полу, задержав  дыхание.  Он боялся  даже
шевельнуться.  Любое его движение могло привести  в действие какое-нибудь из
многочисленных охранных устройств.
     Он  не знал, какие еще сюрпризы его  ожидают.  Автоматы выведены из-под
контроля программ, в этом не оставалось сомнений. Они программировались так,
что не  могли  открывать огонь на  поражение по  живому  человеку. После его
опознания  по  контрольной  карте  должны  были  заблокироваться все  боевые
системы. Тем не менее этого не произошло. Кожа на обожженном затылке горела,
луч пронесся  над  ним буквально в нескольких  миллиметрах. Только сейчас он
начинал понимать, что произошло. По фону с ним говорил не секретарь Шведова,
а кто-то другой, хорошо умеющий подделывать голос. Он попался на уверенности
в том,  что канал  прямого  фона нельзя  подслушать. Используя  именно  этот
канал, его и заманили в ловушку.
     С леденящим  спокойствием,  словно  речь  шла  о ком-то постороннем, он
подумал, что на этот раз ему не  выбраться. Операции, связанные с  захватом,
рассчитывались противником  безупречно, и, раз  уж они удостоили его персону
своим особым вниманием, ему не уйти отсюда живым.
     Его спасали пока лишь  выдержка да хорошее знание  охранных систем. Те,
кто  подстроил  ловушку,  хотели покончить  с  ним  одним  ударом.  Но лазер
реагировал  только  на движение, и, насколько он  помнил, веерное излучение,
простреливающее  весь  кабинет,  немного  не  доходило  до пола. Однако  ему
совершенно  не хотелось проверять, как низко  мог опуститься луч  лазера, на
собственной шкуре.
     Он  лежал  в неудобной  позе, рука  онемела  и  затекла,  неестественно
выгнутая шея ныла  и  чесалась,  а  ковер, к которому прижималась  его щека,
отвратительно вонял какой-то гадостью. Возможно, так пахла мышиная отрава. В
поле  его  зрения находилась ножка  стола,  желанный  и  недосягаемый  порог
входной двери, ведущей в коридор...
     Интересно,  насколько  еще его хватит и  как  скоро  стянутые  болью  и
усталостью мышцы непроизвольно сократятся, вызвав тем  самым очередной треск
лазерного разряда или волну парализующего газа...
     Неожиданно  в  дальнем  конце здания прогрохотал  взрыв.  Пол  под  ним
заходил ходуном,  и, прежде чем  Логинов  успел сообразить, что, собственно,
происходит, входная дверь распахнулась, и в ее проеме появился человек.
     Логинов  крикнул, стараясь  предотвратить  несчастье, но ворвавшийся  в
приемную  человек обладал  реакцией, не уступающей логиновской,  и знал, что
его здесь ожидает. Он прыгнул вверх  и, разворачиваясь в  прыжке, ударил  из
тяжелого скотчера по панелям охран-автоматов. Брызнули  осколки пластмассы и
развороченных панелей микросхем. Прежде чем человек коснулся пола, откуда-то
снизу, от самой кабинетной двери, по нему хлестнул луч еще одного выстрела.
     Прежде чем  Логинов успел понять, что произошло, скотчер рявкнул снова,
и в том месте,  где  только что сверкнул предательский  красноватый  огонек,
образовалась огромная дыра.
     Схватив Логинова за руку, незнакомец одним движением, словно мальчишку,
поставил  его  на ноги  и швырнул в спасительный  проем двери. Уже  за своей
спиной  Логинов  услышал, как  скотчер  рявкнул  еще  дважды.  Весь  коридор
наполнился  удушливым  дымом.  Где-то  глубоко  внизу, в  подвальных  этажах
здания, прогрохотал  новый  мощный  взрыв.  Световая  панель  под  потолком,
мигнув, погасла, и коридор погрузился в полумрак.
     Все произошло  в  считанные  секунды. Едва  Логинов  успел подняться на
ноги,  как его спаситель оказался в  коридоре,  и только  теперь,  разглядев
отливающую  серебром поверхность  комбинезона высшей  защиты, Логинов понял,
почему огонь охранных автоматов оказался  безрезультатным. Такие комбинезоны
выдавались  лишь  космическим  десантникам, и только в глубоком  космосе,  в
чрезвычайных ситуациях, их разрешалось использовать.
     Мягкий   пластик  упал  на  плечи,  и   вместо  безликой   шарообразной
поверхности шлема Логинов увидел перед собой знакомое человеческое лицо.
     -- Какие проблемы, командир? Вы в порядке?
     -- Абасов... Как вы узнали, что я здесь?
     -- Расскажу  позже.  Сейчас  отсюда надо  выбираться  как можно скорее.
Спасательную команду внизу завалило. Слышите, что творится?
     -- Захват? Следующая стадия?
     Абасов кивнул. Здание вновь затряслось от мощных взрывов.
        9
     Четвертая, наиболее сильная волна захвата началась  в одиннадцатом часу
вечера.  Город, похожий  на  большого израненного зверя, умирал медленно, но
неотвратимо.  Точно  рассчитанный  удар,  нанесенный  в  его  энергетические
артерии,  почти  сразу  же  превратил  жилые  и  административные  районы  в
беспорядочные   груды   мертвых   зданий,  лишенных   привычных   механизмов
обслуживания, транспорта и защиты.
     Серии взрывов, прокатившись из конца в конец кварталов, вызвали панику.
Толпы людей, давя друг друга, хлынули на улицы, и тогда наступило время тех,
кто пользуется любой бедой, чтобы под шумок урвать чужой кусок.
     Их было не так уж и много, укрывшихся в  подворотнях, парках и подвалах
подонков,  совершающих  оттуда свои короткие  безжалостные вылазки,  но  они
действовали согласованно  в  пределах районов,  отведенных каждой  отдельной
шайке,  и обезумевшие от страха, беспомощные  горожане стали для  них легкой
добычей.
     Наиболее жестокий удар захватчики нанесли по городским службам, которые
могли противостоять окончательному  развалу. Город лишился своего  защитного
плаща, подразделений полиции, спецслужб, пожарных команд, медицинских бригад
"скорой  помощи".  Они  были  частично  уничтожены  и  лишились  возможности
действовать эффективно из-за отсутствия связи и единого руководства.
     Логинов  и  Абасов  выбрались  из  здания  Управления  через пролом  во
фронтальной стене тогда, когда четвертая серия взрывов достигла центра.
     Огромный обломок стены у них над головами оторвался от здания и  теперь
падал  вниз неестественно медленно, разваливаясь в воздухе на тысячи кусков.
На  секунду  все  вокруг  застыло,  осталось  только это вращающееся  месиво
каменных обломков, летящих прямо на них.
     Их спасла  лишь быстрая реакция, выработанная долгими тренировками. Оба
успели нырнуть  обратно  в пролом, прежде чем обломки врезались в  мостовую.
Брызнувшие  во  все  стороны осколки щебня глубоко  рассекли  Логинову щеку.
Абасов,  прикрывая его, принял на свой  защитный комбинезон основной удар, и
теперь  оба  скрылись  в облаках пыли. На какое-то время окружающее для  них
исчезло  за серой пеленой. Когда стало ясно, что после обвала проход все еще
свободен, Абасов спросил:
     -- Куда теперь? На космодром?
     -- Да. Нужно прорываться в порт, к кораблю, если он уцелел...
     Логинов  нащупал  на руке браслет и включил  сигнал общего  экстренного
сбора команды.
     -- Но нам нужны документы, оружие, личные вещи...
     -- Сейчас не до формальностей. Самое необходимое есть на "Глэдисе".
     Пронзительный женский  крик донесся из  верхних этажей  здания.  Абасов
рванулся к подъезду, и Логинову пришлось остановить его.
     --  Мы им уже  ничем не поможем. Помните только о нашем  задании -- это
единственное, что мы можем сделать для оставшихся в живых.
     --  Хотел бы я хоть раз увидеть  лица тех, кто  проделывает с  нами эту
подлую штуку. -- Абасов задыхался от бешенства.
     -- Я бы  тоже  этого хотел,  -- сквозь  зубы ответил  Логинов.  -- Если
доберемся  до Таиры, --  возможно, нам  удастся это  сделать.  А  сейчас  не
теряйте времени. В порт вам придется прорываться одному. Старт в двенадцать,
через час после сбора,  как было  условлено. Если меня не  будет -- стартуют
те,  кому  удастся добраться  до корабля. На Таире свяжетесь с Мартисоном  и
дальнейшее руководство экспедицией передадите ему. И ни в коем  случае,  что
бы  ни  случилось,  не  выходите  на  связь.  Полное радиомолчание  --  наша
единственная надежда сохранить корабль.  После того что  произошло со мной в
Управлении, нельзя доверять ни одной нашей системе защиты от прослушивания.
     -- А вы? Куда вы теперь?
     Этот  человек только  что дважды спас ему  жизнь  и имел право задавать
вопросы, на которые никому другому Логинов не стал бы отвечать.
     -- Мне придется исправлять  собственную  глупость. Один из членов нашей
команды  получил  приказ  ждать меня  в  условленном  месте после объявления
общего сбора...
     -- Может быть, лучше нам пойти вдвоем?
     --  Я  не имею права  рисковать еще  одним  человеком.  Слишком  многое
поставлено на карту. "Глэдис"  должна  стартовать в любом  случае. Даже если
только один человек  из  нас окажется  на борту. Это приказ.  Передайте  его
Бекетову.  Стартуйте  ровно в двенадцать. У меня такое ощущение, что времени
почти не  осталось. Если они обнаружат готовый к старту космический корабль,
его наверняка уничтожат.
     -- Ну что же, командир, удачи!
     Через секунду  Абасов скрылся из виду.  Пыль,  окутавшая  весь квартал,
казалось, стала  еще  плотнее.  Двигаясь почти на ощупь, Логинов  свернул  в
переулок,   ведущий  к   остановке  наземки.  Аппаратура  ночного   видения,
управлявшая контактными линзами,  не могла пробиться сквозь плотную  завесу,
хотя  инфракрасная  часть  спектра   помогала   немного   ориентироваться  в
окружающем хаосе. Мир вокруг казался Логинову набором синих размытых пятен.
     Нащупав  на браслете  крохотную  кнопку маяка,  он  нажал  ее  и увидел
стрелку  направления  и цифры  -- пять  километров  до  парка. Ему  придется
раздобыть  какой-то транспорт, иначе он  не  успеет до старта,  от  парка до
космопорта приличное расстояние...
     Скорее   всего,   в   парке  ее  не  будет.  Инструкции  недвусмысленно
предписывали в нештатной ситуации выполнять задание любой ценой. Сейчас она,
наверное,  уже в районе порта, и  он понапрасну теряет время...  Но  он  сам
назначил ей эту встречу и не знал, как поступит в сложившейся ситуации такая
женщина, как Перлис.
     Переулок  наконец  кончился, с  широкого  проспекта  Ларисона  потянуло
удушливым запахом гари, зато  волна  более чистого воздуха разогнала наконец
пыль. Линзы переключились в режим обычного дневного видения.
     Из-под рухнувшей стены соседнего здания Логинов увидел чью-то сведенную
судорогой руку. Далеко в стороне завыли сирены спецмашин, и  сразу же оттуда
донеслись  новые  взрывы.  Это  выглядело  так,  словно  неведомый  наводчик
безжалостной рукой направлял свои снаряды, точно зная, какие цели необходимо
поразить в первую очередь.
     У тех,  кто попал под обломки зданий и, возможно, был еще жив, почти не
оставалось надежды. С аварийными службами города  покончено. Через несколько
дней уничтожение довершат эпидемии... Они разделались с людьми эффективным и
дешевым  способом. Всего  через несколько  месяцев с  цивилизацией  на Земле
будет покончено  -- так уже было на Ригоне. Но захватчики осторожны.  Они не
спешат с последней  фазой вторжения. Они будут выжидать и наносить все новые
удары по  планетам федерации, пока не останется надежды  на  помощь  внешних
колоний. И вот тогда они придут...
     Он знал, что не остановится и не сдастся  даже в том случае, если то же
самое произойдет на Таире, если экспедиция  потерпит крах. Даже  тогда он не
покорится захватчикам, и таких  будет  большинство.  Они  уйдут  в леса, они
постараются унести с собой остатки оружия, они сделают  новое и будут ждать.
Будут ждать столько, сколько понадобится, пока придет час расплаты.
     Стиснув  зубы,  стараясь  не  смотреть  по  сторонам,  Логинов   упорно
продвигался к проспекту, обходя завалы. Минут через пять он вышел к трассе и
понял, что  в  этом  месте  на  противоположную сторону ему не  перебраться.
Видимо,   под   дорожным  покрытием   проходила  взорванная   энергетическая
магистраль, и  теперь в обе  стороны,  насколько  хватало взгляда,  проезжая
часть проспекта превратилась в  непроходимый  ров с  изорванными,  покрытыми
копотью стенами. Обход займет слишком  много времени. К счастью, он вспомнил
о проходившем невдалеке подземном переходе. Если его не завалило...
     Переход залегал глубоко  под  трассой энерговода  и оказался  почти  не
поврежденным,  но в  нем  укрылись  от  взрывов массы людей. Перед Логиновым
открылось   море  голов,  стиснутых   в  узком  туннеле.  Оттуда  доносились
душераздирающие крики о помощи. Если его затрут в этой толпе, обратно уже не
выбраться.  Тем не менее он потерял  почти полчаса, стараясь  наладить  хоть
какой-то порядок в  этой дезорганизованной, пораженной паникой толпе, прежде
чем отчаяние не заставило его двинуться дальше.
     Вскоре  ему  повезло.  В  сотне  метров  от  перехода стены рва сошлись
достаточно  близко. Используя обломки  деревьев и  куски дорожного покрытия,
ему в конце  концов удалось  соорудить  нечто похожее на шаткий мостик, и он
оказался на противоположной стороне.
