ы много раз пытались взорвать это гнездо отравы, но картель не пожалел сил и средств для его защиты. Ночью многочисленные детекторы инфракрасного излучения регистрировали любую попытку приблизиться к комбинату, и тогда автоматически срабатывали пулеметы. Днем территорию комбината патрулировали анатомы из синдиката и смешанные пары центурион - андроид собственной полиции картеля. Неудачей закончилась попытка взорвать комбинат с воздуха: управляемый по радио вертолет, заполненный взрывчаткой, был сбит лучеметами, не достигнув и стен ограждения. Рабочие обыскивались перед посадкой в вертолеты, и доставить взрывчатку частями было невозможно. Разведка подземных коммуникаций ничего путного не дала, через забитые ядовитой слизью стоки пройти было невозможно, технологические тоннели были заминированы на всем протяжении, и от привычной тактики ракетного обстрела с близкого расстояния пришлось отказаться. А этот смертоносный монстр днем и ночью продолжал выбрасывать из своих труб сернистый газ, фтористый водород, двуокись азота и двуокись серы, повергая своей несокрушимостью в отчаяние центральный штаб армии Авроры. Олле предложил необычный план диверсии тремя бронированными машинами-автоматами. Этому должна была способствовать отличная дорога, сперва петляющая между дюнами и свалками, а на последнем километре идущая прямиком к воротам комбината. Если точно знать план дороги и ее профиль, а в штабе эти данные есть, то можно задать автомату маршрут и скоростной режим. На скорости триста километров в час прямой участок машина преодолеет за двенадцать секунд. За это время охрана не сумеет ничего понять, а боевые лазеры, если и сработают, не успеют прожечь зеркальную броню машин. Диверсия свершилась как было задумано. Начиненный взрывчаткой лимузин вывернулся из-за поворота на прямую и, взревев ракетными ускорителями, ринулся вперед. Только на последней сотне метров он был накрыт лучами боевых лазеров и сияющей вытянутой молнией ударил в металлические ворота ограды. Взрыв словно испарил ворота: решетчатые вышки с лучеметами и здание охраны исчезли в адском пламени взрыва. В пролом ринулись одна за другой еще две машины. Первая развалила бетонную стену цеха, вторая взорвалась внутри, полностью разрушив вакуумные плавильные, печи. Этот взрыв печей и слышал Хогард утром того дня, когда Нури передал ему кассету с командой на перестройку программного комплекса кибера Ферро. Через спутник связи и Хогарда Сатон сообщил, что командный удар по киберу состоялся и с ним можно начать работу. Но прошло еще несколько дней, пока Нури, позвонив из автомата, вызвал Нормана. Нури, серый от усталости и недосыпа, усадил его в кресло и включил запись. Из прибора послышался тонкий писк. - Ну как? Вам понравилось, Норман? - И это все? - А вы что думали, Норман Бекет? Не говорить же мне с ним часами. Вся дневная информация за пять секунд. Норман захохотал, облапил Нури как клещами и поднял его вместе со стулом. - Вальд, наладчик? Если это так, то ты даже не знаешь, что ты сделал! - Норман поставил Нури перед собой и смущенно топтался на месте. - Давай сейчас послушаем, а? Ты, я знаю, устал, но я тебя прошу. - Конечно. - Нури был тронут столь неожиданным и бурным проявлением чувств. Что-то забытое в этой сумасшедшей гонке, в этой ненормальной жизни без просвета почудилось ему. Вот так необузданно радовались жизни его пацаны-дошколята в ИРП, так смеялся Олле, победив в беге своего пса. Норман теребил застежки шлема, глядя на него блестящими глазами. Нури перемотал пленку, вставил ее в дешифратор, включил. - Это третьего дня, совещание у пророка. Сугубо конфиденциальное. Полагаю, перед этим они смотрели видеозапись парада лоудменов. Послышался недовольный старческий голос: - Не то, Джонс, все не то. Взгляните на их животы и лица, разве ради них святая церковь прилагает столько усилий? Почему нет молодежи, где интеллигенция? Те, кого вы ведете, - стадо. - Ваше преосвященство, - зазвучал командный бас. - Обойдемся наличными силами. Что касается интеллигентской сволочи, от них вся смута. Мои парни давят их и будут давить. Это они, мысляки, вечно недовольны существующим порядком, органически неспособны соблюдать закон о дозволенных пределах размышления, дурацкий, кстати, закон. Я не вижу большой беды, что рабочих мало в рядах агнцев. Их нет и в рядах лоудменов, чисты наши ряды. - Вы согласны с этой точкой зрения, Джонс? - У меня нет расхождений с генералом, мы достаточно понимаем друг друга. Не надо ждать консолидации всего общества, это химера. Язычники никогда не будут с нами. Нури взглянул на Нормана. Перед ним сидел, казалось, совсем другой человек, напряженный, с застывшим взглядом серых глаз. - Старик - это, похоже, репрезентант Суинли, - пробормотал Нури. Норман молча кивнул. - ...Но где подлинная массовость движения? Лишний десяток тысяч хулиганствующих типов, подобных этим, не делают погоды, извините, генерал, за резкость. Движение теряет смысл. Оно идет на убыль, хоть это вы понимаете? Полтора года усилий дали очень немногое. Язычество усиливается, армия Авроры, о действиях которой мы молчим, набирает силы. Мы говорим об интересах текущего дня, они предлагают программу на будущее. Человек не может не думать о будущем, оно в его детях. Мы стимулируем выпуск машин - это для сего дня. Это хорошо, но рынок уже перенасыщен машинами, и призыв владеть машиной, пока она не овладела нами, - не спорю, это у вас, Джонс, эффектно получается, - уже почти не действует. Кто для нашего движения сделал больше меня? Но я спрашиваю себя, я спрашиваю вас, Джонс, вас, генерал, и вас, господин Харисидис, есть ли реальные надежды сохранить статус-кво? Или надо признать неизбежность принятия экологической помощи и постепенно, пока мы еще у власти, готовиться к тому, чтобы войти в новые времена и порядки с наименьшими для нас потерями? В вашем движении, Джонс, я искал путь, но не просветил Господь слугу своего, и я не вижу: что дальше? После длинной паузы пророк произносит: - Диктатура церкви! И сдавленный полушепот репрезентанта: - Помяни Господи царя Давида и всю кротость его! Вы с ума сошли, Джонс. Диктатура церкви! Было это, все было! Нам не хватает только светской власти, не хватает еще взвалить на церковь ответственность за все, что творится в нашем обществе всеобщего благоденствия. Вы задумывались над вопросом, почему за три тысячи лет церковь пережила и вынесла все - смену властей и формаций, войны и катаклизмы, средневековье и возрождение, революции социальные и технические? И уцелела. Все проходило, а церковь стоит. Сказал бы теперь Экклезиаст: "Бывает нечто, о чем говорят: "Смотри, это новость"; но это было уже в веки, бывшие прежде нас"? Новое приходит каждый день. Человечество осваивает новые миры, а церковь стоит! Человек овладевает механизмом наследственности и творит чудеса, о которых молчит Библия, а церковь стоит!.. Я стар и хотел бы служить добру, но ложен был мой путь, и вижу: я повинен во зле... Пророк непочтительно перебивает его: - К чему столько пафоса и эмоций! Диктатура неизбежна, и сие от нас не зависит: язычество набирает силу, идейная борьба с ним не дает результатов, обстоятельства принуждают к насилию. Я уполномочен объявить вам, господа, что по общему согласию руководство движением отныне полностью переходит в мои руки. Его преосвященство не нашел общего языка с теми, кто нас финансирует... - Тут неподалеку на помойке недавно видели собаку. Я вас покидаю, господа. - В старческом голосе репрезентанта слышится ирония. - Надо съездить, возможно, и мне повезет. А потом пойду... повою. В этот раз пауза тянется нескончаемо, присутствующим надо время, чтобы прийти в себя от шока. - Репрезентант слишком тонкий политик. Он не понимает духа времени. Больше прямоты, больше действий, больше наглости. Вот чего мы ждем от вас. - Это тоже знакомый по телевидению голос папаши Харисидиса. - Совершенно с вами согласен, - говорит пророк. - Мы хотим, чтобы вы убедились в нашей готовности к действию. - Лоудмены могут выступить в любой момент. Покончим с язычниками! - Да! И я полагаю, весьма полезным будет, если Джольф Четвертый, чистейший-в-помыслах, нанесет удар по гидропонным предприятиям. В любом случае мы в этом замешаны не будем... Совещание длится более двух часов, и постепенно перед Нури и Норманом разворачивается картина заговора - масштабного, охватывающего все звенья государственного аппарата. По мнению пророка, движение достигло своего апогея, когда к нему примкнул известный своими радикальными убеждениями отставной генерал Баргис. Генерал привел с собой полтораста тысяч горластых фанатиков тишины и порядка: после ликвидации регулярной армии - вынужденная уступка ассоциированному миру - многие офицеры примкнули к движению генерала. Генерал оказался настоящей находкой, он воплотил в дело соглашение о сотрудничестве. Он создал и возглавил военный штаб, наладил взаимодействие с полицией, особенно с теми ее формированиями, которые непосредственно вели бои с армией Авроры, нашел общий язык с синдикатом Джольфа и умело пользовался услугами его анатомов. Короче - он взял на себя всю оперативную подготовку переворота, оставив за пророком идеологию и связи с картелем. Это было очень удобно, обширный опыт генерала оказался как нельзя кстати. Подготовку можно считать законченной, остановка лишь за деловыми кругами. После того как господин Харисидис заверил присутствующих, что деятельность штаба встречает понимание в деловых кругах и что премьер-министр, милейший, надо сказать, человек и широких взглядов, полностью в курсе событий, совещание приступило к обсуждению конкретных деталей намечаемого переворота. Норман дослушал все до конца, вынул из аппарата и спрятал на груди кассету. - Спасибо, Вальд. Твою услугу переоценить нельзя! Мы еще увидимся. - Лицо его было отрешенным и замкнутым. - А сейчас я должен исчезнуть. - Что будет, Норман? - Будет то, что должно быть. Это судороги уходящего. Править по-старому они не в состоянии. Нового принять не могут, в новом для них места нет. В прошлом такая ситуация рождала фашизм. Будет борьба. И знаешь, что в ней самое страшное? - Он помолчал. - То, что лоудмены тоже люди. Он застегнул на груди лямки пояса астронавта и оглянулся в дверях: - До встречи, друг. - Тебя убьют, Норман. - Ну, не сразу. - Норман натянул шлем, улыбнулся. - Я пока еще депутат парламента, а они вынуждены до поры соблюдать приличия. Олле вошел в руководящий состав центрального штаба армии Авроры как-то незаметно для себя. Сначала Дин привлекал его к обработке и анализу информации, поступающей от разведывательных групп, потом Олле постигал основанную на скрупулезной исполнительности и дисциплине тактику партизанской войны в городских условиях и накапливал личный боевой опыт. В последнее время, случалось, Олле командовал боевыми группами "многослойного прикрытия". В штабе считали, и Олле разделял эту точку зрения, что в городской операции главное - прикрытие. Это когда две-три независимо действующие диверсионные группы выполняют главную задачу, а мгновенно возникающие группы прикрытия отвлекают на себя полицейские силы и тут же исчезают в толпе, а ночью - в развалинах или подземных переходах. Очень эффективная тактика. В этот день с утра Дин был чем-то озабочен, но нашел время предупредить Олле, что жрец-хранитель ждет их, дабы оказать второй знак доверия. Это высокая честь, и не многие взрослые удостоены ее. До резиденции жреца они добирались на метро с двумя пересадками и в сопровождении группы боевиков. Олле был слишком заметен, и стать его угадывалась под любым гримом. Вообще, признаков, что за ними охотились, как сказал Дин, не было. То ли Джольфу было не до них, то ли взрыв лимузина на шоссе был достаточно убедительным. Жрец ждал их в музее тотемов. Он был в своей спецодежде - алой мантии и синей шапке в звездах, он обнял Дина и тепло поздоровался с Олле. - Наслышан о ваших успехах. Этот цементный смерть-завод, я ненавидел его со времен студенчества: архаичная технология, насмешка над здравым смыслом. Я смотрел - после вашего вакуумного взрыва там вообще только прах и тлен. - Ничего особенного, профессор. Ухитрились накрыть завод облаком бензинового аэрозоля, потом всего одна