ответил: "Математик-вычислитель", - и при этом любезно улыбнулся, показав осле- пительные зубы. Спускаясь по трапу, Хеджес оступился, и так неловко, что его но- вый приятель едва успел подхватить незадачливого премьер-министра Бис- сы. Цепляясь за молодого атлета, Хеджес впервые заподозрил что-то не- ладное. Лицо Степана Степановича преобразилось. Улыбку сменила плакси- вая гримаса, губы задрожали, и все услышали странные жалобные звуки, отдаленно похожие на рыдания. - Что с вами, что случилось? - пролепетал Хеджес в явном испуге. - А, черт возьми! - Академик Андрюхин быстро подошел к юному ве- ликану и провел рукой по его кадыку: всхлипы прекратились. - Прошу из- винить. По замыслу этот автомат, очутившись на твердой земле, должен был весело приветствовать встречающих. Но он почему-то повел себя, как при расставании... Напутали наши программисты. Черт знает что!.. - Позвольте! - пролепетал Хеджес. - Вы хотите сказать, что этот тип, - пятясь, он показывал пальцем на своего приятеля, - не человек? Андрюхин соболезнующе развел реками: - Он из серии Степанов Степанычей... - Но мы с ним говорили о политике... Он пил пиво!.. - А почему бы и нет? - поднял брови Андрюхин. Установленный порядок встречи не позволял подробнее останавли- ваться на этом вопросе, тем более что юный великан куда-то исчез. Теперь прямо на Крэгса и Хеджеса среди расступившихся журналистов и ученых двигался краснощекий, толстый мальчик лет двенадцати с огром- ным букетом цветов. - Дорогие гости... - пролепетал он вздрагивающим голосом, оста- навливаясь чуть ли не за две сажени. - Наши дорогие гости... - А этот из чего сделан? - крикнул Хеджес и, подойдя вплотную к толстому мальчишке, довольно бесцеремонно ухватил его за плечо. - Ну, это вы бросьте! - Мальчишка отступил на шаг, отмахиваясь от него букетом. - Я Леня Бубырин, самый настоящий человек. А вы профес- сор Крэгс? Крэгс, отодвинув Хеджеса, подхватил букет, попробовал было под- нять в воздух и Леню, но не рассчитал свои силы. - Это только Бычок может... - сообщил Леня, хмуро поправляя шапку и втягивая живот. Он так присматривался к Крэгсу, что тот, незаметно оглядев свой туалет и не обнаружив изъянов, попросил объяснить, чем он привлек вни- мание молодого человека... - А вы не пират? - спросил Леня Крэгса. - Нет. - Крэгс с непривычным для него удовольствием рассматривал Бубыря и, что было совсем уже странно, искренне пожалел, что стал уче- ным, а не пиратом. - Но я живу на островах Южного океана и делаю чере- пах... - Вы привезли их? - Глаза мальчишки сверкнули любопытством. - Нет. - Крэгс даже чуть расстроился, заметив, как поблек в гла- зах своего нового знакомого... Выступая перед микрофоном, Крэгс, между прочим, заявил, что хотя все на свете, в сущности, бесполезно, но по пути из Советского Союза домой он непременно посетит и Соединенные Штаты; представители амери- канских агентств, ласково улыбаясь, тотчас закивали головой Хеджесу показалось, что это кивают два Степана Степановича, и он в ужасе от- вернулся... Ученые на нескольких машинах, не задерживаясь в Майске, двинулись в Академический городок, а Леня с ребятами не торопясь, с сознанием исполненного долга отправился через весь город домой. Его возвращение в Майск после нелегкого путешествия в Академичес- кий городок не было триумфальным. Знакомые мальчишки только недоверчи- во хмыкали, когда он им кое-что рассказывал, а Пашка, выслушав востор- женный лепет Бубыря, коротко бросил: - Заливаешь... Лишь Нинка, в присутствии Лени еще более недоверчивая и насмешли- вая, чем другие, за его спиной только и говорила что о необыкновенных подвигах Бубыря. - Вы думаете, его можно провести? - трещала она, всплескивая ру- ками и делая большие глаза. - Ага, ага, попробуйте! Бубырь давно все заприметил. Он шел по следам Мухи. - Нинка закатывала глаза. - Он спас ее с опасностью для жизни. Увидите, ему еще медаль дадут за отчаянную храбрость. Только он скромный. Герои - они всегда скромны... Представ- ляете, ночью идти через лес! А вы, может, думаете, что Бубырю бывало страшно? Ну да, как же! Вы знаете, сколько Бубырь шел? Сто километров! Почти сто километров, и половину прополз на брюхе! Я пробовала! Уж на что я ловкая, пусть все скажут, а переползла только половину школьного двора!.. Бубырь почему, думаете, молчит? Потому что знает страшный секрет... Государственная тайна!.. А Бубырь, по совету Пашки, действительно помалкивал и даже серди- то огрызался, когда к нему слишком приставали. И это больше, чем что-нибудь другое, начало убеждать ребят в серьезности Бубыревых под- вигов. Вообще настроение у Лени было неважное. Вчера Пашка после трени- ровки хоккеистов их двора сказал: - Играешь последний сезон. - Это почему? - осведомился робко Бубырь. - Пузо отрастил - как слон... Толстый, неповоротливый... - Что же мне теперь делать? - Худеть надо. Гимнастику делаешь? - А не то!.. И дрова колю, и холодной водой до пояса, и на лыжах, только у меня от всего этого аппетит растет... - Это плохо, - сказал Пашка. - Я твой аппетит знаю. С твоим аппе- титом не похудеешь... Леня горько усмехнулся. - Наверное, я какой-нибудь ненормальный... - растравлял свою рану бедный Бубырь. - Все надо мной смеются, одна мама радуется. А тетки - и знакомые и незнакомые - норовят ущипнуть, как будто я неживой. Так меня хватит ненадолго... А почему? Целый день ем. Как мне перестать, не знаю! Главное, все получается само собой, я даже не замечаю, что ем. Вот, когда я не ем, тогда замечаю... - Тогда вот чего, - задумчиво сказал Пашка: - давай объявляй го- лодовку... Бубырь в грустном раздумье молчал и ковырял пальцем конек. Голо- дать не хотелось, но о том, чтобы оставить хоккей, не могло быть и ре- чи. Разве можно было не играть в хоккей, когда майский "Химик" уве- ренно рвался к победе в республиканском чемпионате, когда ребят трени- ровали самые лучшие, самые знаменитые игроки "Химика"? А недавно выяс- нилось, что на ответственнейшей встрече с кировским "Торпедо" будет снова играть сам Бычок, Юра Сергеев. Потихоньку передавали, что это его последнее выступление, потому что он полностью переключился на на- учную работу... Еще в машине, после первых любезных слов и взаимных приветствий, Крэгс заговорил по-русски: - Дорогой Иван Дмитриевич, я еще не совсем забыл ваш язык? - Вы говорите почти без акцента, - дружески улыбнулся Андрюхин. - Очень рад! Давайте же говорить и далее без всякого акцента! Полное чистосердечие. И пусть вас не смущает, - поспешно добавил Крэгс, почти не понижая голоса, - бесцеремонность и безграмотность мо- его спутника. Я связан с ним денежными обязательствами... - Удаляясь на острова, вы, кажется, стремились к полной независи- мости, к освобождению от чьих бы то ни было влияний... - заметил Анд- рюхин. - А, все равно, - нахмурился Крэгс. - У меня мало времени. Я действительно боюсь войны. Боюсь случайности, любой идиотской глупос- ти, которая