Александр Бушков. Бульдожья схватка И настало время родить ей, и вот близнецы в утробе ее. Дети выросли, и стал Исав человеком, искусным в звероловстве, человеком полей; а Иаков человеком кротким, живущим в шатрах. Бытие, 25; 24, 27 Часть первая ОДИН ПЛЮС ОДИН - ПОЛУЧИТСЯ ОДИН Глава первая ПРИНЦ И НИЩИЙ Водитель, так и не назвавший своего имени, гнал высокий джипер, как истинный виртуоз - ежесекундно на зыбкой грани лихости и хамства, ни разу не создав и намека на аварийную ситуацию, но, несомненно, заставив пару миллионов чужих нервных клеток скоропостижно и преждевременно скончаться. Петру порой прямо-таки физически чуялось, что они стали словно бы ядром кометы, увлекавшей за собой невидимый хвост отрицательных эмоций и бессильной злобы, изливавшейся, как легко догадаться, лишь в резких обиженных гудках то справа, то слева. Ничего больше не оставалось, как дава-нуть клаксон, яростно матернуться - а в следующий миг бежевый "сарай" с тонированными стеклами исчезал из поля зрения очередного обиженного. - Угробишь ты нас этак-то, - сказал Петр. Хотел, чтобы прозвучало шутливо-непринужденно, но отчего-то получилось едва ли не просительно. - Не бери в голову, - хмыкнул плечистый. - Я по этой трассе десять раз на дню мотаюсь, с завязанными глазами пройду... И бросил бежевого японца вправо-влево, проворно обойдя синий "Жигуль", проскочив меж ним и "Газелью", вылетев на полосу "Жигуля". Сзади пискнул сигнал. Желтый не успел еще смениться зеленым, как джипер под визг покрышек свернул влево и с ревом пошел на подъем, обходя попутчиков, как стоячих. На секунду выпустив руль - что ни на миллиметр не изменило траектории полета, прямой, как полет ворона, - плечистый бросил в рот сигарету, щелкнул зажигалкой, выпустил первую струйку дыма и лишь теперь обозначил что-то похожее на человеческие чувства: покосившись на пассажира, усмехнулся почти дружелюбно: - А вообще - забавно. До сих пор привыкнуть не могу. Как две капли... - Да уж, - сказал Петр первое, что пришло на ум. - Есть такое дело. Джипер проскочил меж встречным троллейбусом и припозднившейся попутной "Волгой". Без нужды взревел сигналом, пуганув двух девчонок в отчаянно коротких юбках, торчавших поодаль от троллейбусной остановки. Те невольно шарахнулись от кромки тротуара. - Вечереет, - прокомментировал плечистый. - Сниматься вышли, соски. Тут у них обшага на общаге. Прынцев ждут, что характерно, со всем романтическим запалом. Как будто хватит прынцев на них на всех. Диалектику не учили, давалочки, и теорию вероятности тоже. - А ты учил? - Ознакомился малость. - То-то я и смотрю, что парнишка ты непростой... - медленно сказал Петр. - Простые, командир, бывают только карандаши, - ухмыльнулся парень. - Тормознуть, подхватить тебе ляльку? Босс тебя будет по-родственному ублажать, а значит, по полной программе. Не боись возможных осложнений, я тебе наметанным глазом чистенькую подберу... Думай быстрее, пока город не кончился. Во-он, идут две с виолончельками. Снять с них очечки и все остальное, виолончельки в угол поставить - такое отчебучат, знаю я этих, по классу сольфеджио... Ну, думай? Он недвусмысленно сбросил газ, вильнул к обочине. - Проехали, - сказал Петр. - В прямом и переносном смыслах. - Ну, проехали... - Он притоптал газ. - Радиацией надышался или чего похуже, в рассуждении борисомоисеевщины? - Просто не любитель. - Вот тут ты - вовсе не как две капли... Резко отличаешься от босса, даже удивительно, если вспомнить про гены... - Какой уж есть. - Дело хозяйское... - Давно из армии? - спросил Петр. - Ох ты, - водитель качнул головой не без уважения. - Что, неуж до сих пор видятся следы неизгладимой печати? - Видятся, - сказал Петр. - Для наметанного глаза. Постепенно этак проступали, пока не убедился... Лейтенант, а? Или, вполне вероятно, старший. Не суперсерьезные войска, но и не стройбат. Не стандартная пехтура. Ушел не так уж давненько, но и не вчера, однакож до сих пор тянет старшему по званию легонько нахамить и вообще держаться с ним развязнее, чем следует... - А вот теперь снова - как две капли... Умом ты в босса, не сочти за комплимент. - Или он - в меня, - сказал Петр. - Нет уж, прости, подполковник, но как раз ты в него. Будь расклад наоборот, ты бы на его месте обретался, а он на твоем, меж тем видим мы иную картину... В десятку. Лентинант. Старшой, - очень похоже сымитировал бессмертные интонации Папанова-Лелика. - Не стройбат и не девятьсот пятая мотострелковая имени Шуйской швейной фабрики... Городская окраина осталась позади, по обе стороны дороги потянулся сосновый бор, где редкий, где смыкавшийся стеной. Плечистый зажег ближний свет, но скорость не сбавил. - А что ушел? - Ушел и ушел, - мелькнула в голосе плечистого нотка злой напряженности. - Остозвездело, и точка. Тема закрыта. На дороге не было ни единого фонарного столба, и оттого Петру казалось, что темнота падает гораздо быстрее, чем оно обстояло в реальности. Тайга заслонила солнце, джипер легонько потряхивало не выбоинах. Показались первые дома не так уж далеко отстоявшего от Шантарска новорусского поселка, давно потеснившего земли совхоза "Надежда", имевшего несчастье располагаться в самом что ни на есть живописнейшем месте и потому понемногу съедавшегося нуворишами, словно печенка - раковыми клетками. Несмотря на сумерки, без труда можно было определить, что добрая половина домов либо недостроена, либо заброшена чуть ли не на финальной стадии. - Мемориал жертвам семнадцатого августа, - мимоходом прокомментировал плечистый. - Рвануть на орбиту рванули, а второй космической скорости не набрали, вот и сдохли в самый интересный момент... - Но у Паши-то дела, я так понимаю, не в застое? - Не то слово. - На сей раз в голосе плечистого звучало самое натуральнейшее, без тени холуйства, почтение. - Павел Иваныч и пишется Павел Иваныч, поскольку мозги имеет драгоценнейшие. Я бы поменялся по рецепту профессора Доуэля... Все, приехали. Грядет воссоединение родственников, по-еврейски, кажется, алия. Или не алия, кто их там разберет... В общем, лобызнешься. В переносном смысле, понятно, ибо босс не сентиментален... - Я тоже. - Вот и ладушки. Он выпрыгнул, вмиг распахнул ворота, провел джип по широкой бетонированной дорожке к крыльцу двухэтажного шлакоблочного особнячка. С той же проворной ловкостью выпрыгнул из машины, бросил мельком: - Выходить не вздумай, кобель глотку вырвет. Сейчас вернусь, проведу, - и быстрым шагом направился запереть ворота. Петр покосился вправо - метрах в трех от машины стоял, чуть наклонив голову и прижав уши, неведомо откуда вынырнувший восточноевропейский овчар устрашающих габаритов, смотрел на джип с терпеливой надеждой любителя человечинки. - Выходи, - плечистый распахнул дверцу. - Черт, стоять смирно! Едва Петр выпрыгнул, огромный, не менее восьмидесяти сантиметров в холке Черт повел себя странно - насторожив уши, всмотрелся, неуверенно уркнул, потом даже попятился, склонил голову, утробно заворчал, встал как-то боком, затоптался. - Ох ты, я и не подумал... - расхохотался плечистый. - И ведь точно сбил ты с толку нашу зверину... Вон как недоумевает... Черт, это кто? - смеялся он, тыча пальцем в Петра. - Это не хозяин, это - как две капли... Вот, вот, сбит с панталыку... Комедия. Соображает что-то, а допереть до сути собачьим воображением все же не может. Черт, это кто? - Хватит, - недовольно сказал Петр. - Кинется еще... - Не бзди, он у нас ученый... Черт, место! Все. Пошли. Он первым направился к крыльцу - высокому, основательному, с коваными черными перилами и остроконечной зеленой крышей, явно скопированной со старых русских теремов. Уверенно распахнул дверь, провел в широкий коридор: - Бросай фуражку на крючок, сымай ботинки, у нас тут ковры повсюду... - Сюда? - Ага. Чемоданчик поставь, не упрут... Пошли. С шутовской предупредительностью распахнул перед Петром последнюю дверь слева. Обширная комната, от пола до потолка отделанная темными деревянными панелями. Камин посередине стены. Огромная кабанья голова таращится со стены желтыми стеклянными глазищами. Огромный телевизор. Бильярдный стол. Высокие вычурные кресла вокруг массивного стола. - Ну, здорово, братан... Человека слабонервного, окажись он неподготовленным свидетелем этой сцены, могло бы и ощутимо встряхнуть. А уж об индивидууме, находящемся в преддверии белой горячки, нечего и говорить - таковой вмиг и основательно поехал бы рассудком, достаточно вспомнить кое-что из прошлого. Сережка - как же его фамилия? - ив самом деле едва не рехнулся. Он как раз проснулся после недельного запоя, а они вошли в комнату вдвоем, старательно синхронизируя движения. Молоды были и безжалостны, шутили сплошь и рядом жестоко, чуть в психушку не отвезли Пашиного однокурсника... Человек, шагнувший навстречу Петру с протянутой для крепкого рукопожатия рукой, отличался только одеждой - не офицерская форма, а широкие тренировочные брюки и просторная домашняя рубашка. Но всем остальном они были неотличимы, словно отражение в зеркале: рост, комплекция, черты лица. цвет глаз, даже прически почти копируют друг друга. Две горошинки из одного стручка. И не было во всем этом, конечно же, ни мистики, ни шаловливой игры случая. Были братья-близнецы, только-то и всего. А отличие исключительно в том, что выбрали в жизни разные дорожки, но и в этом, если подумать, нет ни капли удивительного. Братья-близнецы Петр и Павел, названные так папашею вовсе не в честь первых учеников Христа, - родитель, как и подобает провинциальному интеллигенту пятидесятых, от религии был дальше, чем Юпитер от Земли. А первенцев нарек в честь города Петропавловска, где, как легко догадаться, они и появились на свет, устроив родителям нешуточный сюрприз: в те патриархальные времена еще не было хитрой медицинской техники, способной предсказать заранее, что в утробе молодой мамы не один, а целых двое. Разве что бабка с позиции немалого жизненного опыта что-то такое предчувствовала и даже вроде бы вяло предсказывала вслух. - Здорово, Паша, - сказал Петр, крепко тряхнув протянутую руку. - Приехал вот... Откровенно говоря, испытываемые им чувства были далеки от телячьего умиления, присущего в каждом кадре персонажам индийских и мексиканских шедевров. Они слишком долго не виделись - это раз. Слишком долго жили вдалеке друг от друга, каждый своей жизнью, как небо и земля. Пресловутой братской любви, в общем, никогда особенно и не ощущалось. Слишком рано разбросала жизнь, слишком разные дорожки, слишком... Через слово всплывает это "слишком". Не чужие, конечно, - но и совершенно не тянет бросаться на шею неотличимому от тебя человеку. Разные мы чересчур, он и я. Свежеотставной подполковник и один из крутейших шантарских бизнесменов. Брат, конечно. Брательник. Но мышцы лица в умиленной улыбке что-то не спешат расслабиться, слеза на очи отнюдь не наворачивается. Да и у него, похоже, те же самые ощущения... Потому что в голосе та же ноточка неловкости: - Ну проходи, брательник, проходи, что ты стоишь, как слесарь по вызову... Митя, можешь улетучиваться. Братовья ностальгии будут предаваться, тебе это неинтересно... Падай, Петя, в кресло. Жахнем, не мешкая? У меня, признаюсь, башка с похмелья похрустывает, вчера расслаблялись с нужными субъектами, а поутру дела навалились, подлечиться времени не было, да и тебя ждал... - Павел привычно устроился в мягком кресле по другую сторону низкого столика, щедро наплескал во внушительные бокалы тяжелой жидкости чайного цвета. - Коньячок отменный. За приезд! Коньячок и в самом деле оказался отменный, без малейшего сивушного жжения. Петр выпил до дна скорее по обязанности - глядя, как братец в два глотка жахнул свой, не без некоторой неловкости помаячил вилкой над блюдечками и тарелками. Если вдумчиво прикинуть, эта вечерняя закусочка обошлась в его полугодовое офицерское жалованье, включая все надбавки - это ежели не считать самого коньячка, он, как-никак, не был законченным вахлаком и примерно представлял, сколько сейчас стоит литровая бутылка "Хеннесси". - Давай-давай, - поощрил Павел. - Не в ресторане, где нужно на цены оглядываться... Цепляй вон ту. - Это еще что? Змея - не змея... - Это рыба минога, - разъяснил Павел. - Или не совсем рыба, типа угря... Но