     Но   буквально  через   пятьсот  метров  Логинов   вновь  наткнулся  на
препятствие.  На  этот  раз  улицу   перекрыл  полицейский  кордон,  и  было
совершенно  непонятно, почему  среди  всеобщего хаоса  оцепили  единственный
квартал.  При  всей осведомленности Логинов  не  мог вспомнить в  этой части
города  ни одного  важного  объекта,  достойного  такой  охраны.  Разве  что
квартиры и особняки членов городского магистрата.
     Время неумолимо приближалось к  назначенному часу  старта.  В запасе  у
него оставалось  не больше сорока минут. И тут  он заметил  перед оцеплением
полицейского офицера, сидящего в кабине модицикла.
     Видимо, только эти маленькие индивидуальные машины,  способные в случае
необходимости преодолевать  часть  пути  по воздуху,  сохранили  способность
передвигаться  по  разрушенному  городу.  Остальной  транспорт,  не  имеющий
индивидуальных  блоков  питания,  после   взрыва   энергоцентралей  оказался
полностью парализованным.
     Бледный  молодой  офицер, излишне обрюзгший, с бегающими,  красными  от
воспаления  глазами, видимо,  находился на  грани нервного срыва, потому что
сразу   же   начал  орать  на  Логинова,  даже  не  взглянув  на  протянутое
удостоверение:
     -- Вы что, не видите оцепления?! Куда вы прете!
     -- Мне  нужен  ваш модицикл. --  На секунду офицер, казалось, опешил от
подобной  наглости, потом,  так  и  не взглянув  на  удостоверение,  которое
Логинов держал в вытянутой руке, отстегнул от пояса электрошоковый хлыст.
     -- Сейчас я покажу тебе модицикл, ублюдок!
     Но  он  так  и  не  успел  поднять  свое  оружие.  Логинов  прыгнул  и,
развернувшись в воздухе, ударил полицейского  обеими ногами, выбивая  его из
кабины. Тот повалился на землю, хлыст отлетел в  сторону, и, пока  он к нему
тянулся, Логинов успел рвануть машину вверх. Люди  в оцеплении только теперь
поняли,  что  произошло.   Внизу  сверкнули  синеватые   огоньки  запоздалых
выстрелов, но их почти сразу накрыла волна пыли от нового обвала.
     Логинов был  уже на уровне верхних этажей высотных зданий. Он  старался
выжать  из машины все, на что ока была способна, понимая, что каждую секунду
с  центрального  пульта городского дежурного ему  могут отключить двигатель.
Ожидая  падения, он вынужден был снизиться почти до самой мостовой и, рискуя
разбиться  об углы зданий, тем не менее несся  вперед  на большой  скорости,
сворачивая из переулка в переулок.
     Двигатель ревел  ровно на  высокой ноте, и  минут  через  пять  Логинов
успокоился. То ли  офицер не успел послать сообщение до  взрыва,  накрывшего
оцепление  своей  волной, то  ли связь  не  работала, а скорее  всего  пульт
полицейского управления давно был уничтожен.
     Логинов  беспрепятственно  добрался  до  парка и  благополучно  миновал
высокую ограду.
     Когда пыль от его посадки развеялась, он осмотрелся. Вокруг не  было ни
души. Логинов  хорошо знал,  почему  здесь так безлюдно. Парк  --  не лучшее
место для свиданий в такое время.
     Тщательно  замаскировав  машину грудой  сухих листьев, он  двинулся  по
знакомой  дорожке к выходу. До остановки,  где его должна была ждать Перлис,
оставалось  метров  пятьдесят, когда он увидел пустую  платформу и  удивился
глубине своего разочарования.  Рядом с платформой  выделялось  темное пятно,
похожее на лежащее ничком человеческое тело...
     Он  сделал  оставшиеся  несколько  шагов, чувствуя,  как  гулко  бьется
сердце,   и  лишь  подойдя  совсем  вплотную,  понял,  что  это  не  Перлис.
Преодолевая  внутреннее  сопротивление,  он   перевернул  труп   незнакомого
мужчины.  Грудь залита кровью от ножевой раны,  дыхания и пульса не было.  В
этот момент за спиной раздался шорох, и Логинов резко повернулся.
     -- Долго вы заставляете себя ждать... В такое время.
     Несколько секунд он разглядывал ее молча,  стараясь хотя бы не показать
своих чувств.
     -- Что здесь произошло?
     -- Их было трое. Кажется, они поссорились из-за меня, ну, и один из них
пырнул другого ножом. Наверное, я казалась им слишком легкой добычей.
     -- А остальные?
     Перлис пожала плечами.
     -- Одному из них пришлось тащить приятеля на себе, не знаю,  надолго ли
его хватило... В той стороне началась стрельба.
     -- Нам нельзя терять времени. До старта остается меньше двадцати минут.
У  капитана  приказ -- не ждать, если  мы  опоздаем. Мне  удалось  раздобыть
модицикл. Не знаю, выдержит ли он двоих... Но если снять багажник... В любом
случае придется попробовать.
     -- А вы, оказывается, не теряли времени даром.
     Только сейчас он обратил внимание, как она одета.
     Спортивный костюм, плотная повязка на  лице, большие темные очки...  Он
даже линз ей не выдал... ладно, с этим теперь успеется. Хорошо, что она хоть
немного замаскировала свою внешность. В порту это может пригодиться.
     Они  бегом  преодолели   расстояние   до   укрытия  с  машиной.  Вокруг
по-прежнему никого не было.
     --  Здесь   действует   какая-то  банда.  Нортон-парк  еще  до  захвата
пользовался дурной славой.
     -- Что же вы мне раньше не сказали?
     --  Ну,  я не  думала, что это имеет какое-то  значение.  --  Она вновь
пожала плечами. -- Во всяком случае, пока не началась атака.
     Он  уже  отвинчивал гайки багажника. Кабина  казалась слишком маленькой
для  двоих. Кроме того,  он опасался,  что  у двигателя  не хватит мощности.
Хорошо хоть, у Перлис не оказалось багажа... Только сейчас его это удивило.
     -- Вы ведь успели переодеться после тревоги. А вещи?
     -- В подобных ситуациях я обхожусь без багажа. Вещи найдутся где-нибудь
по дороге.
     -- Вы правы... -- Он лишний раз удивился ее неженской  логике. -- Самое
необходимое есть на корабле. Только бы туда добраться...
     Вышвырнув  соединительную стенку, сиденье и колпак, он превратил машину
в узкую металлическую раму.
     -- Хорошо. Теперь попробуем на ней разместиться...
     -- Может быть, лучше мне сесть впереди? Сзади места побольше.
     -- А управление?
     -- Справлюсь.
     -- Нет, это слишком  рискованно. В любой момент нас могут обстрелять, и
тогда потребуется выжать из этой машины даже то, на что она не способна.
     -- У меня есть растер.
     -- Это  кстати. Все  время  держите дорогу впереди нас  под прицелом. И
сразу  же  открывайте  огонь,  если  заметите что-нибудь подозрительное.  От
вашего парализатора серьезно никто не пострадает.
     Модицикл заревел  и затрясся, но  в конце концов покатился по  дорожке,
постепенно увеличивая скорость, потом вдруг подпрыгнул метра на два и с воем
понесся  вперед  над  самой землей.  Они мчались  сквозь клубы  дыма и пыли,
постепенно, буквально по сантиметрам, набирая высоту.
     Внизу горел город. Он разгорался медленно, с трудом. В его конструкциях
давно  уже не было дерева.  Зато там было  много пластика и камня. Камень не
горел,  а  пластик разгорался медленно,  но зато, разгоревшись, он  наполнил
город клубами удушливого черного дыма. Логинов знал, как трудно тушить такие
пожары,  как  долго хранят  они  под  своим  пеплом  частицы  огня,  готовые
вспыхнуть вновь.
     Лишь  сейчас,  убедившись,  что  машина  повинуется  ему,  Логинов смог
перевести  дух и только  тогда осознал, что вместо спинки сиденья, стиснутая
узким ободом металлической рамы, к нему плотно прижалась Перлис... Он  вдруг
ощутил ее  тело, упругую плотную грудь, круглые колени; удушливая волна жара
ударила  в  голову,  но даже и  сейчас, не  оборачиваясь,  а лишь ощущая это
молодое, сильное женское тело, он видел ее такой, какой увидел в первый раз,
--  без  черного  платка  в пол-лица, с гривой свободно  несущихся  по ветру
медных волос.
     И  знал, что  сделает все от  него  зависящее, чтобы она  смогла  вновь
сбросить с себя этот платок, вновь заговорить с ним насмешливо и надменно.
     Он думал о том дне,  когда война кончится, но она, увы, пока еще только
начиналась,  и  никто не  мог  предсказать,  сколько  дней, недель,  месяцев
отделяло  их  от  ее  конца. Они  были  в самом  начале  долгого, трудного и
неведомого пути, и Логинов поблагодарил провидение за то,  что в этот раз он
уходил в поход не один.
     Плох  тот воин, который не оставляет за  своей  спиной  родного дома, и
страшен становится он для врага, если сзади осталось одно пепелище.
        10
     "Включены антигравитационные накопители! Планетарные двигатели в режиме
запуска!  Стартовая  готовность!   Нет  подтверждения  на   старт.  Продувка
охлаждающих рубашек двигателей! Гидравлические кантователи: перегрузка сорок
процентов. Нет подтверждения на старт!"
     Голос  корабельного  компьютера   доносился  из  динамиков,   монотонно
перечисляя цифры  задействованной мощности, градусы температуры,  готовность
электронных систем.
     Целый каскад технической информации  обрушивался на пятерых согнувшихся
в  полетных креслах,  ожидающих рывка перегрузок людей. Трое из них тревожно
переглядывались,  не понимая  толком, что происходит. Из всего этого  потока
технической белиберды  лишь  одна  фраза, настойчиво повторявшаяся в  каждом
сообщении, в конце концов  заставила  Логинова сдвинуть кружок ларингофона и
сквозь  свист  и  вибрацию  запущенных  планетарных  двигателей  спросить  у
Бекетова:
     -- Что со стартом?
     -- Нет подтверждения от диспетчерской службы. Возможно, им просто не до
нас.
     -- Подождите еще пять минут и стартуйте без подтверждения.
     -- Мы не можем ждать пять минут. Нужно или  стартовать  немедленно, или
выключать  планетарные  двигатели,  а  затем запускать  их снова  по  полной
программе. Вызвать диспетчерскую?
     --  Нет. Приказ о полном радиомолчании остается в силе. Они должны были
получить оповещение о нашем старте по каналам Управления. Начинайте подъем.
     --  У меня нет коридора... По какому радианту я  должен выходить в зону
спутников?
     -- Наш корабль оснащен  антирадарами. Берите по пеленгу любой свободный
коридор и стартуйте, пока еще можно! Посмотрите, что творится на космодроме!
     Боковые  обзорные экраны  осветились  яркими  вспышками  новых взрывов.
Когда  пришла  взрывная  волна,  корабль закачался  на своих  гидравлических
опорах, но вновь, к  удивлению  Логинова,  выстоял.  Медлительность Бекетова
начинала действовать ему на нервы.
     -- Пока это  пиротехника, -- тихо проговорил Абасов,  -- но если взрывы
серьезно заденут хотя бы один "Консул", отсюда никто уже не взлетит.
     -- Сколько там?
     -- Не  меньше  сорока  килотонн в каждом.  В  нашем секторе  космодрома
четыре корабля класса "т-шесть" оснащены этими двигателями.
     Чтобы принять окончательное  решение, Логинову  понадобилось  несколько
секунд. Убедившись, что антиперегрузочные устройства каждого кресла работают
нормально, он проговорил  отрывистым командирским тоном,  тем самым, которым
так не любил разговаривать со своими подчиненными без крайней необходимости:
     -- Десятисекундный отсчет. Старт по нулю на планетарных.
     -- Мы не имеем права использовать планетарные в атмосфере! -- выкрикнул
Бекетов. В его голосе слышалось отчаяние.
     -- Это приказ!
     Хотя формально никто не имел права приказывать пилоту  во время старта,
он знал, что Бекетов подчинится. Неприятный разговор предстоял позже, однако
сейчас уже было не до сантиментов.
     Ровно  через  десять  секунд  навалилась  волна  перегрузок.  Двигатели
взвыли. Огненные  столбы ударили в бетонное покрытие космодрома, безжалостно
сминая и оплавляя камень.
     Почти сразу же все корабельные динамики, взревев от возмущения, заорали
на них голосами моментально объявившихся диспетчеров:
     -- В восьмом секторе! Стартовый номер шестнадцать! Немедленно выключите
планетарные! Затушите реакторы! Запрет на старт! Ваш корабль арестован!
     -- Позвольте  мне хотя бы ответить! -- взмолился несчастный Бекетов. --
За подобные нарушения меня навсегда лишат полетной карты...
     --  Забудьте  о  рации  и  продолжайте  подъем!  Карта  вам  больше  не
понадобится... -- Последнюю фразу он проговорил  так тихо, чтобы Бекетов его
не услышал.
     -- А если они  начнут стрелять?  -- задумчиво  спросил Маквис. Он  один
сохранял  полное  спокойствие.  На  желтоватой коже  его  лица  нельзя  было
заметить  даже  капельки  пота.  Абасов  усмехнулся,  с  трудом  преодолевая
перегрузки, повернул к нему голову и ответил:
     -- Не думаю, чтобы у них было на это время. Им уже не до нас.
     Кольцо взрывов  внизу расширилось.  Здания космодрома  пылали.  Вспышки
огня, зарево  пожаров,  шлейфы дыма --  все это постепенно удалялось от них,
уходило вниз, становилось чужим и нереальным.
     -- Кто-то еще стартует  за нами! -- нервно выкрикнул Бекетов. Нарушение
всех правил устоявшейся  годами процедуры  старта совершенно  выбило его  из
колеи.