может ее развязать. Пьяный вояка на экране радара вместо скворцов увидел серию приближающихся ракет, нажал на спуск настоящих боевых ракет с водородной боеголовкой - и мир летит к черту! - Мне приходится встречаться со многими людьми Западной Европы и Америки, - задумчиво сказал Андрюхин. - У значительной части вашей ин- теллигенции я вижу этот страх перед войной, ужас перед бомбой. Что ж, если бы этот ужас превращал их всех в борцов за мир, я мог бы вас при- ветствовать. Но нет... Ваша паника лишь расчищает дорогу врагам чело- вечества. От страха, от преследующих вас кошмаров вы бессильно забива- етесь в щель, добровольно уступая место фабрикантам оружия, политичес- ким авантюристам, чугуннолобым воякам... - А почему вы не боитесь? - прямо спросил Крэгс. - Это самое главное, что я хочу понять. - Он ухватил Андрюхина за колено. - Почему вы не боитесь? - Вас разочарует мой ответ, - суховато сказал Андрюхин. - Но по- размыслите над ним... Мы не боимся потому, что каждый из нас не чувс- твует себя в одиночестве... Я прочел немало отлично написанных, очень трогательных романов ваших нынешних лучших писателей. И почти в каждом из них герой, если он порядочный человек, обязательно одинок... Мы жи- вем совсем иной жизнью. Когда наш ученый пишет, что творит и живет вместе с народом, - это не фраза, Крэгс. Это такая же простая истина, как если бы он сказал, что ежедневно завтракает... Вот почему мы не боимся. - Простите меня, дорогой Иван Дмитриевич, - хмуро сказал Крэгс, - это все слова. Это то, что мы на Западе называем пропагандой... Хеджес, которому наскучило сидеть молча, решил, что ученые повз- дорили. Он поспешил сказать что-нибудь любезное Андрюхину: - Этот ваш металлический атлет великолепен! Я хотел бы его ку- пить. - Боюсь, что не смогу с ним расстаться. - Клянусь, он был чертовски мил! Куда интереснее, чем наши прок- лятые черепахи. Он вполне корректный молодой человек. У вас много та- ких? - О нет! Небольшая серия кибернетических автоматов для экспери- ментальных целей. Наша конструкторская молодежь заложила в их програм- му кое-что просто ради шутки, чтобы позабавить вас. - Это очень мило с их стороны, очень мило... - Хеджес осклабился, показав золотые зубы во всем их блеске. - Слушайте, мистер Эндрюхи! Я вижу, что вы деловой человек. Его величество... (тут Хеджес покосился на Крэгса) его величество слишком мрачно смотрит на будущее. Он, ко- нечно, прав, все людское стадо неминуемо разлетится в атомную пыль, это так. Но мы, люди умные, со средствами и возможностями, мы-то можем отсидеться, а? Вы знаете, профессор, я буду страшно рад, если вы дока- жете, что в этой каше можно уцелеть. Я бы не пожалел любых денег! Но этот сумасшедший только и знает, что делать своих черепах! - Он кивнул в сторону Крэгса. - Твердит, что в первый же час войны погибнет поло- вина человечества, а вторая половина, пораженная лучевой болезнью, то- же вскоре скончаемся в страшных муках... Может быть, это вранье, а? И я зря вкладываю свой капитал?.. Он с тоской посмотрел на Андрюхина. Тот молча пожал плечами. - Черт возьми, меня смущают и некоторые подсчеты... - Хеджес поп- робовал улыбнуться, но это у него не получилось. - Я ведь банкир, люб- лю цифры. И вот путем математических выкладок я остановил, что челове- чество слишком быстро размножается. Ежегодно население земли увеличи- вается чуть ли не на пятьдесят миллионов. Попробуйте их взвесить! Тя- жесть какая! Земля не рассчитана на такую тяжесть. Вдруг она остано- вится. А? Что вы скажете? Тогда уже никому не спастись! - Очень страшно, - вежливо согласился Андрюхин, с трудом удержи- ваясь от смеха. - Картина гибели человечества, - заговорил Крэгс тоном пророка, - представляется страшной только потому, что погибнем и мы, ничтожнейшие атомы... Вы извините невежественность моего премьера. Он, знаете ли, в юности был бакалейщиком и поэтому рассматривает Вселенную как некую чашку весов в бакалейной лавочке... Но дело не в этом... Я считаю, что совместное существование людей и освобожденных термоядерных реакций невозможно. Война все равно испепелит все живое. Поэтому и нечего ус- покаивать себя фантазиями и пытаться отсрочить неизбежное... - Вы самый опасный самоубийца, которого я когда-либо видел, - бросил Андрюхин, не выдержав наконец роли гостеприимного хозяина. Крэгс молча поднял брови. - Самоубийцы справляются со своей задачей обычно в одиночку, тай- но, выбрав для этого тихий уголок, - продолжал Андрюхин, - вы же кри- чите о своих намерениях на весь мир и даже пытаетесь вместе с собой сунуть в петлю все человечество. К счастью, от вас сие не зависит... Между прочим, о фантазиях... - Андрюхин кивнул головой направо: - Мы подъезжаем сейчас к Институту научной фантастики... - Фантастики? - Это слово, казалось, переполнило чашу терпения Крэгса. - Так вот зачем я сюда приехал! Да, я помню, вы и двадцать лет назад отличались этой детской склонностью. - Склонность эта не совсем детская, - мирно возразил Андрюхин. - Институт научной фантастики призван воодушевлять науку, звать ее впе- ред, вдаль. Ленин говорил, что фантазия - ценнейшее качество исследо- вателя. - И Андрюхин с удовольствием процитировал: - "Даже в математи- ке она нужна, даже открытие дифференциального и интегрального исчисле- ний невозможно было бы без фантазии..." У нас есть группа молодых уче- ных, которые полагают, что недостаточно изучать и использовать силы, данные нам природой в готовеньком виде. Нужно создавать новые комбина- ции сил, новые явления, совершенно неизвестные природе... Я сочувствию их смелости... Машина остановилась на площади, у небольшого обелиска. Вокруг зо- лотой стрелы вращались два светящихся рубиновых шарика, миниатюрные копии первых спутников Земли, некогда созданных советскими учеными. Проходя мимо, Хеджес сморщился и пробормотал: - Черт их знает, Крэгс. Они всегда преподносили нам сюрпризы. Андрюхин весело подмигнул мрачному Крэгсу и шепнул: - Устами младенцев глаголет истина... Глава тринадцатая. "ВЕЛИКАЯ МИССИЯ" КРЭГСА Анне Михеевне Шумило хотелось устроить для гостей необычный обед из различных атмовитаминов. За день до приезда Крэгса она пригласила всех, кто был свободен, на дегустацию. Усадив собравшихся, она предло- жила им глубоко дышать. Пробыв в ее лаборатории добрых микробов всего полчаса, приглашенные отяжелели так, как будто просидели целый вечер за самым сытным и изысканным обедом. Никто не мог понять, чем их на- кормили. - Какое это имеет значение! - сердилась Анна Михеевна. - Быть может, это варварство, - улыбнулся кто-то из долголетних, - но человеку приятно посмотреть на свою еду, подвигать челюстями, знать, где суп, где жаркое, где сладкое... - Вы отсталый человек! - фыркнула Анна Михеевна. Тем не менее, по указанию Андрюхина, для гостей обед был дан обычный, не из атмовитаминов. За обедом старательно обходили острые углы. После обеда гостей проводили отдохнуть