ва псина снова проводила его злым, недоуменным ворчаньем, но, слава богу, на какие-либо активные действия не решилась. Может, притерпится? Задобрить его следует, вот что, притащить с кухни какого-нибудь мясца, глядишь, и наладится... Он даже обрадовался, когда после обычного деликатного стука появилась Марианна. Взял быка за рога: - Слушай, сообрази там с кухни чего-нибудь для Реджи. Тина сосисок, колбаски... Такое впечатление, он от меня за неделю отвык. Надо налаживать контакт... - Павел Иванович, вы, наверное, забыли... - Марианна показала на письменный стол. - Перед самой аварией я купила пару упаковок костей, ну, этих, импортных имитаций, вы тогда просили... Они там и лежат. Реджи обожает. - Забыл ведь, - сказал Петр с вымученной улыбочкой. - Ну да. кости... Ты, главное, не удивляйся, чует моя душа, мне еще многое придется напоминать. Положительно, дают о себе знать провальчики... - Я и не удивляюсь, Павел Иванович, - преспокойно заявила Марианна. - Екатерина Алексеевна мне подробно пересказала все, что говорил доктор. Вы не напрягайтесь, со временем обязательно пройдет... - Да я и не напрягаюсь, - облегченно вздохнул Петр. И подумал, что следует в ближайшее же время ознакомиться с содержимым "своих" стола и секретера. Чтобы поменьше попадать впросак. Вот так вот ляпнешь о чем-то - а оно, оказывается, у тебя в столе преспокойно лежит. Пашка, правда, не дал кода от корейского сейфа, но там, надо полагать, чисто личные бумаги, Лжепавлу в данный момент совершенно ненужные. А стол и секретер следует изучить не откладывая... Марианна, похоже, не собиралась уходить. Петр вопросительно поднял глаза. - Театр, Павел Иванович, - непринужденно напомнила она. - В каминной все готово, ждем-с... "Вот оно что, - облегченно вздохнул Петр. - Вот он где, театр "Палас", оказывается, - на дому, как у вельмож в старину водилось. Интересно, в чем сюрприз?" - Все, как обычно? - осведомился он небрежно, чтобы не давать ей повода лишний раз вспоминать о "провальчиках". - Разумеется. Изволите проследовать? - Изволю, - кивнул он. ...За его спиной с тихим стуком вошла в пазы задвижка. В каминной царил полумрак, только на столике возле широкого дивана горел неяркий ночник. Добравшись до дивана, Петр устроился поудобнее, обнаружил на столике приличных размеров поднос с бутылкой коньяка, тоником, закусками и заедками. Марианна, скользнув в полумраке грациозной тенью, скрылась в той самой низкой дверце в дальнем углу зальчика. На минуту воцарилась загадочная тишина. Признаться, Петр был заинтригован - Пашка ни словом не упомянул ни о каких домашних театрах графьев Шереметьевых, ушедших в небытие развлечениях былого всемогущего барства в "век золотой Екатерины"... Чтобы вернуть душевное спокойствие, налил себе изрядную дозу коньяка, разделался с ней в темноте и закурил - слава богу, с этим никаких проблем не возникало, Пашка сам дымил, как старинный паровоз, повсюду в хоромах стояли пепельницы... Неожиданно послышалась тихая музыка, постепенно она становилась громче, но так и не дошла до рубежа, на котором превратилась бы в терзающую уши какофонию. Некая смесь булькающе-томных турецких мелодий и современных электронных ухищрений. Приятная, в общем. Столь же внезапно налились светом прожекторы, бросая на эстраду разноцветные лучики, понемногу залив ее ярким сиянием, смешением причудливых радужных теней, скольжением невесомых геометрических фигур - круги плавно превращались в овалы, овалы - в звезды, в волнообразные линии, загадочные переплетения. Цвет постепенно менялся, под потолком пришел в движение зеркальный шар. Денег и высококлассной электроники во все это было, надо полагать, вбухано немало... Но выглядело, нельзя не согласиться, чертовски красиво. Петр засмотрелся с сигаретой у рта. - Сегодня мы открываем нашу программу полюбившимся публике номером "Лас-Вегас"... - промурлыкал на фоне музыки из невидимых динамиков голосок Марианны. Катя появилась на эстраде столь же неожиданно, выскользнув из низенькой дверцы. Вот тут-то у него по-настоящему сперло в зобу дыханье. На ней красовался кружевной халат до пят, просторный, белый, в разноцветных лучиках прожекторов, ставших подобием рентгена, не скрывавший черного затейливого белья и алых колготок с замысловатым узором. Обычно она пользовалась косметикой умело и ни капельки не вульгарно, так что казалось, будто никакого макияжа и нет вовсе, а сейчас была накрашена с удручающей обильностью, словно недалекая провинциалочка, впервые в жизни попавшая в столичную дискотеку и посчитавшая потому нужным нанести на мордашку полкило грима. Как ни странно, от этого она казалась еще красивее и моложе. Петр сидел с отвисшей челюстью - чего в залитым мраком "зрительном зале" никто, к счастью, не мог бы узреть. Да и не было других зрителей. Катя танцевала так, словно последний год только тем и занималась, что смотрела ночной канал "Плейбоя", старательно разучивая потом все приемчики и ухватки заокеанских стриптизерш. С застывшей на лице улыбкой, посылая в темноту недвусмысленные взгляды, извивалась вокруг шеста, сверкавшего сейчас так, будто его отлили из чистого золота. Кружевной халат давно уже улетел на край эстрады, где и висел комом, стройная фигурка выгибалась с отточенной грацией, заставляя его несчастное сердчишко колотиться турецким барабаном, черный бюстгальтер проплыл по воздуху, словно осенний лист на слабом ветерке, исчез в темноте, в голове у Петра стоял совершеннейший сумбур... Он судорожно сжал в кулаке полный бокал, поднес ко рту, пытаясь этим жестом найти некую спасительную соломинку. Отличный коньяк мягкой, щекочущей волной достиг желудка. Большими пальцами Катя приспустила черные трусики, прильнула к сверкающему шесту, скользя по нему ладонями, то опускаясь на колени, то медленно выпрямляясь. То, что с ним происходило, однозначному описанию не поддавалось. С одной стороны, мужское естество заявляло о себе так, что Петр ежесекундно ожидал услышать треск рвущейся материи. С другой - он сгорал со стыда. За себя, за нее, за Пашку, за все происходящее. В разнесчастной башке стоял полный кавардак. Где она научилась так? Неужели ей это нравится? Сразу видно, все это происходит не впервые - "театр" должен быть чуть ли не обыденностью. Почему Пашка, сволочь такая, промолчал? Как вообще нормальному мужику стукнула в голову идея использовать законную супругу для подобных представлений? И какая нормальная жена согласилась бы на роль домашней стриптизерки, да вдобавок отточила, надо признать, мастерство до нешуточных высот? Мысли и вопросы мешали друг другу, голова была жаркой и тяжелой. Когда взлетела тонкая рука с бледно-розовыми ногтями, отправив в полет трусики, свет внезапно погас, музыка притихла, во мраке едва слышно прошлепали босые ноги. Очень быстро свет зажегся вновь. Эстрада была пуста. Музыка завершилась длинной трелью, потом резко изменилась - то, что понеслось из невидимых динамиков, больше напоминало классические мелодии тридцатых годов, но уж никак не опереточные: с чем-то они в голове у Петра ассоциировались, что-то напоминали, но он, пребывая в полнейшей ошарашенности, не мог провести четких аналогий. Бетховен? "Полет валькирий"? Определенно симфоническая музыка, ни следа эстрады... Воровато, словно совершая что-то неподобающее, он щедро налил себе коньяка и выпил жадными глотками, глядя на пустую эстраду. Из динамиков послышался голосок Марианны: - Сегодня по многочисленным просьбам господ зрителей мы вновь исполняем классическую постановку "Колючая проволока"... Петр едва попал концом сигареты в пламя зажигалки. Коньяк сделал свое, но, разумеется, не смог ни успокоить, ни вернуть душевое равновесие. В голове кружился тот же парализующий сумбур, лицо пылало. Все это было и шокирующим, и чужим, он ощущал себя проникшим на представление безбилетником, никогда еще за все дни притворства так остро не чувствовал свое самозванство - и никогда не осознавал себя столь растерянным, даже униженным. Стыдно сидеть здесь пнем, стыдно смотреть на Катю... вот связался! Вновь на эстраде появилась Катя, на сей раз не выплыла в танце, а просто вышла обычной походкой, столь же ярко, вызывающе накрашенная, только волосы теперь заплетены в толстую косу с распущенным концом. Вместо классического наряда дорогой стриптизерши на ней теперь было коротенькое платьице из самой натуральной серой мешковины - чистенькое, с большим вырезом и расклешенным подолом, сшитое по фигуре, в обтяжечку, наверняка не косорукой портнихой из окраинной мастерской для бывшего советского народа, а "мадам" из дорогого ателье (даже Петр смог это сообразить). И ощутил дикую, противоестественную смесь стыда с любопытством. Ругал себя, но ничего не мог поделать. Смотрел во все глаза. Держась так, словно ни "сцены", ни "зрительного зала" не существовало вовсе, Катя прошла к шесту и остановилась возле него, глядя в сторону. Появилась Марианна - в высоких черных сапогах и короткой кожаной юбке, с кобурой на поясе, в черной рубашке с алой гитлеровской повязкой, витыми погонами и эсэсовскими петлицами. На голове - лихо заломленная пилотка с черепом и костями. Помахивая длинным черным стеком, она не спеша подошла, завела Катины руки за шест, защелкнула на запястьях наручники - тоже держась так, словно никого вокруг, кроме них, не существовало. Усмехнулась: - Подумала, Катюша? Реплика прозвучала естественно, непринужденно, словно из уст профессиональной актрисы. - Я не понимаю, фрейлейн Эльза, что вы от меня хотите... - тоже довольно натурально произнесла Катя, стоя лицом к Петру. - Поговорим о партизанах, Катя? - Честное слово, я здесь ни при чем... - Знаешь, что самое смешное, Катенька? - про-мурлыкала Марианна. - Я тебе, кажется, верю... Ничего общего с этими бандитами у тебя нет и не было. Верю. - Тогда почему же... Марианна, подойдя вплотную и стоя так, чтобы не заслонять "партизанку" от зрителей, погладила ее по щеке: - Есть еще одна сторона проблемы, Катюша... Тебе никто не говорил, что ты чертовски очаровательная девочка? Штучный экземплярчик, сделанный по особому заказу? - Н-ну... - Обладательница такой фигурки может себе позволить многое, - продолжала Марианна. "Это же Пашка, - подумал Петр смятенно. - Его лексикончик, его давние обороты... и, надо полагать, его сценарий? Очень похоже. Лет двадцать назад братец даже порывался попробовать силы в изящной словесности, да так и заглохло..." Тем временем Марианна освободила Катю от наручников, отвела от шеста, с той же небрежной опытностью расположив лицом к Петру. Вкрадчиво сообщила: - Катюша, ты же взрослая девочка. Я тебя могу отправить в караулку к солдатам... а могу и не отправить. Тебе надо что-нибудь объяснять или сама поймешь? И провела концом стека от шеи до колена, чуть приподняв подол кожаной петелькой. Обняла за талию, зашептала что-то на ухо. Катя легонько отстранилась: - Я этого никогда не делала... - А в караулку хочешь? - Нет, - потупившись, сказала Катя. - Ну вот и умница... Все еще приобнимая Катю, она опять зашептала на ухо. Катя, вскинув на нее глаза и хлопая ресницами, в конце концов покорно кивнула. Чуть присев, стянула узенькие красные трусики и замерла, уронив руки. Подойдя сзади, Марианна накрыла ладонями ее грудь, стала целовать в шею. Пилотка упала на пол рядом со стеком. Катя закинула голову, зажмурилась. Звучал старый марш: "Дойче зольдатен, унтер-официрен..." Петр боролся со стойким ощущением, будто спит и видит тягучий кошмар. Совершенно не представлял, что ему делать. Резким движением Марианна рванула обеими руками платье на Катиной спине. Видимо, там был заранее сделан зашитый на живую нитку разрез, потому что крепкая мешковина подалась неожиданно легко, обнажив плечи. Обеими руками Катя придерживала платье на груди, а ладони Марианны с рассчитанной медлительностью блуждали по ее телу, спустились на бедра, нырнули под подол. Тихонько вскрикнув, Катя дернулась, но тут же застыла в прежней покорной позе, и Петр ощутил прилив неконтролируемой ярости - судя по движениям рук Марианны и ее раскрасневшимся щекам, игра пошла всерьез. Комкая подол, Марианна потянула Катино платье вверх, явно намереваясь его содрать. Катя послушно подняла руки над головой, мятая мешковина уже поднялась выше талии... А пошло оно