нной, я не говорю, что он это сделает, но ведь... Сляб хищно улыбнулся. - Ты у меня все-таки следак, Денис, - сказал директор. И пояснил: - "АМК-инвест" ценен тем, что владеет контрольным пакетом комбината. А если он кому-нибудь продаст этот пакет, то ценность "АМК-инвеста" составит ноль целых хрен десятых. В этом случае банк может забирать себе сколько угодно активов "АМК-инвеста". Что и послужит ему уроком - не давать кредитов, не позвонив по телефону. Денис даже растерялся. Такая простая мысль не приходила ему в голову. Между тем, казалось бы, все было так логично. Если у тебя есть контора "Редькин и Хрен", которая владеет акциями комбината, и этой конторе угрожает опасность, то почему бы ей не передать акции конторе "Редькин и Хрен-плюс"? Ну да, вот поэтому его и зовут Денис Черяга, а не Вячеслав Извольский... - Погоди, Слава, - уточнил Черяга, - а мы деньги за акции платим или нет? Потому что если мы платим деньги, то они попадают на счета "АМК-инвеста", а если нет, то нам как-нибудь не обжалуют эту сделку? Извольский засмеялся. - Не шуми, Денис, все сделаем путем... И начал рассказывать схему сделки. Схема была запутанная и сложная, Денис понял ее только со второго раза. А поняв, поразился - угроза, которая еще сегодня утром казалась смертельной и непереносимой, не стоила выеденного гроша... То есть так, во всяком случае, казалось тогда и Денису, и, разумеется, Извольскому. ГЛАВА ВТОРАЯ. РУССКИЙ БИЗНЕСМЕН НА РАНДЕВУ На следующий день, трясясь в полупустой и щелястой электричке, Ирина не могла не думать о вчерашнем госте. Гость был груб и нахален, эту свою грубость он пытался скрыть и оттого выглядел ужасно неловким. Он страшно напоминал динозавра в цивильном платье. Он был не бандит, ни в коем случае - но Ирина каким-то чутьем поняла, что он приказывает бандитам. Ирина никогда не встречалась с такими людьми, но, порывшись в известном ей багаже книжного опыта, очень легко нашла аналог: итальянские тираны XIV-XV вв. Бернабо Висконти, Франческо Сфорца, хитрый и богатый Козимо Медичи, владелец второго по величине банка Флоренции, который просто купил народную любовь и полную власть, после чего второй по величине банк Флоренции стал первым - во Флоренции, Италии и Европе. Аналогия Ирине понравилась. Было очень забавно думать, что ты знакома с живым Фридрихом Барбароссой, хотя последний, строго говоря, не тиран, а император, но разница только в масштабах - в конце концов, все эти Висконти и Сфорца именно Барбароссе и подражали... Вот только картинки, которые приходили на ум при воспоминании об этом времени, были далеко не забавные. Фредерико делла Винья разбивает лоб о стены темницы, дабы избежать невыносимых пыток... Бернабо Висконти встречает папских послов на мосту через Эбро. Послы несут бумагу, отлучающую Бернабо от церкви. "Будете ли вы пить или есть? " - ласково спрашивает Бернабо послов, и послы понимают, что пить - это значит, что их скинут с моста в реку, а есть - это значит, что им затолкают бумагу в глотку... Эццелино да Романо окружает безоружную свиту Фридриха с шестьюстами всадниками и обнажает меч: "Ваше величество, мне кажется, мой меч лучше вашего". Окруженный Фридрих цедит с ледяной вежливостью "несомненно". "Ваше величество, так как мой меч лучше вашего, я хотел бы поднести его вам и навсегда стать вашим вассалом"... Галантность рука об руку с нечеловеческой жестокостью, разговоры о долге рядом с самой гнусной изменой, череда крови, предательств, пыток и золотые монеты, вывалянные в грязи. "Почему ты заплатил мне за предательство моего господина фальшивым золотом? " - "Потому что изменник вроде тебя недостоин настоящего... " Разбитая "шестерка" дожидалась ее во дворе. Ключи от машины оказались у соседки, та делала удивленные глаза и шептала: - Ах, Ирина Григорьевна, я так испугалась, представьте, стучатся в дверь и просят передать вам ключи, а сами-то - рожи квадратные, плечи как балка... - Ничего страшного, - сказала Ирина. День был сегодня незагруженный. У Ирины была одна пара в два часа дня, после обеда, потом полтора часа перерыв, а потом еще пара, - так уж по-дурацки составили расписание. На кафедре было много народа, хорошенькая Лидочка вертелась перед зеркалом и мазала губки чем-то фиолетовым, степенный Иван Ильич полюбопытстовал: - Вы что такая грустная, Ирина Григорьевна? - Так, - сказала Ира, - познакомилась с одним человеком. - С кем? - С Каструччо Кастракане, - загадочно сказала Ира и отбыла в аудиторию. Аудитория была большая, с крошечной кафедрой в центре и вздымающимися амфитеатром трибунами, а студентов было мало, и большая их часть стояла перед дверями аудитории и курила плохие сигареты. Студенты были заочники, собравшиеся на две недели, среди них было много ребят старше Иры, а были совсем молодые, и Ира услышала обрывки диалога. "Ну да, изнасиловали, натурально, она в ментовку побежала". "Да она на колени им лезла, я ее еще в сторону отвел, говорю, ты чего с хачиками лижешься". "Да чего с ней спать, она как школьный завтрак - дают бесплатно и всем, а в горло не лезет". "Ей засадишь... " - Вот кому бы я засадил, - громко и ни к кому особенно не обращаясь, сказал один из студентов, провожая выразительным взглядом аппетитную попку вчерашней аспирантки. Ирина услышала и вздрогнула. "Ну, попадись ты мне на экзамене", - подумала она. Серость, серость, дождь за окном и известка с потолка в коридорах, и мать, которую два года назад сбили ночью на тихой улице, и вечно пьяный, давно живший отдельно от них отец, грязные туалеты и грязные мысли, зачем им история, господи боже ты мой, зачем им история, они просто не прошли по конкурсу на экономический, а денег платить за обучение нет... Ирина, опустив голову, прошла в аудиторию и встала за столом, и первый человек, которого она увидела, был Извольский. Гендиректор сидел, насмешливо улыбаясь, во втором ряду близ прохода, в аудитории было холодно, Извольский так и не снял плаща, и от этого не очень бросался в глаза среди других студентов-заочников. Ну сидит и сидит - плотный, тридцатилетний - мало ли тут тридцатилетних? Вдобавок плащ у Извольского был почему-то легкий, не по сезону летний. Было непонятно, куда директор подевал свое темно-серое пальто. Потом в кармашке у Извольского зачирикал телефон, он вытащил его и сказал: "Алло", и тут же, как назло, зачирикал другой телефон, Извольский вытащил и его и так и отошел к стене аудитории, поочередно лаясь сразу с двумя мобильниками. Студенты с недоумением на него оглядывались. Извольский договорил, спрятал телефоны куда-то, и снова сел на скамью. Так уж получилось, что лекция, которая причиталась сегодня с Ирины, была лекция об экономике средневековых итальянских городов. Великое множество всяческого научного народа считало итальянские коммуны тем самым местом, где зародился современный капитализм. Когда-то, года три назад, когда Ира именно средневековую Флоренцию избрала темой своей диссертации, ей так и казалось. На дворе был 1995 год, кончалась приватизация, над Россией занималась заря капитализма, и Ирине казалось, что сейчас она напишет замечательную работу о волшебной стране, где предприимчивый человек в течение нескольких лет мог стать миллионером. Но чем больше она работала с источниками, тем больше облик этой страны казался подозрительным. С одной стороны - вроде как будто, к примеру, в Италии и зародились банки. А с другой - никакие это были не банки, потому что все, что они делали - это получали от папы римского право на сбор десятины где-нибудь во Франции и Англии, а если у налогоплательщиков этой самой десятины не всегда хватало, то банки как раз и ссужали им на оплату налогов те деньги, которые потом должны были собирать. С одной стороны - вроде банки как бы и выдавали кредиты, но выгодней всего им было кредитовать не производство, а правительства. Точнее, правительства все время делали банкам предложения, от которых невозможно было отказаться. Поэтому банки кредитовали правительства, а так как денег у правительств не было, то они в обмен расплачивались с банками привилегиями. Но так как рано или поздно деньги все равно приходилось платить, то тогда правительства, вместо того чтобы расплатиться с кредитом, брали банкира за шею и вешали его повыше. С одной стороны, вроде бы и появлялись в Италии люди, разбогатевшие своим трудом, но вот чтобы сохранить свое богатство, им приходилось инвестировать его во власть. Как, например, Козимо Медичи, который из второго банкира Флоренции стал ее первым диктатором, после чего его банк опять-таки стал не вторым, первым. Или Джованни Аньоло, пизанский банкир, который попросту купил власть над родным городом у наемников, которых Пиза наняла для собственной охраны. А когда кому-нибудь все-таки взбредало в голову кредитовать, что называется, "реальный сектор", то тут у него начиналась куча сложностей. Вот если банк хотел давать кредиты правительству - никаких проблем. Правительство соглашалось на любые проценты, поскольку все равно не намеревалось ничего платить. А если банк хотел кредитовать торговца, который собирался купить десять тюков шерсти, то тут сразу оказывалось, что и кредита-то выдать нельзя, поскольку существуют законы о ростовщичестве, которые это самое кредитование напрочь запрещают и считают не финансовой операцией, а смертным грехом. Причем, что характерно, за смертный грех кредитования торговца шерстью банкир должен был нести наказание не в будущей жизни, а в этой: правительство, всегда жадное до денег, нет-нет да и забирало все золото у ростовщиков в казну. Поэтому кредитовать торговца шерстью кредитовали, но делали это правой ногой через левое ухо, например с помощью "сухого обмена" - цамбио сеццо. При "сухом обмене" операция кредитования замаскировывалась как операция по обмену валюты, а сама процедура состояла в том, что, к примеру, флорентийский банк, выдавая заемщику флорины, обязывал вернуть эти флорины по тому курсу, который будет через десять дней у флорина в городе Венеции. Курс флорина относительно венецианского дуката, понятное дело, все время колебался, но, как правило, в Венеции он был в целом выше, чем в самой Флоренции. Таким образом, законы статистики обеспечивали заимодавцу прибыль, а колебания курса избавляли его от обвинений в ростовщичестве. Он всегда мог сказать, что ссудил определенную сумму в венецианских дукатах и получил назад ту же сумму в дукатах, а что дукат в первый и второй раз стоил по-разному, так что с этого? Ведь если человек ссудил, к примеру, мешок зерна - то он должен и обратно получить тот же самый мешок зерна. Даже если зерно за это время подорожало. В общем, кончилось это для Италии ужасно плохо. А именно - деньги во всех этих маленьких городах, в которых банкиры, едва разбогатев, становились либо правительством, либо его жертвой, благополучно истлев, переварили сами себя, и Италия стала игрушкой в руках народившихся национальных государств, бездарные короли и полководцы которых то и дело наносили поражения бывшим банкирам. Студенты перебрасывались бумажками и перешептывались, их видимо не интересовали ни Медичи, ни Аньоло, и только один человек слушал внимательно, не шевелясь и так и не снимая легкого не по-зимнему плаща. Извольский даже подался вперед: его голубые глаза были удивленно раскрыты, и он слушал, как шестилетний ребенок дивную сказку, явно не все понимая - вряд ли директор был осведомлен о политических различиях в устройстве города Флоренции и герцогства Миланского, - и столь же явно испытывая удовольствие. Прочирикал звонок, студенты с веселым топотом рванули наружу, и только Извольский остался сидеть в своем втором ряду. Ирина подошла к нему. - Это специально для меня? - спросил директор, - или плановая лекция? - Вам действительно интересно? Не верю. - Почему? Это стимулирует воображение. Хотя в общем-то грустно, что правительства за шесть сотен лет не поумнели. - А что, банки до сих пор занимаются "сухим обменом"? - Ну, у правительств другие заскоки, поэтому и сухой обмен происходит немного по-другому. - А как именно? Извольский пристально - очень пристально - глядел на Ирину. Его очень забавляла эта девочка, которая с