вкусна. Оцени. - Вкусна, - прожевав, согласился Петр. - Ну, забрало? - Н-ну... - Ты плечиками не пожимай. Если не забрало, сейчас живенько повторим... Держи. За приезд мы уже махнули... давай, что ли, за твое вольное существование? Ты ведь, я так понимаю, окончательно откинулся из бывшей непобедимой и легендарной? - Все, - кивнул Петр. - А это что за пряжечка? С римскими цифирками? - Двадцать пять лет беспорочной, изволишь ли видеть, службы, - усмехнулся Петр. - Опять ввели, по царскому образцу. - А... Слыхал что-то такое, но на человеке еще не видел. - Он с живым интересом присматривался. - Однако, иконостас... - Да брось, - отмахнулся Петр. - Орденов только три, остальное - юбилейки и за выслугу... - Все равно красиво. Я тут сам собрался насчет чего-нибудь такого очередного похлопотать - на некоторых импортных гостей просто-таки убойнейше действует, когда в петлице ленточки... Только руки никак не доходя г. Значит, ты теперь у нас совершенно вольный человек... Вольный сокол. - И, можно сказать, гол как сокол, - вырвалось у Петра. Он тут же выругал себя за это. Решит еще, что прошу денег, а ничего подобного и в мыслях нет. Видит бог, даже у родного брата в жизни не просил денег и нет намерений просить. И поспешил исправить невольный ляп: - Вообще-то, это только по сравнению с тобой, брательничек. Есть кое-какие накопления, поменял на доллары... - Ух ты! И много? - Ну, тысяч пять есть. Он надеялся, что прозвучит это солидно. Очень хотел, чтобы прозвучало солидно. Увы... Пашка ничего не сказал, словечка не проронил и лицом не изменился, но в глазах что-то такое на миг мелькнуло, отчего пять тысяч долларов, лежавшие в тщательно заклеенном конверте, показались грошиком. И никакой солидности. В этом доме нет у тебя никакой солидности... - Сумма, - проронил Павел без выражения. - А как насчет спутницы жизни? - Ну, с Юлей я семь лет как в разводе... - Ох, брательник! - досадливо поморщился Павел. - Ну не настолько ж я чурбан бесчувственный и беспамятный, чтобы не помнить этапные вехи из жизни родимого брата... Что с Юлей развелся - представь, помню. И что семь лет как - тоже помню. Я про день сегодняшний. - Есть одна женщина... - сказал Петр осторожно. - А собственно... - коньяк все же подействовал, сняв тормоза. - Ситуация такая, что до сих нор неизвестно. есть она или нет. Не определилось. - Будешь определять? - Попытаюсь. - кивнул Петр. - А вообще планы на будущее? - Н-ну... Погощу вот у тебя, пока не надоем, а потом вернусь в Новосибирск. Обещали пристроить. Замначальника службы безопасности на немаленьком заводе, завод с грехом пополам и сейчас ухитряется выживать... - Это который? - Нынче он зовется АО "Борей". Бывший... - Да знаю, - прервал Павел. - Имел я с ним дела и когда он был бывший, и когда он стал АО. Вообще да, этот выживет. Зарплатка, как я понимаю, не меньше тыщи? - Обещали полторы. - Аж шестьдесят баксов... Нехило. - Для меня, извини, весомо. Плюс премиальные, еще надбавки какие-то... Обещают квартиру, если все хорошо сложится, можно будет ее потом приватизировать за небольшие деньги... - Тоже неплохо, - кивнул Павел. - Ну, "шестерочка" есть, если ты помнишь. С гаражом теперь будут проблемы, но стоянку подыскать нетрудно. - Другими словами, на улицу тебя, голого и босого, не выкинули, - рассудительно заключил Павел. - В перспективе и работа, и хата, и колеса есть... А она кто? Эта, про которую пока что неизвестно? - Бухгалтер. В том самом заводоуправлении, то бишь АО. - Это хорошо, - задумчиво протянул Павел. - Сможет крепкой рукой вести домашнюю экономику... Ты не думай, я не смеюсь. Да боже упаси! Ежели взглянуть с одной стороны, Петя, то все у тебя складывается просто-таки прекрасно: работа гарантирована, в перспективе приватизированная хата, на супружеском фронте тоже, будем надеяться, грядут положительные подвижки... Вот только, брательничек, есть еще и другая сторона. И ежели взглянуть как раз с этой самой другой стороны, то мы узрим и не такую уж радужную картину. Сотня баксов в месяц и старая "шестерка"... - Ну, когда все устроится, подыщу что-нибудь получше... - Ага, вместо старой "шестерки" - новую? Или, подымай выше, "Волгу"? Слабовато, братан... Ты не сердись, но слабовато. По нонешним временам. - Все относительно, - пожал плечами Петр, в общем все это выслушавший без малейшей обиды, как-никак ему было не двадцать и былой амбициозный юнец давненько затерялся среди призраков минувшего. - По сравнению с тобой я, конечно, нищеброд, но на фоне миллиончика-другого сограждан - и вовсе сущий Рокфеллер. - Обиделся? - И не думал. - Честно? - Да честно, честно, - сказал Петр беззаботно. Подцепил тяжелой серебряной вилкой - определенно антикварная - прозрачный ломоть белорыбицы и отправил в рот. - Сроду завидущим не был. Мне и на своей ступеньке удобно. - Удобно или - привык? - А какая разница? Павел наклонился вперед, в глазах играло нечто непонятное: - Преогромная, брательник. Как между березой и Березовским... Разные это вещи - "удобно" и "привык". А на другую ступеньку не хочется? Совсем-совсем? Ты мне только не ври. Хоть мы с тобой за последние двадцать лет и общались раз в пятилетку, помню я тебя живчиком... Да вообще, не может нормальный мужик сам себе установить низкий потолочек, чтобы ходить двадцать четыре часа в сутки полусогнутым... Похоже, его забрало - ничего удивительного, ежели с похмелья потреблять коньяк чуть ли не фужерами... - Очень уж отвлеченные материи, - сказал Петр чистую правду. - Только не говори, что ты меня в компаньоны возьмешь. Такое только в индийском кино бывает, а я, братан, к нынешним своим годам здорового цинизма подкопил... - И правильно, - кивнул Павел. - Здоровый цинизм - вещь в голове необходимая. И полезная, ох, полезная порой... В общем, наше славное государство тебя кинуло по высшей марке. Ты, конечно, не строевик, а штабист, но это как раз с государства вины не снимает: уж я-то, бизнесмен, понимаю, как важен штаб, да и в любой армии, окромя нашей, жирную пенсию воякам дают, не деля на строевых и тыловых... Короче, страна от тебя отделалась пряжечкой и бляхами... Насчет службы безопасности на "Борее" - знаешь ли, тоже не фонтан... - А ты что, предлагаешь что-то? - Поглядим, поглядим... - протянул Павел. Петр, наконец, сообразил, что это там поблескивало у него в глазах, - веселое озорство. Как в былые времена отрочества, когда замышлялась очередная каверза, безобидная и неособенно, основанная на идеальном сходстве. Павел наклонился еще ближе: - Знаешь, я ведь все-таки не скотина бесчувственная. И братьев у меня ровненько один - при полном, что характерно, отсутствии сестер. Ну их к ляду, все эти высокие слова, но мне и в самом деле в падлу смотреть, как родной брат, мало того, вылитый я. собирается жить на сотню баксов... Тут надо что-то делать, херр Питер. Вот только что? Выгрести из кармана пачку мятых баксов, сколько в жменю влезет? Пошлости... Во-первых, веришь ты или нет, не найдется у меня ни свободных, ни лишних денег. Во-вторых, уж прости, за десять лет бизнесменского бытия выработались свои стереотипы и рефлексы. И были б деньги, не дал бы. Не оттого, что черств душой, а оттого, что мне поперек души давать деньги просто так. Даже родному брату, кро-винушке. Привык я за десять лет, что деньги за-ра-ба-ты-ва-ют. Все вокруг меня и я сам. А с другими как-то не общаемся... Короче, в полнейшем соответствии с известным изречением не дам я тебе рыбки, а дам я тебе удочку. Заработать дам. Хочешь? - Ежели только не киллерством. - Да какой из тебя киллер? - хмыкнул Павел. - Киллера - оне совсем другие... И уж не стал бы я родного брата... а если уж с тем самым здоровым цинизмом, то не стал бы ждать, когда выйдет в отставку бедный братец. Вон Митьку возьми - молод и жаден до благ, он, как в анекдоте, даже номер квартиры уточнять не будет, а то и номер подъезда... Шучу. У меня, Петруша, бизнеса всегда были серьезные, легальные и услуг убивцев, сглупа именуемых киллерами, отроду не требовавшие. В общем, пятьдесят тысяч баксов хочешь? Нельзя сказать, что Петр был так уж ошеломлен. Даже дыханье в зобу не сперло. И все равно, сумма впечатляла... - Ага! - Павел торжествующе уставил в него указательный палец, и в перстне холодными лучиками сверкнул крупный бриллиант. - Что, авторитетная суммочка? - Да уж. В моем положении... - И не только в твоем... - Я вот только в толк не возьму, что мне за такие деньжищи надо будет сделать, - признался Петр. - А почти что и ни хрена, - будничным тоном сказал брат. - И всего-то-навсего побудешь пару-тройку месяцев мною. Что ты сделал глаза пятаками? Повторяю. Побудешь пару-тройку месяцев мною. Как во времена упорхнувшего детства и беззаботной юности. Говоря конкретнее, в один прекрасный день я залягу на дно, а ты однажды сядешь в мою машину в виде меня. На два-три месяца. От и до, я имею в виду. Никаких французских комедий, когда один близнец то и дело ныряет за занавеску или там в соседнюю комнату, а второй выскакивает и на четверть часа делает вид, будто он и есть первый. Все эти месяцы будешь мною. От звонка до звонка. В офисе. Дома. Где еще потребуется. Я не нажрался, я пока еще почти трезвехонек. И выдаю я тебе сейчас не экспромт, не похмельный розыгрыш, а результат скрупулезнейших двухнедельных раздумий. Все прокручено в голове на сто кругов. Какие, к черту, экспромты... Что молчишь? - В голове не укладывается. - Да? - прищурился Павел. - А помнишь, как экзамены сдавали? Как я вместо тебя ходил и куда, как ты вместо меня ходил и куда? И ведь не обнаружилось, даже тогда, с Галочкой, так и не догадалась, коза... - Ох, насчет Галочки... - сокрушенно опустил глаза Петр. - Ведь молодые были, щенки, сейчас стыд пробирает... - А... Ей-то что? Получила двойной кайф, только и делов. О другом подумай. О том, что подмену обнаруживали примерно в одном эпизоде из десяти - да и то потому, что заранее знали: двое их, Савельевых, двое. Знали. Теперь представь, что подмену мы устроим в условиях, когда ни одна собака и не подозревает, что нас двое... Все шансы. Сто из ста. - Нет, ты серьезно? - Да мать твою! - вскинулся Павел. - Абсолютно. Совершенно. Что я, по-твоему, стану убивать две недели, чтобы в деталях придумать примитивный розыгрыш? Любой розыгрыш не стоит пятидесяти штук в зелени. Потому что есть ситуация, когда меня просто-таки должно быть двое... коряво с точки зрения грамматики, да лучше и не скажешь. Меня должно быть двое. - На тебя что, наезжают? Павел даже приоткрыл рот: - Эт-то с чего тебе в голову пришло? - Черт его знает. Просто это первым в голову и пришло. Вспомнил вдруг, как разные императоры, по сплетням, двойников себе устраивали. - Ер-рунда полнейшая, - с чувством сказал Павел. - Двойник на случай покушения? Фу ты... Не такая уж я свинья, чтобы родного брата под пулю подставлять, даже если представить, что и в самом деле... Вздор. Глупости, Петя. Никто в этом городе мне не желает зла настолько. Враги есть. Недоброжелателей хватает. О конкурентах вообще молчу. Но заказывать меня никто в жизни не станет. Не тот уровень, не те круги. Чем хочешь поклянусь. - Тогда? - Вот это уже деловой разговор, а? - усмехнулся брат. - Суть дела, в общем, проста. Маячит великолепнейшая сделка - даже по моим нынешним масштабам чертовски завлекательная. И, как это в жизни повелось, тут же наличествуют целые черпаки дегтя - в виде и конкурентов, и "кротов" в моей собственной фирме, каковые до сих пор выявлены не все. Понимаешь, в общих чертах? Молодец. Ну, а детали рассказывать не стоит по одной-единственной, но крайне существенной причине: чтобы мало-мальски тебя ввести в курс дела, придется пару суток без передышки чесать языком. Я-то в этом уже десять лет, а ты, извини, консалтинг от лизинга не отличишь без длинной лекции... Соображаешь? - Пожалуй. - Так что поверишь на слово, что это сделка века и другого выхода у меня нет? - Придется, - кивнул Петр. - Молоток, брательник... Короче говоря, нас будет двое. Ты и будешь я. Ты будешь представительской фигурой - восседать в креслах, посасывать шампань на банкетах, кивать с умным видом, вообще производить впечатление резко поглупевшего меня. Поверят. Почему, объясню чуть погодя... Да вдобавок я тебя предварительно как