уа. -- Скорее уж виной всему трагическое стечение обстоятельств... До тех пор, пока шпага будет оставаться неотъемлемой принадлежностью дворянина, от этого никто не гарантирован... -- Словеса, словеса! -- сказал король, все еще не освободившийся от меланхолии, хотя и несколько повеселевший. -- Все вокруг меня прячут истину за красивыми словесами... Черт побери, еще мой славный отец издавал строжайшие эдикты о запрещении дуэлей, и я, наследуя ему, оглашал новые... -- Встреча, ваше величество... -- сказал де Кавуа. -- Да, я помню... -- Взгляните на господина д'Артаньяна, сына славного дворянина, добровольцем сражавшегося за веру бок о бок с вашим славным отцом. Молодой человек удручен и искренне раскаивается... Д'Артаньян поторопился придать себе вид совершеннейшего раскаяния и покорной удрученности. -- Ну да, как же! -- проворчал король. -- Взгляните только на эту хитрую гасконскую рожу! Не забывайте, де Кавуа, я сам наполовину гасконец, а потому меня-то не обведешь вокруг пальца! Раскаяние, ха! Скорее уж этот юный нахал втихомолку пыжится от гордости! Ну-ка, отвечайте, сударь, да или нет? -- Самую чуточку, ваше величество, -- смиренно ответил д'Артаньян. -- Приятно видеть, что вы, по крайней мере, честны со своим королем... или почти честны... Что же мне с вами делать, любезный д'Артаньян? Вы, ей-же-ей, поставили меня в сложное положение -- меня, вашего короля! С одной стороны, побежденными оказались мои мушкетеры... -- Но победителем стал ваш гвардеец, -- вкрадчиво сказал де Кавуа. -- Вот именно, вот именно... С другой же стороны, у меня есть повод не на шутку посмеяться над хвастовством де Тревиля, полагающего, что его рота -- лучшие в мире солдаты... Признайтесь, Ка- вуа, вас это только порадует? -- Мы все -- слуги вашего величества... -- Хитрец вы, де Кавуа, хотя и не гасконец, -- сказал король убежденно. -- Но я не могу сердиться на человека, известного всему Парижу как образец супружеской добродетели. Это ваша сильная сторона, мошенник вы этакий. Итак, господа... По-моему, молодой dbnpmhm заслуживает некоторой награды. Не потому, что я снисходительно отношусь к дуэлям, упаси боже! Я просто рад, что мои гвардейцы получают достойное пополнение... но на будущее -- довольно, д'Артаньян, слышите? Если мне донесут, что вы дрались на дуэли, я уже не буду так снисходителен! -- В том случае, если вашему величеству донесут правду, я готов понести любое наказание, -- сказал д'Артаньян. -- Вот именно, вот именно... Что же мне с вами делать? Ну, как- то вы все-таки устроены, верно? Вы уже состоите в гвардейских кадетах. Я мог бы помочь вам купить первую же роту гвардии, которая будет продаваться... но, насколько я знаю гасконцев, есть кое-какие обстоятельства, точнее, одно-единственное обстоятельство... Безденежье -- недуг, не щадящий ни королей, ни простых смертных... Вот что... Ла Шене! -- позвал король и, когда камердинер вошел, решительно распорядился: -- Ла Шене, посмотрите у меня по всем карманам, не найдется ли там тридцати пистолей... а впрочем, не будем мелочны! Посмотрите, не найдется ли сорока! И если найдется, несите их немедленно сюда. Разумеется, деньги нашлись, и именно сорок пистолей. "Его величество ровно в два с половиной раза менее щедр, нежели мой до сих пор неизвестный даритель... или дарительница, -- моментально подсчитал д'Артаньян, имевший некоторые способности к математике. -- Что поделать, я и не думал, что меня наградят орденом Святого Духа. Нужно уметь довольствоваться малым..." Вслух он, конечно же, рассыпался в благодарностях. Увы, ситуация была совершенно неподходящей для того, чтобы просить у короля мушкетерский плащ, -- теперь было совершенно ясно, что д'Ар- таньяну этот плащ уже не принесет ни радости, ни покоя. В роте королевских мушкетеров наверняка косо посмотрели бы на новичка, как раз и прославившегося победой над тремя самыми знаменитыми бретерами г-на де Тревиля... Уже в коридоре ему пришло в голову, что есть все же, чем гордиться. Получить из рук известного своей скупостью короля целых сорок пистолей -- это, если рассудить, нешуточное отличие... -- Главное, д'Артаньян, не вздумайте возлагать чересчур уж большие надежды на эту аудиенцию, -- серьезно сказал де Кавуа. -- Вы попросту развеяли скуку его величества, и только. Вы по-прежнему ходите по лезвию ножа. Если в следующий раз королю снова насплетничают касательно вас, но с большим успехом... -- Я понимаю, -- сказал д'Артаньян. -- Но не могу же я вернуться в провинцию? -- По-моему, вас теперь из Парижа не выгонишь и под страхом Бастилии... Будьте осмотрительнее, друг мой! Берегитесь не только дуэлей, но и женски х историй. Его величество беспощаден к нарушителям супружеской добродетели, и там, где простит Дуэлянта, не пощадит разоблаченного повесу. А о вас Уже начали кружить смутные слухи, ваше имя связывают с некоей замужней женщиной... -- Гнусные сплетни, -- сказал гасконец насколько мог убедительнее. -- Я всего лишь столуюсь у этой достойной дамы, потому что в трактирах кормят настолько ужасно, что веришь иным россказням о судьбе, постигшей бесследно пропавших путников, чья судьба известна лишь недобросовестным поварам... -- Вот кстати. Не отобедаете ли у меня? Моя супруга хотела вас видеть. Могу вас заверить, что мой повар пополняет свои запасы в хороших лавках и ни разу не ловил для своих пирогов заплутавших путников... -- Охотно, -- сказал д'Артаньян искренне. Глава шестнадцатая, раскрывающая, кто был подлинным хозяином в доме капитана де Кавуа Д'Артаньян питался совсем неплохо -- трудами госпожи Бриквиль, понятное дело, -- но повар семейства де Кавуа, как вскоре стало ясно, был не в пример искуснее того, чьими услугами пользовалась Луиза. Такого сальми* из зуйков и жаворонков д'Артаньян еще не отведывал в Париже, жареные бекасы тоже были вне всяких похвал, а шпигованная телятина с артишоками и мозгами сделала бы честь Лукуллу. Вина тоже подавались великолепные -- главным образом бургундское "нюи" и "поммар", считавшиеся в то далекое время наиболее изысканными. Становилось понятно, отчего де Кавуа несколько располнел. Сам же д'Артаньян пришел в благодушнейшее настроение. Он не- *Сальми -- жаркое из дичи, предварительно зажаренной на вертеле. сколько рассеянно слушал болтовню госпожи де Кавуа, бойкой, нарядной и красивой женщины лет двадцати пяти-двадцати шести, и чем дальше, тем больше в ее выговоре ему стало угадываться что-то знакомое... -- Послушайте, госпожа де Кавуа! -- сказал он наконец, чувствуя себя, словно тот древний грек, сделавший какое-то великое открытие, связанное с насыпанным в ванну золотом (как бишь его? Алки-виад, кажется? Вроде бы у него был титул Архиме-дикус... ) -- А вы ведь родом из Лангедока! -- Совершенно верно, господин д'Артаньян! -- живо подтвердила хозяйка. -- Можно сказать, мы с вами из соседских мест -- Гасконь рядышком с Лангедоком, рукой подать, стоит только через Гаронну переправиться... В Лангедоке я и познакомилась с де Кавуа. Вы слышали эту историю? -- Откуда же, госпожа де Кавуа, -- сказал д'Артаньян искренне. -- Мирей! -- воскликнул де Кавуа, пытаясь урезонить жену. -- Луи, не мешай мне развлекать гостя беседой! -- решительно возразила госпожа де Кавуа, и суровый капитан мушкетеров кардинала, к немалому удивлению д'Артаньяна, покорно умолк. -- Я, знаете ли, дочь знатного лангедокского сеньора, а вот де Кавуа -- сын мелкопоместного дворянина из Пикардии... Де Кавуа печально вздохнул, но не осмелился более протестовать вслух. У д'Артаньяна понемногу стали раскрываться глаза на то, кто является подлинным хозяином в этом доме, -- и это, без сомнения, вовсе не капитан гвардейцев кардинала, грозный и решительный лишь за пределами этого уютного жилища... -- Госпожа де Кавуа, -- сказал гасконец убежденно. -- Такое происхождение вряд ли порочит дворя- нина. Я тоже сын мелкопоместного дворянина, чего совершенно не стыжусь... -- Господь с вами, д'Артаньян! Я вовсе не хочу сказать, что презираю Луи. Наоборот, я его ужасно люблю... Так вот, моего отца звали де Сериньян, и во время войн в Каталонии он был ни больше, ни меньше как бригадным генералом. А я была вдовой дворянина по имени де Лакруа, совсем молоденькой вдовой, бездетной и, могу похвалиться, красивой. -- Вы и сейчас красивы, госпожа де Кавуа, -- искренне сказал гасконец. -- Ага, как бы не так! Видели бы вы меня тогда... Тогда мне было всего шестнадцать, а теперь -- двадцать шесть, и я родила восьмерых детей, любезный господин д'Артаньян... -- Восьмерых?! -- Вот именно. Их, правда, осталось только шесть, господу было угодно взять у нас двоих... Но мы отвлеклись. Так вот, я была очаровательной шестнадцатилетней вдовой и вовсе, скажу вам по qnbeqrh, не собиралась лить слез по муженьку, которого и не успела- то узнать толком -- родители поторопились меня выдать замуж, да простится им на том свете эта торопливость... А Луи служил в то время у господина де Монморанси -- так он, пикар-диец, и оказался в нашем Лангедоке. Он меня увидел и тут же влюбился -- я того стоила, право же... У меня осталось от покойного мужа некоторое состояние, а Кавуа был небогат, и этот дурачок, вообразите себе, по этой именно причине и не решался сделать мне предложение. Чтобы и я, и окружающие не подумали, что он хочет жениться на деньгах. Он мучился, терзался, украдкой бродил вокруг моего дома и даже пытался покончить с собой, бросившись в пруд... -- Мирей, Мирей! -- кротко возразил де Кавуа. -- Вот насчет пруда ты все же наврала... -- Ну хорошо, насчет пруда я присочинила ради красного словца, чтобы совершенно походило на рыцарские романы... но насчет всего остального не соврала ничуть. Разве ты не терзался? -- Терзался, -- со вздохом согласился де Кавуа. -- И мучился? -- Несказанно. -- Ив отдалении от моего дома бродил ночами, вздыхая так, что пугались лошади в конюшне? -- Бродил. Однако, сдается мне, насчет лошадей ты... -- Так поэтичнее, -- безапелляционно отрезала очаровательная госпожа де Кавуа. -- Вы только представьте себе эту картину, д'Артаньян: ночные поля Лангедока, над которыми разносятся вздохи и рыдания бродящего, как призрак, безутешно влюбленного де Кавуа... Это ведь поэтично, согласитесь? -- Ну, в некоторой степени... -- дипломатично ответил д'Артаньян. -- Вот видите! Словом, однажды случилось так, что Кавуа с кем- то серьезнейшим образом поссорился, и должна была состояться дуэль... Знаете, что он устроил? Отправился к нотариусу и, допуская, что может быть убит, составил завещание по всей форме. А наследницей назначил меня. Пикантность тут еще и в том, что я-то нисколечко не подозревала, какие чувства в нем возбудила, я с ним даже не была знакома. Зато жена нотариуса была моей подругой. Вдруг она приходит и говорит: "Мирей, вы знаете, что будете наследницей господина де Кавуа, если его убьют на дуэли?" Я была прямо-таки ошеломлена. И спрашиваю: "Кто такой этот господин де Кавуа? Я с ним совершенно незнакома и впервые слышу это имя!" Моя подруга отвечает: "О, это молодой красивый дворянин, который тайно и беззаветно в вас влюблен... "Можете представить, д'Артаньян, какую бурю любопытства такие слова вызвали у юной оча- ровательной вдовы? Впервые меня тайно и беззаветно любил молодой красивый дворянин... А де Кавуа десять лет назад и впрямь был красив, как Адонис... с тех пор он состарился и располнел, но я люблю его, как встарь... Конечно же, я была тронута. Я рассказала все моему отцу, братьям, всем нашим друзьям -- и послала их с утра прочесывать местность, чтобы помешать дуэли... -- И помешали? -- с живым интересом спросил д'Артаньян. -- Увы, нет. Если бы я сама поскакала на поиски дуэлянтов, я бы непременно им помешала! -- Не сомневаюсь, госпожа де Кавуа, -- искренне ответил гасконец. -- Ну вот... А эта орава мужчин -- мои родные, знакомые и их слуги -- без всякой пользы носились по окрестностям. Тем временем поединок давно закончился. Только не де Кавуа был убит, а он сам нанес противнику два удара шпагой, не получив ни одного -- у него, знаете ли, легкая рука. Потом только подоспели посланные мною всадники -- и доставили де Кавуа ко мне в целости и сохранности, овеянного славой