такой уверенностью судила о вещах, бывших пятьсот лет назад, и так мало знала о жизни. - Я не банкир. И вообще я не люблю банки. - Почему? - Так. У меня один банк требует восемнадцать миллионов, которых он мне не давал. - Миллионов - чего? - Ну не рублей же, - усмехнулся Извольский. Сумма была чудовищная для Ирины, непредставимая. Что в рублях, что в долларах. - Это вы так говорите, потому что вы не банкир, - сказала Ирина. - Отчего же? У меня в России два банка. Один в Ахтарске, другой здесь, в Москве, и еще третий сейчас прикупим, тоже областной - он из-за кризиса в полной заднице. - А зачем вам покупать банк, если он в полной заднице? - чуть покраснев, спросила Ирина. - Ничего страшного. Мы закон через областное собрание провели, что ежели один банк покупает другой банк, убыточный, то величина налогов, причитающаяся с первого банка в областной бюджет, уменьшается на величину убытков второго банка. - И много у него убытков? - А мы побольше нарисуем... Кстати, чего мы здесь сидим? Пойдемте пообедаем. Ира взглянула на часы. Следующей пары у нее все равно не было, в лекциях как раз намечался полуторачасовой перерыв. - У нас столовка плохая, - сказала Ира. Извольского даже перекосило от мысли, что он может пообедать в университетской столовке. Ресторан, в который ее повез Извольский, находился довольно далеко от университета, и был, как показалось Ирине, самым роскошным из всего, что могла предложить Москва. В ресторане были тяжелые, обитые бархатом стены, вышколенные официанты с грацией балерунов и белоснежные скатерти, на которых красовались букеты живых орхидей. Так получилось, что представление Ирины о ресторанах было составлено в основном по мотивам зарубежных фильмов и рассказов некоторых коллег, совмещавших преподавание истории с активной половой жизнью. В целом Ирина смутно полагала, что это такое отвязное место, где непременно звучит похотливая музыка, красивые стриптизерки с силиконовыми грудями садятся на колени мужчинам, а каждый вечер имеет обыкновение заканчиваться стрельбой из различных видов автоматического оружия. Но почему-то в этом конкретном ресторане не было ни стриптизерок, ни музыки, а устроить стрельбу в нем было затруднительно ввиду арки металлоискателя на входе. Их провели в отдельный кабинет, отделенный портьерами от основного зала, и Ирина долго, стараясь скрыть свое смущение, листала меню. Слова в меню стояли непонятные, то есть сами-то слова были знакомые, но за сочетаниями, в которые они складывались, не вставало никакого осмысленного для Ирины образа, все равно что читать учебник по ботанике, где только латинские названия и нет картинок. Ирина была голодна и ей сразу захотелось опробовать кучу блюд, но тут же стало неприятно, что Извольский может подумать, что она пришла сюда поесть, и Ирина поспешно выбрала что-то подешевле. Впрочем, этим дешевым блюдом оказалась осетрина. От спиртного она отказалась категорически, а Извольскому принесли бутылку какого-то вина, и он тут же выпил бокал, видимо не стесняясь тем фактом, что был за рулем. - А как же у вас два банка, - спросила Ирина, - а вы говорите, что вы не банкир... Извольский улыбался и пристально разглядывал Ирину. - Я производственник. У меня карманные банки. А банкир - это у которого карманные заводы. - А зачем вам банки? Извольский подумал и взял салфетку. - Ну вот смотрите - вот предприятие, - и директор изобразил в центре квадратик. - Оно покупает уголь, руду и электроэнергию. И продает металл. Металл оно продает не само, а через фирму X, которая зарегистрирована на острове Кипр. Фирма X покупает прокат по половинной цене и платит предприятию через сто восемьдесят дней после покупки. Что происходит с деньгами? - Деньги вытекают из предприятия и втекают в фирму, - сказала Ирина. - Правильно, - согласился Извольский, - но эти сто восемьдесят дней заводу все же надо на что-то кушать. Ему нужны деньги, которые будут не его деньгами. И он берет кредит. В своем карманном банке. Под шестьдесят процентов годовых в валюте. И как только деньги из фирмы приходят на завод, они уходят в банк на оплату кредита. Вот, например, зачем нужен банк. - Я не понимаю, зачем эта схема, - спросила Ирина, - это же ведь воровство. - У кого? - У завода. - Неправда. Если эти деньги вернуть заводу, их отберут в налоги. И вот тут-то их действительно разворуют, потому что все бюджетные деньги разворовываются. А если эти деньги слить в оффшор, они вернутся на завод. Ира искоса наблюдала за собеседником. У Извольского было довольно некрасивое, плоское лицо, что называется - морда сковородкой. Но странное дело - в процессе разговора собеседник Сляба мгновенно привыкал к этому лицу. И тому же самому человеку, который поначалу был шокирован полными щеками и чугунным подбородком, через несколько минут казалось, что его визави гораздо красивее любого прилизанного киногероя. - Если бы все эти деньги возвращались на завод, - сказала Ирина, - вы бы не относились к разбитому "мерседесу", как к расколотой чашке. Извольский усмехнулся. - А почему ты считаешь, что я не заработал на "мерседес"? Я хозяин пятого по величине в мире мет-комбината. Мне принадлежит контрольный пакет. У меня сытые рабочие, сытый город, у меня количество машин в городе за три года выросло с двенадцати тысяч до сорока пяти. Что, лучше было бы, если бы завод стоял, рабочие голодали, а зато я честно платил бы все налоги? Которых, кстати, тоже не было бы. Потому что к этому времени меткомбинат с полностью уплаченными налогами давно бы издох. Зато я честно ездил бы на "волгаре" семьдесят восьмого года рождения и был бы правильным директором, да? Ира замялась, не зная, что ответить. Ее неприятно поразило, что Извольский так быстро сказал ей "ты". Хотя в этом-то, к слову, не было никакого дурного подтекста, а была просто старая привычка. Поговорите с русским директором десять минут, и если за эти десять минут он не швырнет в вас случившимся под рукой предметом, то он начнет говорить вам "ты". - У меня другое представление о честности, - сказал Извольский, - у меня такое представление, что именно в последнем случае я был бы сволочь, негодяй и дурак. Потому что мне дали завод, город и двести тысяч подданных, а я их просрал. Так что на "мерседес" я заработал. И не в одном экземпляре. - А как вы определяете, на сколько "мерседесов" вы заработали? - спросила Ирина. - Вот у вас в этом оффшоре деньги, и кто делит, какую часть вернуть заводу, а какую оставить вам? Потому что если это делите вы, то не может быть такого, что вы ошибаетесь в свою пользу? - Когда генеральный директор "Дженерал Моторс" получает зарплату, - возразил Извольский, - он тоже сам определяет, сколько миллионов получит. - Нет, не он сам. А еще и акционеры. - А у меня контрольный пакет акций. Это давно не секрет. - А каким образом вы получили этот пакет? Если я правильно помню, у нас на аукционах гражданам их не продавали. - А каким образом этот твой... Аньоло получил город Пизу? Ирина рассмеялась и взглянула на часы. - Что, пора к студентам? - Да. - Я тебя отвезу, - сказал Извольский, - только по дороге на минутку заедем в офис. Ирина взглянула на часы - до лекции оставалось двадцать минут. Когда Извольский галантно отворял перед Ирой дверцу "БМВ", он заметил на другой стороне улицы, напротив ресторана, "пятерку" невзрачного кофейного цвета. Над зеркальцем заднего вида "пятерки" болталась приметная обезьянка. Извольский внезапно вспомнил, что уже видел эту машину напротив университета, только тогда обезьянки за стеклом не было, а стоял там же ароматизатор "корона". Это обстоятельство немного позабавило Извольского, потому что по рассказам Черяги директор знал, что таким образом, со сменой обезьянок и прочих народных примет, развлекаются слежкой самые бедные слои общества, как-то: дешевые бандиты, мелкие частные сыщики и милиция. Извольский, знавший из конфиденциальных источников, что за ним во время его визитов в Москву имеет обыкновение следить банк "Ивеко", досадливо усмехнулся. "Совсем уже обеднели российские олигархи, - подумал директор, - вместо машин меняют обезьянок за стеклом". Но Извольский ошибался. Когда его "БМВ" вырулила от тротуара, из соседней подворотни выскочила ободранная синяя "девятка" и пристроилась "пятерке" в зад. Извольский не обратил на "девятку" никакого внимания, да и мудрено это было сделать: "девятка" не была с ним у университета и не сопровождала его в ресторан. На третьем перекрестке "девятка" деликатно помигала поворотником и отвалила в сторону, а место ее занял невзрачный старый "фольксваген". Офисом у Извольского оказался красивый трехэтажный особнячок, отделенный от улицы фигурной решеткой. Извольский высадил Ирину из машины и с улыбкой повел в глубь двора, туда, где среди крутых представительских тачек ярко-красным пятном выделялась небольшая "тойота". Тут в кармашке Извольского зазвонил телефон, он выслушал, покачал головой и сказал: - Извини, Ира, я на минутку. И исчез в предупредительно распахнувшихся стеклянных дверях. Ирина осталась стоять посереди двора, нетерпеливо поцокивая каблучками. Во дворе никого не было, не считая двух не то водителей, не то охранников, которые курили около внушительного с крокодильими глазами джипа. Ирина невольно прислушалась к их разговору. - Бандитов-то спецназ охранял, они с СОБРом друг друга перерезали, а после всего мочилова Сляб заявился... - рассказывал один другому. - Зачем? - А за хмырем этим, которого сперли... Так что ты думаешь? Там какой-то спецназовец завалялся, полетел по лестнице прямо к Слябу, собровцы по нему в упор, все мозги на пальто вылетели. - А что Сляб? - Что Сляб? Снял пальто, выкинул и ушел... Водитель увидел Ирину, оценивающе оглянулся и замолчал. - Вы кого ищете, девушка? - приторным, как халва, голосом спросил водитель. - Случайно не меня? Ирина вспыхнула и не знала, что ответить, но тут выражение лица водителя поменялось. Ирина обернулась и увидела, что за ней стоит тот самый человек, с которым она уже виделась на шоссе: жилистый, гибкий, с грустными васильковыми глазами. Ирине он тогда сразу понравился. - Здравствуйте, - сказала Ирина и протянула маленькую руку в черной дешевой перчатке. - Здравствуйте, - кивнул Денис, - как вам подарок? - Какой подарок? Денис кивнул на ярко-красную "тойоту". - Он же ее вам купил. У Ирины сделалось удивленное лицо, Денис хлопнул себя по лбу и с не совсем наигранным ужасом произнес: - Боже мой, Ирина Григорьевна! Я же ему весь кайф поломал! Не говорите Славке, а то он меня побьет! Ирина расхохоталась. Ей почему-то стало весело и легко, гораздо легче, чем с тяжелым, опасным Извольским. - А как вас зовут? - Денис. Черяга. Я у Славы зам. - По чему? По экономике? Денис улыбнулся, показывая белые ровные зубы. - По безопасности. Они замолкли, не зная, что сказать друг другу. Ирина озабоченно посмотрела на часы - до начала лекции оставалось меньше пятнадцати минут, где, в конце концов, Извольский? - Вы меня не довезете? - жалобно спросила Ира. Черяга отрицательно покачал головой. - Нет. Слава сейчас выйдет. А вот и он... Извольский, по-прежнему в летнем плаще, сбежал с бетонных ступенек. Как ни странно, он не стал гневаться, завидев Иру с Денисом возле красной "тойоты", а только махнул рукой: - Все разболтал, да? В руках его был пластиковый пакет с документами, ключами и техпаспортом. - Вячеслав Аркадьевич, - сказала Ирина, - я не могу принять такой подарок... - Вот еще, - фыркнул Извольский, впихивая ей в руки пакет, - я же не "мерс" тебе дарю! Я разбил твою тачку, надо же тебе на чем-то ездить... У раскрытых ворот уже урчала большая машина, длинная и светло-серая. - Ира, я должен ехать, - сказал Извольский, - может быть, мы поужинаем вечером? Я заеду за тобой. Ирина смущенно кивнула. Черяга с Извольским пошли к серой машине. Ирина наконец решилась. - Вячеслав Аркадьевич, - спросила она, - а кто такой Сляб? Извольский обернулся. Легкий, почти летний плащ странно выглядел посереди ноябрьской Москвы. - Уже услышала? - добродушно сказал директор, - это меня так прозвали. Никакого почтения к шефу... Светло-серая машина скользнула из ворот, как щука из заводи. "Все