ребрам болью и прохрипел: -- Кретины... Вы все испортили... Чаша в подземелье... Они быстро переглянулись -- видимо, этот вариант ими обсуждался. -- Где ты там ее спрятал? -- гард снова угрожающе подошел ко мне. -- Только не вздумай врать! Я проглотил слюну. Надо было как-то объяснить им, в чем дело. В то, что произошло в действительности, они, без сомнения, все равно не поверили бы. -- Это сделал не я... Там, в подземелье, прячется человек... Чаша у него. Гард схватил меня за отворот куртки и легко, словно куклу, поставил на ноги. -- Я же предупреждал тебя -- не надо лечить нам мозги, сука! Он ударил меня коленом в живот. Я успел напрячь пресс, и получилось не так больно, но сказать, что я зажмурился от удовольствия, тоже было бы неправдой. -- Ты, тварь, где Чаша? -- Я предупреждал вас -- за ней охотятся. Этот человек похитил мою девушку и пообещал отпустить ее, если мы отдадим ему Чашу. Чашу он получил, а девушка вместе с ним в подземельях. -- Что значит "мы"? -- спокойно спросил рысьеглазый. -- На кого ты работаешь? -- Был еще один человек... Он теперь в Склифе, со сломанным позвоночником -- этот сделал тот, в подземелье... -- А, длинный, -- неожиданно оживился рысьеглазый, и я понял, что они следили за нами. -- Ты работал на него? -- Ну, в общем, да, -- сказал я угрюмо. В каком-то смысле это так и было. -- Ты уверен, что тот, у кого находится Чаша, сейчас внизу? -- Олег, ты что, веришь ему? -- не выдержал гард. -- Ты что, не видишь, он же все врет! Он прекрасно знает, где Чаша, только тянет время. Переломать ему кости -- тут же все скажет! Он вопросительно взглянул на рысьеглазого. Тот ответил ему задумчивым взором. -- Да, -- сказал я, -- я знаю, где Чаша. Она внизу, в подземелье. И если мы не успеем до нее добраться до наступления темноты, нам всем придется очень и очень плохо. -- Это почему еще? -- подозрительно спросил Олег. -- Потому что, -- огрызнулся я. -- Тот человек внизу всех нас уничтожит. -- Ну, это еще вопрос. -- Олег! -- взорвался гард. -- Он же нас дурит как детей! Он хочет, чтобы мы спустились в подземелье, а там у него, может,братва со стволами на каждом углу. Пусть скажет, куда он спрятал Чашу, и все. -- Болван, -- заорал я, -- я уже все сказал! Он бросился ко мне с явным намерением размазать по стенке, но рысьеглазый неожиданно выставил вперед руку, и гард остановился, словно налетев на железный шлагбаум. -- Нет, -- усмехнулся Олег, -- это было бы слишком просто. Несколько секунд мы молча и неотрывно смотрели друг на друга. Я ненавидел его, и все же в этот момент рысьеглазый был моим единственным шансом спасти Наташу. Все это -- ненависть, мольбу, надежду -- он мог бы прочесть в моих глазах, если бы умел читать по глазам. Наконец, он отвел взгляд. -- Я не очень тебе верю, -- сказал он глуховато. -- Скорее всего, ты задумал очередную подлянку. Но я не дам тебе снова обмануть нас. Он отошел на пару шагов и поднял пистолет. -- Мы втроем сейчас спустимся в подземелье. Ты пойдешь первым. В наручниках. Если там будет засада, ты тут же получишь пулю в затылок. Если попытаешься бежать -- то же самое. Если там действительно прячется тот человек, о котором ты говоришь, будешь с ним разговаривать. Все это время в спину тебе будут смотреть два пистолета. Ты понял? Я покачал головой. -- Так не пойдет. Во-первых, я сам точно не знаю, где он находится. Во-вторых, идти туда в наручниках -- самоубийство. Я не прошу, чтобы вы вернули мне пистолет, но без арбалета там делать нечего. -- Падла, -- зарычал гард, -- тебе еще арбалет дать? А хрена с маслом тебе не дать?! -- Тихо, Сергей, -- оборвал его рысьеглазый. -- Арбалет мы тебе не дадим, а вдруг ты мастер по стрельбе из этой фиговины? И наручники тоже не снимем -- а то еще завалишься в какую-нибудь нору, ищи тебя потом. Выбор у тебя такой: либо идешь и показываешь дорогу, либо мы здесь выколачиваем из тебя, куда ты спрятал Чашу. Ну? Я посмотрел на часы. 21.45. -- Хорошо. Только арбалет вам все равно придется взять с собой. Говорю же вам; это единственное оружие, которое против него хоть чего-то стоит. -- Почему, интересно знать? Объяснять им, что Хромца не возьмет ни пуля, ни нож было бесполезно. Я сказал: -- Арбалет убивает бесшумно. Если он услышит хоть что-нибудь, хоть щелчок предохранителя, моя девушка погибнет. -- Да мне на твою биксу.., -- презрительно прервал меня гард и сплюнул. Я посмотрел на него. -- Зря ты так. Браслеты же на мне не всю жизнь будут. -- Олег, -- почти простонал он, -- я сейчас ему яйца вырву! -- Потом, -- бросил рысьеглазый. -- Насчет арбалета он, может, и прав. Сергей, возьмешь его. Олег секунду подумал, потом сунул "макарова" в кобуру на поясе, одернул кобинезон. -- Этот человек внизу вооружен? -- Да. И вообще -- это убийца, настоящий матерый убийца. Он хмыкнул, бросил Сергею "ждите здесь" и пошел к выходу, перепрыгивая через обломки внутренних перегородок дома. Я сделал два шага за ним. -- Стоять! -- заорал гард. -- Тебя не спросил, -- огрызнулся я. Он подошел и ударил меня дубинкой между лопаток. Мне это, откровенно говоря, начало уже приедаться, но было очень любопытно, куда же направился рысьеглазый. Поэтому я в два прыжка преодолел расстояние до двери и выглянул наружу. Тут он настиг меня и свалил на землю, довольно технично проведя подсечку. Несколько секунд он ожесточенно пинал меня, вкладывая в это занятие всю душу, а я размышлял о том, стоит ли подобное времяпрепровождение полученной мной информации. Увидел я следующее: за оградой стоял давешний белый "Жигуленок". За рулем сидела девушка, палившая в меня из коллекционного Смит-и-Вессона. Сейчас она, надо думать, с интересом наблюдала, как Сергей использует меня в качестве дежурной макивары. -- Серега! -- рявкнул от машины рысьеглазый. -- Прекратить! Как ни странно, гард послушался. Я приподнялся и сел. Олег уже шел к дому, в руках у него был маленький компактный АКС. Он шагал легко, держа в руках маленькую вороненую тридцатизарядную смерть, затянутый в свой пятнистый комбинезон, собранный, готовый на все. За его спиной, за зубчатой кромкой деревьев, наливался расплавленным серебром круглый диск Луны. -- Пошли, -- скомандовал он. -- Сергей, веди его. -- Фонарик хотя бы дайте, -- сказал я, осторожно переступая с ноги на ногу. Тело болело, но кости вроде бы все были целы. Олег молча отцепил от пояса и подал мне плоский черный прямоугольник -- это был мощный "симменс", работающий от аккумулятора. Держать его в скованных наручниками руках было неудобно, но все же это было лучше, чем ничего. Мы вновь спустились в подвал и добрались до открытого люка шахты, из которой доносился душераздирающий вой Дария. Я поводил лучом фонаря -- стрела целая и невредимая лежала на крышке люка. Гард нагнулся и подобрал ее. -- Ты лезь первым, -- обратился к нему Олег, -- будешь его страховать. -- Собака, -- неуверенно произнес гард. Олег толкнул меня локтем. -- Прикажи псу, чтобы не тронул Сергея. Больше всего мне, естественно, хотелось, чтобы Дарий разодрал обоих моих спутников на мелкие кусочки, но под дулом автомата выпендриваться было неразумно, и я скомандовал: -- Спокойно, Дарий, свои. Услышав мой голос, пес радостно залаял и снова принялся бросаться на стену колодца. Сергей, повозившись с ремнем арбалета, полез в шахту. Некоторое время было слышно, как он отпихивался от знакомящегося с ним Дария, потом сдавленный голос произнес: -- Все в порядке, пусть спускается. -- Без глупостей, -- еще раз предупредил Олег и отошел от колодца, нацелив на меня короткий ствол автомата. Я опустился на колени и спиной полез в шахту, судорожно хватаясь скованными руками за металлические ступени лестницы. Спуск занял минуты три, зато в конце пути мне был оказан теплый душевный прием. -- Спускаешься как мешок с дерьмом, -- объявил Сергей и, по своему обыкновению, хотел сопроводить эти слова действием. Прыгавший вокруг и норовивший вымыть мне языком лицо Дарий грозно заворчал, чем без труда убедил его отказаться от первоначального намерения. Я же с легким торжеством подумал, что не больно-то он теперь сможет распускать свои поганые руки. Олег слетел по лесенке молниеносно, как настоящий морпех. С последних трех ступенек он спрыгнул, его высокие десантные ботинки мягко спружинили о металлический пол, и в то же мгновение он легко развернулся на каблуках, нацелив автомат в темную глубину коридора. -- Здесь должно быть освещение, -- сказал он негромко. - Сергей, поищи. -- А если он рядом? -- спросил я, хотя сильно сомневался в этом. К моему немалому удивлению, рысьеглазый счел нужным ответить: -- Нет, если бы он был поблизости, то убил бы собаку. Сергей нашел выключатель, и коридор осветился очень тусклым, дрожащим светом старинных люминесцентных ламп. Они горели через одну, но и их мощности хватало, чтобы различить мрачный, уходящий вниз туннель с металлическим, потемневшим от времени полом и без каких бы то ни было признаков дверей по бокам. -- Что это за подземелья? -- негромко спросил Олег. Он оглядывался, изучая змеящиеся вдоль стен кабели в толстой черной оплетке. -- Секретная база МГБ, -- ответил я, -- После войны ее законсервировали. -- Не свисти, -- оборвал меня гард. -- База МГБ в таком занюханном месте... Ты все время врешь, сука, думаешь, я не вижу? -- Где-то здесь работает генератор, -- сказал рысьеглазый, не слушая нас. -- Свет, и откуда-то поступает свежий воздух. -- Ладно, -- решил он наконец, -- пошли. Ты, -- он подтолкнул меня вперед, -- идешь первым. И помни: чуть что, первая пуля твоя. Я присвистнул. Дарий выскочил из-за спины сжимавшего мою пушку гарда и весело потрусил впереди меня. Мы двинулись вниз по коридору. Прямой отрезок туннеля тянулся метров на пятьдесят. Затем освещенный участок заканчивался, и коридор резко заворачивал вправо. -- Стой, -- приказал Олег, когда мы дошли до поворота. - Сергей, проверь свет. Он, наверно, боится, что я брошусь в этот темный туннель и затаюсь там, подумал я с нервной усмешкой. Если бы он знал, что мне эти катакомбы внушают страх куда больший, чем ему, потому что я представляю себе, какой ужас гнездится там, во тьме... Заморгали, зашелестели под потолком лампы. Пол по-прежнему уходил вниз, но потолок стал ниже и изогнулся наподобие свода. Похоже было, что мы находимся внутри гигантских размеров трубы. -- Может, это канализация? -- спросил гард каким-то неуверенным голосом. Рысьеглазый не ответил. Я злорадно подумал, что по крайней мере один из них начинает трусить. Наши шаги гулко отдавались от обшитых металлом стен. Эти стены напомнили мне что-то очень знакомое, казалось, что я уже видел не так давно нечто подобное, но воспоминание ускользнуло, тем более, что мысли были сконцентрированы совсем на другом. Внутри серого металлического колодца стояла тишина -- гнетущая мертвая тишина глухого подземелья. Шипели и потрескивали лампы, гудел пол под нашими ногами, но все это были лишь робкие попытки поколебать власть тишины, установившуюся здесь с незапамятных времен. Я попытался представить себе, как по этим коридорам шагали затянутые в форму офицеры госбезопасности, как тащили по этим серым плитам окровавленные тела подвергшихся пыткам заключенных, как весело переговаривались здесь после рабочего дня следователи, попивая чай из стаканов в серебряных подстаканниках, -- попытался и не смог. Казалось, объект "66" с самого начала был такой вот безмолвной и мрачной крепостью. -- Дверь, -- прошептал сзади рысьеглазый. Я присмотрелся - слева из одинаковых квадратных листов обшивки чуть выступил вытянутый прямоугольник с незаметной выемкой вместо ручки. Если бы не Олег, я, возможно, так бы и не увидел его, и я в очередной раз оценил подготовку своего противника. Внезапно оба моих конвоира оказались по бокам от меня и прижались к стене у двери, держа оружие наготове. Я вопросительно посмотрел на Олега. -- Открывай, -- произнес он одними губами. -- Я пожал плечами и попытался засунуть кисть правой руки в выемку. Там действительно было что-то вроде ручки -- подвижная пластина, за которую можно было зацепиться пальцами, но сейчас она была блокирована. Я подергал ее -- дверь не поддавалась. -- Замка нет, -- просвистел гард. -- Закрыто