ракета, взрыв, выгорание кислорода и схлопывание образующегося вакуума. - Олле вносит приятное разнообразие в нашу диверсионную деятельность, - сказал Дин. - Он на выдумки неистощим. Так они беседовали, проходя по длинному заброшенному тоннелю. - Второй знак доверия! - Они остановились перед тяжелой двухстворчатой дверью, украшенной выпуклым резным изображением львиной головы, покоящейся на когтистой лапе. Жрец тронул коготь на лапе, и створки разошлись. Олле не заметил ни высоких сводов украшенного колоннами зала, ни великолепных светильников, неожиданных здесь после мрачных переходов. Олле увидел детей. Это было непривычно. В Джанатии дети не играли на улицах, дети прятались в квартирах и машинах, где можно было дышать. Здесь они стояли молча, пряча глаза, и, вслушиваясь в их молчание, Олле вспомнил звонкозвучных подопечных Нури. Он вгляделся в лица с синюшными кругами под глазами и на скулах и задохнулся от тяжелой злобы, от темного гнева на страшный мир взрослых, в котором если недостает доброты, то разума должно бы хватить для понимания той маленькой истины, что на нас жизнь не кончается, что дети после нас жить должны. Кошке это понятно, кошка лапой скребет, следит, чтобы после нее на Земле чисто было... - В музее тотемов вы видели утраченное. Здесь то, что осталось, - звери, сохранившиеся в Джанатии. К зверям были отнесены мыши домашние, проживающие в ящике со стеклянными стенками, две серые крысы в большой клетке и пара мелких собачек помойной породы. Под потолком чирикали не живущие в клетках воробьи, ковырялись в рассыпанном корме неаккуратные сизые голуби, и в том же вольере сидели хмурые вороны. Был еще зверь кот, он лежал на подушке и был удобен для обозрения и робких поглаживаний. Жрец проследил взгляд Олле: - Это брошенные дети, сейчас многие бросают детей, мы подбираем: кто-то должен думать о будущем. У нас несколько приютов и даже школы имеются, да и в метро, вы знаете, можно дышать без маски. Сегодня экскурсия в зверинец - так важно знать, что на Земле человек не одинок, что есть кошки, и вороны, и собаки. Сейчас у нас здесь несколько сотен детей от пяти лет и старше. Дети, узники неустроенного мира, неправедно осужденные на муки за грехи своих родителей, не смотрели на них, они созерцали животных, группками толпясь у ограждения. Красиво одетые дети с бледными лицами... Олле словно наступили на сердце. Ему стало стыдно своего здоровья, силы и благополучия, того, что вот он может уйти отсюда в любой момент, вернуться в привычный желанный мир ИРП, расстаться с Джанатией, очнуться от нее, как от дурного сна... А дети? Куда им уйти? А ведь были сомнения: не превысил ли полномочия, ввязавшись в драку, нарушив удобный, оправданный высокими соображениями принцип невмешательства, сомнения... видишь ли... были. - Я знаю, гнев ваш праведен и ищет выхода. - Жрец смотрел в глаза Олле и тонкими движениями касался его груди у сердца. - Не надо слов, слова придут потом. Я хочу удвоить вашу силу и снять тяжесть с души. В Джанатии мало радости, а человек не может без нее. Примите наш подарок. И мы, кто здесь сейчас, порадуемся с вами. Дин, пусть он войдет! Он не вошел, он ворвался, лишь только Дин чуть приоткрыл малозаметную дверь. - Святые дриады, - прошептал Олле, упав на колени и протягивая руки. - Гром! Щеночек мой. Вечером в штабе были включены все экраны. Диктор известил о чрезвычайном сообщении, с которым выступит премьер-министр. На экранах премьер хорошо смотрелся: государственный деятель, озабоченный государственными делами, для которого безопасность государства и благополучие граждан - единственная забота. Он откровенно сказал, что устои шатаются, поскольку общество расколото усилиями тех, кто называет себя язычниками. Язычество - безнадежная попытка пробудить в человечестве давно угасшие атавистические верования, возможно, и оправданные на заре цивилизации, но смешные в наш век всеобщего прогресса. Не для того человек, венец божественного творения, вырос до царя природы, чтобы в итоге признать себя недостойным лидирующего в ней положения. Догмы язычества настолько несерьезны, что оспаривать их бессмысленно. Вместе с тем правительство считает, что в свободной демократической стране, каковой является Джанатия, каждый вправе выбирать себе веру по сердцу и уму. Свобода совести - один из краеугольных камней демократии. Никто не может сказать, что правительство виновно в гонениях на язычников, в ущемлении их прав, оно всегда было лояльно к верующим. Но лояльны ли язычники к государству, к обществу, благами которого они пользуются? Этот вопрос правительство вправе поставить перед гражданами Джанатии. Тут премьер сделал длинную паузу, перебирая на столике листы с текстом выступления. - В язычестве, - продолжал премьер, - выделилось агрессивное крыло, так называемая армия Авроры. Бандитские формирования этой армии ведут войну против сил порядка. Войну, прямо направленную на подрыв экономики Джанатии. Те выстрелы и взрывы, которые слышат по ночам граждане, - есть отголоски этой войны. И правительство более не вправе скрывать вред, который наносится Экономикс. Разрушены многие жизненно необходимые предприятия. Но правительство, руководствуясь гуманными соображениями, не предпринимало жестких мер против армии Авроры. Мы надеялись, что все образуется само собой и что, поняв бессмысленность диверсионной деятельности, язычество откажется от вооруженной борьбы, переведя ее в плоскость идеологии, чему правительство готово было способствовать, ибо в Джанатии каждый может говорить все, что угодно, соблюдая одно условие - не посягать на устои. К сожалению, эта наша позиция не оправдала себя. С прискорбием должен сообщить, что армия Авроры ударила по самой основе жизни - по гидропонным сооружениям. На экранах возникли развалины гидропонных теплиц, снятые с вертолетов. Панорама производила жуткое впечатление - сплошной хаос пленки, труб и решетчатых конструкций. Потом крупно были показаны рабочие, убирающие лопатами зеленую слизь - все, что осталось от растений, показаны погрузочные машины и бульдозеры, работающие в развалинах. - Граждане Джанатии знают, что в стране нет голодных, что необходимые продукты питания щедротами картеля и банков даются бесплатно и каждый из нас не ведает заботы о хлебе насущном. Мне горько, но я вынужден сообщить, что отныне мы вынуждены ограничить в рационах натуральные продукты. Естественно, на жеватин, как продукт синтетический, ограничения не распространяются... Премьер еще долго говорил, но его плохо слушали. - Гнусная провокация! - Дин ударил кулаком по столу. - Я не думал, что они решатся на такой ущерб. Мы никогда не трогаем предприятий пищевой промышленности, и все это знают. Нет, каков масштаб провокации! Офицеры подавленно молчали. Потом Олле спросил: - Вы сказали: "Не думал, что они решатся". Вы знали. - Вчера был предупрежден, только не знал, где и как они ударят, а то бы мы их там встретили. Это работа Джольфа Четвертого. Сейчас Баргис бросит на нас своих лоудменов: нанести удар по организованному язычеству - его давняя мечта. Генерал жаждет крови. Потом, когда язычество как движение будет уничтожено, они увеличат раздачу пищи, восстановить гидропонные теплицы - не велика задача. Передача власти пророку, осторожный выборочный террор против интеллигенции, и все вернется на круги своя, легальная оппозиция им не страшна. - Надо организовать охрану пищевых предприятий, - сказал кто-то из офицеров. - Это значит - подставить под удар наши боевые группы. Объединенным силам полиции, лоудменов и гангстерского синдиката мы противостоять не сможем. Олле прислушивался к беседе, положив руку на голову пса. Гром с момента встречи не отходил от хозяина, все стараясь заглянуть Олле в глаза. Язычники-хирурги сотворили чудо, вернув пса к жизни. Раны на собаке зажили, но выделялись на черной шерсти серыми пятнами, следами стрижки и повязок. - И еще прошу учесть, - Дин приглушил звук видео, - генерал собирается выкурить нас из метро в ближайшее время. Мне это доподлинно известно. - Что значит выкурить? - Пустить ночью в метро хлор. И помешать этому мы не можем, сил не хватит. - Они знают, что у нас здесь дети. - Не обольщайтесь, для них нет запретов. Эвакуацию детей надо начать утром с первыми поездами. - Эвакуацию? - Да. На улицы. - Пойти на ликвидацию приютов? Вопрос остался без ответа. Офицеры связи вышли: последними поездами еще можно было успеть добраться до приютов и начать подготовку. - Я вот все слушаю вас, братья мои язычники, и не приемлю вашу позицию. Детей увести надо, тут спорить не о чем, но ничего конструктивного более в ваших рассуждениях нет. Запись совещания у Джольфа вы слышали, Дин где-то умудрился достать пленку, и мы знаем, что наши враги объединяют свои силы. Война! И врагов надо бить поодиночке - это азбука. Я беру на себя Джольфа Четвертого и надеюсь, он станет последним. - Олле потрогал шрам на подбородке. - Мы у него в долгу, а долг платежом красен, не так ли, Гром? Пес застучал хвостом по столу, оскалился. На него смотрели с опаской: в голове не укладывалось, что этот чудо-зверь вполне ручной. - Олле прав. Не далее как вчера пророк и генерал обсуждали детали переворота, сейчас события будут развиваться все более быстрыми темпами. И я согласен, надо ударить по притону Джольфа, это просто необходимо, это давно надо было сделать, от него вся Джанатия в страхе. Пока цело это бандитское гнездо, каждый день можно ждать провокации. Надо действовать крупными силами. - Не надо крупными, - Олле улыбнулся. - Вы, я и Гром - это уже трое. Еще двух я подберу сам. Сколько их там в замке? Меньше сотни. Ерунда. Что совершенно неотлагательно, так это ликвидация периферийных филиалов синдиката. Этим займитесь! И еще. Необходимо серьезное, очень серьезное предупреждение против дальнейших провокаций. Такое, чтобы надолго отбило желание взрывать теплицы или травить нас хлором. Помните, что мы имеем доступ к подземным энергомагистралям. Ночью, когда Олле лежал на своей сиротской надувашке, к нему в каморку зашел Дин. Пес разрешил ему потрогать себя. - Удивительное ощущение - касаться собаки. - Дин вздохнул. - Вы пришли, чтобы сказать мне об этом? - Я пришел спросить, кто будут эти четвертый и пятый. - Один из них тот, кто дал вам пленку с записью совещания у Джольфа. - Нет! Ему нельзя. Олле помолчал, осмысливая новость. Нури все можно, значит, пленка не от Нури. Значит, Дин о Нури не знает, значит, Нури сумел связаться с Норманом, которому нельзя, а тот не может не иметь связи с армией Авроры. - Конечно, - сказал Олле. - Норману Бекету пока нельзя. Они осторожно поулыбались друг другу. И тени недоверия не было в их улыбках - за время совместной работы чувство взаимной симпатии лишь окрепло. Просто, будучи человеком сдержанным, Олле ничего не рассказывал ни о Нури, ни о Хогарде. Дин, возглавляя разведку армии Авроры, был профессионально скрытен. Разговор о Нормане развития не получил, Олле только заверил Дина, что он разочарован не будет... Нури предчувствовал наступление перемен в своей жизни, он все чего-то ждал, считая свою миссию выполненной. Он сделал все, что мог, и надеялся, что это понимает Норман, который больше не подавал о себе вестей. Ежедневные разговоры с Хогардом становились все короче, Хогард сообщал о событиях дня, о том, что в воздухе что-то носится неопределенное и все ждут перемен к худшему, - видимо, подготовка к перевороту заканчивается. Положение становится все более напряженным. После уничтожения гидропонных теплиц, а уже известно, что это дело рук Джольфа, на следующий же день боевики армии Авроры захватили подстанцию и удерживали ее более часа, на это время столица была оставлена без энергии. Что творилось в городе, представить немыслимо. Почти все они погибли, но армия Авроры получила возможность заявить, что более не потерпит провокаций, от кого бы они ни исходили. И пусть подземелье оставят в покое. Правительство вынуждено было дать обещание. Что касается Нури, то ему надо сидеть спокойно и ждать. И поддерживать связь с кибером Ферро. Нури копил текущие сведения о деятельности пророка на случай возможной связи с Норманом. Боясь расслабиться, он установил для себя жесткий режим физических нагрузок, испытывая неудобство