мозги на пальто вылетели, Сляб снял пальто и выкинул". Ирина поежилась. Что бы ни рассказывал сегодня Извольский о красивых операциях с подставными компаниями, - российский бизнес красивыми операциями не ограничивался. "Чезаре Борджиа вошел в замок, где его ожидали мятежные командиры, обнял их и сказал, что все прощено и забыто. Потом он подал знак, и его свита бросилась на изменников с мечами". Ирину вдруг откуда-то охватило внезапное и пронзительное, как порыв северного ветра, предчувствие беды. На лекцию она опоздала на пятнадцать минут. Водитель, отозванный в сторонку Черягой, довез ее до университета на ее собственной "тойоте". Только уже входя в аудиторию, Ирина сообразила странную вещь: сибирский директор обещал заехать за ней, но не спросил ее адреса. Конечно, адрес ему сказали. А еще ему наверняка сказали, как со скандалом делили квартиру, и как внезапно умерла мать, и что кроме бабушки Насти и кошки Маши у нее никого нет... Ей стало неприятно, как будто она стала разбирать испортившийся телефон и нашла в нем чужой "жучок". Встреча, на которую уехали Извольский с Черягой, была та самая встреча в "Росторгбанке" по поводу взятого "Ахтарск-контрактом" кредита. Встреча прошла в суровой и недружественной обстановке. Черяга, не вдаваясь в особые подробности, заявил, что гарантия подложная и что человек, который подписал контракт, сгреб деньги и распилил их с бандитами. Представители банка волновались, кричали, что у них есть пленка, на которой Неклясов признает свою гарантию, но по прослушивании пленки оказалось, что Неклясов именно говорит о старых кредитах, по полтора-два миллиона, которые давно были погашены. Вдобавок на встрече не было президента банка, а был лишь его зам и начальник кредитного управления, и Вячеслав Извольский был, разумеется, этим взбешен. Это все равно, что если бы хан приехал во вражескую ставку, а его встретили два евнуха вместо самого полководца. В конце концов договорились встретиться завтра, уже с президентом банка, тем более что пришедший на переговоры начальник управления не имел никаких полномочий решить дело миром и казался страшно испуганным своим собственным ляпом. Уже в конце разговора Денису позвонили. Выходя из банка, Денис наклонился к Извольскому и сказал: - Кажется, нашли Заславского. - Где? - Тебе обязательно туда ехать? Он, вроде бы, не свежий. Но Слябу приспичило-таки поехать, мало ему было одного загубленного пальто. Коля Заславский лежал лицом вниз в небольшом овражке, километрах в десяти от московской кольцевой дороги. Он был в дорогом костюме и в том самом плаще, который он почти никогда не надевал. Когда его перевернули и задрали рубашку, на белом подгнивающем животе обнаружился след от утюга. Видимо, сообщники Заславского решили использовать свою жертву до конца и потребовали от него его собственных денег. Может быть, Заславский перевел на свой счет часть от восемнадцати миллионов, и Лось резонно решил, что эта часть мертвому Заславскому уже ни к чему, а ему, Лосю, весьма пригодится. Заславский лежал в овраге как минимум со вчера, место было безлюдное, поверх оврага шли деревянные дачные домики, пустые в это время года. Заславского нашли деревенские мальчишки: теперь они, как грачи, сидели на ближних деревьях, обозревая уйму понаехавших уазиков, а при виде темно-серого "мерса", в котором приехал Сляб, разразились восторженным уханьем. - Смотри, какая тачка! Извольский вышел из "мерса", спустился по непролазной грязи к ручью и постоял над мертвым Колей. Он смотрел на покойника, как смотрят на погасший бычок, выброшенный в унитаз. - Там у ребят проблемы, - вполголоса сказал Черяге подошедший сзади Гордон. - А? - Со спецназовцами. С "Ураном". Катят бочку что вот, мол, прилетел ахтарский СОБР и какого черта он делал в Подмосковье. - А такого черта он и делал, - ответил Черяга, - что если московский спецназ охраняет бандитов, так не к спецназу же по поводу бандитов обращаться! - В общем, учти, - сказал Гордон, - там начальству по жизни нечего сказать, спецназовцы действительно облажались. Но неофициально они просто на ушах стоят. Я так слышал, что вы этого армянина пасете и правильно делаете, потому что наверняка на него наедут, чтобы он отказался от своих слов, что его спецназовцы похитили. А без этого получается, что они оба там были случайно, а ваши взяли одного и застрелили... Извольский подошел к собеседникам. Ботинки его и брюки были в изрядной грязи. - Давно он тут лежит? - спросил Сляб. - Как минимум со вчерашней ночи, - ответил Гордон, - я так полагаю, что его с дачи Лося прямо сюда и повезли. Камаз, наверное, приехал сказать Досю, чтобы тот не выдрючивался и завалил Заславского, а Лось сказал, что все уже на мази. Опоздали мы вчера часика на полтора. - Поехали, - сказал Сляб. Роскошный "мерс" застрял в непролазной грязи и поцарапал днище. Менты из "газиков" сбежались его выталкивать. Шел мокрый холодный дождь, небо было цвета протухшей свинины, и мальчишки на деревьях восторженно комментировали каждое усилие ментов: - Во! Смотри! Ща поддон картера пропорет! Остаток дня Извольский провел в офисе. Было окончательно ясно, что банк непременно подаст в суд, а суд непременно наложит арест на активы "АМК-инвеста". Чтобы не иметь лишней головной боли, фирму следовало разгрузить ото всяческого привлекательного имущества и обязательств. Самым лакомым куском, разумеется, были акции Ахтарского металлургического комбината, но и без них было много чего интересного. Было само здание московского офиса, принадлежавшее "АМК-инвесту", он же владел загородной представительской резиденцией. Наконец, была куча контрактов, деньги по которым причитались именно "АМК-инвесту", и теперь надо было оформить уступку прав требования, чтобы деньги по договору причитались кому-то другому, скажем, фирме "Интертрейд" или еще как. Наконец, надобно было внимательно проследить за тем, чтобы во всех дочерних фирмах, в которых доля "АМК-инвеста" превышала пятьдесят один процент, эта доля сократилась хотя бы до двадцати пяти процентов минус одна акция. Словом, фирму следовало раздеть, и по сложности и муторности процесс этот не уступал процессу снятия одежек с капустного кочана - это страшно подумать, сколько их надо ободрать, прежде чем доберешься до кочерыжки. Натурально, по вечной своей привычке процесс контролировал сам Извольский. Права требования были переуступлены, имущество передано на баланс "Фениксу", - точнее, были составлены и подписаны соответствующие договоры, но даты на них высокие договаривающиеся стороны не проставили. В конце концов, не было смысла гробить фирму с устоявшейся репутацией, не дожидаясь завтрашнего разговора с президентом "Росторгбанка". То же самое касалось и акций: банк "Металлург" выделил трем фирмочкам - "Импера", "Кроника" и "Лагуна" - аж семнадцать миллионов долларов на покупку контрольного пакета АМК, который отныне должен был быть разделен между этими тремя фирмочками. Фирмочки должны были перечислить эти семнадцать миллионов на счета "АМК-инвеста", а "АМК-инвест", в свою очередь... возвращал их банку "Металлург", которому именно столько был должен по одному из контрактов. Такой вот намечался круговорот бабок в природе. Фирмочек было три, поскольку если бы "АМК-инвест" передал кому-то больше чем 25% акций комбината, то, по российскому законодательству, он должен был бы просить на это разрешение территориального отделения антимонопольного комитета. И, хотя, казалось бы, могучему АМК разрешение это было добыть раз плюнуть, все равно это была лишняя головная боль: звонить, приказывать и одалживаться. Принцип у Извольского был совершенно четкий - если сделку можно сделать в обход каких-то бюрократических органов, то ее надо делать в обход бюрократических органов. Меньше нервов и меньше информации утекает через дырявое сито ГАК. Поэтому каждая фирмочка получила по двадцать четыре процента акций комбината, и еще сделали какую-то четвертую, кажется, "Амина", которая поимела оставшиеся два с половиной процента акций. Опять-таки эта комбинация была не доведена до конца - регистрация фирмочек занимала некоторое время, соответствующие документы должны были быть подписаны завтра, и торопиться не следовало. Окончательный срок уплаты по гарантии истекал через два дня, до этого банк не имел никакого права подавать в суд, а за два дня много о чем можно было договориться. Тяжелые трудовые будни директора, занимавшегося облегчением карманов собственной "дочки", прервали два звонка. Один - от замминистра внутренних дел, который был связан с начальником отряда "Уран" дальними, но прочными родственными узами. Министр, как и следовало ожидать, был крайне недоволен действиями ахтарского СОБРа, ни с того ни с сего налетевшего - не на своей территории - на загородную дачу уважаемого бизнесмена Александра Лосева, охраняемую вдобавок спецназом. Замминистра обещал разогнать ахтарский СОБР "к такой-то матери", а Извольский в ответ заметил, что замминистру тоже не очень следует выделываться, потому что если он, Вячеслав Извольский, процитирует средствам массовой информации слова о "даче уважаемого бизнесмена, охраняемой спецназом", то СМИ могут неправильно его, замминистровы, мотивы понять. Замминистра в ответ заметил, что он, Вячеслав Извольский, не в первый раз действует силовым структурам на нервы, и в доказательство вспомнил историю с Конгарским вертолетным заводом, когда Вячеслав Аркадьич "ни за что ни про что обидел уважаемых людей". Извольский в долгу не остался, и кончилось тем, что оба собеседника забили на завтра стрелочку на нейтральной территории и договорились обсудить накопившиеся разногласия. Другой звонок был из той же черной серии: позвонил сунженский губернатор, до которого донесли вести об эпопее с Заславским. Какая-то наушная сволочь представила дело так, что Заславского замочил чуть ли не сам Сляб, и Извольскому долго пришлось уверять, что он сделал все для спасения засранца, который запутался в собственных мошенничествах. Историей о восемнадцати миллионах губернатор был чрезвычайно недоволен, все спрашивал, нельзя ли их выплатить. Видимо, его подначивал его собственный зам, дядя Заславского, справедливо полагавший, что чем меньше дерьма в этой истории повиснет на племяннике, тем лучше будет для областной администрации. Впрочем, за наскоками губернатора скрывалась одна крайне прозаическая мысль - не считает ли уважаемый Вячеслав Аркадьич, что к случившемуся как-то причастна областная администрация, и не последует ли из этой истории осложнений для швейцарских счетов вышеупомянутой администрации? Извольский сказал, что администрацию он ни в чем не винит, и что в хорошем стаде всегда найдется паршивая овца, и дело кончилось тем, что губернатор Дубнов согласился забыть о том, что существовал такой Николай Заславский. Зато губернатор буквально полез на стенку, услышав о высказываниях замминистра, и обещал Слябу всемерную поддержку и обличение зарвавшейся московской ментовки, которая охраняет бандитов. Правда, как намекнул губернатор, поддержка была не бесплатной и прямо зависела от степени финансовой признательности директора. Да, кстати, звонил еще и третий человек - председатель влиятельного думского комитета. Парламентарий шпынял Извольского за покупку АЭС и советовал ему не иметь дела с новым председателем "Атомэнерго", который, по его словам, разыскивался правоохранительными органами Казахстана за какие-то таможенные дела. За всеми этими делами московский офис Извольский покинул в четверть одиннадцатого вечера, что было по его меркам чрезвычайно рано. В представлении Ирины Григорьевны Денисовой вечер наступал после шести часов, а рабочий день заканчивался максимум после семи. Поэтому уже к шести она начала прихорашиваться: тщательно вымылась, уложила волосы, и долго размышляла о том, не накрасить ли ресницы и губы. Но, как она инстинктивно чувствовала, косметический набор, подаренный Ирине два года назад университетом, еще в бытность ее аспиранткой, был из самых дешевых. И кроме того, Ирина совершенно не умела краситься. Она даже было обвела губы и заглянула в зеркало. Губы оказались какого-то распутно-алого цвета, и