     -- Дурные примеры заразительны... Но если это  патрульный катер, нам от
него не уйти, -- спокойно констатировал Абасов.
     Одна лишь Пайзе за весь старт не проронила ни слова.  Украдкой глянув в
ее  сторону,   Логинов  заметил,  как  побелели  ее  пальцы,  вцепившиеся  в
подлокотники  кресла,  и  это был  единственный  признак  волнения.  Молодая
женщина держала под контролем все свои эмоции, подавая пример мужчинам.
     -- Полная мощность на оси  планетарных! -- стараясь контролировать  тон
своего  голоса,  отдал Логинов  очередную  команду.  Ему вовсе  не  хотелось
подменять в эти решительные минуты пилота корабля, но иного выхода не  было,
они все еще не вошли в режим, и со  стороны диспетчерских  служб можно  было
ожидать серьезного противодействия. -- Начать продувку водородных реакторов!
     Красный  столбик  неонового  индикатора   скорости  на  широком  панно,
полукругом  обхватившем все пространство рубки, лениво  переполз в следующий
сектор шкалы.
     Внизу   под  кораблем  вспыхнул  факел  длинного  синего  пламени.  Рев
двигателей  постепенно переходил в пронзительный вой, от которого на секунду
заложило   уши.  Волна  вибраций  тряхнула   корабль,   индикаторы  скорости
переползли   еще  один  сектор.  Горизонт  под  ними  начинал  закругляться,
появились очертания морей и материков.
     Корабль  шел  уже  в  верхних  слоях  стратосферы.  Опасность  обстрела
миновала, и Логинов несколько расслабился. Пару минут  назад  он воспринимал
эту угрозу  вполне реально.  Слишком просто  их  могли принять за пособников
тех, кто устроил внизу  огненную свистопляску.  Даже с  такой высоты  темные
пятна городов, покрытые черными шапками дыма от пожарищ, выглядели зловеще.
     Бекетов взял себя  наконец  в  руки  и  выполнял теперь сложные маневры
расхождения со  спутниками и телекоммуникационными станциями безукоризненно.
Отпала надобность в  контроле за его действиями, и все свое внимание Логинов
переключил на светлое пятнышко преследовавшего их корабля.
     В том, что это преследователь, сомневаться не приходилось. Он  повторил
все их сложные маневры и вышел в тот же квадрант набора высоты.
     Они  шли  пока в  обычном режиме разгона, но если придется использовать
"резоны", догнать их на форсаже сможет, пожалуй, лишь патрульный иглокатер.
     --  При таком  ускорении они догонят нас  примерно  через  шесть часов.
Может быть,  пора  увеличивать  скорость?  --  В  голосе  Бекетова  все  еще
слышалось волнение, и Логинову это совсем не нравилось.
     -- Мы и так привлекли к себе излишнее внимание, стартовав с  нарушением
всех  правил.  Не  стоит  оповещать  всю федерацию  о  том, что  на  частной
прогулочной яхте установлены резонаторы.
     --  Как  вы  думаете,  --  обратился  он к Абасову,  -- почему  они нас
преследуют? Должна быть очень серьезная причина, чтобы в подобной обстановке
отправить за нами в погоню патрульный корабль.
     --  Возможно, она у них есть. -- Абасов казался сторонним наблюдателем,
можно  было подумать, что все  происходящее  не имело  к  нему  ни малейшего
отношения.
     -- Что вы имеете в виду?
     -- Мы стартовали настолько оригинально,  что они, скорее всего, приняли
нас за виновников катастрофы.
     --  Тогда  они  будут очень  стараться нас догнать  и, возможно, начнут
стрельбу, едва достигнув зоны контакта. Странно, что они не сделали этого на
космодроме.
     -- Первые взрывы разрушили диспетчерскую.  Они просто не  могли открыть
огонь из наземных орудий, -- холодно констатировал Маквис. Казалось, он один
солидарен с Бекетовым в отрицательной оценке их сумасшедшего старта.
     Зона  защитных спутников  осталась  далеко  позади. Их  преследователи,
очевидно,  развили  максимальную  скорость,  на  которую  были  способны.  В
ближайшие  четыре  часа  вряд  ли  что-нибудь   изменится.  "Глэдис"  шла  с
ускорением  в  полтора   "же".  При  такой   тяжести   они   могли  покинуть
антиперегрузочные кресла.
     Логинов предложил команде  разойтись по  каютам  и отдохнуть. Последние
часы перед  стартом вспоминались как непрерывный кошмар. Все были до предела
вымотаны.
     У каждого из них было свое, хоть и маленькое, но  отдельное, помещение,
и вскоре Логинов с наслаждением вытянулся на узкой койке.
     Чудовищное напряжение последних  дней постепенно накапливалось и сейчас
не давало ему уснуть.  Перед глазами вставали картины уничтоженного  города.
Раздавленная  детская  коляска,  втоптанная в  грязь обезумевшей в  переходе
толпой. Рука, торчащая из-под развалин...
     Мучительно захотелось пить. С минуту он боролся со  спазмами в желудке,
потом жадно глотнул  холодной минеральной воды  с какими-то  успокоительными
добавками, услужливо намешанными корабельным компьютером.
     Стук в дверь вырвал  Логинова из глубокого сна, в который он провалился
совершенно неожиданно. Несколько секунд он не мог сообразить, где находится.
Он заснул, сидя на койке,  привалившись  спиной  к стене каюты. От неудобной
позы и чрезмерной тяжести ломило шею. Сколько же времени прошло?
     Стук повторился.
     -- Войдите!  --  сказал  Логинов,  приглаживая  волосы  и расправляя, к
счастью, немнущуюся силоновую куртку.
     Во время перелетов, находясь  на задании, он  никогда не запирал дверей
своей   каюты,  словно   не  желал  возводить   между   собой   и   внешними
обстоятельствами даже такой хрупкой преграды.
     Вошел  Маквис.   Склонился  в  традиционном  восточном  полупоклоне.  И
уставился на него своими разноцветными, ничего не выражающими глазами. Ох уж
эта восточная вежливость...
     -- Садитесь, Су Томас. Рад  вас видеть. -- На языке все время вертелась
насмешливая  фраза: "Как поживают  ваши предки?" И  он с  трудом  сдержался,
чтобы ее не произнести. В сущности, это хорошо, что Маквис зашел к нему сам,
без вызова. Об этом человеке он знал меньше всего.
     -- Я хотел спросить у вас,  командир, пытались ли вы связаться  с базой
после нашего отлета?
     -- Неоднократно. Но они пока не отвечают.
     -- Конечно, так и должно быть... Дело  в  том, что у меня остались дома
жена и ребенок. Я не успел зайти домой и ничего не знаю об их судьбе...
     -- Как только связь появится, я сразу же сделаю запрос.
     --  Если появится... Но все равно спасибо. Я не за этим  к вам зашел. Я
знаю, меня  назначили  в группу  без вашего  согласия. Каждый месяц я обязан
отправлять рапорты в Управление и в отдел  Грушенко. Наверное, они им теперь
не понадобятся...
     -- Я догадывался. Все  это сейчас действительно не имеет  уже  никакого
значения, но все равно -- спасибо.
     Маквис   не  имел  права   упоминать  о  своем  задании  ни  при  каких
обстоятельствах, и то, что он пошел на это, говорило о многом.
     Возможно,  главная причина того,  что  с ними случилось, крылась в  них
самих. Дрязги, интриги, непомерные амбиции, постоянное стремление  к власти.
Все было  так хрупко.  Захватчикам  не  пришлось особенно  стараться  стоило
только нажать -- и кожура гнилого плода лопнула.
     -- Теперь  мы похожи на беглецов... --  тихо произнес Маквис. Казалось,
он думал о том же самом.
     -- Это зависит только от нас самих. Еще есть шанс. Не все потеряно.  Им
не удастся справиться с нами так просто на Таире.
     -- Вам пригодились мои данные о критической массе циркония?
     -- В какой-то степени...  Они несколько запоздали, но мне лично помогли
многое понять.
     -- Скорее всего арктуриане имеют отношение  к  захвату.  Они  вели себя
очень странно...
     -- А вы говорите -- беглецы. Если только мы сумеем доставить эти данные
на  Таиру... Там неплохой флот. До  сих пор мы проигрывали одно сражение  за
другим,  так  и  не  увидев  лица  своего  врага.  К  сожалению, нет  прямых
доказательств участия арктуриан в войне. Наши предположения мало что значат.
     Но  он ошибался. В эту самую  минуту пропел  зуммер корабельной связи и
хриплый взволнованный голос Бекетова произнес:
     -- Нас преследует не патрульный катер. У него слишком большая для таких
кораблей скорость. Он уже вошел в зону наших локаторов ближнего действия.
     -- Ладно. Не тяни. Что это за корабль?
     -- Посольский крейсер арктуриан.
     -- Похоже, доказательства появились быстрее, чем мы могли ожидать...
        11
     Крейсер арктуриан  выглядел на  кормовом  экране  вытянутой  светящейся
каплей.  На  нижнем  индикаторе  то  и  дело  сменялись  длинные  ряды цифр.
Центральный компьютер "Глэдис" сообщал данные о меняющихся ускорении,  углах
схождения и  расстоянии до преследователя,  которое  постепенно сокращалось.
Они потеряли  много времени, принимая  этот корабль  за  обычный  патрульный
катер. Теперь, похоже, было уже слишком поздно.
     По   команде   Логинова   Бекетов  включил  наконец   инфрарезонаторные
двигатели.  Вначале  никаких  видимых  изменений  не  произошло,  разве  что
появилась мелкая зудящая  вибрация, от которой заныли зубы и изображения  на
всех  экранах  слегка смазались.  Но как только  двигатели  вошли в  рабочий
режим, их прижала к спинкам кресел неудержимо  нарастающая волна перегрузок.
Столбики  индикаторов   скорости,  изменив  своей  обычной  привычке  лениво
переползать от одного деления к другому, стремительно рванули вперед.
     Бекетов, глянув на сменяющие друг друга цифры, проворчал сквозь зубы:
     -- Они тоже увеличивают скорость, но наша масса намного меньше, поэтому
мы  быстрее  разгоняемся. Теперь все зависит  от  того, какую  мощность  они
смогут подать на свои двигатели.
     -- Но ведь мы от них уходим! -- воскликнула Перлис.
     --  Это  еще  неизвестно, все станет  ясно  часа через  два,  когда они
наберут свою максимальную скорость.
     -- Ты думаешь, у них остался большой резерв?
     --  Нет. Скорее всего они включили форсаж и не смогут использовать  его
долго без риска повредить двигатели.  Но  они подошли слишком близко. Теперь
им достаточно сократить расстояние между нами всего на несколько мегаметров,
чтобы открыть огонь.
     --  Зачем  вообще  мы  понадобились  арктурианам?  --  спросил  Абасов,
обращаясь почему-то к Маквису.
     --  Скорее  всего  они что-то  узнали  о  нашем задании  и  оно  им  не
понравилось.
     -- До такой степени, чтобы использовать посольский крейсер?
     -- Видимо,  они нас все-таки проморгали, -- вступил в разговор Логинов.
-- Это похоже на жест отчаяния.
     -- Или на полное игнорирование противника, -- возразил Маквис. И тут же
пояснил: -- Они считают, что на Земле с нами покончено.
     --  Ну,  это мы еще посмотрим!  -- воскликнула  Перлис,  и все невольно
повернулись к ней. Руки молодой женщины, вцепившиеся в  подлокотники кресла,
были  напряжены, волосы разметались, а горевшие гневом глаза ни на минуту не
отрывались от крохотной светлой капли преследовавшего их корабля.  -- До сих
пор им слишком легко все сходило  с рук. Но теперь мы знаем, кто наши враги,
где расположены их базы и по каким целям следует нанести ответный удар!
     --  К  сожалению, пока  что,  кроме нас,  об этом  никто  не  знает,  и
неизвестно, удастся ли нам доставить эту информацию на Таиру.
     -- Во всяком случае, арктуриане сделают все, чтобы этого не случилось.
     Вскоре  стало  ясно, что  "Глэдис"  не  сможет уйти  от  арктурианского
крейсера.
     Расстояние все еще было велико для уверенного поражения, и синие стрелы
протонных   зарядов,  настигая  "Глэдис",  почти  полностью  рассеивались  в
пространстве, однако теперь их гибель представлялась неизбежной.
     --  Что  дальше,  командир?  --  спросил  Бекетов,  получив  на  экране
рассчитанное  компьютером   время,   необходимое  их   преследователям   для
уверенного залпа. -- У нас осталось четыре часа.
     Никто из пятерых не  мог оторвать взгляда от этой роковой цифры. Четыре
часа. Всего  четыре часа, после  которых  в пламени аннигиляционного  взрыва
растают  стены крохотной  скорлупки  их  корабля. Они  попали в западню,  из
которой не было выхода. Увеличить  скорость  еще больше они не могли. Маневр
на  такой  скорости практически невозможен.  Их защитные поля против  залпов
крейсера не выстоят  и нескольких секунд, а радиус  поражения  арктурианских
орудий  в  два  раза  превосходил  расстояние,  на  котором  действовали  их
собственные противометеорные пушки. Через четыре часа их корабль превратится
в беззащитную мишень.
     -- Какая у нас скорость?
     -- Две девятки.
     Это означало, что они подошли вплотную к световому  порогу. Их скорость
составляла девять  целых и девяносто девять сотых от  скорости света. Однако
нормальный вход в пространственный прыжок  был  возможен лишь после  третьей
девятки.  И  медленней  всего  набиралась  именно эта,  третья девятка после
запятой... При  скорости в три девятки генератор оверсайда вырубал для них в
пространстве  узкий коридор, и  корабль исчезал  из обычного  пространства<a
href="http://ocr.by.ru/gulyak/gulyak4r.shtm" \l "_ftn1">[1]</a>.