от невозможности заниматься бегом. После наступления сумерек он шел к язычникам на берег реки. Река мерцала в ночи длинными неясными огнями, на горизонте светился воздух над бесконечным мегаполисом, и вспыхивали в небе, рисуемые лучами лазеров на аэрозольных туманах, изречения пророка, рекламы, призывы и лозунги. Этот ночной пейзаж и мелодии порождали в воображении Нури странные образы, гнетущее ощущение полного отрыва от природы. Нури очнулся от раздумий: браслет Амитабха на левом запястье упруго сжимался, требуя внимания. Внеурочный вызов?! Нури незаметно удалился, и никто не обратил внимания, здесь каждый приходил и уходил когда хотел. Нури поднял руку: на экранчике светились позывные Олле... Полицейский бронетранспортер был отлично оборудован - водяная пушка, пулемет с запасом магазинов, катапульта-гранатомет. Техники-язычники вместе с Нури многое в нем усовершенствовали. Фильтр снизу гнал столь мощные потоки очищенного воздуха, что даже в открытой кабине можно было обходиться без масок. Вооруженные силы Министерства всеобщего успокоения располагали добротной техникой подавления. Водитель-центурион гнал машину, преданно поглядывая на веселого Олле и его гигантского пса. - Ну что, сержант, - Олле положил руку водителю на плечо, - ударим по этой сволочи? Не боишься? - С вами нет, генерал! - И правильно. Пока мы живы - смерти нет. Помрем - нас не будет. Только не генерал я. Лейтенант армии Авроры. - Генерал. Дин засмеялся: - А что, Олле. Был же у гладиаторов Спартак-император. Бронемашину обгоняли лимузины обывателей, - судя по эмблемам, это были в основном агнцы. Пророк устраивал очередное действо где-то на окраине. За городом, который, казалось, не имеет конца, посветлело: в ущельях окраинных улиц, образованных стоэтажными коробками жилых ульев, темнело чуть ли не сразу после полудня. Осталось позади безнадежное "Перемен к лучшему не бывает!". Этот излюбленный лозунг официальной пропаганды малиново светился на черном облаке, образованном над ближними теплицами. На обочинах, устраиваясь на ночлег, копошились бездомные, использованные респираторы и пластиковые коробки от бесплатного вечернего рациона аккуратной лентой были уложены по обе стороны магистрали в стороне от проезжей части. Граждане Джанатии, те, что на обочинах, трогательно заботились о чистоте своего отечества. Полицейские посты пропускали машину беспрепятственно, патрульные вертолеты пролетали не задерживаясь: бортовой компьютер обеспечивал соответствующий отклик на запросы. По мере удаления от города исчезли бездомные, контроль над магистралью слабел. Мутный солнечный диск был почти у горизонта, когда километрах в двадцати от резиденции Джольфа IV они свернули в развалины. Здесь был замаскирован орнитоплан Олле. На сиденье его угнездился Нури, положил на колени сверток. Он поднял машину в воздух, сделал круг. - Как это принято говорить: все, братья мои язычники, я пошел. С земли ему сотрясающим лаем ответил Гром. - Теперь гони! - сказал водителю Олле. Они сразу выбрались на шоссе. - Мы в пределах досягаемости радаров, и охрана сейчас увидит нас. И пусть видит, скоро мы исчезнем. Пустынное в это время шоссе после суеты городских окраин смотрелось непривычно. Кое-где попадались заброшенные многоэтажки, вода давно уже подавалась только в городские дома, в городе же были сосредоточены и основные перерабатывающие предприятия: скученность и теснота в Джанатии считались экономически оправданными. Безлюдье и заброшенность были бы даже приятны Олле, но пейзаж портили необозримые свалки. - Они станут многолетними источниками сырья, когда мы получим от вас безотходную технологию и бесплатную энергию. - Как вы сказали, Дин? - От вас, я сказал. От вас... генерал, иначе зачем вы здесь? Олле смотрел на дорогу, ту самую, по которой они с Дином несколько месяцев назад (черт, как бежит время) мчались в лимузине Джольфа, отличная была машина, а дорога сейчас совсем по-другому смотрится. - Нури говорит - мы не должны вмешиваться. - А дети? - скрипучим голосом сказал Дин. Олле молчал. - А отравленная вода? А дышать людям нечем? Олле молчал. - Вы не смогли удержаться. И Нури не смог, я же вижу. Да и кто сможет пройти мимо, если ребенка убивают. В этом случае нет и не может быть оправдания невмешательству. Невмешательство, вообще, выдуманная античеловеческая, антигуманная позиция. Накорми голодного, помоги болящему, напои жаждущего, будь милосерд - в этом основа жизни. И тот, кто раз отступился от этого, тот потерял себя и себе не простит. - Я в километре от цели. - Голос Нури был деловит и спокоен. - Тут освещенная аллея и хорошо просматривается полянка, полагаю, та, где расстреливали пони. Здесь и приземлюсь. Работайте. Сейчас будет много крику. Экран локатора покрылся рябью, водитель потянулся к верньеру. - Забудьте про автоматику, сержант. - Дин натянул шлем. То же сделали остальные. Олле посадил перед собой пса и зажал его голову между своими коленями. Они на полном ходу приближались к ребристому участку дороги, охраняемому дюжими приемышами. Олле посмотрел на часы, все шло минута в минуту, как и было рассчитано. Завидев полицейскую машину, один из приемышей, сняв маску, вышел на середину шоссе и картинно застыл, улыбаясь. Второй, который сидел за панелью боевого лучемета, тоже встал. И в это мгновение Дин включил сирену. Это был не тот инфразвук, которым пользовалась полиция в городских условиях, чтобы страху нагнать. Многократно усиленный - об этом Нури позаботился заблаговременно, - он сминающим ужасом словно сдул приемышей с дороги. Вмонтированные в шлемы поглотители низкой частоты смягчили удар инфразвука для сидящих в машине, но Олле ощутил, как вздрогнул и ощетинился Гром, услышал его вой и еще сильнее сжал голову собаки. Десять секунд работы сирены казались нескончаемыми. - Страшное оружие, - сказал Дин, когда сирена смолкла. Обезумевшие приемыши успешно преодолевали кучи мусора, не сбавляя темпов на подъемах. - Жаль только, поражает и своих. Гром вздрагивал под рукой, прижимаясь к Олле. Страх отпускал его не сразу, и пес вздрагивал и нервно встряхивался. - Полагаю, там, у Джольфа, сейчас тихая паника. Весь технический персонал занят поисками причин выхода электроники из строя. И нас они потеряли из виду. У знакомых ворот резиденции Джольфа сержант остановил машину, вышел, закричал: - Два офицера охраны премьера с визитом к чистейшему-в-помыслах по конфиденциальному делу! Ему долго никто не отвечал, потом на башне между зубцов выглянул подручный. - Два офицера... - Слышу, чего орать. Ворота все равно не работают, автоматика сломалась. - Открой малую дверь. - Шеф ждет вас? - Не ждет, - машинально сказал правду сержант. - Тогда пойду позвоню. - Подручный исчез. Сержант оглянулся на Дина и забарабанил кулаком в малую дверь. - Пойдем, - сказал Олле. - Пора, пока крикун действует. Крикун - результат технической изощренности кибернетика Нури, или, как он сам говорил по этому поводу, - технической извращенности. Крикун - невероятно мощный генератор радиопомех; раз включенный, он работал примерно час, пока длилась химическая реакция в недрах его. В радиусе километра все электронное оборудование на время действия крикуна выходит из строя - так утверждал Нури, и он не ошибся: электронная защита резиденции Джольфа IV и внутренняя связь были парализованы, лазерные пушки обездвижены, на экранах локаторов и инфракрасных приборов ночного видения изображения потеряли смысл... Нетерпеливый Олле пустил в ход катапульту и вышиб дверь гранатой. Они с Дином ворвались в тамбур. Подручный стоял с аппаратом связи в руке, видимо, безуспешно пытаясь соединиться. Он смотрел мимо них и медленно бледнел - он увидел Грома. - Сержант, работайте. - Руки назад! - Сержант неведомо откуда извлек наручники, поманил к себе подручного, тот повиновался. Сержант надел браслет ему на руку. - Садись сюда. - Он пропустил цепочку через дверную ручку полотнища двери и защелкнул браслет наручников на второй руке. Подручный оказался прикованным к тяжелой двери. - Готово, генерал! - Сержант, спросите, сколько их здесь? Подручный молчал. Дин подошел поближе: - Если вы не будете отвечать на наши вопросы, то я попрошу собаку, чтобы она укусила вас. Гром оскалился. Смертоубийственная гримаса, жуткие клыки на черной морде... - Сами шеф, анатомы, пять или шесть подручных, - как в бреду зачастил охранник. - Один приемыш, он в диспетчерской. Прислуга инженерного обеспечения, дежурные на кислородном заводе. Я точно не знаю... - Не разбираюсь я, генерал, в этой бандитской иерархии, - сказал сержант. - Извините. Олле, поднаторевший в этих вещах за время службы у Джольфа, разъяснил: - Советник - босс какой-либо местной шайки, анатом - из персональной охраны, палач. Подручные - кандидаты в анатомы, нечто вроде личной гвардии. Функционеры - интеллигенты, представляют чистейшего-в-помыслах в официальных органах, малочисленны. Техники и прислуга - инертная масса, ни во что не вмешиваются. - Приемыш? - Начинающий гангстер. Опасен, выслуживается. Что там считать. Сколько есть, все наши будут. В диспетчерской техники возились с аппаратурой. За пультом скучал приемыш. Сержант поманил его пальцем: иди сюда на пару слов. Никто из техников даже не поднял головы... Увидев в коридоре пса, приемыш молча протянул руки. Приковать его к ручке двери и заклеить рот пластырем было делом одной минуты. У приемыша были очень выразительные глаза, и взор его говорил, что умирать он ну никак не хочет. На этом эффект внезапности исчерпал себя. Едва они вышли в парк, молодой приемыш, идущий по открытой галерее в диспетчерскую, глянул вниз и узнал Олле. Он молча кинулся обратно, забыв о своем пистолете. Догнать его было невозможно, и Дин выстрелил навскидку. Пластиковая пуля шлепнула приемыша ниже спины, он дико взвизгнул и скрылся. - Сейчас за нами устроят охоту, - виновато сказал Дин. - Кто за кем, - пожал плечами Олле. - Не убивать же тебе было мальчишку. Они почти бегом двинулись через парк, миновали поляну с орнитопланом на ней, и первое, что увидели, - подручного, прикованного наручниками к решетке конуса кислородного терминала. Подручный довольно громко мычал через нос, поскольку рот его был заклеен лентой. Пиджак его был разорван, болтались ремешки от выдранной кобуры. Олле, замедлив шаг, обозрел его. - Не понимаю, - с удовольствием сказал он. - Я точно знаю, что у Нури не могло быть с собой наручников. Далее на знакомой аллее, обняв руками дерево, стоял еще один подручный, руки его были скованы по ту сторону ствола. Рядом, закатив глаза, валялся третий. Из носа его текла кровь, глаз заплывал синяком. - Святые дриады! - воскликнул Олле. - У меня в помыслах личные счеты с чистейшим-в-помыслах. Я бы не хотел, чтобы Нури, не к ночи будь сказано, дорвался до него раньше меня. - Там еще один, и больше мне не встретились. - Нури сидел неподалеку на длинной скамейке и гладил Грома, пистолеты лежали по обе стороны от него. - Я жду вас уже четверть часа и ждал бы еще. Дышите глубже, какой здесь воздух! И бабочки под фонарями. О, Мардук, Перун, Озирис, сколько нескончаемых дней я был лишен этой радости! - И без перехода добавил: - Надо думать, мы уже обнаружены? Служебное здание, где когда-то допрашивали Олле, было пусто. Они пробежали по нему, не зажигая света, и Гром ни разу не дал понять, что за очередными дверями могут быть люди. Дин пробормотал, что теперь можно не бояться удара в спину... и быстрей ко дворцу. Громада дворца - они приблизились к нему короткими перебежками - постепенно обретала детали, и в предрассветной серости словно угадывалась рельефность фризов. Ни полоски света, ни звука. Но когда на фоне черной листвы живой изгороди возник силуэт фантома, от колонн прозвенела автоматная очередь, а в стороне еще одна. Дин убрал фантом-силуэты. - Этих я сейчас, - сказал Олле. - Ваша забота вовремя включить проектор, когда анатом заорет. Олле и пес неслышно слились с кустами, а Дин прижал к щеке прицел проектора. Услышав, как в напряженной тишине внезапно рыкнул Гром и по-дурному возопил анатом, Нури вздохнул и засмеялся. Уже неделю, с того самого дня, он пребывал в состоянии восторженной приподнятости - все было хорошо, все было очень хорошо: Олле нашелся, Гром жив, и