изнутри. -- Нет, -- сказал Олег. -- Это централизованная система блокировки. Где-то здесь есть командный пункт. Хромец там, подумал я. На командном пункте. Он сидит там, как паук в центре паутины, и ждет своего часа. И возможно, ждет нас или даже следит за нами, если где-нибудь в этих подземельях работают кинокамеры. Хотя вряд ли во время войны была такая аппаратура. -- Пошли, -- толкнул меня в спину Олег. Я сделал шаг вперед, и в этот момент Сергей сказал напряженным голосом: -- Погоди, там впереди что-то есть... Смотри, собака... Дарий остановился метрах в десяти от нас, там, где коридор снова заворачивал. Мы прошли уже метров двести или даже больше и, похоже, метров на пятнадцать углубились под землю. Следующее колено туннеля, скорее всего, уходило вниз еще круче, потому что Дарий делал время от времени странное движение лапой -- он то поднимал ее, то пытался поставить куда-то вперед, но все время отдергивал. Мы осторожно приблизились. То есть я один сделал бы это еще осторожнее, но эти два болвана настойчиво подталкивали меня пистолетами в спину. За поворотом было темно. Дарий, не обращая на нас внимания, продолжал странные движения лапой и нервно ворчал. -- Свет! -- прошипел рысьеглазый. Но еще до того, как гард нашарил на стене выключатель, я включил "симменс" и направил сильный луч вперед, во тьму коридора. -- Мать твою! -- выдохнул Олег. В луче "симменса" оказался труп огромной -- размером с большую кошку -- крысы. Именно ее и пытался тронуть лапой Дарий. Крыса была чудовищно изуродована -- голова отгрызена и лежала отдельно, живот располосован и выпотрошен, одна из лап обглодана до кости. Крыса лежала в небольшой лужице темной крови, и, судя по тому, что лужица эта не успела загустеть, битва произошла здесь совсем недавно. Гард, наконец, щелкнул выключателем. На этот раз под неожиданно ушедшим вверх потолком зажглась одна-единственная круглая лампа. Коридор заканчивался у глубокой шахты, в которую вела металлическая лестница. Шахта казалась бездонной -- белый шар лампы висел прямо над ее центром, освещая только три верхних яруса. От каждого яруса в разные стороны расходились три коридора. Все они были абсолютно темными. Изувеченная крыса валялась на пороге лесницы, уводившей вниз. Шахта была обнесена довольно хлипким на вид металлическим ограждением, на стержнях которого кое-где темнели следы крови. -- Ох, елки-моталки, -- выдохнул гард. -- Ну и лошадь... По удлинившейся тени на стене я понял, что рысьеглазый, стоявший за моим левым плечом, поднял автомат. -- А говорили, что крысы-мутанты -- фуфло, -- буркнул он. -- Интересно, кто же это ее так? -- Свои такие же, -- ответил Сергей не слишком уверенным голосом. -- Или еще побольше. -- Или еще кто-нибудь, -- сказал я. -- А ты вообще молчи, сука! -- взорвался гард и врезал мне между лопаток рукояткой пистолета (впрочем, не так сильно, как раньше). -- Привел нас сюда, а теперь еще и уссывается, гадина! -- Тихо! -- шепотом рявкнул Олег. -- Не знаю, кто ее так уделал, но надо быть готовым ко всему. Ты, -- он ткнул меня дулом АКСа, -- как думаешь, где он может прятаться? -- Не знаю, -- хмуро ответил я. -- Я вообще не предполагал, что здесь такие коммуникации под землей. Ты что-то говорил про командный пункт. Может быть, он там. Но где это, я не знаю. -- Внизу, -- сказал Олег, подумав. -- Это место похоже на ракетную базу, а на них КП всегда располагаются в глубине, в самом надежном бункере. Если эту базу законсервировали на случай войны, то понятно, почему до сих пор работают генератор и вентиляция. Ладно, надо спускаться. -- Фиг с два, -- фыркнул вдруг гард. -- Я никуда не пойду. Пусть скажет, где Чаша, и все. -- Охотно, -- отозвался я. -- Чаша внизу. -- Пошли, -- повторил Олег. -- Она, скорее всего, действительно внизу. -- Сговорились? -- спросил Сергей с нехорошей усмешкой. Он отодвигался все дальше и дальше от шахты, стараясь не смотреть на труп крысы. -- Я не пойду вниз, ясно? Я останусь здесь и буду вас прикрывать. А ты, если веришь этому ублюдку, спускайся с ним хоть в преисподнюю. Понятно? -- Сергей, -- произнес рысьеглазый удивленно, -- ты что? -- А то, -- огрызнулся он. -- Ежу ясно, что ничего здесь нет и не было никогда. Он тянет время, неужели не видно? Потом он скажет, что ошибся или пошутил, мы вылезем, а на поверхности нас встретят его дружки с автоматами... -- С огнеметами, -- сказал я. Олег сделал шаг навстречу гарду. -- Если он это скажет, то останется здесь навсегда. И он это знает. Ты что, не понимаешь, что ему так же нужна Чаша, как и нам? Мы играем сейчас в одну игру, и не стоит выходить из команды до конца матча... -- Я останусь здесь! -- взвизгнул Сергей. Он пятился к выходу, сжимая пистолет в левой руке, а правой нашаривая на стене выключатель. В следующую секунду Олег пнул ногой крысу, и она, кувыркаясь, полетела гарду в лицо. Рука с пистолетом дернулась, грохнул выстрел. Крысу разорвало на куски, а Олег, оказавшись рядом, отбил пистолет в сторону и саданул ему коленом в пах. Через мгновение он уже обернулся ко мне с нацеленным мне в живот АКСом. Я замер в двух шагах от него с занесенными над головой руками. -- Не успеешь, -- хрипло сказал он. -- Отойди к стенке и стой спокойно. Он отобрал у Сергея мою пушку и засунул себе за пояс. Похлопал его по щекам, предусмотрительно зайдя со спины так, чтобы держать меня в поле зрения. -- Сволочь, -- просипел гард, хватаясь руками за ушибленное место. -- Какая же ты сволочь, капитан... -- Не хуже тебя, -- огрызнулся рысьеглазый. -- Только ты лижешь задницу своему жирному педику и получаешь бабки исключительно за это. А я работаю по найму и получаю столько, насколько выполняю задание. Именно поэтому я и пойду сейчас вниз. А ты, трусливая скотина, пойдешь со мной. -- Так ты, значит, тоже свободный художник, Олег? -- спросил я. -- Заткнись, -- отрезал он. -- То, что я врезал Сереге, еще не значит, что я сниму с тебя браслеты. Мне нужна Чаша, понятно? Больше меня не интересует ничего, и ты в том числе... -- Можешь забрать Чашу, когда мы до нее доберемся, -- сказал я. -- Мне нужна моя девушка. Он поднял голову и посмотрел мне в глаза. -- Если ты не врешь, -- задумчиво проговорил он, -- у тебя, пожалуй, есть шанс выбраться отсюда живым. -- Слава Богу, -- я подошел к ограде и заглянул вниз. Из шахты дул теплый, пропитанный запахом машинного масла ветер. -- Я уж боялся, что останусь здесь навсегда. -- Хватит болтать, -- оборвал рысьеглазый, помогая подняться Сергею. -- Пошли. Сергей, у которого из оружия остались только арбалет и дубинка, зло покосился на него. Мы начали спускаться: вначале Дарий, затем я, за мной гард и, наконец, Олег с АКСом. Грохотали металлические ступени. Мы спускались, оставляя позади ярус за ярусом, и свет от горевшего далеко вверху белого фонаря становился все слабее и слабее. Вокруг постепенно сгущалась тьма, и вместе с тьмой появилось ощущение какой-то неотвратимой опасности, скрывавшейся во мраке. И чувствовал это не только я. -- Долго еще? -- еле слышно спросил гард, когда мы миновали шестой ярус. Олег не ответил. -- Так долго еще? -- прошипел Сергей, пытаясь сделать вид, будто с самого начала обращался ко мне. -- До конца, -- глухо ответил я и сам поразился тому, как прозвучал мой голос. И в этот момент мы достигли дна шахты. Здесь был почти полный мрак. Лампа над головой превратилась в тусклую белую горошину. Мы стояли на дне стометрового колодца, и темнота давила на нас, как давит толща воды на обитателей океанских глубин. -- Включи фонарь, -- скомандовал Олег. Мы проделали это почти одновременно, и два острых луча прорезали завесу тьмы. Сорок лет назад здесь, наверно, был пост охраны. Слева от лестницы из стены выдвигался массивный бронированный куб будки часового с толстым мутноватым стеклом. Правее был выход -- единственный выход из этого металлического стакана, когда-то перегороженный турникетом. Теперь турникет был наполовину утоплен в щели приземистой тумбы, отдаленно напоминавшей автоматы метрополитена. За турникетом начинался еще один туннель, ведущий в непроглядную тьму. -- Вперед, -- приказал Олег. Я неуверенно шагнул к турникету. Дарий почему-то не торопился занять свое место во главе отряда, и мне пришлось самому проверять, работает ли система охраны. Глазок фотоэлемента блеснул в луче фонаря, но автомат не отреагировал. Я прошел несколько шагов вглубь туннеля и посветил на пол. На пыльных металлических плитах отчетливо виднелись следы огромных ног в ботинках на ребристой подошве. -- Он тут, -- сказал я хрипло. -- Мы почти рядом. -- Да, КП где-то здесь, -- тихо подтвердил Олег. -- Иди медленно, запомни: одно неверное движение -- и смерть. -- Спасибо за напоминание, -- хмыкнул я, и в это время луч "симменса" выхватил из мрака кусок тяжелой серой стены, перегораживающей туннель. -- Абзац, -- Сергей сплюнул на пол. -- Приехали, мужики. Мы с Олегом водили фонарями по серой стене, высвечивая тусклые листы обшивки. Я пригляделся -- огромные следы обрывались у самой стены, будто человек прошел сквозь нее. А в метре от пола, прямо над полосой исчезающих следов, в металл было ввинчено массивное рулевое колесо. -- Это не стена, -- Олег посветил на колесо фонарем. -- Это дверь. Он подошел к стене и осторожно постучал по ней согнутым пальцем. -- Свинец, -- произнес он, не оборачиваясь. -- Толстая свинцовая плита... И в этот момент я вспомнил, что мне напоминали подземные коридоры объекта "66". Эти металлические листы я уже видел - вчера, в Склифе, в рентген-кабинете, куда гонял меня Вадик за снимками черепа ДД. Это была защитная обшивка, не пропускающая жесткое излучение. И еще я вспомнил разорванную крысу на верхней ступеньке лестницы. -- Крыса-мутант, -- вырвалось у меня. Олег медленно отступил от стены и обернулся к нам. -- Ты, -- ствол автомата дернулся в направлении Сергея, - крути колесо. Ты, -- взмах в мою сторону, -- помогай ему. -- Не сходи с ума, Олег, -- взмолился гард. -- Там же радиация. Отсюда сваливать надо, чем скорее, тем лучше... -- Крути баранку! -- рявкнул рысьеглазый. -- И ты тоже, быстро! Лицо его застыло, в глазах блестел отсвет моего фонаря. Я решил, что пора попробовать перевербовать его себе в союзники. -- Эй, -- сказал я, -- сними браслеты, и я открою тебе эту дверь. Не бойся, нападать я не стану. Мне нужна только моя девушка, а все остальное -- ваше. -- Делай, что сказано! -- прошипел он. -- А будешь болтать, получишь пулю в лоб, ясно? Я пожал плечами и взялся за колесо. Оно было тяжелым, и крутить его было очень неудобно, поэтому, пока ко мне не присоединился Сергей, дело шло туго. Гард все же был очень здоровым парнем -- он ухватился за колесо, и я увидел, как вздулись под широкими рукавами его черной майки немалые бицепсы. А еще я увидел, как побагровело от натуги его лицо и потемнел отчетливо различимый рубец на шее под левым ухом - след от моего удара. Мы сопели и вполголоса ругались, пытаясь сдвинуть этот проклятый штурвал, и, наконец, колесо поддалось и повернулось против часовой стрелки. Тяжелая свинцовая дверь, скользя на невидимых шарнирах, стала медленно сдвигаться вглубь коридора. Приоткрылась щель шириною в полметра, оттуда пахнуло сухим теплым воздухом, послышался отдаленный гул работающих механизмов... -- Отвали, -- зло бросил гард и, оттолкнув меня плечом, налег на колесо всем своим весом. Дверь неожиданно легко заскользила вперед. Гард выругался и перестал ее толкать. Он выпрямился на пороге, расправив плечи и разминая затекшие ноги. -- Ложись! -- крикнул вдруг Олег. Чем меня не обидел Бог, так это хорошей реакцией. Практически одновременно с его криком я грохнулся на металлический пол и перекатился к стене. Треснула короткая очередь из АКСа. За несколько секунд падения я успел увидеть, как из темного зева разкрывшегося туннеля вылетело какое-то бесформенное огромное тело, как оно ударило в грудь стоявшему на пороге гарду и как они оба покатились по полу, но почему-то не в нашу сторону, а обратно, в темноту. Очередь, видимо, прошла высоко, и пули ударили в потолок. Раздался звон битого стекла. Я приподнялся на локтях, пытаясь различить хоть что-нибудь в кромешном мраке, царившем в