     В   подпространстве   им  были  бы  не   страшны  никакие   арктуриане.
Материальное взаимодействие в этой среде вообще невозможно. А последовать за
ними к Таире арктуриане не посмеют. Там находился мощный земной флот.
     -- Кто-нибудь пробовал уходить в оверсайд с  неполным набором скорости?
-- спросил Логинов, стараясь не смотреть в сторону Перлис.
     Бекетов отрицательно покачал головой.
     --  Мне такие случаи неизвестны. Если кто-то и  пробовал, то рассказать
об этом ему так и не удалось.
     Вблизи светового  порога перед  кораблем  как  бы  образовывалась волна
спрессованного  времени.  В нормальном режиме корабль проскакивал сквозь нее
за доли микросекунды. Что с ним случится, если прыжок растянется и возникнет
взаимодействие  между материальным  телом  корабля  и волной спрессованного,
ускоренного в миллиарды раз времени?
     Однозначного  ответа на этот вопрос  не было  ни  в одной теоретической
работе по оверсайду. Корабли,  нарушавшие режим входа или выхода,  бесследно
исчезали из нашей вселенной.
     -- У  нас есть выбор из двух  возможностей: превратиться в  мишень  для
арктурианских  пушек  или  попробовать  внережимный переход,  --  проговорил
Логинов,  по-прежнему старательно избегая взгляда Перлис,  словно чувствовал
себя виноватым именно перед ней.
     -- Переход с недобором скорости  невозможен. Это самоубийство! -- сразу
же возразил Бекетов.
     -- Третьей возможности у нас нет. Ты можешь предложить что-нибудь еще?
     --  Если бы мы стартовали по правилам, этого бы не произошло!  Мы могли
сразу обнаружить погоню,  вовремя  набрать  скорость и уйти в  оверсайд!  --
Бекетов почти кричал. Казалось, он был на грани нервного срыва.
     -- Спокойней!  -- потребовал Абасов. -- Такие вопросы должна решать вся
команда. Я против бессмысленного боя с заведомо известным концом.
     -- Это  верно,  -- поддержал  его  Логинов.  --  Именно  это я  и хотел
сказать.
     -- Я за то, чтобы  принять  бой, -- сразу же  возразил Маквис. --  И не
надо искать виноватого. Нам просто не повезло.  По крайней мере, мы погибнем
в бою,  как положено солдатам,  а не превратимся в  обреченных на  медленное
умирание скитальцев пустого пространства.
     Эта  возможность казалась вполне  вероятной.  Внережимный прыжок скорее
всего выбросит их в стороне от звездных скоплений...
     -- Итак,  двое  против двух...  --  подытожил  Логинов,  и  все  головы
повернулись в сторону Перлис.
     Впервые на  лице  молодой женщины  стали заметны  следы  волнения.  Она
слегка прикусила губу,  и  темные  круги  под  глазами  обозначились  резче.
Возможно, во  всем была виновата запредельная усталость и нервная перегрузка
этого сумасшедшего полета.
     Перлис  слегка  пригнулась в  кресле,  словно  физически  ощутила  груз
непомерной ответственности, свалившейся на ее плечи.
     -- Я  бы  тоже  хотела  погибнуть  в бою... --  Она виновато  глянула в
сторону Маквиса. -- Но информация, которой мы располагаем, слишком  важна, и
надо использовать даже тень надежды в попытке ее сохранить.
     -- Да  нет  у  нас никакой надежды, нет! Неужели вы  не понимаете?!  --
выкрикнул Бекетов.
     -- Успокойся! -- сурово потребовал  Логинов. -- Итак? -- обратился он к
Перлис, понимая, что подобное дело не терпит недосказанности.
     -- Мы должны лететь дальше...
     -- Команда  использовала свое  исключительное  право. Решение  принято.
Приступайте  к  запуску  генератора.  --  Голос  Логинова  казался  мертвым,
лишенным всякого выражения, словно динамик корабельного компьютера.
     И  в то  роковое мгновение, когда свет панелей  и экранов померк, когда
тело  выворачивалось   наизнанку,   а  в  ушах  стоял  отвратительный  хруст
переборок, Логинов  почувствовал  на  своем  запястье узкую женскую  руку...
Означал  ли этот жест нечто большее, чем последнее прощание? -- этого он так
и не узнал.
     Предметы медленно и постепенно обретали  прежнюю четкость. Первой среди
серого тумана,  поглотившего  маленький  мирок корабля, появилась  приборная
панель. Прошла, наверное, целая вечность, прежде  чем Логинов понял, что они
все еще  живы. Впрочем,  это могла быть всего лишь  отсрочка. Все индикаторы
стояли на нулях, двигатели не работали. Слепые бельма экранов смотрели ему в
лицо.
     Его спутники зашевелились, постепенно приходя в себя, и лишь Перлис все
еще  была  без  сознания;  впрочем,  ее дыхание  и  пульс  давали  основания
надеяться, что обморок вскоре пройдет.
     -- Экипаж?  --  хриплым  голосом  спросил  Логинов, стараясь  разорвать
плотную  тишину, висящую в  рубке, как  серая вата,  и  вновь  беря на  себя
обязанности капитана.
     Они ответили, все, кроме Перлис. Маквис, на котором по совместительству
лежали  обязанности  корабельного врача, уже хлопотал подле  нее с  дежурной
аптечкой в руках.
     -- Что с энергией? -- спросил Логинов, так и не сумев включить на своей
приборной доске ни один сенсорный датчик.
     Под потолком  замогильным  синим  светом горела только аварийная лампа,
снабженная индивидуальным радиационным  источником  питания.  Не отвечая  ни
слова, Бекетов возился со своей приборной доской. Наконец он открыл с нижней
стороны  панели  скрытый  карман  и, щелкнув  невидимым ручным выключателем,
произнес:
     -- Есть энергия только в аварийных цепях. Не работает ни один прибор!
     --  Это  уже  кое-что. Переходите  на ручное  управление  и  попробуйте
запустить старт-генератор.
     -- Нет контакта! Вообще ничего нет! Ни одного отзыва!
     --  Где  мы,  черт  побери,  находимся?  --  Абасов  расстегивал  ремни
противоперегрузочных устройств. Только сейчас Логинов понял, что невесомости
нет, несмотря  на то  что  все двигатели молчали, и это поразило его  больше
всего. Корабль тряхнуло так, словно он превратился в лодку. Затем последовал
еще один толчок, от которого их вжало в кресла. Корабль заметно накренился.
     -- Этого не может  быть...  -- прошептал Маквис, не  отрывая пальцев от
манипулятора медавтомата, который, похоже, не работал, как  и все остальное.
Перлис, приходя в  себя, застонала. Корабль повело  в сторону, он еще больше
накренился и почти сразу же выпрямился.
     -- Похоже на мощные турбулентные потоки. --  Бекетов  все  еще  пытался
включить хотя бы один прибор.
     -- Ты думаешь, мы в атмосфере?
     -- Подобная качка невозможна в открытом пространстве.
     -- Но как? Как мы могли сюда попасть?..
     --  Если  выход  произошел  в  непосредственной  близости  от  планеты,
автоматика успела включиться и перевела корабль в планетарный режим,  прежде
чем все полетело.
     -- Сейчас  я  это проверю, -- уверенно произнес Абасов,  проворачивая в
гнездах ручные запоры наружных заслонок.
     В  планетарном  режиме  управляющая рубка  должна была выдвинуться  над
поверхностью обшивки, а сама яхта, приспособленная  для полетов в атмосфере,
превращалась в некое подобие самолета.  Затаив  дыхание, все следили за тем,
как  запоры один  за  другим со скрипом проворачивались в  гнездах,  уступая
недюжинной силе этого человека.
     Наконец  титанитовый щит, закрывавший передний  иллюминатор, с грохотом
поехал  вниз.  Вначале  в  образовавшуюся  щель  брызнул  красноватый  свет,
показавшийся   им   после  полумрака  рубки  невыносимо  ярким.  Лишь  через
минуту-другую смогли они оценить открывшуюся панораму.
     Корабль  несся  на  высоте  нескольких  километров.   Внизу  под  ними,
насколько хватало взгляда, раскинулась поверхность незнакомой планеты.
     <b>ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ЗА ГРАНЬЮ СУДЬБЫ
     12</B>
     Испытание  тм-генератора  закончилось неудачей.  Собственно,  произошел
полный провал.  Мартисон понял это по застывшим лицам людей, покидающих зал.
Слишком  велика  была  цена  поражения,  ибо  она  означала для  них  гибель
последней  надежды,  падение  последнего  бастиона  человеческой  расы,  еще
стоящего на пути захвата...
     Тм-генератор возвышался  посреди  зала в переплетении энергетических  и
информационных   линий.  Техники,  обслуживавшие  эксперимент   по   просьбе
Мартисона, покинули зал.
     Прежде всего  это  его личное  поражение.  Это  он  --  известный  всей
федерации ученый, на исследования которого были выделены огромные средства и
энергетические  ресурсы,  это  он  лично оказался  несостоятельным,  обманул
ожидания  и  надежды  тысяч  людей.  Возможно,  так  случилось  потому,  что
практический результат для  него всегда оставался  на втором плане и гораздо
важнее казался  сам процесс  проникновения  в  глубины  неисследованного,  в
область чистой теории.
     Что  могло быть более увлекательным,  более захватывающим, чем охота за
фактическими данными, способными подтвердить красивую, логически стройную  и
математически безупречно обоснованную теорию?
     Именно  таким  и  должен был стать неудавшийся  эксперимент.  Он  хотел
доказать существование  материального мира за той гранью  времени, которая в
обиходе называлась настоящим, сиюминутностью, жизнью, если угодно...
     Мартисон  пытался в  своих работах  рассчитать длительность неуловимого
мгновения,  когда будущее уже  наступило,  но еще  не успело превратиться  в
прошлое,  той тонкой  пленочки  на  поверхности  временной  волны, вместе  с
которой вот  уже  миллионы лет катится, против течения временного потока, из
прошлого в будущее жизнь...
     Имела  ли  его  теория  хоть  какое-то  отношение  к  захвату?  К  тому
сверхоружию, что надеялись получить из его рук военные инженеры? Или хотя бы
к решению загадки самого метода захвата?
     Этого  он не знал,  и, если быть совершенно  честным, это  его почти не
интересовало. Гораздо  важнее, в  тысячи  раз  увлекательней и  значительней
казалась возможность проникновения, пусть  пока чисто  теоретически, хотя бы
на  долю микросекунды,  вперед,  во временной мир, лежащий  перед  катящейся
волной настоящего.
     О  том,  что  такой  мир  существовал  не  только  в  его  воображении,
свидетельствовали  многочисленные  факты  прорыва  человеческого  сознания в
отдаленное  будущее,  позволяющие в отдельных  случаях  в мельчайших деталях
предсказать  грядущее событие... Взять, например,  пророчества  Нострадамуса
или апокалипсис Иоанна Богослова.
     Есть  сотни  других,  не  таких громких  свидетельств, происходивших со
многими  людьми  в их  повседневной  жизни. Вещие  сны,  гадания  на картах,
картины  сновидений, воплощавшиеся  наяву по прошествии какого-то времени...
События, словно предначертанные чьей-то невидимой рукой...
     Он дерзнул попытаться,  только  попытаться,  проникнуть в  недра  этого
плана  судьбы, и  за его  гордыню наказание  не  замедлило  последовать.  Он
предчувствовал, что  за подобную дерзость придется заплатить  очень  высокую
цену, и по опыту знал, что его предчувствиям такого рода суждено сбываться.
     Ну что же, он был готов  к  расплате.  Но прежде должно  было произойти
само событие.
     Так что же все-таки случилось? Вернее, почему ничего не случилось?
     Вначале все шло в  соответствии с  расчетами. Включились энергетические
каналы реакторов,  расположенных глубоко в подземных  штольнях  под  зданием
института,  и  перебросили реки  сконцентрированной  энергии  на  накопители
тм-генератора. Затем заработал и сам генератор -- его заунывный, подавляющий
все остальные звуки гул невозможно было спутать ни с каким другим звуком. От
него  стыла  кровь  в  жилах и  мороз  продирал  по коже даже  у  искушенных
техников.
     Сразу  вслед  за  тоскливым  воплем  самого  генератора,  или,  точнее,
одновременно   с   его   возникновением,   в   пространство   был   выброшен
сконцентрированный  сгусток энергии мощностью в десятки гигаватт... Неоновые
столбики индикаторов на долю секунды коснулись заветных  отметок и сразу же,
рывком, откатились назад.
     Мартисону  показалось даже, что в это  мгновение  изменились  очертания
самого генератора. Смазались, стали нерезкими... скорее всего причину  этого
явления  следовало  искать в  вибрации.  В  мелкой зудящей  дрожи, сменявшей
октаву  за октавой по мере накопления мощности и перешедшей в конце концов в
комариный писк, в недоступный человеческому уху диапазон...
     Изменения  очертаний генератора никто  не  заметил...  Хотя,  при таком
напряжении энергетического поля, сопровождавшегося ультразвуковой вибрацией,
нельзя   было   полагаться   на   наблюдения   очевидцев.   А   приборы   не
зарегистрировали ничего... Во всяком случае, ничего существенного...
     Сколько  раз   уже  так  бывало,  когда  техника  отставала  от  задачи
эксперимента,  будучи не в состоянии уловить тончайшие изменения материи,  и
раз  за  разом,   от  эксперимента  к  эксперименту,  приходилось  доводить,
подтягивать саму  технику.  У  него не  будет подобной  возможности. Слишком
дорого  обошлись испытания. Слишком велики  были ожидания и  слишком  сильна
обратная сторона  всего этого  --  психологический фактор.  Разочарование  в
утраченной надежде...
     "Так почему же все-таки  ничего не  произошло?"  --  в  который  уж раз
спросил он себя. Мартисон встал и  подошел к передаточной камере генератора.
