объемистую сумку, расстегнул "молнию" с таким ощущением, словно вспарывал человеку горло. Запустил обе руки, поворошил кучу: легкие пакеты, где сквозь мутный целлофан просвечивают деньги, рубли в банковской упаковке, рубли в виде перехваченных резинками толстых стопок, серо-зеленые длинные бумажки заокеанского происхождения, тяжелый полотняный мешочек, набитый чем-то плоским - монеты? - еще один мешочек, на ощупь словно бы наполненный вермишелью, вот только вермишель эта тяжеловата для обычной лапши... Пожалуй, это КАЗНА. Именно так приличные клады и должны выглядеть... Работая руками, словно снегоуборочная машина, он выгреб на пол кучу перепутанных чулок, какое-то белье, встал, выдернул ящики, вывернул все на пол. Больше ничего ценного не отыскал, лежала, правда, под простынями тоненькая пачка пятитысячных - но Робин Гуд такой мелочью должен брезговать... Повернулся к Соне, продемонстрировал сумку на вытянутой руке, громко сказал военной хитрости ради: - Алка, иди скажи Верблюду, чтобы подгонял тачку, да пусть встанет подальше... Она, улыбаясь во весь рот, приняла у него сумку и вышла. Родион повернулся к лежащим. Женщина плакала неудержимо, слезы лились в три ручья, она ничего не видела и не слышала вокруг. Седой, наоборот, сумел-таки проморгаться, смотрел, словно целился, кривясь лицом в бессильной злобе. - С-сука, - сказал он с чувством. - Чтоб у тебя мои башли поперек глотки встали... Родион едва не пнул его под ребра, но вовремя спохватился: обремененный добычей джентльмен удачи может себе позволить некоторое благородство... - Переживешь, - сказал он беззлобно. - Чай, не киркой в шахте зарабатывал. Снял в прихожей плащ, фуражку, упаковал их в Сонину сумку и вышел, захлопнул дверь, ничуть не беспокоясь о судьбе связанных пленников: не пацан, волчара битый, рано или поздно ухитрится и освободит руки... Соня с сумкой через плечо стояла у подъезда - очаровательная девочка, собравшаяся на занятия в консерваторию, в ореоле юной свежести и невинной простоты... Они пошли со двора - ничем не примечательная парочка, каких в Шантарске предостаточно, разница в возрасте не столь уж шокирующая, встречаются пары и поуморительнее. - Почему-то на душе вдруг стало абсолютно спокойно, - сказала Соня, подняв брови. - Обидно даже. Ты ничего такого не чувствуешь? - Нет, - сказал он. - Обидно даже... И оба прыснули. - Куда теперь? - спросил он. - На вокзал. Положим сумку в камеру хранения, вдруг пригодится еще... - А потом - ко мне? - спросил он с деланной небрежностью, хотя внутри все так и кипело. Соня лукаво покосилась на него: - Вообще-то, можно и ко мне, предки скоро сматываются. А я, коварное создание, хочу тебя использовать - чтобы уверились, будто я до сих пор гранит грызу... За преподавателя сойти сможешь? - Это мы запросто, - засмеялся он. - Бывший интеллигент как-никак, могу и доцента сыграть... Остановился, повернул ее к себе, запустив руки под куртку, обхватил тонкую талию, притянул. Поцеловал так, что она задохнулась. Жизнь была прекрасна. ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ Крещение Лихой шантарский гангстер, только что провернувший на пару с верной подругой Бонни серьезное по любым меркам дело, сидел в тесной кухоньке и откровенно маялся. Угнетала и меблировка квартиры - десять лет назад вполне приличная, а ныне производившая впечатление откровенной убогости, - и Сонины родители. Насколько Родион помнил из ее рассказов, папаша был старше него всего на восемь годочков, а маменька и того меньше, на шесть, но оба казались гораздо старше своих лет и выглядели какими-то тусклыми, словно легонькие алюминиевые пфенниги бывшей ГДР. Люди, у которых не было впереди ничего, хотя бы отдаленно напоминавшего будущее, - замурованные в янтаре времени две сереньких мышки, безвозвратно ушибленные реформами интеллигенты, не способные вырваться из нынешнего подвешенного состояния, да и не прилагавшие к тому ни малейших усилий. Приняли его, надо признаться, невероятно радушно - поставили чай и накормили дешевым китайским печеньем, честно поведав, что зарплату - ну вы же прекрасно понимаете, Родион Петрович? - вновь маринует в какой-то "черной дыре" который месяц, хорошо еще, дочка сумела устроиться где-то продавщицей и старается, бедненькая, совмещая учебу с работой, осунулась вся. Слава Богу, хозяин достался приличный, а то и, знаете ли, наслушались всяких ужасов про разгульные нравы и скверные привычки "новых русских"... Бедненькая дочка, вовсе не казавшаяся осунувшейся, сидела здесь же, стоически ухитряясь не морщиться и не прыскать в кулак после особенно глупых (для того, кто знал истинное положение дел) реплик родителей. Переодевшись в скромное, синее с белой каймой платьице, подол которого не доставал до колен всего-то на ширину мужской ладони. Соня выглядела сущей весталкой, благонравнейшей и непорочнейшей. Родиону приходилось делать некоторое усилие, чтобы идентефицировать это потупившее глазки создание с разнузданной юной женщиной, в мгновение ока пробуждавшей в нем зверя и супермена. Он старался разевать рот как можно реже и отделываться фразами покороче. Хорошо еще, Сонины родители принимали его потаенное отвращение к ним за скромность истинного интеллигента, впервые оказавшегося с визитом в незнакомом доме, и оттого не особенно и мучили расспросами. Все скользкие местечки и подводные камни ему удалось миновать благополучно - как-никак он не особенно и притворялся, скорее, стал на время прежним. Их затурканным собратом, которому не понаслышке знакомы и задержанная зарплата, и липкий страх перед непонятным будущим. Изобразить преподавателя литературы оказалось нисколечко не трудно , благо старые учебники литературы канули в Лету, а новые если и были, то серым мышкам в руки не попали... Довольно быстро он сделал беспроигрышный ход - умело направил беседу в нужное русло убогого интеллигентского трепа, якобы "интеллектуального общения". После чего самому и не пришлось утруждать голосовые связки - папаша с мамашей, не сознавая того, исполняли дуэт, бросая за гостя нужные реплики. То же словоблудие, что и лет семь назад: не рассуждения и выводы, а готовые словесные блоки, поток штампов, мистической веры в "реформы" и патологической ненависти ко всем, кто имел несчастье оказаться по другую сторону баррикад. Разве что поменялись имена кумиров, канувших в безвестность. Нуйкиных, Коротичей и прочих Войновичей сменили Явлинский, Хакамада и, в качестве местного колорита, Мустафьев с его эпохальным романом "Клятые и битые", где на протяжении полутысячи страниц весьма косноязычно излагалась история бравого солдатика, рядового Ванятки, вместо боевых подвигов увлеченно воровавшего со склада казенную тушенку, а в свободное время отстреливавшего из-за угла особистов и регулярно обличавшего Сталина в неумении планировать стратегические операции. В финале романа возмущенный произволом комиссаров Ванятка совсем было собрался побрататься с культурным, пахнущим одеколоном и часто чистившим зубы фельдфебелем Гансом, дабы совместно бороться против кремлевского тоталитаризма, но реакция в лице недостреленного Ваняткой по недосмотру особиста Кацмана подкралась по иссеченному осколками березнячку и срезала из именного, от Берии, нагана обоих пацифистов... Оторопело слушая всю эту чушь: - О-о, Явлинский! Джеффри Сакс, непонятый и неоцененный лапотной Русью! - Родион не сразу и вспомнил, что пару лет назад был в точности таким же, а вспомнив, испугался даже что проснется и обнаружит себя где-нибудь на заседании "Демократического союза" Шантарска... Не проснулся, слава Богу. Вокруг была явь. Серая парочка показалась настолько жалкой, что превосходства над ней и не чувствовалось вовсе. Не хотелось унижать себя настоящими эмоциями, направленными против них. И он сидел чурбаном, в нужных местах взмыкивая, кивая, поддакивая. Маялся несказанно. Судя по Сониному личику, ее обуревали те же чувства. Оба вертелись, как на иголках. Но разгадка таилась не в томлении тел, а в том, что они так и не потрогали руками добычу, не развернули пакеты, не сосчитали денежки, не окинули сытым взором доставшийся так легко клад... На стенку лезть хотелось. Их тоскующие взгляды сталкивались все чаще - и казалось уже, что они, подобно скрестившимся мечам, разбрасывают снопы искр, распространяют волны чистого стального звона... В конце концов напряжение перешло пределы, за коими его ощутили и родители .Честное слово, Родион понимал теперь, отчего нынешняя молодежь именует предков "шнурками" и "дубами"... Постепенно серые мышки сбились с ритма и темпа, стали заговариваться - но еще минут десять, по лицам видно, придумывали, как бы деликатнее и непринужденнее исхитриться уйти, оставив дочку и гостя одних в квартире. Улетучились наконец, косноязычно бормоча что-то про живущих в соседнем подъезде друзей, которых давным-давно пора навестить. Гора с плеч упала, право слово. От облегчения Соня издала громкий вздох, переходящий в вой. Полезла в сумку, вытащила купленный по дороге коньяк, налила полстакана и ахнула от души, не закусывая. Закурила, вытянула ноги, положив их на колени Родиону, пуская дым в потолок, пояснила: - Ты не думай, что я всегда такая вульгарная, стоит им за дверь юркнуть. Просто достали до последней степени... Глаза б мои не смотрели, уши не слышали... - сузила она серые умные глаза. - Как по-твоему, можно из этакой берлоги уйти в... - Можно, - сказал он, нисколечко не покривив душой. - И не туда еще уйти можно, тут и повеситься недолго... Интересно, что они обо мне-то подумали? - Да то и подумали, - хмыкнула она, торопливо закуривая новую сигарету от окурка предыдущей. - "Кажется, наконец появился на горизонте приличный, интеллигентный человек с серьезными намерениями..." Именно так, за точность цитаты ручаюсь. А потом будут долго обсуждать, спала я с тобой уже или еще нет. И сойдутся на простом, как мычание, тезисе - лишь бы замуж взял... Хорошие у меня динозаврики? Рехнуться можно... Поди докажи, что в буквальном смысле слова я с тобой еще и не спала ни единого разика, дитятко нетронутое... Пошли? Гангстеры неторопливо, предвкушая шейлоко-плюшкинский оргазм, прошествовали через большую, проходную комнату - Соня, держа двумя пальцами за горлышко бутылку коньяка, колыхала бедрами с немыслимой амплитудой, старательно и с чувством выводя мелодию из "Крестного отца": - Там-па-па-райра-там-па-райра-та-ра-па... Родион, как писали в старинных театральных программках, был "без речей" - шагал следом, не размениваясь на детские восторги, как и подобало суровому атаману, но в глубине души умирал от любопытства, чем-то предстоящее напоминало лотерею, хоть и давно стало ясно, что вытянули не пустышку, неподсчитанный клад - словно бы и не клад вовсе... Сонина комнатка была крохотная, меблированная столь же спартански: узкая девичья кровать, книжная полка, стол и шкафик. Несколько цветных плакатов на стене - две картины Константина Васильева, рекламная афиша "Урги", портрет Ирины Аллегровой, пара стульев. Самая обыкновенная комната средней студентки из небогатой семьи. Правда, на полу лежал недурной ковер, а на столе размещался маленький телевизор "Шарп". - Это я, понятное дело, сама купила, - мимоходом заметила Соня, энергичным жестом прочертив воображаемую прямую меж ковром и телевизором. - Хочешь страшную тайну? - лукаво покосилась через плечо. - В этой девичьей светелке ни разу еще не бывали в гостях мужики. Пацаны, правда, захаживали - еще до наступления половой зрелости. Блюли предки чадушко... Подожди, я девичий трепет испытаю быстренько... Кстати, нам для работы гранаты нужны? - Вообще-то, в хозяйстве все пригодится, - задумчиво ответил он. - Вот и я так подумала. Твоя будущая супруга - баба хозяйственная, милый... Она поставила бутылку на стол, присела к шкафчику, покопалась там, старательно заслоняя спиной от Родиона рядок ящиков, обернулась, улыбаясь во весь рот. У него невольно встали дыбом волосы. Приняв позу античной статуи. Соня, прижав локти к телу и отставив ладони, держала две гранаты Ф-1 - знаменитые "лимонки", чьим прототипом некогда послужила английская граната Миллса, зеленые рубчатые сгустки смерти. Запалы были вставлены... - Стой, не шевелись... - прошептал он пересохшим гновенно ртом. Медленно, словно двигаясь под тяжестью