воины Авроры - отличные ребята... Дин повел раструбом проектора, в невидимом ультрафиолетовом луче вспыхнул белым светом синтетический костюм дергающегося анатома, два выстрела Олле слились в один - и сразу топот и сложный звук запирающейся двери. Олле и пес вычленились из темноты. Рядом стонал анатом, руки его болтались. - Второй успел удрать. Сейчас они будут бросать гранаты. - И сразу частые взрывы окутали ступени дворца. Их оранжевые вспышки на короткие мгновения высвечивали основания рифленых колонн. - Феерическое зрелище, - сказал Дин. - Но с этим что делать? Зачем ты его вообще сюда притащил? - Он сам. Понимает. Сейчас от него там, на ступенях, и пепла бы не осталось. Пусть убирается куда хочет, я ему предплечья отшиб. И нервное потрясение: Гром рявкнул над ухом. - Конченный человек. - Все в порядке, - сказал Нури. - Ползем дальше. Теперь, когда темп был потерян, штурм главного входа не имел смысла. Оставив безразличного ко всему анатома, они кинулись к ближайшему служебному входу, одному из многих. Такие входы охранялись системой "ухо-глаз". По сути, это была не охрана, а контроль, бессмысленный в повседневном обиходе. Джольф IV, как и предшествующие ему Джольфы, в деле охраны резиденции почти полностью полагался на автоматику. Идея крикуна в среде джанатийских электронщиков даже не обсуждалась, как теоретически невозможная. Парализованная крикуном автоматика лишила Джольфа IV привычной защиты, блокировка входов не работала. Вход оказался открытым, коридор-тоннель - пустым, и только вскрикнул кто-то в боковом ответвлении, когда они бежали по длинному и плохо освещенному тоннелю. Несколько переходов и лестничных маршей - дорога, знакомая Дину и Олле, - вывели их в вестибюль, от которого начиналась парадная часть дворца. Из-за узорчатых дверей доносились взрывы гранат. - Нури, уйми идиота, имущество портит. - Олле кивнул на узкую лестницу, и Нури взбежал по ней. Здесь, внутри балочного перекрытия, подпираемого колоннами главного входа, было вмонтировано помещение с телеаппаратурой. Камеры через люки смотрели в парк и вниз, на ступени входа. Идиот был не один. Второй сидел рядом на опрокинутом ящике. Они непрерывно доставали из ящиков небольшие, с куриное яйцо, гранаты и опускали их в отверстия люков. Этим делом они были всецело заняты, пиджаки их висели на спинках стульев, портупеи с кобурами под мышками опоясывали потные рубашки. Валялись пустые ящики, а полные стояли штабелями у стены, и Нури подивился неисчерпаемости запаса гранат. В помещении сладко пахло эйфоритом. - Ладно, парни, кончайте! - Подручные повернули головы. Одинаковые лица, и у каждого во рту слюнявая сигарета. - Внизу давно никого нет. Так что давайте, лапы кверху и к стене! Подручные посмотрели на пистолеты в руках Нури и одинаковыми движениями потянулись к кобурам. Их затуманенные эйфоритом мозги действовали медленно, но сработал условный рефлекс: бей, хватай, стреляй! Нури выстрелил по кобурам с обеих рук. Это были боевые заряды, не пластиковые пули, которыми пользовался Олле. Искусству стрелять не целясь их обучили при подготовке к забросу: пуля всегда следует по той линии, которую ты мысленно провел между стволом пистолета и целью; будь уверен - и ты не промахнешься... - Я же сказал, к стене! Страшное дело - одурманенный наркотиком дурак. Обезоруженные, они кинулись на него одновременно, и Нури едва успел бросить пистолеты - стрелять в людей он не научился - и принять второго на удар. От первого он отклонился, и тот по инерции скатился вниз и остался лежать недвижим. Гром обнюхал его, поморщился и отошел. На морде его было написано недоумение. Второй навалился на Нури и словно прилип к нему, не давая возможности действовать. Нури несколько секунд возился с ним, пока не удалось вырваться и провести прием. Подручный загремел по лестнице. Этот прием не числился в учебниках, но Нури почувствовал глубокое удовлетворение достигнутым результатом. Кратковременная легкая боль в правой стопе навевала ощущение чего-то древнего и настоящего. - Семь и восемь, - сосчитал сержант, связывая подручных спина к спине. - Не нравится мне это! - Олле следил, как Гром обнюхивал двери служебных входов в вестибюле. - Так мы до морковкина заговенья провозимся. Где все? Чтоб разом. - Здесь, внутри замка, организованного сопротивления не будет. - Дин набивал карманы гранатами - Нури приволок сверху целый ящик. - Убийство, поджог - в этом они доки, но сражаться не умеют и серьезного сопротивления своим злодействам не выносят. Защита у Джольфа наружная и, по сути, от своих, больше ему никто не угрожает. Они кинулись через анфиладу парадных комнат. С той стороны овального зала разом загремели несколько автоматов, и сержант, вбежавший первым, упал. Дин из-за колонны швырнул раз за разом несколько гранат. - Даешь чистейшего! - Олле броском пересек зал. На цветном паркете валялся покалеченный взрывом подручный, второй поник головой, обнимая мраморную Венеру. - Где Джольф? - Олле схватил его подбородок, повернул к себе, подручный закатил глаза. Олле услышал убегающие шаги, зарычал: - Вперед, Гром! Два анатома бежали по переходу, ведущему в покои Джольфа мимо литых скульптур серии "Спазм", уродующих эстетику голых стен. Олле и его пес догоняли их с устрашающим ревом и выстрелами. Знакомая до деталей двухстворчатая дверь в приемную перед кабинетом Джольфа, пропустив анатомов, не успела закрыться, и Олле и Гром ворвались в приемную буквально на плечах беглецов. Их уже ждали. В учебном бою ниндзя Олле в броске поражал три точки одновременно. Здесь он превзошел себя, и первые от дверей четыре анатома были выведены из строя за то самое мгновение, которого им не хватило для выстрела. Никто из них не успел упасть, когда Олле, стреляя с обеих рук, обезоружил еще двоих. Он очень спешил, он боялся, что начнут стрелять в собаку... С восторженным ревом Гром опрокинул того, который бежал последним, и завертелся по комнате черным вихрем, предупреждая даже попытку двинуться. Олле отбросил разряженные пистолеты, коснулся ботинком лежащего начальника охраны: - Ты сам встанешь, Эдвард? Или хочешь, чтобы мой пес помог тебе? Анатом, гора мышц, поднялся с неожиданной легкостью. Удар Олле, нокаутирующий других, не имел для него серьезных последствий, хотя и сбил с ног. Он стоял пригнувшись, но и при этом был под два метра. Кожа на его голове двигалась вместе с волосами. Олле тронул шрам на подбородке, усмехнулся: - Положишь меня, уйдешь живым. Гром, не вмешиваться, следить. Анатом рванулся, не дожидаясь конца фразы. Его кулак-гиря целил в лицо Олле. Чтобы убить. И прошел рядом, почти коснувшись его... почти. Гигант пролетел мимо и рухнул боком на пол, сбитый ударами в колено спереди и в шею под ушами, нанесенными странным образом сзади. - Это тебе не связанного казнить, палач! Анатом захрипел и, вывернувшись, лежа, метнул нож. Олле вроде не двинулся: тяжелый нож прошелестел возле уха и вонзился в дубовую створку двери. - Святые дриады, чего я не могу, так это бить лежачего! Гром заскулил, пытаясь поймать взгляд Олле: можно? - Следи, - засмеялся Олле. Олле был весь в азарте боя. По своему характеру он в принципе не способен был причинять боль даже тем животным, которых отлавливал для ИРП, но сейчас ощущал сладкое чувство мести, и оно не казалось ему недопустимым или противоречащим морали. Он бил воплощенное зло, ибо что значит гангстер Джольф без анатома Эдварда? Исчезающе малая величина. Он смотрел, как поднимается Эдвард, и отстраненно вспоминал странную, уже забытую на Земле и по крупицам восстановленную специально для него, Нури и Хогарда науку рукопашного боя, не того примитивного каратэ, которым хвастались подручные. Анатом! В свите чистейшего-в-помыслах анатом потому и назывался так, что владел методами причинения страдания, знал, куда давить, чтобы жертва была на пределе потери сознания от болевого шока, знал, куда бить, чтобы выключить сознание на время или навсегда. - Один раз достать! - Эдвард затряс головой, глаза его утонули в нависших веках. - Давай! Олле уклонился от кулака, сделал шаг навстречу и неуловимым для глаз ударом ороговевшей ладони снизу рассек анатому подбородок. Он двигался втрое быстрее Эдварда, массивное тело охранника моментами казалось ему почти неподвижным. - Ты ведь знаешь, куда бить, ударь! - Сминая железными пальцами плечо бандита, Олле усилил его движение, не позволил прекратить удар, и огромный кулак на выпрямленной руке как таран ударил в стену и проломил ее. Секунду анатом рассматривал раздробленные фаланги пальцев: - Больно! - удивленно сказал он. - Ой, больно! Олле знал, где находится центр координации движений, и знал, как достать его, - он ударил. Нури возник в дверях, стряхивая с себя штукатурку. Он охватил взглядом поле сражения и остался доволен. Эдвард, махая уцелевшей левой, помраченно двигался рывками по кругу и рухнул, сотрясая мебель. Гром наступил ему на живот, заглянул в глаза, и анатом тонко заверещал. - Сожалею, я задержался, пока Дин бегал, искал врача. Сержант надолго вышел из строя, отличный парень! - Переступая через лежащих и стонущих, Нури подошел к двери в кабинет Джольфа, надавил, потрогал ручку: - Надо взрывать. - Обойдемся. Олле приволок "Спазм", центнер чугунной отливки, не имеющей художественной ценности. Между собой анатомы называли эту скульптуру "Предмет с дыркой". Действительно, "Спазм" имел то ли в конце, то ли в начале удобную для хватания дыру. - Я только теперь понял, зачем она нужна. - Олле, держа предмет с дыркой под мышкой, разбежался и трахнул по замку. Двери распахнулись. Кабинет Джольфа был пуст. Пусто было и в прилегающих покоях. Олле откинул занавесь, скрывающую двери лифта, послал вызов, услышал глухой взрыв вверху шахты и шум падения кабины. - У него на крыше всегда дежурит вертолет с пилотом. Ну да никуда он не денется, автоматика аппарата не работает. - Уйдет он, Олле. Крикун уже иссяк. - Этого нельзя допустить. У Джольфа на побережье запасное убежище. Если он уйдет, наша диверсия потеряет смысл, Джольф сразу восстановит синдикат! Последнюю фразу Олле произнес уже на бегу. Он несся громадными прыжками, хватаясь на поворотах за стены и колонны, в парк, где на поляне лежал орнитоплан. - Бесполезно! - Нури подбежал, когда Олле уже был в седле, и помог ему застегнуть браслеты. - Против вертолета эта птица бессильна. Жаль, не предвидели, его б ракетой... Аппарат задрожал, ему передавалось состояние пилота. Олле спрятал ладони в оперении, поднял оба крыла вверх, и они сомкнулись у него над головой. - Святые дриады, если не я, то кто! - В два взмаха он поднял машину в воздух. Завыл, захлебнулся воем Гром. Сверху донесся крик Олле: - Утешься, Гром, малыш. Пока мы живы, смерти нет! Олле набирал высоту, усиливая взмахи, и собственная сила казалась ему неисчерпаемой: выше, выше! Только тогда он сможет спорить с вертолетом - в падении, в полете-пикировании с почти сложенными крыльями. Вертолет он увидел неожиданно в двухстах метрах ниже себя. Джольф, видимо, пытаясь оценить обстановку, сделал круг над дворцом и пошел в сторону океана. Олле забирался все выше, понимая, что его вот-вот заметят, ибо Аврора высветила его первыми лучами. Встречный бриз от океана замедлял скорость, но облегчал подъем. Олле следовал за вертолетом вдоль побережья, угадываемого по белеющей полосе прибоя, дворец Джольфа и здание кислородного завода скрылись за горизонтом. Олле еще не знал, что он будет делать, его спортивно-прогулочный аппарат имел сугубо мирное назначение и ни в коей мере не был приспособлен к драке. Олле перешел в горизонтальный полет. Слегка теперь снижаясь, он легко следовал за вертолетом параллельным курсом, хорошо видимый. И его заметили. Вертолет завис и стал набирать высоту, его сферическая пластиковая кабина повернулась вертикальной прорезью к Олле, и ствол пулемета в ней, тонкий и длинный, задвигался. Пока что Олле был под защитой мерцающего диска винта, но при первой возможности, вот сейчас, Джольф срежет его пулеметной очередью или изрубит винтом. Олле планировал точно над винтом, вертолет приближался с устрашающей быстротой. До смертоносного диска оставалось двадцать, потом десять метров. Страха не было, была уверенность, что Джольф не уйдет. - Пока мы