й может обанкротить свой собственный комбинат хоть завтра. Но ведь беда в том, что ему для этого придется обращаться в арбитражный суд. А в арбитражном суде судья может внезапно взять и назначить не Дениса Черягу, который указан в иске, а какого-нибудь другого. И может статься так, что другой временный управляющий в упор не заметит долга перед банком "Металлург", а заметит, к примеру, какой-нибудь миллион рублей, который заводу насчитает налоговая полиция. - Такое назначение можно оспорить. Арбатов расхохотался. - В том-то и дело, что нет. Дело в том, что в арбитражно-процессуальном кодексе прописана процедура обжалования кандидатуры внешнего и конкурсного управляющего. Но вот что касается временного управляющего - он как-то случайно выпал из этого списка. Поэтому назначенного временного управляющего не может сместить никто, не считая, разумеется, киллера. Дима Неклясов улыбнулся. - Не думаю, что в Сибири есть знатоки подобных тонкостей. Они поговорили еще несколько минут, - об отношениях между Черягой и Калягиным и тому подобных вещах, - и Арбатов с Лучковым, вежливо распрощавшись, покинули номер. Вскоре они присоединились к парочке министров и вице-премьеру, отмечающим внизу круглую дату - пятилетие со времени образования банка. Дима Неклясов остался в своей комнате. Он долго сидел у окна, прислушиваясь к еле слышной музыке и шороху голосов. Там, в десяти метрах от него, шумел дивный и блестящий мир, в который он так долго мечтал попасть: люди, за знакомство с которыми он предал сибиряка Извольского и стал на сторону москвичей. Но он был дальше от этого мира, чем любой охранник в камуфляже, любезно отворявший дверь министру, выскользнувшему к машине со шлюхой под мышкой. И он уже никогда в него не попадет. Потому что он знает, что собирается делать Извольский, и он не сказал это тем, кто его так нагло и бесцеремонно кинул. ГЛАВА ШЕСТАЯ, В КОТОРОЙ НАКОНЕЦ-ТАКИ ВЫЯСНЯЕТСЯ,  КУДА ВЯЧЕСЛАВ ИЗВОЛЬСКИЙ ДЕЛ 700 МИЛЛИОНОВ ДОЛЛАРОВ Заседание областного арбитражного суда по иску компании "Импера" о признании действий регистратора "Ахтарский регистратор" неправомочными было назначено на 25 февраля. По закону от суда первой инстанции до апелляционного суда не может пройти более двух месяцев, но Сунженский арбитражный суд явно на закон плевал: отсрочки следовали одна за другой, потом судья заболела, а потом откочевала в отпуск. Разумеется, председатель суда мог назначить вести дело другую судью, но опять-таки не назначил, и поэтому с 23 ноября - даты, когда областной арбитраж впервые отказал "Импере" в иске, прошло не два месяца, а значительно больше. За два дня до суда губернатор Дубнов позвонил Извольскому и предложил встретиться. Однако парализованный Извольский, по строжайшему настоянию врачей и собственной СБ, не выходил из дома, а уж о том, чтобы он приехал в областную администрацию, не могло быть и речи. Губернатор, в свою очередь, посчитал ниже собственного достоинства навещать загородную резиденцию скандального гендиректора. В результате на стрелку с губернатором поехал Черяга. Разговор, состоявшийся между ними, был короткий и недружественный. Губернатор предложил банку "Металлург" уступить некоей фирме, зарегистрированной в соседней области, часть долгов комбината, после чего фирма должна была подать иск о признании АМК банкротом. Губернатор гарантировал рассмотрение дела в трехдневный срок и назначение временным управляющим завода человека, устраивающего обе стороны, то есть и Извольского, и областную администрацию. - Например, кто-нибудь из моих замов. Или господин Федякин. Можно было бы обговорить даже вашу кандидатуру - вы ведь, Денис Федорович, при всей своей занятости умудрились в последнее время где-то отучиться на соответствующих курсах? Денис с интересом разглядывал губернатора. - А что, Александр Семеныч, - сказал он, - вы ведь, помнится, месяц назад что-то об акциях говорили? Двадцать процентов просили, если мне не изменяет память? - Вот месяц назад надо было и соглашаться, - благодушно кивнул Дубнов, - время ушло, условия стали другие. И я просто обращаю ваше внимание на то, что у вашего комбината всегда найдутся какие-нибудь долги. А не найдутся - придет налоговая полиция и насчитает. И тогда в течение трех дней я обанкрочу ваш комбинат безо всякого вашего участия. - И провалитесь на следующих выборах. Губернатор кивнул. - Именно поэтому я не хочу делать это без вашего участия. Согласитесь, что даже если через три дня суд откажет банку в иске, то Высший арбитражный суд однозначно решит дело в его пользу. В этих условиях мы сможем сказать, что банкротство комбината - это совместная акция области и завода по его спасению. Краткая налоговая эпопея явно не прошла губернатору даром. Он уже не хотел ссориться с заводом публично. Черяга покачал головой. - Никакого совместного банкротства не будет. - Денис Федорович, я знаю, что вы думаете. Если человек, который спит два часа в сутки, руководит огромным предприятием и еще успевает найти время для акций вроде тех, что случились с Ващенко или Алибековым (Алибековым звали замдиректора "Сунжэнерго") - если этот человек вдруг находит время отучиться на внешнего управляющего, то ваши планы, извините, как тортом на роже написаны. Так вот - если вы думаете обанкротить АМК самостоятельно, то не забудьте, что вам для этого придется пройти через арбитраж здесь, в полукилометре от моего кабинета. И может случиться, что при этом суд назначит не того временного управляющего, которого вы впишете в иск, а кого-то другого. И этот кто-то другой в упор не заметит долгов "Металлургу", а заметит, к примеру, только долг налоговым органам области. Я ясно выражаюсь? Денис кивнул. - Так ваш ответ? Денис стремительно перегнулся в кресле, выбрасывая вперед обе руки. Загнутые по-блатному пальцы мелькнули в десяти сантиметрах от изумленных глаз губернатора. - Все усек? - прошипел Денис. В следующую секунду он с грохотом отодвинул кресло и исчез в предбаннике. Губернатор остался за столом, хлопая глазами. Осторожно скрипнула дверь, и из комнаты отдыха в кабинет вошел заместитель Дубнова, Николай Трепко. - Ну что? - сказал Трепко, - договорились? Дубнов повернул импозантную, увенчанную величественной сединой голову. - Он мне "козу" показал! - плачущим голосом проговорил губернатор, - ты представляешь, Коля? Мне замдиректора бюджетообразующего предприятия "козу" показал! В какую пропасть катится Россия? "Козу! " Как твой сын! Нечего и говорить, что после возмутительной блатной выходки Черяги исход арбитражного разбирательства был предопределен. Спустя три дня Сунженский арбитражный суд под председательством судьи Балановой Виктории Сергеевны удовлетворил иск компании "Импера" к ЗАО "Ахтарский регистратор" и обязал вышеназванное ЗАО восстановить в реестре записи о принадлежности семидесяти пяти процентов акций ОАО "Ахтарский металлургический комбинат" фирмам "Импера", "Лагуна" и "Кроника". Разумеется, это еще не означало полной победы банка. Во-первых, комбинат, в свою очередь, мог оспаривать решение суда в Высшем арбитражном суде, и хотя особого толку от этого не было, время протянуть-таки было можно. Во-вторых, на комбинате в любом случае продолжал действовать старый совет директоров, потому что по закону новый совет директоров и новый генеральный директор могли быть назначены только на чрезвычайном акционерном собрании, а чрезвычайное акционерное собрание не могло состояться раньше, чем через сорок пять дней после того, как новоявленный акционер решит его собрать. Но даже и тут не все было потеряно, потому что действующий совет директоров всегда может сунуть под задницу стороннего акционера очень много очень острых кнопок, и в России бывали случаи, когда директор, распоряжавшийся девятью процентами акций, с успехом держал оборону против владельцев контрольного пакета по два-три года. (Могу привести на память один: благодаря искусному знанию корпоративного законодательства, проявленному компанией "Минфин", один из клиентов "Минфина", генеральный директор Камчатского морского пароходства, вот уже третий год сидит на своем посту, несмотря на враждебность акционеров, контролирующих 91% акций. ) Правда, к АМК это не относилось. Бескомпромиссное хамство бюджетообразующего предприятия, не желавшего поделиться ни копейкой ни с губернатором, ни с Пенсионным фондом, ни с энергетиками, ни с налоговыми рвачами, ни даже с блатным миром, привело к тому, что у АМК в области не осталось друзей. Не считая, разумеется, отморозка Сенчякова, дюжины анпиловцев, и двух сотен тысяч людей, прямо или косвенно зависевших от зарплат, пенсий и денег Ахтарского металлургического комбината. Но кого интересовало мнение этого быдла? Выборы губернатора намечались через несколько месяцев, время еще оставалось, и за это время операция по обналичиванию АМК могла принести достаточно денег, чтобы скупить все, какие нужно, голоса. И то еще следовало подумать, стоит ли метать деньги перед свиньями и не безопасней ли было бы выжать область досуха и уехать доживать жизнь в более теплое место, нежели продуваемая ветрами и прокаленная морозами граница между степным Казахстаном и сибирской тайгой. В конце концов, не все же служить народу, а? Надо бы и о себе позаботиться... Словом, положение Извольского после арбитражного суда ничем не отличалось от положения Креза после битвы при Галисе. Вчерашний полновластный властитель Ахтарска, хозяин угодий, заводов, полей, пароходов, местного мэра, собственной службы безопасности и промышленной полиции, претендент на Белопольскую АЭС и на Конгарский вертолетный лишился если и не денег на швейцарских счетах, то уж власти - это точно. Маленький сибирский Ахтарск напоминал стольный княжеский город после битвы, проигранной за соседней речкой. Город еще стоит нетронутый, на базаре птичницы расхваливают свой товар, уличный фокусник тешит собравшуюся вокруг него толпу, в светлом тереме на чистой постели лежит хворый князь... Но за рекой уже потрошат мертвых воинов, стаскивая с них доспехи и что поценнее, срубая головы, чтобы ловчее было снять ожерелье, и первые разъезды неприятеля уже показались в виду беззащитных ворот. Поэтому Александр Арбатов, председатель правления банка "Ивеко", ничуть не удивился, когда в десять утра в его кабинете раздался звонок прямого телефона и звонивший представился как Денис Черяга. - Нам надо встретиться, - без обиняков заявил Черяга. - Вы в Москве? - Выхожу из самолета. - Жду вас через час. - Извините, Александр Александрович, я не могу приехать в банк. - Почему? - Я намерен говорить в таком месте, в котором, как я уверен, вы не сможете записать мои слова. Я знаю только одно такое место - наш офис на Наметкина. Арбатов даже хмыкнул. "Все-таки на редкость храбрый хам", - отметил про себя председатель правления. Не было никакого сомнения, что Черяга приехал сдаваться, и, скорее всего, не просто сдаваться, а еще и сдавать своего босса, в последний момент переметываясь на сторону победителя и желая выторговать побольше за то, что он избавит банк от кучи неприятностей самого разного калибра. К примеру, тех же паскудных договоров со "Стилвейл", которые предусматривают поставки проката через нее аж до 2008 года. Договора, разумеется, хрень собачья, их можно отспорить в суде, но ведь суд - это лишняя нервотрепка, деньги и время. - Хорошо, - с ледяной вежливостью сказал Арбатов, - я приеду в ваш офис. Тем более что это теперь мой офис. Одиннадцать утра вас устроит? - Всенепременно. Александр Арбатов подъехал к офису "АМК-инвеста" в одиннадцать пятнадцать. Особнячок на Наметкина выглядел очень мило - серенький трехэтажный домик с красным козырьком и пуленепробиваемыми стеклами. Конечно, никакого сравнения с альпийской громадой самого "Ивеко". Однако продать это здание, в превосходном состоянии и с офисной отделкой, даже в эпоху кризиса можно было за три-три с половиной миллиона долларов. Больше оно ни на что не годилось. В ближайшее время все населяющие особнячок конторы либо закроются, либо поменяют учредителей и переедут в здание самого "Ивеко", на десятый-двенадцатый этажи, занимаемые финансово-промышленной группой, формально