На  серой стальной  плите в  беспорядке громоздилась куча  предметов. Они не
собирались в это первое испытание проверять возможность переброски массы.
     Важно  было установить  хотя  бы  сам  факт  передачи, тем не  менее  в
последний  момент площадку все же завалили разным барахлом.  Так, на  всякий
случай...
     В   конце  концов,  в   каждом  живет  мальчишка,  и  надежда  на  чудо
неистребима...  Если бы прорыв  удался, на  какое-то  время все эти предметы
должны  были  исчезнуть  из  настоящего,  превратившись  затем  в  бесценные
сувениры... Но они не исчезли, и передаточный фиксометр застыл на нуле...
     Интуитивно он чувствовал,  что эксперимент прошел неправильно.  Куда, к
примеру, делись сотни гигаватт выброшенные  накопителями в  пространство? Не
могли  же  они  исчезнуть  бесследно!  Ведь   если  передача  не  произошла,
мгновенное  выделение  такого количества энергии  должно было сопровождаться
сильнейшим взрывом...
     "Ваше счастье, -- сказал руководитель центра, академик  Амостин, -- что
не  было взрыва!" И самое  непонятное во всей этой  истории  как раз  это --
почему его не было.
     Мартисон  протянул  руку и осторожно коснулся  полированной поверхности
передаточной площадки, ощутив холод, слишком глубокий для металла, словно он
нес внутри себя леденящее дыхание той бездны, на которую человек замахнулся.
     Мартисон повертел в руках чей-то хронометр, выуженный  из кучи барахла,
лежащего на площадке; часы даже не остановились...
     Сотрудники  всех  отделов  сочли  своим  долгом  сунуть хоть  что-то  в
уформер,  словно это делало  их  участие в эксперименте  более вещественным,
более зримым...
     А затем,  торопливо покидая зал, хозяева  хлама постарались забыть свою
причастность к происшедшему. Кому хочется разделять неудачу?
     В  последний момент  он  попросил дежурного техника  на  всякий  случай
сделать  опись  предметов,  надо  будет  проверить,  все ли  на  месте... А,
собственно, зачем? Чтобы лишний раз убедиться в педантичности Флоранса? Ведь
это именно его клетки с мышами  он  не видел сейчас среди экспонатов... Хотя
вот она, клетка.  Задвинулась за угол  уформера, и нечего разводить  панику,
волноваться так, словно  пропал по меньшей мере  сейф  с  драгоценностями...
Просто у него мелькнула шальная надежда.
     Сердце не желало мириться с поражением, замерев на секунду, оно рвануло
теперь с места и никак не хотело успокаиваться. Мысль упорно искала малейшую
зацепку, опровергавшую отрицательный результат. Но ее не было.
     И все же он  снова  и снова перекладывал с  места  на место  экспонаты,
разбросанные  на площадке, словно искал ответ среди них.  Ошибка в расчетах?
Или  неверна  сама теория? Существует  ли  квант  времени  и  что  он  собой
представляет? Какова  его  природа  -- волна,  частица?  Сколько  необходимо
энергии,    чтобы    перевести    экспериментальную     массу    с    одного
энергетически-временного уровня на другой?
     Он не знал. Никто этого не знал. Чем сложнее проблема, тем абстрактнее,
непостижимее  для  человеческого  воображения  выглядит  ее   математическое
выражение.   Разве  можно   представить   себе   давно   знакомый  электрон,
существующий  одновременно  в  нескольких  местах?  А  ведь  люди  научились
оперировать им не только в расчетных формулах...
     Решение  проблемы, на которую  он замахнулся, не  укладывается в  рамки
одной  человеческой жизни. Возможно, через сотни лет сегодняшний эксперимент
войдет  в  учебники  по хроноанализу...  Ему-то  что из  того? Вот она,  его
площадка,   холодна   и   безжалостна.   "Отрицательный  результат  --  тоже
результат". О, сколько раз этими словами утешали неудачников!
     Что-то  щелкнуло  в  выключенной  машине.  Остывал  раскаленный  металл
генераторов, сжимались охлаждающие рубашки накопителей...
     Формулы математических расчетов никогда не могли охватить всей проблемы
в целом. Они выделяли из неведомого  лишь малую часть, прорубали в нем узкий
коридор, нередко  заканчивающийся  тупиком.  И  при этом  бесчисленные  ходы
вариантов  оказывались  отброшенными, и именно  в них  чаще  всего  терялось
заветное зерно истины.
     Вот лишь одно  из следствий его теории, так и не просчитанное до конца:
при  попытке пробить  временной барьер  он аккумулирует в  себе  затраченную
энергию  и   через  время,   обратно   пропорциональное  расстоянию  пробоя,
возвращает ее назад.
     "Парадокс маятника" -- так красиво была названа эта незавершенная часть
теории; на просчет всех вариантов  не хватило  бы нескольких  жизней, а  его
единственная давно перевалила за  половину...  Не стоит оправдываться...  И,
хотя бы себе самому, он  имеет право признаться, что  и сегодня не понимает,
что это значит.
     Древние алхимики, блуждая  в потемках, смешивали флагистон с водотроном
и  вместо золота открывали  серную кислоту, оставаясь не  в  состоянии  даже
оценить значение  сделанного открытия. Не похож ли  он сегодня  на  них? Так
бывало всегда, когда теория  отставала от  практики,  когда с помощью одного
только  опыта  пытались  вырубить очередную ступеньку  в скале,  по  которой
тысячи  лет  карабкается  человечество.  Впрочем, соблазнительная  видимость
приглаженной,  логически завершенной теории существовала всегда,  и не  надо
быть выдающимся  математиком  для  того,  чтобы,  слегка  изменив  структуру
формул, получить желаемый результат...
     Что-то  тихо  загудело  в  уформере,  чуть  заметно  качнулись  стрелки
приборов. Прыгнул к красной черте столбик одного из индикаторов...
     Мартисон ничего не заметил. Он рассматривал клетку с морскими свинками,
ту  самую,  что незадолго до эксперимента установил  в самом центре площадки
своими   собственными  руками.  Позже  вокруг   набросали   много  различных
предметов, и он наткнулся на нее лишь сейчас.
     Он помнил, что  запор на клетке заклинило. Он проверил его,  подумав  о
том,  что в зале будет полно приглашенных и публике вряд ли понравится, если
по залу начнут разгуливать морские свинки... Но запор  заело так прочно, что
он не сумел  открыть клетку и оставил это занятие. Помнится, он еще подумал,
что  лаборант вивария  Малкин не  сумеет извлечь  отсюда  своих питомцев без
помощи хорошей ножовки... Сейчас эту клетку с заклинившимся запором и прочно
закрытой дверцей он держал в руках.  Не было только самих свинок... "Значит,
они  сумели сбежать из запертой клетки  или запор на время "отклинило"... Он
нарочно  старался успокоить  себя  этими  простенькими,  ничего не значащими
словечками,  потому  что  сердце  опять  рванулось к самому  горлу, и только
теперь он услышал ровный, нарастающий гул.
     Генератор, площадка, на которой он стоял, да, кажется, и весь зал мелко
вибрировали. Шкалы накопителей наливались малиновым  светом,  сигнализируя о
поступлении  на  их  приемники  сотен  гигаватт  мощности...  Невольно   его
растерянный взгляд метнулся  к центральному энергетическому  щиту, словно он
не  помнил, что все  прерыватели  разомкнули полчаса  назад... Но в  воздухе
пахло озоном, а над кожухами  накопителей тут и там  вспыхивали голубые огни
святого   Эльма.   Энергия,   израсходованная   в   процессе   эксперимента,
возвращалась обратно.
     "Вот он, эффект  маятника! -- молнией пронеслось в голове Мартисона. --
Через несколько секунд здесь все превратится в плазму".
        13
     В жизни бывают моменты, которые потом  уже не повторяются никогда. Если
человек сумеет  распознать свой счастливый  случай, не упустить  его  --  он
становится  на какое-то время  баловнем судьбы. Но если он ошибется и примет
желаемое за действительное -- расплата может оказаться чрезмерно высокой.
     Мартисон, стоявший на вибрирующей платформе генератора в центре пустого
зала,  чувствовал,  как  ледяная  дрожь  проникает в  глубины его  существа,
сковывая  мышцы.  Лишь  голова  стала  почему-то  кристально  ясной.  В  эти
оставшиеся у него мгновения,  когда еще можно было что-то изменить, он успел
многое понять и о многом подумать. Он знал, что, если останется на площадке,
бросок  скорее всего  повторится,  маятник стремительно  рванет  в  обратную
сторону. Вся неизрасходованная  энергия генератора уйдет на  переброску  его
восьмидесятикилограммовой  массы  за барьер  времени... Теперь он понял, что
перемещение возможно лишь для живой материи.  И  не знал, останется  ли  она
живой по ту сторону барьера.
     Он подумал еще, что если сойдет с платформы,  то не успеет добежать  до
вивария,  да  и  не  донести  ему   восьмидесяти  килограммов  живого  веса,
необходимого    для    компенсации   энергетического   броска...   И   тогда
неизрасходованная  энергия  обрушится  на  этот  зал. Вокруг  полыхнет синее
безжалостное пламя взрыва, и вместо здания института останется лишь глубокая
воронка...
     В этом  была  его  собственная  вина. Прежде чем  браться  за  подобный
эксперимент,  следовало  просчитать  до конца все  побочные  эффекты...  Вот
только времени не хватило --  слишком часто за последние  месяцы его  сердце
становилось холодным замирающим комком,  а так хотелось успеть, увидеть хоть
какой-то результат... Вот теперь он его увидит и, возможно, успеет понять...
Ради этого стоило рискнуть. Он стоял окаменев, стиснув руки, один на один  с
пустым залом, смотрящим  на  него в  этот  последний решающий миг  холодными
глазами циферблатов.
     А затем его завернуло в  тугую спираль,  завязало  в узел и  швырнуло в
ледяной мрак.
     Очнулся  Мартисон, лежа  на  знакомой  площадке генератора.  В пустом и
темном  зале не светился  ни один огонек. Мысли текли неторопливо, медленно,
следуя друг за другом, как поезда на полустанке.
     Значит,  был  всего  лишь  обычный  припадок.  Он  потерял сознание  от
сердечного  приступа.  Какая   глупость  --  придумать  себе  несуществующий
волшебный миг  удачи... Ему  было  холодно,  слишком  холодно  для  обычного
приступа.  Он медленно, лениво приподнял руку. Мышцы повиновались с  трудом.
Почти без всякого  удивления он не  обнаружил на  себе  никакой одежды -- ни
единой нитки.
     Всемирно известный ученый,  руководитель нашумевшего  проекта  лежал на
площадке своего детища совершенно голым. Этот второстепенный в общем-то факт
показался  ему чрезвычайно важным. Именно он заставил его преодолеть инерцию
полузамороженного  тела и, приподнявшись на руках,  осмотреться -- на спинке
кресла,  недалеко  от платформы, висел  чей-то  рабочий халат. Закутавшись в
него, Мартисон медленно побрел  к выходу, тщетно пытаясь сообразить, который
теперь  час. Сколько времени он провалялся  голым и почему, черт возьми, его
раздели.  Если это шутка лаборантов, то весьма странная... Воров в институте
замечено не было.
     Дверь  вопреки  его опасениям  открылась сразу же, не работало ни  одно
электронное  охранное  устройство  --  и   это  поразило  его  больше  всего
остального.
     Холл наполняли серые  сумерки. В широкие окна не пробивался ни один луч
света,  хотя облака на Таире  явление чрезвычайно редкое. Еще более странным
показалось  ему  отсутствие  за  окнами  холла  привычного  стройного   ряда
канадских  сосен.  Только  сейчас  он понял,  что  во  всем огромном  здании
института,  всегда  полном  жизни,  стояла  абсолютная, плотная,  как  вата,
тишина.
     Двигаясь  словно во сне, он приблизился к выходной  двери.  Вахтера  не
оказалось  за  стеклянной кабинкой  проходной. Вообще вокруг  он не видел ни
одного живого существа. Здание словно вымерло. Может быть, не только здание?
Преодолевая  неожиданно-накативший  страх,   он   рывком   распахнул  дверь.
Центральный  подъезд  выходил  на небольшую, украшенную  соснами  и газонами
аллею. Не было  ни газонов, ни аллеи.  Перед ним тянулся какой-то незнакомый
бесконечный забор, весьма смутно напоминавший институтскую ограду. И в то же
время он готов  был поклясться,  что это был  все тот же  самый забор -- вот
только внешний  облик  его неузнаваемо  изменился. Он раздался, вытянулся  в
длинную  линию, упиравшуюся  в  нескольких  километрах отсюда  в  зеркальную
стену.  На  стену Мартисон вначале не обратил особого внимания и  обернулся,
желая удостовериться, что, по крайней мере, здание института  не изменилось,
--  однако знакомый  до мелочей фасад растянулся вместе  с забором до самого
горизонта.
     Странное  состояние нереальности происходящего овладело  Мартисоном, он
словно находился в кошмарном сне и одновременно понимал, что все  происходит
наяву.  И это понимание рождало  внутри  его какой-то первобытный  ужас.  Он
попытался  крикнуть, позвать  кого-нибудь на  помощь  -- губы искривились  в
напрасном усилии и  не  издали ни  звука. Его окружал безмолвный и  страшный
мир. Где-то вдалеке,  уже  у самого горизонта,  в противоположной от барьера
стороне, предметы  теряли свою определенность, четкость  контуров  исчезала,
забор как бы соединялся с фасадом дома, постепенно закручиваясь, вплетаясь в
единую  систему  некой  гигантской трубы или  туннеля, внутри  которого  уже
ничего нельзя было рассмотреть.
     Оттуда несло леденящим душу холодом, хотя  никакого ветра не ощущалось.
