перочинный ножичек. Выбрав подходящее место, подцепил узким  лезвием  холст,
отделил пару прядей. Воровато оглянувшись, оторвал кусок оберточной  бумаги,
завернул в него добычу и поглубже спрятал в карман.  Так  же  поступил  и  с
двумя другими картинами. Трудно было сформулировать четко,  что  именно  его
гложет,  какие  подозрения  возникают  в  глубине  души.  Просто-напросто  с
некоторых пор решил смотреть в оба,  держать  ушки  на  макушке  и  спрятать
подальше  излишнюю  доверчивость.  Прежние  инстинкты  неожиданно  ожили  от
вечного, казалось бы, сна, наступившего после ухода в отставку...
   - Жанна, - сказал он, щелкнув  клавишей.  -  Когда  Марушкин  закончит  с
Косаревым, пусть зайдет ко мне. он тут забыл кое-что... Только обязательно.
   - Будет сделано, Павел Иванович... Минут через пять художник вновь возник
на пороге, положил перед Петром небольшой бланк:
   - Вот тут ваш  автограф  необходим...  Петр  подмахнул  расходный  ордер,
согласно которому г-ну Марушкину причиталась за  изготовление  рам  какая-то
мелочь. И небрежно поинтересовался:
   - До копеечки рассчитался мой зам?
   - А то! - воскликнул  сияющий  Марушкин.  Извлек  из  нагрудного  кармана
потертой  джинсовой  куртки  пачку  зеленых  бумажек,  сложенную   вдвое   и
перехваченную желтой резинкой. - Пять штук, копеечка  в  копеечку.  Премного
благодарны, Паливапыч, и всегда к вашим услугам. Разрешите улетучиться?
   - Тратить спешишь?
   - Ну, около того... - признался Марушкин.  -  Так,  расслабиться  немного
после трудов праведных с помощью алкоголя и доступного  женского  поголовья.
Так это ж ненадолго, мне мастерскую пора покупать, кровь из носу.  Если  еще
понадоблюсь...
   - Ты только смотри... - поднял палец Петр.
   - Павел Иванович! - проникновенно возопил  Марушкин,  прижимая  ладони  к
хилой груди. - Вы не думайте, что если я  малость  самую  эксцентричный,  то
автоматически лишен житейского практицизма... Присутствует таковой, как  же.
Будьте благонамеренны, я что трезвый, что пьяный - язык  за  зубами  держать
умею, не первый год замужем... Нешто мы сиволапые? Все понимаем...
   - Ладно, верю, -  сказал  Петр.  -  Ножичек  возьми,  забыл.  Если  опять
понадобишься, где искать? Засунул я куда-то твои координаты, уж извини...
   - Да бывает, - Марушкин быстро набросал на  листке  адрес  и  телефон.  -
Ждать буду с нетерпением, Паливаныч, всего вам наилучшего!
   Когда за ним закрылась дверь, Петр вернулся к картинам и еще  пару  минут
разглядывал холсты, осторожненько царапая ногтем в подходящих  местах,  так,
чтобы, боже упаси, не оставить следов. Подозрения крепли, не на шутку...
   - Можно, я уберу, Павел Иванович?  От  неожиданности  он  вскинулся,  как
ошпаренный, выпрямляясь, зацепил ногой картину, и она с грохотом  обрушилась
плашмя на ковер. Смущенно улыбнулся:
   - Пугаешь ты меня, тезка Орлеанской девственницы...
   - Опять насмехаетесь? - грустно сказала Жанна.  -  Девственницу  какую-то
придумали...
   - Не какую-то, а Орлеанскую.
   - А это кто?
   Павел мысленно воздел очи горе, вздохнул. Впрочем,  к  чему  ей  с  такой
фигуркой и мордашкой углубленное знание истории? Смешно даже...
   - Убрать?
   - Убери,конечно.
   Покосившись на него через плечо, Жанна нагнулась за смятой бумагой  -  не
присела на корточки, как это в  обычае  у  женщин,  особенно  щеголяющих  на
глазах у мужика в мини-юбках, а именно нагнулась, держа ноги прямо, так  что
взору Петра предстали кое-какие пикантные тайны. Без сомнения, проделано это
было умышленно.
   Невольно отведя глаза, он проворчал:
   - Слушай, тезка Орлеанской девы, на работу, вообще-то, следует  и  плавки
надевать...
   Жанна выпрямилась, обожгла его томным взглядом и сообщила:
   - Я сегодня такая рассеянная, Павел Иванович,  ничегошеньки  у  меня  под
этим нет... - и медленно провела ладонями по юбке и блузке. - Ранний склероз
начинается, право слово...
   - Опять за свое?
   Старательно запихав скомканную бумагу в урну, Жанна подошла вплотную:
   - Павел Иванович, вы меня что, бросили?  И  я  теперь  -  соблазненная  и
покинутая?
   - Да ладно тебе.
   - Ну, а все-таки? За  десять-то  дней  любые  царапины  затянутся.  А  вы
девушкой откровенно пренебрегаете. А девушка, между прочим, истомилась  вся,
сберегаючи себя для единственного...  Па-авел  Иваныч!  Садист  вы,  честное
слово...
   Если откровенно, у него приятно взыграло мужское самолюбие - не столь  уж
часто его откровенно домогались юные красоточки. Пусть даже, строго  говоря,
не его, пусть тут и просматривалась финансовая  подоплека...  Если  подумать
трезво, Пашку многое оправдывает. Все, с кем он забавлялся, в том числе и на
грани, имели полное право отказаться, заехать по физиономии, гордо  хлопнуть
дверью... Однако ни одна этого не сделала.
   - Жанна, - сказал он, глядя  в  глуповатые  красивые  глазенки.  -  Тебе,
часом, фотографии не вернуть?
   - Которые? - подняла идеально вычерченные бровки  Жанна.  -  А-а...  Нет,
зачем? Вот кстати,  у  меня  подружка  работает  в  театре,  в  костюмерной.
Помните, я говорила? Можно взять на пару дней ихний  гусарский  мундирчик...
Павел Иваныч? Я же не дура, у меня тоже бывают идеи...
   "Ну,  эта  в  помощи  доброго  самаритянина  не  нуждается,  -  про  себя
констатировал он. - Наоборот".
   - Па-авел Иваныч... - тоном обиженного ребенка протянула  Жанна.  -  Лето
же, смена гардероба.  А  я  на  Лохвицкого  в  "Чаровнице"  такой  костюмчик
видела... Светленький, без подкладки, конкретная Италия, не бодяжная...
   И ухватилась тонкими пальчиками за  узел  его  галстука.  Петр,  мысленно
плюнув, уступил - ежели совсем честно наедине с  собой,  то  не  очень-то  и
тянуло разыгрывать монаха. Расстегивая на ней блузочку, он  поймал  себя  на
том, что делает это привычно, со сноровкой окруженного девичьим  сговорчивым
цветником барина времен Очаковских и покоренья Крыма. Опять-таки привычно  -
была практика  во  время  визита  телезвездочки  -  пристраивая  девушку  на
обширном  мягком  кресле,  он  успел  подумать,  что  рискует  не  то  чтобы
переродиться  характером,  но  изрядно  врасти  в  Пашкин  образ.  Если  это
продлится еще с месяц, трудновато будет  потом  отвыкать  -  от  сговорчивых
телочек, от роскошной машины, от услужливой горничной, бдительной  охраны  и
всего прочего. Марк  Твен,  пожалуй,  чуточку  перемудрил,  заставив  своего
нищего тяготиться королевской  роскошью,  -  роскошь,  знаете  ли,  обладает
пакостным свойством засасывать, особенно тех, кто вырос пусть и не в канаве,
но и не в холе...
   Жанна застонала, притягивая его голову, и он перестал о чем-либо  думать,
потому что мужик есть мужик  и  пишется  "мужик",  аминь,  прости  ты  меня.
господи...
   ...Потом она беззаботно  пускала  дым,  уютно  устроившись  обнаженной  в
черном кресле так, как на одной из  фотографий  в  отведенном  ей  конверте.
Петр, приведя себя в порядок, присел на подлокотник и рассеянно погладил  ее
волосы - чтобы не выглядеть разочарованным в  подруге  любовником.  Вернется
Пашка, все пойдет по новой, поэтому не стоит разочаровывать девочку холодным
обращением, она-то в чем виновата?
   - Павел Иваныч, - сказала она с непонятной  интонацией.  -  А  почему  вы
Митьку Елагина не вышвырнете?
   - По поводу?
   - Девчонки говорили, он вашу супругу совсем задолбал, Ромео фиговый,  так
и пялится, так и норовит этак невзначай ручонками обнаглеть. Неприлично же.
   - Что бы я без тебя делал, - сказал он, внутренне напрягшись. -  Одна  ты
озабочена моим имиджем...
   - Нет, серьезно. - сказала  Жанна  с  видом  умудренной  жизнью  солидной
женщины. - Ваше дело, как у вас там с ней, но нельзя же позволять все это на
публике. Шепотки ползут. Жена Савельева - и какой-то шоферюга...  Ущерб  для
репутации. Я сама сегодня видела...
   - Сегодня?
   - Ага. Открывал ей дверцу - и так, знаете, будто  бы  невзначай  пальцами
провел, прямо по шее, до самого выреза... Ее аж передернуло...
   "Ну, ты у меня нарвешься, красавчик, - зло подумал Петр.  -  Говорили  же
тебе, предупреждали. По-мужски ты обещал завязать со всем этим..."
   Он резко выпрямился, прошел к столу и нажал клавишу с надписью "Гараж":
   - Савельев. Елагин где?
   - Павел Иваныч, вы ж сами его в Аннинск отправили, на три дня, -  чуточку
недоуменно  отозвался  дежурный.  -   Косарев   при   мне   передавал   ваше
распоряжение...
   - Ладно, отбой, - растерянно сказал Петр, нажав клавишу отбоя.
   "Ну, Гульфик Лундгрен, ты у меня нарвался". Его мобильник  -  чей  номер,
как растолковал Пашка, знали не более полудюжины человек во всем Шантарске -
вдруг  разразился  пронзительной  трелью,  замигало  зеленым   прямоугольное
окошечко.

   Глава пятая
   КАК ПРОВОЖАЮТ ПАРОХОДЫ...
   - Я слушаю, - произнес Петр насколько мог уверенно, поглядывая искоса  на
непринужденно развалившуюся в кресле тезку Орлеанской девы.
   - Как у тебя дела, Савельев? - послышался  абсолютно  незнакомый  женский
голос, усталый, тускловатый.
   -  Нормально,  -  ответил  Петр,  напрягшись.  Жанна,  сообразив  что-то,
привстала и проделала нехитрую пантомиму, спросив языком жестов, не  следует
ли ей выметаться. Вообще-то, молодец девочка, умеет разграничивать служебное
и личное... Петр проворно пошевелил кистью свободной руки, и  Жанна,  сделав
понимающую гримаску, в три секунды натянула  нехитрую  одежонку,  простучала
каблучками к двери.
   - Нормально вроде бы, - сказал Петр, оставшись в одиночестве.
   - А то газеты писали всякие ужасы...
   - Ну, это смотря какие газеты... Верь больше. Судя по  всему,  незнакомка
не распознала подмены - что ж, следовало ожидать, масса близких Пашке людей,
каждодневно с ним общавшихся, до сих пор в неведении...
   - Приятно слышать, - сказала женщина, но  никакой  особой  радости  в  ее
голосе не ощущалось. - Ты очень занят?
   - Ну, не то чтобы... Можно сказать, вообще не занят.
   - Совсем хорошо. Паша, нам нужно поговорить. Желательно не откладывая.
   "Легко тебе говорить, милая, - подумал он. - А мне-то как быть, если я  в
толк не возьму, кто ты вообще такая?"
   - Когда?
   - Хорошо бы прямо сейчас, - сказала незнакомка решительно.
   "Так. сейчас начнутся подводные камни... Нужно взвешивать  каждое  слово,
ляпнешь ей, чтобы приезжала, а окажется, что Пашке такое идиотство  сроду  в
голову не могло прийти, поскольку выглядит из ряда вон выходящим шокингом".
   - Ну, вообще-то... - осторожно начал он.
   - У тебя там кто-нибудь есть? Ты вообще где?
   - На фирме, -  сказал  он  осторожно.  -  Никого  у  меня,  одинешенек  в
кабинете...
   - Можешь приехать?
   - Попытаюсь... А куда?
   - Ко мне на работу.
   - Вот как? - спросил он, отчаянно пытаясь что-нибудь придумать.
   - Я понимаю, это  вопреки  правилам,  -  с  явственно  чуявшейся  иронией
сказала незнакомка. - Но лучше нам поговорить сегодня, Паша, не  откладывая.
Можешь приехать прямо сейчас? Поговорим на седьмом этаже, там никого  обычно
не бывает...
   Петр трезво прикинул: долго играть в эти  кошки-мышки  невозможно.  Нужно
либо категорически отказаться и отключить телефон, либо...
   - Ты знаешь, кое-какая правдочка во всех этих слухах есть, - решился  он.
- Понимаешь, у меня с памятью происходят досадные пертурбации...
   - Но меня-то ты узнал? - на сей раз ирония проступила еще явственнее.
   - Конечно, узнал.
   - Приятно слышать, - повторила она, снова без всякой радости в голосе.  -
Ну, а что же ты, в таком случае, забыл?
   - Где ты работаешь.
   - Паша, ты серьезно?
   - Серьезно, - сказал он, стараясь, чтобы слова звучали сухо, отрывисто. -
Провалы в памяти, знаешь ли. Абсолютно серьезно.
   Ее  голос  дрогнул,  в  нем,  наконец-то,  появилось  нечто  похожее   на
дружелюбие:
   - Паша, у тебя все...
   - У меня все в порядке, - столь же сухо перебил он, маскируя  холодностью
полнейшее неведение касаемо звонящей. - Просто-напросто  кое-что  выпало  из
памяти. Как из магнитофонной ленты вырезали несколько кусочков. Примерно так
обстоит в популярном изложении. Так что ты, пожалуйста, поумерь иронию.
   - Хорошо, - сказала женщина серьезно. - Ну, меня-то ты, по крайней  мере,
я понимаю, узнал...
   - Узнал. Но совершенно не помню, где ты  работаешь.  Ты  уж,  пожалуйста,
отнесись ко всему этому серьезно, это не хохмочки, а суровая реальность...
   - Ну, а о нас-то ты помнишь все?
   - Пожалуй что, - сказал он, оставляя себе лазейку на будущее.
   - Так... Приезжай в речное пароходство. Тебе напомнить, где это?
   -  Ну,  настолько-то  мне  мозги  не   перевернуло...   -   хмыкнул   он.