не зависящей от "Ивеко". Собственно, громкое название "финансово-промышленная группа" как раз и прикрывало собой кучу таких вот фирм, заслуженных или однодневных, - целую череду банно-прачечных комплексов, отстирывающих промышленные деньги от налогов, зарплат, социальных выплат, инвестиционных обязательств и прочих неуместных для банка составляющих промышленной прибыли. Испуганные охранники бросились открывать ворота и двери, когда длинный белый "линкольн" банкира замигал поворотником перед воротами особнячка. Ворота оказались слишком узкие, "линкольн", разворачиваясь, перегородил пол-улицы, и в конце концов, когда машина влезла в ворота, оказалось, что нос ее почти залез на ступеньки, а зад торчит с той стороны ограды. Арбатов, сопровождаемый собственными телохранителями, взбежал на крыльцо. Охранник, ведший их по коридору, расстилался перед главой "Ивеко" мелким бесом, из дверей то и дело высовывались любопытствующие физиономии. В конце концов - по коридору шел новый хозяин, и приглушенные ковролином шаги отдавались в каждом сердце, как шаги Командора. Денис Черяга ждал Александра Арбатова в небольшой переговорной комнате с белыми стенами и черным овальным столом. Единственным сомнительным украшением переговорной могли служить две десятилитровые бутылки коньяка, стоявшие в углу на черной тумбочке. Он выглядел точно так, как на фотографиях. Невысокий тридцатипятилетний мужчина с упрямым подбородком и васильковыми глазами. Руки его в запястьях были непропорционально тонки, как у девушки, но когда они здоровались, Арбатов почувствовал, что его собственную ладонь сжали железной хваткой. - Ну что, - сказал Арбатов, когда оба собеседника расселись по офисным вертящимся креслам, - допрыгались? Какой завод проорали, а? Третья домна не ремонтируется, коксохимическое производство каши просит, за три месяца ни одной копейки инвестиций, а нас ругаете, что мы финансовые кровопийцы. - Напротив, - сказал Черяга, - комбинат начинает обширную инвестиционную программу стоимостью в семьсот миллионов долларов. - На какие шиши? - изумился банкир. - Сейчас очень трудно занять деньги на рынке. Совет директоров принял решение о размещении дополнительной эмиссии, деньги от которой пойдут на строительство стана холодного проката. Банкир пожал плечами. В устав ОАО "Ахтарский металлургический комбинат" был записан десяток миллионов объявленных, но не размещенных акций, и тот же устав относил вопрос об объеме и сроках размещения эмиссии к компетенции совета директоров, а не акционерного собрания. Юристы банка в свое время обсуждали этот вопрос и пришли к выводу, что Извольский действительно может попробовать в качестве меры защиты спешно объявить о новой эмиссии, которую и продаст сам себе за копейки. Это было любимое, но крайне бесперспективное занятие всех "красных директоров". Высший арбитражный суд конечно же признает незаконной продажу за несколько десятков тысяч долларов контрольного пакета акций карманной компании комбината какому-нибудь очередному "АМК-инвесту". Если Черяга позвал его за этим, то ему горько придется пожалеть о своей глупости. - И кому же будет продана ваша эмиссия? - усмехнулся банкир. - Любому, кто готов заплатить деньги за акции комбината. - Черяга безмятежно улыбался. - В том числе и нашему банку? - Разумеется. Банкир почувствовал тревогу. Это не имело смысла. Если вы хотите отбить у акционера комбинат, вы печатаете фальшивые фантики-акции и продаете их подставной компании за сто долларов. Какой смысл продавать фантики - враждебному акционеру? - И каков объем вашей эмиссии? - осведомился банкир. - Я же, кажется, сказал - семьсот миллионов долларов, - спокойно улыбнулся Черяга. - Что?! Да ни один российский комбинат не стоит этих денег - целиком! - А мы считаем, что стоит. И мы нашли партнеров, которые готовы эти деньги заплатить. - Погодите, - сказал банкир, - долг комбината банку "Металлург" составляет сейчас семьсот миллионов долларов. Это и есть те семьсот миллионов, которые вы выкачали из комбината и теперь вкладываете обратно? Черяга улыбнулся. - Мы обсуждаем не долг, а эмиссию. Это две разные вещи. Я уполномочен сообщить вам от имени совета директоров об эмиссии. Вот меморандум. И Черяга выложил на стол тонкую папочку. - Если же не вдаваться в тонкости того, что написано, то совет директоров предлагает следующее: нашим агентом по размещению является банк "Металлург". Любое юридическое или физическое лицо, пожелавшее стать владельцем акций АМК, может внести соответствующее количество денег на счета банка. - Но... - растерянно сказал банкир. Черяга испытывал редкое удовольствие, такое, будто трахал на глазах банкира его собственную секретаршу. - Но у вас нет этих денег, да? - сказал начальник службы безопасности АМК. - Вы забыли, что курс российского рубля не может до бесконечности диктоваться московскими банками и поэтому проигрались на форвардах? - Мы не проигрались! - зашипел банкир, - и мы внесем эти деньги! - Не советую. - Что?! - на этот раз банкир удивился еще больше. Черяга усмехнулся. То, что он намеревался сказать сейчас, не могло быть сказано в офисе банка. Но здесь все было чисто. Ребята проверили. - Видите ли, - сказал Черяга, - предположим, вы вносите все семьсот миллионов долларов. Эти деньги принадлежат АМК, а лежат на счету в банке "Металлург", который, как вы только что сами сказали, является банковским филиалом АМК. По Уставу комбината, совет директоров и лично генеральный директор имеют право распоряжаться суммами в пределах ста миллионов долларов. Предположим, что совет директоров употребит эти семьсот миллионов долларов следующим образом: он создаст семь товариществ с ограниченной ответственностью, в каждое из которых вложит по сто миллионов долларов. Вы следите за мыслью? Банкир коротко кивнул. - Теперь предположим, что уставной капитал наших ТОО будет устроен так: 99, 9 процентов капитала будет принадлежать АМК, а десять долларов уставного капитала будет внесено лично товарищем Извольским Вячеславом Аркадьевичем. Или лично Черягой Денисом Федоровичем. А устав нашего ТОО, который, как известно, может быть написан, как угодно, будет гласить, что все финансовые решения в ТОО принимают вышеупомянутые Вячеслав Аркадьевич и Денис Федорович. Банкир тяжело, с присвистом дышал. - Теперь представим себе, - продолжал Черяга, - что вышеупомянутые Вячеслав Аркадьевич или Денис Федорович решат положить деньги из уставного капитала всех семи ТОО на депозит в банке "Металлург". А банк "Металлург" заключит форвардные контракты на покупку валюты с каким-нибудь западным банком. - Например, "Лехором", - процедил сквозь зубы банкир. - Очень хороший пример, - одобрил Черяга, - так вот, банк "Металлург" заключит форвардные контракты. И проиграет. Это бывает, согласитесь - банки часто проигрывают на форвардных контрактах. Мне недавно рассказывали историю про один крупнейший русский банк, из пяти букв, первая буква "И", хозяин которого решил на всякий случай перебросить себе на зарубежный счет круглую сумму. Он взял и заключил сам с собой форвардные контракты. И, представьте - сам себе проиграл. В смысле - проиграл московский банк. А выиграл - оффшорный счет в западном банке. Это я говорю к тому, что вы знаете, как легко проиграть деньги на форвардных контрактах и как совершенно невозможно доказать в подобном случае злой умысел. Банкир поджал губы. - Я что-то не понимаю, - сказал он, - деньги проиграет банк "Металлург". Это деньги банка. Какое отношение эти деньги банка имеют к деньгам, которые положил на депозит Вячеслав Аркадьевич или Денис Федорович? - Ах да, - согласился Черяга, - видите ли, я забыл сказать, что банк предложил Вячеславу Аркадьевичу гарантировать своим депозитом форвардные контракты. На очень выгодных условиях - банк обещал тридцать процентов от прибыли. Но дело не выгорело... - Вы идиот, - сказал банкир, - если вы рассказываете мне эту схему. Черяга улыбнулся. - Вовсе нет. Мы не собираемся следовать этой схеме. Их десяток. Я рассказал вам только одну, и, согласитесь, в ней нет ни одной строчки, которую ваш банк мог бы оспорить в суде. Вся проблема упирается в то, что если вы не платите семьсот миллионов, то вы теряете контрольный пакет акций, а если вы платите семьсот миллионов, то вы теряете семьсот миллионов. Вы не маленький мальчик, и вы прекрасно понимаете, что в России существует тысяча и один способ потерять чужие семьсот миллионов, если они лежат в вашем банке. Вы сами этим неоднократно и успешно занимались. Если у вас есть лишние семьсот миллионов - валяйте. Но мне почему-то кажется, что у вас нет лишних семисот миллионов. Вы всегда специализировались на том, что покупали предприятия за гроши, Вы даже Ачуйский нефтеперерабатывающий завод купили на залоговом аукционе за пятьдесят миллионов долларов, хотя директор завода инвестировал за тот год в реконструкцию завода двести семьдесят миллионов долларов. Все дело в том, что у нас есть семьсот миллионов долларов для покупки акций, а у вас есть только благосклонность правительства и дыра в балансе. - За сим, - Черяга встал, щелкнул каблуками, - честь имею представить вам проспект эмиссии и откланяться. И Черяга, не оборачиваясь, пошел к выходу из переговорной. Банкир тоже встал. - Кстати, Денис Федорович, - бросил он, уже не сдерживаясь, - вы не помните, что там случилось с директором Ачуйского НПЗ, который пытался протестовать против продажи акций? Он пошел купаться и утонул... Вернувшись в банк, Арбатов немедленно вызвал к себе Лучкова. Едва войдя в огромный кабинет шефа, Иннокентий Михайлович понял, что встреча с Черягой кончилась как нельзя гаже. Арбатов был слегка бледен, зрачки серых глаз немного сдвинулись к переносице - признак, который обычно вводил работников банка в состояние шока. Все знали, что к такому шефу лучше не подходить - как лучше не подходить к голодному и рассерженному удаву. Арбатов быстро, за пять минут, пересказал Лучкову предложение Черяги. - Мы идиоты! - сказал Арбатов. - Твой Неклясов - трижды идиот! Мы купились, как фраера! Мы решили, что Извольский будет банкротить завод, потому что это раз плюнуть - обанкротить завод, и потому что этот долбоед Черяга учился на арбитражного управляющего. Мы договорились с Дубновым, что он прикроет нас от банкротства, а Сляб никогда не собирался банкротить завод! Мы даже не подумали об эмиссии! То есть об эмиссии на такую сумму! - И это абсолютно законно? - уточнил шеф безопасности, слабо рубивший в акционерных вопросах. - Абсолютно. Эти акции есть в Уставе и у совета директоров есть полномочия объявить о дополнительной эмиссии. Извольский сделал себе самый авторитарный устав, который только возможен по нашему законодательству. - И мы не можем сказать, что это ущемление прав акционеров? - Ущемление - это когда дополнительную эмиссию распределяют между своими фирмами по копейке за рубль. А они нам предлагают акции купить. - И мы не можем этого сделать? - Если очень хотим потерять семьсот лимонов - пожалуйста. Лучков внезапно испытал огромное облегчение. Это была грязная история, за которую он - ссученный гэбэшник - никогда бы по доброй воле не взялся. Она уже нанесла ущерб репутации банка. Двести тысяч долларов Лучков потратил только на то, чтобы не допустить в газетах публикаций, впрямую обвинявших один из крупнейших банков России в мошенничестве и заказных убийствах. Своего он достиг - в умах широкой публики беды АМК были прочно связаны с именами долголаптевских. Но стоила ли овчинка выделки? - Значит, отбой? - спросил Лучков. Арбатов глядел на своего зама рыбьими холодными глазами. - В каком смысле отбой? - сказал Арбатов. От тона его Лучкова продрало холодом, словно Иннокентий Михайлович заглянул в морозильник с трупами. - Что ты предлагаешь? Чтобы все знали, что меня, Сашу Арбатова, кинул какой-то сибирский валенок? Чтобы все знали, что у какой-то вонючей промплощадки больше денег, чем у моего банка? Они на что покусились, а? Где в России деньги? В Москве или в их гребаном Ахтарске? Банкир почти визжал. Схватил со стола пластиковую бутылку с водой, отхлебнул прямо из горлышка, и уставился бледными серыми глазами на