покойным интересом охотника. Притерся к тротуару. После недолгих переговоров кивнул, в машину к нему уселись живописный старик в полосатом халате и зеленой полосой на чалме, старуха в длинном черном пальто, из-под которого торчал пестрый подол, и двое совсем молодых парней - эти были одеты вполне по-европейски. То ли урюк на базар привезли, то ли "беженцы" - недавно в Шантарск нахлынула волна таджиков, тут же принявшихся навязчиво клянчить милостыню на всех углах и ходить по квартирам с душещипательными рассказами. Довольно скоро выяснилось, что никакие это не мусульмане и вообще не таджики, а цыгане племени люли, изгнанные таджиками за непочтение к исламу, но не все еще об этом знали, и сердобольные шантарцы денежки экзотическим беглецам давали охотно. Так что пренебрегать возможными кандидатами в овечки для стрижки не стоило, авось да и пригодится адресок, сумок и чемоданов у них столько, что обязательно позовут подмогнуть... Родион украдкой поглядывал на восседавшего рядом с ним старика - картинная личность, спору нет, начинаешь понимать, что такое загадочный восточный взгляд... - Торговать приехали? - спросил он непринужденно. Старик посмотрел на него, собрал морщины в извиняющуюся улыбку. - Дедушка по-русски совсем не говорит, - поторопился утодить один из молодых. - У нас в Джезалаке никто из стариков не говорит, глухое место... Мы в армии были, научились... - На базар, значит, приехали? - Зачем - на базар? Дедушка здесь муллой будет. - А, и точно, закончили мечеть... - сказал Родион, чувствуя себя обманутым в лучших чувствах. - Я почему-то думал, татарина поставят, у нас ведь татары главным образом живут... - Дедушка прекрасно татарский знает, - гордо сказал парень. - И узбекский, и фарси. Он - хаджи, это значит... - Знаю я, что такое хаджи, - сказал Родион. - Институт как-никак заканчивал, мой юный друг... Не холодно дедушке будет в Сибири? Молодой перевел, должно быть, его последние слова - выслушав короткую непонятную для Родиона фразу, старик ответил еще короче. - Он говорит - где единоверцы, там всегда тепло. - Логично... - проворчал Родион. Он все чаще ловил на себе пытливый взгляд седобородого - и больше не стремился завязать разговор, потеряв интерес к пассажирам. Муллу грабить не стоит, церковь, пусть и чужую, надо уважать... Его, и точно, попросили помочь с вещами. Отказываться, выходить из роли было как-то неудобно, пришлось добросовестно переть на четвертый этаж два тяжеленных чемодана. Один из молодых достал деньги, но старик вдруг перехватил его руку и горячо заговорил, часто упоминая загадочное слово "джаханнем". Молодые - старуха уже скрылась в квартире - вдруг одинаково помертвели лицом. Родион на всякий случай приготовился к неожиданностям. Один переспросил. Старик категорическим тоном произнес еще несколько фраз, повернулся, ушел в квартиру. Подавая Родиону деньги, молодой чуть смутился, но тут же поднял глаза: - Дедушка говорит, у тебя за спиной джаханнем... по-вашему - ад. Он видит. Он многое пережил и умеет видеть... Говорит, тебе надо переменить жизнь так, чтобы ад от тебя убрал лапы... - Это как? - Он говорит, сам все понимаешь... - Эх ты, а еще в армии был... - хмыкнул Родион, кивнул ему и стал спускаться по лестнице, бормоча весело: - Джаханнем-шакир-чурек... Твое счастье, хаджи, что уважаем мы, Робин Гуды, служителей культа, а то взял бы я тебя на гоп-стоп, пискнуть не успел бы... ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ Робин Гуд в жарких объятиях Как писал кто-то из классиков, он мчался по улице, задевая прохожих белоснежными крыльями... Соня так и не позвонила пока, зато позвонила другая... Сняв трубку, он услышал женский голос, показавшийся сначала незнакомым (он отчего-то плохо узнавал по телефону голоса): - Простите, можно Раскатникова? - Слушаю, - сказал он, отчаянно пытаясь опознать голос. Чуть не воскликнул: "Соня, ты?", но удержал себя зверским усилием воли. И правильно сделал. Женский голос тихо поинтересовался: - Нас никто не слышит? - Ни одна живая душа, - произнес он весело. - Но секреты родного завода я никаким иностранным разведкам не продам, хоть вы извертитесь, господа шпионы... - Вы, как всегда, остроумны, дон Сезар... - Ирина?! - возопил он так радостно, что на другом конце провода серебристым колокольчиком зазве нел искренний смех: - Ну слава богу, а то я уже решила, что ты, избалованный красавицами, счел все происшедшее рядовым эпизодом и забыл обо мне по извечному мужскому легкомыслию... - Ваши подозрения, мадам, беспочвенны и унизительны... В первую очередь для вас, ибо предполагают наличие у вас комплекса неполноценности... Неужели кто-то может вас забыть? - Его бросило в жар, вспомнилось все происшедшее, в цвете, звуке и ощущениях. - В таком случае, дон Сезар, вы готовы оседлать мустанга и мчаться к томящейся красавице? - Я крепко сомневаюсь, что дон Сезар ездил на мустанге, - сказал Родион. - Но мчаться готов со сверхзвуковой скоростью. - Тогда слушай внимательно... Через полчаса он подошел к указанному зданию с указанной стороны. Трехэтажный дом из серых бетонных панелей - все окна тщательно зашторены - выглядел непрезентабельно и заброшенно, а уж подъезд, куда он вошел, распахнув некрашеную дверь, и вовсе казался местом, где человеческая нога не ступала последние лет тридцать. Даже пустых бутылок и надписей на стенах не было - правда, не было и толстого слоя пыли, кто-то совсем недавно подметал ступеньки и площадку, где имелась одна-единственная дверь без ручки и каких-либо надписей. Стояла абсолютная тишина. Показалось на миг, что он стал жертвой изощренного розыгрыша. Отогнав сии пессимистические мысли, он, как наставляли, протянул руку и дважды надавил на блестящий кружок врезного замка. Замок, и точно, легко поддался большому пальцу, словно огромная кнопка звонка - какой и был. Почти сразу же дверь немного приоткрылась, в узкую щель выглянул здоровенный детина в добротном комбинезоне, зелено-буро-сером. Прошив Родиона колючим взглядом, без единого слова распахнул дверь так, чтобы гость мог пройти. Оказавшись внутри, Родион обнаружил, что изнутри прекрасно видна лестничная площадка - сквозь прямоугольное окошко размером с книгу. А снаружи ничего подобного и не заметно, надо же... У двери стоял стол с какими-то аппаратами, подмигивавшими разноцветными лампочками. Бормотнув что-то в маленькую черную рацию с напоминавшей кольчатого дождевого червя антенной, верзила сед спиной к нему на вертящийся стул с таким видом, словно Родиона и не существовало в природе. Родиону показалось, что это не пренебрежение, а наоборот, кодекс поведения отлично вышколенного лакея, обязанного ничего не замечать вокруг. Такое было впечатление. Он с любопытством огляделся. Коридор был чистый - пол из отполированной мраморной крошки, стены бетонные - и, судя по длине, пронизывал здание насквозь, но не единой двери в него не выходило. И потому девушка в белом халате, вдруг возникшая в конце коридора, показалась вышедшей из стены. Оглашая коридор звонким эхом цокающих каблучков, она, покачивая бедрами, приблизилась и, подобно охраннику ухитряясь смотреть в глаза, но не встречаться взглядом, сказала: - Дон Сезар? Прошу вас... У нее был чересчур чистенький и коротенький для обыкновенной медсестры белый халатик, облегавший, как перчатка: этакая куколка с невинным личиком и порочными глазенками. И золотые серьги чересчур массивные для медсестры. Ну, а то, что под халатиком ничего не было, мог с маху определить любой опытный мужик. Родиону стало не на шутку любопытно - куда это его занесло? Бордель в стиле люкс? Ох, похоже... Она шагала на полметра впереди, дразняще-уверенной походкой опытной манекенщицы. В конце коридора обнаружилась узкая лестница, застеленная во всю ширину мягким ковром неярких тонов. Красоточка поднималась первой, не оглядываясь. Миновав второй этаж, поднялись на третий. Такой же безликий коридор - но здесь по левую руку тянулся ряд дверей под странными номерами: за седьмым шел пятьсот тринадцатый, а за ним сороковой с буквой "Б". Навстречу попалась весьма загадочная парочка: мужик неопределенного возраста с бритой наголо головой и в желтом балахоне, смахивавший на буддистского монаха, виденного Родионом по телевизору, а за ним шла невозможной красоты девчонка лет тринадцати с огромными, вычурными серьгами, словно сплетенными из слабо светившихся синих стеклянных нитей, и в невесомо-прозрачной мантии из чего-то вроде черной кисеи. Просвечивала мантия так, что Родион смущенно отвел глаза. "Монах", сложив перед грудью ладони лодочкой, непринужденно, словно встретил старого знакомого, поклонился Родиону, не задерживаясь. Родион из озорства ответил столь же церемонным поклоном. Девчонка показала ему язык и удалилась следом за "бонзой", вокруг нее облачком витал странный аромат, напоминавший запах индийских курительных палочек (Зойка такие откуда-то притаскивала в прошлом месяце). "Медсестра", впервые оглянувшись, тихо хихикнула - Родион так и не понял, относилось ли это к нему, или к таинственной парочке. Указав на одну из дверей, сделала самый натуральный книксен: - Прошу вас... Энергично повернув ручку, он вошел. И оказался в самой обыкновенной комнате, без всяких загадочных атрибутов. Атрибуты были привычные и недвусмысленные: огромная низкая постель, стеклянный, бар на колесиках и музыкальный центр. И все. Ирина прямо-таки кинулась ему на шею, прижалась, хрупкая и очаровательная, в легких белых брючках и красной кофточке в белый горошек. Правда, Родиону бросилось в первую очередь в глаза даже не еще более роскошное ожерелье, стрелявшее снопиками радужного сияния, а повязка на левой ладони, оставившая на виду лишь тонкие пальцы без колец. Поцеловав ее в ответ, он кивнул на повязку: - Случилось что-нибудь? - Тактичный ты человек, дон Сезар... - Он что, скот... - Ох, да ну его к черту... - Ирина, отстранившись и держа его за плечи, заглянула в глаза, окинула быстрым взглядом. - Нашел тему для разговора. Ты без машины? Вот и правильно, можно выпить, не обинуясь.. Давай полежим чуточку, как невинные пионеры, утро выдалось тяжелое... Родион, взяв у нее высокий стакан из дымчато-красного стекла, сел на край постели. Ирина блаженно вытянулась, положив ему голову на колени, лукаво глянула снизу вверх: - Легко нашел заведение? - Ага. Что за заведение, кстати? Я тут встретил какого-то типа буддийского вида... - И с ним - юная шлюшка в прозрачном? - Ага. - Великую личность ты лицезрел, - фыркнула Ирина. - Это и есть Великий Гэгэн Седьмого Храма Шамаль - уж прости, полное его имечко и титул совершенно не помню, не хотелось голову забивать... Слышал о таком? - В газете читал. Это он в Шантарске строит главный храм высшего разума? - Он, бритый колобок. А попутно производит телепортацию денежек из карманов дураков, как водится. Эта стервочка при нем состоит в медиумах или как там это в Шамбале именуется... Будущее видит в хрустальном шаре, духов интервьюирует, прорехи в ауре штопает и, как болтают злые языки, за хорошие баксы еще и астральный минет делает. Чем он от обычного отличается, не пойму, хоть убей. - Это что, бордель какой-то? - напрямик спросил он. - До-он Сезар? Стала бы я вас принимать в борделе? Обижаете, право! Это не бордель, а задние комнаты знаменитой Астральной Академии, вот! Доводилось слышать? - Доводилось, конечно. Только я-то думал... - Да нет, - сказала Ирина, улыбаясь во весь рот. - Все без обмана - там, с фасада, и в самом деле кипит коловращение астральной жизни, там на полном серьезе и с высшим разумом в контакт входят, и блюдечки крутят до одури, дырки в чакре просверливают, левитировать пытаются, в общем, с умасходят, как только могут. А с заднего крыльца, сквозь которое ты и проник, приходят не в пример более романтичные люди, плюющие на все эти астральные бредни... Очень удобное местечко, право. Любая охрана, которая с тобой припрется, вынуждена торчать в вестибюле - не пойдут же они за мной присутствовать при часовом сеансе лечения целебными грязями? Пустила я их, как же, белым моим телом любоваться... В общем, за хорошие денежки здесь тайну сохранять умеют. Только, я тебя умоляю, не болтай с непосвященными - если, к примеру, папочка той ляльки, что тебя сюда провела, узнает, где его чадо три дня в