толстого слоя воды, приблизился к ней на цыпочках, забрал гранаты, первым делом вывинтил запалы, потом тщательно осмотрел. Обе гранаты были не учебные, боевые. Хорошо еще, чеки сидели прочно, усики отогнуты надлежащим образом... - Дура, - сказал он, ощущая ватную расслабленность в коленках. - Сопля. Ты что же это делаешь... - А что? - спросила она невинно. - Что-нибудь не так? Я в армии как-то не служила... Не углубляясь в теоретические объяснения, он остожно отложил верную смерть на угол стола, а запалы - на подоконник, отер пот со лба: - Ты ж подорваться могла... - А их так и продавали, в таком вот виде... - пожала плечиками боевая подруга. - Спросила знакомых, у них нашлось... Для успокоения нервов он глотнул немного из горлышка - ничего, выветрится запашок, если не налегать особенно... Сердито спросил: - Бонни, ты пулемета не купила? - Он тяжелый, как черт-те что, тащить его... И испорченный: затвора, ребята говорили, нет или чего-то вроде... И потом, зачем нам пулемет? - ответила она вполне серьезно. Родион покрутил головой: - Серьезно ты к делу подходишь... - Женщина я или кто? Должна проявить хозяйственную жилку. Родик, я хотела как лучше... - Ладно, проехали. - Родион переставил стулья с ковра, вмиг расстегнул "молнию" и, взяв сумку за уголки, вывалил содержимое под ноги напарнице. - Ну, будем подбивать итоги? Итоги оказались ошеломляющими - для бывшего советского инженера и бывшей студентки. Впрочем, по любым меркам хабар был таким, что его не постыдился бы никто из основоположников жанра - от оставшихся безымянными кроманьонских разбойничков, облегчавших купцов-одиночек на лесных тропах, до знаменитого шантарского варнака, бывшего есаула Синелапова, засевшего в тайге после разгрома Колчака и продержавшегося аж до тридцать девятого года, когда его достали-таки в соседней Якутии люди Лаврентия Павловича, взбешенного синелаповским письмом, в коем "император тайги", поздравив нового наркома внутренних дел с назначением, опрометчиво заявил: "Феликса пережил, Менжинского с Ягодой, Ежика перебедовал, и тебя еще провожу на пенсию..." Злые языки шептали, что именно из-за синелаповского клада, присвоенного Лаврентием Палычем, Хрущев и изничтожил последнего - но золотишка, мол, все равно не нашел... Рублей набралось миллионов на восемьдесят - точнее они не определили, устав в конце концов перебирать пачки, подсчитывая уже на глазок, так что, вполне возможно, лимончиков на пять-шесть и ошиблись, в свою пользу, понятно. Несколько раз сбивались - потому что считали в уме, возиться с карандашом и бумагой было лень. Родион подумал, что непременно следует купить калькулятор получше. Доллары, правда, считали не в пример тщательнее - и, как выяснилось, ненароком хапнули тридцать с лишним тысяч заокеанских денежек, давно уже не обеспеченных золотом, но все равно в хозяйстве необходимых, если вы твердо намереваетесь жить красиво. Аккуратными рядочками на ковре выстроились излучавшие тускловатую золотистую ауру двадцать семь червонцев с инфантильным профилем последнего российского императора, по ничтожеству характера промотавшего великую державу, словно гусар-кутила - богатое имение, доставшееся в наследство от тетушки. После вдумчивого и тщательного осмотра червонцы было решено считать настоящими - хотя для очистки совести следовало поискать ювелира без предрассудков, умеющего держать язык за зубами. Соня заверила, что у нее таковой имеется - с заскоками, правда, мальчик, ухо следует держать востро, но дело знает и два года работал в престижном ювелирном магазине, пока не вылетел из-за довольно бездарной по исполнению попытки подменить принесенный на комиссию портсигар имитацией... Во втором мешочке оказалось не менее килограмма, грубо прикидывая, новехоньких золотых цацек - главным образом длинные цепочки двух-трех фасонов, не более, хотя попадались кольца и тонкие браслеты. Наполовину рассортировав эту перепутавшуюся мешанину, сообщники плюнули и решили устроить перекур. Неизвестно еще, как там обстоит с червонцами, но вот подлинность золотой мишуры сомнений не вызывала - на каждом изделии еще болтались белые бирочки с ценами и пробами... Они лежали на ковре, блаженно разметавшись, в непонятной, но сладкой истоме, пуская дым в потолок и временами касаясь друг друга кончиками пальцев - каждое прикосновение вызывало легонький удар тока, честное слово, оба физически ощущали насытивший тесную комнатку аромат золота и богатства... - Ущипнула бы, - сказал Родион, не открывая глаз. Соня добросовестно щипнула его с садистским вывертом, он поневоле взвыл. - Ну как? - спросила она с любопытством. - Реальность вокруг, - сказал он, надолго задержав руку на ее гладком бедре. - Доподлинная. - То-то. Со мной не пропадешь. Даже обидно чуточку - сколько еще хороших наводок пропало втуне из-за того, что судьба нас раньше не свела... Соня расстегнула ему рубашку донизу, прикорнула щекой на голом животе, и они долго еще лежали в блаженной полудреме, окруженные ворохами денег и кучками разбросанного как попало золота. Не хотелось говорить, двигаться, даже самые раскованные касания казались целомудренными и продолжения не влекли... А денег было столько, что они не воспринимались грудой конкретных ценностей. - Готовился осесть у теплого моря, хомяк... - расслабленно промурлыкала Соня. - Ишь, натаскал в норку... - Интересно, он что, ювелирный магазин скупил? - А зачем ему это было нужно? - сказала Соня раздумчиво. - Ну какой нормальный человек станет покупать столько одинаковых штучек? И потом, нынче золотишко можно купить в любом уголке страны, без никаких хлопот... К чему волочь его отсюда к теплому морю? Не-ет, тут другое... Я так подозреваю, это барахлишко кто-то беззаконно позаимствовал у торгашей - а там поставил на кон и проиграл, несомненно. Бывали прецеденты. И, сдается мне, ювелирку эту грабанули вдалеке от наших мест - в криминальной хронике насчет Шантарска ничего такого не упоминали, ни в газетах, ни по ящику, да и у нас не слышно разговоров... - У вас - это... - Ага, - безмятежно сказала она. - Тебе не кажется, что пора все-таки с этим заведением кончать? - С тобой мне пора кончать, то бишь под тобой или как там тебе предпочтительнее... - Я серьезно. - Милый... - проворковала она невероятно зазывно, сбилась с тона и прыснула. - Значит, все же хочешь обладать мной безраздельно? - Чуть повернув голову, дразняще коснулась влажным кончиком языка кожи над пупком. Голос зазвучал серьезнее. - Вообще, ты прав, как атаману и положено, надоело уже, откровенно-то говоря... Ну, кончать так кончать. Я тебя наведу на Виталика, на того самого, поговоришь с ним культурно... Без всяких стволов, я тебя умоляю, он мальчишка вообще-то, неплохой, и не он это ремесло придумал... Сунешь ему тысячу баксов и хватит с него. А я скажу заранее, что выхожу замуж за крутого мужика. Мол, воспылал страстью и настаивает, чтобы развязалась с конторой. Дело житейское, и случается чаще, чем думают наши моралисты. И, самое смешное, браки получаются удачные... хоть и не всегда, конечно. Протянула руку с золотой цепочкой над его грудью, рассеянно щекоча кожу фигурной подвеской. У Родиона немного побаливал левый висок, которым треснулся тогда о дверцу машины, но это вскоре прошло: ему стало хорошо и покойно, как в былые беспечальные времена. Почувствовал себя совсем молодым, насквозь беззаботным, не ведавшим еще, куда заведет страну меченый генсек... - Точно, проиграл ему кто-то золотишко... - задумчиво сказала Соня. - Прошлой осенью в Пижмане был гакой случай. В газеты так и не попало, но у нас все знали. Там, оказывается, держали явку серьезные ребята, переправлявшие с якутских приисков левые алмазы. Необработанные. Что там произошло в "цепочке", никому в точности не известно, сам понимаешь, но задержалась однажды на хате огромаднейшая партия стекляшек. Такая, что на три жизни хватит... - И что? - А налетели ночью неизвестные, положили из бесшумок всех, кто был в доме, выгребли захоронки под метелку и растаяли в ночи. Как дым. И никаких следов, только "мерс" хозяина дома нашли у вокзала в Аннинске. Вот где поживился кто-то, куда нам, любителям... - Она посерьезнела. - Нужно немедленно покупать машину. Тысяч за десять зеленых можно взять вполне приличную. Для нового дела твоя "копейка" никак не подходит - там понадобится могучий мотор, чтобы рвать когти с присвистом... - Что у тебя еще в заначке? - Потом расскажу, пока не будем из суеверия, и так по всем углам купюры навалены недосчитанные... - Надо бы прибрать, а? Родители вернутся... - Не дождешься, - засмеялась она. - Мамаша шепнула, что они к ночи заявятся, не раньше. Из деликатности. Чтобы дать время голубкам поворковать. Кстати, а почему это голубки не воркуют? Ты что, завет Тома Сойера забыл? Что за логово разбойников без приличной оргии? Она гибко поднялась, небрежно отодвинула босой ступней с ковра груду разноцветных пачек. Родион встал следом, рывком сдирая с себя рубашку. Скромное синее платьице взлетело над светловолосой головкой и улетело в угол, словно бесславно брошенный флаг капитулировавшей армии. Кружевной лифчик прикорнул на груде сотенных, наглядно иллюстрируя расхожие стереотипы разбойничьего логова - золото, любовь, оружие... Что до оружия, Родион пистолета не оставил на виду, машинально прикрыв снятую кобуру аккуратно свернутыми джинсами, но обе гранаты зеленели на столе, внося последний штрих в классическую картину. Соня, обеими руками отбрасывая назад волосы, окинула его дразнящим взглядом и, колыхнувшись на месте, пропела, то и дело разражаясь смехом: - Притон, прощай, не забывай, уходим в путь далекий, прощай, земля, нас ждет петля и долгий сон глубокий... - Это еще что за дворовое творчество? - хрипловато спросил он, придвигаясь вплотную. - Классику надо знать, деревня... - и откинула голову, запрокидываясь в его нетерпеливых руках. Родион притянул ее к себе, расстегнул и отбросил кружевные трусишки и уже готов был стиснуть девушку в объятиях, но вдруг отступил. Соня осталась стоять, зажмурившись, нетерпеливо вздохнув. - Подожди... - совсем хрипло сказал он. - Глаз не открывай... Поднял с ковра спутанную груду побрякушек и слегка непослушными пальцами принялся их разделять. Надел ей на шею добрых две дюжины цепочек, унизал пальцы всеми кольцами, какие только нашлись, один за другим защелкивал браслеты, покрывая запястья словно бы звенящей кольчугой. Соня покорно стояла, зажмурившись, тонкие ноздри вздрагивали, по лицу разливался румянец, не имевший ничего общего со стыдливостью. Возбуждение пронизывало его, сделав тело невесомым и пылающим. Он представления не имел, как развлекались в старину всемогущие короли и пресыщенные падишахи, но не сомневался - что-то похожее было... Желание заявляло о себе так, что он, как ни пытался, не мог приблизиться к девушке вплотную, но не оно было главным: увешивая Соню грабленым золотом, Родион оказался на седьмом небе, чувствуя себя мужчиной, добытчиком, воином, варваром, ворвавшимся в закрома неких разложившихся сибаритов, зверем, вставшим над бессильной толпой... Стонущий вздох, сорвавшийся с губ Сони, подтвердил, что и она испытывает нечто подобное, выгибаясь и всхлипывая в натуральнейшем оргазме. Почти грубо подтолкнул девушку к зеркалу - звенящую золотом, нагую, распаленную, в голове пронеслось: "Боже мой, какая жизнь!" Она затуманенным взглядом рассматривала себя так, словно решительно не узнавала. Долго стояли перед зеркалом, обнявшись - в обнаженном естестве и тускловато-маслянистом сверкании золота, в облаке свежих и откровенно-бесстыдных любовных ароматов, хмелея и от этого запаха, и от возвышавшего их над толпой статуса разбойников. Судорога сотрясла тело, и Родион, прижав к себе девушку, сжав горячими ладонями прикрытые звенящей паутиной золота груди, понял, что кончил - но не испытал ни малейшей вялости естества. Потянул ее назад, они упали на ковер, на аккуратные ряды золотых монет, на разбросанные кучки купюр - и тут-то началось настоящее безумие, шалое и безоглядное, с полным забвением всех предосторожностей, исступленным слиянием тел, криками и стонами, бесстыдными до возвышенного ласками, хрустом ненароком оказавшегося под ладонями золота... Не было в мире силы, способной это остановить. Они были счастливы. Как никогда прежде. У