(Представления не имел, где это самое пароходство, но узнать будет не так уж
трудно.) - Прекрасно помню. Значит, на седьмом этаже?
   - Ага, в тупичке. Даже если забыл, легко найдешь. Можешь взять  охрану...
я о вчерашнем. Это, знаешь ли, Паша, была не я. Я ведь  стрелять  вообще  не
умею...
   - Ладно тебе, - перебил он сварливо. - Еще тебя не хватало подозревать...
   - Ну, я рада. Приедешь?
   - Через полчасика, - сказал он  уверенно.  Прикинул,  что  этого  времени
вполне хватит и разузнать, и добраться.
   - В общем, через полчаса на седьмом этаже.
   И последовал сигнал отбоя.
   "Веселенькая  ситуация,  -  меланхолично  заключил  Петр.  -   Прямо-таки
классический водевиль - близнецы меняются местами, отсюда, ясно, проистекает
череда забавных недоразумений... Вот только что-то давненько уж не слышно  о
забавах, наоборот, веселье тает, как льдинка под весенним солнцем".
   Щелкнул клавишей:
   - Андропыч, зайди.
   Земцов появился буквально через сорок секунд - Петр зачем-то отследил  по
часам. Вопросительно  взглянул,  прикидывая,  стоит  ли  садиться  или  дело
недолгое. Петр нейтральным тоном сказал:
   - Андропыч, проконсультируй с точки зрения безопасности. Мне срочно нужно
смотаться в речное пароходство...
   - Полина? - сразу же спросил Земцов. Петр с многозначительным видом пожал
плечами. Хотел кивнуть, но в последний момент  спохватился:  кто  ее  знает,
вдруг звонившая ему незнакомка и не Полина вовсе...
   - Это обязательно? - сухо продолжал Земцов.
   - Пожалуй. - кивнул Петр. - Андропыч, я не на свиданку собираюсь в разгар
рабочих будней. Просто... Когда женщина звонит и заявляет, что у нее к  тебе
есть  срочное  и  важное  дело,   -   нужно,   я   так   прикидываю,   ехать
незамедлительно...
   - Вот это-то меня и беспокоит,  -  не  без  задумчивости  сказал  Земцов,
что-то прикидывая про себя.
   - А конкретно?
   - Конкретно... - шеф безопасности не поднимал глаз. - Павел  Иванович,  я
не хочу ни пугать вас, ни лишний раз трепать нервы, однако ситуация  требует
полной откровенности...
   - Нет, конкретно?
   Земцов вздохнул и поднял глаза:
   - Я старательно просмотрел все кассеты с наружных  телекамер.  Знаете,  в
чем  загвоздочка,  Павел  Иванович?  Машина,  из  которой  в  вас  стреляли,
появилась на стоянке для посетителей буквально за минуту  до  того.  как  вы
вышли. Можно, конечно, считать  сие  диким  совпадением,  самые  невероятные
совпадения случаются, но меня всю жизнь учили совпадениям не верить.
   - Та-ак, - сказал Петр. - Хочешь  сказать,  что  ему  стукнул  кто-то  из
здания?
   - Именно, - с видимым облегчением от того, что ему не  пришлось  говорить
это самому, кивнул Земцов. - Самое вероятное объяснение. Информация о  ваших
перемещениях, точнее говоря, известие о том,  что  вы  собираетесь  покинуть
здание,  проходит  по  цепочке  -  не  столь  уж  длинной,  но,  безусловно,
затрудняющей выявление "крота". У кого-то были  все  возможности  для  того,
скажем, чтобы набрать номер на мобильнике и сказать  пару  слов,  безобидную
условленную фразу. Заранее оговоренный  словесный  код  сплошь  и  рядом  не
вызывает у окружающих подозрений...
   - Давай без профессиональных тонкостей, - перебил  Петр.  -  Если  "крот"
есть, как ты его собираешься выявлять?  Почему  вообще  он,  паскуда,  столь
свободно действует?
   - Потому что прецедентов ранее не имелось, - мгновенно ответил Земцов.  -
Потому что раньше он себя  никак  не  проявлял.  Конечно,  я  предприму  все
необходимые меры...
   - Значит, не веришь в маньяка-одиночку?
   - А вы? - столь же молниеносно отпарировал Земцов.
   "Эх, милый, - тоскливо подумал Петр. - У меня просто-напросто нет  нужной
информации к размышлению, потому что я - вовсе и не я. Но тебе же в  том  не
признаешься..."
   Он вздохнул, не представляя толком, что ответить.
   - Плохо мне верится в маньяка, - сказал Земцов негромко. - Во-первых, как
я ни копался в прошлом, нигде не нашел кандидатуры в маньяки. Во-вторых, эта
минута, прошедшая от появления машины до выстрелов. У маньяков, как правило,
сообщников не бывает. Павел Иванович... у вас-то есть свои соображения?
   - Никаких, - решительно сказал Петр.
   - Мне бы эффективнее работалось, знай я...
   - Андропыч, помилосердствуй, - сказал Петр елико мог искренне. - Ну нет у
меня соображений, честно тебе говорю! Ты уж копни как следует...  Слушай,  а
можем мы сейчас покинуть здание без этой чертовой цепочки?
   - Конечно. Варианты давно отработаны.
   - Вот и поехали, - встал из-за стола Петр.

   ...К высоченному зданию управления речного пароходства, стоявшему в  трех
шагах от набережной Шантары, они прибыли минут на пять  раньше  условленного
времени. В  неотступном  сопровождении  трех  телохранителей  Петр  вошел  в
просторный вестибюль.  В  дальнем  его  углу  сидел  за  короткой  конторкой
старичок в  цивильном.  У  тех,  кто  шел  неуверенно,  он  строго  требовал
пропуска, а тех, кто целеустремленно двигался  к  лестнице,  пропускал  безо
всяких цепляний. Еще с улицы Петр  рассмотрел,  где  расположена  лестничная
клетка и лифты, а потому избег старикашкиных расспросов, сквозанул мимо него
деловой походкой.
   Оказалось, лифт  на  седьмом  не  останавливается  -  только  на  четных.
Телохранителям это определенно облегчало задачу. Петр хотел первым выйти  из
лифта, но не успел, охранник опередил, осмотрелся, по-волчьи поводя головой,
только после этого кивнул. Где же тут тупичок? Ага, вот...
   Петр сел в жесткое, расхлябанное кресло  под  унылой,  почти  засохшей  в
кадке пальмой,  огляделся.  Курилка,  сразу  ясно.  Дверей  поблизости  нет,
кабинеты  (судя  по  табличкам,  имеющие  прямое  отношение  к  пароходству)
сгруппированы чуть правее, а в пределах прямой  видимости  -  глухая  стена.
Место для покушения самое что ни на есть малопригодное, неоткуда прокрасться
незамеченным, а путь отхода один-единственный...
   Он вышел из тупичка-ниши - и тут же увидел,  как  с  лестничной  площадки
вышла женщина с большим "дипломатом" в руке. Мгновенно ее опознал -  никаких
сомнений, та самая брюнетка  лет  тридцати,  занимавшая  достойное  место  в
Пашкиной коллекции. Волосы падают на плечи, одета в  деловом  стиле,  но  со
вкусом, золотые серьги и перстень небольшие, изящные.
   Один из охранников непреклонно заступил дорогу, взял  у  нее  "дипломат",
встряхнул. Двое других встали с боков, готовые к действию.
   - А он заперт, - спокойно сказала черноволосая. - Это его  "дипломат",  -
она изящным движением руки указала в сторону Петра. - Что там, я  решительно
не представляю.
   Охранник вопросительно обернулся. Ситуация была рисковая, но Петр решился
кивнуть,  подтверждая  ее  слова,  хотя  слыхом  не  слыхивал  ни  о   каком
"дипломате". Он просто чувствовал,  что  это  не  покушение.  Решительно  не
похоже...
   - Здравствуй, - сказала она ровно, подойдя к Петру. - Они так и будут тут
торчать?
   - Ребята... - Петр недвусмысленно, властно повел рукой.
   Охранники после короткого колебания подчинились,  отошли  в  самый  конец
коридора, к огромному,  во  всю  стену,  окну,  за  которым  величаво  текла
сероватая, широченная Шантара.
   - Бережешься? - спросила она с легкой иронией.
   - Приходится, - серьезно сказал Петр. - Стреляют-то всерьез.
   - Да, я телевизор смотрела... - Она присела в соседнее кресло, потянулась
к его сигаретной пачке.
   Торопливо поднеся ей огоньку, Петр спросил:
   - Случилось что-нибудь?
   Он уже примерно представлял, кто перед  ним  -  никаких  особых  ребусов,
очередная Пашкина  любовница,  не  нужно  быть  семи  пядей  во  лбу,  чтобы
догадаться...
   - Смотря с какой стороны смотреть... - сказала женщина с той же, что и во
время телефонного разговора, тоскливой усталостью.  -  Может,  ничего  и  не
случилось, а может, все...
   Как бы там ни было,  ни  малейших  истерических  ноток  в  ее  голосе  не
чувствовалось, а это уже кое-что...
   - Полина... - произнес  он  в  пространство,  так,  словно  и  не  к  ней
обращался.
   Следовало удостовериться - вдруг она все-таки никакая не Полина?
   - Что? - тут же отреагировала она.
   - Объясни, наконец, что стряслось, - сказал Петр.  -  У  тебя  был  такой
голос...
   Она молча курила, потом аккуратно погасила окурок в  старой  керамической
пепельнице, не глядя Петру в глаза, сказала:
   - Так удачно получилось... Я тебя не видела целых три недели.
   - И что?
   - Я от тебя освободилась, - старательно  уводя  взгляд,  тихо  произнесла
Полина. - По-моему,  освободилась  наконец...  По  крайней  мере,  набралась
смелости разорвать все к чертовой матери...
   Петр помалкивал - как и надлежало в его положении. Не  зная  подробностей
их отношений, лучше помалкивать с умным видом...
   - Что ты молчишь?
   - А что прикажешь говорить? - пожал плечами Петр. - Если уж ты "набралась
смелости", вряд ли удастся остановить...
   - А ты хочешь меня остановить? Вернуть? - прищурилась она  с  вызовом.  -
Что-то не похоже. Правда, у тебя на физиономии скорее облегчение читается...
   "Угадала, - мысленно поаплодировал ей Петр. - Он,  может,  и  пытался  бы
тебя остановить, но я-то не он. И решительно не представляю, каким  чудесным
макаром уговорить тебя вернуться к Пашке, потому что ничегошеньки о тебе  не
знаю. Кроме  одного  -  какое-то  время  ты  с  "маэстро  Пабло"  активнейше
сотрудничала..."
   - В общем, я ухожу, - выпалила она, то ли ободренная его молчанием, то ли
разозленная. - Совсем. Это уже окончательно.
   "О женщины, вам имя - вероломство... - процитировал он мысленно классика.
- О жены. порожденье  крокодилов.  Уходить-то  ты  уходишь,  решиться-то  ты
решилась, но  тебе  чертовски  хочется,  чтобы  разрыв  произошел  в  полном
соответствии с вековыми канонами  -  скандал,  долгая  перепалка,  выяснение
отношений".
   - У тебя кто-то появился? - спросил он спокойно.
   - Представь себе. Нет, ну почему ты сидишь с каменной рожей?
   - Милая, мы же цивилизованные люди, - сказал Петр, ухмыляясь про себя,  -
слава богу, выяснение отношений лично его ничуть не касается...
   - Ты серьезно? Вот так, спокойно, благословишь?
   - Полина, у меня дел невпроворот, - сказал Петр ус гало. -  И  хлопот,  и
неприятностей. Мне бы не хотелось тебя терять, по  человек-то  ты  взрослый,
если решилась и все взвесила - что тут скажешь?
   Полина,  прикурив  новую  сигарету,  всматривалась  в  него  с  тягостным
подозрением, словно ждала подвоха. Петр молчал, старательно  изображая  всем
своим обликом  доброжелательный  нейтралитет,  хотя,  признаться,  ему  было
чуточку смешно. Ситуация скорее водевильная - никаких особенных  сложностей,
никаких напрягов...
   - Ты на себя не похож, вот что, -  сказала  Полина.  -  Положительно,  не
похож. Другой человек.
   - Это плохо?
   - Это удивительно.
   - "Ведь это же просто другой человек"... - тихо пропел он. - А я - тот же
самый... Я - тот самый, Полина. Это ты стала какая-то другая.
   Полина сделала две  последних  затяжки,  на  сей  раз  примяла  окурок  в
пепельнице уже не столь утонченно:
   - Паша, если бы я верила в чудеса, сказала бы, что это не ты  -  двойник,
копия, непонятно кто...
   Петр чуть не оглянулся на охранников - нет, слава богу,  не  слышат,  она
говорит тихо. Да и услышали бы - что изменится? Мало ли что  может  наплести
экзальтированная  дамочка,  взбрыкнувшая  любовница,  явившаяся  объявить  о
разрыве на вечные времена? А вообще-то, она молодец. Первая  и  единственная
пока что подметила неладное...
   - Полина, тебе не кажется, что это отдает каким-то детством? -  пожал  он
плечами. - Двойники, копии...
   - Ну... - сказала она почти жалобно. - Может быть. В голову лезет  жуткая
ерунда... Я-то думала, ты начнешь бегать по потолку... Что, авария и  легкая
травма головы так меняют человека?
   - Выходит, меняют.
   - Может, ты и фотографии отдашь? "А голосок-то дрогнул, - отметил Петр. -
Точно, завела кого-то. И, как водится, хочет все забыть".
   - Бога ради, - пожал он плечами. - И негативы тоже. Поиграли и хватит.  Я
запамятовал номер твоего кабинета, уж извини. Напомни  мне,  завтра  приедет
кто-то из них, - он мотнул головой в сторону бдительно замерших  охранников,
- отдаст все...
   - Шестьсот пятнадцатый, - выпалила она, не рассуждая.
   - Вот и прекрасно. Завтра. Это обещание он собирался выполнить  честно  -
что поделать, Пашку придется попозже поставить перед фактом. Вряд ли  что-то
удастся склеить, это полный и окончательный разрыв, по ней видно.
   - Как-то не по себе, - озадаченно призналась она. - Так и тянет...
   - Сцену устроить? - понятливо подхватил он. - Не  стоит,  Полина.  Потому
что это будет бездарная  пародия  на  "Ивана  Васильевича".  Который  меняет
профессию. Помнишь, там в самом начале есть нечто подобное?
   - Да, действительно... - бледно улыбнулась она. - Что ж, ты меня  приятно
порадовал, Паша. Тем, что вот так все воспринял. Я тебя очень прошу: давай и
в дальнейшем придерживаться этого стиля.  Все  кончено.  И  не  нужно  возле
меня... появляться. Вот, забери. - она похлопала ладонью по  "дипломату".  -
Добросовестно хранила,  как  ты  и  просил,  но  теперь  -  возвращаю.  Все,
наверное?