Лучкова. - Но что мы можем сделать? - растерянно спросил Иннокентий Михайлович. - Мы подадим жалобу в ФКЦБ [Федеральная комиссия по ценным бумагам и биржам]. - Но она же не удовлетворит жалобу! - Плевать. Она ее рассматривать будет два месяца, а если побольше заплатить, то и три. За эти два месяца совет директоров должен пересмотреть свое решение по поводу эмиссии. Ладони Лучкова слегка вспотели. - Чтобы это сделать, нужно как минимум убрать генерального директора. - Нужно убрать двоих, - ответил банкир, - Извольского и Черягу. Тогда исполняющим обязанности останется Федякин. А это наш человек. - Это невозможно. Я просчитывал варианты. Он никуда не выходит. Он парализован, сидит дома и даже на заводе не показывается. Это было невозможно даже в Москве. Это тем более невозможно в Ахтарске! - Его охраняет Калягин, а Калягин кое-кому должен, - ответил банкир. Иннокентий Лучков вернулся в свой кабинет в препоганейшем настроении. От расстройства чувств он грубо отодрал в комнате отдыха собственную секретаршу, а потом прогнал ее прочь и вернулся в кабинет, с бутылкой коньяка в правой руке и с рубашкой, выбивающейся поверх полурасстегнутых брюк. - Сукин ты сын! - воззвал Лучков к портрету отца-основателя и бессменного председателя правления "Ивеко", украшавшему офисную стену над книжным шкафом, - во что же ты нас втравливаешь? А? Интеллигент херов! Переклинило его на Извольском! Почему я, мент поганый, боюсь выполнять твои приказы?! Честное слово, вот позвоню в Сибирь и сдам тебя, козла, с потрохами! Разумеется, Иннокентий Михайлович произнес эту тираду исключительно про себя. В кабинете стояла чуткая и отзывчивая техника, записывавшая каждый скрип половицы, и хотя технику эту контролировал Иннокентий Михайлович, вряд ли он рискнул бы доверять свои мысли магнитному носителю. Засим Лучков опростал часть бутылки, сел за стол и набрал номер мобильника Коваля. Окончив разговор, шеф безопасности "Ивеко" вдобавок обнаружил, что он вот уже некоторое время течет соплями и кашляет. Судя по всему, в самое подходящее время Лучков умудрился подцепить не то ангину, не то иную схожую гадость. В то время, когда в Москве в четыре часа дня пьяный Лучков читал про себя проповеди портрету Арбатова, в Ахтарске уже потихоньку вечерело. В особняке Извольского начался самый настоящий праздник. Денис Черяга позвонил несколько раз, подробнейшим образом пересказывая весь ход разговора с Арбатовым. - Боже мой. Славка, видел бы ты его рожу! - заливался за четыре тысячи километров Черяга, - он же был полностью уверен, что я тебя сдавать пришел! Слышимость, несмотря на расстояние в пятую часть экватора, была отличная, в небе над Ахтарском зажигались блестящие, как из феррохрома, звезды, в огромной гостиной, занимавшей половину первого этажа особняка, пылал камин, и совершенно пьяный пятидесятилетний Федякин отплясывал перед камином комаринского, то и дело порываясь поцеловать в щечку Иру. - Ирочка, вы наше чудо! - кричал он, тяжело выдувая воздух из распаренных красных щек, и ни Извольский, сидевший в углу комнаты в кресле с высокими колесами, ни Лида Федякина, полная крашеная брюнетка, работавшая на заводе в бухгалтерии, не препятствовали ему. Федякин в конце концов все-таки угомонился и сел к столу, отдуваясь и обмахиваясь плотной ладошкой, кто-то врубил на полную катушку стереосистему, и в круг выскочили Вовка Калягин и несколько охранников. Вовка завертелся вокруг Лиды Федякиной мелким бесом, закрутил в воздухе двойное сальто и пошел отплясывать такой брейк, что у всех глаза на лоб повылазили, а один из охранников затанцевал с Ирой. Ира прыгала с ним, пока не заметила, что Извольский недовольно морщится. Она вспомнила, что Извольский не выносит музыки. - Ты устал? Хочешь спать? Извольский хитро прищурился. Ира вдвоем с охранником закатили коляску в лифт, а в спальне охранник оставил их одних. - А я и не знал, что ты так хорошо танцуешь, - сказал Извольский, пока Ира перекладывала его на кровать и стаскивала с него носки и штаны. - Вроде не от чего было танцевать-то, - улыбнулась Ира. - Вот теперь, - сказал Извольский, - можно ехать в Швейцарию на штопку. До чего же надоело жить, как сломанный будильник. Ой, черт, хотел бы я посмотреть на рожу Арбатова! Там камера стояла, авось Дениска завтра пришлет пленку! - А губернатор? - Что - губернатор? Губернатор получил фейсом о тейбл, он сейчас сидит, разинув варежку, и в себя приходит от изумления... Ирина слегка покраснела. - Слава, ты извини, - сказала она, - но я так до сих пор и не понимаю, что именно вы сделали. Ты мне можешь как идиотке объяснить, на пальцах? Извольский довольно улыбнулся. - Все очень просто. Есть акционерное общество с уставным капиталом в сто рублей, так? - Ну. - Семьдесят пять рублей из уставного капитала принадлежит банку "Ивеко". То есть семьдесят пять процентов. Все понятно? - Да. - Капитал общества увеличивается до двухсот рублей. Сто рублей - это новая эмиссия, и ее покупаем мы. Теперь у банка по-прежнему остается семьдесят пять рублей уставного капитала, но это уже не семьдесят пять процентов, а только тридцать семь с половиной. У него было больше, чем контрольный пакет, а стало меньше. - А почему банк не может купить новую эмиссию? - Потому что ему придется выложить не сто рублей, а семьсот миллионов долларов, а таких денег у него нет. - А если бы он занял у кого-нибудь эти деньги? Или взял у государства? Или еще как? - Тогда бы мы украли его деньги. Но даже если бы мы не стали их красть, банк бы никогда этого не сделал. Весь смысл его жизни в том, что он платит копейку за то, что стоит сто рублей. А платить сто рублей за то, что стоит сто рублей, - он просто не знает, как это делается. - А почему ты не стал банкротить завод, как все говорили? - Солнышко, это очень плохая штука - банкротство. Куча проблем, порушенные связи, скандал на Западе... Это лекарство, которое хуже болезни. Тому директору, который так со своим заводом поступает, яйца повыдергать мало. Ирина ткнулась подмышку Извольскому. - И это - все? Совсем все? Извольский расхохотался. Полураздетая Ирина стала дергать его за руку. - И ты не мог мне сказать, а? Почему ты мне не мог ничего объяснить, я тебе какие-то дурацкие вопросы задавала! Это ты об этом с Денисом совещался, когда меня в театр посылал? Ну что я, сказала бы кому-нибудь что-то? Тяжелая рука с исхудавшими мышцами обняла Ирину. - Ну не сердись, солнышко. Что знают двое, знает и свинья. Никто ничего не знал. Ни Федякин, никто, только я и Денис. Иди ко мне. Ира всхлипнула, не то обиженно, не то радостно, и стала целовать Извольского. Снизу, почти совершенно заглушенные толстыми стенами, едва доносились вопли развеселой попсы. Спустя четыре дня после вышеописанных событий Вовка Калягин прилетел в Москву по каким-то своим ментовским завязкам. Если говорить точнее, он хотел у знакомых руоповцев добыть материал о связях сына зама губернатора Трепко с чеченскими бандитами. Отношения между областью и заводом были испорчены до усрачки, и эмиссия эмиссией, а нельзя было исключить, что губернатор сейчас начнет гадить заводу до последнего, понимая, что теперь Извольский не успокоится, пока не выкинет его из кресла. Правда, представить себе, что он решится обанкротить завод, было достаточно трудно. Одно дело - банкротить предприятие, выставляя банкротство мерой защиты от злобных московских олигархов, а себя - чуть не другом Извольского, а другое - банкротить завод, с триумфом отстоявший свою независимость. Забавной и, казалось бы, непоследовательной деталью в поведении Калягина было то, что Трепко был единственным областным руководителем, более или менее державшим сторону комбината. Но, как известно, иметь компромат на врага - приятно, а на друга - необходимо. И хотя, прямо скажем, Трепко-младший особым авторитетом не пользовался, и у самих бандитов ходил за лоха и наркошу, сам мальчик любил гнуть понты и хвастаться своими знакомствами среди братков, за что ему дважды шумно влетало. Знакомый опер не подвел - за вполне божеские бабки он снабдил Калягина дискеткой с синопсисом из агентурных сообщений и пухлой папкой с фотографиями и двумя видеокассетами. Пока они сидели, на столе зазвенел телефон, опер поднял трубку и удивленно сказал: - Тебя. - Калягин слушает. - Вовка, ты? - раздался в мембране хорошо знакомый голос Лося. - Ты, говорят, там одним сунженским пацаном интересуешься? На предмет его южных пристрастий? - Допустим. - Заедь в "Серенаду". У нас для тебя тоже дискеточка найдется. Калягин положил трубку и некоторое время глядел перед собой, раздраженно постукивая пальцами по столу. Потом поскучнел и стал прощаться. В "Серенаду" Калягин приехал к обеденному времени, на такси, оставив собственную машину у здания РУБОПа. Ему было бы неприятно, если бы кто-то из обитателей офиса на Наметкина, проезжая мимо, засек разъездную представительскую тачку. Вовка спросил Лося, и после небольшой заминки его провели наверх, в обеденный кабинет, в который скоро вошел Коваль. Законный вор извинился за Шурку Лося, который, по его словам, "вынужден был отлучиться", и предложил пообедать. Обед съели в полном молчании. Вовка время от времени посматривал на дверь, с каждой ушедшей минутой все тверже понимая, что Лось не придет, и что зазвали его сюда не для того, чтобы обсуждать сына Трепко. Впрочем, делать было нечего. Пришел так пришел. А не пришел бы сам, достали бы другим макаром. Когда часовая стрелка доползла до трех, а на столе от десерта остались лишь пустые тарелочки с хвостиками клубники, Вовка аккуратно промокнул салфеткой губы и поднялся. - Ну я пошел, - безразличным тоном сказал мент, - у меня еще дела есть. - Сядь, - сказал Коваль. Калягин, поколебавшись, сел. - Ты понимаешь, - проговорил Коваль, - у нас возникла маленькая проблема. У тебя был зам, который тебе мешал. В таких случаях люди платят деньги и нанимают киллера, и решают свою проблему. И поскольку мы решили твою проблему, будет справедливо, если ты поможешь решить нашу. - Что-то я не въехал, - усмехнулся Калягин. - У меня проблемы не было. Она была у вас. Вы попросили помочь. Я вам помог. Какие мои долги? Коваль подался вперед. - Твои долги такие, мент, что ты помог вальнуть своего зама. Ты в этом по уши сидишь. И если Черяга об этом узнает, то он позовет тебя в свой кабинет и отымеет при телекамерах и без телекамер. Так что был ты в Ахтарске главным ментом, а станешь младшим лидером... Коваль захохотал. - Не понял, - брезгливо сказал Калягин, - ты с меня что, деньги просишь? - На хрен мне твои бабки. Ты сыграл по этим правилам один раз - сыграешь и второй. - И кого же? - Черягу. Калягин помолчал. - Я что-то не понял, - сказал он. - Камаз вам мешал, потому как изменщик и ренегат. А Черяга что? Он тоже вашим бригадиром был? Когда в Генпрокуратуре работал? - А тебе ничего понимать не надо, - грубо сказал Коваль, - раньше надо думать, во что лезешь. Калягин усмехнулся. - Так. Я хочу говорить с Лучковым. - С каким Лучковым?! - С твоим шефом, Коваль, - сказал Калягин. - Ты, мент, фильтруй базар! Ты с вором говоришь! Коваль перегнулся через стол. - Слушай, Коваль! Мне заказывают не Черягу, и заказываешь - не ты! Вы меня развели втемную - больше не выйдет. Либо я говорю с тем, кто заказывает музыку, либо я звоню Черяге. Коваль недоуменно сдвинул брови, - и в эту самую секунду рука Калягина сцапала сотовый телефон, лежавший посреди стола. Коваль с недоумением следил, как Калягин набирает цифры. На пятой или шестой цифре он не выдержал и рванулся было со стула, но в эту самую секунду правая рука Калягина нырнула куда-то под мышку и вынырнула обратно с небольшим "Марголиным". - Ты, козел! - Коваль, вне себя, произнес слова, которые никогда бы не осмелился бросить в лицо вору или бандиту. Калягин, держа одной рукой пистолет, другой кончил набирать номер. Осталось нажать только на "сенд". - Вон стоит телефон, - кивнул Калягин, - позвони Лучкову. По громкой связи. Или я говорю с Черягой. - Он тебе очко за Камаза порвет! - В живых я останусь. А вот когда меня через третьих лиц просят Сляба убрать, - тут уж точно начнут рубить хвосты. Ну? Палец Калягина застыл над