них было будущее. Все кончилось часа через три. На узкой постели, привычно пуская дым, вновь сидела светловолосая девочка в скромнейшем платьице, а подальше, на хлипком стуле, примостился вполне приличный мужчина. Сердцебиение уже вошло в нормальный ритм, багровые отпечатки зубов скрыла одежда, комната была старательно убрана соединенными усилиями и даже проветрена - но оба до сих пор перекидывались неостывшими взглядами, чуть смущенно посмеиваясь, опустошенные и счастливые. - Хороши разбойнички, - сказала Соня без особого раскаяния, подкинула в горсти кучку невесомых золотых чешуек. - С десяток цепочек извели, не меньше, а деньги-то помяли... - Да уж, - поддакнул он, тоже без раскаяния. - Может, удастся как-то скрепить? - А зачем их скреплять? Золотишко у нас все равно будут покупать на вес, как в таких случаях и положено. Не сокровища Грановитой палаты продаем, в самом-то деле... Конечно, настоящей цены нам Витек не даст, но ее нам и в любом другом месте не дадут, как-никак краденое. Ладно, лишь бы сбыть с рук, и на том спасибо. Что, если прямо сейчас и поехать? Позвоним сначала, возле магазина вроде висел исправный автомат... Если дома, нагрянем. - А деньги у него есть? - Деньги у него всегда есть, работа такая, черная скупка... - Соня слегка нахмурилась. - Другое дело, что он у меня - единственный канал, если что-то пойдет не так, останется только припрятать до лучших времен. - Что за человек? Соня пожала плечами: - Да обычный скупщик. Чуть постарше меня. Стукачеством пока что, ребята говорили, не промышляет, не подлавливали его еще менты. Это плюс. Вот только, слышала, то ли запиваться начал, то ли подкалываться, а это уже глубокий минус... Ушки тебе придется держать востро. Как всегда, впрочем. В таких сделках не бывает ни сватьев, ни братьев, одни пауки в банке, авторитетного человека кинуть, конечно, побоятся - но у нас-то с тобой нет должной репутации среди криминального народа... А у меня... - она печально покривила губы. - У меня, что скрывать, репутация специфическая - не то чтобы, конечно, возле параши, но, как изящно выражаются иные, твой номер - девятый... Низшая ступенька социальной лестницы. - А у твоего Витька? - Повыше. Самую малость, разумеется, но все-таки на пару ступенек повыше. Иерархия собачьей стаи. Или волчьей. Смекаешь? Альфа-зверь, Бета-зверь и так далее, по нисходящей... Мотай на ус, мой милый атаман. Я чертовски надеюсь, что мы из этого мирка вскоре вырвемся, но пока еще в нем колобродим, тебе поневоле придется пройти некий техминимум. - Значит, гамма-звери... - задумчиво протянул он. - А я тогда кто? Соня подошла к нему, чмокнула в щеку и взъерошила волосы материнским жестом: - А ты, уж не посетуй, - личность вообще без социального статуса. Я имею в виду, в глазах тех кругов, где нам предстоит немного повращаться. Мелочевка вроде Виталика или Витька, если творчески подойти, - не более чем мизерные шестеренки, но они, что характерно, знают: место им отведено. Есть люди повыше, есть пониже, шестеренки вращаются, механизм работает... Ты же - удачливый лох со стороны. Плевать, что удачно провернул парочку крупных дел - весомость человека определяется в первую очередь тем, как он сможет ответить на обиду. А за нами ведь - никого, согласись. Только наши руки и мозги. Двадцатый век - век организаций и систем. Трудновато посреди него одиночкам... Не обиделся? Я чистейшую правду говорю. Тяжеловато нынче Робин Гудам - Лукоморья больше нет, от дубов пропал и след... Одиночку всякий может обидеть. Родион сердито закурил. Особой обиды он не ощущал - после подсчета хабара и бешеной любви тело и сознание оставались умиротворенно-покойными, но все же печально было думать, что прошли те времена, когда авторитет определялся числом лихих мушкетерских стычек или ограбленных на большой дороге купеческих обозов. Черт побери, и здесь - система... - А впрочем, нас это не должно особо волновать, - сказала Соня убежденно. - Мы же не собираемся делать карьеру в Системе, а? Задача у нас попроще, как у стивенсоновских пиратов: сколотить разными неправдами состояньице, купить имение подальше от портовых городов и зажить благонамеренными сквайрами... Права я, Клайд? - Пожалуй, - сказал он. - Так ты имеешь в виду, что нам к нему идти опасно? - Такие негоции всегда опасны, - сказала Соня. - Я просто думаю, что существует определенная вероятность... Какой-то процент надо обязательно отводить на то, что он попытается тебя кинуть. Заплатить ниже низкого, половину металла объявить подделкой, а то и вульгарно грабануть. Особенно если правду говорят, что у него крыша чуточку съехала. Главное, он, как все ему подобные, прекрасно понимает, что в милицию мы не побежим. - Подожди, а я могу от души дать ему в рыло, если он вдруг задергается? - Конечно, - обнадежила Соня. - И еще как. Отмазки просить не побежит, не тот случай. Сам будет виноват. Его проблемы. - Тогда дело упрощается... - Ты у нас атаман, тебе и решать, - сказала Соня. - Я тебя не отговариваю и не подталкиваю, всего лишь пытаюсь прилежно растолковать правила уличного движения для Искаженного Мира. Можно поехать продавать, а можно и припрятать до лучших времен. Если продавать, то ушки держать на макушке, а руку - возле ствола. Вот и весь сказ. Долго он не колебался. Решительно сказал: - Едем. То есть, сначала пойдем позвоним. Если золотишко и в самом деле грабленое... - Жопой чую, прости за вульгарность. - Тогда держать его в тайниках - чревато, это тебе не купюры без особых примет. Да и продать в Екатеринбурге будет трудновато - мы ж там рассчитываем с самого начала записаться в приличные люди... ...Таинственный скупщик добытых неправедным путем ценностей обитал, как оказалось, на тихой и короткой улочке имени полузабытого героя гражданской войны матроса Чуманова, славного в узком кругу краеведов главным образом тем, что именно он в двадцатом году по пьянке утопил в Шантаре единственный красный бронеавтомобиль буржуазной марки "Остин" - вместе с комиссаром полка латышом Янисом Пенисом. Суровый непьющий латыш захлебнулся, но так и не покинул находившийся в броневике железный ящик с протоколами партсобраний, а Чуманов выплыл - и погиб за дело рабочих и крестьян полугодом позже (заехал спьяну в расположение семеновцев, каковые его с удовольствием и повесили, чего бравый матрос, впрочем, так и не сумел осознать, ибо, согласно показаниям отпущенного казаками шофера, пребывал в бесчувственном виде до самого финала). Улочка, собственно, состояла из десятка двухэтажных домиков довоенной постройки, крашенных в мутно-розовый цвет. Дома, правда, были вполне добротные - сложены из кирпича, упрятанного под толстой штукатуркой. Номера имелись только нечетные, а вместо четных раскинулся огромный и запущенный парк Космонавтов, куда добрые люди с наступлением сумерек носа не казали. В года студенческие Родиону не раз доводилось и выпивать там на скамеечке, и драться с курсантами, так что он смотрел на знакомые места чуть ностальгически. Но не было времени предаваться умиленным воспоминаниям, оба прошли улочку из конца в конец, что отняло минуты две (машину из осторожности оставили за поворотом, у швейной фабрики), поднялись на второй этаж. Дверь оказалась не железная - но вышибить плечом ее было бы затруднительно, строители сталинских времен хлипкой прессованной фанерки не использовали. Соня решительно позвонила. Из-за двери чуть слышно доносилась музыка - точнее, сумбур вместо музыки, в стиле, кажется, "техно". Ярко освещенный изнутри кружочек панорамного дверного глазка потемнел. Разглядывали ихнедолго, почти сразу же клацнул несмазанный замок, и дверь распахнулась, явив взору коротко стриженного парня в тренировочных брюках и белой майке. Родиону он не понравился с первого взгляда, еще до того, как разинул рот. - Соньчик-фасончик! - радостно заорал хозяин. - Ты что такая примороженная? - Не ори, Витек... - недовольно бросила она, побыстрее прошла в прихожую, увлекая за собой Родиона. - А ты с чего такой развязанный? - С радости, - проинформировал подпольный ювелир, небрежно защелкнув замок. - Сто лет тебя не видел, сто лет тебя не мацал... Пошли, Софочка, на софу? Родион ощетинился, но Соня, мимолетно похлопав его по руке, непринужденно отмахнулась: - Что, надоело в кулак сливать? Откуда у тебя софа, хрюндик? - Не в софе дело, - сказал хозяин, пошатнувшись. - Ты взгляни, места исторические, я ж тебя у этого самого стола рачком ставил, пока мяукать не начинала, - и, будто впервые увидев Родиона, но ничуть не удивившись явлению рядом с собой постороннего лица, продолжал без перехода: - Ставлю это я ее рачком, братила, поднос на стол - стакан, чтоб не скучала в процессе... Вполне возможно, он не врал. Родион, стиснув зубы, прошел в большую комнату, захламленную множеством разбросанных видеокассет, одежды и непонятных свертков в мятой газетной бумаге. Крепко попахивало то ли сухой горелой травой, то ли непонятной химией, и Родион стал подозревать, что хозяин, точно, под наркотой - спиртным не пахнет совершенно, но все движения странно развинченные, с долей ненужной вычурности, зрачки сужены в точку, а речь как-то диковинно плывет... - Ввинтился? - уверенно спросила Соня. - Ну малость, на два витка штопора... Это кто? - Человек. С товаром. - Товар - деньги, деньги - шлак... Забьешь, Софочка? - Перебьюсь. - А перепихнуться? - Перебьешься. Витек, если ты не в кондиции для бизнесов, так и спой... - Я, соска, всегда в кондиции... Кажи товар, человек. Во всем великолепии и в полном объеме. Родион переглянулся с Соней, она чуть заметно кивнула. На столе оказалась вся их сегодняшняя добыча - монеты отдельно, цепочки-кольца отдельно, лом в своем мешочке. - Надо же, какие вы сегодня загадочные, сколько натащили... - Витек удивительно ловко для своего состояния расставлял на столе стеклянные пузыречки. - Кого ломанули? Если частников, сразу поворачивайте оглобли. Отвечаете? - Иногородняя рыжева, браток, - наученный Соней, осклабился Родион. - И далекая... - Ну, главное, отвечаешь... Падайте пока, а хотите, потрахайтесь... - Витек положил наугад выбранную цепочку на блюдце, покапал на нее прозрачной жидкости, норовя попасть в разные места. Внимательно присмотрелся. - Не шипит, не ползет, следовательно, не наврали, товар надежный... Это сколько же я часов убью, чтобы каждую проверить, подумать страшно, а делать тем более... - Умелец... - поморщилась Соня. - Сбрось все в колбу... - Софочка, я ж тебя не учу, как за щеку брать у пьяного ежика... Ладно, что там колбы, я и так вижу... Торговаться будем? - Он цену знает, - сказала Соня. - Взвешивай. - Щас будут и весы... - он направился в другую комнату, чуть пошатываясь. Соня моментально прильнула к Родиону, отчаянно зашептала в ухо: - Осторожней, все не по правилам идет... Так и не поняв, в чем заключается нарушение правил, Родион насторожился, полностью полагаясь на нее. Пистолет был под курткой, слева, в кобуре с отстегнутым ремешком, патрон в ствол он загнал еще в машине, а сейчас с колотящимся сердцем отвел предохранитель. Торопливо отдернул руку, притворился, что чешет живот - показался Витек. Мимоходом выбросив руку, не глядя, крутнул колесико на панели магнитофона, и примолкшая было с их приходом импортная машина прямо-таки взвыла. - Ой, да сделай потише... - досадливо морщась, прокричала Соня сквозь грохот лязгающих ритмов. - Щас... - он сделал чуть потише. И резким движением вырвал руку из-за спины. Черный, местами обшарпанный наган нацелился в пустое пространство меж Родионом и Соней. Витек оскалился в глуповатой улыбке. Немая сцена. Впервые в жизни Родион стоял под прицелом боевого оружия - он как-то сразу поверил, что револьвер настоящий, такой уж у него был вид. Однако страха не испытал - только раздражение и злость. Дуло слегка переместилось в его сторону, вернулось к Соне. Веселым, плывущим голосом, растягивая каждую гласную, Витек сообщил: - А теперь быстренько пошевелили жопами и быстренько слиняли. Вы отдельно, а золото отдельно. Ну к чему тебе деньги, очкарик? А золото и совсем ни к городу, от него все и зло в этой жизни. Не тянешь ты на делового, так и не дрочи мозги... Соня не шелохнулась, глаза стали в пол-лица - и Родион окончательно уверился, что оружие настоящее, как-никак она знала этого типа, и