аднорусскому быту, укладу, правилам "приложения" к иконам и т.д. Что ничего не доказывает конкретно, поскольку с равным успехом может быть приложено и к самозванцу-уроженцу Западной Руси, и к настоящему царевичу, долго жившему вдали от родины, от Восточной Руси... ЭПИЛОГ И ВИРТУАЛЬНОСТЬ Итак, категорические выводы делать бессмысленно -- все сохранившееся стопроцентной ясности не вносит. История как Лжедмитрия I, так и предшествовавших ему лет правления Ивана Грозного, Федора Иоанновича и Годунова зияет многочисленными пустотами и темными местами. (Правда, я не согласен с академиком Фоменко в том, что Иван Грозный -- это якобы четыре разных царя. Аргумент против этой версии есть весомейший: мемуары иностранных авторов, которые никаких "четырех царей" отчего-то в России XVI в. не усмотрели. Можно еще допустить, что множество русских старинных документов было впоследствии уничтожено, однако вряд ли кто-нибудь поверит, что агенты переписывавших Историю в угодном им духе Романовых прочесали Европу, старательно уничтожив и все иностранные свидетельства о "четырех царях"...) Дело даже не в недостатке доказательств, а в личности Лжедмитрия 1. Который, на мой взгляд, совершенно незаслуженно оказался вымазан грязью с головы до пят и в отечественной историографии присутствует исключительно в неприглядной роли "агента ляхов и езунтов", озабоченного исключительно подчинением Руси Кракову и Ватикану. Повторяю, ничего в его деятельности не дает повода для столь резких оценок. Наоборот, перед памп -- человек, собиравшийся царствовать всерьез и надолго, а потому отнюдь не склонный каким бы то ни было образом наносить ущерб Московскому государству либо православной вере. Человек умный, ничуть не жестокий, не чванный, склонный к реформам и новшествам на европейский лад. Хоть убейте, я не в состоянии понять, чем же Лжедмитрий I хуже Годунова, забрызганного кровью по самую маковку еще со времен опричнины. Чем он хуже кровожадного параноика Петра I, вообще любого из Романовых, не отличавшихся голубиной кротостью. Беда его в том, что он проиграл. Мертвые оправдаться не в состоянии. Мы в который раз сталкиваемся с грустным парадоксом: монархам категорически противопоказано быть добрыми и гуманными. Ведь достаточно было Лжедмитрию, торжественно вступив в Москву, снести пару дюжин голов, не исключая башки Шуйского, -- и он при таком повороте дел имел все шансы процарствовать долго. Более того -- стать властелином объединенного московско-польско-литовского государства (вспомните предложения, сделанные ему мятежной шляхтой). Вновь, как и в варианте с Иваном Грозным-католиком, перед нами все предпосылки для создания обширной и могучей славянской державы. Правда, в этом варианте я не уверен в долговечности такой державы -- чувствую, рано или поздно ее вновь разодрали бы на Жечь и Московик" нешуточные противоречия: хотя бы религиозная черезполоснца (православные, католики, лютеране, ариане). Сверхдержава эта могла уцелеть при непременном условии: будучи прочно сцементирована одной религией. А впрочем, еще неизвестно. Империя Габсбургов худобедно просуществовала несколько сот лет, представляя собою еще более причудливый конгломерат разнообразнейших народов и верований... Как бы там ни было, нельзя сомневаться в одном: долгое правление Лжедмитрия I на Рус и вполне могло привести к тому, что было бы преодолено определенно имевшее место отставание от Западной Европы -- и в военном деле, и в образовании (есть информация, что Лжедмитрий подумывал об открытии университета), Россия смогла бы избежать всех жертв и бед, вызванных тем, что именуется "Петровскими реформами". И уж в любом случае страна никогда бы не сорвалась в Смуту. А это, в свою очередь, могло и не привести к будущему расколу русского православия на "староверов" и "никонианцев", сыгравшему в отечественной истории вовсе уж жуткую роль. Так уж повелось, что на Руси все инициативы и перемены обычно исходили сверху. И Лжедмитрий как раз и мог послужить "катализатором" мирных, эволюционных реформ, которые страна, цинично выражаясь, проглотила бы, как миленькая -- в те времена, до Смуты, можно сказать с уверенностью, народ покряхтывал бы, возможно, поругивал меж собою новшества, однако не стал бы бунтовать "в едином порыве". Как-никак в русском обществе не вызвали особого неприятия все введенные Лжедмитрием новшества -- его прогулки по Москве без охраны, военные игры, прямо-таки предвосхищавшие "потехи" Петра I, решительный отказ от русской привычки непременно дремать после обеда. Ворчали, конечно, -- но принимали. Точно так же, без натяжки можно сказать, приняли бы и более существенные реформы. Если бы только он снес пару дюжин голов... Кажется, это Макиавелли выразился однажды, что безоружные пророки непременно гибнут, зато вооруженные всегда выигрывают. Увы, тираном Лжедмитрий не был. Тираном стал другой -- кровавое чудовище, наломавшее столько дров, что последствия ощущались и сто лет спустя. Я имею в виду Петра I -- уж он-то не боялся рубить головы, творить самое дикое самодурство. Он принес России неисчислимые беды, под флагом "реформ" вырвав из нормального развития (быть может, навсегда), однако, как ни странно, до сих пор считается одной из самых замечательных личностей отечественной истории. Что ж, поговорим о нем подробнее... ДРАКОН МОСКОВСКИЙ (Эту характеристику Петра I М.А. Булгаков в написанном им оперном либретто вложил в уста гетмана Мазепы. Что ж, Петра Алексеевича именовали и покруче -- старообрядцы, к которым принадлежат предки автора этих строк по мужской линии, иначе как антихристом его не называли...) РАСПАЛАСЬ СВЯЗЬ ВРЕМЕН... Самая грандиознейшая ложь, пущенная в широкий обиход еще при жизни Петра I, -- это уверения, будто Петр первым придумал и ввел многочисленные новшества, будто до Петра Россия представляла собой нечто замшелое, застойное, невероятно отсталое, прямо-таки автоматически сопротивлявшееся всяким и любым изменениям окостеневшего порядка вещей. Хотя эту ублюдочную сказку стали подвергать всерьез сомнению еще во второй половине XVIII в. (князь Щербатов), она оказалась чрезвычайно живучей и угнездилась в умах настолько, что любые попытки прояснить истинное положение дел порой вызывают отпор, ни в малейшей степени не основанный на какой-либо рассудочной основе. Иных защитников Петра I, собственно, нельзя даже назвать защитниками -- сплошь и рядом ими движет чисто биологическая реакция завидевшей собаку кошки: выгнутый дугой хребет, встопорщенный хвост, яростное шипение... Да что там, частенько сталкиваешься с тем, что предшественник Петра, царь Федор Алексеевич, выпадает для многих из русской истории, -- иные и не подозревают о его существовании, простодушно полагая: коли уж Петр -- Алексеевич, то и на троне он сменил Алексея Михайловича... Свою лепту, конечно, внесли и творческие люди -- насквозь лживый роман А.Н. Толстого "Петр I" был, к превеликому сожалению, талантлив. А это еще хуже, потому что со стоящим на ложных позициях талантом воевать не в пример тяжелее... Однако факты -- вещь упрямая. А факты таковы: вопервых, Петр I не придумал сам решительно ничего нового. Все его "новшества" -- уродливо искаженные, гипертрофированные, весьма даже бездарные продолжения тех реформ, изменений и новшеств, что родились до Петра. Во-вторых, Петр не "ввел" реформы, а принялся с яростью идиота пришпоривать и ускорять реформы уже начавшиеся. Образно выражаясь, предшественники Петра двигались к своей цели, щадя и не мучая лошадь. Петр, оказавшись в седле, не поехал, а помчался дальше -- раздирая лошади шпорами бока в кровь, немилосердно ее нахлестывая, разрывая рот удилами. Цели он вроде бы достиг -- но загнанная лошадь пала, и, стоя над ее трупом, Петр вдруг обнаружил, что примчался вовсе не туда, что дорога впереди закутана густым туманом, не у кого спросить, куда же теперь ехать, не у кого найти помощи, как ни надрывай глотку, -- а из придорожных кустов уже в открытую выглядывает костлявая старуха с косой, пробуя пальцем лезвие... Я очень надеюсь, что к тому же выводу, когда мы закончим, придет и читатель... ПРЕДШЕСТВЕННИКИ Даже беглое изучение источников и мемуаров убеждает: до Петра Россия вовсе не была отгорожена от остальной Европы неким "железным занавесом", как это порой пытаются представить славословящие Петра. Другое дело, что европейские новшества проникали на Русь медленно и применялись в ограниченных масштабах, -- но ту же картину постепенного, эволюционного распространения всевозможных новшеств мы видим и во многих западноевропейских государствах... Впервые сбрил бороду отец Ивана Грозного Василий III -- и мир не перевернулся, а народ не взбунтовался. Православные иерархи, правда, пытались робко увещевать государя всея Руси, но, зная его крутой характер, быстренько примолкли... Еще Ивана Грозного некий дьяк Тимофеев упрекал за пристрастие к иноземным лекарям (мне так и не удалось выяснить, что с дьяком после этого произошло, но, зная характер Грозного, строить догадки легко...). А первые наемные иностранные солдаты (немцы) появились в русской армии как раз при Василии III. Еще Борис Годунов послал пятерых молодых дворян учиться в Англию. Правда, когда грянула Смута, все пятеро стали "невозвращенцами". Мало того, один, некий Никифорко Олферьев, мало того, что перешел в "аглицкую" веру, но еще "неведомо по какому искушению" стал англиканским священником [244]. Еще Лжедмитрий I намеревался открыть в России университет по европейскому образцу. А во второй половине царствования Алексея Михайловича иноземные новшества начинают распространяться по России прямо-таки семимильными шагами... Первые корабли западного образца построены именно тогда. Первый театр по западному образцу немец Грегори заводит на Руси в царствование Алексея. При дворе появляется немалое количество "иностранных специалистов". Немецкий ученый Адам Олеарий в своем "Описании путешествия в Московию" писал: "Его царское величество содержит также, с большими расходами, много толмачей для разных языков, а также много других слуг из немцев и иностранцев. В особенности много у него высших военных офицеров, частью оставивших свою религию и перекрестившихся; они и в мирное время получают большое вознаграждение. У его царского величества между другими его толмачами имеется прекрасный человек по имени Иоганн Беккер фон Дельден, родом из Копенгагена. Он получил хорошее университетское образование, совершил замечательные путешествия и знает много языков" [167]. Тут же Олеарий отмечает, что русские доброжелательно относятся к иностранцам и их культуре, охотно усваивая то, что им кажется необходимым. "У них нет недостатка в хороших головах для учения. Между ними встречаются люди весьма талантливые, одаренные хорошим разумом и памятью". В Москве к тому времени уже были открытые иностранцами аптеки, где фармацевтическому делу и латинскому языку учились и русские (наиболее известен из таких учеников стрелецкий сын Дмитрий Евдокимович Дерюжкин). Сам Алексей Михайлович, как и другие дети Михаила, в детстве носил немецкое платье. Правда, взойдя на престол, вынужден был соблюдать традиции и одеваться "подедовски", а также запретить ношение немецкого платья при дворе -- но не вообще в Москве. Дворня боярина Никиты Ивановича Романова, дяди царя Алексея, всегда щеголяла в немецких ливреях, сам боярин за стенами Кремля -- тоже. Борясь с этими "соблазнами", патриарх Никон устроил боярину прямо-таки детскую каверзу: попросил прислать ему "из любопытства посмотреть" немецкие кафтаны Романова, а когда тот, ничего не подозревая, выполнил просьбу, Никон распорядился изрезать в куски "еретические одежи" и сжечь. Тем не менее в рядах московского Гостиного двора как в то время, так и позднее можно было свободно покупать одежду "иноземных" фасонов, а большое количество немецких и польских портных, живших тогда в столице, свидетельствовало, что покупатель на их товар был многочислен... При царском дворе тогда видную роль играли два влиятельных и знаменитых "западника" -- Ордин-Нащокин и Матвеев, обучившие своих детей на западный лад. Придворный проповедник, знаменитый Симеон Полоцкий, сочинял пьесы для театра и переводил иностранные. По указанию царя в Посольском приказе стали переводить иностранные книги по космографии, риторике и фортификации. Военная реформа на европейский манер -- опять-таки новшество допетровского времени. Еще в 1646 г. князь И.