туннеле. Мой "симменс" упал и светил в стену, а фонарь Олега, похоже, не достигал лучом места схватки. Потом я скорее почувствовал, чем услышал, какое-то движение справа. Олег, вжавшись в серую стену туннеля, бесшумно продвигался к открытой двери. Он крался мягким кошачьим шагом, и казалось, что это не человек, а какой-то фантастический обитатель здешних подземелий, всю жизнь проживший в кромешной тьме. Из открытой двери доносились странные, отвратительные звуки - там что-то чавкало, рычало, стонало и хлюпало, один раз полузадушенный голос гарда прокричал: "Помогите!", и снова его заглушило кошмарное чавканье. Я с трудом заставил себя подняться на ноги, подобрать "симменс" и, пробравшись вдоль стены, осветить фонарем разыгравшуюся во мраке схватку. Сначала я увидел ноги гарда. Они дергались и колотили по полу, залитому чем-то темным и блестящим. Потом я увидел то, что лежало на этих ногах, придавив Сергея своей тяжестью, и отпрянул назад. Гладкое, перекатывающееся в свете фонаря тугими узлами мускулов, длинное тело зверя. Плоская голова с прижатыми ушами, приникшая к горлу несчастного гарда. Длинный и толстый хвост. Готов поклясться, что это была она -- собака из заброшенного дома в Малаховке, адский Эбих. Но сейчас она была раза в два крупнее и напоминала скорее тигра. Стоявший в двух шагах от меня Олег бессильно выматерился. Он водил АКСом то вверх, то вниз, но понятно было, что выстрелить он не сможет. Пули прошьют тело собаки и достигнут Сергея. Но и стоять так, ожидая пока собака разделается с ним, тоже было не лучшим выходом. В эту секунду клубок из сцепившихся тел покатился по полу, и мы услышали крик -- полный смертельного ужаса нечеловеческий крик того, кто мгновение назад был еще Сергеем. Он не успел замереть, захлебнувшись глухим хлюпаньем, а собака уже выпрямилась над распростертым телом и обернула к нам страшную, окровавленную морду. Олег вздернул ствол АКСа и нажал на курок. Собака поднялась, и я увидел, как пули рвут ее тело -- мощные удлиненные пули со смещенным центром тяжести. В следующую секунду расстрелянное в упор чудовище ринулось на рысьеглазого. Навстречу ему вылетело тугое, как обернутая в меховую шкуру пружина, тело Дария. Обе собаки -- адская и земная -- сшиблись в воздухе и тяжело рухнули на пол в полуметре от нас. -- Не стреляй! -- заорал я, бросаясь к ним. Собака Хромца опять оказалась сверху, она рвала своими мощными челюстями горло Дария и полосовала ему бока острыми как бритва когтями. Я упал на нее и попытался просунуть цепочку от наручников под толстым мускулистым горлом. Ей удалось укусить меня за левую кисть, и я взвыл от страшной боли; на секунду мне показалось, что ее клыки выделяют яд. Затем я все же протащил цепочку у нее под нижней челюстью и, сомкнув браслеты на крутом загривке, начал душить. Дарию удалось выбраться из-под огромной туши, и он с молчаливым ожесточением вцепился ей в живот. Я душил ее изо всех сил, собака хрипела; Дарий вгрызался ей во внутренности; она была прошита десятком пуль, и все же она продолжала сопротивляться с силой и злостью раненого тигра. Эта безумная схватка продолжалась бесконечно долго, а потом рядом со мной грохнул одиночный выстрел, гигантское тело в последний раз напряглось, и все закончилось. Я поднял голову и увидел разможженный череп собаки. -- Вставай, -- произнес надо мной голос рысьеглазого. -- Я добил ее... Проклятая тварь... Я поднялся, скользя в крови мертвого монстра. Дарий тоже попытался встать, но лапы не слушались его. Правый бок был разодран, оттуда обильно сочилась кровь. -- Собака дальше идти не сможет, -- сказал я, почувствовав, как враз пересохло горло. -- Надо оттащить ее к стене. -- Наплевать на собаку! -- рявкнул Олег. -- Бери фонарь и иди вперед, быстро! -- Сними наручники, -- попросил я. Он усмехнулся -- скупо, зло. -- Перебьешься. Вперед! Я нагнулся и поднял фонарь. Потянулся за арбалетом. -- Оставь! -- скомандовал Олег и дернул стволом автомата. -- Мы и так уже нашумели, беззвучного нападения не получится. Ну, шевелись, живо! -- Слушай, -- сказал я, -- кретин, ты же нам ни одного шанса не оставляешь... -- Мой шанс -- это ты, -- отрубил рысьеглазый. -- Будешь вести себя разумно -- выживешь. Будешь дурить -- сдохнешь. Двигай! Я пожал плечами и пошел вглубь туннеля. Впереди была тьма и неизвестность, позади -- тьма и автомат в руках Олега. И где-то здесь была еще Наташа, а высоко над нами, над толщей земли и бетона, над лесом, над прозрачной кисеей атмосферы, наливалась кроваво-красным полная луна -- источник магической силы Чаши Грааль. -- Стой, -- прошипел вдруг за моим плечом Олег. Я остановился и замер. В окружавшем нас мраке что-то двигалось, что-то далекое и, по всей видимости, большое -- из глубины коридора прилетело и достигло наших разгоряченных лиц слабое дуновение ветерка, вызванное перемещением невидимого тела. -- Выключи фонарь, -- прошептал рысьеглазый. Я надавил пальцем на скользящую планку, и конус желтоватого света, бивший на десять шагов вперед, исчез. За спиной послышалось шуршание ремней. Секунду поразмыслив, я понял, что Олег поднес к глазам прибор ночного видения. Момент был исключительно удобный -- автомат рысьеглазый наверняка закинул за спину, а руки его были заняты инфракрасным биноклем. Я запросто мог ударить его стальным браслетом в висок, тем более, что смотрел он явно не на меня. Но я продолжал стоять у стены и вслушиваться в зловещую тишину вокруг. Может быть, в этот момент мне просто стало страшно, и я не захотел оставаться один на один с тем, что надвигалось на нас из глубины туннеля. Может быть, я не смог заставить себя нанести столь предательский удар исподтишка. Так или иначе, я не сделал ничего. -- Ну? -- спросил я, когда молчание Олега стало просто невыносимым. -- Что там? Еще секунд двадцать он не отвечал, затем хриплым шепотом отозвался: -- Хрен его знает... Мелькают какие-то пятна... В это время уже явственно слышен был шум -- шум приближения чего-то огромного. Похоже было, что это нечто заполнило собой весь туннель. Мне ярко представился некий чудовищный червь, слепой и белый, ползущий к нам по гладким металлическим плитам коридора. Олегу, скорее всего, привиделось нечто похожее, потому что в его голосе был страх. Он крикнул: -- Оно совсем близко! Его руки швырнули меня на пол, и я услышал, как сам он грохнулся сзади. В этот момент нас накрыло. Все вокруг заполнилось шумом, и я вдруг отчетливо понял его природу -- это был шум хлопанья тысяч и тысяч крыльев. Гигантская стая каких-то существ проходила над нами, не издавая никаких других звуков, кроме этого неживого хлопания, и это было так жутко, что на несколько мгновений я потерял способность дышать. Потом я почувствовал, как одно из существ запуталось у меня в волосах и завозилось там, пытаясь вырваться и царапая кожу острыми маленькими когтями. Холодный кожистые перепонки опустились и накрыли мое лицо; я задохнулся от отвращения и, изо всей силы мотнув шеей, ударил головой о стену. Существо пискнуло и разжало когти, и я почувствовал, что мое лицо свободно. Хлопанье длилось еще минуту или две, а потом все стало замирать в направлении центральной шахты. Я услышал как выругался Олег, и увидел вспыхнувший за спиной луч света. -- Охренеть можно, -- выдохнул рысьеглазый, переведя луч на раздавленное тельце, валявшееся на полу. -- Летучие мыши! Но сколько! -- Кто-то их вспугнул, -- сказал я. -- Там, в глубине... Он сидит и ждет. Рысьеглазый кивнул -- я скорее угадал, чем увидел это. -- Недолго ему осталось ждать, -- сказал он. Интересно, подумал я, как бессмертные реагируют на очередь из Калашникова? Ну, допустим, убить Хромца из автомата нельзя, но хоть какой-то ущерб ему нанести можно? В конце концов, даже если он регенерирует как амеба, то на заживание рваных ран от пуль со смещенным центром тяжести требуется время. Знать бы еще, какое... Мы пробирались по коридору, то и дело поскальзываясь на свежем помете. В лицо все сильнее дул теплый воздух -- там, впереди, угадывалось какое-то открытое пространство. Логически рассуждая, высокое и обширное, поскольку должна же была такая масса летучих мышей где-то гнездиться. И по мере нашего приближения к этому месту идти становилось все тяжелее и тяжелее -- мы словно рвали невидимую паутину, затягивающую туннель все гуще. Внезапно меня охватило неподдающееся контролю желание развернуться и броситься со всех ног обратно. Возможно, я бы так и сделал, если бы не уткнувшийся мне между лопаток ствол автомата. Затем я почувствовал ужас. Не страх, не подрагивание в коленках или что-нибудь еще в этом роде -- ужас, древний, как ночь, поднялся из глубин моего сознания, грозя разорвать мое сердце. Я ощутил, как немеют мои лицевые мускулы. -- Тот-Амон, -- сказал Олег негромко, и ужас отступил. -- Что? -- ошалело спросил я, оборачиваясь. Рысьеглазый не ответил. Его лицо, застывшее как гипсовый слепок, было лицом робота, и я понял, что он не произнес ни слова. Он не мог произнести ни слова, он так же боролся с ужасом, как и я, только его методы борьбы были другими. И еще я понял, что ничего не означавшее для меня словосочетание "Тот-Амон" произнес я сам. -- Тот-Амон, -- снова пробормотал я, будто вспоминая что-то давно забытое. -- Сады страха... Под ногами мягко и упруго заколыхалась насыпанная над глубокими известняковыми цистернами почва. Цистерна... в них обитали странные безглазые существа, которым иногда бросали рабов, колодцы, ведущие вниз, скрывались где-то здесь, в буйной растительности, среди пальм и роз Садов Страха... Вспыхнул свет. Он хлестнул по глазам, как плеть, и я временно ослеп. Растерянно пытаясь справиться с мельканием желтых и красных пятен, я почувствовал, что меня снова толкают на пол, услышал короткую автоматную очередь и звон разбившегося на миллионы осколков огромного стекла. Сады Тот-Амона исчезли, я лежал на металлическом полу туннеля, а рядом со мной лежал рысьеглазый, уперев магазин автомата в неровный шов плиты. Коридор заканчивался метрах в десяти от нас, а дальше смутно угадывалось во тьме какое-то громадное помещение или пещера. Оттуда ударил в нас луч гигантского прожектора, уничтоженного Олегом, и где-то там, впереди и вверху, медленно одна за другой загорались потрескивающие синие лампы. Помещение становилось видно все лучше. Это был гигантский зал, стены которого уходили вверх метров на двадцать. Глубину его определить было пока трудно: лампы загорались, главным образом, перед входом и под потолком, а дальняя часть зала по-прежнему оставалась затемненной. Прожектор, скалящийся осколками фонаря, висел на двух черных паучьих кронштейнах посредине зала. А под ним на громоздком металлическом кубе непонятного назначения переливался отблесками синего пламени Череп Смерти. И я понял, что мы достигли Конца Пути. -- Что это? -- спросил Олег, не поворачивая головы. Я не ответил. Я смотрел в пустые глазницы хрустального Черепа, зачарованный исходившим от него свечением. Это был он, Череп Смерти, Око Виракочи, Хрустальный Ужас, вещь более древняя, чем все вещи нашего мира, исключая, быть может, Чашу, вещь, с которой началась для меня эта история и которой она, по всей видимости, должна была завершиться. Наконец, я заставил себя оторваться от завораживающего взгляда этой мертвой призрачной головы и поискал глазами Чашу. Чаши нигде не было, не видно было также и Железной Короны с Камнем, о которой я знал только со слов Лопухина-старшего. Вспыхнула, потрескивая, последняя лампа. Гудели невидимые генераторы, равномерно выдыхая нам в лицо сухой теплый воздух. Густая тяжелая пыль, гонимая этим искусственным ветром, невысокими волнами перемещалась по ровному полу, по зачехленным пультам и панелям каких-то приборов. Зал казался мертвым, но кто-то прятался в нем -- кто-то, включивший прожектор и лампы. И этот кто-то видел нас, а мы его -- нет. -- Что будем делать? -- спросил я рысьеглазого. На этот раз не ответил он, и я подумал, что зря все-таки не воспользовался своим единственным шансом тогда, в туннеле, когда руки его были заняты прибором ночного видения. Олег напряженно вглядывался в пугающую пустоту зала, и его автомат еле заметно перемещался