все! Не выдержав, Петр рявкнул: - Хватит!!! К его удивлению, крик не вызвал на сцене ни малейшего замешательства. Убрав руки, Марианна встала по стойке "смирно" и отчеканила: - Яволь, герр штандартенфюрер! Разрешите идти? Катя, тоже без малейших следов замешательства или испуга, стояла в прежней позе, придерживая платье на груди довольно низко. Легко спрыгнув с невысокой эстрады, Марианна прошла к выходу. Тихонечко щелкнула задвижка. Петр вдруг понял, что вовсе не представал благородным избавителем супруги, а попросту подал нужную реплику в нужный момент. Спокойно спустившись с эстрады, Катя шагнула в темноту, присела рядом и обычным голосом попросила: - Налей мне коньяку... От нее пахло крепкими духами и здоровым свежим потом. Чуть растерявшись - сообразил уже, что, несмотря на его благородный порыв, чертов спектакль все же шел по накатанной, - Петр налил ей рюмку, сердито сунул в руку и загасил сигарету в пепельнице, раздавив по дну. Выпив коньяк, Катя придвинулась к нему вплотную, в полумраке Петр перехватил ее вопросительный, ожидающий взгляд. И сидел сиднем, с напрочь отшибленным соображением. - Что-то не так? - тихонько спросила Катя. - Мне лечь или... Он боролся с собой. Одна половинка сознания гнусно напоминала, что он, как ни крути, есть теперь Павел, законный супруг, вольный вытворять все, что заблагорассудится. Другая, засевши на руинах былой порядочности, настырно твердила, что не стоит превращаться в законченного подонка. Так и не уловив, видимо суть его колебаний - да и откуда ей знать правду?! - Катя, подобрав ноги, легла на диван и, приподнявшись на локте, повторила: - Что-то не так? - Все нормально... - ответил он сдавленно. - Иди ко мне. Платье открывало ноги, упало с плеч... Не было сил бороться с собственной душой, жаждавшей эту женщину, как никогда прежде. Он склонился над ней, подавшейся навстречу, оказался в ее объятиях, ладони скомкали жесткую мешковину - и произошло. Грубо ворвался во влажную теплоту, впился губами в шею, ощущая ее каждой клеточкой, тесно прильнувшую, тут же колыхнувшуюся в заданном ритме. Катя тихонько застонала, окончательно сводя его с ума, сплела пальцы на спине, отдавшись полностью, - и эта-то покорность, пылкое соучастие его и добили. Все кончилось, едва успев толком начаться. Петр едва не взвыл, ощутив окончательное и полное бессилие. Попытался спасти положение - но тут же понял: ничего не получится. То ли чертов спектакль отобрал всю силушку, то ли мальчишеский восторг от проникновения, то ли все вместе. Сгорая со стыда, оторвался от нее, лег, чувствуя лицом обивку дивана, - и едва не вцепился в нее зубами, не в силах толком понять, на что же злится. Катя легонько погладила его по волосам, притянула голову: - Ну, не получилось... Не переживай. Ты же после больницы, я понимаю... В ее голосе не было и тени разочарования - или ему только казалось? Прошло довольно много времени, прежде чем он рискнул поднять голову, лечь на спину, повторяя про себя по адресу Пашки все ругательства, какие только знал. - Не мучайся, - мягко сказала Катя. - Отдохнешь немножко, и все потом получится... Попробовать?.. - она легонько прикоснулась. - Не надо, - хрипло сказал Петр. - Потом. Что-то я сегодня... Катя... - Что? - тихонько спросила она. - Тебе самой-то все это нравится? - Что? - Не прикидывайся. Пьески... Он почувствовал, как Катя на миг напряглась. Но в следующий миг ее голос прозвучал ровно, совершенно спокойно: - Я привыкла, Паша. Как ты и говорил... Другой принял бы это за чистую монету, но Петр, даже пребывая в смятении чувств, уловил глубоко запрятанную фальшь. И втихомолку порадовался - нормальная женщина, не находящая никакого удовольствия в забавах погорелого театра... - Так уж привыкла? - спросил он. - И когда Марьяшка тебе под юбку лазит? Что-то мне показалось, будто особенного творческого энтузиазма у тебя этот "допрос партизанки" не вызвал... В конце концов, ты ж у меня нормальная баба, это я, похоже, заигрался... Ресницы, касавшиеся его щеки, легонько ворохнулись. - Ну, признавайся уж, - сказал он Кате на ухо. - Не вдохновляет? Она вновь легонько напряглась: - Тебе откровенно? - А как еще? - Что с тобой? - Да ничего. Решил произвести переоценку ценностей. Говорят, человек меняется раз в семь лет... Ну, цифра, может, и не особенно точная, но мысль, по-моему, верная... - Знаешь, если откровенно... - Катя помолчала, потом, видимо, ободрившись, заговорила увереннее. - Если откровенно, ничего нет такого уж плохого в экспериментах и забавах... если вдвоем. Только вдвоем. А все остальное... Ты знаешь, от Марьяшкиных лапок или от "палача" немного воротит... И замолчала, словно испугавшись, что раскрыла душу больше, чем следовало. "Очень мило, - подумал Петр. - Еще и палач какой-то в репертуаре объявился. Очень хочется надеяться, что и эту роль исполняет вездесущая Марианна, иначе начнешь думать о родном брательнике вовсе уж нелестно". - Ну и правильно, - сказал он. - Сколько раз мы уже побывали заядлыми театралами? Я сам не помню в точности, голова слегка побаливает... Она старательно задумалась: - Раз в неделю, иногда два... года полтора... это будет... - Ладно, не будем вдаваться в цифирь, - сказал Петр. И пожалел ее: полтора года подобных забав кого хочешь ввергнут в мизантропию, просто удивительно, что она еще держится. - Кать, ты очень обидишься, если мы с этой забавой завяжем? - спросил он. - Ты серьезно?! - А почему бы и нет? Хватит, поразвлекались. Когда она тебя сегодня лапала, у меня что-то в душе перевернулось, честное слово. С мужиками в возрасте такое случается. Хлопнет что-то по башке... как со мною и произошло, - и начинаешь многое переосмысливать. Знаешь, пока я неделю валялся в больнице, много передумал... Короче, Катенька, не закрыть ли нам занавес? Цирк сгорел, и клоуны разбежались... Конечно, если ты горишь желанием и дальше изображать звезду подиума... - Не горю, милый, - сказала она, решившись. - Надоело... А ты уверен, что тебе этого больше не надо? - Уверен, - отрезал Петр. - Точно тебе говорю. Катя прижалась к нему, положила голову на локоть, с явственной надеждой в голосе произнесла: - Паша, очень хочется верить, что это у тебя не от коньяка... - Сказал же. Переоценка ценностей. "Что ж ты делаешь, оглоед? - рявкнул внутри остерегающий голос, олицетворяющий здравый смысл. - Побудешь благородненьким, дашь ей, фигурально выражаясь, вольную - а потом опять появится Пашка и запустит цирк по новой. Но ведь с Пашкой можно потолковать по-мужски. Или... А почему, собственно, эта мысль должна выглядеть чем-то заведомо неприемлемым? Пашка сам говорил, что всерьез собирается с ней развестись, когда предлагал не церемониться и преспокойно иметь Катю. когда захочется и как захочется, в его голосе не было ни сожаления, ни ревности. Ни следа подобною. Ее вовсе не придется отбивать, уводть. Она будет свободна... но как ей объяснить? А может, ничего не объяснять? Появиться однажды в своем подлинном обличье? Еще не факт, правда. что она решится, согласится... Кира. - вспомнил он с виноватым укором. - Ох, Кира... А что - Кира? В конце-то концов, перед самим собой лукавить не стоит, это подвешенное состояние уже давно встало поперек горла - и ее затянувшиеся колебания, и капризы... В конце-то концов, случалось подобное в мировой практике. Все знают великую пьесу Шекспира о юных влюбленных, но мало кто помнит, что до встречи с Джульеттой у Ромео была, выражаясь языком современной молодежи, закадренная герла. Постоянная подруга. О которой он во мгновение ока забыл и никогда уже не вспоминал - Джульетта сразила его, как солнечный удар. Как молния. Это - жизнь, так случается. И ничего нельзя с собой поделать. Катя. Катенька". Катины губы скользнули по груди, переместились ниже. Она добросовестно пыталась помочь, окрыленная к тому же неожиданным известием о закрытии театра... Именно это его и остановило - как ни туманилась голова, не хотелось получать это исключительно в благодарность за отмену бездарных эротических пьесок... Петр насколько мог мягче отстранил ее голову: - Катенька, не стоит сегодня. Я и в самом деле что-то подустал. На природу бы, с костерком и лесным воздухом... - Ох, Савельев... - шепнула она с явственным счастливым придыханием. - Сдается, тебя и в самом деле крепко приложило головушкой, если ты начал мечтать о вылазке на природу. Давно я за тобой не замечала таких желаний... Ну что ты надулся? Я шутя. Он не надулся - просто-напросто обнаружил, что мимоходом допустил очередной прокол, вновь побыл собой, а не Пашкой, и в самом деле никогда не любившим особенно пикники на природе. Но не скажешь же ей правду... - Вот видишь, Катюш, - произнес он насколько мог мягче. - Достаточно хорошенько треснуться башкой, чтобы пробудились совершенно вроде бы несвойственные желания... - Уж это точно. Даже Реджик заметил, что ты изменился... - В лучшую сторону, надеюсь? - спросил он напряженно. Катя тихонько засмеялась, прижимаясь к нему, щекоча щеку пышными волосами: - Пашка, как мне хочется верить, что - в лучшую... "Никому не отдам, - подумал он, цепенея от нежности, осторожно водя кончиками пальцев по нежной коже. - Даже Пашке. Имею я право на простое человеческое счастье после всего пережитого? Когда ревела толпа и взлетали в воздух отрубленные человечьи головы, а в автоматах не было ни единого патрона, потому что так порешили чьи-то изувеченные перестройкой мозги, когда лежал на окраине городка с вывихнутой ногой, а машина, сверкая фарами, разворачивалась, чтобы раздавить окончательно, когда... Неужели после всего, что довелось пережить, не смилуются высшие силы, как их там ни именуй, не выделят кусочек счастья? И за Рагимова, и за всех остальных..." При гревшаяся в его объятиях Катя неожиданно вздохнула. - Что? - встрепенулся он. - Просто подумала, как мало нужно, чтобы вновь почувствовать себя счастливой, - призналась она. - Господи, примитивно-то как - не удержал машину на дороге, треснулся головой - и все в один волшебный миг изменилось... Паша, нехорошо так говорить, но лучше бы это у тебя подольше не проходило... - Не пройдет, - заверил он, легонько отстраняя пальцами жесткую дурацкую мешковину, мешавшую ощущать ее тело так, как этого хотелось. - Паша... - Да? - А "фотостудия"? - Ликвидируем заодно, - наугад ляпнул он. Но, похоже, угодил в точку - Катя лишь потерлась щекой о его плечо, удовлетворенно вздохнула. Еще и "фотостудия", надо же. Положительно, так и тянет потолковать с Пашкой по-мужски... - Паш... - Да? - Ты извини, что я так уж расхрабрилась и обнаглела... - Брось. Сегодня такой вечер - исполнение твоих желаний. Я серьезно. - Может, поговоришь тогда с Митькой? - С Елагиным? - Ну, а с кем же. - А что он? - По-моему, он что-то такое возомнил. После "Палача". Норовит все прикоснуться, как бы нечаянно, руку положить... причем, что самое тягостное, почему-то непременно на публике. Как бы не начали болтать глупости. В самом деле, Паша, почему-то это на него находит именно в присутствии посторонних глаз. Я его никогда не считала сдвинутым, но это вовсе не мои фантазии, он становится навязчивым... - Мозги легонько поплыли у мальчишечки, - поразмыслив, сказал Петр. - Сколько раз он у нас палача-то изображал? - Четыре. И в последний раз очень уж вжился в образ... "Сукины вы дети, - подумал Петр. - И Митя, и Пашка. Это что же получается? Отталкиваясь от того, чему был свидетелем, от "Колючей проволоки", не так уж трудно догадаться, что представляет собой "Палач". Из той же оперы, мягко говоря. Пашка, но это уже за гранью.... Это извращением попахивает, Паша". - Поговорю, - заверил он. - Сумею объяснить, что игры кончились. Э, нет! - он решительно отстранил ее ладонь, только что совершившую весьма даже игривые поползновения. - Паша, - лукаво прошептала она. - А ведь крепнет содружество трудящихся, я успела почувствовать... Угум? - Нет, - сказал он, сделав над собой героическое усилие. - Что-то там и впрямь крепнет, но у меня есть стойкие подозрения, что вы, Екатерина, хотите меня вульгарно отблагодарить. За изменения в грядущей жизни. А голая благодарность мне не нужна, уж извини изысканную натуру... - И голая супруга тебе не нужна? - поинтересовалась она уже совершенно спокойным, завлекающим голосом. - Сказал же, не нужно мне благодарностев, - фыркнул он. - При других обстоятельствах, когда все будет естественно и не отягощено комплексом благодарности... Милости просим. - Ловлю на слове, Павел Иванович... - дразнящим шепотом сообщила она на ухо. ...