неделю развлекается, да если проведает еще, что западает дите главным образрм на групповушки с дамами, он и ее удавит, и домик этот динамитом разметает. Старого закала человек, из бывших... Много тут концов схоронено... - Могила, - сказал Родион. - Хочешь, как-нибудь устрою экскурсию по этому заведению? Есть один доктор, при советской власти лечил психов, а теперь заведует здешним Эдемом, поставив на службу последние достижения пытливой теоретической мысли. Даже безнадежных импотентов к новым удовольствиям возрождает. - Значит, все-таки бордель? - Эротик-клуб для узкого круга, а это совсем другое дело, - сказала Ирина. - В конце концов, что плохого, если люди за свои деньги отдыхают душой? - Она вдруг приоткрыла рот, с видом человека, озаренного неожиданной идеей. - А хочешь, попробуем вычислить твою деловую супругу? Если она сюда похаживает, выведу на чистую воду, как миленькую... Есть способы и каналы. А потом ты без ссылок на источник сразишь ее наповал неопровержимыми уликами, по шее врежешь, чтобы притихла... - Слушай, а это мысль, - кивнул он, почти и не терзаясь сомнениями. - Иногда прямо-таки физически чувствую, что побывала под кем-то... - Заметано, - усмехнулась Ирина. - Подарки ты от меня принимать отказываешься, хоть таким образом доставлю тебе удовольствие... - А у тебя-то как? - У меня - сложно, - она слегка погрустнела. - С одной стороны, все прошло просто прекрасно - очнувшись назавтра и узнав краткий отчет о происшедшем - по моей версии, конечно, - сокровище мое час в ногах валялось, даже не озаботившись похмелиться. А с другой, все перешло на качественно новую ступеньку. Я имею в виду, раньше он после столь позорных похождений с недельку пребывал в пошлой трезвости и раскаянии, а нынче налопался алкоголя уже назавтра, да качественно... - она невольно кинула взгляд на забинтованную ладонь и тут же отвела глаза, горько улыбнулась. - Что? - спросил Родион, охваченный приступом нешуточной злости. - Ох, да ничего особенного. Горячим утюгом проехался, вздумалось ему в невменяемом состоянии играть в рэкетира и заложницу... Перетерплю. Уже и не болит почти. - Грохнуть его, что ли? - сказал он зло. - Ох, Родик, не береди дущу. Это прекрасная, но недостижимая мечта, что там болтать впустую... - Она стила глаза. - Я, конечно, порочное создание, но всерьез богу помолилась, чтобы ему оторвали буйну голову в "Хуанхэ". В тот незабываемый вечер он ухитриля где-то потерять кобуру с пистолетом, в туалете, я полагаю, - и вчера кинулся разбираться. Только концов не нашел - ну конечно, подобрал кто-то, такая игрушка долго не залежится... Родион мысленно вздохнул с облегчением - как и рассчитывал, оказался вне всяких подозрений. - Слушай, - сказал он вдруг. - А что нужно, чтобы выяснить насчет моей... благоверной? - Фотографию получше, - ничуть не промедлив, сказала Ирина. - Анкетные данные будут бесполезны, многие тут появляются, подобно бунюэлевской Дневной Красавице, конспирируясь до полной анонимности... Я тебе потом скажу, куда фотографию принести. - И улыбнулась еще грустнее. - Печальная мы парочка, а? Собратья по несчастью... - и озорно сверкнула глазами: - А вдруг наоборот? По счастью? Родион склонился, прижался губами к ее шее. Обхватив его голову, Ирина прошептала: - Только аккуратнее снимай все, чтобы руку не задеть, побаливает еще... Сегодня все происходило не в пример нежнее и спокойнее, нежели в достопамятный вечер шалого безумия на медвежьей шкуре, они любили друг друга медленно, с изощренной неторопливостью людей, знающих, что впереди еще достаточно счастливых встреч, тела сливались в ярком, слегка приглушенном полупрозрачными шторами солнечном свете, мучительное наслаждение пронизывало каждую клеточку, прогоняя все печальные мысли... И все-таки в подсознании у него неотвязной занозой сидела одна-единственная мысль, холодная и ничуть уже не пугавшая. Ирина была потрясающей, немногим женщинам удавалось доводить его до столь безграничной сладкой опустошенности - но неким, не потерявшим трезвомыслия уголком сознания он прекрасно осознавал, что будущего у них нет. Что его будущее связано с другой, а для безвольно лежащей в его объятиях черноволосой красавицы он так и останется игрушкой, каким бы нежным ни был шепот, каким бы покорным ни было тело. Рано или поздно все обязательно кончится, и нужно быть к этому готовым... Слава богу, он не чувствовал себя покоренным. Не потерял голову, ничуть. Шалел от нее, чуть ли не терял сознание, зато головы не терял. Едва рассеивалась пряная мгла очередного оргазма, ощущал себя спокойным и уверенным хозяином реальности. И потому заноза-мысль не исчезала из подсознания... Настало время; когда он стал откровенно подыскивать подходящие слова, чтобы незаметно навести ее на нужную тему. Они лежали, устало обнимая друг друга, солнце заливало комнату. - А снаружи окна кажутся совершенно непрозрачными... - сказал он совсем не то, что собирался. - Какой-то фокус со стеклами, - промурлыкала Ирина, не поднимая головы с его груди. - Ты же инженер, неужели не знаешь, в чем хитрость? - А... Зеркало Гизелла. Я и забыл совсем. Влетело в копеечку, надо полагать? Я обо всем этом заведении. - Да уж, - рассеянно отозвалась Ирина. - Зато и доход - выше высшего, окупается... - Платишь? - Конечно, а как ты думал? Не бери в голову - вот если бы я тебе платила, мог терзаться комплексами, а в том, что я выкладываю энную сумму за сие уютное гнездышко, для моего любовника, сдается мне, нет ничего унизительного... - Да я не о том, - сказал он, подумав. - Ты ведь говорила, что можешь устроить насчет моей... благоверной? Что, если и на тебя, заплатив энную сумму, твой муженек выйдет? - Резонно, - сказала Ирина. - Но у меня, видишь ли, особый случай. Одними деньгами все не исчерпывается. Хозяина сего заведения я в свое время вытащила из ба-альшой неприятности - и более того, компромат а него до сих пор может быть пущен, в дело с великолепным эффектом. Так что я здесь в полнейшей безопасности. Детали тебя вряд ли интересуют, а? - Опасная ты женщина... - Слабая я женщина, - усмехнулась Ирина. - Будь я по-настоящему опасной, не роняла бы слезы в подушку из-за... - она умолкла, вновь мимолетно глянув на забинтованную руку. Разговор сам, помимо ухищрений Родиона, соскользнул к нужному ему направлению. Удивляясь, как спокойно звучит его голос, посмотрел Ирине в глаза: - Ты бы правда заплатила пятьдесят штук в зеленых за один известный скальп? - Правда, - сказала она жестко. - А что, неужели замаячил кто-то на горизонте? - Ага, - усмехнулся он столь же жестко. - Родик, такими вещами не шутят... - Я и не шучу, - сказал он, и его пальцы непроизвольно стиснули округлое плечо подруги. - Кто? - Я, - сказал он, словно бросаясь в холодную воду. Ирина высвободилась из его объятий, приподнялась на локте и пытливо взглянула в глаза. В голосе явственно послышался незнакомый холодок: - Родик, я тебя умоляю: не надо так шутить. Я хочу, чтобы этой спившейся скотине кто-нибудь вогнал пулю в башку. Я готова заплатить за это, сколько следует. И спать потом буду спокойно. Но вот в шутку все это обсуждать меня никак не тянет - чтобы потом снова не плакать от беспомощности и оттого, что мечты остаются мечтами... - Я не шучу, - сказал он столь же серьезно. - Не скажу, что это для меня будет так же легко, как в известной поговорке насчет пальцев, но признаюсь тебе честно - внутреннего сопротивления что-то не испытываю совершенно. Как по-твоему, можно это считать жирным плюсом? - Пожалуй... - протянула она. - Пожалуй, в определенном смысле. Это уже кое-что - отсутствие внутреннего сопротивления... Однако, Родик, я повторяю: это ведь всерьез. Придется всадить в живого человека парочку пуль. Мне, конечно, никого еще убивать не приходилось, но догадываюсь, что дело это весьма нелегкое. И вся мировая литература, и рассказы тех знакомых, что прошли кое-какие жаркие местечки, в этом убеждают... - Я тоже кое-что читал и слышал, - сказал он. - Но говорю тебе: я смогу. Понимаешь? Смогу... - Он закурил и жадно затянулся. - Сейчас попытаюсь объяснить... Ты обо мне уже знаешь достаточно. А поскольку умная, наверняка уже дорисовала остальное по нескольким штрихам... Мне смертельно надоело жить прежней жизнью. Ясно? И я хочу из нее вырваться. Ну, не любой ценой, конечно, - прав Достоевский, не смог бы я замучить ребеночка или двинуть по голове кирпичом человека стороннего... Но вот твоего скота ради будущей, другой жизни, способен шлепнуть. Веришь или нет, а я это чувствую, не бахвалюсь ничуть... Ирина гибко перевернулась на необозримой постели, села, неосознанно, как обычно, приняв грациозную позу. Какое-то время молчала, чуть заметно шевеля губами и сдвинув брови, будто решала на экзаменах сложнейшую арифметическую задачу и ужасно боялась сбиться. Лицо стало сосредоточенным, серьезным, даже не гармонировавшим с прекрасным обнаженным телом. Родион ее такой видел впервые. - Дай сигарету, - сказала она, не поднимая глаз, все с тем же отрешенным выражением. Глубоко затянулась дымом, словно горькое лекарство глотала. - Что ж, у человека бывают и не такие внутренние толчки... А история нам дает неисчислимые примеры и более диких безумств, на которые люди пускались ради денег или желания подняться над грязью... Это теория. А как ты себе все представляешь практически? - Ты сама говорила, что офис на Кутеванова - чуть ли не проходной двор. Опишешь мне интерьер, план помещения, обсудим все до мельчайших деталек, рассчитаем по секундам. - А ходы к оружию у тебя есть? - Нет, - сказал Родион. - Зато у тебя наверняка есть. Вот и раздобудешь что-нибудь с глушителем. - Действительно, без глушителя нельзя, не камикадзе же из тебя делать... - Ирина наконец-то подняла на него глаза, в которых не было ни ошеломления, ни жалости. - Но вот что тебе следует уяснить, Родик... Отговаривать тебя я не рвусь. Взрослый мужик, сам понимаешь, на что решился. Одно запомни: если тебя там сцапают, неважно, до или после, и ты преподнесешь милиции правду, я сумею выпутаться. Прости, но это жизнь, а не сентиментальный роман, и я не стану рваться на эшафот, чтобы умилительно погибнуть с тобой вместе. Извини, инстинкт самосохранения - могучая штука... Понимаешь, к чему я это говорю? Если провалишься, останешься один. Значит, провалиться тебе нельзя. Уверен, что сможешь проделать все чисто и уйти? - Уверен, - сказал Родион. - Если мы предварительно обдумаем все и рассчитаем по секундам... - Ну, естественно, я в стороне не останусь. Любая помощь и любые консультации, вот только туда ты уже пойдешь один... В конце концов, у тебя есть великолепнейшее преимущество: ты не профессионал, совершенно посторонний человек, можешь даже оставить повсюду отпечатки - не с чем будет сравнивать... Я шучу, конечно. Нельзя оставлять отпечатков. - Надо же еще как-то так все устроить, чтобы подозрение не пало на тебя... - Умница, - сказала Ирина, мимолетно чмокнула его в шею. - Вот тут уж мне придется крепко подумать, изобрести парочку ложных и достаточно убедительных следов. И будь спокоен, изобрету... - прищурилась она. - Хамский вопрос можно? - Ага. - Ты на его место не метишь? Я имею в виду место в доме? - Вот уж нет, - сказал Родион сердито. - Хватит с меня и одной... аристократки. Нахлебался вдосьгг, на всю оставшуюся жизнь, - усмехнулся. - Но я надеюсь, мы и после... всего этого друзьями останемся? - Пренепременно, дон Сезар... - сказала она, по-кошачьи потянувшись и поглаживая его бедро. - Если ты думаешь, что где-то на горизонте сшивается роковой красавец, страстно ожидая, когда я, наконец, стану свободной, глубоко ошибаешься. Вообще-то, возле меня, если подумать, отыщется парочка симпатичных мужиков, способных прикончить и трех мужей, но вот характер у них совершенно иной, попала бы в такую зависимость, в такой капкан... - А я, значит, размазня? - спросил он полусердито, полушутливо. - Да что ты, я не то имела в виду... Просто - другой. Не из-этого волчатника. Я в каком-то английском романе читала, что идеальными преступниками становятся как раз джентльмены - разок сойдут с прямой дорожки и тут же на нее вернутся, чтобы в дальнейшем так и оставаться джентльменами. Честное слово, твой случай. Вот не ожидала, Родик, - думала, подвернулся неплохой любовник, а дело