вправо -- туда, где между корпусами двух зачехленных машин темнел глубокий черный провал. Внезапно он трудноуловимым движением перекатился на спину и снова на живот, оказавшись под прикрытием противоположной стены. Теперь нас разделяло четыре метра пустого пространства. Олег бросил еще один взгляд на черный провал и перевел автомат на меня. -- Встать! -- тихо, но отчетливо скомандовал он. Я почувствовал острую, неожиданно щемящую обиду. Странно было бы ожидать чего-то другого от человека, который всю дорогу держал тебя под прицелом, и все же где-то в глубине души я до конца надеялся, что мы будем сражаться вместе. Но Олег не хотел драться вместе со мной. Он предпочел выставить меня вперед как приманку и мишень, чтобы выманить Хромца из его убежища. На секунду мне захотелось демонстративно встать и пойти обратно, чтобы получить пулю в спину. Потом я вспомнил о Наташе. -- Сука, -- ответил я так же тихо и поднялся. Я шел по коридору к порогу зала, сжимая в скованных руках бесполезный теперь фонарик. Впереди щерил свои кристаллические зубы Череп Смерти, сзади смотрел мне в спину зрачок АКСа. Шаги гулко отдавались в гигантской раковине распахнувшегося надо мной пространства -- прятаться теперь было бессмысленно. Я сделал несколько шагов по направлению к металлическому кубу. Мои ботинки оставляли в пыли глубокие следы, но набегавшие пылевые волны тут же заносили их. Пять шагов... десять... хрустели под ногами осколки стекла... пятнадцать... куб был совсем близко. Теперь я хорошо видел Череп -- он не светился собственным светом, его бесчисленные отшлифованные грани отражали свет горевших под потолком ламп. -- Остановись, -- сказал чей-то голос. Я замер -- мне показалось, что это произнес Череп. И только секунду спустя я понял, что голос доносился откуда-то сбоку. Несколько очень длинных, очень страшных мгновений в зале было тихо. Где-то под потолком поскрипывали, раскачиваясь, кронштейны прожектора. Скалился Череп. -- Возвращайтесь, -- предложил голос, когда эти мгновения истекли. -- Вы не в силах изменить то, что предначертано. Щепка не может остановить поток. Это был все тот же голос, он все так же мастерски менял интонации, -- сейчас он был отрешенным и величественным, -- но это все равно был голос человека, которого я ненавидел всеми силами своей души. Голос Хромца. -- Я дарю вам жизнь, хотя вы ее и не заслужили. Я дам вам уйти, чтобы вы могли встретить Приход Ночи... Ибо Ночь близка. Я, наконец, пришел в себя и обрел дар речи. -- Ты, козел, -- заорал я во всю глотку, -- отдай мою девушку! Его ровный, бесстрастный голос перекрыл мой крик -- он продолжал говорить, как ни в чем не бывало, и я почему-то подумал, что он читает речь по бумажке. -- Смертные! -- пророкотал Хромец. -- Возвращайтесь туда, откуда пришли! Я могу стереть вас в пыль, могу ввергнуть в огненные бездны... Но я добр. Я отпускаю вас, чтобы вы увидели исполнение мечты, которой более двух тысяч лет, и предначертания, которое старше вашего мира... Идите! Когда он сказал "идите", я, наконец, установил источник звука -- им был небольшой динамик, вмонтированный в стену за неясными громадами машин слева от меня. Окончательно убедившись, что самого Хромца поблизости нет, я шагнул вперед и протянул скованные руки, чтобы взять Череп. Казалось бы, эта история должна была бы отучить меня удивляться чему-либо. И все-таки я совершенно обалдел, когда Хромец появился в пяти метрах передо мной по ту сторону металлического куба. Он возник на пустом месте, словно соткался из воздуха. Властным движением он поднял руку -- колыхнулись тяжелые складки странного золотистого одеяния, -- и я остановился. Не от удивления, как в первый раз, а от того, что не мог больше пошевелить ни ногой, ни рукой. -- А, Ким, -- произнес он уже совершенно другим, обычным и, я бы даже сказал, усталым голосом. -- Опять вы... Я ведь предупреждал вас, по-хорошему предупреждал... Чего ради вы сунулись в эти норы? Я попытался пошевельнуть губами -- не получалось. Было такое ощущение, как будто мышцы лица скованы заморозкой, вроде той, что применяют дантисты. Только тут в меня заморозки вогнали литра три. -- Наташа, -- сипло выдохнул я одним горлом. -- Наташа? -- переспросил он, удивленно подняв брови. -- А, это та самая девица, которую вы все никак не могли поделить с внуком археолога? Да бросьте вы, Ким, в самом деле... Речь идет о вселенском могуществе, об играх богов, а вы про какую-то девку... -- Где? -- хотел спросить я, но из горла вырвалось что-то вроде рычания. Он улыбнулся -- жуткой, мертвенной улыбкой скелета. -- Что-то я плохо слышу вас, Ким... И в эту секунду рысьеглазый сзади рявкнул: -- Ложись! Нечеловеческим усилием я напряг парализованные мышцы и рванулся вперед. Никакого движения у меня не получилось, но я потерял равновесие и начал медленно валиться в направлении куба. Я слышал, как над самой моей головой свирепо прожужжала выпущенная Олегом короткая очередь, а потом металлический пол стремительно придвинулся и врезал мне по морде. Стало очень больно, я закрыл глаза и шмыгнул разбитым носом, а когда сделал это, понял, что могу двигаться. Я выплюнул выбитый зуб и поднялся. Сзади гремели шаги -- это подходил Олег, держа автомат дулом к земле. -- Ну вот и все, коллега, -- весело сказал он, хлопая меня по плечу. -- А ты боялся... Я огляделся. Хромец лежал там, куда его отбросила очередь из автомата, -- на кожухе какой-то громоздкой машины. Золотистая тога, облегавшая огромное тело, в нескольких местах была залита темной кровью. Пули вошли в него наискосок -- от левого бока до правой ключицы, разорвав грудную клетку. Он был мертв. Несомненно и однозначно мертв. -- Готов, -- безо всякого сожаления произнес Олег, обходя куб. -- А нечего подставляться, дурик лысый... Я по-прежнему стоял столбом. Я никак не мог поверить, что с моим страшным врагом, с эти бессмертным монстром будет покончено так легко и быстро. Но Олег не знал, что Хромец бессмертен... -- Где же Чаша? -- бормотал он, подходя к трупу. -- Чаша, она же должна быть у этого подонка... -- Вы совершенно правы, -- любезно отозвался мягкий, вкрадчивый голос. -- Чаша у меня. Олег медленно обернулся. Я увидел его лицо: ни страха, ни удивления не было в его глазах. Там блестела сталь -- холодная, безжалостная сталь. Сам я не мог заставить себя обернуться. Мне почему-то казалось, что там я увижу что-то неописуемо страшное. Однако я ошибся -- самое страшное происходило за спиной рысьеглазого. Прошитое пулями тело Хромца начало медленно таять. Оно съеживалось, будто его поливали невидимой кислотой, издавая шуршащие звуки, и скоро исчезло совсем. Тогда я отступил на шаг и тоже обернулся. На пороге зала стоял Хромец. Он был и похож, и непохож на своего исчезнувшего двойника, сдувшуюся куклу, растворившуюся тень, или как там еще назывался этот фантом. Он стал выше ростом -- по-моему, в нем уже было больше двух метров. Складками ниспадало на пол точно такое же золотистое одеяние, но на этот раз перетянутое красным поясом с бахромой. За поясом что-то блестело, но я не мог разобрать, что именно. И еще -- на голове у него была Железная Корона. Простая полоска темного металла, в центре которой тускло отсвечивал желтоватый камешек. Волшебный камень Чандамани, надо думать. До него было метров пятнадцать. Это если считать от меня, Олег находился еще дальше, метрах в пяти, за кубом, на котором беззвучно зиял пустыми глазницами Череп Смерти. Я переводил взгляд с одного на другого и проклинал судьбу за то, что на мне так не вовремя оказались железные браслеты. -- Отдайте Чашу, -- хрипло сказал Олег. -- Вам? -- осведомился Хромец по-прежнему любезно. -- Ни за что. И, поверьте, это вовсе не от пренебрежения к вам лично. Даже если бы сам Нергал, повелитель нижнего мира, явился бы сейчас за этой маленькой вещицей, я бы и ему ответил то же самое. Чаша моя. Я искал ее две тысячи лет. Вам, юноша, этого не понять. -- Да что вы говорите, -- удивился Олег. Он медленно выходил из-за куба, и автомат в его руке по-прежнему смотрел дулом в землю. -- Две тысячи лет? Ай-яй-яй, как долго... Ясно было, что он согласится с чем угодно, лишь бы отвлечь Хромца и выиграть пространство для маневра. Надо было уходить с линии огня, и я незаметно шагнул вправо, под прикрытие огромного металлического шкафа. -- Брось свою пукалку, -- сказал вдруг Хромец с классической блатной интонацией. -- Все равно выстрелить не успеешь, афганец хренов... И тут Олег, находившийся уже посередине прохода, вскинул руку -- маленький автомат вздернул свое хищное рыльце -- и выстрелил. Но, на мгновение опередив его, рука Хромца метнулась к поясу, и что-то, блеснув в неверном свете ламп, со свистом рассекло воздух. Очередь ушла в сторону, глухо пробарабанив по бронированному шкафу, за который я успел отпрянуть, и в следующую секунду Олег выронил автомат. Он поднял руку, и я увидел, что в его ладони торчит, пробив ее насквозь, металлическая звездочка странной конфигурации. Такие звездочки -- сюрикэны -- были излюбленным оружием средневековых японских лазутчиков-ниндзя... Из-за шкафа мне было не разглядеть, какие действия предпринимает в своем углу Хромец. Но я увидел, как здоровая рука капитана спецназа скользнула к голенищу высокого сапога и метнула через весь зал тонкую стальную полоску. Продолжая двигаться со скоростью раненого леопарда, Олег нагнулся, чтобы подхватить автомат, и тут налетевший от дверей золотистый вихрь отбросил его назад и сбил с ног. Посередине зала будто забилась в странном танце гигантская золотая бабочка. Я завороженно смотрел, как движется размытая, будто при ускоренной съемке, фигура Хромца, как взлетают тяжелые одежды, как пытается подняться Олег и как новые удары отбрасывают его на пол... Потом я повернулся -- и побежал к выходу. Вся надежда была на то, что капитан продержится еще минут пять. За это время я добрался бы до тела Сергея, освободился от наручников и взял арбалет. О том, что я буду делать потом и сколько еще времени мне понадобится, чтобы добраться до Хромца, я не думал. Главным было вернуть арбалет. Я вырвался в коридор и замер, будто натолкнувшись на невидимую стену. Навстречу мне из темной глубины тоннеля брел, неуклюже переваливаясь на непослушных лапах, огромный пес с разодранным боком. В зубах у него было крепко зажато ложе Нефритового змея, а чехол с Жалом, привязанный шелковым шнуром, волочился позади. В десяти шагах от меня пес поднял голову, и я увидел в его глазах слезы. Он тяжело, словно ему подбили сразу все четыре лапы, упал на землю, и я бросился к нему. Из-под мощных желтых клыков выступила красная пена, и на окованном металлом ложе была кровь. Бока собаки быстро вздымались и опадали, лапы беспомощно скребли по металлическим плитам. -- Дарий, -- ласково позвал я, проводя скованными руками по большой лобастой голове. -- Дарий, дружище... Спасибо тебе, слышишь? И не умирай, теперь-то я уже скоро... Непослушными руками я вытряхнул из чехла стрелу, навинтил на нее Жало и попытался зарядить арбалет. Это получилось у меня с пятого или шестого раза, и стало ясно, что если выстрелить в наручниках я, может быть, и смогу, то уж попасть -- никогда. Секунду я колебался: не вернуться ли туда, где лежал труп гарда, но затем за моей спиной раздался короткий раздирающий душу крик, и я понял, что времени уже не осталось. Поднявшись с колен, я положил Нефритового Змея на согнутую в локте правую руку и, придерживая его согнутой левой, пошел обратно в зал. Больше всего я боялся случайно задеть спусковой крючок скованными руками и потерять единственную стрелу. Мысли о том, насколько нелепо я выгляжу, в тот момент в голову не приходили. И слава Богу. Я прошел уже метров десять в глубину зала, когда из-за горбатого зачехленного механизма, находившегося за кубом, показалась высокая костлявая фигура. Лысый череп мертвенно блестел в свете синих ламп. Хромец выдвинулся на середину прохода, и я увидел, что руки его в крови. Он сделал несколько шагов по направлению ко мне и остановился перед металлическим кубом. Расстояние между нами по-прежнему было слишком велико, и я понял, что ни за что не попаду в него. Я сказал: -- Я пришел, чтобы