Когда Петр направлялся в супружескую спальню в двенадцатом часу ночи, он уже чувствовал себя не то что спокойно, а где-то даже уютно. Некий рубеж был пройден, взято некое препятствие. Он больше не боялся жить с Катей под одной крышей и спать в одной постели. Он был уверен в себе, бодр и весел. Бультерьер Реджи ворохнулся в своем закутке, сонно заворчал. Остановившись совсем рядом, Петр негромко и весело произнес: - Помолчи, мышь белая, не запугаешь... Пес, как ни удивительно, заткнулся. Глава пятая КОНТОРСКИЕ БУДНИ, ИНКОРПОРЕЙТЕД За завтраком он подметил, что Катя временами бросает на него быстрые испытующие взгляды. И без труда догадался, в чем дело. Но за столом, в присутствии малолетней "падчерицы" и проворно порхавшей Марианны, конечно же, говорить об этом не стоило. И он, поскольку никогда не жаловался на отсутствие аппетита - особенно за этим столом, - старательно притворялся, будто ничего не замечает, наворачивая бутерброды с икоркой и копченой осетринкой. Потом уже, когда снизу брякнули Марианне по ее персональному - понимать надо, чья горняшка! - мобильнику и доложили, что экипажи хозяина и его супруги поданы к подъезду, а охрана уже бдит у двери, Петр улучил подходящий момент, когда посторонних в пределах прямой видимости не оказалось. Ловко притиснул Катю к стеночке - как, бывало, в отрочестве на танцплощадках - и сказал: - Дорогая супруга, я ведь заметил, как ты меня за фуршетом дырявила пытливыми взглядами... Пыталась сообразить, не спьяну ли наобещал изменений в жизни? Она кивнула, глядя с надеждой. - Не доверяешь, - грустно сказал он. - Повторяю на трезвую голову, что не спьяну. Что сказал, то и будет. Женщина, с которой он провел прошлую ночь в роскошной постели самым целомудренным образом, смотрела на него снизу вверх с такой доверчивой надеждой на безоблачное будущее, что у него внутри поднялась настоящая буря, потянулся было ее поцеловать, благо такое впечатление, что именно этого она и ждала, но черт некстати принес в прихожую горняшку с персональным мобильником. Пришлось отпрянуть и степенно сопроводить супругу на лестницу. У подъезда наличествовали все три вчерашних тачки. Еще на лестнице он решил, что посадит Катю на "мерс", а сам сядет к Елагину, чтобы потолковать по душам, но оказалось, что Елагин как раз и сидит за рулем германского битюга. Тем лучше, зверь бежит прямехонько на ловца... Машина еще не выехала со двора, когда Елагин безразличным тоном сказал: - Хозяин всегда садится на заднее сиденье... - Сегодня особый случай, - ответил Петр. - Потолковать надо, Митенька. Не люблю смотреть в затылок собеседнику - в тех унылых случаях, когда нет в руках ствола. - Надо же, как отставные штабисты духарятся... - с тем же нахальным безразличием бросил Елагин, не отрывая взгляда от дороги. - Как выражается генерал Лебедь - слушай сюда, я тебя говорить буду, - тихо, недобро произнес Петр. - Чересчур ты что-то обнаглел, мальчишечка. Катю оставь в покое. Усек? - Точнее? - как ни в чем не бывало бросил плечистый. - Не прикидывайся целкой, - сказал Петр. - -Она мне жаловалась. Все эти навязчивые прикосновения, причем на публике... И не врала она, вышел я из того возраста, когда не умеют правду от вранья отшелушивать. - Ну, в таком случае ты чертовски счастливый человек, командир, вот что я тебе скажу... - Не виляй. Уяснил, что от тебя требуется? - Ты ее хоть трахнул? Петр постарался не заводиться: - Сказал, слушай сюда. Ты ее с этого момента оставишь в покое, Гульфик Лундгрен доморощенный. Понял? - Допустим. Вот только не возьму в толк, зачем ты, дубликат, впрягаешься в чужие отношения. Твое дело простое - старательно изображай оригинал и не задирай хвостик. - Чего-то ты, я вижу, упорно недопонимаешь, - пожал плечами Петр. - Хорошо, что она мне пожаловалась. А если бы оригиналу? Хорошо я его знаю, не стал бы он с тобой душеспасительные беседы беседовать... - Спаситель ты мой... Что, Катюшу распробовал и настолько она тебе тянулась? - За словами следи, падло, - сказал Петр металлическим голосом. - Уж если зашел разговор об оригиналах и дубликатах, позволь тебе напомнить, что дубликат еще до-олгонько будет изображать оригинала. Пару месяцев, знаешь ли. За это время можно столько дров наломать... - Например? - Например, выкину тебя сейчас из машины и прямо посреди проезжей части навешаю по чавке, - сказал Петр спокойно. - Вон те ребятки, - он показал большим пальцем за спину, на видневшийся в зеркальце заднего вида бежевый "пассат" с охраной. - ни о каких таких подменах не подозревают, моментально подключатся. А в конторе прикажу тебя уволить к кузькиной матери. Через пару месяцев, может, и восстановишь справедливость - хотя, насколько я знаю своего братца, он, узнав о твоих поползновениях, из чистого принципа яйца тебе шлюпочным узлом завяжет... И вообще, что мне стоит в нынешнем своем обличье позвонить знакомым из областного УВД и наябедничать, что мой шофер на рабочем месте из горлышка самогон жрет и анашу под сиденьем держит... Он бил наугад - ну не могло у Пашки при его положении не оказаться добрых знакомых среди местных силовиков в чинах... Видимо, так оно и было: Елагин, дернувшийся было сказануть что-то хамское и обидное, захлопнул клювик. Помолчал с минуту и уже совершенно другим тоном произнес: - Давай считать, что - проехали? - Коли ты от нее отвяжешься, - сухо сказал Петр. - Заметано. - Слово? - Ну, сказал же... - Смотри у меня. - Да ладно тебе, - покаянным тоном произнес Митя, явно стараясь нащупать пути к примирению. - Я же не железный, понимаешь... - В роль "палача" вошел? - Что, разузнал уже? Мое дело маленькое, командир. Ежели босс хочет, чтобы я сыграл рольку на театре, отказываться как-то и неловко. Полицедействовать пять минут за дополнительные бабки на фоне нынешней безработицы - очень даже неплохое занятие... - Вот только в роль входить за пределами театра не следовало, - сказал Петр, уже остыв. - Да ладно, говорю ж - заметано... А теперь ты послушай. Инструкции. Вон там, в бардачке, возьмешь больничный, его тебе добрый доктор Айболит аж на три недели выписал, понятное дело, босс так распорядился. Никакой отсебятины, все, что я говорю, велено передать в точности и незамедлительно... Короче, у тебя все еще позванивает башка и заниматься ежедневной конторской рутиной не стоит. Косарева нет в городе, а кроме него никто не знает про... вас с боссом. Когда он приедет и займешься делом. А пока - заедешь на фирму на полчасика. Чтобы своим бодрым цветущим видом опровергнуть всякие сплетни - одна наша бульварная газетенка уже печатнула, сучка, что у господина Савельева, якобы, полный паралич и он, по слухам, совершенно недееспособен. Тут подъедет одна морковка с ти-ви, наши "паблик-рилейшен" договорились и проплатили, дашь ей кратенькое интервью - мол, жив-здоров и весел-бодр, правда, рекомендовали отдохнуть недельку, но это, в принципе, пустяки... Потом можешь ее трахнуть, босс ей пару раз вставлял черта под кожу, так что не удивится... Сосет, говорит, виртуозно, так что пользуйся моментом. - Ближе к делу. - Куда уж ближе... В общем, повосседай полчасика в кабинете. Никого не принимать, ни с кем о делах не толковать, все дела переводи на замов и прочую шушеру... Принесут текущие бумажки, не требующие резолюций и решений, - ссыпай в стол, босс потом разберется. А главное - к тебе сегодня заявится на прием некий господин по фамилии Колпакчи. Запомнил? Господии Колпакчи. Так вот, его ты обязательно примешь. Потолкуете за запертыми дверьми. - О чем? - Мое дело десятое. Сам скажет. Но чтобы принял ты его, как штык. И сидел в конторе, пока он не явится. Понял? - От и до, - сказал Петр, не глядя на него. До самого офиса они не разговаривали. Из машины Петр вылез не попрощавшись, уверенно направился к высокому кирпичному крыльцу большого трехэтажного здания самой что ни на есть недавней постройки, торчавшего среди окрестных пятиэтажек, словно инопланетный космический корабль. Охранники моментально нагнали, пристроились по бокам. Фестоны из белого кирпича на фоне кирпича красного, огромные окна в пластиковых рамах, черные кованые перила крыльца, такие же фонари, высокие золотые буквы над парадным входом: ДЮРАНДАЛЬ. Интересно, кто придумывал фирме названьице? Не в Пашкином стиле. Вообще с трудом верится, глядя совковым взором отставного подполковника, что все это - Пашкино. принадлежит одному человеку. Кто бы мог подумать четверть века назад... Проворно опередивший его на шаг охранник распахнул перед Петром высокую стеклянную дверь. Он вошел столь же уверенно - на совесть проштудировал план здания и мог, не топчась и не раздумывая, добраться до "своего" кабинета. Двое крепких мальчиков в галстуках на проходной - сплошное полированное дерево и начищенные стальные полосы - живенько встали, почтительно поприветствовали. Петр сухо кивнул и пошел на второй этаж, к "себе". По дороге встретились лишь два человека, седой хмырь с модерновым скоросшивателем и молодая девчонка, одетая в строгом деловом стиле, оба с закатанными в пластик ксивами на лацканах. Поздоровались громко, торопливо и почтительно - в ответ, как и наставлял Пашка, были удостоены лишь мимолетного кивка. Большая приемная с лакированной мебелью и двухметровым кактусом в углу. Из-за стола вскочила смазливая, как чертенок, коротко стриженная брюнеточка в канареечном брючном костюме. Картотека - щелк! Жанна, личная секретарша, обращение откровенно фамильярное... - Привет, очаровательная, - сказал он непринужденно. - Слышал, тут меня хоронят? - Па-авел Иваныч! - она расцвела, стреляя глазками. - Мало ли что бульварки тявкают... У меня-то с самого начала была точная информация, от Земцова... Я вижу, у вас все нормально? - Лучше некуда, - сказал Петр. - Правда, с недельку рекомендовали отдохнуть. Никаких бумаг на подпись, никаких вопросов, требующих моего вмешательства и решения. Усекла, золотко мое черноглазое? Волоки исключительно те бумаги, что помечены "для сведения". Все прочие заворачивай. - Будет сделано, - отрапортовала Жанна. - Чай, кофе? - Кофе. (Слава богу, в этом их с Пашкой вкусы совпадали.) - Список записавшихся и звонивших по деловым вопросам... - Давай, - Петр бегло просмотрел. - Так... Телезвездочку приму. И господина Колпакчи. Остальных отфильтровывай с учетом только что полученных инструкций. Уяснила? - Разумеется. - Ну и молодец, - Петр легонько похлопал ее там, где кончается талия, прошел в кабинет и тщательно притворил за собой дверь. Рассуждая в армейских эталонах и мерках, кабинет был генеральский. Если не круче. Огромный стол хозяина с батареей телефонов, слева - стол для заседаний персон на дюжину, в углу - четыре мягких кресла и низкий столик, надо понимать, местечко для особо доверительных бесед, за той дверью, Пашка говорил, сортир и душ... Ох ты... Прямо над предназначавшимся для него черным кожаным креслом висела картина, схожая по размеру и исполнению с той, что имелась дома, в кабинете. Тот же художник, и дилетанту ясно. Нет, что-то с Пашкиными мозгами определенно не в цвет... Ни в звезду, ни в Красную Армию... Петр покрутил головой. В высоком черном кресле с остроконечной готической спинкой и гнутыми подлокотниками в форме звериных лап сидела обнаженная Катя - положив ногу на ногу, грациозно поместив руки на подлокотниках. Она смотрела на Петра словно бы свысока, пренебрежительно, горделиво, как будто восседала на троне, и не голой была, а одета в королевскую парчу. На шее и в волосах холодно, радужно посверкивали крупные бриллианты; в отличие от домашнего портрета, волосы не распущены, а уложены в высокую старомодную прическу начала века. Рядом с ней, положив руку ей на плечо, помещался господин Савельев Павел Иванович, негоциант, - в отличие от супруги, одетый словно бы для приема у президента, в костюме-тройке, при галстуке со строгим замысловатым узором, с орденом на шее и орденом на груди. Такая вот композиция. Петр долго, недовольно крутил головой. Поневоле вспоминались бессмертные строки из Скотта Фитцджеральда о богатых, не