следует поднатаскаю. И рядом с тобой будет посвященный человечек. В любой миг придет на помощь. Ну, а я... Меня как бы и не будет. Я в стороне, в подполье, я как раз и работаю. При том, что никто, кроме считанных индивидуумов, и не подозревает об истинном положении дел. Нам понадобится два-три месяца... впрочем, при удаче скорее два, чем три. а то и в месяц уложимся. Получишь свой законный процент, сиречь полсотни штук зеленью, - и отвалишь в Новосибирск. Тут тебе и хорошая квартира, и приличная машина, т, на обзаведенье, на ложки-поварешки... И на брюлики твоей Кирочке хватит. Что скажешь? Сделка касается опять-таки самого что ни на есть легальнейшего бизнеса - просто такова уж се ля ви, у нас ради честнейшего заработка приходится идти на самые немыслимые финты... Газеты читаешь, телевизор смотришь, должен понимать. Что насупился? - Это ж не экзамены... - сказал Петр. - Да не о том ты! Берешься? - Я бы с радостью, - признался Петр. - Ради таких денег. Но это, повторяю, не экзамены. И не история с олимпиадой. И даже не... не случай с Галочкой. Разоблачат. - Кто? - Ну, твои же сотруднички. Партнеры. Деловые знакомые. Весь привычный круг общения. Мне нужно будет знать столько... Всех и все. Куда там, к черту, Штирлицу... Не справлюсь. - Петенька... - поморщился Павел. - Петюнчик... Ну какие в задницу разоблачения? Ты же будешь не в себе. Точнее, не совсем в себе. - Это как? - Ты. страдалец, то бишь я, страдалец, попал в аварию, - серьезно сказал Павел. - Я очень редко сажусь за руль, все знают. Решил вдруг проветриться, не справился на повороте с джипером... Когда приедет "скорая" и менты, их взорам предстанет натуральнейшим образом разбитый джипер. Митя постарается, у него голова светлая. Причем. повторяю, все продумано до мелочей. И обломки джипера будут живописно громоздиться на обочине, и шмотье на тебе будет изодрано художественно, и кровушка из тебя будет струиться... ну. что ты ежишься? В паре мест аккуратненько располосуем кожу, ничего страшного, и кровянка немного поструится, и веночки не будут задеты. Синячок там под глазом... За полсотни тонн зеленых, право же, стоит чуточку страдануть. Царапины заживут. В общем, авария. Джипер вдребезги. У тебя сотрясение мозга - каковое, между прочим, диагностике не поддается совершенно. У меня то бишь сотрясение... ладно, отныне будет все-таки У тебя. Мало того, у тебя провалы в памяти, у тебя некие непонятные любому медицинскому светилу завихрения психики. Ну, врубился? Потому ты и не узнаешь старых знакомых, через одного. Потому у тебя прошлое из памяти выпало кусками, шматами, пластами. Месяцами и годами. Потому ты и в бытовых мелочах во мно-огом изменился. И кабинет свой не помнишь, где что лежит, в толк не возьмешь, и закадычного друга Вову видишь словно бы впервые... Железное объяснение, Пьер. Ну, недельку поскучаешь в больнице. Доктор свой. В курсе. За те денежки, что он получит, из кожи вывернется. Как и мой верный пес, коммерческий директор, - он тебя будет водить, как ребеночка за ручку, С глазу на глаз даст любые пояснения. Да и я, пожалуй что, навещу как-нибудь. Есть у меня гример, и бороду присобачит самую натуральную, и вообще внешность изменит. Сечешь? Любая нестыковка, любое неузнавание будут замотивированы железнейшим образом. Никто не удивится, ни одна живая душа. Тебя попросту будут жалеть. Бедный Павлик, увечный, ушибленный, с перевернутыми мозгами, жертва роковой аварии... Ну кому тут в голову придет подозревать? О том, что ты есть, мало кто и помнит. Слышали краем уха, что есть у меня брат; за тридевять земель, но про то, что он близнец, никто и не знает. Не было у меня времени за эти десять лет родню вспоминать принародно, уж извини за откровенность. Вообще у нас мало кто вспоминает о далеких родственниках. Не та среда. Голова постоянно забита другим. Делами. Ты-то многим рассказывал с подробностями и живописными деталями, что у тебя есть где-то в паре тысяч верст брат-близнец? - А пожалуй что, и немногим, - задумчиво сказал Петр. - Не всегда и случай выпадает пооткровенничать о родне, тут ты прав... - Вот видишь. Все шансы... Что до фирмы, то девять человек из десяти со мной, с биг-боссом, общаются настолько редко, что и не почувствуют разницы. И вообще, все ходят по струночке. Будут, конечно, сплетничать и об аварии, и о сопутствующем, но мой эскулап, будь уверен, дело знает. Преподнесет столь убедительную версию, что все поголовно схавают, не поморщатся и пальчики оближут. Проскочит. Говорю же. все будут у тебя за спиной понимающе переглядываться, головой кивать сожа-леючи - ах, жертва лихачества... Тебе, надеюсь, не так уж стрем но будет пережить смешки в мой адрес? Это ж меня будут считать убогоньким, приложившимся башкой... - Подожди. - сказал Петр. - Подчиненные - ладно... А твои? Жена с дочкой? - С падчерицей, брательник. - Все равно. Павел усмехнулся чуть беспомощно: - Ох, сдается мне, не избежать краткого экскурса в интимную жизнь монархов... Во-первых, с Катькой - а соответственно, и с чадом ейным Наденькой - мы живем всего-то четыре с лишним года. Это не Женя, та-то меня за одиннадцать лет изучила досконально, на молекулярном уровне. Во-вторых, если уж откровенно, я и дома-то бываю этаким привидением. Мелькну утром, мелькну вечером, видят они меня пару часов в сутки. И так - все четыре года. Деньги, браток, сами в руки не плывут. Крутишься, как белка в колесе, ни ты света белого не видишь, ни дома тебя не видят. Ну и, в конце-то концов, опять-таки многие несообразности спишем на то самое сотрясение мозга. Проглотят мои бабы, как миленькие. В конце-то концов, мы здесь с тобой посидим пару дней, я тебя предварительно поднатаскаю, чтобы провал в памяти не был очень уж зияющим... - Нет, ну а если она захочет... - С муженьком потрахаться? - догадливо подхватил Павел. - Ну и флаг ей в руки, Катерине свет Алексеевне, пусть трахается. Что плохого, ежели с законным-то мужем? Она ж мне не изменяет, вот он я, в точности такой же... И потом, братуха, скажу тебе предельно откровенно - с Катькой у нас, похоже. окончательно все раздрызгалось. Склеить не получится, да и нет охоты. Мы и так на грани разбегания, все равно придется этак через полгодика цивилизованно разводиться. Ты мне только не выражай никаких соболезнований, нет нужды. Не то что плакать не стану, но и вообще печалиться - скорее уж от радости буду плясать. Ну не получилось у меня с Катькой, не получилось. И хрен с ею, если по правде... - И все же как-то... - Ох, да не строй ты из себя! - досадливо поморщился Павел. - Я же говорю, с Катькой у меня все кончено. Если придет ей такая блажь - исполняй супружеский долг, благословляю. Я тебе потом расскажу кратенько, как там у нас обычно, что де-лает, чего делать не хочет... А Надюха... Я сам по себе, она сама по себе. Есть контакт? Нет контакта. Девке четырнадцать, вещь в себе, дни напролет по Интернету шарит, как наркоманка, сосуществуем, и только. Нет, дома все должно пройти гладенько. Опять-таки жалеть тебя будут, то бишь меня... - Твоими бы устами... - Ладно, хватит, - с некоторой властностью поднял ладонь Павел. - Моральные препоны есть? Кажется, нет. Сумма устраивает? Кажется, да. Работа, в принципе, подходит. Нет, я не говорю, что тебе будет легко, и попотеть придется, и мозгами ворочать, и на нервах будешь... Все я понимаю. Только, брательничек мой дорогой, обеспеченное будущее стоит таких трудов, а? Честно заработал - честно получил. Петр перевел дух. Ощущения, будто все это происходит в дурном сне, уже не было, но легонький приступ нереальности не отпускал. Кабанья голова равнодушно и тупо глазела на него со стены янтарно-желтыми бельмами. Пятьдесят тысяч долларов. Новая машина. Киру можно будет одеть, как куколку, да мало ли... Прав Пашка - это будущее. Обеспеченное, без унизительного привкуса бедности, никчемности. Что удивительно, откуда-то из неведомых глубин вновь вернулся молодой азарт, с которым вроде бы расставался навсегда. Близнецы Савельевы через столько лет задумали очередную хохму, превосходящую все прежние по дерзости, по замаху. Сорок четыре года - это еще не старость, господа... С улыбочкой наблюдавший за ним Павел нагнулся, похлопал по плечу: - Помнишь "Принца и нищего"? Ведь любил ты когда-то товарища Твена, спасу нет... - Я и теперь не разлюбил. - Вот и отлично. Устроим переиздание бессмертного романа, братуха? По нашим наметкам? - Устроим, - сказал Петр. Павел длинно, шумно, с неподдельным облегчением вздохнул: - Ф-фу... Семь потов сошло. Ну, выпьем за успех? Глава вторая ЧТО-ТО С ПАМЯТЬЮ МОЕЙ СТАЛО... Они явно торопились уйти, хотя и просидели совсем недолго - трое мужчин, отмеченные всеми признаками преуспеяния, от мобильников и впечатляющих перстней до невиданных Петром галстуков (правда, вопреки массе сочиненных оголодавшей интеллигенцией анекдотов никто из них не блистал малиновым пиджаком, никто не носил килограммовых золотых цепей и не гнул пальцы веером). Заметно торопились, от них так и веяло брезгливой жалостью Полное впечатление, боялись подцепить некую заразу, которой тут было неоткуда взяться. Мешая друг другу, кинулись хлопать его по плечу, с ноткой растерянной фальши уверять: ерунда, Павлик, все образуется, платная медицина и не с такими казусами справлялась, вон и Семеныча ты сразу узнал, и меня помнишь, и физиономия поджила, и видок, в общем, посвежевший... В таком примерно духе. Петр механически кивал, отвечая что-то краткое, дежурное. Еще пара секунд - и за ними захлопнулась дверь. Отвернувшись к окну и тяжко вздохнув, Петр в уме посчитал: седьмой, восьмой, девятый. Сегодня нему наконец-то разрешили пускать посетителей. Сначала пришли трое, потом - двое и еще раз двое, теперь - эти трое... черт, сбился, десять получается, а не девять... Ерунда. Главное, ни одна из четырех компаний ничего не заподозрила. Соратники и партнеры, сытые капитаны шантарского бизнеса явились посочувствовать попавшему в беду собрату. Посидели на краешках мягких стульев, бормоча нечто сочувственное, но в глазах у каждого, право, так и полыхало примитивное любопытство, так и подмывало бухнуть: "Павлик, у тебя что, совсем память вырубило?" Вслух, конечно, не спросили, люди воспитанные. Но глаза выдавали. Ну и наплевать. Экзамен, похоже, блистательно выдержал. Приходится при-знать, что Пашкины мозги дорого стоят - брательник рассчитал все отлично и оказался сущим пророком... Тихонечко отворилась дверь, белая, бесшумная. Вошла Анжела, с утра выполнявшая при нем функ-ции опытной и придирчивой секретарши, - черноволосая красоточка в белоснежном, довольно-таки бессовестном халате, открывавшем ножки на всю длину и облегавшем, словно купальник. За неделю Петр немножко привык к ее убойной сексапильности, но все равно по спине всякий раз пробегали жаркие мурашки, поскольку юная чертовка, усугубляя ситуацию, держалась так, словно участвовала в конкурсе на очередную мисс, а он был жюри: колыханье бедрами, взгляды-улыбочки... Подозрение, что под безукоризненным халатиком ничего и нет, все больше превращалось в уверенность. Поскольку никаких таких особых медицинских процедур, исключением смены повязок и пластырей, Анжела с ним не учиняла, Петр так и не смог представить ее за рутинной медсестринской работой. Вот и сейчас, убирая в роскошный импортный холодильник очередную порцию недоступных простому смертному яств - дары только что исчезнувшей компании, - Анжела ухитрилась за пару минут четырежды ожечь его жарким взглядом трехдюймовых глазок, единожды словно бы невзначай задеть бедром, продемонстрировать фигурку со всех сторон и, наконец, без всякой необходимости поправить штору, грациозно взмыв при этом на цыпочки так, что "болящий" в полном смущении отвел глаза, обнаружив, что сравнение дамских трусиков с ниточкой есть не поэтический вымысел, а доподлинная реальность бытия. Пашка заверял, что из всего медицинского персонала в курсе лишь доктор. Она и не подозревала, ручаться можно. Вот только что за всеми ее ужимками стояло - патологическое кокетство или? Очень может быть, что - "или". Не зря братец сунул в карман тот конвертик, ох, не зря... - Пожелания будут, Павел Иванович? - осведомилась белоснежная прелестница, глядя вовсе уж недвусмысленно. - Да