убить тебя, лысая тварь. Он открыл рот, и я вновь услышал его голос -- но на этот раз мне почудилась в нем нотка страха. Он сказал: -- Меня нельзя убить. Я бессмертен. -- Если только змея не ужалит тебя в третий глаз, -- перебил я и сделал еще шаг ему навстречу. -- Вот он у меня в руках, Нефритовый Змей, и вот его Жало. Я убью тебя. -- Щенок, -- прошипел он, -- я давно ждал, когда ты покажешь зубы... О, как горько будет твое разочарование, когда ты узнаешь, что ошибался... Не тот это Змей и не то Жало -- вреда они мне причинить не могут. Тебя же, о смертный, ждет страшная судьба... -- Не заговаривай мне зубы, -- снова перебил его я. -- Палец мой на спусковом крючке -- достаточно доли секунды, чтобы покончить с тобой. И если я пока не стреляю, то лишь потому, что ты еще не ответил, где Наташа. Отвечай, скотина, и я, возможно, оставлю тебе жизнь. Он расхохотался, но глаза его по-прежнему, не отрываясь и не мигая, смотрели мне в переносицу. К счастью, я слишком ненавидел его, чтобы отступить перед этим взглядом. -- Возможно? О, да, ты всегда был дерзким, щенок. Тот, кого звали в Иуну Кеми, тоже был дерзким, и где он теперь? Спроси о нем слепых чудовищ известняковых пещер Тот-Амона, они живут долго, хоть и обречены на вечную тьму... Ты предлагаешь мне жизнь в обмен на девчонку? Да что ты знаешь о жизни, смертный? Жизнь твоя кончится, не успев начаться, и знаешь ты о ней не больше, чем муравей о пустыне. Нет, смертный, я не боюсь тебя и твоих жалких угроз. Ты не получишь свою девку и не убьешь меня. Тебе это не по силам... Он замолчал и некоторое время тяжело смотрел на меня исподлобья. Я почувствовал, как немеет мой палец на спусковом крючке, как наливаются чугуном руки и неудержимо клонится вниз Нефритовый Змей. И когда я уже совсем было опустил арбалет, то понял, что Хромец действительно боится, и эта мысль вернула мне силы. Я взглянул в его мертвые глаза и усмехнулся -- первый раз за весь день. -- Стой, -- уже менее уверенно сказал он, когда наше противостояние взглядов закончилось. -- Я не принимаю твоей сделки, но предлагаю тебе свою... Выслушай меня, смертный. -- Я не намерен тебя слушать, старый болван, -- я крепко прижал ложе арбалета к плечу и прицелился. -- Или ты скажешь мне, где Наташа, или... -- Хорошо! -- рявкнул Хромец. -- Я скажу, но сначала выслушай... Мне нужна твоя помощь! Если бы он заявил, что отправил Наташу домой на ковре-самолете, я, наверное, поверил бы ему больше. Поэтому я воспользовался его растерянностью и продвинулся вперед еще на пару шагов. -- Я мог бы тысячу раз убить тебя, и там, на поверхности, и здесь, в подземельях Нергала, где сила моя возрастает многократно... Я мог бы прийти к тебе в дом и уничтожить тебя спящего, я мог бы послать к тебе духов ада, и они разорвали бы тебя на куски, я мог бы проткнуть твою фигурку перед Черепом Смерти, и ты умер бы, как умер старик-археолог, в страшных мучениях... Но я не тронул тебя. Наверое, нужно было его как-то поблагодарить, но мне, честное слово, было не до этого. Я сделал еще шаг вперед, и расстояние между нами стало вполне приемлемым для точного выстрела из арбалета - правда, без наручников на запястьях. - Я ждал, когда ты придешь сюда, - сказал он. - Я хотел, чтобы ты пришел. Хотел и боялся, но хотел все-таки больше. Игра, начавшаяся две тысячи лет назад, завершается. Согласись, что без противников играть скучно. Мы уже встречались с тобой, Ким, очень давно, в Городе Столбов, Иуну... Тогда ты был совсем другим, хотя звали тебя похоже - Кеми... Ты был мастером мечного боя и стрелком из лука. И наемником. (Вообще-то я уже не первый раз слышал эти сказки - когда-то у меня была подружка-астролог, утверждавшая, что в прошлой жизни я жил в джунглях Африки и был негритянкой. Поэтому откровения Хромца я воспринял спокойно и не преминул продвинуться еще немного вперед). - Итеру выбрали Кеми как оружие против меня, - продолжал между тем Хромец. - Они не могли убивать сами... предпочитали действовать чужими руками... как и сейчас. Старик Лопухин тоже ведь послал тебя, Ким, мой мальчик... Ничего не переменилось за две тысячи лет. Кеми было сказано, что он должен поразить меня в точку, на два пальца отстоящую от переносицы. Ему дали стрелу - Жало Змеи. И ему заплатили, заплатили несметными сокровищами, но он не успел ими воспользоваться. Голос его окреп и загрохотал под потолком подземного зала. - Я убил его, Ким! Это оказалось несложно! Я похитил его возлюбленную и предложил ему прийти за ней в сады Тот-Амон, одному и без оружия. И, когда он пришел, девушка ударила его ножом в спину, потому что к тому времени она была уже мертва, а в ее теле сидел суккуб, подчинявшийся мне! Но Итеру оказались хитрее, чем я думал. Пока я разбирался со своим неудачливым убийцей, они выкрали у меня Чашу. И мне пришлось искать ее, долго, очень долго, искать повсюду... Я искал ее две тысячи лет! И везде я встречал одних и тех же людишек. Ли Цюань возродился в Чоодур-ооле, старом ламе из тувинского дацана, отдавшем Чашу археологу... Мороз был со мною в перуанском походе, когда отряды Писарро грабили империю инков... Старик Лопухин... его внук... многие другие... сколько раз я встречал их под разными обличьями и разными именами... Итеру учили, что время циклично. Что было, то будет, что будет, всплывет из глубин прошедшего. Вселенная - механический ящик с заводными куклами. Одни и те же люди играют одни и те же роли. Бесконечное вращение, змея, кусающая себя за хвост... Итеру были рыцарями Вечной Шарманки. Чаша - ключ от ворот мира. Владеющий ее силой может разомкнуть круг. Время изменит свой ход, и в мир вернется Ночь. Конец циклов. Заводные куклы разбираются и сдаются в металлолом, механический ящик убирают в чулан. Представление окончено. Вот что есть приход Ночи. И ты можешь помочь мне, Ким. Ты, мой вечный противник, ты, кого бессмертные кукольники, не спросясь, отправили в бесконечную погоню сквозь века, ты, бессчетное число раз пытавшийся убить меня и погибавший сам, ты можешь помочь мне в исполнении предначертанного. И, если ты поможешь мне, ты будешь вознагражден. -- То же ты обещал Чэнь Тану, -- сказал я, прилаживая арбалет поудобней. -- И старику Лопухину. Мы зря теряем время... Последний раз спрашиваю: где Наташа? Он не ответил, и я тут же понял, что время мы теряли все-таки не зря. Потому что откуда-то из-под металлического куба вверх ударил столб прозрачного пламени, а в руках у Хромца оказалась переливающаяся всеми цветами радуги Чаша -- я с трудом узнал в ее странных очертаниях бывший невзрачный Грааль. -- Полночь! -- загрохотал под сводами зала нечеловеческий голос. -- Полночь, смертный! Ты проиграл -- могущество Вселенной принадлежит мне! Я вздохнул и нажал крючок. Нефритовый Змей дернулся у меня в руках, запела тетива, и тяжелая толстая стрела с коротким свистом пролетела высоко над левым плечом Хромца. Она не причинила ему никакого вреда, но он в страхе заслонился обеими руками, и Чашу со звоном выбило из его пальцев. Секунду Хромец стоял неподвижно, потом опустил руки и засмеялся. На этот раз он смеялся тихо, словно сам не верил, что остался жив, и у меня от этого его тихого смеха мороз прошел по коже. Я тоже не успел еще осознать, что упустил свой единственный шанс, что теперь впереди у меня только смерть -- более или менее мучительная, вот и вся разница, -- просто стоял и смотрел, как он смеется. Потом я выпустил арбалет из внезапно занывших рук, и он с грохотом упал на пол. -- А я боялся, -- проговорил Хромец, совладав наконец с жутким своим смехом. -- Очень боялся, Ким. И этой штуки -- ее ведь тоже успел умыкнуть из дацана старый Лопухин, -- и стрелы, и особенно тебя... Да, тебя, Кеми, Сын Змеи... Ты ведь родился в год Змея, смертный, и тогда, в Иуну, и теперь, спустя две тысячи сто пятьдесят лет... Потому-то я и не мог убить тебя сразу: боялся, боялся, как никого из людишек за все эти долгие, долгие годы... Но теперь все: у Змеи нет больше Жала. Ты не опасен больше, Ким, и жить тебе осталось недолго. Или, напротив, долго... это надо обдумать. Я мог бы продлить твою жизнь на столетия, столетия медленных и страшных страданий в самых темных подземельях Нижнего Мира... Что ты скажешь о том, чтобы послужить кладовой яиц для сколопендр? Или о том, чтобы твое сознание поместили в мозг гигантского червя? Впрочем, с тебя, возможно, хватит и столетнего погружения в бездонные топи Амара... и все это время ты будешь знать, что в моих силах уничтожить не только твое тело, но и твою душу... Бессмертную душу, Ким, мой мальчик... Он поднял голову и выпрямился во весь свой огромный рост. В лице его был темный огонь, и камень светился в кольце Железной Короны, словно третий глаз. -- А перед тем, как я обрушу на тебя свою кару, ты узнаешь, какой смерти заслужила твоя девка. "Он убил Наташу", -- успел подумать я, и это было все, что я успел подумать. В следующее мгновение я прыгнул вперед, словно собираясь преодолеть те десять метров, что нас разделяли. Какую-то секунду Хромец колебался -- встретить меня ударом или подобрать прежде Чашу. В конце концов он сделал выбор и быстро, словно огромная змея, устремился к Чаше, но его промедления мне оказалось достаточно. Я упал на колени перед кубом и схватил выроненный рысьеглазым автомат. Мы выпрямились одновременно: я -- с автоматом в скованных руках и Хромец с Чашей Грааль. А потом из Чаши ударила вертикально вверх нестерпимо белая молния, глаза Хрустального Черепа, стоявшего на кубе, вспыхнули ослепительными сверкающими точками, и время остановилось... То есть оно не то чтобы остановилось вовсе, оно как бы раскололось на сотни текущих с разной скоростью времен, и в одном его слое мы с Хромцом стояли друг против друга, парализованные странным напряжением, заставлявшим хрустеть суставы и наливаться кровью глаза, а в другом я медленно летел через зал, видя перед собой на глазах увеличивающееся черное пятно автомата, в третьем падал навзничь рысьеглазый капитан, а Хромец вынимал из его живота окровавленную руку, в четвертом неслась сквозь звездные просторы мертвая, лишенная атмосферы планета, в пятом с быстротою мультфильма возводились сами собой гигантские пирамиды и рушились, рассыпаясь в пыль, циклопические стены крепостей, в шестом был только безбрежный океан под равнодушными серыми небесами, а в седьмом люди в белоснежных тогах недвижно стояли вокруг распростертого на земле бронзовокожего юноши с кинжалом под левой лопаткой... Времена множились и дробились, они падали на меня сверху, как падает снежный сугроб с еловых ветвей на неосторожно тронувшего зимнее дерево путника -- мягко и в то же время оглушая. Они проходили сквозь меня: столетия, холодные как лед, и раскаленные, как пыточные щипцы, соленые от морских ветров и пахнущие хвоей, словно прогретые солнцем июльские дни, до отвращения чужие и до боли близкие... Они расходились концентрическими кругами, захватывая странные дальние земли и лежащие за морями острова, и межзвездные просторы, и радужные миры за границей великой пустоты, и крохотные бусинки неродившихся еще солнц, исток света и завесу ночи... А в центре, как в яблочке бесконечной мишени, неизменно был глубокий подземный зал и застывшие в безмолвной схватке фигуры. И я понял, что Триада заработала, и мы с Хромцом оба оказались в поле ее действия, скованные, словно наручниками, нашей всепоглощающей обоюдной ненавистью. А значит то, чего так боялся старик Лопухин, все же произошло. Я попытался двинуться с места, и у меня это неожиданно получилось, но в то же мгновение я испытал обжигающе-болезненное чувство раздвоения сознания. Полутемный подземный зал стремительно отдалился и потерял четкие очертания - теперь он воспринимался как сон или галлюцинация. Место же, в котором я обрел способность двигаться, было реальным до рези в глазах. Это была огромная сфера, идеально гладкая и безупречно белая, абсолютно самодостаточная и абсолютно замкнутая. Шарик на елке богов. Воздух здесь был холодным и разряженным, как на вершинах высоких гор, и колол легкие тонкими алмазными иглами. Почему-то хотелось плакать. Я был здесь не один. Шагах в двадцати стоял спиною ко мне высокий