похожих на нас с вами. Человеку стороннему эту логику понять невозможно. Все, кто здесь бывает, от челяди до важных персон, это видят, с порога в глаза бросается... "Ну что. будем врастать, господин Савельев, ваше степенство, негоциант?" Он сел в кресло. Выдвинул ящики стола - пусто. Только начка легкого "Мальборо" в одном ящике и пара авторучек - в другом, а третий и тем не мог похвастаться. Сейф в углу кабинета - похоже, близнец того, что стоит дома... Мелодично мякнула пластиковая коробка с лампочками, и одна из них, синяя, зажглась, запульсировала. Петр даже отпрянул от неожиданности. - Кофе. Павел Иванович, - послышался голосок Жанны. - И бумаги. Поразмыслив пару секунд, он наклонился к самой коробке - было там что-то напоминавшее микрофон, квадратное отверстие, закрытое пластиковой решеточкой, - и громко ответил: - Неси. - Иду. Буквально сразу же обитая натуральной кожей дверь бесшумно распахнулась, вошла Жанна, держа обеими руками серебряный подносик со всеми необходимыми причиндалами для кофепития, зажимая под локтем тонкую сиреневую папочку. Танцующей походкой прошла к столу, опустила поднос перед Петром, положила папочку чуть в стороне: - Сводки, обзор печати, письма, бумаги. Как вы указывали, все, не требующее вашего вмешательства, решения, резолюций или подписи. - Золотко, что бы я без тебя делал... - пробормотал Петр, взяв у нее полную чашку. Отпил глоток, покосился на верхний лист с печатным текстом, видневшимся сквозь тонкий сиреневый пластик. "Хроника области". "Сегодня губернатор..." Что ж, неплохо Андропыч поставил дело, Пашка его хвалил... - Прекрасный кофе, - сказал он, не поднимая глаз. - Служу российскому бизнесу! - звонко отчеканила Жанна, добавила уже гораздо более игривым тоном: - Как могу и как умею, шеф... Петр поднял голову. Ошарашенно моргнул. Девчонка как раз снимала канареечный пиджачок, под которым ничего не оказалось. Аккуратно повесила его на широкую спинку обширного черного кресла, расстегнула верхнюю пуговицу на брюках, вжикнула молнией, глядя ему в глаза с многообещающей усмешечкой, самую чуточку приспустила легкие брючки так, что показался черный завиток, закинула руки за голову, потянулась: - Остальное снимете сами или... На сей раз он справился с удивлением мгновенно. Недолгая жизнь в Пашкиной шкуре уже не поражала сюрпризами, поскольку эти самые сюрпризы, как оказалось, легко укладывались в некую систему, а потому и перестали удивлять надолго. Допив кофе, Петр совершенно спокойно отставил чашку, подошел к ней вплотную и, не ощущая особого буйства плоти, аккуратненько застегнул на ней брючки - на молнию, потом на пуговицу. Подал ей легкий пиджачок: - Оденься, золотце... - И как это понимать? - разочарованно протянула Жанна с видом обиженного ребенка, но послушно сунула руки в рукава, стала не спеша застегиваться. "Достал он меня, шейх хренов, со своим-то гаремом, - сердито подумал Петр. - Если честно, это все равно, что осуществить детскую мечту - оказаться после закрытия в кондитерском магазине. Сначала лопаешь в три горла, но очень скоро опостылеет. Лапонька, конечно, аппетитная, но сколько ж можно кобелировать?" Однако нужно что-то придумать из пресловутой мужской солидарности - и чтобы не обижалась потом на Пашку, кукла смазливая, раскомплексованная, и чтобы подозрений у нее не возникло вовсе... Жанна так и стояла перед ним, недоуменно уставясь глуповатыми черными глазенками. - Жанночка, - сказал Петр, найдя великолепный выход. - Умеешь ты хранить производственные тайны? - Спрашиваете! - Я тебе поведаю страшную тайну, которую знают единицы... - начал Петр заговорщицким тоном. - Видишь ли, когда я влетел в аварию, там, - он указал на соответствующую область организма, - мне здорово прищемило ремнем безопасности... - Ой! - ужаснулась Жанна. - И... что... - Да глупости, - беззаботно отмахнулся он. - Совершенно ничего страшного. Просто содрало кожу и получилась приличная ссадина. Замазали ее импортными снадобьями, но пока что придется лишить себя иных удовольствий... - Па-авел Иваныч... - протянула она с сочувствием. - А посмотреть можно? Вдруг найду способ вас пожалеть? - Не вздумай, - сказал он серьезно. - Как только... - он многозначительно воздел указательный палец, - так струпик и лопнет, опять закровянит. Не стоит и пробовать, ты ж мне зла не желаешь? - Скажете тоже... - Вот и ступай, лапа, - сказал Петр, демонстративно отстраняясь. - Пожалей меня с недельку, а то насмотрюсь на тебя, произойдет непоправимое - и еще черт-те сколько времени жить мне без мирских радостей, пока окончательно не заживет. Ступай, золотко, не вводи увечного во искушение... Она хихикнула и направилась к двери, пару раз лукаво оглянувшись, но, сразу видно, поверила сразу и окончательно, ничуть не сердится и не ломает более голову над внезапным пуританским выбрыком босса. Вот и ладненько. Одну сложность ликвидировали... Усевшись за стол, он принялся просматривать бумаги. Сверху лежала уже замеченная им "Хроника области" - добросовестно составленная сводка свершений и встреч первых фигур области. Без сомнения, Пашке это было чертовски необходимо, но Петр решительно не мог понять, какой смысл таится в том, что один из заместителей губернатора встретился с лидером гильдии товаропроизводителей, а директор акционерного общества "Бруно" принял московских коллег. Впрочем, и не стоило над всем этим ломать голову - все равно его это совершенно не касается. Пусть встречаются, устраивают брифинги и презентации. Пашка сам извлечет из кропотливо собранной информации все, что ему может пригодиться. А дубликату обещали приличные деньги отнюдь не за это... Сводка прессы, теле- и радионовинок. Ага, вот вырезка из той самой бульварки. В общем, не стоит обижаться, вообще обращать внимание. Тем бульварки и живы - идиотскими сенсациями о слопавшем пенсионерку двухметровом кузнечике, телефонами шлюх, дурацкими сплетнями. К тому же, строго говоря, речь идет и не о нем... Что это тут подчеркнуто? Ага, АО "Дюрандаль" - черт, с чем это вдруг ассоциировалось имечко исторического меча? - подарило новооткрытому кадетскому корпусу дюжину компьютеров, программное обеспечение, видаки... Губернатор выразил благосклонное удовлетворение... Пашке, надо полагать, зачтется... Ну, и прочие упоминания о "Дюрандале", проходные - по отзывам московской прессы, работает стабильно... налоги платит исправно... вот газета посерьезнее - слухи о тяжелых травмах господина Савельева значительно преувеличены... Ничего интересного, в общем. Рутина, письма... настоящим подтверждается... и хрен с ним... в соответствии с прошлыми договоренностями поставки осуществляются исправно... ура, ура... Тоже неинтересно. А вот это уже... Пашка его и об этом предупреждал. Андропыч - должно быть, тряхнув гэбэшной стариной - регулярно составляет сводки слухов и сплетен, циркулирующих среди персонала "Дюрандаля". Надо понимать, стукачей навербовал изрядно. Неаппетитно, и весьма, ну да это не его проблемы... Оформлено, надо признать, по всем правилам: трехбалльная система устойчивости, повторяемости слухов-сплетен-пересудов, показатель цикличности, схемы продвижения и прочее. Хваток Андропыч, хваток, не зря лопает хлебушек. Мать твою... На первом месте по всем трем показателям стоял незамысловатый, однако неприятно царапнувший Петра слушок. "Хозяйская супруга вовсю трахается с Митькой Елагиным, говорят даже, прямо в машине". Изложено, конечно, не в пример деликатнее, обтекаемо-суконными канцелярскими оборотами, но суть именно такова. И, что характерно, на первом месте по всем трем показателям. Схема продвижения... черт, да если отвлечься от канцеляризмов, получится, что об этом с оглядочкой болтают все - от особ, приближенных к боссу, до уборщиц и бодигардов. Неприятно... Морду набить сучонку? Пашке сдать? Вот и гадай тут... - Павел Иванович! - под пульсированье синей лампочки промурлыкала Жанна. - Аюшки? - К вам господин Колпакчи, Георгий Спиридонович... - Проси, - быстро сказал Петр. И отвлечься от поганенькой сводки хотелось, и любопытство разобрало - что это за господин такой с явственным греческим уклоном? Глава шестая МИРНЫЙ ГРЕК Господин с греческим уклоном и в самом деле был мастью похож на грача - черные как смоль волосы, аккуратно подстриженные, впрочем, без намека на курчавость, такая же борода. Нос скорее славянский. Костюм отличный. Очки в тонкой золотой оправе, элегантный коричневый портфель в руке. - Прошу, - сказал Петр насколько мог естественнее, вежливо встал. Хотел обойти стол и двинуться навстречу, но из въедливой осторожности не решился - еще нанесешь ненароком ущерб Пашкиному имиджу, сам того не ведая... Гость молча приблизился к столу. Походка его была в чем-то знакомой, кого-то смутно напоминала. - Прошу. - повторил Петр, указывая на предназначавшееся для посетителей кресло. - Чай, кофе, коньяк? И мысленно похвалил себя - до того непринужденно срывались с языка реплики... Освоился, а? Изящным жестом поддернув брюки, гость опустился в кресло, поставил на пол небольшой плоский портфель и, прежде чем Петр успел придумать наиболее подходящую светскую реплику, смутно знакомым голосом ответил: - Водки давай, сучий потрох, водки... Петр вздрогнул: - Позвольте... - всмотрелся пристальнее, шумно вздохнул и в голос матернулся. Покрутил головой: - Н-ну... Предупреждать надо! - А ведь не узнал, сукин кот, не узнал! - ликующе воскликнул Пашка уже своим обычным голосом. - Качественный паричок, а? И ботва. Как свои. Пока топал по собственному офису, ни единая тварь не опознала кормильца-поильца. - У тебя даже походка другая... И голос... - Поставили, Петруччио, поставили. Даже Жанна, соска, не узнала... впрочем, справедливости ради стоит уточнить, что она перед глазами имеет главным образом не физиономию, а совсем другую деталь организма... Ты Жанночку уже оприходовал? - Нет. - Ну и дурак. Рекомендую. Подсказать позу, в которой ее таланты наиболее ярко проявляются? - Спасибо, обойдусь, - ответил Петр суховато. - Петруччио, а Петруччио! Что ты такой кислый? - Пашка так и сиял. - Бери пример с меня. Ликовать надо, дубина. Как я вижу, ни одна сука не усомнилась... Давани вон ту кнопку, белую. - Зачем? - Замок блокируется. Пока не отключишь, никто не войдет. У меня масса свободного времени, у тебя тоже, можно поболтать не спеша... - Он раскрыл портфель, нажал там что-то, послышался негромкий электронный писк, курлыканье, и все смолкло. - Ну, все в порядке. Никаких клопиков, а и были бы, глушилка даванет... Показываю еще один секрет, про который и Жанка не знает. Он подошел к стене, нажал обоими указательными пальцами на верхние углы рамы небольшой яркой картинки, импрессионистски представлявшей взору букет цветов в белой вазе. Картина тут же откинулась, как дверь. Достав бутылку неизменного "Хеннесси" и две больших серебряных стопки, Пашка вернулся к столу, ловко раскупорил, ловко разлил. Ухмыльнулся: - Ну, каково оно - быть мною? - Я бы сказал, не самый тяжкий труд... но временами быть тобою, Паша, очень, я бы выразился, странно... - Это пуркуа? Петр оглянулся на картину за спиной, ощутив поневоле мимолетный сердечный укол. - Ах, во-он что... - ухмыльнулся в бороду "господин Колпакчи". - Взыграли пуританские установочки русского офицерства? Ах ты Максим Максимыч мой... - Слушай, а зачем все это? - серьезно спросил Петр. - В психоаналитики потянуло? Петр усмехнулся: - Читал где-то, что хороший актер должен понять образ. - А что тут понимать? - беззаботно сказал Пашка. - Сидит тут на моем месте какой-нибудь мышиный жеребчик, поглядывает через плечо хозяину - и слюнки текут. А ты сидишь и думаешь: "Хренов! Мое!" Уяснил? Как выражался герой какого-то английского детективчика, обладание красивой женщиной как раз в том и заключается, чтобы вызывать зависть ближних... Расскажи лучше, как там у нас дома. Без проблем? - Вроде - без проблем. Реджи на меня погавкивает временами... - Серьезно? - Ага. Что-то он такое чует, паразит. Его мы уж точно не провели. - Ну и хрен с ним, - подумав, сказал Пашка. - Привыкнет, стерпится - слюбится. На худой конец, попроси у Андропыча какой-нибудь химии и подсунь ему в колбасе, чтобы откинул ласты. - Жалко все же. Авось сживемся... - Ну, дело твое, - сказал Пашка. - Ты мне собаками зубы не