нет, - сказал он неловко. - Я подремать хочу... - Бога ради. Если появятся... пожелания, нажмите кнопочку, - Анжела крутнулась на каблучках и вышла такой походкой, что не смотреть ей вслед было решительно невозможно. Он вовсе не считал себя столь уж высокоморальным субъектом, при других условиях, очень может быть, и попробовал бы, выражаясь деликатно, воспользоваться ситуацией, как большинство мужиков на его месте. Будь он собой. Сейчас, когда он, собственно говоря, был не собой, а кем-то совершенно другим, любые поползновения казались чем-то стыдным. Словно украдкой хватаешь с вешалки чужую песцовую шапку вместо своего драного, замызганного кролика и торопишься уйти тишком... Он остался один в своем оазисе уюта и благоденствия, как выяснилось, скрывавшемся в здании обычной городской больницы, - широкая полированная кровать, холодильник, телевизор, телефон, дорогие тяжелые шторы... В коридоре тишина, там скучает на стуле вышколенный охранник из Пашкиных легальных мордоворотов, там не пахнет пригоревшей кашей и карболкой - поистине, никаких больничных запашков. Толи крыло сие предназначено для "белой кости", то ли весь этаж. Неделю назад, ночью, у него не было возможности спокойно рассмотреть больницу, куда его привезли. - на месте аварии рожу замотали бинтами так, что и видел-то одним глазом, вокруг каталки, пока его везли, суетилась куча ничего не подозревающего народа. А выходить в коридор потом как-то не тянуло - благо тут же, за второй белой дверью, как выяснилось, таился хоть и совмещенный, однакож великолепный санузел. Значит, вот так они изволят болеть. С Анжелою... И прочим, соответствующим. Но зависти не было - скорее унылое удивление перед этим роскошно-сверкающим Зазеркальем, в которое он неожиданно попал. Есть не хотелось - успел потешить душу деликатесами от пуза. Он закурил, присел-полуприлег в кресло. Все, кажется, прошло гладко. Петр так и не понял, как плечистый Митя ухитрился это провернуть - артистически завалить джип в кювет, расхлестав его при этом так, что смотреть со стороны было жутко. При самой "аварии" он не присутствовал - привезли чуть позже, тот же Митя с Павлом, уже надлежащим образом подготовленного к роли жертвы собственного лихачества. Пятью минутами ранее в микроавтобусе с затемненными стеклами, стоявшем в тихом местечке неподалеку, врач сноровисто и качественно нанес Петру на лицо с дюжину царапин и порезов: как и обещали, неглубоких, но кровища всю физиономию выпачкала качественно. Напоследок Митя, с ухмылочкой извинившись предварительно: "Ничего личного, командир, служба..." двумя молниеносными ударами, жестокими и точными, влепил синяк под глаз и разбил нос. Пережить все это, оказалось, и общем, легко - пустяки по сравнению с иными эпизодами из прошлого. Рассуждая цинически, следовало признать, что это не столь уж и тягостные неудобства на пути к вознаграждению в пятьдесят тысяч американских денег... Благо на этом все повреждения организма и заканчивались. Деликатно постучавшись, вошел доктор Николай Петрович - с благородной проседью в висках и участливым взором. Эскулап был человечнейший и заботливейший - интересно, сколько все это Пашке стоило? - держался так, что Петр поневоле стал ощущать себя пупом земли. Разве что пылинки не сдувал с пациента. Доктор, разумеется, был полностью в курсе, но все равно ухитрялся держаться так, словно считал Петра доподлинным Павлом, и ни о какой подмене не подозревал вовсе, и вообще резал Петру физиономию продезинфицированным скальпелем не он, а кто-то другой... - Как себя чувствуете, Павел Иванович? - осведомился доктор с немыслимой степенью участия. - Нормально, - кратко проинформировал Петр. - Ну и прекрасно. Пора, я так думаю, покидать наше заведение. Медицина вам больше ничем помочь не в состоянии, сделали все, что в наших силах. Пора, пора... - послал он Петру значительный взгляд. - Самое время. "Понятно", - подумал Петр. И сказал вслух: - Ну, если вы так считаете... - К чему вам у нас маяться? Завтра утречком сдадим с рук на руки родным и близким. Случай ваш, конечно, сложный и в чем-то для современной медицины до сих пор загадочный. Мы не боги-с, милый Павел Иванович... Основываясь на своем богачом опыте. должен предупредить: последствия аварии будут чувствоваться еще долго. Когда к вам вернется память в полном объеме, увы, сказать решительно невозможно. Боюсь, долго еще будете страдать провалами памяти... - он вновь одарил значительным взглядом посвященного. - Не огорчайтесь, когда-нибудь да и последуют позитивные перемены, вспомните все, подобно Шварценеггеру в известном фильме. Вашим сегодняшним посетителям я подробно объяснил ситуацию, они встретили с пониманием и сочувствием. Примерно через полчасика должна подъехать ваша супруга, я и с ней предварительно поговорю. Не беспокойтесь, постараюсь предельно ясно обрисовать ситуацию, она поймет... - Уж постарайтесь, - попросил Петр искренне. - Не беспокойтесь, медицина свое дело знает... Еще один нюанс, Павел Иванович. Тут к вам настоятельно просится Дарья Шевчук, известная милицейская дама... - Я ее знаю? - спросил Петр напрямик. - Ну, как сказать... Пару раз мимолетно общались по чисто деловым вопросам. Речь шла о сущих пустяках, так что вы и не обязаны эти беседы помнить в деталях, особенно в нынешнем вашем болезненном состоянии. Достаточно будет, если вспомните, что пару раз о каких-то пустяках беседовали... Пригласить? - Ну, если это обязательно... - пожал плечами Петр. - Если вам все равно, я бы порекомендовал лечь в постель. Не стоит показывать ей, что вы крепки, как молодой дуб, - скорее отвяжется. Вряд ли вам так уж необходимо точить с ней лясы... - Да уж, - с чувством сказал Петр и быстренько пырнул под белоснежные простыни. Доктор выскользнул за дверь и тут же вернулся в компании молодой женщины, рыжеволосой и чертовски симпатичной, в строгом сером костюме под распахнутым халатом. Указал ей на кресло - а сам не вышел, остался торчать рядом, многотерпеливо сложив руки на груди с видом надежды и опоры. - Как вы себя чувствуете? - спросила рыжая с дежурной заботой. Петр пожал плечами: - Как вам сказать... Почти нормально. - К сожалению, провалы в памяти пока не восстановлены, - веско добавил врач. - Во множестве наличествуют. Она покивала: - Да, вы уже говорили... Павел Иванович, простите, ну, а меня вы помните? Он старательно наморщил лоб: - Да. Вы из милиции, Шевчук, Дарья... отчества никак не могу вспомнить. - Андреевна. - Да, действительно... Мы с вами виделись, кажется, раза два. Речь шла о каких-то пустяках... Не могу припомнить. - И не утруждайтесь, - махнула она рукой. - Не стоят того пустяки. Вот видите, во всем, что касается меня, вроде бы никаких провалов. Загадочная все-таки вещь - медицина. Отец меня на заре туманной юности пытался отправить в медицинский, я наотрез отказалась и, скорее всего, правильно сделала... Павел Иванович, вы разрешите задать вам несколько вопросов? Медицина это допускает? - Я не знаю, как... - сказал Петр и показал глазами на доктора. Тот важно склонил голову: - Только не усердствуйте, голубушка. - Вы помните все, что произошло? - Местами. - осторожно сказал Петр. - Полосами, этакая зебра... Вы лучше задавайте конкретные вопросы. - Можно? Отлично... - рыжая выдержала небольшую паузу. - Это была ваша идея - сесть за руль и куда-то поехать без сопровождения? - Да, - твердо сказал Петр. - Устал, заработался, вот и хотелось проветриться. За город выбраться... - Значит, вы сами решили? Никто не подсказывал, не настаивал? - Никто. - Твердо помните? - Твердо. - И потом... - Вот тут и начинаются полосы, - сказал Петр, придерживаясь заранее разработанного сценария. - Насколько помню, машин на шоссе не было. дорога хорошая, сухая, и я притоптал газку... Так вроде бы смутно припоминается, что не вписался в поворот, руль не довернул на самую чуточку... - Насчет того, пили ли вы, не спрашиваю. Смотрела уже данные экспертизы, вы были трезвехоньки, образец дисциплинированного водителя... С вами в машине и правда никого не было? - Никого. - А кто же вызвал "скорую" и инспекцию? - Вот этого уж я не знаю, - сказал Петр. - Кто-то мимо проезжал, надо полагать. - Но вы сами никого не видели? - Нет. Я так и валялся, когда они подъехали... - Почему же ваш благородный спаситель не подождал? - Откуда мне знать? Мало ли какие у человека бывают в жизни обстоятельства? - Ну, например? - быстро спросила она. - Мало ли... - повторил Петр. - С чужой женой, скажем, ехал. Или выпил немножко и боялся, что унюхают или попытаются его самого к аварии пристегнуть... - Логично. Значит, никого с вами не было... И никакая другая машина вас не подрезала? Не вызвала аварию своими маневрами? - Не было других машин, - сказал Петр. - Дорога была пустая, как Луна. - Теперь попытаемся сформулировать новый вопрос... Если бы вы не сели за руль, кто поехал бы на этом джипе? - Да никто, по-моему, - чуть подумав, выбрал Петр самый надежный вариант ответа, при котором никого не требовалось припутывать. - Стоял бы себе в гараже. - А кто поехал бы на нем завтра? Дмитрий Елагин? - Затрудняюсь вам и сказать, - очень натурально пожал он плечами. - Может, Елагин. А может, и я. А может, благополучно простоял бы в гараже неделю. Джип этот у нас, собственно, был разъездной машиной... - Но ездил-то на нем главным образом Елагин? - Ну да. И я. - Елагин и вы, вы и Елагин... - рыжая, казалось, о чем-то сосредоточенно думает. - Как у вас с ним складывались отношения? - Нормально. Я им доволен. Парень старательный. - Вы сказали - "разъездная" машина. А куда она обычно разъезжала? Какой-то определенный круг обязанностей или - без руля и без ветрил, куда погонят? Рыжая красотка и понятия не имела, конечно, что именно этот круг вопросов Пашка обговорил с ним подробнейше... - Скорее уж - определенный круг обязанностей, - сказал Петр. - Обычно на этом джипе Митя возил супругу на работу, дочку в школу. По магазинам, когда моим дамам понадобится, в аэропорт - когда приезжали мои близкие знакомые или особо ценные партнеры... Примерно так это выглядело. - Понятно... Вы, стало бы, Елагиным довольны... А ваши дамы? - Без претензий. - Так... Положительно, я что-то пока не нахожу следов тех самых провалов в памяти... - Зато в других областях их предостаточно, - басом сообщил доктор. - Ну что ж... Павел Иванович, можно, я задам вам парочку неприятных вопросов? - Извольте. - Вам не угрожали в последнее время? Какие-то конфликты, недоразумения? - Ничего подобного, - твердо сказал Петр. - Уверены? - Уверен. - Но вы же далеко не все помните... "Зебра"? - Насколько я помню, не было ни угроз, ни, как вы выражаетесь, конфликтов. - Решительно никаких? Разговор начинал его тяготить - Петр искренне не понимал, куда она клонит. - Послушайте, - сказал он. - У меня, действительно, мозги в каком-то смысле перемешались. И чувствую я себя не особенно бодрым. Вас что-то конкретное интересует? - Нет, я так, вообще... - А в чем, собственно, дело? - В чем? - казалось, какое-то время она что-то для себя решала и взвешивала. - Видите ли, Павел Иванович, тормозные шланги вашего джипа оказались подрезанными. Довольно мастерски все было проделано, так, чтобы при нормальной езде это ничем себя не проявило, но вот при резком торможении... Каковое как раз и имело место, судя по моей беседе с инспектором... - Чушь какая-то, - пожал он плечами. "Лопухнулся Митька, - подумал он с неудовольствием. - Что-то в этом роде он и должен был устроить, Пашка говорил... но кто же мог предвидеть, что менты станут исследовать каждый винтик? Вот тут Пашка чего-то недодумал... Ничего, не смертельно". - А вы не ошибаетесь? - спросил он равнодушно. - Боюсь, что нет. Это не последствия аварии, а именно - подрезы. Мастерски сделанные. Сталкивалась я уже с подобным. Теперь понимаете? Конечно, не следовало бы выкладывать вам все это сейчас, когда вы еще не отошли... Но разговор у нас без протокола, чисто приватный, и я позволила себе... Вы учтите эти обстоятельства, Павел Иванович. Кто-то подрезал джиперу шланги, никаких сомнений. И это отнюдь не безобидная история, вы чудом не угробились... Не возражаете, если я в ближайшие дни появлюсь у вас на фирме? Он посчитал нужным сделать крайне недовольную