даже... Злость достигла предела, но он, мельком удивившись собственному хладнокровию, словно со стороны услышал свой голос: - А в спину не жахнешь с большого ума, чудило? Витек, сняв указательный палец со спускового крючка и придерживая им барабан, приподнял дуло вверх, усмехнулся: - Кристально мыслит мушшына, не залупается. Шагайте, не буду ж я пол пачкать... Родион повернулся вправо, левым боком к хозяин так, чтобы пола ветровки заслонила его правую руку. Казалось, телом овладел кто-то чужой, посторонний. Оно словно знало все наперед и действовало с незнакомой, нелюдской собранностью. Действительность распалась на несколько молниеносных движений. Раз - рука вырывает пистолет из кобуры, два - поворачивает его к мишени, три - палец ложится на спуск... Выстрела за музыкой Родион так и не расслышал - только пистолет дернулся в руке. Время остановилось. Родион ждал, что хозяин отлетит назад, словно от могучего удара невидимого кулака, - в кино всегда было именно так. Ничего похожего: на белой футболке в мгновение ока вдруг оказалось широкое багровое пятно, Витек нескончаемо долгий миг постоял в прежней позе, потом, неуловимо подсекшись, разжимая пальцы, конвульсивно подтягивая согнутые руки к груди, стал скрючиваться, горбиться, падать... Гремела музыка. Родион стоял с пистолетом в руке. Умом он понимал, что убил человека, но так и не мог поверить до конца. И не представлял, что же теперь делать - ведь нужно же что-то делать? Полагается делать что-то особое, не такое, убив человека? Соня прошла мимо него, бочком-бочком, не сводя глаз с лежащего, выключила магнитофон. Лицо у нее было застывшее и словно бы незнакомое. Осталась стоять возле стеклянного столика с черным "Грюндигом". Что-то ожило в нем, прошел паралич. Он нагнулся, отыскал гильзу и сунул в карман. Убитый лежал вниз лицом, и на спине, правее позвоночника, расползлось еще более широкое пятно - выходное отверстие. Немецкая машинка работала добротно. - Бог ты мой... - прошептала Соня. - Бо-ог ты мой... Охваченный на миг приступом нерассуждающей злости, Родион прицелился было ладонью отвесить ей пощечину, но Соня, мотнув головой, крикнула шепотом: - Иди ты! Никаких истерик... - и с застывшим лицом двинулась на кухню. - Ты чего? - глупо спросил Родион. Она почти спокойно отозвалась: - Нож поискать или что-то вроде, пулю выковырять из стены... Родион шагнул к столу и механическими движениями принялся запихивать золотые вещи обратно в мешочки. Появилась Соня с японской пикой для льда, длинной и трехгранной. Довольно быстро ему удалось выковырять смятый, тяжелый кусок свинца, наполовину выползшего из лопнувшей медной оболочки. Не обменявшись ни единым словом, не сговариваясь, они принялись выдвигать ящики старомодного письменного стола на гнутых ножках - будто так и полагалось себя вести согласно правилам хорошего тона. Добыча была, в общем, пустяковой - миллиона три в рублях, несколько стодолларовых бумажек... Вполне возможно, тщательный обыск принес бы гораздо больше - но столом они по некоему неписаному уговору и ограничились. Стерев отпечатки пальцев, вышли на лестницу, стараясь не ускорять шага, прошли вдоль розовых домиков, ступая с размеренной целеустремленностью роботов. Сели в машину, бессмысленно уставились перед собой. Смеркалось. К парку кучками стягивалось молодое поколение, не обращая внимания за старую "копейку". - Ну, и что теперь? - мертвым голосом спросил он. - А ничего, - глядя на него огромными сухими глазами, сказала Соня. - Ничего и не было... Кто нас видел? Или рыдать по нему прикажешь? Гандон подколотый... Кинуть хотел... Прислушавшись к собственным ощущениям, Родион сообразил, что ничего почти не испытывает - ни раскаяния, ни страха, ни тошноты. Мерзковато на душе - вот и все... - Поехали, - глядя перед собой, сказала Соня. - К тебе, на ту квартиру. Мне выпить надо, иначе не удержусь, орать начну на весь город, накатывает отходняк... ...Домой он попал к полуночи, после нескольких часов, проведенных с Соней в "разбойничьей берлоге" нельзя сказать, что верная сообщница раскисла или особенно печалилась - но настроение упало до нуля, ниже нижнего, и она долго просидела на диване, уставясь в остранство, то и дело пригубливая коньячок. Потом немного отошла, дело кончилось слиянием тел на том диване - продолжительно и молча, без единого слова. В конце концов она немного повеселела, они даже обсудили преспокойно свои шансы выскользнуть сухими из воды и сошлись на том, что шансов насчитывается девяносто девять из ста - деформированная пуля брошена в реку, никто их не видел на месте преступления, а круг общения незадачливого подпольного ювелира, по заверениям Сони, велик и необъятен, и милиция в нем увязнет, как в болоте. Единственной эпитафией покойному стало брошенное мельком замечание и (когда она полностью восстановила душевное равновесие): - Не прыгал бы с наганом, остался бы живой... Родион считал, что лучше и придумать невозможно. да он приехал домой, жена и дочь уже спали, и он долго проторчал в прихожей перед высоким зеркалом в узорной раме (ярлычок "куплено Ликой"), старательно пытаясь отыскать на своей усталой физиономии некаинову печать, отличавшую бы его от мирных обывателей но ничего не усмотрел. Самый обычный человек. Произнесенное мысленно слово "убийца" после повторения столько раз стало напоминать бессмысленный набор , причудливый и нелепый. Он не чувствовал себя убийцей, такие дела. Он вынужден был защищаться. Осталось сознание собственной правоты - и прежнего сходства над замороченными людишками из толпы, слишком пугливыми и слабыми, чтобы нарушать закон, не говоря уж о том, чтобы пристрелить врага, дившего на тебя оружие... Пистолет он чистил и смазывал с каким-то новым чувством: как ни крути, до сегодняшнего "Зауэр" был игрушкой, и лишь теперь стал орудием смерти... ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ Вендетта по-шантарски Повстречались они, и не узнали друг друга. Поначалу. ...Родион в глубине души не переставал удивляться тому, как быстро и не без некоторого небрежного изящества он стал полноправным хозяином темно-вишневого "Форда-скорпио" - хоть и семи годочков от роду, но вполне ухоженного и способного пробегать до "капиталки" совершенно ненужное шантарскому Робин Гуду количество километров, немногим уступавшее окружности земного шара. Наслушавшись жутких историй об автомобильной мафии, он, договорившись по телефону сдавшим объявление продавцом, поехал на встречу, имея кобуру с "Зауэром" под джинсовой рубашкой навыпуск (Соня с десятью тысячами баксов в сумочке обреталась на квартире Самсона, ожидая звонка), но нашел по указанному адресу не притон с кидалами, а небольшую респектабельную контору, с владельцем каковой у него даже отыскались общие знакомые. Выяснилось, хозяин, ушедший в бизнес с погибельного по нынешним временам поста директора кукольного театра, на новом поприще сделал не в пример более ослепительную карьеру - настолько, что собрался менять заслуженного "Скорпиона" на новенького импозантного "Тельца", то бишь "Тауруса". Немного смущаясь по старой памяти от того, что приходится обсуждать такие вещи вслух, господа бывшие интеллигенты все же довольно быстро договорились, какую сумму проставят в договоре, а какая перейдет из рук в руки, не тревожа компьютеры налогового ведомства. Сошлись на том, что налоговая полиция и без их денежек с голоду не подохнет, а потому в документах "Форд" предстал совершеннейшим инвалидом, грудой ржавого железа, неведомо каким чудом еще способной самостоятельно двигаться, да и то не во всяком направлении, а потому и оцененной в пятнадцать миллионов рублями. Правда, экс-кукольник, мужичок контактный и компанейский, до самого последнего момента опасался неожиданностей точно так же, как и Родион, и прихватил с собой неразговорчивого детинушку, отрекомендованного менеджером по связям с прессой (по некоему странному совпадению последний, подобно Родиону, носил джинсовую рубашку навыпуск, и временами под ней явственно обозначалась немаленькая выпуклость). Обошлось. Одарили друг друга туманно-уголовно-дипломатическими намеками на возможные неприятности, ждущие того из партнеров, кто вздумает сжульничать. Выбрали нотариуса, кинув жребий - чтобы не нарваться на "подставку". Кинули жребий вторично - на банк, в котором будут проверять доллары. И занялись делом. Когда после всех перипетий деньги перешли из рук в руки до последней бумажки, а хмурые стриженые молодцы так и не появились, высокие договаривающиеся стороны, обменявшись понимающими взглядами, облегченно вздохнули, расплылись в улыбке и почувствовали себя крайне неловко из-за всего, что за эти три часа один успел подумать о другом (и наоборот). Теперь, оставив позади треволнения, каждый из них понимал, что судьба свела его с милейшим и честнейшим человеком. Кукольник простер любезность до того, что в течение сорока пяти минут устроил Родиону оформление в ГАИ (по знакомству это обошлось в мизернейшую сумму). Одним словом, все хорошо, что хорошо кончается. В пятнадцать часов сорок пять минут по шантарскому времени, на четыре часика опережавшему столичное согласно вращению Земли, господин Родион Петрович Раскатников ехал себе не спеша по проспекту Мира (бывшему проспекту Сталина), опустив стекло до упора, небрежно положив локоть на дверцу, пребывая в самом прекрасном расположении духа. Хотелось, чтобы его жизнерадостную физиономию за рулем американской тачки видело побольше народу. Он понимал, что желание этаким вот образом самоутвердиться выглядит чуточку детским, но ничего не мог с собой поделать. От верной Сони удалось отделаться сравнительно легко. Вполне возможно, она подозревала, что ей сказали не все, но без всяких дискуссий согласилась вернуться в "разбойничью пещеру". Родион видел, что ей немного муторно и грустно: как ни храбрилась, а вчерашнее печальное событие царапнуло душу сильнее, чем пыталась показать. Сам он, вот удивительно, не испытывал не то что угрызений совести - ни малейших эмоций. Видимо, дело еще и в том, что для него убитый им человек был совершенно чужим, увиденным впервые, и потому представал в памяти чуть ли не зыбким, бестелесным персонажем полузабытого сна. И был кругом виноват - Родион пришел к нему с честной сделкой, вовсе не хотел такого вот финала... Главное, не осталось никаких следов и зацепок - комок свинца в покореженной медной оболочке давно уже покоился на дне Шантары километрах в двадцати от города, никто не видел их выходящими из квартиры, так что нет нужды заботиться об изощренном алиби. Он читал где-то, что чаще всего у невиновного и не бывает алиби... Добросовестно попытался вызвать у себя хотя бы бледную тень эмоций - волнения, переживания, душевный дискомфорт... Черта с два, ничего не получалось. Поразмыслив, он пришел к выводу, что нет никаких оснований считать себя монстром - в конце концов, ему пришлось защищать свою и Сонину жизнь от сбрендившего нахала, не способного честно вести дела. И не более того. Как говорил герой известного мультфильма - прости, любимая, так получилось... Светило солнце, вокруг не было уже ни снега, ни серой грязи. Как ни рискованно загадывать наперед (шантарская погода порой выкидывала и не такие кунштюки, причудливо метаясь меж жарой и заморозками), есть подозрения, что теплынь установилась... От избытка чувств он притормозил, погудел собравшейся переходить дорогу девчонке - на первый взгляд, забывшей надеть юбку под коротенькую коричневую кожанку. Девчонка привычно ощетинилась, но увидев за рулем не черномазого джигита, а вполне славянскую физиономию, вполне дружелюбно показала язык и прошествовала по "зебре" с видом добропорядочной недотроги, так ни разу и не оглянувшись. Свернув направо, он проехал еще немного и остановился возле очередной шантарской достопримечательности - белоснежного театра оперы и балета, украшенного по фасаду замысловатейшими фигурами из кованого железа, изображавшими то ли стилизованных муз, то ли предъявленные в четырех измерениях творческие искания главного дирижера (тональность фа-мажор плюс похмельные вопли соседа за тонкой стенкой). Как и многие другие памятники архитектуры, театр сей был обязан своим появлением на свет женской прелести и мужской страсти. Во времена развитого социализма первый секретарь