заговаривай. Анжелу трахнул? - Ну... - Марианну трахнул? Петр, отведя глаза, кивнул, уточил: - Впрочем, неизвестно еще, кто кого... - С ней это бывает, - хохотнул Пашка. - Ну, как тебе мои бабы? - Ты что, специально их подбирал по красивым именам? - По именам? А... да ну, Анжела никакая не Анжела, а Анька. Марианна - Маринка. Вот Жанна - и впрямь Жанна, так уж получилось, родители наградили имечком... Ну, а Катерину свет Алексеевну-то распробовал? Хороша? Петр молчал, буравя взглядом стол. Потом сказал чуточку неуверенно: - Вот про Катю я и хотел поговорить... - Ну-ну? - с любопытством откликнулся Пашка. - Слушай, не мое дело, наверное... По эти твои забавы, Станиславский ты наш... - Какие еще забавы? А-а! - прямо-таки ликующе воскликнул Пашка. - Вторник же... Ты, я так понимаю, в театр угодил? Что тебе девки показали? Да не жмись ты! - "Лас-Вегас" и "Колючую проволоку". - А, ну это - не фонтан, - деловито сказал Пашка. - Закажи ты им, пожалуй что, "Консерваторию" или "Арабские вечера", совсем другое впечатление... - Может, еще и "Палача" заказать? - А почему бы и нет? Стоп, стоп... Что-то быстренько разобрался в театральных буднях... Неужели Катька сама просвещала? - Как тебе сказать... - Петр набрался смелости. - В общем, ты со мной делай что хочешь, но спектакли я отменил. Так ей и обещал. И она, между прочим, только рада. Я, в конце концов, не пацан, могу разобраться, чего женщине хочется и чего не хочется... - Ах, вот оно что... - протянул Пашка. - Правильный ты наш, вылитый моральный кодекс строителей коммунизма... Решил, значит, стать избавителем томящейся принцессы? - Он всмотрелся внимательнее и вдруг захохотал в голос, хлопнул себя по колену: - Восток - дело тонкое, Петруха... Ну, Петруччио! Ну. хер Питер! Ставлю сто против одного, что ты, простая душа, всерьез запал на Катьку! Что заменжевался, брательничек? Дай-ка я к тебе присмотрюсь... Ну конечно! Все симптомы. Взгляд блуждает, на роже - этакая явственная пунцовость... - Он утвердительно закончил: - Ты ее на правах законною мужа оттрахал и запал всерьез... Во-от такими литерами на роже написано. Петр поднял голову и взглянул брату в глаза: - А если и всерьез? - Ну что ты так смотришь, будто зарезать хочешь, чудило? - засмеялся Пашка. - Только мне ревновать не хватало. Ежели помнишь, я тебе уже говорил, что всерьез собрался развестись. Так что бери и пользуйся. Баба с возу - кобелю легче... Серьезно. Катька для меня - отрезанный ломоть. Ты что, - спросил он мягче, без насмешки, участливо, - всерьез запал, Петруха? Петр молча кивнул. - А, пардон, Кирочка? - С этим - все, - признался Петр, опустив глаза. - Ничего не могу с собой поделать, это моя женщина, хоть режь... - Да успокойся, глотни коньячку... Кто тебя резать будет, дурашка? Я? Вот уж нет. Говорю тебе, забирай. В придачу к обещанному гонорару. Нужно будет только как следует обдумать, устроить это как-то... Ну, у нас еще пара месяцев впереди, вот разделаемся с настоящими делами и будем думать, как вас, голубков, соединить. - Спасибо... - За что, господи? Все укладывается в старую поговорочку - на тебе, боже, что мне негоже. И только-то. Ох. да не сверкай ты на меня так глазами! Ладно, ладно, согласен, что Дульсинея Тобольская - самая прекрасная дама на свете... Ты и меня пойми, для меня-то Катька - отрезанный ломоть, а посему сбиваюсь на легкомыслие, для меня-то романтика давно прошла... Какая там, к черту, Джульетта? Но я за тебя рад. Душа болеть не будет, что Катька в плохие руки попадет... Прекрасно все устроилось, а? Но ты мне все-таки выдай, откуда знаешь про "Палача"? - Она говорила. Знаешь, Паш, ей все это и в самом деле чертовски не нравится... - Ах, не нравится... А таскать на лебединой шейке и в розовых ушках годовую зарплату доброй сотенки бюджетников ей нравится? Икорку небрежно лопать с золотого ножика ей нравится? В конце-то концов не так уж и много от нее требовалось - подыграть не всерьез на любительской сцене... Между прочим, подобные забавы на Западе сексологи прямо-таки рекомендуют, точно тебе говорю. Пробуждает угасший интерес к партнеру, привносит новые оттенки... Я ведь не маньяк, Петруччио, ни мальчиков не трахаю, ни первоклассниц. Все согласно наработкам западных эскулапов, за консультации, между прочим, серьезные денежки плочены. Ты мне скажи по правде: когда смотрел "Колючку" с "Вегасом", у тебя в штанах, часом, ничего не торчало? Торчало... Наука, Петя, вещь авторитетная... - Так что там все-таки с палачом? - Господи, дался тебе этот "Палач"... - в сердцах бросил Пашка. - Ну, выходит палач, этакий облом, с голым пузом, в красном, само собой, колпаке. Берет очаровательную ведьмочку и начинает ее разоблачать, в пыточный станок запихивать. Помацает немножко, не без этого... только в том-то и смак, Петруччио, что ты в любой миг можешь действо прервать, и совершенно точно знаешь, что она твоя и только твоя... Как мужик мужику - здорово возбуждает. - Палач - это Митька Елагин? - Ну, а что? Не со стороны же людей звать. Непременно пойдут разговоры, сколько ни заплати. А Митька, должен тебе сказать, при всех своих недостатках верный, как собака. Молчок-язычок. Биография у парнишки суровая, он не в штабах кантовался, как ты, он, по секрету, кучу народу перерезал от имени государства и по его поручению - и держать язычок за зубами ох, научили... - Вот только руки придерживать его не научили, я смотрю, - не выдержав, бросил-таки Петр. - Конкретно? - Не хотел я говорить, но без тебя тут не справиться... Катя жалуется, он ей не дает прохода. То погладит, то тронет и ведь - на людях, Паша... Пашка нахмурился: - А ты не преувеличиваешь? Петр двинул к нему бумагу: - Только что сводку по сплетням принесли. До того дошло, Паша, что народ стал болтать в полный голос и на каждом углу. - На каждом углу - это да... - задумчиво протянул Пашка, читая творчество Андропыча. - Но никак не в полный голос, тут уж дудки, им еще работенка не надоела... - Все равно. Надо с этим что-то делать. Катя нервничает. Я с ним попробовал потолковать, вроде обещал завязать, но кто его знает... - Не бери в голову, - небрежно оттолкнул сводку указательным пальнем Пашка. - Ладно... Потолкую с Митяем. меня-то он послушает. Ну, перевозбудился парнишка, дурь в голову полезла... Урегулируем. Зуб даю. С этим все, лады? - Лады, - сказал Петр, успокоившись окончательно. - Только вот... Что за ерунда получилась с тормозными шлангами на джипере? Вокруг меня уже крутилась одна рыжая милицейская дама, ей в голову отчего-то стукнуло, что это было покушение... - А! - махнул рукой Пашка. - Опять-таки не бери в голову. Митька и в самом деле малость лопухнулся, не подумали, что я - человек заметный, а милиция нынче дерганая... - Хорошо тебе говорить - "лопухнулся". А отдуваться - мне. Она собирается разнюхивать в конторе... - Ну и пусть нюхает. Что она вынюхает, сам посуди? Что можно вынюхать, когда никакого покушения, естественно, и в помине не было? Покрутится и уйдет. - Вопросики у нее с нехорошим подтекстом. Она выстраивает некую конструкцию, где фигурируем я... то есть ты, Елагин и Катя... - Ты детективы не пишешь? "Конструкция"... - Точно тебе говорю. Не могу пока понять, куда она клонит, но эту конструкцию определенно выстраивает. - Ох, да пусть себе выстраивает, - пренебрежительно отмахнулся Пашка. - Шить против меня дело она не будет - нет ни основания, ни, будем циничными, заказа. А все остальное... Во-первых, не сочти за похвальбу, но братан твой - один из немногих, кто ни в чем особо грязном не запачкан. Это факт, Петруччио. Если что и было - исключительно романтические мелочи романтических времен начала перестройки, по нынешним временам это не то что не компромат, но и даже не детская шалость... Пустячки, У меня крупный, честный и серьезный бизнес, Петруччио. Металлы для страны и зарубежья произвожу, бензином торгую - и, что характерно, не бодяжным, как некоторые, оборудование делаю для ГЭС, и так далее, и тому подобное... Надеюсь, внимательно изучил справочку по "Дюрандалю"? - Ага. - Ну вот... Во-вторых, против Елагина ничегошеньки не могут накопать, потому что ничего и нет. В крайнем случае позвонишь нашему главному менту - в том блокнотике, что я тебе оставил, все данные есть - и, боже упаси, не настучишь, а попросту мя-агко выразишь недоумение. Чего, мол, рыжая к твоим верным слугам цепляется? Будь уверен, укоротят. Слышал такой термин - "градообразующее предприятие"? Ну вот, а твой братец, Петруччио, - из разряда градообразующих людей. - Он ткнул пальцем за плечо Петра. - Ордена видишь? "Дружбу" прежний губернатор вручал, а вот крестик-то Старый Хрен вешал, и ведь не в ЦКБ, в Кремле... Ты на досуге достань папочку из во-он того шкафа, там найдешь кучу газетных вырезок, все про меня... Ну, короче, плюнь ты на эту рыжую и разотри. Проехали. - Он плеснул в стопки коньяку, но аккуратно. по-европейски, на два глотка. - Теперь, когда покончили и с лирикой, и с шустрыми ментами, займемся настоящим делом. Тем, ради чего вся комедия и затевалась... Соберись. - Уже. - Отлично, - серьезно сказал Пашка, отбросив всякое ерничество. - Итак, смысл игры... Слышал про Тарбачанскую низменность? - Пока валялся в больнице, по телевизору пару раз упоминали... - "Упоминали", ха! Эх, Петруччио... "Упоминали"! Короче говоря, строить Тарбачанскую ГЭС решили всерьез. На уровне Старого Хрена. С участием импортного капитала. Инвестиции пойдут в самом скором времени. - Ага, а ты им будешь поставлять оборудование? Глядя на него" честное слово, повлажневшими глазами, Пашка мечтательно протянул: - Оборудование... Глупости, Петька. То есть, конечно, и оборудование, но это будет не скоро... Тарбачанская ГЭС - это комплекс, выражаясь языком дореволюционных купцов, смачных подрядов. На вырубку леса - древесина и многое сопутствующее... На прокладку дорог, в том числе и асфальтированных, - а это, братец, миллиарды, причем честные. Транспортные услуги. Поставка продуктов. Строительство инфраструктуры, поставка и переброска техники. И многое, многое другое, о чем не стоит рассказывать подробно, потому что тебе в твоей роли это и не нужно... Главное уловил? Вот и молодец. Будут уполномоченные банки и уполномоченные концерны... Догадался уже, как один из них зовется? На букву "Дю"... Вскоре пойдут транши. Миллионы долларов, Петруччио... - Ну, а я-то тебе зачем? - Молчи и слушай... Если есть миллионы долларов, отсюда автоматически вытекает, что есть и люди, которые за них будут рвать друг другу глотки. В фигуральном смысле, конечно, - это не тот уровень, на котором вульгарно палят в конкурента из ржавого китайского ТТ или бьют по голове в подъезде. Тут никто и не стреляет, тут сидят люди в галстуках и хитрейшими маневрами добиваются, чтобы полноводные реки баксов потекли не к Иванову, а к Петрову. Убийствами таких проблем не решить - вот потому и нет убийств, не из порядочности, а из прагматизма... И сложилось так, что я - один. Есть верные люди, но это не совсем то. Меня просто должно быть двое, я тебе однажды это уже говорил. Вся сильная сторона дела в том и заключается, что меня считают в единственном числе. А будет двое. Ты проводишь последние консультации - дело нехитрое, Косарев поднатаскает - и лихо подмахиваешь все нужные бумаги. Тоже дело нехитрое. Все давно готово, осталось дождаться прилета западных людей и закрепить договоренности на бумаге... Ну, а я - я-то как раз и сижу в столице, зорко следя до последнего момента, чтобы ничего не сорвалось. Только так мы их и обставим. Потому что никому в голову не придет, что нас двое, что я раздвоился... Понял наконец? Мой интерес - контракты, обеспечивающие стабильное существование фирмы как минимум на пятилетку. Тебе - баксы... и, как недавно выяснилось, Катька. Все довольны. И никто никогда не узнает правду, а если и узнают - поезд ушел... Вот... Детали я тебе не буду объяснять по одной-единственной причине: тебе это ничуть не поможет, ничуточки не облегчит задачу. С тем, что ты сейчас знаешь, и с тем, что подскажу по ходу дела, и так справишься. Вполне достаточно. Главные труды - на мне... Ну, есть вопросы по сути нашей негоции? - Да нет, пожалуй, - подумав, сказал Павел. - Теперь все ясно. Но, знаешь... Как же я буду что-то подписывать? Подписи наши с тобой - как небо от земли... - Петруччио... - досадливо поморщился Пашка. - Но уж об этом я должен был подумать заранее... Вот, держи справочку. Положи в стол, когда приедет Косарев, пригодится. Здесь наш милый доктор авторитетно заверяет от имени науки медицины, что у тебя после аварии в правой кисти произошло ущемление какого-то там нерва с непроизносимым латинским названием и микроповреждение малой косточки с еще более заковыристой латинской кличкой... Усек? Будут составлены и юридически оформлены документы, узаконивающие на ближайшее время твою подпись... Теперь господин П.