Д. Милославский выехал в Голландию с поручением пригласить "мастеров железного дела, опытных капитанов и солдат человек 20 добрых самых ученых". Это и послужило началом для широкого реформирования армии. Документы тех времен пестрят именами иностранных офицеров: полковник Гамильтон, майор Фролнюс, капитан Реттих... Параллельно со старым стрелецким войском создаются полки "иноземного строя", "рейтарские" и "солдацкне" -- к моменту единоличного воцарения Петра составлявшие больше половины всех русских вооруженных сил (63 полка, 90 000 солдат). Практически все иностранные воинские звания, чье введение приписывается Петру I, существовали уже при Алексее Михайловиче: полковники, майоры и ротмистры, поручики и прапорщики, сержанты и капралы, квартирмейстеры и каптенармусы. В 1674 г. стрельцами, посланными осадить взбунтовавшийся Соловецкий монастырь, командовали майор Иван Березников, ротмистр Иван Порошин и поручик Оксен Сипягин -- бок о бок с сотником, Клементием Иевлевым, служившим в "старых" подразделениях. Иностранные офицеры в полках "иноземного строя" составляли если и большинство, то не подавляющее. Хватало и русских. В одном из документов поминаются "поместные рядовые иноземцы" Степан Алабышев и Василий Плаксин. В данном случае, понятно, "иноземцы" обозначает не происхождение, а должность. В 1647 г. в Москве был издан в переводе с немецкого военный устав "Учение и хитрость ратного строения пехотных людей, по которому и обучали "иноземные" полки. Развитие горного дела и промышленности началось опять-таки в царствование Алексея Михайловича. В 1666 г. "рудознатцы" князья Милорадовы искали залежи серебра на Мезени, а майор Мамкеев -- в Холмогорском уезде. Именно тогда в Невьянске и заложил первые заводы медеплавильщик Тумашев (хотя официальная историография приписывает эту заслугу Петру). Интересно, что идея "прорыва" России к Балтийскому морю впервые родилась отнюдь не в России. В 1676 г. в Москву прибыл новый датский посол Фридрих фон Габель -- именно он, ярый ненавистник Швеции, и принялся убеждать царя захватить Ливонию, вернуть себе балтийское побережье, от которого отрезали Россию шведы. Еще более интересен тот факт, что до появления прыткого датчанина в России, оказывается, успели крепко подзабыть о некогда "исконно русских" землях. Только после настояний Габеля в архивах были разысканы ветхие бумаги, повествующие, что коварные шведы незаконно владеют Финляндией. И уж предельно любопытен состав тех, кто решительно воспротивился идеям Габеля. Это были не "закорузлые консерваторы" из глубинки, а наоборот, люди для своего времени передовые, оборотистые, поддерживавшие постоянные контакты с европейцами, -- купцы из Архангельска... Строго говоря, порты на Балтийском море России были и не особенно нужны. Торговля с Европой через Архангельск являла собой не то полусонное копошение, каким ее впоследствии стали представлять превозносившие Петра историки, а налаженное и мощное предприятие. Только за один год (что полностью подтверждается иностранными источниками) чистая прибыль от архангельского товарооборота дала триста тысяч рублей -- сумма по тем временам фантастическая. А посему купцы не хотели ввязываться в сомнительное предприятие со столь же сомнительным финалом -- и к прожектам датчанина отнеслись при дворе холодно, положив их под сукно. То, что потом эти планы с точностью "до третьего знака" взялся выполнять Петр I, вызывает сильные подозрения, что ему попросту внушили их датчане в Немецкой слободе... Кстати, о Немецкой слободе. Эта "кузница кадров", откуда Петр во множестве черпал сотрудников и идеи, была основана за десятилетия до рождения Петра -- что само по себе свидетельствует: не было ни "изоляции", ни "железного занавеса". Иностранная колония в Москве была настоящим городом (кроме немцев там жили голландцы, швейцарцы, шотландцы). Когда умер Алексей Михайлович, на трон вступил его старший сын от первой жены Федор, правивший с 1676 по 1682 г.* При нем реформы получили дальнейшее развитие. Федор и его старшая сестра Софья получили великолепное по тем временам образование -- благодаря Симеону Полоцкому Федор в совершенстве знал латинский язык, неплохо читал по-польски, сочинял стихи. Софья немного менее преуспела в иностранных языках, зато сама писала пьесы и даже ставила их в кругу близких, создав домашний театр. * Федор, Софья II Иван -- дети Алексея от первой жены. При Федоре и были начаты преобразования, творцом которых впоследствии объявили Петра... Именно Федор отменил местничество -- глупейший пережиток старины, мешавший нормальной организации армии и государственных учреждений. Все "поместные росписи" были сожжены, что особого сопротивления не встретило. Была проведена реформа одежды. Всем придворным, военным и государственным чиновникам приказали отныне носить "иноземное" платье (правда, не немецкое, а польское). Тем, кто продолжал щеголять в старомодных охабнях и однорядках, был царским указом запрещен вход и в Кремль, и во дворец. Одновременно придворным, военным и чиновникам было рекомендовано брить бороды -- что к тому времени было вовсе не таким уж шокирующим новшеством, Россия завела тесные связи с Польшей, перенимая и польские кунтуши, и язык, и бритье бород. Как пишет современник: "...на Москве стали волосы стричь, бороды брить, сабли и польские кунтуши носить, школы заводить". Заодно Федор ликвидировал старинный обычай, когда "воинских людей", по трусости бежавших с поля боя, обязывали появляться на людях непременно в женских охабнях. Провели церковные реформы, отменив "собственные иконы", -- до Федора был широко распространен обычай вешать в церкви свои личные иконы и во время службы молиться только на них, запрещая это остальным. Были смягчены "судебные жестокости" -- ворам отныне не отсекали ни рук, ни ног, ни пальцев. Наконец, серьезнейшие перемены был затеяны в сфере образования. Симеон Полоцкий и его ученик Сильвестр Марии Милославской. Петр -- от второй. Натальи Нарышкиной. Медведев, прозванные "латинщиками" (т.е. попросту "западниками"), разработали проект Славяно-греко-латинской академии. Учениками ее могли быть люди всех сословий и возрастов, науки предполагались и гражданские, и духовные: грамматика, пиитика, риторика, диалектика, философия, богословие, языки -- славянский, греческий, латинский и польский. К сожалению, из-за смерти Федора подготовку к открытию первого в России университета не довели до конца, потребовалось еще четыре года, чтобы Академия начала работу. Подводя итоги всего вышесказанного, пора сделать краткий вывод: как уже говорилось, Петр I самостоятельно не придумал ничего толкового. Все, что он делал, было лишь продолжением преобразований, начатых за десятилетия до его появления на свет... СОФЬЯ Знаменитый портрет Сурикова, изображающий толстую, непривлекательную бабищу, разумеется, не может служить достоверным изображением царевны Софьи. Один бог ведает, с кого он списан... Судя по свидетельствам современников, настоящая Софья была вполне привлекательной молодой женщиной. И уж ни в коем случае ни "символом застоя", как нам старательно вдалбливали. Выше уже говорилось о полученном ею блестящем образовании. Стоит добавить, что само по себе избрание Софьи правительницей при малолетних братьях наглядно свидетельствовало о решительном разрыве с прежними традициями, по которым место женщины -- исключительно в тереме, вдали от людских глаз (об этой стороне правления Софьи как-то не принято задумываться, господствует абсолютно нелогичная посылка с упором на слово "застойная правительница", хотя появление женщины в русской политической жизни -- уже как раз и есть разрыв с "застоем"). Кроме того, ближайшими сподвижниками Софьи были отнюдь не какие-то "заскорузлые и замшелые" ревнители старины, а, пожалуй, самые передовые люди своего времени: Сильвестр Медведев (которого казнили после устроенного Петром переворота) и князь Василий Васильевич Голицын, любовник Софьи, чьи идеи заметно опередили свое время. По свидетельствам иностранцев, Голицын с большим уважением относился к европейцам, был открытым "западником", владел несколькими иностранными языками. Его московский дом был убран в европейском стиле, князь владел огромной библиотекой. Руководя Посольским приказом (тогдашнее министерство иностранных дел), Голицын добился немалых успехом, что сквозь зубы признают даже "петрофилы". Именно Голицын заключил "вечный мир" с Жечью Посполитой, добившись возвращения России Киева. Из воспоминаний иностранцев известен его проект крестьянской реформы -- крестьяне получили бы во владение землю, взамен чего должны были, освобожденные от многих прежних повинностей, платить лишь ежегодный налог. Чтобы подробно рассказать о деятельности Голицына, пришлось бы написать отдельную книгу, замечу лишь, что иные иностранцы именовали князя "великим деятелем". Все обвинения в его адрес, как легко догадаться, возникли впоследствии, после захвата власти Петром. Правда, с той же вопиющей нелогичностью эти немногочисленные (много не удалось бы высосать из пальца) "вины" наглядно демонстрируют цинизм Петра... Голицына обвиняли в том, что он верит в колдовство и ведовство, -- но сам Петр в 1716 г. включил в новый военный устав направленные против колдунов карательные меры. Голицына обвиняли в провале его крымских походов -- но сам Петр так и не взял Крыма, как ни бился. Равным образом и преемники Петра ничем особенным Голицына в этой области не превзошли -- в состав Российской империи Крым был включен лишь в... 1783г. Что касается Софьи, то даже столь видный сторонник Петра, как князь Б.И. Куракин, написал впоследствии: "Правление царевны Софьи началось со всякой прилежностью и правосудием и к удовольствию народному, так что никогда такого мудрого правления в Российском государстве не было. И все государство пришло во время ее правления через семь лет в цвет великого богатства, также умножились коммерции и ремесла, и науки почали быть латинского и греческого языку... и торжествовала тогда вольность народная". А о самой Софье Куракин выразился так: "Великого ума и самых нежных проницательств, больше мужеска ума исполненная дева". Вот только в памяти у нас с детства остались не эти строки, картина Сурикова и роман Толстого "Петр I", рисующие, мягко говоря, нечто довольно далеко отстоящее от истины... Мы не виноваты, так нас учили. Строго говоря, были все предпосылки к тому, чтобы Россия развивалась по пути реформ и далее -- но именно по пути реформ, постепенных изменений, без всяких "больших скачков" и патологического стремления немедленно сломать все, что только возможно, свойственного Петру. Известно, что Софья уже стала именовать себя "великой государыней" и заказала гравюру, где ее изобразили в шапке Мономаха. Это опять-таки не вызвало всеобщего ропота -- лучшее доказательство того, что страна молчаливо примирилась с курсом на реформы. Правда, неведомо откуда вылезли несколько "старцев", затеявших было дискуссию о противных христианской вере нововведениях, посягающих на устои -- однако стрельцы в дискуссии участвовать отказались, справедливо заявив, что это "дело поповское", а когда "старцы" стали настаивать, нескольких из них тут же отколошматили, так что незваные "дискутанты" едва унесли ноги... И обязательно нужно заметить, что Петра, собственно говоря, никто и не рассматривал в роли самодержца всероссийского. Во-первых, никто не предвидел, что Федор умрет всего в двадцать два года. Во-вторых, старшим при любом раскладе был Иван. А потому Петра ничему серьезно не учили, в противоположность Федору, Ивану и Софье. Его "воспитанием", если можно так выразиться, занималась личность жалкая и ничтожная -- дьяк Зотов, отнюдь не светоч ума и знаний, пьяница и придворный клоун. Назначая его воспитателем Петра, царь и царица поинтересовались, умеет ли он читать и писать, этим экзамен и ограничился. (Четыре действия арифметики Петр освоил лишь в шестнадцать лет.) Вполне возможно, хотя точных данных и нет, что именно Зотов приохотил юного Петра к педерастии, о которой в последующие годы порой говорилось открыто (позже мы к этому вопросу еще вернемся). Впрочем, эту сомнительную честь иные приписывают Францу Лефорту, а также Меншикову... После смерти Федора Боярская дума в полном соответствии с тогдашними правилами высказывалась за то, чтобы созвать Земский собор из представителей всех сословии, а уж Собор должен решить, кому быть на царстве -- Ивану или Петру. Однако "клан Нарышкиных" (мать Петра Наталья Кирилловна и ее многочисленные родичи) устроил переворот. В числе их сторонников оказался и патриарх Иоаким*: именно он вышел на церковное крыльцо и спросил собравшихся там "стольников, стряпчих, дворян, всех чинов служивых людей, гостиной, суконной и черной сотен* и иных чинов людей", кому быть на престоле. Толпа (среди которой во множестве рассыпались надевшие панцири под кафтаны люди Нарышкиных) "почти единогласно" назвала Петра (даже писавший свой роман по безусловному социальному заказу А.