Словно он знал, что в этой трубе или, может быть, даже ближе, в сером тумане
распадавшихся предметов, скрывается что-то ужасное.
     Пока  Мартисон  разглядывал  туннель,  мир,  в  котором  он  находился,
дрогнул.  Тяжелый гулкий удар потряс его  до  основания, земля заходила  под
ногами. Единственный звук, сопровождавший этот удар, больше всего походил на
заунывную жалобу колокола. И сразу же восстановилась полная тишина, предметы
вновь обрели  определенность и четкость. В  первое мгновение ему показалось,
что ничего не изменилось, но вскоре Мартисон заметил, что барьер, отрезавший
всю восточную часть здания, теперь приблизился...
     Привыкнув несколько к ощущению скрытой опасности, исходящей от туннеля,
Мартисон попытался двинуться  к нему, лишь бы  отдалиться от барьера, как бы
символизировавшего собой окончательную границу мира, в котором он пребывал.
     Он шел вдоль  забора по тому месту, где  раньше находился газон. Сейчас
под  ногами у него лежала рыхлая мертвая полоса земли, без единой  травинки.
Первый же шаг в этом направлении потребовал значительного усилия, словно ему
мешала  идти некая невидимая упругая мембрана, с  каждым шагом  наращивающая
сопротивление. Сил у него хватило  на десять-двенадцать  шагов, но  едва  он
остановился,  как  давление   исчезло.  Повернувшись,  Мартисон   попробовал
двигаться в обратную сторону и убедился, что таинственная сила, остановившая
продвижение к туннелю, теперь как бы подталкивает его. Казалось, ему в спину
дул  сильный ветер,  грозящий  оторвать его  от  земли и  понести  навстречу
барьеру. Ему  вовсе не  хотелось  пассивно подчиняться  этой  невесть откуда
взявшейся силе. Едва он остановился, как давление вновь исчезло.
     Даже  в  этих  экстремальных  обстоятельствах   Мартисон  прежде  всего
оставался исследователем.  И,  возможно,  именно это заставило  его  еще раз
сменить направление. Теперь он удалялся от института и приближался к забору,
не испытывая при этом никакой помехи своему движению.
     Раз уж он очутился в мире кошмарного сна, следовало  изучить его законы
и получить максимум  возможной информации. Инстинкт заставлял  его держаться
подальше от барьера. Свободными для движения оставались лишь два направления
--  зал,  из  которого  он  вышел,  оканчивался глухой  стеной.  Значит, ему
придется  перелезать через забор...  Лет двадцать  тому  назад такая  задача
показалась бы ему сущим пустяком.
     В  конце  концов  ему  все же удалось преодолеть  это препятствие, и он
очутился  на  улице. Посреди дороги в полной  неподвижности  застыл  кар без
пассажиров. Мартисон подумал, что середина проезжей  части вряд ли  подходит
для  стоянки и  что  причина в  другом...  Он еще  не  пытался анализировать
полученную информацию, мозг с трудом справлялся с лавиной новых фактов.
     Беспрепятственно  перейдя дорогу,  Мартисон  очутился  перед  входом  в
здание  ремонтных   мастерских,  неестественно   вытянувшихся  на  несколько
кварталов так же, как и сам институт.
     Сердце бешено  колотилось, и шум крови в ушах был единственным  звуком,
сопровождавшим его движение. Он чувствовал  нарастающую панику. Логика мира,
в котором он теперь находился, противоречила всему его  опыту  и знаниям,  к
тому же  здесь таилась  скрытая  и все нарастающая угроза. Оттого, что он не
мог  понять, в  чем она заключалась, он  чувствовал постепенно усиливающийся
страх. Он боялся войти  в здание и боялся оставаться на улице. Он чувствовал
себя  беспомощной  крошечной букашкой, муравьем, попавшим на  чужой  стол  и
навсегда потерявшим обратную дорогу к родному муравейнику...
     Вдруг снова  прогрохотал удар  невидимого маятника  (или,  может  быть,
колокола?). Мир  вокруг него вновь содрогнулся. В этот раз он успел увидеть,
какой огромный прыжок сделал по направлению  к нему  устрашающий серебристый
барьер...
     Его поверхность  слегка колыхалась, по ней беспрестанно пробегали яркие
блики,  словно  барьер находился  внутри  гигантского,  поставленного  набок
аквариума.  Такой  видят поверхность моря аквалангисты, когда смотрят на нее
из-под воды? Что произойдет, если барьер коснется его тела? Как долго хватит
у  него сил  сопротивляться его роковому  приближению? Мартисон понимал, что
времени до того, как барьер коснется его, осталось совсем немного.
     Вдруг он  заметил, что блестящая пленка  барьера на секунду  выгнулась,
приобретая   зримые   очертания   человеческого  тела,   словно   кто-то   с
противоположной   стороны  пытался  преодолеть   препятствие...  И  это  ему
удалось...  Пленка посветлела в том месте,  где вырисовывалась фигура, а еще
через  мгновение  на  дороге,  в  сотне   метров  от   Мартисона,  появилось
человеческое  существо...  Это был  мужчина средних  лет,  одетый в  строгий
черный  костюм.  Едва  позади  него   сомкнулась  пленка  барьера,  как   он
сосредоточенно,  не  обращая  никакого  внимания  на окружающее, зашагал  по
дороге к тому месту, где стоял Мартисон.
     Когда расстояние между ними сократилось до нескольких  метров, Мартисон
заметил, что  глаза незнакомца закрыты... Он шел как сомнамбула, механически
переставляя  ноги  в  своем целеустремленном  движении к  черному  раструбу,
которым заканчивалась эта дорога.
     -- Эй! Послушайте, кто вы? Почему вы здесь оказались?
     -- Харисон  Петр. В  предыдущем мире мой путь закончен. -- Ответив ему,
человек не изменил своего движения и не открыл глаз.
     -- Вы знаете, где находитесь?
     -- Конечно. Это мир, в который уходят все умершие.
     Человек   двигался  очень   быстро   и,   по-видимому,   не   испытывал
сопротивления  среды, которое  совсем недавно  остановило Мартисона. Наконец
незнакомец  поравнялся с  ним и  пошел дальше, даже  не посмотрев в  сторону
того,  кто задавал ему столько вопросов. Впрочем, его бледные, плотно сжатые
губы не шевельнулись ни разу, голос звучал в голове Мартисона.
     -- Вы знаете, как отсюда выбраться?
     -- Конечно. Идите за мной.
     Мартисон  попытался  это  сделать и  вновь  ощутил  на себе  неумолимое
давление, словно на плечи ему обрушилась  чудовищная тяжесть.  Он  отстал на
первых же шагах и вскоре был вынужден остановиться.
     -- Вы не могли бы подождать меня?! -- Он прокричал это вслед Харисону с
отчаянием, понимая уже, что навсегда теряет едва обретенного и единственного
здесь спутника.
     -- На этой дороге нельзя останавливаться. Прощайте.
     Вскоре  фигура  его   недавнего   собеседника  уменьшилась,  постепенно
сливаясь с серым  туманом,  клубящимся у начала  черной трубы.  Внутри этого
тумана  возникло какое-то зловещее движение. Сверкнули  красноватым  блеском
два огромных, узких в разрезе глаза и тут же исчезли.
     Дорога  вновь   опустела.  Раздался  следующий  удар  гонга,  и  барьер
приблизился к Мартисону еще на десяток метров...
        14
     С той  стороны,  куда скрылась  фигура  Харисона, подул ледяной  ветер.
Мартисон не ощущал его  давления. Ветер  словно дул внутри  его, замораживая
желание двигаться и саму надежду выбраться отсюда.
     С трудом  преодолевая его парализующее влияние, он  подобрался к двери,
ведущей в проходную ремонтных мастерских.
     Он хорошо знал эти службы и потому надеялся здесь укрыться, отдышаться,
прийти  в себя...  Вот  только  солидная  металлическая дверь  с  внутренней
системой  запоров  будет,  конечно,  закрыта,  и  ему  не преодолеть  такого
препятствия... Но вопреки  его  худшим опасениям дверь легко подалась, и  он
очутился  в  длинном  полутемном коридоре,  освещенном все  тем  же  тусклым
сумеречным светом, струящимся в окна.
     Коридор,  однако,  заканчивался  не  турникетом  пропускного  автомата,
который должен был тут  находиться, а широкой мраморной лестницей, устланной
ковром и ведущей  на второй этаж, откуда доносились  музыка, звон  бокалов и
гул голосов -- первые звуки, услышанные им в этом мире. Его  так поразил вид
этой   несуразной  в  здании  ремонтного  завода  лестницы  и  шум  пирушки,
доносящийся  со второго этажа,  что  он замер  подле захлопнувшейся  за  его
спиной двери и стоял там неподвижно,  вслушиваясь в  неясный шум  и  пытаясь
понять по  отдельным звукам, что,  собственно, здесь происходит.  Но ничего,
кроме ровного гула, разобрать так и не сумел.
     Он хорошо помнил: в этом здании вообще не было второго этажа, и тем  не
менее вот она, перед  ним, лестница,  ведущая наверх... Неожиданно  до  него
донесся звук, заставивший Мартисона вздрогнуть и прислушаться.
     Да, несомненно, в глубине коридора, слева от лестницы,  слышался тихий,
едва слышный женский плач и всхлипывания.
     Крадучись Мартисон направился в ту сторону, раздираемый противоречивыми
чувствами и каждую секунду ожидая расплаты за свою смелость.
     Женщина сидела в темном закутке подле лестницы, упершись лбом в колени,
и  тихонько, горестно  всхлипывала.  Широкий бесформенный плащ  свисал  с ее
плеч.  Мартисон  не мог  рассмотреть лица  женщины,  зато  невольно  отметил
длинные  полные ноги, обнаженные значительно  выше  колен сбившимся  плащом.
Старинные эластичные пластиковые  чулки  на  них показались  ему  слишком уж
вызывающими.
     Ошарашенный,  сбитый с  толку  всем  увиденным,  он  остановился  подле
женщины и, не отводя взгляда от  ее ног, спросил  почему-то равнодушным, без
всякого намека на участие голосом:
     -- Отчего вы плачете?
     Женщина  подняла  голову, тряхнула ею, освобождая лицо  от волны темных
волос, и посмотрела  на Мартисона совершенно сухими и  тем не  менее странно
блеснувшими в полумраке глазами.
     --  Я  оплакиваю  твою  судьбу,  Эдмунд. Я  оплакиваю  всех,  кто  сюда
приходит.
     Ее лицо, словно вырезанное из мрамора,  показалось ему слишком бледным.
Проглотив комок, застрявший в  горле  после  ее слов,  он  произнес внезапно
пересохшими губами совершенно дурацкую фразу:
     -- Но здесь, кажется, довольно весело проводят время...
     -- Ты так считаешь?
     Ему  показалось,  что ее глаза под копной темных волос светятся  медным
металлическим блеском. Неожиданно  одним движением ног она  встала. Ни  один
акробат  не сумел бы проделать подобный фокус, не коснувшись руками пола. Но
ей это  удалось.  Сбросив  плащ  из грубой  материи, она  вдруг оказалась  в
открытом вечернем платье, усыпанном золотыми блестками. Не глядя  ему в лицо
и едва заметно усмехаясь, она произнесла:
     -- Тогда пойдем повеселимся.
     Он хотел возразить, но ее рука с неожиданной силой  легла на его плечо,
и  ноги,  словно  сами собой,  понесли  Мартисона вслед  за ней к  лестнице.
Наконец, собравшись с силами, он сказал:
     -- Я пришел сюда вовсе не веселиться. Куда ты меня ведешь?
     -- Сюда многие приходят не за тем, что  находят. Тем не менее никто еще
не сумел изменить предначертанного в нашем мире.
     Они  уже   поднимались.   Он   все   еще   надеялся   внести   какую-то
предварительную ясность, узнать хоть что-то о неведомой  цели, к которой его
вели, не замечая его робких попыток остановиться.
     --  Видите  ли,  я  ученый, я  построил  машину, способную  проникать в
будущее, очень недалеко, но все же... И я  совершенно не понимаю, что  здесь
происходит, куда я попал?
     -- Люди часто старались достигнуть того, что им абсолютно не нужно. Они
никогда не считались с законами жизни, с правами других существ. Они слишком
долго оставались безнаказанными. Но теперь это изменилось.
     Прежде чем он решил, что ей возразить, лестница кончилась.
     Верхний  зал  не  походил  на  зал для развлечений  --  скорее это была
какая-то контора.  Шум застолья доносился из-за стены,  в  которой виднелась
наглухо закрытая  дверь.  К ней между  рядами  длинных столов вела  ковровая
дорожка. За столами сидели  то  ли чиновники, то ли служки какой-то секты  в
белых  бесформенных  балахонах.  Над  каждым  столом  красовался  написанный
крупными  буквами прейскурант. Тут и  там кучками  робко толпились странные,
неопределенного вида личности. Над  чиновником,  к  которому женщина подвела
Мартисона, тоже висел большой белый лист. Мартисон прочитал:
     "Первая  ступень  приобщения --  сто  кредосов.  Разговор  по  душам --
двести. Вдыхание  сатрической  энергии -- пятьсот  кредосов.  Благоговение в
братской среде -- тысяча кредосов".
     Лихорадочно  роясь в  карманах  своего  дырявого халата,  Мартисон  уже
понял, что выбраться из этой переделки будет стоить весьма недешево. Однако,
как ни странно, прейскурант подействовал на него успокаивающе.
     -- Кого ты привела, Лила? -- спросил "брат", к которому они подошли.
     -- Особый случай. К его преподобию.
     -- Хорошо. Тебе виднее, куда его определить.
     Стол  сам  собой повернулся,  словно  он и был тем  турникетом, который
Мартисон  тщетно пытался обнаружить  на  первом этаже.  Открылась  небольшая
темная дверца без  всяких дорожек и украшений. Чтобы пройти в нее  вслед  за
Лилой, Мартисону пришлось нагнуться.