Шантарского обкома тов. Федянко, пребывая за пару тысяч километров от своего удельного княжества, встретил очаровательную балерину, с ходу добился своего, но не остыл, а наоборот, воспылал еще сильнее. Прелестная Одиллия (а может, и Одетта, такие мелочи давно забылись) ничего не имела против долгого романа, но категорически отказывалась переезжать в город, где не могла бы порхать по сцене. Федянко, хоть и партократ, был мужиком деятельным - и потому, не долго думая, в каких-то две недели добился от Москвы немаленьких средств на возведение очередного очага культуры. Очаг возвели "под ключ" с невероятнейшей быстротой, опровергавшей любые вопли вражьих радиоголосов о неспособности коммунистических вождей к созидательному труду. Его торжественное открытие уже без всяких стараний со стороны тов. Федянко привлекло внимание средств массовой информации - как ни крути, а подобных дворцов в Сибири насчитывалось не так уж много. Балетная дива, прекрасно понимая, что будет тут примой, кокетливо улыбалась в объективы, тов. Федянко веско цедил правильные слова о скором превращении Сибири в край высокой культуры, полдюжины импортных прогрессивных журналистов лениво черкали в блокнотах, прикидывая, какими яствами их нынче накормят от пуза. Кадры подобрали быстро, беззастенчиво переманивая со всех концов страны приличными зарплатами и квартирами (для размещения творческого народа пришлось быстренько воздвигнуть неподалеку от театра красивую девятиэтажку). Одна беда: консервативные шантарцы в театр хаживали плохо, что на оперу, что на балет, порой девочек из кордебалета или оперных статистов на сцене бывало поболее, чем зрителей в огромном зале, терявшихся на его полутемных просторах, словно горсть горошин в пустом товарном вагоне. Забрел как-то приобщиться к культуре классик Мустафьев - но, облопавшись в антракте коньячку, все второе действие аккомпанировал маленьким лебедям и прочей фауне ядреным храпом. Прима нажаловалась покровителю, и тот, не раздумывая, использовал все свои столичные связи, чтобы Мустафьев не получил к круглой дате Героя Социалистического Труда. Удостоившись вместо Золотой Звезды вульгарного Трудового Красного Знамени, Мустафьев прежестоко обиделся на родную партию и впоследствии, с началом перестройки, как-то автоматически проскочил в пострадавшие от Советской власти (но перед тем, как прогреметь матерущим антикоммунистом, успел еще выклянчить вожделенную звездочку у Горби). Попутно пострадал и поэт-прихлебатель Равиль Солнышкин, которого иногда первый секретарь прихватывал с собой на "ближнюю дачку", где милостиво дозволял похлебать водочки от пуза и попользоваться официантками поплоше. Честно отрабатывая барские милости, Солнышкин от большого ума сравнил тов. Федянко с королем Людвигом Баварским, как известно, построившим для выступлений своей пассии Лолы Монтес огромаднейший театр. Сравнение первому секретарю сначала понравилось несказанно (он и в самом деле чудил в шантарской вотчине с королевским размахом и замысловатостью), но потом, к своему ужасу, он узнал от дочки-студентки, что Людвиг Баварский был полным и законченным шизофреником, и, обидевшись, больше Солнышкина к господскому столу не допускал... Все эти воспоминания лениво проплывали у Родиона в голове, пока он от нечего делать обозревал прилегающую площадь. Ирина, всегда пунктуальная, сегодня куда-то запропастилась. Вдобавок на то место, где она должна была стоять, приперлась молодая особа самого плебейского облика - куцая джинсовая юбчонка с четырьмя симметричными разрезами, черная китайская майка, якобы от Версаче, дешевые узорчатые колготки и устрашающих габаритов бижутерия из ядовито-алой пластмассы. То ли проститутка без сутенера, то ли приехавшая искать счастья в губернский град дочка пьющего комбайнера из дальнего села, спрятавшая глаза за огромными черными очками. Фигурка, правда, была отличная. От нечего делать Родион довольно долго созерцал ее с вяловатым сексуальным интересом - а она нетерпеливо прохаживалась, то и дело зыркая на часы. В какой-то миг он вдруг опознал Ирину в этой дешевой биксе. Присмотревшись, понял, что ему не почудилось. Посигналил. Она отвернулась - забавно совместились плебейский облик и гордая стать новоявленной дворянки, словно вспомнив что-то, обернулась к машине. И быстро направилась к ней знакомой походкой. Плюхнувшись на сиденье, быстро поцеловала в щеку, вернула точеным плечиком: - Хорошо ты замаскировался, я и не узнала сначала... - Взаимно, - сказал Родион. - Значит, богатые будем, а? Потянулся снять с нее очки, но она отстранилась, мотнула головой: - Поехали. Куда-нибудь за город, в безлюдье. У меня три часа... уже два пятьдесят четыре. - Ну, это масса времени... - беззаботно пожал он плечами, отъезжая от кромки тротуара. - Я бы не сказала... Уйму дел надо перелопатить, - нетерпеливо потеребила объемистую дешевенькую сумку. - Откуда у тебя такой экипаж? - Заработал вот. - А хвостов следом не тянется из-за твоей... работы? - Бог миловал. - Я серьезно. - И я, - сказал Родион. - Убедился на собственном опыте, что новичкам всегда везет. Теперь главное - не зарваться и спрыгнуть вовремя с поезда... - Прекрасно, что ты это понимаешь... - ее голос моментально утратил появившуюся было настороженность. - Глупо будет, если провалишься потом на какой-то мелочи... - Не занимаюсь я, ты знаешь, мелочами, - сказал он гордо. - Хочется верить... Миновав длиннющий мост, он продолжал ехать прямо - к зеленевшим впереди сопкам, чьи склоны,словно коростой, были покрыты россыпью дешевеньких дачек. В плане губернский град Шантарск больше всего напоминал длиннющий меч - километров тридцати в длину, но чуть ли не вдесятеро меньше в ширину. Уже через четверть часа мощная машина оставила позади дома и асфальт, запетляла по широкой немощеной дороге среди сосен. - Давай сначала разделаемся с житейскими мелочами, - сказала Ирина чуть напряженно. - Собрали мне кое-что о твоей благоверной, не столь уж трудно оказалось. - И что? - жадно спросил Родион. - Да ничего интересного. Есть любовник. Материалов у меня с собой нет, потом скажу, куда тебе поехать... Давай о вещах посерьезнее, хорошо? Ее голос был напряженным, временами чуть срывался. Ирина наконец-то сняла массивные дешевенькие очки, глаза казались бездонными - синяя пропасть, озаренная изнутри далекими непонятными зарницами, то ли мирными закатами, то ли отсветом отдаленных пожаров. Глядя на нее, Родион лишний раз преисполнился мужского самодовольства - и оттого, что такая женщина стала его любовницей, и оттого еще, что ничуть не потерял головы, не угодил под каблук. - Скованная ты какая-то... - протянул он. - Да неужели? - отозвалась она с ноткой язвительности. - Знаешь ли, впервые приходится планировать не просто убийство, а безвременную кончину собственного мужа. Нечто новое. Весьма даже непривычное, я бы сказала. Столько лет прожили, еще с Советской власти... но не жалко, ничуть. Непривычно просто. Родик... - Она помолчала. - Совершенно уверен, что сможешь... - Я вчера застрелил человека, - неожиданно для себя сознался он, глядя ей в глаза. Синяя пропасть осталась столь же бездонной. - Правда? - спросила она спокойно. И ответила сама себе: - Правда, с таким лицом не врут... Как все вышло? - Буднично. Он с большой долей вероятности охотно застрелил бы меня сам. А потому и угрызений совести нет. Ни малейших. Это тебе не безвинному прохожему в спину пальнуть... - Я не это хотела сказать... скверно сформулировала, видимо. Тебя будут искать? - Искать-то будут, - сказал он тихо. - Но, я тебе ручаюсь, следов и зацепок не осталось. Не переживай, я смогу. Все будет нормально. - Ох, как хочется верить... - впервые за все время их знакомства в Иринином голосе слышалась растерянность, женская слабость. - Посмотри фотографии и хорошенько запомни эту рожу. - Вполне благообразный дяденька. - Ага, - рассмеялась она с горькой иронией. - Вроде гестаповского Мюллера. Заверяю тебя, интеллекта и хитрости не меньше, чем было у Мюллера. Он у муженька заведует службой безопасности. И частенько отирается на Кутеванова. Допускаю даже, что там могут оказаться его люди, замаскированные под мирных клерков. Ты это обязательно должен учесть. И в случае чего, коли придется столкнуться лицом к лицу - вали без колебаний. Если он тебя засечет за работой, считай, провалимся оба. Отыщет. Нет, снимки ты мне верни... Запомнил? - Накрепко. - Молодец... Фотографии сделаны неделю назад, узнаешь легко... - Она вытащила из сумки два тяжелых на вид пакета. - Ты как-то говорил, что служил в армии и бывал на сборах? Значит, сможешь снять смазку? - Конечно, - сказал он. Вытащил из одного пакета толстый цилиндрический глушитель и три обоймы. - Патронов хватит? - озабоченно и насквозь буднично спросила Ирина, словно отправляла его в магазин за постным маслом и пересчитывала деньги. - Мне объяснили, нужно пристрелять... - Ну, на это дело и обоймы хватит. Мне с ним не Столетнюю войну мыкать... - обронил Родион со знанием дела. Подстелив на колени носовой платок, осторожно достал из шуршащей промасленной бумаги тяжелый "ТТ", покрытый густым слоем смазки. Советского производства, вариант "красно-коричневый". К сподвижникам товарища Зюганова этот термин не имел ровным счетом никакого отношения, просто отечественные "ТТ" выпускались в трех вариантах окраски: красно-коричневый, серо-черный и сине-голубой. А на последних сборах, четыре года назад (тогда уже накатила волна заказных убийств), крепенько выпивший с Родионом прапорщик объяснил, за что так любят господа киллеры Тульский Токарева - дело даже не в надежности, пистолет "ТТ" практически невозможно отследить, в отличие от "Макарки". Учета в свое время не велось, неизвестно, сколько всего их выпущено, сколько до сих пор лежит на складах в заводской смазке... - Обоймы хватит, - задумчиво повторил он, взвешивая пистолет на ладони. - Пятьдесят второй год, ага... Конечно, лучше бы высадить обойм с пяток, но тут уж - чем богаты... - Мне сказали, у него нет предохранителя, - торопливо добавила Ирина. - Ага, - столь же рассеянно отозвался Родион. - Собственно, с какой стороны смотреть... Курок у него на предохранительный взвод ставится. Как же его привинтить... Ага. - Руке тяжело будет? - Не особенно, - он прицелился сквозь лобовое стекло в ближайшую сосну. - Перетерплю. - Ты знаешь, как надо стрелять? - На спуск нажимать. - Я не об этом... - положительно, она волновалась не на шутку. - Обязательно следует сделать контрольный выстрел в голову. Это почерк профессионалов, понимаешь? Главный наш расчет как раз на то, что это будут считать делом заезжего профессионала, давно покинувшего город. И непременно брось его там. Опять-таки согласно правилам. Родион, примериваясь, еще раз навел пистолет с привинченным глушителем на безвинную сосну. Вокруг щебетали лесные птахи, Ирина напряженно застыла на соседнем сиденье, наблюдая воображаемую траекторию полета пули столь сосредоточенно, словно под прицелом уже стоял ненавистный муженек. "Выйдет, - с веселой злостью подумал Родион. - Все получится. Надоела такая жизнь..." Старательно завернул все в промасленную бумагу, вернув сверткам прежние очертания, вылез из машины и спрятал все в багажник, в приспособленную канистру. Когда сел на свое место, хлопнув дверцей, Ирина уже возилась с какими-то пластиковыми флаконами и коробочками. - Взрывчатка? - спросил он весело. - Грим... Великолепные вещи. Сколько мне пришлось труда положить, чтобы быстренько раздобыть это все - мои проблемы... Сначала подумала про парик, но решила, это будет надежнее. - Она встряхнула белый флакон, напоминавший очертаниями усеченный с одного конца эллипс. - Краска для волос, тот самый, приснопамятный "радикальный черный цвет". Только судьба Кисы Воробьянинова тебе не грозит, можешь не беспокоиться, не на Малой Арнаутской произведено и бутилировано... Там есть инструкция на русском, разбейся. Волосы и борода будут выглядеть, словно у стопроцентного кавказца. Это, кстати, может повернуть следствие на совершенно ложную дорожку, благо у моего сокровища есть контакты с "грачами"... - А как мне отмываться потом? - фыркнул он. - Не забегай вперед, - без улыбки сказала Ирина. - Все предусмотрено, красочка для киноактеров и тому подобной братии. Я с одним флаконом