Н. Толстой не смог обойти свидетельства современников, поведавших, что нескольких человек, кричавших за Ивана, тут же убили ножами). * Давно уже находятся исследователи, которые выдвинули версию о том, что горячее участие патриарха Иоакима в судьбе Петра объясняется как раз тем, что Петр был его сыном. Проводилось даже сопоставление антропологических данных -- правда, вопрос до сих пор остается открытым... Это абсолютно незаконное по меркам того времени предприятие тут же встретило сопротивление. Стрелецкий полк Карандеева прямо отказался присягать Петру, поскольку "отдали престол малому мимо старого", т.е. обошли законного претендента на престол. Ничего удивительного, что царевне Софье без всякого труда удалось уже через две недели поднять стрелецкие полки и восстановить справедливость, заставив не просто возвести на престол Ивана, а провозгласить его "первым" царем, Петра же -- "вторым". Безусловно, сам молодой Петр, необразованный, не имевший никакого представления о государственной деятельности и политике, ни за что не сумел бы устроить второй дворцовый переворот 1689-го года, свергнувший Софью. Лидером тут определенно была мать Петра Наталья Нарышкина, "медведиха", как ее с почтительным страхом именовали, возглавлявшая обширный клан Нарышкиных. Когда Софья была заточена в монастырь, Голицын сослан, а Медведев казнен (его голову выговорил себе патриарх в качестве платы за поддержку переворота Нарышкиных), именно "медведиха" взяла в руки власть.** И не выпускала до самой своей кончины. Все, что в это время дозволялось Петру, -- это "воинские потехи" с преображенцами и плавание на пресловутых ботиках. Сохранилось довольно много свидетельств, что с его мнением властная Наталья не считалась совершенно. Более того, давно уже существует обоснованная версия, что именно "медведиха" втайне поощряла пьянство Петра, гульбу в Немецкой слободе, сексуальные забавы то ли с Анной Монс, то ли с Меншиковым, то ли с обоими вместе. Лишь бы держался подальше от трона... Только после смерти Натальи Кирилловны 25 января 1694 г. Петр начинает всерьез заниматься тем, что можно назвать государственной деятельностью... * "Черной сотней" назывались низшие купеческие гильдии, а иногда и ремесленные люди. ** В этой связи стоит вернуться к загадочной смерти молодого царя Федора -- а впоследствии и Ивана. Федор был болезненным, но, по заключениям иноземных врачей, смертельными недугами не страдал. Среди стрельцов прямо говорили о его отравлении... Доказать ничего нельзя, но хорошо известно, что "медведиха" в средствах никогда не стеснялась. Эта версия косвенно подтверждается простым анализом всех введенных "медведихой" изменений: они как раз были направлены не на "внедрение прогрессивных новшеств", а на восстановление тех самых "застойных" порядков. Был казнен один из виднейших "западников" Сильвестр Медведев, сменивший Иоакима патриарх Андриан разразился посланием против тех, кто бреет бороду, называя их "котами" и стращая адским пламенем. При дворе вновь стали носить "старое" платье... Кстати, подлинные причины нелюбви Петра к старым знатным фамилиям раскрывает его верный сподвижник князь Куракин в своей "Истории о Царе Петре Алексеевиче": "Начало падения первых фамилий надо видеть еще в детстве Петра, когда царством управляли царица Наталья Кирилловна и ее брат Лев Нарышкин. В том правлении имя князей было смертельно возненавидено и уничтожено как от его царского величества, так и от персон тех правительствующих, кон кругом его были, оттого, что все оные господа, Нарышкины, Стрешневы, Головкин, были из домов самого низкого и убогого шляхетства и всегда ему (т.е. Петру -- А.Б.) внушали с молодых лет против великих фамилий". Даже верный сподвижник Петра Б.Н. Куракин охарактеризовал правление Натальи Кирилловны как "весьма непорядочное, и недовольное народу, и обидимое. И в то время началось неправое правление от судей, и мздоимство великое, и кража государственная, которое доныне продолжается с умножением, и вывесть сию язву трудно". ИСТОРИЯ БОЛЕЗНИ То, что Петр I был человеком нездоровым в психическом плане, в общем, никогда не подвергалось сомнению. Не будучи медиком, я не стану выдвигать свои собственные гипотезы, а предоставлю слово американскому историку Мэсси (никак не числящемуся среди противников Петра, наоборот, подобно многим отечественным интеллигентам, прямо-таки "влюбленного в царя-реформатора"): "... молодой царь начал страдать досадным, нередко заставлявшим его испытывать мучительные унижения, недугом. Когда Петр возбуждался или напряжение его бурной жизни становилось чрезмерным, лицо его начинало непроизвольно дергаться. Степень тяжести этого расстройства, обычно затрагивавшего левую половину лица, могла колебаться: иногда это был небольшой лицевой тик, длившийся секунды две-три, а иногда -- настоящие судороги, которые начинались с сокращения мышц левой стороны шеи, после чего спазм захватывал всю левую половину лица, а глаза закатывались так, что виднелись одни белки. При наиболее тяжелых, яростных припадках затрагивалась и левая рука -- она переставала слушаться и непроизвольно дергалась; кончался такой приступ лишь тогда, когда Петр терял сознание. Располагая только профессиональными описаниями симптомов, мы не сможем наверняка установить ни саму болезнь, ни ее причины. Скорее всего, Петр страдал малыми эпилептическими припадками -- сравнительно легким нервно-психическим расстройством, которому в тяжелой форме соответствует истинная эпилепсия, проявляющаяся в так называемом "большом припадке". Насколько известно, Петр не был подвержен этому крайнему проявлению болезни: никто из оставивших письменные свидетельства не видел, чтобы он падал на пол и изо рта у него шла пена или утрачивался контроль над телесными отправлениями. В его случае раздражение возникало в отделе мозга, управляющего мышцами левой стороны лица и шеи. Если источник раздражения не исчезал или хотя бы не ослабевал, соседние отделы мозга тоже приходили в возбуждение, что и вызывало непроизвольные, судорожные движения левого плеча и руки. Еще труднее, не зная наверняка характера заболевания, точно указать его причину. Современники Петра и авторы более поздних исторических трудов предлагают целый спектр мнений. Одни приписывали эти судороги травмирующему воздействию того ужаса, который он испытал в 1682 г., десяти лет от роду, когда стоял рядом с матерью и на глазах у него озверевшие стрельцы убивали Матвеевых и Нарышкина. Другие находили истоки болезни в потрясении, перенесенном им семь лет спустя, когда Петра разбудили среди ночи в Преображенском вестью о том, что стрельцы идут убивать его самого. Третьи грешили на безудержное пьянство, к которому царь пристрастился с легкой руки Лефорта -- чего стоит один Всепьянейший собор! Был даже слух, просочившийся на Запад в письмах из Немецкой слободы, будто недуг царя был вызван ядом, который подослала ему Софья, пытаясь расчистить себе путь к престолу. Однако самой правдоподобной причиной эпилепсии, особенно если больной никогда не получал сильного удара по голове*, отчего на ткани мозга может появиться рубец, считается перенесенное им длительное и тяжелое воспаление. В ноябре 1693 -- январе 1694 года у Петра на протяжении нескольких недель держался сильный жар -- тогда многие даже опасались за его жизнь. Подобное воспаление, скажем, энцефалит, способно вызвать образование на мозге локального рубца, впоследствии раздражение поврежденного участка под действием особых психологических возбудителей дает толчок припадкам такого свойства, какими страдал Петр. Болезнь глубоко повлияла на личность Петра, ею в значительной степени объясняется его необычайная скованность в присутствии незнакомых ему людей, неосведомленных о его конвульсиях и потому не подготовленных к этому зрелищу" [132]. * Есть точные сведения, что во время одной из "воинских потех" в опасной близости от Петра разорвалась граната, и он получил сильную контузию. Добавлю вслед за Мэсси; не только скованность, но и многочисленные припадки дикой, неконтролируемой ярости, а также подробно описанные современниками патологические привычки. Например, Петр с каким-то ненормальным упрямством стремился не только поить людей "в лежку" посредством знаменитого Кубка Большого Орла -- вспоминают, что сам он, обожавший уксус и оливковое масло, приходил в бешенство, когда кто-то этими "яствами" пренебрегал. И самолично, случалось, вливал в рот тому или иному бедняге бутылку уксуса или масла. Поведением нормального человека, пусть даже самодура, это никак не назовешь. Любопытные воспоминания оставил епископ Солсбери Джилберт Вернет, много общавшийся с Петром во время его поездки в Англию: "Он человек очень горячего и вспыльчивого нрава, наделенный крайне грубыми страстями. Природную свою горячность он усугублял тем, что в больших дозах пил бренди, который собственноручно и с усердием очищал. Он подвержен конвульсиям во всем теле, и, похоже, что они сказываются и на его голове. Недостаток рассудительности и непостоянство характера слишком часто и заметно проявляются у него".** ** Из трех детей Петра от Евдокии Лопухиной в младенчестве и раннем детстве умерли двое. Из двенадцати детей от Екатерины -- десять (десятая, дочь Анна, скончалась двадцатилетней). Роковые случайности или патология, препятствовавшая производству на свет жизнеспособного потомства? О пьянстве -- фактически алкоголизме -- Петра написано немало. В самом деле, "чего стоит один Всепьянейший собор!" Под этим названием широко известен "Сумасброднейший, всешутейший и всепьянейший собор" -- долголетняя забава Петра, злейшая пародия на церковную иерархию, по тем временам считавшаяся необыкновенным святотатством. "Князем-папой" был назначен Зотов, сам Петр удостоился лишь с присущей ему скромностью звания "протодьякона" собора. О деятельности этого "клуба" можно сказать тремя словами -- пили, как лошади. Пародируя при этом все существовавшие тогда церковные обряды. Именно тогда и стали шептаться, что на престол взошел антихрист -- попойки отнюдь не проходили за закрытыми дверями, время от времени устраивались маскарадные шествия, как две капли воды напоминавшие более поздние "антирелигиозные праздники", вошедшие в моду в первые годы советской власти... В этой части своего повествования А. Толстой полностью придерживается исторической правды -- "и голым его гузном били яйца в лохани... князю, забив свечу в задний проход, пели вокруг него ермосы, отчего он отдал Богу душу..." Брауншвейгскнй посланник Вебер оставил описание одной самой обычной ассамблеи во времена уже зрелого Петра. Некий гражданский чиновник Бассевич за недосугом опоздал к началу. Петр заставил его выпить четыре стакана венгерского (при том, что тогдашние стаканы были побольше наших граненых -- А. Б.), а потом велел сесть за стол и пить дальше, с прилежанием. Затем Петр усмотрел, что на левой стороне стола, где сидели министры, больше пригубливают, чем пьют. Заставил каждого выпить по "огромному" стакану и ушел наверх, к императрице, предварительно поставив у всех выходов часовых, которые должны были следить, чтобы никто не покидал застолья. "Великий адмирал (вероятно, Апраксин -- А.