   - Наверное, - сказал  он,  вставая.  -  Полина,  я  тебе  искренне  желаю
счастья. Прости, ежели что было не так... Завтра приедет парень  с  пакетом,
можешь не беспокоиться. Всего наилучшего!
   И  первым  вышел  из  тупичка-ниши.  Полина  провожала  его   удивленным,
прямо-таки растерянным  взглядом,  но  он  побыстрее  двинулся  к  лестнице,
помахивая тяжелым "дипломатом". Не стоило  уделять  чужим  сложностям  много
времени - со своими бы собственными разобраться...
   Что в "дипломате", определить с ходу не удавалось. Явно  что-то  тяжелое.
Не звякает, не перекатывается, портфель набит плотно...
   Бомба?  По  размышлении  он  отбросил  эту  мысль,  еще  не  подъехав   к
"Дюрандалю". Полина вела себя  так,  словно  никуда  не  торопилась,  охотно
посидела бы с ним еще, по неисповедимой  женской  логике  сопроводив  разрыв
долгими задушевными беседами. Разумеется, ее могли  использовать  втемную...
Нет, и этот вариант не проходит. Испуганной она вовсе не выглядела.  К  тому
же он мог и не приехать в пароходство. Следовательно, устанавливать бомбу на
какое-то определенное время - чертовски рискованно.
   Впрочем... Если предполагать вовсе  уж  изощренное  коварство  -  точнее,
твердый профессионализм, бомба там вполне может оказаться.  Поставленная  не
на время, а, скажем, на открывание. Поднимешь крышку - и  соскребай  тебя  с
потолка...
   Итак? Понемногу у него зародилось твердое решение. К обычному любопытству
это имело мало отношения - ему просто казалось, что пришло  время  прикупить
себе козырей. То ли инстинкт вел, то ли опыт, но сердце  настойчиво  вещует:
нужно узнать о происходящем  немножко  побольше,  чем  соизволил  рассказать
Пашка...
   Оказавшись в здании, он сразу же направился в кабинет Земцова.  С  порога
спросил, демонстрируя "дипломат":
   - Узнаете?
   - Первый раз вижу, - спокойно ответил тот.
   - Учтем... - проворчал Петр. - Нужно открыть этот чемоданчик  так,  чтобы
потом можно было без труда запереть снова. Предварительно  нужно  убедиться,
что внутри нет ничего... способного бабахнуть. И, наконец, забыть  обо  всем
этом. Я ставлю задачу для немедленного исполнения.
   Он говорил сухо, деловито, напористо - так, как и следовало разговаривать
с привыкшим к некоему подобию воинской дисциплины гэбэшником. Кроме того, не
следовало предоставлять Земцову время на раздумье:  где  раздумье  -  там  и
удивление...
   Именно этот тон подействовал. Земцов проворно встал:
   - Пойдемте.
   Петр немного удивился, но последовал  за  ним,  не  задавая  вопросов.  И
правильно сделал: они спустились в подвал, где  за  металлической  дверью  с
кодовым  замком  у  Земцова  размешалось  что-то  вроде  научно-технического
отдела, о котором Пашка просто обязан был знать. Вот и хорошо, что  не  стал
расспрашивать с дурацким видом, куда они, собственно говоря, идут - пришлось
бы лишний раз ссылаться на выпадение памяти, а этим не стоит злоупотреблять.
   Субъект интеллигентного вида, в  очках  и  белоснежном  халате,  выслушав
Земцова, преспокойно кивнул и, подхватив "дипломат", скрылся за  неприметной
дверью в углу обширного помещения со стеллажами,  где  наличествовала  масса
интересной электроники. Минут через пять он вышел и скучным голосом объявил:
   - Рентген показывает, что там только бумаги и пара видеокассет. Ни намека
на взрывчатку. Открыть?
   - Сделайте одолжение, - кивнул Петр. Интеллигент кивнул, достал из  стола
несколько  блестящих  приспособлений,  выбрал  из  них,  подумав,   парочку,
склонился  над  "дипломатом".  Через  несколько  секунд  крышка  щелкнула  и
приподнялась.
   Земцов невольно потянулся заглянуть, но Петр быстренько взял "дипломат":
   - Спасибо, на этом все...
   Поднялся к себе, велел Жанне ни с кем его не  соединять,  сел  в  кресло,
поставил "дипломат" на колени и не  спета  поднял  крышку.  Две  стандартных
видеокассеты и четыре плотных, толстенных конверта. Недолю поразмышляв, Петр
решил начать с видеоряда.
   Камера, жестко закрепленная на высоте примерно двух  метров,  фиксировала
широченную импортную постель с отвернутым  покрывалом.  Слышалась  негромкая
музыка, женские  голоса,  смех.  Потом  появилась  блондинка  лет  сорока  -
красивая, холеная,  с  бокалом  в  руке.  Она  допила,  поставила  бокал  на
лакированный столик и встала лицом  к  камере,  чуточку  смущенно  улыбаясь,
оправляя коротенькое черное кимоно с золотыми китайскими драконами. "Опять?"
- горестно покривил губы Петр.
   Появились еще две фемины - в купальниках,  определенно  под  хмельком.  В
одной  Петр  моментально  опознал  Марианну,  вторая  ему  была   решительно
незнакома. Не тратя даром времени,  новоприбывшие  подступили  к  блондинке.
Первое время она для приличия жеманилась, хихикала и отстранялась, но  очень
быстро позволила снять с себя кимоно. И понеслось, в лучших традициях студии
Терезы Орловски. Очень быстро у Петра  создалось  впечатление,  что  игривая
блондинка не подозревает о камере, а вот остальные двое прекрасно знают, что
их кувырканья фиксируются на  пленку.  Они  постоянно  старались  словно  бы
невзначай расположить блондинку так, чтобы ее личико  попадало  в  кадр  как
можно чаще, - и им это отлично удавалось.
   Ничего не подозревавшая дуреха старалась изо всех сил. Петр вскоре решил,
что узнал достаточно, - перематывал пленку на ускоренном просмотре, пока  не
определил, что продолжалось это действо час и сорок одну минуту с  какими-то
секундами. Вернулся к концу, пустил в нормальном режиме. Томно, с сожалением
проворковав, что ей пора, блондинка подхватила кимоно и вышла, а  эти  двое,
переглянувшись, ухмыльнулись друг дружке  с  видом  полного  удовлетворения.
Марианна подошла вплотную к камере, что-то сделала - и  экран  погас,  пошла
чистая пленка.
   "Это, однако, не просто развлечение",  -  подумал  Петр.  -  Тут  кое-чем
другим  попахивает,  что  именуется   сбором   компромата   на   ничего   не
подозревающее лицо..."
   На второй кассете недавний знакомый Петра и давний партнер Пашки господин
Рыжов, возглавлявший банк "Шантарский кредит", около двух часов  незатейливо
развлекался с девицей годочков четырнадцати. Поначалу она  выглядела  вполне
невинно - отнюдь не потасканная,  смазливая  мордашка  не  отмечена  печатью
порока, но потом, когда разделась, стала вытворять такое,  что  Петр  только
крутил головой да покрякивал. Где-то на середине появилась еще одна, на  вид
и вовсе сущая соплячка, но подруге мало в чем уступала. Вдвоем они  в  конце
концов вымотали г-на Рыжова до полной прострации.
   Когда запись кончилась, Петр, подумав пару секунд, прошел к  селектору  и
вызвал Земцова. Спросил небрежным тоном:
   -  Андропыч,  извини,  я  совсем  запамятовал...  Где  трудится   супруга
господина Карсавина?
   - Директор колледжа "Регина", - почти сразу же откликнулся Земцов.
   Петр, не меткая, спросил тем же естественным голосом:
   - Слушан,  а  можно  сказать,  что  это  самое  элитное  частное  учебное
заведение в нашем богоспасаемом граде?
   - Пожалуй что, - деловито ответил Земцов. - В тройке лучших.
   -  Блондинка  лет  сорока,  симпатичная,  не   крашеная,   обычно   носит
треугольные серьги с изумрудами?
   - Точно.
   - Молодец я, - сказал Петр. - Тренирую  память  -  и  ведь  возвращается,
клятая... Ладно, спасибо.
   Встал, прошелся по кабинету, кривя губы в ухмылке. Что ж. многое на  ходу
просек совершенно правильно. Должно быть, самого г-на  Карсавина  то  ли  не
удалось завлечь в подпольную киностудию, то ли такой вариант показался Пашке
не в пример предпочтительнее. В  самом  деле,  компромат  не  из  хиленьких.
Провинция на многое смотрит довольно-таки пуртански, не в пример столицам. И
если вдруг станет известно,  что  директриса  одного  из  лучших  шантарских
частных колледжей (она  же  -  супруга  высокопоставленного  чина  областной
администрации) в свободное время развлекается лесбийскими  групповушками,  -
эффект будет убойный. Позорище на  весь  бомонд,  не  говоря  уж  о  простом
электорате... То же самое и  с  Рыжовым.  Даже  если  девицам  уже  стукнуло
четырнадцать - это снимает лишь чисто юридическую часть проблемы, но вряд ли
смягчает бытовые аспекты. Петр, вспомнив супружницу Рыжова, руку мог дать на
отсечение, что эта  грымза,  просмотрев  кассету,  не  успокоится,  пока  не
расколотит о лысую головушку  банковского  сатира  весь  свой  коллекционный
фарфор, а также кухонную посуду...
   Он занялся содержимым конвертов. Начал с того, что был отмечен цифрой "1"
(все четыре были  пронумерованы).  Прочитал  четыре  газетных  вырезки:  все
статьи, подписанные одной и  той  же  фамилией  "Олег  Аксентьев",  касались
судьбы пресловутого  северного  завоза  и  парочки  других  крупномасштабных
проектов. Довольно быстро удалось понять, что у автора, несмотря на весь его
разоблачительный пыл, не было в руках документов, а  потому  приходилось  на
всю катушку использовать эзопов язык и  прочие  ухищрения,  дабы  уберечь  и
себя, и газету от судебного процесса. Намеки, правда, были недвусмысленны  -
- даже Петру, незнакомому с татарскими реалиями,  быстро  стало  ясно:  если
верить этому Аксентьеву, именно  Карсавин  с  Рыжовым  ухитрились  крутануть
несколько миллиардов рубликов старыми  так,  что  денежки  растворились  без
следа. В роковой пропащности, как выражался классик.
   У журналиста документов не было, зато они каким-то  образом  оказались  у
Пашки. Конверты были битком набиты  платежными  поручениями  и  официальными
бумагами.  При  вдумчивом  изучении  вся   эта   бухгалтерия   неопровержимо
свидетельствовала,  что  сладкая  парочка  прикарманила  примерно   семь   с
половиной миллиардов. Комбинация, надо признать, эффектная,  проведенная  не
без таланта. Сидеть за такое придется очень и  очень  долго  -  если  только
захотят пайщиков-концессионеров посадить. А ведь  могут  и  захотеть,  новый
губернатор с этакими не цацкается...
   Старательно сложив бумаги в конверты, Петр захлопнул крышку "дипломата" и
сбил код. Стало, как было.
   Вот теперь не осталось ни малейших неясностей. Потому Рыжов с  Карсавиным
таки держались. Прекрасно знали, что лежит у Пашки в загашнике. Они вовсе не
походили на равноправных партнеров, людей в доле,  скорее  уж  являли  собой
классический пример загнанных в угол  нашкодивших  прохвостов,  под  угрозой
разоблачения вынужденных ходить на задних лапках  и  выполнять  все  желания
хваткого шантажиста.
   Значит, вот таким  образом  честнейший  шантарский  негоциант  Пал  Ваныч
Савельев обеспечивает  успех  своих  грандиозных  проектов?  Ну,  вообще-то,
субъекты довольно  гнусненькие,  цинично  рассуждая,  таких  сам  бог  велел
шантажировать. Не Пашка же, в конце  концов,  заставлял  их  распихивать  по
карманам казенные миллиарды? Не под пистолетом заставлял Рыжова  кувыркаться
с соплячками, годившимися тому во внучки, а  госпожу  Карсавину  забавляться
тишком с особами своего же пола?
   Все  так,  но  в  душе  креп  неприятный  осадок.  Почтенный   шантарский
негоциант, родной брательник, чем дальше, тем больше оборачивался совершенно
неожиданной  стороной.  Представал  Другим.  Домашний  театр,  "фотостудия",
Наденька, картины, компромат на тех,  от  кого  зависело  решение  серьезных
вопросов, частью собранный, частью старательно  организованный...  Может  ли
всплыть еще что-то, другое?
   И вновь проклятый вопрос: разве  ты  сторож  брату  своему?  Не  торопись
судить и выносить приговоры. слишком мало ты пока что  знаешь.  Быть  может,
так живут все они, иначе просто нельзя...
   Он унес "дипломат" в комнату отдыха. Вернулся к столу:
   - Жанна, я домой, распорядись насчет машины...

   Глава шестая
   НИ ДНЯ БЕЗ ПРИКЛЮЧЕНИЙ
   И, едва нажав клавишу, быстро вышел в приемную - конечно, стараясь, чтобы
все выглядело вполне естественно. Он успел вовремя: Жанна  как  раз  подняла
трубку:
   - Толя? Машину шефу.
   Пресловутая  цепочка   была   укорочена   до   предела:   от   Жанны,   в
противоположность  прежним  порядкам,  сообщение   должно   было   поступить
непосредственно шоферу Петра, рядом с которым, словно  бы  случайно,  должен
был оказаться один из земцовских ребят. Так что проверка упрощалась...
   Во внутреннем дворике никаких сюрпризов подстерегать не могло - разве что
убивец окажется одним из сотрудников и  шмальнет  из  комнаты  или  коридора
фирмы.  Но  в  это  плохо  верилось  -   нужно   быть   самоубийцей,   народ
наэлектризован случившимся, нервничает и паникует по  пустякам,  моментально
подметят неладное и сообщат охране. Хотя...
   - Андропыч, - сказал Петр, подходя к машине. - Тут, - он показал на  ряды
высоких евро-окон, - есть кабинеты, где хозяин сидит в одиночку?
   Кажется, ухватив на лету его мысль, Земцов машинально задрал голову:
   -  Косаревский...  Гармашовский...  Ага,  еще  Панкетьянова.   Шеф,   про
камикадзе думаете?
   - Ага, - кивнул Петр, усаживаясь на заднее сиденье.
   - Что-то мне плохо верится. Во-первых,  ни  один  из  трех  не  похож  на
камикадзе, а во-вторых, оконца-то европейские, без  форточек,  сами  видите.
Намертво заделаны. А через кондиционеры не выпалишь...