победителя. Я посмотрела на него -- и влюбилась. H, не откладывая дела, заявила ему: "Слушайте, господин де Кавуа, если вы меня любите, почему бы вам на мне не жениться?" Подозреваю, сам он так и не решился бы... Но теперь, после моих слов, куда ему было деваться? С тех пор мы так и живем в согласии и любви, и на свете, могу вас заверить, нет человека счастливее де Кавуа. Я взяла на себя решительно все домашние дела и заботы, а ему осталась работенка для ленивых -- командование ротой, служба у его высокопреосвященства кардинала... -- Тут она замолчала и пытливо воззрилась на д'Артаньяна, причем видно было, что ее только что осенила некая новая идея. -- Послушайте, д'Артаньян, а вы ведь не женаты? -- Не женат, госпожа де Кавуа, -- признал гасконец очевиднейший факт. -- Но это ведь плохо! В браке есть множество хороших сторон и несомненных радостей... -- Не сомневаюсь, госпожа де Кавуа. Но я, как истый гасконец, невероятно беден... -- Вздор! -- энергично сказала госпожа де Кавуа. -- Ничего не стоит подыскать вам невесту с состоянием, молодую, красивую и умную... почти так же, как я. У меня в Фуа есть добрая знакомая, очаровательная вдова девятнадцати лет, с ежегодным доходом в девять тысяч пистолей... или вам это покажется ничтожной суммой? -- Это мне кажется сокровищами Голконды, -- сказал д'Артаньян. -- Ну вот, и прекрасно! Она в мае будет в Париже, и я непременно вас познакомлю... Д'Артаньян не то что испугался -- всерьез запаниковал. Что- что, а эта склонность замужних дам была ему прекрасно известна еще по Беарну: они обожают "устраивать счастье" всякого холостяка, попавшего в поле зрения, и стремятся устроить его брак с таким пылом и напором, что сопротивляться порой невозможно. Сначала Луиза, откровенно возмечтавшая выйти за него замуж, а теперь еще и молодая вдова из Фуа... -- Ну что же, решено? -- продолжала госпожа де Кавуа тоном решительного полководца накануне сражения. -- Я напишу в Фуа, расскажу Жюстине, что для нее есть великолепный жених... -- Но простите, госпожа де Кавуа, мое положение пока что не позволяет думать о женитьбе... -- робко запротестовал д'Артаньян, не на шутку испуганный этим напором. -- Я простой кадет рейтаров... -- Мы вас сделаем гвардейцем кардинала, -- непререкаемым тоном прервала госпожа Кавуа. -- Верно, Кавуа? Вы зачислите д'Артаньяна в роту -- как- никак он уже прекрасно показал себя, в течение нескольких дней изрядно потрепав королевских мушкетеров, и не каких-то незаметных замухрышек из задних шеренг, а отпетых бретеров Атоса, Портоса и Арамиса. Почему вы удивляетесь, д'Артаньян? Обо всем происходящем в Париже я осведомлена не хуже полиции. Итак, де Кавуа? -- Потребуется согласие его высокопреосвященства... -- пробормотал де Кавуа. -- В таком случае, я сама отправлюсь к его высокопреосвященству. Благо меня к кардиналу всегда пропускают беспрепятственно -- если только он не занят вовсе уж неотложными государственными делами. Де Кавуа, подтвердите д'Артаньяну, что я не преувеличиваю! -- Все так и обстоит, д'Артаньян, -- подтвердил де Кавуа. -- Господин кардинал питает слабость к моей супруге -- в самом высоком и благородном смысле этого слова. -- Господи, какие слова вы выбираете, Луи! Господин кардинал не "питает слабость", как вы неудачно изволили выразиться, а получает подлинное наслаждение от бесед с умной и проницательной femyhmni -- это его собственные слова. Господин кардинал вовсе не считает, подобно иным глупцам, что женщины уступают мужчинам в остроте ума. Решено! -- воскликнула госпожа де Кавуа, вся в плену только что родившихся грандиозных планов. -- Я завтра же отправлюсь к кардиналу и скажу ему следующее: "Ваше высокопреосвященство! Коли уж вам угодно называть меня своим другом, то выполните мою маленькую просьбу. Господин д'Артаньян, многообещающий и отважный юноша, что ни день задающий выволочку королевским мушкетерам, безумно влюблен в мою добрую знакомую Жюстину де Эрмонтей..." -- Я?! -- воскликнул д'Артаньян. -- Жюстина так красива, умна и домовита, что вы в нее немедленно влюбитесь, как только увидите, -- отпарировала госпожа де Кавуа. -- Тут и сомнений быть не может! "Господин кардинал! -- скажу я. -- Только вы способны составить счастье двух любящих сердец!" -- Но позвольте... -- Я не искажаю факты, а всего-навсего предвижу будущее, -- еще суровее прервала его госпожа де Кавуа. -- Вы молоды, красивы и отважны, и я уверена, что Жюстина сразу вас полюбит... В общем, я объясню кардиналу, что вам просто необходим плащ гвардейца его высокопреосвященства... Вряд ли он мне откажет в таком пустяке. Д'Артаньян в растерянности воззрился на капитана, роте коего грозило столь неожиданное пополнение, ожидая, что тот укажет супруге на беспочвенность ее планов. Однако, к его унынию, де Кавуа с видом грустной покорности судьбе покивал головой и сказал: -- Должен вам сказать, д'Артаньян, Мирей не преувеличивает. В ее силах все это устроить. Были примеры, знаете ли... -- Ну, а когда вы станете гвардейцем кардинала, -- продолжала госпожа де Кавуа, уже не встречая сопротивления со стороны наголову разбитого противника, -- и Жюстина приедет в Париж, я приложу все силы, чтобы... Д'Артаньян был близок к тому, чтобы выкинуть белый флаг, однако в голове у него ослепительной молнией вдруг блеснула великолепнейшая идея. В ужасе от предстоящей женитьбы на неизвестной Жюстине де Эрмонтей его ум невероятно обострился. И он нашел способ одним ударом убить двух зайцев: и увернуться от венца, и, очень может быть, узнать, наконец, имя той красавицы, что снилась ему до сих пор, несмотря на все парижские похождения, невероятно расширившие и углубившие его познания о дочерях Евы. -- Госпожа де Кавуа, -- сказал он насколько мог убедительнее и проникновеннее, -- я бесконечно благодарен вам за стремление устроить мое счастье, но так уж сложилось, что я влюблен... -- Вы не шутите? -- Слово дворянина. Причем ситуация моя противоположна той, что десять лет назад существовала у вас и господина де Кавуа. Вы не знали, что господин де Кавуа в вас влюблен, вы и не подозревали о его чувствах, вообще о нем самом -- а я видел мою избранницу лишь мимолетно и понятия не имею, кто она такая, как ее зовут и где она живет... Вроде бы в Париже, но я не уверен... Моментально забыв о своих далеко идущих планах, госпожа де Кавуа воскликнула: -- Как же вы с ней встретились? -- Это было в Менге, когда я ехал в Париж, -- признался д'Артаньян, -- на постоялом дворе. -- Кое-что припомнив, он заговорил увереннее: -- Она дворянка, француженка, была замужем за англичанином, но овдовела и вернулась во Францию... -- Ну вот видите, как прекрасно все складывается! Она, конечно же, молода? -- Да, буквально двумя-тремя годами старше меня... -- И красива? Д'Артаньян молча вздохнул. -- Это почти то же самое, что я вам предлагала! -- торжествующе заключила госпожа де Кавуа. -- Молодая очаровательная вдова... что из того, что это не Жюстина де Эрмонтей? Вы уверены, что не помните ее имени? Или хотя бы имени ее покойного мужа-англичанина? -- Честно признаться, в Менге мне так двинули по голове, что из памяти порой кое-что выскакива- ет... -- признался д'Артаньян. -- Хотя... мой слуга, парень оборотистый, что-то выяснил... По крайней мере, ее имя по мужу он узнал... Клабак... Клотик... Кубрик... Ага! Ну да, как же я мог забыть! Ее звали миледи Кларик... Что-то неуловимо изменилось за столом, в воздухе повисла определенная напряженность. Даже болтливая и беззаботная Мирей де Кавуа вдруг присмирела, не говоря уж о ее супруге -- капитан де Кавуа смотрел на д'Артаньяна озабоченно и грустно. -- Вы уверены, друг мой? -- спросил он, отводя глаза. -- Ее и в самом деле звали миледи Кларик? -- Ну конечно, никаких сомнений! Теперь я припомнил точно! Она там встречалась с графом Рошфором... -- Ни слова больше! -- сказал де Кавуа с самым решительным выражением лица. -- Мы выбрали неудачный предмет для беседы, д'Артаньян... Верно, Мирей? К несказанному изумлению д'Артаньяна, г-жа де Кавуа смиренно поддержала: -- Ты совершенно прав, Луи... -- Да в чем же дело? -- воскликнул д'Артаньян, видя, что оказался в шаге от цели, но был остановлен самым безжалостным образом. -- Что, она вновь вышла замуж? -- Насколько мне известно, нет, -- сказала г-жа Кавуа. -- Она кого-то любит? -- Не думаю. -- Так в чем же дело? -- вскричал д'Артаньян. -- Вокруг нее что, существует какая-нибудь порочная тайна? -- Ни в коем случае, -- сказала г-жа де Кавуа. -- Однако Луи прав... Понимаете ли, д'Артаньян, иные тайны должно держать в секрете как раз оттого, что они нисколечко не порочны... -- Вы говорите загадками. -- Увы... Давайте сменим тему и поговорим хотя бы о Жюстине де Эрмонтей... Д'Артаньян уже понимал, что ничего более не добьется, -- существовала некая незримая преграда, которую он ни за что не смог бы преодолеть. Даже расположенные к нему люди отчего-то отказывались в этом помочь. И по недолгом размышлении он решил не настаивать, но это вовсе не означало, что гасконец собирался отступать. Чересчур уж большое впечатление произвела на него голубоглазая незнакомка из Менга... -- Ну что же, если вы видите к тому основания, я не настаиваю, -- сказал он рассудительно. -- Вот и прекрасно! -- оживилась г-жа де Ка-вуа. -- Могу вас заверить, что Жюстина... А впрочем, о Жюстине мы еще найдем время поговорить. Послушайте, д'Артаньян, я тут замыслила одну интригу, в которой мне потребуется помощь... -- Готов оказать любую, -- решительно поклонился гасконец. -- Мирей! -- слабо запротестовал де Кавуа. -- Луи, изволь немедленно замолчать! -- воскликнула его супруга. -- Я лучше знаю, что делать! После того, как был пройден опасный подводный камень -- то есть прекратился разговор о незнакомке из Менга, по неизвестным причинам окутанной покровом непроницаемой тайны, положение в доме bepmsknq| на круги своя: бразды правления вновь перешли к госпоже де Кавуа, а ее муж покорно замолчал. -- Понимаете ли, д'Артаньян... -- доверительно сообщила г-жа де Кавуа. -- В последнее время Луи угодил в немилость к господину кардиналу. Не стоит вдаваться в детали, упомяну лишь, что Луи не справился с неким поручением... Видит бог, в том не было ни капельки его вины, но ставки были черес- чур уж высоки, а господин кардинал при всем его уме и самообладании порой позволяет ярости взять в нем верх над рассудком. Короче говоря, Луи угодил в немилость. Если я, подобно обычному просителю, начну допекать кардинала своими слезами и мольбами вернуть расположение, это может и не выправить ситуацию. Так вот, я придумала великолепный план, который, несомненно, развеселит его высокопреосвященство, а значит, и смягчит... Вы готовы мне помочь? -- Безусловно, -- браво ответил д'Артаньян. -- Господин кардинал не прощает обмана в с е -- р ь е з н ы х вещах -- но, как всякий великий человек, снисходителен к тем, кто устроит безобидную шутку, касающуюся сущих мелочей. Слушайте внимательно, д'Артаньян... Глава семнадцатая, заставляющая вновь вспомнить старую детскую загадку Благодаря неукротимой энергии и решимости г-жи де Кавуа план кампании был подготовлен в кратчайшие сроки и незамедлительно начал претворяться в жизнь... Едва войдя в дом капитана мушкетеров кардинала, первый медик его величества Бувар увидел там удрученных слуг, передвигавшихся на цыпочках со столь скорбными лицами, словно в доме уже лежал покойник. Вышедшая навстречу г-жа де Кавуа была непричесанной, и платье ее находилось в совершеннейшем беспорядке, не говоря уж о заплаканных глазах. В комнате больного, у его изголовья, сидел д'Артаньян, сгорбившись, обхватив руками голову и вздыхал так удрученно, что мог, право же, разжалобить лютого зверя крокодила. -- Все бесполезно! -- воскликнул он, притворяясь, что не замечает вошедшего медика, человека самой величественной осанки, но, по достоверным слухам, абсолютно безграмотного в своем почтенном ремесле. -- Мой друг вот-вот умрет от разлития желчи в становом хребте! -- Милый юноша, -- с важностью произнес Бу-вар, -- должен вам сказать, что, с точки зрения практической медицины, упомянутый вами диагноз, уж не посетуйте, абсолютно нелеп и невежествен, ибо