физиономию - какую, есть сильные подозрения, и состроил бы Пашка: - А есть лив этом необходимость? - Па-авел Иванович... - подняла она брови в наигранном удивлении. - Как-то очень уж легко вы к такому относитесь. Когда человеку кто-то неизвестный внезапно подрезает тормозные шланги, это всегда именуется скучным канцелярским термином "покушение". Неужели нет? На миг он был сбит с толку. Черт, как Пашка вел бы себя в такой ситуации? Вдруг как раз озаботился бы до чрезвычайности, занервничал? Этот аспект они не отрабатывали. Кто ж мог знать, что милиция окажется столь дотошной и заявится эта вот рыжая? - Ну, похоже... - протянул он, отчаянно пытаясь подыскать линию поведения. - Не "похоже", а именно покушение, - решительно сказала рыжая. - Согласитесь, нужно принять меры. Для вашей же пользы. - Ладно, - кивнул он. - Но вы же начнете дергать зря людей, вынюхивать... - Ох, Павел Иванович... - сказала клятая Дарья. - Может, кто-то и решит, что вы после аварии изменились, но лично я никаких изменений не вижу, вы со мной держитесь в точности как в те разы... "Слава те, господи!" - ликующе воскликнул он про себя. Уж если эта въедливая баба ничего не заподозрила... - Не беспокойтесь, - заверила она. - Все будет проделано с максимальной деликатностью. Есть методы... Вот моя визитка, созвонимся? Он мрачно кивнул. - Желаю побыстрее выздороветь, - сказала Дарья и гибко выпрямилась. - Всего наилучшего! Доктор провел ее к двери, каковую галантно и распахнул. Оставшись в одиночестве, Петр изучил визитку. Оказывается, рыжая гостья пребывала ни много ни мало в майорском звании и оказалась не рядовым инспектором, а заместителем начальника уголовного розыска города. Дернул же их черт, принесло же ее... Теперь примутся со всем рвением расследовать мнимое покушение. Ладно, это, по большому счету, Пашкины заботы... Думать о милицейских проблемах не хотелось. Он вновь с той же саднящей неуверенностью вспомнил о Кире. Телефонный разговор за Пашкин счет затянулся на полчаса - и все равно Петр знал, что отношения остались на прежней позиции. Может быть да, может быть нет. Кира - и то хорошо - без обычного утонченного сарказма выслушала скроенную на живую нитку историю про то, как он вынужден исчезнуть на пару месяцев, чтобы гарантированно заработать нехилую деньгу на будущее семейное обустройство. А вот потом начались обычные головоломки-хитросплетения. Она до сих пор не уверена, что стоит пробовать закладывать этот самый фундамент законного брака, она постарается в десятый раз все обдумать... Поскольку она пуганая ворона... Поскольку он, обжегшийся на молоке... И так далее. Пластинка знакомая. Ну, главное, не поссорились. Это уже кое-что. И придется теперь на все время "операции Ы" забыть о звонках и письмах - Пашка этого требовал жесточайшим образом. Конспиратор... А впрочем, он прав. Так лучше... - Павел Иванович... - Да? - вскинулся он. Бесшумно вошедший доктор сладко улыбался: - Пришла ваша супруга с падчерицей. Я с ней говорил долго, похоже, удалось убедительно объяснить ваше нынешнее состояние и все возможные сложности, из него проистекающие. Ничего, не беспокойтесь. Супруга ваша все воспринимает правильно, обещала ничему не удивляться и отнестись с максимальным тактом... Э, голубчик, соберитесь... - Все нормально, - сказал Петр, бухаясь в кресло. - Зовите. Вот это и было настоящее испытание, в подметки не годившееся прежним. Женщины - существа чуткие и проницательные. Интересно, Кира догадалась бы, окажись Пашка на его месте с подобной же легендой? Они вошли, мама и дочка, очень похожие, русоволосые и сероглазые. Даже светлые брючные костюмы. есть стойкое подозрение, то ли шились в одной мастерской, то ли происходят из одной коллекции. Прежде всего в глаза ему бросилось ожерелье на Катиной шее - положительно, Пашка не жмотничал, бриллианты впечатляли... А потом он посмотрел ей в лицо, в глаза. И понял, что гибнет. То ли солнечный удар, то ли молния. Потому что это была женщина его мечты. Женщина твоей мечты - создание мистическое, сюрреалистическое и никакому логическому разумению не поддающееся. Ты никогда не можешь в точности описать ее. пока не встретил, не познакомился. Не знаешь, понятное дело, как она выглядит, какие у псе глаза, волосы, походка. Просто-напросто ты однажды сталкиваешься с ней нос к носу - не суть важно, средь шумного бала или в тревоге мирской суеты - и понимаешь, что это она и есть... Именно так с ним и произошло, когда он увидел Катю. Все тревоги и нехорошие предчувствия вылетели из головы. Глупости эти сейчас не имели значения. Это была женщина его мечты, и точка... Он сидел в кресле, отчаянно пытаясь собраться с мыслями и выдавить из себя хоть одно приличествующее случаю словечко, а русоволосая сероглазая Катя стояла перед ним в явном замешательстве, неловко держа перед собой огромный прозрачный пакет, битком набитый всякими яствами, - а в глазах у нее, сильное подозрение, поблескивали слезинки. Даже не поймешь, чего в ее взгляде больше - облегчения или усталого горя... Так бы эта немая сцена и тянулась вплоть до полного тупика, но обстановку неожиданно разрядила юная "падчерица" - она-то как раз, судя по виду, тягостными мыслями не маялась, а попросту таращилась на Петра с безжалостным любопытством молодого веселою зверька. Сразу видно было, что создание это - ехидное, ужасно самостоятельное и балованное. Старательно шаркнув ножкой, юная особа присела: - Здравствуйте, папенька! - Надя! - чуточку нервно прикрикнула Катя. - Да пустяки, - сказал Петр, придя немного в себя. - Пусть себе самоутверждается, я в ее возрасте тоже был не подарок... - Он встал, стараясь не двигаться чересчур уж живо. осторожно вынул у Кати из рук целлофановый рог изобилия. - Зря ты это, мне столько натащили всего... Садитесь. Что тебе доктор наговорил? Катя, со мной в порядке... ну, почти. Она сидела напротив с тем же трудноопределимым выражением на прекрасном личике - то ли плакать собиралась, то ли со всем облегчением вздохнуть. Наденька, на ленинский манер засунув большие пальцы в кармашки светлого пиджака, прохаживалась по обширной палате и. судя по всему, чувствовала себя абсолютно непринужденно, в отличие от скованно сидевших взрослых индивидуумов. Пощелкала пальцем по экрану телевизора, потрепала обивку кресла: - Рада вас видеть в добром здравии, папенька. Медсестрички тут у вас, надо сказать, впечатляющие. Из "мисок", поди, набирали? - Надежда! - Катя, да оставь ты ее, - сказал Петр, внезапно ощутив прилив уверенности. - Пусть дите порезвится. И не смотри ты на меня так трагически, я тебя умоляю. Все в порядке. Местами чуточку отшибло память, но в основном - бодр и свеж. Ну, улыбнись. Она попыталась улыбнуться - кое-как получилось. - Ого! - бросила Наденька у него за спиной. - Разговор принимает романтический оборот... Может, мне вас покинуть на часок, пока вы тут пообщаетесь? Маменька, папенька по тебе определенно стосковались, вон как глазищами пожирают... Катя отчего-то легонько покраснела. Петра и самого бросило в жар - черт, до чего глазастое дите... - Все нормально, Катя, - сказал он как мог солиднее. - Завтра обещали выписать. - Вот радость-то... - тихонько пробурчала за спиной Наденька. "А ведь у Пашки, сдается, непростые отношения с этим киндером, - подумал Петр. - Отголоски чувствуются. Впрочем, это уже и не киндер вовсе, девушка прямо-таки, четырнадцатилетние нынче - существа акселерированные". - Не язви, Надежда, - сказал он, не оборачиваясь. - Оба мы с тобой не подарки, не отмахнуться от этого факта... что ж делать? Сосуществовать... - Положительно вы, папенька, помягчели к ближним... - бросила дерзкая отроковица. - А иди-ка ты погуляй, дитя природы, - сказал Петр. - Там, из коридора, проспект видно, машины ездят и люди ходят, пейзаж... Давай-давай, нам с матерью поговорить нужно. - В самом деле, Надя... - обрадованно подхватила Катя. - Слушаю и повинуюсь, - фыркнула девчонка, исчезая за дверью. Петр вздохнул не без облегчения. Катя порывисто встала, пересела на широкий подлокотник его кресла и крайне осторожно попыталась его потрогать. - Глупости, - сказал он, замирая от прикосновения теплых ладоней. - Ничего не сломано, ничего не разбито. В памяти только провалы там и сям, но это пройдет, образуется... - Врач мне подробно объяснял... Господи, ну зачем тебя туда понесло... - Она отстранилась, оглядела его, прижалась к плечу, прильнула, засыпав его лицо распущенными волосами. - Неделю к тебе не пускали, я думала, они врут, что все нормально, всякое передумала... Было в ее движениях и словах что-то странное - словно бы и пыталась дать волю чувствам, и боялась. Положительно, некая скованность присутствовала, Петр ее отчетливо чуял. Он замер в Катиных объятиях, ощущая и радость и стыд: все это предназначалось другому. И бессвязное обрадованное лепетание, и сомкнувшиеся на шее руки. И быстрые поцелуи, и неуловимо-нежный аромат незнакомых духов. От этого стало особенно горько. Все было не его. Но сейчас-то он был Пашка... Приходилось поглаживать ее по плечам и уверенно говорить что-то в ответ, успокаивать, пьянея от женщины своей мечты... Бог ты мой, как получилось, где он ее встретил? Почему ее встретил он? Пашка, которому все удавалось? - Нет, правда, все в порядке? - Хочешь, цыганочку спляшу? - усмехнулся он, сдув со щеки прядь русых волос, щекотавших ноздри. - С выходом? - Не надо, вдруг тебе еще нельзя... - всерьез испугалась она. - Все мне можно, - сказал Петр. Она внезапно напряглась, отстранилась и заглянула в лицо: - Что, хочешь... - Что? - не понял Петр. Она оглянулась через плечо на широкую смятую постель, глядя с немым вопросом, неуверенно пошевелила плечами, снимая легкий незастегнутый пиджак. - Не надо, - заторопился Петр, до которого только сейчас дошло, и в виски бросилась жаркая волна. - Я не в том смысле... И со стыдом понял: еще пара секунд - и не стал бы ее останавливать. Даже просто смотреть на нее нельзя было спокойно. Прямо-таки взвыл мысленно - как жить с ней в одной квартире, день и ночь? Пашка говорил, и всерьез... но разве так можно? Дело даже не в том, что это Пашкина жена. Главное, на нем сейчас личин а... Чужая шкура. Роскошная, но сути дела это ничуть не меняет... - Ко мне приходили из милиции, - сказала Катя. - Этакая рыжая майорша. Сегодня утром. - Шевчук? - Да, кажется... Паша, что-то случилось? Что-то не в порядке с... аварией? - Вроде бы нет, - сказал он насколько мог безмятежнее. - О чем она, собственно, спрашивала? - Кто обычно ездит на джипе... ездил, точнее. Не собирался ли ты увольнять Митю... - Ну-ну? - поторопил он, расслышав легкую заминку. - Сердиться не будешь? - Ох, да что ты... Катя решилась: - Очень деликатно, но пыталась выяснить, не... кокетничала ли я с Митей. Я ответила грубовато, но чистую правду... - Что - нет? - Ну конечно, а как же иначе? Паша, это чистая правда... - Господи, ну а кто в тебе сомневается? - сказал Петр, гладя ее по плечу. Вот, значит, какие зигзаги выписывает пытливая милицейская мысль. Жена босса кокетничала с шофером, и он, стервец, из ревности подрезал шланги... В общем, не так уж глупо для людей, не знающих потаенного смысла "аварии". Где-то даже логично... - Паша, там что-то... - Да нет, чепуха, - сказал он веско. - Они нынче дерганые и пуганые. Если бизнесмен, если авария и вдрызг разбитая машина - значит, покушение... Вздор. Помнишь, чтобы на меня когда-нибудь кто-то покушался? То-то. Катюша, успокойся. Завтра меня выпускают, и все будет в порядке. Он поднял голову и заставил себя поцеловать ее в щеку вполне привычно, как и подобает супругу с четырехлетним стажем. Катя замерла в его объятиях, тихонько, тяжко вздохнула. ...