обернулось еще круче. Я, конечно, не буду петь тебе дифирамбов - во-первых, не стоит делить шкуру неубитого медведя, во-вторых, не вполне подходящая для дифирамбов ситуация с точки зрения законов и морали... Но все равно, ты меня приятно удивил... Она закинула ему на шею здоровую руку и потянула вниз, к себе. И на сей раз была не просто послушной - покорной, предугадывавшей его малейшее желание так, словно просачивавшиеся с "академической" половины магические флюиды позволяли ей безошибочно читать мысли партнера. Странноватое заведение он покидал, будучи в редкостном умиротворении души и тела. Протягивая охраннику две сотенных (как научила Ирина), чувствовал, что его взгляд можно назвать барственным без малейшей натяжки. Он наконец-то победил - вошел, похоже, в этот мир, как равный. Пусть даже не сквозь самую престижную дверь... Охранник - Родиону это вовсе не померещилось - смотрел на него так, как и должен смотреть холуй отечественного розлива на барина: почтительно, с оттенком бессильной зависти. Колебаний не было ни малейших. ... В девятнадцать сорок шесть бывший советский инженер Родион Петрович Раскатников выплюнул окурок сигареты "Давидофф" в заледеневшую холодную грязь - до обещанной оттепели, похоже, оставалось еще недели две - и неторопливо направился к подъезду, слегка надвинув кожаную кепочку на глаза, ровно настолько, чтобы не походить на карикатурного громилу из кинокомедии. Поднялся в лифте на девятый этаж, оглядевшись, отнес сумочку пролетом выше, туда, где лестница кончалась. Поставил ее за угол бетонного короба шахты, возле запертой железной двери на крышу. Вернувшись на площадку девятого, подошел к входной двери и решительно набрал код: две водочки и полузабытый портвешок... Внутри стальной коробочки английского электронного замка явственно щелкнуло. Повернув ручку, Родион почувствовал, что дверь подается. Оставив ее приоткрытой на пару сантиметров, отступил на площадку, облокотился на перила и неторопливо закурил. Если осталась включенной еще какая-то штучка, способная поднять тревогу, и сюда уже мчит машина вневедомственной охраны, если сейчас затопочут по лестнице или вывалятся из лифта милиционеры с пушками наперевес, алиби у него железное: он приехал по делу к начальнику цеха своего завода, нажал кнопку звонка и терпеливо ждал. Начальника нет дома? Да что вы говорите, вот не знал... Сумка? А не моя это сумка, там и отпечатков пальцев моих нет... Ну да, когда я ждал лифт на первом этаже, он пришел откуда-то сверху, и вышел, почти выбежал какой-то подозрительный субъект - как пелось в старой песенке, вона-вона задержите, вона-вона побежал, десять лет ему дадите, незаконными снабжал... Конечно, история будет неприятная, но выпутаться можно. Однако прошло семь минут, а милиция так и не появилась. Родион сходил за сумкой, достал из нее резиновые перчатки, натянул, тщательно расправив, и по-хозяйски вошел в квартиру Могучего Михея. Запер за собой дверь, вынул из сумки белый застиранный халат - прихватил в конторе, когда последний раз был на заводе - надел. Огляделся. В первый миг он даже растерялся - четырехкомнатная роскошная квартира простиралась перед ним, как захваченный город перед каким-нибудь вождем конных варваров, непонятно было, с чего следует начинать. Когда-то в детстве ему снилось, будто он оказался в огромном кондитерском магазине. Сейчас испытывал нечто похожее, смесь удальства, восхищения и гордого осознания того, что все это - твое... А вот угрызений совести не было ни малейших. Пожалуй, теперь он в полной мере осознавал, что чувствовали сподвижники Робин Гуда - безусловно, не столь благостные и не так уж яро пекущиеся о народе, - когда на их земли хлынули норманны, отнимая дедовские вотчины и прадедовские замки. Не копеечку у нищего отнимать, в самом-то деле. Рынок рынком, а деловая хватка деловой хваткой, однако Могучий Михей, оставаясь стопроцентно честным человеком, вряд ли мог бы, пока работяги по полгода не получают зарплаты, раскатывать по Канарам и Тиролю, устраивать дочке свадьбу в столичном "Метрополе", выложив полсотни тысяч зеленых... Непременно должен был хапать и комбинировать, а посему - долой угрызения совести, виват экспроприация экспроприаторов, не все из наследия товарища Ульянова-Ленина следует вышвыривать на свалку истории... Пятьдесят тысяч долларов - это, конечно, неплохо, но их еще надо заработать, а Соня так и не позвонила пока что, не сидеть же сложа руки... Вспомнил, что профессионалы - неважно, милиция или воры - делают обыск в квартире, передвигаясь по часовой стрелке. А может, против часовой. Главное - методичность... Прошел на кухню, отыскал дуршлаг и стал вытряхивать в него, держа над раковиной, содержимое ярких расписных коробочек - мука, разнообразные крупы... И вскоре ощутил чувства, схожие с ощущениями промывавшего песок золотоискателя: в начищенном дуршлаге что-то тихонько брякнуло, и он, пошарив двумя пальцами в крупной гречке, вытащил массивное, красивое золотое кольцо с пятью бриллиантами. Весело ухмыльнулся: есть почин! И продолжал трудиться, не сразу и сообразив, что насвистывает мелодию из незабвенной комедии, ту самую, что художественно исполнял за работой Милославский-Куравлев: - Вдруг, как в сказке, скрипнула дверь, все мне ясно стало теперь... ...В общем, Могучий Михей был не таким уж беспечным простаком - в его кабинете Родион обнаружил небольшой импортный сейф, красивый, как игрушечка, но, к сожалению, тяжеленный. Нечего было и думать о том, чтобы волочь его метров триста до машины - прохожие такое зрелище непременно запомнят, а подходящего мешка не нашлось... Правда, улов и без того был неплох: десяток массивных золотых украшений с камушками и без, две пачки полусотенных в ненарушенной банковской упаковке, толстенная пачка акций самых "вкусных" шантарских предприятий. Деньги и акции он извлек из секретера, который без особого труда взломал крохотным ломиком с широким расплющенным кончиком, найденным в рабочей сумке того домушника - удобный инструмент, надо признать. Если прикинуть цену золота в скупке и стоимость акций - они безымянные, можно продать в любой из многочисленных фирмочек, чьими объявлениями пестрят шантарские газеты, не спросят паспорта и не зададут лишних вопросов - и приплюсовать наличные, взял он миллионов пятьдесят. Плюс четыреста семьдесят пять долларов, найденных после совершеннейшего хаоса, наведенного на книжной полке. Родион смутно подозревал, что и по меркам его пассажира - того, освободившегося из зоны, первым заронившего в душу ядовитые семена, - добыча выглядит весьма и весьма неплохо. Когда все семейство вернется в Шантарск - кто из Германии, кто из "Загорья", акции и золотишко будут уже проданы, доллары ради пущей надежности тоже, а номера отечественных рублей, конечно же, не переписаны - упаковки нетронуты. Вот так, герр Михей. Господь велел делиться, сказала амеба и разделилась пополам. Вы себе еще добудете, не последнюю рубашку с плеч снимаю... Квартира приобрела такой вид, словно в ней банда махновцев проводила товарищескую встречу по мордобою с командой пиратского брига. Родион, смакуя, выкурил сигарету, развалившись в кресле посреди всего этого хаоса. Окурок нахально выкинул в мусорное ведро на кухне - там лежала парочка его старых, оставленных здесь, когда пили с Вадиком коньячок. Да и бутылка с отпечатками пальцев его и Вадика стояла тут же. Но там ее и следовало оставить - конечно же, он здесь был, и не отрицает, друг попросил подмогнуть, затащить телевизор, и коньячок пили из этой самой бутылки, и сигареты курили... Насколько он знал Вадика, тот, вообще-то употреблявший в меру, на отдыхе, подобном тому, что только что себе устроил, с первой минуты начинал сосать алкоголь, как слон. На выпитый здесь коньяк и выхлебанную в квартире "Черемуховую" с железной непреложностью належится все, что высосет с Наташкой в "Загорье", вполне возможно, вообще не вспомнит, что поведал Родиону о коде. Все чисто. Как утверждают авторитетные английские историки, пресловутый народный заступник и борец за права угнетенного саксонского крестьянства Робин Гуд - не более чем красивый миф. Очень может быть, его прототип был вполне реальным человеком, загнанным в леса местным дворянчиком, обобранным норманнами - но вряд ли он пекся о земляках так беззаветно и яро, как это показывают в кино. Ежели кого-то и одаривал горстью золотых - то наверняка лишь тех, кто его укрывал или поставлял нужную информацию. Разбойничьи атаманы - рационалисты и прагматики, независимо от географической широты. Так что и мы не будем швыряться награбленным без меры, благо укрывателей и информаторов на горизонте пока что нет... Даже Соня куда-то запропала. Выйдя в переднюю, он открыл дверь и, стоя спиной к лестничной площадке - на случай, если любопытный сосед напротив таращился в глазок, - с помощью толстостенного стеклянного пузырька с длинным горлышком переправил в крохотные отверстия кожуха замка энное количество концентрированной азотной кислоты, раздобытой через знакомого с братского предприятия. Почти сразу же потянуло специфическим запашком, из отверстий пополз едва заметный дымок. Родион, отворачивая лицо, повесив на плечо сумку, вышел из квартиры, прикрыл за собой дверь - и не услышал щелчка, язычок автоматического замка так и остался в стальной коробке, чье нутро было выжжено кислотой. Вот так. Ищите профессионала, ребятки, чья служба и опасна, и трудна, и на первый взгляд как будто невидна. А ежели найдете среди рядовых работяг того, кого известие об ограблении квартиры Михея по-настоящему опечалит, будете достойны звания Героя России. Ручаться можно, новость эта вызовет одно-единственное чувство: зависть к удачливому вору, на чьем месте желал бы оказаться каждый... ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ Дебютант в прекрасном настроении Стоянка была как стоянка - ограда из железной сетки на высоких железных штырях, несколько круглых черных прожекторов, заливавших ее мертвенно-ярким светом, ряды разнокалиберных машин, от "Запорожцев" во рже и вмятинах до изящно-массивного "Мерседеса" и полудюжины импортных пляжных джипов. В углу возвышалась крытая шифером будочка - окошко было только на втором этаже, куда вела узенькая лесенка. Родион выбрал ее по двум причинам: во-первых, что немаловажно, здесь не было собаки, во-вторых, что еще важнее, персонал здесь состоял из законченных раздолбаев. Сколько он ни проезжал мимо темной вечерней порой, ближе к полуночи имела место одна и та же картина: из будочки доносятся вопли магнитофона, звон стекла и девичий визг, порой по площадке бродят шатающиеся личности. Стоило упасть сумеркам, как молодые сторожа с помощью мгновенно появлявшихся подруг без предрассудков начинали прожигать жизнь бурно и незатейливо. Уже потом, выйдя на охоту, он провел тщательные наблюдения и убедился, что никаких изменений к лучшему в этом плане не произошло. Касса - надо полагать, не особенно и обильная - прямо-таки сама просилась в руки. Взять ее стоило не столько из страсти к наживе, сколько для того, чтобы напомнить молодежи общеизвестную истину: на то и щука в море, чтобы карась не дремал. Честно говоря, шантарский Робин Гуд уже ощущал, что его буквально тянет вечером на улицу, влечет сила, которой он не мог и не хотел противиться... Поднеся к глазам старенький театральный бинокль, он окончательно убедился, что на ярко освещенном втором этаже никого нет. Прячась за деревом, зябко поднял воротник камуфлированной куртки - обещанного синоптиками потепления, как водится, что-то не наблюдалось. Капюшон уже был натянут на голову и тщательно расправлен. Спрятав бинокль, Родион в последний раз огляделся и, видя, что в продуваемом ледяным ветром скверике никого нет, решился. Бесшумно двинулся вперед, тихонько приоткрыл дверь - в одном месте вместо сетки метров на десять тянулся высокий деревянный забор, в коем она и была проделана для удобства тех, кто, оставив машину, шел к домам за сквериком, - на цыпочках преодолел ярко освещенное пространство, лавируя меж машинами, добрался до будочки. Вытащив пистолет, сгруппировавшись, глубоко вздохнул и рванул дверь на себя. Даже не заперлись, идиоты... Ворвался внутрь, в тесную комнатку. Почти все проранство занимал стол с бутылками и