живы... Вспомни убиенных экологов, Джольф! Олле привстал на сиденье орнитоплана, застонав от страшной боли, вырвал из крыльев обе руки вместе с браслетами и приросшими к ним синтемышцами и толчком выбросил себя из аппарата. В каком-то сумасшедшем движении он еще успел заметить, как рухнул сверху его аппарат, ломая лопасти винта вертолета, и как мгновенно синей радугой разлетелись брызги подкрашенной глюкозы - голубой крови его чудесной птицы. Он весь сосредоточился на одной мысли: войти в воду вертикально ногами вниз, и это ему удалось. Опускаясь в черную глубину и замедляя в ней движение, он видел, как неподалеку, быстро теряя очертания, погружался вертолет с разбитой от удара о воду кабиной. Олле вынырнул, работая ногами, в руках - предплечьях и запястьях - рвущая боль не хотела уходить. Олле видел - руки у него целы, знал, что боль - это реакция на разрушение крыльев, поскольку аппарат на время полета включался в нервную систему пилота. Но боль обездвижила руки, и он не мог даже сбросить браслеты. Он лег на спину, качаясь на малой волне, берег скрывался в туманной дымке, спешить было некуда. Океан дышал как живое существо, безмолвное в этом прохладном утре. Семья чистильщиков просыпалась на берегу от утренней росы. Люди вылезали из своих тележек, выпускали воздух из матрасов и, зябко ежась, брели к воде сполоснуть лица. Рокот донесся сверху, и они увидели над океаном черный вертолет и большую птицу над ним, розовую в первых лучах, еще не коснувшихся воды и берега. Они видели, как, сложив крылья, птица сверху ударила по вертолету и сломала ему винт, и вертолет, нелепо размахивая уцелевшей лопастью, рухнул в океан. Чистильщики переглянулись и увели свои тележки с пляжа подальше в дюны. Мало ли что может случиться: приедут на своих ревущих машинах, схватят, станут задавать вопросы, угрожать, гнать от берега. Чистильщика всякий обидеть может. Они видели, как из воды выполз на коленях странный человек, длинные руки его неподвижно висели. Выполз и остался лежать вниз лицом на мокром песке. Они смотрели и тихо обсуждали вопрос: подойти, помочь? Боязно, конечно, но ведь человек... И внезапно из-за прибрежных валунов возник огромный черный зверь. Он двигался прыжками на толстых лапах и шумно дышал, вывалив красный язык. Зверь подбежал к лежащему, засуетился, завыл тонко. Человек поднялся на колени, потом на ноги, и они ушли в дюны, человек и зверь. Нури достал гостевой билет - результат невероятных усилий Хогарда. Билет был заодно и пропуском в столицу: все магистрали были перекрыты оперативными отрядами лоудменов, их черные машины образовывали непроницаемые дорожные пробки. Движение на дорогах замирало с восьми вечера до шести утра, - таков был главный результат объявленного в Джанатии чрезвычайного положения. Нури спешил. Нормам не выходил на связь уже вторую неделю, Олле тоже не давал о себе знать, накопилась целая коробка кассет с записями. Нури подчинился тогда решению штаба армии Авроры остаться на связи с Ферро, но сейчас это решение казалось ему неоправданным, а привлечение его к диверсии против Джольфа Последнего смотрелось как некая уступка его темпераменту. А ведь Нури и просил всего-то разрешения остаться в резиденции Джольфа, превращенной язычниками в детский приют. Какой-то смешанный отряд лоудменов и полиции пытался захватить резиденцию, но был наголову разгромлен воинами армии Авроры. Нури участвовал в обороне резиденции и кислородного завода как консультант-кибернетик, не более того. И он был вынужден сразу вернуться к себе, как только угроза захвата миновала... Пророк Джонс, как узнал Нури из сообщения кибера Ферро, закончил подготовку к перевороту и не сомневался в успехе. Это ощущалось и в наглой самоуверенности агнцев, проверявших документы на дорогах, и в безлюдности притихших в предчувствии еще горшей беды городков, мимо которых мчался лимузин Нури, и в той лихорадочной спешке, с которой правительство издавало законы. Закон об организации приходов на предприятиях взамен профсоюзов - в каждом священник из центурионов и кибер-секретарь; закон о принятии присяги на верность фирме; закон, объявляющий веру в Великого Кибера государственной религией; закон, объявляющий язычество ересью, караемой заключением в концлагерь на срок, достаточный для обращения в веру истинную. Вначале правительство объявило, что замурует бездействующие линии метро, но это решение после эпизода с отключением электроэнергии пришлось отменить. С концлагерями тоже не получилось. Это доказывало, что армия Авроры превратилась в силу, способную ограничивать произвол власть имущих. После захвата резиденции Джольфа и одновременных разрушительных ударов по местным филиалам гангстерский синдикат был разгромлен и потерял значение как сила, противостоящая язычеству. Во всяком случае, Джольф V на смену Четвертому не появился, а с уцелевшими бандитствующими элементами, в случаях, когда они проявляли себя, справлялись даже обитатели обочин. Миновав последний пикет лоудменов у въезда в столицу, Нури переключил машину на ручное управление и по вымершим гулким ущельям улиц двинулся к "Фениксу", надеясь застать там Нормана Бекета и отдать наконец ему пакет с пленками. Здание мятежного журнала располагалось вдали от центра по соседству с серыми коробками домов рабочей окраины. Небольшая площадь перед ним была заполнена толпой. Желтые агнцы вперемежку с голубыми лоудменами угрожающе орали, размахивая лучевыми пистолетами. Нури вышел из машины, на него никто не обратил внимания. Но когда он пытался пробраться через толпу ко входу в здание, колоссальный, трехметрового роста, кибер, по-видимому основной здесь распорядитель, прогудел что-то теснящимся рядом с ним лоудменам, и Нури был схвачен и вышвырнут на узкую панель. Напрасно он размахивал пропуском и пытался что-то доказать. Толпе было не до него. Дожили, черт возьми! Шахтный кибер, даже не требующий психоналадки, примитивный, как арифмометр, командует людьми! Встав на сиденье своей машины, Нури увидел, как десяток агнцев били ногами в двери редакции. Он видел, как распахнулись двери и вышли три сменных редактора, люди, известные всей Джанатии. Среди них был Норман Бекет, он возвышался над толпой в своем шлеме и стоял спокойно, положив руки на пояс астронавта. Толпа отхлынула, когда рядом с ним появился Олле. - Генерал! - послышалось в толпе. - Ну, - сказал Олле, не повышая голоса. - В чем дело? Из толпы выдвинулись двое агнцев. - Мы хотим войти внутрь! - Так войдите. - Олле не тронулся с места. Агнцы переминались перед ним, оглядываясь на толпу. - Бараны! - сказал Норман. - Примитивные... Он не договорил, на груди его на мгновение вспыхнула и погасла огненная полоса. То, что случилось вслед за этим, было подобно вихрю. Олле выбросил вперед кулак, и лучевой пистолет, выбитый из рук агнца, взлетел над толпой. И пока агнец, перегнувшись, медленно опускался на асфальт, второй уже летел плашмя в толпу, сбивая передние ряды. Олле врезался в толпу, как нож в масло, и через минуту площадь опустела. Двое остались на площади - трехметровый кибер и Олле, замерший перед ним в сутулой позе борца. Олле повернул голову, и Нури увидел его непривычно усталое, будничное лицо. Он, видимо, что-то сказал, потому что Норман исчез. - Это ты их привел? - громко, как глухому, растягивая слова, спросил Олле. - Я здесь главный. Их мне подчинил тот, кто задает программу! - прорычал кибер голосом генерала Баргиса. Он согнул колени и подался корпусом вперед, готовясь к броску. - А чем ты занимался раньше? - Олле явно не замечал намерений кибера, - Нури в отчаянии подумал, что это правильная линия поведения. Нет, правильная - это бежать: автомат может кинуться на него в любое мгновение, человек не в состоянии противиться натиску полуторатонной громадины, нет на Земле такого человека. Нури нащупал под мышкой пистолет... Бесполезно, его и гранатой не взять, был бы крикун... - Раньше я складывал в штабель медные ваербарсы. - Вот теперь подумай, почему все разбежались. Ты не можешь командовать, ты не умеешь составлять программу. Убирайся! Робот медленно выпрямился. Он долго молчал, и были слышны стоны поверженных агнцев. - А что нужно, чтобы составлять программу? Нури увидел, как появились и стали у входа в редакцию два больших автобуса. Их, видимо, ждали: с десяток сотрудников, торопясь, грузили в машины ящики и связки бумаг. - Что нужно? - повторил Олле. - Я помогу тебе, робот. Раздели для начала длину окружности на диаметр с точностью до сотого знака. Только не спеши, чтобы я успел проверить. Помещение редакции опустело, машины скрылись, оставив за собой пыльные смерчи. Олле, переступая через агнцев, вошел в дом, прикрыл за собой двери. На площади недвижимо стоял робот, выкрикивая цифры квадриллионных долей пи, вокруг него снова гуртились агнцы. Он не дошел и до пятидесятого знака, когда на площадь выкатился сферический низкий танк и завис на своей воздушной подушке. Из середины его вырвался слепящий белый луч и неровным зигзагом пробежал по фасаду здания. Косо, на уровне пояса перерезанный робот тяжело рухнул на асфальт, послышался треск, и в то же мгновение, словно облитое напалмом, здание вспыхнуло. Танк ворочался на площади, белая нить луча связывала его с горящим домом, и Нури, чувствуя опаляющий жар, тупо думал, что незачем тратить энергию, если дом и так горит, и что, видимо, экипаж танка сейчас дышит эйфоритом. Дико выли увязающие в жидком асфальте агнцы и лоудмены. А потом над танком на уровне пятого этажа завис в воздухе Норман, опоясанный бледным сиянием. Он швырнул в танк какой-то большой цилиндр и тут же исчез в клубах дыма. Взрывная волна сбила Нури с ног, он на коленях вполз в машину, поднял ее над дорогой. Танка на площади не было, вообще ничего не было, кроме мечущегося адского пламени. Отогнав машину за несколько кварталов, Нури двинулся к центру. Поскольку не удалось отдать пленки - а теперь это вообще не имело смысла, наверное, переворот уже начался, - оставалось действовать самому. Нури остановил машину, привел себя в порядок и, выехав в ущелье проспекта, двинулся к центру. Он еще надеялся попасть к открытию парламента, но надежда эта почти угасла у первого виадука: на проезжей части перекатывались циклопические полусферы танков и маячили патрульные лоудмены. Нури отвел машину назад и нашел стоянку неподалеку от входа в метро. Он протиснулся через молчаливую, колышущуюся у эскалаторов толпу, слабо удивился: улицы пусты, а здесь, под землей, не протолкнуться. Ленты двигались почти пустые, к центру с окраин никого не пропускали. Густая цепь агнцев Божьих под командой киберов сдерживала толпу. Нури, размахивая пропуском, пролез-таки к старшему киберу - его можно было узнать по эмблеме атома, мерцающей на панцире, - сунул ему карточку. Робот взглянул на символы, отодвинулся, освобождая проход. Через несколько минут Нури вышел на площадь перед зданием парламента. Массивное, но зажатое между титаническими цилиндрами жилых домов, уходящих в низкие мутные облака, оно выглядело старым и тесным. Над крышей парламента сияло: "Пророк приемлет вас такими, какие вы есть". Его остановил патруль агнцев: пропуск? подождите! Ждать пришлось долго: через площадь тянулись колонны, скорее, компактные гурты агнцев и лоудменов, у каждого возле бедра болтался массивный блик. Нури заметил, что нигде не было видно излюбленного в Джанатии лозунга "Перемен к лучшему не бывает!". Вместо него появилось звонкое, но абсолютно бессмысленное изречение пророка "Подлинное равенство - это равенство во грехах". Агнцы шли не менее получаса. Они пересекали площадь и скрывались в темнеющей пасти тоннеля у основания жилого цилиндра. Нури помнил схему метро и знал, что там находится вход в давно забытую линию, ведущую в рабочие кварталы. Линию открыли, но где остановятся поезда, увозящие агнцев, то знают только диспетчеры армии Авроры. Тут генерал Баргис что-то не доработал и явно лишался значительной части своих боевых отрядов. Нури мельком подумал об этом, рассматривая колонны. Каждую возглавлял андроид, человекоподобный робот. Походка робота была более плавной, чем у марширующих в рядах. Агнцы явно подражали роботам, угловато дергаясь при каждом шаге. Это было трудно, это замедляло движение, но они старались с маниакальной настойчивостью. Нури вспомнил высказывание жреца-хранителя: высшую степень смирения пророк усматривает в подчинении человека машине, а такое подчинение, добавлял жрец, не может не сопровождаться деградацией личности. Нури гасил в себе презрение - ведь тоже люди, хоть и стремящиеся избавиться от человеческого облика. Жрец высказывал спорное, на взгляд Нури, суждение, что это реакция человека, человеческой психики на разрушение природы: машине не нужна красота, а у человека каменеет душа. Иногда андроид, не сбиваясь с шага, поворачивал голову назад и начинал размахивать манипуляторами. Откуда-то со спины вырывалась грохочущая музыка, и тогда агнцы ритмично орали железный марш. Этот марш, по заверениям пророка, как нельзя более отражал внутреннюю потребность усредненного джанатийца, уставшего от официального вранья. Мы серые! Мы у власти! По миру идет серота! Одной мы подвластны страсти - Грести в кошель живота! Высоты последние смерьте, Какой здесь быть может выбор? Злорадное горло смерти Зияет во весь калибр! Мы спали, жрали, пили. Плевали на рай и ад! Но киберы нам влепили Железным мокасом в зад! Дошли до конечной вехи, И робот всему наследник! Мы ржем абсолютным смехом, Нам дадено ржать последним! ...