поэкспериментировала на своем блондинистом парике, он у меня из натуральных волос, так что могу говорить с полным знанием дела, полтора часа в ванной проторчала... В общем, красочка чертовски стойкая к любым внешним воздействиям, можно даже стоять под дождем. Но ежели развести чайную ложку уксусной кислоты - концентрированной, я имею в виду - литрах в трех воды, смесь эта краску смывает моментально, словно пыль с рояля. И никаких пятен на одежде не остается. Умеют на Западе работать с выдумкой. Можно прихватить в сумке пару пластиковых сосудов с минералкой, заранее намешав туда уксуса, - и быстренько ополоснуть шевелюру где-нибудь в туалете... Этажом ниже или выше. Смоешь краску, бросишь куртку - надо еще продумать, как оденешься, - и преспокойно уйдешь. Мало ли какие дела у тебя там могли быть... - Я это уже продумал, - перебил он. - На четвертом этаже принимают объявления в "бегущую строку" семнадцатого канала, сначала зайду туда и, как приличный человек, отдам объявленьице насчет своей "копейки" - по дешевке, считай задаром, никто и не заподозрит, от такой рухляди нынче за гроши отделываются... - Молодец, - серьезно кивнула она. - Пойдем дальше. Вот тут, в коробке, опять-таки театральные причиндалы. Смотри. Эти пластиночки накладываются на десны под верхнюю и нижнюю губу. Эти штуки вставляются в ноздри, дыханию, кстати, ничуть не препятствуя, - а вот лицо меняется чуть ли не до полной неузнаваемости, я и это на себе проверила. Что ты ухмыляешься? - Начинаю верить, что ты и впрямь хочешь, чтобы я ушел неопознанным. - А что, были сомнения? - глаза сузились, взгляд на секунду обжег холодом. Родиону стало немного неловко. - Да понимаешь, все эти боевики... - пробормотал он. - Сплошь и рядом бедолагу-киллера либо выдают полиции на месте работы, либо, стоит ему пуститься наутек, появляется кто-то с пушкой наперевес и пулю в лоб всаживает... Ирина сощурилась: - Хорошо же ты обо мне думаешь... - Извини. - Да ладно... - и улыбнулась дразняще-порочно: - Милый, суженый мой, ряженый, я, конечно, женщина испорченная, но не до такой же степени... И успокою я тебя, уж не посетуй, циничным образом. Нерационально это - посылать за тобой еще одного убийцу. Все равно останется свидетель, то бишь он. А самой его потом пристреливать - это уже из области голливудских фантазий. К тебе я уже присмотрелась и как-то уверена... Прежде всего потому, что ты не профессионал и одержим простыми человеческими желаниями - устроить свое будущее таким вот предосудительным способом и завязать накрепко. Это даже надежнее, чем побуждения профессионала, - он всегда может найти другой заказ, а тебе шанс выпал единожды в жизни... "Знала б ты..." - подумал он, но вслух ничего не сказал. - Короче говоря, убивать тебя или сдавать властям совершенно нерационально, - с той же улыбочкой закончила Ирина. - Я тебя, часом, не шокировала? - Да нет, - улыбнулся он в ответ столь же жестко. - Все просто и понятно, как инженер, такую постановку вопроса только приветствовать могу... Люблю рационализм. - Вот и прекрасно. Э, нет, не нужно смотреть на меня столь гурманским взглядом - настоящая работа только начинается, мы с примитивной увертюрой разделались, не более того. Авторучка и бумага есть? Ну и плевать, я захватила. Расчеты предстоит проделать прямо-таки инженерные... ...Последующие часа полтора обернулись сущим адом. Половина пухлого Ирининого блокнота оказалась исчирканной корявыми схемами и стрелками: отбирая друг у друга авторучку, они чертили поверх старых рисунков и, торопливо перелистнув страницы, начинали малевать новые, порой легонько ругались, спорили, в горле першило от бесчисленных сигарет, благоразумно прихваченный Родионом полуторалитровый баллон "Фанты" вскоре опустел, потом Ирина принялась экзаменовать его, придирчиво, в диком темпе, при малейшей заминке трагически воздевая бездонные очи к потолку машины, а однажды сгоряча пустила матом почище вокзального бича. Однако настал момент, когда оба, помолчав, переглянулись - и поняли, что обсуждать больше нечего. Все просчитано от и до. "Сокровище" обречено - если все пройдет согласно писаным схемам, вопреки незабвенной поговорке про бумагу и овраги... - Мать твою, - с сердцем сказала Ирина. - Горек хлеб у киллеров, оказывается, кто бы мог подумать, в кино так элегантно и красиво все явлено... - Да уж, - отозвался он устало и сердито. - Дай сигаретку, тошнит уже от них, а остановиться не могу... - Она откинулась на спинку сиденья, сбросила туфли, вытянула ноги, насколько возможно. С закрытыми глазами выпустила дым. - Что странно, Родик, совершенно не чувствую себя моральным уродом... - Аналогично, - усмехнулся он, не сводя взгляда с ее ног. - Спишем все на время и страну, а? - и с намеком прикоснулся коленкой к стройному бедру. Ирина выбросила окурок в окно, потянулась, закинув руки за голову, не открывая глаз, продекламировала отрешенно: - Я наклонюсь над краем бездны, и вдруг пойму, сломясь в тоске, что все на свете - только песня на неизвестном языке... На ее чистое, свежее личико, казавшееся совсем молодым, легла тень, уголки полных губ слегка опустились. Казалось, рядом с ним осталось лишь совершенное тело, а душа упорхнула в неведомые эмпиреи. - Кто это? - спросил он, отчего-то почувствовав недовольство. - Так, один непризнанный гений. Повесился когда-то. Дураки говорили, из-за меня, но на самом деле, ма пароль4, произошло это исключительно из-за водки и полнейшего отсутствия характера. Дела давно минувших дней, предания Совдепии глубокой... - Она открыла глаза. - Родик, ты бы смог меня убить? Ни малейшего намека на шутку в ее голосе не было. И он, подхлестнутый неведомым импульсом, ответил честно: - Не знаю - А что чувствуешь, когда убиваешь человека? - В моем случае? - грустно улыбнулся он. - Удивление. И не более того. Только что был живой человек, наганом под носом махал - и стал труп. Нет, этого не опишешь... - Тот поэт пытался меня однажды убить. Но поскольку у него абсолютно все, кроме стихов, получалось предельно бездарно, получилось сущее безобразие, не страшное ни капельки, смешное... - Она смотрела в неведомые Родиону дали, и он никак не мог понять, печальны или веселы представшие ее взору картинки прошлого. - Смех... - Сколько у нас времени? - грубовато прервал он. - С полчасика, - Ирина открыла сумку, кинула туда блокнот и авторучку. Прильнула к нему, заключив в устойчивое облако дорогих духов, и, прежде чем он успел по-настоящему обнять инфернальную любовницу, прошептала в ухо: - Нет, не здесь... отведи меня в кусты и трахни. Хочется опять побыть девочкой с Киржача, как в беспечальные года... ...В засаде он сидел минут пятьдесят - собственно, засада была предельно комфортабельная, ибо все это время Родион пребывал в своем новообретенном "Скорпионе", покуривал, слушал музыку и лениво разглядывал прохожих. Он терпеть не мог пустого ожидания, но утешал себя тем, что умение терпеливо ждать, если прикинуть вдумчиво и творчески, необходимо гангстеру, как неброский вид шпиону. Неясным оставалось одно: касается ли сия истина гангстеров временных? Он встрепенулся, опознав в вышедшем из подъезда молодом человеке личность с показанной Соней фотографии - времен студенческих, невинных. И ощутил легкое разочарование - хозяин подпольного бардачка ничуть не походил на такового, как две капли воды напоминая юного американского "яппи": модный костюмчик, галстук в горошек, аккуратная прическа, физиономия комсомольского активиста былых времен, платочек в тон галстуку, кожаный кейс... Впрочем, он тут же вспомнил своего любимого Лема - тот эпизод, где к отважному звездопроходцу Ийону Тихому заявляется в гости сотрудничав порнографического журнала, джентльмен самого респектабельного облика, неотличимый от дорогого адвоката из старинной конторы. Поистине, создается впечатление, что писатели ничего и не выдумывают из головы... Родион ожесточенно завертел ручки, опуская стекло, - нашлась-таки ложка дегтя в бочке меда, электрический стеклоподъемник забарахлил... Прилизанный молодой человек уже сунул ключ в замок своей беленькой "девятки", когда Родион, наконец, справился со стеклом, высунул голову и вполне вежливым тоном окликнул: - Простите, можно вас? - Это вы мне? - столь же вежливо откликнулся молодой человек, с наклонением головы указав себе в грудь безымянным пальцем. Глаза у него, правда, на миг стали жесткими, взгляд описал сложную кривую, определенно выискивая вокруг возможный источник опасности. Ну да. Соня рассказывала, что эта разновидность нелегального бизнеса почитается самой презренной, и на таких вот мальчиков наезжают все, кому не лень... Кожаный кейс неуловимым образом перекочевал в левую руку, а правая, чуть согнувшись в локте, блуждала в районе пояса. - Прошу, - Родион с самой простецкой улыбкой распахнул правую переднюю дверцу. - Надо поговорить, я друг Сони Миладовой... Похоже, вьюнош немного успокоился. Заперев машину, подошел к "Форду", сел степенно, неторопливо и глянул с вежливым немым вопросом. Родиона чуточку сбивало столь джентльменское поведение, он предпочел бы классическую разборку, хотя не был ни на одной и плохо представлял, как она должна протекать. На несколько секунд он потерял инициативу. Спохватившись, приступил к исполнению старательно продуманной сцены - достал из бардачка доллары, старательно, неторопливо отсчитал десять сотенных, положил их на огороженную черной пластмассовой решеточкой панель. Вынул "Зауэр", выщелкнул обойму, большим пальцем вытолкнул пару патронов и придавил ими лик президента. Вновь вставив обойму, обозрел получившийся натюрморт и, развернувшись к приятному молодому человеку, спросил: - Как по-вашему, что из этого выберет благоразумный человек? - По-моему, благоразумный человек предпочтет эти неброские бумажки с портретиками, - глядя ему в глаза, ровным голосом ответил собеседник. - Логично, - сказал Родион. - В связи с этим возникает простой и закономерный вопрос: вы себя относите к благоразумным людям? - Безусловно. - В таком случае... - Я вас прекрасно понял, - нейтральным тоном сказал молодой человек. - Мадемуазаль Миладова в известной вам фирме уже не работает. Скажу больше, я уже совершенно запамятовал, кто это вообще такая, не припомню, чтобы мне доводилось знать кого-то с такой фамилией... Вас устраивает? - Вполне, - сказал Родион. - Не позволено ли мне будет осведомиться, как звучит ваше почетное погоняло? Если он рассчитывал посадить Родиона в лужу, зря старался - уже учены-с... - Робин Гуд, - небрежно сказал Родион. - Простите великодушно, не доводилось слышать... - Есть проблемы? - Ну что вы, - сказал молодой человек. - Никакого подтекста моя реплика не содержит. Родион сгреб деньги и небрежно кинул ему на колени. Тот, глянув чуть укоризненно, словно никак не мог одобрить столь плебейское обращение с твердой валютой, аккуратно сложил купюры, бумажку к бумажке. подровнял кончиками пальцев, перегнул пополам и спрятал в бумажник. Склонив голову с безукоризненным пробором, произнес: - Желаю счастья. Родион, словно Вий, вперился в него тяжелым взглядом, который парень, надо отдать ему должное, стоически выдержал. Если реплика и была насмешкой, то голосом или выражением лица она никак не подчеркивалась. - Я могу идти? - Разумеется, - сказал Родион, поборов приступ ярости. - Буду рассчитывать на вашу тактичность и деловую сметку... - Можете не сомневаться. Глядя вслед отъехавшей "девятке", он форменным образом кипел. С одной стороны, все прошло, как по маслу, он быстренько и без всяких хлопот выкупил Соню на волю. С другой... Он всего лишь добился своей цели, и не более того. Победы не вышло, а ему нужна была именно победа, триумф, торжество... Хорошо еще, оставалось дельце, которое должно было обернуться победой и только победой... ...