   Высокие зеленые ворота раздвинулись, и кортеж из трех  машин  вырулил  на
улицу. Здесь имелось единственное, но весьма существенное неудобство: уехать
от "Дюрандаля" можно только по одной-единственной улочке, как и подъехать  -
опять-таки  по  одной-единственной.  В  этой  части  города,  как  нигде   в
Шантарске, высока  концентрация  улиц  с  односторонним  движением.  Так  уж
постарались мудрые головы планировщиков. Неизвестно, насколько это облегчало
движение, но вот  с  точки  зрения  безопасности  -  о  чем  Петр  прекрасно
догадывался и без земцовских разъяснений -  являло  сущую  ахиллесову  пяту.
Тот, кто замыслил нечто недоброе, гад такой, всегда знает, по какой улице ты
приедешь и по какой уедешь...
   Должно быть, мысли у них с Земцовым шли параллельным  курсом.  Тот,  сидя
рядом с озабоченной физиономией, вдруг сказал:
   - Вы и теперь считаете, Павел Иванович, что я тогда  зря  твердил  насчет
неудобства выбора места?
   "Что там считать, когда это был не я..." - уныло подумал  Петр,  а  вслух
сказал:
   - Андропыч, если я буду посыпать главу пеплом  и  громогласно  признавать
ошибку, это чем-то поможет?
   - Вряд ли...
   - Вот видишь, - - пожал плечами Петр. - К тому же...
   Они  сидели,  не  поворачиваясь  друг  к  другу,  оба  смотрели   вперед,
разделенные довольно широким пустым пространством, - и Петр отчетливо увидел
возникшую вдруг в наклонном зеленоватом лобовом стекле  круглую  дырочку  со
змеившимися от нее лучиками трещин, а  долей  секунды  позже  ощутил  легкое
согрясение мягкого сиденья...
   Еще мигом позже Земцов сбил его на пол и навалился сверху, что-то рявкнув
водителю. Их бросило в сторону, к дверце  -  "мерс"  заложил  крутой  вираж,
мотор басовито взревел, вокруг послышались раздраженные гудки...
   Из своего неудобного положения на полу Петр ничегошеньки не видел вокруг.
Он оцарапал щеку об одно из барских удобств  "пятисотого"  -  никелированную
пепельницу  на  консоли  меж  передними  сиденьями,  мало  того,   ухитрился
физиономией  вырвать  ее  из  гнезда  и  сейчас   сопел,   фыркал,   пытаясь
прочихаться, отплеваться от засыпавшего глаза и ноздри  пепла.  Земцов  орал
что-то в портативную рацию, машина неслась, как метеор, и у Петра  отчего-то
вертелась в голове не самая уместная в данный момент мысль: нужно будет дать
втык  шоферу,  чтобы  не   забывал   перед   каждой   поездкой   вытряхивать
пепельницу...
   Тихонько скрипнули тормоза. Машина остановилась.
   - Слезь ты с меня, наконец, - придушенно запротестовал Петр.
   Земцов выпрямился, распахнул  дверцу,  вылез.  Петр  последовал  за  ним,
сердито смахивая с пиджака невесомый пепел. Один из его собственных  окурков
угодил в нагрудный карман пиджака.
   Машина стояла в довольно-таки безопасном местечке - на вершине Сторожевой
сопки, неподалеку от заложенной некогда казаками исторической  часовни,  той
самой, что, к вящей гордости шантарцев, украшала до сих пор  десятирублевки.
Рядом приткнулся "пассат", трое охранников  вылезли  и  бдительно  провожали
взглядами проезжавшие машины.
   Место, Петр оценил, было безопасное - с одной  стороны  крутой  обрыв,  с
другой - асфальтовая двухрядка, заканчивавшаяся у часовни.  Вряд  ли  кто-то
моторизованный смог бы удержаться у них на  хвосте,  а  то,  что  они  здесь
бросят якорь, опять-таки никто не мог предугадать...
   Мельком глянув на кинувшегося к ветровому стеклу  Земцова,  он  нырнул  в
машину, присмотрелся к сиденью. Конечно  же,  там  зияла  изрядная  прореха.
Вытащив перочинный ножичек - единственное, что у него осталось при  себе  от
собственной жизни, благо никаких подозрений не вызывало, а дорого  было  как
память, - Петр безжалостно, в два счета расковырял прореху. И вскоре  держал
меж большим и указательным пальцами слегка  деформированную  пулю  -  трудно
было с ходу сделать выводы, на глазок провести безошибочную  экспертизу,  но
больше всего она напоминала стандартный боеприпас к отечественному  автомату
"пять сорок пять на тридцать девять". Форма, нарезы - все за то...
   Он молча продемонстрировал пулю Земцову. Тот, не особенно долго  поизучав
ее, пришел к тому же выводу:
   - Похоже, пять сорок пять на тридцать девять...
   - Значит, не "драгуновка"... - не подумав толком,  бухнул  Петр.  Выругал
себя - вряд ли белобилетник Пашка разбирался в таких тонкостях...
   Но Земцов был чересчур взвинчен, чтобы  удивиться  неожиданным  познаниям
босса в области боеприпасов,  он  вообще  не  подметил  странного.  Попросту
кивнул с задумчивым видом:
   -  Это   точно,   не   "драгуновка".   Автомат.   "Семьдесят   четвертый"
классического образца или любая  из  последующих  модификаций.  К  ним  тоже
нетрудно при желании присобачить оптику...
   - А не надежнее ли было очередью полоснуть по лобовому? -  спросил  Петр,
на сей раз не опасаясь возбудить недоумение у собеседника, - в конце концов,
такой вопрос мог задать и сугубо штатский человек...
   - Пожалуй что, - сказал Земцов, подбрасывая пулю  на  ладони.  -  Гораздо
надежнее. Получается, рыжая права насчет предупреждения?
   - Может, у него патронов больше не нашлось? - с  дурацким  видом  спросил
Петр.
   - Павел Иванович...  Уж  если  человек  раздобыл  автомат,  то  патронами
как-нибудь да запасется... Тем более, если задумал такую пакость. Разживется
обязательно. ТТ у него был с полной обоймой...  Или  вы  полагаете,  что  их
двое? Раньше был один, а сегодня хулиганил другой?
   - Ничего  я  не  полагаю,  поскольку  в  данных  вопросах  совершенно  не
Копенгаген, - сказал Петр. - Это уж скорее ваша компетенция.
   - Пуля шлепнула в стекло на Кондратьева, по-моему, напротив  магазина,  -
сказал Земцов. - Автомат вполне мог оказаться и без глушителя -  там  третий
день чинят второстепенную дорогу, отбойные молотки грохотали так, что  можно
было гранату швырять, все равно никто не встревожится...
   - И строечка там, на углу Кондратьева и Гайдара, - сказал шофер, до  того
дисциплинированно молчавший. -  Какое-то  ученое  заведение,  то  ли  второй
корпус университета, то ли что-то подобное. Его по причине безденежья третий
год как законсервировали напрочь, а площадка обширная...
   - Точно. - кивнул Земцов. - Вполне  мог  шмальнуть  этажа  со  второго  и
убраться незамеченным. Туда алкаши лазят, бичи  собираются,  даже  приличные
прохожие из-за отсутствия  туалетов  сплошь  и  рядом  пописать  на  стройку
забегают.
   "Молодцы вы у меня,  -  подумал  Петр.  -  В  два  счета  нарисовали  всю
потребную  диспозицию,  разобъяснили  с  толком,  где  покушавшийся  мог  со
стопроцентной вероятностью засесть и каким путем убраться после выстрела, не
вызвав подозрений. Люблю профессионалов. Вот растолковали бы еще, кто это на
меня ополчился и отчего? Не может же Пашка совершенно  не  догадываться?  Но
Пашка - неведомо где, а этому скоту, что балуется с  огнестрельным  оружием,
не объяснишь, что палит он по безвинному двойнику".
   Земцов взял его под  локоть,  решительно  отвел  к  обрыву.  Перед  ними,
насколько  хватало  взгляда,   раскинулся   необъятный   Шантарск,   кое-где
опоганенный густыми индустриальными дымами.  Далекие  сопки  на  том  берегу
казались сизыми из-за смога.
   - Это не похоже на утечку, - негромко сказал Земцов. - Рядом с Толей  все
время был мой парень,  он  успел  сказать,  что  у  Тольки  просто  не  было
физической возможности с кем-то связаться - ни мобильника в руках, ни рации.
Он выслушал Жанну, сразу сел в машину, выехал во двор...
   - С Жанной - аналогично, - столь же тихо ответил Петр. - Я  стоял  рядом,
когда она связывалась с Толей. Потом  в  приемную  поднялся  охранник  и  мы
уехали. Ну, предположим, после моего ухода она все  же  брякнула  кому-то...
Нет, наш стрелок ни за что не успел бы занять позицию.  Не  хватило  бы  ему
времени. Может, он, сволочь, заранее засел на стройке?  Правда,  мы  еще  не
уверены, что стреляли  все-таки  со  стройки...  Вы  туда  отправили  вторую
машину, а?
   Земцов кивнул:
   - Пусть пошарят. Была предварительная договоренность - если  на  маршруте
что-то случится, действовать, как обговаривалось... Если... - он  всмотрелся
в приближавшуюся белую "шестерку", досадливо передернул плечами. - Легка  на
помине. Определенно поставила хвосты...
   Теперь и  Петр  рассмотрел  рядом  с  водителем  "шестерки"  Дашу  Шевчук
(охранники бдительно рванулись было  к  остановившейся  машине,  но  тут  же
сбились с темпа, неловко переминаясь).
   - Молчите, а при необходимости поддакивайте, -  тихо  сказал  Петр.  -  И
только. Ясно?
   - Есть, шеф...
   Держа руки в карманах  светлой  курточки,  Даша  подошла  к  ним  легкой,
танцующей походочкой, лицо у  нее  было  совершенно  безмятежное.  Водитель,
коротко стриженый лоб, спокойно курил, распахнув дверцу. Слышно было, как  в
машине у него потрескивает и что-то бормочет рация.
   - У вас опять, сдается мне, житейские хлопоты, Павел Иванович? - спросила
рыжая сыскарша, щурясь, - солнце светило прямо ей  в  лицо.  Петр  ухитрился
именно так и встать, чтобы собственная физиономия оставалась в тени.
   - У меня? - пожал он плечами. - С чего вы взяли?
   - По-моему, эта дырочка на  профессиональном  жаргоне  именуется  пулевой
пробоиной... - Даша показала прямехонько на продырявленное стекло.
   - В самом деле? - Петр пожал плечами. - Ну да, мы  ехали  с  фирмы,  и  в
стекле вдруг появилась дырка... Но я бы  поостерегся  ее  с  ходу  именовать
столь жутко - пулевой пробоиной. Это  мог  быть  и  самый  что  ни  на  есть
прозаический камешек...
   - Да? - невозмутимо спросила она, осторожно провела указательным  пальцем
по краям пробоины. Так и косила любопытным взором в  салон,  но  неизвестно,
удалось ли ей что-то рассмотреть сквозь тонированные  стекла.  -  Интересный
камешек...
   Пуля покоилась у Петра в кармане брюк, но зрение у рыжей, надо  полагать,
все же не рентгеновское...
   - Интересный камешек... - повторила Даша. - А почему же в таком случае вы
вдруг стали уходить на дикой скорости, пренебрегая всеми правилами?
   - Что-то показалось шоферу... - усмехнулся Петр.
   - А почему ваша замыкающая машина вдруг помчалась на стройку, и мальчики,
из нее вылетевшие, о-очень энергично кинулись в недостроенное здание?
   - Серьезно? - Петр чуточку деланно, но стараясь все  же  не  переигрывать
особо, оглянулся. - То-то я смотрю,  не  видно  нашей  третьей  машины...  -
Повернулся к Земцову: - Вы не в курсе, куда она делась? Давали  какое-нибудь
распоряжение? - Никакого, - добросовестно поддерживая  игру,  но  все  же  с
некоторой неохотой  пожал  плечами  Земцов.  -  Может,  им  тоже  показались
какие-то глупости...
   - Простите на хамском слове, но не охрана у вас, а скопище неврастеников,
- усмехнулась Даша. - Одним что-то показалось, другим нечто померещилось...
   - Какие есть, - угрюмо сказал Петр.
   - Положительно, неврастенические реакции... Павел Иванович, а  нельзя  ли
мне сесть в вашу машину и осмотреться?
   - А ордер у вас есть?
   - Помилуйте... Неужели вы настолько жадны, недоверчивы  и  подозрительны,
что не дадите очаровательной женщине посидеть две минуты в  вашем  роскошном
автомобиле? Всю  жизнь  мечтала  о  "мерседесе"...  -  и  она  улыбнулась  с
лукаво-застенчивым видом первоклассницы, выпрашивающей у папы мороженое.
   Не хотелось выглядеть совсем уж  глупо.  Вздохнув,  Петр  сделал  широкий
жест:
   - Бога ради, посидите, полежите...
   - Э нет, насчет последнего - вы меня с кем-то путаете... -  тихо  сказала
она, села на заднее сиденье.
   И,   конечно   же,   сразу   заинтересовалась   прорехой   в    чистейшей
светло-коричневой кожаной обивке. Присмотрелась, высунула голову из машины:
   - Павел Иванович, можно вас? Он хмуро сел.  Дата  подцепила  ногтем  край
прорехи:
   - Если не секрет, это у вас что?
   - Сигаретой прожег по пьянке, - сообщил он.
   -  Господи,  как  вы,  богачи,  непринужденны  в  обращении  с  дорогущей
собственностью... Я бы, наверное,  так  не  смогла...  -  она  непринужденно
сунула в дыру палец, покрутила. - Можно, я тоже чуть-чуть поковыряюсь?
   - Прошу, - сухо кивнул он.
   С сосредоточенным лицом и хваткой опытного хирурга  Даша  довольно  долго
исследовала указательным пальцем дыру. В  конце  концов,  хотя  и  старалась
этого не показать, признала свое поражение. Вынула палец, спросила:
   - Куда вы ее дели?
   - Кого?
   - Пулю.
   - Господи... - поморщился Петр. - Вы детективы не пишете?
   - Не сподобил творец. Обо мне писали - это было...  Павел  Иванович,  все
это чрезвычайно странно.
   - Что именно?
   - Даже не то, что на  вас  покушались  с  помощью  огнестрельного  оружия
дважды в течение четырех дней, хотя и это само по себе удивляет, - о  вас  в
качестве фигуранта по такому делу я бы думала в последнюю очередь... Главная
странность  -  это  ваше  поведение.  Каковое,  простите  за  откровенность,
внезапно пошло вразрез с вашей предшествующей жизнью. Вы всегда  были  одним
из самых незапачканных негоциантов в Шантарске. всамделишной белой  вороной.