Б.), напировавшись, плакал, как ребенок, что обыкновенно с ним бывает в подобных случаях. Князь Меншиков упал замертво, и его люди принуждены были послать за княгинею и ее сестрою, которые с помощью разных спиртов привели его в чувство и попросили у царя позволения ехать с ним домой. Князь валашский (Кантемир) схватился с обер-полицмейстером; то начиналась какая-нибудь ссора, то слышалось чоканье бокалов на братство и вечную дружбу". Не менее знаменательные воспоминания оставил другой немец -- Верхгольц. Взявшись распоряжаться танцами, Петр поставил в первые пары самых дряхлых стариков, дав им в партнерши самых молодых дам. Сам возглавил пляску, приказав всем выделывать ногами то же, что и он. "Старики путались, задыхались, кряхтели, у некоторых кружились головы, другими овладевали припадки одышки, некоторые и не выдерживали и повалились на пол, другие присели на корточки. Петр рассердился, приказал прекратить музыку и заставил каждого из неудачных танцоров выпить по большому штрафному бокалу крепкого венгерского". Впрочем, нужно заметить: Петр, сам пьяневший очень медленно, любил напаивать допьяна других еще и для того, чтобы у них развязывались языки. Сталин впоследствии перенял эту привычку, ставшую серьезным подспорьем в государственных делах и ему... По свидетельству современников, лишь в самые последние годы жизни Петр отвык от привычки забираться на стол, где бы ни происходил праздник, и плясать вприсядку среди посуды... Одним словом, пресловутое дирижирование оркестром и публичное исполнение "калинки" -- не нововведения нашего времени, а всего лишь продолжение добрых старых традиций Петра I, который во время официальных и неофициальных визитов в зарубежные страны и там развлекался так, что об этом потом долго вспоминала вся Европа. Когда в голландском анатомическом театре спутникам Петра стало дурно от непривычного зрелища, царь велел им наклониться к рассеченному трупу и зубами рвать мускулы. Когда два дворянина из "Великого посольства" весьма неодобрительно отозвались о поведении царя, по их мнению, выставлявшему себя на посмешище, Петр, ничуть не озаботясь тем, что находится в чужой стране, приказал заковать их в кандалы и как ни в чем не бывало попросил голландцев обеспечить ему плаху с палачом -- поскольку он намерен казнить двух своих приближенных. Голландцы отговаривали его как могли. С превеликими трудами отговорили. Однако Петр потребовал, чтобы "оскорбителей" по крайней мере отправили в ссылку. Голландцы уступили, и два русских бедолаги очутились в ссылке в отдаленнейших колониях Голландии -- один на Яве, другой в Суринаме... В Англии Петр опять-таки вел себя весело и непосредственно. Посещения кабаков и забавы с одной из известных лондонских актрис были, в общем, цветочками. Английский король поселил русского монарха в поместье знаменитого писателя Джона Эвлина -- на беду последнего. После того, как в ухоженном поместье три месяца пьянствовал Петр с приближенными, хозяева "...обнаружили, что полы и ковры в доме до того перемазаны чернилами и засалены, что надо их менять. Из голландских печей вынуты изразцы, из дверей выломаны медные замки, краска на дверях попорчена или загажена. Окна перебиты, а более пятидесяти стульев -- то есть все, сколько было в доме -- просто исчезли, возможно, в печках. Перины, простыни и пологи над кроватями изодраны так, будто их терзали дикие звери. Двадцать картин и портретов продырявлены; они, судя по всему, служили мишенями для стрельбы. От сада ничего не осталось. Лужайку так вытоптали и разворотили, будто по ней маршировал целый полк в железных сапогах. Восхитительную живую изгородь длиной в четыреста футов, высотой девять и шириной пять сровняли с землей. Лужайка, посыпанные гравием дорожки, кусты, деревья -- все погибло. Соседи рассказали, что русские нашли три тачки (приспособление, тогда еще в России неизвестное) и придумали игру: одного человека, иногда самого царя, сажали в тачку, а другой, разогнавшись, катил его прямо на изгородь". Так что принятие Петром причастия по англиканскому обряду, сделанное как-то наспех, на фоне всего этого смотрелось вовсе уж безобидно -- хотя православных спутников Петра ужаснуло... О гомосексуализме Петра многие говорили открыто, связывая это то с Францем Лефортом, то с Меншиковым. Сохранилось "розыскное дело" сержанта Преображенского полка -- он, не особо-то и принимая меры предосторожности, в кругу сослуживцев говорил, что "государь-де с Меншиковым живет бляжьим образом". Самое любопытное тут -- даже не эти высказывания (наверняка основанные если не на точной информации, то на стойких слухах, имевших хождение в гвардии), а приговор болтуну. Его всего лишь сослали в Оренбург, в армейскую часть. По меркам того времени -- гуманизм невероятнейший. Чтобы в полной мере можно было оценить до странности загадочную мягкость подобного приговора, приведу три примера -- практически стандартные завершения пустяковых, в общем, дел... 27 нюня 1721 г. В Петербурге празднуют двенадцатую годовщину победы под Полтавой. Зело поддавший мужичок Максим Антонов в экстазе верноподданнических чувств прорывается сквозь цепь солдат и начинает бить Петру поясные поклоны, а когда охрана пытается его оттащить, заезжает одному из гвардейцев в ухо. Бедолагу арестовали, пытали до ноября (на дыбе и с раздроблением костей в тисках), после чего последовал утвержденный сенатом приговор: "Крестьянина Максима Антонова за то, что к высокой особе Его Царского Величества подходил необычно, послать в Сибирь и быть ему там при работах государевых до его смерти неотлучно". Второй пример. В городе Конотопе, в кабаке, некий солдат предложил некоему украинцу выпить за здоровье "государя императора". Украинец понятия не имел, что это за император такой (до окраин еще не дошло известие о принятии Петром императорского титула) и ответил чтото вроде: "Черт его там знает, что за император такой, я, кроме государя и знать никого не хочу". Заковали, повезли в Тайную канцелярию, в Петербург, пытали, "били батогами нещадно", потом выпустили... Третий пример. Деревенский поп из Козловского уезда приехал впервые в жизни в Москву и видел там, как Петр, отъезжая со двора Меншикова, забрал в карету свою собачку, посадил на колени и поцеловал. Вернувшись домой, попик сдуру стал об этом подробно рассказывать землякам -- и оказался в Москве вновь, уже под конвоем, на допросе у самого Ромодановского. Его, правда, из уважения к сану, не пытали -- но за "ущербные чести царевой" разговоры нещадно выпороли плетьми и погнали домой по этапу... Согласитесь, после таких примеров простая высылка в Оренбург разболтавшегося о царской педерастии гвардейца выглядит предельно странно... Я уже не говорю о том, что именно при Петре жутким цветком распустилось пресловутое "слово и дело" -- венец петровского политического сыска, позволявший кому угодно принародно выкрикнуть обвинение против кого угодно... Самый последний заключенный мог, прокричавши эти страшные слова, автоматически подвести под пытки практически любого человека. Чтобы читатель составил некоторое представление о повседневной практике созданной Петром Тайной канцелярии, приведу в переводе на современный литературный язык официальный документ: "Обряд, как обвиняемый пытается". "Для пытки обвиняемых в преступлениях отводится особое место, называемое застенком. Оно огорожено палисадником и накрыто крышей, потому что при пытках бывают судьи и секретарь для записи показаний пытаемых. В застенке для пытки устроена дыба, состоящая из трех столбов, из которых два врыты в землю, а третий положен наверху поперек. Ко времени, назначенному для пытки, кат, или палач должен явиться в застенок со всеми инструментами, а именно: шерстяным хомутом, к которому пришита длинная веревка, кнутами и ремнем для связывания пытаемым ног. Палач перекидывает длинную веревку через поперечный столб дыбы, потом закручивает пытаемому руки на спину, заправляет их в хомут и вместе со своими помощниками тянет веревку до тех пор, пока человек не повиснет в воздухе. После этого палач связывает ноги пытаемого упомянутым выше ремнем, а другой конец последнего прикручивает к столбу. Бели человек не винится и на дыбе, пытают иначе: 1. В тисках, сделанных из трех толстых железных полос с винтами. Между полосами кладут большие пальцы пытаемого, от рук -- на среднюю полосу, а от ног -- на нижнюю. После этого палач начинает медленно поворачивать винты и вертит их до тех пор, пока пытаемый не повинится или пока винты вертеться не перестанут. Тиски надо применять с разбором и умением, потому что после них редко кто выживает. 2. Голову обвиняемого обвертывают веревкой, делают узел с петлей, продевают в нее палку и крутят веревку, пока пытаемый не станет без слов (т.е. потеряет сознание -- А.Б.). 3. На голове выстригают на темени волосы до голого тела, и на это место, с некоторой высоты, льют холодную воду по каплям. Прекращают, когда пытаемый начнет кричать истошным голосом, и глаза у него выкатываются. После этой пытки многие сходят с ума, почему и ее надо применять с осторожностью. 4. Если человек на простой дыбе не винится, класть между ног на ремень, которыми они связаны, бревно. На бревно становится палач или его помощник, и тогда боли бывают сильнее. Таких упорных злодеев (кто запирается -- А.Б.) надо через короткое время снимать с хомута, вправлять им кости в суставы, а потом опять поднимать на дыбу. Пытать по закону положено три раза, через десять и более дней, чтобы злодей оправился, но если он на пытках будет говорить по-разному, то его следует пытать до тех пор, пока на трех пытках подряд не покажет одно и то же, слово в слово. Тогда, на последней пытке, ради проверки, палач зажигает веник и огнем водит по голой спине висящего на дыбе, до трех раз или более, глядя по надобности. Когда пытки кончатся и злодей, повинившийся во всем, будет подлежать ссылке на каторгу или смертной казни, палач особыми щипцами вырывает у него ноздри и, сверх того, на щеках и лбу ставит знаки. Для этого он берет клейма, в которых острыми железными спицами изображены слова, и сильно бьет злодея в лоб и щеки, а потом натирает порохом, после чего слова те бывают ясно видны навсегда". Слов нет, пытали и до Петра. Однако прежде никому не приходило в голову превращать пытку в индустрию, составлять писаные руководства... Можно еще добавить: так как в петровские времена солдат в армию брали навечно ("бессрочно"), а кое-кто, удрученный такой перспективой, бежал, то всем поголовно "забритым" стали делать на правой руке татуировку в виде креста, чтобы безошибочно опознавать беглых -- за двести с лишним лет до нацистских номеров-татуировок на руке узников концлагерей... При Алексее Михайловиче количество деяний, за которые по закону полагалась смертная казнь, приближалось к шестидесяти. При Петре -- возросло до девяноста. Любопытно высказывание Петра о полиции: "Полиция есть душа гражданства и всех добрых порядков и фундаментальный подпор человеческой безопасности и удобности". Разумеется, в первую очередь подразумеваются "безопасность и удобность" самого Петра... Вряд ли под этой сентенцией подписались бы те, из кого "душа государства" выбивала душу, частенько без всякой вины. Милый человек Роберт Мэсси, автор классического трехтомного труда "Петр I", к его чести, вовсе не пытается объявить петровские зверства "исконно русской привычкой". Наоборот. Американец, со всем обожанием относящийся к Петру, долго перечисляет сходные по времени западноевропейские примеры -- виды пыток и казней, сверхсуровые законы. С одной-единственной целью: доказать, что подобная практика во всей Европе была обыденной. И дальше пишет еще более определенно: "И все-таки Петр не был садистом. Он вовсе не наслаждался зрелищем человеческих страданий -- не травил же он, к примеру, людей медведями просто для потехи, как делал Иван Грозный. Он пытал РАДИ ПРАКТИЧЕСКИХ НУЖД ГОСУДАРСТВА (выделено мною -- А.