Когда она ушла, Петр, воровато оглянувшись на дверь, прошел к холодильнику и достал плоскую бутылочку коньяка, подсунутого одним из "друзей". Набуровил себе в стакан граммов сто и жахнул. Интрига оборачивалась совершенно неожиданной стороной. Катя что-то бесповоротно изменила в нем, что-то то ли сломала, то ли, наоборот, породила. Он не находил себе места и знал, что это не пройдет ни к утру, ни вообще. После деликатного стука заглянул доктор, но Петр решительно поднял голову: - Вы можете меня сегодня больше не беспокоить? - Конечно, конечно, голубчик... - покладисто отозвался доктор, исчезая за дверью. И сразу же, словно получив некий сигнал, вошла Анжела. Одним пальцем нажала кнопочку замка, отрезав палату от внешнего мира, танцующей походкой приблизилась к постели и тоном обиженной девочки протянула: - Павел Иванович, чем я вас прогневила? Даже не смотрите... - Да ничем, господи... - где-то даже растерянно сказал Петр, соображая, что подтвердились и эти подозрения. - У меня даже мелькнуло жуткое подозрение, что вы и меня забыли, когда головой стукались... - Ну, разве тебя забудешь? - бухнул он первое, что пришло в голову из нехитрого арсенала ловеласов. И, кажется, попал в точку. Прелестница прямо-таки расцвела, подошла и непринужденно присела на краешек постели, закинула ногу на ногу прямо у него под носом, захватила двумя пальцами мочку его уха, уставилась с такой улыбочкой, что Петр ощутил себя совращаемой школьницей. "Ну, Пашка, - подумал он. - Ну, жук. Неплохо устроился". Девчонка, глядя ему в глаза, достала из кармана халатика блестящие ножницы, подала, держа за кончики лезвий. Встала, закинула руки за голову, сцепила пальцы на затылке, поглядывая выжидательно. "Влип, - пронеслось у него в голове. - Что-то это должно значить. Что-то конкретное надо делать, повторяя вслед за Пашкой, - вот только что?" На ее смазливом личике крепло недоумение. - Слушай, что-то я... - произнес он осторожно. - Нет. правда забыли? - округлила она глаза. - Павел Иваныч, бедненький... Вспоминайте. Можно с пуговиц начать, можно халатик покромсать, как вы любите. Вы начинайте, руки сами вспомнят... Времени у нас предостаточно. Он встал с постели и, чувствуя себя совершеннейшим идиотом, выразительно покачал сверкающими ножницами. - Ага, - безмятежно поощрила Анжела, закинув голову и опустив длинные ресницы. - Вот видите, вспоминаете... Не робейте, там, в шкафу, этих халатов... Вот это ситуация. Отказаться - Пашку подведешь. вряд ли он страдал нерешительностью в этаких во г случаях... Осторожно примерившись, Петр состриг верхнюю пуговицу, беззвучно упавшую на мягкий ковер. На миг приоткрыв глаза, Анжела лениво, поощряюще улыбнулась: - Вот, вспоминаете... Павел Иваныч, что вы сегодня такой робкий? И не узнать. Кромсайте в лохмотья, я потом уберу... Выругавшись про себя, он стал состригать по одной оставшиеся пуговки, сверху вниз. Ножницы оказались наточенными на совесть, то, что представало взору, заставляло мысли сворачивать на избитую колею привычных мужских рефлексов, и понемногу в руках объявилась этакая небрежная ловкость. Однако же, развлеченьица у братана... И ведь стоит, кукла, как манекен, только улыбается и глазами стрижет... Старательно следя, чтобы не поцарапать гладкую кожу, двумя движениями лезвий разделался с узенькими черными трусиками. Стряхнул с нее распахнутый халат, чуточку неуклюже притянул к себе - и то ли он ее завалил в постель, то ли она его отработанно завалила. Скорее уж второе. Очень быстро он понял, почему в предназначенный для Анжелы конвертик Пашка сунул аж триста долларов. Юная медичка того стоила - кое о чем из того, что с ним раскрепощенная стервочка вытворяла, и слышать не доводилось. Содрогаясь от удовольствия, он впервые подумал, что быть Пашкой очень даже неплохо. А потом умелый язычок устроил такое, что все думы напрочь отшибло. Он понимал, что за всеми этими изощренными кувырканьями пытается забыть, выжечь из памяти Катю. Но прекрасно знал, что ничего не получится: завтра он переступит порог и встретит ее взгляд... Глава третья ТЕПЛО РОДНОГО ОЧАГА Больничные стены он покинул в первой половине дня без всякой ненужной торжественности. После одиннадцати приехала Катя, вызвав в его смятенной душе прежние чувства, сравнимые то ли с солнечным ударом, то ли с ударом молнии. Слава богу, с ней не было злоязыкой "дочки", которую Петр, если откровенно, тихонько побаивался, - язычок, уже стало ясно, без костей, еще ляпнет принародно и простодушно, что "нынешний" папенька и в том, и в этом совсем не похож на "прежнего"; никому, конечно, и в голову не придет сом-неваться, ноу него-то самого нервишки долго будут позванивать, как туго натянутые струны. Катя выглядела то ли удрученной, то ли встревоженной. Петр не мог определить причину. Их провожали Анжела (с совершенно невинным видом) и почтенный доктор (с видом героя медицины, совершившего то ли пересадку сердца, то ли замену головы по методу профессора Доуэля). Петр попрощался с ними без всякой душевной теплоты, торопясь побыстрее покинуть уютное узилище. Оказалось, здесь имелась и особая лестничная площадка, для "випов". Они спустились с третьего этажа и вышли в небольшой тихий дворик, где их поджидали черная "топота" с Елагиным за штурвалом и черный "мерседес", имевший честь перемещать по Шантарску господина Павла Ивановича Савельева. Возле распахнутой задней дверцы "мерса" стоял Земцов, и еще двое его мальчиков с видом настороженной готовности торчали у третьей машины, бежевого "пассата", надежно блокировавшего проезд под аркой. - Это мне определили вместо... джипа, - сказала Катя, кивнув на "Тойоту". - Косарев быстренько расстарался, проявил инициативу. Мне же на работу пора, дел невпроворот. Отпроситься, конечно, ничего не стоит, но ты же сам настаиваешь... Загадка, на которую Петр пока что не нашел ответа: почему Пашка, символ устоявшегося благополучия, в общем не ввергнутый в уныние историческим августом, прочно стоит на том, чтобы Катя работала? Ну, предположим, местечко в одном из комитетов областной администрации никак нельзя назвать ни каторгой, ни просто тяжкой повинностью, и все равно... Никакой пользы для Пашкиных бизнесов в Катиной службе вроде бы не просматривается вовсе. Тогда? Не было случая спросить - и без того информации, которую следовало прочно запомнить, свалилось столько, что мозги плавились... Он неловко замешкался. Вот и нечто из разряда первых проколов. Совершенно не проработана тема. оказавшаяся вдруг важной: как он должен с Катей мимолетно прощаться? Нежно чмокнуть в щечку? Или что? Решив не бросаться в опасные и чреватые импровизации, он попросту сказал насколько мог веселее: - Ну, что делать, езжай трудись на благо общества... Похоже, Катя про себя облегченно вздохнула. Улыбнулась ему и села в "Тойоту". Петр же направился к черному приземистому зверю, прославленному в анекдотах о дорожных битвах его с "Запорожцами". Земцов, сев рядом, захлопнул дверцу. Покосившись на его маловыразительный профиль, Петр кратенько прокрутил в уме соответствующую справку: Кирилл Степанович Земцов, бывший майор КГБ, начальник службы безопасности Пашкиной мини-империи. Хваткий, не дурак. Обращаться можно с грубоватой фамильярностью, но излишне давить на самолюбие не стоит - горд, хотя гордыню, как человек, вполне освоившийся с новыми реалиями, прячет весьма глубоко... - Павел Иванович... - с места в карьер начал Земцов нейтральным тоном. - Да, товарищ Андропов, - употребил Петр обычный Пашкин оборот. - Простите, но мы не раз говорили на эту тему... Подобные выходки рано или поздно должны были закончиться плачевно, и слава богу, что все именно так обошлось... - Понятно, - сказал Петр, ощущая тягостную неловкость: не было на нем никакой вины, но ведь не скажешь все как есть... - В следующий раз может и не обойтись. Павел Иванович, поймите вы, что я так не умею. Если мне платят деньги, я обязан их отрабатывать. Методики по безопасности составлялись отнюдь не дураками. Они либо исполняются от сих и до сих, либо не исполняются вовсе. Нет тут середины. Правда, вы упорно пытаетесь доказать обратное, а это плохо в первую очередь для вас... - Давай замнем, Степаныч, - сказал Петр решительно. - Говорю тебе по-мужски - больше не повторится. Бля буду. - Извините, Павел Иванович, это касается только крайних случаев или общей тенденции? - То есть? - Я имею в виду, вы по-прежнему будете сры-ваться от охраны? Понятно, что в некоторых случаях, безусловно, не стоит компрометировать дам... но можно хотя бы предупреждать в общих контурах... Чтобы я не ломал голову, куда вы девались. И мог выстроить простейшие меры предосторожности... ничуть не ущемляющие вашего права на личную жизнь. - Понятно, - повторил Петр, решительно не представляя, о чем идет речь, хотя примерно соображавший, куда это Пашка девается, скрывшись от охраны. - Знаешь, Степаныч, трудно перестроить сразу все. Давай пока договоримся, что я больше не буду устраивать крайностей... а насчет остального вдумчиво проработаем потом. Идет? Земцов примирительно пожал плечами. Ну, кажется, общение с главным цербером прошло без сучка без задоринки... Ехали недолго. Вышли из машины в квадратном дворе добротной сталинской пятиэтажки, занимавшей целый квартальчик прямо напротив внушительного здания областного УВД-ФСБ. Насчет квартиры брательничек поднатаскал как следует. Рисовал планы, втолковывал... Он в свое время, не мудрствуя особо, купил все три квартиры на последнем этаже, отгородился от общей лестницы персональной железной решеткой, выкрашенной в приятный для глаза нежно-салатный цвет, пробил меж квартирами двери, устроил ремонт с перепланировкой - и получились хоромы, даже на корявом Пашкином чертежике способные повергнуть в тихую зависть отставного армеута... При хоромах - помещеньица для постоянно обитавшей там горничной и дежурного охранника. Все предусмотрено: безопасность, комфорт, челядинцы... Земцов самолично проводил его до двери - кодовый замок на решетке Петр открыл в две секунды с помощью зазубренного кода. Помялся: - Павел Иванович, рыжая твердо намерена поболтаться по конторе... - И пусть болтается, - легкомысленно сказал Петр. - Мыс ней в этом вопросе достигли консенсуса. Чем бы дите ни тешилось... - Простите... - Да? - Павел Иванович, в этой аварии действительно нет ничего, чем мне стоило бы заниматься? "Опять эти шланги, - мысленно матернулся Петр. - Пашка с Елагиным топорно сработали, а мне расхлебывай теперь..." - Абсолютно ничего, - сказал он твердо. - Глупости. Менты что-то намудрили, что-то им померещилось насчет шлангов... - Значит, и моим людям померещилось? - Вот именно. - тоном, отметающим дальнейшие дискуссии, отрезал Петр, нажал кнопку звонка (потому что Пашка обычно не утруждал себя возней с ключами). - До завтра, Степаныч. Сегодня мне эскулап порекомендовал отлежаться, так что пусть уж концерн денек обойдется без меня... Честь имею. И решительно шагнул в прихожую мимо торопливо посторонившейся горничной, деликатно захлопнувшей дверь под носом Земцова. Снял туфли, Переступил с ноги на ногу, чувствуя себя чуточку неуклюже в чужой одежде. Костюм был не раз надеванный, но - Пашкин, они, не различаясь обликом, все же различались чуточку весом и размером талии, еще какими-то неуловимыми мелочами, так что оставалось стойкое ощущение неудобства... Спохватившись, широко улыбнулся горничной. Она была чертовски эффектна - фигуристая блондиночка в кружевном передничке и наколке в волосах, вот только короткое платьице было не классически черным, а красным в белый горошек. Еще одна из неисповедимых Пашкиных причуд, во время скрупулезного инструктажа, конечно же, не подвергавшаяся обсуждению... В башке снова щелкнула картотека. Марианна, обращаться с прибауточками-фамильярностями, ежели наедине, сохранять пресловутую английскую корректность, ежели при Кате. Напоследок Пашка, ухарски подмигнув, сказал: "Хозяин-барин". И ухмыльнулся очень уж двусмысленно. Но и здесь они не углублялись в нюансы... "Вот на этом и сыплются шпионы, - мрачно подумал Петр. - Если верить романам и мемуарам. Вдолбили ему в башку массу деловой информации, языку обучили, акцепт уроженца конкретной местности поставили, названия улиц перечислит без запинки. депутатов парламента помнит всех до одного, в расписании пригородных автобусов отлично ориентируется, но понятия не имеет, скажем, как себя вести с уличным продавцом мороженого или местным водопроводчиком, не знает, можно ли лизать марку, чтобы наклеить ее на конверт, или для данной страны поступок такой сродни публичному отправлению малой нужды... На мелочах сыплются". - Какие будут распоряжения, Павел Иванович? - осведомилась эффектная Марианна, блестя зубами и играя глазками. - Никаких, - сказал он, глядя в сторону. - Разве что - кофе в кабинет. Я отдохну, постарайся не беспокоить... Она понятливо кивнула и, грациозно повернувшись, исчезла за дверью из натурального дуба. "На кухню отправилась", - машинально констатировал Петр. И, сопоставив в уме Пашкины чертежи с реальной квартирой, направился в "свой" кабинет. Кабинет, разумеется, впечатлял. Книжные полки из светлого лакированного дерева, роскошный стол в тон, столик для компьютера, сабли на стене... Всю эту солидную роскошь он оглядел лишь мельком. Внимание тут же привлекло другое - огромная картина на стене. Он прямо-таки замер - об этом Пашка его не предупреждал. На темно-зеленом фоне густого, угрюмого леса торчал толстый, коричневый пень с напоминавшим спинку кресла отщепом, и на нем сидела обнаженная Катя, нарисованная почти в натуральную величину. Русые волосы спадали на плечи живописными волнами, Катя вы глядела совершенно спокойной, глядя даже с некоторым лукавством, уютно расположив руки на толстых сучьях, игравших роль подлокотников, сдвинутые стройные ноги покоились на шкуре неведомого зверя - непринужденная, грациозная поза, все открыто нескромному взору. кроме главной женской тайны. Невыразимо прекрасная русалка, хозяйка леса. А рядом с пей лежал непонятный зверь, больше всего похожий на тигра, только светло-коричневый, без полос, приподняв огромную голову и обнажив кривые клыки, всматривался в Петра с видом свирепой уверенности в том, что именно за ним, зубастой бестией, всегда останется последнее слово, - если только уместен такой оборот при описании бессловесной зверюги. Петр засмотрелся. Любовался женщиной своей мечты, забыв обо всем на свете. Когда раздались шаги горничной, с трудом очнулся от наваждения, неловко отвернулся от огромной картины. Вышколенная Марианна и бровью не повела. Опустила на стол поднос, постояла пару секунд и, не получив распоряжений, вышла. Налив себе чашечку кофе, Петр присел в кресло, но тут же переменил позу, вновь уставился на яркое, сочно прописанное в стиле Васильева или Валеджио полотно - картина притягивала, прямо-таки завораживала, и в сердце сидела томительная заноза. Давненько не терял голову, но сейчас, похоже, именно это с ним и произошло. Пашка все же большой оригинал - держать такое в кабинете, где, надо полагать. случаются деловые встречи... Чуточку пуританская душа армейца смущенно похихикивала. Рисовал настоящий мастер, конечно, даже далекий от живописи субъект в состоянии это сообразить. Интересно, есть в этом какая-то потаенная символика, продиктованная заказчиком, или любая перекличка со старым многоликим сюжетом о Красавице и Чудовище - не более чем случайное совпадение? Он долго сидел, держа в руке опустевшую чашку, понимая, что погиб окончательно. Чужая красавица спокойно и лукаво смотрела на него со стены, и тонкие пальцы ее правой руки лежали на лобастой башке дикой твари из дикого леса. Петр вдруг поймал себя на том, что не может определить, кто из двоих кем командует. На первый взгляд кажется, что истина незамысловата, что художник изобразил лесную царицу, дриаду, фею, но, подольше присмотревшись, начинаешь подмечать словно бы затаенную ухмылку зверя-хозяина, а в фигуре обнаженной безмятежной женщины вроде бы читается скованность... Или попросту сам себе пытаешься внушить, что дело обстоит именно так: потому что тебе хочется ее жалеть, представить пленницей грубой скотины, страдающей в заточении принцессой. А эти мысли могут завести на кривые, неподобающие дорожки... Он сердито встал, налил еще чашку и перебрался к компьютеру, каковой был полной противоположностью волнующей картины, - никакой тебе лирики, железный техницизм, тупая машинная логика, плюс-минус, ноль-единица... Уверенно нажал несколько клавиш. Компьютер был довольно новый и мощный - "ВИСТ", с отличной "мышкой", но, Петр определил сразу, не подключенный к "паутине". Никаких следов модема и процессора. Пашка, однако, хвастался, что запросто шарит по Интернету. Значит, не отсюда. Петр, старательно не поворачиваясь лицом к картине, довольно долго возился с компьютером, перепробовал все дискеты, стоявшие тут же в белоснежной пластиковой коробочке, но не обнаружил ничего интересного - одни стрелялки-рубилки. С жестяным ревом мечутся монстры, порхают вертолетики. под колеса машины летит дорожное полотно, скрипят драконы, пылающая ладья с телом вождя викингов уплывает к горизонту, где темная вода сливается с темным небом... Примитив. Типичный набор для ограниченных любителей незатейливых игр. Пашка, надо думать, попросту снимает напряжение после трудового дня с помощью недешевого ящика, а на что-то более сложное нет времени, что вполне понятно и объяснимо. Выключив компьютер, он немного подумал, встал и отправился побродить по квартире, как того требовали правила игры: нужно освоиться, уверенно сворачивать в нужную дверь на автопилоте, нельзя же на каждом шагу вспоминать про клятую потерю памяти... Постоял на пороге столовой, полюбовался на массивный стол, высокие темные кресла в готическом стиле, на серебро и хрусталь за чистейшими стеклами огромного буфета, смахивавшего на старинный рыцарский замок. Добросовестно попытался представить, как вся семья здесь каждодневно трапезничает, - но все время так и подмывало покоситься за плечо в поисках зрителей. На его здоровый плебейский вкус, воспитанный незатейливым уютом советских военных городков (если только имелось что-то, отдаленно напоминавшее уют), принятие пищи в таких вот условиях больше походило на театральную постановку. Но ничего не поделаешь - придется врастать... Слава богу, не лыком шиты и не лаптем кормлены. Знаем главное - начинать следует с крайних ножей и вилок. Учены-с, правда, чисто теоретически... Спальня отличалась столь же спокойной, ненавязчивой роскошью. Основательное супружеское ложе, возникни такая необходимость, могло бы приютить полдюжины двухметроворостых гренадеров вроде тех, которых кто-то из русских императоров запросто подарил прусскому Фридриху, а тот, кажется, променял целый взвод усатых великанов на китайские вазы. Или - роту? Обойдя постель по периметру - для чего потребовалось время, - Петр о облегчением убедился: меж ним и Катей будет достаточно пустого пространства, чтобы чувствовать себя относительно спокойно. "Между нами был кинжал..." "Ложась спать, принц Ала ад-Дин положил меж собой и царевной Бадр аль-Будур острый дамасский меч..." Интересно, много ли вранья в сих классических сказках? В свое время, несколько дней назад, он решил, что Пашка малость заливает и "каминная" обозначает попросту комнату для отдыха. Оказалось, нет. Оказалось, здесь и в самом деле наличествует огромный камин с мраморной доской, на которой стоят старинные часы под прозрачным колпаком, а по обе их стороны - целая шеренга бронзовых и фарфоровых фигурок. Петр не выдержал, сорвался на чистое мальчишество - присев на корточки, сунул голову в камин и негромко крикнул. Ответило эхо. Никакой бутафории, каминная труба самая настоящая, если выдвинуть вьюшку, виден кусочек неба. Конечно, последний этаж, и все же... Вряд ли обычному смертному, даже обитающему на последнем этаже, так уж легко устроить себе взаправдашний камин - непременно нужно какое-то разрешение. замучаешься собирать бумажки и бегать по инстанциям... Заложив руки за спину, задумчиво прошелся возле странного сооружения у стены, пытаясь догадаться о его назначении. Пашка об этом не рассказывал. Возвышение длиной во всю стену и шириной метра в четыре, на совесть сколоченное из светлых Лакированных досок, посередине - желтый металлический шест, выходящий из пола и уходящий в потолок. Справа и слева - целые гирлянды то ли больших светильников, то ли крохотных прожекторов. Правда, нигде не видно кабелей. Под потолком, аккурат над помостом, - шар размером с футбольный мяч, покрытый небольшими отверстиями и зеркальцами. На стене, у невысокой дверцы, оказавшейся запертой, - что-то типа пульта с дюжиной кнопок и парой маленьких рубильников. Петр, конечно же, не рискнул с ними экспериментировать: еще устроишь замыкание или, того хуже, - пожар. Он еще раз подергал дверцу и, вторично убедившись, что она заперта, вернулся на середину комнаты, продолжая ломать голову. Больше всего это походило на сцену. На миниатюрную эстраду. Почему бы и нет? Легко представить, как для горсточки избранных гостей здесь выступает заезжая эстрадная звезда - читал о чем-то таком, слыхивал. Положительно, в пошлейшей роскоши обитает предводитель команчей... Катина комната особой роскошью не блистала - мебель здесь была попроще, чем, скажем, в столовой, хотя, конечно, опять-таки сделанная не на Шантарском деревообрабатывающем комбинате. Порядок идеальный. Петр постоял на пороге, пытаясь через вещи и обстановку понять женщину, с которой предстоит жить под одной крышей. Не получалось. Ну, телевизор. Ну, книги. Ну, парочка картин на стене. Видимо, каждодневные старания вышколенной прислуги убивали всякую индивидуальность. "Выйдешь в туалет - а постель уже застелена..." Что-то вроде. Зато в Наденькиной комнате индивидуальности было хоть отбавляй - ни следа неряшливости, а вот хаоса и беспорядка в избытке. Книги - грудой на полу возле полки, компьютерные распечатки, завившись в трубки, громоздятся на столе, валяются на полу, на постели. Здесь же большие мягкие игрушки, яркие журналы. Петр завистливо поцокал языком, присмотревшись к Надиному компьютеру. Вот это действительно был рабочий агрегат, могучий и завершенный. Подключен к Интернету через модем со скоростью 33, 6, отличный принтер и все прочее... Судя по всей машинерии, ребенок не только злоязычный, но и головастый - здесь работают с компьютером всерьез и немало... Он не удержался - присел к монитору, нажал клавиши. Тут же вспыхнула лампочка МR, модем был готов к работе. Так, посмотрим, какими мы располагаем возможностями... Что ж. Пашка не жалел денег на падчерицу. Оплачен неограниченный доступ в "Спрайнет" и "Америка Онлайн" - так что при желании можно прямо отсюда пообщаться с Опрой Уинфри, поспрошать у звезды самого популярного в Штатах шоу, как у нее сегодня настроение, что ела на обед и как относится к Саддаму Хусейну... Он незаметно увлекся. Вышел на "Микрософт Нетворк" - опять-таки оплаченную - и стал просматривать длиннейший список ее услуг по организации путешествий. "Экзотика, черт... А ежели мне вдруг захотелось полетать на воздушном шаре над островом Борнео? Хм, не так уж дорого, с Пашкиной точки зрения... Так, заказ авиабилетов на тот же Борнео, дабл ю - дабл ю - дабл ю - експедиа ком... Нет-нет, не нужно нас учить отправлять факсы, мы это умеем и сами, эф-эй-кью..." Заигрался, как ребенок. Машина была хорошая. Веб-страницы мелькали, словно сухие листья под ветром. Услышав за спиной тихое посвистыванье, он вздрогнул, пристыженно обернулся. Юная "падчерица" разглядывала его с непонятным выражением, старательно высвистывая какую-то незатейливую мелодийку. В руке у нее был желтый плетеный поводок - ну да, с собакой гуляла, долгонько что-то... Петр, неуклюже поднявшись, пробормотал: - А мы тут плюшками балуемся, знаете ли... - Я вижу, - кивнула девчонка, бросив поводок на кресло. - Вы мне, папенька, ничего тут не раздербанили? Она прошла мимо Петра, глянула на экран, бросила быстрый взгляд через плечо на неловко застывшего "отчима", пожала плечиками с непонятным выражением лица: - Значит, по "вебам" странствуете, любезный родитель? - Пришла вот в голову такая блажь, - сказал Петр. к этому времени овладев собой и решив, что ничего страшного, в итоге, не произошло. - Ты против? - Отнюдь, сказала графиня... Правда, кто-то обещал блюсти мое право на частную жизнь и без нужды по моим апартаментам не шляться... - Ну извини, увлекся. - Ну ничего, бывает, - ответила она в тон. - Какие, в сущности, мелочи, папенька... - Слушай, прелестное дитя, - сказал Петр. - Тебе и правда интересно вот так вот выдрючиваться или это чистейший эпатаж по всем канонам подросткового возраста? Похоже, он ее заставил на минутку задуматься. - Ну, как сказать... - протянула Наденька. - Что-то вроде около того и вообще... - Понятно, - кивнул Петр. - Трудный возраст. Потребность в самоутверждении. Она не ответила на его дружелюбную улыбку, призванную навести мосты и