скромной закусой, вокруг которого сидела теплая компания, человек пять. В углу надрывался магнитофон. Сначала они даже не врубились - добрых десять секунд занимались прежними делами: пили, что-то бессвязно толковали друг другу, лапали за бока повизгивающих для приличия юных гурий. Родиона несколько обидело такое пренебрежение к разбойникам с большой дороги, и он рявкнул, силясь перекричать импортную музыку: - Всем стоять! Руки! Вот тут он стал центром общего внимания. Все лица обратились к нему, взвизгнула девчонка, пьяная болтовня утихла. Чтобы показать им, с кем имеют дело, Родион прицелился в самую высокую бутылку и потянул спуск. Откровенно говоря, выстрела и не слышно было за ревом магнитофона - но осколки брызнули достаточно красноречиво. Смело можно сказать, что теплая компания изрядно протрезвела. - Вырубай! - крикнул он, показав пистолетом в сторону источника ненужного шума. Его поняли мгновенно - ближайшие двое, столкнувшись головами, кинулись к магнитофону, принялись вслепую нажимать кнопки, косясь через плечо на зловещего пришельца. Магнитофон наконец заткнулся, в комнатке сразу стало уютнее. - Деньги, быстро! - распорядился Родион, поигрывая пистолетом, но особенно не ослабляя бдительности - очень уж близко к нему находились клиенты. Один с перекошенным лицом принялся тыкать пальцем в потолок. - Там? - догадался Родион. - Ага, там касса... - Всем на пол! - распорядился он, извлек из-под куртки заранее припасенную нейлоновую веревку. - Мордой вниз, руки за спину! - повернулся к одной из девчонок, юному созданию, трясущемуся от страха. - Возьми ножик со стола. Режь веревочку... вот так, умница... А теперь связывай этих джентльменов, да смотри у меня, на совесть... Хлюпая носом и косясь на него, она присела на корточки и старательно принялась за работу. Один из "джентльменов", не отрывая лица от пола, подал голос: - Ты, отморозок, нарвешься еще... Родион легонько пнул его под ребро, и отрок замолчал. Оглянулся на девчонку и кивнул: - Так, теперь даму... А теперь сама ложись, будь умницей. Связал ей руки-ноги, стараясь не особенно туго стягивать веревку, по узенькой шаткой лесенке поднялся на второй этаж. Оглядевшись, выдвинул ящик обшарпанного стола, горстью, словно крупу черпал, принялся переправлять в карман разноцветные бумажки. Не было времени отсортировывать мелочь, и он греб все подряд. Уже повернувшись, чтобы уйти, взглянул через плечо на стол. Вообще-то владельцы автомашин, загнав их на стоянку, забирают ключи с собой - чтобы не катались этакие вот сторожа, но иногда и оставляют, если нужно, например, прогреть двигатель холодным утром. На столе лежали три кольца с ключами - и на одном посверкивал никелем фирменный брелок со знаменитой мерседесовской звездой. Сопоставив ключи с увиденным на стоянке "мерсом", Родион, не раздумывая, по-хозяйски прибрал их со стола и спустился вниз. При его появлении яростные маты умолкли. Он присел на корточки над ближайшим: - Ключики - от того "мерса", что у вас стоит? - не получив ответа, прижал дуло к виску юнца. - Ну? - Ага, - зло пропыхтел тот. - Дядька просил по утрянке движок прогреть... - Родной дядька-то? - Ну... - Лежи, племянничек, - хмыкнул Родион и вышел. Уверенно двинулся к "Мерседесу" - ни разу в жизни не сидел в такой машине, не говоря уж о том, чтобы ею управлять, искушение оказалось слишком велико... Когда он открыл дверцу, не последовало ни звуковых, ни световых эффектов, тишина осталась ненарушенной. Мало кто включает на ночь сигнализацию, полагаясь на отвечающих потрохами сторожей... Дверца захлопнулась бесшумно - словно шпага вошла в ножны. Упруго-мягкое сиденье прогнулось под ним ровно настолько, чтобы стало удобно. Растягивая шалое наслаждение, он не спеша закурил, стряхнул пепел на пол. Вставил ключ, повернул. Мощный мотор замурлыкал едва слышно. Родион вывел машину в ворота. Управиться с германским битюгом оказалось гораздо легче, чем ему представлялось: "Мерседес" откликался на малейший поворот руля с предупредительностью дорогой шлюхи, оказавшейся в постели щедрого миллионера. Казалось, он угадывает желания водителя. Как всегда в столь поздний час, машин на улицах было немного, и Родион несся, то и дело нарушая правила, вылетая за непрерывную линию, не уступая проезда там, где следовало бы, обгоняя попутных и заставляя шарахаться к обочине встречных. Сердце заходилось в ликующем восторге. "Вот это жизнь! - крутилось у него в голове. - Вот это жизнь!" Пора было поворачивать, он забрался слишком далеко от места, где оставил "жигуль", - но не нашлось сил и желания повернуть руль, вернуться к своей разбитой таратайке... Заорав в совершеннейшем упоении что-то неразборчивое, он завертел руль - и "Мерседес" послушно выписал на дороге широкую синусоиду, заставив встречную машину буквально выпрыгнуть на тротуар, она едва не врезалась в киоск, визжа тормозами, уткнулась капотом в хлипкую оградку возле магазина "Подарки". Родион помчался дальше. Справа показались сине-белые милицейские "Жигули", неспешно въехали на перекресток, Родиону согласно всем писаным правилам полагалось бы уступить дорогу, он-то ехал по второстепенной - но вместо этого нога сильнее притоптала педаль газа, руки сами собой крутнули руль чуть вправо... Отчаянный скрежет раздираемого железа, удар... Сине-белую машину развернуло, она вмазалась левым бортом в лакированный бок "Мерседеса", Родион успел заметить в мертвенно-бледном свете уличных фонарей две искаженные физиономии, показавшиеся невероятно глупыми, - и "мерс", подобно хорошему скакуну, вынес случайного седока из схватки, "Жигули" отлетели в сторону. Родион несся дальше. Правая фара погасла, что-то назойливо скрипело - похоже, надломившееся крыло задевало покрышку, но мощная машина тянула исправно, как прежде, подчиняясь легкому движению рук. Вновь вернулся трезвый расчет и самообладание - правда, как с гордостью отметил Родион, без малейшей примеси страха. Следовало кончать с детскими играми. Если рация у них осталась в целости, немедленно начнут вызывать подмогу - он на их месте тоже пришел бы в ярость от такого хамства. Буквально через несколько минут начнется охота по всем правилам, что бы там ни говорили, ночная дежурная рота работает четко... Он резко сбросил газ, свернул в знакомый двор, проскочил его насквозь и, выбравшись на широкий проспект Революции, погнал в противоположную сторону. Появилась встречная машина, и по закону подлости оказалась милицейским "уазиком", но Родион, вдавив педаль до пола, рванул по длиннющему проспекту так, что они неминуемо должны были его потерять. ...И потеряли. С превеликим сожалением бросив "Мерседес" возле булочной, он нырнул под арку и, попетляв проходными дворами, добрался до своей таратайки. Никто на нее за это время не польстился. Дальше пошло по испытанному сценарию: пистолет - в старательно опустошенный от мякиша через прорезанную внизу дырку каравай хлеба. Подстелить газетку и положить каравай на сиденье рядом с водительским - хлебца купил в дом хозяйственный мужичок. Камуфлированную куртку - свернуть в комок и бросить на заднее сиденье. Капюшон - в бардачок. Пистолет, конечно, придется дома разобрать и тщательно почистить от неизбежных крошек, но это будет крайне приятное занятие - нечто вроде вечерней молитвы для верующего... Откинувшись на спинку сиденья, он с удовольствием закурил. Наскоро, небрежно пересчитал добычу - ерунда, тысяч триста, против прошлых подвигов сущая мелочевка. Какой-нибудь бабке отдать, что ли? А это мысль, господа варнаки, что-то мы в последнее время стали сущими эгоистами, гребем все к себе да к себе, пора подумать и об изнуренном реформами народе... Сигарета казалась восхитительной. Едва вышвырнув в окно окурок, он закурил новую. Кровь горячо растекалась по жилочкам, насыщенная этаким электрическим бурлением, умом он понимал, что следует тихонечко направиться домой, соблюдая все до единого правила движения, даже те, что по ночному времени в отсутствие вблизи милиции можно проигнорировать. Но сердце и душа просили варварства и разгула. Переход в домашний мирок, где ему вновь предстояло стать затюканным принцем-консортом, казался невыносимым. Правда, безумием было бы выходить на дело наобум, ничего не обдумав, не просчитав, не проведя разведки - это-то он понимал, не был ни идиотом, ни взбалмошным пацаном... Как сплошь и рядом случается, великолепная идея пришла нежданно, вспышкой в ночи, миг назад о ней и не думалось - и вот она, во всем очаровании... "А это мысль, - подумал он. - Вполне в духе Робин Гуда - ненастоящего, мифического, но это еще приятнее..." Примерно через четверть часа он, оставив машину в заранее присмотренном месте, быстрым шагом входил во двор. Пока ехал сюда, пару раз попадались деловито мчавшиеся по ночным улицам под вой сирен и мельтешение цветных огней милицейские машины - но потрепанная "единичка" внимания не привлекала, словно сделалась невидимой. Он остановился во мраке, под широкой аркой, держа в левой руке канистру, где плескалась пара литров "девяносто третьего". Огляделся. Двор, из-за малых размеров и плотно обступивших его семиэтажных "сталинок" напоминавший колодец, был погружен в темноту, и ни единой живой души там вроде бы не присутствовало. Светились несколько окон, выходивших во двор - и этого было достаточно, чтобы рассмотреть вагончик на высоких колесах, стоявший рядом с ним тот самый БМВ и еще парочку машин, вроде бы подержанных "японок". Можно работать, пожалуй... Осторожно, без малейшего бряканья поставив канистру, Родион натянул маску, хлопнул себя по карману, убедившись, что спички на месте, тихим размашистым шагом направился к вагончику. Из-под ног шарахнулась кошка, он вздрогнул, тихо выругался. Потрогал дверь вагончика, высоко подняв руку над головой. Заперто. Ничего, если облить стены, получится не хуже, чем у достопамятного императора Нерона с вечным городом Римом... Осторожно, чтобы не плеснуть на одежду, освободил крышку канистры. Примерился. - Стой, мать твою! - раздалось у него за спиной практически одновременно с грохотом распахнувшейся двери. Сердце на миг ухнуло в пятки, оборвалось куда-то в парализующий холод, пронизавший от каблуков до макушки, - но, оглянувшись, он узрел картину скорее комическую с точки зрения вооруженного германской пятнадцатизарядкой шантарского Робин Гуда. Хозяина БМВ - он же давешний скандалист и князь из грязи - Родион узнал почти сразу же. Вполне возможно, даже наверняка, тот бдил у окна, опасаясь, что разозленные соседи подпустят красного петуха в хорошем большевистском духе - и ведь не обмануло предчувствие болезного, хотя источник опасности, выражаясь интеллигентно, локализовал ошибочно. Вообще-то, дешевенький князь - БМВ преклонных лет, да и в облике нет должной авантажности, чересчур сметлив и . скандален для серьезного человека... - Стой, говорю! - орал хозяин, подбегая с крохотным пистолетиком в вытянутой руке, громко хлопая великоватыми домашними тапочками. Наряд его был причудлив: вышеупомянутые тапочки, брюки от хорошего костюма, белая майка и распахнутое кожаное пальто. Родион спокойно ждал, поставив канистру, держа обе руки за спиной. Остановившись метрах в трех от него, старательно держа под прицелом паршивенькой газовой игрушки, пузан возопил зло и мстительно: - Попался, гад! Так и знал, что пакость устроите! Ты личину-то сними, тварь! Кириллыч, я ж тебя сразу узнал, козла драного... Коллективизатор, бля... - Руки, - спокойно сказал Родион, рывком предъявив пистолет для обозрения. - Руки, морда! Положил я на твою вонючку девять граммов в медной оболочке... Без всяких натяжек, это прозвучало весьма убедительно. Рядом с "Зауэром" крохотная газовая игрушка смотрелась в высшей степени непрезентабельно. - Ну, поднял руки! - уже зло прикрикнул Родион. - Что, киллеров не видел? Или решил, что у соседей денег на тебя не хватит? Противник дрогнул морально, это было заметно даже в полумраке. Родион окончательно уверился, что столкнулся с мелкой рыбкой, от которой за версту пахло примитивной уличной торговлей или иным микроскопическим бизнесом без должных связей и полета. И ковал железо, пока горячо: - Наклонись, харя, аккуратно положи вонючку, на корточки присядь, не отрывая взгляда от меня... Да дергаться не вздумай, ветер от