кнопкой с изображением зеленой трубочки. Коваль пожал плечами и набрал номер. Сотовую трубку долго не брали, потом раздраженный голос сказал: - Але! - Иннокентий Михайлович, - сказал Коваль, - это я. Вот тут у меня сидит человек, о котором мы с вами вчера беседовали. Тот самый, который помог разобраться с грузовиком. Он утверждает, что будет говорить либо с тобой, либо со своим шефом. В трубке несколько мгновений молчали. Потом Лучков велел: - Дай мне его. Коваль протянул трубку. - Такой крутой, да? - раздраженно поинтересовался Лучков. - Круче тебя только вареные яйца? - Если я делаю серьезное дело, - ответил Калягин, - я хочу получить за него серьезные деньги. Лучков некоторое время молчал, потом назвал место и время встречи. Через час темный каплеобразный "ниссан-альмиро" привез Калягина и Коваля в загородный дом отдыха банка "Ивеко", тот самый, в котором вот уже третий месяц проживал Дима Неклясов. Лучков встретил их на третьем этаже в просторной переговорной комнате с белыми пластиковыми стенами и синими овальными столами. Шеф службы безопасности банка был явно нездоров: он кашлял, глаза у него были красные, и куча использованных бумажных салфеток на столе рядом с ним все росла и росла. Калягин, сопровождаемый двумя качками из охраны, молча прошел в комнату и сел напротив Лучкова. Качки сгинули. Калягин смотрел перед собой куда-то в морозные узоры, нарисованные на стекле. Он прекрасно понимал, что у него есть все шансы не уйти из этого места живым. Некоторое время никто не говорил ни слова. Потом Лучков очень тщательно высморкался, скомкал белую бумажную салфетку, бросил ее в горку траченных близняшек, чихнул и сказал: - И зачем ты хотел меня видеть? - В этом деле, - объяснил Калягин, - уже было три человека. Заславский, Брелер и Неклясов. Заславский работал с ворами, а Неклясов - с вами. В результате Заславского посадили в подвал и зарыли в землю, а Неклясов жив и здоров. Вот поэтому я хочу работать с вами. - И какие же твои условия? - А что вы от меня хотите? - А ты сам как думаешь? Калягин сжал губы. - С этой эмиссией вам хана. Если она будет, вы ничем и никак не удержитесь на заводе. Вам нужно, чтобы эмиссии не было. Для этого нужно убрать двух человек - Извольского и Черягу. Черяга тоже имеет полное право распоряжаться деньгами "Стилвейл". Если убрать одного Сляба, Черяга все равно разместит эмиссию, причем контрольный пакет купит сам. Так? - Ты говори, я слушаю... - Это я слушаю, - возразил Калягин. - Хорошо. Я помог замочить Камаза. Признаюсь. Но я не стрелял в него. И мне даже на суде никто ничего не предъявит, потому что чтобы был суд, надо рассказать следствию, что в Камаза стрелял Лось со товарищи, а это вашему подельнику Ковалю вряд ли понравится. Допустим - только допустим, - что у вас есть изобличающие меня пленки. Максимум, кому вы их сможете предъявить - это Слябу и Черяге. У меня были серьезные причины для недовольства Камазом. Мочить они меня не станут. - Но оберут до последней нитки и выкинут из города, как Скоросько, - заметил Лучков, - а уж там у вас найдется куча поклонников, которые будут соревноваться за честь пустить пулю в бывшего начальника ахтарской промполиции. Вели вы себя на этом посту куда как нагло... - Два миллиона, - сказал Калягин. - Что?! - Два миллиона долларов на счету в швейцарском банке. На указанное мной имя. Вы отмаксали Димке Неклясову четыре миллиона, а он для вас мокрухой не занимался. - Да мы киллеру меньше заплатим, - вспылил Лучков. - Сколько вы киллеру отстегнете, это ваше дело, - возразил начальник промполиции, - этих кадров на рынке по рупь двадцать пучок продают... А кроме меня, вам выбирать не из кого: монопольное положение диктует монопольные цены. Справедливо как относительно "Газпрома", так и относительно моей скромной особы. - Миллион и вы берете ликвидацию на себя. Лично. - Вы с ума сошли? И не подумаю. Что-что, а у меня будет железное алиби. Лучков засопел. Два миллиона - это вам бабки не на булавки. Калягин был, конечно, прав, Дима Неклясов мог бы получить четыре миллиона за посильную помощь в кидалове. Но, во-первых, эти четыре миллионов принадлежали не "Ивеко", а совсем другому банку, а во-вторых, Дима их пока не получил. Напротив, они крутились пока на счету "Ивеко", и в целом получалось, что если первая стадия кидняка принесла "Ивеко" без малого двенадцать миллионов, из которых он точно мог покрыть расходы на суды, чиновников и журналистов, то во второй стадии кидняка придется платить свои кровные два лимона. И еще - немаленькие деньги киллеру. Начальник службы безопасности вышел в соседнюю комнату, там быстро извлек из кармашка сотовый телефон. Арбатов откликнулся сразу. - Есть возможность сделать, что вы просили, - сказал Лучков, - но это обойдется около трех миллионов долларов. - Гарантия сто процентов? - Девяносто девять и девять десятых. - Добро. Иннокентий Михайлович вернулся в кабинет и долго еще с Калягиным торговался. В конце концов они сошлись на миллионе четырехстах долларов. Киллер должен был обойтись еще тысяч в триста: все-таки валили не хозяина коммерческого ларька, а единоличного властелина города Ахтарска плюс его визиря и неизбежного преемника. Таким образом, Иннокентий Михайлович сэкономил для банка как минимум поллимона. Это было немного, но Иннокентий Михайлович, как рачительный эконом, весьма этим гордился. Пока для банка в Москве происходили все крайне неприятные события с эмиссией, вице-президент "Ивеко" Геннадий Серов продолжал пребывать в городе Сунже. За то время, которое было потрачено на организацию филиала, куча областных предприятий согласились стать будущими клиентами банка, не говоря уже об областной администрации. Губернатор не только пообещал держать там кое-какие счета, но и с треском наехал на председателя Пенсионного фонда, который до сих пор столовался в собственном банчке "Сунженская гарантия". Результаты столования были поистине прекрасные - банчок навыдавал кучу кредитов фирмам, зарегистрированным на квартире тещи председателя Пенсионного фонда, а пенсии в области задерживали вот уже третий месяц. Таким образом, наезжая ради "Ивеко" на Пенсионный фонд, губернатор занимался любимым делом областных начальников: он отдавал деньги одного вора другому вору. При этом исходные рубли самому губернатору ни с какого бока не принадлежали. Теперь, после известия об эмиссии и о том, что зубастая пасть "Ивеко", щелкнув, промахнулась мимо хвоста ахтарского изюбря, все перспективные клиенты брызнули наутек. Можно было, конечно, плюнуть на все и вернуться из этого мерзкого климата в Москву или, еще лучше, куда-нибудь в Таиланд, но в Серове неожиданно проснулось волчье упорство. День за днем он объезжал область, делая порой по зимнику по триста-четыреста километров в один конец, навещая соблазненных им директоров и добиваясь от них подтверждения прежних намерений. Большая часть этих директоров были простаивающие оборонщики - люди, с которыми Серов был просто запрограммирован находить общий язык, и, кроме того, их было очень легко привлечь на свою сторону. Ведь директорам ВПК банк мог обещать не кредиты из личных средств банка (что было совершенно ненужно, смешно и как-то никем не делалось), а деньги государства и выгодный военный заказ. О связях "Ивеко" с Минобороны и с новым вице-премьером, курирующим промышленность, знали все, и не меньше трети повенчанных уже было клиентов сказали банку окончательное "да". Остальные две трети были уверены, что теперь Извольский оторвет голову сначала губернатору, потом - банку, а потом поставит к финансовой стенке всех, кто на дурную голову вздумал заводить шашни с "Ивеко". Возможно, Геннадий Серов и не занялся бы этим муторным и в общем-то не совсем приличествующем его рангу делом (хотя, с другой стороны, мелкий работник "Ивеко", прибывающий, для галочки, на занесенный снегом химзавод, вызвал бы у тамошнего директора только привычный приступ москвофобии: вот, мол, к директору посылают замначальника отдела, а высшее руководство из Москвы носу не кажет), если бы не одно тонкое обстоятельство: вот уже вторую неделю Геннадий Серов проживал не в гостинице, а в трехкомнатной уютной квартире племянницы Федякина Клавы. Клава готовила ему потрясающие щи и домашние сибирские пельмени, и когда Серов не ездил к своим директорам, он часами валялся на диване, кушал пельмени и любил Клаву. Собственное состояние просто-таки изумляло Серова, поскольку если это была не любовь, то что-то настолько близкое к ней, насколько было для Серова возможно. С чего бы? Черт его знает. Конечно, Клава была довольно хорошенькая. Но в жизни Серова была целая куча женщин, которые были еще более хорошенькими, чем Клава, и уж точно были моложе ее и не имели детей. Геннадий Серов совершенно серьезно раздумывал, не предложить ли ей руку и сердце, и немного досадовал, что не может выезжать с ней в свет: во-первых, развлечений в этой долбаной Сунже было раз-два и обчелся, а во-вторых, мало ли кто признает в спутнице Серова племянницу Федякина, и задастся вопросом об обстоятельствах знакомства представителя банковских Монтекки с отпрыском промышленных Капулетти. Сама Клава, если бы ей кто-нибудь сказал, что Серов готов на ней жениться, просто засмеялась бы. Она принадлежала к тому типу женщин, которые, ничего не понимая в бизнесе мужчин, мгновенно и верно определяют их внутренний склад. Она видела, что Генка Серов - неисправимый бабник и ловелас, а если он вместо столичных креветок кушает сибирские пельмени, - так черт его знает, потянуло москвича на экзотику. Наверное, это и привлекало в ней Серова. Почти все женщины, с которыми он водился, смотрели на вице-президента "Ивеко", как на завидную добычу, которую можно урвать и затащить себе в нору, а Серову, хищнику по природе, было очень неприятно быть добычей. В Клаве же начисто отсутствовал даже естественный в тридцатилетней разведенке режим поиска женихов. Ей, казалось, было все равно: есть мужик рядом - хорошо, нет - тоже хорошо. Главное, ребенок бы был. К тому же, хотя денег у нее было несравненно меньше, чем у Серова, бедной племянницу ахтарского замдиректора было назвать никак нельзя: квартиру ей Федякин сделал, машину подарил, а большего ей для себя искренне было не нужно. Эта сибирская идиллия, последовавшая за заседанием совета директоров, принявшим решение о дополнительной эмиссии, продолжалась дней шесть, после чего Серова вызвали-таки в Москву. Вернулся он на следующий же день, сильно растерянный и злой, как собака, и даже полтора часа, проведенные в постели с Клавой, не смогли его утешить. В пять вечера вице-президент "Ивеко" сидел на кровати, нашаривая голыми ногами пушистые шлепанцы, а из кухни полз упоительный запах рыбной окрошки и еще чего-то такого, свиного и скворчащего. - Совсем оборзели. Не, ну блин, совсем оборзели, - неожиданно громко сказал Серов, ни к кому особенно не обращаясь, разве что к самозабвенно бубнящему телевизору. Из кухни появилась Клава, в синем платьице, перетянутом передником, с кое-как заколотыми белокурыми волосами. В руке она держала небольшой вышитый рушник, которым берут за ручку раскаленной сковородки. - Сейчас обед будет, - сказала она, - нет, ну как это можно - обед в пять часов вечера! Взял с дороги и утащил в постель. Что о нас Кирюша подумает? Серов откинулся обратно на подушки. - Клава, - сказал он, - выходи-ка за меня замуж. У Клавы округлились глаза. - Гена, ты чего? - спросила она, - ты, наверное, летел слишком долго. Тебя там, в дороге, ничем не отравили? А то знаю я наши местные линии, курицу доисторическую положат и еще деньги за это берут... - Меня ничем не отравили, - сказал Серов, - ты за меня замуж пойдешь? Клава некоторое время раздумывала над этим предложением. - Я, наверное, не могу, - сказала она нерешительно. Она очень не любила перечить мужчинам, которые к ней хорошо относились. - Почему?! Клава присела на краешек кровати. - Гена, - сказала она, - я же тебе в Москве не нужна, это ты так, от скуки, а Москве такие интересные женщины... И что я там буду делать? - Пельмени варить, - серьезно сказал Серов, - у меня после Афгана язва желудка, мне полезна домашняя