худощавый человек в выцветшей гимнастерке, перетянутой широким кожаным ремнем. На ремне висела расстегнутая кобура. Он обернулся, и я увидел, что это Роман Сергеевич Лопухин - молодой, загорелый, коротко стриженный, сильный и ловкий. Таким он, наверное, был в Туве, во время своего первого столкновения с Хромцом. Я всегда представлял Романа Сергеевича в молодости похожим на ДД, и почему-то не задумывался над тем, как же, собственно, ему удалось тогда одержать пусть временную, но победу над бессмертным убийцей, и вырвать из его рук драгоценный Грааль. Но такому человеку это было по силам. Он улыбнулся и сделал шаг мне навстречу. (На далекой периферии моего сознания, в призрачной глубине подземного зала, гигантская фигура в золотом тяжелом одеянии медленно, словно преодолевая сопротивление воздуха, воздела к потолку костлявые руки, и на кончиках длинных шевелящихся пальцев зажглись колючие фиолетовые огоньки. Запахло озоном. Аннунаки подняли свои факелы). - Приветствую тебя, Ким, - сказал Роман Сергеевич Лопухин. - Вы... не умерли? - спросил я, понимая, что сказал глупость. И он тоже это понял. - Умер, - ответил он просто. - Но это не имеет значения. - А Наташа? - спросил я. Он чуть нахмурился, словно пытаясь вспомнить, о ком идет речь, потом пожал плечами. - Не знаю. - Где мы? - спросил я. - Вне времени, - сказал он. Я замолчал. Задавать дальнейшие вопросы казалось бессмысленным. Я чувствовал, что теряю драгоценные секунды, что там, в моем далеком сне, происходит что-то намного более важное, а я нахожусь неизвестно где и разговариваю с мертвецом. - Там ты не можешь сражаться с ним, - сказал Роман Сергеевич Лопухин. - Но ты можешь желать. (Хромец - если это был он - чертил в воздухе какие-то знаки, и воздух шипел и плавился под его пальцами. Зал за его спиной расплывался, словно мираж, пространство колебалось, раздираемое изнутри непонятной силой, а сияние Чаши Грааль становилось все нестерпимее). - Раз уж так получилось, ты должен попробовать. Постарайся доказать, что твои желания сильнее. В конце концов, Итеру старались быть свободными от желаний. Может быть, в этом и была их слабость. - Им все время приходилось бороться с самими собой, - сказал Лопухин. - Знать, что ты можешь положить конец бессмысленной, бесконечной пьесе... пьесе, которую защищаешь не потому, что она тебе нравится, а потому, что тебе поручено ее защищать... это выдержит не всякий. Наверняка многие боролись с соблазном покончить с бесконечностью раз и навсегда. Хромец просто сломался первым. - Вы его оправдываете? - спросил я. - Он боится, - сказал Лопухин. - Он две тысячи лет искал сокровища Итеру. Наверняка у него было много времени, чтобы все обдумать. Может быть, если бы вся Триада сразу оказалась бы в его власти, еще тогда, в Египте, он не колебался бы ни секунды. Но вот Чаша в его руках. Он, как паук, сидит в подземелье и ждет. Чего? - Полнолуния. - Чепуха. Он ждет тебя. (Воздух в подземелье сгустился и словно бы потемнел. Но посередине зала светился радужный конус, в центре которого находилась Чаша, и мы с Хромцом были окутаны разноцветным сиянием. Я изо всех сил пытался вернуться в зал, вырваться из обжигающей сознание реальности белой сферы, вновь вдохнуть жизнь в нелепый застывший манекен с автоматом в руках, и мысленно потянулся к Чаше, потому что только она могла помочь мне вернуться. И Чаша ответила). - Он ждет кого-нибудь, кто мог бы остановить его. Сам он остановиться уже не может, да и не хочет - те, кто им управляет, слишком глубоко вгрызлись в его мозг и душу. Но то, что осталось в нем от человека, его земное "Я", отчаянно боится предстоящего ему свершения. Он не может ни остановиться, ни отказаться, но он может дождаться последнего поединка. Вот почему он не уничтожил тебя, Ким. - Что я могу сделать? - спросил я и не узнал своего голоса. Было трудно дышать. Белоснежный цвет окружавшей нас сферы потемнел, на ее поверхности появились какие-то грязноватые разводы. - Иди и сразись с ним, - сказал тот, кто разговаривал со мной. Его голос тоже изменился, в нем появились механические интонации, напомнившие мне черный ящичек у постели Мороза. - Сконцентрируйся на своих желаниях. У тебя есть шанс. Используй его. (Я почувствовал, что меня неудержимо тянет к Чаше, втягивает в Чашу, что Чаша растворяет меня в себе, как кипяток растворяет сахар, я исчезал и в то же время воплощался в раскаленном потоке вселенского могущества. Я был расплавленным металлом, и Чаша ковала из меня клинок. Хромец тоже был клинком, черным и сверкающим, его блеск завораживал, он взлетал и опускался, высекая в воздухе огненные руны, и пространство разваливалось под его ударами, как перерубленное пополам тело противника, а в разверзшейся щели клубилось, дышало, вздымалось бездонное, поглощающее свет, вечное и непредставимое - это Ночь шла за своим Королем). - Может быть, вечность не так плоха, как о ней думают, - сказал металлический голос. - Иди и сражайся, морпех, и удачи тебе. Белая сфера погасла, закружился и повалил тяжелый мокрый снег, он падал во всех мирах, и во всех мирах стояли друг напротив друга двое смертельных врагов, разделяемые янтарным светом Грааля. И желания наши столкнулись над сияющей Чашей и зазвенели, как звенят скрестившиеся клинки. Хромец был сильнее, и сила его была подкреплена камнем, по-прежнему сверкавшим в Железной Короне. И я почувствовал, что видение вселенского могущества ускользает от меня, и меня самого загоняют к краю бездны, за которой ночь подняла уже свои закрывающие небо штандарты. Тогда, балансируя на грани Ночи я вновь вспомнил о Наташе, и рванулся вперед. И сила Хромца поддалась, и он отступил на шаг. И вновь скрестились клинки, и я на мгновение -- растянувшееся, быть может, на годы -- заглянул в самые темные тайники обреченной души своего врага. Я увидел там тьму и звериную жажду обладания магической мощью Триады, и звериный страх смерти, и торжественное преклонение перед Ночью, под которой он явно понимал что-то большее, чем тот клубящийся мрак, что кипел в бездне за моею спиной. И безысходную тоску, застилавшую все, тоску, от которой не было спасения, которая была оборотной стороной бессмертия и изнанкой железной воли, две тысячи лет гнавшей моего врага по дорогам его судьбы. Тоска эта была столь безмерна, что, поняв ее глубину, я на мгновение заколебался и приостановил натиск. И тотчас же ледяные пальцы сжали мне горло, и вновь под ногами разверзлась Ночь. Острый и блестящий клинок взлетел над моей головой, громовой смех раскатился под пустым небом. И уже понимая, что проиграл, я последним усилием истончившейся воли вернулся в мир, где замерли друг против друга две неподвижные фигуры и где скалился, разделяя нас, Хрустальный Череп Смерти мертвыми своими глазами. Вернулся и нажал спусковой крючок автомата. Очередь вдребезги разнесла Хрустальный Череп и захлебнулась до того, как я успел поднять руку с автоматом выше, на уровень груди Хромца. Но в брызнувших мириадами огней осколках разлетевшегося Черепа я увидел, как высокий мужчина в тяжелых золотых одеждах вновь выронил Чашу, поднял руки ко лбу и медленно, словно подрытая под основание башня, повалился назад. Я пощелкал спусковым крючком, отшвырнул бесполезный теперь автомат и сделал неуверенный шаг по направлению к поверженному противнику. Если это был очередной трюк Хромца, жить мне оставалось недолго. За эту длинную ночь я уже видел, как выглядит мертвый бессмертный, и не особенно удивился. На этот раз не было ни темной крови, ни рваных ран. Была громоздкая, сразу ставшая бесформенной фигура высокого человека с голым блестящим черепом. Череп этот паучьими лапами охватывала тонкая железная корона, а в центре ее, там, где прежде был камень, зияло отверстие. И там в кости была неглубокая вмятина -- только и всего. Я наклонился и присел перед телом Хромца на корточки. Осторожно взял его руку -- она была очень тяжелая и холодная, как замерзшее дерево. Потом я потянулся и, стараясь не прикасаться к отполированному черепу, снял Железную Корону. Вмятина тут же стала похожа на приоткрывшийся третий глаз. Затем я тщательно обшарил все пространство вокруг в поисках камня. Его нигде не оказалось, зато я набрал целую коллекцию кусочков Хрустального Черепа. За все время моих поисков Хромец не подал ни единого признака жизни, оставаясь все таким же холодным и твердым. А Дарий был еще теплым, и Олег -- у него в животе была открытая рана в два кулака шириной, а он еще пытался ползти, прежде чем умер. Мне не хотелось оставлять их рядом с Хромцом в этом отвратительном подземелье, и я решил, что обязательно вернусь сюда за ними -- когда разберусь с делами на поверхности. Я закрыл им глаза, подобрал с пола Чашу -- она вновь стала тусклой и невзрачной -- и пошел к выходу. _________________________________________________________ 18. МОСКВА, 1991 год. ИСПОЛНЕНИЕ ЖЕЛАНИЙ ( II ). Было уже три часа ночи, когда я вылез на поверхность из развалин, скрывавших вход в гигантские подземелья объекта "66". Прибор ночного видения, который я прихватил с собой, оказался не нужен: огромная красноватая луна еще ярко сияла в небе, в ее электрическом свете была отчетливо видна белая машина, уткнувшаяся носом в завал, и облокотившаяся на капот девушка. Она курила, посматривая на разрушенный дом. В руке у нее был пистолет. Стараясь держаться в лунной тени, я осторожно и медленно обошел ее с правой стороны. Пару раз под ногами громко хрустели ветки; я останавливался и замирал на несколько невыносимо долгих минут. Весь этот обходной маневр занял у меня не менeе получаса -- девушка успела вернуться в машину, посидела немного за рулем, но потом снова выбралась наружу и закурила еще одну сигарету. Пока она прикуривала, я подкрался к ней сзади и ткнул под лопатку дулом своего "бульдога". Она закричала. Кричала она громко и довольно-таки визгливо, и пока лесное эхо с удовольствием подхватывало испуганный крик, я отобрал у нее оружие. Пистолет она, как и следовало ожидать, переложила в левую руку -- в правой была зажигалка. Я засунул его в задний карман джинсов -- на этот раз это был не "Смит-и-Вессон", а обыкновенный "Макаров" -- и сказал: -- А ну, тихо! Она сделала попытку рвануться в сторону леса -- женщины в таких ситуациях вообще ведут себя предельно глупо, -- но я поймал ее за руку и как следует тряхнул. -- Садись в машину, -- приказал я. -- И заткнись. Она села за руль. То, как покорно она все это проделала, навело меня на мысль, что в машине должно быть еще какое-то оружие. Я пошарил в бардачке -- там оказался газовый пистолет - штука вообще-то несерьезная, но достаточно неприятная, если стрелять в упор. За неимением свободных карманов, я просто выкинул его в окошко. -- Что с ними? -- спросила девушка. Глаза ее блестели, видно было, что еще немного, и она снова закричит. -- Мертвы, -- неохотно сказал я. -- Их убил не я, но они мертвы. -- Нет, -- протянула она странным, дрожащим от напряжения голосом, -- нет, ты меня не обманешь, подонок... Нет, они живы, и Олег жив, просто ты сбежал от них... Правда же, они живы? Ты же сбежал от них? А они там, внизу, и с ними все в порядке, да? -- Сходи да посмотри, -- отозвался я. Она зарыдала. Склонила голову на руль, длинные темные волосы упали на лицо, и я увидел, как затряслись плечи под черной кожаной курткой. Утешить я ее ничем не мог -- оставалось только сидеть и ждать, пока она успокоится. Теперь, когда все кончилось, я мог спокойно уехать отсюда. Девушка была безоружна, да и преследовать меня она вряд ли решилась бы. Но мне не хотелось оставлять ее одну рядом с этими мрачными руинами, оставлять дожидаться тех, кто никогда уже не выйдет из-под земли. -- Ну, -- спросил я, грубовато встряхивая ее за плечи, - пришла в себя? Сопли-то утри... Вот, молодец... Спокойно, спокойно... Ну, хватит, все! -- Что там было? -- голос ее глухо звучал из-за завесы волос. -- Смерть. Поехали отсюда. Она замотала головой: -- Никуда я не поеду. -- Послушай, -- я все еще держал свою руку у нее на плече. -- Они действительно погибли... им ничем не поможешь... Если хочешь, ты привезешь потом сюда кого-нибудь из людей своего шефа, пусть они сами