меня к тебе, вся вонь, если что, тебе и достанется, а я тебя вдобавок свинцом уделаю, как булку изюмом... Он говорил не особенно и громко, с брезгливым превосходством - именно этот тон и возымел должное действие. Пузан, как завороженный, опустился на корточки, положил пистолетик и выпрямился, встав чуть ли не навытяжку: - Слушай, парень, нельзя же так, давай поговорим... Где-то над головой послышался склочный старушечий голос: - Товарищ! Товарищ с пистолетом! Вы ему колесо прострелите, будьте добры, а то ездит по двору, как бульдозер! Колесо ему прострелите, а лучше два! (Должно быть, выше этой кровожадности мстительные замыслы старушки не поднимались.) - Ну, слышал глас народа, сволочь? - от души забавляясь, спросил Родион. - Парень, тебе что, меня всерьез заказали... - Молчи, тварь, - сказал Родион. - Возьми канистру и поплескай старательно на вагончик... Что встал?! - Он шагнул вперед и ткнул дулом в отвисшую небритую щеку. - Работай давай! Пузан, неловко ухватив канистру, оглядываясь через плечо, принялся плескать на стены. Запахло бензином. - Молодец, - прокомментировал хладнокровно наблюдавший Родион. - И машину не забудь, выплесни остаточки. Запомни, росток капитализма: второй раз я с вашими гаражами возиться не буду, влеплю пулю в лоб, как в контракте и оговорено... Отойди! Отойди, идиот, а то вспыхнешь заодно, ты ж облился... Едва толстяк отскочил метра на три, Родион чиркнул спичкой и, тщательно примерившись, бросил ее в поблескивающий ручеек, текущий от вагончика. Взметнулось бледное, трепещущее пламя, мгновенно распространилось вширь, охватило вагончик и машину ослепительным, колышущимся ореолом. С балкона, где все еще торчала старушка, раздались громкие, демонстративные аплодисменты: - Правильно, товарищ! Да здравствует Ленин! - Робин Гуды вне политики, бабушка! - крикнул Родион, задрав вверх голову, повернулся к пузану. - А теперь беги подальше, пока бак не рванул, да помни, о чем я тебя предупреждал... Полыхало уже на совесть, занялась краска на стенах вагончика, пламя лизало машину, грозя перекинуться на соседние. Толстяк издал протяжный стон - удивительно просто, как много мыслей, чувств и эмоций может быть вложено в подобное печальное мычание... - Сука! - взревел он истово, но к подъезду отбежал довольно проворно. - Что ж ты делаешь, террорист хренов! - Экспроприирую экспроприаторов, - громко ответил Родион, тоже отодвигаясь резво на безопасную дистанцию. - Спроси потом бабулю, она тебя теоретически подкует... Бабуль, уйди с балкона, сейчас тут будет американское кино со взрывами! Ладно уж - дело Ленина живет и побеждает! Ию - ху! Он махнул на прощанье толстяку, повернулся и побежал к арке. Успел еще услышать, как натужно скрипят только что освобожденные от зимнего утепления двери балконов. Взрыв громыхнул в тесном дворе, когда Родион выбегал на улицу. "Могло быть громче", - чуть разочарованно подумал он, не останавливаясь. ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ Дебютант в расстройстве чувств Открывать дверь на звонок выскочила Зоя - Родион так и рассчитывал, что она отреагирует, сам он сидел в своей комнате над разобранным на газетке пистолетом, священно действовал, право слово... - Кто там? - окликнул он лениво, приоткрыв дверь. - Пап! - равнодушным тоном откликнулось чадушко. - Тут к тебе милиция пришла! Его словно электрическим током прошило, ладони вмиг вспотели - противно, липко. В коридоре уже слышались деликатно приглушенные, но неотвратимые шаги, направлявшиеся прямехонько к его двери, - видимо, Зойка указала, куда. следует идти. В голове крутилась всякая белиберда, застигнутый врасплох, он тщетно пытался собрать мысли в некое подобие трезвого расчета. И ничегошеньки не получалось, страх был слишком жарким, парализующим. Киоск?! Поджог?! Узнали об услуге, которую он собирался оказать Ирине? Стоп; вот это уже законченная паранойя, соберись ты, мразь... "Не хватило Робин Гуду должной твердости, - отметил он с вялым презрением к себе, - задрожали под-жилочки, едва застучали подкованные сапоги шерифа ноттингемского..." Да опомнись ты! Содрогнувшись от брезгливости к собственной панике - словно въехал рукой в чужую соплю на перилах, полное впечателение, он все же нашел силы шагнуть к столу, панически, затравленно оглядевшись, схватил толстую, многостраничную газету и бросил ее поверх разобранного пистолета, масленки и отверточек, кусков ваты и протирки. Выпрямился, с ужасом ощущая, что лицо кривится в жалкой, искательной улыбочке. Страх не исчез - просто, пропитав все тело, угнездился, словно распространившая метастазы раковая опухоль. Вошел милиционер - в единственном числе, сообразил Родион закоулочком трезвого сознания. Не милиция, .а один-единственный капитан чуть ли не предпенсионного возраста, седоватый, с усталым и угрюмым лицом наработавшегося за страду крестьянина. Вроде бы и маловато звездочек для столь преклонных лет... Вошедший не выхватывал оружия, не тряс под носом страшными казенными бумагами - осклабился вполне вежливо и даже чуть смущенно, - но Родион все еще торчал посреди комнатки онемевшей статуей. - Вы - Раскатников? Родион Петрович? - спросил нежданный визитер нейтрально-вежливо. Родион кивнул, пребывая в смятении. В горле пересохло, ладони оставались липкими, по спине под рубашкой поползли теплые капли, словно в комнате вдруг стало невероятно жарко. Наконец прорезался голос: - А чем, простите, могу... - Капитан Бакаев, ваш участковый, - произнес милиционер словно бы отработанно. - Мы с вами и не встречались, наверно? Я тут года три, а вашу квартиру не помню... Впрочем, если вы, как я смотрю, человек приличный, то и ничего удивительного, что не встречались... - Да... - протянул Родион, сам не понимая, что этим хочет сказать. - Конечно... Да... Вы садитесь. Капитан грузно опустился на стул. Его локоть лег аккурат на уголок газеты - и, должно быть, наткнулся на одну из деталек, потому что капитан непроизвольно переместил руку, не глянув. Родион опустился - почти упал - на второй стул. Из-за движения руки милиционера газета сместилась, шурша, что-то явственно скребнуло по столешнице. "Боек, - сообразил Родион, - боек там и лежал, если упадет на пол для всеобщего обозрения..." - Что-то вид у вас... - произнес капитан устало. А может, не устало? Может, подлавливал? Взвыв про себя от тоскливого отчаяния и ужаса, Родион промямлил: - Да с похмелья маюсь, откровенно говоря, башку ломит... - И попытался улыбнуться: - Это ж вроде милиция не запрещает? - Зачем запрещать? - капитан легонько пожал плечами. - Если с соблюдением всех правил, не затрагивая интересов граждан и законов не нарушая! День рожденья, а? Праздников вроде нет, вообще день будний... Опасность наконец-то обострила его чувства. Он произнес почти нормальным голосом: - Да можно сказать, с горя. Я на "Шантармаше" работаю, нас в скором времени закрывать собираются, да и без того зарплату не выдают который месяц... Капитан кивнул с понимающим видом: - А кем вы там? - Инженер. - Дело житейское, - сказал капитан. - У нас та же петрушка. Нам, участковым, еще вовремя дают или почти вовремя, а вот федеральные, то бишь сыскари, получают не от местных властей, а от Москвы, им похуже... Видок у вас, конечно... Не похмеляетесь? Родион мотнул головой. - И правильно, - благодушно сказал капитан. - Так оно легче, быстрей отойдете. Все зло не оттого, что пьют, а оттого, что похмеляются, вон в доме напротив был случай... - Он словно бы вспомнил, зачем пришел, сделал гораздо более казенное выражение лица. - Вы, Родион... Петрович, соседа из семнадцатой хорошо знаете? - Это молодой такой, вечно в кожанке ходит? Что купил эту квартиру недавно? - Он. - Я, признаться, и не знаю даже, как его по имени-отчеству, - сказал Родион чистую правду. - Да и фамилию не помню. Практически не общаемся. - Совсем-совсем? - А то. Кивнем, бывает, друг другу - как-то неловко проходить мимо соседа, как мимо пустого места, - вот вам и все общение. - И знакомиться он с вами не пытался? - Не помню что-то. - А купить у него ничего не предлагал? По дешевке? Скажем, магнитофон, видак, одежду импортную? - Не было такого, - твердо сказал Родион. - Точно? - Точно. - Он спохватился. - А в чем, собственно, дело? - Да работаем вот, профилактируем... - неохотно сказал капитан. - И запчастей не предлагал? У вас вроде машина... - И запчастей не предлагал, - сказал Родион чуточку увереннее, немного затвердев душой и начиная понимать, что это не по его душу. - Он что, вляпался в... - Да как вам сказать... Вы припомните - может, мимоходом и предлагал что-то? Или просил какие-нибудь коробки в вашем гараже денек или два подержать? - Какие коробки? - поморщился Родион, украдкой пытаясь вытереть о джинсы влажные ладони. - Я же говорю, мы с ним практически не общаемся, он, сопляк, вздумал к моей жене приставать... - И что? - заинтересовался капитан. - Ссоры у вас с ним не было? - Супруга сама уладила, - неохотно ответил он. - По своей линии. Цивилизованно и в рамках закона. - Это как? - Ну, она у меня в серьезной фирме работает... Концерн "Шантар-Триггер", не слышали? - А, вот что... Раньше-то, говоря о серьезных фирмах, совсем другое имели в виду, я и не сообразил сразу... Значит, уладили в рамках закона? Понятно... Он вам после этого не грозил, друзьями не пугал? - Да нет, - усмехнулся Родион. - Только вежливее здороваться стал. - Значит, и впрямь серьезная у вашей супруги фирма... - с непонятной интонацией произнес капитан. - В общем, показать вам по его поводу совершенно нечего? - Нечего, - сказал Родион неприязненно. - Вы его что, подозреваете в чем-то? - Да вот подозреваем, по секрету говоря, - признался капитан. - Решил пройтись по квартирам, может, кто и знает что, только ничего интересного мне никто так и не сказал... И друзей его не знаете? - Черт их знает, кто они там такие, - пожал плечами Родион. - Частенько толкутся во дворе, такое же соплячье в кожанках, но беспокойства для окружающих я от них что-то не припомню. Подъедут на иномарках и ржут часа по три во дворе... - А из машин ничего не выносили? - Да не помню я, честное слово! - сказал Родион, молясь неведомым богам, чтобы капитан, принявшийся поерзывать локтем, не скинул газету. - И не вспомнить даже. - Ну понятно, вид у вас... - сговорчиво кивнул капитан. - Тут и знаешь, так не вспомнишь, с самим бывает, знаю, мы ж тоже люди... Ладно, не буду я вас мучить, пойду... - он расстегнул потертую коричневую папочку и вытащил бумажный квадратик. - Вот тут мой телефон, на всякий случай. Если они, скажем, будут таскать в квартиру несколько однотипных коробок с какой-нибудь импортной аппаратурой... - положил папку поверх газеты, склонился к Родиону. - Позвонили бы, а? Есть у нас подозрения, что ребятки бомбанули пару частных складов, а доказать не можем... Только не говорите никому, ладно? Человек вы интеллигентный, инженер, жена в серьезной фирме - у вас-то с ними что общего? Если что, ни одна живая душа не узнает, я вам гарантирую. - Непременно. Если что, - сказал Родион. Капитан грузно поднялся, забрал свою папочку... и с рассеянным видом потянул газету за уголок, поднимая... Уже открылась взору длинная черная пружина... Родион оцепенел от липкого ужаса. - А! - громко сказал капитан, будто проснувшись. - Это ж ваша газета, а я от усталости и не разбираю уже, тяну, как свою... Точно, я свой "Совсекретно" в дежурке забыл, зайти надо... Небрежно, не глядя, одной рукой бросил газету назад - и она вновь скрыла все. - Видок у вас... - сочувственно протянул капитан. - Позеленели аж. Может, и стоит пивка глотнуть, а то сердце прихватит, дернуться не успеете, пивка-то немного можно... Ну, извините, что побеспокоил, бумажку с телефоном не потеряйте... Закрыв за ним дверь, Родион постоял на месте, уткнувшись лбом в косяк. Сердце медленно входило в нормальный ритм. Ругая себя, презирая себя, он подумал: "Это как же вы, сударь, будете держаться, когда (и - если) сработаете клиента, то бишь Иринино сокровище? Станете шарахаться от каждой фуражки, а поджилки будут столь же мерзопакостно трепетать, как флаги на ветру? Нет, надо привыкать, взять себя в руки, а то выходит как-то унизительно и невместно..." Ему впервые пришло в голову, что хлеб гангстера весьма даже горек. Из Зойкиной комнаты