содействовать сближению народов. Стояла, переминаясь с пятки на носок, нахмурив брови - ужасно похожая на Катю. Внезапно широко улыбнулась: - Папенька, а как насчет обещанных ста баксов? Все сроки, сдается мне, прошли... Петр полез в карман пиджака, где покоился бумажник с парой тысяч долларов и полудюжиной кредитных карточек. Спохватился, пригляделся к юному созданию внимательнее. Очень уж озорные бесенята прыгали в ее глазах - серых, Катиных... Поневоле наталкивает на подозрения. - Погоди-ка. - сказал Петр, обретая уверенность. - Напомни, когда это я тебе обещал денежки. Потому что я вспомнить решительно не в состоянии. - Ну понятно - тяжкие последствия аварии... - Не финти. - ухмыльнулся Петр. - У тебя физиономия неумелой лгуньи. - Снимаю свое предложение, - пожала она плечиками без особого раскаяния. - Пардон за неумелую авантюру. Хотела всего-навсего провести тест на тему "Последствия автоаварий касательно памяти". Извините, папенька... - Ладно. - махнул он рукой, полез в бумажник и вытащил портрет президента, выдержанный в черно-салатных тонах. - Сотни много, а пятьдесят Получай. За находчивость. Надя смотрела настороженно и руку протягивать не торопилась. - Бери, пока я щедрый, - сказал Петр. - На условии? - Да никаких условий. Считай, в честь моего счастливого возвращения к родному очагу. - Точно? - Точно. - Ну, если... - она протянула руку, взяла бумажку и бросила на стол. - Премного благодарны, ваше степенство. - Давай без выпендрежа, а? - сказал Петр. - Все я понимаю насчет самоутверждения, но, честное слово, уж не обижайся, настолько все это смешно выглядит... Естественность тебе больше идет. Она опять замкнулась, только что улыбалась - и вновь нахмурила аккуратные бровки, глядя исподлобья. "Трудный ребеночек, - подумал Петр. - Совершенно неконтактный". - Ну ладно, - сказал он примирительно. - Извини, что я посидел тут на "паутине"... - Да пустяки. - Вот и ладушки, - Петр хотел похлопать ее по плечу, но в последний момент передумал - как-никак почти девушка, да еще с характером, может обидеться... Вышел в широченный коридор. Короткое низкое рычанье заставило его замереть. Метрах в трех от него стоял на широко расставленных лапах большой белый бультерьер, наклонив остроконечную крысиную башку, всматривался в Петра маленькими глазками. Хвост многозначительно опущен, верхняя губа подергивается. - Тьфу ты... - сказал Петр тихонько. - Реджи, фу! Ты что это, малыш? Пес неуверенно вильнул хвостом. Осторожными шажками, медленно переставляя лапы, приблизился вплотную, принюхался - и внезапно отпрянул. Оказавшись почти на прежнем месте, громко взлаял. - Что здесь такое происходит? - выглянула Надя. - В толк не возьму, - как можно естественнее пожал плечами Петр. - Реджи, Реджи, малыш! Ты что это? Бультерьер по-прежнему вел себя странно - то взмахивал хвостом, то, подавшись вперед, тут же отпрыгивал. Он уже не рычал, тоненько проскулил пару раз, такое впечатление, в полном недоумении. - Реджи, место! - прикрикнул Петр, боясь оглянуться на Надю и уж тем более просить у нее помощи. - Место, кому говорю! Реджи после некоторой заминки все же подчинился, пошел в глубину квартиры, то и дело оглядываясь на Петра, ворча и поскуливая. Петр торопливо прошел в кабинет. Об этом они с Пашкой не подумали. Казалось, годовалый будь совершенно ничего не заподозрит, коли уж оригинал и копия схожи, как две капли воды. И тем не менее пес явно почуял неладное. Вряд ли сумел своими незатейливыми собачьими мозгами осознать происшедшую подмену в полной мере, но что-то явно было не в порядке, по его песьему разумению. Определенно не в порядке. Значит, абсолютного сходства недостаточно, есть еще что-то - неуловимая разница в запахах, в движениях, для людей несущественная, а вот для пса сама собой разумеющаяся. Черт, возможны осложнения... Ниша в конце коридора как раз и была отведена в полное собачье распоряжение - там лежала чистенькая подстилка, стояла желтая пластиковая миска с водой и вторая, пустая. Бультерьер лежал вытянувшись, положив голову на лапы, не сводя с Петра маленьких глазок, умных и растерянных. Тихонько зарычал. Петр постарался обойти его по стеночке. Только захлопнув за собой дверь кабинета, почувствовал себя спокойнее. Положительно, будут осложнения, если псина не успокоится... Отвернувшись от лесной феи, прошелся вдоль книжных полок. Ощутил что-то вроде приступа ностальгии, узнав на третьей снизу собрание сочинений Гюго - пухлые светло-зеленые тома издания конца пятидесятых годов, из родительской квартиры, памятные с детства. Протянул руку, вытащил том, который, судя по виду, раскрывали гораздо чаще остальных, - обветшавший переплет весь покрыт вертикальными темными морщинами. "Труженики моря". То ли память подвела с годами, то ли изменились Пашкины вкусы - помнится, он никогда не любил Гюго, а меж тем с тех времен, как Петр видел книгу в последний раз, ее открывали частенько... Совсем истрепался переплет. Ну что ж, вкусы могут с годами меняться. Он и сам с годами разлюбил иных писателей, по которым в свое время с ума сходил, а других, коими пренебрегал прежде, вдруг оценил по достоинству. Вполне возможно, изменились и Пашкины вкусы, пристрастился к месье Виктору... Но почему именно "Труженики"? Остальные тома остались такими, какими их Петр помнил. Ну, может, Катя читает или Надюша просвещается, отдыхая от компьютера... - Да! - негромко откликнулся он, услышав деликатное постукиванье в дверь. Вошла Марианна с начищенным подносом, присела на классический манер, протянула поднос Петру. Он взял с блестящей, массивной серебряной пластины небольшой листок кремовой бумаги. Виньетки, буквы с затейливыми завитушками. "Настоящим почтительнейше приглашается в театр "Палас" на вечернее представление господин Савельев Павел Иванович, промышленник и коммерсант". Дата сегодняшняя, подписи нет. С непроницаемым выражением лица, хотя представления не имел, о чем идет речь, Петр поинтересовался: - А что на театре дают-то? Марианна не без лукавства улыбнулась: - "Лас-Вегас" и "Колючую проволоку". У вас есть замечания или пожелания, Павел Иванович? "Милая, - возопил он про себя, - какие могут быть замечания, не говоря уж о пожеланиях, если не знаешь, о чем речь?!" Но вслух, понятное дело, солидно произнес: - Н-нет, ничего подобного... - Значит, по заведенному образцу? - Ну да, - кивнул он с восхитительным, неподдельным самообладанием - за каковое стоило самого себя похвалить. Впрочем, Пашка так и наставлял, не раз повторив: "Основных правил у тебя будет два. Первое - ничему не удивляться, второе, соответственно, держаться спокойнейшим образом. Тогда, как во времена оны заверяли по "ящику", все у нас получится..." Что ж, в этом был резон... Поудобнее устроившись в кресле, Петр осведомился: - Что-то я запамятовал, во сколько начало... - Можно как обычно, в одиннадцать вечера... - Марианна фривольно улыбнулась, - или, если вы желаете, сразу после ужина... - Тогда надо распорядиться насчет машины... - Машины?! - она подняла брови, непритворно изумившись. На миг улетучилась вся вышколенность. - Простите, не поняла... "Черт, что-то не то ляпнул". - Да пустяки, обмолвился... - сказал он, постаравшись, чтобы в его улыбке не было вымученности. - Перепутал... В общем, на ваше усмотрение, лады? - Конечно. Павел Иванович, у вас и правда усталый вид... Простите, последствия, похоже, сказываются... - Еще бы, - сказал он спокойно. - Не буду врать, голова в норму не пришла, беспокоят... провальчики... - Напряжение необходимо снять? - понятливо подхватила Марианна. - Да, вообще-то... Ляпнув это, он через миг сообразил, что поступил опрометчиво. Заученным движением отставив поднос, Марианна гибко опустилась на колени и, прежде чем он успел как-то отреагировать, "молния" на его брюках разошлась с тихим шелестом. Непроизвольно напрягшись, Петр успел охнуть: - Если войдет... - Глупости, Павел Иваныч, - Марианна посмотрела на него снизу вверх с уверенной улыбочкой опытной стервы. - Никто не войдет без позволения, да и задвижку я защелкнула... Ее теплые пальчики уверенно принялись за работу. "Основных правил у тебя будет два..." Так-то. Не отбиваться же с воплем - поскольку оригинал, ясный пень, вряд ли когда-нибудь отбивался, вовсе даже наоборот, надо полагать... И посему Петр смирился с происходящим, он лишь опустил глаза, упершись взглядом в ритмично двигавшуюся светловолосую головку, - чтобы не смотреть на Катин портрет... Когда все кончилось, Марианна упруго выпрямилась, не спеша, с нарочитой медлительностью облизнула губы и, уставясь на него нахальным взором сообщницы, улыбнулась: - Вы сегодня в великолепной форме, Павел Иванович. Честно... Забрала поднос и. покачивая бедрами, направилась к двери. Петр торопливо застегнулся, чувствуя, как горят щеки. Покосился на стену, встретил спокойный, с лукавинкон взгляд лесной феи. И горестно матернулся про себя - н-ну, Пашка... Завел порядочки. Не Шантарск, а гарем посреди аравийских песков. Впрочем, он и в юности был ходок почище Петра. А главное, то ли печальное, то ли комическое, несмотря на всю ошарашенность, в глубине души нет, увы, ни осуждения, ни отторжения. Ежели цинично - любой нормальный мужик, не маньяк, но и не пуританин, в таких вот условиях будет ощущать главным образом то самое чувство глубокого удовлетворения. Обе стервочки, что Анжела, что Марианна, дело знают. Одна беда: все это вовсе не ему предназначено, чужое... Глава четвертая ДОМАШНИЙ ТЕАТР ГРАФА ШЕРЕМЕТЬЕВА Вопреки его опасениям, ужин в роскошной столовой оказался не столь уж удручающим процессом. Он очень быстро привык. Просто внушил себе, что оказался в хорошем ресторане, - бывали-с в прошлые времена, когда славные офицеры армии российской еще не считались отбросами общества... Да и не оказалось тех самых наборов многочисленных ножей и вилок, касаемо которых правила этикета предписывали начинать непременно с крайних. Видимо, Пашка справедливо решил не доводить идею великосветскости до абсурда - по крайней мере, в домашнем кругу. В общем, обычный ужин - с поправкой на роскошь и обилие блюд, прилежно подаваемых бесшумно порхавшей вокруг стола Марианной. И Катя, и Надя держались предельно обыденно - они-то, надо полагать, привыкли. Постепенно и Петр немного расслабился душою, не следил бдительно за локтями и падающими на скатерть крошками, в итоге неплохо поужинал, завершив процесс парой бокалов вина. Кажется, прошло гладко. В следующий раз пройдет и совсем непринужденно - не самое тяжкое испытание, как оказалось, семейные трапезы в хоромах г-на Савельева, промышленника и коммерсанта... Гораздо более нервировало поведение Реджи - чертова псина вела себя по-прежнему: явно сбитый с панталыку буль то возникал в дверях столовой, вглядываясь в Петра прямо-таки с человеческим недоумением, то скрывался, тихо ворча. Никак не хотел признавать хозяина - и успокоиться никак не желал. И "жена", и "падчерица" не могли не обратить на это внимание - но, к счастью, Катя сама подыскала подходящее объяснение: кто-то ей напел, что собаки - прирожденные телепаты, и она всерьез предположила, что пес шестым чувством просек случившуюся с хозяином беду, оттого и не находит себе места. Петр, вздохнув с превеликим облегчением. постарался развить и закрепить эту тему, добросовестно пересказав парочку историй о собачьей телепатии, вычитанных из многоцветных бульварных газеток. Удалось, похоже. В конце концов Катя шуганула пса на место. и он, ворча, удалился. - Благодарю за хлеб-соль, папенька, - присела Надя, встав из-за стола. - Разрешите вздорному ребенку удалиться на дискотеку? Не зацикливаться же на компьютерных трудах, нужно и развеяться временами. - Валяй, чадушко, - сказал Петр. Щелкнула невидимая картотека. Дискотека "Метрополис", приют золотой молодежи, проплаченная заботливыми новорусскими "предками", немаленькая охрана старательно бдит, по мере возможности отсекая наркотики, спиртное и замаячивших на горизонте представителей "низших классов". Отвезет и привезет Митя Елагин, нет причин для беспокойства, можно спокойно разрешить... Механически поблагодарив Марианну - последовав в том примеру Кати, прямо-таки скопировав ее интонации и слова, - Петр пошел к себе в кабинет. По дороге черто