желчь никак не может разлиться в становом хребте... Д'Артаньян и сам нисколечко не сомневался, что является совершеннейшим невеждой в практической медицине, исключая разве что помощь раненым дуэлянтам и перепившим вина гвардейцам, И потому он, нисколько не обидевшись, возопил горестно: -- Да какая разница, отчего умирает мой друг, если он вот-вот отойдет в мир иной! Он хотел было еще ивозрыдать, но побоялся, что не сумеет изобразить это столь же убедительно, как присутствующая здесь г-жа де Кавуа, а посему ограничился тем, что застонал еще горестнее и даже легонько ударился лбом о витой столбик балдахина, делая вид, что обезумел от отчаяния. Капитан де Кавуа в этом представлении исполнял, пожалуй, самую легкую роль, не требовавшую ни потока слов, ни драматических жестов. Он попросту лежал в постели (где простыни были залиты jpnb|~ и прозрачной непонятной жидкостью), закатив глаза и старательно испуская время от времени жалобные стоны, а также притворяясь, что он уже не видит и не осознает ничего из происходящего вокруг. Едва-едва приподняв голову, он остановил взор на д'Артаньяне и промолвил слабым голосом: -- Антуанетта, не плачьте обо мне... -- вслед за тем, переведя взгляд на Бувара и супругу, добавил: -- Ваше величество и ваше высокопреосвященство, как благородно с вашей стороны, что вы самолично навестили меня в этот скорбный час... -- Больной бредит, -- деловито констатировал Бувар. -- Медицине знакомы случаи столь полного отрешения от действительности. -- О сударь! -- воскликнула г-жа де Кавуа, обливаясь слезами. -- Осмотрите же его, умоляю вас, быть может, его еще можно спасти... Луи с самого утра рвало кровью, и он насквозь промок от пота... С бесстрастием лекаря, повидавшего на своем веку немало неприглядного, Бувар наклонился к больному и, чуть ли не тыкаясь носом в простыни, осмотрел обильные кровяные пятна. После чего глубокомысленно заключил: -- Как ни странно для профана, вы совершенно правы, госпожа де Кавуа, -- это легочная кровь, извергнутая вследствие рвоты, что недвусмысленно свидетельствует о плеврите... Д'Артаньян, самолично посылавший слугу на бойню за склянкой коровьей крови, происходившей определенно не из легких, имел на сей счет свое особое мнение, но, конечно же, остерегся его высказывать в присутствии светила медицины и первого медика его христианнейшего величества. Наоборот, он горячо поддержал диагноз: -- Черт возьми, как вы угадали! Его рвало, словно фонтан бил... -- Юноша, не упоминайте о враге рода человеческого в столь трагические минуты, -- попрекнул Бувар, по-прежнему елозя носом по мокрым простыням. -- Однако! Как мерзко воняет сия прозрачная жидкость, происходящая, конечно же, от обильного потоотделения... Запах сей, или, говоря медицинскими терминами, мерзостное амбре, сразу выдает состояние больного... Д'Артаньян мог бы уточнить, что запах свидетельствует лишь о том, что данная жидкость представляет собою разбавленное водой содержимое некоего горшка, взятого отнюдь не на кухне, а в том потаенном помещении, где даже король теряет толику достоинства. Но, как легко догадаться, такая откровенность была бы излишней. Капитан де Кавуа, которому определенно наскучило лежать неподвижно, вновь пошел на импровизацию: он задергался всем телом и завопил: -- Вперед, мои молодцы! Заходите с левого фланга! Мушкеты на сошки, раздуй фитиль, приложись, целься! С видом человека, чьи догадки подтвердились целиком и полностью, Бувар возвестил: -- Я вижу, состояние больного таково, что мы смело можем говорить в его присутствии, он все равно ничего не осознает вокруг... Не хочу вас удручать, госпожа де Кавуа, но качество крови и пота поистине отвратительно, и опасность поистине высока... Мадам де Кавуа вновь ударилась в слезы -- искусство, присущее всем без исключения женщинам, а д' Артаньян перед лицом столь печального диагноза счел нужным еще пару раз боднуть лбом столбик балдахина. -- Бедный юноша, он так переживает... -- снисходительно молвил Бувар. -- Он ваш родственник, госпожа де Кавуа? -- Любимый племянник, -- всхлипывая, ответила та. -- Луи обещал составить ему протежирование при дворе... Со всей мягкостью, на какую был способен этот самовлюбленный педант, Бувар ответил: -- Как ни печально это говорить, госпожа де Ка-вуа, но вряд ли ваш муж сможет когда-либо осуществить свои намерения. Готовьтесь к худшему, говорю вам по секрету, готовьтесь к худшему. Жаль, ваш муж был так молод... Впрочем, мы еще так молоды и очаровательны, что добавлю утешения ради: вряд ли вы долго пробудете вдовой... Капитан де Кавуа, выслушавший эти благие пожелания без всякого удовольствия, взревел, пользуясь своей привилегией беспамятного больного, да что там -- беспамятного умирающего: -- Вперед, мои молодцы! Развесьте на сучьях всех поганых докторишек! Кишки им выпустите, руки-ноги переломайте! Все врачи -- неучи и дураки, особенно парижские, а главный болван -- некто Бувар! -- Бедняга! -- с подлинно христианским смирением вздохнул Бувар. -- Он уже окончательно отрешился от действительности... Мои соболезнования, госпожа де Кавуа... И он с тем же величественным видом, что особенно присущ невеждам, покинул комнату, полагая свой долг выполненным. Когда стало ясно, что он уже не вернется, капитан де Кавуа моментально выздоровел и попытался было вскочить с постели, но жена решительно удержала его: -- Нет уж, Луи, извольте лежать! Этот болван непременно разнесет новость по всему Парижу, и к вам вереницей потянутся визитеры -- кто из подлинного сострадания, кто из любопытства, кто захочет втихомолку позлорадствовать над вашим беспомощным состоянием и порадоваться близкой кончине... Так что полежите-ка до вечера. -- Но что же дальше? -- спросил капитан, с недовольным видом вновь вытягиваясь на перепачканных простынях. -- АО дальнейшем вам и заботы нет, -- отрезала Мирей де Кавуа. -- Каким фасоном я это дело доведу до конца, вам вовсе необязательно знать. Болейте себе спокойно и помните: я, если бралась за что-нибудь, всегда доводила до конца и, что характерно, успешного... С вами останется д'Артаньян... только, д'Артаньян, стенайте как можно добросовестнее! И, бога ради, не колотитесь лбом о кровать, столбик может подломиться... Не стоит перегибать палку, мы и так на пути к успеху! Вслед за тем она отправилась к себе и облачилась в самое строгое траурное платье, какое только отыскалось в гардеробной. Женщина в таком наряде за пол-лье опознавалась как безутешная вдова. Последовательно претворяя в жизнь план кампании, мадам де Кавуа вскоре появилась в только что отстроенном дворце кардинала, известном в ту пору как Пале-Кардиналь (Пале-Роялем это здание стало именоваться лишь после того, как кардинал на смертном одре завещал его королю). Повела она себя чрезвычайно хитро: ничего не говоря, попросту встала в угол кардинальской приемной с видом крайнего отчаяния, что красноречивее любых слов. Естественно, офицеры и приближенные кардинала, все наперечет прекрасно ее знавшие, к тому же уже прослышавшие от Бувара о визите к умирающему капитану, решили, что дело все же завершилось печальным финалом -- и осыпали даму соболезнованиями. Госпожа де Кавуа опять- таки не отвечала ни словечком и ничего не подтверждала прямо, она лишь скорбно кивала и лила слезы. Трагическая новость очень быстро достигла кабинета Ришелье -- кардиналу-министру моментально шепнули, что опасно захворавший де Кавуа мертв, а его вдова ожидает в приемной. Ришелье, подверг- ший капитана опале, тут же заподозрил, что именно это стало причиной кончины верного сподвижника -- и, ощутив нечто похожее на угрызения совести, распорядился немедленно провести к нему безутешную вдову. Это был просторный кабинет, сообразно вкусам кардинала (никогда не забывавшего, что он представляет церковь воинствующую) украшенный разного рода оружием на стенах. Всю середину комнаты занимал квадратный стол с книгами и бумагами, поверх которых лежала развернутая огромная карта Ла-Рошели и ее окрестностей, -- ибо кардинал всерьез собирался покончить с тем неприглядным положением, когда французский король не мог распоряжаться доброй дюжиной городов на территории своего же королевства, занятых гугенотами при поддержке Англии и Испании. Арман Жан дю Плесси, кардинал де Ришелье, был человеком среднего роста, высоколобым, гордого и даже надменного вида, с пронзительным взглядом и уверенной осанкой привыкшего повелевать сановника. В ту пору ему было тридцать семь лет, но в волосах и бородке клинышком уже пробивалась первая седина. Собрав всю мягкость -- что было для Ришелье весьма сложной задачей, -- он обнял вдову и сказал: -- Мирей, я расстроен вашей потерей... Покойный был неправ, приняв происшедшее так близко к сердцу. -- Но вы же лишили его своего расположения окончательно и бесповоротно! -- сквозь всхлипывания сказала г-жа де Кавуа. -- О господи, мадам... Так долго находясь возле меня, покойный должен был узнать мой характер. Каким бы грозным ни бывал мой гнев против истинных слуг, он никогда не бывал долговременным. Особенно теперь, когда смерть нас примирила... Госпожа де Кавуа моментально спросила: -- Значит, вы больше на него не сердитесь? -- Ну конечно же, нет, -- утешающе ответил Ри-шелье. -- Значит, Луи может теперь, как ни в чем не бывало, вернуться к исполнению своих обязанностей в Пале-Кардинале? "Бедняжка, -- подумал кардинал сочувственно, -- ее ум помутился от горя... "А вслух мягко промолвил: -- Боюсь, Мирей, теперь это было бы затруднительно... -- Отчего же? -- живо воскликнула г-жа де Кавуа. -- Моя дорогая, я безмерно вам сочувствую, но вынужден напомнить, что покойник не может нести какую бы то ни было службу... -- Боже мой, ваше высокопреосвященство! -- сказала г-жа де Кавуа в изумлении и испуге. -- Кого вы называете покойником? -- Но ведь вы овдовели... -- Я?! -- воскликнула г-жа де Кавуа в еще большем изумлении и еще более сильном испуге, так что кардинал поневоле оторопел. -- А почему вы так решили, монсеньер? -- Мне доложили... -- сказал всерьез опешивший кардинал. -- Выдумки, монсеньер! Безответственные сплетни! -- Но Бувар... -- Этот болван не способен отличить мертвого от живого, а больного от здорового! -- Но ваше платье... Госпожа де Кавуа сказала смиренно: -- Ваше высокопреосвященство, я надела эти одежды в знак траура -- но исключительно траура по потере моим Луи и мною самой ваших милостей и доброго расположения! Именно так, ни о чем другом и речь не шла. Припомните, разве я хоть словечком упомянула о том, что мой супруг мертв? -- Никоим образом, -- вынужден был признать Ришелье. -- Ив приемной я тоже не сказала ни словечка о его мнимой смерти, можете справиться! Как я посмела бы хоронить живого человека, в особенности моего любимого Луи? Я просто-напросто пришла к вам в трауре, а остальное выдумали ваши приближенные -- и, как я вижу, поторопились ввести вас в заблуждение... -- Позвольте! Значит, ваш муж и не болен вовсе? -- О, конечно же, он болен! -- живо возразила г-жа де Кавуа, уже видя по лицу кардинала, что одержала победу. -- Он прямо-таки умирал от горя, лишившись вашего расположения... но теперь, когда я только что услышала от вас, что вы нисколечко на него не сердитесь, я не сомневаюсь, что он моментально выздоровеет, когда я ему передам ваши благосклонные слова... Думаю, вы увидите его даже сегодня, уверена в этом! Кардинал долго изучал ее пытливым взглядом, лишенным обычной суровости, у него был вид человека, застигнутого врасплох. В конце концов он расхохотался так, что удивленно вскинули головы многочисленные кошки, любимицы Ришелье, коими был полон кабинет, -- и смеялся долго, что, несомненно, было добрым знаком. -- Мирей, Мирей! -- еле выговорил Ришелье сквозь выступившие на глазах слезы. -- Ну и шуточку же вы со мной сыграли! В хорошенькое положение я из-за вас попал! -- Я? С вами? Я бы никогда не посмела, монсеньер! -- со смиренным видом запротестовала г-жа де Кавуа. -- Неужели вы полагаете, что утрата ваших милостей не заставит человека облачиться в траур? Могу вас заверить, что обстоит как раз наоборот! И потом, вы-то уж никак не попали в смешное положение -- о том, что произошло