доносились гнусавые выкрики его заокеанских коллег: - Фак ю, Сэм! - Поди ты сам. Билли! - Если вы оба не заткнетесь, придется вернуться в город без вас - то-то аллигаторы в здешнем болоте обрадуются... Судя по тону, киношные гангстеры оставались восхитительно невозмутимыми. Успокоив себя мыслью, что и Аль Капоне, должно быть, в начале славных дел напускал в штаны при одном виде полицейской фуражки, Родион с некоторым усилием оторвался от косяка, прошел на кухню и решительно извлек едва початую бутылку коньяку, унес ее к себе в комнату, набулькал полстакана. Ахнул одним глотком, словно горькое лекарство. Принялся собирать пистолет, но руки тряслись, детальки не сразу становились на место, процесс из прежнего священнодействия превратился в торопливое заметание следов. Все же он кое-как справился еще до того, как коньяк ударил в голову, вставил обойму, тщательно укрыл пистолет под газетами на нижней полке тумбочки. Налил себе еще и выпил уже медленно, посидел, прикрыв глаза. Понемногу проходило недовольство собой, осталась лишь злоба на мента поганого, заставившего пережить приступ дикого страха. Неожиданно для себя он вскочил и, как был, в носках, вышел на площадку, не колеблясь, позвонил в соседнюю квартиру, не отнимая пальца от кнопки, пока дверь не распахнулась. Выглянул молодой сосед собственной персоной, голый, только чресла обмотаны пушистым полотенцем. В комнате орала музыка. Родион заметил на тахте кучу смятых простыней и торчавшую из-под них стройную, полную ногу. - Чего? - настороженно спросил сосед. - Выйди, - сказал Родион. В голове колыхались жаркие и тяжелые волны хмеля. - Нет, какие проблемы? - Выходи, болван, дело есть... - прошипел Родион. Чуть поколебавшись, тот все же вышел, придерживая дверь одной рукой, второй зажал в комок полотенце на боку, чтобы не сползло. Уставился с таким видом, словно был готов к наихудшему. Склонившись к его уху, Родион сказал тоном собрата-заговорщика: - Короче, у меня сейчас торчал участковый. О тебе расспрашивал. Ты свои коробочки таскай поаккуратнее, дома их не держи... - Эй, братила, что-то я не вполне врубаюсь... - но глаза, в противоположность уверенному тону, забегали. - Мое дело - предупредить, твое - прикинуть хрен к носу, - сказал Родион развязно-покровительственно. - Если умный, врубишься. Ни к чему мне тут под самым носом ментовская суета... В общем, зачисть хвосты, кореш. Сосед покрутил головой, что-то усиленно соображая: - Коробочки, говоришь? Ну, учту, братила, спасибо... Родион кивнул и, не глядя на него больше, направился к себе в квартиру. Налил еще коньячку и, вспомнив про свежие газеты, вытащил всю пачку из сумки. Начал, естественно, с "Завтрашней" - и, понятное дело, с криминальной хроники Олега Киреева. И почти сразу же наткнулся на свеженькое упоминание о своих недавних подвигах... "Гастелло в слюнявчике. Какой-то дебильеро, краем уха, должно быть, слышавший в школе для умственно отсталых о славном герое капитане Гастелло, возмечтал повторить подвиг такового. Повторение получилось бездарное - унеся в клювике триста восемьдесят тысяч чужих рубликов и угнав с автостоянки "Мерседес" почтенного налогоплательщика, наш трехнутый субъект не придумал ничего лучше, кроме как стукнуть краденой тачкой экипаж патрулъно-постовой службы. Экипаж невредим. Машина вдрызг. Дебильеро растаял в ночи, но скоро, должно быть, отловят пацана - судя по убогому исполнению акции, мы имеем дело с семиклассником-второгодником, решившим вместо приевшегося онанизма поискать ощущений поострее..." - С-сука, - сказал Родион громко. - Лидер ставленый, дождешься ты у меня... А вот появления еще одной заметочки он никак не ожидал... "Отлуп меценату. Живы еще в граде Шантарске традиции славных до-большевистских меценатов Гадалова, Юдина и иже с ними... Позавчера днем некая то ли пьяная, то ли обкурившаяся конопельки личность облагодетельствовала пачкой купюр нашу престарелую землячку, торговавшую на площади Чехова пивком и табачком. При этом личность силилась заплетающимся языком объяснить, что ощущает себя меценатом. Не исключено также, что в нее, в личность оную, вселился дух Гадалова или Иваницкого - точнее не разобрала опешившая бабуся. И, как учили ее в детстве несгибаемые красные комиссары, проявила здоровую пролетарскую бдительность, обратившись в ближайшее отделение милиции с рассказом о странном благодетеле. Случаю было угодно, чтобы там в поисках сенсации пребывал ваш корреспондент. Проверив денежки на предмет подлинности и констатировав таковую, стражи закона, добросовестно почесав в затылке, вернули деньги бабуле, рассудив, что иначе вроде бы и поступать не следует. Бабуля несколько испугана - мало она светлого в жизни видела, пужает старушку такое меценатство... Ну, с паршивой овцы хоть шерсти клок - все меньше просадит на конопельку наш неизвестный последователь Юдина..." Вот это уже был удар ниже пояса. Отдавая взятые на автостоянке деньги приглянувшейся ему бабуле, Родион был трезвехонек - а наркотиков в жизни не употреблял. Вполне возможно, он и был несколько невнятен, косноязычно пытаясь объяснить, что вот пришла ему в голову такая мысль, захотелось помочь бабуле... Сколько же можно терпеть издевательства от нахального сопляка? Ненавидяще глянув на фотографию лобастого и губастого субъекта, Родион смял страницу в кулаке. Недобро ухмыльнулся в пространство. Вспоров ногтем пластиковую обертку, аккуратно поставил на столе в ряд десять светло-желтых, длинных патрончиков с дробовым зарядом. Тщательно подровнял шеренгу. На трех таких хватит... Под локтем у него неожиданно замурлыкал телефон. - Да! - бросил он все еще зло. - Можно попросить Клайда? - послышался звонкий женский голосок. - Какого еще... - проворчал он недовольно, и тут до него дошло. Даже поясницу свело непроизвольной судорогой. Он радостно вскрикнул: - Соня?! - Она, грешная, - весело ответила девушка. - Насколько я понимаю, можно свободно говорить? - Еще как, - подтвердил он чуточку севшим голосом. - Я девушка современная, а потому с ходу сама назначаю тебе свидание... Не против? - Ну что ты! - обрадованно выдохнул Родион. - Слушай, можешь приехать туда, где... - Увы... - засмеялась она. - Помнишь, что я тебе рассказывала про суровых родителей, уверенных в благонравии единственного чада? Все это истине полностью соответствует, а потому умерь пыл чуточку... Завтра сможешь вырваться часов в одиннадцать утра? - Еще бы... - Вот и ладушки. В одиннадцать, в сквере Декабристов. Цветы не обязательны, свидание большей частью деловое... - Что, удалось... - у него не хватило духу продолжать. - Я бы сказала, перспективы ослепительны... - дразнящим шепотом промурлыкала Соня. - Великолепно идут дела, напарник, завтра будет о чем поговорить... ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ Бонни и Клайд на тропе порока Сквер Декабристов, вопреки респектабельному названию, являл собою невеликий кусочек зеленых насаждений, главным образом чахлых тополей, с полудюжиной дорожек и десятком желтых лавочек без спинок. Были еще газончики, где главным образом писали хозяйские собаки из близлежащих домов, что вызывало вечные раздоры меж:их владельцами и любителями чистоты. А посередине скверика на невысоком каменном постаменте красовался бюстик самого знаменитого из сосланных в Шантарск декабристов, поручика Ипполита Ентальцева. Поручик глядел соколом, гордо вскинув голову с кудрями а-ля Лермонтов. Лениво покосившись на него, Родион присел на скамейку. Благодаря знакомству с потомственным краеведом Мишей Мамонтовым, двоюродным братом Ликиного однокурсника, он во всех деталях знал историю поручика, напрочь расходившуюся с официальной версией... Поручик Ипполит Ентальцев, фат и гуляка, в политике разбиравшийся самую малость получше, чем лошадь Медного Всадника, угодил в декабристы то ли по чистой случайности, то ли из-за своего легендарного невезения. Состоя в тайном обществе "Хмельные свинтусы", чья деятельность не имела никакого отношения к просвещению народных нравов, ограничиваясь охотой за доступными девицами и устройством с оными афинских ночей с гвардейскими выдумками, о существовании каких-либо иных секретных кружков поручик и не подозревал. Четырнадцатого декабря он, воссев на извозчика, отправился с больной головой и пустым карманом объезжать знакомых в рассуждении, где бы похмелиться. Узрев на Сенатской площади непонятное скопление войск и высмотрев в их рядах доброго знакомца Сашеньку Одоевского, Ентальцев припустил к нему занять под честное слово рублей десять, а если повезет, то и четвертной, совершенно не подозревая, что ненароком угодил в эпицентр грозных исторических событий. Тут-то и началось - атака верной Николаю Павловичу кавалерии на хлипкие ряды инсургентов, картечная пальба, разброд, смятение и общее бегство... Вместе с остальными сцапали и поручика. Подобно многим, взятым случайно, он имел все шансы выпутаться, но вновь вмешался рок в лице делавшего новоиспеченному государю доклады флигель-адъютанта Левашова, у которого недавно Ентальцев отбил француженку-модистку, неподражаемо умевшую исполнять только что завезенный из Парижа куртуазно-амурный прием под названием "La minet". Левашов, тщетно пытавшийся обучить этому приему своих крепостных девок (руками и ногами отбивались, дурехи, по исконно российской косности), пропустить такого случая из-за врожденной подлости характера никак не мог - и нашептал на ушко государю уйму вранья, превратив беднягу Ентальцева в прожженного карбонария, одного из авторов пестелевской конституции и чуть ли не побочного внука Вольтера. Николай Павлович, от свежепережитого страха злющий, как цепной пес, особо разбираться не стал - и поручика погнали в ссылку, лишив чина, но по просьбе бабушки, бывшей екатерининской фрейлины, сохранив дворянство. Француженка последовать за ним отказалась, простодушно, кругля глаза, заявив знакомым: "Но, господа, я же вам не ветрогонка Полина Гебль!" В Шантарске поручик, в общем, не бедствовал, как и все прочие декабристы - родственники регулярно высылали немалые деньги, которых хватало, чтобы возвести деревянный особняк и поддерживать его в должном блеске, а шантарские девушки уже тогда славились красотой и некоторой ветреностью. Увы, невезение не оставило бывшего гвардейца и в Сибири - очередной предмет его воздыхании, молодая очаровательная вдова некоего коллежского советника, оказалось, служила предметом воздыхании и знаменитого купца первой гильдии Шишкина, нестарого ухаря цыганского облика, зачинателя золотодобычи в Шантарской губернии, книгочея и буяна, словно рыба в воде, плескавшегося посреди сибирской вольной дикости. Вдовушка, как водится, играла глазенками на обе стороны. Соперники, до того лишь молча смотревшие друг на друга зверями, неожиданно столкнулись на балу у городского головы - и, разогревшись шампанским, сошлись грудь в грудь. Экс-поручик предложил стреляться через платок. Шишкин, не признававший этаких столичных субтильностей, послал риваля2 по матери и, получив затрещину, сгоряча ахнул Ентальцева по темечку пудовым кулачищем, коим успел уже ушибить смертно одного ямщика и двух разбойничков. Ентальцев исключением не стал, пополнив сей печальный список. Дело замяли без особого труда, не придав ему ни малейшей огласки, благо, по шантарским меркам, поручик был сам кругом виноват. Схоронили его без особой помпы, красавица-вдовушка благополучно упорхнула в Питер с проезжим чиновником для особых поручений, а Шишкин, по врожденному благородству душу поставив за упокой души новопреставленного раба божьего Ипполита пудовую свечу и раздав нищим двести рублей медной сибирской монетой, отбыл на свой прииск. Много о кончине Ентальцева не судачили - а Пущин, бывший о покойном самого пренебрежительного мнения, так и отписал другу Батенькову: "Хоть и знакомо нам чеканное изречение латинян: "Де мортуис аут бене, аут нихиль3", признать должно, что был Ипполит сущим мизераблем, да и дни свои окончил предельно пошло..." По слухам, Гаврила Батеньков с этим полностью согласился. Про Ентальцева вспомнили лишь после Октябрьской революции, когда масса интеллигентов кинулась делать себе имя и карьеру на декабристах - хоть и узок был их круг, и страшно далеки они были от народа. Некий шустрый деятель из Института