пища. Клава тихо покачала головой. Серов вскочил с постели и запрыгал, голый, по комнате. - Нет, это просто потрясающе! - заорал он, - ты представляешь, что такое "Ивеко"? Ты представляешь, сколько у меня денег? Да ваш сраный комбинат банку на один зуб, хотя мы и промахнулись! Да ко мне бабы пачками липнут... - Гена, ты не сердись, но я думаю, что если мы поженимся, то Извольский дядю Мишу с комбината выгонит. Серов осекся. Клава тихо поднялась и исчезла за дверью. Через мгновенье из кухни донеслось скворчание переворачиваемого с боку на бок цыпленка. Минут через десять одетый и причесанный Серов явился в кухню. На обеденном столе уже благоухал залитый майонезом салат, краснела селедочка под шубой, и на фарфоровых кружевных блюдечках при пустых еще глубоких тарелках лежали два румяных, только что из духовки, пирожка с вязигой. - Ты это серьезно? - спросил проголодавшийся Серов, щедро зачерпывая осетровую уху из глубокой фарфоровой миски. - Гена, ты не сердись. Ты на мне поженишься, может, на месяц, а дядю Мишу выставят навсегда. - Черт знает что такое! - сказал вице-президент "Ивеко", заглатывая суп, - дожили, блин! Ну прям католики и гугеноты после Варфоломеевской ночи! Он был банкир, она была с завода! Слушай, позвони Федякину. - Зачем? Чтоб сказать, что мы не поженимся? - Мне все равно надо с ним поговорить. Миша Федякин, первый зам Извольского, заехал в квартиру племянницы на следующий вечер. Днем у него были какие-то дела в обладминистрации. Если он и удивился, застав вице-президента "Ивеко" в джинсах и тапочках, играющим на полу с шестилетним Кирюшей, то у него хватило такта промолчать. Зато такт начисто отсутствовал у самого Кирюши: прелестное дите проковыляло к раскрасневшемуся с мороза Федякину, уцепилось за рукав и объявило: - А дядя Гена теперь будет мой папа. Он хочет, чтобы мы жили в Москве, а мама не хочет. Мама говорит, что если мы уедем в Москву, то тебя выгонят с работы. Надобно сказать, что для шестилетнего ребенка Кирилл просто удивительно емко обрисовал ситуацию. У Федякина отвисла челюсть, но раньше, чем он успел ее подобрать, в гостиную впорхнула Клава, сгребла Кирилла и повела его прочь из комнаты, объясняя, что дяде Гене и дяде Мише надо поговорить. Федякин и Серов остались одни. Они некоторое время смотрели друг на друга, а потом Серов достал откуда-то из-за дивана бутылку с коньяком, налил себе рюмочку, выпил и пожаловался: - Не, ну обалдеть. Ты вот скажи, может, во мне чего-то не хватает? Может, я урод? Или нищий? Может, я в постели плохой? Почему я хочу, а она не хочет? И Серов обиженно засопел, не в силах уразуметь столь противоречащий узаконенной природе вещей факт. Федякин смотрел на него настороженно. Судя по его кислому лицу, известие о сватовстве москвича ничуть его не обрадовало, - ровно по тем же причинам, что и племянницу. Вот если бы "Ивеко" сейчас банковал на комбинате, тогда, да - это была бы потрясающая партия. А теперь - извините. - Ты меня за этим позвал? - поинтересовался Федякин. - Нет. Поговорить хотел. Об этой вашей... эмиссии. Ты о ней знал? Слово "эмиссия" Серов произнес крайне ругательным тоном, таким, каким менее образованные его соотечественники произносили слово "блин". - Нет, - сказал Федякин, - никто не знал. Говорят, там даже Черяга не все знал, а кусками. Хотя, конечно, деньги за бугром варил он. - А голосовать ты за нее голосовал? - Разумеется. Дверь в гостиную приотворилась, на ковер вполз Кирюша и заявил: - Дядя Гена! Давай играть в бибики! Губы Серова сложились в досадливую складку, он подхватил с ковра красивый грузовичок с пультом управления (кстати, свой же собственный подарок), вручил его Кириллу и вытолкал ребенка за дверь. - После поиграем, - сказал Серов, - ладно? У нас с дядей Мишей серьезный разговор. Вернулся к дивану, откинулся на подушки и спросил: - А если бы ты был на заводе главным? Ты бы утвердил эмиссию? - Разумеется, я бы голосовал "за". - Довольно забавно, - сказал Серов, высоко подняв брови. - Я думал, мы друзья. - И можно узнать, что тебя навело на эту мысль? - Откровенность, с которой ты сливал информацию о заводе. - Ничего я не сливал! - Вячеслав Извольский будет другого мнения. А Денис Черяга постарается доказать ему, что он прав. Федякин встал: - А ты дрянь! Я с тобой, как с человеком... а ты... - А я - что? Тебе пять лет, Михаил Денисович? Ты не знал, что если ты рассказываешь противнику завода о финансах завода, это называется - шпионаж? - Шпионаж - это то, за что получают деньги. - А ты уверен, что не получал денег? - Да как ты смеешь! - ТОО "Белое поле". - Что?! - ТОО "Белое поле" получило от банка полтора миллиона долларов под гарантии областной администрации. У ТОО два владельца - ты и атомщик Валя. - Но Валя на эти деньги закупил... Серов перегнулся через стол. - Ни черта он не закупил, ясно? Он перевел эти деньги на свою контору, обналичил их и положил в карман. Радетель, понимаешь, за бедных атомщиков... Ты думаешь, Извольский поверит, что вы не распилили эти деньги? Есть записи наших с тобой разговоров и есть платежки. Ты думаешь, что Извольский решит, что платежки не связаны с записями? Федякин побледнел так, что Серов испугался, что он перегнул палку и его собеседника сейчас хватит инфаркт. - Я... О господи! Какая же ты сволочь... - Серов глядел заму по финансам зрачок в зрачок. - Ты влип, Михаил Иваныч, ясно? По самую свою шейку. Ты и твой Валя украли у области полтора миллиона. Только рыпнись - и губернатор тебя посадит. А Черяга тебя в домну вместо шихты засыплет... Федякин сидел молча, глядя на своего моложавого собеседника остановившимися глазами. Серов чуть усмехнулся. Он прекрасно понимал, что именно сейчас чувствует Федякин. Как бы ни старался зам по финансам корчить честную мину при шпионской игре - а он прекрасно знал, что делает, сливая банку информацию о комбинате. Да, он не просил денег, чтобы была возможность отыграть потом ситуацию, - но в его возрасте все понимают, что дети рождаются не из капусты. Зам по финансам обустраивал свое гнездышко на случай почти неизбежной, как ему казалось, победы банка. Извольский поломал ему кайф. - Ты помнишь, что сделали со Скоросько и Сташевичем? - безжалостно продолжал Серов. - А? Тридцать три года мужик на комбинате - с завода вышвырнули, из Сосновки выгнали, ребенок в Англии стипендию потерял, а ведь он завода не предавал. Он просто две копейки поднял, которые плохо лежали. Представляешь, что с тобой сделают? Губы Федякина шевельнулись. - Что... что вы от меня хотите? - На эмиссию наложен арест, - сказал Серов, - мы подали жалобу в ФКЦБ, что она ущемляет наши права как акционера. Пятипроцентного акционера, у нас, если помнишь, пять процентов всяко есть... - Это полная чушь, - сказал Федякин, - ничего она не ущемляет. ФКЦБ вашу жалобу в мусорную корзину кинет. Рано или поздно. - Совершенно согласен. Но, что характерно, это может произойти достаточно поздно. ФКЦБ у нас большая, что ей мешает сидеть и размышлять, правду мы написали или херню собачью... Серов помолчал. - Вот... а за это время могут произойти разные разности. Например, Извольский в Швейцарию лечиться поедет. И, скажем, Черяга вместе с ним. И остаешься ты на комбинате вроде как главный, так? - Так. - У тебя право распоряжения деньгами "Стил-вейл" есть? - Ими три месяца как Черяга распоряжается. - Но раньше это делал ты? И права этого тебя никто не лишал? - Формально - да. - Ну и проголосуй за отмену эмиссии, пока их не будет... Федякин глядел перед собой остановившимися глазами. - Значит, в Швейцарию уедут? - тихо спросил он. - Ага, - беззаботно улыбнулся Серов, - в Швейцарию. Ты, главное, помни, что по документам ты полтора миллиона баксов у области свистнул... Так что если ты с нами дружишь, ты получаешься главный на комбинате, а если не дружишь, тогда извините... - В Швейцарию, - повторил Федякин и залпом выхлестнул полстакана водки. Федякин распрощался и ушел через четверть часа. Когда Клава заглянула в гостиную. Гена Серов сидел уже в полном одиночестве, а бутылка коньяка опустела на треть. Себя Серов чувствовал полной скотиной. Хотя, с другой стороны, если Извольский с Черягой кончатся, то всякие глупые причины, по которым Клавка не хочет принимать его предложения, пропадут сами собой. Геннадий Серов налил себе еще полстакана, поглядел в зеркало. В зеркале отражался красивый сорокалетний мужик с правильными чертами лица и глазами цвета шкурки хамелеона. Гена поднял стакан и чокнулся с ровной поверхностью, гладкой, как стекла на небоскребе "Ивеко". "Можешь считать сегодняшни вечер маленькой лептой, внесенной в копилку будущего семейного счастья", - сказал Генка своему отражению и выхлестал коньяк. ГЛАВА СЕДЬМАЯ. ПРОТИВНИКИ ОТКРЫВАЮТ КАРТЫ Спустя два дня после описываемых событий темно-синий со стальными обводами "Ниссан-патрол", принадлежавший Вовке Калягину, въехал на территорию охраняемого поселка Сосновка. Было уже около десяти вечера, дорогу освещали мощные фонари, и у самого своего дома Калягин увидел женскую фигурку с прыгающей рядом собакой - опять Ира гуляла с Шекелем. Калягин высунул в окно руку с пультом дистанционного управления, ворота дома разъехались, и "ниссан" вкатился на залитую бетоном стоянку. Вовка вылез из машины. Шекель бросился к нему, крутясь в воздухе, а потом вдруг взвизгнул, подлетел к машине и начал яростно ее облаивать. - Фу, место! Фу! - заорал Вовка. - Что это с ним? - удивилась Ира. - А, на нем сегодня мой зам ездил. Вот он и чует чужой запах... Фу, кому говорят! Шекель затих и уселся рядом с хозяином, обиженно отвернув морду от "ниссана". - Денис-то из области вернулся? - спросил Калягин. - Звонил, что через час подъедет. Опять со Славой будут ночью сидеть... Ему же вредно работать столько... Шекель опять зашевелился, уткнул морду куда-то под брызговик "ниссана" и нехорошо зарычал. - Фу! - Ты к нам завтра придешь? - спросила Ира. - А то мы пятого улетаем, Слава хочет всем сказать "до свиданья". - Только пятого? Там же на послезавтра все намечалось? Ира махнула ладошкой. - Там просто дикая неразбериха, Слава должен лететь на собственном самолете, а в Швейцарии "ЯК" не проходит по уровню шумности, надо или штраф платить, или в другом аэропорту садиться, никто ничего не понимает, он уже третий раз все откладывает, никак здесь дела закончить не может. - Да, - после непонятной паузы подтвердил Вовка Калягин, - лучше было бы, если б он раньше уехал... Не зайдешь? У меня вон жена гостей назвала... Из окон калягинского дома долетала музыка, кто-то выскочил на крыльцо, но испугался ночного холода и убежал обратно. - Нет, - покачала головой Ира, - там Слава один... - Ничего себе один! С тремя охранниками... Ой, повезло Славке... Ворота были по-прежнему открыты. Ирина нерешительно переступила за их черту. - Слушай, Володя, - вдруг обернулась она, - ты не сердись на Дениса, ладно? Калягин вздрогнул. - Я? На Черягу? - Он себя не очень хорошо ведет, - сказала Ира, - но ведь у него такая куча дел. Он, по-моему, все эти месяцы спал по четыре часа... - Он себя не нехорошо ведет, - с непонятным ожесточением сказал Калягин, - он себя ведет, как последняя... А! И Вовка в бешенстве ударил о ворота обтянутой перчаткой рукой. Звук удара был похож на выстрел. Шекель встрепенулся, вскочил и бешено залаял. - Обещай мне одну вещь, - сказала Ирина. - Какую? - Ты помиришься с Денисом. То есть я знаю, что это не ты начал, но сейчас вы оба друг на друга дуетесь. Вот завтра будет вечеринка, и вы помиритесь, ладно? Калягин несколько секунд молчал. - Хорошо, - сказал ровным голосом, - ради тебя, Ира, все что угодно. Даже помирюсь с Черягой. Когда Ирина ушла и ворота стали на место, Калягин открыл гараж и загнал туда "ниссан". Шекель опять заволновался и прыгал вокруг машины, и Вовка достал с переднего сиденья сумку, а из нее - несколько завернутых в бумагу кусочков сахара. Сахар он скормил собаке, и та очень быстро затихла, свернулась в углу калачиком и заснула. После этого Вовка открыл заднюю дверь "ниссана", и на бетонный пол гаража из багажника выбрался еще один человек: невысокий и чуть полноватый, в синих джинсах и черной куртке, чей поднятый