Б.), с целью получения необходимой информации и казнил в наказание за предательство. И немногие из его русских и европейских современников в XVII веке взялись бы оспаривать подобные выводы". Честно говоря, порой мне трудно бывает понимать гуманных американцев... С одной стороны, Мэсси в чем-то прав -- по всей Европе свистал кнут и шипело раскаленное железо. С другой... Тирания Петра для России в чем-то была качественно новым явлением. Иван Грозный был сатрапом. Он мог, не чинясь, снести дюжину голов -- но многие тысячи людей благополучно поживали себе в отдалении, поскольку не попадались сатрапу на глаза. Петр же создал систему, по которой всякий без исключения был признан винтик м. Жуткий механизм, обрекавший при определенном повороте дел всякого, правого или виноватого, на самую страшную участь. Есть разница меж спущенным на людей ради развлечения медведем и писаным руководством для пыток. Система Петра в чем-то -- предвосхищение нацистской. Простая аналогия: теоретически любой антисемит в свое время, возникни у него желание, имел возможность ударить, оскорбить еврея, устроить погром -- однако всегда и везде рисковал получить по загривку дубинкой шуцмана или ножнами шашки городового. Но нацистские законы как раз официально поставили евреев вне закона. Нечто подобное случилось и при Петре -- если раньше для того, чтобы угодить на дыбу, требовались веские основания, отныне под пытошную практику была подведена теория. А теория, общеизвестно, в тысячу раз превосходит жестокость любых сатрапов -- поскольку для теории всякий становится не личностью, а "подлежащим биологическим объектом". И еще. Если пытки, как пытается нас уверить Мэсси, были общеевропейской практикой, трудно с этой точки зрения понять поведение Петра во время кровавой расправы со взбунтовавшимися стрельцами. Противореча себе, тот же Мэсси пишет, что Петр "пытался спрятать свои пыточные камеры от глаз и ушей европейцев". Отчего же, если это была "общая практика"? Выходит, чуял, что поступает неправильно? Пытали от Урала до Бискайского залива. И все же... Я не могу представить себе английского короля, который шпагой рубит посуду перед своим маршалом и кричит ему: "Ты, бляжий сын!" Не могу представить французского короля, палкой в кровь колошматящего своего министра. Австрийского императора, который заставляет придворных собственноручно отрубать головы схваченным бунтовщикам. Да и русские цари, включая Ивана Грозного, избегали эксцессой, характерных для Петра... "Он пытал ради практических нужд государства..." Когда в пытошные явился патриарх, чтобы просить пощады для стрельцов, Петр его буквально вышвырнул. Были казнены несколько священников, только за то, что они молились за несчастных. Жена какого-то мелкого подьячего, проходя мимо повешенных, бросила сдуру: "Кто знает, виноваты вы или нет?" Пытали и выслали из Москвы и ее, и мужа. Чтобы проверить подозрения (кто-то донес, что мятежные стрельцы переписывались с Софьей), сенных девушек царевны били кнутом. Одну из них Петр, случайно вошедший в застенок, освободил от дальнейших истязаний, заметив, что девушка беременна, -- но это ему не помешало приказать повесить обоих. Для полковых священников мятежных войск соорудили особую виселицу в виде креста, их вешал придворный шут, наряженный православным иерархом. Троих стрельцов повесили у самых окон Софьиной кельи. Какие во всем этом были "практические нужды"? Иногда бывали случаи прямо-таки сюрреалистического юмора. В одной из тюрем обнаружилось "пыточное общество", куда принимали лишь заключенных, перенесших хотя бы одну пытку. Продвижение на более высокие ступени в обществе зависело от способности мужественно переносить все более жуткие пытки. Выше всех стояли те, кто вытерпел пытки падающей по капле водой или засунутым в ухо раскаленным угольком. Когда майор Глебов стал любовником заточенной в монастырь Евдокии Лопухиной, Петр приказал посадить его на кол -- и надеть тулуп с шапкой, чтобы не замерз (дело происходило зимой). Майор мучился на колу восемнадцать часов. Ни тени чувств Петр, конечно, к бывшей супруге не испытывал -- надо полагать, попросту не потерпел посягательств на свою, пусть и бывшую, но собственность. В своей последней книге И. Бунич утверждает, что существуют резолюции Петра на следственных делах: "Смертью не казнить. Передать докторам для опытов". Конкретных источников Бунич не приводит -- а его гипотезы не всегда стопроцентно подтверждены документами. Однако это чрезвычайно похоже на Петра. Я бы не удивился, окажись вдруг, что Петр первым ввел в практику медицинские эксперименты на живых людях -- его стиль, его нравы, его патологическое пренебрежение к людским жизням... Даже Николай II, отнюдь не похожий на кроткого голубка (известны десятки его кровожадных резолюций об усмирении и казни "бунтовщиков"), высказался о Петре 1 весьма нелицеприятно: "Я не могу не признать больших достоинств моего предка... но именно он привлекает меня менее всех. Он слишком сильно восхищался европейской культурой... Он уничтожил русские привычки, добрые обычаи, взаимоотношения, завещанные предками". В конце концов, во все времена у государственного руля не единожды оказывались пьяницы, полубезумцы, развратники, гомосеки, сатрапы, проливавшие кровь, сносившие головы женам, сыновьям и дочерям, тиранившие подданных так, что это превосходило всякое воображение. Быть может, цель и в самом деле оправдывает средства, и свершения Петра искупают всю пролитую им кровь? В самом деле, кто нынче помнит, чем (точнее, каким количеством трупов и разбитых судеб) оплачены промышленные успехи Англии и США), на чьих костях стоят великолепные здания и современные фабрики? Но в том-то и дело, что не было никаких "свершений" Петра. Было шараханье из крайности в крайность, обезьянничанье, самодурство, кровь, крайне завлекательные, но оказавшиеся пустышками прожекты... И только. По большому, глобальному, стратегическому счету результат оказался во сто раз ниже затраченных усилий. Рассмотрим реформы и их последствия подробно... ЭКОНОМИКА Наша ннтеллигенцня-образованщина (проверено на личном опыте в многочисленных беседах-тестах) до сих пор считает главным признаком отставания допетровской России чисто внешний: долгополые охабни, рукава до пят, окладистые бороды, незнание иностранных языков. Дело даже не в том, что бороды начали брить еще до Петра, а языки многие знали неплохо... Совдеповская интеллигенция (которая и правила бал в первые годы "перестройки", пока не была вышвырнута на обочину) не учена по-настоящему ни рынку, ни цивилизованной экономике, в простоте душевной полагая, что "есть вещи поважнее рынка", как недавно выразился кто-то на страницах центральной газеты; что рынок -- для других. А ей, демократической интеллигенции, правительство как раз и должно платить за героическое и перманентное отстаивание идей рыночной демократии... Все вопли об "упадке культуры" как раз и объясняются тем, что интеллигентным бездельникам перестали платить. Невероятно на первый взгляд, но есть одна-единственная область, где "радикал-демократы" и "националпатриоты" начинают употреблять практически одинаковые обороты, и осуждающие фразы совпадают даже текстуально: когда речь заходит о частном книгоиздании. И тот, и другой лагерь громогласно сокрушается о "мутном потоке" "недолитературы", захлестнувшем прилавки... О том, что среди сего "мутного потока" -- Пушкин и Пастернак, Мандельштамм и Фрейд, Ломброзо и Костомаров, Довлатов и Булгаков, предпочитают умалчивать. Иначе придется признать простой, как мычание факт: государство перестало платить только за то, что человек (неважно, национал-патриот или радикал-демократ) чтото там напечатал. Вот и стенают "ревнители культуры", "экономисты" и "аналитики", оказавшиеся вдруг не у дел... Эскьюз ми, мы, кажется, отвлеклись. Как выражается мой знакомый доктор наук и профессор: "Я не интеллигент, у меня профессия есть". Гумилев, кстати (который Лев), на вопрос, числит ли он себя среди интеллигенции, решительно отвечал: "Да боже упаси!" Но это так, к слову. Весь этот пассаж приведен с одной-единственной целью: напомнить, что сплошь и рядом петровские реформы печатно и публично оценивают люди, которые просто не понимают, в чем был корень зла... Бороды и охабни -- сие вторично, третично, десятирично. Всего через полторы сотни лет после борьбы Петра с бородами мода на бороды пышным цветом расцвела в Западной Европе, ими щеголяли все -- от Жюль Верна и Пастера до Бисмарка и Мольтке, а человек с бритым лицом вплоть до первой мировой войны прежде всего вызывал мысли, что это, должно быть, актер, у коего отсутствие растительности на лице вызвано сугубо профессиональными соображениями. Даже появился словесный оборот, встречающийся во многих романах того времени -- "бритый, как актер"... Главный и трагичнейший признак российского отставания от Западной Европы -- не одежда и прически, а слабость третьего сословия. Отсутствие (или пребывание в зачаточном состоянии) институтов, аналогичных европейским торговым и ремесленным гильдиям. Именно на горожан, кровно заинтересованных в отмене средневековых феодальных правил, мешавших спокойно торговать и производить, опирались европейские короли в борьбе с баронской вольницей. Россия в этом плане трагически отставала. Трагически, но не безнадежно -- в правление Алексея Михайловича, Федора и Софьи прямо-таки ударными темпами стала развиваться самая что ни на есть рыночная экономика, то есть -- частное предпринимательство, торговля и производство, практически свободные от опеки государства. Иван Грозный, как много раз говорено, был сатрап. Он мог рубить головы и варить на сковородах, спускать на народ медведей и громить изобличенные в сепаратизме города. Однако он -- как любой другой российский самодержец до Петра -- вовсе не посягал на основы рынка. Не лез в экономику. Меж тем Петр впервые в отечественной истории начал в самых широких масштабах внедрять систему, охарактеризовать которую прямо-таки подмывает термином "большевизм". Или -- государственный капитализм, не суть важно. Не тот случай, когда стоит играть терминами. Главное -- если до Петра российская экономика развивалась по общемировым законам, при Петре она вернулась к откровенному рабству. То есть укладу, который по самой сути своей не может быть эффективным... Простой и яркий пример -- металлургическо-оружейное производство. Допетровский Пушечный двор, главный оружейный завод России, не был, конечно, частным предприятием. Однако все до единого там работавшие, от "главных конструкторов" до последнего подметальщика стружек, были вольнонаемными, получали самую высокую в стране "казенную" зарплату (и даже, подобно западноевропейским мастерам, имели свой цеховой знак, который носили на груди). В царских указах особо подчеркивалось, что хозяева заводов, как русские, так и иностранцы, обязаны нанимать "всяких людей по доброте, а не в неволю". При Петре на многочисленных, выраставших, как грибы, заводах в основном работали рабы -- бесправные люди, трудившиеся за харчи, загнанные за высокие стены на всю жизнь. В документах того времени сплошь и рядом встречаются слова "отдать в работу навечно": не только на оружейные заводы, но и в прядильные мастерские, если речь идет о женщинах. Указ 1721 г. гласил, что все промышленники, даже не дворянского происхождения, имеют право покупать деревни с крепостными крестьянами, которых вправе заставлять пожизненно трудиться на заводах и рудниках. Дошло до того, что с заводов запрещаюсь изымать беглых от помещиков крестьян, -- но легко догадаться, что эти "облагодетельствованные" беглецы становились рабами уже не помещика, а фабриканта... Это был поворот, повторяю, даже не к феодализму -- к рабству. Причем грустный парадокс в том, что не только были обращены в рабов мастеровые, но и фабриканты порой становились таковыми... не по своей воле. Берг-и-Мануфактур Коллегия (тогдашнее министерство горного дела и промышленности) строило за казенный счет фабрики, а потом сдавало их частным лицам или компаниям... иногда не спрашивая желания. Когда было решено начать собственное производство сукна, в 1712 г. высочайше поведено "завести за казенный счет фабрики и отдать их торговым людям, а буде волею не