     В просторной комнате, в высоком кресле из  черного мореного  дуба, спал
мужчина в малиновой  рясе. Небольшая темная бородка на холеном полном лице и
капризно  изогнутые  брови придавали ему выражение высокомерия  даже во сне.
Впрочем, насчет сна Мартисон был не вполне уверен, потому что, не меняя позы
и не открывая глаз, преподобный спросил:
     -- Ну, что там еще? Опять ракшасы?
     -- Нет, ваше святейшество. Визитер из внешнего мира.
     Глаза  моментально открылись. Мартисон отметил про  себя их раскосость,
отсутствие зрачков и тот же странный металлический блеск  в глубине радужной
оболочки,  который  он заметил у Лилы.  Мужчина как-то  весь подтянулся, под
одеждой  напряглись  стальные  мускулы, взгляд  стал  жестким  и  словно  бы
приобрел способность проникать в глубь сознания Мартисона.
     -- Чего ты хочешь?
     --  Я?  Собственно, ничего... --  Не  готовый к этому вопросу, Мартисон
совершенно растерялся.
     -- К нам, карменам, не приходят ради развлечения. Итак, что тебе нужно?
     -- Я действительно не знаю... Я не ожидал встретить здесь людей...
     --  Мы  не люди. -- Мартисону показалось, что, произнося  слово "люди",
преподобный  не удержался от презрительной  гримасы.  -- Странное вы  племя.
Всей жизни  лет  восемьдесят,  и большую  половину  проводите  в  погоне  за
ненужным барахлом. Тебе нравится лежать в постели?
     -- Спроси его о захвате... -- прошептала Лила, нагнувшись.
     -- Наши дома сжигают. Нам кажется, захват приходит из вашего мира...
     -- Что такое "захват"?
     -- Так  мы  называем  разрушение городов  и целых поселений, входящих в
федерацию.
     -- Ах это... Да, действительно, к нам обращались с подобной заявкой.
     -- Кто они?
     -- Это коммерческая тайна. Мы не выдаем секреты своих клиентов.
     -- Но зачем? Что им от нас нужно?!
     -- А зачем вы  вырубаете леса? Потому что вам нужна древесина,  не  так
ли? А теперь, когда кому-то понадобились  планеты, на которых вы  живете, вы
сразу  начали возмущаться.  Займись  им, Лила.  Я  отдаю тебе  этого ученого
глупца.
     Утратив интерес к беседе,  преподобный вновь закрыл глаза. Лила, прижав
палец к губам, направилась к выходу, потащив Мартисона за собой.
     Вскоре они очутились  в комнате, обставленной с древней роскошью. Здесь
стоял  массивный  дубовый  стол, уставленный старинной  посудой  и  яствами.
Мартисон сразу же почувствовал необычайно сильный  приступ  голода, хотя  до
этого и не думал о еде.
     Посреди стола, окруженная  роскошно сервированными блюдами, возвышалась
задняя  бабка  токарного  станка,  покрытая  машинным  маслом  и  ржавчиной.
Совершенно потрясенный,  Мартисон уставился на  этот  неуместный здесь кусок
металла.
     -- Извини,  иногда они прорываются,  --  сказала Лила непонятную фразу,
провела  над столом  рукой, и  бабка  исчезла, сменившись  широкой  вазой  с
цветами.
     "Показалось?  -- подумал  Мартисон.  --  Нет.  Здесь что-то не то".  Он
потрогал гладкую поверхность вазы, словно желая убедиться в ее реальности, и
вопросительно  уставился на Лилу. Та лишь пожала  плечами,  не считая нужным
ничего объяснять, присела рядом с ним, налила бокал вина.
     Сдерживая свой  усиливавшийся  с каждой  минутой  голод,  он засыпал ее
вопросами, большинство из которых она попросту игнорировала.
     -- Откуда ты знаешь о захвате?
     --  Ваш  мир  находится  рядом  с  нашим,  сразу за первым барьером. Мы
стараемся   узнавать  как   можно   больше   о  делах  ближних  соседей.   С
противоположной  стороны, в десяти ударах маятника, расположен мир ракшасов.
Они причиняют нам много беспокойства.
     -- Но каким образом вы получаете информацию о нашем  мире? Разве барьер
для вас прозрачен?
     -- Нет. Но некоторые особо одаренные наши чародеи умеют проходить через
него.
     -- Вы можете влиять на наш мир, на исход войны?
     -- Это нетрудно. Наш мир называют "истоком".  У  нас берут  начало  все
вещи  вашего  мира.  Здесь  находятся   их  зародыши,  чертеж,  по  которому
развиваются события после  того,  как  они  попадут  за  барьер  времени,  в
настоящее  вашего  мира.  Стоит слегка их подправить,  изменить расположение
некоторых предметов... Ну ешь,  не  стесняйся.  --  Лила  внезапно  потеряла
интерес  к беседе. Она встала и  прошла в угол комнаты к  пузатому комоду  с
многочисленными ящиками.
     Занявшись  утолением  своего  зверского  аппетита,  Мартисон  не  сразу
сообразил, что она делает.
     Голова кружилась от целого потока мыслей, никогда  ранее не  посещавших
его.  Выходит, люди  каким-то  образом сами  виноваты  в захвате?  Они  сами
навлекли  его  на  себя  безответственными  действиями?  И,  значит,  кто-то
взвешивает  меру  их  поступков,  определяя  ту  самую  карму, которая затем
обрушивается на  них из  будущего? Неужели в эти мгновения он находится там,
где  это  происходит?  Но вместо  того,  чтобы разбираться во всем этом,  он
лопает крабы под майонезом и,  кажется, почти доволен судьбой. Вот разве что
эта женщина слишком уж холодна к нему.
     Лила нагнулась над  комодом,  платье четко обрисовало ее крутые  бедра,
тонкую талию, и лишний раз ему пришлось напомнить себе о возрасте и обо всем
прочем. Хотя что он знает о законах этого мира, о своих новых возможностях и
правах? Раз уж он сумел, может быть, первым среди миллионов людей прорваться
сюда сквозь непреодолимый барьер, должна же быть за это какая-то награда. Он
как  раз  думал  о  несправедливости собственной кармы,  когда на  роскошном
кожаном  диване  появилась  белая  льняная  простыня, заставшая  знаменитого
ученого врасплох, и он спросил, заикаясь:
     -- Вы что же, спать собираетесь? Я, наверное, мешаю?
     -- Собираюсь. С тобой. Посмотрим, на что ты годишься.
     Аппетит у него как-то сразу  пропал, и только сейчас,  после этих слов,
он понял,  насколько  ошеломляющей, неземной красотой  красива эта  женщина,
насколько  она  может быть  желанна и насколько  недоступна  для  него своей
молодостью, всей несуразностью этой,  возможно, и не существующей даже в его
реальном   мире  встречи.  Его   покоробила  прямота  и   безапелляционность
сделанного  ею  предложения, и,  не  отрывая взгляда  от ее бедер,  он слабо
возразил:
     -- Я как-то, знаете ли, не готов... У нас так не принято. К  тому же --
возраст. Сердце иногда пошаливает...
     Лила  перестала разравнивать  простыню  и,  повернувшись  к нему лицом,
начала медленно расстегивать какую-то брошку у себя на плече.
     -- Ты, кажется, хотел отсюда выбраться?
     -- Да, конечно... Но при чем тут?..
     -- Мог бы и заметить, что в нашем мире за все положено платить.
     -- Но у меня здесь нет денег... Даже одежда не моя!
     -- Не будь дураком! Кому нужны твои деньги?!
     Она  наконец справилась  со  своей брошкой, и  платье  неожиданно,  все
сразу, упало к ее ногам. Он почти предвидел, что под ним не окажется ничего,
кроме  прозрачных  чулок  и  пояса.  И  все   же  вид  ее  обнаженного  тела
подействовал на него, как удар. Она стояла перед ним во всей ослепительности
своей  наготы. Кожа  этой  женщины слегка  отдавала бронзой,  словно тот  же
неведомый  металл, что  светился  в  ее глазах, оставил  отпечаток и  здесь.
Мартисон попытался отвести взгляд,  но не смог этого сделать и тотчас сказал
себе, что  это не имеет значения. Он любуется ею, как  любуются  прекрасными
бронзовыми  статуями  в музее... Увы,  это было не так...  К  тому  же  Лила
шагнула к нему и неожиданно очутилась совсем рядом.
     Дом  содрогнулся  от  удара  уличного  метронома,  и  Лила  прошептала,
нагнувшись к самому его уху:
     -- Поспеши, дурачок. У нас очень мало времени.
        15
     Это был  бесконечный день, похожий  на сотни  одинаковых,  как  осенние
листья, таких же дней. Даже любимая работа ничего не меняла. Хуже всего было
сознавать, что вечер тоже принесет мало нового.
     Мартисон стоял у окна своей  лаборатории. Он теперь часто стоял у этого
окна. Может  быть, потому, что отсюда хорошо был виден угол плоского здания,
в котором размещались  ремонтные мастерские, -- того самого здания... Ничего
в нем не было, кроме грязи, ржавого металла да старого хлама. Ничего. Именно
этот  хлам он и увидел вокруг себя, когда очнулся после  возвращения. Хорошо
хоть  ночью это произошло и никто не заметил шефа проекта в  рваном  рабочем
халате, наброшенном на голое тело...
     Он до сих пор  не понимал, почему в одну  сторону материальные предметы
не  переносились, а  обратно...  Многого  он  пока  не  мог объяснить,  один
эксперимент -- ничтожно мало для установления законов целого мира.
     Кое  в  чем,  однако,  за  прошедшее  время  ему  удалось  разобраться.
Например, ему стало  ясно, что  для  возвращения нужно было  лишь дождаться,
пока  истекут  те  самые  десять наносекунд, на  которые  вынес  его  вперед
энергетический импульс тм-генератора.
     За  барьером,  в его биологическом,  объективном времени, они равнялись
примерно десяти  часам. И  нет такой  силы,  которая могла  бы задержать или
продлить  эти   часы...  Ему   не  надо   было  просить  о  возвращении,  и,
следовательно, она его обманула, потребовав плату за услугу, в которой он не
нуждался... Она называла это платой...
     Он вспомнил ее губы, сухие, горячие, и ногти, впившиеся в его плечи. До
сих пор, если  хорошенько  всмотреться, можно  заметить их  следы...  Но они
скоро пройдут, как пройдет и забудется все остальное.
     В  ее мире  трудно  отличить  реальность от  воображаемых фантомов.  Он
вспомнил деталь станка,  превратившуюся в вазу  с  цветами.  Вернувшись,  он
увидел ее вновь,  не вазу, конечно...  И  подумал, что все случившееся с ним
так же эфемерно и неповторимо, как эта ваза.
     И самое неприемлемое  для него  состояло  как раз в том, что так трудно
было объяснить, втиснуть  в рамки человеческой логики законы мира, в котором
она существовала.
     Мир  десяти  наносекунд... Он  успел узнать  о  нем  так мало...  Он  и
представить  себе  не  мог,  что  внутри  тончайшей  пленочки  времен  может
скрываться целый мир, населенный живыми, разумными обитателями. Он  и сейчас
не  мог  полностью  посвятить  себя  изучению  законов   открытой  им  новой
вселенной.
     Гораздо  более  насущные,  более  важные  проблемы  властно  предъявили
претензии на его время.
     Правительство  получило  ультиматум.  Таире  в  ближайшие  два   месяца
придется испытать на  себе первую стадию  захвата.  Он  хорошо  представлял,
какой она может быть.
     Институт  работал  теперь только  на  оборонные  заказы. Хотя  никто из
военных не мог  объяснить,  с  кем,  собственно, они  собираются  сражаться.
Сегодня,  в  который  уж  раз,  заседает  совет  обороны.  Они  снова  будут
разгребать ворох добытых Мартисоном фактов, искать возможность защиты. Опять
ему придется отвечать на неудобные вопросы.
     Он  рассказал  им все. Почти все...  Кроме  самого  способа перехода  и
кое-каких событий, происшедших с ним лично. Он попытался представить это как
некое  психологическое проникновение  чистого сознания, поддержанного мощным
энергетическим  импульсом...  Как  ни  странно, они вполне  поверили  в  эту
белиберду. Ему приходилось лишь заботиться о сведении теоретических концов с
собственными "наблюдениями".
     Но  стоило  скрыть   хотя  бы   один  эпизод,  как  логическая  цепочка
разрушалась. Словно  могла  существовать какая-то  логика во всем, что с ним
приключилось...  Словно  все это  не  было  его  личным делом...  Словно был
кто-то, кто мог судить об этом лучше его самого...
     Подошел старший  лаборант Эстебан Флоранс и  попросил вырубить  систему
защиты  в  нижнем складе.  Что-то ему  там  понадобилось. Мартисон  не  стал
вникать в подробности. Они работали  вместе  много лет и полностью  доверяли
друг другу. Лишь они двое одновременно могли отключить защиту своими разными
ключами.  Сегодня  Мартисон испытал особенно  сильный приступ раздражения по
поводу  громоздких  и совершенно  бессмысленных в  случае начала  настоящего
захвата мер безопасности.  К тому  же его неожиданно  оторвали от созерцания
ремонтных  мастерских,  а  он  не  любил,  когда  это   происходило.  Многое
изменилось в его характере и привычках после возвращения.
     Он  даже  не  спросил  Эстебана,  что  ему  понадобилось   в  хранилище
генераторного топлива.
     Он  просто  вставил свой  ключ  в  контрольную панель, повернул  его  и
постарался  скорее забыть об этом.  Через два дня намечались новые испытания
тм-генератора, и он  хотел  предусмотреть каждую мелочь в организации  этого
мероприятия, чтобы повторить еще раз предыдущий трюк с преодолением барьера.