воротник почти полностью скрывал лицо. Человек покосился на спящего Шекеля и сказал: - Черт, как он лаял... Не проснется? - До утра - нет. Человек повернулся к Вовке спиной, и тот разомкнул наручники, стягивавшие за спиной его запястья. Вовка Калягин был одним из трех-четырех людей, чей джип просто не мог быть обыскан на въезде в поселок, но чем черт не шутит? Поэтому Калягин настоял, чтобы его пассажир въехал в поселок в наручниках. Если кто-то случайно заглянет в багажник, всегда можно скроить морду ящиком и объяснить, что этого подозрительного человека он лично стволом загнал в багажник и везет разбираться... Но ничего подобного не произошло, джип доехал до гаража без проблем, если не считать разбередившей Калягина встречи с Ирой... - А ты боялся, - хмуро заметил Калягин, кидая наручники в "бардачок". Пассажир обернулся, и, будь в этот момент в гараже командир СОБРа Алешкин, он бы сильно удивился, признав в угрюмом парне Шурку Лося. Лось, тихий и сосредоточенный, как это с ним всегда бывало перед акцией, не ответил. Он опять полез в багажник "ниссана" и вытащил оттуда дипломат. Раскрыл - в дипломате лежали два ствола, тринадцатизарядная "беретта", пристрелянная еще в Москве, и небольшой, про запас, ТТ. Лось вынул "беретту", проверил обойму и патрон в стволе, несколькими быстрыми движениями затянутых в перчатки рук навинтил на "беретту" глушитель и сунул ее под куртку. ТТ отправился за пояс джинсов. Лось недовольно посмотрел на руки. На улице было минус десять, сравнительно тепло для Ахтарска, но очень холодно, если у тебя на руках тонкие кожаные перчатки. Можно было бы надеть что-нибудь теплое, но тогда пальцы будут плохо чувствовать курок. Лось очень хорошо помнил, как месяц назад он стрелял по Камазу из подворотни, и пальцы у него чуть не замерзли. Слава богу, что тогда он стрелял из АКСУ, а там прицельной стрельбы особо не треба: поливаешь, как из лейки. Правда, той ночью в сибирском городке было верные минус тридцать. - Черяга приедет через час, - сказал Калягин, - дом Сляба - через один участок. Ты видел на карте. Лось кивнул. Вероятное местонахождение объекта, пути отхода, схема дачных участков, планировка самого дома - все это было наизусть затвержено еще в Москве. - Выходишь отсюда, просто отжимаешь защелку, - продолжал Калягин, - дверь за собой захлопнешь. Ни на соседнем участке, ни у Сляба собак нет. В дом заходишь с западной стороны, он в этом месте выходит на речку и никаких любопытных глаз там нет. Лезешь в третье окно слева, это что-то вроде кладовки, там, скорее всего, никого в эту пору не будет. Сегодня матч с испанцами, все трое охранников обожают футбол, так удачно сложилось. Да и я постарался. Скорее всего, они будут балдеть у телевизора, он для охраны стоит во второй комнате, если повезет, вообще ничего не услышат. Подымаешься на третий этаж по лестнице, там широкий холл с цветами, а потом коридор. Первая дверь налево - спальня Сляба, вторая направо - его кабинет. Сляб в это время точно будет в постели. Либо Сляб с Черягой будут в спальне, либо Сляб заснет, а Черяга пойдет в кабинет разбираться с бумагами. Себе домой он их точно не потащит, Сляб захочет утром встать и увидеть на столе разложенные папочки. Джип Черяги наверняка будет стоять перед воротами, а если он внутрь заедет, ничего страшного, откроешь, они из караульной кнопкой открываются. Уехать у тебя единственный шанс - на этом джипе. Стекла в нем тонированные, а ты с Денисом одного роста. Наденешь на себя его дубленку и шапку, фиг разберешься, кто в джипе сидит. Либо тебя на КПП без вопросов выпустят, либо бдительность потеряют. Тут уж - кто из вас быстрее за ствол схватится. Как ворота на КПП открывать, я тебе объяснил, но это на сто процентов не понадобится. Ворота-то они всяко откроют, если даже потом в салон сунутся... Все-таки им может не понравиться, с чего это босса ночью кататься понесло. Калягин помолчал. - Вроде все. Как Черяга подъедет, я приду и скажу. Ты еще полчаса посидишь и иди... Где-то по лесенке простучали каблуки, кто-то пихнулся в запертую дверь гаража, и женский голос позвал: - Вовка? Ты там чего застрял? Мы без тебя порося не жарим! - Иду, детка, - откликнулся Калягин. Лось бесшумно скользнул в тень между двумя стоявшими в гараже машинами, Калягин отворил дверь и пошел наверх. Спустя мгновение дверь, ведущая из гаража прямо в дом, мягко щелкнула пружинным замком, и Лось остался один. Спустя полтора часа, когда полная, набухшая как коровье вымя луна уже скользнула к самой серединке небосвода, Шура Лось неслышно выскользнул из калягинского гаража и пошел вдоль по улице. Вовка Калягин особо настаивал, чтобы никаких лосиных следов на его участке не осталось, поэтому Лось спокойно вышел на асфальт (заметят неторопливую фигуру - примут за охранника), а для надежности спрыснул свои следы антисобакином. Черяга задержался дольше, чем планировалось, джип его остановился у ворот Извольского около одиннадцати, и сейчас, проходя мимо. Лось с удовлетворением отметил, что джип действительно не заехал внутрь. Можно надеяться, что и футбол еще не успел кончиться, и охраннички приклеились к телевизору. Правда, мочить их придется все равно. На этот счет Калягин выражался крайне неясно, но у Лося не было никаких сомнений. Если охранники услышат шум отъезжающего внедорожника, то ни через какой КПП Лося не пропустят. Куда надежней зачистить трех не очень-то готовых к нападению людей, чем трястись потом, соображая, когда ребятки заинтересуются, почему Черяга так долго не выходит от директора. Лось с легкостью перемахнул сначала через ограду соседнего со объектом дома (да какая ограда, обычный деревянный двухметровый забор), а потом - через ограду особняка Извольского. Тут было чуть сложнее, стена была кирпичная и с колючей проволокой наверху, но около стены со стороны дачи с деревянным забором рос шикарнейший сибирский кедр, и Лось оказался по ту сторону ограды с необыкновенной легкостью. Вообще охрана внутри Сосновки оставляла желать лучшего. По периметру поселка, это да... Лось еще в прошлый свой приезд обратил внимание, что нежелательный элемент может проникнуть в поселок либо на вертолете, либо на танке. Либо так, как сам Лось - в багажнике начальника промполиции. Что же касается собственно домов, то тут обитатели Сосновки явно решили поиграть в норвежский городишко или иное безопасное от киллеров место. У некоторых дач вместо забора были ажурные метровые решеточки, особняк Извольского с оградой, лишенной телекамер, на фоне этих решеточек смотрелся средневековым замком. Долголаптевский бригадир, начинавший простым киллером и никогда так от любимой профессии и не отказывавшийся, взялся за это дело по самой банальной причине - деньги. За убийство двоих, из которых один лежал парализованный и вряд ли был в силах сопротивляться, у Лучкова удалось отмаксать четыреста тысяч баксов. Правда, при этом нарушалось золотое правило анонимности: в отличие от наемного киллера, Лось отлично знал всю цепочку от посредника до заказчика. Но в том-то и дело, что эту цепочку и без него знал Вовка Калягин, а без помощи Калягина обойтись было нечего и думать. Конечно, можно было зачистить заодно и Калягина, и Лось некоторое время прорабатывал такой вариант, но потом Лучков дал строжайший отбой. Видимо, Калягин тоже был не дурак и срубил фишку. Случись что с ним - непременно всплывет в западном банке какое-нибудь сделанное на видеокассету признание или иная мерзость в том же роде. Словом, было ясно, что если все провалится, то и петь будет не Лось (за ним привычек домашней канарейки не водилось), а Вовка Калягин. К тому же, вопреки обычным представлениям о такого рода операциях, срочно найти стороннего киллера для убийства Извольского было крайне трудно. В пятидесяти случаях из ста все эти киллеры с панели кончают тем, что сдают заказчика жертве. И половина заказных убийств - это проценты по неполученному жертвой свинцовому кредиту. Понятно, и почему это делается - постороннему человеку плевать на все, кроме бабок и собственной жизни. А, будучи не дураком, киллер легко может сообразить, что после убийства Извольского будут рубить концы... Со стеклом в кладовке все оказалось так же просто. Лось обошел дачу с тыла, попутно отметив, что на фасаде на первом этаже светится только одно окно. И, судя по мечущимся на розовой занавеске теням, футбол еще не кончился. Лось бесшумно обвел стеклорезом окружность, вынул вырезанный кружок с помощью присоски, поднял защелку. Рама была, натурально, двойная, операцию пришлось повторить четыре раза, два раза для нижних защелок и два раза для верхних. Спустя двадцать минут после того, как за Лосем затворилась дверь гаража, он стоял на полу в подсобке, ведущей в кухню. Лось прислушался: все было тихо, только еле-еле, через соседнюю стенку, орал футбол. В доме была прекрасная звукоизоляция, и Лось порадовался этому факту. Это вам не московская пятиэтажка, где соседи могут переполошиться, даже если стреляешь с глушителем. Да он гранату в спальню Извольского может кинуть, охраннички даже не почешутся, благо стекла в спальне пуленепробиваемые и взрывную волну, скорее всего, выдержат. Лось наклонился и снял с ног завязанные поверх кроссовок тряпичные пакетики, смотал их и сунул в карман. Теперь его ноги не оставляли следов на паркете. Буде какому охраннику приспичит в туалет - пройдет в туалет и следов на полу не заметит. Кожанку он тоже снял и аккуратно привесил ее на крючок у входа в подсобку. Все равно уедет он отсюда в дубленке Черяги, а потеть, шляясь по дому в теплой куртке, совершенно незачем. Кожанка была новая, купленная в Москве на вещевом рынке, и шиш по ней следствие потом чего-нибудь отследит. Разве что найдет волос со светлого (под шевелюру Черяги) парика из натуральных волос, который сейчас украшал чело Лося. Так это ради бога, пусть ищут и обрящут, исполать им... Лось отворил дверь из подсобки и, держа в правой руке вздетую "беретту", выскользнул в холл. Тот был освещен слабо, справа от Лося в сумрак уходил контур огромной гостиной с погасшим камином, слева начиналась широкая мраморная лестница. Рядом с лестницей виднелась вместительная клетка лифта. Лось на мгновение даже изумился барской прихоти, а потом сообразил, что лифт наверняка учредили для уже парализованного Сляба. Неслышно ступая по мраморным ступеням, затянутым серым ковролином, Лось поднялся на третий этаж. Прямо перед ним оказалась небольшая гостиная не гостиная, зала не зала - с двумя пальмами у балконной двери, удобным диваном и шахматным столиком. Слева, как и было предсказано, начинался широкий коридор, вдоль которого тянулись неяркие матовые лампы дневного света. У первой двери налево была аляповатая ручка желтого цвета (наверняка позолоченная). Сверху ручки был вделан цифровой замок. Лось знал, что дверь двойная, - сначала добротная деревянная, а затем стеклянная с занавеской. Лось открыл деревянную дверь и скользнул внутрь. В комнате было необыкновенно тихо. Он ожидал услышать голос Черяги или Извольского, но никто ничего не говорил и, что гораздо важнее, - света за стеклянной дверью почти не было. Лось помедлил еще несколько мгновений, прислушиваясь. Уши его, как бортовой комплекс заходящего на цель истребителя, собирали в себя всю информацию о состоянии окружающего мира, но красная лампочка на внутреннем пульте не загоралась. Лось отворил стеклянную дверь. Он был готов стрелять немедленно, но этого не потребовалось. Он стоял на пороге просторной спальни. Днем комната, вероятно, была залита светом из трех широких окон, образующих эркер. Сейчас окна были задернуты плотными бархатными шторами, но не до конца, и яркий фонарь, горящий на улице, выхватывал из темноты широкую постель и рядом - уставленную лекарствами тумбочку. Что удивило Лося - Извольский спал не один. Рядом с парализованным человеком свернулась в клубок женская фигурка. Светлые волосы рассыпались по подушке, голова уткнулась куда-то под мышку Извольскому. "И что баба не сделает ради денег", - подумал про себя Лось. Извольский лежал навзничь, полумрак мешал Лосю получше рассмотреть полное желтоватое лицо с закрытыми глазами. Девушка