Нури все-таки опоздал, и его кресло в гостевой галерее оказалось занятым. Пришлось стоять, и он примостился у барьера. Отсюда хорошо просматривался зал, расходящийся полукруглым амфитеатром от возвышения. Там за длинным столом сидели министры и еще какие-то люди в бронзового цвета костюмах. Этот назойливый цвет преобладал и на скамьях депутатов. С краю возвышалась широкоплечая фигура пророка, кресло рядом с ним пустовало, репрезентант Суинли не явился, как того и следовало ожидать. Нури оглядел зал, свободных мест не было. На это столь долго рекламируемое заседание прибыли все депутаты. Премьер-министр - его респектабельная фигура уже виднелась за трибуной - склонился над листками с текстом, но смотрел исподлобья в зал. Он говорил о долге правительства перед страной, о том, что правительство сознает свою ответственность за то несколько необычное решение, которое он будет иметь честь предложить избранникам и представителям народа. - Я буду откровенен, господа, я, может быть, буду резок. Общество переживает глубокий кризис, ибо внешние силы не оставляют надежд на перемены в Джанатии. Нам пытаются диктовать, что нам делать в своей стране, как нам вести свое хозяйство. Нам навязывают так называемую экологическую конвенцию. Принять ее - это значит добровольно наложить на себя ограничения в потреблении. Ассоциаты пошли на это, но мы, заботясь о благе граждан, не пойдем на снижение уровня потребления - правительство отвергает конвенцию. Мы сами кормим, обуваем и одеваем себя; кто хочет, пусть ограничивается, мы в чужих советах не нуждаемся... Нури слушал. Да, это сильный аргумент против экоконвенции, подсказанный пророком и взятый теперь на вооружение премьером. - Нам говорят, что мы кому-то мешаем, сбрасывая свои отходы в океан. Но мы очищаем свою страну и отходы сбрасываем в свои территориальные воды, и если наши действия кому-то не нравятся, то это не наша забота... Я знаю, язычники не разделяют наше мнение, но мы, господа, и не стремимся к единомыслию, мы стремимся к порядку. Чего нам не хватает, так это порядка. Растет хаос во всех сферах общественной жизни и экономике Джанатии... Ну, если он заговорил о порядке, то тут не обойдется без пророка, который вместе с Баргисом, собственно, и провоцирует стремление к порядку. Нет, разгром гангстерского синдиката был своевременной мерой, премьер лишен возможности говорить о борьбе с организованной преступностью как первоочередной задаче в деле наведения порядка. - ...Правительство особо отмечает заслуги пророка, его энергичную деятельность, направленную на защиту основ общества торжествующей демократии. Мы все отлично понимаем, в каких сложных условиях работает пророк Джонс, мы приветствуем новые движения, в которых сплотились истинные патриоты. Когда я думаю о словах пророка нашего, я думаю, не есть ли стремление человека удовлетворить потребность в грехе - свою гордыню, жадность, лень, чревоугодие, сластолюбие - главный двигатель прогресса? Но если это так - а это так, - то не греховен ли сам прогресс и не карает ли нас Господь за грех прогресса? Карает! Карает депрессией, которую мы переживаем. Производительные силы выросли настолько, что предложение во всех сферах производства превышает спрос. Насыщенность промышленности автоматикой привела к тому, что количество незанятого населения превысило все мыслимые пределы. Вот кара за грех прогресса!.. И если мы примем бесплатную технологию, то, я спрашиваю, что останется делать джанатийцу? Отсюда один вывод, и я взял на себя смелость донести его до нации - мы отклоняем помощь так называемого ассоциированного мира. К этому зовет нас здравый смысл и наша гордость! Премьер надолго замолчал, ибо последние его слова вызвали одобрительный рев в зале. - Человек греховен от природы. Эта истина не требует доказательств: греховен и несовершенен. Это я отношу и к себе в первую очередь, и к членам возглавляемого мной кабинета. - Премьер-министр стал интимно задумчивым. - Мне иногда приходит мысль, а не является ли человеческое несовершенство главной причиной несовершенства нашего общества, причиной войн, революций и неурядиц, которые на протяжении всей истории сотрясают общества и государства? Из плохих деталей не собрать хорошей машины! Имея в виду все сказанное, перед лицом народа и нации, сознавая свою ответственность перед историей, мы приняли единственно возможное решение... Премьер сделал паузу. Шорох пробежал по залу, желтые и голубые выпрямились, на скамьях оппозиции озабоченно притихли, и только телеоператоры по-прежнему перемещались по проходам со своими камерами. - ...Единственно возможное решение: призвать к управлению государством того, кто полностью свободен от предрассудков, присущих нам от рождения, того, кто обладает непогрешимой логикой, железной последовательностью, неограниченными возможностями, чей рассудок не связан традициями, а разум безупречен и чист. От имени правительства я предлагаю вам, избранники народа, всю полноту власти передать в руки достойного... Разом вскочили желтые и голубые, с грохотом распахнулись двери, и, ровно топая, по главному проходу замаршировала шеренга агнцев Божьих. Премьер тихо просиял, снова стал серьезным и, срывая голос, закричал: - Кто более достоин, нежели Великий Кибер, зримо воплощенный в кибере Ферро?! Да здравствует железный диктатор! Агнцы рявкнули что-то двухсложное. В наступившей вслед за тем тишине были слышны шаркающие шаги премьер-министра. Он, горбясь, сошел с трибуны, а навстречу ему двигался кибер Ферро. И когда они поравнялись, в зале раздался смех. Премьер вздрогнул. Слева, в первом ряду, негромким, но слышным всему залу срывающимся от смеха голосом сменный редактор "Феникса" произнес: - Прохвосты! Нашли-таки себе фюрера! - Я арестую вас, Норман Бекет! - прохрипел премьер. - Знаю! Но разве вы не сдали полномочия? Вот только что и на глазах всей страны. - Язычник! - загремел, не вставая, генерал Баргис. - Вывести его! И пока агнцы, потея от усердия, выволакивали из зала Нормана, Нури напряженно рассматривал его худощавое лицо с обожженной кожей и отекшими от перегрузок глазами, редкие волосы и большие с синими венами руки пилота-межпланетника. - Где же право открытой дискуссии? Боитесь пустить меня на трибуну! Нормана увели. За столом правительства замешкались, зашептались... Потом пророк Джонс отодвинул кресло, направился к трибуне. Но Ферро, его кибер, одним движением четырехпалого манипулятора остановил пророка, и его голос загремел в зале. Ну да, он не нуждается в усилителе, вспомнил Нури. - Люди, вы призвали меня, чтобы я разрешил противоречия, которые вами порождены. - Кибер, кажется, принял игру всерьез. - Гомо фабер, способный создавать мыслящие устройства, оказался не в состоянии построить простейшую схему производства-потребления, хотя критерии оптимальности такой схемы очевиден и вытекает из принципа экономии энергии: потреблять все, что производится, производить не больше, чем нужно для потребления. Тот, кто задает программу, - (жест в сторону пророка), - усматривает противоречие в том, что производится больше, чем можно потребить. Нужен ли я для решения столь примитивной задачи? Следует сократить производство. Я это предлагаю, поскольку схема общества по заданной мне программе считается неизменной!.. Тут восприятие событий у Нури раздвоилось. Речь кибера, его однолинейная, примитивная логика создавала впечатление какой-то карикатуры на глубокомысленные рассуждения премьера. Но ведь и решения государственного масштаба, судя по результатам, принимаются правительством на столь же убогом уровне мышления. О, Мардук! При таких порядках любой маразматик гением смотрится. Сам факт прямой телетрансляции заседания парламента служит иллюстрацией высокомерного пренебрежения власти мнением народным: любое глумление над здравым смыслом допустимо, чего там... примут. Нет, одновременно думал кибернетик Нури, какие-то необычные выбросы в речи робота наблюдаются, что-то тут неладно. Он несчетное число раз имел с Ферро телеконтакты, но видел его впервые: кибер как кибер, слегка утрированная внешность, присущая роботам для домашних услуг. Отличная машина. И, конечно, он весь во власти формальной, машинной логики. Но как же так, не может быть, чтобы пророк не отрепетировал, не проиграл много раз программу поведения и выступления кибера заранее. Разве мало отличных, наверное, лучших в Джанатии программистов трудится на пророка? Откуда же тогда эти флуктуации в поведении и словах Ферро, незаметные пока для окружающих, но очевидные для наладчиков кибернетических устройств. - ...Следует сократить число автоматов, - продолжал кибер, - увеличится занятость... Ну вот, все становится на свои места: луддизм, чистейший пример формальной логики, неспособной не то что оценить значимость связей, а просто выявить действующие факторы. Это уже было, и даже жрец-хранитель, обсуждая стратегию армии Авроры, высказывал опасения - не есть ли разрушение предприятий язычниками проявление неолуддизма на данном витке истории? Не есть, ответил ему Дин, поскольку язычники не против промышленности и назад в пещеры не зовут, они против самоубийства человечества расточительной и вредоносной технологией производства. - ...