спустятся вниз. Это очень глубоко под землей, тебе туда не надо ходить. Я -- правда -- не убивал их, они все время держали меня в наручниках, ты же видишь, -- на запястьях была содрана кожа, но она не смотрела на мои руки. -- Я предупреждал их об опасности, но они не поверили. -- Олег.., -- то ли спросила, то ли просто всхлипнула девушка. -- Он дрался, -- сказал я, понимая, что это звучит несколько высокопарно, но не находя ничего лучшего. -- Он был настоящим бойцом. -- С кем? -- Этого человека уже нет. -- Олег убил его? Я подумал. Правде она все равно бы не поверила. -- Да. -- И сам?.. -- Да. Она неожиданно повернулась и уткнулась головой мне в плечо. Я по-прежнему неловко обнимал ее. Так прошло минут пять. -- Поехали, -- мягко повторил я, -- мне нужно в Москву. У меня здесь рядом машина, ты поедешь следом, договорились? -- Мы ей шины пропороли, -- едва слышно проговорила девушка. Я выругался. Она подняла голову и посмотрела на меня -- лицо ее было перепачкано тушью для ресниц. -- Извини, -- пробормотал я. Она улыбнулась -- жалко, неуверенно. -- Как тебя зовут? -- Лиза, -- она шмыгнула носом. -- А тебя? -- Ким. Заводи мотор, Лиза. Поехали обратно. -- Но ребята... -- Потом. Поехали. Она неуверенно протянула руку, щелкнула ключом в замке зажигания, включила фары. Заурчал мотор, "жигуленок" начал осторожно отползать от барьера поваленных деревьев. -- Смотри на пень какой не налети, -- ворчливо сказал я. Мелькнула в свете фар несчастная димина "девятка". Заблестели могучие стволы сосен, распахнулись черные щели тьмы между ними. С сухим шелестом застучали по дну машины мелкие камешки дороги. Возвращаться всегда легко. Но я не возвращался. Моя дорога закончилась там, в подземелье. Светила над лесом круглая алебастровая луна. Все прошло, и ночь отступит в свой черед, и луна растворится в светлеющем небе, чтобы дать место Cолнцу. Только вот цена, которую пришлось уплатить за это... Я вдруг почувствовал, что устал -- так, как не уставал еще ни разу в жизни, -- и понял, что не могу больше этой усталости сопротивляться. Я подумал о том, что сейчас засну -- засну легко и быстро, и за призрачной стеной сна забуду мрачные черные подземелья и последние слова Хромца, и что, может быть, боль пройдет -- хотя бы на час. -- Вот что, -- сказал я, -- Лиза... Я сейчас, наверно, усну... я устал очень... Ты, пожалуйста, подкинь меня к Склифосовскому -- ну, знаешь, за Колхозной... И разбуди там, ладно? Пистолет твой у меня в заднем кармане, поэтому, если захочешь его взять, тебе придется меня переворачивать. Или, может, давай я тебе его сразу отдам? Она повернула голову -- точеный носик, припухлые губы, мягкая линия подбородка. Посмотрела на меня. -- Перебьюсь. Спи. И я уснул -- вырубился мгновенно, не успев даже подумать, что будет, если она решит завезти меня сначала на дачу господина Валентинова. Просто что-то внутри меня щелкнуло, упала завеса тьмы, и напряжение, сковывавшее тело, исчезло. А потом я почувствовал чье-то прикосновение и очнулся. Было уже почти совсем светло, машина стояла на широком бетонном пандусе, примыкавшем к новому зданию Склифа. Лиза провела пальцами по моей щеке. -- Приехали, Ким. -- Да, -- пробормотал я. -- Спасибо. Спасибо, Лиза... Она отняла свою руку от моего лица. Полезла в карман за сигаретами. Предложила мне -- я отказался -- и закурила сама. -- Можно вопрос? -- Можно, -- сказал я. Мне очень не хотелось вылезать из машины. Здесь было тепло, здесь было надежное замкнутое пространство, в котором можно было укрыться от мира, как в материнской утробе. А снаружи, за перегородкой из стекла и металла, ждал мир, едва не прекративший свое существование, но так и не узнавший этого, а потому по-прежнему жестокий; мир, в котором лежал глубоко под землей мертвый пес Дарий и умирал в больнице его хозяин, мир, в котором надо было каждый час драться за свою жизнь и нельзя было прощать... Мир, лишенный любви и света... навсегда лишенный любви и света... Но об этом думать было нельзя, и я перестал об этом думать. -- Ким, -- спросила Лиза. -- А ты вообще кто? Я усмехнулся. -- Кто? Не знаю... Так, просто... -- Нет, я имею в виду -- в этой истории... Ну, с Чашей... Это же не твоя вещь, правда? Ребята говорили, ты вроде наемник? -- Точно, -- сказал я. -- Наемник. Как и Олег. Как Cергей. Как и ты... -- Нет, -- она покачала головой. -- Я -- не то. Я его дочь. -- Чья дочь? -- тупо спросил я. -- Папы своего. Константина Юрьевича. -- Ого, -- сказал я. -- Ну и дурак же он у тебя... Я хотел добавить, что будь я на месте Валентинова, я никогда не позволил бы дочери заниматься грязными и опасными делами, для которых существуют наемники вроде нас с рысьеглазым, но понял, что не смогу найти слов. Не мог я сидеть с ней в машине и разговаривать, и из машины выйти тоже не мог себя заставить... Я потянулся к замку и открыл дверцу. -- Эй, -- окликнула она меня, -- а зачем тебе сюда? Я вылез из машины, оперся на дверцу и заглянул в салон. Там был полумрак, и я не смог разглядеть ее лицо. -- Здесь лежит мой друг, -- сказал я. -- Хранитель Чаши. Я сделал два шага прочь от машины, потом вернулся, вынул из кармана ПМ и бросил на переднее сиденье. -- Твоя игрушка. Пока. И пошел, не оборачиваясь, к стеклянным дверям. Вадик Саганян был на боевом посту. Он сидел за своим рабочим столом, пил кофе из огромной керамической кружки и забавлял какими-то очередными байками двух юных девиц в белых халатиках - надо полагать, практиканток. Все-таки для своей профессии он удивительно жизнерадостный тип. -- Имбецил! -- заорал он, увидев меня (девицы испуганно отпрянули). -- Где ты пропадаешь, недоумок? Все уже с ног сбились, его разыскивая, а он является спустя сутки, как ни в чем не бывало! И это называется "буду неотлучно дежурить у постели больного друга"? Паршивец! По каким притонам ты болтался на сей раз? -- Тихо, -- сказал я. -- Тихо, Саганян. Я устал. Дай мне чего-нибудь выпить. Я, не глядя, пододвинул к себе ногой стул и обвалился на него. Девицы таращились на меня так, будто я был шестиголовым пришельцем с Альдебарана. Саганян медленно закрыл округлившийся в безмолвном возмущении рот и встал. -- Выпить? -- повторил он со странной интонацией. -- Да ты из меня всю кровь уже выпил, придурок... Мамаши какие-то сумасшедшие объявляются, бабы дикие.., -- он подошел к сейфу, открыл его и извлек колбу с бесцветной жидкостью. -- Спирт медицинский, неразбавленный... Будешь? -- Буду. Как Лопухин? -- Лучше всех! -- рявкнул он. -- Ты пропустил страшный кризис, твоего дружка три часа откачивали в реанимации... Теперь он вполне в норме, но если ты когда-нибудь скажешь ему, что принял в нем хоть каплю участия, а он не расквасит тебе морду, твою наглую морду... -- Заткнись, -- перебил я. -- И дай, наконец, выпить. Хоть ДД жив, подумал я, но облегчения не испытал. Саганян, удачно маскирующийся под оскорбленную добродетель, подал мне чашку со спиртом. Я взял ее, чувствуя, как трясутся руки. Скрипнула позади дверь. -- А вот и те, кто действительно принимал в больном участие, - патетически провозгласил Вадик. -- Сидели у койки, гоняли медсестер и прочий медперсонал, меняли судно... Я обернулся, и чашка выпала у меня из рук -- пальцы перестали держать ее, она грохнулась об пол и разбилась. -- Спирт! -- воскликнул Саганян. А я медленно, преодолевая страшное сопротивление давящего на меня воздуха, поднялся со стула. -- Привет, Ким, -- сказала Наташа. -- Да, -- сказал я. -- То есть, привет. Доброе утро. -- Где это ты пропадал? -- спросила она. -- Я была у тебя дома, Пашка пытался мне что-то объяснить, но я ничего не поняла... Какой-то маленький Китай, что это? -- Потом, -- непослушными губами прошептал я. -- Давай... в коридор выйдем. -- Сэр! -- крикнул Саганян. -- А кто будет убирать? Спирт, положим, испарится, но осколки? -- Я уберу, -- заверил его я, взял Наташу за локоть и вытащил за двери. -- Ты живая? -- Нет, -- она недовольно освободилась от моего захвата, -- я уже три дня как разлагаюсь в фамильном склепе... Конечно, она была живая. Самая обыкновенная живая девчонка в джинсах и желтой маечке, с самой обыкновенной копной ореховых волос, спадавших на плечи, с самыми обыкновенными зелеными глазами в мелкую коричневую крапинку... Самая прекрасная девушка на свете... - А Хромец? - спросил я, хотя и не хотел этого спрашивать. - Разве он... И остановился, потому что не смог заставить себя произнести эти слова. -- Он завез меня в какие-то дебри и выкинул там посреди болота.., -- Наташа брезгливо сморщила носик. -- Любая другая там бы и осталась, но я ведь геолог... Короче, через день я была в Москве, зато в каком виде! Конечно, ни к тебе, ни к Димке я такой страшной явиться не могла, поехала к девчонкам в общагу и привела себя в порядок... А потом начался какой-то кошмар: звоню тебе -- никто не отвечает, звоню Диме -- тоже... Приезжаю к нему, вижу вывороченный замок, разгром, нахожу записку: "Дима в Институте Склифосовского". Ужас! Звоню его маме, еду сюда, к нему не пускают, он, видите ли, в состоянии клинической смерти... Еду к тебе, нарываюсь на Пашку, он вообще начинает рассказывать какие-то сказки... Потом здесь сижу как приклеенная, армянин этот твой пристает со своими дурацкими шуточками. Тебе не кажется, что это больше, чем может вынести нормальная девушка за неполные трое суток? -- Больше, -- согласился я. -- Значит, с тобой все в порядке? -- Если ты называешь это "все в порядке", то да, со мной все о'кей. Я прекрасно отдохнула и замечательно себя чувствую. Вот, значит, что такое отдых в твоем понимании: похищения, лысые маньяки, искалеченные друзья... -- Наташка, -- беспомощно сказал я, -- да не заводись ты... -- Не заводись? А ты представляешь, сколько я за это время натерпелась? Этот упырь лысый... знаешь, я же все время боялась, что он меня изнасилует... -- Но ничего же не было? -- быстро спросил я. -- А если бы было? Что бы ты сказал? Не волнуйся, Наташа, в жизни всякое случается? И пообещал бы мне, что при встрече набьешь его поганую рожу? -- Я убил его, -- сказал я. Она запнулась. Зачем-то поправила рукой челку. -- Молодец, -- произнесла она неуверенно. -- Давно пора было... Подожди... Как это? По-настоящему убил? Я кивнул. Теперь все события этой ночи казались просто сном -- очень ярким, страшным, но все же сном. -- А как.., -- Наташа смотрела на меня широко раскрытыми глазами, и я видел в них страх и уважение, -- а как это у тебя получилось? -- Не знаю, -- ответил я. -- Взяло да и получилось. Не все ли равно теперь, как? Я протянул к ней руки и обнял за плечи. В этот момент дверь за моей спиной распахнулась, и гортанный голос Саганяна спросил: -- Не наворковались, голубочки? Ким, у меня сейчас пятиминутка, это как минимум на час, так я просто хотел напомнить, что теперь с тебя два коньяка. -- Ящик! -- рявкнул я. -- Только исчезни! -- Жестокосердия позорный образец, -- прокоментировал Саганян, и дверь закрылась. Я попытался привлечь Наташу к себе, но она отстранилась. -- Ким, -- тихо произнесла она, -- и что теперь будет? Я пожал плечами. -- Все. Теперь будет все. Проклятия больше не существует. Мы свободны. Она отступила на шаг. -- Но ты же... ты же убил того человека... Это же преступление, Ким... -- Послушай, -- сказал я терпеливо. -- Я сам толком не понимаю, как мне удалось это сделать. Физически я его и пальцем не тронул. Ну, то есть я стрелял в него и не попал. Но потом я разбил Череп, разрушил Триаду, и вот это-то, мне кажется, его и погубило. Помнишь, в пророчестве было сказано, что Хромец погибнет, если только змея ужалит его в третий глаз? Так вот, у него на этом месте, -- я постучал себя по лбу, -- был камень, вделанный в корону, а после того, как я разбил Череп, он исчез... Я думаю, он или взорвался, или просто с силой ударил его в лоб -- во всяком случае, Хромец умер. Я понимаю, что все это очень сложно объяснить, но там было столько всего необъяснимого. -- А Димка? -- спросила она. -- С ним что случилось? -- Димка... Он один поехал на встречу с Хромцом, повез ему Чашу в обмен на твою жизнь. Запер меня в квартире, а сам поехал, даже Дария не взял. Дурак, прости Господи... -- Он смелый, -- сказала Наташа. -- Настоящий