в отведенные для них ком- наты. Едва они остались вдвоем, Крэгс набросился на Хеджеса: - Зачем я потащил вас за собой! Вы напились, вы болтун, над вами смеялись! Вас нельзя вводить в общество ученых! - Ученые! Какой вы-то ученый? - взвизгнул подвыпивший Хеджес. - Без меня ваша наука и плевка не стоит! Последняя пуговица на вашем фраке сделана на мои деньги! Королевство Бисса - от механических чере- пах до живых поросят - создано на мои доллары! Вы сидели бы со своими машинками до сих пор на задворках Квебека, в дыре... - Замолчите! - Крэгс тяжело опустился на диван. - Если я и свя- зался с вами, то лишь ради моих черепах. - Черепахи! Брр!.. Мерзость! Плевать я на них хотел! Я поддакивал вашим бредовым теориям, надеясь, что ваша наука как-нибудь спасет ме- ня, Хеджеса. Но вы возитесь с черепахами, и вам наплевать на челове- чество и на меня, Хеджеса. А вот мистер Эндрюхи вселил в меня бод- рость, черт возьми! Если человечество будет жить, то ведь заодно со всеми и я! А? После этого они должны были, казалось, окончательно переругаться, но голоса их почему-то звучали все глуше, и наконец гости задремали, полулежа в разных концах широкого дивана. Спустя некоторое время в комнату вошли Анна Михеевна и ее верная Женя. По знаку Анны Михеевны Женя вытянула скрытые широким подоконни- ком гибкие шланги. На концах этих шлангов, качавшихся как хоботы сло- нов, подрагивали белые диски. Улыбаясь, Женя разместила диски против физиономий Крэгса и Хеджеса. Гости спали долго. Их не разбудили ни гудки машин, ни сводный ор- кестр долголетних, который, собираясь в Майск, лихо исполнял какой-то бравурный маршик. Потом в комнате снова появилась Женя, убрала резиновые хоботы. Спустя несколько минут Хеджес и Крэгс почти одновременно открыли глаза и уставились друг на друга. - Го-го!.. - нерешительно стал подпевать Хеджес, ухмыляясь. Его так и подмывало пройтись по комнате колесом, перекувырнуться несколько раз или хотя бы дернуть Крэгса за нос. Он понимал, что этого делать не следует, но удерживался с трудом. - Нас чем-то угостили... - принюхиваясь, проговорил Крэгс, не в силах скрыть улыбку. - Вы ничего не чувствуете? - Чувствую страшное желание выстучать чечетку, пройтись колесом и расцеловать вас. - Как ни странно, со мной происходит нечто подобное... - И, поль- зуясь тем, что Хеджес нагнулся поправить шнурки на башмаках, Крэгс бесшумно разбежался и перепрыгнул через своего премьер-министра, слов- но играя в чехарду. Хеджес погнался за ним, они подняли страшную возню, позабыв о своей ответственной миссии и о гибели, грозящей человечеству. В самый разгар их веселой игры дверь бесшумно отворилась, и в комнату осторожно вошла Анна Михеевна Шумило. - Я долго стучала, - извинилась она. - Не помешаю? - Нет, нет, что вы!.. - невнятно сказал Крэгс и покраснел, как мальчишка. - Нам очень приятно... Они стояли с Хеджесом рядышком, тяжело дыша и улыбаясь. - Ну, и мне приятно, - сказала Анна Михеевна. - Вы догадались, конечно?.. - Нас чем-то угостили, - Крэгс изо всех сил старался рассердить- ся, но это ему не удавалось. - Мы, как гостеприимные хозяева, обязаны позаботиться и о вашем настроении... Вирусология, как вы знаете, молодая наука, - посмеива- ясь, заговорила Анна Михеевна. - Мы назвали свою лабораторию лаборато- рией добрых микробов, вернее - добрых вирусов... Еще Илья Мечников, гениальный русский ученый, в эпоху, когда человечество было напугано могуществом микробов и смотрело на них, как на страшных врагов, смело заявил, что есть злые микробы, но есть и добрые... Помните? Долгие го- ды люди потратили на борьбу против злых микробов. В этих жестоких боях они почти забыли о добрых микробах, о тех, от кого зависит наше здо- ровье, хорошее настроение, наше долголетие... Наш институт пытается наверстать упущенное. И знаете, - она радостно улыбнулась, - нам во многом помогло изучение детей. Здоровый ребенок в возрасте десяти - двенадцати лет представляет чрезвычайно любопытное явление. Тщательное изучение биохимии нейронов и электронных и квантовых процессов в детс- ком организме, а также сложные расчеты, сделанные нашими машинами, по- могли решить задачу, как даже чем-либо удрученного человека, даже че- ловека с несколько сдвинутой-психикой - раздражительного, ипохондрика, зараженного бациллой уныния - сделать бодрым, веселым, полным неуемной энергии. Крэгс и Хеджес одновременно взглянули друг на друга с веселым не- доверием. - Конечно, - продолжала Анна Михеевна, ничего не заметив, - взрослый человек не скатывается к уровню десятилетнего мальчишки. Он полностью сохраняет свой ум, знания, опыт. Но мы можем восстановить остроту восприятия, красочность впечатлений, любознательность, здоро- вый оптимизм... - Я решительно протестую! - заговорил Хеджерс, повышая голос. - Если когда-нибудь выяснится, что я был превращен в ребенка, меня отс- транят от управления капиталами, назначат опеку... - Не тревожьтесь, - лучезарно улыбнулась Анна Михеевна. - Мы угостили вас небольшой порцией бодрина. Просто нам хотелось, чтобы вы хорошенько отдохнули после дороги и весело провели остаток вечера. Бодрин будет действовать несколько часов, он совершенно безвреден. Кстати, если, вернувшись домой, вы покажетесь своему лечащему врачу, он решит, что вам несколько месяцев довелось отдыхать на первоклассном курорте... А вот и Иван Дмитриевич! - Добрый вечер, господа! - В голосе Андрюхина не было той насто- роженности, с какой он встретил их утром. - Неплохое самочувствие, а? Крэгс чувствовал себя великолепно. Тем не менее, как только поя- вился Андрюхин, Крэгс счел своим долгом сказать: - Нам предстоят серьезные переговоры, и я, господин Андрюхин, против ваших странных шуток... Вы пытаетесь оказать давление на нашу психику... - Чепуха! Долг гостеприимства, - сказал Андрюхин. - Но предупреж- даю: то, что вы увидите и услышите, несомненно окажет более сильное действие, чем невинный бодрин. - Вздор! - проворчал Крэгс. - Люди подошли к пропасти. Если и можно решить спор между двумя лагерями человечества, решить его разум- но, без кровопролития, то только с помощью кибернетических машин. Андрюхин, вскинув голова, изумленно уставился на Крэгса; тот ув- леченно продолжал: - Вы хотите мира, профессор, не так ли? Вы хотите, чтобы разум наконец восторжествовал? Андрюхин молча наклонил голову. - Я верю, что и все ваши друзья, миллионы и миллионы людей во всех странах также горячо жаждут мира. Даже Хеджес мечтает о мире, правда, лишь потому, что боится за свою шкуру... Давайте же дадим че- ловечеству мир, профессор! - Давайте, - охотно согласился Андрюхин. - Вы спрашивали о моей миссии. Быть может, виноват ваш бодрин, но сейчас вы услышите все! Она крайне проста. Она может быть выражена в двух словах: доверимся гению созданных нами машин. Люди ограниченны, их тянет груз симпатий и антипатий, корысть, косность, фанатизм - мож- но назвать еще десятки отвратительных