Формулирую вывод: противоречие устраняется уменьшением количества машин. Я - машина! Робот сел на пол и неуловимым движением отделил у себя сначала левую, а потом и правую стопы и осторожно положил их на пол. В зале и за столом правительства оцепенели. Через секунды на пол легла ось коленного шарнира и шлепнулась бедренная часть ноги. Ферро отвернул кисть манипулятора, крутанул в плече культю - за ней тянулись цветные жилки проводов. - Нет! - закричал пророк. - Нет! Низкий устрашающий рев пса, взрывы в переходах дворца и автоматные очереди заглушили его крик. Распахнулись высокие двери, и в длинном проходе между рядами кресел появился Норман Бекет. Левая рука его свисала, с пальцев капала кровь. На шаг отстав от него, с нехорошим выражением на оскаленной морде, двигался Гром. Генерал Баргис шевельнулся в кресле, пытаясь встать, Гром на секунду повернул к нему голову. Их взгляды встретились, и генерал надолго застыл в неудобной позе. Караулы агнцев словно вымело из зала. - Ах, Джонс, пастор Джонс! Вам же говорили, что мозг Ферро собран из нестандартных элементов, он чреват сбоем программы. Не вняли предупреждению, честолюбец! - Норман поднялся на трибуну, придвинул панель с микрофонами. - Пока мы там в кулуарах убеждали агнцев Божьих, что кротость украшает праведника, что оружие кроткому ни к чему, здесь, кажется, все проблемы успели решить? Со странным выражением он смотрел, как корчится на полу несчастный кибер. - Людям нечем дышать, мы пьем отравленную воду. Разрушена сама основа жизни. И никакие софизмы, а они продиктованы властолюбием, личными амбициями либо невежеством, не могут оправдать отказ от экологической помощи. - Норман говорил не повышая голоса. - Мы предлагаем эту помощь принять незамедлительно. На этом условии армия Авроры, командование которой я представляю, прекратит свою деятельность. Верхняя палуба пятимачтового фрегата, поднятая над волнами на десятиметровую высоту, звенела детскими голосами. Соленый бриз, опережающий паруса, был сладок и опьянял маленьких джанатийцев. - А если не будет ветра, Нури? Тогда мы остановимся на самой середине океана? Воспитатель Нури, если не будет ветра? Веерный строй парусных барков и гафельных шхун уходил за далекий горизонт, и Нури думал, что сверху, с высоты полета дирижабля-катамарана, сопровождающего флот, парусники, наверное, кажутся цветами, упавшими на складчатую скатерть океана. - Ветер будет... ЧАСТЬ ВТОРАЯ РЕАБИЛИТАЦИЯ Задать первый вопрос при первом контакте - это, знаете, много мозгов иметь надо. Теперь, конечно, нашего капитана цитируют в учебниках, инструкциях и даже романах, а тогда... Нет, и тогда он был известен, но так, между своими, в узком галактическом кругу. А вот когда он реабилитировал нас, землян, тогда да... Ну вы же знаете, сколько писали о первом контакте, пока он не состоялся. Сколько тогда специалистов по контактам было! Линкос разработали, группы по изучению инопланетян создавали, конференции проводили, космос слушали, всяческие возможные варианты контакта перебирали. А получилось все не так... Вы извините, я, когда говорю, всегда волнуюсь. Это вот наш капитан - он в любой аудитории был как у себя в кают-компании. Абсолютное, знаете, владение ситуацией и речью... История эта, как и многое другое, уже забываться стала. Так я тут написал, как это было... как запомнил, значит. Не все, конечно, равнозначно по уровню достоверности, кое-что пришлось и с чужих слов писать. Но дух событий я старался сохранить. Так вы уж лучше прочтите, а то я, когда много народу присутствует, теряюсь, знаете. Да и память уже слабеет, а когда пишу, то все выплывает, как было. Вот он, мой рассказ. - Год назад мы наконец-то получили ответ от братьев по разуму. - Председатель обвел взглядом взволнованные лица и морды членов комиссии по контактам, как непосредственно присутствующих, так и присутствующих дистанционно в голографических изображениях на многочисленных экранах, обрамляющих полукруглый зал заседаний. - Вам известно, - продолжал председатель, - что уже двести лет мы непрерывно шлем в космос сигналы, надеясь на отклик. И вот после года напряженной работы Сабом наконец закончил расшифровку ответа. Проникнутые сознанием величия момента, мы через несколько секунд узнаем текст первого сообщения. В зале торжественно и мощно зазвучали полные скрытого и до сих пор не разгаданного смысла аккорды симфонии "Контакт-1". Все пятнадцать миллиардов жителей Земли и ее окрестностей, включая разумных обитателей морей и океанов и не считая грудных младенцев, замерли у экранов телевизоров. Ибо это заседание транслировалось по всем каналам связи. Музыка стихла, и вот послышался хорошо знакомый голос Самого Большого Мозга, сокращенно - Сабома. Биоэлектронный, он размещался в сейсмостойком хранилище и, имея гравилазерную связь [сейчас установлено, что гравилазерная связь нисколько не хуже мезонной, тахионной и кварковой] с окружающей действительностью, был запрограммирован на подачу советов всем желающим. Свою работу Сабом считал синекурой и пребывал в состоянии перманентного удивления. Зная практически все обо всем, он не мог понять, почему земляне, имея возможность связаться с ним в любой момент, предпочитают пользоваться собственными мозгами, а много ль их. С его точки зрения, это глупо и нерационально. Имея массу свободного времени, Сабом добровольно и с энтузиазмом засел (здесь, видимо, "залег" более подошло бы, но интеллектуальную работу делают сидя, почему я и воспользовался этим термином) за расшифровку. Итак, в зале послышался хорошо знакомый голос Сабома. - Я закончил дешифровку послания, - скромно сказал он. - И выдаю результаты на дисплей. Темный экран над столом председателя осветился, и на нем возникла огненная надпись: "Или вы нас считаете за мироблей, или вы сами миробли". В полной тишине председатель зачем-то дважды прочитал эту надпись вслух, забыв выключить транслятор. - Я произвел структурный и семантический анализ текста, - сказал Сабом. - Слово миробль означает... - Дальше не надо! - вышел из транса председатель и ударом кулака по кнопке выключил Самый Большой Мозг. - Дальше мы и сами догадались. Он сел и подавленно спросил, ни к кому конкретно не обращаясь: - За что они нас так, а? И снова потянулась ничем не нарушаемая тишина, а потом на одном из экранов что-то забулькало, и дешифратор выдал в динамик голос Си Многомудрого: - Я хотел бы знать содержание наших сигналов, транслируемых в космос. - На морде Многомудрого блуждала задумчивая улыбка. - Разве это важно? - сказал председатель и, махнув рукой, включил Сабома. - Извините, я тут вас сгоряча выключил... - О чем говорить, - ответил Сабом. - Пустое. - Си Многомудрый интересуется содержанием информации, передаваемой нами в космос. Вы знаете ее? - Естественно. Мы, вернее, вы передаете таблицу умножения, ряд простых чисел и теорему Пифагора. - А закон Архимеда насчет тела, погруженного в воду, вы не передавали? - спросил Многомудрый, и, как показалось председателю, в улыбке его возникло что-то двусмысленное. - У нас, дельфинов, говорят: каков вопрос - таков ответ. В общем мне все ясно. - Что вам ясно, Многомудрый? - прошептал председатель и, ухватив себя за челюсть, стал раскачиваться. - Видите ли, с точки зрения высокоразумных загромождать эфир сообщениями о том, что пятью пять - двадцать пять, могут только эти, как их, миробли... - Да, - помолчав, сказал председатель. - Действительно... Теперь и я вижу... - Он вздохнул. - И что нам теперь делать, а? От безнадежности этого вопроса вздрогнули все пятнадцать миллиардов жителей Земли и ее окрестностей. - Только одно - реабилитироваться! - твердо пробулькал Си Многомудрый. - А то в космосе о нас, землянах, сложится превратное мнение. О нас черт-те что могут подумать. - Реабилитироваться. Легко сказать, - буркнул председатель и пустил в ход машину голосования. Через пару-другую секунд Сабом обработал информацию, поступившую по его гравилазерным каналам, и выдал итог. - Значит, так, - сказал он. - Против выступили трое, мотивировав свою позицию словами: "А нам на это наплевать". Воздержались тринадцать, в том числе пять головоногих моллюсков... - Это что ж получается?.. - Председатель перестал раскачиваться. - Это значит большинство за реабилитацию? - Само собой, - сказал Сабом и почему-то отключился сам. Дальше, как всем известно, выбрали и послали нас. Мы полетели. Было все, что положено. Ускорения, приключения, непреодолимые трудности. Трижды мы впадали в анабиоз, дважды входили в подпространство, попадали в гравитационные ловушки, сражались с фантомами, которые где-то населили наш корабль, пытаясь свернуть нас с правильного пути. Сходил с ума и вновь брался за ум наш киберштурман. Но мы и в пути готовились к реабилитации, ибо надо было доказать, что земляне не глупее остальных обитателей космоса. Сейчас, после контакта, это стало ясно, а тогда даже многие земляне сомневались. Напомню: эти сомнения вылились в оскорбительную для нас гипотезу о том, что с нами никто не хочет иметь дела, поскольку из-за низкого уровня интеллектуального развития земляне будто бы не представляют интереса для жителей других миров, которые, дескать, привыкли говорить на равных с равными. Дескать, мы еще не созрели для контакта. Но мы-то созрели. Просто из-за этих непродуманных передач (на что тратят энергию?) нас избегали. Спасибо ломерейцам, надоумили. Да, я забыл сказать о цели нашего полета. Сабом вычислил координаты источника первого сообщения, ну того самого, в котором говорилось о мироблях... Планета Ломерея - вот была наша цель... Так мы летели и готовились. Занимались спортом, изучали науки, открыли несколько ранее не открытых открытий. Экипаж был что надо: весельчаки (кроме Невсоса), остряки, сплоченные, психически устойчивые, все за одного - один за всех! Каждый из нас мог подменить другого (кроме, естественно, Невсоса и Си Многомудрого). Я, например, освоил нейрохирургию, и с тех пор мое хобби - это удалять опухоли с мозгов. Наш ремонтник Вася Рамодин разгадал загадку телекинеза. Полагаю, не без помощи Невсоса, с которым он сильно подружился. Сейчас это известный метод Рамодина. Вася вообще предпочитает иметь дело с головоногими. Моллюски ему нравятся своим хладнокровием: они способны подолгу выдерживать общение с Васей. Знаете, пока мы летели туда, на Земле прошло сто лет, а за этот срок можно овладеть любой профессией, и не одной. А когда мы летели обратно, то это время скомпенсировалось, и по земному исчислению мы были в отлучке всего-то месяц с небольшим. Нам еще повезло, что мы не прилетели раньше, чем вылетели. Так или иначе, а знания, приобретенные за сто лет интеллектуально-спортивной жизни, остались. Такова логика парадоксов пространства-времени. Такова логика туданазадного эффекта. Сейчас это каждый ребенок знает, а в первое время после возвращения наш интеллектуальный гигантизм поражал окружающих. Все думали, что это мы выросли от общения с ломерейцами, а в действительности - это труд и учеба, учеба и труд в течение ста лет с малыми перерывами на анабиоз. Кстати, об анабиозе: никто из нас не знает, впадал ли в спячку Невсос, или это его нормальное состояние. Наконец мы прилетели. Ломерея, кислородная планета земного типа, вращалась вокруг своего желтого солнца, а мы вращались вокруг Ломереи с аполомереем в сто двадцать километров и периломереем в восемьдесят. Вся наша приемная и регистрирующая аппаратура была настроена на изучение планеты. Уже через месяц мы овладели всеми двунадесятые ломерейскими языками и тремя диалектами. Из радио- и телепередач было ясно, что ломерейцы по внешнему виду и образу мышления мало отличаются от нас, и на первый взгляд казалось, что их одолевают те же заботы, что и нас, землян. После внимательного изучения мы убедились, что так оно и есть. А еще через месяц как-то за обедом капитан задумчиво оглядел наши здоровые выразительные лица и сказал: - Ой вы гой еси, добры молодцы, не созрели ль мы на контакт идти? - Тут он перешел с былинного на современный и добавил: - Но не с первым встречным. Хватать и тащить кого попало запрещаю. Это дурной тон. Надо подыскать подходящего интеллектуала, способного к адаптации и не миробля... Ясно? - Ясно, капитан, - ответили мы. - Чего там неясного. Только ремонтник Вася Рамодин отодвинул взглядом от себя тарелку с недоеденным борщом и пробормотал вроде бы про себя, но так, чтобы капитан слышал: - Можно подумать, что мы уже хватали кого попало. - Я ничего обидного не сказал, - капитан пожал плечами. - Да, не хватали. Да, не тащили. Но ведь могли бы? - При необходимости почему бы и нет! - молвил Рамодин и принялся за вареники со сметаной, применяя известный способ Пацюка. Еще через семь витков мы закончили уборку корабля, дезинтегрировали накопившийся мусор, побрились и надели праздничные брюки. А вечером, когда все свободные от вахты собрались в кают-компании и, чтоб изнутри было лучше видно, выключили подсветку в аквариуме, Вася Рамодин вкатил кресло. В нем сидел ломереец, и глаза его были закрыты, а голова склонена набок. - Хорош, а? - Рамодин отошел в сторонку и долго любовался аборигеном. - Тот самый, которого мы так тщательно выбирали. Он мчался куда-то на своем лакированном драндулете, озабоченный как пес, который не знает, куда спрятать украденную говяжью кость. - Академик Рамодин в свои сто двадцать два года еще не избавился от юношеской привычки украшать речь сравнениями, не относящимися к делу. - Я силой воли заткнул ему выхлопную трубу, и драндулет заглох. Он вылез и копался в моторе, меня смех душит, как вспомню. Потом я подошел к нему и сказал: "Пойдем", а сам показываю на катер, я его в лесочке неподалеку оставил. Он посмотрел на меня и говорит: "С чего бы это я пошел, когда я спешу по своим делам". - "У всех, - говорю, - дела, а когда зовут, надо идти". А он отвечает: "Иди ты, знаешь куда..." Ну, тут я его, конечно, усыпил... Взглядом. Капитан осмотрел ломерейца: - Что-то он у тебя, Вася, смурной. Что-то