Скрупулезная разведка на местности, как с некоторым удивлением отметил Родион, уже начала входить у него в привычку. Еще днем он, порыскав вокруг, установил, что из трехэтажного здания, где помещалась "Завтрашняя газета", выйти можно было через одну-единственную дверь. Других попросту не существовало. Вдобавок с трех сторон к зданию (где, кроме редакции, размещалось еще с полдюжины контор) примыкала огороженная высоченным бетонным забором обширная территория автобазы. Вряд ли человек в здравом рассудке, не замешанный в криминале или шпионских играх, стал бы покидать резиденцию честных газетчиков столь замысловатым образом... Улочка была узкая и тишайшая. С одной стороны тянулись бетонные заборы, с другой - ряды хлипких яблонек, пока что лишенных листьев. Прохожих не было, уличные фонари стояли с гигантскими интервалами, и Родион не сомневался, что в сумерках рассмотреть номер его машины невозможно. Он устроился метрах в сорока от входа, скудно освещенного тусклой лампочкой в железной оплетке, и до сих пор не привлек ничьего внимания. Загвоздка была в одном: паршивец по фамилии Киреев мог покинуть редакцию не один. Был и запасной вариант на случай именно такого расклада, но это означало долгую слежку и последующую работу на неизвестной, неосмотреяной территории. Бард криминальной хроники мог отправиться к девке или в кабак, да мало ли что... В общем, Родион не на шутку терзался неизвестностью. Судьба его вознаградила. Громко хлопнула дверь, и под тусклой лампочкой мелькнула красная ветровка, ненавистная физиономия, изученная по фотографиям, правда, получше собственной. Родион выждал немного, забрал с соседнего сиденья газовый револьвер, заряженный дробовыми патрончиками, бесшумно открыл дверцу и на цыпочках побежал в спустившемся мраке. Впереди маячила красная ветровка - красная... красная тряпка... как на быка... Левой рукой он натянул на лицо капюшон-маску. Пора. Остановился, прихватив левой рукой запястье правой, тщательно прицелился пониже спины и, охваченный злобной радостью, плавно потянул спуск. Два выстрела хлопнули на тихой улочке совсем негромко. Шагавший впереди человек дернулся, его словно бы бросило вперед. Родион, не в силах остановиться, выстрелил еще два раза, чтобы избавиться от мерзкого ощущения, будто промахнулся. И оно схлынуло, это ощущение. Осмелившийся столь долго и столь хамски оскорблять его сопляк скорчился, будто собираясь завязать шнурки на ботинках, вскрикнул, охнул протяжно, попытался левой рукой нащупать место, куда неожиданно вонзилась колючая боль. И осел, на грязноватый асфальт. Стоны напоминали щенячий скулеж. Вот это было настоящее торжество, упоительное, яростное:.. Увы, нельзя было им наслаждаться долее. Родион рявкнул: - Говорили тебе, козел, следи за речью! И опрометью кинулся бежать к машине - из-за поворота мелькнул свет фар, автомобиль был еще далеко и ехал неспешно, но следовало побыстрее уносить ноги... ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ Вестерн по-шантарски Голова не то чтобы болела - просто над левым виском, поближе ко лбу, что-то мягко пульсировало, вызывая лишенное боли, но слегка беспокоившее из-за своей необычности ощущение, будто черепная кость с равномерными интервалами выгибается наружу и тут же опадает, как воздушный шарик, подсоединенный к велосипедному насосу. Несколько раз Родион даже прикладывал ладонь ко лбу - но кость, разумеется, оставалась неподвижной. Понемногу ощущение то ли пропало, то ли стало привычным и оттого не чувствовалось более, как не чувствует человек бег крови по венам. Видимо, тот удар головой все же не прошел бесследно, и организм реагировал постепенно затухающими безмолвными рапортами. В эту ночь ему приснилось не убийство, как следовало бы ожидать согласно классикам, холодный окровавленный труп не торчал у изголовья, стеная и проклиная душегуба. Сон был длинный и яркий, как улица под солнцем: Родион лежал на белой постели, не в силах пошевелиться, то ли привязанный, то ли в параличе, и все вокруг было белое, куда-то влево уходили от предплечья шланги и провода. Никто так и не вошел, никто ему не объяснил, где он находится и почему. Сон состоял из того, что Родион лежал, не в силах пошевелиться, лежал, не зная, сколько времени прошло и есть ли здесь вообще время, лежал, не способный ни о чем думать. И никак не мог проснуться, хотя напрягался, как мог, пытаясь прорвать невесомую завесу и вернуться в реальность, лежал, лежал, лежал... Утром он почувствовал себя слегка разбитым - не из-за странного ощущения под черепом, а из-за полного отсутствия в дурацком белом сне всякого действия, всяких разговоров и мыслей. Если подумать, это было похуже кошмара с чудищами и ужасами... Когда он появился в кухне. Лика уже была при полном параде - Мадам Деловая Женщина во всем блеске, стоившем немаленьких денег. Она давненько уже завтракала, подражая европейским традициям. Вот и сейчас допивала свой свежевыжатый импортной машинкой апельсиновый сок, левой рукой держа под подбородком салфетку, чтобы второпях не капнуть на платье. Скосила на него подведенный глаз, не поворачивая головы: - Зойку ты отвезешь в школу или я прихвачу? - Я, - сказал он. - Запросто. - Родик, понимаешь, тут такое дело... Дите комплексует слегка. Школа престижная, машины подъезжают сплошь респектабельные, ее из-за твоей "копейки" вышучивают чуточку... - А кто говорит про "копейку"? - спросил он солидным тоном. - Я ее на "Форде" отвезу. Лика чуть не поперхнулась соком, торопливо подхватнв салфеткой донышко стакана: - На че-ом? - На "Форде", - сказал он. - Машина такая, в Америке делают... - На чьем? - На моем. Который я купил. - А тебе не приснилось? - Я документы вчера на холодильник бросил, глянь, если не веришь... - И позвольте вас спросить, мистер, на какие же шиши вы "Форды" покупаете? - На заработанные, - сказал он, чувствуя себя на высоте. - Что ты округлила глазки? Мы ведь тоже кое-что могем... Уж извини, что раньше не говорил, но ты-то должна понимать насчет коммерческой тайны и неуместности преждевременных восторгов... - Сюрреализм какой-то, - покачала головой Лика. Одним глотком допила сок, вышла в прихожую и вскоре вернулась, покачивая головой, как китайский болванчик: - В самом деле, документы... Родик, задал ты мне ребус поутру... - Интересно, в чем тут ребус? - не без мстительности усмехнулся он. - Если ты на мне поставила крест, это еще не значит, что весь мир должен этой установке следовать... - Да не ставила я на тебе крест, - сказала она оторопело. - Просто... - Просто каждый уважающий себя американский миллионер был в молодости чистильщиком сапог, - сказал он, наслаждаясь ее изумлением. - Не слышала такую истину? Надоело мне чистить сапоги, вот и все. Определенно ей хотелось о многом поговорить и многое спросить, но времени не было. Лика, бросив взгляд на часы, промокнула губы салфеткой, махнула рукой: - Бежать пора, потом поговорим... Но перед тем, как исчезнуть, задержалась в дверях и бросила на него чуть беспомощный взгляд, преисполненный растерянности, изумления и еще чего-то схожего. Именно такого взгляда он и ожидал, получив нешуточную моральную сатисфакцию. . Вышел на балкон, успел еще заметить, как Лика садится на заднее сиденье черного БМВ, и в полном блаженстве души громко замурлыкал мелодию из "Крестного отца", почесывая пузо. Вторую порцию бодрящего удовлетворения он получил, когда вышел с Зоей во двор и неторопливо распахнул дверцу "Форда" на глазах соседа и его приятелей, торчавших возле низкой белой "японки". Уставились так, что Родион ощутил нечто схожее с оргазмом, и медленно проехал мимо, не удостоив их и взгляда. Зато видел в зеркальце, как они таращатся вслед. Увы, Зоя не проявила ожидавшегося восторга - приняла известие о появлении в хозяйстве "Форда" не равнодушно, конечно, но с неприятно царапнувшим его спокойствием. А ведь ради нее, если подумать, и старался... Словно хозяйка ста кукол, получившая в подарок сто первую, восприняла, как должное, поерзала на сиденьи, побаловалась с кнопками стеклоподъемника, но ни ликования тебе, ни даже восторга... - Круто? - спросил он, и реплика показалась заискивающей. Зоя пожала плечиками: - Нормально. А телевизора нет? У мамы в бээмвэшке видел, какой телевизор? И холодильник скоро поставят... Словом, отъезжая от школы, он почувствовал себя генералом, у которого неожиданно украли победу. Победа-то произошла, но вот ожидаемый триумф отменили, никаких тебе золотых колесниц, золотых венков над головой и рева труб. Это ты полагал, что свершил нечто достойное триумфа, - окружающие другого мнения... Ну и наплевать. Не очень-то и хотелось. Он сделал все, что было в его силах, старательно пытался укрепить истончившиеся ниточки, соединявшие с женой и дочкой. Значит, не судьба... ...Знаете ли вы шантарскую ночь? О, вы не знаете шантарской ночи! Необъятный небесный свод раздался, раздвинулся еще необъятнее - и с шипением мечутся по нему разноцветные ракеты, запускаемые в обильном множестве вдребезину пьяными курсантами зенитно-командного училища, отмечающими восьмисотлетие своих славных войск (берущее начало с произвольно вычисленной даты славного подвига Алеши Поповича, сшибившего с небес Змея Горыныча кстати подвернувшейся оглоблей). Божественная ночь! Очаровательная ночь! Недвижно, вдохновенно стояли леса, полные мрака, и в лесах этих расстается с невинностью не одна дюжина шантарских юных красавиц, кто по согласию, кто приневоленно. Весь ландшафт спит. Только цыгане ромалэ Басалая, барона из Ольховки, мечутся по притихшему городу, как грешные души в аду, развозя по замаскированным торговым точкам пакетики с травкой и порошочком. Как очарованный, дремлет в низине меж лесистых сопок град Шантарск. Все тихо. Благочестивые люди уже спят. А вот неблагочестивым спать некогда - самая рабочая пора... ...Родион перемещался по залу ожидания аэропорта "Ермолаево" без малейшей суетливости, чтобы не бросаться в глаза. Неспешно и уныло бродил, как человек, у которого впереди масса времени, а убить время решительно нечем. Подобно подавляющему большинству пассажиров, силился найти развлечение буквально во всем: в двадцатый раз озирал расписание, торчал у сувенирных и газетных киосков, поднимался на второй этаж, спускался неторопливо, выходил покурить в ночную прохладу, глазел по сторонам с бесцеремонностью зеваки, знающего, что никого из этих людей он больше не встретит. Особой опасности налететь на знакомого, от скуки обязательно кинувшегося бы поболтать, не было - для знакомых с "Шантармаша" полеты на аппаратах тяжелее воздуха давно уже стали недостижимой роскошью. А более удачливые, из другого круга, как правило, подъезжали на собственных машинах к самому отлету и сразу шли на регистрацию, не бродя бесцельно по залам. Все его маршруты были составлены так, что обязательно проходили в отдалении от ничем не примечательного мужичка лет сорока, отличавшегося этакой чичиковской полноватостью. Полноватостью мужичок был обязан не чему иному, как аккуратно упакованным пачкам долларов и самых крупных рублевых купюр, затаенных в мастерски подогнанном нательном поясе, совершенно незаметном под одеждой. Даже без разъяснений Сони Родион и сам знал о существовании таких курьеров. Сплошь и рядом криминальные забавы здесь ни при чем - честные или почти честные коммерсанты нуждаются, в переброске приличных сумм наличными для обеспечения безобидных, в общем, сделок. Обычно, дабы не подвергать себя лишнему риску при аэрофлотовском досмотре, такие "фельдъегеря" передвигаются по железным дорогам, но в том-то и соль, что "Чичиков" должен был доставить денежки на север Шантарской губернии, в Завенягинск, а туда в это время года, в полном соответствии с полузабытой песней, только самолетом можно долететь. Железной дороги нет (и никогда не будет), а навигация откроется месяца через два... Согласно железной закономерности, завенягинские рейсы из-за причудливых капризов северной погоды отменялись и задерживались через один, а то и чаще. И тогда несколько дней в аэропорту мыкались десятки бедолаг, в бессмысленной надежде шатавшихся от окошечка к окошечку и травивших начальника службы движения, как зайца. Именно такая коллизия и сложилась сорок минут назад - было окончательно и бесповоротно объявлено, что Завенягинск не принимает, а когда будет принимать, известно лишь господу богу. Суток через двое, как минимум. Вот тут-то и началась работа... С точки зрения попавшего в подобные хлопоты западного человека, логичных и разумных выходов было два: либо сесть в машину и вернуться в город, либо снять номер в гостинице (благо она в аэропорту имелась) и ложиться спать. Россияне, естественно, выбирали третий путь, не способный втиснуться в менталитет западного человека, хоть ты его туда кувалдой загоняй: принялись липнуть