качеств, неизвестных, к счастью, машинам. Человеку не под силу учесть все плюсы и минусы, имеющиеся в вашем и нашем социальном устройстве. А машины могут учесть все! Они объективны - вне политики, вне всех пут, связывающих нас. Они вынесут решение, которому будет обязано следовать все человечество. Они опре- делят: капитализм или социализм! Скажите, - голос Крэгса зазвучал на- деждой, - ваш народ, ваше правительство согласились бы на такой экспе- римент? Вы сами готовы поддержать меня? - Простите, - опешил Андрюхин. - Вы что это, серьезно? - Я никогда не говорил серьезнее! - торжественно сказал Крэгс. - Наши машины безукоризненно решают сложнейшие задачи, недоступные чело- веческому уму. Этот спор - задача с огромным количеством неизвестных, со сложнейшими исходными данными, но - задача. Пусть нейтральная маши- на решит, на чьей стороне правда! Голос его звучал такой убежденностью, что Андрюхин посмотрел на Крэгса с некоторым сочувствием, как смотрит врач на неизлечимо больно- го. - Да, да, - забормотал Андрюхин, соображая, как бы ему не очень обидеть Крэгса, - да, да... Когда-то, в рыцарские времена, перед сра- жением выезжали от каждого войска по богатырю и победа присуждалась тому войску, чей богатырь одолевал своего противника... - Вот это игра! - заорал Хеджес. - Игра по крупной! Делайте став- ки, господа! - Замолчите, вы! - с гневом бросил Крэгс. - Тем не менее он уловил... м-м... слабую сторону вашего плана, - негромко ответил Андрюхин. - Это действительно лишь грандиозная рулет- ка, игра. И бесполезная, как вы любите говорить... Крэгс выпрямился. Широкий шрам на его лице побагровел. - Почему? - бросил он. - Простите мне это странное предположение, - задумчиво произнес Андрюхин, словно не замечая, что происходит с Крэгсом, - но иногда создается впечатление, что вы к своим чудесным машинам относитесь, как к сознательным существам... - Они представляют нечто большее, чем так называемые сознательные существа! - запальчиво перебил Крэгс. - Видите! Даже нечто большее... А мы здесь убеждены, что эти уди- вительные машины, которые совершают умственную работу, по объему свое- му непосильную для человека, машины, которые способны не только решать задачи, но даже совершенствовать и усложнять их условия, то есть в ка- кой-то степени ставить перед собой самостоятельно новые задачи, эти сказочные машины без человека мертвы... Машины не имеют общественного опыта, они не могут иметь социальной цели, стремлений, им не дано меч- тать. Машины - создание человеческого гения. Человек их сотворил, и он их хозяин. А раз так, то как можно говорить о решении с помощью этих машин спора между социализмом и капитализмом? Извините, - не удержав- шись, Андрюхин весело улыбнулся, - это смешно. - Смешно? - пробормотал Крэгс. - Да! Доверим истории, человечеству, народам решать, что лучше... Собственно, это уже доказано... Как дальше жить на Земле, будут решать не машины, даже не кучка ученых, а народы, их коллективный разум... - В таком случае, - лицо Крэгса исказила гримаса, - мое пребыва- ние здесь становится бессмысленным... - Прошу вас, не торопитесь! - Андрюхин улыбнулся с таким подкупа- ющим добродушием, что лохматые брови Крэгса удивленно поползли вверх. - До сих пор мы рассматривали только ваши предложения. Быть может, стоит послушать и нас... Когда Андрюхин ушел, Крэгс дал волю своему гневу: - С меня хватит! Завтра же мы покидаем эту страну! Здесь делать нечего. - Слушайте, Лайонель... - Хеджес для пущей убедительности ухва- тился за пуговицу на куртке Крэгса. - Этот Эндрюхи сделал ценное пред- ложение. Он хочет показать вам свои работы. По-моему, было бы глупо уехать, не взглянув, что он держит за пазухой. - Возможно, вы правы... - задумчиво сказал Крэгс, помолчав. - Слушайте, Лайонель. - Не глядя на Крэгса, Хеджес старательно откручивал его пуговицу. - Я все время был с вами. Нет, я не хочу уве- рять вас в своем бескорыстии и нежной любви к науке. Я шел с вами по- тому, что это было выгодно, интересно, и еще потому, что с вами я все-таки надеялся уцелеть. - Это невозможно, - устало уронил Крэгс. - Да, это невозможно. - Хеджес наконец открутил пуговицу, но Крэгс даже не заметил этого. - Но то, что не удалось нам, быть может, удалось им? - Все-таки надеетесь спастись?.. - А кому хочется подыхать? - Хеджес, засунув руки в карманы, ре- шительно пожал плечами. - Вам? Не верю. Крэгс долго молчал. - Нет, - сказал он мягко, - я не хочу умирать. Но жить мне хоте- лось бы с людьми, не с вами. А это невозможно. Лучше я встречу смерть среди своих черепах. - Болтовня! - рявкнул Хеджес. - Чертова болтовня... Они ни о чем не успели договориться: их пригласили посетить неко- торые лаборатории. Хеджес ходил за Крэгсом, копируя его выражение ли- ца, улыбки, даже телодвижения. Крэгс был вежлив, но холоден. То, что ему показали, не произвело на него большого впечатления. Что ж, он ожидал встретить здесь новейшую технику, первоклассное оборудование. Однако ничего принципиально нового Крэгс не обнаружил. - Все это совершенно бесполезно, - успел он шепнуть Хеджесу, ког- да они закончили осмотр. Глава четырнадцатая. НОЧЬ Вечером их пригласили на концерт; потом был ужин. Они вернулись к себе довольно поздно, усталые и быстро заснули, предупредив, что не желают ни бодрина, ни чего-либо иного. Ночью Хеджес проснулся. Несколько минут он сердито прислушивался, поворочался с боку на бок... Нет, черт возьми, придется вставать. Он нехотя открыл глаза. Что-то изменилось. Только в следующую минуту он понял, что с обеих сторон кровати появилось нечто вроде сетки. Эта сетка слабо светилась. Потом Хеджес увидел, что мерцавший рассеянным голубоватым светом плафон на потолке теперь висит так низко, что при желании до него мож- но дотронуться рукой. Он так и сделал, просто из любопытства. Но, промахнувшись, ткнул рукой не в плафон, а в потолок. Хеджес стукнулся довольно больно костяшками пальцев и целую мину- ту чертыхался. От его возни проснулся Крэгс и слегка приподнялся на своей кровати, также обрамленной светящейся сеткой. - В чем дело? - Крэгс зевнул. - А черт его знает! - Хеджес облизывал ноющие пальцы. - Похоже, было землетрясение. Крэгс раскрыл глаза пошире и вдруг подскочил, ухватившись за све- тящуюся сетку: - Новые фокусы, черт возьми! Мы висим под потолком! Хеджес, моментально забыв о своих пальцах, заглянул вниз. Под кроватями была пустота: они висели в воздухе, в двух с половиной мет- рах от пола. - Прекратите это! - заорал Хеджес, покрываясь липким потом. - Мы сейчас грохнемся! Став на колени, Крэгс с любопытством смотрел вниз. - Впечатление такое, что мы действительно висим в воздухе Ка- кой-то цирк... - Безобразие! - волновался Хеджес. - Никакого уважения к королю и премьер-министру! Нелепые шуточки... Схватив подушку, он запустил ею в дверь. Дверь не открылась, но раздался мелодичный звонок, и одновременно они ощутили несколько