он у тебя долго не просыпается. Ты его действительно взглядом?.. - Капитан!!! Ломереец открыл глаза и... встал. Рослый, отлично сложенный, он спокойно смотрел на нас, а мы смотрели на него. Этот парень действительно адаптировался мгновенно. Уже через секунду он все понял, подмигнул капитану и заявил: - Контакт состоялся, не так ли? Не сомневаюсь, что вы вполне понимаете мой язык. Можете рассматривать меня как типичного представителя ломерейской цивилизации, о пришельцы с далекой звезды. Правильнее сказать - с планеты. Но контакт - он, знаете, требует высокого стиля. Сознавая важность выпавшей на мою долю миссии, я готов ответить на ваши вопросы. Валяйте, ребята. Могу признаться, что тут мне пришла мысль: а не были ли мы чересчур привередливы в своем выборе? Очень уж свободно чувствовал себя абориген на чужом звездолете. Позднее Си Многомудрый признался, что он подумал о том же... и включил подсветку у себя в аквариуме. Всю невозмутимость с ломерейца как рукой сняло. Он подбежал к стеклу и уставился на Многомудрого. Так они с минуту созерцали друг друга мордой к лицу. А Невсос присосался к стеклу и, пощелкивая клювом, тоже таращился на гостя. Надо вам сказать - глядеть в глаза осьминогу без озноба не каждый может. Это уж потом начинаешь понимать, что за жуткой внешностью Невсоса скрывается доброе отзывчивое сердце. А ломереец, увидев Невсоса вплотную, вообще окостенел. - Мозгов-то, - пробормотал он, придя немного в себя. - Не меньше ведра наберется. Никак не меньше. Истолковав это как комплимент, Невсос смущенно порозовел. Ломереец, покачиваясь, вернулся в свое кресло на колесиках и с трудом отвел взгляд от аквариума. - Ладно. - Он перевел дыхание. - Смешанный экипаж, пусть. Но что меня больше всего интересует, так это первый вопрос, который вы мне зададите. Жду. - М-да, - сказал капитан по-русски. - Что ж, как это он говорит? "Валяйте, ребята". Но имейте в виду: наши предки уже один раз сваляли... с таблицей умножения... И потому того, кто спросит, какой у них сегодня день недели или как его зовут, я спишу с корабля как миробля и без права обжалования. Ломереец уже улыбался, прислушиваясь к звукам незнакомого языка. Я - полагаю, как и остальные члены экипажа, - мысленно листал страницы инструкций и книг по контактам, но подобная ситуация предусмотрена не была. Во всех без исключения случаях внеземляне рассматривались авторами инструкций и романов как существа крайне и безнадежно серьезные. Независимо от внешности, способа существования, агрессивности или, наоборот, доброты, готовности или безразличия к контактам, но всегда не склонные к шуткам. Даже, я бы сказал, без повода скорбящие, нудные в своей несокрушимой серьезности. А тут перед нами развалился веселый самоуверенный тип и явно наслаждается нашим замешательством, только что вслух не хихикает. И в самом деле, у такого о чем не спроси, все будет не к месту. Они, конечно, в космос пока не летают, но связи с другими мыслящими давно установили, и от первого вопроса зависит галактическая репутация Земли. Можно представить веселенькую ломерейскую сплетню вселенского масштаба: "Прилетели тридевять световых лет зпт спросили тире что новенького физике зпт генетике зпт косметике зпт как поживает наш уважаемый скот зпт..." Кошмар! Мироблизм! ...А капитан тоже улыбался, приветливо так и не без иронии. Мы же молчали и уже ни о чем не думали. Невсос отлепился от стекла и глянцевой кучей валялся на песке, Многомудрый совсем скис и потерял присущий дельфинам апломб. - Я вижу, никто не спешит. Тогда, с вашего разрешения, я сам попробую. - Капитан подошел к гостю вплотную и близко заглянул в глаза. - Но-но, - сказал ломереец. - С меня хватит ваших гипнотических штучек. - Извините. - Капитан перешел на ломерейский, и абориген понимающе поднял бровь. - Мы не хотели беспокоить вас при доставке. Вот он, наш первый вопрос. Знаете ли вы, что такое сказка? Ломереец откинулся в кресле, зрачки его расширились. - Отлично, - прошептал он. - Вопрос достойный истинного гуманоида. Действительно, в наших передачах есть все, кроме сказок... А что, у вас сказки транслируют, да? У нас их рассказывают, но только в узком семейном кругу. Он вскочил, обнял капитана: - Я рад видеть вас, ребята. Наконец-то вы прилетели. Спасибо. - Мы тоже, ломереец ты этакий. Здравствуй! ВОЗВРАЩЕНИЕ В КОЛЫБЕЛЬ НТР, НТР... Триста лет слышу о научно-технической революции, а что изменилось?. Нет, я понимаю, не слепой. Техника меняет и стиль, и образ жизни. Но техника - это техника. Я лично полагаю, что любую машину в конце концов кто-нибудь сделает. В одиночку или коллективом. Но вот это: В небесах торжественно и чудно! Спит земля в сиянье голубом. Это, прошу простить, ни один самый слаженный коллектив не придумает... Сейчас многие лепсируют, а я предпочитаю книгу. Листаешь страницы, думаешь, вспоминаешь. Бараньи дрожжи полезны, не спорю. Но хлорелла - это вещь, что бы там ни говорили. Сменный пейзаж за окном? Зачем мне сменный, пусть за окном будет то, что есть. Управляемая погода? А вы под неожиданный дождик не попадали? Придется - не уклоняйтесь. Ну да, силовые мостовые и туфли на магнитной подушке, но кто сейчас обувь носит? НТР, а последние сто лет как был радикулит, так и остался. Мучает. Периодически. Не утешайте, разве это здоровье? Ну, завязал дубок узлом, так ведь двумя руками. Дистанционные сборища друзей, каждый маячит в своем сфероиде? А я вот предпочитаю непосредственное общение, как у нас с Васей. Чтобы руку на плечо положить можно было. Безэкранное объемное телевидение? Моя Клемма недавно заявила: "Или я, или енотовидная собака. У меня, говорит, от животного запаха тиристоры пробивает. Хотел я ей загрубить запаховые сенсоры - обиделась. "Ты, - говорит, - хочешь мои восприятия обеднить. Я, говорит, лучше вообще замкнусь накоротко". Э, да что там, у каждого своя Клемма... С этой собакой вообще неприятно получилось. Она застряла у меня в кабинете после передачи "В мире животных", далеко пахла и гнусно скалилась на Клемму. Спасибо, в тот раз Вася Рамодин остался у меня ночевать - у него роза завяла. Я как прихворну, он меня проведывает. Так он дематериализовал собаку. Вася что сделал: он уменьшил масштаб собаки вдвое, потом еще вдвое и так далее, а потом переключил программу, и все. Кстати, этот случай описан в его статье "Остаточные явления при трансляции голографических изображений. Действительность и мифы". Не читали? Странно. В благодарность мой впечатленец вырастил для Васи черную розу: ему непривычно без цветка на людях появляться. Видели бы вы, как он утром бежал от меня, шлепая по лужам и с розой в зубах. Как всегда, опаздывал на заседание президиума Академии наук, но положенной по рангу леталкой не воспользовался из принципа. За ним, помню, увязался наш домовый гепард. Видимо, чуял хорошего человека. Клемма задумчиво смотрела им вслед из окна, а потом сказала: "Нет, все-таки хвост - это красиво". Мы с Васей иногда ходим смотреть на памятник нам. Ну не нам двоим, всей ломерейской звездной. Впечатляет это: игла, уходящая в небо, пронзает причудливо изогнутые плоскости, символизирующие пространство. Наивный такой символ, очевидный. А потом Вася обнаружил, что скульптор то ли по наитию, то ли из любви к топологии изобразил эти плоскости в виде одной поверхности Мебиуса. Следуй вдоль нее - и в ту же точку вернешься. А это уже символ с подтекстом. Нет, гитару у подножия монумента уже потом положили, когда мы с Теоры вернулись... Летели мы туда в прежнем составе, только осьминог Невсос М-да не поладил с Васей из-за шахмат, вспылил и остался на Земле. В этом, я полагаю, сразу раскаялся, ибо, когда мы были уже на орбите, он в последний момент вышел на видеосвязь и долго таращился на всех нас, непрерывно меняя расцветку. Вася говорил, что он при этом плакал, но вряд ли. Невсос очень волевое существо. Ссора у них вышла какая-то несерьезная. В турнире на первенство звездолета - это уж по возвращении с Ломереи - Невсос занял пятое место, обозлился и заявил, что плоские шахматы изжили себя, как игра сухопутная. Дескать, пора выйти в объем и будущее за объемными шахматами, а от плоских останется только поверхностная фигура - ладья. Король, по его представлениям, должен быть один, не иметь четких очертаний и располагаться в центре объема в виде некой суспензии. Вася, помню, назвал эту игру ахинеей, чем несказанно обидел Невсоса. Вообще, психика головоногих моллюсков крайне уязвима, и они остро реагируют на резкие выражения. - Обойдемся, - сказал тогда Си Многомудрый. - С него толку как с козла молока. Все равно спит всю дорогу. В полете на Теору трудностей не было. Стартовав с околоземной орбиты, наш звездолет словно растворился в пространстве, для земного, естественно, наблюдателя. Все было как должно быть. Ни одной ошибки в расчетах наших ученых, ни одного сбоя в работе систем навигации, регенерации и жизнеобеспечения. Задолго, еще когда до цели оставались месяцы полета, автоматы включили трансляторы, и корабль стал непрерывно излучать в космос специально подготовленные сообщения. Полагали, что, если есть на планете развитая цивилизация, поймут. И хотя вероятность не превышала тысячной доли процента - даже это предположение оправдалось. Вскоре мы уловили сначала неясные, а потом все более четкие сигналы. Настал день, когда мы услышали сказанное на великолепном линкосе: - Привет вам, разумные. Мы ждем вас на орбите пятой от звезды планеты. Ваш путь свободен, пространство перед вами чисто. Не бойтесь ошибки. Если понадобится - мы примем вас в колыбель. Эта самая колыбель на наших экранах схематически изображалась в виде гигантского сгустка вихревых электромагнитных полей: наш звездолет должен был завязнуть в них, как муха в паутине. - Мы как-нибудь сами, - пробормотал капитан. На меня, космобиолога, эта схема впечатления не произвела, но бортинженер впал в этакий экстатический восторг. - Нет, каков уровень техники! - разглагольствовал он в кают-компании. - Источники энергии на внешних планетах, видимо необитаемых. Излучения взаимодействуют, создавая нечто вроде колоссального соленоида. Чудо инженерного искусства. Мы на Земле не знаем ничего подобного! Уже ради этого стоило лететь! Между нами - лететь всегда стоит. Хотя и в нашей Солнечной системе дел полно. Не решен, в частности, давно назревший вопрос о перемещении Марса на фаэтонскую орбиту, а без этого его обводнение не имеет смысла. Затянулось дело с изменением климата и атмосферы Венеры. Да мало ли в системе найдется работ по мелочам и по-крупному... Нас, постаревших на год, хотя на Земле прошло три десятка лет, встретили на Теоре великолепно: оркестры, речи, приемы, карнавалы. Особенно запомнилась первая встреча. Мы прибыли на катере, оставив корабль на орбите. Едва мы сошли по трапу и поднялись на возвышение, как из толпы встречающих, затопившей необозримое поле теорианского космодрома, вышел седобородый старец. По белой ковровой дорожке он подошел к микрофону и... запел. Запел, аккомпанируя себе на странном инструменте, помеси тамтама и баяна. Мы стояли и улыбались, хотя нам было не до улыбок: свои приветствия мы заготовили в прозе. Естественно, мы тут же поняли, что все публичные выступления на Теоре не зачитываются, а поются. Теориане утверждают, что такая манера сокращает время совещаний, планерок, пятиминуток и симпозиумов. Я иногда склонен думать, что они правы... Пока дед - а был он ученым секретарем теорианского совета космонавтики - приятным баритоном на добротном линкосе выпевал приветственную речь, нам все более становилось не по себе, поскольку никто из нас петь не умел ни с микрофоном, ни без. - Что будем делать, капитан? - спросил побледневший Вася Рамодин. А дед между тем заливался соловьем, выводя странную, непривычную земному слуху мелодию. Отдельные музыкальные фразы миллионноголосым хором повторяла толпа встречающих. Капитан поправил воротник куртки - там была вшита миниатюрная рация. - Лев, - сказал он вполголоса. - Ты слышишь? - Слышу, капитан, - ответил дежурный, оставшийся на катере. - Такой ор - и не услышать. - Немедленно разыщи в багаже подарочную гитару и беги сюда. Петь будешь. Это был выход. Лев Матюшин, известный на Земле специалист по теории вероятностей, а