лежала боком, Лось видел только волосы цвета спелой пшеницы. Наверное, это была та самая Ира, которая два часа назад просила Калягина помириться с Черягой. Просьба очень разумная, но несколько запоздалая. Вокруг стояла мертвая тишина, и Лось слышал, как дышат двое в постели: Извольский тяжело, с заметным присвистом, девушка совсем неслышно. "Если Черяга не в спальне Извольского, то он в его кабинете, - вспомнил Лось четкую инструкцию Калягина, - выходишь из спальни, идешь по коридору, вторая дверь направо. Охранников на втором этаже нет, ничего не бойся". Лось поднял руку, сделал два шага и выстрелил. Одному из лучших стрелков России было впадло стрелять в упор в спящего паралитика, и он стрелял метров с двух. На лбу Извольского появилась темная точка, похожая на майского жука. Девушка даже не вздрогнула, когда вторая пуля вошла ей в висок. В принципе девушку можно было оставить в живых, но - не дай бог проснется и увидит рядом с собой мертвого жениха раньше, чем Лось сумеет выбраться из Ахтарска. Так что можно было считать, что девочке не повезло. Лучше ей было бы ночевать сегодня в другом месте. Лось, не выпуская пистолета, повернулся к двери. И только тут до него дошло, что происходит нечто очень странное. А именно - оба спящих продолжали размеренно дышать. В следующую секунду внешняя дверь, снабженная цифровым замком, мягко щелкнула, и Лось понял, что она закрылась. Под потолком вспыхнул лимонно-резкий свет. - Бросили бы вы пушку, Александр Спиридоныч, - посоветовал откуда-то мягкий голос. Лось сорвал одеяло с постели. Никакого Извольского там и в помине не было. На подушке, мертво поблескивая резиновой кожей, лежала голова вроде тех, которые играют в "Куклах". Голова, надо сказать, была классная - при плохом освещении ближе чем с полуметра и не отличишь. Вместо тела у головы был элементарно скатанный валик. А с девчонкой и того проще, головы никакой не было, был светлый парик, надетый на гипсовую кругляшку. Лось в бешенстве сбросил подушки. Между ними бесшумно крутился маленький черный магнитофон, и из этого магнитофона по-прежнему доносилось размеренное дыхание: мужское, с присвистом, и почти неслышное женское. Почему-то Лося особенно взбесило, что магнитофон был никакая не спецтехника, а обычный репортерский диктофончик, чуть ли не китайского производства и с несодранной аляповатой наклейкой. - А теперь, Лось, - мягко сказал все тот же голос с потолка, - будь добр, ствол положи на тумбочку, разденься, ляг на пол и руки за голову. Трусы можешь оставить. Стеклышки в спальне, как ты знаешь, пуленепробиваемые. Так что, пожалуйста, никуда не бросайся и ничего не ломай, а то вчиним иск за умышленную порчу чужого имущества. "Интересно, Калягин меня сдал или со мною влип? " - подумал Лось. Однако предаваться долгим размышлениям не приходилось. Лось аккуратно, как было ведено, положил волыну на столик, поразмыслил и вытащил, во избежание недоразумений, еще одну. Разделся и лег на пушистую медвежью шкуру. Дверь щелкнула снова, раздались шаги, в затылок Лосю уперся холодный девятимиллиметровый ствол. Скосив глаза. Лось увидел белые кроссовки на трех или четырех парах ног. Кто-то из охранников нагнулся, подобрал одежду Лося и начал ее проверять. Через несколько минут шмотки швырнули около него. - Чисто. Можешь одеться. Лось влез обратно в штаны, застегнул рубашку и натянул сверху черную водолазку. Кроссовки, впрочем, у него отобрали, видимо, в качестве дополнительной страховки. Мало кому придет в голову мысль выскочить из дома в двенадцатиградусный мороз без ботинок. Руки тут же завернули назад и стянули наручниками. - Пошли. По коридору его протащили, подхватив под локти. Две двери слева, третья - направо. Лося впихнули в тот самый кабинет Извольского, куда он намеревался заглянуть после спальни. Кабинет был ярко освещен. Стол самого директора был пуст, зато за длинным розового дерева столом для совещаний сидели двое: Черяга и Калягин. Сбоку располагались еще охранники, все вооруженные. Лося удивило отсутствие Извольского, но тут же он сообразил, что это от излишней осторожности. Извольский наверняка был рядом и смотрел все представление по телевизору. Но режиссеры-любители не хотели, чтобы в случае неразумного поведения Лося парализованный человек послужил бы какой-нибудь приманкой или, скажем, помехой для стрельбы. Это было лишнее - Лось вести себя неразумно не собирался. Если его не пристрелили в спальне - не пристрелят и сейчас. - Присаживайся, Лось, - любезно сказал Черяга. Это его голос звучал со стены пять минут назад. Лося усадили в вертящееся кресло и тут же пристегнули еще одной парой наручников. - Дурак ты, Вовка, что меня сдал, - сказал Лось, - тебе самому за Камаза яйца повыдергают. - Думаю, что вы не очень въезжаете в ситуацию, - покачал головой Черяга, - никого Вовка не сдавал. И вообще у нас с ним очень хорошие отношения. Гораздо лучшие, чем могла бы подумать невнимательная публика. - Да и у меня неплохие, - сказал знакомый голос из-за спины Лося. Тот обернулся: в углу комнаты, незамеченный им с первого раза, стоял здоровый, что твой медведь, мордоворот - мама моя, да это Витя Камаз... - Ты? - в обалдении спросил Лось, - откуда? Тебя же в капусту покрошили... - Видите ли, - с прежней любезностью объяснил Черяга, - пока ваши ребятки ехали гасить Камаза, их стволы некоторое время находились отдельно от исполнителей, и это дало нам возможность позаботиться о патронах. А так как оружие было брошено на месте преступления, как и подобает профессионалам, и подобрано, соответственно, промышленной полицией, то о подмене никто и не узнал. Единственное, что я должен заметить, - это что Витя Камаз оказался препаршивым актером. Нам пришлось испортить целых три пленки, потому что на первых двух труп ерзал, трепетал ресницами, и даже один раз расчихался. Лось некоторое время тупо смотрел на Черягу. - Вы заменили патроны на холостые?! Это не может быть! На автоматах не было насадки! И я... я перещелкивал обойму перед стрельбой! Я что, похож на идиота? - Зачем на холостые? - удивился Черяга, - как вы правильно отметили, Александр Спиридоныч, автомат Калашникова перезаряжается, используя энергию пороховых газов, и без специальной насадки холостыми из него не стрельнешь... Вовка просто вынул из патронов половину порохового заряда. Простая рутинная операция, которая заняла у него где-то часа три... Убить ими было можно только с расстояния этак в полметра. Хотя, разумеется, у Вити был бронежилет... - А если бы мы проверили патроны?! - Ну, это было маловероятно. Люди и обойму-то не проверяют, а уж расковыривать патрон... Во-первых, у вас не было на это времени, а во-вторых, если бы вы проверили патроны, вы вряд ли стали бы участвовать в покушении. Вы рванули бы из города, справедливо рассудив, что вам сдали крапленые карты... - Вообще-то, - сказал Камаз, - у меня была мысля, что твои ребятишки все-таки проверят маслины. Так что этим хорошо было теоретически рассуждать, а я чуть в штаны не наделал, когда шмалять начали. А как я замерз! Это ж, мама моя - полчаса пролежать на тридцатиградусном морозе, головой со ступенек вниз! Лось недоуменно поднял голову. - А баклан? - вдруг спросил он, - баклана-то загасили! Черяга, Камаз и Калягин молчали. Камаз внезапно нехорошо усмехнулся, и Лось все понял. - Баклан видел, как менты меняли обоймы, да? Или что Камаз живой? И вы его замочили, чтобы он не болтал лишнего? Вовка Калягин коротко рассмеялся. Лось молчал. Уже было ясно, что влетел он капитально, и не только он, но и Коваль, и Лучков, и вообще банк "Ивеко" как таковой. Утешало только то, что целью сегодняшней операции была явно не поимка московского бизнесмена Александра Лосева по кличке Лось. Извольский придумал этот пасьянс, Извольский и сдал себе одни сплошные козыри. Это просто даже страшно, какую предъяву теперь Вячеслав Извольский может делать "Ивеко"... Да он их через колено может ломать. У него есть киллер, у него есть стрельба киллера по спящим объектам, - неважно, что объекты оказались куклами, - и у него наверняка есть пленки про все, кончая переговорами Калягина с Лучковым и Ковалем. Сто к одному, что даже из той подворотни, из которой они палили по целому и невредимому Камазу, тоже выглядывала видеокамера, вот уж действительно кино так кино - трупа нет, а съемка есть... Как же они ее демонстрировать-то будут? Там же, на пленке, менты должны стрелять в этого баклана, нет, даже двух бакланов! Как его - Димка Хряк со товарищем... Однако вот что хорошо: если Извольскому нужно все это для разговора с "Ивеко", то есть шанс, что дело кончится не публичным мордобоем, а компромиссами, а в подобном случае у Лося есть все шансы войти в пакетное соглашение и уцелеть. Что, в самом деле, ему можно предъявить? Расстрел диванного валика? Стрельбу холостыми патронами по Камазу? Ну-у, извините, ребята, если за стрельбу холостыми сажать, то вон всех киношников и всех салютчиков посадить придется... Черяга шевельнулся. - А теперь, Александр Спиридоныч, - с подчеркнутой вежливостью сказал он, - когда мы удовлетворили ваше любопытство, не соизволите ли вы ответить на кое-какие вопросы. Меня всегда ужасно занимало - почему все-таки грохнули Колю Заславского? Ведь, насколько я понимаю, он должен был улететь в Швейцарию и там зажить в довольстве и неизвестности. - Ну да, - фыркнул Лось, - а четыре лимона? - С распиленного кредита? - Да. - А разве вы ничего от кредита не получили? - Я так понимаю, - сказал Лось, - что мою долю Лучков получил и зажал. На халяве решил проехать. Не, ну ты сам посуди - у фраера в кошельке четыре лимона, а фраер бесхозный. Он же все равно их украл! - За что я люблю российский криминалитет, - улыбаясь, сказал Черяга, - так это за обостренное чувство справедливости. Чуткая душа не позволяет им, если кто свистнул чужие бабки, оставить этого гада безнаказанным... Черяга потянулся, с хрустом расправляя кости. - Ладно, Вова, забирай своего кадра. Уже первый час. Славке вредно так поздно ложиться. Скверная ангина, прицепившаяся, как хвост "наружки", к шефу службы безопасности "Ивеко" Иннокентию Лучкову, не отпускала его вот уже седьмой день. Она все время лезла наружу болью в горле и высокой температурой, Лучков сморкался, кашлял, и на работе беспрестанно пил горячее молоко с медом. Из-за поганой ангины Лучков проснулся в полвосьмого утра, на полтора часа позднее обычного, и было это пробуждение скверным: в дверь спальни постучался охранник и доложил, что у ворот дома стоит "мерс", а в "мерсе" сидит человек, который хочет немедленно говорить с Лучковым, и зовут этого человека Денис Черяга. Лучков мгновенно понял, что влетел. Точнее, сначала он подумал, что сейчас еще пять утра, и он еще спит и видит гнуснейший сон, а, проснувшись, включит телевизор и услышит в выпуске новостей известия о кровавой трагедии, разыгравшейся ночью в Ахтарске. Дикторша скажет что-нибудь такое душещипательное, а потом в кадр просунется мордастая рожа министра внутренних дел, большого приятеля Арбатова, и заверит, что на раскрытие преступления брошены лучшие силы и что преступники будут непременно найдены. Но очень быстро, несмотря на высокую температуру, Лучков сообразил, что это не сон, а явь, и что если новости о произошедшем прошлой ночью в Ахтарске объявятся на телевидении, то выглядеть они будут совсем по-другому. Было ясно, что банк влип, вот только неясно, по шею или по уши. Когда слегка небритый и, видимо, недоспавший Черяга вошел в гостиную, у Лучкова еще шевельнулась слабая надежда: а вдруг акция была отложена (дата исполнения строго не фиксировалась), и то, что Черяга утром оказался в Москве - это просто дикое совпадение? Но тут же надежда утопла сама собой, потому что было ясно, что в полвосьмого Черяга мог оказаться в Москве, только прилетев на личном самолете Извольского, и с какой бы он радости ломанулся в Москву ни свет ни заря? Противу ожиданий, Черяга очень добросердечно поздоровался с Лучковым, а потом спросил: - У вас видак есть? Видеомагнитофон в гостиной, разумеется, был, и Черяга вытащил из дипломата кассету и вставил ее в видак. - Хочу вам продемонстрировать один