Все, что на вас имеется, по большому счету - смешные пустячки,  вполне  даже
извинительные в условиях России-матушки. И вдруг... Простите, но  вы  ведете
себя. словно какой-то шпанистый отморозок. Тупо размазываете кровавые  сопли
по лицу и талдычите: "Да не видел я, начальник, кто меня пописал..." Хотя на
самом деле  наш  отморозок  прекрасно  знает,  кто  его  пырнул,  и  намерен
разобраться, не привлекая органы... Павел Иванович, это не  ваше  поведение.
Совершенно на вас не похоже. Я, конечно, не говорю. что вы обязаны умолять о
защите, с пеной у рта требовать ох рапы и помощи. Ничего подобного. Но  меня
не на шутку удивляет ваша  полнейшая  закрытость.  Вы  зажаты,  как  упрямая
устрица на тарелке гурмана...
   - Вам просто мерещится.
   - Ничего подобного, - сказала Даша. -  Грешно  хвалиться,  но  я  все  же
неплохо знаю свое ремесло. И о вас успела составить представление.  Так  что
говорю со всей  уверенностью...  Вы  знаете  что-то  -  но  молчите.  И  это
предельно странно. Обычно люди ведут себя так, когда  страшно  опасаются  за
свою жизнь. Или боятся, что выплывет на свет божий нечто жутко  опасное  или
стыдное. Но в городе нет людей, которых вы могли бы бояться страшно.  У  вас
нет за душой жутких проступков пли  суперстыдных  дел.  И  тем  не  менее...
Только не надо меня уверять, что это работает какой-то псих. Не поверю. Весь
мой опыт восстает против такого  -  назовите  это  чутьем,  интуицией,  хоть
телепатией... Ведь в чем главная опасность? Да в том, что ваш стрелок, очень
похоже, не намерен останавливаться. У него есть какой-то план. Но без  вашей
помощи я не могу и близко подобраться... Вас же пристрелят в  конце  концов,
неужели вы этого не понимаете?!
   Ох, как погано было на душе... Но что он мог ей ответить?  Что  не  может
дать ни малейшей ниточки, ведущей к стрелку, исключительно  оттого,  что  на
самом-то деле он вовсе не Павел, а Петр? Петр, который понятия не  имеет,  в
чем тут дело. Интересно, кто на ее месте в это поверит?
   - Мне нечего вам сказать, - промямлил он, глядя в сторону.
   - А я бы вам сказала, - призналась Даша, хмурясь. -  Неофициально.  Такое
сказанула  бы...  -  Она  вздохнула,  сожалея  об  отсутствии  возможностей,
официальным тоном продолжила: - Иными словами, вы  не  собираетесь  подавать
заявление о направленном против вас террористическом акте?
   - Не было никакого акта. Камешек...
   - Ну что ж, желаю  здравствовать...  -  Даша  вылезла  из  машины  и,  не
оглядываясь, решительным шагом направилась к своей "шестерке".
   Петр угрюмо смотрел  ей  вслед,  пока  машина  не  отъехала.  Земцов  тем
временем разговаривал о чем-то с  парнями  из  подъехавшей  наконец  третьей
машины. Вскоре он вернулся, с безразличным видом спросил:
   - Может быть, домой?
   - Конечно, - сказал Петр. - Впрочем... Не хочу, чтобы жена знала.  Можете
вы в сжатые сроки поменять стекло?
   - Ну, завтра утречком сделаем... - Земцов уселся  рядом,  кивнул  шоферу.
Кортеж двинулся к городу. - К  открытию  отгоним  машину  в  салон,  у  них,
по-моему, есть стекла... Хорошо еще, что эта история не попадет в газеты.
   - А рыжая не может...
   - Вряд ли. Не станет. Она стервенеет и забывает о честной игре  только  в
двух случаях: когда на нее пытаются наезжать и когда трогают ее друзей.  Вот
тогда - тушите свет и пишите письма. А сейчас... Вы ее рассердили,  конечно,
но она к этому относится философски... Так  вот.  Ребята  нашли  на  третьем
этаже брошенный автомат с  оптикой.  Трогать  его,  естественно,  не  стали,
оставили на том же месте,  только  посмотрели  рожок.  Пустой.  У  него  был
один-единственный патрон. Автомат, неплохая оптика - и один  патрон...  Чушь
какая-то.
   - Может, они вправду сумасшедший?
   - Вам лучше знать... - не глядя на него, протянул Земцов.
   Петр  с  превеликим  трудом   удержался,   чтобы   не   рявкнуть   что-то
оскорбительное. Не стоит портить отношения, отдадимся на волю  волн,  потому
что ничего другого не остается...
   - Да, я совсем забыл... - спохватился Земцов. - Из-за всех этих плясок...
Вот, готов анализ, - он  протянул  Петру  тощий  заклеенный  конверт.  -  За
точность ручаются.
   Петр спрятал конверт в карман, чтобы  ознакомиться  на  досуге.  Подумав,
спросил небрежно:
   - Что вы знаете о журналисте Олеге Аксентьеве?
   - Пожалуй, то же, что и все.
   - Расскажите, - непреклонным тоном приказал Петр. - Представьте, что меня
совершенно вышибло из памяти.  И  я  ничего  не  помню.  Считайте  это  моей
причудой. Она не столь уж обременительна, сдается мне? Валяйте, Андропыч...
   - Хозяин - барин... Олег Аксентьев  работал  в  "Криминальных  новостях".
Работал главным образом независимо, если и продавался, то  по  мелочам  -  в
целях облегчения себе работы. Скорее услуги из разряда "ты мне - я тебе".  С
определенного времени, а точнее полгода спустя после губернаторских выборов,
всерьез принялся копать под старую администрацию. Злоупотребления с северным
завозом,  в  строительстве,  но  драгметаллам.  Успел  опубликовать  парочку
статей.  Потом  внезапно  замолчал.   Иные   утверждали,   что   кто-то   из
заинтересованных лиц сумел-таки с ним договориться, по точной информации  на
этот счет нет. Однако точно известно, что он резко перестал копать  и  около
полугода совершенно не занимался прежней "дичью".  Честно  говоря,  лично  я
верю, что никто его не заказывал. Что это все-таки  примитивная  бытовуха  -
шпана, вечер, ограбление, кирпичом по голове... Все ведь  указывало  на  то,
что он прекратил копать. Совсем.  Зачем  его  при  таком  раскладе  убивать?
Нелогично и нерационально... Что вы еще хотите освежить в памяти?
   - Да ничего, - сказал Петр спокойно. - Я же сказал - причуда...

   ...Едва оказавшись дома, он прошел в  кабинет  и  разорвал  конверт,  еще
садясь за  стол.  Там  лежал  один-единсгвенный  листок  бумаги  с  "шапкой"
почтенного научного учреждения, печатью и тремя подписями.
   Так-то.  Господа  обнищавшие  ученые,  прельщенные  солидным   гонораром,
прямо-таки  в  молниеносном  темпе  провели  анализ   нитей,   осторожненько
выдернутых им со всех трех принесенных Марушкиным холстов. И оказалось,  что
прошлый опыт Петра не подвел.
   Возраст одного из холстов - от  трехсот  пятидесяти  лет  до  четырехсот.
Возраст двух других - от девяноста до ста лет. Покойный Панкратов,  конечно,
когда-то был молод и нищ... неужели настолько, что по бедности употреблял  в
дело холсты столетней и даже четырехсотлетней давности?
   Он поджег листок, от листка - конверт. Долго смотрел,  как  то  и  другое
догорает в массивной пепельнице.
   Страшно было додумать до конца.

   Глава седьмая
   ЧЕЛОВЕК СО СТРАННОЙ ФАМИЛИЕЙ
   Ни одна сволочь на него не покусилась с утра - ни при выходе из дома,  ни
при въезде машин в ворота заднего двора. Поневоле хотелось верить,  что  это
развлекается какой-то псих, задавшийся  целью  подстрелить  отъезжающего  из
"Дюрандаля" г-на Савельева.
   Он  три  раза  набрал   оставленный   Марушкиным   телефонный   номер   -
безрезультатно. В четвертый раз постучать  по  клавишам  не  успел  -  Жанна
доложила, что в приемной объявился Косарев, пришлось впустить.
   С первого взгляда Петр определил, что верный  зам,  прохиндей  и  выжига,
находится в состоянии некоей растерянности. И с ходу поинтересовался:
   - Что это у вас, Фомич, вид прямо-таки интригующий, словно узнали  вдруг,
что от вас намедни семиклассница забеременела?
   Фомич энергично запротестовал:
   - Павел Иванович, ну что вы такое  ляпаете...  В  моем-то  возрасте  -  и
семиклассницы? Тут самое время о душе подумать...
   - Ну, не скромничайте, - хмыкнул Петр, после ночи с Катей  пребывавший  в
распрекрасном  и   даже   игривом   расположении   духа,   даже   втихомолку
прикидывавший, не облагодетельствовать ли кого из  верных  наемных  служащих
чем-то вроде премии. Все равно на Пашкины деньги. С Жанны, что  ли,  начать?
Старается девка во всех смыслах и аспектах...
   - Да честное слово... Какие семиклассницы? Врут все...
   Вполне могло оказаться, судя по бегающим глазкам, что Петр, сам  того  не
ведая, мимоходом зацепил больное место. Каков поп, таков и приход. Пашка  на
интимном фронте накуролесил так, что от его  ближайших  сподвижничков  можно
ожидать не менее шокирующих подвигов...
   - Ладно вам, - сказал он. - Я просто шутил.
   - Павел Иванович, я забрал картины, как и договаривались с...
   - Бога ради, флаг вам в руки, - кивнул Петр.
   - Там стоит какой-то "дипломат"...  -  показал  он  на  дверь  в  комнату
отдыха.
   - А вот это не ваше дело, Фомич, - сказал Петр веско. - Вы же не думаете,
что кое-кто  вам  раскрывает  все  на  свете  тайны?  Уж  позвольте  кое-что
сохранить меж своим и...
   - Как вам будет угодно. Павел Иванович... У меня для вас  одна  радостная
весть и одна ма-аленькая проблемка...
   - Ну, начинайте с радостной, - сказал Петр.
   - Сегодня к вечеру приедет... ну, вы понимаете кто. Прежде всего он хочет
увидеться с вами...
   - Резонно, - сказал Петр. - И логично. С удовольствием увижусь. А что там
за нерадостная проблемка?
   - Господи, Павел Иванович!  Разве  я  говорил,  что  она  -  нерадостная?
Просто-напросто получилось  несколько  преждевременно.  Один  человек  хочет
встретиться  с  вами  немедленно.  Естественно,  он  ни  о  чем   таком   не
подозревает, откладывать не хочет...
   - Так за чем же дело стало? - искренне удивился Петр. - Ведите его сюда.
   - Вот сюда ему как раз приходить не  вполне  уместно.  В  первую  очередь
оттого, что не следует компрометировать фирму.
   - Ого! - сказал Петр. - Что же это за субъект такой? И зачем с ним вообще
встречаться, если из этого выйдет только компрометация?
   - Ну. его репутация еще не означает, что он для вас так уж  плох  или  не
нужен, наоборот... Видите ли, Павел Иванович, есть подмеченное еще  русскими
классиками явление под названием "мнение света". Наше косное и  пристрастное
общество, склонное соблюдать видимость  приличий,  болезненно  реагирует  на
явные нарушения неписаного этикета...
   - Короче, - прервал Петр.
   - Этот человек - ваш добрый знакомый. Хотя ваши с ним хорошие отношения и
не афишируются. Он хочет  вложить  деньги  в  ваш  проект,  накопил  человек
небольшую  сумму  наличными,  вот  и  решил  вместо  вульгарного   гусарства
поместить сбережения в приличный бизнес приличного бизнесмена. Поскольку  он
приезжает только к вечеру, а ждать наш человек не хочет, нам с вами придется
к нему поехать. Заберем деньги, сосчитаем, вернемся.  Всего  и  делов.  Ваша
задача - держаться просто, радушно, естественно. Как-никак вы имеете дело  с
добрым знакомым и вкладчиком... Справитесь?
   - Справлюсь, - сказал Петр серьезно. - Сейчас вызову машину...
   - Э, нет! Туда ехать на "мерседесе" с сопровождением безусловно не стоит.
Вы  не  против,  если  я  обойдусь  своими  силами?  Повторяю,  эта  встреча
запланирована, просто из-за нетерпения нашего партнера придется ехать вам...
   - Попала собака в колесо - пищи, да  бежи,  -  сказал  Петр,  вставая.  -
Ведите. Обходитесь своими силами.
   - Вы только предупредите  Жанну,  что  пару  часов  будете  заниматься  с
бумагами...
   Петр, чуточку заинтригованный, так и сделал. Фомич  шустренько  засеменил
впереди него по широченному чистому коридору, они  спустились  этажом  ниже,
свернули в тупичок, оказались перед железной дверью с  лаконичной  табличкой
"Спецотдел". Это была единственная дверь из виденных Петром в  "собственном"
офисе, где не отыскалось ни замочной скважины, ни устройства  для  магнитной
карточки - имелся лишь электронный кодовый замок.
   Косарев  проворно  набрал  девятизначный  код,  высветившийся  на   узком
экранчике,  потянул  ручку.  Быстренько  захлопнул  дверь  за  Петром.   Они
оказались в небольшой комнатушке без окон, где, правда, стоял стол  с  двумя
стульями, но выглядели они так, словно ими  не  пользовались  вообще  с  тех
самых нор, как привезли из магазина. Голые стены, ни единой бумажки,  вообще
ничего.
   - Официально у  нас  тут  хранятся  наиболее  важные  бумаги,  -  пояснил
Косарев, сразу же направляясь в угол. - А неофициально...
   Он  нажал  возле  плинтуса   носком   туфли,   и   в   стене   отворилась
замаскированная дверь, ведущая  на  узенькую,  слабо  освещенную  лестничную
клетку. Спокойно пояснил:
   - Как в старинном замке, знаете ли. И,  между  прочим,  оказалось,  очень
полезное приспособление. Даже Земцов не знает,  только  ваш  покорный  слуга
и... Пойдемте? - и первым стал спускаться.
   Петр шагал за ним, с любопытством озираясь. Он нисколько не тревожился  -
сумел бы в случае чего свернуть шею Фомичу, как  курчонку...  Спустились  по
лестнице, двинулись по  узкому  туннелю,  где  едва  могли  разминуться  два
человека. Было  душновато  и  прохладно,  над  головой  чувствовалась  некая
вибрация. "Так это ж мы под улицей идем, - догадался Петр. - Точно, судя  но
направлению движения, сначала спустились ниже уровня земли, потом  оказались
под проезжей частью".