вдобавок неровно и вызывающе окрашенные. Ирина поскорее стерла помаду, вздохнула и принялась одеваться. С одеждой тоже была проблема. Единственный костюм, который можно было считать выходным, был куплен в прошлом году на вещевом рынке за двести тысяч рублей. На костюме значилось, что он сделан в Италии, но так как в слове "Италия" было сделано сразу две ошибки, Ирина предполагала, что костюм сшили либо в Китае, либо в Турции. У выходных туфель отвалился каблук; даже целой пары колготок, и тех в доме не было за совершенной ненадобностью. Ира всю жизнь ходила в джинсах, в университете ей сначала делали замечания, а потом перестали. Теперь Ирина растерянно перебирала старые, изодранные колготки и вспоминала слова секретарши кафедры Лидочки: Лидочка неделю назад говорила, что изо всех деталей женского туалета мужик больше всего балдеет от черных стильных чулок. Бог его знает, так это было или не так, но Лидочка в этом отношении была несравненно опытней Ирины. Вот только черных чулок у Ирины не было. В конце концов Ирина рассердилась и надела джинсы и новые, но отчаянно дешевые туфли, и решила, что попросит Извольского отвезти ее в ресторан, в который пускают в джинсах. Но Извольский не появился ни в шесть, ни в семь, ни в пол-восьмого. Ира позвонила ему по телефону, но трубку отчего-то подняла какая-то вежливая стерва (Ирина не знала, что сотовый телефон Извольского переключен на офис). Ирина попросила Вячеслава Аркадьевича, и стерва спросила, "как вас представить". Ирина сказала, что это Ирина Денисова, и стерва ответила, что обязательно передаст. Секретарша знала, что шеф дико занят, что в офисе полный аврал, что половина юристов спешно перетряхивает активы "АМК-инвеста", а другая - вычитывает тридцатистраничное соглашение с "Атомэнерго", имя Ирины Денисовой ей ни о чем не говорило, и она просто не передала Извольскому сообщения, чтобы тот не швырнул в нее чем-нибудь под горячую руку. Поэтому, когда Ирина позвонила второй раз, секретарша очень вежливым голосом сказала, что Вячеслав Аркадьич крайне занят и связаться с ним можно будет только завтра. Ирина жутко обиделась и даже чуть не заплакала, что, в общем-то, было нелогично. Извольский Ирине не очень нравился. Во-первых, он весил не меньше ста килограмм, а Ирина с детства не могла терпеть толстых людей. И хотя Славу Извольского, особенно в хорошо пошитом костюме, никак нельзя было назвать толстяком, он все же был весьма упитан и мордаст. И оттого совершенно не совпадал с представлениями Ирины о том, как должен выглядеть ее муж или любовник. Во-вторых, и это было еще важнее - директор просто пугал Ирину. Он не был бандит, но он был из тех, под кем ходят бандиты - а также прокуроры, судьи и всякие мелкие губернаторы. Ирина несколько раз подрабатывала переводчицей, так вот: Извольский совершенно не походил на западного бизнесмена, при взгляде на которого так и мерещатся залитый солнцем офис, легкие жалюзи на окне, фарфоровозубый менеджер в белой рубашке... От Извольского пахло крепостными стенами, решетками средневековых темниц и правом первой ночи. Он не был директор Ахтарского меткомбината - он был сеньор города Ахтарска. Только сеньор может днем обещать заехать, а вечером даже не соизволит взять трубку... Ирина грустно оглядела свою вымытую до блеска кухню со старенькой раковиной, вернулась в комнату, скорчила рожу сиамской кошке Маше, свернувшейся на ворохе перепробованных платьев, и сказала: "Ну и что! " Она переоделась в любимые джинсы и тапочки, платья бросила в шкаф и села за старенький компьютер готовиться к завтрашней лекции. В восемь часов она включила телевизор и, перебегая с канала на канал, услышала, что сегодня в Подмосковье нашли труп директора фирмы "Ахтарск-кон-тракт" Николая Заславского и что наблюдатели связывают эту находку со вчерашней беспрецедентной историей, когда спецподразделение, входящее в состав силовых структур города Ахтарска, взяло штурмом дачу некоего бизнесмена Александра Лосева. МВД рассматривает действия ахтарского СОБРа как не имеющее аналогов нарушение субординации. "Спецподразделения не являются частной собственностью того или иного директора, - заявила в камеру какая-то мясистая морда в погонах, - эти сибиряки не разбирались совершенно в оперативной обстановке, наломали кучу дров, поубивали людей, и против них будет возбуждено дело по превышению служебных полномочий. Достаточно сказать, что ими убит безо всякой причины сотрудник отряда специального назначения, находившийся на даче в гостях". Корреспондент попросила прокомментировать слух о том, что бизнесмен Лосев является одним из лидеров долголаптевской преступной группировки, а вышеупомянутые спецназовцы являлись членами группировки и даже за несколько часов до операции привезли на дачу похищенного ими бизнесмена Степаняна. На это мясистая морда заявила, что Степанян сейчас задержан и обстоятельства его пребывания на даче "подлежат выяснению", а ни о каких контактах между спецназом и бандитами не может быть и речи. "Это слухи, которые распространяют коррумпированные коммерсанты, решающие с помощью своего СОБРа свои проблемы", - подчеркнула морда. Было без четверти одиннадцать, когда в двери коротко прозвенел звонок. - Кто там? - спросила Ира. - Это я. Ирина распахнула дверь. Извольский стоял на темной изгаженной лестничной площадке с огромным букетом в руке. За ним топтался охранник с целой кучей пластиковых пакетов. Сердце Ирины куда-то упало, и она поскорее оперлась рукой о косяк. - Я думала, вы не придете, - сказала Ирина. - Я не одета... Она говорила, чтобы что-нибудь сказать. И ей почему-то казалось, что она говорит сплошную глупость. Извольский по-хозяйски поцеловал Ирину в щеку. - И отлично, - сказал он, - сил нет еще в кабак куда-то переться. Охранник уже молча и споро разгружал на кухне пластиковые пакеты. Ирина заметила какие-то закуски, салаты, огромный торт. В отдельном пакете были бутылки - два коньяка, четырехгранная высокая водка, шампанское для дамы и две бутылки вина. "Господи, куда столько? " - ужаснулась Ирина. Охранник исчез так же бесшумно, как появился, дверь за ним захлопнулась, Извольский с Ириной остались одни. Извольский огляделся: он был в однокомнатной квартире, чистенькой и бедной. В раскрытой двери прихожей виднелась маленькая кухня, дверь справа вела в большую комнату, сплошь заставленную книгами в тусклых обложках. Даже в прихожей стенку подпирал книжный шкаф, и пока Извольский вешал плащ, одна из книжек слетела на пол к его ногам. Извольский поднял книжку: книжка принадлежала перу какого-то Броделя и трактовала, сколь мог судить директор, о Средиземноморье эпохи Филиппа II, время жизни которого Извольскому было совершенно неизвестно. Извольский тоже недавно читал статью некоего Броделя о применении конвертерных шламов в производстве цемента, но он подозревал, что это не тот Бродель. - Я сейчас приготовлю что-нибудь поесть, - сказала Ирина. - Ага, - директор, скинув туфли, прошел в кухню, ухватил один из коньяков и отбыл с ним в гостиную. Там Извольский сел на диван, скрутил бутылке горлышко и глотнул несколько раз, чувствуя, как отпускает его безумное напряжение дня, кипы контрактов, Белопольская АЭС, ругань замминистра Китайчикова в трубке и косой след утюга на белом, как простыня, животе сброшенного в овраг трупа. Впрочем, владевшее директором беспокойство никак не сводилось без остатка исключительно к паршивцу Заславскому. Вопреки обычному представлению о "новых русских" как о патентованных развратниках, плещущихся в шикарных бассейнах с соблазнительными проститутками и охотящихся в компании крутобедрых нимф на крокодилов в Южной Америке, Вячеслав Извольский вел жизнь, которая многим бы показалась достаточно аскетической. Человека, приходящего на работу в восемь часов и покидающего офис около двух ночи, как-то не тянет в бассейн с зеленоглазой наядой. Его тянет спать. Правда, гендиректору не обязательно отправляться в ресторацию, чтобы пообедать: заказ всегда могут доставить прямо в кабинет. Отсюда и возникает необходимость периодического пользования секретарш, столь же удобных в смысле экономии времени, как и столовая внутри здания. Извольский давно привык снимать стресс таким способом, однако месяца три назад с ним случился конфуз: после длинного заседания он зазвал секретаршу Верочку в комнату отдыха, но то ли мозг его был занят какими-то соблазнительными финансовыми видениями, то ли еще что - а только на Верочку у него почему-то не встал. Спустя два дня повторилась та же история. Извольский огорчился и выгнал Верочку, а вместо нее Черяга привел красивую куколку с льняными волосами и голубыми глазами Мальвины. Но и с куколкой вышел если и не совсем конфуз, то что-то крайне неудовлетворительное. Следующая секретарша была просто профессиональная проститутка, деликатно подсунутая все тем же Черягой. Дамочка была столь искусна, что расшевелила бы и мертвого, и с этой стороны было все в порядке, но вот беда - как секретарша, она никуда не годилась, и Извольский выгнал ее после первого же перевранного звонка. Ситуация складывалась неприятная, тем более, что вторую секретаршу, которая Мальвина, сплавили заму, и зам оказался чрезвычайно доволен. По заводу уже начали перешептываться. Черяга расспросил обеих секретарш и, разумеется, все знал, но с шефом на эту тему сам не говорил. В конце концов, непосредственного отношения к безопасности завода тема не имела. Поэтому Извольский взял четвертую секретаршу - девятнадцатилетнюю орхидею с гибкой талией и большими глазами, и больше секретарш не менял. Все на заводе вздохнули облегченно, и только один Черяга знал маленькую подробность: к орхидее Извольский не притронулся. Медицинские анализы у Извольского были в норме, и Черяга, осторожно проконсультировавшись, получил следующий ответ: либо человек перманентно устал, либо у него образовался маленький психический заскок. В том смысле, что один раз не получилось случайно, другой раз - по ассоциации, и пошло-поехало. Что Извольский не полный импотент, было ясно хотя бы из отчетов о редких банях и тому подобных мероприятиях, относившихся директором скорее к числу представительских акций, нежели к собственно развлечениям. Групповух Извольский никогда не терпел, и о происходившем Черяге было известно лишь со слов девушек. По ним выходило, что расшевелить Извольского становилось все трудней, а самое процесс принимал все более и более необычные формы. Нет-нет, по нынешним временам все происходившее не переходило границ нормы, благо границы эти стали довольно широкими. Но оно неуклонно приближалось к границам, и Черяга каждую неделю клялся себе, что поговорит с шефом, - и каждую неделю ему не хватало духа. Извольский, естественно, довольно ясно отдавал себе отчет в своем состоянии. И поскольку было понятно, что человек, впущенный женщиной в квартиру в одиннадцать вечера с розами и шампанским, пришел к ней не затем, чтобы поужинать, то вопрос стоял очень просто: а каков он. Сляб, будет в постели? Особенно - после сегодняшнего разговора с замминистра и перед завтрашним разговором в "Росторгбанке"? Извольский глотнул для храбрости еще коньяка, потом углядел в углу комнаты, за книгами, шкаф со стеклянными дверцами и с посудой для торжественных случаев, и достал себе изящный граненый стакан синего стекла. Когда, спустя десять минут, спешно переодевшаяся Ирина вошла в гостиную с подносом, уставленным закусками, она удивилась: Извольский успел выхлестать пол-бутылки. Опьянеть он еще не опьянел. Лицо директора потеряло прежнее уверенное выражение, глаза глядели как-то растерянно и одиноко. Пиджак Извольский снял и бросил рядом, узел шелкового бордового галстука был чуть приспущен. А интересно, Черяга вел бы себя так же? Ирина помотала головой. Почему ей все время вспоминался этот человек с васильковыми глазами? Он зам у Извольского. Зам по безопасности. Штатный палач. "Мозги обрызгали пальто Сляба, и он снял пальто". А где в это время был Денис Черяга? И что бы он сделал в подобной ситуации? Не стал бы снимать пальто? Ирина торопливо расставила закуски и села на стул близ дивана. - У вас неприятности? - спросила