фильм, - сказал Черяга. На экране возникло изображение человека в джинсах и черной водолазке, пробирающегося по коридору богатого загородного дома. Человек повернул голову, и Лучков узнал Лося. На мгновение Лучкову показалось, что он просто смотрит репортаж, зафиксированный глупыми камерами пост-фактум, и он оцепенел от ужаса, когда на глазах видеокамер Лось поднял "беретту" и бесшумно выстрелил в головы спящих людей. Но тут же очарование рассеялось: Лось кинулся к постели, разворошил манекены, заметался волком по комнате, а потом послушно лег на пол, подчиняясь командам. - И почему вы показываете это мне? - хладнокровно спросил Лучков. Еще не все было потеряно. Шура Лось ничего говорить не будет, нет у него такой привычки - болтать почем зря, да и пришить Лосю нельзя ничего: в уголовном кодексе нет статьи за расстрел манекенов. Если они сгребли Калягина, - это полный звиздец, но ввиду масштабности дело наверняка поручат Генеральной прокуратуре, Калягина заберут в Москву, а в Москве он либо переменит показания, либо сгинет. Ему выгодно переменить показания, потому что иначе на нем висит Витя Камаз... - Так при чем здесь я? - повторил Лучков. - Видите ли, - сказал Черяга, - это не единственная пленка, которая у нас есть. Мне очень жаль, что здесь нет Славки, потому что я был простым исполнителем, ну да тем не менее... Понимаете, как только случилась эта недостача с акциями, с самого начала было ясно, что в данной российской реальности любые легальные методы защиты от поглощения не дают стопроцентной гарантии. Условно говоря, это как с банкротством: ты можешь быть основным кредитором завода и подать иск, а арбитражный суд возьмет и назначит не того управляющего, который назван в иске, а совсем другого. И даже те методы, которые давали стопроцентную гарантию, - например, эмиссия, - влекли за собой чудовищные трансакционные издержки. То есть эта эмиссия полностью законна, но трепать нервы с ее утверждением нам могут три месяца, и еще столько же апеллировать во всяких разных судах. То есть получалось, что легальные и экономические методы защиты не действенны, а к внеэкономическим методам как-то прибегать не хотелось. Даже учитывая тот факт, что единственным источником проблем комбината был Александр Арбатов. Не правда ли? Вошла приходящая домработница, поставила на стол кружку с дымящимся молоком, поверх которого плавали разводы меда. Лучков терпеть не мог молоко и терпеть не мог мед, но его жена, врач-терапевт, велела ему пить молоко с медом, и Лучков вот уже неделю покорно хлебал это пойло. Денис подождал, пока шеф безопасности "Ивеко" отхлебнет приторно-сладкого молока, и продолжил: - Я как-то не думаю, что это вы или там Серов положили на стол вашего шефа гениальный план по захвату АМК. Нет, это была личная инициатива Арбатова. Но даже при таком положении дел стрелять в него как-то не хотелось. - Шиш бы у вас это получилось, - неожиданно сказал Лучков. - Согласен. За своей безопасностью Арбатов следит куда бережней, чем Извольский. Ни за какой загород он без сопровождения не ломанется... Так вот, возникала вилка: экономические методы защиты неэффективны, внеэкономические - невозможны. Тогда родилась идея создать многоступенчатую оборону, по принципу капустного кочана. Вы срываете один лист, а под ним другой. Как в шахматах. Выигрывает не тот, кто поставил королю шах, а тот, кто загнал противника в безвыходную ситуацию. Собственно, когда я говорю, "родилась идея", вы должны понимать, что идея родилась у Славки. И что все остальные, включая меня, являлись только исполнителями. Чисто отвлекающим моментом обороны явились, конечно, усилия добиться решения арбитражного суда в нашу пользу, и сделать это как можно скорее. Мы с самого начала не были заинтересованы в том, чтобы областной арбитраж мгновенно отверг ваши иски, а потом вы со столь же большой скоростью добились противоположных решений в ВАСе. Стратегия изначально строилась на том, что нам нужно время. Составной частью этой стратегии являлся, разумеется, расчет на то, что губернатор перейдет на сторону банка. Точнее - что он станет играть в собственную игру, надеясь получить на лапу и от банка, и от комбината, и чем увлеченней он будет в эту игру играть, тем дольше он будет задерживать решение суда. Моя учеба на конкурсного управляющего и планы банкротства комбината являлись вторым отвлекающим маневром. Мы очень хорошо сознавали, что банкротство - лекарство опасное и сильнодействующее, и что безбоязненно его можно применять лишь в том случае, когда губернатор - целиком на нашей стороне. А этого не наблюдалось. Дополнительная эмиссия была, разумеется, сильным ходом, и в конечном итоге совершенно неоспоримым. Однако, чего вы не поняли - это того, что и она была очередным, но не последним эшелоном обороны. Разумеется, если бы вы заткнулись или продолжали чинить гадости в рамках закона, то и нам делать было бы нечего. Но можно было легко предположить, что эта фига окончательно выведет Арбатова из себя. И, учитывая тот факт, что вся эта история началась с прямого криминала и с долголаптевских братков, можно было предполагать, что против эмиссии вы примените вполне радикальное средство - автомат Калашникова. Денис приостановился. Лучков уже выхлебал свое молоко и сидел перед ним, чуть грузноватый и седой, в домашних джинсах и любимых замшевых туфлях. - С самого начала было ясно, - продолжал Денис, - что вы будете искать на комбинате союзников, и чтобы вы не нашли союзников настоящих, Славка решил подсунуть вам фальшивых. А именно - Мишу Федякина и Вовку Калягина. Это, конечно, очень существенно расширяло круг посвященных и противоречило вашему же собственному афоризму. Ведь это вы, Иннокентий Михайлович, как-то заметили, что "тайну может хранить и девять человек, при условии, что девять из них покойники"? Лучков, которому молва действительно приписывала это меткое наблюдение, насупился и вытер с губ мед. - В общем, мы решили на афоризм наплевать. И я, и Мишка, и Вовка - мы знали все. Все ссоры между нами являлись чистой воды лицедейством. У меня вообще всегда были прекрасные отношения с Федякиным. Вовка и я - да, мы не очень любили друг друга. Но за это время мы превосходно сработались. Разумеется, мне пришлось играть самую неприглядную роль - роль хама. Видимо, если учесть, что я здесь и беседую с вами - я с ней неплохо справился. У меня просто душа разрывалась, когда Ира просила меня не кидаться на Вовку Калягина. А ведь она человек очень чуткий, ей легче всех было бы засечь фальшь и труднее всего было б играть роль, не то что нам, мужикам толстокожим... Чаю там мне не заварят? Лучков подошел к двери гостиной, прокричал вниз распоряжение насчет чая и вернулся к дивану. - Вы удивительно свыклись с этой ролью, - заметил он сквозь зубы. Денис усмехнулся. - Так вот. В результате служба безопасности комбината проделала уникальную работу. Мы сейчас имеем на руках документально подтвержденную информацию о заказном убийстве крупнейшего российского промышленника, и у нас есть вся цепочка от киллера до посредника и заказчика. У нас пленки от ваших первых разговоров с Федякиным - и до того, как вы вместе с Ковалем ломали через колено Вовку. Мы очень боялись, что в вашем доме отдыха техника работать не будет, и поэтом Вовка жутко обрадовался, когда сумел при Ковале поговорить с вами по телефону. Но техника работала и в доме отдыха. Качество записи отличное. Более того, если вы помните, в доме отдыха был такой маленький эпизод, когда Вовка потребовал за убийство два миллиона долларов. Вы вышли за дверь и позвонили по телефону. А вернувшись, сказали, что согласны. Так вот - техника сработала так хорошо, что с помощью спецсредств мы можем восстановить факт вашего звонка. Мы не знаем собеседника. Там даже ваши слова не очень ясно прослушиваются. Но факт, что вы советуетесь по телефону с кем-то вышестоящим и потом говорите "да". Задачка для первого класса - с кем может советоваться шеф безопасности банка "Ивеко"? Таким образом, мы имеем пленки, которые уличают в заказе убийства двух человек из верхушки "Ивеко" - непосредственно вас и Геннадия Серова. Да-да, Гену Серова тоже, потому что когда он рассуждает с Федякиным о том, что тот станет первым на комбинате и проголосует за отмену эмиссии - это пахнет по крайней мере дурно. Плюс - третье лицо, с которым вы советовались по телефону. По-моему, это первый случай в России, когда убийство подобного уровня не только раскрыто, но и предотвращено. И когда лица, его заказавшие, прослежены поименно. - Это провокация, - сказал Лучков. - Из-звините! Провокация была бы, если бы Вовка Калягин подошел к вам и предложил завалить Извольского. Если бы вы не полезли без оглядки в мокруху, так ничего и не было бы, кроме эмиссии. - А Камаз? Он, конечно, жив? - Разумеется. - Вы хоронили его в открытом гробу. - Когда ставишь спектакль, не надо экономить на декорациях. Если бы Камаза похоронили в закрытом, вы бы могли учуять подвох. - Вы сильно рисковали. - А что прикажете делать? Мы же не можем положить на стол Генпрокурора пленки, из которых явствует, что начальник ахтарской промполиции участвовал в убийстве собственного зама? - И вы собираетесь отнести эти пленки в Генпрокуратуру? - Не только. Есть еще телевидение. Зарубежные СМИ. Ваши западные кредиторы, кажется, плачутся, что "Ивеко" задолжал им вот уже два миллиарда долларов по форвардам и кредитам? А вы, кажется, очень вежливо объясняете им, что в этом виновато российское правительство, обрушившее рынок ГКО, в котором вы держали, если мне не изменяет память, аж 0, 3 процента активов? Им будет крайне любопытно посмотреть эти пленки. Они обнаружат, что вам не хватает денег, чтобы выполнять свои обязательства, но на киллеров вы тратиться готовы. Я так понимаю, что после этого они сразу сделаются мягче и согласятся с вашей схемой реструктуризации долга. А еще западные банки объединятся под лозунгом: "Свобода Япончику! Посадите на его место Арбатова! " Потому что до них наконец дойдет, что в США не того судили. Если хотели судить главу российской мафии. Лучков каменно улыбнулся. - Вы сделаете очень большую ошибку, отнеся эти пленки в Генпрокуратуру, - сказал он. - Потому что вы испортите репутацию страны. И если говорить о западных кредиторах, вы нагадите не только "Ивеко", но и всем, кто сейчас не возвращает Западу кредиты. На Западе скажут: "Относительно "Ивеко" это доказали, а все остальные такие же, только их за руку не схватили". Вам это не простит ни один банкир, ни один член правительства, и ни один губернатор. А Генпрокуратура расшибется в лепешку, но докажет, что пленки - липа. Ваш комбинат затравят, как бешеную собаку, которая на своих бросается. Голос Лучкова дрогнул. - Вы... вы пошли против общественного строя страны, ясно? В этой стране правящий класс - банки! Понятно? Мы можем все! Нам нужен такой-то курс рубля - и правительство держит этот курс рубля! Оно берет деньги у вас, у Ахтарского меткомбината, и оно тратит эти деньги на поддержание того курса рубля, который угоден нашим форвардам! Нам нужно успеть распихать активы - и правительство вводит мораторий на выплату долгов! А потом, когда активов не стало, нам нужны стабилизационные кредиты, и правительство опять собирает налоги с вас - и дает кредиты нам! И это делают три разных правительства, которые друг друга терпеть не могут! Потому что это уже не вопрос правительства, а вопрос сохранения правящего класса. А правящий класс определяется просто. Это те, кто получают деньги из бюджета. А вы - это те, кто деньги платит! В дверь гостиной осторожно поскреблись. На пороге появилась домработница с подносом, уставленным чашками и вареньем. - Вон, - сказал Лучков, и домработница испуганно сгинула. - Знаете, - после небольшой паузы проговорил Черяга, - ведь если эта история наружу вылезет, то еще один человек будет до усрачки недоволен. - В смысле? - Коваль. Черяга помолчал. - В самом деле, ведь нельзя же вора в законе использовать три месяца вместо половичка? Он и обидеться может, невзирая на любые отношения, которые вас связывали в прошлом. Это, кстати, тоже интереснейший вопрос, откуда у вас та