   Наконец туннель - столь же слабо освещенный, неуютный - кончился,  уперся
в узенькую лестницу, поднимавшуюся к самой обычной двери.  Десяток  бетонных
ступенек, не более.  Косарев  обогнал,  повернул  справа  какую-то  железную
финтифлюшку, и дверь открылась.
   Сделав три шага, Петр оказался в самой обыкновенной квартире.  Подошел  к
окну, в соответствии с нынешней русской модой для первых этажей  украшенному
железными решетками. Откинул  занавеску  и  увидел  напротив,  через  улицу,
монументальное здание "Дюрандаля". Ага, вот они где... Недурно придумано.
   - Как вам это удалось? - не удержался он.
   - Пустяки, Павел Иванович. Когда строили здание,  рыли  столько  канав...
Даже рабочие не догадались.
   - А вы их потом, случайно, под туннелем не того... не  закопали  согласно
старинной традиции?
   - Павел Иванович! - ужаснулся Косарев.
   - Да шучу я. шучу, - усмехнулся Петр. - Даже Дмитрий Донской, но  слухам,
своих мастеров, которые ему строили тайные ходы, потом...  нейтрализовал.  А
ведь считается прогрессивной личностью...
   - Пойдемте, - сухо сказал Фомич, у которого с чувством юмора, Петр  давно
подметил, обстояло не ахти.
   Они вышли из подъезда, не привлекая ничьего внимания  -  с  какой  стати?
Сели в стоявший на  асфальтовом  пятачке  красненький  "Запорожец".  Косарев
пояснил:
   - Идеальный вариант. Можно оставлять у подъезда хоть на неделю,  никто  и
не польстится...
   Впрочем, помятый ветеран бежал  довольно  бодро,  судя  по  ровному  гулу
мотора, с ним поработали неплохие механики. Водил Косарев  неплохо.  А  еще,
как очень быстро заметил Петр, неплохо умел проверяться, по  всем  правилам,
классически. Они минут  десять  петляли  по  прилегающим  улицам,  два  раза
сворачивали  во  дворы,  потом,  сразу  почувствовалось,  Фомич  убедился  в
отсутствии хвоста  и  целеустремленно  погнал  куда-то,  насколько  позволял
движок красненькой табакерки.
   Еще через четверть часа  патриарх  автомобильного  племени,  чьи  потомки
нынче получили право  гордо  именоваться  в  России  иномарками,  свернул  в
неширокий  проход  меж  двумя  высоченными   кирпичными   стенами   каких-то
пакгаузов, осторожненько, как и подобает автоплебею,  прижался  к  бетонному
забору, уступая дорогу навороченной "тойоте", сделал еще несколько поворотов
по грязному узкому  лабиринту  -  и  оказался  перед  воротами  гаража,  над
которыми была укреплена неряшливо выполненная вывеска "Авторемонт". Выключив
мотор, Косарев кивнул:
   - Пойдемте. Держитесь  без  излишнего  панибратства,  по-свойски.  Будьте
немногословны, как и подобает серьезному человеку,  денег  у  него,  пожалуй
что, не меньше, но вы - легальный, а он не вполне...
   Петр вошел следом за ним в обширный ангар, освещенный  мигающими  лампами
дневного света. Не похоже было,  чтобы  автосервис  процветал  -  посередине
торчала лишь  белая  "Волга"  со  снятыми  передними  крыльями,  возле  нее,
опершись на дверцу, философски курил черноволосый кучерявый парень. При виде
гостей он всмотрелся,  сделал  нечто  вроде  приглашающего  жеста  и  принял
прежнюю позу,
   Бережно держа дешевенькую сумку с каким-то угловатым  предметом,  Косарев
уверенно направился в конец ангара, распахнул обшарпанную железную дверь.
   За ней обнаружилось помещеньице, и  в  самом  деле  напоминавшее  контору
крохотного автосервиса: груды ржавых запчастей, стопа лысых покрышек в углу,
небольшой столик, заваленный бумагами и вовсе уж мелкими деталюшками.
   Из-за стола проворно вскочил мужчина, столь же черноволосый и  кучерявый,
как бивший баклуши слесарь, раскинул руки:
   - Паша, какая честь скромному заведению! Извини, ничем  не  угощаю  -  ну
какой в этой дыре может быть приличный стол? Это уж потом, на природе...  Не
обижаешься?
   - Да что ты, пустяки какие, - сказал Петр, пожав протянутую руку.
   - Слухи дурацкие ползают, будто у тебя мозги перевернулись... Я, конечно,
не верю: чтобы у тебя? Такие мозги?
   - И правильно делаешь, что не веришь, - усмехнулся Негр.  -  Сам  знаешь,
как продвигаются негоции. Похоже  это  на  труды  человека  с  перевернутыми
мозгами?
   - Да ни капельки не похоже,  Пашенька!  -  блеснул  великолепными  зубами
чернявый.  -  Как  же,  газеты  читаю,  телевизор   смотрю,   там   подробно
растолковали про твой проект...
   - Ну, не только мой...
   - Твой, Паша, твой, не скромничай! Скажи  по  секрету:  эту  соску,  Вику
Викентьеву, можно позвать на достархан или ты на бедного цыгана обидишься?
   Петр, не без цинизма усмехаясь, глядя ему в глаза, помотал головой.
   - Намек понял, Пашенька! - энергично закивал цыган. - Идею  свою  снимаю,
как  идеологически  невыдержанную  и  где-то  даже,   между   нами   говоря,
волюнтаристскую...
   - Послушай, Баца... - нетерпеливо начал Косарев.
   Цыган, одним неуловимым движением оказавшись рядом с ним, процедил сквозь
зубы:
   - Фомич, я когда-нибудь крепко рассержусь... Сколько раз  было  говорено?
Это для друга Паши я - Баца. А для тебя, твое  финансовое  преподобие,  я  -
Петре Георгиевич или господин Чемборяну, выбирай одно  из  двух,  что  твоей
душеньке угодно, неволить не стану...
   - Не любишь ты меня, Петре Георгиевич, - вздохнул Косарев.
   Баца провел  кончиком  указательного  пальца  по  густым  смоляным  усам,
напоминавшим пышные беличьи хвостики:
   - Ты же не баба, Фомич, и не  доллар,  чтобы  мне  тебя  любить...  И  не
силовой орган, чтобы мне тебя не любить. Считай, что я  к  тебе  равнодушен.
Как ко множеству других вещей на нашей грешной земельке... И я для тебя - не
Баца, усек? То-то. Ну что, Паша, пойдем заниматься скучными делами?
   - Пойдем, Баца. - сказал Петр.
   Втроем  они  пересекли   ангар   -   при   полнейшем   равнодушии   юного
бездельника-слесаря, - вышли во двор и, пройдя  метров  двадцать,  оказались
перед воротами другого гаража, стандартными, ржавыми, но  снабженными  тремя
довольно замысловатыми замками. Баца в две секунды  отпер  их  разномастными
ключами, вошел первым, повернул выключатель.
   Задом к ним  стоял  старый  "Уаз",  заслуженный  фургончик  темно-зеленой
армейской раскраски, еще один ветеран советских времен. Отперев замок,  Баца
раздвинул обеими руками дверцы, бросил, не оборачиваясь:
   - Фомич, вон там, у верстака, розетка. Подключай свою  технику.  Понимаю,
что возиться нам придется долго, но ты же сам, Паша, не возьмешь капусту  ни
на вес, ни по счету сумок...
   Всю заднюю часть фургончика занимали объемистые сумки типа  "Верный  друг
челнока" - синие, черные, полосатенькие. Не без натуги Баца  вытащил  обеими
руками ближайшую, машинально оглянулся на  дверь,  которую  сам  только  что
запер на два засова и серьезный внутренний замок:
   - Начнем с богом, Паша?
   Звучно  раздернул  длиннющую  "молнию"  сумки,  обеими   руками   вытащил
здоровенный целлофановый пакет.  Сквозь  него  мутно  проглядывали  стянутые
резинками пачки черно-зеленых долларовых бумажек. Косарев,  установивший  на
верстак новехонькую купюросчетную машинку, выжидательно поглядывал  на  них.
Опустив глаза, Петр убедился, что сумка набита битком. Целлофановые пакеты с
заокеанской валютой лежали в ней тесно, как кирпичи на поддоне,  и  было  их
столько... Во что же это его втравили?
   - Давайте так, - предложил Баца. - Я подаю, Фомич считает и приходует,  а
ты, Паша, пакуешь обратно. Попашем конвейером, а то до утра провозимся...
   И началась  стахановская  работа.  Баца  подавал  пухлые  пачки,  Косарев
сноровисто освобождал их от резинок, засовывал в машинку, ставил на листочке
палочки, крестики и квадратики, Петр снова  перехватывал  сосчитанные  баксы
резинками, упаковывал в пакеты, а пакеты утрамбовывал в сумки. Трудились без
перекуров. Понемногу Петр втянулся,  благо  дело  было  нехитрое.  Все  трое
вспотели, сняли пиджаки. Баца одет был так, что  его  в  любой  толпе  могли
принять за трезвого, но обнищавшего в ходе реформ заводского  работягу,  вот
только на безымянном пальце правой руки  у  него  в  простеньком  серебряном
перстне посверкивал зеленый ограненный камешек размером  с  ноготь  большого
пальца здоровенного мужика. Петр уже не сомневался, что изумруд настоящий, -
учитывая, сколько здесь баксов, дешевым стеклышком и не пахнет...
   В  гараже  было  душно,  за  работой  они   ухитрились   опустошить   две
двухлитровых бутылки "Спрайта". С какого-то времени Петр полностью  перестал
видеть в этом ворохе бумажек деньги  как  таковые  -  они  сейчас  ничем  не
отличались от тонны угля в котельной, которую следовало  перекидать.  Был  у
них особенный, ни с чем другим  не  ассоциировавшийся,  непонятный  запах  -
сотен рук, сотен кошельков и карманов, прилавков, обменок...
   - А ведь все! - возгласил вдруг Баца. - Перекурим, Паша?
   - Это сколько же мы перекидали? - вслух вопросил Петр.
   - Я тебе совершенно точно скажу, - ухмыльнулся Баца. - Двадцать лимонов в
сотнях... Лимон весит пятнадцать кэгэ... Три центнера перелопатили. Но стоит
того дело, Пашенька, стоит, яхонтовый...
   Двадцать миллионов долларов? Петр с трудом уместил в сознании эту  сумму,
- еще и оттого, что она располагалась в потрепанных  сумках,  в  потрепанном
"уазике", в зачуханном гараже...
   - А впечатляет, впечатляет! - хихикнул Баца. -  Глаза-то  стали  зеленого
отлива! Это тебе не по бумажкам проводить дикие суммы, тут оно все  напоказ,
на пуды и фунты... Прямо сейчас забирать будешь?
   - Желательно было бы завтра, - вмешался Косарев прежде, чем Петр подыскал
ответ. - Так уж сложилось...
   - Это твое слово, Паша? - цепко воззрился Баца, определенно  относившийся
к Фомичу без всякого пиетета.
   Петр молча кивнул.
   - Значит, где-то им до завтра  предстоит  валяться...  -  вслух  принялся
размышлять Баца. - Ежели... И этак...  Ага!  Есть  вариант.  Сейчас  закинем
машину на верную стояночку, где никто и близко не подойдет. Но за эти  сутки
отвечаем, Паша, поровну. Так оно будет правильно, а?
   Перехватив взгляд Косарева, Петр кивнул:
   - Конечно. Так оно будет правильно...
   - Как скажешь, Паша... Можно тебя пока на пару слов?
   Цыган проворно откинул засовы, вышел на яркий солнечный свет.  направился
в  глубь  двора.   Петр   плелся   следом,   все-таки   слегка   подавленный
грандиозностью суммы и тем, что ответственность ложилась  на  него.  Наконец
Баца остановился. Затоптав подошвой окурок, приблизил лицо:
   - Паша... Ты только на меня не держи обиды, ладно?
   - Какие обиды, Баца? - открыто глядя ему в глаза, сказал Петр.
   - Я тебе верю. Я, вообще-то, мало кому верю... Но у  тебя,  Паша,  долгие
годы складывалась репутация человека, который в таких делах не кинет. Потому
и верю. - Он определенно подыскивал слова. - И  все  равно,  ты  меня  пойми
правильно...  Тут  не  только  мои  лавэ,  далеко  не  мои,  люди  собирали,
вкупились... Если что-то пойдет не так, не  только  тебе  конец,  но  и  мне
заодно. Такая уж игра, на полном доверии...
   - Баца, - сказал Петр елико мог убедительнее. - Ну  что  мне,  на  колени
вставать? Землю есть? Все давно обговорили... Если не веришь,  не  стоило  и
начинать.
   - Пашенька! - цыган приобнял его за плечи, заглянул в глаза. - Да если бы
не верил хоть на ноготок, не было бы  никакого  дела...  Ты  меня,  главное,
пойми. И не обижайся. Тяжелая сумма. Не моя. Сердце немножко не на месте...
   - Все будет в порядке, Баца, - сказал Петр. - По одной  простой  причине:
вести дела честно,  знаешь  ли,  выгоднее,  чем  мошенничать,  обманывать  и
трястись потом зайцем... Не стоит оно того.
   - Золотые слова, Паша! -  вздохнул  Баца  с  видимым  облегчением.  -  Не
обиделся, значит?
   - Ни капельки.
   - Сердце что-то ноет,  -  цыган  положил  ладонь  с  перстнем  на  грудь,
напротив помянутого органа. - Так и мозжит, проклятое. Тут сам  поверишь  во
все эти цыганские штучки...
   - Это у тебя к погоде, - сказал Петр.
   - Да, надо полагать... Стареем помаленьку. Паш... Ты этого, - он кивнул в
сторону гаража, - к лавэ не допускай, делай все сам. Очень тебя прошу. Не то
чтобы я ему не верил, но глаза у него тухлые. Давай все  сам,  договорились?
Пусть стоят сутки, пусть стоят двое, хоть неделю. Никто их  там  не  тронет,
моя стояночка, схваченная. Но только чтобы забрал их ты сам.  Без  Фомича...
Идет?
   - Идет, - кивнул Петр.
   - Тогда - по коням?
   Он распахнул ворота, выгнал "уазик" из гаража, лихо развернулся на тесном
пятачке. "Запорожец" поехал следом. С четверть часа они  ехали,  скрупулезно
соблюдая правила, как и положено  двум  столь  дряхлым  и  непрезентабельным
машинешкам. В  конце  концов  "уазик",  загодя  помигав  сигналом  поворота,
свернул на автостоянку - самую обыкновенную, ничем не примечательную.  Белая
собака лениво побрехала на них из будки в углу,  забралась  в  свое  хлипкое
жилище и задремала. Из высокой будочки спустился еще один соплеменник  Бацы,
вежливо поклонился Петру, прижав ладони к груди, отошел с загадочным цыганом
подальше. Говорили они недолго, совершенно спокойно. Баца загнал "уазик" меж
"пятеркой" и "Газелью" со смятым левым крылом, тщательно  запер  все  двери.