     Он даже не  попытался  добиться от совета  официального  разрешения  на
новый эксперимент.  Ему  достаточно было представить, что начнет твориться в
его родном институте, если только они узнают о самой возможности прохождения
барьера  человеком... Он  вообразил себе  космического десантника, в  полном
снаряжении  стоящего на металлической платформе генератора, и потом  его же,
но уже совершенно голого, входящего в комнату, украшенную коврами...
     Поздно вечером, после заседания "оборонщиков", Мартисон вышел из здания
совета и направился к своему персональному кару.
     Он  миновал внутреннюю  линию  охраны, в четвертый  раз предъявил  свою
карту  личности и  опознавательный код и уже  совсем было  собрался сесть  в
машину, когда из бокового подъезда к нему решительно направились двое  людей
в униформе охранников.
     -- Эдмунд Юрг Мартисон?
     -- Да, это я. Что вам угодно?
     -- Пройдемте с нами.
     -- Что это значит?
     -- Вам все объяснят.
     -- Я что, арестован?
     -- Ну разумеется, нет. Нам лишь приказано пригласить вас для беседы.
     -- Кто вы такие? Предъявите ваши...
     Он не успел  закончить фразы, из ствола парализатора  хлестнула голубая
молния.  Мартисона  ловко  подхватили под руки  и усадили в  его собственную
машину. Один из оперативников сел за руль, второй -- сзади.
     Когда к  Мартисону  вновь вернулась  способность двигаться, его кар уже
несся по  загородному  шоссе.  Едва  они свернули  на  боковую  дорогу,  как
Мартисон понял, куда его везут. Дорога вела к федеральному Управлению ВИВБа.
Ему  следовало догадаться  об  этом раньше.  Местные  власти  никогда бы  не
осмелились вести себя подобным образом с членом совета обороны.
     Но и  это  ничего не  объясняло. Даже  УВИВБ  не  стал бы  арестовывать
представителя местной  администрации,  да еще  известного ученого, без очень
серьезной   причины.  Мартисона   не  просто  арестовали,  против  него  при
задержании  применили оружие  без  особой  на  то необходимости, а  это  уже
совершенно другая статья... С ним обошлись как с серьезным злоумышленником.
     Должно было произойти нечто уж вовсе из ряда вон выходящее, чтобы УВИВБ
решился  на подобный шаг.  И он,  человек, только что проведший на заседании
совета  обороны несколько  часов,  ничего об этом не знал. Существовало лишь
одно  правдоподобное  объяснение.  Вернее,  два:  или  что-то  случилось  на
протяжении  последнего  часа и новость не успела пройти  через информативные
каналы совета, или ее тщательно  скрывали даже  от членов  совета... В обоих
случаях это не сулило ничего хорошего.
     Ему не пришлось слишком долго  ломать голову над неразрешимой загадкой.
Машина  развернулась  перед  серым  невзрачным  зданием,  и  вскоре Мартисон
очутился в небольшой камере. "Разве что  наручники не надели", -- подумал он
с  горечью, почти  не испытывая возмущения. Он  подозревал, что  это,  как и
выстрел парализатора, всего лишь психологический прием,  направленный против
задержанного, позволяющий сломить его волю к сопротивлению и добиться нужной
информации.
     Вот только он не знал, какой информации от  него  добивались, и сколько
ни  прогонял в  своей памяти события последних  дней, включая эксперимент  с
тм-генератором,  не мог найти  среди них ничего такого, что могло бы вызвать
подобные действия УВИВБа. Конечно, он скрыл некоторые факты и обстоятельства
последнего эксперимента, но это касалось его лично, возможно,  администрации
института, но уж никак не Управления Безопасности.
     Он  воспринял  свой  арест почти  как  должное,  как  нечто  само собой
разумеющееся,  будто  в  глубине  души  считал себя  человеком, преступившим
закон.  К этому примешивалось еще и какое-то  непонятное равнодушие,  словно
ему было совершенно безразлично то, что с ним происходило в данный момент.
     Лишь  часа  через  два его  пригласили на допрос. Дознание  вел  старый
опытный сержант зверского  вида. Уже по  его званию Мартисон понял, что  это
продолжение психологической атаки, и  отказался отвечать  на вопросы кому бы
то ни было, кроме Грумеда, руководителя местного отделения УВИВБа.
     Его  упорство дало результаты --  не прошло и получаса, как он сидел  в
кабинете   Грумеда,  которого  прекрасно  знал  по  докладам  и   совместным
дискуссиям в совете обороны.
     -- Прошу меня извинить за  превышение полномочий  моими сотрудниками. В
связи с началом захвата некоторые из них совершенно потеряли голову.
     --  Давайте  обойдемся  без  сантиментов.  Скажите просто,  в  чем меня
обвиняют?
     -- А вы не догадываетесь?
     -- Понятия не имею.
     Грумед тяжело  вздохнул,  передвинул  на столе коробку  с компьютерными
дисками и проговорил, пристально глядя в глаза Мартисону:
     -- Два часа назад со склада  вашего  института исчез цирконий-два. Весь
его запас. Я хотел бы выяснить, куда он мог деться  из  помещения,  доступ в
которое имели всего два человека, один из которых убит.
     Наверное, рухнувший потолок  не смог бы произвести на Мартисона большее
впечатление.  Он  почувствовал,  как  ледяная  рука схватила  его  за горло,
сдавила  сердце. Суетливо  рассыпая  на столе  какие-то  крошки,  он  достал
капсулу  сердечного  нейтрализатора  и лишь через  минуту-другую вновь обрел
способность говорить.
     --  Хорошее  средство,  --  одобрительно проговорил  Грумед,  очевидно,
полагая, что нейтрализатором Мартисон воспользовался исключительно для того,
чтобы обдумать ответ.
     Мартисон всегда  недолюбливал  этого  внешне  безукоризненно вежливого,
холодного  человека,  бывшего  оперативника,  добившегося  за  короткий срок
слишком  большой  власти в провинции. За  показной интеллигентностью Грумеда
скорее всего скрывалась жестокость, любовь к интригам и холодный расчет.
     Однако   после  известия   о  похищении  циркония  Мартисона   перестал
интересовать и сам Грумед, и его проблемы, да, пожалуй, и весь УВИВБ вообще.
     Если  цирконий действительно пропал  (а  сомневаться  в  этом  не  было
никаких оснований, характер  его ареста говорил о происшествии именно такого
масштаба),  если цирконий не найдут в ближайшие несколько дней, то повторное
испытание тм-генератора,  на  подготовку которого он затратил столько сил  и
времени, не состоится вообще...
     -- Давайте начнем  наш  анализ событий с периода  более раннего, с того
самого момента, когда, как мне кажется,  и  была  заложена  основа того, что
произошло сегодня.  Я хотел бы вернуться к  вашему докладу на совете обороны
об испытании тм-генератора, -- гнул свое Грумед.
     -- Вы наверняка знакомы с моим докладом. Там есть что-то неясное?
     --  Конечно.  Вот,  например,  вы  говорите о том,  что транспортировка
каких-либо предметов или субъектов за тм-барьер невозможна. Каким же образом
вам самому удалось через него пройти?
     --  В  физическом  плане  я там  не  был.  Транспортировалось лишь  мое
сознание.
     -- И, следовательно, вы утверждаете, что никакое воздействие  на тм-мир
невозможно?
     "Уже и название придумали", --  устало, без всякого раздражения подумал
Мартисон.
     -- Возможен лишь  взаимный  обмен информацией, в  том случае, если  вы,
конечно, сумеете заинтересовать в подобном обмене противоположную сторону.
     -- Оставим пока  информацию. Как вы объясните  собственное исчезновение
из камеры транспортировки в момент броска?
     Мартисон похолодел. Однако ни один мускул не дрогнул на его лице.
     -- Я не понимаю, о чем вы говорите.
     -- Хорошо. Тогда посмотрим небольшой фильм.
     Грумед нажал на панели своего стола какую-то  кнопку, и сразу же  перед
ними возникло  четкое цветное голографическое изображение транспортировочной
камеры  тм-генератора.  Мартисон стоял  посреди  круглой  стальной площадки,
стиснув руки  и словно стараясь  стать незаметнее. Часы на стенде показывали
восемь пятнадцать -- точное время начала эксперимента. Затем что-то щелкнуло
в аппаратуре. Какое-то время, кроме вихря  помех, ничего  не  было видно. Но
почти сразу  же  четкость восстановилась. Прямо перед ними в воздухе на долю
мгновения  застыл его собственный костюм.  Пиджак, рубашка, галстук, туфли и
даже часы существовали теперь в пространстве без своего хозяина.
     Лишь через секунду все это рухнуло на пол беспорядочной грудой. И почти
сразу же съемочная камера отключилась.
     -- Что вы на это скажете?
     -- Прежде чем устанавливать у меня в  институте подобную аппаратуру, вы
обязаны  были  зарегистрировать  ее  и  получить мое  согласие.  Эта  съемка
незаконна и, следовательно, не может быть использована как доказательство на
судебном процессе.
     -- Никакого процесса и  не будет. После  начала захвата  здесь  объявят
военное  положение.  Его   законы  предоставят  в  мое  распоряжение  особые
полномочия.  Будьте уверены, я сумею ими  воспользоваться. Если, конечно, мы
не договоримся о сотрудничестве. Подумайте об этом на досуге.
        16
     Знакомый голос шептал в голове Мартисона неуловимо странные слова... Он
лежал  на  тюремной  койке  в  одиночной камере.  Время в  одиночке  тянется
бесконечно. Явь  плавно переходит в сон, переливается обратно...  Где-то  на
грани сна и яви возник этот шепот, похожий на шелест трав.
     Несколько  минут он пытался вспомнить хотя бы одно слово, но ничего  не
осталось в памяти, кроме самого звука. Впрочем,  и звука  никакого  не было.
Шелестели в  сознании тени каких-то  слов  и уходили  без следа, не в  силах
пробиться на грань понимания.
     -- Лила?  --  спросил он просто так, на всякий случай, потому  что  сам
звук этого имени был ему приятен.
     И шепот ответил:
     -- Наконец-то ты вспомнил, как меня зовут...
     -- Я не забывал о тебе.  Я хотел  прорваться через  барьер еще  раз, но
ничего не вышло.
     --  Я знаю.  Теперь,  когда  ты назвал мое  имя, я могу с тобой хотя бы
говорить.
     -- Хорошо. Поговори со мной, пока я сплю.
     -- Ты не спишь.
     -- В самом деле? -- Он встал и прошелся по камере. Четыре шага от двери
до  стены с зарешеченным окном -- четыре шага туда, четыре  шага обратно. --
Ты все еще слышишь меня, Лила?
     -- Я слышу. Каждый раз,  когда  ты вслух  назовешь мое  имя, мы  сможем
разговаривать.
     -- Ты можешь видеть меня?
     --  Нет. Я даже не знаю, в  каком месте ты находишься. Но  преподобному
известно  все,  что с тобой  произошло,  и  случайно я узнала,  что человек,
которого  зовут Грумед,  хочет тебя  убить. Тогда я постаралась  пробиться к
тебе хотя бы во сне, и наконец ты ответил...
     -- Убить? Зачем ему меня убивать?
     -- Ты  можешь  помешать  захвату.  Машина, которую ты сделал, позволяет
вступать с нами в контакт, и они этого очень боятся.
     -- Но при чем здесь Грумед? Разве он имеет отношение к захвату?
     -- Он ваш враг. Ты не знал этого?
     -- Грумед должен был бороться с захватом... А ты не ошибаешься?
     --   Преподобный  никогда   не   ошибается.   Я  слышала,  как   Грумед
разговаривает с ракшасами, они разрушают один из ваших миров, находящийся  в
другом месте. Не помню, как он назывался.
     -- Земля?
     -- Да, кажется, так. Что ты собираешься делать?
     -- Еще не знаю. Мне надо подумать.
     -- Я могла бы помочь тебе...
     -- Помочь? Мы даже разговариваем с трудом. Что ты можешь сделать?
     --  О! Очень многое! Не  забывай, что  все предметы вашего мира сначала
проходят через наш... Вдруг его осенило.
     -- Ты можешь свободно менять их местами?
     -- Конечно. И не только это. Именно так и воздействуют на ваши миры те,
кто руководит захватом. Они договорились с ракшасами, и я  хорошо знаю,  как
они это делают. Вот только назначение большинства предметов в вашем мире для
меня непонятно. Но если ты скажешь, что я должна делать...
     -- А почему вообще ты решила мне помочь?
     -- Не  догадываешься? Мы обменялись с тобой противоположными энергиями.
По  законам нашего мира я обязана теперь  тебя опекать.  Это и есть договор,
или союз, как это называется у вас. Он сохраняет силу до самой твоей смерти.
Кроме  того,  ты  мне понравился. Я ведь сама  тебя выбрала,  никто меня  не
заставлял. Путники из внешнего мира появляются у нас  так редко... Некоторые
ждут своего избранника по нескольку тысяч лет, так что мне еще повезло...
     Ему не очень понравилось ее признание, но он не стал ничего уточнять.
     После скудного ужина его вновь вызвали  на  допрос. Грумед на этот  раз
выглядел озабоченным и почти не  скрывал раздражения. Что-то у него  явно не
ладилось в хорошо продуманной операции с арестом Мартисона. Он  даже не счел
нужным скрывать причины своего настроения.
     --  Не ожидал, что  из-за вашего исчезновения поднимется такой шум. Мне
приходится  выдерживать  очень  серьезное  давление  не  только  со  стороны
правительства Таиры. Даже Земля  вмешалась... Несмотря на захват, они сумели
отправить  специальный корабль. От меня  требуют, чтобы  я немедленно  нашел
похитителей.  --  Он  нехорошо  усмехнулся. --  Так  что к моменту  прибытия
специальной  земной группы, которая должна  помочь  в  ваших  розысках,  мне
придется прятать все  концы этого де