она, подпирая рукой щеку и глядя на Извольского озабоченными большими глазами. - У директора каждый день неприятности, - усмехнулся Извольский. Глаза его слегка ожили, распахнулись, и он глядел на Ирину жадным и откровенным взглядом, в значении которого невозможно было ошибиться. - Это из-за этой истории с ахтарским СОБРом? - Что, уже по ящику показывали? - Да, говорили, что ваш СОБР стрелял в спецназовцев, охранявших дачу какого-то бизнесмена... Ирине больше всего хотелось спросить, был ли сам Извольский на этой даче, и правда ли, что перед ним застрелили человека. - Бизнесмена, - сказал Извольский, - хорош бизнесмен по кличке Лось... У вас в Москве все продается. Столько всего продается, что никаких денег не хватит всю Москву купить. Потому что если купил кого один раз, то через неделю надо покупать по новой... Ирина с некоторой тревогой наблюдала, как Извольский скрутил горлышко бутылке с водкой, набулькал почти половину стакана, в котором на донышке еще теплился коньяк, и заглотил получившуюся смесь одним глотком. В кармане брошенного пиджака зачирикал телефон. Извольский, подумав, ответил. Голос в трубке был тягуч и звучен - обладатель его, бывший цековский работник, долго упражнял голосовые связки в парламенте, прежде чем въехать в Белый дом на черном коне кризиса. В парламентский свой период обладатель звучного голоса не раз и не два грозился разобраться в особенностях приватизации Ахтарского металлургического комбината. - А, Вячеслав Аркадьевич, - зарокотал в трубке уверенный басок, - что это вы там за моей спиной об экспортных пошлинах договариваетесь? Я, понимаешь, докладываю премьеру о росте доходной части, цифры называю, а он мне: "На металлургов пошлин не будет! Вон, Сляб с Дерипаской уже с ребятами перетерли... " Я прямо как дурак стою, вроде ответственный за промышленную политику, а таких вещей не знаю... Извольский упрямо сжал челюсть. Звонившего действительно не было на вчерашнем совещании, которое Извольский благополучно пропустил и на котором слетевшиеся со всех концов России металлурги убеждали правительство не вводить экспортные пошлины. Был Починок, был Боос, Драганов был, - а этого деятеля не было, хотя пошлины он предложил ввести. И что о совещании он знал, это ясно. Отчего ж не пришел? Хотел потом в частном порядке взять за услугу? - Так куда ж нам еще пошлины вводить? - сказал Сляб, - во всем мире рентабельность меткомбинатов под семь процентов, а пошлины у вас - двадцать. По миру пойдем. И так кризис, у меня десять миллионов в банке зависли... - Кстати, о десяти миллионах, - сказал по телефону защитник промышленности, - ты, говорят, там рогом упираешься? Ну если у людей ничего нет, то чего с них возьмешь? Согласился бы ты на их схемку, глядишь, и с пошлинами нашли бы взаимопонимание... "Схемка" предполагала, что из десяти миллионов комбинату отдадут пять, и то через полгода. - Подъезжай завтра, переговорим, - донеслось из трубки, - российскую промышленность надо защищать, на то мы тут и поставлены, - часика в три тебя устроит? - Устроит, - мрачно сказал Извольский и захлопнул телефон. - Что случилось? - тревожно спросила Ирина, глядя на резко помрачневшее лицо директора. - Оно тебе надо? Не хватало еще с тобой о дерьме разговаривать. Настроение его внезапно испортилось, и он еще раз хлебнул коньяка. - Чистый рэкет, - сказал Извольский. - Как, настоящий рэкет? - с изумлением спросила Ирина, глядя на трубку. - Ага, настоящий, - Извольский слегка сполз с кресла и глядел на нее пьяными смеющимися глазами, - знаешь, как это бывает? Сначала приезжает бригада отморозков на пробивку, шум, гам, стволами в нос тычут, стекла в магазине бьют, директор магазина бросается искать приличную крышу. Та приедет, порядок наведет, отморозкам по ушам даст, наш директор не нарадуется: "какие у меня славные защитники". А защитники отморозкам за прикрученную точку заплатят... - Я не поняла, - нахмурилась Ирина, - к вам действительно бандиты приехали? Стекла били? Вот в этом вашем особняке? - Нет, стекол не били. Сказали - введем экспортные пошлины. Ирина удивленно наморщила лобик. - Так это были не рэкетиры? А правительство? - А что, есть разница? - осклабился Извольский. Он говорил механически, на автопилоте. В глубине комнаты стояла кровать, очень чистенькая, полутораспальная, застеленная гладеньким шерстяным покрывалом, и директор все время переводил взгляд с Ирины на кровать и обратно. - А что же хотели взамен? Ну, чтобы стекла не били? - Банчок есть один. У нас в нем десять лимонов пропало из-за кризиса. Расчеты за руду. Он больше половины не хочет возвращать, вот мне и позвонили, чтобы я соглашался. - Так ведь кризис же, - удивилась Ирина, - у них, наверное, и вправду денег нет. - У нас, Иришка, - усмехнулся Извольский, - кризис вот какого рода: пришел грабитель, то есть государство, и грабанул киоск на остановке, унес десятку... А утром продавщица, то есть банки, говорит вкладчикам: пропало, мол, два ящика водки, упаковка дорогих конфет и двадцать тысяч рубчиков... И тут телефон зачирикал снова. - Да, - сказал Извольский. - Добрый вечер, Вячеслав Аркадьич. Эк вас Китайчиков-то пропесочил... - Кто говорит? - удивился Извольский. - Не узнали, Вячеслав Аркадьич? Богатым будете. Извольский внезапно узнал голос, хотя живьем говорил с человеком только два раза, совершенно мельком. Это было то самое значительное лицо из Минобороны, которому в свое время приглянулся Конгарский вертолетный завод. - Узнал, - сказал Извольский безо всякого выражения. - Что ж вы так, а? На чужой территории застрелили спецназовца... Я вам прямо скажу - Китайчиков подписал ордер на арест этого вашего Алешкина. И посмотрим, кто еще там отдавал ему приказы - ваш Черяга, наверное? Мне насилу удалось его удержать. Чисто по старой дружбе. Говорю: "Сергей Васильич, не может быть так, чтобы Ахтарск совсем уже от Москвы отделиться задумал. Вячеслав Аркадьич умный человек, он поймет, что перегнул палку". В переводе речь известного лица значила следующее: отдай мне Конгарский завод, или я посажу Алешкина и Черягу. - Никакой я палки не перегибал, - сказал Извольский, - если вашему Китайчикову хочется поднять вопрос, отчего спецназ охраняет бандита, я могу поднять этот вопрос. - А Ми-38 "Ястреб"? - спросило значительное лицо. - Какой Ми? - Который в Тушино летал за запчастями. Вам не кажется, что к этому полету тоже могут быть вопросы? И звучать они могут так: не противоречит ли национальной безопасности передача военного завода в руки лица, которое использует передовую военную технику, еще не поступившую на вооружение российской армии, в бандитских разборках? Извольский хмыкнул. Это уж его явно на понт брали - с вертушкой все было чисто, комар носу не подточит... - А задавайте ваши вопросы сколько хотите, - пьяно сказал Сляб, - найдите Камаза и снимите с него показания, как его охально изобидели... - Зря вы так, Вячеслав Аркадьич, - сказала трубка, - вы бы лучше до утра подумали. Нельзя иметь слишком много врагов... Извольский захлопнул телефон и отключил его. - Кто это был? - тревожно спросила Ирина. - Я же говорю, все в Москве продается. - А в Ахтарске все уже продано? Вам? Извольский внезапно соскользнул с дивана и оказался на корточках перед Ирой. Ирина теперь ясно видела и складки рубашки, вылезшие из-под брючного ремня, как это обычно бывает у полных людей, и едва заметные капли пота там, где в течение дня безупречно свежий воротничок касался шеи, и небольшое пятно на галстуке: видно, обедая, Извольский капнул туда соусом или что-то в этом роде. От Извольского отчаянно пахло хорошим коньяком и водкой: было видно, что директор пьян и не может себя контролировать или, во всяком случае, не считает нужным. - Ира, - сказал Извольский, - ну какого черта ты мне "вы" говоришь? Он начал ее целовать - грубо и жадно, дрожащими руками расстегивая кофточку, запах спиртного был невыносим, и Ире казалось ужасным, что все будет вот так, сразу, она была не против, но ведь в конце концов, она не проститутка, не секретарша, которую зовут на диван в обеденный перерыв и за это платят зарплату... Она попыталась отпихнуть Извольского. - Погоди, - проговорила она, - там мясо в духовке... - Плевать, - совершенно искренне сказал Сляб. Он потащил ее на кровать и тут же сам навалился сверху. Ирина постаралась его оттолкнуть, но куда там! Грубые, тяжелые пальцы без обручального кольца (что кольца нет, Ирина заметила только сейчас) рванули кофточку, губы Извольского впились в тонкий розовый сосок, окруженный несколькими ресничками-волосками. - Пусти, пусти, - бормотал Сляб, - господи, я так хочу тебя, все будет хорошо... Внизу его живота уже пылала раскаленная жаровня, смесь водки, страха и неуверенности в собственных силах подгоняла директора, и крыша у него отъехала как-то разом и бесповоротно. Теперь Ира билась уже по-настоящему, ей было безумно обидно, у нее было мало опыта, но никакого опыта не было нужно, чтобы понять, что то, что происходит, уже не называется любовью, а целиком подпадает под действие 117-й статьи Уголовного кодекса Российской Федерации. Ирина выскользнула было из-под Извольского, но директор был тяжел и невероятно силен. - Не надо! - пискнула Ирина. Извольский уже пыхтел, как паровой молот. У бедер Ирины ворочалось что-то твердое, горячее, она отпихнула эту штуку рукой. Сляб перехватил руку и сжал так, что Ирине показалось, что он ее сейчас раздавит. "Он может убить меня, и за это ему ничего не будет, - вдруг мелькнула безумная мысль, - если он может приказать расстрелять спецназовцев, и за это ему ничего не будет, то за меня - тем более". Она перестала сопротивляться и только тихо плакала. Ирине показалось, что она похожа на заготовку, на которую с размаху опускается гигантский пышущий жаром пресс. Стальная пряжка от ремня (директор так и не удосужился снять брюки, только расстегнул) немилосердно врезалась в бедро, прижатая тяжелым грузным телом. Ира закрыла глаза. Кошка Маша, испуганная непривычной возней в спальне, сначала жалась у дверей, а потом вскочила на заставленный закусками стол и с урчанием вцепилась в кусок белобокого осетра. На кухне исходила ароматом скворчащая в духовке свиная вырезка. Потом Извольский как-то переполз с Ирины на кровать, раскинул руки - и захрапел. Белая его рубашка была измята, под мышками желтели пятна пота, и под отлетевшими пуговицами была видна странно белая, почти безволосая грудь с жесткой черной дорожкой волос, спускающейся к пупку. Из расстегнутых штанов болтался член директора, похожий на длинный увядший лист салата. Из глупо раскрытого рта ползла струйка слюны. Ирина лежала некоторое время, не смея шевелиться. Но пьяный директор действительно спал, и, может быть, от этого и было страшнее всего и тоскливей. Ахтарский хан показал свое истинное лицо. Знатный сеньор некоторое время держался почти совсем как человек, ухаживая за понравившейся ему девушкой из простонародья, даря цветы, конфеты и даже красную, как помидор, "тойоту". Потом ему надоело ломать комедию, он надрался и поступил с ней, как всегда поступали сеньоры с отданной в услужение хорошенькой служаночкой. Ирина тихонько сползла с кровати, выключила духовку, в которой потихоньку дотлевала вырезка, и прошла в ванную. На ней еще болтались остатки одежды - разорванная кофточка, пропахшая потом Извольского. Почему-то эта кофточка ужасно рассердила Ирину - она была у нее любимой и нарядной, привезенной из Англии, и было совершенно ясно, что вторую такую кофточку Ирина не скоро купит, а от Извольского в подарок - не возьмет. Ирина залезла в душ и долго и тщательно мылась, отскребывая каждый кусочек своего тела, внутри и снаружи, от того, что произошло между ней и насильником двадцать минут назад. Когда она вышла из распаренной ванной, Извольский по-прежнему спал, только уже перевернулся на бок и сладко сопел, обняв подушку. Ирина прошла на кухню, включила свет и задумалась. Что делать - она совершенно не представляла. Можно было бы, конечно, подать на Извольского в суд, но Ирина все же не была настолько наивна, чтобы полагать, будто в сегодняшней России миллионера можно засадить за изнасилование. Ирина