И. Савельев расписывается так и только так... Поскольку никто не сомневается, что ты - это я, все пройдет, как по маслу. Ну, а через пару-тройку месяцев, когда все вернется на круги своя, нерв либо сам расщемится, либо мне сделают операцию - и подпись станет прежней. Что будет опять-таки надлежащим образом оформлено. Бог ты мой, и ты так спокойно реагируешь? Знал бы, как я напрягал мозги... - Да, мозги у тебя... - не без уважения сказал Петр. - А ты думал, братишка! Те еще мозги! Этой комбинацией, когда все меня считают одним, а на деле нас двое, мы этих козлов переиграем, как детишек... Только, я тебя умоляю, стисни зубы и терпи. Никаких звонков Кирочке... впрочем, я так понимаю, там все сгорело, а? Тем лучше. Прорвемся! - Он демонстративно погладил себя по голове. - Ну и мозги у господина Колпакчи! И в гостинице советской поселился мирный грек... - А почему - Колпакчи? - Потому что фамилия смешная. Вдумайся. Грек. Можешь ты на все сто относиться серьезно к греку, Георгию Спиридоновичу Колпачки? Вот видишь, и никто не может... Грек Колпакчи - это что-то из водевилей... - Жук ты, братишка, - улыбнулся Петр. - А то! Ладно, давай работать. Вот фотографии. Этих ореликов я тебе еще не показывал. Хрен с усами - председатель правления "Шантарского кредита". Есть такой банк. Хрен в золотых очках - глава областного департамента природных ресурсов. Завтра в "Кедровом бору" состоится небольшой пикничок для белых людей. Ты, естественно, тоже зван. На лоне природы, в ароматах шашлычков потолкуешь с обоими красавцами. Не напрягайся, ничего особо сложного тут нет. Все давным-давно обговорено. Твоя задача - дать им этакое последнее напутствие, похлопать ободряюще по спине перед последним решающим шагом. И только-то. Мы сейчас обговорим все детали, нюансы и подробности, после чего у тебя пройдет, как по маслу... Это я тебе говорю, мирный грек! Глава седьмая ВЫСОКОЕ ИСКУССТВО УБЕЖДАТЬ Ближе к вечеру на следующий день господин Савельев Павел Иванович, промышленник и негоциант, ет истера, ет цетера, уже сидел на заднем сиденье мощного "мерседеса", лавировавшего среди плебейских гачек с высокомерной вежливостью истого аристократа - той самой вежливостью. что смотрится для умного человека прямым оскорблением. Рядом сидела красавица супруга в светло-коричневом брючном костюме и желтенькой блузке - Петр уже подметил, что его нежданная любовь предпочитает брючные костюмы платьям, но это ничего, ей идет, ей все идет... и что прикажете делать с колотящимся сердцем? Избавитель пленной принцессы, извольте любить и жаловать... Вскоре машина вырвалась за город, попетляла по узкой дороге меж поросших густым сосняком склонов - и подплыла к железным воротам в глухом высоченном заборе. Из вахтерки высунулся хмурый субъект, всмотрелся - и ворота тут же автоматически открылись. За воротами обнаружился райский уголок - аккуратненькие бревенчатые коттеджи, стилизованные под старинные терема, чистые, без малейших выбоинок асфальтовые дорожки, невысокие фонари из желтого стекла. Машину и водителя оставили на обширной стоянке, двинулись в глубь райского уголка пешком. Петр ухитрялся постоянно отставать на полшага, так что Катя, сама того не зная, служила ему проводником в незнакомом самозванцу месте, которое Пашка знал как свои пять пальцев. Пройдя через фасонную деревянную калиточку, они оказались па обширном дворе, где под открытым небом за большим столом из тесаных досок уже сидела компания человек этак в дюжину. Как это обычно бывает у всех сословий, опоздавших встретили оживленно. Похоже, присутствующие уже успели пропустить по паре рюмочек, разминались в ожидании шашлыков, каковые доспевали поодаль под присмотром брюхатого и усатого кулинара в белом колпаке явно самой что ни на есть кавказской национальности. Двое из тех, что сидели с полураспущенными узлами галстуков, приходили к Петру в больницу. Остальных он знал по описаниям и снимкам - ну а они "его", разумеется, вживую. То, что здесь собрались "его" старые знакомые, облегчало задачу. Можно было обходиться безличными местоимениями, не рискуя запутаться в именах-отчествах, - не годится ведь излишне часто ссылаться на выпадение памяти... Он усадил Катю за стол, сел сам, механически кивая в ответ на приветствия, бормоча что-то оптимистическое, когда спрашивали о самочувствии. Особой неловкости или тревоги что-то не чувствовалось - с какого-то времени им владел озорной азарт. Не впервые в жизни приходилось лицедействовать, играть, притворяться - а сейчас тем более в совершенно безопасных, прямо-таки тепличных условиях. Единственная сложность, на которую можно невзначай напороться, это молчаливая жалость, мысли вроде: "Да, крепенько Пашке по мозгам вдарило, если он и это забыл..." Перед шашлыками лениво развлекались богатыми салатиками - хотя короткое шантарское лето только начиналось, в них наличествовало все, что душе угодно. Хозяйка, моментально опознанная Петром по описанию Пашки, вдруг сделала капризную гримаску: - Не думайте, Павел Иванович, что я забыла о ваших пристрастиях. Сейчас прибудет ваша "дракула". Самвел! Усатый и брюхатый Самвел, почтительно ощерив великолепные зубы, поставил перед Петром небольшую сковородку. На ней в прозрачном растопленном масле чернели какие-то странные трубочки, вроде тоненьких сосисок. Попахивало вроде бы аппетитно, но это кушанье ни на что виденное прежде Петром не походило. - Ваши пиявки, - с радушно-капризной миной прокомментировала хозяйка. - С пылу, с жару, час назад еще кровопийствовали... - Правильно, э, - густым басом прогудел необъятный кавказский человек Самвел, ловко ставя рядом со сковородкой соусник. - Хорошее кушанье, для мужчин полезное, Николаевна... И с достоинством удалился к шашлыкам. Петр, внутренне содрогнувшись, присмотрелся к жареным кровопийцам, не решаясь ткнуть в ближайшую вилкой. Соседи по столу поглядывали равнодушно - у парочки из них на тарелках красовалось то же самое и один уже жевал с видимым удовольствием. Хозяйка подняла бровь: - Павел Иванович, что вы так странно смотрите на ваше любимое яство? Честное слово, получилось ничуть не хуже, чем в прошлый раз... "Предупреждать надо, - сердито подумал он, имея в виду, конечно же, Пашку. - Гурман, тоже мне". Собрав всю силу воли, опрокинул в рот рюмочку коньяку, осторожно насадил на вилку ближайшую пиявку, поднес ко рту и, мысленно охнув, откусил половину. К его облегчению, на вкус пиявка оказалась не столь уж и омерзительной, вполне приемлемой, желудок вовсе не проявлял желания вывернуться наизнанку. Прожевал остальное, прислушался к ощущениям - ну что же, хорошо пошла... Отважился сжевать вторую, а там и третью, с радостью констатировав, что соседи не обращают на него внимания, словно он мирно рубает пельмени в дешевой забегаловке. К тому же появилась еще одна опоздавшая парочка - мужчина лет пятидесяти с первой сединой на висках и ослепительная блондинка лет двадцати, державшаяся с уверенностью и непринужденностью законной супруги. Все дамы здесь, впрочем, были законными супругами - пикничок из разряда совершенно светских... "Данил Петрович Черский, - машинально отметил Петр. - Насчет него тоже имеются прямые и недвусмысленные инструкции". - Плохо ты что-то своих кровопийц наворачиваешь, - тихонько сказала Катя, покосившись не без лукавства. - Обычно за уши не оттащишь... - Смакую, - ответил он, покорно нацеливаясь вилкой на следующую, чтобы не выходить из образа. Ну, могло быть хуже. Могли оказаться любимым Пашкиным лакомством какие-нибудь тухлые яйца по-китайски или собачатина по-корейски... Уминая пиявок, он украдкой рассматривал субъектов, которых предстояло легонько обработать. Карсавин, отвечавший в области за природные ресурсы, оказался ровесником Петра, этаким местным изданием английского джентльмена - в строгой тропке, при золотых очках и жемчужине в галстучной булавке. Рыжов, из "Шантарского кредита", выглядел не в пример более плебейски - располневший мужик лет шестидесяти, компенсировавший обширнейшую лысину густыми запорожскими усами. Костюм на нем сидел, как на корове седло, сразу чувствовалось, что ему гораздо больше пришелся бы по вкусу и наряд попроще, и застолье без лишних затей, с водочкой и неразрезанными крупными огурцами. Зато его супружница, рыхлая бабища, на вид немногим младше супруга, но раза в два его габаритное, морщинами напоминавшая шарпея, изо всех сил старалась показать себя светской львицей: без умолку, перебивая всех, кого только удавалось, трещала о своей коллекции фарфора - конечно же, громадной, конечно же, невероятно антикварной. Банкир косился на супругу страдальчески, но прервать поток красноречия не осмеливался с выдержкой старого, законченного подкаблучника. Потом подали шашлыки. Потом их ели. Потом пили чай с коньячком и коньячок без чая. Светскую, в общем-то, заурядную болтовню Петр воспринимал вполуха, ухитряясь время от времени встревать с уместными репликами-междометиями. Дожидался подходящего момента. Таковой настал, когда немного отяжелевшие гости стали разбредаться от стола. Петр подметил, что Карсавин с Рыжовым временами так и щупают его пытливыми взглядами. Юная блондинка Лара, громко посетовав на вялость и чурбаноподобность кавалеров, заставила вездесущего Сам вела включить магнитофон на веранде, утащила туда Катю, самого молодого из присутствующих мужиков и они там принялись беззаботно отплясывать втроем. Не теряя времени, Петр подошел к Черскому, оказавшемуся в одиночестве на уголке стола, присел рядом на тяжеленный стул: - Данила Петрович... - Да? - равнодушно отозвался Черский. - Вы так и не дали окончательного ответа по поводу проекта. В конце-то концов он не требует непременного присутствия вашего "Интеркрайта", но двери открыты для всех желающих... - и сделал выжидательную паузу. Не шевелясь и не меняя позы, Черский лениво протянул: - Дражайший мой Павел Иванович, вы помните старый анекдот на тему о том, что есть демократия? - Ну... - на миг растерялся Петр. - Правда не помните? Демократия - это когда человека посылают к, в, и на, а он волен идти куда захочет... Поза, интонация, усмешка - все это, вместе взятое, неопровержимо свидетельствовало, что ни о каких шутках и речи нет. Открытое, прямое оскорбление. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы это понять. Петру кровь бросилась в лицо, но он сдержался, пожал плечами: - Была бы честь предложена, а от убытка бог избавил... - Была бы честь, была бы честь, была бы честь... - на манер известных гардемаринов негромко пропел Черский, ухмыляясь, все так же глядя в сторону с холодным презрением аристократа, в упор не замечавшего выскочку-нувориша. Чтобы не нарываться далее на совершенно непонятные сложности, Петр снова пожал плечами, повернулся спиной и отошел. О такой реакции Пашка его не предупреждал. Похоже, пробежал меж ними целый табунок черных кошек... На веранде танцевали. Петр постоял, все с той же щемящей тоской глядя, как взлетают Катины распущенные волосы, как она, став совсем юной и невероятно красивой, раскованно и грациозно отплясывает в такт музыке, словно колышется на легком ветерке пламя костра. "Пропал ты, подполковник, - подумал он с волнующей обреченностью, - совсем пропал". - Павел Иванович? Он нехотя обернулся. Точно, оба зверя выбежали на ловца... - Ну пойдем, побеседуем, соколы мои... - сказал он, с сожалением отворачиваясь от веранды. Огляделся в поисках подходящего местечка, направился к дальней беседке у забора из проволочной сетки, ажурному сооруженьицу из тонких досок, опять-таки в стиле древнерусских теремов. Оба покорно тащились за ним, однажды показалось даже, что Рыжов тяжко вздохнул. Петр первым уселся прямо на краешек квадратного низкого стола, занимавшего всю середину беседки. Вытащил сигареты, с расстановкой выпустил дым, оглядел их, выжидательно взиравших. "Поциничнее, понапористее, - наставлял вчера Пашка. - Чтобы ни тени сомнения не зародилось у ореликов, чтобы чувствовали себя, как глупенькая семиклассница, когда ее физрук недвусмысленно притиснет к стеночке..." - Ну что. друзья мои, - сказал Петр. - Близится великий день? Оба почти синхронно закивали в том смысле, что да, близится, Петру в их взорах почудилась прямо-таки собачья преданность. "А ведь Пашка, похоже, держит этих бобров в кулаке, - подумал он не без гордости. - Ишь, как уставились, а ведь не пацаны, не дешевые столоначальники". - В общем, хочу верить, что могу полностью на вас полагаться, соколы мои, - произнес он не без металла в голосе. - Прав я, хочется думать? Рыжов торопливо закивал. Вальяжный Карсавин пожал плечами: - Какой может быть разговор, Павел Иванович? - и несколько вымученно усмехнулся: - Неужели вы сомневались? - Ну, я не сомневался... - сказал Петр. - Просто в последнее время по Шантарску бродят разные идиотские слухи - Савельев-де здорово треснулся башкой об асфальт, сдал и пришел в постыдную слабость... Могу вас заверить, соколы, что ничего подобного нет. И башкой об асфальт не трескался, и, что гораздо более важно, прежней хватки ни в коем случае не утратил... - Это ж видно... - заискивающе поддакнул Рыжов. - И я не сомневаюсь, и Олег Викентьевич нисколечко не сомневается... Верно? Вот видите, Павел Иванович, если вам кто-то что-то нашептал - не верьте вы, бог а ради, слухам... Мы все сделаем в точности, как было прежде оговорено. Можете на нас положиться. - Ну смотрите, мужики... - Петр еще более подпустил металла в голос: - Давши слово - крепись, а не давши - держись... - Павел Иванович, - вкрадчиво сказал Карсавин. - Но мы-то, со своей стороны, можем надеяться на скрупулезное выполнение... э-э, прежних договоренностей? - Я вам, по-моему, твердо обещал? - поднял брови Петр. - Да, разумеется... - Тогда к чему экивоки? Как вы ко мне, так и я к нам. Как только - так сразу... - протянул он многозначительно. - Вы все выполняете в точности - и я делаю все, что обещал... Ну как, договорились? Оба закивали. - Рад, что не пришлось в вас сомневаться... - сказал Петр, кивнул им и вышел из беседки. Он был доволен собой. Представления не имея, о чем вообще идет речь, блестяще провел партию, так, что оба они ни в чем не засомневались, ничего не просекли, прямо-таки на задних лапках ходили. Смотри-ка, не столь уж это и трудное дело - закулисные переговоры бизнесменов, финансистов и чиновников... Интересно, что они должны сделать и что Пашка им в обмен обещал? Солидные люди, в годах - а оба разве что хвостиками не виляли, исключительно по причине отсутствия хвостиков... Музыка на веранде уже не играла. Там в одиночестве стояла Лара, облокотившись на перила, прихлебывая из высокого бокала. Больше никого в пределах прямой видимости не наблюдалось. - А где общество? - непринужденно спросил Петр, поднимаясь к ней. Вот именно, побольше непринужденности, они же с Пашкой наверняка знакомы... - Как обычно, лицезреют ботанические ухищрения Нины Николаевны, - кивнула Лара в сторону высокой стеклянной теплицы, изнутри сплошь затянутой до потолка какими-то вьющимися растениями. - Охают и ахают над цветочками, чтобы сделать приятное хозяйке... - Она допила, поставила бокал на широкие перила и с дерзкой ухмылочкой балованного ребенка глянула Петру в глаза. - А вы отчего бродите в одиночестве, господин Савельев? Вид вроде бы не скучающий... Он пожал плечами, придумывая подходящую фразу, непринужденную, светскую. Лара опередила: - Что, снова? - Простите? - Дорогой Павел Иванович, - протянула она с усмешечкой. - Бога ради, не начинайте. Я согласна, что я - жемчужина, но никак не согласна быть жемчужиной коллекции... Он так и не успел сообразить, о чем идет речь, не говоря уж о том, чтобы ответить. Сзади послышались шаги, на веранду вышел Черский, остановился в двух шагах от них и, глядя в сторону, безразличным тоном сказал: - Ларка, погуляй... - Извините, - улыбнулась она Петру не без ехидства, спустилась с веранды и направилась к теплице. - Слушай, Павло, - нехорошо выпятив челюсть, негромко сказал Черский. - У тебя с памятью что, в самом деле провальчики? - То есть? - спокойно спросил Петр. - Я же тебе, по-моему, говорил - если снова начнешь пускать слюнки возле Ларки... Организм может пострадать. Несмотря на его неприкрыто агрессивный тон, Петру стало вдруг смешно - до того происходящее перекликалось с бессмертной кинокомедией. "Я тебе говорил, доцент, чтобы больше не приходил?", "Я тебе говорил, что с лестницы спущу?" И в кино, и в жизни никто не подозревал, что имеет дело с двойником, подменышем... - Что-то такое помню... - сказал Петр, гадая, во что конфликт может вылиться. - А что я с твоей мордой обещал проделать, часом, не помнишь? - нехорошо прищурился Черский. "О господи, - подумал Петр без всякого страха, - угораздило же..." Он попросту представления не имел, как держался бы в такой ситуации Пашка. Но сам он никак не хотел позволять, чтобы этот супермен с красивой проседью держался с ним, словно король дворовой шпаны, решивший постращать очкарика-вундеркинда со скрипочкой. - Когда я бегал в школу, была такая поговорочка, - сказал он спокойно. - "У каждой морды хозяин есть". Не доводилось слышать? Мы с вами почти одних годочков, уверен, на одном дворовом фольклоре воспитаны... Черский удивленно моргнул. Положительно, он ожидал другой реакции. Не теряя времени, Петр нанес следующий удар: - Я охотно верю, что вы - супермен, господин Черский. Но не кажется ли вам, что на сей раз перегибаете? Или... - он дерзко ухмыльнулся: - Или настолько в себе не уверены? Испускать тарзаньи вопли из-за того только, что молодая жена перекинулась парой слов с посторонним мужчиной, - это, знаете ли, не о силе свидетельствует, а скорее уж о неуверенности в себе... Или я не прав? И подумал про себя: "Если кинется, тут я ему и врежу. Вполне светски, без кровянки. Свидетелей нет, обойдется". Черский, однако, не торопился лезть в драку. В глазах у пего явственно читалось недоумение. Полное впечатление, он не знал, что сказать в ответ. Закрепляя несомненный успех, Петр взял на полтона ниже: - Данила Петрович, я вам могу нравиться, могу не нравиться... Дело хозяйское, я как-никак не дорожный чек "Чейз Манхэттен Бэнк". Но мы же не пацаны на танцульках, в самом-то деле... Я думаю, исчерпан конфликт? - Н-ну... - растерянно пробормотал Черский. - Слушай, Савельев, а это точно ты? Уже убедившись, что выиграл бой, Петр усмехнулся: - А у тебя есть сомнения? Нет, не я. Марсианин, принявший облик Савельева. Не догадался? Он видел, что Черский, растерянный непривычным стилем общения, ищет лишь достойный выход из ситуации. И не стал ему мешать - смотрел, чуть приподняв плечи, с простецкой улыбкой типа: "Ну, чего прицепился?" Подействовало. Черский бормотнул что-то, неловко отвернулся и спустился с веранды. Не утерпев, хотел оглянуться на Петра, но вовремя справился с собой, преувеличенно деловито зашагал к теплице, откуда слышались громкие голоса бомонда. Петр смотрел ему вслед с усмешечкой. Что ж, первое явление господина Савельева на публике, такое впечатление, прошло успешно. И деловых партнеров Пашкиных привел к одному знаменателю, и ревнивца одернул, не прибегая к мордобою. Ставим себе пятерку за выдержку, хладнокровие и находчивость... Глава восьмая СУПРУЖЕСКАЯ ЖИЗНЬ НЕГОЦИАНТА Из-за сопок, заслонявших горизонт с северной стороны, целеустремленно наползала серая облачная хмарь, первый ветерок колыхнул сосновые лапы. Со своего места - узенькой бетонной галерейки над обрывом - Петр видел сквозь просветы в кронах, как посуровела широкая Шантара, медленная, могучая. Вода была серой и словно бы морщинистой, проплыл ствол дерева с одиноким корявым суком. Темнело. От дома доносилась тихая музыка, но он не спешил возвращаться к поредевшей компании - на душе было уютно и покойно оттого, что все пока шло нормально. Сзади коротко простучали каблучки по невысокой лесенке из гладких бетонных плит. Катя остановилась рядом, чуть озабоченно спросила: - Все в порядке? - Ага, - сказал он, не меняя позы. - Нет, серьезно? Мне показалось, ты так смотрел, когда мы плясали с Румянцевым... Это же все понарошку... - Ну слава богу, - сказал он. - А мне-то показалось, что всерьез. Уже собирался вопросить: молилась ли ты на ночь, Дездемона? - Паша, ну честное слово... Петр повернулся и посмотрел на нее внимательно. Кажется, до нее так и не дошло, что он всего лишь шутил, она смотрела с тревогой. Надо ли это понимать так, что Пашка по любому поводу закатывал классические сцены ревности? - Успокойся, - сказал он насколько мог убедительнее. - Я ж шучу, глупая. Как там светское общество? - Разъезжается помаленьку. Карсавин набрался, как губка, его там транспортируют соединенными усилиями, а Вера почему-то с ним сегодня не поехала... Вы с ним обо всем договорились? Вид у него какой-то странный... - Да нет, все в порядке, - сказал Петр. - Стороны пришли к полному взаимопониманию... Как настроение? - Нормально... - А почему напряг в голосе? - Ой, да никаких напрягов... - Врешь, - сказал он убежденно. - Паша, ну брось ты насчет Румянцева... Ты мне когда-нибудь поверишь, что я - верная жена? "Точно, - мысленно вздохнул он. - Так себя можно вести, лишь опасаясь сцен ревности из-за каждого пустяка. Ну, у Пашки всегда было чуточку обострено чувство собственника, даже по отношению к мелким домашним безделушкам. Что уж тут говорить о красавице жене? Определенно держался, как мавр венецианский". - Успокойся, верная жена, верю... - сказал он убедительно, слегка приобняв ее и осторожно притягивая к себе. Они стояли рядом под разлапистой пихтой, каким-то чудом оказавшейся среди сосен, мягкие иголки задевали лицо, снизу, от откоса, сладкой волной накатывал запах цветущей черемухи - весь крутой обрыв, до самой воды, был залит кудрявой пеной раннего черемухового цвета, в полном соответствии со старинной сибирской народной приметой обещавшего своим буйством новые холода. Катя замерла, прижавшись к нему, а у него сердце было готово выскочить из груди, мячиком запрыгать по обрыву. Никогда такого прежде не было, даже в горячей юности. Это и значит - женщина твоей мечты... И продолжалось это неимоверно долго, словно время остановилось. Катя слабо пошевелилась, налетевший с Шантары порыв ветра бросил ее русые волосы на лицо Петру, он ослеп, на ощупь повернул ее к себе, прижал, прильнул к губам. Безумие продолжалось, они целовались яростно, исступленно, вцепившись друг в друга так, словно в следующий миг должен был грянуть конец света, разнеся планету в клочья вместе со всеми обитателями - без сортировки на праведников и грешников. В сладком запахе черемухового цвета все проблемы казались крохотными и неважными, кроме любви. Он не знал, сколько это исступление продолжалось. Опомнился, когда Катя слабо охнула, легонько пытаясь высвободиться. Прижав ее голову к груди, тихонько спросил: - Я тебе больно сделал? - К дереву прижал, - откликнулась она, не шевелясь. - Чуть не сломал бедную пихту... И костюм, наверное, перемазался... и черт с ним. - Вот теперь вижу, что настроение у тебя пришло в норму, - фыркнул Петр ей в ухо. - Коли уж женщина беспокоится о нарядах... - Да ну его к черту... - счастливо засмеялась Катя. - Слушай, - прошептал он ей на ухо, почти не владея собой. - Нам в этом коттеджике комнатенку не отведут? - Конечно, как в прошлые разы, - прошептала Катя, чуть ворохнувшись, чтобы прижаться к нему поудобнее. - Нина так и спрашивала, не останемся ли ночевать... - Пойдем? - сказал он, чувствуя, как тело становится невесомым настолько, что подошвы оторвались от земли. - Прокрадемся незаметно в ту горенку... Сумерки еще не превратились в ночной мрак, но им было Положительно наплевать, действовала все та же магия речной свежести и черемухового цвета. Они словно стали единым целым, двигались, как один человек. Держась за руки и пересмеиваясь, побежали к дому. Катя уверенно втащила его на веранду, в низкую дверь, на боковую лестницу. Он успел заметить в полумраке, в большой комнате, которую