похотят, ХОТЯ БЫ И НЕВОЛЕЮ". Наверное, это единственный в мировой практике пример, когда фабрикантом делали в принудительном порядке... Легко представить, с какой "производительностью" трудились фабричные рабы, сколь "инициативно" управляли навязанными им фабриками нежданные владельцы... Логически продолжая "прогрессивный" курс петровских реформ, в 1736 г. Анна Иоанновна издала указ, по которому все вольные мастеровые, в данный момент работающие на заводах, объявлялись "навечно и с потомством" закрепленными за фабрикантами... А Европа меж тем усиленно развивала частную, рыночную экономику. В России же согласно очередному указу (декабрь 1719 г.) подлежал беспощадному битью кнутом всякий помещик, который не доносит о наличии на его землях полезных ископаемых (а откуда ему, бедолаге, не получившему должного образования, знать, что в его землях скрывается?!). Легко догадаться, что произведенные с помощью рабского труда товары качеством не блистали. Даже благорасположенный к Петру историк вынужден написать: "Только грубые солдатские сукна были хороши, да все то, что нужно было для военного снабжения, до пушек включительно, но товары чисто промышленные, которые искали себе сбыта в народе, были плохи". Поскольку с ними успешно конкурировали товары иностранные, Петр, дабы поддержать отечественных промышленников, пошел по избитому пути: вздул до небес пошлины на импортные товары. Таможенный сбор с некоторых товаров составлял 37% их стоимости, а для иных -- даже 75%. Эти тарифы отменили только в 1731 г., когда стало совершенно ясно, что никакой практической пользы от них нет... На Запад из России вывозилось исключительно сырье. Как ни пытался Петр грознейшими указами обязывать русских купцов везти свои товары за границу, ничего не выходило -- купцы отлично понимали, что предприятие это безнадежное. За все время царствования Петра лишь дважды случалось, чтобы русские купцы выбирались за границу с товарам и, а не сырьем. Первый случай -- плавание в Стокгольм некоего Барсукова (судя по тому, что известно только о самом факте плавания, зато полное молчание сохраняется о результатах, ничего путного из этой затеи не вышло). Второй случай и вовсе предельно анекдотичен. В тот же Стокгольм приплыли из Ревеля несколько русских купцов -- на крохотном суденышке -- и привезли... немного полотна, каленые орехи и деревянные ложки. Из экономии эти негоцианты не пошли в гостиницу, а варили себе кашу прямо на костре у причала, где и ночевали, а днем на купленных тут же санях ездили по городу (дело, кстати, происходило летом), и как принято в России, во всю глотку орали: "Кому ложек? Кому орешков?" Русский посланник в Стокгольме Бестужев ужаснулся при виде таких визитеров и попытался отправить их домой, но они не послушались. Сохранилось унылое донесение Бестужева в Петербург: ""Русские купцы никакого почтения не оказывают, беспрестанно пьяные, бранятся и дерутся между собою, отчего немалое бесчестие русскому народу. И хотя я вашего величества указ им и объявлял, чтобы они смирно жили и чистенько себя в платье содержали, но они не только себя в платье чисто не содержат, но некоторые из них ходят в старом русском платье без галстуха, также некоторые и с бородами по улицам бродят". Голландский резидент в Петербурге, поначалу испугавшийся русской конкуренции в Европе, вскоре написал на родину, что созданные Петром для внешней торговли "кумпании" "пали сами собою"... Вдобавок ко всему вовсю резвились "высшие люди". Меншиков, Шафиров и Петр Толстой решили завести шелковую мануфактуру. Добились немалых налоговых льгот, получили из казны огромные ссуды и субсидии, согнали крепостной народ -- но, как легко догадаться, управлять производством не сумели, основные капиталы промотали и переключились на промысел моржей в Белом море... Именно Петр, без малейших натяжек, стал родоначальником не только государственного капитализма (который порой крайне трудно отличить от "развитого социализма"), но и ГУЛАГа. По-моему, от большевистского ГУЛАГа и "великих строек социализма" ничем не отличается петровское строительство Петербурга -- куда опять-таки сгоняли со всей страны людей, которые работали под конвоем за миску похлебки (менее известно, что на строительстве города и Ладожского канала сложили свои косточки и сорок тысяч пленных шведов). Кроме того, ради ускоренного возведения Петербурга Петр запретил домостроение из камня по всей стране -- что также было приказным вторжением в частное предпринимательство... У Петра были и свои Беломорканалы. Десятки тысяч людей, насильно пригнанных, десять лет рыли канал меж Волгой и Доном, но потом Азов пришлось вернуть туркам, строительство, отнявшее массу времени, трудов и жизней, пришлось забросить. Когда в 1718 г. начали рыть обводной канал от Волхова к истоку Невы, строительство поручили Меншикову. Кончилось тем, что около семи тысяч рабочих умерли от голода и болезней, а более двух миллионов рублей неизвестно куда испарилось. Канал достроили лишь в 1732-м, при Анне Иоанновне... "Десятки тысяч народу собирались по наряду со всего государства для работ по постройке и укреплению гаваней и на стройку судов в адмиралтействе. Эта работная повинность была одна из самых тягостных для русского народа при Петре. За работу платили, но с задержками, а самая организация работы отличалась большими недочетами. Хлеб доставлялся неисправно, условия жизни среди болот и у моря в холодное и ненастное осеннее время порождали эпидемические заболевания, люди гибли тысячами в этой тяжелой страде". Это пишет не критик, а один из тех, кто с нескрываемой симпатией относился к Петру и его делам... (Объективности ради стоит заметить, что и Волховский канал, и Вышневолоцкий, связавший Каспий с Балтикой, играли потом важную роль в судоходстве. Однако беда петровского времени в том, что любая удача, любое толковое предприятие сопровождалось десятком провалов в других областях жизни, массовыми жертвами, казнокрадством...) Со временем, при наследниках Петра, промышленность стала давать сбои, безнадежно отставать от европейской -- потому что рабский труд, как тысячу раз говорено, непродуктивен. К началу XIX века отставание стало свершившимся фактом и аукнулось впоследствии позорным поражением в Крымской войне. Военная, техническая и научная отсталость, вызвавшая это поражение, лежит своими корнями в абсолютно нерыночных реформах Петра. Вообще, как давно подметили объективные историки, сложилась железная закономерность: те отрасли промышленности, куда государство не вторгалось со своей манией "развивать", как раз и достигали наибольших успехов. У Петра и его преемников не доходили руки до легкой промышленности -- и в XIX веке Россия завалила отличными ситцами и другими тканями всю Евразию... Производство посуды избегло царского ока -- и получил всемирную известность русский фарфор. Подобных примеров множество. Зато отрасли, либо сделанные "казенными", либо находившиеся под бдительным присмотром государства, постепенно хирели и чахли -- металлургия, судостроение, домостроение... Плюс ко всему -- чудовищная милитаризация. В 1701 г. армия и флот поглощали три четверти доходов государства, в 1710-м -- четыре пятых (78%), в 1724-м (когда никакой войны не было) -- две трети. Чтобы добывать деньги на военные забавы, Петр пошел по пути, от которого отказались его предшественники. При Федоре и Софье жалованье тем, кто работал на государство, было повышено -- Петр его не единожды урезал. При Федоре и Софье снижались налоги -- при Петре же... Согласно сделанным еще до революции подсчетам (П.Н. Милюков), за время царствования Петра прямые и косвенные налоги возросли в пять с половиной раз, и эта цифра не учитывает еще огромную инфляцию. Рассмотрим новые налоги, введенные Петром. 1. "Орленая" бумага (все официальные документы, от договоров по мелким сделкам до прошений в гос. учреждения должны были подаваться на гербовой бумаге). 2. Сбор на рождение (родился ребенок -- плати). 3. Сбор на похороны (помер близкий -- плати). 4. Сбор на заключение брака. 5. Сбор на составление завещания. 6. Налог на пшеницу. 7. Налог на свечи. 8. Налог с владельца лошади. 9. Налог на конскую шкуру (сдох у тебя конь, ободрал ты его -- плати). 10. Налог на конские хомуты. 11. Налог на упряжные дуги. 12. Налог на ношение бороды. 13. Отдельный налог на ношение усов. 14. Каждый десятый поросенок от каждой свиньи должен сдаваться в казну. 15. Налог на домовладение (в Москве). 16. Налог на ульи (по всей России). 17. Сбор с покупки кровати. 18. Банный сбор (с каждой баньки). 19. Мельничный сбор и сбор с владельца постоялого двора. 20. Трубный сбор (есть у тебя печь с трубой -- плати). 21. Сбор с дров, купленных для собственного употребления. 22. Налог на орехи (купил орехи, а в их цену включен и налог). 23. Налог на арбузы. 24. Налог на огурцы. 25. Налог на питьевую воду. 26. Налог на продажу лошадей. 27. Налог на частные рыбные ловли. 28. Налог на покупку гробов. Кроме того, источником вышибания денег стали так называемые "казенные монополии" на тот или иной продукт или товар, над производством и продажей которого государство осуществляло контроль и по своему усмотрению регулировало на него цену. В этот перечень входили: все виды спиртного, смола, деготь, рыба, рыбий жир, масло, мел, ворвань, поташ, ревень, свиная щетина, сибирские меха, шахматы, игральные карты, лен, табак, соль (что до соли, ее указом от 1705 г. предписывалось продавать со стопроцентной "накруткой", и люди, которым не по силам было платить бешеные деньги, из-за отсутствия соли болели и умирали). Однако и этого не хватало, чтобы прокормить государственных монстров, отрицавших все нормальные законы экономики. Тогда грянуло невиданное в России новшество -- подушная подать. Как многое нововведения Петра, позаимствованная во Франции. Вместо принятой раньше податной единицы, "двора", отныне брали с каждой живой души -- от младенцев до стариков. Эту систему отменил лишь в 1887 г. Александр III... Петр тем не менее не достиг в увлекательном деле измышления все новых податей подлинных высот. Во время Отечественной войны немецкие оккупанты в Белоруссии брали налог за каждое окно в избе, а также налог на собак и кошек. В свое время Петр отчего-то не обратил внимания на столь заманчивые статьи доходов -- и слава Богу, не исключено, что в этом случае на Руси вовсе перевелись бы собаки и кошки... Стоит еще добавить, что попутно сдирали колокола с церквей, дабы переплавить их на пушки, забривали в солдаты монахов и всех "праздношатающихся"... Подобное налоговое ярмо требовало драконовских мер для его выполнения -- а потому по всей стране были расквартированы войска, которые и взяли на себя функцию сборщиков налогов. Выглядело это так. Была произведена "раскладка полков на землю", и по всей стране разместили воинские части, которые население обязывалось взять на полное содержание. Денежки должен был вышибать особый комиссар, избиравшиеся из дворян данной губернии. Полк, разместившийся в конкретной местности, не только жил за ее счет, но и брал на себя массу полицейских функций: ловлю воров и разбойников, удержание крестьян от побегов и ловля беглых, искоренение незаконного винокурения и контрабанды, содействие лесничим в борьбе против незаконных порубок, надзор за гражданскими чиновниками. В.О. Ключевский пишет: "...