вдруг представила, как завтра к ней приходит Черяга - симпатичный Черяга с васильковыми глазами, - и предлагает деньги. Или, наоборот, начинает угрожать. Потому что Черяга - начальник службы безопасности, и наверняка в его компетенцию входит и решение подобных проблем... Ирина подумала, что ее случай - конечно не первый. Просто там, у себя, в Ахтарске, где директор по кличке Сляб царь и бог, к нему девиц привозят на дом, целыми автобусами... Но даже не будь у Извольского сухощавого Черяги с васильковыми глазами, что скажут в милиции? Ухаживал? Ухаживал. Цветы дарил? Ах, целую "тойоту" дарил? Пришел в одиннадцать ночи с коньяком и закусками? И после этого вы, гражданочка, утверждаете, что навалился пьяный и изнасиловал форменным образом? А вам не кажется, Ирина Григорьевна, что вы наглейшим образом пытаетесь сорвать куш с соблазненного вами человека? Ирина села за стол на кухне, сжала голову руками и невидящими глазами уставилась на обои в розовый поблекший цветочек. Часы над ее головой пробили двенадцать. В комнате заворочался Извольский, всхрапнул, перевернулся на живот и умолк. "Убить бы тебя", - отстранение подумала Ирина. Ее голова была как гироскоп, мысли болтались как-то отдельно от мозга. В кухню прошла кошка Маша, вспрыгнула на колени хозяйки и свернулась клубком. Маша довольно урчала: ей понравилась осетрина и понравился гость, который осетрину принес. Ира выпила чаю, вытерла непонятно как выступившую слезу, и тихо начала одеваться. Спустя пятнадцать минут дверь квартиры защелкнулась, оставив где-то далеко, на развороченной кровати, одиноко сопящего Извольского. На улице было холоднее, чем она ожидала. Нехорошая снежная поземка дула прямо в лицо, кошка Маша в сумке начала жалобно мяукать, и Ирина побежала, спрямляя дорогу, через сквер, чтобы успеть на метро, пока не ушел последний поезд. В припаркованной за углом дома машине водитель ткнул локтем дремлющего седока: - Слышь, Мишун! Смотри, соска эта побежала! - Какая соска? - Та, которую Сляб в кабак водил. Поехать за ней, что ли? - Отхлынь. Тебе не за соской велели смотреть. Вот сейчас объект за ней выскочит, тогда и поедем... - Ну, как знаешь, - невозмутимо сказал водитель, откидываясь в кресле. ГЛАВА ТРЕТЬЯ, ИЛИ ПРАВИЛА ИГРЫ БЕЗ ПРАВИЛ Вячеслав Извольский проснулся от настойчивого чириканья мобильника. Он буркнул что-то и перевернулся на другой бок, отмахиваясь от телефона, как от мухи, но тот звонил, не переставая, и наконец Извольский, не открывая глаз, нашарил и взял трубку. Телефон зачирикал голосом Черяги. - Слава... - Который час? - простонал Извольский. - Уже десять, Слава! Нам в одиннадцать надо быть в банке! - Я приеду, - пробормотал Извольский, - или нет, пришли водителя. - Куда? - Сам знаешь куда, - хмыкнул Извольский. Он бросил трубку и окончательно открыл глаза. Башка болела невыносимо, лучи солнца били по постели прямой наводкой, и Вячеслав долго не мог вспомнить, где он и что. Потом он вспомнил, что он у Иры, и что вчера... Он, кажется, ужасно боялся, но все было хорошо. Господи, как все было хорошо. Черяга может утереться. Теперь не придется думать о том, что он, Вячеслав Извольский, может только с проституткой, и только, извините, в общем, неважно как... Память медленно колыхалась, как снулый карп в приправленной хлоркой воде. Десять утра. Два пополудни по ахтарскому времени. Кошмар... Нет, кажется, все было не так уж хорошо. Он был пьян... где она? Извольский пошарил рукой, почти уверенный, что Ирина спит рядом, но никого рядом не было, и простыни с другой стороны неширокой постели были холодные и почти не смятые. "Встала, - подумал Извольский, - кажется, я как-то не очень себя... " Извольский окончательно разлепил глаза и уставился на ворох развороченных простынь. С ворохом что-то было не так. Нет, не с ворохом. С ним... Сляб помотал головой и уставился на собственное тело. Он был почему-то одет. Белая рубашка была смята от сна, из-под задравшихся брюк торчали ноги в носках с синими строками. Ни фига себе! Память стремительно возвращалась. "Боже мой, - мелькнуло в голове, - да она меня тряпкой отхлестает и права будет... " - Ира! - позвал он. - Ира! Ни звука в ответ. Извольский поднялся с дивана и принялся оправлять рубашку. В ванне Иры не было и на кухне тоже. Часы пробили десять. Ну да, она пошла в институт. У нее же лекция. Черт возьми, какая лекция! Какая, на хрен, лекция... Он прошлепал по пустой квартире, открыл в ванной кран и сунул голову под холодную воду. Голова потихоньку прояснялась, а вот настроение оставалось прежним, гадким. Что-то было ужасно не так - в этой пустой залитой солнцем квартире. В прошлой ночи. Ирины нет. Но ведь кот... кошка же здесь? Извольский опрометью кинулся на кухню. Под батареей, там, где раньше стояли все три мисочки для кота, было пусто. И самого кота не было. Извольский, похолодев, кинулся к окну. Его собственный "БМВ" стоял внизу, поблескивая темно-вишневыми отсветами. А рядышком стояла канареечно-красная "тойота". Если она уехала в университет - почему она уехала не на ней? Извольский трясущейся рукой схватил телефон. На кафедре было занято, он дозванивался минут пять, прежде чем ленивый женский голос сказал: - Алло! - Мне Ирину, - закричал в трубку Извольский. - А ее нет. - Где она? - Она утром передала, что заболела, - сообщил ленивый голос. - Вы домой звоните, если что... Извольский захлопнул телефон и бросился в переднюю. И только там он заметил то, что должен был заметить с самого начала - разорванный техпаспорт от "тойоты" и записку: "Вячеслав Аркадьевич! Уходя, захлопните дверь". И все. Извольский опоздал на встречу на пятнадцать минут, и, по мнению Черяги, он смотрелся не так, как положено выглядеть счастливому любовнику: глаза у него были растерянные, как у школьника, получившего двойку по любимому предмету, щеки отливали нехорошей желтизной, и вообще выглядел директор так, словно он вчера не много трахался, а много пил. Лицо Извольского было неожиданно некрасивым и потухшим. "Е-мое, - обеспокоенно подумал Черяга, - если у него с ней как с секретаршами ничего не вышло... " Кроме того, гендиректор был облачен во вчерашнюю мятую рубашку и мятый же костюм, с отворотами брюк, запачканных грязью, что резко отличало его и от улыбающегося президента "Росторгбанка" г-на Ростиславцева, и даже от безукоризненно выглаженных банковских шестерок. Ростиславцев лично провел всех собравшихся в свой кабинет, душевным голосом извинившись за вчерашнее свое отсутствие, и долго и со значением пожимал руку мятого Извольского. - Очень рад с вами познакомиться, - сказал он, - вы ведь такой медведь, все время сидите в своей Западной Сибири... - Восточной Сибири, - поправил Извольский. Они зашли в кабинет, роскошью не уступавший спальне высокооплачиваемой проститутки, и расселись вокруг круглого стола. В этот момент двери кабинета отворились, и в них показались два новых действующих лица, которых Извольский здесь никак не ожидал увидеть. - Позвольте вам представить, - сказал Ростиславцев, - Геннадий Серов, вице-президент банка "Ивеко", и Алгис Аузиньш, начальник металлургического департамента, тоже из "Ивеко". - А они что здесь делают? - хмуро спросил Извольский. - Мы не очень крупный банк, - объяснил, улыбаясь, Ростовцев, - оценив вашу позицию, мы решили, что проблема возврата кредита представляется достаточно сложной. Мы переуступили право требования по иску банку "Ивеко". Черяга с Извольским переглянулись. "Ивеко" - один из крупнейших российских банков, настоящий монстр и по объему уставного капитала, и по объему активов, и по весу в правительственных кругах, - давно недолюбливал комбинат, а комбинат отвечал банку полной взаимностью. Банк перебил комбинату пару удачных проектов, пытался опустить комбинат на ВЧК, а летом едва не сломал комбинату шею - осторожно, действуя чужими руками, но в то же время исключительно беспощадно и умело. Со стороны Извольского пакостей насчитывалось меньше - после заседания ВЧК он набил президенту "Ивеко" морду. Естественно, вожделенной мишенью "Ивеко" являлся контрольный пакет акций металлургического комбината, а вместе с ним - возможность прогонять через свои оффшоры миллионы горячекатанных и холоднокатанных долларов. До контрольного пакета банку - особенно сейчас, в разгар финансового кризиса - было как сопле до луны, а вот сдачи с набитой морды он дать вполне мог. Во всяком случае, отныне следовало полагать, что вопрос о подлинности кредитного договора будет решен в пользу банка "Ивеко". Если в случае с крепеньким середнячком "Росторгбанком" можно было рассчитывать на справедливое рассмотрение дела или, по крайней мере, на конкурентоспособность ахтарских взяток, то в случае с "Ивеко" вопрос решался однозначно. Звонок с самого верха - и арбитражный суд слона признает мышью, а мышь - страусом. Все эти, или схожие размышления, пронеслись в голове Черяги в одно мгновение, а Извольский подобрался и спросил: - А нельзя узнать, за сколько вы продали право требования? Ростиславцев потупил глазки: - Мы переуступили долг в зачет наших обязательств перед "Ивеко" по форвардным контрактам. - В любом случае вы выгадали, - усмехнулся Извольский, - от нас вы, Петр Александрович, не получите ничего. Я уже говорил - договор был подписан без ведома "АМК-инвеста", подпись присутствующего здесь Неклясова на гарантийном письме - подделка, а ваш начальник кредитного отдела - полный ... удак, если не проверил факт гарантии. Извольский помолчал и выдал добавку: - Если, конечно, он не в сговоре с мошенниками. Это я бы в первую очередь посоветовал выяснить. Так что единственное, что я могу вам посоветовать - это возбудить уголовное дело и выбить восемнадцать миллионов с долголаптевской преступной группировки. Начальник кредитного отдела, присутствовавший здесь же, покраснел как помидор, вскочил и начал оправдываться. - Простите, Вячеслав Аркадьевич, - уточнил Серов, - но ведь подпись Заславского и печать на договоре подлинные? - Это ничего не значит, - возразил Извольский, - что Заславский заключал договор, я признаю. Можете взять себе в погашение кредита все имущество, которое принадлежит "Ахтарск-контракту". - А что ему принадлежит? - усмехнулся Аузиньш, второй человек из "Ивеко", - пачка канцелярских скрепок и старый компьютер? - Думаю, компьютер он арендует у "АМК-инвеста", - ухмыльнулся Извольский. Директор уже ничуть не напоминал того помятого мужика с похмелья, который ввалился пятнадцать минут назад в кабинет. Глаза Извольского горели знакомым бешеным огоньком, мешки под глазами исчезли, и - всего удивительней - даже костюм уже как-то не казался таким мятым, безвольно сидящим на обвислом теле. Директор занимался любимым делом - он дрался. Теперь для него было вопросом чести не заплатить банку ни копейки. А для банка, соответственно, было вопросом чести вытрясти из АМК восемнадцать миллионов. - Очень печально, что на нашей встрече отсутствует сам господин Заславский, - ласково улыбаясь, сказал вице-президент "Ивеко". - Мы все смотрели вчера новости, - ответил Извольский, - бандиты использовали парня и выкинули. Между прочим, они имели еще наглость просить с нас за него двести тысяч. Уже после того, как сломали ему шею. - У правоохранительных органов, - сказал Серов, - может быть другой взгляд на события. Они могут решить, что это странное похищение и требование выкупа - инсценировка. Что вы решили не возвращать кредит, поняли, что показания Заславского будут свидетельствовать против вас, и убрали лишнего человека. - Зачем? Заславский - тряпка. Он показал бы все, что я хочу, - возразил Извольский. - Вокруг вашего комбината постоянно какая-то уголовщина, - поддакнул Аузиньш, - сначала противозаконный штурм дачи честного бизнесмена, потом этот труп... - Вот еще по 208-й дело забыли возбудить, - спокойно напомнил Извольский. - По какой 208-й? - А за хулиганство. Помните, как ваш шеф по чавке огреб? Серов с Аузиньшем переглянулись. Видимо, история эта пересказывалась широко и много, и имя Вячеслава Извольского было навечно занесено в самую первую строку корпоративного листа ненависти, поверх имен многих нелюбезных банку политиков и