лег- ких толчков. - Я ведь говорил... Это землетрясение... - почему-то шепотом про- изнес побледневший Хеджес. - Или уже началась война?.. - Смотрите! - закричал Крэгс. Кое-как уцепившись ногами за сетку кровати, они свесили головы, заглядывая в окна, то светлевшие, то темневшие, словно от быстро про- бегающих туч. Но это были не тучи. Это мелькали кроны деревьев. Здание неслось по воздуху. Хеджес вдруг захихикал: - А где лампа Аладдина? Где джинны? Это ведь кино, правда? - Нет, это не кино, - медленно и очень серьезно сказал Крэгс. В этот момент дверь под ними распахнулась, и вошел встревоженный Андрюхин. - 0-о! - произнес он и поспешно коснулся кнопки у окна. Кровати мягко, но мгновенно опустились на пол. - Я прошу прощения. Система, обслуживающая эту комнату, по недосмотру персонала не отрегулирована. Завтра я строго накажу виновных. Такое беспокойство! Представляю ваше ощущение!.. При этом он незаметно приглядывался к Крэгсу и Хеджесу, едва скрывая удовольствие. - Да, сэр! - рявкнул Хеджес, осторожно опуская ноги и недоверчиво щупая пол. - Это никуда не годится! Мы требуем расследования и наказа- ния виновных! Случай беспримерный в международной практике... - Беспримерный, - согласился Андрюхин. - Фокус с кроватями, если это фокус, как-то объясним, - тихо ска- зал Крэгс, - но здание... Кажется, мы совершаем посадку? - Вы правы, - весело поддакнул Андрюхин. - Мне хотелось бы что-то понять во всей этой истории, - пробормо- тал Крэгс, не глядя на Андрюхина. - Третий час ночи, - Андрюхин сокрушенно развел руками. - Завтра я буду к вашим услугам. Спите спокойно - больше ничего не произойдет в эту ночь. - И он быстро вышел. Несмотря на его заверение, ни Крэгс, ни Хеджес не сомкнули глаз до утра... Утром в дверь коротко и решительно постучали. Хеджес испуганно уставился на Крэгса. Несколько помедлив, Крэгс сказал: - Войдите! Дверь распахнулась, и, пропуская вперед Юру, вошел академик Анд- рюхин. - Прошу извинить за раннее вторжение, - Андрюхин старательно раскланивался. - Считаю своим долгом еще раз выразить сожаление по по- воду ночных происшествий. Прошу познакомиться: этот юноша, Сергеев, один из работников Института научной фантастики. Если хотите, мы вам кое-что покажем. Только заранее предупреждаю, господа: вы увидите ко- нечные результаты, факты, все же прочее - увы... Одни факты! Вы гото- вы, господа? Широким коридором они вышли в оранжерею. Гости не сразу заметили, что это совсем особая оранжерея. Ни стены, ни потолки не отделяли ве- ликолепные розы и томно благоухающие кусты жасмина от лежащего в де- сятке метров пушистого снега... Морозное небо прямо над головой строго глядело, как два человека в легких пижамах, с непокрытыми головами не- доуменно оглядываются по сторонам. - Что это? - спросил Крэгс, указывая на странный седой лишайник, тяжело распластавший огромные лапы в стороне от терпко пахнущих цве- тов. - Это мне привезли с Луны. - Андрюхин, наклонившись, ласково пот- рогал массивные завитки лишайника. - Неплохо прижились. Вообще же вся эта оранжерея - хозяйство Института добрых микробов. Результаты работ по микроклимату. Так сказать, факт номер один. Вас он, впрочем, не мо- жет заинтересовать... Пока товарищ Сергеев приготовится, посидим здесь. Они уселись втроем под пышным кустом цветущей сирени. Хеджес, ко- ся глазами на сугробы снега, лежавшие в нескольких шагах от них, приг- нул одну ветку и тщательно обнюхивал гроздья душистых цветов. Андрюхин повернулся к Крэгсу: - Итак, ваша миссия в том и заключалась, чтобы переложить на пле- чи кибернетических машин решение о формах человеческого общества? - Не относитесь к этому слишком легко. - Крэгс говорил без разд- ражения, как человек, которому теперь уже все равно. - Соображения насчет того, кто же составит программу для машин, кто, так сказать, сформулирует вопросы, могут быть учтены, конечно... - Учтены? - усмехнулся Андрюхин. - Да... Испытания можно провести на машине, которая должна быть сконструирована совместными усилиями лучших ученых Запада и Востока... Теперь, впрочем, все это ни к чему. Торжествует бессмыслица... - Наша точка зрения предельно ясна, - негромко и спокойно отвечал Андрюхин. - Есть вопросы, на которые люди могут получить убедительный и окончательный ответ только в результате своего собственного истори- ческого опыта, ценою, быть может, борьбы, лишений, вдохновенного, со- зидания, а не путем научного эксперимента, как бы он ни был замечате- лен. Такой эксперимент не убедит людей. - Что же их убедит? - вяло усмехнулся Крэгс. - Добрая и искренняя воля людей к миру. Их объединенные усилия, в том числе и работа людей науки... Впрочем, это долгий разговор. Лучше посмотрите... Перед ними, казалось, прямо из-под их ног, вспыхнул и ушел в небо столб голубого огня. В его твердых, строго очерченных гранях клубились редкие снежинки. Небо почернело, и все, что было за пределами голубого столба, стало казаться чужим. В полосу света вошел человек в черном лыжном костюме и шлеме на голове. Глаза его были закрыты защитными очками. - Это знакомый вам Юрий Сергеев, - сказал Андрюхин. - Внимание! - Он поднял руку. Юра нарочито отчетливым жестом медленно передвинул металлическую пряжку на широком поясе. Тотчас, оторвавшись от земли, он начал плавно подниматься вверх. Его большая черная фигура поднималась все выше и выше и казалась нереальной в голубом луче среди пляшущих снежинок. Он поднялся примерно на тридцать метров и пошел в сторону. Луч следовал за ним. Потом Юра медленно опустился, постоял над головой испуганно вскочившего Хеджеса и по знаку Андрюхина неторопливо сошел на землю. - Явление Христа народу. Впрочем, этого и Христос не умел, - ус- мехнулся Андрюхин и продолжал уже серьезно: - Испытание антигравитаци- онного костюма. Можете взглянуть... (Хеджес немедленно кинулся к Юре, Крэгс последовал за ним.) Но должен вас разочаровать, - сказал Андрю- хин, - осмотр, к сожалению, не даст ничего... Все же оба гостя минут десять ощупывали пояс, осматривали пряжки, а Хеджес торопливо прощупал все: ботинки, брюки, куртку. - Это можно повторить? - недоверчиво спросил он. Взглянув на Андрюхина, Юра так стремительно взмыл в небо, что Хеджес шарахнулся в сторону. Все увеличивая скорость полета, Юра то уходил вверх на пятьдесят - сто метров, то оказывался на земле. За ним было трудно следить. Наконец, слегка запыхавшись и вытирая пот с кру- того лба, он приземлился окончательно и отстегнул пояс... Луч тотчас погас, и Юры не стало видно. - У меня нет слов!.. - Голос Крэгса звучал глухо и неуверенно. - Вот, оказывается, что означает наш ночной полет! С этим может срав- ниться только открытие внутриядерной энергии. Вы овладели силой тяго- тения! - Пока мы учимся... - вставил Андрюхин. - Но в этом есть какой-то смысл, не так ли? Помните, я писал вам о джиннах, которые за ночь пе- реносили дворец с одного конца земли на другой? Это ведь не такая