пастьба полковых лошадей и домашнего офицерского и солдатского скота на общих выгонах, право военного начальства требовать в известных случаях людей для полковых работ и подвод для посылок, право общего надзора за порядком и безопасностью в полковом округе -- все это должно было создавать постоянные недоразумения у войскового начальства с обывателями". В указе Сената 1727 г. говорилось прямо: "Бедные российские крестьяне разоряются и бегают не только от хлебного недорода и подушной подати, но и от несогласия офицеров с земскими правителями, а у солдат с мужиками". Драки солдат с мужиками происходили постоянно -- до нашего времени дошло немало повествующих об этом судебных дел. Всего тяжелее приходилось при сборах подушной подати, которую собирали земские комиссары с прикомандированными к ним воинскими отрядами. "Каждый объезд продолжался два месяца; шесть месяцев в году села и деревни жили в паническом страхе под гнетом или в ожидании вооруженных сборщиков". В Казанской губернии менее чем через два года этакого военно-финансового хозяйствования полк не досчитался при очередной ревизии 13 000 душ -- более половины всех числившихся по бумагам налогоплательщиков. Народишко попросту разбежался... "Офицеры обыкновенно знать не хотят местное начальство, грубят и дерзят даже воеводе, а когда воевода пожалуется полковнику, то это хорошо, если полковник грубо ответит, что не дело воеводы судить поведение господ офицеров; а то пошлет команду, отберет у воеводы шпагу и посадит его под арест, "яко сущаго злодея" -- как жаловался в сенат один воевода, которому пришлось испытать на себе полковничье беспристрастие". Прежде Петра никто не додумался до оккупации собственной страны... Позже, как полагается, полномочия военных незаметным образом расширились -- теперь полковая канцелярия выдавала паспорта уходящим на заработки крестьянам, солдаты обеспечивали стопроцентную явку дворян на собрания, а полковник выступал в роли судьи при всех столкновениях обывателей с его солдатами (о беспристрастности такого судьи читатель сам должен составить свое мнение). Сбор подушной подати вообще был передан от гражданских военным. Полковому начальству официальным указом поручили "смотрение за губернаторами и воеводами", вылившуюся в контроль над всей гражданской администрацией, которой, по сути, оставили две функции: исполнять, не раздумывая, распоряжения сверху и вышибать налоги... Практически то же самое творилось и в городах. На "посадских людей" наложили две тяжелейших повинности -- рекрутскую и постойную. Посадские, как и крестьяне, должны были выставлять новобранцев и снабжать их хлебным пайком. Торговые люди сами рекрутчине не подлежали, но Обязаны были давать рекрутов из своих "задворных" людей -- тех, кто подряжался жить на купеческом дворе "вечно". Посадские обязаны были снабжать войска провиантом (разумеется, за бесплатно), давать лошадей и подводы, чинить дороги и мосты. На постой солдат ставили "по скольку человек на двор придется" -- то есть, сколько поместится, вытесняя иной раз хозяев. Посошков писал: "При квартирах солдаты и драгуны так несмирно стоят и обиды страшные чинят, что и исчислить их не можно. А где офицеры их стоят, то и того горше чинят... и того ради многие и домам своим не рады, а в обидах их никакого суда сыскать негде: военный суд далек от простых людей, не токмо простолюдин не доступит к нему, но и военный человек на неравного себе не скоро суд сыщет". Посошков знал о сем бедствии не понаслышке: его самого в Новгороде некий полковник ни с того ни с сего, из чистого куража поливал бранью и грозил проткнуть шпагой. Просто так -- не вовремя "штафирка" попался на дороге. Когда Посошков попытался подать на обидчика в суд, тот на суд не пошел, заявив, что он человек военный и судить его может лишь столичная военная коллегия. Необходимо отметить, что Посошков был весьма богатым купцом, не последним человеком по меркам того времени.... Петровская армия вела себя в России, словно в завоеванной стране. В Костроме полковник Татаринов выгнал за город всех членов городского магистрата -- то есть высшего органа городской гражданской администрации. В Коломне генерал Салтыков, будучи там проездом, "бил бургомистра смертным боем". Другого коломенского бургомистра некий драгунский офицер в невеликих чинах велел своим солдатам высечь, что и было исполнено. В Пскове пьяные солдаты застрелили члена ратуши, а бургомистра били так, что он умер. Это лишь малая часть примеров -- кроме того, все вышеперечисленные буйства совершили люди проезжие, случайные. Как вели себя военные, жившие в городах постоянно, догадаться легко -- еще хуже... Параллельно шло закабаление крестьянства -- именно при Петре как раз и началось то, что впоследствии именовалось "русским рабством". История крепостного права в России -- вопрос сложный и обширный. Тех, кто им интересуется, могу отослать к книге К. Валишевского "Иван Грозный" -- вопреки упрекам со стороны иных дебилов в "русофобии", Валишевский, на мой взгляд, сумел показать долгую, непростую историю формировавшейся несколько сот лет системы крепостного права. Пересказывать книгу бессмысленно, поэтому постараюсь растолковать суть проблемы кратко. До Петра крестьянин был крепостным, ноне рабом. Он не мог покинуть своего помещика -- однако был не "вещью", а ограниченным в правах, зависимым. И только. Согласно достоверным сведениям, у некоторых крепостных крестьян во времена Алексея Михайловича были даже свои крепостные! После указа Петра от 1711 г. "О крепости крестьянской" крестьянин как раз и стал вещью. Отныне его можно было продать с землей и без земли (либо разлучив семью), проиграть в карты, выменять на обученного материться попугая, убить, сослать без суда в Сибирь, загнать пожизненно на рудник или на завод... Петр и ввел рабство, просуществовавшее полторы сотни лет. Даже замечательный русский историк Н. Эйдельман однажды продемонстрировал поверхностность знаний о том времени, написав следующее: "...в других краях (т.е. в Европе -- А.Б.) мужик, конечно, платил и кланялся сеньору, но разве можно, скажем, представить Санчо Пансу рабом, продаваемым на аукционе?" Но ведь и в допетровские времена невозможно представить продаваемого или меняемого на борзую русского крестьянина! (Кстати, законы, капля в каплю напоминавшие отмену русского "Юрьева дня", появились в Англии гораздо раньше, в 1349 г.) Более того, во времена первой "ревизий", всеобщей переписи населения, крепостными стали все, кто оказался "в хозяйстве" помещика, -- даже свободные люди. Тот, кто угодил в списки, из крепостного состояния вырваться уже не мог. Любые жалобы на неправильное внесение в список были строжайше запрещены. Именно Петр первым положил начало внутригосударственной паспортной системе, сначала охватывавшей исключительно крестьян, которые могли выйти за пределы поместья только с бумагой от барина, а потом, как это частенько бывает в России, монстр помаленьку рос и охватил всех поголовно...* * Кстати, аналог современных трудовых книжек и пресловутой 33-й статьи изобрел Наполеон I. Многие "нововведения" Петра к тому же были чисто механическим перенесением на российскую почву европейских реалий. Так обстояло с поморскими судами -- как-то, побывав на русском Севере, Петр усмотрел "старомодные" корабли и строжайшим указом повелел строить новые исключительно на "голландский" манер. Однако в том-то и загвоздка, что поморские корабли испокон веков предназначались для плавания во льдах, а потому имели особое, только им присущее строение корпуса -- как шведские и норвежские (и прославившийся впоследствии "Фрам" Нансена). А голландские корабли служили исключительно для плавания по теплым морям, где нет льда. Но, как легко понять, перечить Петру никто не осмелился -- и гораздо более подходящие для плавания в Ледовитом океане корабли стали ломать. Хотя в Швеции и Норвегии суда такого типа, конечно же, сохранились на все последующие времена... Француз Кампредон писал: "Вообще Россия гораздо менее разоряется от уплачиваемых народом податей, чем от лихоимства тех лиц, на которых возложена обязанность собирать эти подати. Царь от этого ничего не теряет, потому что он время от времени конфискует имение уличенных в лихоимстве, но народу это не приносит никакого облегчения". Иностранцу вторит обер-прокурор Ягужинский: "Большая часть доходов собирается неправильно и не в надлежащее время, плательщики по большей части не знают, что и сколько должны платить, и не получают надлежащих квитанций. Бедные подданные предоставлены произволу сборщиков и вынуждены часто платить один и тот же налог несколько раз или в большем, количестве, чем положено; отсюда происходит великое разорение для плательщиков, а казна ничего не выигрывает, так как эти лишки делаются добычей частных лиц. В казну не попадает и третьей части сбора, хотя подданные уплачивают его полностью и даже с излишком" Позднее, в 1726 г., Меншиков писал в докладной Верховному Тайному Совету: "Мужикам бедным бывает страшен один въезд и проезд офицеров и солдат, комиссаров и прочих командиров; крестьянских пожитков в платеж податей недостает, и крестьяне не только скот и пожитки продают, но и детей закладывают, а иные и врозь бегут; командиры, часто переменяемые, такого разорения не чувствуют, никто 113 них ни о чем больше не думает, как только о том, чтобы взять у крестьянина последнее в подать и этим выслужиться". Годом ранее о том же писал и Сенат: "Платежом подушных денег земские комиссары и офицеры так притесняют, что крестьяне не только пожитки и скот распродавать принуждены, но многие и в земле посеянный хлеб за бесценок отдают и оттого необходимо принуждены бегать за чужие границы". Естественно, начались восстания и побеги. Впервые за все времена русской истории народ побежал массами. Бегали и до того, но не в таких масштабах. Опять-таки впервые целые деревни и станицы бежали в "басурманскую" Турцию -- лишь бы подальше от Петра. В начале XX столетия П.Н. Милюков, изучив петровские архивы, пришел к страшным выводам: уже к 1710 г. податное население (т.е. за вычетом дворянства, высшего духовенства и купечества -- А.Б.) уменьшилось на одну пятую. Конечно, в это число входят и беглые, но все равно, не менее пятнадцати процентов податного населения России погибло... Иногда казна бывала форменным образом пуста. Когда однажды Петру понадобилось отослать своему союзнику, польскому королю Августу, субсидию, пришлось забрать наличность из нескольких контор, занять денег у Троицкого монастыря, у купца Филатьева, даже одолжить у Меншикова 420 золотых... О народных симпатиях и антипатиях лучше всего сможет поведать один интересный факт: в российской истории встречались самозванцы, выдававшие себя за "Алексея Петровича", "Петра II", "Иоанна Антоновича", "Петра III", "Павла I", "Цесаревича Константина" -- но ни единого, объявившего бы себя Петром I, не замечено. Комментариев не будет. ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА В этой области -- ни малейших успехов. Внешняя политика при Петре I была делом сиюминутным, чисто тактическим. Характерная ее черта -- резкий поворот от наметившегося при Федоре и Софье сближения с католическим миром в сторону протестантских стран. Еще один парадокс Петра состоит в том, что он, с одной стороны, потакал православному духовенству в расправах над "иноверцами"*, с другой -- всю свою жизнь искал союзов и дружбы исключительно с протестантами, которых православные считают страшными еретиками... * Как раз при Петре вновь начались публичные сожжения "еретиков" и религиозных вольнодумцев, чего Русь, за редчайшими исключениями, не знала последние двести пятьдесят лет. После смерти Петра не осталось каких-либо прочных и выгодных для страны военно-дипломатических союзов, если не считать не принесших никакой пользы браков царской дочери и двух племянниц с иностранными князьками. Изоляция и тупик, если по большому счету... Вообще то, что можно называть "внешней политикой", началось лишь с царствованием Екатерины II. Трудно назвать обычной и нормальной внешнеполитической деятельностью перевод Меншиковым награбленных миллионов в зарубежные банки, полнейший застой в заграничных делах, наблюдавшийся при Анне Иоанновне, или деятельность министров Елизаветы, за крупную взятку втравивших Россию в абсолютно чуждую ей Семилетнюю войну... ВОЕННОЕ ДЕЛО О военных успехах Петра принято писать лишь в самых восторженных тонах. Не отрицая столь серьезного и масштабного предприятия, как занятие русскими Прибалтики, следует все же сделать одно немаловажное уточнение: нужно помнить, что Россия сражалась с державой, находившейся не в расцвете сил, а скорее "на закате". Мощь Швеции была уже непоправимо подорвана и участием в Тридцатилетней войне, и рядом крупных потерь в воинской силе и военном флоте, понесенных во второй половине XVII в. от Польши. Не мешает помнить еще, что Полтавская битва, которую нас с детских лет приучили считать чем-то невероятно грандиозным и эпохальным, была, в общем, едва ли не заурядной стычкой -- другого слова просто не подберешь, ознакомившись с точными данными... С русской стороны в Полтавском сражении участвовало непосредственно лишь десять тысяч солдат (и еще тридцать тысяч стояли в резерве). У шведов -- шестнадцать тысяч. Против четырех шведских орудий были выставлены семьдесят два русских (а по другим данным -- сто двенадцать). Нужно подчеркнуть, что речь идет о свежих русских частях и предельно измотанных шведских, которые действовали на враждебной им территории, не получая ни подкреплений, ни провианта, ни боеприпасов. Не зря В.