предпринимателей. - Я вам говорю, господа, - сказал Извольский, - у вас есть единственный шанс получить эти деньги. А именно - доказать факт сговора Заславского с Шурой Лосем и наехать на долголаптевских. Через ментовку или как хотите. Извольский перегнулся через стол. - Вы достаточно влиятельный банк, чтобы выбить эти бабки у Лося и даже у Виктора Ковалева. А вы, чтобы натравить на меня ментовку, величаете долголаптевского отморозка "бизнесменом". Ради бога. Но только учтите - если вы намерены получить некоторое сексуальное удовлетворение, отымев комбинат во все дырки - то вам выйдет полный облом. Но если вы все-таки банкиры, и думаете о деньгах, а не о кровной мести, - то давайте охотиться на бандитов вместе. Серов взглянул на часы и демонстративно встал. - Благодарю вас за встречу, - сказал банкир, - наш банк сам выберет тактику, которой будет придерживаться. Извольский, Черяга и Неклясов вышли из банка в двенадцать сорок. - Все документы подготовлены? - спросил Сляб Неклясова. - Да. - Все слить немедленно. Ни полушки не дам! Козлы! Вернувшись в офис и оставшись один в кабинете, Извольский первым делом набрал номер кафедры. Там было занято так долго, что секретарша дважды успела принести на подпись договоры переуступки прав. Пока он дозванивался, здание, в котором он сидел, таким образом, перешло из собственности ЗАО "АМК-инвест" в собственность ЗАО "Ахтарский феникс". Наконец его соединили, и он опять спросил Ирину. - Ее не будет некоторое время на кафедре, - ответили ему, - звоните домой. - Извините, я звонил домой, там никого нет. Мне очень срочно нужно ее разыскать. Может быть, вы подскажете телефон какой-нибудь подруги? - А кто, собственно, ее спрашивает? - Вы меня не знаете, меня зовут Извольский... - Вот как раз с Извольским-то она велела вообще не говорить, - мстительно заявил женский голос, - и всем велела не говорить. Ясно? И в трубке послышались короткие гудки. Извольский в бешенстве влепил кулаком по столу. Нашла время выдрючиваться! Конечно, можно было снять трубку, позвать Черягу и попросить его найти Иру. Вряд ли двадцатипятилетняя преподавательница кафедры истории спряталась так, чтобы профессиональная служба безопасности не разыскала ее к концу дня. А что сказать Черяге? Нет, что он подумает, когда услышит, что после ночи, проведенной в квартире дамы, дама сбежала от Извольского в неизвестном направлении? Посмотрит своими васильковыми глазами и скажет тихо, но твердо: "Слава, тебе не пора сходить к врачу? " Черт бы побрал жизнь, в которой ты даже пончик не можешь съесть, чтобы об этом не доложили двум банкам и пятерым конкурентам... Хуже всего было то, что Иру надо было найти не только потому, что Слябу было страшно представить без нее сегодняшнюю ночь и все остальные ночи. Вокруг комбината начиналось что-то непонятное. Извольский не соврал - соединенной мощи банка и АМК хватило бы, чтобы додавить долголаптевских бандитов. Но банку - точнее, его председателю Александру Арбатову, - совершенно очевидно было плевать на собственно восемнадцать миллионов долларов. Он хотел получить эти деньги именно с АМК. Любым способом. Хоть горячим катаньем, хоть холодным. И совершенно не исключался, к примеру, такой способ: банк увозит Ирину и ласково намекает, что не стоит Извольскому опротестовывать иск. Разумеется, как все, что касается прямой уголовщины, это делается не своими руками. А руками каких-нибудь измайловских, солнцевских или тех же долголаптевских. И понятно, что в таком случае Извольский покорно восемнадцать миллионов выкладывает, а люди начинают шептаться, что директор АМК совсем раскис и его только ленивый не имеет. А это плохо для деловой репутации, когда про тебя такое шепчут, потому что у других тоже возникает соблазн пожрать на халяву. А между тем следовало полагать, что банк про Ирину знает. У Извольского не было сомнения, что за ним следили в принципе, и байка о том, как во время кризиса с кредитом и покупкой в частную собственность ядерной электростанции генеральный директор АМК отправился в Московский государственный университет слушать лекцию по истории, наверняка уже стала достоянием общественности. Что бы там ни подумала эта девчонка, в полночь сбежавшая из собственной квартиры, а история для Извольского была совершенно исключительная и невероятная, и любое заинтересованное лицо могло решить, что к героине этой истории следует присмотреться поближе. Было пять часов вечера, когда в кабинет пожилого человека с водянистыми глазами, того самого, который беседовал с Ковалем насчет Лося и кредита, протиснулся средних лет мужик в кожаной водительской куртке. - Иннокентий Михайлович, вызывали? - Да. Как успехи? - Да я вам уже докладывал... - Доложи подробней. За вчерашний день. - Объект появился на работе в девять ноль пять. В девять пятьдесят уехал в "Атомэнерго". На Ордынке провел час, в одиннадцать тридцать вернулся на Наметкина. В двенадцать тридцать без сопровождения уехал в Московский государственный университет. - Куда? - удивленно переспросил Иннокентий Михайлович. - В МГУ... - растерянно сказал парень. - Там такие два корпуса здоровых слева от главного входа, так он в первый пошел. Через два часа покинул здание со спутницей, фотографии мы сняли, поехал в "Ленкоран", там отобедал, девушку привез в офис. Из офиса поехал на встречу в банк, а девушку отвезли в университет на красной "тойоте". "Тойота" была куплена позавчера вечером лично объектом на имя Ирины Денисовой. По возвращении из банка до десяти пятнадцати находился в офисе, потом с охранником поехал в Выхино, улица Каменецкого, дом пять, район новостроек. Денисова прописана в сто пятнадцатой квартире, на девятом этаже. Охранник уехал на метро, сам объект остался в квартире. В двенадцать сорок Денисова покинула квартиру, с собой несла одну большую сумку, в сумке была кошка. - Откуда это известно? Шофер поколебался. - Мы решили, что происходит что-то необычное. Я сказал Пете проследить за Денисовой. Он пошел за ней, она села в метро, он сел напротив. В метро она вынула кошку из сумки, погладила и заплакала. Вообще казалась очень расстроенной. Доехала до центра, вышла на станции "Пушкинская", вошла в подъезд дома номер сорок пять по Большой Бронной. Через пять минут на четвертом этаже дома зажегся свет. Петя сообщил мне, я рассудил, что женщина будет там до утра, и приказал возвращаться. Человек с водянистыми глазами подумал. - Ты сказал, "тойота" была куплена на имя Денисовой? - Так указано в техпаспорте. - А поехала она на метро? - Да. "Тойота" осталась во дворе. - Кто проживает на четвертом этаже дома на Большой Бронной? - спросил человек с водянистыми глазами. Шофер пожал плечами. - Мы не занимались этим вопросом. - Почему? - Иннокентий Михайлович, ну какой это имеет смысл? Если девка от него убежала... - Если генеральный директор пятого по величине в мире меткомбината после переговоров, на которых с него требуют восемнадцать миллионов долларов, отправляется на лекцию в МГУ, это обязательно имеет смысл, - ровным голосом сказал Иннокентий Михайлович. - Выясните, кому принадлежит квартира на Большой Бронной и где Денисова. У тебя все? - Еще за ним следили. - Кто? - Ребята на белой "пятерке". Принадлежит детективному агентству "Сентябрь". Пара бывших ментов, специализируются на слежке за неверными женами. Дешевки. - Они тоже следили за девушкой? - Нет. Остались у дома. Уехали утром за Извольским. Можно на них надавить и узнать имя заказчика. - Отставить, - покачал головой Иннокентий Михайлович. Получив от Коваля приказ следить за Извольским, Витя Камаз особо не мудрствовал. Ребят в бригаде было достаточно мало, и они были заняты важным делом укрепления авторитета бригады, а именно - выбиванием дани из приподнявших было голову владельцев прикрученных точек. За прошедшие три дня имел место целый ряд неприятных инцидентов, связанных, как полагал Камаз, не столько с безвременной смертью прежнего бригадира, сколько с жалкими результатами железнодорожной разборки. О том, как офоршмачился Камаз, "забив стрелку вертушке", знала уже чуть не вся Москва. А узнав, бросилась отбирать точки. Вите Камазу пришлось вести себя нагло и жестко. На следующий же день на одной из стрелок, забитой в приличном на вид ресторанчике, Витя хладнокровно сунул в печень собеседника тонкий и широкий нож, а ребята его повыхватывали волыны и повышибали довольно много стекол и мозгов. За Камазом мгновенно, словно вспыхнувшая от спички бензоколонка, укрепилась слава "беспредельщика", и слишком многие убедились, что если Камаз получил по мозгам от металлургического Левиафана - это еще не повод думать, будто он не справится с любой из московских бригад. Тем не менее отвлекать в таких условиях силы на слежку за Извольским было бы глупо, не говоря уже о том, что слежка вышла бы непрофессиональной и Извольский ее мгновенно бы засек. Поэтому Камаз, недолго думая, нанял парочку бывших ментов из охранного агентства, сильно сомневаясь в полезности всего предприятия: ну какие, в самом деле, новые черты в характере директора можно обнаружить, отследив его перемещения из Белого Дома в ресторан "Максим" и обратно? Но слежка дала крайне неожиданные результаты: детективы известили, что после встречи в РАО и до встречи в "Росторгбанке" директор поехал... в Московский государственный университет, на исторический факультет. Поскольку заподозрить Извольского в желании получить третье - историческое - образование было трудно, то, очевидно, дело было не в том, что Вячеславу Аркадьевичу приспичило узнать о взаимоотношениях гвельфов и гибеллинов, обстоятельствах воцарения на византийском троне Льва Исавра или тому подобных вещах, - а в девице, которая отправилась обедать с ним в ресторан "Ленкоран" и которой была торжественно вручена новая "тойота". Детектив представил Камазу фотографию девицы, и Камаз сразу просек то, что отсутствовало в докладе мента. Девица была на удивление плохо одета, джинсы и китайские кроссовки с вещевого рынка явно не соответствовали статусу любовницы Ахтарского хана, и объяснение тому могло быть одно - гендиректор еще не успел закидать красавицу подарками. Тем удивительнее было следующее известие: Извольский приехал к девице в тот же день, на ночь глядя, а буквально через час после его приезда девица выскочила из подъезда, как ошпаренная, с одной не очень большой сумкой и, не взглянув даже на подаренную "тойоту", полетела к метро. Ленивые сыщики, еще на своей ментовской службе привыкшие работать от забора и до обеда, за девицей не проследили, и куда она делась - было неизвестно. Эта история Камаза очень заинтриговала. Он вертел ее и так и сяк, но случившееся не вписывалось в ясные рамки. Если Извольский с девицей поругались - то квартиру покинуть должен был Извольский. Если бы девица на него обиделась - то Извольский должен был бы бежать за ней следом. И даже если бы он за девицей не побежал, то он должен был выждать часик-другой и уехать. Что ему делать в грязной бетонной новостройке? Но он нарисовался в подъезде только утром, помятый и небритый. Словом, между Извольским и девицей явно приключилась какая-то непонятка, и девицу следовало отыскать. Имя и место работы профессорши выяснили еще сыщики. Поразмыслив, Камаз снял трубку, позвонил на кафедру, и, говоря с сильным иностранным акцентом, попросил к телефону Ирину Денисову. - А кто ее спрашивает? - подозрительно осведомились на том конце. - Я есть Майкл Канкрин, из университета Анн Арбор, - сказал Витя Камаз, - я сейчас в Москве два дня и очень хотел видеть мисс Денисову, мы хотеть пригласить мисс Денисова на симпозиум, в Мичиган. - Ирины сегодня нет в университете, - ответили ему. - Но я звонил домой, дома телефон не отвечает, - посетовал американец Канкрин, - может быть, можно подсказать, где она есть? Может, подруга или друг? - Нет, - ответили ему, - подсказать нельзя. - Но почему? Это очень важно, наш симпозиум каждый год собирать лучших специалистов по Ренессанс... - Потому что Ира просила ни с кем не разговаривать, особенно если кто представится Вячеславом Извольским или американским профессором с деланным акцентом, - и нахальный голос тут же сменился