красной профессуры, поплевав на ладони, в два счета превратил купца Шишкина в агента Третьего отделения, покусившегося на бывшего поручика, по тайному распоряжению Бенкендорфа, а самого Ентальцева - в несгибаемого и убежденного борца с самодержавием, замышлявшего поднять на бунт шантарских татар и организовать в здешних местах парламентскую республику. Совершенно неуместное при такой трактовке событий замечание Пущина с тех пор вычеркивали из всех изданий его творческого наследия. В тридцать седьмом шустрого деятеля расстреляли то ли за троцкизм, то ли за постельную связь с супругой Ежова, но его версия гибели Ентальцева в историографии осталась. Сам Иосиф Виссарионович, задумчиво попыхтев гнутой трубочкой, сказал Берии: "Брэхня, конэчно - но агитационно; Издать массовым тиражом... - И, неподражаемо усмехнувшись в знакомые всему человечеству усы, изрек: - Жэнщина и политика - две вэщи несовмэстные, верно, Лаврэнтий?" Лаврентий, конечно, поддакнул - попробуй тут не поддакни, - ханжески воздев при этом очи горе, взял высочайше одобренную рукопись под мышку и уехал щупать балерин. Прошли годы, Лаврентию Палычу всадили автоматную очередь в спину в собственном доме молодчики маршала Жукова, Сталина выселили из Мавзолея, а там и отменили развитой социализм, но в серьезных книгах по истории России до сих пор поминался бесстрашный заговорщик Ентальцев и его татарские сподвижники, преданные идеям европейского парламентаризма (бывший любимец обкома КПСС, а ныне ярый демократ, писатель Равиль Солнышкин даже накропал толстенный роман об этом мифическом восстании)... - Слышь, хозяин... Родион неохотно повернул голову. Шантарская погода, как всегда здесь бывало весной, выкидывала самые причудливые фортели - в течение добрых пары месяцев температура металась от немалых минусов к немалым плюсам. Сейчас как раз грянуло плюс пятнадцать, снег в центре быстренько стаял, мужчины без сожаления расстались с головными уборами и пуховиками, а прекрасный пол облачился в мини, и стройных ножек на улицах мелькало столько, что кавказские гости страдали хроническим косоглазием, а телефоны эскорт-контор раскалялись докрасна - словом, выполняя заветы Брынцалова, народец решительно отошел от политики, и даже газетная статейка, шумно обвинявшая классика Мустафьева в том, что он стучал особисту на сослуживцев по обозной команде, прошла почти незамеченной... Родион и сам, забросив свитер в шкаф, надел джинсовый костюм с тонкой рубашечкой. А вот подсевший к нему субъект, хоть и выбритый более-менее прилично и пахнувший перегаром, в общем, в плепорцию, истекал потом в тяжелом суконном костюме и массивных ботинках. Как коренной шантарец, Родион моментально определил в нем бича - надо полагать, с расположенного неподалеку Центрального рынка. И с большим знанием дела ехидно поинтересовался: - Корочки академика в поезде увели или десять баксов не хватает на билет до родного Роттердама? Бич, которому обижаться не полагалось, сделал философскую рожу, но вместо увлекательного рассказа о своих невероятных невзгодах, тихо предложил: - Хозяин, паспорт купи... - Чей? - несколько опешил Родион. Сторожко оглянувшись, бич вытащил книжечку в синей обложке с красочным двуглавым орлом, раскрыл: - Капитоненко Виктор Трофимович, прописан в городе Вятке... Слушай, даже на тебя немного похож. Он выбритый, а ты в бороде, в случае чего никто тебя не заставит ее сбривать... И по годам вроде подходяще. Родион из любопытства глянул на страничку с фотографией - нельзя сказать, чтобы наличествовало явное сходство, но и в самом деле всегда можно сослаться на то, что "ботва" изменила лицо до полной неузнаваемости. Тридцать восемь лет - верно, разница небольшая.... - Купи, хозяин, - настаивал бич. - Рыночная цена - лимон, а тебе, как понимающему человеку, отдам за семь сотен... - Да зачем он мне? - Жизнь наша полна неожиданностей, - сказал бич. - Вдруг понадобится? Жрать не просит, а статьи за этакую негоцию в Уголовном кодексе пока что нет... Бери за семьсот? Родион колебался недолго. Во-первых, ему польстило, что производит впечатление человека, способного выложить за здорово живешь семьсот тысяч, во-вторых, негоция несла явственный оттенок нелегальности, вполне соответствовавшей имиджу начинающего гангстера, в-третьих... и в самом деле, неизвестно, где и когда может пригодиться. - А владелец, часом, бритвой по горлу не получил? - фыркнул он проформы ради. - Обижаешь, хозяин. Возле вокзала в скверике сумочка валялась вечерней порой. Нажрался, видимо, и посеял. Ничего, доберется до своей Вятки, а шума и не поднимет никто, по нынешним-то временам... Берешь? А то понесу черным на Централку, те и за лимон возьмут... - Ладно, - сказал Родион, огляделся, отсчитал семь сотенных. - Бери и испаряйся... Бич отдал ему честь, спрятал деньги в недра прелого лапсердака и растаял, словно учредитель "Хопер-инвеста", - в доли секунды, бесследно. Родион полистал паспорт, убедившись, что незадачливый гражданин Капитоненко женат, обременен двумя детьми и воинской обязанностью, а вот с законом в конфликты вроде бы не вступал - паспорт выдан аж в семьдесят восьмом, если и сиживал владелец за решеткой, то до этой даты. Спрятал его во внутренний карман и рассеянно стал созерцать стройную фигурку, декорированную кожаной курточкой и джинсовой мини-юбкой. Девушка стояла к нему спиной возле бюста, на плече лежала короткая толстая коса, а ножки были идеальные. Повернувшись и поправив коричневые "хамелеоны", хозяйка идеальных ножек направилась прямиком к нему. Он узнал Соню прежде, чем успел удивиться такой непринужденности незнакомки. - Привет, Клайд, - сказала она буднично, присаживаясь рядом. - Я издали заметила, как ты с бичиком ворковал. Карту с колчаковскими кладами продавал, поди? У них это сейчас в самой моде... - Да нет, паспорт, - сказал Родион солидно. - Купил? - Ага. - И правильно. Вдруг пригодится. А на мороженое мне денежка осталась? У меня вообще-то есть монеты, но мы на свидании или где? Он сходил за мороженым в киоск поблизости. Соня, закинув ногу на ногу и мимолетно ему улыбаясь, принялась облизывать розовый цилиндрик, вызвав у него невольно самые раскованные ассоциации - и самые недвусмысленные желания. - Молодой человек, у меня от вашего алчного взгляда скоро колготки задымятся... - улыбнулась она невинно. - Я вас умоляю, держитесь в рамках деловой встречи. Сама она держалась абсолютно непринужденно, словно они были знакомы сто лет, и при дневном свете оказалась столь же красивой, без малейшей печати порочности на свежем личике. И, как в прошлый раз, тянуло к ней так, что позвоночник сверху донизу пронизывало сладким зудом. - Что, и при солнышке нравлюсь? - спросила она тихо. - Да, - сказал он хрипловато. - Вот и прекрасно, Родик, а то я, грешным делом, чуточку опасалась - мало ли что по пьянке бывает, самые невероятные прожекты рождаются, чтобы пройти с похмельем... - Нет уж, - сказал он решительно. - Все в силе. От и до. - Ну, ты у меня прелесть, - Соня склонилась к нему, коснулась мочки уха липкими губами. - Как время проводил? Пай-мальчиком или ограбил кого? - Было дело... - сказал он небрежно-таинственно. - По мелочам, а? Ну, не обижайся, просто я в первой половине дня на язычок остра, только к вечеру мурлыкать начинаю... В общем, можешь мной гордиться. Колоссальную работу проделала, без преувеличений. Анализировала обрывочки фраз и вспоминала былые разговоры, что твой Штирлиц... Есть четыре наколки. - А не мало? - Милый, не будь жадиной... - усмехнулась она чуть свысока. - Если нам удастся их все прокатать, если даже три из них, на худой конец две - можно смело покупать билеты и сматываться в землю обетованную, то бишь в твой Екатеринбург... - Понизила голос: - У тебя пистоль с собой? - Ага, - он машинально потрогал кобуру, пристегнутую к поясу под курткой. - Настроение? - Боевое. А что? - А то, что на дело нам с тобой придется идти уже часика через полтора, только сначала заедем за сумкой, я ее в камере хранения оставила. Даже бинокль раздобыла, десятикратник. - Бинокль-то зачем? - Пригодится, - авторитетно сказала Соня. - Видишь ли, Родик, если мы его не тряхнем в сжатые сроки, к вечеру, а то и пораньше, обязательно тряхнут другие - между прочим, профи, не нам чета. Так что придется поспешать, если мы с ними там столкнемся, что я вполне допускаю, и пушечка твоя не поможет - против нее будет добрых полдюжины... - Кого брать-то будем? - спросил он спокойно. - Вольного каталу. Это иногда - сущий золотой прииск... А уж в нашем случае - точно. - Подожди, не понял я что-то... Соня, оглянувшись и увидев, что на соседних лавочках примостились непрошеные свидетели - на одной шумная компания, на другой влюбленная парочка, - придвинулась, обняла, положила голову ему на плечо и тихонько сообщила на ухо: - Вольный катала, Родик, - это профессиональный карточный игрок. А вольным зовется оттого, что не состоит ни в каких системах и структурах. Откуда автоматически вытекает, что он лишен надежной "крыши". Опасен, конечно, как крокодил, отомстить может и крови не побоится, но, поскольку он волк-одиночка, искать обидчиков ему гораздо труднее - в особенности если обидчики, вроде нас с тобой, новички-дилетанты, нигде не засветившиеся... - Видел я какое-то кино про такого... - Кино, между прочим, иногда отражает жизнь... Эти индивидумы, запомни на будущее, конспирируются лучше любого шпиона - как раз оттого, что слишком многие радешеньки потрясти его, как грушу. У нашего есть казна. Усек? В хорошем выигрыше он, крапленый, и свои закрома оборудовал на хате у непосвященной бабы, с каковой и собрался двинуть к теплому морю. Коттеджик купить, на землю осесть - в общем, на пенсию собрался. Пальчики уже не те, годочков изрядно, нервишки поистрепались... Братва его вычислила и будет сегодня экспроприировать. Вот и нужно опередить... - А ты-то откуда... - Оттуда, - передразнила она чуточку сердито. - В сауне конференцию обслуживали, так сказать... Так сказать, обслуживали, так сказать, конференцию. Только обычные бляди безмятежно водочку лакали в промежутках меж стояньем раком, а я слушала и на ус мотала... Что ты напрягся, милый? По-моему, должен помнить, что в жены берешь не гордость пансиона для благородных девиц, уж какая есть... Или, по-твоему, такие наколки можно в кругу импотентов-джентльменов собирать? Он проворчал что-то неразборчивое, крепче прижал ее к себе. Соня вдруг приблизила лицо, требовательно сказала: - Поцелуй. В губы... Прекрасно понимая, что его подвергают испытанию, он не колебался - прижал еще крепче, поцеловал в губы, на миг ощутив легкую брезгливость, но тут же это схлынуло, они долго целовались, вцепившись друг в друга. Соня отстранилась первой: - Хорошего помаленьку, некогда... Ты на машине? - Ага. - Эх, нам бы как-то загримироваться... Ничего, помолимся Аллаху, авось, проскочит. Не догадается он искать среди честных советских инженеров... А вообще, нужно будет после всего побыстрее сматываться из города. Знаешь, что я придумала? Тебе нужно будет в темпе поменять паспорт на фамилию жены, соврешь ей что-нибудь убедительное, а я потом твою фамилию возьму. Есть знакомая паспортистка, зарядить ее зелеными - за пару дней оформит... Такой финт здорово помогает. - А тебя-то не вычислят? Эти... в сауне? - Вот уж чтобы да, так нет, - убежденно сказала Соня. - Девок там было чуть ли не десяток, из самых разных заведений, с бору по сосенке, и вызывали всех уже будучи поддатыми. Нет, не докопаются - бригада не из самых авторитетных и деловых, так, сержантский состав... Он вновь поднес к глазам бинокль, заметив шевеление на кухне. В широкий просвет меж легонькими закусками в цветочек рассмотрел белокурую женщину в халате - лет тридцати пяти, лицо усталое и обыкновенное, волосы стянуты пучком на затылке. Она поставила чайник - спокойно, без малейшей суеты, отошла к холодильнику, исчезла из поля зрения. - Что там? - спросила Соня. - Ходит все, ходит, по дому хлопочет... - Его не видно? - Раз мелькнул в комнате и опять пропал. - Вот тварь такая, - нетерпеливо сказала Соня. - Второй час торчим. Если так и не выйдет через полчаса, придется вваливаться, опасаюсь я насчет конкурентов... - Выйдет, - сказал Родион. - В телеграмме четко стояло - переговоры на четырнадцать