здесь, знаем только мы двое, а в моей деликатности вы можете быть уверены. Скорее уж это ваши приближенные выставили себя глупцами, поверив бестолочи Бувару и не удосужившись меня расспросить подробнее. -- Разрази меня гром, вы правы, Мирей... -- задумчиво произнес Ришелье. -- Дело сделано, и отступать некуда... По его тону г-жа де Кавуа поняла, что окончательно выиграла дело, -- кардинал, как всякий умный человек, уже вспомнил старую истину: чтобы вас не подняли на смех, следует первым рассмеяться над собой... и, конечно, над другими, попавшими в ту же ловушку. Старая детская загадка гласит, что темнее всего под пламенем свечи. Так и кардинал, игравший европейскими монархами, словно шахматными фигурками, при известии о том, что он оказался одурачен слабой женщиной, был достаточно мудр, чтобы не гневаться. Скорее уж следовало отнестись к происшедшему с философским смирением -- благо представился случай первому принести в Лувр известие о постигшем Бувара несомненном позоре... -- Мирей, Мирей... -- промолвил кардинал, уже нисколечко не сердясь. -- Лучшей комедиантки, чем вы, я покуда не знал. Честное слово, меня так и подмывает попросить короля учредить по примеру должности суперинтенданта зданий пост суперинтенданта комедии -- и отдать эту должность вам, хотя у нас и не принято допускать женщин к государственным постам... -- А что, ваше преосвященство? -- вслух предположила г-жа де Кавуа. -- Думается, я бы справилась. -- Быть может, вы справились бы и с должностью министра? -- все еще смеясь, предположил Ришелье. -- Так далеко мои амбиции не простираются, -- с достоинством произнесла г-жа де Кавуа. -- Однако, говоря по совести, монсеньер, я рискну предположить, что когда-нибудь все же на министерском посту окажутся женщины... -- Мы с вами до этого не доживем, Мирей, и слава богу... -- Бесспорно, не доживем, монсеньер. И все же, когда-нибудь... -- Ах, Мирей, вы меня уморите! -- вновь расхохотался кардинал. -- Женщина на посту министра. . Скажите еще, что у наших отдаленных потомков женщины будут не только министрами, но, вот нелепость, финансистами, судьями, а то и офицерами! -- Кто может знать будущее, монсеньер? -- Довольно, Мирей! -- решительно прервал Ришелье. -- Признаюсь, b{ мне доставили немало веселых минут, но нельзя же затягивать шутку до бесконечности! У меня полно важных дел. Ступайте же и передайте вашему дражайшему мужу, что он может выздороветь... Глава восемнадцатая Д'Артаньян у себя дома Строго говоря, наш гасконец находился вовсе не у себя дома (за полным пока что неимением такового), а в том самом ресторане, что открыл наконец на улице Ла Арп* вернувшийся в Париж г-н Бриквиль. Однако нужно отметить, что с некоторых пор, благодаря известным читателю обстоятельствам, д'Ар-таньян чувствовал себя как дома в любом строении, согласно имущественным законам безраздельно и всецело принадлежащем г-ну Бриквилю... И, в общем, имел на то некоторые основания, поскольку частенько осуществлял в отношении очаровательной Луизы те права, на каковые ее законный супруг оказывался сплошь и рядом решительно неспособен... Правда, на сей раз и речи не было о практическом осуществлении этих самых прав -- и оттого, что стоял белый день, и потому, что место отнюдь тому не благоприятствовало. Оно вовсе не подходило для любовных свиданий, так как было отделено от большого ресторанного зала исключительно легкой перегородкой с высокими, от пола до самого потолка, окнами. Шторы, правда, были задернуты, но все равно для пылких игр это помеще-ньице никак не годилось -- одна из дверей вела в зал, а вторая -- в кабинет хозяина. -- ... и тогда его величество изволил в самых недвусмысленных выражениях похвалить мою отвагу, -- продолжал д'Артаньян под восхищенным взглядом Луизы. -- Более того, он простер свое расположение настолько, что велел господину Ла Шене принести из его собственных карманов пригоршню луидоров, каковыми меня и наградил. Вот один из этих самых луидоров, коими его величество наградил меня... Говоря по совести, все до единого королевские луидоры уже были потрачены в тех местах, к коим приохотил д'Артаньяна услужливый Пишегрю, но * В некоторых наших старых переводах с французского эта улица именуется улицей Лагарп тот, которым гасконец хвастался перед Луизой, в общем, ничем от них не отличался, поскольку вышел из-под того же чекана, так что никакого обмана тут, собственно, и не было... -- Я нисколько не сомневалась, Шарль, что удача вам в конце концов улыбнется, -- с сияющими глазами сказала Луиза. И вкрадчиво поинтересовалась: -- Быть может, теперь, когда вы лично известны его величеству, мне будет легче добиться развода? Услышав знакомую песню, д'Артаньян мгновенно насторожился, как почуявший гончих заяц. И поторопился авторитетным тоном заверить: -- Боюсь, дело обстоит как раз наоборот... Его величество -- ярый противник разводов... Если окажется, что мое имя связано с потребовавшей развода женщиной, с карьерой придется бесповоротно распрощаться... -- Значит, Шарль, карьера вам важнее, чем моя любовь? -- незамедлительно задала Луиза столь обожаемый женщинами вопрос, приводящий всякого мужчину в бешенство. Д'Артаньян, однако, сдержался и смирнехонько ответил: -- Луиза, я вас несказанно люблю, но в мои годы нужно думать и о карьере... На что мы будем жить, черт возьми? -- Ну, это просто, -- сказала практичная Луиза. -- Нужно как следует разорить Бриквиля, так, чтобы деньги перекочевали ко мне, ` уж потом я с ним разведусь, и у нас останется и ресторан, и меблированные комнаты... Бриквиль, право, не пропадет, у него есть земля в провинции, та самая, отсуженная в наследство... -- Черт возьми, Луиза, вы меня ставите неизвестно в какое положение! -- в сердцах воскликнул д'Артаньян. -- Шарль де Батц д'Артаньян де Кае- тельмор, владелец кабаре и меблированных комнат... Я как-никак гвардеец короля, прах меня побери! -- Но кто же вам мешает совмещать владение рестораном с гвардейской службой? -- резонно возразила Луиза. -- Коли уж даже его величество совмещает свои королевские обязанности с выращиванием и продажей на рынке зеленого горошка? Крыть было нечем, и д'Артаньян, пораздумав, завел старую песенку, к которой прибегал не раз: -- Луиза, я еще так молод... Его очаровательная и упрямая любовница многозначительно прищурилась: -- Шарль, до сих пор ваша молодость вам не мешала проделывать со мной презанимательные вещи... Она вам не мешала и соблазнить меня самым целеустремленным и напористым образом... -- Мне? -- воскликнул д'Артаньян. -- Соблазнить вас? -- Ну конечно, разве вы забыли? -- промурлыкала Луиза. -- Вы меня коварно соблазнили, гвар-, дейский бесстыдник, как я ни сопротивлялась, а потом научили всем этим развращенным забавам, при одном воспоминании о которых меня вгоняет в краску... -- Я -- вас? -- Ну разумеется. У вас очень короткая память, Шарль. Я-то была так неопытна и, строго говоря, почти что невинна -- мой бессильный и лишенный всякой фантазии муженек вел себя так, что я даже не могла чувствовать себя женщиной... Но пришли вы, совратили меня и обучили столь бесстыдным вещам... -- Луиза! -- в растерянности воскликнул гасконец. -- И вас даже не мучает совесть? Впрочем, -- продолжала Луиза с загадочной улыбкой, -- нужно признать, что эти вещи достаточно приятны... Шарль, вы не хотите, часом, вновь воспользоваться моей беззащитной доверчивостью? С этими словами, сияя дразнящей улыбкой, она решительно приблизилась к д'Артаньяну, уселась ему на колени и тонкими пальчиками распустила верхний узел шнуровки корсажа. -- Луиза, это сущее безумие! -- запротестовал гасконец, в котором благоразумие взяло верх над естественными побуждениями гвардейца, на коленях у коего восседает очаровательная, готовая к любым проказам особа. -- Сюда могут войти из зала... -- Вздор... -- Есть еще кабинет... -- Кабинет пуст, туда можно попасть только через комнатку, где мы с вами сейчас сидим. Есть еще, конечно, окно, но даже Бриквиль не настолько глуп, чтобы лазить в свой собственный кабинет со двора, через окно... -- Подождите, -- сказал д'Артаньян, с тревогой наблюдая, как шнуровка все более распускается. -- Честное слово, я собственными ушами слышал в кабинете некое шевеление, только что. Планше мимоходом упоминал, что ваш муж приставил кого-то из слуг за нами шпионить... -- Но ведь до сих пор все обходилось? Шарль, помогите мне справиться с этим шнуром... -- Луиза, в кабинете определенно кто-то есть! -- Какой вздор! -- сказала Луиза, решительно приникая к его губам. После некоторого колебания д'Артаньян все же ответил на ее ласки -- пусть и довольно скромным образом. Именно в этот миг дверь, ведущая в кабинет, с грохотом распахнулась, ударившись о стену, и в проеме, словно разъяренный дух мщения, возник г-н Бриквиль с выражением лица, не сулившим ничего доброго. Д'Артаньян оставил шпагу в передней. Г-н Бриквиль также был без шпаги, зато держал в руках два пистолета со взведенными курками и еще пара пистолетов была заткнута у него за пояс. Мельком подумав, что подобной артиллерийской батареи с лихвой достаточно даже для пары-тройки гасконцев, не говоря уж об одном- единственном, д'Артаньян торопливо выпростал блудливую десницу из широко распахнутого декольте очаровательной хозяйки и постарался придать себе равнодушный вид ни в чем не повинного случайного прохожего -- что с его стороны было не самым разумным ходом, учитывая тот недвусмысленный факт, что Луиза по-прежнему восседала у него на коленях, обнимая за шею. Оба застыли, словно оглушенные ударом дубины, а грозный муж удовлетворенно протянул: -- Презанимательные вещи, говорите? Бесстыдные забавы? Бессильный муженек, лишенный всякой фантазии, говорите? А не кажется ли вам, моя прелесть, что у меня все же есть некоторая фантазия? И в комнату через окно лазят не одни лишь дураки! Та-та- та, какая интересная у вас позиция! Что характерно, физиономия у него была не сердитой, а скорее исполненной несказанного удовлетворения. Смело можно сказать, что г-н Бриквиль выглядел счастливым. Ревнивцы имеют такую особенность, что радуются вещам, которые заставляют их окончательно убедиться в собственном позоре и несчастии. Некоторые считают это болезнью. Как бы там ни было, ревнивец порой жаждет увидеть жену или любовницу в объятиях соперника. Все, способное подтвердить, что его подозрения -- сущая правда, имеет для него ни с чем не сравнимое очарование, и он никогда и ни от чего не получает такого удоволь- ствия, как от констатации собственного несчастья... Д'Артаньян смятенно подумал, что подобное удовольствие от лицезрения собственной жены, застигнутой в объятиях любовника, следовало бы причислить к тому извращению, коим славятся итальянцы, -- и карать точно так же, без всякой жалости К сожалению, у него не было ни времени, ни возможности убедить парижский парламент* незамедлительно ввести дополнения в законы против извращенцев... Луиза, очнувшись от оцепенения, наконец-то спрыгнула с колен д'Артаньяна и даже нашла в себе силы пролепетать: -- Сударь, мы как раз говорили о некоторых усовершенствованиях в заведовании рестораном... -- Охотно верю, сударыня! -- с саркастическим хохотом воскликнул г-н Бриквиль. -- Запахнитесь хотя бы, а то, я вижу, наш постоялец весьма усовершенствовал ваш туалет, приведя его к первозданной простоте! Прикройтесь, я вам говорю! До вас еще дойдет черед, а пока что мы займемся вами, гвардейский вертопрах! Когда я служил в армии, кое-чему научился... Д'Артаньян к тому времени тоже несколько опомнился и вскочил на ноги. Он внимательно следил за пистолетным курком -- этому приему уже научили его опытные вояки в роте. И, когда курок стал опускаться, гасконец моментально упал на одно колено. * Парламентами в то время именовались окружные суды Главным из них был Парижский, обладавший и некоторыми политическими правами (например, возражать против тех или иных королевских указов, отказываться их регистрировать и даже требовать отмены) Пистолетная пуля, шумно просвистев над самой его головой, ударила в высоченное стекло, с грохотом и дребезгом разнеся его на мелкие осколки, и, судя по звуку, влепилась в стену общего