короткими гудками. Камаз поразмыслил немного, почесал бритую голову и спустился вниз, туда, где в машине ждал его верный соратник Перчик. - Поехали в университет, - сказал Камаз. Спустя двадцать минут Камаз вступил на знакомую территорию МГУ. Правда, путь его лежал не к главному зданию, а к гуманитарному корпусу, похожему на поставленный на попа коробок спичек. Новый костюм и безукоризненно повязанный галстук придавал Камазу достаточно благообразный вид, который для людей знающих, несомненно, портила короткая стрижка. Но Камаз рассчитывал, что знающих людей на историческом факультете не окажется. Камаз успел вовремя: в тот момент, когда он поднялся на лифте на третий этаж, сорокалетняя женщина в пышной черной юбке и туфлях на высоких каблуках поворачивала ключ в двери кафедры истории средних веков. Лицо у женщины было вытянутое и увядшее, в волосах сидел огромный, как у куклы Мальвины, бант. Витя Камаз мгновенно представил, как он сдает этой даме экзамен и как она вкатывает ему пару: все-таки университетские годы бригадир помнил очень хорошо. - Простите пожалуйста, - обратился к ней Витя Камаз, - это не с вами я разговаривал по телефону? - А вы кто? - подозрительно спросила женщина, и Камаз мигом узнал давешнюю чуть привзивзгивавшую манеру говорить. - Я представился как американец, - улыбнулся Камаз. - Вы удивительно быстро адаптировались в России, мистер Канкрин. За двадцать минут вы потеряли весь акцент. - Простите, - сказал Камаз, осторожно завладевая рукой дамы и оттаскивая ее к окошку, - как вас зовут? - Любовь Ивановна. - Простите, Любовь Ивановна, за недавний обман, но Иру действительно надо разыскать. И срочно. - Простите, а почему? Она что, что-то натворила? Дама вела себя очень агрессивно. Наверное, она собиралась разводиться или только что развелась. - Ирина ничего не натворила, - покачал головой Камаз, - а вот с ней могут натворить. Если мы ее не разыщем. - Вы - это кто? Милиция? Прокуратура? - Служба безопасности Ахтарского металлургического комбината, - ответил Камаз. - Я надеюсь, что Ирина ничем ваш комбинат не обидела? - Вы разве не знаете, кто такой Вячеслав Извольский? Дама помотала головой. Проклятые гуманитарии! Из правительства они знают Примакова, а из бизнесменов Вяхирева. - Вячеслав Аркадьевич - мой шеф. Директор АМК, - вежливо объяснил Камаз. - Поймите, Ирине грозят неприятности. Есть люди, которые могут охотиться за ней. Просто чтобы причинить боль Извольскому. Вы не представляете, сколько врагов имеет директор крупного комбината... Любовь Ивановна заколебалась. Молодой человек вел себя веско и достойно, и к тому же был весьма привлекателен. Любовь Ивановну всю жизнь сводили с ума именно такие - высокие мужчины с метровыми плечами и косолапой походкой тяжеловеса. Вот интересно - если Ира встречается с директором, почему бы Любови Ивановне не встречаться с этаким мишкой... Право, для начальника службы безопасности он весьма обходителен, а еще говорят, что все эти начальники ни что иное, как бандиты... - Ну если так, - взмахнула она длинными ресницами... тут же опомнилась и с грустью сказала: - Но я правда не знаю, где Ира. - Но наверняка она могла поехать к подруге или к родственнице... Вы же знаете ее подруг? - У нее нет подруг, - вздохнула Люба, - вот разве что Маша Верецкая, она живет на Большой Бронной... Часы уже пробили три, когда в кабинет Извольского влетел ошарашенный Черяга. - Славка, включи телевизор! По телевизору показывали пресс-конференцию министра экономики. - В чем дело? - нахмурился Извольский. Но тут пресс-конференция кончилась, и пошел следующий сюжет, - тот, о котором доброхоты со студии звякнули Черяге полминуты назад. - Сегодня на окраине Москвы, - сказала хорошенькая корреспондентка, - найден труп Опанасенко Михаила Ивановича, старшего оперуполномоченного отдела по борьбе с экономической преступностью города Харькова. По заключению экспертов, украинский оперативник был сбит машиной, и пока трудно сказать, преступление это или несчастный случай. По информации украинской стороны, Михаил Опанасенко прибыл в Москву, чтобы расследовать факт лжеэкспорта крупных партий проката с Ахтарского металлургического комбината. Два дня назад люди, которые, как считается, были работниками службы безопасности комбината, забрали его вещи из ведомственной гостиницы, и с тех пор и до сегодняшнего дня Опанасенко никто не видел. Генеральный директор Ахтарского металлургического комбината Вячеслав Извольский отказался комментировать происшедшее. Генеральный директор комбината сейчас находится в Москве, и, напомним, с его именем связано еще одно громкое дело последних дней: нападение ахтарского СОБРа на дачу бизнесмена Александра Лосева, в ходе которого погиб охранявший дачу сотрудник московского спецназа. Извольский был настолько поражен, что даже рот открыл от неожиданности. Он отказался комментировать?! Да его и не спрашивали... - Он из рук ел, - возбужденно сказал Черяга, - все три дня пузо чесал, Мишка его в стриптиз-бар водил, часы купил, сегодня утром глазки продрал в одиннадцать. Отвези, говорит, на восьмую Парковую, у меня там родственница. Повезли. Он водителя отпустил, говорит, когда надо, вызову, - и вот те на... В мозгу Извольского вертелась одна мысль: кто? "Ивеко"? Слишком быстро. Банк мог узнать о кредите день, два, неделю назад. Тот, кто убил следователя, планировал операцию по крайней мере на месяц вперед. Он сначала сумел возбудить уголовное дело на Украине. Парень приехал в Москву, прошло несколько дней, постановщик сюжета решил, что лучшего времени не подгадать - и следователь был убит. Любой здравомыслящий человек может сообразить, что комбинату это убийство поперек горла, но телевидение - великая сила... Кто? Бывшее руководство "Атомэнерго"? Нет, этих на телевидении не любят... Звонок значительного лица: "Нельзя восстанавливать против себя все силовые структуры". ТОО "Сатурн", три замминистра - финансов и обороны, и одна жена... Американский заказ на уничтожение ракет, сорок миллионов долларов, мелочь с точки зрения оборотных средств, клочок воздуха, который может помочь удержать на плаву Конгарский вертолетный, - но куча денег, если заграбастать их просто так, а КВЗ пустить ко дну... Звонок, который, между прочим, и кончился тем, что Извольский от страха напился, и Ира... И тут же дикая мысль обожгла Извольского, прогнав все прочие соображения: Ира! Если игра пошла так, что мочат украинских ментов, если историей со лжеэкспортом теперь наверняка займется российская прокуратура, то эти жадные военные козлы точно не пройдут мимо такого свежего кочана. - Я тебе говорил, что с вертолетчиками не надо связываться? - спросил Извольский. Что мог сказать Денис? - Ладно. Поговори с нашими журналистами. Военным тоже мало не покажется, если мы их белье выполощем... И еще - срочно отыщи Иру. Черяга поднял брови. - А где она? - Не знаю, - Извольский сорвался на крик, - ясно? Не знаю! Дома нет, на кафедре нет - ищи! "Е-мое, - ужаснулся про себя Черяга, - это что же такое у них вчера было? Если у мужика в постели не встает, это еще никак не повод сбежать от него неизвестно куда... А уж если она сбежала... " Черяге было неприятно додумывать мысль до конца. Из третьих уст он хорошо представлял, каков может быть в постели пьяный Извольский. Спустя двадцать минут после разговора с Извольским Черяга поднялся на пятый этаж одного из однотипных панельных домов, ровными рядами засеявших землю близ кольцевой автодороги. Дверь ему открыла доцент кафедры средневековой истории Люба Семенова, которая, как доложили Черяге, была одной из подружек Иры. - Добрый вечер, - сказал Денис, - я начальник службы безопасности ахтарского металлургического комбината... Люба очень удивилась. - А удостоверение у вас есть? - спросила она. Черяга молча протянул ей коричневую книжечку. Люба изучила документ и, тревожно взглянув на Черягу, сказала: - У меня уже спрашивали про Иру. Говорили - из службы безопасности. - Кто и когда? - Два часа назад, когда я уходила с кафедры. Такой здоровый, как шкаф, белокурый, глаза серые... - Камаз, - тревожно сказал Черяге бывший с ним охранник. - Что? - не поняла Люба. - Витя Камаз, бригадир долголаптевский, - процедил сквозь зубы Черяга. Люба вскрикнула, прикрывая рот рукой. Черт бы подрал Извольского! Почему его собственная СБ должна узнавать обо всем последней? В четыре часа вечера Извольский вновь поехал в РАО "Атомэнерго". Договор, подписываемый им, был пятидесятистраничным и трехсторонним, - помимо РАО "Атомэнерго", на нем должна было стоять подпись от РАО "ЕЭС России", десятки пунктов оговаривали взаимные обязательства и штрафные санкции. Извольскому вовсе не хотелось очутиться в ситуации, при которой он выстроит АЭС, а начальство РАО опять сменится и примется ставить ему палки в колеса. И из-за невозможности достать какую-нибудь режимную фигулину размером с зажигалку объект нельзя будет эксплуатировать по соображениям ядерной безопасности. Несмотря на вчерашний звонок, все было тихо, повыкинутые из концерна Парвусы публичных концертов не устраивали. Правда, был звонок руководителя думского комитета, - но депутат на то и рожден, чтобы упражнять глотку... К пяти в "Атомэнерго" ожидали приезда главы РАО "ЕЭС России", оставался последний час, чтобы повыловить оставшихся в соглашении блох, но Извольский смотрел на текст, на рождение которого он затратил столько нервов, денег и сил, почти отсутствующим взглядом. Он позвонил Черяге и услышал, что служба безопасности проверила четырех подруг Ирины, и что у трех Ирина не появлялась, а четвертой, Верецкой, нет дома. - Слава, у тебя с собой сколько охраны? - спросил Черяга. - Двое, второй водитель, а что? - Ты знаешь, об Ирине Камаз расспрашивал. Мы его накрыли в подъезде подружки Иры, на Большой Бронной, чуть до стволов не дошло. Камаз?! Извольский вспомнил белую обшарпанную "семерку", которая его выпасала. Нет, каков наглец... Сляб в раздражении захлопнул телефон. Этого еще не хватало, мало ему спецслужб и украинской ментовки, еще и какой-то отморозок нарисовался... О Господи! Ну где же она? Не могла же она уехать из Москвы, у нее ж денег ни хрена нет, или она у подружки заняла и уехала? Сляб очнулся и увидел, что глава РАО "Атомэнерго" смотрит на него несколько недоуменно, видимо ожидая ответа на заданный вопрос. - Извини, ты что-то спросил? - сказал Сляб. - Третья сторона на час задерживается, - ответил Звонарев, - звонил, велел передать извинения. Подозрительно поглядел на Извольского и поинтересовался: - Ты не простыл? Такой холод на улице... - А? Я? - Извольский вздрогнул. - Какой холод, - брезгливо сказал он, - вот у нас в Ахтарске сейчас холод так холод... Он внезапно представил себе свой дом в Ахтарске: ровную слепящую гладь снега, далекий лес за разрисованным морозом окном, и спальню, освещенную утренним солнцем, стократно умноженным настом. Белая хрустящая постель и на ней - нагая, розовая и желанная Ирина... Извольский потряс головой. За окном стояла и стыла поздняя ноябрьская Москва, с желтушно-светлого неба лениво слетали снежинки и превращались в хлюпающую кашу под колесами автомобилей, и то, что было вчера ночью... Боже мой! А если она его не простит? А если она вообще никогда его не простит? - Слушай, к тебе у МВД Казахстана нет претензий? - спросил неожиданно Извольский. - Ни малейших. Там такое было дело, что мы везли в Китай алюминиевый порошок и забыли дать взятку начальнику таможни, и он этот порошок конфисковал как стратегический груз. Так что это мы таможне предъявляли иск, а не она нам. - А что случилось с порошком потом? - рассеянно спросил Извольский. - А, продал он этот порошок нашим конкурентам и на это дело построил себе ро-оскошную дачу... - Дачу? - переспросил Извольский. Черт, как ему не пришло в голову, что Ирина может быть на даче! Но он знает про дачу... А вдруг она хотела, чтобы он ее нашел, только помучился? Извольский вскочил со стула. В смятении посмотрел на часы. - Черт, - сказал директор, - я вспомнил... у меня важная встреча... Я к шести вернусь. Хорошо? Директор РАО "Атомэнерго" только варежку разинул от удивления, - а Извольский уже х