уж хитрая штука, если дворец приведен в состояние невесомости. Не кажется ли Лайонелю Крэгсу, что он рано начал консервировать знания в своих черепахах? - Прошу прощения, - вежливо осведомился Хеджес, - а я мог бы пов- торить то же, что проделал сейчас этот парень? - Пожалуйста. - Андрюхин покосился на Хеджеса. - Только раньше составьте завещание. - Почему?! - Нам не дешево обошлось даже то небольшое преодоление силы тя- жести, которое вы сейчас видели. Несколько наших товарищей погибли. Установлено, что для работы в антигравитационном костюме человек дол- жен быть абсолютно здоровым и пройти серьезную подготовку... Вы, гос- подин Хеджес, рискуете отправиться прямо на небеса... - Преклоняюсь перед вами и вашими коллегами, - сказал Крэгс, нес- колько придя в себя. - И все же, поразмыслив, прихожу к выводу, что самое разумное, что вы можете сделать, - это воспользоваться моими че- репаховыми консервами... Да, да! Как это ни печально! Ведь даже управ- ление силой тяготения в тех пределах, какие вам пока доступны, не мо- жет спасти мир от атомной бомбы. Гибель все же неотвратима! - Я прошу вас отодвинуться друг от друга, господа, - деловым то- ном произнес Андрюхин. Послушные его жесту, Крэгс и Хеджес молча, недоумевая, расселись по краям садовой скамьи. - На старости лет я вынужден стать фокусником, - усмехнулся Анд- рюхин. - Не пугайтесь, господа... Он нажал на штырек, выступающий над верхней опорой скамьи. Вспыш- ка яркого света была столь мгновенной, что они не успели убедиться в ее реальности. И тотчас Крэгс и Хеджес увидели, что между ними стоит поднос с кофейным сервизом и бутылка ликера. Крышка кофейника подпры- гивала, словно сердясь на убегающее облачко пара. - Это похоже на то, что проделывают в китайском цирке, - вежливо улыбнулся Хеджес, отодвигаясь на всякий случай подальше от подноса. - Могу подтвердить, что один китаец серьезно причастен к тому, что я демонстрировал вам раньше и что покажу сейчас. - Андрюхин взял кофейник: - Разрешите? - Пожалуйста... - нерешительно проговорил Крэгс, пытаясь сообра- зить, что же все-таки происходит. - Анна Михеевна отлично варит кофе! - Голос Андрюхина звучал спо- койно, но глаза не в силах были скрыть волнение. И это волнение все острее охватывало Крэгса. - Вам с ликером, господа? - Прошу извинить мое безусловно неуместное вмешательство, - про- лепетал сверхвежливый Хеджес, - но не соблаговолит ли мистер Эндрюхи все-таки объяснить, что здесь произошло? - Что ж, быть может, мистер Крэгс простит мне невинную шутку, ес- ли узнает, - голос Андрюхина невольно зазвенел едва сдерживаемым тор- жеством, - что он присутствовал при работе нашей первой, теперь уже музейной, установки по взаимопревращению энергии и материи в строго определенных формах! Шевеля губами и ошалело выпучив глаза, Хеджес повернулся к Крэг- су. Но, не обращая ни малейшего внимания на своего банкира, Крэгс с остановившимся взглядом медленно приподнимался со скамьи. - Вы сказали... - едва выговорил он. - Вы, кажется, что-то сказа- ли... - Я сказал, - голос Андрюхина загремел во всю мощь, - что вы ви- дели, как поднос, кофейник и все прочее по данному мною звонка было мгновенно превращено в луч, переброшено сюда, то есть примерно за сто метров, причем лучистая энергия вновь воплотилась в свою материальную форму... Ведь вы пьете кофе, господа, не так ли? Обыкновенный кофе... А несколько раньше вы видели кусочек России на своих банановых остро- вах. Березки, грибы... Мы отправили их с изрядным пластом земли прямо отсюда, с берегов Ирги! К этому следует добавить - запомните хорошень- ко, господин Хеджес! - что виденное вами - для нас история, давно пройденный этап. Мы овладели сложнейшей методикой, позволяющей произ- водить с живой материей, даже с высокоорганизованной живой материей, то же, что вы только что видели с материей мертвой... Мы научились бросать такой луч за десятки тысяч километров... Мне кажется, даже вы, Крэгс, не станете утверждать, что все это бесполезно... - Простите, очень прошу извинить... - Хеджес помотал головой, чтобы убедиться, что он не спит. - Значит, что угодно, даже вот мисте- ра Крэгса, скажем, или... меня, вы можете превратить просто в луч све- та? - Да, - отрубил Андрюхин. - А обратно, возврат, так сказать, в первоначальное, извините, состояние? Он наступает обязательно? - Конечно, нет, - отмахнулся от него Андрюхин. - Но он возможен. Хеджес незаметно вытер с лица обильный пот. - Но, владея этим оружием, - выдавил он, - вы можете покорить весь мир... - "Покорение мира"! - возмутился Андрюхин. - Нет ничего бессмыс- леннее, чем "покорять мир". История с удивительным постоянством дока- зывает это. Вы напрасно назвали нашу установку оружием, мистер Хеджес. Только самоубийцы могут сейчас желать войны. Нет идеи преступнее и глупее, мистер Хеджес... - Простите, сэр, - сбивчиво заговорил упорно молчавший Крэгс, - я не могу прийти в себя. То, что вы показали, ученые всего мира относили к области чистой фантастики, причем такой, которая вряд ли будет осу- ществлена когда-либо. Льщу себя надеждой, что вы найдете возможным по- делиться хотя бы принципиальной схемой. - Ньютон говорил, - весело процитировал Андрюхин: - "Причину свойств тяготения я не мог вывести из явлений, гипотез же не измыш- ляю..." Нам удалось продвинуться несколько дальше Ньютона, но не при- нуждайте меня измышлять гипотезы! А ничего более я пока предложить не могу. Крэгс почтительно наклонил голову. Андрюхин озабоченно заглянул в его лицо: - А вы когда-нибудь смеетесь, Крэгс? Не могу же я снова угощать вас бодрином, на это не хватит моего заработка! Ведь то, что мы с вами посмотрели, дает, черт возьми, право утверждать, что война не так уж страшна! Вот что такое новая наука - наука в руках нового общества. Недалек тот миг, когда война не будет грозить человечеству! Неужели вы не порадуетесь вместе с нами? - Дорогой учитель, - голос Крэгса звучал несколько хрипло, - я совершил непростительную бестактность, когда при нашей встрече пытался зачеркнуть ценнейшее, что во мне есть, - то, что я ваш ученик. Вы учи- ли меня уважать науку! Там, у себя, я потерял к ней уважение... Траге- дия Эйнштейна, Ферми... Даже лучшие умы, даже величайшие открытия пи- тали прожорливое брюхо войны. И, знаете, не хотелось работать. Было страшно думать. Но сегодня я снова увидел науку, большую науку. Мне стыдно, учитель, за мою измену. Сегодня вы вернули мне веру. Я не хочу заниматься с вами социологией, это не мое дело, но я хочу быть ученым. Хорошо быть ученым, когда на свете существуют такие, как вы, как ваши ученики... Сейчас я не смею называть себя даже вашим учеником. Я кон- сервировал науку, вы двигали ее вперед... Но я хочу вернуться в строй! - И вы поможете мне! - подхватил Андрюхин, стараясь облегчить по- ложение Крэгса. - Завтра я выезжаю в Москву со специальным докладом. Через сутки я надеюсь вернуться, и мы с вами развернем