зала. R`l моментально послышались испуганные вопли и началась самая настоящая паника, особенно усилившаяся после второго выстрела и второй пули, отправившейся вслед за товаркой. Не теряя времени, д'Артаньян бросился на Брик-виля, и они схватились самым вульгарным образом, как пьяные крестьяне на деревенской ярмарке, в то время как Луиза упала в обморок и уже не видела завязавшейся баталии. В зале тем временем раздались истошные вопли, призывавшие дозор, полицию, судейских и всевозможные кары небесные. Не обращая на это внимания, д'Артаньян и г-н Рогоносец ожесточенно боролись -- один пытался выхватить из-за пояса запасные пистолеты, другой изо всех сил пытался этому помешать. Этому увлекательному занятию они предавались вплоть до того момента, когда распахнулась вторая дверь, в зал и в комнатушку ввалились оказавшиеся поблизости стражники под предводительством полицейского комиссара квартала, за которым кто-то успел сбегать. Д'Артаньян уже слышал о нем от Луизы. Теперь же убедился сам, что это человек несколько иного сорта, нежели прожженный судейский крючок, допытывавший его в Шатле. Здешний комиссар, когда-то, как и Бриквиль, служивший в армии, был широкоплечим и усатым мужчиной средних лет, самого решительного и грозного вида, привыкший скорее к шпаге, нежели к гусиному перу. Увидев новых лиц, г-н Бриквиль моментально заскочил в кабинет и проворно заперся там. -- Черт вас всех побери! -- зычным голосом взревел комиссар, багровея и грозно вращая глазами. -- Да здесь убийство! Мадам Луиза мертва! -- Вы, к счастью, ошиблись, -- возразил д'Ар-таньян, силясь отдышаться. -- Она попросту упала в обморок, когда этот болван принялся палить тут из пистолетов, словно мы в окопах под Ла Роше- лью... -- Похоже, вы правы, -- поправился комиссар, склонившись над Луизой и бегло ее осмотрев. -- Слава богу, она невредима... Эй, черт вас забери со всеми потрохами, что здесь произошло? Бриквиль, вы с ума сошли? Немедленно отоприте, иначе я вас арестую и отведу в Шатле! -- Преследуйте не меня, а этого гвардейского вертопраха! -- завопил из-за запертой двери хозяин. -- Я его застал в постели с собственной женой, вот и не сдержался! Комиссар устремил на д'Артаньяна пытливый и подозрительный взор, свойственный представителям его многотрудной профессии. -- Помилуйте, сударь, где вы здесь видите постель? -- пожал плечами д'Артаньян с выражением крайнего простодушия и совершеннейшей невинности. -- Я попросту снимаю комнаты и столуюсь у этой почтенной дамы... но хозяин, такое впечатление, совершенно повредился умом на почве беспочвенной ревности. Мы мирно беседовали о финансовых делах заведения, когда он ворвался и стал палить направо и налево... -- Ах ты, прохвост! -- завопил Бриквиль из своего безопасного убежища. -- Вы были поглощены прел юбод ейством! -- Господин прево, -- кротко сказал гасконец. -- Убедитесь сами -- разве мы похожи на застигнутых врасплох прелюбодеев? Наша одежда в совершенном порядке... Удостоенный не принадлежащего ему высокого титула*, комиссар заметно смягчился. Он не стал указывать гасконцу на его ошибку, но все же проворчал, покосившись на Луизу: -- Вообще-то, некоторый беспорядок в одежде я все же усматриваю... -- Ничего удивительного, -- сказал д' Артаньян. -- Она упала без чувств, вот платье и распахнулось... Но взгляните на меня -- я, черт onaeph, полностью одет и застегнут на все решительно пуговицы! -- Вообще-то, конечно... -- проворчал комиссар. -- Эй, Бриквиль, отоприте наконец, я сниму с вас допрос! Бриквиль, довольно долго исполнявший военное ремесло, не избавился от свойственной военным в те времена грубости по отношению ко всем, не принадлежащим к этому сословию. Он заорал вовсе уж грубо- -- Чтоб вас черти взяли, де Морней! Убирайтесь прочь со своими головорезами! И не вмешивайтесь не в свое дело! Слышите? Это только меня касается! Ну да, я рогоносец, рогоносец, прах меня побери, но разве у вас есть право инспекции над рогоносцами? Убирайтесь ко всем чертям! Комиссар, тоже бывший вояка, тоже не обладавший голубиной кротостью, рассвирепел: -- Зато у меня есть право хватать каждого, кто вздумает палить средь бела дня из пистолетов! Бриквиль, отоприте по-хорошему, а то так просто не отделаетесь! -- Да подите вы к дьяволу! -- донеслось из кабинета. -- Добром прошу, убирайтесь к чертовой * Парижский прево совмещал функции главного городского судьи, военного коменданта и начальника полиции, так что д'Артаньян польстил весьма скромному квартальному комиссару, каких в Париже имелось довольно много матери! У меня тут еще два пистолета, и, клянусь всеми святыми, я и вам влеплю пулю, если будете защищать этого совратителя и преследовать меня в моем собственном заведении! Комиссар тихонько сказал д'Артаньяну -- Думается мне, сударь, вам следует уйти, пока он не впал в совершеннейшее неистовство... -- Но я ни в чем не виновен... -- Не сомневаюсь, сударь, не сомневаюсь, -- с задумчивым видом протянул комиссар. -- Но вы, черт возьми, его раздражаете, так что лучше будет, если я честью провожу вас отсюда... -- Ах, вот как? -- возопил г-н Бриквиль, судя по звукам, в ярости бегавший по кабинету из конца в конец. -- Вы отпускаете этого прелюбодея, де Морней? Клянусь небом, я и на вас найду управу! Конечно же, он вас подкупил! Ничего, у меня найдутся заступники... -- Эй, выбирайте выражения, Бриквиль! -- Да пошел ты к монаху в пазуху, продажный сутяга! Убирайся отсюда, пока не проглотил парочку пуль! -- Ах, вот как? -- зловеще протянул комиссар, окончательно вышедший из себя. -- А ну-ка, молодцы, ломайте дверь! Именем правосудия! -- Пулю в лоб пущу! -- отозвался Бриквиль. -- Думаешь, я никогда не догадывался насчет тебя и этой потаскушки, моей супруги? -- Вышибайте дверь! -- ревел комиссар, воспламененный гневом. Его подчиненные, понуждаемые приказом и имевшие богатый опыт в таких делах, незамедлительно обрушились на дверь с такой сноровкой, что она вскоре же вылетела. На пороге встал разъяренный Бриквиль и направил на комиссара пистолет. Он нажал на крючок, но пистолет дал осечку, и едва успел Бриквиль выхва- тить последний, как был буквально задавлен толпой стражников. Один из них, схватив валявшееся у камина полено, отвесил молодецкий удар по руке рогоносца, окончательно его обезоружив, после чего повергнутый на пол г-н Бриквиль был в мгновение ока опутан веревками, словно болонская колбаса, и на руках вынесен за дверь. Глядя ему вслед и грозно шевеля лихо закрученными усами, jnlhqq`p громко сообщил: -- Если этот мерзавец вернется из Шатле раньше, чем через пару- тройку лет, могу вас заверить, я съем собственную шляпу! Уж будьте уверены! Эй там, кто-нибудь! Принесите воды и побрызгайте на бедняжку, она все еще без чувств! -- О нет! -- пролепетала Луиза, приподнявшись на локте и озирая присутствующих. -- Вы невредимы, Шарль, слава богу... И вы тоже, Антуан, это чудовище вам не повредило... Услышав, как Луиза называет в оплошности комиссара по имени, д'Артаньян мрачно подумал, что подозрения Бриквиля насчет комиссара, быть может, столь же справедливы, как на его собственный -- г-н де Морней выглядел ценителем прекрасного пола и умельцем в обращении с ним. Однако ситуация не благоприятствовала тому, чтобы и ему, в свою очередь, мучиться ревностью -- особенно учитывая, что один рогоносец только что уведен отсюда в Шатле... -- Боже мой, где он? -- Успокойтесь, дорогая, -- заявил комиссар, браво крутя усы. -- Он в Шатле и, клянусь небесами, выйдет оттуда не скоро... -- Ах, как вы меня утешили, господин комиссар... -- чарующим голоском произнесла Луиза. -- Вы меня избавили от страхов и тревог... Правда, она при этих словах очень уж многозначительно поглядывала на д'Артаньяна -- в свою очередь, сообразившего, что дела обстоят неплохо, и его привилегии в этом доме не только не пострадали, но, наоборот, расширились, учитывая, что рогоносец уведен в такое место, где будет лишен возможности мешать чужому счастью... Глава девятнадцатая О том, как полезно порой быть постоянным клиентом торгового заведения Вряд ли стоит очень уж долго растолковывать непонятливым, где в эту же самую ночь пребывал д'Артаньян, -- разумеется, в спальне супругов Бриквиль, на уже знакомой читателю супружеской постели под балдахином. За все время романа с прекрасной нормандкой гасконец и его любовница еще никогда не чувствовали себя в такой безопасности: главная помеха их ворованному счастью, сиречь г-н Бриквиль, пребывал за семью запорами в надежнейшей крепости, откуда при всем своем бешенстве и коварстве вряд ли мог выбраться самостоятельно в ближайшие пару-тройку лет, обещанных ему комиссаром... И все же очаровательная Луиза призналась, откровенно ежась от страха: -- У меня до сих пор мурашки по коже. Так и кажется, что Бриквиль подслушивает под дверью, вот-вот ворвется с пистолетом или кинжалом... У него в комнате дюжины две кинжалов -- его единственная слабость, на которую он охотно швыряет деньги, да и пистолетов там не менее полудюжины... -- Какие глупости, Луиза! -- браво заявил д'Артаньян, привлекая ее к себе со сладостным ощущением победителя. -- Клянусь честью дворянина, что вы зря тревожитесь. Из Шатле так просто не выберешься, уж мне-то лучше знать, я сам там побывал... -- Но вы ведь оттуда выбрались? -- Милая Луиза, не равняйте меня с этим склочным негодяем, вашим муженьком! Честно признаться, я оттуда не "выбирался" -- меня они выпустили сами. Потому что за мной туда прибыл сам господин де Кавуа, капитан мушкетеров кардинала, и у него был приказ о моем освобождении, подписанный его величеством собственноручно. Есть некоторая разница, вам не кажется? Вряд ли у Бриквиля найдутся друзья, способные его оттуда вытащить так быстро... -- Интересно, -- мечтательно сказала Луиза, -- есть у нас законы, позволяющие в кратчайшие сроки получить развод с человеком, заключенным в Шатле? -- По-моему, нет, -- мгновенно ответил д'Артаньян, уже свыкшийся с подобными ее мечтаниями, как с неизбежным злом, от которого до сих пор как-то удавалось уворачиваться. -- Определенно, нет. -- Как жалко... До чего удобный случай, Шарль, не правда ли? Если толково поговорить с комиссаром де Морнеем и вознаградить его парой сотен... Она замолчала и, тихонько взвизгнув, прижалась к д'Артаньяну. Что до гасконца, то он тоже обратился в слух. И убедился, что им не почудилось: в замке поворачивали ключ, стараясь делать это как можно тише. Кто-то пытался проникнуть в спальню. Д'Артаньян кошкой прянул к двери и с грохотом задвинул засов, как раз вовремя -- неизвест- ный по ту сторону отпер замок и собирался уже войти. -- Эй вы, там! -- громко возвестил д'Артаньян самым решительным тоном. -- Кто вы такие, что ломитесь не просто в чужой дом -- в чужую спальню? Я не буду кричать полицию -- сам возьму шпагу и попротыкаю вас всех к чертовой матушке! С той стороны столь же громко ответил язвительный, свирепый голос, увы, прекрасно знакомый: -- Ах ты, мерзавец! Это моя спальня, если ты не забыл, вертопрах, скотина, блудливец, тварь! А шпага твоя, вот кстати, лежит аккурат рядышком со мной, на кресле... На этот раз ты попался, гасконский приблудыш! Эй, Пьер, Жеан, ломайте дверь! Пришлось признать, что на свете все же существуют чудеса -- вроде бы пребывавший за толстыми стенами Шатле г-н Бриквиль собственной гнусной персоной объявился тут же, рядом, отделенный от д'Артаньяна лишь досками двери толщиной в палец, и настроение у него, сдается, было самое что ни на есть недружелюбное. Оставалась еще зыбкая надежда, что д'Артаньян столкнулся с дьявольским наваждением, что над ним вздумал подшутить какой-то бес или другой мелкий обитатель преисподней, выбравшийся в Париж, чтобы поиздеваться над тамошними нерадивыми христианами. Что это бес, для коего нарушение одной из заповедей Христовых все равно, что распахнутая дверь, голосом Бриквиля глумится над незадачливым любовником. "Сколько же я не был в церкви?" -- с запоздалым раскаянием подумал д'Артаньян. Однако он даже не пытался вспомнить подходящую к случаю молитву, уверенный, что имеет дело с обитателями этого мира. На дверь обрушился страшный удар железного лома -- а это уже мало