О. Ключевский, которого никак нельзя заподозрить в русофобии, так и писал: "Стыдно было бы проиграть Полтаву... русское войско, им (Петром -- А.Б.) созданное, уничтожило шведскую армию, т.е. 30 тысяч отощавших, обносившихся, деморализованных шведов, которых затащил сюда 27-летний скандинавский бродяга". Наконец, длилась Полтавская битва всего два часа. Но даже располагая крупным превосходством в людях и вовсе уж подавляющим перевесом в артиллерии, Петр применил "новинку" -- впервые в русской военной истории появились расположившиеся в тылу наступающих заградительные отряды, которые получили от Петра приказ стрелять по своим, если те дрогнут... (Замечу еще: в 1708 г., когда Карл XII вступил в пределы России, Петр впал в такую панику, что распорядился вывезти из Москвы кремлевские сокровища. Ради удобства обороны Кремля едва не был снесен храм Василия Блаженного...) Знаменитый петровский флот, которому посвящены исполненные восторженного умиления книги и фильмы, на деле представлял собой скопище сметанных "на живую нитку" из сырого дерева кораблей, по петровскому обычаю предназначавшихся для решения узких, сиюминутных задач. Историки упрекают преемников Петра за полнейшее пренебрежение флотом, который Екатерине II пришлось практически возрождать заново, но в том-то и суть, что вплоть до времен Екатерины II у России просто не было масштабных, стратегических задач, требовавших океанского флота. А потому со смертью Петра мгновенно воцарилось запустение, корабли за отсутствием боевой задачи тихонько гнили... Кстати, рекрутов в петровские времена вели на службу в кандалах. В городах, до распределения по полкам, их держали "в великой тесноте, по тюрьмам и острогам, немалое время, и, таким образом еще на месте изнурив, отправляли, не рассуждая по числу людей и далекости пути с одним, и то негодным, офицером или дворянином, при недостаточном пропитании; к тому же поведут, упустив удобное время, жестокою распутицею, отчего в дороге приключаются многие болезни, и помирают безвременно, другие же бегут и пристают к воровским компаниям, ни крестьяне и ни солдаты, но разорители государства становятся. Иные с охотой хотели бы идти на службу, но видя с начала над братией своей такой непорядок, в великий страх приходят" (из доклада Военной коллегии Сенату, 1719 г.). О флоте. Один из лучших адмиралов царя, англичанин Паддон, вопреки британской традиции известный человеколюбивым отношением к матросам, писал, что "русский флот, вследствие дурного продовольствия, потерял людей вдвое больше любого иностранного флота". И это при том, что в те времена во всех военных флотах царили жутчайшие условия быта для матросов... В 1716 г. адмирал Девьер писал царю из Копенгагена: "Здесь мы нажили такую славу, что в тысячу лет не угаснет. Из сенявинской команды умерло около 150 человек, и многих из них бросили в воду в канал, а ныне уже покойников 12 принесло ко дворам, и народ здешний о том жалуется, и министры некоторые мне говорили, и хотят послать к королю". У того же Паддона в 1717 г. из-за гнилого продовольствия в течение месяца из 500 новобранцев умерло 222, а остальные "почитай, помрут с голоду, обретаются в таком бедном состоянии от лишения одежды, что, опасаются, вскоре помрут". (Письмо Паддона) Наконец, примером совершенно утопических "прожектов", повлекших огромные жертвы, остается Прутский поход Петра. Представители православных балканских народов, буквально осаждавшие Москву с просьбой о помощи, из лучших побуждений преувеличивали размах антитурецкого движения в своих странах и в таких же пропорциях преуменьшали ожидавшие русскую армию трудности. Изображалась совершенно фантастическая картина: как, при одном появлении русских войск сербы, черногорцы, болгары, валахи и молдаване прямо-таки сметут в едином порыве турецких угнетателей... Наслушавшись этих сказок, Петр писал фельдмаршалу Шереметеву: "Господари пишут, что как скоро наши войска вступят в их земли, то они сейчас же с ними соединятся и весь свой многочисленный народ побудят к восстанию против турок: на что глядя и сербы (от которых мы такое же прошение и обещание имеем), также болгары и другие христианские народы встанут против турок, и одни присоединятся к нашим войскам, другие поднимут восстание внутри турецких областей; в таких обстоятельствах визирь не посмеет перейти за Дунай, большая часть войска его разбежится, а может быть, и бунт поднимут". Французский историк Жорж Удар писал впоследствии: "...он (Петр -- А.Б.) имел несчастье, вместо того, чтобы сконцентрировать все усилия на заключении мира со Швецией, ввязаться в хаос сложных дипломатических интриг, которые требовали тонкого политического чутья, изощренной дипломатии и (финансовых средств, которых ему не хватало". Оценка событий вернейшая... В июня 1711 г. русские войска под командованием Петра вступили в Молдавию. Однако единственной "подмогой", какую они дождались, стал приезд молдавского господаря Кантемира с кучкой придворных. Не было ни многотысячных отрядов восставших, ни обещанных складов с провиантом, ни воды. А турецкое войско вместо того, чтобы поднять бунт против своих начальников и разбежаться, взяло русских в окружение... Петр, сидя в осажденном лагере, до того пал духом, что, направив к великому визирю своего посла Шафирова, приказал добиваться мира любой ценой. Если потребуется, не только отдать Турции все завоеванные на юге земли, но и вернуть шведам всю Прибалтику, кроме Петербурга, а если шведам этого покажется мало, отдать им и Псков с прилегающими землями... Словом, ведено было "соглашаться на все, кроме рабства". К счастью, турки вовсе не собирались вести дипломатические баталии в защиту шведских интересов (иначе, вполне возможно, в Пскове сегодня говорили бы по-шведски). Однако в отстаивании своих интересов преуспели. Шафиров и великий визирь Балтаджи Мехмет-паша подписали трактат, по которому Россия обязывалась вернуть Турции Азов, срыть свои крепости, Таганрог и Каменный Затон, уничтожить русские корабли на Черном море, не вмешиваться в польские дела, не держать в Польше войска, отказаться от содержания в Стамбуле постоянного посольства (что по меркам того времени было неслыханным унижением российской дипломатии). Горькая ирония заключается в том, что после первого сражения турецкие войска, даже янычары, отнюдь не горели желанием идти в бой. Турки поймали Петра на самый примитивный и наглый блеф... В Прутском походе русская армия потеряла 27 285 человек. Из них в боевых действиях погибли только 4800, остальные -- от жажды, болезней и голода. Однако, вернувшись в Петербург, Петр поступил совершенно по-советски -- устроил пышный парад, словно это он остался победителем и безусловным триумфатором... На фоне столь трагической неудачи почти незамеченной прошла и забылась надолго гибель в Хиве двухтысячного отряда князя Бековича-Черкасского, отправленного реализовать очередной преждевременный петровский прожект -- разыскать старое русло реки Аму-Дарья и направить ее течение в Каспийское море... В заключение стоит сказать, что, вопреки устоявшейся точке зрения, в главных военных походах Петра значительную часть армии составляли все же не "полки нового строя", а те самые стрельцы, которые считаются "отмененными и распущенными" еще в самом начале XVIII в. К 1708 г. в строю еще было 14 старых стрелецких полков, а многие их тех, что именовались "солдатскими", на деле были опять-таки старыми стрелецкими... А всеобщая милитаризация жизни привела к тому, что даже "лихие люди" в массовом порядке поддавались новым веяниям -- одни имели на вооружении пушки, другие (в Орловской провинции) выстроили себе укрепление "военного образца", где и сидели вместо традиционных чащоб и пещер. В Лихвинском уезде некий разбойник Сиротка одел свою шайку в военные мундиры, а при себе постоянно держал "почетный караул с фузеями и шпагами"... ЗАКОН, ЮСТИЦИЯ, ПРЕСТОЛОНАСЛЕДИЕ Допетровская Россия отнюдь не представляла собой некую "черную дыру" в области законодательства. Наоборот, за последние шестьсот лет сложились правовые традиции и законоустановления, пусть и уступавшие западноевропейским, но не намного. Можно ради экономии места отослать читателя к книге профессора М.Ф. Владимирского-Буданова, считавшейся в 1886 лучшим университетским курсом, и переизданной в 1995 г.: "Обзор истории русского права". Даже беглое знакомство с этим трудом способно многому научить... [40] Петр, ломавший, такое впечатление, все, до чего мог дотянуться, по сути, ликвидировал старую систему русского права, переведя страну в режим "чрезвычайщины". Россия управлялась не законами, а царскими указами, полностью игнорировавшими прошлый опыт. Именно Петр стал родоначальником "троек" и "внесудебных совещаний", впоследствии перенятых большевиками... Даже Мэсси вынужден был признать: "Во всеобщей халатности, зависти, продажности, как в болоте, увязла и едва не захлебнулась система управления, которую он пытался создать". Поняв, наконец, что с казнокрадством и взяточничеством (вызванными к жизни его же реформами) обычными средствами не справиться, Петр создал особые комиссии по расследованию. Каждая состояла из гвардейских офицеров -- майора, капитана и поручика, которым было приказано рассматривать дела и вершить суд не по закону, а "согласно здравому смыслу и справедливости". Известно, что творится, когда огромные полномочия получают люди, каждый из которых имеет свой здравый смысл и по-разному понимает справедливость... Брауншвейгский посланник Бебер писал: "...члены почтенного Сената, куда входили главы знатнейших родов из всех царских владений, были обязаны являться к какому-то лейтенанту, который судил их и требовал у них отчета". Добавлю, что эти самые гвардейские офицеры сплошь II рядом совершенно не разбирались в сложных делах, которые им предстояло решать по "справедливости". О их поведении наглядный пример дает жалоба фельдмаршала Шереметева, к которому нежданно-негаданно оказался приставленным гвардии сержант Щепотьев. И не просто соглядатаем -- Щепотьев привез с собой адресованную фельдмаршалу царскую инструкцию, где говорилось, что Щепотьеву "ведено быть при вас некоторое время, и что он вам будет доносить, извольте чинить". Другими словами, фельдмаршалу предлагалось следовать приказам сержанта... Сохранились письма Шереметева своему свату Головнну. В одном он жалуется: "Он, Михаиле (Щепотьев -- А.Б.), говорил во весь народ, что прислан он за мною смотреть и что станет доносить (приказывать -- А.Б.), чтоб я во всем его слушал". Строчки из второго письма: "Если мне здесь прожить, прошу, чтоб Михаиле Щепотева от меня взять... непрестанно пьян. Боюсь, чево б надо мной не учинил; ракеты денно и нощно пущает, опасно, чтоб города не выжег". Судя по сочувственному ответу Головина, репутация Щепотьева была всем известна -- как самая незавидная. Если так поступали с фельдмаршалом, одним из любимцев Петра, имевшим огромные заслуги перед государством Российским, легко представить, как куражились над менее высокопоставленными чинами облеченные высочайшим доверием гвардейцы. Даже на заседаниях Сената, считавшегося высшим правительственным учреждением, постоянно присутствовал гвардейский офицер, чтобы своей властью отправлять в крепость тех, кто на заседании станет вести себя "неподобающе и неблагопристойно". Посланным в провинцию гвардейцам предписывалось "губернаторам непрестанно докучать", чтобы они неотложно исполняли царские требования, в противном случае гвардейцы должны были " как губернаторов, так и вицегубернаторов и