рыцарь. -- Тебе видней... Как он? -- Ничего, сейчас уже лучше. В сознании, даже улыбается иногда. -- К нему можно? -- Вообще-то он уснул. Вот когда проснется... -- В таком случае я поеду домой, -- решительно сказал я. -- Мне тоже необходимо отдохнуть и привести себя в порядок.., -- тут я запнулся и посмотрел на Наташу. -- Да, конечно, -- кивнула она. -- Конечно, поезжай... Устал, наверное? -- А ты? -- спросил я, понимая, что уж этого-то делать не стоило ни в коем случае. Не спрашивать надо было, а брать за руку и вести за собой. Домой, в Крым, в церковь венчаться... Это было утро моей победы, а победители не спрашивают, они действуют. Все это я подумал и спросил. -- А ты... разве ты со мной не поедешь? Наташа улыбнулась -- кротко и чуть виновато, -- и у меня заболело сердце. -- А как же Дима, Ким? И снова у меня был шанс все исправить -- сказать, что с Димой останется его мама, что за него головой отвечает Саганян, да мало ли что можно было сказать и увести свою девушку за собой. Но вместо всего этого я довольно глупым образом поскреб переносицу и сочувственным голосом произнес: -- Да, действительно, как же Дима... Ну ладно, до встречи. Повернулся и пошел по длинному зеленому коридору, понимая, что совершил самую страшную ошибку в своей жизни. Что утро моей самой большой победы закончилось сокрушительным поражением. Что я сам, своими руками разрушаю то, что никогда уже не восстановится. Понимая это, я дошел до холла и вызвал лифт. Постоял на пороге -- еще не поздно было вернуться -- и вошел в кабину. Выйдя на улицу, я обнаружил, что мир вновь стал цветным и объемным. Раннее июньское солнце загоралось в серебристых окошках Склифа. Я с треском застегнул молнию на куртке, сунул руки в карманы и зашагал по чистой и пустынной утренней улице. -- Эй, рейнджер, -- окликнули меня сзади. Я оглянулся. За мной вдоль кромки тротуара медленно полз давешний белый "жигуленок". -- Садись, подвезу, -- сказала Лиза, высовываясь из окна. Я покачал головой. -- Зачем ты меня ждала? -- Поговорить надо. Как друг-то твой? -- Лучше всех, -- повторил я характеристику Саганяна. -- О чем разговаривать будем, Елизавета Константиновна? Она заглушила мотор, вылезла из машины и картинно оперлась на дверцу. Закурила. -- Слушай, Ким, -- лениво произнесла она, -- папаша с меня голову снимет за все эти дела... Знаешь, как он на Чашу запал? И что я ему скажу? Я с интересом посмотрел на нее. -- Может, ты поговоришь с ним, а? Расскажешь, как дело было, ну, объяснишь там про все... Я тебя быстренько довезу и обратно, а? Я бы сразу сообразила, но ты понимаешь, так все круто завертелось... Ну как, едем? Я продолжал молча разглядывать ее. Высокая, красивая, успевшая хорошо накраситься, уверенная в себе. Как будто не было и этой ночи, и смерти Олега... Лиза поймала мой взгляд и улыбнулась. -- Нет, -- сказал я. -- К папе твоему я не поеду. -- Улыбка ее погасла. -- Но выручить тебя попробую. Какого черта, подумал я, я же ничем не рискую. Череп уничтожен, а значит, Триада разрушена, и механизм, исполняющий желания, уже никогда не будет включен. А без этого Чаша - просто безумно древний раритет. И безумно дорогой к тому же. -- Передай своему папе, что я готов возобновить переговоры о продаже Чаши. Только на этот раз цена будет выше. Значительно выше. -- Так Чаша у тебя? -- задохнулась Лиза. Теперь улыбнулся я. -- Насколько я знаю твоего папу, он согласится. Надеюсь, ДД тоже не будет против, подумал я. Не знаю, как он, а я с детства мечтал быть миллионером. -- Подонок, -- с чувством сказала Лиза, выплюнув сигарету, и села в машину. Белый "жигуленок" натужно взревел мотором, пронесся мимо меня и скрылся в конце улицы. Я усмехнулся и пошел вслед за ним. Мне было легко -- первый раз за долгое-долгое время. Мне не было ни хорошо, ни плохо, ни весело, ни грустно, я не чувствовал ни гордости, ни разочарования, только небывалую легкость. Все вокруг казалось удивительно чистым и прозрачным, и летнее утро было таким ласковым, таким теплым, что не хотелось ни о чем думать... Хотелось идти и идти по пустынной улице просыпающегося города, зная, что впереди будет жаркий солнечный день, а за ним придет мягкий ленивый вечер и нежная ночь, и так будет повторяться еще много-много раз, пока не кончится лето... -- Ким! -- крикнули сзади. -- Подожди, Ким! Я остановился и медленно обернулся. От гигантского, горящего бесчисленными стеклами окон здания Склифа бежала ко мне по залитой солнцем улице тоненькая фигурка в желтой маечке и синих джинсах. Между нами было метров двести, и я не видел ее лица. Я знал, что она сердится, что она собирается отругать меня за то, что веду себя как капризная девчонка и даже не даю себе труда дослушать ее до конца. Я знал, что не стану оправдываться, а буду только держать ее за руку и глуповато улыбаться. Знал даже, что теперь она останется со мной навсегда. Но то, чего я не знал, тревожило меня сильнее. Там, в подземелье, когда мы с Хромцом оказались внутри очерченного Триадой круга, я просто не успел сообразить, что мои желания тоже будут исполняться. Я ничего не успел загадать, да и не стал бы, наверное, помня о предостережении старика Лопухина. Но когда мы схватились у самого края тьмы... когда спали завесы, скрывавшие истинную нашу сущность, и мы с Хромцом стали двумя клинками, звенящими в пустоте... не вырвалось ли наружу мое единственное, ни на миг не покидавшее меня желание? Не оно ли в конечном счете убило бессмертного и безымянного Слугу Ночи? Были ли приведены в движение неведомые и грозные силы, дремавшие в глубине Чаши, Черепа и Короны? Изменился ли мир от того, что я, сам того не понимая, воспользовался мощью Триады и загадал желание? И было ли это желание исполнено? Я смотрел на бегущую ко мне Наташу и понимал, что никогда не смогу найти ответа на все эти вопросы. Никогда не узнаю, что направляет путь спешащей ко мне зеленоглазой девушки: волшебство Триады или иная, еще более непостижимая тайна Вселенной... Я поправил оттягивающую мне плечо сумку с Чашей Грааль и побежал навстречу. 19. КИПР, 2000 год. ЭПИЛОГ Лето на Кипре хорошо только в рекламе туристических агентств. Сорокоградусная жара и влажность русской бани - специально для оригиналов, предпочитающих горячую водку и потных женщин. Но ночью, когда с горного хребта Троодос веет прохладным, напоенным сосновым ароматом ветром, дышать здесь можно. Была ночь, и мы сидели на террасе маленького отеля в Латчи - рыбацкой деревушке, расположенной в пяти километрах от знаменитых купален Афродиты. Хейзингер, естественно, пил скотч, а я вертел в руках высокий бокал с мартини. С некоторых пор я стал равнодушен к крепким напиткам. - Мехмет Великий, - сказал Хейзингер, - послал сюда огромную эскадру. Турецкие галеоны, битком набитые головорезами с ятаганами за поясом, подошли к острову и взяли византийцев в полукольцо. Отступать они могли только вглубь острова, но там бесчинствовали банды местных разбойников, подстрекаемых венецианцами. Византийцам оставалось сдаться или умереть. Он замолчал, чтобы приложиться к фляжке со скотчем. Как настоящий морской волк, Хейзингер пил исключительно из фляжки. - У нас существует поговорка: из двух зол выбирают меньшее, - сказал я. - Что предпочли византийцы? - Мы, англичане, говорим, что из двух зол и выбирать нечего. Византийцы предпочли смерть. Они взорвали крепость, уничтожив арсенал и сокровищницу. Огонь перекинулся на запертый в бухте небольшой византийский флот. Черт возьми, эти славянские парни умирали, как морские пехотинцы с "Биркенхеда"! - Там были не только славяне, - заметил я, так как историк, проснувшийся, наконец, во мне, требовал соблюдения справедливости. - Там были греки, армяне, албанцы... - К черту подробности! - рявкнул Хейзингер. - Они были настоящими солдатами, вот что главное! Когда гибель византийского флота казалась неминуемой, из бухты на турецкую эскадру ринулись два брандера. Небольшие суденышки, битком набитые порохом - как чертовы камикадзе, устроившие американцам Армагеддон в Перл-Харбор. Хейзингер был англичанином, британцем до мозга костей, влюбленным в море и парусные суда. Где-то на побережье Шотландии у него была собственная верфь, на которой строились красавицы яхты класса F&F - Fast and Fun. Одна такая яхта, четырнадцатиметровая "Инфанта", покачивалась на мелкой волне у пирса пятизвездочного яхт-клуба "Империал". Старый морской волк Хейзингер любил комфорт. Роскошный яхт-клуб - не чета скромному семейному отелю "Аристид", который считается трехзвездочным только потому, что двоюродный брат самого Аристида занимает какой-то пост в министерстве туризма в Никосии. Зато в "Империале" нет своего дайвинг-центра - по непонятным, кстати, для меня причинам. Когда два года назад я решил обосноваться в этих местах, нерасторопность хозяев "Империала" меня очень удивила. Я поселился у Аристида, подружился с ним, и как-то в разговоре предложил идею небольшого совместного бизнеса. Территория его - оборудование мое - постояльцам отеля скидка - доходы пополам. Добро пожаловать в таинственные глубины Средиземного моря, дайвинг-центр "Посейдонис" ждет вас! - Турки испугались, - сообщил Хейзингер, раскуривая трубку. - Они разомкнули кольцо, маленькие суда бросились под прикрытие скал, где и были уничтожены огнем береговой артиллерии. Но брандеры целились в галеоны. Ночь была прекрасна. Огромная, желтая, как сыр, луна плавилась в глубоком, фиолетово-черном небе Cредиземноморья. Громко стрекотали цикады, между крупными овалами лимонов, свисавших прямо на террасу, проносились, блестя шоколадными крыльями, ночные бабочки размером с небольшую тарелку. В двадцати метрах от нас лениво дышало невидимое море. - Естественно, все внимание осаждавших переключилось на эти набитые порохом торпеды. Пока турки маневрировали, пытаясь избежать катастрофы, в образовавшуюся брешь проскользнула быстроходная фелука. Ходовые данные у нее были получше, чем у турецких перехватчиков, да к тому же неуклюжие галеры, составлявшие внешнее кольцо осады, не были приспособлены для погони за маленьким быстроходным судном. Короче говоря, хранителю сокровищницы удалось выскочить из мешка с самыми ценными реликвиями византийцев. Я потянулся к вазе с подтаявшим льдом и кинул в бокал несколько крупных осколков. Взболтал, следуя золотому правилу агента 007 - мартини следует взбалтывать, но ни в коем случае не размешивать. Пригубил. Тонкая горечь напитка приятно холодила небо. - Они вырвались - единственные из всего гарнизона. Оставшихся на берегу уничтожил высадившийся с кораблей турецкий десант. Правда, турки тоже понесли значительные потери - один галеон затонул при взрыве брандера, а спасшихся в кораблекрушении добили прятавшиеся за скалами стрелки византийцев. Но владычеству Востока на Кипре пришел конец. Хейзингер достал из сумки небольшой тубус, развинтил и извлек на свет карту - современную копию старого портолана, на котором были со всеми подробностями изображены изрезанные бухтами берега Кипра. Расстелил ее на белой пластиковой столешнице. - Вот здесь, - узловатый, весь в рыжей щетине палец припечатал карту в двух сантиметрах от выступающего далеко в море полуострова Акамас. - Здесь фелука византийцев попала в шторм и потонула вместе с командой и грузом. - Не повезло им, - сказал я, наклоняясь над картой. - Ведь почти выбрались... - В живых остался только один монах. Его Божьим попущением выкинуло на песок черепашьего пляжа, а те места и поныне необитаемы. Так что он избежал плена и через несколько лет вернулся в Константинополь. Звали его Марк. Хейзингер, как фокусник кролика, вытащил из тубуса свернутые в рулон бумаги - это оказалась ксерокопия рукописного текста, написанного, по всей видимости, на латыни, с подстрочным английским переводом. Нацепил на нос круглые очки в тонкой стальной оправе и невыразительным голосом стал читать: "В лето 5343 от сотворения мира и в четвертый год правления Императора Исаака Ангела, я, слуга Господа нашего Марк Паралий, решил доверить пергаменту тайну, которая неизвестна теперь более никому из живущих. Велик Бог, и неисповедимы пути Его... бла-бла-бла, а вот уже интереснее: так погиб оплот В