походило на бесовские проделки. Никто отродясь не слышал о бесах, столь умело и шумно орудующих ломом... Дверь была не особенно крепка, и после третьего удара одна из продольных досок с треском вылетела, в образовавшейся дыре мелькнул острый конец помянутого лома, исчез, ударил в другом месте... -- Черт вас побери, Бриквиль! -- заорал гасконец. -- Вы, в конце концов, дворянин! Берите шпагу, выйдем во двор и решим наше дело раз и навсегда! Удары на минуту стихли. -- Много чести, прелюбодей! -- торжествующе завопил Бриквиль. -- Я тебе без всякой дуэли уши отрежу, а может, еще что-нибудь! Да, вот именно, и еще что-нибудь! Ломайте дальше, олухи! Птичка в западне! Ух, и потешусь я над тобой, гасконский ублюдок! -- Боже мой, Шарль, бегите! -- простонала Луиза. -- Вы погубите h меня, и себя! -- Легко сказать... -- пробормотал д'Артаньян, беспомощно озираясь. Из одежды на нем имелась лишь ночная рубашка -- все остальное вкупе со шпагой лежало в прихожей, по ту сторону сокрушаемой ломом двери... Ситуация выглядела скверно, и гасконец действовал согласно заведенному неведомо кем порядку. Невозможно установить, кто и когда ввел этот неписаный обычай, но так уж повелось исстари: застигнутый в подобных обстоятельствах любовник, будь он хоть олицетворением храбрости и героизма, обязан был, не вступая в битву, ретироваться как можно быстрее, если имел к тому хоть малейшую возможность. Д'Артаньян, наскоро обмыслив про- исходящее, решил, что не стоит становиться исключением из общего правила. Он метнулся в соседствовавший со спальней кабинет, распахнул окно настежь и, поручив себя богу, выбросился во мрак, на соседний двор. Падение его оказалось смягчено чем-то довольно мягким, подвижным и несомненно живым, судя по взрыву ругательств. В одно мгновение д'Арта-ньян оценил ситуацию. Он свалился во двор, где сидели при лунном свете человек двадцать подмастерьев владельца соседнего заведения, торговца жареным мясом. Всех их д'Артаньян отлично знал, и они его тоже, поскольку гасконец был завсегдатаем этой лавки, где жареное мясо было лучше, чем у других. Кто-то тут же воскликнул, удержав другого, собравшегося было попотчевать пришельца дубинкой: -- Погоди, это ведь господин д'Артаньян! -- Он самый, -- торопливо ответил гасконец, стоя среди них в ночной рубашке. -- Решили полюбоваться луной? На самом деле он прекрасно понимал, в чем тут дело -- лихие подмастерья наворовали у хозяина изрядное количество жареного мяса (лежавшего тут же, на чистой холстинке) и решили устроить себе не значившийся в церковных календарях ночной праздник. Однако, как воспитанный человек, д'Артаньян притворился, что не заметил очевидного -- еще и оттого, что рассчитывал на ответную любезность. -- Ну да, луна нынче примечательная, -- не моргнув глазом, ответил его собеседник. -- А вы какими судьбами, господин гвардеец? -- Не помню, говорил я вам или нет, что я -- лунатик? -- столь же хладнокровно ответил д'Артаньян. -- Собрался было по нашему обычаю прогуляться по крыше, да вот незадача, проснулся не вовре- мя -- и кубарем полетел вниз. Мы, лунатики, только во сне ловкие, а стоит нам проснуться... Высоко над их головами раздавались отчетливые вопли г-на Бриквиля, страшно раздосадованного внезапным исчезновением д' Артаньяна и призывавшего на его голову все кары небесные и земные. Д'Артаньян нисколечко не боялся, что подмастерья его выдадут: как- никак он был завидным клиентом, завсегдатаем их заведения, а г-н Бриквиль, в противоположность ему, ни разу не переступал порога сего торгового дома, да вдобавок пребывал с хозяином во враждебных отношениях -- как и со всеми прочими соседями, впрочем. Бриквиля в округе терпеть не могли -- а д'Артаньян, наоборот, пользовался нешуточной любовью всех окрестных торговцев, поскольку оставлял в их лавках изрядную долю выигранных денежек... -- Куда он девался? -- орал Бриквиль на все предместье. -- Принесите огня и осмотрите комнаты, болваны! Он мог спрятаться куда-нибудь в закуток! Под кроватью посмотрите, в шкафу! Молодчик куда-то определенно забился, как крыса в нору! -- Что-то не похоже, хозяин... -- ответил неуверенный голос слуги Пьера. -- Нигде его не видать... -- Олухи! Недотепы! -- надрывался Бриквиль. -- Говорю вам, принесите огня! Он где-то прячется! Должно быть, они вгорячах не обратили внимание на распахнутое настежь окно кабинета или решили, что оно расположено слишком высоко. Д'Артаньян внутренне кипел от очередного оскорбления -- гасконцы никогда не прячутся от врага, в крайнем случае они спасаются бегством, но случай для того, чтобы объяснять разъяренному Бриквилю такие тонкости, был явно неподходящий... Подмастерья, прекрасно слышавшие вопли наверху, и ухом не повели. Только один из них сказал деликатно: -- Кажется, сударь, вам следует побыстрее отсюда убраться... -- Хорошо тебе говорить! -- удрученно воскликнул д'Артаньян, озирая свои босые ноги. -- В таком виде?! Быстренько посовещавшись, подмастерья отправили одного из них в дом с наказом поторопиться. Гонец через пару минут вернулся бегом с парой разношенных башмаков, старой шляпой и дырявым плащом: -- Чем богаты, сударь... Однако в положении д'Артаньяна и это скудное убранство было сущим кладом. Он торопливо накинул плащ, нахлобучил шляпу, натянул башмаки и торопливо сказал: -- Окажите еще одну услугу, друзья мои... Кто из вас знает моего слугу Планше? -- Да все мы тут его знаем. -- Отлично. Разбудите его, бога ради, и расскажите потактичнее, в каком положении я очутился. Пусть принесет мою одежду, шпагу и кошелек с деньгами. Я его буду ждать в саду у отеля Люин... -- Ладно уж, так и быть... Поспешайте, сударь! -- Черт меня раздери со всеми потрохами, молодчик, точно, выпрыгнул в окно! -- послышался над головой рык рогоносца. -- Во двор, растяпы, живее! Перехватим его там, пока не успел удрать! Ах, как будет славно, если он там валяется с переломанными ногами! То-то повеселимся, прах его побери! -- Не дождешься, рогач... -- пробормотал под нос д'Артаньян. Не медля более, выскочил за ворота и, поплотнее запахнувшись в плащ, припустил в сторону оте- ля Люин. Разношенные башмаки были ему велики и немилосердно шлепали, а чересчур маленькая шляпа, наоборот, угрожала ежеминутно свалиться с макушки, но гасконец мчался, не удручаясь такими тонкостями, по залитой лунным светом безлюдной улице. Отбежав на достаточное расстояние, он остановился, перевел дух и уже не спеша направился к садам. Опасаться, в общем, было нечего -- ночных полицейских дозоров в те времена еще не завели, а грабители вряд ли заинтересовались бы столь убого экипированным запоздалым прохожим. Прислонившись к дереву, д'Артаньян уже спокойно обдумал произошедшее и пришел к выводу, что поступил единственно возможным образом. Пожалуй, даже будь при нем шпага, не следовало устраивать драку -- окажись он захвачен в плен превосходящими силами неприятеля, стал бы живой уликой против Луизы, которую в этом случае сообразно с законами эпохи муж-рогоносец мог и насильно упечь в монастырь. Теперь же г-н Брик-виль мог беситься, сколько душеньке угодно -- одни его показания, не подкрепленные доказательствами в виде застигнутого in flagrant* прелюбодея, немного стоили. А к Луизе д'Артаньян успел по-своему привязаться, несмотря на все ее поползновения во что бы то ни стало стать законной супругой гасконца. Вскоре на дороге показался человек, нагруженный охапкой одежды. Под мышкой у него торчала шпага. Это мог оказаться либо cp`ahrek|, возвращавшийся с удачной вылазки, либо верный Планше. Вскоре д'Артаньян с радостью убедился, что верно как раз второе. На месте преступления (латинск. ). -- Планше! -- осторожно позвал он, выходя на открытое место. -- Ах, это вы, сударь! -- воскликнул верный малый, устремляясь к нему. И добавил с упреком: -- Предупреждал же я вашу милость, чтобы были осторожнее... Слуги давненько за вами шпионили... -- Ну кто мог подумать? -- удрученно понурился д'Артаньян. -- Он же сидел в Шатле... Откуда он взялся? -- Вот этого не знаю, сударь. Знаю только, что они там переворачивают дом вверх дном, все еще надеются отыскать вашу милость... но подмастерья вас не выдали. Они, знаете ли, славные ребята... -- Знаю, -- сказал д'Артаньян. -- Когда все уляжется, обязательно передам им пару пистолей, чтобы выпили за мое здоровье... Ну, что ты стоишь? Помоги одеться! Вскоре д'Артаньян обрел прежнюю уверенность в себе -- он был одет и обут в свое обычное платье, на голове красовалась его собственная шляпа с белым гвардейским пером, шпага была на поясе, а туго набитый в результате последнего выигрыша кошелек -- в кармане. -- Куда же мы теперь, сударь? -- грустно вопросил Планше. -- Домой нам возвращаться как-то не с руки, по крайней мере сегодня, уж это точно... Д'Артаньян раздумывал недолго и решение принял твердое. -- Я отправляюсь к квартальному комиссару, Планше. -- сказал он решительно. -- Ну, а ты можешь меня сопровождать -- не оставаться же тебе на улице в такой час? -- К комиссару? -- Вот именно, друг Планше, -- сказал д'Артаньян. -- Конечно, поздновато для визита к обычному человеку, но комиссар в силу занимаемой долж- ности, думается мне, привык, что его беспокоят посреди ночи... -- Что вы намерены делать, сударь? Д'Артаньян, нехорошо прищурившись, признался: -- Понимаешь ли, Планше, если человек использует против меня самые подлые приемы, я, в свою очередь, не чувствую себя связанным правилами благородного боя. Благо и в Писании, насколько я помню, сказано что-то вроде: если тебе выбили зуб, вырви мерзавцу око... -- Там вроде бы не совсем так сказано... -- осторожно поправил Планше, поспешая вслед за своим господином. -- А какая разница, Планше? -- решительно усмехнулся д'Артаньян. -- Дело, по-моему, в незатейливом принципе: если с тобой поступают подло, ответь столь же неблагородно. Уж против этого ты ничего не имеешь? -- Никоим образом, сударь! Глава двадцатая Квартальный комиссар у себя дома Д'Артаньяну не так уж долго пришлось дожидаться комиссара в комнате для приема посетителей -- должно быть, к столь поздним визитам здесь и в самом деле привыкли. Однако комиссар выглядел сумрачным и неприветливым, как всякий, вырванный из постели посреди ночи. Его нерасчесанные усы грозно топорщились, зевота раздирала рот помимо воли, а выражение лица было таким, словно он твердо намеревался отвести душу, забив кого- нибудь в кандалы, раз уж все равно пришлось вставать... Пожалуй, намерениям гасконца это только благоприятствовало. -- А, это опять вы, сударь... -- проворчал комиссар, усаживаясь g` квадратный столик. -- Что это вас носит в такую пору? Как и подобало человеку, подвергшемуся самому подлому насилию, д'Артаньян заговорил взволнованно и удрученно: -- Господин комиссар, я прошу вас немедленно принять должные меры против негодяя Бриквиля! Право же, это переходит всякие границы! То, что он себе позволяет... Комиссар откровенно зевнул: -- Шевалье, вы что, не могли дождаться утра? Бриквиль все равно в Шатле... -- Вы так полагаете? -- спросил д'Артаньян с саркастической усмешкой, достойной трагической маски греческого театра. -- Наш достойный Бриквиль свободен, как ветер! -- Этого не может быть. -- Еще как может! Полчаса назад он меня едва не убил со своими подлыми клевретами! Даю вам слово дворянина! Комиссар похлопал глазами, потряс головой -- и проснулся окончательно. На его лице появилось несказанное удивление: -- Как это могло получиться? -- Откуда я знаю? -- пожал плечами д'Артаньян. -- Одно несомненно: он пребывает на свободе и пытался перерезать мне глотку, что не удалось исключительно благодаря счастливому стечению обстоятельств. Но они, должен вам сказать, чертовски старались! -- Подождите, -- сказал комиссар, тщетно пытаясь ухватить нить. -- Эй, кто там! Скажите Пуэну-Мари, пусть сломя голову бежит в Шатле и немед- ленно выяснит, почему мой заключенный оказался на свободе! Одна нога здесь, другая там, шевелитесь, дармоеды! Слышно было из-за приоткрытой двери, как кто-то опрометью затопотал по лестнице, призывая означенного Пуэна-Мари. -- Теперь расскажите все, не преувеличивая и не отягощая меня ненужными подробностями. -- Преувеличивать