Подошел, протянул ключи Петру и заговорил так, словно вместо Косарева  перед
ним был лишь загазованный воздух:
   - Все устроилось, Паша. Ребята головой отвечают. Тебе они машину  отдадут
без звука, вместе с бумажками, чтобы у  тебя  не  случилось  проблем,  когда
поедешь... Только тебе, кому-то другому бесполезно и приезжать -  зарежут...
Шучу. Зарезать не зарежут, но машину ни за что не отдадут, вдобавок и побить
могут... Больно.
   Косарев поджал губы. Не обращая на него внимания, Баца крепко пожал  руку
Петру, оскалил в прощальной улыбке великолепные зубы и медленно махал рукой,
пока "Запорожец" не отъехал.
   - Что-то вас мир не берет... - сказал Петр.
   - Пустяки, - отозвался Косарев сварливо, с ноткой оскорбленной  гордости,
которую скрыть полностью все же не удалось. - Буду я  обращать  внимание  на
всякое животное...  Клиентов,  к  сожалению,  не  выбирают,  милейший  Павел
Иванович, в этом финансист схож с гинекологом.
   - А откуда у него столько денег? - спросил Петр. - Или это секрет?
   - Знали бы вы, сколько денег, словно бы и несуществующих, странствует  по
Руси великой... - Помолчав, он все же  снизошел  до  объяснения:  -  Бензин.
Автозаправки. Удивительно даже, какие деньги можно накопить за пару  лет  на
примитивной горючке...
   - Вообще-то, за последние четыре недели я разве что от утюга  не  слышал,
насколько респектабельна, безупречна и законопослушна фирма "Дюрандаль"... -
сказал Петр. чтобы легонько позлить лысого. - Только утюг  да  электрочайник
молчали, все остальные электроприборы вещают об этом на всех волнах...
   - Мы и есть респектабельны и безупречны,  -  отрезал  Косарев.  -  А  вот
проект... Я не хочу сказать, будто с ним что-то не то. Но  так  уж  устроена
жизнь, милейший, что в масштабных проектах сплошь и рядом вертятся... ну, не
преступные, однако ж левенькие деньги. Потому что самые  честнейшие  проекты
нуждаются в некой смазке наличными. Вам не доводилось об этом слышать?
   - Слыхивал.
   - Вот видите. Не мы эти правила выдумали, а посему не  стоит  корчить  из
себя святош.  Цель-таки  сплошь  и  рядом  оправдывает  средства...  Что  вы
ухмыляетесь?
   - Знаете, что мне пришло в голову? - мечтательно сказал Петр, -  Двадцать
миллионов баксов - умопомрачительная сумма. Вы не  боитесь.  что  я  с  ними
сбегу? Если дать вам сейчас по голове монтировкой, свидетелей не  останется.
От этого потомка конокрадов как-нибудь спрячусь...
   - Казарменный у вас юмор, - огрызнулся Косарев.
   - Вот то-то и оно, - развел руками Петр. - Ну, а все-таки? Не боитесь?
   - Павел Иванович, у вас все равно  не  получится.  Убежать,  предположим,
сможете, а потом? Я никоим образом не хочу вас  оскорбить,  но  вы  с  такой
суммой не справитесь. Не ваше оно... Вам для полного счастья  нужно  гораздо
меньше.
   - За Балаганова меня держите?
   - Ну что вы. - усмехнулся Косарев. - Причем тут Балаганов? Эти  деньги  -
не ваша сумма. Вы не сумеете с ней обращаться. Даже если ухитритесь  сбежать
и благополучно замести следы. Есть  суммы,  достаточные  для  удовлетворения
потребностей, пусть и высоких. - и  есть  суммы,  которыми  могут  управлять
достойно только дельцы.
   - И нелегальными тоже?
   - Нелегальными - тем более. Правда, я предпочел бы другую терминологию  -
"нефиксированные деньги".
   - Здорово, - сказал Петр. - Сами термин придумали?
   - Да вот, знаете ли... Деньги, которые нигде не фиксируются. Очень  точно
отражает суть проблемы.
   - А главное, звучит благолепно?
   - Не без этого, милейший, не без этого... В общем, вы заберете машину  со
стоянки, когда он скажет. У меня пока что нет на сей счет точных инструкций.
   - Яволь, - сказал Петр. - Слушайте,  я  смогу  с  ним  увидеться  сегодня
вечером?
   - Конечно. Ему тоже не терпится с вами поговорить. Я вас  опять  доставлю
тем  же  путем  -  чтобы  не  возбуждать  любопытство  посторонних.   Просто
засидитесь в офисе допоздна, никто и не удивится...

   Глава восьмая
   ЧЕЛОВЕК-НЕВИДИМКА
   Вслед за Косаревым  он  поднялся  на  четвертый  этаж  стандартной  серой
"хрущевки" - не на окраине города, но довольно далеко от центра, район не из
респектабельных.  Косарев  открыл  дверь  своим   ключом,   предупредительно
посторонился.
   Петр прошел в комнату. Шторы были полузадернуты, царил полумрак. В первый
момент  он  едва  не  отшатнулся  -  человек,  вставший  ему  навстречу   из
продавленного  старомодного   кресла,   чертовски   напоминал   уэллсовского
человека-невидимку в его классической версии: голова и лицо сплошь  замотаны
чистыми бинтами, так, что для обозрения доступны лишь  кончик  носа  и  рот.
Нос, слава богу, все же  не  картонный,  каковой  вынужден  был  употреблять
невидимка...
   - Ну, что  таращишься,  ваше  степенство,  господин  Савельев?  -  весело
спросил забинтованный Пашкиным голосом. - Падай. Коньячку хочешь?
   - Что с тобой? - встревоженно спросил Петр, плюхаясь в другое,  столь  же
продавленное кресло.
   - Пустяки, Петруччио. Такое,  что  и  стыдно  сказать.  Когда  в  столице
переделал все дела, поехал с мужиками расслабиться  на  бережок  уединенного
озера, разумеется, с табличкой "Только для белых". И на радостях, что дела у
нас обоих идут отлично, нажрался так, как давно не  надирался.  Классическая
"асфальтовая болезнь". Только вместо асфальта были лодочные мостки. Видел бы
ты, как я по ним мордой проехался... Давненько так  не  позорился,  -  голос
брата был бодр и весел, без малейшей удрученности. -  Ну  и  черт  с  ним...
Бывает. Видел бы ты, как я назад летел - сначала даже в самолет не  пускали,
паспорт-то я предъявил, а вот вместо живого оригинала паспортной  фотографии
имело  место  нечто  сюрреалистическое...   Даже   разматываться   пришлось.
Пропустили.
   - Ничего серьезного?
   - Пустяки. Просто ободрало физиономию так, что  обратный  обмен  в  любом
случае  делать  рановато.  Разве  что  придется  еще   какую-нибудь   аварию
изобретать... Ну, ничего. Во-первых, еще рано мне вертаться, а во-вторых,  -
глаза в щелях повязки лукаво блеснули, - а во-вторых, сдается мне, что ты не
прочь побыть мною еще немножечко...
   Петр оглянулся на Косарева.
   - Фомич, - сказал Павел. -  А  поболтайся-ка  ты  по  двору,  за  машиной
присмотри, чтобы не угнали. Найдется какой-нибудь извращенец,  покусится  на
твой  "Запор"...  Если  есть  маньяки-геронтофи-лы,  почему   бы   не   быть
автомобильным ворам-извращенцам? Погуляй!
   Не прекословя, Косарев покорно  направился  в  тесную  прихожую.  Щелкнул
замок.
   - Ну, рассказывай, - сказал Пашка, наполняя рюмки.
   - Дела идут...
   - Петруччио... Плевать мне на дела! Что происходит в конторе и вокруг,  я
и  так  знаю.  Фомич  успел  дать  обстоятельный  отчет.  Здесь  -   никаких
сложностей.
   - Черский ни в какую не хотел подключаться...
   - Ну и хрен с ним, - сказал Пашка. - Без нервных обойдемся.
   - Ты бы меня предупредил в свое время, что к  его  супруге  подходить  не
рекомендуется...
   - Петюнчик, извини, не мог же я рассказать тебе всю мою жизнь... Он  что,
опять танец ревности плясал? И как?
   - Пустяки, обошлось, - сказал Петр. - Разошлись, как в море корабли. Меня
другое волнует. Фомич тебе не мог не рассказать о двух покушениях...
   - Какие это покушения? Смех один...
   - Тебе, может, и смех, - сердито сказал Петр. - А в меня, знаешь,  палили
по-настоящему. И даже два раза.
   - Петруччио, ну ты же военный, в конце концов, хоть и  штабист.  Надеюсь,
рыжей ничего лишнего не наболтал?
   - Как я ей мог что-то наболтать, если представления не имею, кто все  это
устроил?
   - Резонно, - серьезно сказал Пашка. - Так вот, могу  тебя  обрадовать:  с
покушениями покончено навсегда. Можешь не волноваться. Я,  едва  прилетел  и
узнал, быстренько принял меры. Митька с Фомичом все обтяпали.
   - Они что...
   - Петруччио! - расхохотался Пашка. - Ты за кого их держишь?! Никто никого
не убивал.
   - Объясни хоть...
   - Бога ради, - сказал Пашка. - Понимаешь,  был  у  меня  тут  романчик  с
одной... А муженек у нее вроде тебя, вояка с двумя просветами.  Только  тебя
проводили с почетом, пряжку дали, а его выперли с позором  за  дискредитацию
или что-то вроде  этого,  от  безденежья  понемногу  приторговывал  казенным
имуществом. Не тем, что носят на ногах или на голове. а тем,  что  бахает  и
бухает. Уличить не смогли, за руку не схватили - вот и  предпочли  от  греха
подальше выгнать якобы за алкоголизм... У вас ведь такое бывает?
   - У нас и не то бывает... - сумрачно сказал Петр. - Ежели между своими...
Так это он и выделывался?
   - Я же тебе и объясняю...  Он,  гаденыш,  вместо  того,  чтобы  по-мужски
попытаться  набить  мне  морду,  решил  потребовать  за  рогатость  денежную
компенсацию. Аккурат за день до того, как ты  в  Шантарск  приехал.  Я  его,
разумеется, послал - телкам я иногда плачу, но вот платить мужьям-рогоносцам
не намерен, это, по-моему, форменная дикость. Прости, что так получилось, но
я никак не думал, что этот чудик устроит триллер с пальбой... Пугал, сволочь
этакая. Стрелок-то он отменный при всей своей  гнилости,  этого  у  него  не
отнимешь, ты сам, наверное, оценил? В общем, когда Митя к нему  приехал,  он
как раз сочинял эпистоляр типа "Положите сто тысяч долларов под третью  урну
справа, иначе всех  убью,  один  останусь..."  Только  недооценил  он  меня,
собака, недооценил... Фомич ему  быстренько  обеспечил  буйное  отделение  в
психушке - и раньше чем через месяц  не  выйдет,  да  и  полгода  еще  после
лечения будет ползать, как черепаха. Ты его не жалей, у него мозги и  впрямь
набекрень, можешь мне поверить... Вот и вся разгадка. Успокоил я тебя?
   - Успокоил,- кивнул Петр.
   Он лгал самым беспардонным образом. Что-то здесь было не так.  Все  вроде
бы гладко и связно, но в Пашкином тоне ухо определенно  чувствовало  фальшь.
На протяжении всего рассказа. Петр был стопроцентно уверен, что  не  ошибся.
Врал Пашка, как сивый мерин... Но зачем? И в чем разгадка?
   - Значит, с покушениями кончено?
   - Совестью клянусь! - приложил Пашка руку к груди. - Ты  лучше  расскажи,
как там дома, интересно же... С Катькой, я  так  понимаю,  у  вас  форменный
ренессанс пламенных чувств? Да  ладно,  ладно,  что  набычился?  Я  за  тебя
попросту рад, вот и все. Мне она давно встала поперек души, а вот у  тебя  с
ней, надо же, любовь, да еще, судя по твоей счастливой роже, надо  полагать,
обоюдная... А в театр сходить, правда, не тянет? Все, умолкаю! - Сколько мне
еще тобой прикидываться?
   - Дай подумать... Недели две, Петруччио. Справились мы  с  тобой  раньше,
чем планировалось... но пару недель тебе еще придется потерпеть. Пока  морда
у меня не заживет, пока не кончится вся суета вокруг проекта.  Выдюжишь?  По
физиономии вижу, что выдюжишь с превеликой охотой - возле Ка-тюхи-то...  Ты,
кстати, не придумал еще, как с ней потом уладить?
   - Времени не нашлось, - честно признался Петр. - То  одно,  то  другое...
Может, вдвоем подумаем?
   - Обязательно. Чуть погодя. Когда все будет подписано и начнется рутинная
работа, не требующая  вмешательства  господина  Савельева,  неважно,  право,
которого... Вот тогда мы с тобой сядем за стол и не встанем,  пока  железный
план не  разработаем...  Лады?  Расскажи  лучше,  как  ты  с  Бацой  денежки
считал...
   - А  что  рассказывать?  -  пожал  Петр  плечами.  -  Триста  килограммов
долларов, только и всего...
   - Браво, брательничек! Врастаешь... Ты не думай. Баца  нормальный  мужик.
Ну, завелась у человека неучтенка, сделанная на бензинчике...
   - Я знаю. Мне Фомич подробно объяснял про  неправедные  деньги,  служащие
праведным целям... Пашка подался вперед и хлопнул его по колену:
   - Петруччио, смак в том, что именно так оно и обстоит... По крайней мере,
лично мы с Фомичом по большой дороге с  кистенем  не  бродим.  И  никого  не
посылаем бродить. А вот состояньица  кое-кого  из  тех,  кого  потом  чинами
жаловали и медали на шею вешали, из смутных источников произошли.:. Думаешь,
только в доброй старой Англии пираты на склоне лет джентльменами становились
и награбленные капиталы в  мануфактуры  вкладывали?  Кой  у  кого  из  наших
Третьяковых и прочих там Морозовых предки как раз кистенем и  промышляли.  В
"Угрюм-реке", мне один доцент рассказывал, чистая правдочка  написана,  даже
конкретные фамилии шантарские называл... Так что денежки  Бацы,  считай,  не
такие уж и грязные...
   - Когда мне их забрать?