к окошечкам, в глубине души веря, что и в третьем им сообщат, будто в первых двух недопоняли ценные указания начальства или пошутили с похмелья и самолет все-таки взлетит с небольшим опозданием. Замотанные и растерявшие всю прелесть дамочки в голубом привычно отлаивались, возникло столпотворение с матерным аккомпанементом, и отиравшийся поблизости со своей объемистой сумкой (набитой пустыми коробками из-под обуви и некоторым количеством старых газет) Родион сделал для себя кое-какие выводы. Во-первых, "Чичиков" был один - никакой охраны, скрытно и неотступно маячившей в отдалении. Во-вторых, он, как человек опытный и собранный, толкаться у окошечек не стал, принял удар судьбы относительно спокойно и, похоже, стал раздумывать, как ему теперь быть. Вот тут-то, словно в фантастических рассказах, будущее раздваивалось: либо он пойдет к телефону-автомату и примется вызывать машину, либо решит обустраиваться на ночлег... Родион утроил внимание, продолжая словно бы бесцельно болтаться на небольшом пятачке. Его маневрам способствовала возникшая теснота - объявили регистрацию сразу на три рейса, да и толпа завенягинцев никак не могла отлипнуть от окошечек, так что удалось подобраться к "Чичикову" довольно близко. И вновь удалиться. Телефон-автомат работал и оставался свободным, но "Чичиков" к нему не пошел. Зато с интересом поглядывал в сторону бара. Это уже лучше. Напиваться он, конечно, не будет, но сразу видно, немного посидеть там собирается. Скорее всего, немного успокоился, не обнаружив за собой явного хвоста. По сведениям Сони, не столь уж и крутой дядечка, в серьезных войсках и нутряных органах не служивал, деньги возит не в первый раз, подсознательно привык, что все обходится. А вот слабость к прекрасному полу, по тем же источникам, питает. Как выразился бы Фаятоглас, пора пускать Артабана... Окончательно уверившись, что звонить клиент не собирается, Родион поднялся на второй этаж. Мельком глянул на свое отражение: нет, зря боялся встретить знакомых, они бы его ни за что не узнали. Всех причиндалов, что вручила ему Ирина, хватит раза на три, а потому он перед выходом на дело покрасил волосы с помощью Сони и запихал в рот и нос телесного цвета пластиночки. И краски, и похожих на противных червяков пластиночек осталось еще достаточно... Прекрасно помнил, в каком кармане у него зеленая расческа, а в каком - желтая. Остановившись у бетонных перил, полуотвернувшись от рядов коричневых кресел, где не было ни единого свободного местечка, вынул зеленую расческу и неторопливо принялся водить ею по черным волосам. Ирина не соврала - краска превратила его в совершеннейшего брюнета, но волосы вовсе не выглядели крашеными. Кучеряво живут зарубежные артисты, надо полагать... С одного из кресел в ближайшем ряду поднялась женщина. Не уделив Родиону ни малейшего внимания, стала спускаться на первый этаж, перекинув через руку джинсовое пальто, неся в другой объемистую сумку. Все, кто был моложе девяноста, восхищенно таращились ей вслед. И было от чего - наряд для Сони они подбирали вместе, скрупулезнейшим образом обсуждая каждую мелочь. Она никоим образом не должна была ходить на проститутку: мало-мальски опытный, потершийся по жизни мужик, тем более обремененный большими деньгами, от явной профессионалки, неважно, дешевой или дорогой, шарахнется инстинктивно в такой вот ситуации, прекрасно понимая, что завести она может не в постельку, а под кастеты сообщников... С другой стороны, Соня должна была выглядеть достаточно сексапильно и нести во всем облике невысказанный намек на доступность. Куда там Юдашкину и Славе Зайцеву - перед ними, счатливцами, подобная задача никогда не стояла и вряд встанет... Однако справились, кажется. Бежевая юбка обтягивала бедра и попку, словно вторая кожа, и далее свободно падала до щиколоток, но имела сзади весьма аморальный разрез. Если уж у Родиона, изучившего это тело во всех подробностях, кровь искрилась электрическими зарядами, что говорить о посторонних? Вишневая кофта не особенно и обтягивала, но вырез был убойный - и в вырезе, отсверкивая изумрудиками, спускалоась к ложбинке меж грудями довольно массивная золотая цепочка. Три кольца - одно из них с бриллиантами - завершали картину. А каштановый парик был нз натуральных волос. Одежду они купили в самых дорогих шантарских магазинах, а выбирая драгоценности, вконец задергали двух продавщиц. Сонина экипировка влетела в копеечку, но все расходы должны были стократ окупиться при удаче. Холеная и избалованная дочка денежного папы, игрушечка столь же денежного мужа, деловая женщина - кто угодно, только не профессионалка... Даже незбежные кавказцы, конечно же, обитавшие в аэропорту стаями и стайками, восхищенно взирали издали, но подходить опасались. "Точно, справились", - сказал себе Родион облегченно, наблюдая явление дорогой красавицы на нижнем этаже. Она шествовала с царственным пренебрежением к окружающим, а те, поганцы, трахали глазами, распуская слюни. Пожалуй, он вытащил выигрышный билетик - если там, в новой жизни, одеть ее еще лучше и увешать побрякушками помассивнее, завистники станут падать в штабеля и поленницы... Лицо у нее, как и полагалось по сценарию, было грустным. Она спустилась на первый этаж по правой лестнице - а недешевый бар располагался в левой оконечности прямоугольного зала, так что Соне нужно было пройти его во всю длину, как и было задумано... Родиону показалось, что он слышит внизу отчаянный хруст шейных позвонков - это синхронно поворачивались мужские головы, словно железные опилки, попавшие в магнитное поле. "Чичиков" общей участи не избежал, и явление прекрасной незнакомки, похоже, стало последней каплей, окончательно склонившей его навестить бар. Правда, он выжидал еще несколько минут, что-то напряженно для себя решая... С исчезновением "Чичикова" за полукруглой резной дверью бара миссия Родиона не окончилась. Он еще долго торчал у перил, высматривая, не пройдет ли следом кто-то, напоминающий потаенную охрану. Нет, прошло четырнадцать минут, а в бар никто больше не вошел. Выйдя на улицу, Родион закурил. Охотничий азарт и волнение стали уже привычными, лишенными робости. Единственное, что его всерьез беспокоило, - оставленная в укромном уголке машина. Самое слабое место во всем ювелирно разработанном плане. Сигнализацию в "Форде" никак нельзя было оставлять включенной - автоворов или хулиганов отпугнет, конечно, но может зато привлечь милицию аэропорта. Но тут уж ничего не поделаешь. У заднего стекла он положил милицейскую фуражку, это давало пусть зыбкий, но шанс... Когда он вошел в бар. Соня и последовавший за ней Чичиков пребывали там уже тридцать две минуты. Ему не было нужды оглядываться якобы невзначай - за стойкой, во всю ее длину, тянулось высокое наклонное зеркало, и Родион сразу увидел вишневую кофточку. И "Чичикова" рядом. Они расположились тет-а-тет в рассчитанном на четыре места отсеке, сидели не по разные стороны стола, а рядышком - правда, интима было пока что маловато, как и предусматривалось планом. Соня, судя по ее выразительным жестам, как раз жаловалась на мужа-кобеля, которому шальные бизнесменские денежки ударили в голову с невероятной силой, и он бегает по шлюхам практически не скрываясь, разве что домой не водит, пренебрегая внутренним миром супруги, между прочим, окончившей философский факультет, видит в ней лишь красивую игрушку, а ведь деньги в этой жизни отнюдь не главное, только где найти такого мужика, чтобы способен был поднять взгляд выше талии и оценить духовные искания... Примерно в таком стиле она должна была компостировать мозги жирному карасику, быстро пьянея при этом и с чисто женской непоследовательностью переходя порой ко вполне благопристойному кокетству. Рассеянно, не спеша, Родион отсчитывал деньги - глядя в зеркало. Стадия "быстрого опьянения" уже наступила. Карасик, ручаться можно, от подозрений уже избавился и горит желанием доказать, что готов в полной мере оценить духовные искания и богатый внутренний мир новой знакомой - понятно, приведя ее в горизонтальное положение, но об этом он, как воспитанный человек и джентльмен, пока что умалчивает... Ага. Доставая из сумочки сигареты, она словно бы невзначай уронила на стол ключ от гостиничного номера - удачная имитация казенного брелока из отеля "Ермолаево" была изготовлена самим Родионом. Неловкими движениями запихала всю мелочевку обратно, пьяно рассмеялась, стрельнула глазками... Народу в баре было немного. Забрав высокий стакан с коньяком, два блюдечка с закуской и банку пепси Родион, не глядя на сладкую парочку, прошел мимо и устроился в соседнем отсеке. Музыка играла негромко, он разбирал почти каждое слово. - ...да не это самое страшное, к вашему сведению, Костик. Иногда тянет ему изменить просто так, в отместку по старому принципу "око за око"... - Хотите сказать, Ниночка, что вам еще не приходилось... Произнесено это было на высшем пилотаже - шутливейше, но с должной долей развязного подтекста. В ответ последовало манерное хихиканье: - Ко-остик... - Просто я подумал: столь очаровательная женщина при ее уме не могла, увы, прозябать в одиночестве. - Вы о маленьких безумствах? - Если они маленькие, то это и не безумства вовсе... И так далее, в том же духе. Разбавив свой коньяк пепси и скупо пригубливая, Родион прыскал про себя - со стороны эта стандартная болтовня, предшествовавшая культурному соитию двух приличных людей, казалась невероятно убогой и плоской. Увы, насколько он мог судить по своему опыту, вовсе не являвшемуся исключением из правил, все обычно так и происходило. Некоторые реплики он мог предсказать наперед - и частенько оказывался провидцем... Дама пьянела все сильнее, но никаких вульгарностей себе не позволяла ни в речах, ни в манерах, разве что разговор стал гораздо куртуазнее, а намеки - недвусмысленными. Словно бы протрезвев вдруг и спохватившись, "Ниночка" напомнила вслух об услышанных от подруг ужасах - точнее, о коварных маньяках, прикидывающихся приличными людьми, а меж тем лелеющих в отношении беззаботных богатеньких дам самые зверские планы, грабительско-извращенные. Шуршание бумаги. Ага, демонстрирует билет и визитные карточки, наглядно доказывая, что он честный негоциант, застигнутый в степи непогодою... Легчайший намек на готовность оплатить услуги дамы - едва уловимый, но вызвавший нешуточную пьяную обиду. Долгие оправдания и заверения кавалера - он ничего такого не имел в виду, его неправильно поняли, честное слово... Вскоре и дураку, возьмись он подслушивать, стало бы ясно, что дело движется к неизбежному финалу - на всех парусах, на всех парах, на полном галопе... Родион встал, подхватил сумку и неторопливо прошел к выходу. Занял позицию у газетного киоска. Минут через десять появилась сладкая парочка, с первого взгляда ясно, перешедшая в качественно новый этап отношений. Упаси господи, не в обнимку, даже за ручки не держатся, но прочно связаны некими невидимыми нитями, по крайней мере, кавалер в этом не сомневается. Свернули вправо, исчезли на ведущей в подвал лестнице - все в порядке, "Ниночка" отправилась сдать сумку в камеру хранения. Пусть сдает, все равно там нет ничего, кроме старой массивной кофеварки, обложенной кучей старых журналов. Сумка, правда, новенькая и дорогая. На карасика это должно подействовать должным образом: если человек сдает вещи на хранение, предполагается, что он сюда вернется. Наводчицы так себя не ведут, у них вообще не бывает при себе дорогих сумок... Когда они вышли, Родион, не обращая внимания на оставленную у стены сумку, заторопился следом. Ожидание кончилось, теперь все решали секунды - и малейшая случайность могла погубить детальнейший план, а заодно и начинающих гангстеров. Скажем, на недлинной дороге в гостиницу будут отираться случайные прохожие или милицейский патруль. Вообще-то, "Ниночка" в любой момент может передумать, окончательно протрезветь и шугануть кавалера, никто ее ни в чем не уличит, но дело сорвется. А если их застигнут за работой... Хорошо еще, гостиницу проектировали истинно советские архитекторы, напрочь пренебрегавшие буржуазными излишествами вроде удачного размещения на ландшафте. Семиэтажная гостиница выглядела вполне пристойно, даже красиво, вот только идти к ней приходилось по изрытому непонятными ямами и застроенно