нет нужды, -- сказал д'Арта-ньян. -- Того, что произошло, и так достаточно... Я задержался в гвардейских казармах до десяти вечера -- вы ведь, господин комиссар, как я слышал, старый вояка и прекрасно знаете, как это бывает: весь день напролет отдаешь службе и не успеваешь за весь день перехватить и маковой росинки... Уж вы-то понимаете... -- Безусловно, -- подтвердил комиссар важно. -- Вот видите! Одним словом, я был голоден настолько, что готов был вцепиться зубами в конскую ляжку того всадника, что стоит на Новом мосту... * Но перекусить было негде -- все таверны давно закрыты, а в тех кабачках, что еще готовы услужить, предлагали одно вино, без крошки хлеба... Вот я и подумал: какого черта? Ведь в меблированных комнатах, где я живу, есть повара, которые ночуют в доме, быть может, печи еще не погасли... Я пошел к себе домой -- и к несказанному моему удивлению наткнулся на господина Бриквиля. По чести говоря, у меня не осталось сил ни удивляться, ни задираться -- я голоден, как волк. Решив забыть о том, что произошло днем, я попросил его приготовить мне еды, обещал заплатить впятеро больше обычной цены -- и был настолько неосторожен, что, показывая ему деньги, вынул весь ко- * Имеется в виду конная статуя Генриха IV. шелек, вот этот самый... -- и д'Артаньян продемонстрировал туго набитый кошелек. -- Мне накануне крупно повезло в карты... Бриквиль, должно быть, решил вместо предложенной пары луидоров получить все. Он самым елейным голоском пригласил меня наверх. Заверяя, что не успею я выпить стаканчик вина и отдохнуть, как ужин будет готов. Я, человек наивный, поверил и последовал в его кабинет... Не прошло h пары минут, как Бриквиль ворвался с кинжалом и пистолетом в сопровождении парочки головорезов по имени Пьер и Жеан и еще какого-то верзилы самого разбойничьего вида, которого они кликали Клейменый Анри. Они закричали, махая пистолетами и кинжалами, чтобы я немедленно отдал им все, что при мне есть, -- и, я всерьез подозреваю, не собирались этим ограничиться. Наверняка они меня зарезали бы, чтобы правда не выплыла наружу... Я упомянул о вас и пообещал, что вы с ними непременно рассчитаетесь за подобное злодейство. Тогда Бриквиль... Мне, честное слово, неловко повторять то, что он о вас сказал, язык не поворачивается... У нас в Беарне об этаких гнусностях и не слыхивали... -- Ну-ка! Опустив глаза, как и пристало столкнувшемуся с несказанной пошлостью хорошо воспитанному юноше из провинции, д'Артаньян упавшим голосом поведал: -- Бриквиль сказал, что он чихал на вас, плевал на вас, что он вас нисколечко не боится и готов вступить с вами в противоестественные сношения на итальянский манер... -- Что-о? -- взревел комиссар, вздымаясь во весь свой немаленький рост. Он подбежал к двери, распахнул ее могучим ударом ноги, едва не расколов пополам, и заорал: -- Эй, Жак! Оноре! Возьмите побольше людей, кого только соберете, отправляй- тесь в дом Бриквиля и приволоките его сюда немедленно! Если не пойдет добром, волоките за ноги и подгоняйте дубинками! -- Вернувшись за стол, он еще долго возмущенно фыркал, ухал и чертыхался. Потом, немного успокоившись, зловещим тоном пообещал: -- Ну ничего, мы еще посмотрим, кто кого будет пользовать итальянским манером... Мы еще разберемся, как этому мошеннику, разбойнику чертову, удалось выбраться из Шатле... Да, а что там было дальше? -- Шпага, конечно, была при мне, -- сказал д' Ар-таньян. -- Но в одиночку я от них ни за что бы не отбился. А потому пришлось, забыв о гордости, наудачу выброситься в окно. Хвала господу, я ничего себе не переломал -- зато без всякого злого умысла покалечил парочку подмастерьев моего соседа, мирно сидевших во дворе. Они, со своей стороны, собираются подать жалобу -- а также выступить моими свидетелями... -- Кажется, они уже здесь, -- проворчал комиссар, прислушиваясь к шагам и голосам в прихожей. -- Тем лучше, -- сказал д' Артаньян. -- И вот еще что, господин комиссар... Не скажете ли, как звали вашего почтенного отца? -- Мишель-Фредерик... А какое это имеет значение? -- Огромное! -- радостно воскликнул д'Артаньян с самым что ни на есть простецким видом. -- Как только я услышал, что вас зовут де Морней, я вспомнил... Мой батюшка в свое время, давно тому, остался должен сорок луидоров парижскому дворянину по имени Мишель- Фредерик де Морней, и это мучило его несказанно: ну вы же понимаете, долг чести... Когда я отправлялся в Париж, он наказывал мне разыскать заимодавца... -- Мой отец умер пять лет назад... -- в некоторой растерянности пробормотал комиссар. -- Или его наследников, -- продолжал д'Артаньян хладнокровнейше. -- И непременно вернуть старый долг. Как примерный сын и дворянин, я обязан выполнить волю отца... И он принялся отсчитывать золотые, выкладывая их рядками на свободном от бумаг краю стола. Комиссар оторопело следил за ним и, наконец, попытался слабо запротестовать: -- Отец мне никогда не упоминал о подобном долге... -- Благородному человеку не пристало кичиться однажды оказанными благодеяниями, -- с пафосом сказал д'Артаньян. -- Hgbnk[e, сударь, ровнехонько сорок луидоров, сколько и взял в долг мой батюшка лет пятнадцать тому... Золотые луидоры французское казначейство стало впервые чеканить лишь три года назад -- но комиссар, очень похоже, не собирался вдаваться в такие тонкости. Сорок золотых, выложенных четырьмя аккуратными рядами так, что они напоминали строй хорошо вымуштрованных солдат, производили весьма приятное впечатление. Впрочем, комиссар сделал слабую попытку запротестовать: -- Вы уверены, сударь... -- Помилуйте! -- воскликнул д'Артаньян, глядя на него невиннейшим взором. -- Какие тут могут быть сомнения? Я возвращаю отцовский долг сыну кредитора -- что здесь противу дворянской чести? Должно быть, именно его кристальной чистоты взор и убедил комиссара, что дело пристойное и правильное. Комиссар живо выдвинул ящик стола, горстью смахнул туда золото и сказал с видом человека, начавшего что-то такое припоминать: -- В самом деле, в самом деле... Д'Артаньян из Беарна, ну конечно же... Такое поведение делает вам честь, сударь, и я окончательно убедился, что юноша вы честный, достойный уважения и доверия... Зовите ваших свидетелей! Появились подмастерья торговца жареным мясом, числом четверо. Охая, кособочась и потирая кто спину, кто шею или ногу, они гладко и красочно поведали, как мирно сидели у себя во дворе, наслаждаясь ночной прохладой и лицезрением полной луны, -- и вдруг над их головами послышались отчаянные призывы о помощи, крики "Караул! Грабят!", а также злодейские голоса, требовавшие немедленно отдать им все деньги и испускавшие старинный клич рыцарей большой дороги: "Кошелек или жизнь!". Вслед за тем буквально на голову им спрыгнул их благородный сосед, шевалье д'Арта-ньян, известный всему кварталу как благонравный и тихий молодой человек самого примерного поведения. Совершенно ясно, что это он стал жертвой грабителей, коими предводительствовал г-н Бриквиль, опять-таки известный всему кварталу, но с самой худшей стороны. В заключение они выразили желание подать жалобу на увечья в адрес того же г-на Бриквиля -- ведь, рассуждая здраво, именно он послужил причиной того, что юному гвардейцу пришлось покидать дом через окно, а не через дверь... "Молодец, Планше, -- подумал тем временем д'Артаньян. -- Отлично справился. Четыре луидора потрачены не зря..." Судя по тому, как блистали охотничьим азартом глаза комиссара, уже давно стряхнувшего сонную одурь, петля правосудия все теснее стягивалась вокруг шеи незадачливого г-на Бриквиля -- пока, увы, в фигуральном смысле... Тем временем из Шатле вернулся гонец -- стражник по имени Пуэн- Мари, запыхавшись, просколь- знул в дверь и долго нашептывал что-то на ухо своему принципалу. После чего комиссар заметно поскучнел и решительно обратился к свидетелям: -- Ну что ж, вы пока можете идти... Да прикройте за собой дверь поплотнее. -- Что случилось? -- спросил д'Артаньян, при виде удрученного лица комиссара исполнившись самых скверных предчувствий. -- У нашего Бриквиля есть заступники, -- досадливо сказал комиссар. -- Он, конечно же, не сбежал из Шатле -- оттуда, по совести вам признаюсь, сбежать трудненько... Его выпустили вчера вечером. К Бриквилю, оказывается, регулярно ходил в ресторан один мушкетер из роты де Тревиля, и они приятельствовали. А у де Тревиля есть дальний родственник, советник Высшей палаты уголовного суда, -- эти магистраты, знаете ли, в последнее время m`whm`~r пользоваться влиянием и играть роль. Бриквиль каким-то образом дал знать приятелю, а тот, не мешкая, оповестил магистрата. Советник самолично явился в Шатле и приказал привести к нему арестованного -- на что в силу своей должности имел полное право. Когда Бриквиля спросили, за что он арестован, тот, прикинувшись смиренником, ответил, что всего лишь не мог терпеть, когда из него делали рогоносца и попытался удалить из своего дома того, кто навлек на него позор. Пребывая в крайнем расстройстве чувств, он произвел некоторый шум в квартале, а комиссар полиции, то бишь я, вместо того, чтобы встать на сторону правосудия, принял сторону изменницы и прелюбодея, приказал отправить его в тюрьму, не пожелав выслушать справедливых резонов... Узнав также, что речь идет о вас, сударь, известном своей преданностью кардиналу, родственник де Тревиля велел выпустить Бриквиля на свободу немедленно... -- Ах ты, черт! -- в сердцах воскликнул д'Ар-таньян. -- Я оказался в сложном положении, -- доверительно признался комиссар. -- Родственник самого де Тревиля, знаете ли... И королевский мушкетер... -- Прах меня побери, но ведь есть еще и сегодняшнее разбойное нападение! -- воскликнул д'Ар-таньян, не собиравшийся отступать. -- А что до де Тревиля и его родственников... У меня -- а значит, и у вас -- тоже найдутся заступники! -- Кто, например? -- с нескрываемой надеждой спросил комиссар. Интонации его голоса показали, что комиссар остается сторонником гасконца, хотя и исполнившимся разумной осторожности. -- Ну, например, господин де Кавуа, капитан мушкетеров кардинала. Или граф де Рошфор, конюший его высокопреосвященства, -- сказал д'Артань-ян уверенно. -- Могу вас заверить, что эти достойные господа, верные слуги всемогущего министра, ни за что не дадут в обиду столь дельного и толкового чиновника, как вы, наоборот, должным образом оценят ваше служебное рвение и безукоризненное исполнение долга... Он прекрасно видел, что комиссара раздирает нешуточная внутренняя борьба. Ему не хотелось связываться с родными влиятельного де Тревиля -- но, с другой стороны, названные гасконцем имена произвели не менее сильное впечатление. К тому же взгляд комиссара то и дело обращался к ящику стола, где так уютно покоились сорок луидоров прошлогоднего чекана... -- Быть может, следует послать за мадам Луизой? -- спросил д'Артаньян с таким видом, словно эта догадка осенила его только теперь и он вовсе не посылал Планше полчаса назад с поручением еще и к Луизе, чтобы проворный малый подроб- но растолковал, каких показаний ей следует держаться. -- Вы полагаете? -- Я уверен, она подтвердит мой рассказ во всех деталях, -- заверил д'Артаньян. -- К тому же... Коварство этого злодея, Бриквиля, уже не вызывает сомнений, как и его разбойничьи повадки. Боюсь, как бы он и ей не повредил... -- Луизе? -- рявкнул комиссар с таким видом, что кое-какие подозрения д'Артаньяна вновь ожили и даже укрепились. -- Ну, я ему покажу! Я ему пропишу... итальянский манер! Ага! Слышите? Я не я буду, если это не нашего голубчика волокут! В самом деле, в приемную ввалилась толпа стражников, увлекая за собой г-на Бриквиля, связанного по рукам и вдобавок обмотанного толстенной веревкой, как болонская колбаса. Незадачливый рогоносец грозно вращал глазами, ругался, плевался, как дикий турок, что есть мочи упирался и поносил своих гонителей, как только мог, -- но бравые стражи закона, поддавая ему тычки в шею, одолевали как числом, так и умением. Следом, уже самостоятельно, как и подобает пришедшей за правосудием пострадавшей стороне, появилась очаровательная Луиза, простоволосая, как древняя вакханка, в растерзанной