   - Придумаем, - сказал Пашка. - Пусть пока полежат, тут один мэн подъехать
должен, он ими и озаботится. Никуда они  со  стоянки  не  денутся,  там  все
ребята - либо племяннички Бацы, либо иная кровная родня, народ  верный...  Я
тебе брякну, когда нужно будет. Ты тоже запиши номер вот этого  мобильничка,
я  теперь  постоянно  буду  в  Шантарске  обитать.  При  нужде   моментально
созвонимся. Кстати, - спросил он словно бы небрежно, но  Петр  легко  уловил
нотки тревожного интереса, - что это за "дипломат" ты в кабинет приволок?
   - Что, за мной и на фирме надзирают?
   - Да  брось  ты.  Просто  Фомич  забирал  картины,  вот  и  наткнулся  на
непонятный "угол"...
   "Интересно. - подумал Петр. - "Дипломат" появился в  кабинете  уже  после
того, как Фомич забрал картины".
   - С "дипломатом" вышел форменный детектив, - сказал он самым естественным
тоном.  -  Позвонила  какая-то  Полина,  потребовала  срочной  встречи.   Я,
естественно, приехал - ты про нее ничего не говорил, мало ли  что...  А  она
мне объявила о полном и окончательном разрыве, кинула под  ноги  "дипломат",
заявив, что не намерена больше держать  у  себя  "мои"  шмотки...  Ну,  я  и
забрал. А что оставалось делать? Поставил в заднюю комнатушку,  пока  ты  на
горизонте обозначишься...
   - И правильно, - подумав, сказал Пашка. - Документы там пустяковые, пусть
валяются... Фомич потом заберет. Значит, решила нас бросить, стерва?
   - Тебя, братан, - усмехнулся Петр. - Я с ней единственный раз общался...
   - А, какая разница... Ну и  хрен  с  ней.  На  свете  таких  Полин...  Ну
ладно...  Я  вынужден  констатировать,  Петруччио,   что   ты   с   заданием
справляешься прекрасно. Благодарность от  командования.  Держи  премию.  тут
тысчонка баксов. Да не жеманься ты, тебе еще и Вике интервью давать, и Жанне
на булавки подкинуть надо...  В  чем,  в  чем,  а  в  телках  недостатка  не
испытываешь, а? Скажи братухе спасибо...
   - Вот, кстати, - сказал Петр. - Есть еще одна тема, напрямую,  правда,  с
сексом не связанная, но, я бы сказал, где-то близкая... Этот  снимочек  я  у
тебя в столе нашел. Дома, в кабинете. Чисто случайно, искал твои ордена  для
съемок, телевизионщики ж от меня потребовали быть  непременно  в  орденах...
Эт-то как понимать? Катя могла наткнуться...
   Пашка рассматривал снимок обнаженной Нади, сидящей на широком подоконнике
в небрежной позе, поворачивал  так  и  этак.  К  великому  сожалению  Петра,
наблюдать за  выражением  лица  бра-тельничка  было  невозможно  по  причине
бинтов.
   Фотографию  эту,  разумеется,  он  не   в   столе   нашел,   а   отложил,
одну-единственную, когда отдавал конверт и негативы Наде. Хотел  понаблюдать
за реакцией Пашки, но вот бинтов совершенно не предполагал...
   - Ах, вот оно что... - досадливо сказал Пашка. - А я-то думал, что спалил
или выкинул, забыл совсем...
   - Откуда это взялось?
   - А это ты у соплюшки спроси,  -  отрезал  Пашка.  -  Я,  знаешь  ли,  не
рискнул. Чтобы не вторгаться в интимные тайны юного создания.  Вот  так  же,
чисто случайно, наткнулся. Хотел поговорить с Катей, да недосуг было. Я  так
предполагаю, соплячка себе завела сердечного дружка - настолько  сердечного,
что балуются на досуге фотографией. Что смотришь? Нынешняя молодежь  в  этом
возрасте все университеты прошла... - Он небрежно  скомкал  снимок  и  сунул
себе в карман. - А может, и не стоит с Катькой обсуждать?  Еще  расстроится,
Надьку все равно от этих забав не оттянешь, раз уж начала где-то на  стороне
личной жизнью баловаться...
   И вновь его голос звучал спокойно  и  естественно,  но  Петр  снова  чуял
фальшь. К тому же имел все основания полагать, что объясняется все  немножко
по-другому...
   - А как мне с рыжей быть? - спросил он.  -  Ведь  так  и  вьется  вокруг.
Открытым  текстом  заявляет,  что  я,  по  ее  мнению,  о  чем-то  серьезном
умалчиваю, со следствием не сотрудничаю, хотя знаю  прекрасно,  кто  в  меня
палил, и вообще...
   - Да плюнь ты на нее, - сказал Пашка. - Походит  и  перестанет.  Голубчик
наш месяц будет куковать в психушке, следов никаких, менты к нему  и  близко
не подберутся. В конце концов отправят дело в архив... Мы с  тобой,  братан,
сейчас на такие высоты вскарабкались, что никаких рыжих не стоит  опасаться.
Даже если и  почует  что-то  неладное,  нестыковки  какие-то  вычислит,  все
кончится пшиком. К тебе-то у нее никаких претензий нет и быть  не  может,  и
позиция твоя неуязвима. Об этом и не думай, не трать нервные  клетки.  Лучше
соберись, главное близится. Тот самый великий миг. И  все  будут  при  своем
интересе - я, ты, еще куча народу... Ну что, все проблемы обкашляли?
   - Да вроде... - добросовестно  припомнил  Петр.  -  Хотя...  Вроде  бы  и
говорить об этом неудобно, такие вопросы полагается решать  меж  мужиками  с
глазу на глаз, но я как-никак - ты...
   - А что такое?
   - Твой Елагин, знаешь ли, оборзел. Пристает к Кате в открытую. Настолько,
что об этом треплется  вся  контора.  Земцов  мне  принес  сводку  слухов  и
сплетен, и там это -- на первом месте...
   - Так... - судя по положению головы,  сплошного  шара  из  бинтов,  Пашка
призадумался. - С одной стороны, парнище мне необходим. С другой, такое  без
последствий оставлять никак не годится, тут ты прав, правильно  сделал,  что
сказал... Сейчас подумаем... А, что тут думать! Сделаем так: если он еще раз
что-то себе позволит, ты  его  самым  официальным  образом  уволишь.  Приказ
издашь, все, как полагается. А потом я  его  назад  возьму,  когда  вернусь.
Парнишка-то, в принципе, неплохой,  работничек  полезный,  только  заигрался
немного по молодости лет, действительность  от  сцены  плохо  отличает...  В
общем, если что - увольняй. Фомич поспособствует. Пока мною будешь ты, пусть
погуляет вдали от конторы, так даже лучше...

   ...Спускаясь по лестнице, Петр испытывал  странное  чувство,  которое  он
сейчас даже не брался определить однозначно. Эдакая помесь неудовольствия  с
беспокойством. Все вроде бы оказалось в порядке, все  решено,  все  проблемы
сняты, но что-то саднило и зудело в глубине души, некое ощущение неудобства,
неправильности, нестыковок...
   Во дворе мирно стоял "Запорожец", Косарев возился с мотором  -  взглянуть
со стороны, простецкий пенсионер, всю жизнь  без  особых  затеи  и  запросов
оттрубивший слесарем или каким-нибудь бульдозеристом...
   - Поехали? - громко сказал Петр.
   Фомич едва не  стукнулся  головой  о  задранный  капот,  с  грохотом  его
захлопнул:
   - Напугали...
   - Нервишки жалят? - доброжелательно поинтересовался Петр.
   - Тут  любой  от  неожиданности...  -  огрызнулся  Косарев,  но  не  стал
углублять тему, послушно уселся за руль. - На фирму?
   - Не совсем, - сказал Петр. - Предварительно мы заедем еще в одно  место,
вы подождете, а я на четверть часика исчезну...
   - Это куда?
   - Фомич... - поморщился Петр  с  многозначительным  видом.  -  Я  же  вам
говорил - у нас есть свои секреты... - Он накануне старательно  изучил  план
Шантарска и потому уверенно сказал: - Отвезете меня  на  угол  Кутеванова  и
Западной, высадите там, постоите, пока я не вернусь...
   - Как прикажете, - угрюмо отозвался Фомич. И довольно быстро  доставил  к
указанному месту - карга не соврала, там и в самом  деле  оказался  заросший
скверик с чьим-то потемневшим бюстом посередине. Как Петр ни  приглядывался,
опознать  неизвестного  не  удалось,  и,  поскольку  тот   не   походил   на
канонизированные,  классические  образы  великих,  являлся,  надо  полагать,
третьестепенной, чисто местной знаменитостью. Ну и черт с ним...
   Карта картой, но ориентироваться  на  местности  -  совсем  другое  дело.
Прежде всего, на плане города не указано, какая сторона улицы четная, какая,
соответственно,  -  наоборот.  И  Петр,  вылезши  из  "Запорожца",  едва  не
лопухнулся, направился было не в ту сторону, но тут  же  сделал  вид,  будто
заинтересовался прессой в киоске. Таращась на цветные фото  дорогих  шлюх  и
дешевых политиканов,  украшавших  обложки  газет  и  журналов,  краем  глаза
наблюдал за машиной. Косарев смотрел в его сторону в зеркальце заднего вида,
но из "Запора" предусмотрительно не вылезал. К тому  времени  Петр,  пошарив
взглядом как следует, наконец-то обнаружил  четную  сторону  улицы.  Что  ж,
почти угадал точку десантирования...
   Энергичным шагом, создавая у любого наблюдателя  впечатление,  будто  без
оглядки спешит к  близкой,  конкретной  цели,  направился  во  двор,  где  с
радостью усмотрел узенький проход меж гаражами и трансформаторной будкой  из
обшарпанного кирпича. Куда и юркнул.
   Из своего укрытия он видел, как во дворик, запыхавшись,  влетел  Фомич  -
сука такая, а если  бы  я  и  в  самом  деле  выполнял  Пашкино  задание?  -
растерянно потоптался, не обнаружив предмета  слежки,  но  потом,  очевидно,
сделал первое пришедшее в  голову  заключение:  что  Петр  успел  нырнуть  в
который-то из ближних подъездов, а посему дальнейшая беготня  бесполезна.  И
Косарев, уже не озираясь, не пробуя никого расспросить, понурившись,  побрел
назад, в сторону своего железного одра. Из педантизма Петр выждал  еще  пару
минут, после чего  вернулся  во  двор  и,  не  забывая  столь  же  бдительно
проверяться, свернул вправо. Пройдя мимо трех старых  однотипных  домиков  -
скверно оштукатуренные кирпичные двухэтажки сталинских времен,  -  нырнул  в
подъезд четвертой. Так, искомая квартира - на втором этаже...
   Прижал пальцем кнопку старенького звонка, в квартире тягуче задребезжало.
Чуть позже раздались  неторопливые  шаги,  дверь  открыла  девица  в  черных
джинсах  и  черной  футболке  навыпуск,  крашеная   блондинка   из   разряда
стандартных, не обремененных ни особым шармом, ни особой  уродливостью.  Вся
она была какая-то то ли заторможенная, то ли невыспавшаяся -  уставилась  на
него без единого слова, слегка покачиваясь.
   - Я по поводу Марушкина... - осторожно начал Петр.
   Она отступила на шаг, бросила:
   - Проходите, - и, небрежно захлопнув  дверь  за  его  спиной,  с  той  же
неторопливостью поплелась следом.
   С первого взгляда стало ясно, что Петр угодил по нужному адресу. Дичайший
беспорядок был не  простой,  а  творческий,  к  коему  следовало  относиться
снисходительно: есть разница между  залежами  пустых  бутылок  вперемешку  с
нестираными рубашками и грудами рам, картонов, холстов  на  рамах,  холстов,
свернутых  в  небрежные  рулоны,  тюбиков  с  красками...   Впрочем,   энное
количество бутылок и пара грязных рубашек все же и здесь присутствовали.
   Девица прошла мимо него со скоростью испуганной черепахи,  плюхнулась  на
низкий диван, опустив руки, уставилась куда-то в  стену.  Потом,  не  глядя,
протянула руку в сторону, взяла с пола початую  бутылку  водки  "Воевода"  и
надолго прильнула к горлышку со сноровкой, заставившей  Петра  Взглянуть  на
нее не без понимающего уважения. Пожалуй,  от  первоначальной  мысли  насчет
наркотической природы ее заторможенности следует отказаться: наркоманы  свою
отраву со спиртным  практически  не  совмещают,  это  во-первых.  Во-вторых,
футболка у нее без рукавов, и сразу видно, что руки  не  исколоты.  Конечно,
наркотик  еще  не  обязательно  впрыскивать  посредством  "баяна",  но   все
химические  запахи,  витавшие  в  квартире,   имеют   своим   происхождением
исключительно инструментарий живописца. Нет, положительно, не "шаровая".
   - Вы откуда? - без интереса спросила девица. -
   Опять из райотдела?
   - Не совсем, - осторожно ответил Петр.
   - Городское угро, что ли?
   - Ну, не совсем...
   - А может, вы вообще не мент?
   - Не он.
   - И не чекист?
   - Нет, - сказал он. - И не налоговик, и не цэ-рэушник...  Я,  знаете  ли,
заказчик. Марушкин мне кое-что обещал... Буквально пару дней  назад,  должен
был засесть за работу...
   - Все, месье заказчик, - сказала девица. - Он не засел, он залег...
   - Куда?
   - На Кагалык.
   - Я могу его там найти?
   - Запросто.
   - Адрес вы помните?
   Отхлебнув очередную порцию, девица подняла на него потухшие глаза:
   - Циник или нездешний?
   - Нездешний, - сказал Петр, уже чуя по ее тону что-то совсем нехорошее.
   -  Кагалык  -  это  кладбище,  -  тоном  автоответчика  мобильной  связи,
равнодушно  сообщающего,  что  данный   абонент   находится   вне   пределов
досягаемости, сообщила девица. - Наверное, уже  доехали...  Сколько  сейчас?
Точно, доехали. А меня не взяли бы, бесполезно было и проситься. - Она то ли
всхлипнула, то ли попыталась невесело засмеяться. - "Шнурки" у него чересчур
уж правильные. Думают, если он меня рисует голой, то я обязательно  шлюха  и
наркоманка. А я дури сторонюсь, две подружки подсели, насмотрелась... Только
им, козлам, не объяснишь... Они и так на меня заявы настрочили, куда  только
в голову пришло. Два дня хату перерывали. И районщики,  и  городские.  И  не
нашли ни хрена. Так им же не докажешь, козлам... - она звучно присосалась  к
горлышку.
   - Что с ним случилось?
   - Героин, -  сообщила  девица,  рыгнув.  -  Дикая  передозировка.  Менты,
похоже, не врут, один там был, на человека  похож,  он  мне  давал  протокол
читать... Не прут. Стал бы