они миновали на цыпочках, огромный, выложенный мрамором камин, какие-то статуэтки на нем, рысью шкуру на стене. Коридорчик, филенчатая темная дверь... Катя втолкнула его в комнату, захлопнула дверь, прижалась к ней, заложив руки за спину. Ее голос подрагивал от сдерживаемого смеха: - Пашка, что с тобой? Не узнать... Как школьники на танцах, честное слово... - Ага, - сказал он, всей пятерней раздергивая узел галстука. - Значит, вы, мадам, именно так и вели себя на танцах? Интересно услышать... - Ну что ты к словам цепляешься? Я имею в виду, как... - Иди сюда, - выговорил он, задыхаясь. - Неа, - мотнула головой Катя. - Ты меня будешь совращать, а я девушка застенчивая, благовоспитанная и где-то даже невинная... - А где конкретно? Здесь? Здесь? Она пискнула, забарахталась, но Петр уже не мог играть - притянул, целовал, пока она не стала задыхаться, не сразу справился с незнакомой застежкой шелковых брюк, но она помогла, выгибаясь и постанывая, сама сбросила остальное, белоснежной тенью скользнула в полумраке, отвернула покрывало на низкой кровати. На сей раз он не оскандалился, был неутомим и ласков. Делал все, что позволяла Катя, а позволяла она все. Когда схлынула буря, они любили друг друга неспешно, до боли крепко, бледная полоса лунного света косо наползала через комнату, пока не залила их с ног до головы призрачным свечением. Они не оторвались друг от друга. Почему-то было очень важно неотрывно смотреть в ее запрокинутое лицо - словно это не позволяло миражу растаять. Он понимал, что женщина в его объятиях - не мираж и не морок, но все равно боялся проснуться... Отставной подполковник Савельев, актер в диковинном театре, самозванец и подменыш, был опустошенно счастлив. Не было тревог и печалей, не было неуверенности, в его объятиях, тесно прижавшись, лежала женщина его мечты, столь же усталая и довольная. Даже в мыслях считать ее чужой он уже не мог. Это была его женщина, за которую он собирался драться со всем белым светом - и с черным тоже... - Интересные дела, - сказала Катя, щекоча ему щеку длинными ресницами, не шевелясь. - На старости лет быть соблазненной собственным мужем по классическим канонам - от поцелуев под елочкой до постели в чужом доме... - Жалеешь? - Ни капельки, - она потерлась щекой о его щеку. - Почаще бы так... Пашка, ты не рассердишься? - Смотря на что. - А если я скажу жуткую глупость? - Тогда не рассержусь. - Мне иногда кажется, что тебя подменили. Совсем другой стал. - Это плохо? - спросил он, впервые за весь день тревожно напрягшись. - Наоборот, глупый... Такой мне гораздо больше по душе. - Правда? - Чистейшая. Правда, только правда и ничего, кроме правды... Паша... А всему этому - и правда конец? - Честное слово, - сказал он сдавленным голосом. - Поиграли - и будет. Считай, на меня нашло затмение. С каждым может случиться. А потом все кончилось. Прошло наваждение. - Ох, как верить хочется... - сказала она с надеждой, заставившей сердце бедняги подполковника заколотиться чаще. - Знал бы ты, как мне все это осточертело... - Катенька, - сказал он тихо. - Не знаю, чем уж тебе и клясться, только все будет по-новому. - Знать бы только, что наваждение не вернется... - Не надо, милая, - сказал он, почувствовав в ее голосе тревогу. - Ты уж мне поверь. - Только подумать, что для этого потребовалась всего-навсего дурацкая авария... - Никогда не знаешь наперед, что потребуется, - сказал он рассудительно. - Если помнишь Библию, с одним парнем кое-что и случилось по пути в Дамаск - тоже, знаешь ли, совершенно внезапно, все, в том числе и он сам, вряд ли могли угадать заранее... - Ты как хочешь, а я завтра свечку поставлю, - серьезно сказала Катя. - Чтобы уж - наверняка... Глава девятая КОРРИДА Он проснулся в превосходнейшем настроении - спал без задних ног, не слышал, когда проснулась и ушла Катя. Все недавние воспоминания моментально нахлынули, и Петр ощутил себя столь счастливым, что даже испугался чуточку. Нехорошо, когда вокруг так хорошо... Из суеверия даже хотелось какой-нибудь мелкой неприятности. Поборов это чувство, он встал, побрился в ванной до зеркального блеска, принял душ и вразвалочку пошел по широкому коридору, бодрый, свежий, окрыленный. Он понятия не имел, какие звуки издают цимбалы, кимвалы и тимпаны, но было подозрение, что в душе звучат именно они. Бультерьер Реджи, стервец, опять принялся на него ворчать из своего закутка. - Остынь, мышь белая, - благодушно посоветовал Петр и спокойно прошел мимо. Дверь в Надину комнату была приоткрыта. Юная "падчерица" - если быть точным, неродная племянница - восседала перед компьютером с мерцавшими на экране строками и, судя по движениям локтей, по звукам, изволила завтракать прямо на рабочем месте. Его переполняла любовь ко всему окружающему человечеству и невероятное благодушие. Хотелось шутить, каламбурить и острить. Недолго думая, вошел в комнату, легонько сжал ладонями худенькие плечи и весело сообщил: - Говорят, читать за едой... Все остальное застряло в глотке - Наденька взмыла, как подброшенная пружиной, тарелка отлетела в сторону, шмякнулись на ковер недоеденные макароны под красным соусом. В следующий миг тяжелая и острая антикварная вилка замаячила зубцами у самого носа Петра. Он поразился, увидев лицо девчонки, искаженное нешуточной яростью. Могла бы убивать взглядом - убила бы. Не благонравное дите из богатого дома, а сущая мисс фурия... - Эй, эй! - растерянно прикрикнул он, отступив к стене. - Это что за коррида? Я же не бык в конце концов... Ты меня ни с кем не перепутала? Еще какое-то время она стояла, держа вилку на уровне его глаз. Потом, слава тебе, господи, немного опамятовалась, отступила, но руку опускала так медленно, словно не решила еще окончательно: отказаться от задуманного предприятия или все же воткнуть в него тяжеленный серебряный трезубец. На всякий случай Петр быстренько прикинул, как эту вилку у нее выбить, если решит продолжать корриду. Стоял не шевелясь, чтобы ненароком не спровоцировать новый врыв, может, это от компьютера? Гипноз от неведомого вируса? Бульварные газеты писали о чем-то подобном... Ну, кажется, совсем опамятовалась, бросила вилку на с гол, на кучу каких-то распечаток. Петр осторожно сказал: - Слушай, прелестное дитя, можно мне осведомиться, что это на тебя нашло? Книжек про вампиров с утра начиталась? Я бы еще понял, будь у нас ночь на дворе, но белым днем-то чего пугаться? Надя смотрела с непонятным выражением. Он отчетливо ощущал, что контакт никак не налаживается. И ощущал распиравшую ее ярость - очень похоже, обращенную именно на него... - Мне уйти? - осведомился он. - Или соизволишь объяснить, чем я тебя прогневал? Девчонка прошла мимо него, как мимо пустого места, плотно закрыла дверь и негромко, напряженно спросила: - Когда отдашь? - Что? - Не помните, папенька? - саркастически усмехнулась она. - Снова дырки в памяти? - Ну, вообще-то... - Хорошая отговорочка. Петр чувствовал полнейшую беспомощность - он даже отдаленно не мог представить, о чем идет речь. И каверзные наводящие вопросы пока что не приходили в голову. - Не будь скотиной, - сказала Надя, уставясь исподлобья. - Ты же обещал. Или опять пойдут... дополнительные условия? - Да нет... - протянул но растерянно, пытаясь настроиться на нее, угадать хоть самую малость. - Зачем какие-то новые условия, если я обещал... Я и не отказываюсь вовсе... Сколько тебе надо? - вдруг додумался он до подходящего вопроса. Может, хоть так удастся приблизиться к ключику? - Как это - сколько? Все. Если мне память не изменяет, мы с тобой именно так договаривались... Тупик, похоже. Если "все", то подразумевается, что и так ясно, о чем идет речь... - Ты же обещал, - повторила Надя с явственным надрывом. - Красиво так клялся насчет обоюдного доверия... - Надежда, - сказал он насколько мог убедительнее. - Можешь ты поверить, что я и в самом деле забыл? Не смотри так, после удара башкой в мозгах порой происходит масса странностей... Ты бы не могла мне деликатно намекнуть, что именно я должен отдать? Она вздохнула: - Понятно. Хорошая отговорочка: травма мозгов... Скажи уж сразу: вообще не отдашь или опять придется... - Я серьезно, - сказал он твердо. - И я серьезно, - отрезала девчонка непреклонно. Вилка валялась в опасной близости. Не звать же в случае чего на помощь Марианну или охранника? Девчонка в таком состоянии, что ждать от нее сейчас можно любых сюрпризов... а он по-прежнему не представлял, о чем идет речь. И пошел по линии наименьшего сопротивления. Пожав плечами, осторожно обогнул стоявшую на пути Надю, стараясь не поворачиваться к ней спиной - так и жжет глазами! Взявшись за ручку двери, сказал: - Остынь, и поговорим попозже, идет? Честное слово, у меня с памятью не все гладко. Веришь ты или нет, но именно так и обстоит. Охолони малость, а потом поищи способ мне как-то намекнуть, что именно я тебе должен. Договорились? Она молчала, выпрямившись - юная партизанка на допросе в гестапо, хоть статую с нее ваяй... Вздохнув, Петр прикрыл за собой дверь. Безоблачное настроение моментально улетучилось, чертова соплюшка все испортила. Но о чем может идти речь? ...Звонок, хотя и отличавшийся крайне мелодичной трелью, на сей раз взвыл, словно кот, которому наступили на хвост или иную нежную часть организма добротно подкованным сапогом. И орал не умолкая. Петр высунулся в коридор. Мимо него с азартным лаем промчался Реджи, держа курс на дверь, а за бультерьером спешил бдительно державший руку под полой пиджака охранник, без приказа покинувший отведенные ему апартаменты в "людской". И, наконец, из своей комнаты выскочила Катя. А там и Марианна появилась. "Полный кворум", - подумал Петр, последним выходя в громадную прихожую. Места в прихожей было достаточно, чтобы все присутствующие смогли разместиться, не задевая друг друг а локтями. Это Петр оплошал - а остальные воззрились на маленький экран монитора, показывавший кусок лестничной клетки у решетки. Он гак и не успел увидеть из-за спин, в чем там дело и кто трезвонит не переставая, но остальные прекрасно рассмотрели. И кинулись на лестницу. Охранник, правда, вынул руку из-под пиджака - но не пустую, в ней был пистолет... Когда все, включая и оглушительно гавкавшего Реджи, вывалились на лестничную площадку, Петр смог, наконец, без помех разглядеть, что показывал экранчик монитора. Четкость была поразительной. На решетке повисла тонкая девичья фигурка, слабо шевелившаяся, обеими руками цеплявшаяся за прутья, чтобы удержаться на ногах. Узнав Надю, он обомлел. Подозревая самое худшее, кинулся на лестницу. Там уже царило относительное спокойствие. Решетчатую дверь отперли, девчонку втащили внутрь, на охраняемый островок сытости и благополучия, толпились вокруг - но ни в позах, ни на лицах Петр уже не отметил тревоги. И тут же сам все понял. Отодвинув Марианну, пробился, наконец, к девчонке, сидевшей на полу, нагнулся - ив нос шибанул густой запах перегара. Чадушко было цело-невредимо, но пьяно вдрызг.. От сердца тут же отлегло. Она пошевелилась, что-то забормотала. Катя беспомощно оглянулась на охранника Витю. Петр подскочил, помог, вдвоем они кое-как утвердили Надю на ногах и повели в квартиру. Она болталась в их руках с грацией морской водоросли, временами пытаясь что-то то ли петь, то ли декламировать. Чертов бультерьер скакал вокруг в совершеннейшем восторге, полагая, что это новая игра, гавкал так, что кое-где в подъезде захлопали двери квартир, послышались удивленно-недовольные голоса. - Павел Иваныч, подержите, - Витя свалил ему на руки слабо шевелившуюся Надю и отстегнул с пояса мобильник. - Это зачем? - Вызову Земцова. Согласно инструкции. - Отставить, - сказал Петр, отнюдь не горевший желанием знакомить окружающих с маленькими семейными тайнами. - Не могу, Павел Иванович. Обязан по инструкции. Такие вот случаи требуют немедленного расследования и самого кропотливого анализа. С кем пила, кто поил, зачем и почему. Вы сами жестко требовали... Лицо у него было непреклонно-службистским. Петр мысленно махнул рукой, всецело сосредоточившись на том, чтобы удержать девчонку в подобии вертикального положения. Крепко обхватив одной рукой, по старинному рецепту русских городовых принялся безжалостно тереть ей уши. - Ты что делаешь?! - ахнула за спиной Катя.