одежде, с явственно наблюдавшимся под правым глазом тем сомнительным украшением, которое ни одна женщина не стремится добровольно заполучить. Картина была достойна кисти великого живописца Сальватора Розы -- в тусклом свете казенных масляных плошек сверкали алебарды и шпаги стражников, взъерошенный Бриквиль, словно только что изловленный дикий лесной человек, нечленораздельно рычал и сверкал глазами с таким видом, словно и вправду сожрал бы сырьем всех до единого присутствующих; распущенные волосы и полуприкрытые корсажем прелести Луизы являли собою приятный контраст с обшарпанными стенами, неряшливыми стражниками и монстрообразным арестантом -- а в центре с видом оскорбленной добродетели помещался д'Артаньян, воздевший очи горе, словно христианский мученик древних веков на арене со львами. С прискорбием стоит отметить, что гасконец ввиду неполноты своего образования (так мы деликатно поименуем полное отсутствие такового) вовсе не усматривал никаких ассоциаций меж происходящим и живописными полотнами -- ну, а остальные, между нами, были ему под стать... Комиссар, видя, что ускользнувшая было дичь вновь угодила в надежные силки, звучно откашлялся и протянул: -- Те-те-те, любезный Бриквиль... Я уж было распрощался с надеждой увидеть вас вновь, но вы, похоже, часу прожить не можете, чтобы не нарушить законов Французского королевства... На сей раз вы у меня так просто не отделаетесь... -- Я?! -- завопил Бриквиль, потерявший последние остатки благоразумия. -- Да это самый настоящий заговор! Вы с этим вертопрахом определенно стакнулись! Или он вам заплатил? Это я -- пострадав лий, слышите, я! Я изловил этого вот потаскуна со своей женушкой прямо в постели, и он голышом сбежал через окно! Д'Артаньян кротко сказал: -- Господин комиссар, я не собираюсь ничего говорить в свою защиту... посмотрите на меня и сами решите, похож ли я на человека, застигнутого в чьей-то там постели и голышом сбежавшего через окно... По-моему, нисколечко. -- Да ваша одежда до сих пор валяется в моей прихожей! -- возопил Бриквиль. -- Ах, вот даже как... -- скорбно вздохнул д'Артаньян. -- Вы в мое отсутствие вломились в занима- емую мною комнату, утащили оттуда запасную мою одежду и где- то там бросили, надо полагать... Кого вы хотели провести, глупец? Одного из лучших полицейских комиссаров Парижа? -- Вот именно, вот именно, -- сказал польщенный комиссар. -- Госпожа Бриквиль, правда ли, что ваш муж с некими сообщниками пытался ограбить вашего жильца? -- Ну конечно, сударь, -- всхлипнула Луиза. -- Они бы непременно зарезали бедного господина д' Артаньяна, но он попросил у них разрешения прочесть последнюю молитву, а сам, выйдя в другую комнату, отважно выбросился в окно... С точки зрения д'Артаньяна, эта ее импровизация была совершенно ненужной деталью, но сказанного не воротишь... -- И ваш жилец был одет? -- Ну конечно же! Кто садится ужинать голым? -- Все обстоятельства не в вашу пользу, Бриквиль, -- сказал комиссар с видом проницательным и грозным. -- Ваш жилец свидетельствует против вас. Ваша жена свидетельствует против вас. Соседские подмастерья свидетельствуют против вас. А это неспроста... -- Потому что вы все тут в сговоре! -- взревел Бриквиль. -- Знаете, что мне сказала эта потаскуха, когда я ее немного поучил по праву мужа? Что она непременно со мной разведется и выйдет замуж за этого гвардейского хлыща! (Д'Артаньян невольно содрогнулся от страха перед подобной перспективой. ) А если для этого понадобится засадить меня в тюрьму, сказала эта шлюха, она и засадит, поскольку вас, де Морней, с ней связывают... Комиссар с грохотом обрушил на стол кулак, а перехвативший его взгляд стражник проворно отвесил арестованному увесистый подзатыльник, отчего тот замолчал, и тайны, оглашение коих, безуслов- но, могло нанести ущерб отдельным представителям доблестной парижской полиции, так и остались непроизнесенными. -- Положительно, Бриквиль, вы закоренелый преступник, -- сказал комиссар свирепо. -- По-моему, вас следует незамедлительно... -- Господин комиссар! -- торопливо воззвал д'Артаньян, вдруг сообразивший, что свобода Брик-виля и его собственная свобода оказались причудливым образом связаны, поскольку тюремное заточение ресторатора неминуемо влекло угрозу законного брака гасконца с Луизой. -- Я вовсе не жажду ни крови, ни мести. Господин Бриквиль, бедняга, попросту поддался соблазну, вид золота затмил ему разум... Мало ли что в жизни случается, даже святые порой поддавались искушению... Сдается мне, я был бы вполне удовлетворен, если бы вы прочитали господину Бриквилю суровую нотацию и убедили его больше так не делать. . К чему лишать человека свободы, если всегда можно дать ему шанс исправиться? Будем великодушны, как истинные христиане, простим бедняге его невольное прегрешение... Комиссар смотрел на гасконца хмуро и насмешливо, и у д'Артаньяна создалось впечатление, что его видят насквозь Простодушный полицейский -- вообще явление редкое, особенно в столице. Оставалось надеяться лишь на то, что содержимое верхнего ящика стола сыграет свою роль. -- Ну, если подумать... -- начал комиссар. -- Заклинаю вас, простите этого бедолагу! -- воскликнул д'Артаньян. -- Лишь бы он сделал для себя урок на будущее... Ему только что пришло в голову, что в Париже и без того есть множество укромных уголков, где можно видеться с любовницей. К чему же продолжать свидания в ее собственном доме, подвергаясь риску? -- Послушайте, Бриквиль, -- сказал комиссар, решившись. -- По- моему, молодой человек говорит дело. К чему нам всем эти хлопоты, а вам еще и разорительный судебный процесс? Давайте и впрямь замнем дело по-соседски. Какого дьявола вы прицепились к бедному юноше с разными там беспочвенными подозрениями? Не следует судить о вещах по первому впечатлению и своей первой мысли. В рогатых видениях, посещающих ревнивых людей, больше воображения, чем истины. Таково уж ваше ремесло ресторатора и содержателя меблированных комнат -- супруга ваша прямо-таки вынуждена ласково улыбаться посетителям и постояльцам, чтобы не растерять клиентуру. Тут нет ничего от распущенности, право же. Вполне возможно, парочку таких улыбок или взглядов вы и истолковали совершенно неподобающим образом... Короче говоря, я вас готов вытащить из этой неприятности при условии, что вы мне пообещаете быть благоразумным в будущем, примиритесь и с вашей законной супругой, и с этим достойным юношей... Но господин Бриквиль, очевидно, ободренный столь быстрым своим предыдущим освобождением из темницы, окончательно закусил удила и потерял всякую осторожность. -- Это я-то должен быть благоразумным? -- завопил он. -- Это мне следует искать примирения? Благодарю покорно! Мало того, что меня qdek`kh рогоносцем, что меня преследует без всякого на то повода продажный полицейский чин -- я еще обязан сам искать примирения? Только потому, что этот вертопрах и фат, задира и похабник -- кардиналист?! Знаем мы, любезный комиссар, откуда ноги растут! Ну ничего, найдутся люди, которые, уж будьте уверены, вложат ума и этим кардинальским прихвостням, и их хозяину, выскочке и интригану, ненавидимому всей Францией... Он замолчал -- комиссар, упершись кулаками в источенную шашелем доску стола, медленно поднялся во весь рост со столь грозным и свирепым видом, что никто не удивился бы, изрыгни он изо рта пламя, а из глаз -- искры. -- Все слышали? -- страшным, зловещим голосом протянул комиссар. -- Все здесь присутствующие слышали, какими словами этот проходимец отозвался о первом министре нашего христианнейшего короля? Его величество изволит доверять господину кардиналу, без колебаний приблизив его к своей особе, а вот Бриквиль, фу-ты, ну- ты, осмелился бесчестить его высокопреосвященство так, что и повторить грех! Да за меньшее людей отправляли на Гревскую площадь! На сей раз вы крепенько влипли, дражайший! Теперь вас не вытащит из-за решеток ни один магистрат! Теперь дело насквозь политическое, а это уже другой оборот! Похоже, Бриквиль, вам все- таки придется примерить каменный камзол... Уведите его с глаз моих -- а поскольку до Шатле гораздо дальше, волоките прямиком в Консь- ержери! А уж оттуда, никаких сомнений, он быстренько попадет в Бастилию! Что вы стоите? "Видит бог, моей вины тут нет, -- без малейших угрызений совести подумал д'Артаньян, глядя вслед окруженному толпой стражников Бриквилю. -- Сам накликал беду, болван... Господи ты боже мой! Да ведь теперь она от меня точно не отстанет! Вот по- ложеньице..." Судя по обращенному к нему взгляду Луизы, задумчивому и словно бы оценивающему, худшие подозрения сбывались с поразительной быстротой... Вернувшись домой уже перед самым рассветом в крайнем расстройстве чувств (и едва избавившись от Луизы, жаждавшей, чтобы ее немедленно утеши- ли после всех переживаний и бурных событий), д'Артаньян только теперь обнаружил на столе записочку от Пишегрю, приглашавшего его завтра на игру в кости. Глава двадцать первая Как играли в кости в кварталах Веррери Кварталы Веррери получили свое название оттого, что примыкали к одноименной улице на правом берегу Сены. Сейчас уже невозможно установить, улица ли создала кварталам дурную славу или все обстояло как раз наоборот, но безусловным фактом или, говоря языком науки, аксиомой является то, что и улица Веррери, и прилегающие к ней кварталы считались в славном Париже именно тем самым местом, которое люди богобоязненные, добродетельные, робкие или просто не отягощенные предосудительными привычками (либо деньгами на оплату таковых привычек, обходившихся во все времена весьма недешево) предпочитали во всякое время суток обходить десятой дорогой. Однако д'Артаньян представлял им полную противоположность. В восемнадцать лет страшное для почтенных обывателей слово "порок" предстает чем-то отвлеченным от реальной жизни, а вот веселье привлекает несказанно. Кварталы Веррери при всей своей сомнительной славе обладали одним несомненным достоинством -- там было весело. За свои деньги человек мог незамедлительно получить bqe желаемые удовольствия, а от неизбежных сопутствующих осложне- нии сорвиголов вроде нашего гасконца спасали как бойкая шпага, так и юношеское пренебрежение к опасности, что в сочетании являет собою взрывоопасную смесь и позволяет человеку ни за что не угодить в малопочтенную категорию "легкой добычи". Д'Артаньяна легкой добычей никто не считал, а потому он разгуливал, как завсегдатай, там, где королевские стражники рисковали появляться лишь плотными кучками, ощетинившись алебардами... Впрочем, улица, куда он направил стопы согласно записке Пишегрю, считалась одним из пристойных мест -- если только позволительно употреблять подобные обороты по отношению к кварталам Вер-рери. Видимо, все дело было в том, что она располагалась на некоем незримом пограничном рубеже, где еще могли появляться без особых тревог решившие пощекотать нервы и поискать приключений случайные визитеры... Д'Артаньян, в отличие от залетных гостей, которых сразу можно было опознать по неуверенности во взгляде и поведении, по-хозяйски вошел в один из ничем не примечательных домов, лишенных каких бы то ни было вывесок или иных отличительных знаков, бросил ливр одноглазому привратнику, приветствовавшему его со всем возможным почтением, и вступил в обширную прихожую, где его радостно встретили бойкие и смазливые девицы -- Лизетта, Мюзетта, Жанетта, Жоржетта, а также другие, чьи имена не сохранились для истории. Все это были девушки отзывчивые и приветливые, не обремененные ни корсажами, ни чрезмерной чопорностью, -- а потому без церемоний повисли на шее у гасконца, награждая звонкими поцелуями и прижимаясь так тесно, что меж ними и д'Артаньяном не смогла бы протиснуться и са- мая куцая мораль. И гасконец, и отзывчивые девицы с приятностью ощущали прикосновения пленительных выпуклостей -- д'Артаньян считал таковыми те, что были даны девицам от природы, а для грациозных нифм, наяд, дриад и сильфид самой пленительной выпуклостью на статной фигуре юного гвардейца был карман, в коем лежал туго набитый кошелек. В общем, обе стороны были довольны друг другом. Увы, на сей раз у него были более неотложные дела, и он п