подготовку к такому опыту, перед которым побледнеет все, что было когда-нибудь в науке... Глубокой ночью, когда Крэгс, все еще не в силах заснуть, переби- рал в памяти мгновение за мгновением события этого вечера, над ним наклонилась вдруг тощая рожа Хеджеса. - Держитесь этого Эндрюхи, я вам говорю! - с жаром, от всей души посоветовал он. - С ним не пропадешь, даже если мир пойдет прахом! Крэгс промолчал. - Я хотел вас кое о чем попросить, - продолжал Хеджес. - Здесь есть Институт долголетия и в нем люди, дожившие почти до двухсот лет. А на вид им не дашь и пятидесяти! Знаете, я бы не возражал пожить в этом институте при условии, что это добавит лет сто к отпущенной мне норме. Подбросьте-ка эту идею господину Эндрюхи, а? - Спите, Хеджес. - Крэгс отвернулся к стене. - Никому не нужно ваше долголетие... Хеджес обиделся и ушел, но еще долго ворочался в кровати, чувс- твуя себя непривычно одиноким и заброшенным. В эту ночь, пожалуй, впервые за всю жизнь не спал и Юра. Он знал, с каким проектом вылетает на рассвете Андрюхин в Москву, и знал, нас- колько этот проект касается лично его, Юры Сергеева. У него было странное ощущение неправдоподобия, недостоверности всего, что должно было произойти. Даже когда он пытался представить, как будет себя вес- ти в случае, если поездка Ивана Дмитриевича увенчается успехом, то ему казалось, что он думает не о себе, а о ком-то другом. Накануне они долго сидели с Иваном Дмитриевичем вдвоем в его слу- жебном кабинете. Никогда еще Андрюхин не разговаривал с Юрой так отк- рыто, так душевно-распахнуто, и постепенно восхищение большим ученым, его научными подвигами, восторг перед тем огромным, что создавалось коллективом Академического городка, начисто смыли волнение и тревоги Юры. Нет, он вовсе не чувствовал себя спокойно. Недавно он прочел вос- поминания Константина Потехина, первого человека, побывавшего на Луне. Потехин описывал свои ощущения в последние дни перед стартом ракеты, и Юра находил, что это очень напоминает его собственное состояние. Были и страх, и гордость за свою судьбу, и мучительное ожидание, и нетерпе- ние, но над всем этим жило сознание, что все решено и так надо. Пожа- луй, неприятнее всего была необходимость молчать. Он привык обо всем советоваться с ребятами, а здесь нельзя было даже заикнуться. Он и с Женей пока не ног обмолвиться ни словом... Весь день Андрюхин был в Москве. Юра поплутал по лесу, исходив на лыжах несколько десятков километров и стараюсь никого не встречать. Он вернулся, когда уже начало темнеть, лыжи скользили по синему снегу. Ему очень хотелось кинуться к Андрюхину, который уже, наверное, вернулся, но он не мог себя заставить идти туда. Юре казалось это на- вязчивым, недостойным. Он медленно шел к корпусу долголетних, когда из-за разукрашенного снегом куста выскочила Женя. - Ох, Юрка! - Она едва не свалилась ему на руки. - Андрюхин при- летел, всюду тебя ищет... Где ты пропадал? Не отвечая, он осторожно взял ее лицо в руки и медленно приблизил губы к ее губам. Конечно, он хотел ее поцеловать. Но не поцеловал. Он отстранил Женю и, подобрав свалившиеся палки, пошел к Андрюхину. Она растерянно глядела ему вслед. Глава пятнадцатая. ОПЫТ Когда еще с неделю назад академик Андрюхин издалека, осторожно коснулся того, как Женя относится к Юре, она подняла огромные уголь- ные, суровые глаза и сказала напрямик: - Хотите сказать, что я его люблю? Ну и что? Люблю. И, отвернувшись, ушла... Академик был, собственно даже рад ее уходу, не зная, как вести себя дальше. Он бы еще больше растерялся, если бы знал, что про себя Женя продолжила фразу: "Люблю... А он - нет. Старая, всем надоевшая история... Мне-то от этого не легче". Но, когда Юра взял в горячие, пахнущие снегом и хвоей ладони ее лицо и она увидела на расстоянии сантиметра его серьезные, молящие и торжествующие глаза и почувствовала себя очень взрослой, большой, а его необычно добрым, нежным, готовым сейчас же рухнуть в снег, к ее коленям, Жене показалось, что пламя счастья подняло ее над землей без всяких антигравитационных приспособлений... Но тут же Юра выпустил ее... Она еще улыбалась ему вслед, а сердце у нее заныло... Почему он не поцеловал ее? Но боль мгновенно прошла, а счастье осталось с ней. Юрка любит ее, любит! И в этот день, и в следующие все пело в ней и вокруг; отов- сюду звучали мелодии невидимых оркестров; все встречные смеялись и сердцем тянулись к ней; необычайно сияло солнце, горьковато и празд- нично пахло хвоей... Женя удивлялась, что люди просто ходят, а не тан- цуют, что они говорят, а не поют и что она ведет себя так же, правда с трудом, потому что в ней танцевала и пела каждая жилка. Видимо, не разглядев, что с Женей происходит, Анна Михеевна отп- равила ее в Майск. Женя не придала никакого значения словам Анны Михе- евны, что ей разрешается задержаться в Майске на два-три дня. Не могло быть и речи о том, чтобы потратить в Майске хотя бы лишнюю секунду. Центром Вселенной был сейчас для Жени Академический городок. Автобус отошел рано утром. Юры нигде не было видно. "Вот соня!" - весело подумала Женя, но все вокруг рассказывало о нем, о его больших, добрых руках, таких вот, как эти лапы елей, вышедших к дороге погла- зеть на автобус, о его лобастой голове с широко расставленными внима- тельными, твердыми глазами, о его улыбке. Автобус очень быстро пробежал тридцать километров до центра Майс- ка, и Женя вышла на площадь, где все ей улыбалось, каждый дом пригла- шал зайти, а иней на деревьях сверкал, как разноцветные праздничные гирлянды. Анна Михеевна поручила ей выяснить ряд вопросов у молодого врача, который недавно в заводской поликлинике стал применять атмовитамины в лечебных целях. Это связано было с новыми рационами питания для Юры, и Жене очень хотелось поскорее переговорить с этим врачом. В поликлинике врача не оказалось. Женя, улыбаясь всем встречным, побежала к нему до- мой. Вход был со двора. У одного из многочисленных парадных возились, разравнивая площадку, ребята. Больше всех суетилась, командовала, дер- гала всех и кричала тощенькая девчонка в валенках, из которых чуть не выпрыгивали наружу ее тонкие, пружинистые ноги. Едва Женя подошла, как из ближайшего парадного выкатились двое мальчишек. У одного из них, толстого и румяного, в руках был тяжелый лом. - Тю! Ты чего без инструмента вышел? - воинственно спросил обла- датель лома. - А что? - Ты ничего не знаешь? Мальчик без лома растерянно пожал плечами. - Ну, брат, темный ты человек! Антрацит! - издевался тот, что с ломом. - Все ребята расчищают площадку. Сейчас будет открытие памятни- ка моей Мухе! Пашка сделал такой, что не отличишь от настоящего! - А ты не задавайся со своей Мухой! Пузо отрастил и задается! И куда ты его готовишь, на сельхоз-выставку, что ли? - Это ты мне? - угрожающе спросил толстяк. - Тебе! А что? Подумаешь, выискался! - ответил второй. Кажется, должны были начаться военные