тридцать местного, время поджимает, а до почты идти отсюда минут десять... - Четко... - тихо огрызнулась Соня. - И телеграмма как настоящая, Людка мне ее делала, поверила, дуреха, насчет розыгрыша... А вот если клиент не поверит? Есть у него кто-то в Ялте, но все равно, волчара битый, повидал такое, что нам и не снилось. Они разместились на четвертом этаже недостроенной кирпичной девятиэтажки, возвышавшейся напротив серой "хрущевки", держась в глубине комнаты. Соня сидела на штабеле вкусно пахнущих свежими опилками досок, покачивала ногой и нервничала, хоть и старалась этого не показывать. Родион чувствовал себя гораздо спокойнее - после всех своих подвигов как-то уже освоился с ролью лихого гангстера... - Парик хотя бы надень, что ли... - посоветовал он, не оборачиваясь, прикипев к биноклю, словно служака-пограничник со старого плаката. - Меньше будет потом возни... Соня проворчала что-то невнятное, но тут же послушно принялась натягивать черный парик, извлеченный из объемистой сумки. - Ага! - азартно выдохнул Родион. Из подъезда вышел ничем не примечательный мужичок лет пятидесяти пяти - седой, морщинистый, в дешевых джинсах и отечественной клетчатой рубашке под серой ветровкой. Он как две капли воды походил на типичнейшего работягу с "Шантармаша", даже кепочка была, как у Нефедыча. Родион видел его словно бы на расстоянии вытянутой руки - и отметил цепкий, мгновенный взгляд, которым мужичок прошил окружающее пространство: двор, асфальтовые выщербленные дорожки, гаражи... Пожалуй, по этакому взгляду можно и понять, что не со слесарем дело имеешь... Или все дело в том, что Родион знал заранее? Он отступил на шаг, опустил бинокль, прячась в тень - показалось, что встретились глазами. Когда решился выглянуть, прекрасно различаемая невооруженным взглядом добыча двигалась в сторону почты. Соня выглянула у него из-за спины, вгляделась, подтолкнула кулачком в поясницу: - Вперед! Подхватив сумку, Родион первым стал спускаться по лестнице - перила еще не положены, один железный каркас торчит, ступеньки покрыты толстым слоем опилок... Наискось пересекли стройплощадку, на которой не было ни единого человека, даже сторожа - то ли забастовка, то ли нет денег на доводку, - вошли во двор. Тихонько поднялись на третий этаж. Взвизгнула "молния" сумки. Родион натянул мышасто-серый плащ с милицейскими капитанскими погонами, нахлобучил фуражку нового образца, с орлом и кокардой, напоминавшей об эмблеме незабвенного КГБ. Застегнул все пуговицы. Фуражка оказалась маловата, пришлось натянуть ее потуже, так, что резала уши. Пожалев, что нет зеркала, он тихонько спросил: - Ну, как? Соня, мельком оглядев его, подняла большой палец. Сняла кожанку, кинула ее в сумку, надела поверх юбки и блузки розовый халатик. Женская натура взяла свое - девушка невольно окинула себя критическим взором, держа маленькое зеркальце в вытянутой руке. Чуть растрепала черные локоны парика. Родион нахлобучил темные очки, они переглянулись и взошли этажом выше. Там он решительно позвонил. Секунд через десять послышались шаги, дверь открылась, и хозяйка настороженно глянула на них поверх внушительной цепочки: - В чем дело? - Да вот, гражданка снизу на вас жалуется... - сказал Родион уверенно-властным тоном. - Позвонила, пришлось реагировать... Соня, выдвигаясь вперед, запахивая халатик, затараторила: - Ну что за свинство такое? С потолка в кухне прямо капает, лужа целая натекла, на какие шиши ремонтировать прикажете? Я с ребенком сижу, у меня капиталов нет... - У нас вроде не течет нигде... - неуверенно промолвила хозяйка. Цепочку она не снимала - вполне возможно, сожитель ее кратенько проинструктировал насчет возможных опасностей, пусть и не раскрывая свое инкогнито, притворившись малость рехнувшимся на почве возможного налета. Или она сама, без инструктажей, боялась налетчиков - район был довольно криминальный. - У вас, может, и не течет! - сварливо взвилась Соня. - А у меня на пол хлыщет! Сходи посмотри, если не веришь! Потоп целый! Момент был щекотливый. В конце концов, они представления не имели, знает ли в лицо хозяйка соседей снизу... - Может, те трубы, что в стене? - задумчиво предположила хозяйка, и Родион понял по выражению ее лица, что уловка, похоже, срабатывает. - На площадку недавно так и протекло, из стены прямо... - Мне там без разницы, из стены или из люстры! - взвизгнула Соня самым что ни на есть плебейским тоном. - Вчера капало, а сегодня настоящий ливень начинается... От кого еще протекать-то? - Ну, давайте посмотрим, гражданочка... - вздохнул Родион с таким видом, словно ему самому эта тягостная обязанность стоит поперек горла. - Может, и протекает где... Хозяйка после недолгого колебания лязгнула цепочкой, приоткрыла дверь пошире, полуотвернулась... И отлетела к стене от сильного толчка. Родион вмиг оказался рядом, уперев дуло пистолета пониже челюсти, прошипел в лицо: - Молчать, застрелю! Соня уже захлопнула за ними дверь. Хозяйка беззвучно шевелила губами, как выброшенная на берег рыба. Со странной смесью жалости и презрения Родион, не отнимая пистолета, выкрутил ей руку, развернул лицом к стене. Подскочившая Соня перехватила ее вторую руку, быстренько оплела запястья широкой синей изолентой, прижав конец к коже, орудуя рулончиком. Такая изолента, если намотать с десяток слоев, держит получше наручников... Тут только из груди хозяйки вырвалось что-то среднее меж всхлипом и стоном. - Молчать, с-сука! - рявкнул Родион со злостью, удивившей его самого. - Марш! Он боролся за свое будущее и потому заставил себя очерстветь сердцем... Ухватив женщину за волосы, втащил в комнату, толкнул на старенький диван, прижал, чтобы Соня без помех опутала ей лодыжки той же изолентой. Вместо кляпа засунули кусок ваты из Сониной сумки - и снова в ход пошла изолента, рулончик так и остался болтаться у щеки хозяйки. Ничего, дышит носом, не помрет... Оглянувшись на Соню, Родион повелительно мотнул оловой. Кивнув, девушка подошла к окну, осталась стоять, выглядывая из-за шторы. Теперь только у Родиона нашлось время, чтобы без спешки окинуть взглядом однокомнатную, бедно обставленную квартирку - громоздкий шкаф в возрасте, телевизор, тоже преклонных годов, убогие безделушки... Женщина слабо забарахталась на диване, слезы поползли по щекам на тугой пояс изоленты. - Лежи, стерва... - буркнул Родион, уже без особой злости, повернулся к ней спиной, чтобы не дать себя рассмотреть. Интересно, где тут может таиться казна? Все практически на виду, кроме... Направился к шкафу, услышав за спиной глухое мычание, обернулся, присмотрелся с интересом - а пожалуй, что угадал, то-то задергалась, зараза...Интересно, что он ей наврал? Моряк на пенсии? Офицер в отставке? Совершенно бесцветное создание из породы совдеповских кляч - для такой седенький мужичок и в самом деле становится последним шансом, а если еще зашел разговор про домик у теплого моря...Чувство собственного превосходства было столь щемящим, что лицо расплылось в блаженной улыбке. Распахнул скрипучую дверцу, приметился снять вешалку с платьем... Соня свистнула сквозь зубы. Родион одним прыжком оказался рядом с ней, встал за спиной. Она шарахнулась, налетев на него, повернула испуганно-азартное личико: - Появился... У подъезда торчит, озирается... Наступила полнейшая неопределенность - кинется он в квартиру или даст деру? Есть ли у него что-то огнестрельное? Что, если казна все же не на квартире? - Давай... - шепотом распорядился Родион. Соня, на миг незнакомо осунувшись лицом, достала крохотный газовый баллончик, не больше тюбика с губной помадой, зажала в кулаке, спрятав руку в карман халатика, направилась к двери. Убедившись, что женщина на диване не способна ни освободиться, ни подать голос, Родион бесшумно притворил за Соней дверь, оставив крохотную щелочку, решительно дослал патрон в ствол и прижался к стене, держа пистолет дулом вверх. Время тянулось мучительно медленно, секунды расплывались, словно капли чернил на тонкой бумаге. Сердце колотилось так, что он впервые в жизни испугался инфаркта. Но вот страха не было, ничуть... В голове с невероятной скоростью проносились самые случайные и дурацкие мысли: что он был дураком, до сих пор так и не сыграв в казино, что у машины снова барахлит трамблер, что Лика просила купить парочку банок кальмаров... Наступил критический момент номер два: Соня подвергалась сейчас нешуточному риску, если катала что-то заподозрит, а она лопухнется... Шаги на лестнице?! Это Сонины каблучки застучали, но слышны и другие звуки... Короткий, отчаянный вскрик: - Родик! Он вылетел на лестницу с пистолетом наготове, побежал вниз, перепрыгивая через три ступеньки. Внизу слышалась возня, ноздри защекотал неприятный запах - вопреки рекламе, импортный газ, сделав свое дело, не рассеивался мгновенно... Соня, в распахнутом халатике, прижалась к стене, выставив перед собой крошку-баллончик в инстинктивном жесте обороны, а тремя ступеньками ниже, прижав ладони к глазам, скрючившись, шипя от боли, стоял седой. Под ногами у него валялся ножик с узким длинным лезвием, самодельный на вид, но выглядевший грозно, способный войти в живот на ладонь, как игла в масло... Глаза пощипывало, но можно перетерпеть... С налету Родион, имевший неплохой опыт скоротечных драк, въехал седому левой под вздох. Распорядился: - Нож подбери! Сунув пистолет в карман плаща, подхватил безвольно обвисшего мужичка, поволок его наверх, слепо налетая на перила. Сзади стучали Сонины каблучки. Где-то наверху открылась дверь, послышался спокойный разговор мужчины и женщины, кажется, они спускались, но Родион уже головой вперед забросил жертву в крохотную прихожую, посторонился, пропуская Соню - глаза у нее слезились, захлопнул дверь и с изумившей его самого аккуратностью наложил цепочку. Не теряя времени, поволок седого - недомерок, сука, а тяжеленный! - в единственную комнату, бросил на пол, вырвал у Сони нож и одним взмахом рассек изоленту у самого виска женщины (она, отшатнувшись, зажмурилась в ужасе), присел с рулончиком над пленником - а как вы думали, господа мои, у Робин Гуда есть только пленники, потому что слова "жертва" или "ограбленный" звучат очень уж пошло, не гармонируя с бравыми молодцами из Шервудского леса... Выпрямился, надежно спутав запястья и лодыжки, но оставив свободным рот. Соня, оттащив его в сторону, горячечно зашептала: - Все прошло, как по нотам, постоял и побежал наверх, а я спускалась, как будто ни в чем не бывало... И словно бы захлебнулась, губы у нее прыгали. Родион влепил ей легонькую затрещину - универсальное средство от истерики. Подействовало. Она умолкла, овладела собой, потирая подпухшие глаза. - Иди в кухню, - остановил ее Родион. - Водой прополощи... Присел над пленником, потыкал его дулом пистолета в скулу, прикрикнул: - Кончай дремать! Тот отчаянно пытался проморгаться, но получалось плохо, слезы текли потоком, лицо дергалось в непроизвольных гримасах. В голову Родиону ударил на миг бодрящий хмель превосходства. Седой не дергался, не бился, лежал спокойно - дважды попробовав крепость пут, отказался от борьбы... - Короче, ты! - рявкнул Родион. - Где хабар? - Козел... Родион, тщательно рассчитав усилие, ударил его по уху ребром ладони. Удовлетворенно оскалился, увидев, как дернулось тело седого от мгновенно прошившей боли, сказал с расстановкой: - Не хочется мне шарить по вашим вонючим закоулкам. Если скажешь, ничего не сделаю. Будешь молчать - сам найду, а тебе завяжу рот и кишки выпущу, подыхать будет грустно... Черт-те сколько проваляешься с выпущенным ливером, пока сдохнешь... Удивился, как легко и непринужденно текут слова - полноте, не было ли в роду разбойничков? - В шкафу, слева... - прокряхтел пленник. - Забирай, скот, только давай по-честному, без зверства... - Не сомневайся, - сказал Родион. - Слово у меня железное. А ты себе еще заработаешь, пальчики я тебе оставляю и глазки тоже... - упиваясь собственными репликами, звуками властного и уверенного голоса, добавил врастяжку: - И не дергайся потом, а то придется вернуться и пасть запечатать... И замолчал, чтобы не сболтнуть чего-то, позволившего бы пленнику понять, что он имеет дело с дилетантами. Вошла Соня с влажным лицом, повеселевшая. Пошарив под платьями, Родион вытащил за длинный ремешок довольно