действия, но тощенькая дев- чонка пронзительно завизжала: - Бубырь! Паренек с ломом пренебрежительно покосился на собеседника: - Видишь, зовут! А то бы я... - Что бы ты?.. Не удостаивая собеседника ответом, наш старый знакомый Бубырь по- бежал было дальше, как человек, которому некогда заниматься чепухой. Но его собеседник не считал разговор законченным. Он удачно подставил ногу, и Бубырь с размаху шлепнулся на дорожку; Женя едва успела подх- ватить лом. Когда она оглянулась, мальчишки катались по грязному сне- гу, а через двор к ним, всплескивая руками, бежала какая-то женщина. Женя ухмыльнулась, чувствуя, как хорошо она бы поладила с этими маль- чишками, и, прицелившись, точным движением вырвала из схватки того, которого звали Бубырем... - Хочешь, удушу? - спросила Женя, слегка приподнимая его в воздух и свирепо выкатывая свои огромные угольные глаза. - Нет! - пискнул Бубырь, дрыгая ногами. - Смотри, какая здоро- вая... - Дальше что? - спросила Женя подбежавшую женщину, продолжая дер- жать Бубыря на весу и словно действительно готовясь удавить его, если последует команда. - Да пустите же наконец! - взвизгнула женщина, хватая Женю за ру- кав. - Мальчик даже посинел! Мальчик и не думал синеть, напротив, он готов был снова ринуться в драку, но это была его мама... - Что же с ними делать? - удивилась Женя. - Носы вытирать? - Если бы это! - Мама всплеснула руками с таким видом, как будто истосковалась по подобному занятию. - Тут не до носов, знаете! Была бы голова цела... Внимание Жени было отвлечено тем, что творилось у соседнего подъ- езда. Туда же, волоча лом, убежал, вырвавшись из материнских рук, Бу- бырь, а за ним - его недавний противник. Честное слово, Муха, вылеп- ленная из чего-то вроде торфа, была очень похожа на настоящую! Ее пос- тавили на добытую где-то глыбу бетона, установленную на еще не расчи- щенной площадке. Монумент! Кто-то торжествующе затрубил в звонкую тру- бу, но вездесущая Нинка, хватая ребят за рукава, расставила всех у изображения Мухи и велела Бубырю говорить речь. Бубырь отрывал от себя то одну руку Нинки, то другую, но она вцепилась в него, как клещ. Было ясно, что речь придется произнести... - Товарищи! - провозгласил он слишком громко. - Товарищи! - пов- торил он почти шепотом. - Научные собаки... Великие научные собаки Лайка, Белка, Стрелка, Муха и другие... Смеясь, Женя взбежала на третий этаж и позвонила врачу. Она увез- ла его в заводскую поликлинику, пробыла там весь день и к ночи верну- лась в Академический городок. В дороге она все время смотрела в окно. За окном стояла густая неподвижная тьма, и казалось, что автобус тоже не движется. Женя, сер- дито сжав зубы, то и дело напряженно наклонялась вперед, словно под- талкивая автобус. Иногда за стеклом у самого Жениного носа коротко взмахивала лапа ели, и Женя радостно улыбалась: значит, автобус все-таки движется! Наверное, Юра не дождется ее. Женя чувствовала, что именно в этот вечер должно было решиться что-то очень важное. Было уже поздно, когда она около дома долголетних вышла из авто- буса. Морозная пыль клубилась около фонарей, желтых, как наливные яб- локи... Она потянулась всем телом так, что вкусно хрустнули косточки, и, засмеявшись, побежала к себе. Везде было темно: академик Андрюхин не разрешал работать по ночам, и даже профессор Паверман, долго кри- чавший, что такой запрет является чистейшим произволом, террором и на- силием над личностью, давно смирился и привык по ночам спать. Спал, конечно, и Юра Сергеев, знаменитый испытатель... Жене стало досадно. Юра знал, что она будет торопиться домой, и все-таки завалил- ся спать. Бережет свое здоровье. Что-то он слишком его бережет. Когда любят, думают не о себе. Собственно, почему она решила, что он ее лю- бит? Да и разве может вообще любить такой аккуратный, выверенный, как хронометр, такой педантичный, такой равнодушный ко всему, кроме рабо- ты... Она летела по сонным дорожкам Академического городка, отталкивая колючие лапы елей и фыркая от злости. Она походила сейчас на пружину, заведенную до отказа. И, когда подлетела к своему медпункта, даже не сразу заметила, что на скамеечке у входа сидит человек. - Здорово! - услышала Женя. Она не сразу нашлась. - Ты? - заговорила она наконец. - Да, вот жду тебя. Хотелось, знаешь, поговорить... Она молча села. Юра тоже молчал. Он попытался взять ее ладонь, она отдернула руку. - Вот ведь какая история... - Юра с неловкой улыбкой смотрел на нее. - Понимаешь, как-то мне одному не по себе... Пришел с тобой пого- ворить. А тебя нет. - Вот она, я, - сказала Женя. - Ну что ж, пойдем, напою чаем. - Давай лучше тут посидим, в темноте. - Тут чаю не будет. - Знаешь, я думаю про человека-невидимку. Помнишь из Уэллса? Ведь у него была девушка. Как ты думаешь, могла бы девушка любить вот тако- го невидимку? Женя невольно взглянула на него пристальнее. Нет, Юра выглядел, как всегда, и в невидимку не превращался. Только лицо у него было не совсем обычное - задумчивое, даже торжественное. - Ну, вот что, - сказала Женя вставая, - все это ерунда. Я хочу чаю. Неуверенно потянув Женю за руку, он заставил ее сесть. Потом ос- торожно снял с рук Жени перчатки и нежно стал греть ее пальцы в своих теплых жестких ладонях. Смущаясь, он поднес ее пальцы к губам, но не поцеловал, а стал дуть на них, смешно оттопыривая губы. Женя вырвала руки и шлепнула его пальцами по губам. Потом положила свою руку на его просторную ладонь. - Ну и лапа же у тебя! Он с любопытством взглянул на свою руку, словно видел ее впервые. - Здоровая, правда? - пробормотал Юра. - Как это может быть: вот рука - и нет ее? Он помахал рукой в воздухе, но ничего не произошло, рука осталась на месте. Женя засмеялась: - Не бойся, никуда не денется! Помолчав, Юра сказал: - А вообще это правда, человек представляет собою ходячий аккуму- лятор энергии, сконцентрированной до состояния материи. Ведь живая ма- терия, как и всякая материя, - это миллиарды атомов, миллиарды элект- рически заряженных, находящихся в вечном движении и связи друг с дру- гом частиц. Вот и моя рука... Женя вытаращила на него глаза, потом, не выдержав, захохотала. - Об этом тебе и хотелось поговорить? Ну, хватит. Я пошла пить чай. - Она решительно встала. - Зайдешь? Он стоял, не поднимая глаз; не взглянув на нее, отрицательно по- качал головой. - А то зайдем? - Что-то ее словно кольнуло, ей показалось, что она его обидела. - Спасибо, Женя. - Все еще не глядя на нее, Юра усмехнулся: -Ты, как всегда, меня вылечила. Пожалуй, я теперь смогу побыть и один... Женя поспешно протянула ему руку; он взял ее, как неживую, подер- жал, потом отпустил, улыбнулся и ушел. - Ей страшно хотелось его вернуть; она чуть не заревела. Потом вошла к себе, зажгла свет и стояла, вспоминая, что же случилось. Ниче- го. Перебрала по слову весь разговор. Какие-то пустяки... Но не могла успокоиться. Решила завтра же пробиться к Ивану Дмитрие